Мобильная версия сайта |  RSS
 Обратная связь
DrevLit.Ru - ДревЛит - древние рукописи, манускрипты, документы и тексты
   
<<Вернуться назад

№ 183

1675 г. февраля 28 —1676 г. не ранее июля 20 (Датируется временем посольства, начиная со дня выдачи послу наказной памяти (см. док. № 182) и кончая числом последней записи.). — Статейный список посольства Н. Г. Спафария в Цинскую империю

/л. 1/ Лета 7183-го февраля в 20 день великий государь царь и великий князь Алексей Михайлович, всеа Великия и Малыя и Белыя Росии самодержец, указал быть на своей великого государя службе в послех с своею великого государя любительною грамотою у китайского бугдыхана Николаю Гавриловичю Спафарию. Да с ним велено быть во дворянех из-ыноземского списку Федору Павлову, Костянтину Гречанину, да для письма Посольского приказу подьячим Никифору Венюкову, Ивану Фаворову, да для изыскания тамошних лекарств и всякого коренья из оптеки лекарь и алхимист Яган, и тот лекарь великого государя у руки был, а после того заскорбел и остался на Москве, а вместо ево взят был для знатия каменя гречанин Спиридон Евстафьев, а для лекарства гречанин Иван Юрьев.

Великого государя его царского величества у руки были в передней февраля в 25 день.

С Москвы поехали марта в 3 день, а ехали на Переславль /л. 1 об./ Залеской, на Ростов, на Ярославль, на Вологду, на Устюг Великий и к Соливычегоцкой, на Кай-городок к Соли Камской, от Соли Камской сибирскими городами на Верхотурье, на Туринской острог, на Тюмень, с Тюмени в Тоболеск.

В Тоболеск приехали марта в 30 день. И в Тобольску боярину и воеводом де Петру Михайловичю Салтыкову с товарыщи об скором отпуске своем в Китайское государство и об-ыных делех, которые к тому отпуску надлежит, великого государя грамоту подал того ж числа.

И боярин и воеводы Петр Михайлович Салтыков с товарыщи по грамоте великого государя, собрав табольских служилых людей, [347] которые были в Китайском государстве, из детей боярских и служилых и иноземцов, татар и бухарцов, которые прежде того были с Федором Байковым и с Сеиткулом, спрашивал: на которые места ему, Николаю, ис Тобольска ехать в Китайское государство прямее и податнее и чтоб проехать от калмыков безопасно? /л. 2/

И тобольские жители сказали, что тот путь, которым ехали они с Федором Байковым и с Сеиткулом, хотя де в то время была нужда великая и путь непрямой для скудости и прокормления их и лошадей и для степи и безводного места, однако ж де путь их был безопасен, а ныне, слышали они подлинно, что у мелких калмыцких тайшей всчалась война великая 1, и в прошлом году грабили и убивали многие тысящи торговых людей и послов калмыцких, которые отпущены были в прошлых годех от великого государя с Москвы, как о том писал уже дважды в нынешнем году к боярину и воеводам к Петру Михайловичю Салтыкову с товарыщи письменой голова из Барабинской волости, и для того тот путь ныне зело опасен; а естьли б де и опасения не было, однако ж де путь самой дальней и нужной, потому что и Федор Байков и Сеиткул ходили по 3 года, только де /л. 2 об./ прямой путь и безопасной водою до Енисейского и на Селенгинской острог, и всего будет до Китайского государства езды 4 месяца.

А как тот путь на мере положен, куды ехать в Китайское государство и об-ыных делех, которые належат к тому пути, к великому государю ис Тобольска отписка писана такова [...] (Здесь и далее опущен текст, повторяющий отписки Н. Г. Спафария в Посольский приказ, как правило, полностью переписывавшиеся им в свой статейный список. Сокращения их в тексте статейного списка производятся только в тех случаях, когда в сборнике под отдельными номерами публикуются подлинные отписки. В данном случае сокращена часть текста, повторяющая отписку, посланную в марте 1675 г. из Тобольска (см. док. № 185).)

В грамотах китайских ханов написано: [...] (Опущена часть текста, повторяющая док. № 24, 51.)

/л. 7 об./ 3-я грамота от бугдыхана 17 лет, а в печатех написано в одно 17, а в другой 15 лет.

4-я от бугдыхана, как писана, тому 5 год, а та грамоте прислана з Данилой Аршинским.

А в тех двух листах, которой полной перевод не умел перевесть, к великому государю пишут, чтоб великий государь изволил к ним присылать почасту послов своих, и что он, великий государь, от них желает, и они великому государю служить ради, что у них сыщется.

А после отпуску к великому государю отписки к Москве апреля в 18 день по указу великого государя и по грамоте ис Посольского и из Сибирского приказу в Тобольску боярин и воеводы Петр Михайлович Салтыков с товарыщи выбрал тобольских детей боярских 6 человек Саву Жамотина, Макарья Галасеина, Ивана Протопопова, /л. 8/ Ивана Почакунина, Ивана Неприпасова, Бориса Лошкина; да 6 кречетов с челики кречатьи по росписи, какова дана ис приказные избы, принял с роспискою; да 6 человек помощников кречатьих; да на корм кречатом на 200 дней по 2 деньги на день, итого 12 рублев; да 40 человек провожатых казаков, литовского списку 20 человек, конных казаков 16 человек, новокрещеного списку 4 человека; да сверх тех 40 человек, взят конной казак Григорей Кобяков, которой был преж сего в Китайском государстве, из Нерчинского острогу отпущен от Данила Аршинского для того, что он тот путь знает; да для толмачества калмыцкого и татарского языка толмача Спиридонка Безрядова. /л. 8 об./

И тем вышеписанным тобольским детям боярским, и кречатником, [348] и провожатым, и толмачю великого государя жалованье, годовые их: оклады, дано на 2 года деньгами, а на третей год товарами, примерясь против прежних китайских отпусков, которые были с Федором Байковым и с Сеиткулом Аблиным. Да примерясь против прежних же китайских отпусков дано служилым людем для безопасного проезду 7 пуд пороху, свинцу тож.

Да горностаев великого государя ис казны взял на 100 рублев от великого государя в поминках х китайскому хану для того, что руские люди и иноземцы, которые бывали преж сего в Китайском государстве, сказывали, что де в поминках х китайскому хану нет иное честно и благоприятно, как горностаи, а на Москве ис Посольского приказу в памяти в Сибирской приказ о горностаех написано было, и в Сибирском приказе горностаев великого государя в казне не было, и вместо /л. 9/ тех горностаев дано собольми и лисицами. И в Тобольску боярину и воеводам Петру Михайловичю Салтыкову с товарыщи Николай говорил, чтоб он, боярин и воевода, у него, Николая, соболи и лисицы, которые даны из Сибирского приказу по ерлыкам, вместо тех горностаев принел. И боярин и воеводы Петр Михайлович Салтыков с товарыщи те соболи и лисицы у него, Николая, не принели, а дали ему, Николаю, великого государя ис казны горностаев на 100 рублев с роспискою:

Николай великого государя ис казны горностаев на 100 рублев 1111 горностаев, по 3 алтына горностай, с роспискою взял, а вместо тех горностаев ис поминков, которые посланы от великого государя х китайскому хану, на 800 рублев приложил в покупку к 1500 рублем соболей на 100 рублев, и буде /л. 9 об./ в покупке и с прежним 1600 рублев, а в поминках китайскому хану по-прежнему 800 рублев.

Да ото его ж великого государя указу светейшаго патриарха прислана грамота к вологоцкому архиепископу о свещеннике, чтоб дал ему священника для дальнего пути на его великого государя службу в Китайское государство, и вологоцкой архиепископ по отпуск ево в Тоболеск свещенника не послал. И в Тобольску преосвященному митрополиту сибирскому о священнике бил челом, и преосвященный митрополит священника выбрал, а подмогу великого государя ис казны тому священнику боярин и воеводы с товарыщи для прокормления дали.

А апреля в 29 день река Иртыш вскрылась, а мая в 1 день собрався совсем, мая во 2 день ис Тобольска поехал на трех дощаниках /л. 10/ вниз реки Иртыша, а как отпущен ис Тобольска, и об отпуске своем писал к великому государю отписку такову [...] (Опущена часть текста, повторяющая док. № 187.)

И сию отписку и прежнюю отданы в Тобольску боярину и воеводам Петру Михайловичю Салтыкову с товарыщи, чтоб те отписки послали они к великому государю к Москве в Посольской приказ, а те отписки отданы того ж числа, которые числы в отписках написаны. /л. 12 об./ 183-го мая во 2 день в воскресной день ис Тобольска поехал на трех дощаниках рекою Иртышем вниз воды, и приехал в татарской юрт в деревню Коскун от Тобольска 5 верст, и в той деревне начевали, для того что ожидали всех служилых людей, покамест собрались ис Тобольска, и на другой день, собрався со всеми, поехали мая в 3 день, и от той деревни поехали через Тобольскаю и Армезянскую волость до Демьянского яму.

А всем рекам описание, и горам, и речкам, и островом, и протоком, и городом, и острогом, и городищем, и юртом татарским и остяцким, и всем знатным местам и урочищам царства Сибирского от стольного города Тобольска, даже до стольного города Камбалыка царства [349] Китайского, написаны суть во особую книгу по обычаю земнописателей для лутчего выразумления (Имеется в виду книга Н. Г. Спафария «Книга, а в ней писано путешествие царства Сибирского от города Тобольска и до самого рубежа государства Китайского» (см. ЦГАДА, ф. Сношения России с Китаем, оп. 1, кн. 5; там же, кн. 6. Опубл.: Ю. В. Арсеньев, Путешествие через Сибирь... СПб., 1882).). /л. 13/

А из Тобольска на Демьянской ям приехал мая в 5 день и переменя емщиков, гребцов в той же день из Демьянского яму поехал тою ж рекою Иртышем вниз воды чрез остяцкие юрты.

И мая в 8 день приехал на Самаровской Ям и стояли мая до 10 числа для того, что готовили парусы и всякие судовые снасти, которые надобны перебегать парусом супротив воды рекою Обью да и для того, что сказывали на Обе-реке льды стоят.

А при отпуске с Самарского яму к великому государю к Москве отписка послана мая в 10 день такова, а та отписка отдана Самаровского яму прикащику Ивану Гаврилову сыну Грозину, чтоб он тое отписку отослал в Тоболеск к боярину и воеводам к Петру Михайловичю Салтыкову с товарыщи, а ис Тобольска к великому государю к Москве в Посольской приказ, отписка была такова [...] (Опущена часть текста, повторяющая док. № 190.)

Из Самаровского яму поехал мая в 10 день рекою Обью, и мая в 11 день встретили льды великие, и стоял мая до 12 числа; и опять ехал мая до 13 числа, и опять встретили льды великие, и стоял мая до 15 числа, для того что льды самые великие шли на низ воды, что горы; и ехал опять мая до 16 числа меж льдов по берегу, и мая ж с 16 числа стояли до 18 числа, для того что шли льды великие во всю реку и те льды немного не розбили дощаников. А как стояли от льдов на берегу, и дощаники закладывали лесом и бревнами для того, чтоб дощаников не попортило. И мая в 21 день поехали подле берега меж льдов к Сургуту. /л. 15 об./ И мая в 23 день приехал в Сургуту. И как приехал в Сургут и из Сургута в Нарым поехал, и о том к великому государю из Сургута отписка писана такова [...] (Опущена часть текста, повторяющая док. № 191.)

/л. 16 об./ Из города Сургута поехал тою ж рекою Обью, и вместо емщиков взял сургуцких казаков 80 человек для того, что в Сургуте ям не строен.

А тот город Сургут стоит на красном месте подле реки Оби и в нем зделан острог, в котором живет воевода, а преж сего в том месте была Пегая орда. И город Сургут зделан в то время, как построен город Тобольск. А в уезде пониже и выше реки Оби живут остяки и великому государю платят ясак. /л. 17/

Мая в 24 день поехал из Сургута тою ж рекою Обью супротив воды. И тот путь воденой по Обе-реке от Сургута до Нарыма именуют столповой путь, для того что по всей Обе-реке нет такого дальнего и нужного пути, и река быстра и глубока, и яры и плеса долгие. И едучи от Сургута к Нарыму в разных числех последних мая месяца были бури великие и снеги, что понудили и при берегу стоять, и те стужи и северные бури стояли июня по 4 число.

И июня в 4 день приехал в город Нарым, а город Нарым нестроен по Обе-реке, но на острову близ проточки, которая течет ис Кети-реки во Обь, однако ж де и с полверсты не будет дале от реки Оби. А стоит город на высоком месте, и острог построен деревяной, в котором сидит воевода. А служилых людей только 40 человек и около города по деревням пашенных людей немного для того, чтоб хлеб пахать почали не в давне. А хлеб родитца немного. /л. 17 об./ А остяков много, и звериного [350] промыслу много ж, наипаче горностаи, которые в Сибирском государстве нигде таких добрых и великих не родитца, кроме березовских и нарымских. А как приехали в Нарым и которого числа из Нарыму поехал, о том к великому государю писал в отписке, а отписка к великому государю послана такова [...](Опущена часть текста, повторяющая док. № 191.)

/л. 18/ И та отписка отдана в Нарыме воеводе Антону Рубину, чтоб тое отписку послал в Тоболеск, а ис Тобольска к великому государю к Москве.

И из Нарыму взял только 20 человек /л. 18 об./ руских людей гребцов, а прочих оставил для малолютства в городе. И июня в 5 день поехал из Нарыму тою маленькою протокою и сорами супротив воды до перваго вышняго и большаго устья Кети-реки, и потом тою ж Кетью-рекою супротив воды перебегали парусом к востоку, а Обь-река осталась направо к полудню. А описание Оби-реки и о иных реках написаны во особную книгу, где подлинное описание всех рекам и урочищам.

Июня в 6 день перебежали парусом и другое устье Кеть-реки, которое впадает в Обь-реку. Июня в 7 день перебегали третье и последнее устье Кети-реки, которое впадает в Обь, и отселе отдаляется Обь-река направо, а река Кеть течет прямо х Кецкому и к Маковскому на Енисейск. Июня в 8 день приехали в Кецкой, и того ж числа ночью поехали. А острожок стоит на красном месте на протоке Кети-реки, только малолюдство, и для того взял только 6 человек гребцов. А около острога /л. 19/ по деревням пашенные крестьяне есть немногие, а хлеб родитца всякой.

Июня в 8 день ис Кецкого острога послал служивого человека наперед себя в Маковской и в Енисейской к воеводам, чтобы готовы были подводы и суды с поспешением.

Июня в 16 день приехал в старое городище, и от того места послал тобольского казака с отпискою в Енисейск, что воевода готовил подводы в Маковском и суды в Енисейском, и послал от себя в Дауры и на Селенгу проведать, куды лутчи ехать в Китай.

А старое городище словет для того, что прежде сего был острог Кецкой, а ныне то место лежит пусто, а едучи от Нарыма к Маковскому половина дороги.

Июля в 7 день приехал в Маковской острог, а из Маковского острога поехал сухим путем через волок того ж числа. И июля в 9 день приехали в Енисейской, и в Енисейском стоял дней з 10, для того что ожидал задних /л. 19 об./ дощаников и покамест стольник и воевода Михайла Приклонской изготовил 3 дощаника со всеми снастьми. И июля в 18 день (Или 19 июля (см. примеч. к док. № 197).) из Енисейска поехали вверх воды рекою Енисеем до реки Тунгуски к Байкальскому морю. А как из Енисейска поехал, и к великому государю отписку писал такову: [...] (Опущена часть текста, повторяющая док. № 197.)

/л. 25/ В Брацкой острог приехал августа в 22 день, а поехал из Брацкого острога того ж числа. В Балаганской острог приехал августа в 29 день, а поехал того ж числа.

184-го сентября в 5 день приехал в-Ыркуцкой острог, и к великому государю отписка писана такова: [...] (Опущена часть текста, повторяющая док. № 200.)

/л. 26 об./ В Селенгинскую заимку в-Ыльинскую слободу приехали сентября в 25 день, и Енисейского острога служилых людей, которые были на дощаниках в работниках из заимки Селенгинской, отпущены, для того что стало время зимнее и морозы великие и запасом скудно. А с ними [351] к великому государю отписка писана сентября в 28 день такова: [...] (Опущена часть текста, см. док. № 201.) /л. 28 об./

Из Селенгинской заимки поехали сухим путем в Селенгинской острог сентября в 30 день, а в остроге жил 3 дни. И отпустил служилых людей в Мунгалы для покупки коней и верблюдов. А из Селенгинского острога приехал в заимку октября в 7 день, а служилые люди, искупя кони и верблюды, приехали /л. 29/ ноября в 3 день.

И ноября в 5 день из заимки поехал в новой острог Еравню. А в Еравню приехал ноября в 19 день. Из Еравни поехал того ж числа в Теленбинской острог. А в Теленбинской острог приехал ноября в 23 день, а поехал в 24 день.

В Нерчинской острог приехал декабря в 4 день. И из Нерчинского острогу к великому государю отписка писана декабря в 19 день такова: [...] (Опущена часть текста, повторяющая док. № 203.)

/л. 34 об./ Из Нерчинского острогу поехали декабря в 19 день и начевали по реке по Шилке. На другой день поехали по Шилке ж до полудня, и оставя реку Шилку, которая течет к полуночи, поехали /л. 35/ по речке Бортовке, которая падет в Шилку, из устья их поехали к востоку по ней лугами и лесными местами день, и начевали по ней. А на другой день оставили вершину ея, вышли на степь на реку Инду, и оставя реку Унду, поехали по степе по иной речке и начевали, для того что вож сказал, что по реке Унде есть дорога иная, только трудно ехать коровану, а река Унда невелика и впадает во Онон. И от того становья поехали на другой день степью, и опять выехали на реку Унду и начевали на острову, и от того места опять ехали степью. И оставя реку Унду, поехали направо по иной речке и начевали. На другой день, проехав небольшой хребет, выехали на реку Гайтимур и по ней начевали.

И декабря 25 числа в праздник Рождества Христова ехали немного по той же реке и начевали на ключах. И от того места ехали хребет небольшой степной, и выехали опять на малую речку, и по той речке ехали до Аргуни-реки степью. А дров нужно, только по той речке тальник, и тот сырой. И снеги и стужи были великие. К реке Аргуне приехали /л. 35 об./ декабря 18 числа и стояли день для того, что верблюды захромали и учинили им башмаки. А река Аргуня большая судовая, течет из большого озера Далая с полудни к северу и на низ, как сойдетца с рекою Шилкою, от того места называетца великая река Амур. А лес по ней тальник мелкой, а на низ по ней горы и камень и лес всякой есть. А про Далая-озеро сказывают, что зело великое, и около его кочуют многие люди, китайцы и мунгалы, и пашну пашут, и иные реки в нево текут и из нево текут же, только не проведаны еще какие. И по одной реке, сказывают, что есть город каменной пустой. А в Далае оказывают, что всякая рыба есть и кит морокой большой есть же.

От Аргуни поехали декабря 30 числа степью, и проехав хребет, выехали на другую реку небольшую Хабур и начевали. И там видели по степе табун, и послал проведать людей. И видели издали юрты иноземские, и взяли одного человека тунгуса ис тех юрт и при/л. 36/везли ко мне ночью. И роспрашиван, и сказывался он, что тунгуцкого роду и сродники иные живут в Нерчинском, и ясак великому государю платят, а не подалеку от того места по иной реке Гану живут намясинские мужики род тунгуцкой, которые изменили давно великому государю и многих служивых людей государских побивали и издавна живут в тех местех самовольно, и как они увидели руских людей, зело [352] испужались, чаяли, что на них поход, и юрты покинули, и за оружие принимались. И гораздо бы было время их смирить, только для того нельзя, что с посольством ехали. И для того послал к ним тунгуса и объявил, что едем посольством к бугдыханову величеству, а не войною ни на каких людей, и для того, чтоб они приехали без опасения к обозу и привезли бы корм и кони продажные. И как они услышали, и приехали и привели послу в поминках коня и корм и вину свою, что великому государю изменили, упросили и обещали ясак великому государю по-прежнему платить, и продали служивым людем коней з 20. И для их торгу были на Гану-реке 3 дни. /л. 36 об./ И потом они поехали в юрты свои, а мы, оставя Гану-реку, поехали степью днище, а начевали без дров, а дров взяли от Гану-реки на верблюды.

И генваря в 5 день, видя, что от Игнатья Милованова никакие ведомости нет и верблюды и кони многие пристали, и выбрав тобольского сына боярского Ивана Неприпасова да трех человек служивых людей да толмача да вожа тунгуса опять послал наперед себя о два кони наскоро и приказал им, чтоб знаки поставили на дороге, куды они поедут для того, что у нас был один вож тунгус и по следу их в снегу и нам ехати. А тому сыну боярскому приказал, чтобы он ехал наскоро к наунскому воеводе и объявивши им, что великий государь, его царское величество, изволил послать к богдыханову величеству посольство, как и им объявлено чрез нерчинского сына боярского Игнатья Милованова, и чтоб они послали подводы и провожатых встречю для того, что верблюды и лошади многие померли для стужи и бес корму, и что бы опять из них приехали встречю с ведо/л. 37/мостию.

И в той же день, отпустя их, за ним по следу ехали и начевали на речке Мергелу. И на той речке лесу немного, тальник сырой. И в той речке впадает источник великой, которой никогда не мерзнет, и в нем рыбы много. И в том месте праздновали крещения господа нашего и освещение воды Иорданова генваря 6 числа.

И в той же день ехали и начевали под небольшим хребтом на ключах, и лес был березник. Генваря в 7 день приехали и начевали на речке Таликоне, и лес зело мал, только тальник сырой. И в том месте приехал на стан вместе [с] служивыми людьми старой мужик баргуцкого роду и с ним 2 человека баргуты ж и говорил, что у него были те, которые посланы были наперед на Наун, и объявили про наш приезд, для того он приехал, а их роду лутчей человек взят был /л. 37 об./ к Москве в то время, как был бой з государскими людьми, и слышали они, что тот их человек сослан к Архангельскому городу, и буде великий государь пожалует, того их человека отпустит к ним, и они будут все в подданстве и будут великому государю ясак платить, а род их великой немалой. И отпустя людей своих в юрты, которые были от обозу недалеко, он сам ночевал в обозе для того, что взяли ево в вожи до Калару-реки. На другой день приехали люди и привезли послу в корм барана да на продажу 6 быков.

И генваря в 8 день взял того старика в вожи, ехали от речки Таникалу к реке Кайлару степью и там начевали. А Калар-река судовая и течет издали и впадает в реку Аргуню, а по ней лесу всякого много и на низ по ней кочюют многие мунгальские люди. Однако ж де мы никаких людей не видали от Нерчинского до самого китайского рубежа, опричь намясенских тунгусов и тех баргуцких, а следу кочевного было много. /л. 38/

И генваря в 9 день ехали от реки Каилара по реке Джадуне 2, и та река меньши Каилара и течет ис хребта, впадает в Каилар. А лесу по ней всякого много. Не доезжая становья отпустил того вожа [353] баргуцкого назад, и он приказал нам, чтоб на том месте берегли коней накрепко от барсов, потому что на той реке на каменю живут многие барсы и ночью захватят коней. И на другой день, как стали ехать, не нашли четырех коней, только нашли след людей, которые крали, и подлинно что украли баргуцкие, а не барсы.

Генваря в 10 день поехали по той же Джадуне-реке и начевали. А дров много же. Отселе начинается дорога тележная, которыми едут китайские, а телеги однобычные и одноколесные.

Геваря в 11 день, оставя реку Джадуну направо, ехали чрез хребет степью и спустилися на реку Унеру 3, а та река впадает в Джадуну-реку. И там начевали. А дров на ней много же.

Геваря в 11 день ехали по той же реке Унере немного, и оставили Унеру направо, ехали налево /л. 38 об./ по усть реки Улучи, и та река впадает в Унеру. А лесу по ней тальнику немного, только от сих мест по обе стороны хребта лес березник черной и иного много, а снегу не было.

И генваря в 13 день ехали по той же речке Улучи до самой вершины ея. И едучи по вершине ея и здымаючися к Таргачинскому хребту 4, где рубеж китайский первый, встретили нас внезапно в лесу 6 человек таргачинских китайских сотников, да с ними 60 человек их служивых людей, да 60 коней в подводах, да с ним был казак нерчинской, да вож тунгус, которые были преже сего посланы из-за Канлара-реки для подвод. И как они увидели нас издали, стояли на стороне под хребтом, и мы стояли ж покамест корован собрался вместо, потому что были по хребту бури великие. И те сотники пришли ко мне на стан и объявили, что послали их наунские китайские воеводы с теми подводами, сколько могли наскоро собрать, и чтоб на них не пенял для того, что они тем 6 человеком, которые /л. 39/ были посланы наперед для подвод, не верили и за караулом их день держали, потому что они испужались и чаяли, что на них идем войною с войском; да и для того, что Игнатей Милованов недавно проехал чрез Албазин и сказал им, что посол будет весною, и для того Мангутей наунской воевода взял его, Игнатья, в царство и с ним поехал взяти указ, чтоб собрать людей и подвод, и приехал в Нерчинской посла взять для того, что ведают они, что зело опасно степью ехать до Науну, наипаче зимнею порою, и ожидают их вскоре. А ныне как увидели, что к ним приехали, и они зело удивилися, и для того не верили посланным нашим людей, потому что и розным путем к ним приходили и розные речи им сказали. Также говорили, что вскоре за ними будут [в] встречю телеги и кони и корму будет довольно, и их воеводы будут встретить и всякую честь воздавать. И они, сотники, привезли мяса звериного изюбриного много, а посол их потчивал вином, и убил скотину, и мяса им давал. И роспрашивали они: для ради /л. 39 об./ постановления мира ли едет или с войною? И объявил им, что великий государь, его царское величество, желает миру и соседственную дружбу держати с государем их богдыханом. И они о том зело радовались и по своему до земли поклонилися. И начевали все вместе под хребтом, а на другой день ехали вместе за хребет до вершины реки Ялу.

Надобно ведать, что то все место от Нерчинского и до Торгочинского хребта, чрез которой мы приехали, как выше писали, та страна ни нашего великого государя есть, ни китайского хана, потому что по розным местам кочуют мунгалы и тунгусы вольные и никому ясаку не платят, потому что стало меж рубежей великого государя и китайского хана. А тех мунгал и тунгусов мочно бы смирить и в подданство привесть, буде постановитца острог при Аргуне-реке, где падет в Аргуню Ган-река, /л. 40/ на усть Гану, потому что по Аргуне лесу большего нет, [354] а ис того места плавать рекою Аргунею и на Далай, и проведать про все озеро Далай кругом, также Аргунею-рекою мочно плавать и на Амур и в Албазинской острог и в Нерчинской, и то место будет чють не всредине пути от Нерчинского и Таргачин, а при Гану-реке мочно родитись хлебу, для того, что нашли виноград. И так мочно ту всю страну от Нерчинского и до Китайского хребта до Таргачина всю великого государя под высокую руку привесть, и тогда наипаче будет путь в Китай безопасен и рубеж ближний с китайцы. А Таргачинской хребет, от которого начинается Китайское государство, тот хребет не очень велик против иных хребтов, только понеже лежит меж степи и кажется велик. А и камень не очень велик, и мочно ездить чрез него телегами. И по времяни мочно и ближе Аргуни поставить острог, или при Кайларе, или на Дзадуне-реке, или под самым хребтом у речки Улучи, потому что по тем рекам и местам лесу много, да и страна теплая, /л. 40 об./ гораздо теплее Нерчинского. И острог постановить и держать мочно с небольшими людьми, потому что и китайцы в том деле не будут возбранять. Но об том, как будет произволение божие, пространитись благочестию и как его великого государя будет царское призрение. А мы опять возвратимся к нашему путному шествию, как поехали от китайского рубежа от Таргачинского хребта да наунских сел китайских.

Генваря в 14 день переехали за хребет, и по хребету был снег. А дорога по хребту зделана, разбиваны каменные молотами. И ехали на низ по хребту и по вершине реки Ялу верст с 30, и стали у той же реки. И с нами были таргачинские сотники и служилые. И в то время были бури и снеги великие. И от того места просились сотники у посла ехать в свои юрты, потому что от того места недалеко кочевали, и посол их отпустил. И принесли они к послу круп просяных, потому что они на стене пашут и сеют все просо и тем кормятца. /л. 41/ А мы начевали там. А тот хребет начинается, от Амура и идет до Таргачина и от Таргачин до самые великие стены китайские. А Ял-река течет меж хребтом. И на том хребте на обеих странах есть невеликой лес дубник. А та река Ял начинается от Таргачинского хребта и собирает посторонные мелкие речки в себе, и потом из-за наунских сел 2 днища впадет в реку Наун.

Генваря в 15 день ехали подле той же реки Ялу от того стану верст с 15, и опять встретили нас таргачинские сотники и говорили, чтоб стояли возле реки, потому что юрты их блиско и ови станут готовить корм и подводы. И стояли подле реки, и привели в подводы 10 коней с седлами, а про телеги сказали, что у них нет. Также привели на корм быка. И посол у них не привел для того, что мало. И они люди безскотные. И в том месте первые юрты таргачинских мужиков, а те таргачины род тунгуской ясачные китайского хана, а есак платят по соболю с человека на год. /л. 41 об./

Генваря в 16 день поехали после полудня по той же реке меж гор верст с 10 и стояли для корму, потому что кони и верблюды были зело худы и пристали и корм не везде был, потому что корм в-ыных местех вытравлен. Генваря в 17 день ехали по той же реке меж гор. А при той реке была гора великая и на той горе были столбы каменные самородные, буддто башни. И в том месте впали в реку Ял 2 речки, одна с правые стороны, а другая с левой 5. И по тем речкам кочюют таргачины, и в той реке Ялу ловили рыбу налимы и раки, что и на Москве, а во всем Сибирском государстве в реках раков нет.

Генваря в 18 день ехали по той же реке верст с 30 и стояли. А по обе стороны на горах лесу березнику и соснягу много. [355]

И того ж числа приехал из наунских сел албазинской казак, которой приехал на Наун з даурским сыном боярским с-Ыгнатьем Миловановым, а в роспросе сказал, что от Нерчинского острогу до Албазинского ехали 2 недели, /л. 42/ а от Албазинского острогу ехали до наунских сел 2 недели и 2 дни, и как он, Игнатей, приехал на Наун, и воеводы наунские распрашивали ево накрепко — по что приехал? И он им сказал, что по указу великого государя идет от нево, великого государя, к вашему бугдыхану посол и для того послал известить наперед об своем приезде и чтоб вы готовили подводы и послали б навстречю в Нерчинской, потому что прежде сего вы послали в Нерчинской с подводы проведать про посла; и воеводы говорили, что де без указу бугдыханова послать подводы навстречю к послу не смеют и спрашивали есть ли у него какое письмо? И он показал память, которая ему дана от Павла Шульгина, и они ту память к себе взяли и держали ево на Науне с неделю и всячески распрашивали и проведывали от нево, потому что не верили, для того, чтоб на них не была война. И после того взял ево наунской воевода Мунгутей, которой прежде сего был в Нерчинском, и при нем дву человек казаков да толмача и поехал наскоро тому ныне четвертая неделя в царство. /л. 42 об./ А на Науне оставили 6 человек казаков и ожидают еже день приезд на Наун воеводы Мангутея и Игнатья.

А генваря в 19 день ехали по той же реке Ялу верст с 10 и стояли, потому что ожидали подвод с Науну, о которых казак албазинской сказал, что идут встречю кони и телеги. Да в тех вышеписанных числах по реке Ялу коней и верблюдов пристало много и те все пропали. А о покупке коней и верблюдов и сколько дорогою пропало, и то будет написано в росходной книге.

Генваря в 20 и в 21 день и в 22 число, в те 3 дни, поехали верст с 50 подле той же реки Ялу потихоньку; потому что опять послали наперед для подвод. И в том числе на то становье пришли с подводы даурские сотники; а привели 130 телег двуколесных об одном быке, а у тех телег были пашенные даурские люди, также привели 60 коней, и корм — 7 свиней битых да круп просяных с осмину, и вьюки на 120 телег поклались. И в тот день начевали тут при той же реке Ялу. /л. 43/

Генваря в 23 день оставили реку Ял направо и поехали налево по хребтам и степью верст з 20. И от реки Ялу переезжали вал великой и долгой 6; а тот вал валили китайские люди. И начевали у ключей в дубнике. И ввечеру приехал другой сотник даурской, а с собою привел еще 60 коней, а взяли у него только коней с 40 для того, что довольно было. И он же говорил, что завтра будут встречю наунские воеводы со многими людьми, почитая царского величества посла. Также привели корму 2 быка маленьких.

Генваря в 24 день поехали по степе, возвратились к востоку. И едучи по степе, воеводы наунские хотели встретить посла, и были дороги многие, разъехались. А посол приехал на ключи, где их полатки были поставлены. И говорили сотники, чтоб близ их полаток постоял покаместь приедут воеводы. И посол у полаток их не стал, а отъехал с версту на другие ключи и в том месте стал. А в тот день ехали верст с 30 и больши. А воеводы наунские приехали к своим полаткам /л. 43 об./ и прислали к послу сотника, чтоб посол приехал к ним в полатку. А сотник пришол и стал перед послом по своему обычаю на одном колене и говорил, что де ожидают тебя воеводы и иные чесные люди в полатках, а хотят принять с честию. И посол сотнику отказал и говорил, что послы никогда не ходят, кроме того х кому послан, а иные ходят к послу встречю. И сотник возвратился назад к воеводам. И воеводы сели [356] на кони, а с ними человек с 200, и как приехал к стану, с коней слезли и оружие сняли и после того пришли к юрте. И посол против юрты стретил и взял их в юрту воеводу меншого наунского, да мангутеева брата, да старого воеводы двух сынов, да диака и иных честных людей. И они, пришед в юрту, спрашивали про здравье великого государя и про путное шествие его, а посол спрашивал також де про здравье бугдыханова величества и про их. И после того спрашивали: сколь давно с Москвы поехали. И посол говорил: как поехали с Москвы, тому ныне 11 месяцов. /л. 44/ И они говорили, что до весны приход ево на Наун не чаели, как о том им объявил Игнатей Милованов, и для того они не послали наперед подвод, и чтоб о том на них не пенял, а ожидают они ежечас воеводу Мангутея, которой поехал с-Ыгнатьем в царство в Пежин, и с ними приедут и большие бояре и указ от бугдыхана привезут и будет всякое удовольствование. Также спрашивали есть ли от великого государя к их хану грамота и про лист, которой они послали в прошлых годех чрез Нерчинской, также и про поминки, и з добрыми делами идем или с войною. И посол им отповедь учинил, что им о том дела роспрашивать не надлежит, а те дела, как бог даст, приедет в царство в Пежин, тогда объявлены будут бугдыханову величеству, а им порубежным воеводам надобно ведать только, что великий государь, его царское величество, желает дружбу и любовь з бугдыхановым величеством держать. И они говорили, что они ради тому паче всего, потому как будет меж обоих великих государей дружба и любовь, тогда и обоим государствам будет /л. 44 об./ добро и прибыль. Также им посол говорил, что дали ему подводы и провожатых до царства, чтоб ни за чем не учинилось замедление. И они говорили, что после завтрея приедут на Наун и тогда [с] старым воеводою о всем переговорите. Также просили, чтоб им дал кречаты смотрить, и посол им отказал. И после того принесли мяса свиного и вина, и служилых людей поили. И посол их поил водкою, а людей их вином. И пошли они к своим полаткам, и тут начевали. Генваря в 25 день ехали по степе и проезжали озера небольшие, и с нами ехали воеводы и ловили зайцы по степе, а стреляют по них из луков гораздо. И в тот день ехали верст с 40 и стояли с ними вместе при озерке. А от того места села наунские виделись, только далеко было, верст с 10, потому что вся степь пашенные места до самого Науна.

Генваря в 26 день поехали вместе с воеводами все ровными местами и недалече от наунских сел встретил старой воевода, а с ним /л. 45/ многие честные люди. И издали с коней слезли и оружие скинули. И видя посол учтивость их, приближать к ним, с коня слез и с ними витался и про здравье спрашивали. И поехали к селу, где послу готовили стоять. И приехали в село, и там великое собрание было людей для того, что никогда такого посольства у них не было. И дали послу и людем, где стоять, 8 изб — послу в средине, а служилым людем около Посольского двора (Напротив на полях: В тот день, как приехали на Наун, в ночь умер кречет старой от теплоты в юрте, и за то кречатник бит батоги без пощады.). А избы у них глиняные крыты комышем, а в-ызбах зделаны полки на турскую статью, и на полках сидят, поджав ноги по-турски ж, а на край полков зделаны печи, а на печах вделаны котлы, и в тех котлах варят ествы, а дым идет под полок в трубу, которая зделана на углу избы, и от того в-ызбе тепло бывает, и таким переводом зделаны и в царстве 7. А в том селе будет изб со 100. И стоит при протоке реки Науна.

И после того, как приехали воеводы к послу, и что они говорили, [357] и что посол им отповедь учинил про обоих великого государя дела и китайского /л. 45 об./ хана, и потом как посылали в царство, и что учинилось в наунских селах генваря от 26-го числа даже до приезду китайского боярина асканамы 8 до 26 числа месяца февраля, и после того что говорено было с ним о обоих великих государей делех, и что учинилось даже апреля до 17 числа, которого числа поехал с Науна в Китай, — об тех делех обо всех писано подлинно и [с] статейного письма к великому государю к Москве отписку, и понеже во отписке написано было подлинно, как и в статейном письме, для того во одном деле дважды не пишем, то ж де только здесь ту отписку написали в статейное письмо слово в слово, как послана к Москве. А та отписка послана к великому государю из наунских сел с даурским сыном боярским с-Ыгнатьем Миловановым с товарыщи з двумя человеки, которые были с ним, Игнатьем, и в Китаех. А отпущены они с Науна апреля в 17 день того ж дни, как мы поехали в царство, а отписка была такова: [...] (Опущена часть текста, повторяющая док. 209.) /л. 86 об./

А к великому государю писано и цыфирным письмом, о чем на Науне втайне слышали и не смели писать явным письмом для ради того, чтоб китайцы не задержали письмо по дороге, потому что были они в подзрении от нас, а у них /л. 87/ по-руски чести есть изменник один, которой грамоты руские и китайские умеет же.

И будучи на Науне видели, что китайцы плохих соболей не емлют и никакие чести плохим соболем и цены нет, а с Москвы ис казны великого государя посланы были китайскому хану в поминках соболи, которые лутчи были, сорок ценен в 35 рублев. И для того посланник призвал дворян московских и детей боярских и служилых и 2-х человек торговых людей и говорил им, чтоб они переменили, сколько возможно соболи из государские казны взяли б а дали против того добрые, всякой по силе своей, чтоб собрались в поминках, хотя небольшое число добрых соболей. И они говорили, что всякой человек будет по силе своей бить челом великому государю без перемены. И так дали дворяне московские по соболю, /л. 87 об./ а дети боярские по 2 и по 3, также и служилые люди. А торговые Иван Самойлов бывшей голова таможенной Енисейского острога да гостя Ефстафья Филатьева прикащика посиделец, которые из Селенгинского острогу и с Китайского рубежа приставали к нему, посланнику, били челом великому государю без перемены по 40-ку соболей. И те 2 сорока ценены по шестидесят рублев, а те соболи были в костках. А от дворян и от детей боярских и от служилых людей, от тобольских и от селенгинских и от нерчинских, собрали 3 сорока 26 соболей в костках и в парах. И первой сорок, что собран от нерчинских, ценен 120 рублев, другой 80 рублев, третей 60 рублев. И те 5 сороков изготовили в поминки богдыхану, а 5 сороков готовили ис казны великого государя, а достальные 26 соболей бережены были великого государя от дел на роздачю в Китайском государстве. И те кому роздаваны, писано в росходной книге. /л. 88/

184-го февраля в 18 день приехал на Наун ис Китайского государства даурской нерчинской сын боярской Игнатей Милованов, которой в прошлом во 183 году послал наперед из Енисейска известить в китайских порубежных городех воеводам, что от великого государя, от его царского величества, идет с посольством к богдыханову величеству, и роспрашиван, а в роспросе он, Игнатей, сказал: [...] (Опущена часть текста, повторяющая док. № 207.)

/л. 90/ 184-го апреля в 17 день в Пачегорском китайском селе 9 при большой реке Науне китайского богдыхана боярин асканяма с товарыщи [358] по указу бугдыханову величеству посылал к посланнику и известил, что тот день у них счасливой и чтоб в тот день готовился со всеми своими людьми ехать в царствующий город Пежин, где стольной китайской бугдыханов город, которой по-татарски и по-калмыцки и по-руски именуется Канбалык, се есть ханов город. А на подъем прислал к послу 100 телег о двух колесах, также всякому человеку по коню. А посланник взял с собою 156 человек, а на Науне оставил для досмотру коней и верблюдов 12 человек, и те верблюды пригнаны на солонцы, а кони розданы по селам, и тем людем асканяма велел наунским воеводам давать корм покамест ис царства назад возвратимся. Также остались на Науне 4 человека албазинских казаков, которые приезжали проведать про посланника, и они хотели вскоре назад возвратиться в Албазинской острог, которой /л. 90 об./ от того села в 15 днищах. А в тот же день отпустил с отпискою к великому государю Игнатья Милованова чрез Албазинской острог, а с ним пошли 5 человек албазинских казаков. Да с ними ж послал вора толмача отвести в Нерчинской острог, которой в отписке выше сего написано, что хотел смутить. А не поехали прямо в Нерчинской для того, что страшно было. А Игнатью Милованову с товарищи велел ехать к Москве с великим поспешением, а про подводы и про отпуск, чтоб ево отпускали, в остроги к воеводам с ним, Игнатьем, писали.

И в том же числе преже полудня ис того села посланник поехал со всеми великого государя служилыми людьми, да вместе ж ехал боярин асканама, а с ним были все наунские воеводы и иные многие люди китайские, и ехали вместе. Да против села воеводцкого неподалеку от реки Науна, и будучи против того села старой воевода звал к себе в гости посланника и асканаму. И посланник только с старым воеводою простился, /л. 91/ а асканяма поехал и говорил посланнику, чтоб ехал потихоньку до становья, и дал посланнику своего человека, чтоб ехал с ним вместе. А он говорил, что и он тотчас будет. И от воеводцкого села до деревни небольшие 3 версты. И под тою деревнею переезжали речку небольшую топкую. А от той деревни до села Красного 7 верст. И тут река Наун приближалась. И ехали от Красного села подле Науна. А проехав то село в левой стороне осыпь земляная вместо городка, а выше того осыпного городка подле реки Науну яр великой и высокой. И приехали к селу небольшому от Красного села 6 верст, а от малого села до села Хунду 2 версты. И не доезжая до села, проехали город осыпной земляной же, а от села Хунду ехали с версту. Начевали у Наунские протоки. И то село Пачегорское стоит над протокою. А от села Пачегорского до становья ехали все ровными местами степьми, а лесу никакова не было. И в тот день посланник начевал в подорожной своей юрте, а асканяма начевал в селе Хунду. /л. 91 об./

Апреля в 18 день ехали от становья ровными местами возле реки Науна з 2 версты и переезжали речку каменную бредовую. А та речка вытекла ис камени и впала в Наун. А над тою речкою стоит деревня небольшая, а выше той деревни у той же речки деревня ж, да ниже той речки переезжали маленькую речку, а ниже той маленькой речки село небольшое от деревни 7 верст. И здесь кончается владение наунских воевод, а владеет мунгальской тайша, которой у бугдыхана ван 10. А «ван» именуется великий боярин, также братья ево хановы и племянники «ван» называютца. А до высокие стены китайские надо всеми мунгальскими людьми владеют по их родословию 42 вана и тайш, а наунские воеводы владеют таргачинами и над теми, которые живут по реке Гану и по реке Науну, и надо всеми даурами и жучарами, и собольными промыслы они ж владеют, и ходят они зимою на Амур и на [359] Зию-реку и с нашими промышляют соболи вместе, а бугдыхану дают на всякой год по соболю доброму. И едучи от вышеписанного села версты с 4, переезжали /л. 92/ реку Ял, ту ж реку, по которой приехали мы из Нерчинского чрез Таргачинской хребет к Науну, и через нея переезжали вброд, а неподалеку от того впадет в Наун. И до реки Ялу живут дауры, а за рекою начинается Мунгальская земля. А по реке Ялу лесу нет, только тальник мелкой, также и по реке Науне, сколько ея видели, лесу нет, только тальник же мелкой, да бугры песчаные высокие. Тут же живет мунгальской тайша. И от того тайши ехали ровными местами верст с 8 и переезжали речку Улгой. И та речка пала в Наун. А от той речки ехали верст с 10, приехали к большой реке Соли 11. И от Науна до сех мест все пахотные места. А те реки текут з запада на восток и падут в Наун-реку, а Науне течет с полуношного востока на летней запад до усть реки Ялу, а от усть Яла отходит понемногу на полдень. А наша дорога в те 2 дни шла к западу. Междо теми реками степи глаткие, только есть и мокротные места. И туту возле реки Соли деревня мунгальская 12, и делали плоты на 2 лотки и товар перевезли, а кони переводили вплавь. И переехав /л. 92 об./ реку, ехали версты с пол 2, приехали к иной деревне возле той же реки Соли, и начевали под деревнею. А та река Соли падет в Наун от того места далеко. И от сего места река Наун нам не видна, потому что возвратиться к полуночной стране. И осканяма посланнику сказал, что есть дорога и по ту сторону Науна все жилыми местами, только та дорога не прямая, днища с 3 кругом идет, и для того шли сею дорогою, что прямее. И на том становье подводы даурских мужиков переменили (Напротив на полях: Стан 2-й, ям 1-й, верст 32.), а дали кони и подводы мунгальские тайши против прежняго. А против той деревни в правой стороне верст с 8 есть старое городище каменное пустое, а был прежде сего город мунгальской 13. А хлеб мугальцы пашут только просто, а мочно в тех местех родитца всякому хлебу.

Апреля в 19 день поехали промеж лета и летнего запада все ровными степными местами хлебородными, и по сторонам проехали озер много, а подле тех /л. 93/ озер живут и кочюют мунгалы. А с правые стороны течет их под камени на шелоник река Тулла, и тое реку переезжали вброд от становья 10 верст. А проехав ту реку, в стороне сел Дзандан. А налеве того села живет мунгальской Дархан-лама, а в том селе ево лабин монастырь великой. А стоит то село над озером, и кочевных мунгал около ево много, и почитают ево с великою честию и поклоняютца ему до земли по 6 поклонов бутто богу. А до того лабина монастыря от реки Туллы 12 верст. И у того Тархана-лабы лежал товарыщ асканямин, приедучи ис царства, не доезжая до Науну, заболел, а товарыш ево заргучей, по нашему дьяк. И будучи еще на Науне асканама посланнику бил челом, чтоб послал наперед с лекарством человека, и посланник послал с лекарством человека да талмача и велел им ожидать приезду своего. И будучи там, люди наши, Тархан-лаба говорил им многие речи, что они тому все ради, чтоб дал бог меж обоих великих государей мир, только в прошлом году /л. 93 об./ пришли с войною албазинские казаки и их зело испужали, потому что они ожидали отповеди против листа бугдыханова 14, а вместо того слышали, что война идет; а ныне они зело ради для того, что чают, что чрез нынешнее посольство учинитца ненарушимой мир. И иные такие многие речи говорил, потому что человек разумной и дохтур, и лекарства у него много. А наш человек давал ему лекарства, и до нашего приезду, дал бог, здравие. А асканяма просился у посланника к Дархан-лабе, [360] чтоб видел товарыща своего и взял бы ево с собою. И посланника посылал с ним подьячего с толмачем спрашивать про здравие. И асканяма поехал и с собою привес заргучея на телеге. И посланник поехал дорогою к становью. И проехав село лабино, на правой стороне озеро великое Шаранор (имянем Жолтое озеро), и в том озере сказывают, что сыщутца великие ракавины по блюду белому большому, и в тех раковинах сыщется жемчюг (асканама говорил, что де у бугдыхана такой жемчюг есть, что и ночью сияет) 15. И подле того озера юрт кочевных много, а до того озера от лабина села верст с 10. А от того /л. 94/ большого озера ехали версты с 3 и приехали на становье при озерке. И тут был ям и подводы переменили (Напротив на полях: Стан 3-й, ям 2-й, верст 35.), а во всех станах поставлены были посланнику по 4 юрты волочных, а асканяма не подалеку стоял в юртах войлоченых ж. А корм посланнику давали по барану на день, а служилым людем по 2 быка небольшие на день и понемногу круп просяных, только служилые люди убивали по озерам гусей и уток много, и к асканаме посылал по вся дни множество, много также к товарыщу и к иным. И от того места были кони и быки зело худы и половине служилых людей шло пеши, также и быки пристали многие. А асканама послу говорил, что в тех озерах и в реке Науне в раковинах иногда сыщетца такой жемчюг, что и по ночам дает свет. И здесь на яму при озерке начевали.

Апреля в 20 день поехали от яму вместе с асканямою ровными местами, степьми, и тут речка небольшая топкая течет с севера на полдень, от ней степь ровная сухая и пашенных мест и солонцов много, а трава местами, холмов нет 16. А ехали во весь день меж лета и западу. А та речка впадает в реку Коргей. И были грязи небольшие, /л. 94 об./ а лесных мест не было. И приехали на степь х колодезю, и тут было становье и ям строен и начевали (Напротив на полях: Стан 4-й, ям 3-й, верст 50.). А в тех днях ехали тихим путем до полудня, а иногда и за полдень, и стояли однижды на день.

Апреля в 21 день ехали все степью сухою дресвяною, а при полудня объявились горы высокие на правой стране, а мы ехали налево. И на тех холмах был лес илимник первой от Науна. И ехали от яму верст с 40, и тут на левой стороне объявился город осыпной старой. А от того города ехали версты з 2, приехали к реке Коргею. А та река Коргей-река камениста и зело быстра, а вода светла, и река большая, хотя и бродовая, а брод глубокой и телеги держали на руках, чтоб не взяла быстрота. И течет ис степи ис камени с севера на полдень и после того падет в Наун, и там Наун пришол с полуношною страну, а Коргей с северу, а как сойдутца вместе, обратят течение к востоку. И от того места, где сошлась река Коргей с Науном, потеряет свое имя Наун и именуется Великая река, а по-китайски Шонгар, а по-руски Шингала, и после того возвратится к полуноши и падет в великую реку Амур. А как сойдетца Шингал с Амуром до моря, именуется по-китайски Кфентунг 17, а Амур потечет к востоку /л. 95/ и впадет в Восточное акиянское море, и по тому морю мочно дойти берегом до рек, которые текут ис Китай. И подле моря живут люди. А около Амура и до моря по обе стороны камень лежит великой лесной. Но про Амур писали особное описание, всю реку от вершины и до усть моря 18. А мы возвратимся опять к нашему пути к реке Коргею. Наши руские люди именуют Корга-река, а сказывают, что на усть ея есть город земляной китайской 19, и дале по Шингалу городы построеные ест же от того времяни, как был с казаками по Амуру и по Шингалу [361] бой, и в тех городах, что взяли от казаков, суды и их бусы стоят для сбережение от руских людей. А от тех мест стоит вотчина бугдыханова город Шинян, и от тех мест пошли дети ево и взяли царство, но об тех делех написано в татарской книжице 20. А мы от реки Корги ехали версты с 4 и приехали к речке Тав 21, и та речка течет с севера на полдень и впадает в Коргей, и возле той речки село мунгальское 22. И под селом стояли, и на яму (Напротив на полях: Стан 5-й, ям 4, верст 46.) подводы переменили. А в стороне того села юрт кочевных и сидячих много. И от того места почали говорить китайским языком и зело послушны, а юрты у них земляные, что и у даур. И под тем селом начевали. /л. 95 об./ И те мунгальцы дань дают без отговору. А которые живут за Коргою, и те дают, в котором году хотят, а иногда и не дают.

Апреля в 22 день ехали от Тав-реки степью глаткою сухою, а ехали меж лета и западу. А на правой стороне видится далеко камень высокой, а на нем лес дубник. А ехали от яму (Напротив на полях: Стан 6-й, верст 38.) 38 верст, и тут под улусом начевали у колодезей. Да и по сторонам улусов много. А в том месте подвод не переменяли.

Апреля в 23 день ехали ровными местами верст с 15. И приехали на ключи, и в том месте полдневали и подводы переменили (Напротив на полях: Ям 5-й.). И после того поехали меж холмы песчаные, а по них лес небольшой. И потом приехали к речке Коли. А та речка течет ис каменю из северного западу на полдень по степе, и уходит под землю и далече не объявляется, и опять выходит и падет в Коргей, а вода в ней мутная. А около речки юрт мунгальских много. И возле той реки стояли и начевали (Напротив на полях: Стан 7, верст 45.).

Апреля в 24 день стояли у той де реки весь день, для того что кони и быки пристали /л. 96/ многие, а переменить было нечим, и стояли для опочиву скота. И здесь сказывали китайцы, что от сел наунских до речки Коли есть доля третья большая, а от речки до царства останутца 2 половины меньшие.

Апреля в 25 день ехали от речки Коли до полудня меж лета и шелонику все степью сухою песчаною, а с правые стороны камень близко подшел, холмы высокие, а на холмах лес — дубник и илем; а дале того хребет большой, что идет от Таргачин, и на нем лес ельник. И тут приехали на ям (Напротив на полях: Стан 8-й, ям 6, верст 26.) и подводы переменили и начевали, для того что от яму воды блиско не было, а где начевали, были маленькие озерка и колотцы. А едучи к яму, в стороне юрт мунгальских было много, а на левой стороне стоял тайша, которай всеми теми мунгалы владеет 23. А послан он от китайского хана, и называют ево ваном.

Апреля в 26 день поехали от яму на шелоник степью сухою песщаною, холмы невеликие, а на них лес небольшой илимник, а промеж холмов места соляные. А ехали до полудня. А в правой стороне вышел великой мыс от каменя, и сказывают, что на нем живут змии великие и скот их поедают, и для того близ /л. 96 об./ ево не кочюют. И приехали к озерам, а тут построен ям (Напротив на полях: Стан 9-й, ям 7, верст 38.), и подводы переменили и начевали. А те озера великие, только соляные.

Апреля в 27 день ехали ровными местами меж западу на шелоник, а степь была сухая песчаная холмоватая, а песок желтой. И приехали х колодезю в полдень, и стояли для корму. И от того колодезя ехали ровными пещаными местами. И не доехав до становья, вправе подшел [362] мыс высокой от хребта каменного, а лесу на нем нет, и камень отвалился на запад далече. И потом приехали к речке Синяголю 24, которая течет з западу на восток в длину по степе х Корге-реке, а вода в ней светла. И у той речки начевали (Напротив на полях: Стан 10-й, ям 8-й, верст 45.) и подводы переменяли.

Апреля в 28 день стояли у той же речки весь день, потому что в прошлой ночи испужалось у асканамы коней з 10 да лозы самые ево лутчие и бежали по степе. И посылал он к посланнику подьячего, чтоб тот день постоял, а он посылал везде по степе искать коней и насилу сыскали далече. И в тот день при вечеру на то становье приехал и он. /л. 97/

Апреля в 29 день ехали меж шелоника и лета. Степь была песчаная бугроватая, вертепы глубокие безводные, а по дороге в четверть грязнет в песок нога и ехали версты с 3. И приехали к лесным местам небольшим, а на нем родятца вишни, да промеж тех вишен родитца виноград дикой, также и шептали дикие родятца ж, есть и иное дерево, на котором бутто гороховое стручье и то стручье варят вместо чаю, и иного незнатного лесу много. И приехали на ям (Напротив на полях: Стан 11-й, ям 9, верст 46.) и подводы переменили, а на стороне юрт мунгальских много, тут же кочюет один ван, который тем всем улусом владеет.

Апреля в 30 день ехали весь день на шелоник, степь гладкая сухая, лесу нет версты с 3, а потом были холмы. А из утра объявились далеко в правой стороне холмы высокие, едва их мочно видеть. И в полдень доехали до реки Шарамуры, се есть Жолтой Амур, а называют Жолтою для того, что вода в ней мутна, течет ис камени, из большого хребта, а вышла с северного западу, а по степе потекла на восток, около ея бугры, а на них лес тальник. А переехали вброд, а по дну, топка. И тут при реке полдневали. И отселе пошли места веселые. А после полудня ехали от Шарымуры ровными местами лесными, а лес ерник и березник. /л. 97 об./ И при вечеру приехали к иной реке, к Лохану. И тут возле реки юрты мунгальские жилые. А река Лохан меньши Шарамуры, и от того места, где полдневали, недалеко падет Лохань в Шарамуру (по той реке мочно проехать в Китай без всякие трудности), и после того обе вместе, собирая иные многие реки, текут сквозь высокую стену китайскую в Китай, в страну Леоантунг, и оттуда падет в моря. И по-китайски словет та река Леаонхо, се есть река страны Леоатунга, а мунгалы не могут того говорити и именуют Лохан. И по той реке нынешние богдойские татары, как стала зимою, прошли сквозь стену по ней по льду и взяли страну Леаотунг и оттуда и царство Китайское. А при том нашем становье были озерка невеликие, самородные из ключей, глубокие. И в тех озерках асканама сказал, что конечно сыщетца жемчюг, и посланник тому верил и велел служилым людем нырять и искать раковины. И нашли многие, а жемчюг нашли только в одной мелкой, а в-ыных еще не родился. А таких озерок много, а они искать раковин и нырять не умеют. А есть дорога иная по Шарамуре, только кругом идет и опять по немногих днях придет к нашей же дороге. А от Науна до Шарамуры /л. 98/ почитают половина дороги до Китай, а от Шарамуры остаетца другая половина. А от того места, сказывают, что по Шарамуре ехать до моря степью да Леоатунг скорою землю дней с 7. А мы за мунгальскими юртами по сю сторонау Лохана начевали и подводы переменили (Напротив на полях: Стан 12-й, ям 10, верст 52.).

Мая в 1 день ехали из утра и переехали реку Лохан вброд, а ехали меж западу на шелоник. А возле реки юрт кочевных много. А около [363] Лохану степь неширока меж гор, а горы по обе стороны песшаные, а на них лесу нет. А по стене песок белой. А около реки лес илимник и тальник и иной лес. И на левой стороне реки Лохона проехали озерко небольшое, и в том озерке жемчюжных раковин много, также и черепахи большие, и те черепахи китайцы едят. А те люди, которые кочевали около реки, сведены издали для того, чтоб мы видели, что у них людно. А река Лохан течет ис под самого хребта, на котором стоит стена 25. И по ней ехали вверх близ стены. А в тот день стояли при реке и начевали и подводы переменяли (Напротив на полях: Стан 13-й, ям 11-й, верст 28.).

Мая в 2 день ехали подле той же реки Лохану, и река немного пошла к северу и опять возвратилась на шелоник. А мы ехали /л. 98 об./ с севера к полудню. А ехали чрез горы песщаные, и те горы высокие бугроватые, а лесу на них нет, только песок белой, у коня в полколена грязнет нога. А промеж гор лес — илимник и черемошник. И тут при реке яр красной высокой версты на пол 2. И от того места река идет вправо. А мы пришли чрез холмы х колодезю, и тут полдневали. И опять поехали чрез пещаные места и отпустились к реке Лохану, и тут стояли и переменяли подводы и начевали (Напротив на полях: Стан 14-й, ям 12, верст 45.). А близ становья было старое городище земляное 26. А против того городища на другой стороне реки Лохану горы каменные и столбы высокие бутто курганы. И тут было черепах много, также и кур индейских диких было много ж.

Мая в 3 день поехали от яму с версту ровными местами и потом чрез холмы, и реку оставили направо. И по реке холмы высокие каменные. И опять поехали степью и приехали к реке, и переехав через, полдневали. И после того опять поехали через гору. И на той горе город земляной, делан с каменей, а башни каменные, и знатно, что в нем и около ево /л. 99/ жилья было много 27. И асканама сказал, что де тот город строен тому ныне 600 лет, а как запустел 50 лет, а жили люди в том городе Талей, и в том городе лежит львы и змеи и черепахи, вырезаны ис камени. А от севера лежит хребет великой, а лесу на нем не видитца, потому что далеко. А мы, проехав то городище, ехали ровными местами степьми. И пришли опять к той же реке и начевали, а подводы не переменяли (Напротив на полях: Стан 15-й, верст 40.).

Мая в 4 день ехали от яму меж запада и шелоника по той же реке ровными местами степьми. И тут проехали городище великое старое. А около реки мунгал кочует много, степь сухая и горы высокие каменные, степные, а лесу на них немного. И приехали к первым китайским жилым людем; а избы у них, как и у даур, земляные. И видитца, что в тех местех жить почали недавно, лет з 10, как и дауры, потому что юрты новые. И тут полдневали. И опять ехали ровными местами, и при реке стояли и начевали и подводы переменяли (Напротив на полях: Стан 16-й, ям 12, верст 45.), и стояли вместе с осканьямою. /л. 99 об./

Мая в 5 день поехали от яму ровными местами подле реки версты с 3 по реке Лохану ж, и от того места река отошла влево. И тут улусов мунгальских много, до полудня ехали на шелоник и с полудня меж шелоника и лета. Тут проехали городище земляное делано с камением, а ныне розвалилось. И полдневали, под селом сидючим. И потом от деревни ехали немного. И тут возле дороги стоят 2 человека вырезаны ис камени, и сказал асканяма, что то дело китайское, и на одном платья философское, и на другом богатырское, и то им зделано для [364] воспоминания. И при них вырезаны 2 черепахи ис камени ж. А от того места ехали ровными местами и чрез горы, и переезжали речку небольшую. И по той речке и по сторонам юрт много, а деланы избы все новые. А по сторонам и около дороги старых жилых разореных мест много и на них лежат львы и змеи, вырезаны затейчиво. А от той речки ехали верст с 8, приехали в новое великое богатое село. И ис того села приехал человек молод честной и привел к послу барана и вина, и говорил, что привел он барана для здравие обоих великих государей. А едучи к селу в стороне видели горы высокие по обе стороны, и на иных есть лес великой, а на иных нет. /л. 100/ И в тот же день асканьяма посланнику бил челом, чтоб своих людей заставил петь песню «Дунай, Дунай», потому что он прежде сего слышал. И посланник людей своих заставил. А после того он, асканяма, заставил своих двух подьячих, и они пели по-китайски. И мы за селом стали и начевали (Напротив на полях: Стан 17-й, верст 50.), а подвод не переменяли.

Мая в 6 день ехали ис того села степью сухою пахотною. И проехали юрт сидячих много. И ехали верст с 10, и у речки полдневали, для того что к асканяме приехал ван и бил челом посланнику, чтоб постоял. А на левой стороне стоит город мунгальской каменной, а называют тот город по-китайски Табинчин, а город китайской. А всреди того города есть бутто колокольня высокая каменная, и тут мольбище болванов их, и около того стоят многозрачный мужеский и женский пол, А в том городе и около города жилых людей много. А весь день шли на шелоник. А с севера лежит камень голой, только с полудня приходит степь. А тем городом и улусом владеет ван. А едучи переезжали иные речки. А не поезжая до становья в строне стоит столб, великий каменной. И китайцы тот столб именуют счастливым. А в тех местех сел много. Да против становья стоит бутто /л. 100 об./ монастырь, и в нем стоят болваны вырезаные. И подле того монастыря стояли и начевали и подводы переменяли (Напротив на полях: Стан 18-й, ям 13-й, верст 45.).

Мая в 7 день поехали от яму подле Лохану ровными местами. А на правой стороне стоит город земляной великой, стены и башни целы. А в городе нихто не живет, только близ города дворов с 10. Тут же вытекла речка ис каменю с северной страны. А мы поехали на шелоник по Лохану. И пришол камень великой лесной, хребет большой тот, которой лежит от Таргачин и идет к полудню до моря. И немного поехали, и река Лохан отошла влево к вершине своей, а мы поехали по иной речке маленькой вверх на запад. И оттуда поехали к становью и начевали при маленькой речке (Напротив на полях: Стан 19-й, верст 35.). И асканяма ввечеру присылал к посланнику и бил челом, чтоб приказал всем выстрелить ис пищалей по трижды, для того, что тут многие кони стоят вановы ис царства да и про наших, /л. 101/ потому что бабров и барсов много, и не токмо приходят на кони, но и на людей. И посланник велел выстрелить по трижды, и от того был гром великой меж каменных гор.

Мая в 8 день поехали от стану чрез хребет каменной, а речку Коркот оставили вправо. И переехав горы, ехали ровными местами. И приехали к речке, подле речки ехали меж гор. А те горы и хребты зело велики, потому что начинаются от моря и идут к западу далече. И на том хребте зделана и великая стена китайская, а по-китайски тот хребет имянуется Алин. И ехали по речке немного, полдневали и опять ехали подле ней лесными местами. И оставили ея направо, и ехали чрез гору, и приехали к речке Чаганута. И ту речку переехали, и [365] приехали к селу к 50 (У Арсеньева: 8 (стр. 52).) избам, а то село поставлено для яму. А путь наш был прямой на шелоник. И при том селе стоит город земляной высокой пустой, и именуют ево Чаган, которой се есть /л. 101 об./ Белой город. И тут возле речки стояли и начевали и подводы переменяли (Напротив на полях: Стан 20-й, ям 14-й, верст 35.).

Мая в 9 день ехали на запад от яму до 50 (Так в тексте.) изб, верст с 7 ровными местами и чрез хребты небольшие. А от того места ехали меж гор великих, и места тесные, и дорога была тесная, и по ней мелкой камень. А речка, которая была под селом, осталась влеве. А ехали меж тех гор высоких и непроходимых верст с 8, опять приехали к той же речке, и ту речку переезжали с 6-я вброд (Так в тексте.), для того что только проход по речке, а по иным местам дороги нет. И потом ехали версты с 4 и под горами полдневали. И промеж тех гор и щерлопов древес много — яблони и груши и виноград и иные многие и неведомые самородные, также в речках и под каменьем в ключах рыбы мелкой и раков много. И от того места опять ехали равными местами верст с 5, и тое ж речку опять переезжали. И приехали /л. 102/ на небольшую степь, и тут стоит кумирница китайских людей каменная, а в ней розные идолы их, иные вырезаны, а иные живописаны, а среди их стоит большой идол, а держит круглое в руках, бутто миродержец, и называют ево Фе или Фо 28, но об тех делех напишем во особной китайской книжице 29. А от яму до кумирницы половина, а до большой стены половина ж. И от той мечети опять переезжали ту речку. И приехали в китайскую деревню, и тут возле речки под деревнею начевали (Напротив на полях: Стан 21-й, верст 45.), а подвод не переменили. И меж тех гор есть вырезаны болваны и в горах зделаны пещеры, в которых жили пустынники их. А в той деревне живут прямые китайские бугдыхановы люди, для того что летом собирают всякие овощи на бугдыхана. А деревня их обведена валом земляным, для того что бабров и барсов живет в горах много и скот и людей пожирают многих. И асканяма присылал к посланнику и бил челом, /л. 102 об./ чтоб велел выстрелить изо всего оружия по-прежнему. И посланник в вечеру велел выстрелить изо всего ружья, и стреляли.

Мая в 10 день ехали от села с полверсты ровными местами. И приехали х кумирнице, а в ней идолы такие ж, а та кумирница каменная, покрыта черепом. И от той кумирницы речка идет вправо. А мы ехали чрез великую высокую гору, а на той горе дорога высеченая. И от той горы ехали меж шерлопа ровными местами верст с 7. А на левой стороне в горах зделана пещера и поставлены китайские идолы и к ним проход, все выбито молотами. И опять подымались на гору, и меж теми горами всякие древеса овощные. И как приехали на хребет, и от того места асканяма указал великую стеку посланнику, а та стена большая, которая объемлет от моря восточного всех те стран Китайского государства, а идет без урывки на 1500 /л. 103/ верст. А кладена она поверх хребта и поверху высоких каменей и по шерлопам все со дна идет. А башни ставлены часты, по 100-у сажен будет междо башнями. А стена строена во основании, сечен камень великой дикой серой, а на верху кирпич. А вышина стен по 4 сажени, а ширина по 2 сажени. И во иных местах по горам розвалилась. От той стены, китайцы хвалютца, что когда строили, на горах камения не осталось, а на степях песок, а в реках воды, а в лесах древа. Но об той стене, как зделана и когда и сколь велика, напишем в книгу во описании Китайского государства.

И от того хребта ехали немного и стояли и полдневали. И опять от [366] того места ехали верст с 10. И приехали меж гор, и потом ровным местом к стене небольшой, которая стоит под большою стеною от горы до горы, вышиною сажени в две. И тут меж большой стены и меньшой задержали с телегами и стояли. А на правой стороне /л. 103 об./ немного стоит город каменной разореной, а под ним тело жилое. И после того привели к посланнику на перемену кони и телеги, а в телегах впрежены были ишеки з быками и с коньми, а кони привели самые добрые. И как нарежались, ехали к большой стене к воротам 30. И тут первые ворота, а над воротами зделана башня великая. И в тех воротах стоял того ж города воевода и считал всех, сколько человек, потому что у них обычай — не токмо людей, и оружие все считают и записывают, для того как поедут назад, чтоб не было людей лишних и оружия. И не токмо в тех воротах описывают, но и во всех воротах великие стены так описывают. И сказал асканяма, что от тех ворот, что мы пришли, до дороги, которою ходят с Селенги, 8 дней, а от той дороги, которою приходят ис Тобольска, 7 дней 31, потому что есть в Большой стене многие ворота и проходы. И мы проехали первые ворота, которые были /л. 104/ шириною в 4 сажени. И тут был караул. А от тех ворот ехали сажен с 12, и приехали к иной стене и ворота такие ж. И проехав те ворота, опять стена и ворота третьи. И все те ворота и башни гораздо крепки. И третья стена толще всех. А те трои ворота кладены меж щерлопа каменного, а щерлоп будет шириною сажен с 50. А по обе стороны камень высокой утес. А ворота в башнях окованы железом. И за третьеми воротами жилья немного, а поставлены для караулу служилых людей. И тут стоит и приказ. И в том приказе посланника встретил асканяма и воевода. И посланника потчивали чаем имянем бугдыхановым. И потом посланник и асканяма сели на кони и ехали к заставному городу. И тот заставной город стоит от ворот с полверсты, и именуют ево Синфенкун. А великая стена именуетца по-китайски Джаси, а по-калмыцки и по-мугальски Калган 32. А от тех ворот стена опять идеть по хребте ж /л. 104 об./ по обе стороны. И едучи к заставному городу были постановлены кумирницы выкрашеные и идолы в них многие, тут же был и колокол пуд в 30. И место то все строено турским обычаем. И приехали к заставному городу вместе с асканямою и с воеводою. И они пошли по левую сторону в город, а нас вели с правые стороны в город же. А тот город каменной. А зделан таким же подобием, как и большая стена: внизу кладен камень дикой серовик, а в вышину будет сажен с 5. А выехав из большие стены из ворот, ехали к городу с севера на полдень. А в городе и около города жилых людей много. А пушечного снаряду нигде не видали. И в том городе торгу много и всякого харчевого продают много. И поставили нас в городе на большом дворе, чтоб на том дворе вместились все. А по городу ходить нашим людем не дали. И асканяма прислал к посланнику 2 свиньи в прибавку, да куриц и пшена сарачинского /л. 105/ и тарасуну. А тот тарасун их питие, делают не проса сарочинского, бутто по нашему романея. И тут в городе начевали (Напротив на полях: Стан 22-й, ям 15, верст 47.). А караул был у ворот и у телег их китайских людей.

Мая в 11 день поехали от заставного города меж таких же гор, а лесу на них нет. И поворотились на запад и ехали верст с пять. И тут стоит иной город каменной. И жилых людей в городе и за городом много. И сколько видит зрения человека, везде села и деревни. А и где села, тут овошные всякие древеса. А от того города ехали верст с 6, и приехали к великой реке Ленг. И тут на реке зделан мост [367] на судах великих. И та река течет з запада на обедник, и после того падет в моря, а вода в ней темна. А на ней видели суды великие, шитые из досок тем переводом, бутто сани. И оттоле пошли меж каменя розлоги большие. А хребет, на которой стоит большая стена, виделся, потому что от нас недалеко был /л. 105 об./ в правой стороне. И от реки ехали версты с три. И асканяма все ехал вместе с посланником. А перед асканямою, как приехал ис царства, были 2 бунчюка крашены из волосов конских небольшие. И те бунчюки везли во всю дорогу перед ним. И те бунчюки знак чести ево. И у мунгальцов как были, ему, асканяме, поклонялись иные по трижды, а иные, которые тайши больши, по однижды. А в царстве, как приехали плохие люди, слезши с коней, честь воздавали. И в тот день, едучи, говорил, что будет встречю большой богдыханов ван, и чтоб посланник и он, асканяма, как встретятца, слезши с коней, ханову листу поклонились, потому что он послан от бугдыхана к мунгалом для великого дела, и у них обычай, что всякой человек, хто ни встрететца, ханову листу поклоняютца. И посланник говорил, что буде тот ван послан от бугдыхана к посланнику для какова дела, и посланник против нево с коня слезет, а буде он идет для иново /л. 106/ бугдыханова дела, и посланнику с ним никакова дела нет, ни повитатись, и пойду по дороге стороною. И о том много спорились. И как видел асканяма, что во всем отказывает, тогда он от посланника остался, а посланник поехал по стороне дороги. И тут объявился ван, а пред ним везут 7 знамен маленьких жолтых по обе стороны. А после знамен ехал человек, которой несет лист ханов, а лист везли в жолтом месте и был привязан на спине того человека. А над тем человеком и над листом держал один человек солнечник желтой. А за листом назади далеко ехал ван с товарыщи. А асканяма издали как видел лист, с коня слез и листу поклонился по своему на коленех. И как лист провезли, и асканяма опять на коня сел и с ваном повитался. И опять приехал к посланнику и опять поехали вместе верст с 10. И проезжали их китайских сел и монастырей много, /л. 106 об./ в которых живут их китайские лабы. И везде место деланое, пашни, сады, также на высоких горах стоят кумирницы великие и преукрашенные.

И в полдень приехали к городу каменному великому 33, а около того города видитца, что прежде сего был посад великой, а ныне все разорено. А стены того города зело крепкие. И подле того города полдневали. А корм стали от стены давать вместо быков по 5 свиней, а посланнику приносили куры и гуси и вина и тарасуну. Тут же у великого города стоит по их вере монастырь великой, кругом его ограда выкрашена, а в воротах стоят 2 человека, зделаны от камени, в руках держат по великому коню, наседланы и всякими красками выписаны. Вошед во ограду, на правой стороне колокол великой висит на столбах, на другой стороне бубен, аки бочка великая, по обеим концам натянен. А в средине ограды стоит их кумирница /л. 107/ велика, среди ея сидит высоко болван, подобие ево некий был царь, и на главе венец, лице выписано красками. Одежа ево — на нем камка да отлас вишневым цветом. А зделан он велик и толст вельми, кругом ево зделан аки шатер и завесами обтянен, глаза у него аки камение цветят, но и страшно смотрит. Перед ним же стоит стол, на столе стоят свечи великие высокие и чаша сребреная, в ней кладут ладан. Да перед ним же висит фонарь. Тут же подле на сторонех стоят по 2 болвана, лица их выписаны краскою з белилом. А на левой стороне стоит древо всякими цветы украшено листвием, тут же лежит меч великой железной. А на правой стороне повешен лук великой..., а по стенам выпи[саны] неведомо какие б[уквы], по сторонам по сте[нам рисунки]. /л. 107 об./ И бои [368] и войны великие, мним, бутто, что Александрово хождение 34. Да от города на горе на правой стороне стоит кумирница. Асканяма сказывал, что де та кумирница стала в 3000 для того, что в той кумирнице зделано место, где сидит идол, ис камения драгаго. И у города стояли и полдневали.

И опять поехали меж гор каменных. И дорога пещаная и дресв много, а воды мало, только местами ключи выходят и текут по версте и опять под землю уходят. И выехали на степь, и камень стал оставатца вправе, а великую стену еще было видеть. И ввечере приехали в город каменной великой 35. А с приезду выехали в ворота, и круг стены веден ров. А стена у города и башни... камень серовик... зело толста и высока... пушка железная /л. 108/ в пол 2 аршина. А ворота окованы железом, и на караулех стоят служилые люди с луками и с палками великими. И в городе ряды великие со всякими овощми и харчом. Также в городе и за городом кумирниц много и колоколы висят великие, а идолы зделаны и стоят бутто живы и украшены всякими красками и роствечены золотом. А в кумирницы руским людей ходить и смотрить не возбраняют. В городе ж в одной большой кумирнице сидит идол на высоком месте весь позлащен, напреди ево на сторонах сидят на конях 2 война, один с луком, а другой с копьем, и хочет один одного убить, а на стене написаны змеи великие. А в городе дворы каменные великие, и в одном дворе изб по 10 и больши. И во всех городех по улицам и во дворах мосты каменные вытесанные. И в вышеписанном городе стояли и начевали и подводы переменяли (Напротив на полях: Стан 23-й, ям 16, верст 39.). А ехали до сего города, у которого полдневали, 15 верст. /л. 108 об./

Да едучи ж дорогою, асканяма посланнику говорил, чтоб он, посланник, великого государя грамоту, приехав в царство, отдал хановым ближним людем с приезду вскоре; а как великого государя грамоту отдашь, и переветчи ея доложат хана, и доложа хана, после того возьмут на поклон и тебя всоре ж. И посланик ему говорил, что ни в котором царстве тово не ведетца, чтоб грамоту великого государя отдать ближним людем и после того посланника взять к хану, чтоб ханово величество, желая с великим государем дружбу и любовь, велел принять царского величества грамоту при себе. И асканяма говорил, что у них такого обычая нет, чтоб грамоты принимал хан при себе. И о том едучи дорогою спорили с асканямою много. Также асканяма говорил, что он про то говорил и на Науне, что у них тот обычай. И посланник говорил: естьли бы он сказал так на Науне, и он бы в царство не поехал б. И асканяма /л. 109/ говорил: буде ты так не учинишь, как их обычай, и тогда поедешь назад, что и Федор Байков. И посланник говорил: воля божия, буде и так учинитца. И о том споре пространно писано будет в розговорех, как жили в царстве.

Мая в 12 день ехали от города версты з 2 и переезжали речку небольшую. А над тою речкою зделан мост каменной, а по сторонам того моста забор каменной, а на всяком столбе вырезаны ис каменя головы львовы. И от того мосту ехали верст с 7. Приехали к селу великому и в нем кумирница, а в той кумирницы идолов много. И опять поехали, и проезжали сел и караулы многие, которых прежде сего проезжали много, а не знали. А ныне по скаске асканямы, что де те караулы учинены для воровских людей, а караул стоит от караулу по 10 верст, а руских будет версты по 3 для того, что в версте их по 360 сажен. И на иных караулех пушки маленькие, меньши аршина, /л. 109 об./ железные. А где караул, тут зделана бутто башня маленькая, новые. [369] И от села ехали верст с 6. Приехали под город небольшой 36. И не доезжая до города, стояли у кумирницы и полдневали. И опять поехали сквозь город 37. А ряды в городе небольшие, также есть и кумирницы. И ехали от того города верст с 13, приехали в город каменной великой, а делан тем же подобием, как и те городы. А рядов в нем и кумирниц много, также и жилых людей в городе много. А около того города обведена вода кругом. А великая стена с полудня осталась вправе. А от дороги стену и башни видит гораздо и идет без урывки. А гор по сторонам много, а лесу на них нет. А деревень и сел около дороги и по сторонам зело много и место хлебородное. А пашенных мест столь много, что ни сенных покосов и скота выпускать негде. И в том городе стояли и начевали и подводы переменили (Напротив на полях: Стан 24-й, 38 верст, ям 17.). Сего числа асканяма послал заргучея /л. 110/ в царство для извещения, что уже посланник едет за стеною. А ход наш был до полудня на запад, а с полудня промеж запада на шелоник.

Майя в 13 день поехали из города. И ехали до полудня ровным местом верст с 15 и больши, а сел проехали зело много. И приехали к селу великому и стояли в монастыре у кумирницы. И в том монастыре идолов много таким же подобием. И перед большим поставлена лампада и в ней горит масло день и ночь беспрестанно. Перед ним же на столе стоят древца, и на древех написаны овощи многие разные. А старцы ходят в черных платьях и мяса не едят. А кельи у них в монастыре в ограде, и люди самые учтивые. И потчивали посланика чаем. И в том монастыре полдневали, и опять поехали. И ехали версты с 3, приехали в село великое 38. А то село будет на версту. А от того села ехали /л. 110/ верст с 13, приехали к реке Санго. И тое реку переезжали по мосту, а течет та река меж севера и запада ис камени на обедник. Да на той же реке стоят 2 судна перевозные небольшие. А вода в реке ссиня-бела, броду через нея не было. А сел столь много проехали, как станешь круг себя считать, больши пятидесят с одного места видеть. А во всяком селе и в деревне кумирницы есть же, а кумирницы стоят по деревням бутто наши часовни. И от реки ехали версты с 2 приехали к городу 39, а город не само велик и стены во многих местех розволились. А стояли под городом в слободе. И под тою слободою родится всякие овощи, виноград и яблоки и груши, а хлеб, пшено и просо сарачинское, а другое красное и ростет стебель вверх сажени по пол 2 и больши, а толщина в батог. И ту солому держат вместо дров, а дровами у них зело скудно. /л. 111/ Да тут же родитца пшеница и ячмень. Да иные семена сеют и ростет что пырей, как узреет, и того заварят в котле гораздо, и родитца от того сахар. А ход был наш меж запада и шелоника. А большой камень обращается к западу и на север. И под тем городом в слободе стояли и начевали, а подвод не переменяли (Напротив на полях: Стан 25-й, 40 верст.). Да в том же городе башня высокая бутто колокольня, и та башня зделана о девяти статьях.

Мая в 14 день поехали от города ровным местом верст с 15. И проехали сел и деревень много, и приехали к селу великому 40. И в том селе кумирница велика, что монастырь, а в ней на престоле сидит высокой идол, подобие царское, на главе имеет венец, лице бело, а на бороде приклеены в трех местех волосы черные долгие, а собою велик вельми. А платья на нем камка желтая, рук у него не видить, /л. 111 об./ закрыты тою ж камкою, а платья, что священнические ризы. Перед ним стоят 2 мальчика молодых, и в руках над ним держат что репиды 41, а на [370] них написаны змеи и процвечены золотом, крылаты. А около ево зделан шатер из досок. Перед ним стоит стол, а на столе стоят горны железные, а в них ставят свещи. Перед ним же висит лампада, а в ней горит масло безпрестанно. А на стороне стоят 2 великие болвана и называют богатырями, один черен, а другой белой. И держат в руках — черной булаву, а белой бердыш великой железной пуд в 8.. И иные при них болваны стоят многие. А большого болвана называют богом, бутто он емлет от человек души. Да позади той кумирницы стоит кумирница ж невелика и среди ея поставлено место, что престол, и покрыт что шатер, и выписан золотом и всякими красками украшен, и в ней /л. 112/ идолов много ж. И стенное письмо во обеих кумирницах есть же. И в той кумирнице полдневали. И опять поехали и ехали верст с 7, приехали к реке Пе, течет промеж севера и запада на обедник. А над нею стоит город (Напротив на полях написано: Тунг.) великой каменной 42. И ту реку переезжали по мосту деревянному, а учинен мост на бусах. И под городом на реке стоят бус (Напротив на полях написано: более 20 000.) зело много. А сказывали, что та река пала в море восточное. И на усть той реки стоит город китайской Тенгин. И к тому городу приходят на караблех немцы галанские и иные многие, и от устья морского ходят на бусах под самой город Тунг, которой выше сего писан. И мы в том городе стояли и начевали (Напротив на полях: Стан 25-й, 30 верст, ям 18.). Да около того города 2 стены: первая стена — с одной стороны кладен кирпич, а з другую только одна земля, и круг тое стены вода; другая стена городовая кирпичная, широка гораздо и башни велики, а в башнях по двои ворота, а ворота окованы /л. 112 об./ железом. А по воротам лежат пушки по две, а величиною с четвертью в аршин, а ядро весом будет в полгривенки. Да в городе одна башня зело высока, и та башня зделана о 11 статьях. А в городе жилых мест и рядов и кумирниц зело много, и всякими красками идолы украшены, златом и камением драгими. А в том городе з двора никово не пускали. А ход наш был во весь день промеж запада и шелоника. Да в том же городе переменяли и подводы.

Мая в 15 день от города ехали версты с пол 2, переезжали чрез реку по мосту каменному. А сказывали, что де та река выкопаная и поносу в ней нет, а идет под самое царство под стольной город Пежин. И из города тою рекою в царство проводят хлебные запасы судами. Оттоле поехали немного, пошли села и монастыри около дороги и дворов. По обеим сторонам рощи /л. 113/ великие и идут до Пежина верст за 10 без урывки. А во всю дорогу от города до Пежина по монастырем и по селам колотцы копаны великие и камением выкладены, и у колодезей стоят колоды каменные, высечены что лари великие. И у колодезей приставлены люди и подают воду всяким приходящим. Да тут же проезжали китайских кладбищ великих людей много. А кладбищи каменные. А в городе Пежине у них умерших не кладут. А ход наш в тот день был промеж запада и севера. А всего от Науна до Пежина ехали 29 дней. А ход наш был тихой для быков и телег. А простою было 2 дни, едучи до стены. А до стены от Науна приехали в 24 день. А от стены до Пежина приехали в 5 дней, а верст их от стены до Пежина 400 верст, а наших 133 версты. /л. 113 об./

А приехали в царствующий город Пежин в самые полдни. И приехали в полунощные ворота. И тут первая стена — осыпь земляная, а башни каменные, только невысоки. А кругом обведен ров. И как проехали тое осыпь, встретил нас заргучей, товарыщ асканамин, и взял з [371] дороги на сторону, а сели под сараеми. И посланника и асканяму потчивали чаем. Также привозил чай и асканямин сын и потчивал. И постояв немного, опять поехали. И приехали к другой большей стене, а от первой стены осыпной с четверть версты. А та стена высока и крепка, а вышиною будет выше Кремля города, а делана — на низу кладен камень серовик дикой, а вверх по обе стороны кладен кирпич, внутри кладена земля. И для того по стене на конях и на телегах ездят. А башни с стеною ровны. И как приехали в каменной город, проехали двои ворота великие. /л. 114/ И проехав первые ворота, зделана башня великая и высокая и зело крепкая, и в той башне площадь, вместитца человек с тысячю. И от первых ворот до других ворот будет с 40. А двери у ворот окованы железом. И у ворот лежат по 2 пушки, железные небольшие. А наверху ворот зделаны полаты боевые. А круг тое стены пропущена вода — река текучая. И у ворот стоит караулы человек по 20 с луками и с сулемами. И от тех ворот ехали большею улицею меж рядов с версту, и тут в середине стоит Красной город, а стена вышиною московского царствующего города с Китай-город. И в том городе живет китайской богдыхан. И видитца, что прежде сего был выкрашен розными красками. И возле того города ряды и торги многие. Посреди улицы мосты каменные деланые. И ехали мы от ворот большего города до подворья, где поставили, версты с 3 и больши. /л. 114 об./ Но о Пежине городе, каков величиною и красотою, также и про Красной бугдыханов город каков же, в книге напишем во описании пространно Китайского государства. А посланника привели на подворье неподалеку от городовые стены, и в том подворье стаивали розные послы: первое — галанцы, которые были при Байкове, также другие их же тому ныне лет з 10; также португальцы и иные послы поставлены были. Двор великой, только строение старое и уже много розвалилось. А кругом того двора зделана стена каменная, вышиною сажени в пол две. А на посольском дворе полаты каменные, поземные, крыты черепом, а в полатах подволоки деревянные, и связей в полатах железных нет. Также на посольском дворе садов и иных каких диковин нет, и место самое кручинное, бутто тюрьма. А как поставили на посольской двор, тотчас приставили караул крепкой. /л. 115/

... (Утрачена часть текста.) объявляютца. И он наказания от государя своего примет, а и ты де потеряешь труды свои и пойдешь назад безо всякого дела, что и Байков.

И посланник ему отповедь учинил, что:

Ведаем мы какие государи далай-лама и калмыцкие и бухарские и мунгальские, потому что с ними порубежные бываем, также и португальцев и галанцов, какие они, знаем же и всех тех государей, что ты воспоминал и государства их, от которых к вам до сего времяни послы приходили. Хотя и все те государства собираешь вместе, и еще к тому и иные многие прибавишь, а не зделаешь такого великого государства, что наш великий государь, его царское величество, божиею милостию самодержно владеет. И тем наипаче нелюбовью оказываетца к царскому величеству бугдыхан, что сравняет с португальцами и з галанцами и с прочими его великого государя грамоту и посольство. А как /л. 115 об./ приехали б к бугдыханову величеству послы от цесаря римского или от турского салтана, которого китайцы именуют Хункяр 43, тогда мочно б говорить, что и те великие государи на свете бывают. Однако ж де и те неприменны были ж бы к нашему великому государю для того, что уже наш великий государь порубежный с вашим государством, [372] и иным обычаем почитают соседа для того, что сосед соседу невозможно, чтоб не был надобен. Да и опричь того богдыханово величество призвал царского величества к дружбе и любви чрез свой лист в прошлых годех, как ты о том сам ведаешь, потому что то дело через тебя учинилось. А как бы тот лист к великому государю не послан был, и великий государь отнюдь бы не послал для того, что ведомо великому государю учинилось от Федора Байкова какие ваши гордые обычаи и как вы принимаете послов, не с честию, как ведетца, супротив права все народов, /л. 116/ после того емлют с честию. И то ни в котором государстве не повелось и не слыхано. А хотя и бугдыханово величество вменяет себя выше паче иных всех государей, однако ж де для великие дружбы и любви, которая от страны царского величества являетца, мочно бы взяти бугдыханову величеству пред себя великого государя грамоту со мною. И не просим мы иное, опричь того, что изначала света у всех государей чинитца. И чрез того не токмо не бесчеститца бугдыханово величество, а наипаче возвышается имя ево, потому как увидят, что явным обычаем идем с его великого государя грамотою и с поминки, как ведется, к бугдыханову величеству в город, тогда приятели ево будут радоватись, а неприятели ево устрашатся, потому что от такого славного великого государя порубежного идет посольство к бугдыханову величеству с толикою друбжою и с поминки, потому что ведаем мы, что есть у вас приятели /л. 116 об./ и есть и неприятели. А то, что ты говоришь, что буду в третей день готов, и я готов говорить о делех великого государя с вами, и топерва, а не в приказ итить великого государя з грамотою. И не для того я просил сроку, чтоб готовился итить в приказ, а буде пред хана возьмете, и топерва готов. Да и то большое чюдо и все удивляютца, от чего то у вас зачалось, что послов пред хана емлют, а грамоты государские не емлют.

И асканяма говорил, что:

О том не подивись, что мы послов емлем пред хана, а грамоты не емлем, потому что у нас тот обычай зачался истари, и мы и ныне того накрепко бережем для того, что в старых летех был из некоторого государства посол и поминков с собою привес зело много, также и словесно объявил всякую дружбу и любовь, как и ты ныне объявляешь, и тогдашний наш хан вельми обрадовался и велел тотчас того посла с листом государя своего и с поминки взять перед себя; и будучи тот посол пред ханом и дал лист, и прочетчи в листу было написано великое бесчестье хану, также и посол пред ханом учал говорить непристойные речи 44. И так от того времяни постановлено уложение в Китайском /л. 117/ государстве, чтоб наперед взяли лист и прочли от всякого государя, и смотря по листу как написано, так и делают — иных послов емлют пред хана, а иных и не емлют. И ныне тот обычай переставить и хан сам не может. Только для ради дружбы и чести царского величества велел бугдыхан чрез звычай тем двум ближним людем грамоту великого государя принять, а что пред хана тебя взять з грамотою, и не думая. И Байков жил здесь 7 месяцев, и было у него великие поминки, и всегда о том спорились, об оддании грамоты, однакож де, ничего не исправя, возвратился назад. Да и Федору Байкову такую честь, что тебе хотят дать, не давали ж потому, что те колаи 45 ни у которого посла листы не принимают. Как и в прошлых годех были послы от португальцев и от галанцов, и у них взяли приказные ж люди. И буде бугдыхан тебя ныне пред себя возьмет, тогда все окрестные государи не станут больши именовать бугды/л. 117 об./хана ханом, потому что он грамоту великого государя не против древних обычаев взял пред собою. И так от того учинитца бугдыхану великой позор. [373]

И посланник говорил:

Как бугдыханово величество остерегает честь свою и обычай старой не хочет нарушить, и говорит — буде возьмет великого государя грамоту, от того учинитца безчестию, также и нашему великому государю немалая скудость в честь и слава недобрая учинитца от того, что великий государь посылал с толикою дружбою и с поминки, а бугдыхан бутто небрегает дружбу великого государя и вменяет меньши себя, и для того не изволит и грамоту великого государя пред собою принять, как обычай надлежит у государей всего света. И так большая нечесть учинитца нашему великому государю, буде не примет, нежели бугдыхану, буде примет, потому что те государи, которые посылали доселе послов своих здесь, и сами они не сравняютца с нашим великим государем и не могут /л. 118/ они говорити для чего почитал паче их посольство от великого государя, потому что всякой сам себя знает каков.

А про то, что он говорит, что в старых летех некоторой посол учинил безчестие хану, о том не по что вам и сумневатись на нас, потому что я тебе говорил словесно на Науне и дорогою к здесь, что нет в грамоте великого государя иного, кроме дружбы и любви, и словесно нет приказано, опричь того ж. Только то мне чюдо, для чего о том на Науне не сказал, когда ты говорил, что есть у тебя полной указ от бугдыхана, для чего тогда явно не объявил, что будет, что грамоту великого государя в Пежине хан пред себя не возьмет, а в приказ емлют? И тогда я тебе отповедь учинил бы, что отнюдь не пойду, как никакая честь нашему великому государю не учинится.

И асканама говорил:

Не отпирается он, что не говорил, и был указ бугдыханов у него таков, чтоб отведывать от речей твоих и от грамоты великого государя. И буде /л. 118 об./ какие грозы или непристойные речи приказаны, и тебя велено прогнать назад тотчас, а мне собирати войско, сколько мочно, великое, и итить под Нерчинской и под Албазинской остроги и их до основания разорить, потому что ведаем по скольку человек живет в них. А что много и топерва говорить, буде ты не пойдешь великого государя з грамотою, и ты пойдешь назад, что и Байков.

И посланник ему говорил:

Почто он поминает разорение острогов? Ведают они и сами, как осадили Камарской острог, что взяли? А мы войною не хвалимся, а и бою их не боимся ж. Наш великий государь не желает войны и ссоры, но желает з бугдыхановым величеством великий государь дружбу и любовь, и для того послал меня. А как приказал бы мне царское величество объявить вам войну, и я бы вам давно объявил. А что ты говоришь, что пойду назад, и то воля бугдыханова. А как бы ты мне объявил о том на Науне, /л. 119/ и я бы отнюдь сюды не поехал. А про Нерчинской и про Албазинской говоришь, что в них мало людей, потому мало, что больши не надобно того, а как будет надобно, есть у великого государя великое множество рати, что в год мочно наполнитца всему Амуру. Только чтоб он, асканама, сказал мне вкратце — желает ли ханово величество с царским величеством дружбу и любовь держать или нет?

И асканама говорил:

Буде великий государь желает держать дружбу и любовь з бугдыхановым величеством, также и бугдыханово величество желает с великим государем держать дружбу и любовь, а естьли великий государь дружбу и любовь не желает, и есть что иное в помышлении, и бугдыханово величество також де будет чинить против того ж. [374]

И посланник говорил:

Буде так, как ты говоришь, и я объявляю пред богом, что от страны царского величества нет и на уме иного, кроме дружбы и любви, /л. 119 об./ чтоб меж великими государи учинилась дружба и любовь вечная. И для того царское величество приказал мне объявить бугдыханову величеству, что не для того царское величество просит, чтоб взял пред себя великого государя з грамотою и чтоб учинилась от того ханову величеству бесчестие, но для того — как будут к царскому величеству от бугдыханова величества послы, и тогда великий государь, его царское величество, велит пред себя взять ж и про здравие спрашивать, как ведетца. И для того приказал, чтоб случно было и царскому величеству учинить против того ж, как и бугдыханово величество. А буде вы о том не верите, и я на письме вам готов дать, что царское величество так будет учинить и грамоту при себе принять и про здравие спросить, а буде так не зделает, тогда и царское величество велит такую ж честь послом воздать вашим. /л. 120/

И асканама говорил:

Хотя де будут от ханова величества к великому государю послы — он ли, или иной хто, больши ево, и им в чюжом царстве как указать, где им велят итить или сесть, тут и сядут, и что прикажут делать, то станут и делать, а указать им нельзя, потому что во всяком государстве свой обычай есть. А у них тот обычай так подтвердился, что отнюдь нарушить нельзе. И что о том много говорить, чтоб царского величества грамоту отдал, а буде не отдашь, и тогда потеряешь труды свои, как и Байков.

И посланник говорил, что воля бугдыханова величества — хочет держит здесь, или отпустит назад, или грамоту царского величества велит силою взять, и о том как изволит, а он царского величества грамоту добровольно не отдаст в приказе.

И асканама говорил, что ис тех одно будет и скоро учинитца, буде не дашь великого государя грамоту покамест добром говорим. /л. 120 об./

И после того от посланника отъехал.

И того ж числа в полдни приехали к посланнику боярин первой, которой сидит в Посольском приказе, алихамба 46 да с ним асканьяма и привели с собою старца католика езуицкого чина имянем Фердинант Вербияст 47. А родом он немчин Нидерланские земли, которая есть под ишпанским королем, а послан он из Рима от начальника в Китай тому лет с 15, где их чину многие езуиты живут истари по многим городам и костелы свои имеют и многих китайцев в католическую веру приводят 48. И прежде сего жил он в нижних полуденных китайских государствах. А при хане был в первых боярех почтен иной езуит Адам Шал 49, которой, еще будучи владетели никанские ханы, приехал в Китай и для учения у никанских ханов вельми почтен был. И как взял Китай нынешняго хана дед богдыхан, и слышал про нево, опять почитал в том же чину. /л. 121/ А чин их таков: у китайского хана есть один приказ великой, и в том приказе учатся астрологию, се есть звездословие, потому что они пишут календари и минуцыи и розделяют по всему Китайскому государству, и затемнению солнца и луне смотрят же, и пушки льют и иные розные дела вымышляют. И тот езуит Адам Шал в недавных летех умер. И при смерти спрашивал ево хан, хто может в ево место быть, и он велел к себе взять того Фердинанта. И хан ево к себе взял и вместо Адама посадил, а богдойского языка еще не знал, и для того дал ис покоевых своих одного молотца и научил ево. А чин ево по-китайски алихахава 50. А платья носит он богдойское ж, только бороды не бриют. А опричь ево есть 4 езуита и 2 костела в том [375] стольном городе Пежине, вельми украшены. И как он приехал и с посланником повитался, и посланник ево от лица узнал и учал говорить по-латыне, и спрашивал езуицкого ль чина и давно ль живет? И он /л. 121 об./ потому ж отповедь учинил латинским ж языком и гораздо рад был, что выразумели междо собою. А бояре китайские спрашивали ево: может ли посланник с ним говорить? И он говорил, что гораздо и совершенно может. Также и посланника спрашивали: поволил ево тот талмач и могут ли выразуметь меж собою совершенно? И посланник бугдыхану бил челом, что прислал такова человека, которой не токмо обоих великих государей словесно в розговорех дела, будучи, может свершенно выразуметь, да и грамоты и титлы обоих великих государей слово в слово перевесть может ж.

И бояре езуиту говорили, чтоб он посланника роспрашивал изначала, для каких ради причин царское величество ево, посланника, изволил к бугдыханову величеству прислать?

И посланник отповедь учинил, как и на Науне асканяме, что:

Великий государь, его царское величество, живет в дружбе и любви и в безурывных ссылках, не токмо /л. 122/ с теми великими государи, которые многие окрест государства его живут, а и с тем, которые в дальнем расстоянии бывают. И тот обычай делают все великие монархи не для иного чего, только для славы имяни своего. И для того великий государь в недавных летех изволил послать к бугдыханову величеству с посольством Федора Байкова и желал царское величество еще тогда дружбу и любовь завести, что и с порубежным соседственным государем, как и с-ыными государи имеет, и чтоб от того учинилась слава и прибыль обоим великим государем и государствам их. Однакож де бугдыханово величество, не ведаем для чего, к тому посольству оказался нелюбовью, и того для возвратился назад, не исправя ничего. И видя царское величество, что посольство его бугдыханово величество принимает нелюбовью, впредь посылать не изволил. И ныне тому лет с 5 изволил бугдыханово величество послать на Наун асканьяму, и он по указу его посылал царского величества в порубежную /л. 122 об./ крепость в Нерчинской к начальнику к Данилу Аршинскому, чтоб он прислал к нему небольших людей для розговору, а ево б людей держал для верности в оманатах. И Данила тех людей в оманатах не держал, а отпустил с ними на Наун 10 человек служилых людей 51. И как они приехали на Наун, и асканьяма взял их к себе, и приехали сюды в Пежин вскоре и пред бугдыхановым величеством объявил. И бугдыхан обещался чрез них к царскому величеству всякою дружбою и любовью и что желает меж обоих государств присылки и торг завести. Да сверх того, послал от себя лист к царскому величеству о тех же делех. И подаря их опять отпустил с асканьямою на Наун и с Науну в Нерчинской. И Данила тех казаков и лист к царскому величеству послал. И казаки те ж речи царскому величеству извещали. И хотя царское величество вельми желал выразуметь, каким обычаем пишет бугдыханово величество к царскому величеству и что желает, /л. 123/ однако ж де за неведением вашего китайского языка царскому величеству учинилось неизвестно, только царское величество ведает, что бугдыханово величество славной государь и порубежной сосед и невозможно иного желать, кроме дружбы и любви. Да и сверх того, лист свой чрез служилых людей послал и к ним ласку показал, и чает царское величество, что и в листу своем бугдыханово величество пишет с честию и с любовью, как ведетца у великих монархов на свете. Да и казакам говорено: для чего с собою не взяли одного китайского человека, который бы перед великим государем перевел лист бугдыханов? И казаки говорили, что [376] бояре китайские им сказали, что им человека взять не по что, для того, что лист послан только признаки ради, чтоб верили им на Москве, что были они у бугдыхана, а в листу, кроме дружбы и любви и безурывные ссылки, иного ничего не писано. И видя царское величество, что от страны бугдыханова величества начинается дружба и любовь, послал меня, холопа своего, /л. 123 об./ к бугдыханову величеству. И хотя не выразумел царское величество каким обычаем писал в листу своем бугдыханово величество, однако ж де писал грамоту свою к бугдыханову величеству, как ведетца, когда великие монархи пишут меж собою, со всякою честию и з дружбою и любовью. И хотя показать царское величество большую честь и дружбу, к бугдыханову величеству послал свои любительные поминки, которые лутчи родятца в его государстве, и которые чаел, что любезнее будет бугдыханову величеству. И теми желает царское величество впредь з бугдыхановым величеством жить в дружбе и любви и в безурывных ссылках, и как и с-ыными государи и чтоб учинилась слава и прибыль обоим великим государем и государствам. И те суть причины, что царское величество посылал ныне посольство к бугдыханову величеству, которые дела от страны вашей начинались, а не от нас.

И асканьяма учал отповедь чинить, а алихамба молчал. И говорил, что де то дело от них /л. 124/ началось, а иное и от страны царского величества, потому что и Данила посылал к ним не по однижды с торгом и с теми ж речми, и о том нечего и спороваться, для того что доброе дело хотя от нас или от вас зачалось, и бугдыханово величество гораздо склонен к дружбе и любви, и почитая царского величества, прислал к тебе своих ближних людей, которые сидят в Посольском приказе и ведают приезды посольские всех посторонних государей; а к иным послом посылаютца последние люди ис приказу, а не такие; и для того и сего числа с утра призывали тебя в Посольской приказ великого государя з грамотою и там ожидали тебя первые наши бояре — колаи, и они б принели царского величества грамоту со всякою честию; а иных всех послов приходящих принимают и в разгаворех бывают последние люди — дьяки, и листы от них они ж емлют; и тем бугдыханово величество чает, что царского величества честь не умаляется ни в чем, а наипаче прибавливаетца, что велит принять таким ближним людем /л. 124 об./ царского величества грамоту, которое прежде сего у нас никогда не бывало; а что принимать бугдыханову величеству грамоту, то у них не ведетца, потому что у них обычай старой и переставить и самому хану невозможно; а государские грамоты берут прежде и, выразумев из них, что пишут, потом берут послов на поклон пред хана, и там мочно что спрашивают, и про здравье великого государя.

И посланник им говорил, что у галанских послов были на розговорех те ж бояре Посольского приказу, потому что у меня есть книга галанского посольства, только то чюдо большое, что послов пред хана емлют, а грамоты не емлют. И роспрашивал их: грамота ли великого государя честнее или я, ево посланник?

И они говорили, что грамота гораздо честнее, потому что от ней и посольство держится.

И он им говорил: когда грамота честнее, для чего не емлете грамоты пред хана, а меня, посланника, емлете? /л. 125/

И они говорили, что многие причины есть на то; первое — обычай их старой, второе, что тем умаляетца честь бугдыханова, третья — не верят что говорит посланник словесно, покамест не вычтут грамот и не увидят, что писано честно ль и пристойно к бугдыхану, как [377] ведется; и о том что много споритца, буде не дашь великого государя грамоту в приказе по нашему обычаю, пойдешь без дела, что и Байков; а и про Байкова слышали де от ваших, что от царского величества казнен был смертию, что грамоты не отдал в приказе.

И посланник им говорил, что хто про Байкова сказал — солгал, потом что Байков умер своею смертию гораздо после посольства, а он зделал, как ему указано было, и я потому ж зделаю, как мне великий государь указал, потому что нам великий государь дает наказы и потому делаем, а от себе зделать ничего не смеем. /л. 125 об./

И они говорили, что и у них даются наказы, только послы намале посылаются от нас и верим и тебе, что ты по указу своего государя делаешь, только что словесно говоришь, не во всем верим, покамест не увидим, что в грамоте написано, и после того мочно и словам твоим верить.

И посланник говорил: что в грамоте написано, и на Науне тебе, асканьяме, сказано, и ты писал и к бугдыханову величеству.

И асканьяма говорил, что тогда ему гораздо на перечень сказал, а ныне, буде дашь список подлинной, и выразумеем, тогда опять доложим бугдыхану, и о том что укажет.

И посланник им говорил, что великий государь от того времени, как был Федор Байков, слышал, что ваш обычай зело жестокой, и для того великий государь перестал посылать грамоты и послов; а как видел лист бугдыханова величества, надеелся, /л. 126/ что не по прежним обычаем учнет принимать, и для того приказал мне своим царского величества имянем просить у бугдыханова величества, чтоб любительную грамоту и поминки принял сам, как ведетца на свете во всех християнских государей и мусульманских, и царское величество против того послов будет принимать бугдыханова величества; а буде сумневается бугдыханово величество и в подзрении бывает, что в его великого государя грамоте какие грозы и бесчестие написано и запечатано, а я словесно бутто хочю обманывать, а тогда великий государь велел мне против грамоты и список дать, потому что великий государь славный монарх и всегда правдою поступает, и не токмо в грамоте, но и на уме нет, кроме дружбы и любви, и в моих речах на Науне и дорогою и здесь ничего иного не было и не будет, кроме дружбы и любви безо всякие хитрости, как о том бог ведает и время покажет.

И они говорили, чтоб о том на них не пенял, /л. 126 об./ для того, что они истинно объявляют, что тот обычай про оддания грамот у них старой и сам хан переставить не может. И слышали они, что и в-ыных государствах обычаи свои крепко держат, как слышали и про то, что у царского величества в шапках нихто не кланяется, потому что в бесчестие вменяется, а у богдыханова величества, храни боже, в великое бесчестие вменяют, что кланятца без шапок. А однакож де, буде от них пошлются к царскому величеству послы, и они делать будут, как великий государь укажет, и не станут с собою обычай новой заводить.

И посланник им говорил, что:

Цари и монархи не живут под обычаем, а дают они иным обычаи и многие старые обычаи переменяют для ради дружбы и любви иных монархов (Напротив на полях: монархов и государства именуют китайцы коруны.), и не токмо обычаи, и городы и государства поступаютца чрез послов для миру и дружбы. И ныне царское величество желает от бугдыханова величества, чтоб показал дружбу и любовь и не почитал бы /л. 127/ равным обычаем, как португальцев и галанцов, потому что они пред великим государем зело малые государи. А учинил бы так, [378] как цесарь римский и иные христианские государи, также и султан турской и шах персицкой принимают великого государя грамоты сами. И не просит великий государь у бугдыханова величества для себя нового обычая поставить, только что повелось изначала света меж всех монархов и народов, что меж себя один от одного сами принимают, и то учинят для верности, чтоб не учинилась какая хитрость в грамоте или в посольстве. А как не возьмет царского величества грамоты сам бугдыханово величество, и пред кем мне посольство правити и какая честь будет великим государем? А как будут послы к царскому величеству от бугдыхавова величества, и тогда потому ж приняты и почтены будут равным обычаем. А про шапки говорите, что пред царским величеством емлют все, то не так бывает, потому что християнские послы емлют шапки не токмо пред таким великим /л. 127 об./ монархом, но и меж себя по християнскому обычаю, а турские и персицкие послы кляняются в шапках по своему обычаю, и не понуждает царское величество отнюдь никого, чтоб он зделал не по своему обычаю. И так всякой обычай своего государства исполняет и как у них ведетца, так и поклон правят.

И они говорили, что после оддания царского величества грамоты бугдыханово величество велит взять перед себя, и тогда будут все ево ближние бояре, и там будешь с честию посольство править и здравие царского величества спрашивать будет сам бугдыхан, и во всем почтен будешь.

И посланник им говорил, что лутчи б почитали его царского величества грамоту, нежели ево, посланника, потому что в грамоте держитца царское слово истинно, также и печать ево и всего Российского царства, /л. 128/ и тем посольство почитается и правитца.

И они учали опять прежним розговором спороваться, что тому нельзе быть. И после того спрашивали список с его великого государя грамоты, чтоб видели нет ли каких гроз и безчестных речей, и велели езуиту писать на латинской язык. И посланник ему сказывал на латинском языке. И будучи им у посланника, приежжал к ним от хана самой ближней человек в молодых летех, а как они ево увидели, тотчас встали. А езуит смотрил в письмо, бутто чтет, и сказал посланнику, что тот человек самой ближней бугдыханов, а послал ево бугдыхан проведать может ли он, езуит, с посланником говорить, только посланник притворился бы, чтоб не познал, что ближней, потому что они того не хотят, чтоб познал. И после того тот ближней спрашивал езуита каким языком говорит с посланником и разумно ли говорит. И езуит сказал, /л. 128 об./ что гораздо посланник хорошо говорит, а язык латинской, и тот язык самой мудрой, без учения никто говорить не может. И написал ему асканьяма на бумашке для памяти, чтоб едучи к хану не забыл латинской. И спрашивал он их: что замедлились и что делают? И после того взял письмецо и поехал к хану наскоре. А как перевели и написали список, поехали вверх к хану, и будут докладывать, сказали, и после того что укаже, известят. И посланник подчивал их водкою всех и провожал.

А езуит меж розговоров сказал посланнику, что он рад царскому величеству для христианские веры служить и во всяких делах радеть, ведает он, что и бугдыхан станет опрашивать про все, наипаче про титло великого государя и про государство Российское, что сколь велико в чертеже; только ему жаль, что от такого славного государя /л. 129/ пришло посольства, а китайские люди варвары и никоторому послу чести не дают, как и в прошлых годех галанцов и португальцев; да и поминки, что придут от иных к ним, называют и пишут что дань, и в листах своих отповедь чинят, бутто господин к слуге своему, и иное [379] поругание многое есть же, о которых иным времянем скажут, потому что они говорят, что все, что есть на свете людей, видят одним глазом, а только они двумя глазы видят. И проклинал посланника пред образом, чтоб те речи никому не сказал и не писал бы покамест не выедешь ис Китай, потому что и они иноземцы и многие нужды терпят для Христа и ныне в подозрении суть. И говорит, что пришлет к посланнику книгу латинскую и там увидит, как пишет и весь обычай их, как принимают послов 52, и с ними вместе езуит отъехал.

Мая в 20 день приехал к посланнику асканьяма да заргучей одни и спрашивали посланника про здравье. А посланник их також де спрашивал и говорили, что /л. 129 об./ в прошлых днях приезжал он, асканьяма, с алихамбою и с езуитом и взяли список великого государя з грамоты, перевели ль на китайской язык и докладывали ль бугдыхану или нет?

И асканьяма говорил, что на богдойской язык переведен, а в доклад к бугдыхану не носил, для того, что тому письму верим и не верим, и хотя в том письме все добро и честно пишет, однако ж де покамест не дашь великого государя грамоты ближним людем в приказе и не увидят печати, никоими мерами верить нельзе и пред бугдыхановым величеством не будешь; и как на главе волосы выросли и стала седина, и их переменить нельзя, так и обычай их тот для ради царского величества переменити нельзе, только те 2 ближние примут, которые у бугдыхана ближние зело, и бутто 2 плеча в теле, а бугдыхан голова.

И посланник ему говорил, что бугдыханова величество для дружбы царского величества буде возьмет при себе царского величества грамоту, /л. 130/ и тогда увидите все, что и в его великого государя грамоте тож де будет, что и в списке, потому что над тою великого государя грамотою, которая написана латинским языком, есть ево ж великого государя печать, и ведаю, что тот же езуит будет прочитать, и тогда увидите все, что у нас нет никакой лжи и лукавства; а буде сыщется что иное в грамоте написано, и тогда воля бугдыханова со мною, только то удивляются все народы про вас, что посла емлете пред бугдыхана, а грамоты, которые честнее, не емлете.

И асканьяма говорил, что для того грамоты емлют прежде послов в приказ, потому что буде возьмут вместе с послом грамоты пред хана и буде сыщетца какое слово жестокое написано, тогда и послу от бугдыхана жестокое наказанье учинитца, а как возьмут преже в приказ, и тогда хотя есть что в грамоте, однакож де посла отпустят назад без дела и без наказанья. /л. 130 об./

И посланник ему сказал, что он слышал, что для того бугдыхан не принимает грамот сам от иных государей, чтоб не учинился он тем равен, от которых грамоты посланы, и буде так мочно бы с великим государем и равенство принимать, как все християнские и мусульманские государи принимают, и у них чертежи есть ж и мочно смотрить царского величества государство и бугдыханово сколь велико.

И асканьяма говорил, что ведаем и мы, что царского величества государство зело велико, а не для ради равности не принимает бугдыхан, только для старого обычая и для того еще тебе отповеди не дали, потому что то дело немалое, чтоб вскоре ответ учинить, а думают о том ближние люди, а как отповедь будет, и тогда приедет алихамба, и он с езуитом и скажут.

И посланник говорил, что у всех государей и монархов /л. 131/ есть такой обычай, что послы не токмо словесно говорят, что им приказано, но и на письме дают те ж речи для ради верности, и ближние люди также дают отповедь на письме ж, и я готов здесь и на письме дать те ж речи, что говорю от страны царского величества, потому что не от [380] себя говорю, но по указу великого государя. И буде бугдыханово величество учнет любовью принимать то посольство, и царское величество наипаче против того будет принимать от бугдыханова величества посольство потому ж. А буде не верят, воля бугдыханову величеству здесь задержать или великого государя грамоту без воли взять, как изволит во своем государстве, так и делает.

И асканьяма говорил, что у бугдыханова величества того не повелось или иное что над послом учинить, только будет против того иная отповедь, и мочно бы меж себя на письме розговоры писать, только у них нет такого обычая и трудность будет, потому что они языка нашего не разумеют, а мы их. А как он /л. 131 об./ был на Науне и забыл подлинно роспрашивать, дашь ли великого государя грамоту в приказе или пред хановым величеством, что и Байков, хочешь поднести, и взял бы подлинную отповедь от тебя. И как отпустил с Науну заргучея в царство, и с ним бы писал к бугдыханову величеству и учинился б мне указ взять ли тебя в царство или отпустить назад. Однако ж де не пеняют они на посланника, что стоит так крепко, потому что всякой человек должен государя своего указ исполнить.

И посланник говорил, что мочно им и самим разсудить, что великая дружба от страны царского величества объявляетца, потому что от бугдыханова величества только лист порозжей послан был, а от страны царского величества и поминки немалые есть, и для того чтоб он радел и отповедь учинил поскорее, что укажет бугдыханово величество.

И асканьяма говорил, что у них поминки почитаются ни во что, и у Байкова были /л. 132/ поминки большие ж, а они не смотрили на них. А отповедь как будет, и тогда сами будут. И отъехали.

А в тех днях были караулы крепкие и ворота заперты, а харчевое продавали караульщики двойною ценою.

Мая в 22 день приезжал к посланнику асканьяма да езуит алихахава и говорили, как и прежде сего, что:

У ближних людей было седенье, а бугдыхану докладывать опасаютца, потому что и тебе, посланнику, во всем не верим, да и прошение твое упротивляетца старому обычаю, только велели ближние люди о том еще розговорить, потому что то дело от вас начиналось, нежели от нас, для того что в прошлых годех, как был Федор Байков и Сеиткул и Тарутин 53 и иные, и в то время ходили казаки по Амуру и подданных их разорили, и тогда говорили они Байкову и прочим про тех казаков: как они с посольством ходят, а казаки воюют? И они все те сказывали, /л. 132 об./ что те казаки воры и без указу великого государя воюют. И они, китайцы, называли их лучи 54, се есть воры ж. И тех де воров по указу бугдыханова величества сухим путем и воденым всех побили силы, которые были посланы отселе. А после того подданной бугдыханов Гайтимур своими людьми убежал в Нерчинской. И как слышал бугдыханово величество, что те ж воры поселились в Нерчинском на Шилке-реке, указал ему, асканьяме, будучи еще заргучеем, чтоб он взял 6000 войска до 10 пушек и шел бы на тех лочей в поход и на Гайтимура. И он 6000 войска собрал и 10 пушек взял и пошол ис царства на Наун, а с Науну в Нерчинской. А наперед себя отпустил к Гантимуру даурского мужика, чтоб он проведал их, [к] каким людем ушол. А Гайтимур поймал того мужика и отвел к приказному к Данилу Аршинскому, и Данила Аршинской и Гантимур сказали тому мужику, что они не лучи, а люди великого государя, белого царя, и по указу его зделали 2 крепости /л. 133/ в Нерчинском и в Олбазинском, и что великий государь желает жить в дружбе и любви з бугдыхановым [381] величеством, и чтоб торг меж обоими государствы учинился. И так тот мужик возвратился назад и встретил меня с войском по реке Унде за 2 днища до Нерчинского, и как я слышал, что не лучи, а белого царя люди, и отпустили человека назад з дружбою. И тогда послал и доложили бугдыханову величеству, что лутчи с такими людьми поступать дружбою, нежели войною, потому что сказываютца белого царя люди и живут по его указу, а не по-прежнему, воровским обычаем. И богдыханово величество велел ему, асканьяме, послать в Нерчинской и взял бы оттуды служилых людей, потому что хочет писать к царскому величеству от себя лист для подлинного проведывания. И так из Нерчинского послали человек з 10, и он, асканьяма, взяв их, объявил пред бугдыхановым величеством. И бугдыханово величество писал к царскому величеству лист не токмо для Гайтимура, а наипаче для проведывания подлинно — какие люди живут /л. 133 об./ и которого государя. А опричь того те все, что были после Байкова с торгом здесь в Китай, Сеиткул и Тарутин и иные, и они сказали, чтоб их отпустили в царство торговать, потому что есть с ними от великого государя грамоты. А после того как пустили их в царство, и у них никаких грамот не было, и тем де их обманули. И для того ныне и тебе не верим, не видя подлинной великого государя грамоты, чтоб и ты также не обманул, как и торговые.

И посланник ему говорил, что про нерчинскую посылку многижды уже говорено на Науне и дорогою и здесь от чево началось, и для того не по что больши говорить. А что про торговых людей говоришь, и с теми великий государь отнюдь не посылает грамот про свои великого государя дела, а дают им для безопасного проезду ис Тобольска бояре проезжие памяти, чтоб верили им от которого государства едут.

И асканьяма говорил: ведает и он, что с торговыми великий государь грамоты не посылает, /л. 134/ и с ними не было ж, только ныне и тебе не довериваем, для того чтоб и ты также не обманул, как и торговые; а что список взяли у тебя, мы видим, что писано в нем зело добро и к дружбе и любви склонно, только опасаемся, чтоб не было за печатью чего иного худого не приписано.

И посланник асканьяму спрашивал: бугдыханово величество те речи приказал говорить или ближние люди?

И асканьяма говорил, что де приказали ему говорить ближние люди, потому что они и доложить не смеют к бугдыхану о том, что ты говоришь, чтоб сам принел великого государя грамоту, для того, что тот обычай так старой и крепок, что и сам бугдыхан нарушить не может, и для того еще в начале бугдыханово величество велел своим первым ближним людей в приказе принять, которые никогда ни от которого посла не принимали и такие чести не было ж. /л. 134 об./

И посланник говорил: буде бугдыханово величество впредь от великого государя или чрез послов или чрез листа станет просить, как великий государь будет склонен того бугдыханова прошения исполнити, как ныне бугдыхан, что я имянем царского величества говорю, не принимает.

И асканьяма говорил: нет никакое прошение, чтоб бугдыхан просил у царского величества.

И посланник ему сказал: как он, асканьяма, выше сего говорил, что посылал и взял казаков из Нерчинского, и с ними бугдыхан послал лист к великому государю, а в листу своем писал и просил тунгуса Гайтимура, и так мочно случитца, и иное какое дело бугдыханову величеству, что порубежному государю, просить у царского величества.

И асканьяма говорил, что про мужика Гантимура что и воспоминать, то дело небольшое, лист послан был не только для Гайтимура, а [382] наипаче которого государя люди, и как тот лист бугдыханова величества учнут принимать. /л. 135/

И посланник говорил: хотя говоришь ныне, что дело небольшое, а для чего на Науне и дорогою споровался и спрашивал накрепко — есть ли указ Гайтимура отдать, потому что для нево бугдыхану многие протори учинились? А царское величество хотя не выразумел, что в листу написано было, однако ж де от доброго произволения своего послал меня з дружбою и любовью и с поминки, а бугдыханово величество к царскому величеству оказывается нелюбовью, потому что понуждает великого государя грамоту отдать в приказе, от которого учинитца имяни царского величества скудость в чести от посторонних государей.

И асканьяма говорил, что бугдыханово величество конечно желает дружбу с царским величеством и для того чрезвычай велел первым своим ближним в приказе принимать, а ему, асканьяме, велел большие приказные ворота отворить, и те ворота никоторому послу не отворяютца и такая честь не бывает же, и не токмо иным, а и Федору Байкову /л. 135 об./ такая честь не была ж, потому что приказано было грамота взять заргучеем, а ныне бугдыханово величество для дружбы и любви царского величества чрезвычайным обычаем велел принять ближним своим и честнейшим людей.

А езуит меж розговоров сказал:

Что де асканьяма говорит, что бугдыхану не докладывали, и то он лжет, потому что уже трижды при нем докладывали. И бугдыхан велел приискивать в старых книгах, что прежде сего у послов ханы принимали ль грамоты или нет? И бугдыхан к тому делу зело склонен, только ближние люди упорно стоят, чтоб не нарушил вредняго обычая, для того, что окрестные государи станут говорить, что боясь великого государя то учинили. Да и сверх того списку не верят, для того, потому что ведают, как они писали в листу своем с повелением, что господин к меньшому, и от того опасаютца, чтоб не были грозы в его великого государя грамоте. /л. 136/

И посланник асканьяме говорил: когда великие государи посылают к равным себе государем послов, и буде которой государь велит принять мимо себя, того посла с великого государя грамоту (Так в тексте, отсутствие согласования — результат позднейшего редактирования текста списка.), тогда то дело в великое бесчестие вменяют; так и бугдыханово величество, буде бы принял прежде сего грамоты мимо себя в приказе от цесаря римского или от иных таких равных великому государю государей, тогда не было б и слова молвить; а от таких меньших государей, которые все вместе за одного великого государя не стоят, что их и сравнять. И наприклад ему молвил: буде он, асканьяма, пошлет к нему, посланнику, своих людей з грамоткою и с поминки, и он велит мимо себя своим людей принять, а не возьмет пред себя, как он не станет кручинитца, так и царское величество наипаче будет вменять то в недружбу.

И асканьяма говорил, что посланник истинно сказал, приклад правдивой, и ведает он, что великий государь славный, только /л. 136 об./ обычай их старой, и для того они переставить не могут, потому что от того учинитца бугдыхану от всех людей слава худая, для того что он нарушил обычай свой не для дружбы царского величества, а страха ради убоясь переменил, только то для дружбы учинить, чтоб ближние ево люди привели; и как они не пеняют на посланника, что стоит крепко про государя своего честь, также бы и посланник на них не пенял, что они стоят про государя своего и про обычай крепко. [383]

И посланник асканьяме говорил: как был Федор Байков в Китаех, и тогда бугдыханово величество, видя, что он не даст его великого государя грамоту в приказе, велел принять брату своему родному; также и ныне посланник докладывает — буде бугдыханово величество изволит сам принять его великого государя грамоту, то лутче и честнее будет, а буде сам не изволит, чтоб приказал при себе брату своему родному принять; и так уже он, посланник, склонился от первые статьи на вторую, и чтоб они доложили бугдыханову величеству. /л. 137/

И асканьяма говорил, что о том Байков ложно писал, потому что при нем на царстве сидел Ксунхи-хан 55, отец нынешняго хана, и у того хана брата не было, а нынешней хан сын того и у нынешняго братья есть, только честнее колаи, нежели братья; а к Байкову, опричь заргучеев (Напротив на полях написано: дьяк.), нихто не ходил, потому что и он, асканьяма, тогда был в заргучеех, а честь и вполы, как тебе не было, да и в книгах такие чести как тебе, никоторому послу не сыскались.

А приехали они рано и говорили покамест пристали и отдыхали немного. И опять учал говорить асканьяма, что он и до приезду нашего назначен был асканьямою, а честь получил после приезду в пятой день, и платье, которое на нем, то и чин назначен, потому что на грудях золотой жаравль вышит тканым золотом, а назади на спине такой же вышит. И он божился посланнику, чтоб он не мнил, что для того стоит он крепко про бугдыханово величество, что получил честь, и новой чин от него, только у них /л. 137 об./ думали уже не по однижды и уже постановлено, чтоб обычай отнюдь не переставить, однакож де и ты не мни, что тебе будет какое насильство, и у нас то никогда не ведетца, а полагаемся на твою волю, и наши говорят, бутто ты понуждаешь нас поклонитись твоему богу тиелку 56, а нашего бога фу оставити, а у нас тот обычай так крепко утвердился, что как нельзе от бога и от веры отступити, также и тот обычай отставить нельзе ж.

И посланник говорил, что тот не приклад, что веру свою переменити: многижды государю своему и отцу противляютца и не хотят отстати, а обычай от веры рознитца, для того, что обычей, смотря времяни и пользы, пременяется, а наипаче государи не живут под обычаем, а дают иным обычай; только лутчи б он, асканьяма, с езуитом объявили ближним людей про все истинно и правдиво, как с ним говорено, чтоб они меж себя разсудили, для того что в первых днях предложил, чтоб бугдыханово величество сам принел. А после /л. 138/ того предложил, чтоб хотя брату своему при себе велел принять и склонился от первого к другой статье, а от них, как сперва ни в чем не поступились. И говорил им наприклад: как лук с одной стороны склонитца, а з другой ни в чем ничего не склонитца, и тогда испортитца, а как обе страны тихонько склонятца, и тогда стрела идет прямо и лук не испортитца, также и про поминки, чтоб вместе з грамоты взяты были перед богдыхана явно, потому что у них тайно и прежде грамот емлют, как и у Байкова.

И они говорили, что поминки дело небольшое, надобно прежде о грамоте совершить, а поминки негде денутца, только ты ныне поступись о том нам и отдай его великого государя грамоту в приказе ближним людей, а впредь как увидят, что царского величества грамота списком не рознитца ни в чем, тогда и богдыханово величество для дружбы и любви, как желает /л. 138 об./ царское величество, мочно принимать при себе грамоты и послов.

И посланник говорил, чтоб впредь какую отповедь хотят учинить, [384] чтоб дали на письме, и он потому ж им на письме даст, и то лутчи будет, нежели на словах, а царское величество и ныне не для ради какие нужды послал к бугдыхану, только для славы имяни своего, и естьли бы не послали вы лист, и царское величество отнюдь бы не послал посольство, и для чего он, асканьяма, на Науне не сказал подлинно, что грамоту великого государя в приказ возьмут, а не перед бугдыхана?

И асканьяма говорил, что у него указу полного не было тогда, только он по дружбе сказал от себя, чтоб не учинилась, что и Байкову, а видим мы, царское величество, что к бугдыханову величеству пишет, чтоб не подивил, что мочно титло ево не писано по достоинству, и видишь ты, что царское величество приказал /л. 139/ тебе делать по нашей воли, а ты противляешься.

И посланник говорил, что про титло великий государь не токмо писал, но и словесно со мною накрепко приказал, чтоб обоих великих государей титла исправилися, как впредь взаим писать, чтоб обоих великих государей равная честь хранилась, а буде бы царское величество писал, что указал посланнику своему делать во всем по вашему обычаю, тогда и мне б говорить было нечего, а иное есть писать про титло, и иное про обычай.

А езуит меж розговоры говорил, что слышал он конечно, что обычай свой переставить не хотят, а про список, что дал, говорил, что добро учинил, потому что как бугдыхан пишет х кому лист, отнюдь послом смотрить не дают, только запечатают, а ныне понуждены будут и они тебе дать список.

И асканьяма много сидел без дела и ожидал от посланника еще какого слова. И после говорил: /л. 139 об./ что еще сказать ближним людей?

И посланник говорил: иного ничего нет, кроме того, что выше сего писано.

И отъехали.

Майя в 26 день приехал асканьяма с езуитом да з заргучеем и почали говорить, что они мая в 22 день у посланника были и тогда что с ним говорили, то все ближним людей доложили, и они приказали ему говорить, что ты сюды послан от его царского величества посланик нарушить старой их обычай, и бутто хочешь учинить новой образец, которой у нас никогда не бывал.

И посланник говорил, что то дело, которое имянем царского величества любви и дружбы ради ищет от страны бугдыханова величества, не надобно ближним людей имяновать нарушение их обычая, как и царское величество, когда бугдыханову величеству посылал лист свой без переводу, без посланника, без подарков, а царское величество /л. 140/ не говорил то, что бугдыханово величество против обычая всех государей не послал ни переводу, ни посланника, ни поминков, а от себе и грамоту с отповедью разумично послал и посольство с поминками к чести бугдыхановы величествы, и чаел так, что как солнце на стене ударит сиянием своим и опять те ж сиянии назад возвращаются, так чаел, и от страны бугдыханова величества взаим потому ж любовь будет ж.

И асканьяма говорил: как мы слышали, что у вас обычай таков, что царскому величеству нихто в шапках не кланяетца, и тот обычай не мочно переставить, так и наш обычай отнюдь не мочно переменить.

И посланник им говорил, что им хто про то неправду сказал, потому что христианские послы так без шапок кланяютца, а турские и персицкие послы все по своему кланяютца в шапках, а не понуждает великий государь никого оставить свой обычай, а кланяется всякой как своему государю. /л. 140 об./ [385]

И асканьяма говорил, что бугдыханову величеству нельзе при себе царского величества грамоту принять, для того что ныне еще только начинается дружба, а как во всем совершитца меж обоих великих государей подлинно дружба и любовь, тогда мочно бугдыханову величеству чрез иное посольство принимать царского величества грамоту при себе.

И посланник ему говорил, что всегда была дружба и не было время, чтоб были ссоры меж обоих великих государей, и еще начата была дружба, как послан был со всякою дружбою и любовью от страны царского величества Федор Байков, и хотя не принят он, однакож де царское величество ту ж дружбу держал и торговые ходили и порубежным служилым людей заказано было жити с вашими в дружбе, и та дружба первая; вторая дружба зачалась, как ты был на Науне, и чрез казаков отпустил лист от бугдыхана к царскому величеству, /л. 141/ и хотя царское величество не выразумел, что в листу бугдыханове написано, однакож де с честию принял; третья дружба наипаче чрез меня ныне зачалась, что и от царского величества грамота и поминки, также и лист бугдыханов, и то все от страны царского величества как словесно, так и в письме и на сердце и есть и будет; только мочно есть от вашей страны какое подозрение, а от нас никакой нет, и для того бугдыханову величеству доведетца потому ж взаим оказати к царскому величеству дружбу и любовь и принять его царского величества грамоту при себе.

И асканьяма говорил, что царское величество мочно тебя выбрал нарочно и говорить с нами послал, потому что мы говорим все встречею и нам в-ыных делех отповедь дать не мочно, потому что мы в таких делех непривычны и не учены.

И посланник говорил, что он у великого государя, у его царского величества, последней человек, /л. 141 об./ а дело само говорит, и правда и истинна, потому, естьли бы царское величество чрез меня просил у бугдыхана, которого не повелось на всем свете, тогда и бугдыханово величество не принял бы, а то дело и обычай у всех государей один и взаим будет ж бугдыханова величества послу, и от страны царского величества такая ж равная честь будет.

И асканьяма говорил; естьли бы царское величество учинил бы отповедь про Гайтимура, тогда бы мочно было и говорить, а хотя ты сказывал, что китайского языка у вас нихто не знает, однакож де те казаки, которые были здесь, и им тысячью словесно сказано, что бугдыханово величество Гантимура просит, а буде не даст, никакое добро не зделается, как они не объявили и для чего.

И посланник отповедь ему учинил пространно, как на Науне, и то писано выше сего, что царское величество ни с листа бугдыханова, ни словесно про Гантимура не слыхал и для /л. 142/ того и лист бугдыханов со мною послал.

И асканьяма говорил: для чего царское величество не писал в своей грамоте к бугдыханову величеству, как писал про титло и про иные дела, чтоб принел его царского величества грамоту сам или при себе, и тогда бугдыханово величество мочно бы и зделал, а ныне тебе, что говоришь словесно, не во всем довериваем.

И посланник говорил, что у великих государей нет обычая писати про все в грамотах, как и про поминки, что посланы, не писано ж, а про титло что писано, и то дело великое, прикасается к чести государской, и то минути нельзе, и для того и писано; а буде ни о том не верят, также и об-ыных делех верить не будут ж, о которых словесно царское величество прилежно указал с вами говорить. [386]

И асканьяма говорил: как царского величества грамоту подашь, тогда и что станешь говорить, во всем будем верить. /л. 142 об./

И посланник говорил, что царское величество слышал, что бугдыханово величество самовластный государь и что хочет, то и делает, и слышали то, что обычай у бугдыхана таков, что грамот перед себя не емлет, только чаел, что понеже самовластный, для дружбы царского величества мочно тот обычай переставить.

И асканьяма говорил, что бугдыханово величество самовластный, правда то, и что хочет, то и делает и нихто не смеет супротивлятись, только тот обычай не мочно переменить для того, что умаляется честь Китайского ханства, которое истари стоит, аки бог земный, меж иными государи, и переменен тот обычай не будет ж.

И посланник говорил: по многим дням многие розговоры учинились, и ис тех видит он и сам, что они от своего предложения не хотят отступить, для того чтоб не учинилась равность меж обоих великих государей, да и он, /л. 143/ посланник, отступити от указу не смеет, потому что от царского величества жестоко наказан будет; и понеже у бугдыханова величества обычай потребный и честнее есть, нежели дружба царского величества, и посольство, как ведется у всех государей, не принимает, чтоб указал вольность нашим людей дати ходить вон и торговать, что надобно, потому что столько дней живем бутто в тюрьме и [за] затворенными воротами живем, и с Федором Байковым про отдание царского величества грамоту споры были ж, а государским людем вольно было ходить и торговать, что им надобно, а нас и смотрить за ворота не пустите, да и торговым нашим и иным иноземном вольно всюды было ходить.

И асканьяма говорил, что торговые будут к вам приходить на двор, и что у вас есть, мочно в день все купить, и торг будет вольной и никакой обиды не будет ж; а вас отпустить з двора, покамест не дашь /л. 143 об./ царского величества грамоты, нет обычая, да и про такое малое дело, про торг, думу нельзя собрать и хану доложить, а буде есть иное какое большое дело, и то мочно доложить.

И посланник говорил, что нам и то немалое дело, потому что нет вольности, а сидим взаперте, и что надобно нам для прокормления, не вольно купити, и чтоб отповедь учинил скорее, нежели прежде сего.

И он говорил, что отпуску отнюдь не будет, а доложит о том по досугу.

А езуит опять смотрил в чертеж и бутто чтет, и говорил посланнику, что они нарочно отповедь продолжают, чтоб принудили их к воли; да был он недавно пред ханом, когда лил пушку, и взял ево хан втайне и спрашивал про тебя и про розговоры и про все, что с тобою говорили, и по его рече, что склонен тебя и пред себя взять, только небольшие люди стоят в думе гордо, а хан хотя /л. 144/ молод 23 лет, а ко всякому доброму делу склонен, только те колаи, которые правители, гораздо горды и упрямы. И после того отъехали.

Мая в 27 день приехал асканьяма один без езуита и заргучея и без подьячих, и бил челом посланнику, чтоб и своих подьячих выслал, и остался только один да мунгальского языка толмач. И как вышли все, стал кленутца своим богом и женою и детьми, что он любви ради, что с посланником имеет и дружбу, говорит от себя для того, чтоб ево асканьямина служба и труды не потерялись, буде возможно ему делать з ближними людьми, чтоб богдыхан велел тебя взять не в приказ, а взял бы в город к себе в ханские полаты, где обычай большую думу сбирати, да и хан во особом высоком месте сидит и слышит, а ево [387] нихто не видит, и там будут вся дума и ближние люди и будут тебя принимать с честию. /л. 144 об./

И посланник говорил: хан будет ли тогда на своем месте или нет, а гораздо бы добро было, чтоб хотя в дальнем расстоянии хан был, только в том же б месте, и так бы его царского величества, хотя не во всем, однако ж де честь хранена была; а что он говорит, что желает дружбу заводить меж обоими великими государи, и бог ему в том помощник будет, так же и от обоих великих государей вечная честь.

И асканьяма говорил, что хану там быть отнюдь невозможно и спороваться о том не о чем, да и такой образец, что он вымыслил, никогда ни которому послу не учинилось, и для того он не взял с собою езуита и заргучея, чтоб то дело было тайно, да еще про то и сам не знает, зделаетца или нет.

И посланник видел, что он лукавством поступает. И в то время был болен, и говорил ему, чтоб он пришол на другой день и он будет помышлять и с ним переговорить. А что он говорил, все ему приказано было от хана говорить. И отъехал. /л. 145/

А во все тех днях были жары великие и служилые люди от того и от худые воды половино были больны. А ворота были все заперты и смотритъ за ворота никово не пускали. А съестное продавали караульщики тройною ценою, а караульщики были холопи боярские.

Мая в 28 день присылал асканьяма подьячего и спрашивал посланника про здравье и говорил, чтоб не покручинился для того, что асканьяма сам не приехал, потому что и сам болен и для того и в приказ не выезжал, а на другой день конечно будет.

Мая в 30 день приехал асканьяма один же и говорил, что:

Он не приехал вскоре для того, что был болен, да и дожди были великие, и чтоб о том не пенял на него, а бог ведает о том, что не токмо он да и бугдыханово величество склонен ко всякой дружбе, чтоб с царским величеством учинил, и принимает посольство /л. 145 об./ с любовью, потому что зело доброхотный государь, только есть некоторые из бояр, которые крепко противо стоят, чтоб отнюдь не нарушили старой обычай и вменяют в бесчестие государству буде поступятся, и те люди не так злодейством делают, как для того, что иных государств обычая не знают, также и про царское величество чают, что обычной государь, а не так как славный есть. И для того он, желая меж обоих великих государей дружбу учинить и чтоб не потерялась и служба обоих, для того он не доложил в думу, о чем он, посланник, прежде сего про торг и про иные дела говорил, потому — буде он доложит, и те, которые стоят упрямо, учнут говорить, что он мочно только для торгу приехал и иные противные речи. А он, посланника пред ханом и пред думою хвалил, что человек искусной да и они в тех днях замешкались и искали во многих книгах обрасца и не сыскали и от далай-лама, которой у них вместо бога почтен, а и ево лист в приказ емлют ж. А он, асканьяма, вымыслил то дело, /л. 146/ которое никоторому послу не учинилось, как и прежде сего ему говорил, а не знает, будут ли те упрямые принимати так или нет, что в том месте в царской полате, где собирается большое сиденье, и там вверху полата высокая ханская, где хан сидит, а против места ханского будет делано место особное, покрыто жолтым, и тут будут все бояре собраны, а при том месте будут стоять те два ближние люди. И там ты придешь с своими людьми и грамоту царского величества сам на то место положишь, и потом те два ближние возьмут и принесут к хану, потому что и хан неподалеку от того места. И буде те два колаи станут спрашивать про здравье твое, и ты отповедь учинишь, а буде не спрашивают, тотчас поедем назад на [388] подворье, а об-ыных делех они ничего спрашивать не станут, потому что все дела обоих государей богдыханово величество ему, асканьяме, знать и говорить и совершить указал. /л. 146 об./

И посланник ему говорил, что гораздо он делает, что желает меж обоих великих государей дружбу и любовь, только б о том радел, чтоб и сам хан в том сиденье был, и тогда бы совершенною дружбу паказал к царскому величеству, а буде, как ты говоришь, что хан неподалеку сидит, только чтоб он, посланник, видел, как те два ближние возьмут его царского величества грамоту с того места и поднесут хану, и то бы в честь вменял бы (У Арсеньева прочтено: ему (Ю. В. Арсеньев, Статейный список посольства Н. Спафария в Китай, СПб., 1906, стр. 84 — далее в этом документе указаны только автор и стр.).) царское величество.

И асканьяма говорил, что он так хану докладывать не смеет, да и то, что он вымыслил, насилу зделается. И божился о том еще с клятвою, и говорил, что завтра посылай подьячего к воротам х караульщиком, чтоб призвали меня и езуита, и тогда о всём поговорим и как мочно зделать и докладывать.

И посланник спрашивал: есть ли у бугдыханова величества брат большой или меньшой?

И он говорил, что есть большой и меньшой 57.

Также спрашивал: /л. 147/ как он чает, будет ли от бугдыханова величества к царскому величеству посольство или нет?

И он говорил, что о том, опричь хана, никто не ведает, мочно после отдания грамоты и иных дел услышится.

А что он, асканьяма, говорит, что бутто вымыслил от себя, и то все ложь, потому что приказано было ему говорить от бугдыхана.

А в его великого государя наказе в розных статьях написано, чтоб ему, Николаю, хановым ближним людем потому ж говорить со многим упорством, чтоб ему конечно великого государя грамоту и его государевы поминки отдать перед самим ханом, и буде по многим спором ближние люди в том ему откажут впрямь, тогда ему дати им и все три государские грамоты, в которых написан он посланником; также и поминки им ж отдать, только поклона и посольства пред хановыми ближними людьми не править. /л. 147 об./ И для того на другой день, как приехали к нему, посланнику, асканьяма с езуитом и видел от речей их, что впрямь откажут, тогда в розговоре поступился им, как ниже сего написано.

Мая в 31 день приехал асканьяма с езуитом и з заргучеем, и говорил езуит, что асканьяма звал ево к себе на двор и говорил ему, что он рад, чтоб дело то учинилось, как ты, царского величества посланник, желаешь, только невозможно не коими мерами, потому что ближние люди все стоят противо, которые, каков государь, его царского величества, не знают, да и он, езуит, от себя многих ближних людей спрашивал, мочно ли тому делу быть, и они отказали, что отнюдь не будет, да и то чюдо, что ныне хотят делать, потому что люд гордой, и чрезвычайной обычай тот, что они хотят делать, которое ни одному послу никогда не было, для того мы ныне к тебе приехали, чтоб поговорили и сыскали путь, как бы обоих великих государей дело /л. 148/ делалось, чтоб и впредь было прочно и дружба и любовь завелася для того, что они люди гордые и упрямые.

И посланник им говорил, что он от страны царского величества в первых предложил, чтоб сам хан взял его царского величества грамоту, как ведется, и вы в том не пооднижды впрямь отказали и говорили, что не верите для того, чтоб не было в его великого государя грамоте [389] за печатью гроз, и список просили, и список дал, однакож де не верили ж; и потом вам другую статью предложил, что хотя и сам хан не примет, чтоб он ближним людей царского величества грамоту при себе б велел принять, да и в том отказали и говорили, что тем безчеститца бугдаханово имя, и так видится, что бугдыханово величество больши почитает обычай свой, нежели дружбу царского величества; и для того ныне еще вам объявляю последнюю статью, потому что слышал, что у бугдыханова величества в полате ево многие честные места, /л. 148 об./ в которых собирается дума ваша, и там неподалеку место ханово есть ж, и буде сам хан изволит объявитись, то и наипаче взаим будет от царского величества, а буде не изволит явно хотя бы за навесом или за решоткою, только чтоб признаки были, чтоб знал я, что и богдыханово величество тут неподалеку. А у меня его великого государя три грамоты есть на трех розных языках для выразумения вам, и я приду с одною великого государя грамотою, которая вам ис трех люба будет, и ту грамоту подам не колаем, но брату бугдыханову большему или меньшому без всякого посольского правления и поклона, а в том бы месте были колаи и все ближние люди. А брат ханов, которой час у меня грамоту примет, чтоб тот же час, где хановы признаки будут, понес при мне, а иное ничего говорить не буду, также и поминки царского величества, чтоб тут же явно з грамотою подать; а те 2 царского величества грамоты достальные после того, как взят буду пред бугды/л. 149/ханово величество, и в то время ему поднесу. И так и их предложение и мое хотя не во всем учинитца.

И они говорили, что могут они и о том докладывать, только лутчи б было, чтоб все три грамоты вместе понес, а в то де время, как будешь пред ханом, отнюдь не будут принимать, и о том опять будет спор, потому что то ж де дело, хотя наперед отдашь, хотя после, а хан отнюдь при себе не примет, а что принимать хановым братьям, и про то не для чего докладывать, потому что у них честнее колай 58 нежели они, для того, что колай владеет всем царством, а братья хановы живут себе особно.

И посланник говорил: ведает он и сам, что колай владеет, однако ж де хановы братья и сыновья есть кровь ханская, также и наследники ханства они ж, а не колай, и понеже и царское величество искони век от прадедов кровь царская, подобает его царского величества /л. 149 об./ грамоту принять крови царские ж, и о том бы доложили, потому что предложение то правдивое есть, также чтоб они дали на письме, когда будут их к царскому величеству послы, чтоб и они также без спору учинили, и опричь того дали б же на письме то, что он асканьяма, преже говорил, буде впредь от царского величества послы будут, и тогда бугдыхан велит перед себя з грамотою взяти и чтоб бугдыхан писал в грамоте своей к царскому величеству, что посланник ваш крепко стоял многое время, чтоб грамоту вашу царского величества при себе принел, а понеже обычай наш старой возбраняет, чтоб про нынешнее и не подивил, а впредь, как будет дружба с прибавкою, тогда мочно и при себе принимать, и то будет мне пред царским величеством очистка.

И асканьяма говорил, что о том, как послы их будут к царскому величеству, потому ж учинить мочно и на письме дать, а что ты стоял крепко, и то мочно бугдыхану писать: /л. 150/ а что о том писати или дать на письме, как будет посол в другой ряд принят пред ханом, и то помышляти невозможно, только он про все, что я ему говорил, про все доложит и о том, что укажет. А от себя он спрашивает, как ближние люди дадут отповедь про все по твоей воли и будут спрашивать ево одноконечно — спрашивал ли ты посланника после отдания грамоты, [390] как будет он взят на поклон пред хана, будет ли поклонитись по нашему обычаю хану или нет?

И посланник ему говорил, что надобно прежде одно дело зделать и одну статью говорить и скончать, и после того иную начать; как совершитца отдания грамот, тогда не только про поклон, но есть и иные многие дела от страны царского величества указаны, и в то время обо всем учнем говорить, а буде возмете пред хана з грамотою, тогда и ныне про поклон готов говорить.

И он, асканьяма, говорил: буде ближние люди узнают /л. 150 об./ что ты не хочешь поклонитись хану по нашему обычаю, тогда и ныне не возмут тебя в город царского величества з грамотою и станут тебе отказывать во всем, потому что у нас в том поклоне честь ханская содержится. Также и езуит те ж речи от себя говорил.

И посланник им говорил, что никогда не слыхано в государских великих делех, покамест одно не скончится, другое начати, а как он увидит прежде какую честь зделают царского величества грамоте, и то дело скончится, тогда будем говорить про поклон и про иные дела, которые впредь будут. И о том споровались междо собою многое время накрепко и просили отповеди прилежно, а не дал им, и говорил, бутто вы хочете понудить нас силою во всем по вашему обычаю, и не токмо иное, но и ворота заперты столько дней, что не дадите и купить, что надобно больным, да и отповедью продолжаете от дни до дня для того, чтоб нам скучилось. /л. 151/

И асканьяма говорил, что о том чтоб ворота отворить, и доложить о том не смеет, потому что от хана есть о том гораздо жестокой указ — покамест не дашь его царского величества грамоту, чтоб ворота заперты были замком, и еще жди указ, а отповедь будет про все вскоре. И отъехал.

Июня в 1 день был вихор великой с шумом и з громом великим, бутто пожар, и где ходил, многие лавки разломал и все иное, что было встрече, и на воздух носило. И учинился от земли до неба бутто столб, и шел мимо городовую стену, близ двора, где поставлен был посланник, и так ушел далеко, покамест невидим стал. А китайцы сказали, что такие вихры не токмо на суше часто бывают, да и на море, и от того многие карабли погибают. А пожару, покамест жили в Пежине, не видали, потому что все дворы их крыты вверху черепом мурамленым. /л. 151 об./

Июня в 2 день приехал асканьяма с езуитом и з заргучеем и говорили, что они докладывали ближним людей про все, что говорили прежде сего, как ты, царского величества посланник, предложил, чтоб на том месте, где царского величества грамоту отдашь, хотя б только признаки были, что там хан, и чтоб видел как к нему понесут царского величества грамоту, также и про то, что одну грамоту ныне дать, а те две впредь, как будешь на поклоне, и о том о всем отказали, а говорили, чтоб все три грамоты вместе отдал для лутчего выразумения, также и про то, чтоб принять братьям хановым, отнюдь нельзя, потому что они не мешаются в делех государских, а будут принимать колай, а что бугдыхану писать к царскому величеству о чем ты предложил, и то невозможно, потому что у нас иным обычаем пишут, также приказали спрашивать тебя опять про поклон: как учнешь поклонитись вперед, как взят будешь пред хана, а про поминки говорили, чтоб прежде /л. 152/ грамоты дал, как у нас обычай, и что мешать поминки з грамотою, и приказали им, чтоб он, посланник, дал им отповедь подлинную про все те дела.

И посланник им говорил, что про то, что бугдыханово величество [391] не изволит к царскому величеству дружбу свою показать, хотя в признаках принимать его царского величества грамоту, и о том полагаюсь на его ханову волю; также и грамоты, что все три просят для выразумения, и то мочно им дати, да и про колаев говорят; что они честнее нежели братья хановы, и о том воля бугдыханова; а что про поклон та ж отповедь, что прежде сего, потому покамест не увидит какую честь учинят его великого государя грамоте и отповеди о том не будет ж, а про поминки — отнюдь наперед не дам, только вместе с его великого государя грамотою, как ведется, и то честь будет обоим великим государем, а что взять наперед поминки, слышали мы, что и дорогою и здесь наш народ именует дань, а мы тем людем, /л. 152 об./ что говорят поругаемся, потому что наш великий государь ото многих государства дань берет, а сам никому не дает.

И они говорили, что про те дела меж себя согласились, только б про поклон дал отповедь, потому что заказали ему накрепко, а что про поминки будет докладывать, когда и как вести, а что народ говорит, что дань, и то незнающие говорят и не надобно на то смотрить.

И посланник говорил, что про поклон и говорить впредь не хочет, также и по поминки, буде не возьмут вместе с его царского величества грамотою, и грамоты не даст.

И о том споровались многое время и опять отъехали.

Июня в 4 день приехал асканьяма с езуитом и с заргучеем и говорил, что бугдыханово величество, почитая царское величество паче /л. 153/ [иных] посольств, которые прежде сего [бывали], и для того велел говорить... (Одно слово утрачено.) место, и на том месте будут ... (Одно слово утрачено.) де и ближние люди, а завтра в первом часу пошлют кони и поставят все великого государя поминки на небольших столех, и те столы понесут перед тобою твои люди или наши, как ты хочешь, и после того понесут все три государские грамоты по вашему обычаю, как у вас ведется, и как придешь в город, и там место уготовлено будет против ханова места, и на том месте положишь государские грамоты, да поминки блиско тут же будут, а при том месте будет стоять и принимать первой колай, которой есть правитель всему Китайскому государству, да и сверх того и племянник ханов, а как отдашь царского величества грамоты и поминки, и тогда ничего не говоря опять поедешь на подворье; только де у них обычай, что пред хановою полатою есть столб каменной и на том столбе написано имя ханова, и как придет против того столба брат ханов или боярин, должен /л. 153 об./ с коня слесть и пешь итить [для] того, что у них исстари так [повелось].

И посланник говорил, что он и... (Одно слово утрачено.) и понеже бугдыханово величество... что так почитает лутчи царского величества чрез колая, нежели чрез брата, и он то принимает, а про то, что с коня слесть против столба, буде у них истари так повелось, чтоб они только не учинили нарочно для ради ево, чтоб пешь шол, и то делати будет; а про поминки, что честнее на столах нести, нежели в руках, и то доброе дело, только б они в тот день прислали столы и кони под посланника и под дворян.

А езуит спрашивал асканьяму, мочно ли с человеком своим прислать к посланнику овощей новых?

И сказал асканьяма, что не смеет, потому что от хана заказ крепкой, чтоб на двор к посланнику никого не пускали, также и з двора спускать до указу не ведено ж... (Далее часть текста утрачена. В выписке из статейного списка Н. Г. Спафария, сделанной в 1685 г. в Посольском приказе (ср. ф. Сношения России с Китаем, оп. 1, кн. 7, лл. 89 об.—92 об.), сохранилось следующее ее изложение: [392]

Июня в 5 день посланник на ханове дворе великого государя з грамоты был, а грамоты везли подъячие, а поминки несли на столах хановы люди. И приехав к ханову двору слез у столба, на котором написано ханово имя и шли до двора и на двор пеши во многие разные врата и пришли в полату и тут поставлено место четвероугольное под желтым цветом, которого иной нихто у себя иметь цвета не смеет, а по левую сторону стояли ближние люди. И посланник, взяв у подъячих царского величества грамоты, и стал с ними, и у него взял правитель и положил на четвероугольном месте и поминки по иным местам. И Николай ничего не говоря // также и ему ближние люди пошел назад и от столба поехал на подворье.

И того ж числа приезжали к Николаю от хана и спрашивали про кречетов, как их ловят, потому что у них кречеты есть же; да ево ж спрашивали про рыбей зуб, какого зверя. И он им сказал.

Да ему ж де, Николаю, сказывал езуит переводчик, что хан царского величества грамоты тотчас к себе взял и перевод с них слушал и говорил, что отцу его и к иным от белого царя таких грамот не бывало и надобно их в казне беречь, как некакое самое доброе дело.

Июня в 8 день спрошали: есть ли словесной приказ и будет есть, и он бы дал на латинском письме.

И Николая Спофариюс, выписав из наказу наперед, дал на письме в 12 статей, ис которых выписано:

1. Чтоб прежние листы китайские перевели.

2. На котором языке впредь писати и ссылатись.

3. Чтоб на обе стороны писать великого государя, его царского величества, и ханова величества имянованья и титлы по образцовым письмам.

4. Чтоб послал хан с ним своего сына.

5. Чтоб торговым людям на обе стороны повольно ездить.

6. Буде руской полон есть, чтоб был уволен.

7. Чтоб по вся годы ис Китай на руской товар, которой им годен, серебра по 40 фунтов в Московское государство отпускать.

8. Буде каменье есть драгое, потому ж отпущать на товар, которой им годен.

9. Чтоб мостовые мастеры даны были.

10. Которые товары посланы, и чтоб на них, что годно, купить поволено было, а пошлины б взяли.

11. Чтоб объявлен был путь, которой бы ближе и податнее, а лутче б морем и реками, и ево 6, тем путем отпустили.

12. Чтоб те статьи приняты были з дружбою и любовию, понеже царское величество с его хановым величеством всегда желает быть в дружбе и любви постоянно.

 

При публикации статейного списка в книге Бэддли приведенная часть выписки включена в его текст.) /л. 154/

Июня в 13 день пришол к посланнику заргучей за час до света и говорил посланнику, чтоб люди ево несли подарки. И посланник послал с людьми своими, также дворяне и подьячеи и дети боярские. А подарки носили в то место, где принели великого государя поминки. А как принесли в то место посланниковы и дворянские и иных подарки, и в то время выходил по подарки алихамба да ближней ханов человек и взял прежде всего посланниковы кони, а после коней взяли иные посланниковы подарки, также и дворянские и все, что носили. А людей велели дожидаться покамест пересмотрят все подарки, и буде которые подарки хану полюбятся, и те велит принять, а буде которые взять не похотят, и те отдадут назад, для того что от детей боярских были соболи и лисицы худые. И дожидались там до полдня. И после вышли и сказали, что бугдыхан из лисиц и из соболей хотел отдать назад, для того что были негодны, а велел принять для того, /л. 154 об./ что ехали из дальние страны и не хотел их бугдыханово величество опечалить.

И будучи там видели доклад, как у них обычай докладывают бугдыхану — и были у ближнего человека жолтые мешочки большие, а в мешках дощечки жолтые ж, и на тех досках писаны поминки порознь по одной статье, и смотря на те доски, взяли вверх к хану подарки по одной статье, и те доски в мешки запечатали и взяли к хану вверх в доклад. А про кони сказывали, что де на них ездили, и смотрили и хвалили. [393]

И будучи они там, прошол при них брат ханов большой, а пред ним вели коня в поводу, а кони у них небольшие. А брат ханов еще молод, лет в 30. А до тех ворот только он приезжает на коне, и потом идет пеш. А тот брат ево большой — начальник в ханской думе, только для ради чести, а что хочет тот колай, которой принел великого государя грамоты, то и делает. А божиим изволением /л. 155/ выбран на Китайское царство средний сын умершего хана Ксунхи, нынешней богдыхан именем Канхи. И у них тот обычай, что всякой хан после выбрания именуется бугдыхан. И первой китайской хан от их родословия отец ево стал. А есть у него и меньшой брат. И те братья ево живут в чести, а в земские дела ни в чем не мешаются. А ныне опять выбран в ханы нынешнего хана сын по смерти отца своего.

И после того из города людей наших отпустили и с ними приехал заргучей, которой ходил за подарками, и сказал посланнику, что дал бог все принели вверх в целости и удивились, что пришли из дальние страны, а так целы, и хотел де ханово величество из лисиц и из соболей дати назад для того, что не годны, однакож де для царского величества и для того, что приехали из дальние страны, не хотел печаловать их, велел принять все. Да он же, заргучей, сказал, что станут докладывать бугдыхану вскоре, когда изволит взять /л. 155 об./ пред себя, и как доложат, и тогда приедет известить он же, заргучей, потому что то дело у них в приказе, а не у асканьямы.

Июня в 14 день приехал к посланнику езуит алихахава и сказал, что де вчера спальник был у него от бугдыхана, которого присылает к нему бугдыхан часто, и объявил ему про поминки, что от посланника и от дворян и от иных были поминки, и бугдыхан ими тешился и приказал ему, езуиту, сказать, чтоб он у посланника спрашивал: есть ли иные какие реткие потехи или иное что, чтоб ему было годно.

И посланник говорил: рад бы служить бугдыханову величеству, а тогда не случилось иного ничего, чем ему челом ударить.

И он де, езуит, бугдыхану говорил, что посланник зело тужит для того, что не токмо ево одного не пускают, но и никово к нему не пускают ж, также /л. 156/ и ево, езуита, не пускают же, и держат де бутто в тюрьме, и понеже и у иных государей и у великого государя такого обычая нет, и о том зело печально кажетца ему, посланнику; и бугдыханово величество сказал, что де истари тот обычай, однакож де для того, что посланнику тошно, дает ему, езуиту, указ, как он похочет, и он бы ходил безо всякого задержанья и спасенья, для того что он в обоих великого государя делех и язык знает же, и для де того велели и отпускать. Езуит же сказал: чает он, что де завтра пред хана возмут для того, что месяца луна полна.

Того ж дни и часу, будучи езуит у посланника, приехал асканьяма, а с ним приехали ис приказу начальные люди, ис которого приказу докладывают про послов, чтоб итить пред хана, и сказал, что бугдыханово величество дал указ, чтоб завтра ехать за час до света к поклону, видеть ево бугдыхановы очи и поклонитесь /л. 156 об./ по их обычаю. А велел только взять тех людей, которые с Москвы приехали, для того, что желает ханово величество видеть, потому что московских людей прежде сего не видал, да и при нем де, бугдыханове величество, с Москвы людей не бывало ж.

И посланник говорил, что он бугдыханову величеству всякую честь, как ведется, готов учинить, только у великого государя и у всех, что есть на свете великих государей, обычай есть и поклоняютца всякой своему государю рядовым поклоном, однако ж де великий государь указал мне, ведая, что ваш обычай рознитца, чтоб поклонитись [394] бугдыханову величеству, как поклоняются и царскому величеству, для того чтоб не вменял бугдыханово величество в безчестие, и то дело и опричь того прикасается к вере, для того что у нас так поклоняются богу.

И они о том многое время спорились и говорили: буде ты /л. 157/ не будешь по нашему обычаю поклонитись, и пред хана невозможно тебя взять и дела все испортятца.

И посланник им говорил, что есть у него, посланника, книги галанские и португальские, и ведает, как они кланялись, только не надобно так почитать царского величества с теми равно, для того что весь свет знает, какой славной и великой государь и кроме того и сосед ближней и впредь надобен.

И они говорили, что сам увидишь, что как иная честь учинилась в принятии царского величества грамот, так и завтра иная честь будет для того, что тебя завтра возьмут на иной степень выше тех послов близ бугдыханова величества, и то де у них великая честь и той чести подлинно больши у них не надобно быть.

И посланник говорил, что завтра увидит какая честь будет, потому что у него, посланника, написано в книге, на которой были /л. 157 об./ степени галанцы и португальцы, и буде, как они говорят, что учинитца большая честь, и он будет по их обычаю поклонитца.

И они говорили, что завтра сам увидишь, какая честь учинитца. Также и посланник им говорил, что царское величество указал говорить накрепко, как буду пред бугдыхановым величеством, чтоб спрашивал про здравье царского величества сам бугдыхан, как обычай у всех государей — после взятия государские грамоты спрашивают про здравье, а здесь бугдыхан, хотя не изволил при себе принять великого государя грамоты, а ныне мочно про здравье великого государя спрашивать, а грамоты бугдыхан не принял, также и ныне буде не спросит про здравье царского величества, и тем бугдыханово величество к царскому величеству оказывается нелюбовью.

И асканьяма выслал всех вон и остался только он и езуит и говорил с клятвою, что он верит, что приказано от великого государя говорить, /л. 158/ только ведает он, что обычая нашего не знаете, и он как себя хранит, также того царского величества дело, и чтоб не учинилась от чего какая смута, а он бугдыхану докладывать может, только сказывает тайно по дружбе, что ныне хан сам владеет не под правители, как прежде сего было, а как станет докладывать, учнет бугдыхан помышлять, бутто мы ево хочем научить, потому что у него столько разуму нет, как делать; и он видит, что бугдыханово величество к царскому величеству к дружбе и любви зело склонен, и мочно бугдыхан сам станет спрашивать нетокмо про здравье, а и про иные дела, и ха-ново де сердце в руце божий, ни он сам и ни хто иной не ведает, и буде ли бугдыхан про здравье спрашивать или нет, того не знает же; только он то дело станет вменять себе в худо, и только где он склонен к дружбе, смутитись будет, и лутчи ботом положитись на волю бугдыханову, потому хотя и завтра не будет бугдыхан /л. 158 об./ спрашивать про здравье великого государя, однакож де он чает, что после того возьмет ж тебя в т[ае] с небольшими людьми в сад или в-ыную полату, и нихто из бояр в то время не будет, только ты да езуит алихахава, и не токмо про здравье станет спрашивать, но и про иные дела многие, потому что государь зело доброхотный и желает ведать про всякие дела, и лутчи будет положитись на его бугдыханову волю, как его бог по сердцу положит, нежели показатись бутто ево к тому понудишь.

И посланник ему говорил, что и тогда добро будет про его царского величества здравие спрашивать, а лутчи б было завтра для того, [395] что ево бугдыхановы очи впервые вижу, и только бы про здравие спросил, а про иные дела воля ево бугдыханова.

И асканьяма говорил, что о том будет думать с колаем и как лутчи будет, так станут и делать, только станут остерегати того /л. 159/... то ничего не вредили склонность в любви бугдыханова величества к царскому величеству.

И езуит тож де сказал, что здешние люди не ведают обычая иных государств, потому что от начала их не бывали от них послы в-ыных государствах, и для того, что им говоришь, чается им, что все к безчестию их понуждаешь, и асканьяма, что говорит, и то он правду говорит, буде он о том доложит, и никакова добра не будет, только он чает, что к нему будет спальник бугдыханов, которой и вчера указ ему дал, чтоб ему к посланнику вольно было ходить, и так ему, бутто от себя, станет говорить, что был у меня с асканьямою и слышал те речи, а тот спальник самой ближней и бугдыхан жалует ево гораздо, и так де лутчи будет, нежели докладывать асканьяме, потому что они люди подзрительные во всяких делах, а он завтра будет вверху у бугдыхана с асканьямою, как он послан будет для того, буде что станет спрашивать бугдыханово величество, чтоб был /л. 159 об./ ближе, а с ними будет алихамба для того, что у асканьямы нога болит, и сего числа пришлют к тебе 15 коней, так... посланник докладывал, что у великого государя нашего, у его царского величества, и у иных государей християнских обычай есть, когда очи их видят и поклон правят без шапок.

И асканьяма посмеявся говорил: видишь ли де как ваш обычай от нашего обычая рознитца и то дело у вас в честь почитают, а у них в великое безчестие вменяют, что без шапок править поклон, и храни де божие, чтоб они пустили бугдыханова величества очи видеть и правити поклон без шапок, то б де великое безчестие было и позор бугдыхану, и буде тебе царского величества посланнику хочется, чтоб царского величества дела исполнились добром, и ты делай как у нас обычай настоит, и их де, как будут послы, станут потому ж учинить... /л. 160/ или собольми, и посланник говорил, что и ему, езуиту, будет от царского величества жалованья, только чтоб он радел в делех царского величества к чести и к повышенью.

И в тот день привели на двор пред вечером 15 коней без узд и без седел и отпустили на дворе, чтоб на другой день было на чем ехать.

А езуит колаю те поминки принес, и в начале не хотел принять и после того говорил, что асканьяма и нихто иной не знает, кроме ево. И так принел, и обещал его великого государя делу во всем радеть. И послал он, колай, памятцу латинскую и образец медной, чтоб делали ему на Москве 2 колеса железные часовые, потому что у него есть часы великие, а в Китаех таких колес делать не умеют, и те часы даровали ево галанцы, и испортились. И бил челом посланнику гораздо, чтоб чрез посланника царского величества или чрез торговых людей послал, и он впредь будет во всех делех царского величества радеть, и буде с Москвы прикажет царское величество /л. 160 об./ какое надобное дело, и он рад служить.

А спальнику тому послал же с езуитом 10 соболей в костках. Июня в 15 день приехал к посланнику заргучей за час до света и взял в город, и едучи в город, везде ехали, в город же на конех и на носилках с хванарями бумажными, а стенки у хванарей железные, да на тех же хванарех подпись по-никански их чин, какова хто чину. И как приехали пред столб, где стоят кони и носилки, слезли с коней против прежнего у того ж места против столба, где имя ханово написано, и опять шли тем же местом, как ходили великого государя з [396] грамоты, и прошли трои ворота и три стены. И не доходя, где положили великого государя грамоты на столе, одержали и велели сесть. А как вели до того места, вели иными воротами по левую сторону не сквозь прежние ворота. И велели сесть на земли. /л. 161/ И на левой же стороне на землю сел на ковре своем. И велели дожидаться покамест указ будет, для того что еще рано и все не собрались. А ковер и подушку послал посланник свой, потому что у них обычай за всяким человеком носят люди войлоки и те войлоки, что у нас снималники, постилают и сидят. И сидели там с полчаса. И на зоре пред солнечным всходом пришли и говорили, что итить время. А в той площади, где великого государя грамоты положили и сидели, и тут устроена была у них стойка и стояли 7 слонов, и 3 слона стояли на левой стороне, а 4 на правой. А на тех, которые стояли на правой стороне, зделаны на них чердаки только на трех, и те чердаки круглые позолоченые. А в тех чердаках седятца человека по 4 и по 6-ти и на боях бьютца ж. А слоны самые великие. А слонов было еще на подворье больше 50, и видели наши люди и сказывали, что самые великие и свирепые. А на тех, которые были на левой стороне, на двух места круглые позолоченые, а сидеть в них нельзе для того, что только зделано /л. 161 об./ для красы, а 2 стояли порозжие, а люди сидели на них на шеях. А люди около их ходят в красных платьях, пестрых, а на головах перья желтые высокие. И на обеих сторонах стояли 4 колесницы, бутто кореты круглые, бугдыхановы позолоченые великие. И те кореты, когда хан сидит, носят по 60 человек, а иногда слонов впрегают. А на слонах узды великие широкие позолочены с каменьем, и не знаем сребро позолочено или медь. Да в те ж кореты впрегают по 6 коней белые, а шлей и конаты около корет жолтые. Да на той же площади, не доходя до слонов, стояло бубнов на обеих сторонах с. 30, и те бубны подобием бутто литавры, и конец нижней вострой, а вверху широко и кругло, а покрыты жолтым ж, да тут же было немного и знамен жолтых ж. А слоны стояли от ворот сажен с 16 и больши. А шли мимо слонов. А вели сквозь четвертые ворота, боковые с левые стороны, которые зделаны кривы. А как те ворота прошли, тотчас за нами затворили. /л. 162/ А китайские мандарыни шли в ворота с правые стороны. А средние ворота затворены по вся дни, только отворяютца, как хан куды поедет. А против тех всех ворот средних выслано каменьем мраморным белым, а над теми воротами построена полата великая. А по сторонам той полаты зделаны 2 полаты меньши той. А меж той большой и меньших висят на одной стороне колокол обойма в 3, а край вырезаны, также и вверху вырезано ж, а бьют молотом деревянным, а на другой стороне бубен великой. А на тех полатах зделаны маковицы позлаченые, и полаты гораздо высоки, а полаты кирпичные красные. А кровли учинены на столбах деревянных великих и выкрашены красками и росцвечены золотом, также и решотки выписаны красками и золотом. И от первых ворот до того места 300 сажен. А полаты крыты черепом жолтым. И прошед те ворота, пришли на небольшую площадь, а среди той площади переходили реку по мосту. А на той реке против тех ворот 3 моста /л. 162 об./ каменные мраморные, а забралы на мостах каменные мраморные ж вырезаные белые, а мосты деланы затейчиво связьми железными. А 2 моста зделаны еще по сторонам таким же подобием. А у реки береги выкладены до самые земли каменьем белым диким. А не доходя той реки, учинен столб каменной мраморной вышиною в пол 2 сажени, и на том столбу зделаны часы солнечные из мраморного ж каменю, а делал те часы езуит Адам Шал, которой уже преставился. А от той реки пришли опять к воротам. А круг площади по сторонам стоят по 2 полаты [397] меньши тех, которые стоят на воротах, а дело все одним подобием. А по обеим сторонам везде видится сады и древеса великие, также к тем садам есть на обех странах ворота. И как прошли от реки великую полату, и в том месте стоят на караулех с сайдаками, и висит на стороне по 8 луков, и копья есть ж. И как прошли тое полату, объявились пятые ж ворота, /л. 163/ только зделаны выше прежних ворот. И здесь опять пришли в ворота с левой стороны. А как прошли ворота, пришли на площадь, и та площадь словет площадь престола ханского, потому что на край площади зделана полата великая, и в той полате престол ханской, и сидит в той полате хан, как ему поклоняютца. И как пришли на ту площадь, и солнце уже взошло. И только вышли из ворот и видели, что на той площади сидят мандарыни, а сидят всякой по чину своем, и тем на конце всех их недалеко от ворот на левой стороне зделано место. И велели сесть по чину на землю по их обычаю после их всех, потому что служилых людей не пустили, а пустили только до четвертых ворот, где великого государя грамоты принели, а выбрали только 20 человек без посланника дворян, да подьячих, да попа и детей боярских и посольских немногих людей. И там велели сидеть, покамест время будет к поклону итить. А около той площади было 6 полат, одна на тех воротах, где мы прошли, а четыре по обеим странам, по 2 на стороне, а шестая полата, где ханово место. /л. 163 об./ И по обеим сторонам к той полате переходы и на переходах решотки позлачены. А к той полате зделаны лесницы мраморные многие, а ступени такие ж мраморные, и около лесницы забралы мраморные ж. А те лесницы деланы великим художеством, что издали смотрит зело красиво. А среди той площади от ханских ворот, как идет от той полаты к хануву месту, есть дорога, выслана белым каменем мраморным, и по той дороге, кроме хана, ни хто не ходит. А по обоим странам той дороги положены рядом каменья синие вырезаные, вышиною пяди по 2, а шириною по пол 2 пяди, а кладены в 3 ряда, а положены один от одного по полусажени. И идут те каменья до самые лесницы бугдыхановы к той полате, где ханово место. Да по обоим странам той дороги стояли люди с платьем таким же, как и у слонов, а держали в руках знамена, и на обоих странах розными цветы по 48 знамен тафтеные. А на тех знаменах писано золотом китайским письмом, а на верху у знамен учинены копья, а ниже /л. 164/ копья вместо шолку волосы лошадиные крашеные. Да опричь тех знамен держали вырезаны из дерева, по 25 на стороне, и всего на обеих сторонах было вырезаных 50. И те знамена не воинские, а наряд к посольскому приезду. А за ними стояли по обеим странам по 5 коней белых с седлами жолтыми. А за коньми стояли подле лесницы в желтых платьях человек с 30. А за ними по край лесницы по обе стороны стояли солнечники жолтые. А за теми стояли по обе ж стороны человек по 20 до полатного крыльца, не доходя до дверей, а платья на них камка вишневая, а прошиваны золотом. И у них было оружие только сулемы великие позолоченые з двемяручием, а у иных были сайдаки великие позолоченые с сулемами маленькими, а иные держали копья великие, и на иих вместо знамя были хвосты барсовые великие.

И ожидая там, пришел к посланнику езуит алихахава и говорил, что послали ево /л. 164 об./ сверху, чтоб он был с посланником и научил бы, как поклонитись, и до тех мест велели ему быть, покамест скончитца, а хану поклоняютца на всякой месяц по трижды в новое, как народитца, да в 15 день, и по 5 в третей в 25 день. И приходили иные ближние люди и смотрили на посланнике платья, также и на всех, которые тут были, смотрили ж. [398]

И будучи там сказали, чтоб встали, а не сказали для чего. И посланник спрашивал у заргучея: для чего встать? И он говорил, что идет брат бугдыханов большей. Да и все мандарыни встали ж. И посланник тотчас после того сел, также велел людем своим сесть (У Арсеньева прочтено: быть (стр. 97).), и говорил заргучею, что он царского величества посланник не послан к брату, а послан к самому бугдыхану и должен бугдыханово величество почитать, а не брата ево. И сидели там с полчаса, и после того услышали звон колокольной того, которой писан назади, и в бубен. И сказал езуит, что уже хан в полату пришол. И мандарыни все встали, также велели встать и посланнику. И после того /л. 165/ встала и музыка играть в той полате, где хан сидит, и в той, которую прошли. И после того на крыльце стал человек тотчас кричать зычно по-китайски незнаемо что. И после того учали хлопать плетьми трижды по трижды. И посланник у езуита спрашивал: для чего так плетьми хлопают? И он сказал, что де изстари у них, татаров, тот обычай, и нихто не знает для чего они так хлопают.

Да после того ж музыка почала играть крепко, а иаграет с турского переводу потихоньку, и бубны также бьют. И опять почал тот же человек кричать зычно, а стоит на леснице. А говорил: востаните! И тогда с обоих стран встали и вышли с 50 мандарыны ис тех, которые сидели выше нас, также и з другой стороны. И прошли те вышеписанные синие камешки с 4 и стали меж тех камешков среди площади против места ханова и полат. И как стали /л. 165 об./ там, опять тот же человек кричал: приклоните колени! И они стали на колени все вдруг. И опять кричал: поклоните главы свои до земли! И поклонились потихоньку до земли, подпираясь обеими руками на землю, и опять потихоньку подымали главы з земли, бутто у нас женской пол кланяется. И опять кричал: поклонитесь! И опять поклонились. И в третей опять кричал, и поклонились. И опять кричал: востаните! И они встали и стояли немного на ногах. И опять кричал по-прежнему, а также на колени пали и трижды поклонились. И то учинили на трех статьях, трижды пали на колени и девятью поклонились головами до земли, и те 9 поклонов держали с четверть часа. А нам то учинили вместо образца, чтоб видели, как поклоняютца, чтоб и мы потому ж поклонились.

И посланник спрашивал у езуита, какие они люди? И он сказал, что де нынешней хан пожаловал их в мандарыни. И подождав немного, пришли 2 мандарыни и говорили /л. 166/ езуиту, что с посланником пора итить к поклону. И так они двое наперед шли, а за ними шел посланник с езуитом, а за посланником шли дворяне и прочие люди. И стояли в четырех редах. И как пришли на то место, где прежние мандарыни поклонились, стали, а те 2 и езуит стояли от нас отдале. И опять почали плетьми хлопать трижды по трижды, и музыка также играть и в колокол и в бубен бить, и тот человек учал кричать, чтоб и мы поклонились. И посланник стал кланятца скоро и не до земли, а те 2 стали езуиту говорить, чтоб езуит сказал посланнику, чтоб поклонялся до земли и не скоро, как прежние их мандарыни поклонились. И посланник говорил, что те холопи бугдыхановы и умеют поклонитесь, а мы бугдыхану не холопи и кланеемся, как знаем. А тот человек, которой кричал и видел, что посланник скоро кланяетца, и он стал також де спешно кричать. И так и посланник с своими людьми на три статьи по/л. 166 об./клонился, только не очень до земли и скоро. И после того поклону опять взяли те два и езуит посланника и людей ево и привели на то ж место, где сидели, а от того места где кланялись хану [399] до ево места было сажен с сорок. И от того места не видит ни хана ни места ево, потому что полата высокая, а место где кланяютца низкое, только видитца, что дверь отворена в полату, а место ево зделано среди полаты, и для того и не видитца.

И как посланник возвратился от поклону, пришол один ближней человек сверху, и взяли одного посланника и езуита, и велели взять толмачю подушку. И тот ближней человек велел посланнику итить скоро для того, что у них обычай таков, как хан зовет, и они идут к хану скоро бегом. И посланник говорил, что ему бежать не за обычай, и шол к хану потихоньку. И как пришли к полатам, и там лесница мраморная боковая и ступени мраморные ж, и вышел вверх ступеней з 20. /л. 167/ И от край той лесницы начинаетца крыльцо полатное величиною больши Красного крыльца, а выслано все мрамором. И взяли посланника от край лесницы, и шол сажен с 8, и пришол против ханского места вон ис полаты при дверей, и там сел (У Арсеньева прочтено: был (стр. 98).) алихамба боярин Посольского приказу, тот, которой был прежде сего у посланника, и при нем сидел и иной честной человек, и при них учинили и посланнику место. И как посланник пришол к месту, велел ели поклонитца до земли сднижды и велели толмачю класть подушку суконную, и сел, поджав ноги турским обычаем. И посланник однижды поклонился и сел на подушку. И от того места, где посадили посланника, до места ханского и до хана было сажен с 8 и мочно было хана гораздо видеть. А платья было на посланнике — шуба соболья под золотою объярью. И сидел посланник пред ханом не прямо, только боковым обычаем, потому что та полата к леснице вся отворена.

А стоит полата на столбах деревянных великая, а меж тех столбов учинены завесы /л. 167 об./ по турскому обычаю, и те завесы, как бывает хан, отпускают, а как хана нет, и те завесы подымают, и тогда поднето было все и в полате видно было гораздо. А ханское место вышиною от земли с сажень, а делано место из дерева и позолочено осмероугольное, и вверху покрыто покровом золоченым. А место самое великое и широкое, а всход на место тремя лесницами, и те лесницы позолоченые. А хан сидел среди места, человек молод и на лицо щедроват, а сказывают подлинно, что ему 23 года. А в полате по обеим странам сидели братья ево и племянники от места и до самых дверей на земле, а сели на войлоках белых, а войлоки самые белые и тонкие.

И как посланник пришол, учали роздавать хановым братьям и племянником и всем ближним чай. А подают ближние ево люди молодые, и те ево ближние носят на головах по одному перу павлиную. А чай роздавали в чашках жолтых деревянных больших. А чай был варен с маслом и с молоком, /л. 168/ а чай подносили татарской, а не китайской. А все, как принели чашки, поклонились до земли на левую руку, а в правой держали чашки, и опять сели на место и пили. И как выпили, опять поклонились до земли, и чашки ближние люди собрали. А музика играла умильно и человек тот кричал. А около крыльца зубцы мраморные и были великие посуды меденые, бутто кумганы, и в тех кумганах кладены многие духи розные; да и часы мраморные вверху солнечные были ж. И розных чинов мандарыни и иные сидели, а иные по крыльцу стояли. И после питья чая перестала музыка и человек кричать накрепко, и алихамба посланнику сказал, чтоб встал. И они все встали ж, и хан сшел с места своего, и пошол около места ис полаты вон, и пошол в задние полаты свои, потому что от того места стен и ворот высоких нет, только полата одна, в которой колаи [400] збираютца, а потом дале того есть жилья хановы, и жены живут, и туды нихто не ходит, кроме скопцов, и тех у них множество есть. И алихамба /л. 168 об./ и асканама с посланником повитались, и взял езуит посланника, пошли по той же леснице. И как были на край лесницы, пришол ханов брат большой и смотрил на посланнике платья долгое время, также и иные сродники хановы были ж. А езуит посланнику сказал, чтоб притворился, бутто ево не знает, а сказал что он большой брат ханов и в думе 59 больши седитца, и он первой человек. А на лицо он одутловат, а ростом будет лет в 30. А братья хановы и все сродники носят на шапках некоторой позолоченой знак, которого иные носить не смеют, и от того они и познаваютца. И у хана сродников много, только первой человек брат ханов большой. А платья на них золотные, а золота у них круглые, на грудях и на зади золото, только зело тонко и плохо. И брат ханов пошел направо, и езуит сказал, что де там казенной двор бугдыханов.

И посланник пошол к своим, и сказали, что чай и им подносили, и как чай подносили, /л. 169/ велели поклонитца, и они поклонились потому ж. А те китайцы скинули платья, и всякой взял свое простое, и стали слонов отводить и кореты отвозить и кони. А во всех площадях хотя было многолюдство великое, однако ж де меж ими было великое молчание и тихость, а после того было и смущение. А к посланнику приходили многие хановы сродники и ближние, и смотрили на посланнике шубы золотые и соболей, также и у всех, что с посланником были, смотрили сукна и нашивок. И насилу меж ими прошли и пришли к воротам, где стояли с коньми, и на кони сели и приехали на тот же худой немецкой посольской двор (У Арсеньева далее перенесен текст, помещенный в статейном списке под 8 июля, причем июль исправлен на июнь. Оснований для перенесения не имеется. (См. Арсеньев, стр. 100—101).).

И июня в 16 день приехал к посланнику асканьяма да заргучей и сказал, что бугдыханово величество велел отворить ворота и пустить торговых людей торговать, и велел де бугдыхан переписать порознь, какие есть посланы царского величества ис казны товары у посланника, /л. 169 об./ также и у всех великого государя служилых людей, потому что у них товары все записывают в книги, только имена, какие товары розные, а не то, по скольку есть. И посланник дал им роспись государским товаром и своим, также и всех его, великого государя, служилых людей, и они написаны по-своему в роспись.

И после того асканьяма говорил, что де бугдыхан указал дать те статьи, которые прежде сего переводили на латинский язык, что царское величество желает от страны бугдыханова величества. И послал по езуита. И езуит приехал.

И посланник учел асканьяме говорить: для чего прежде сказал, что де будет лутчи честь, нежели иным тем, которые были в посольстве иных государей, как учинилось и в принятии великого государя грамот, а вчера не токмо большая честь учинилась, но и меньши гораздо учинилась, потому что есть у него, посланника, книга галанского /л. 170/ посольства, в которой написано про все подлинно, как они приняты, да и про здравие царского величества бугдыханово величество спросить не изволил же.

И он говорил, что они писали ложно, не так и не такою честию принеты, для того что знают они галанцов и великого государя. И говорил посланнику, чтоб он не печалился, для того что бугдыханово величество возмет одного и станет роспрашивать про здравие царского [401] величества и про иные дела про всякие, а ныне только зделали обычай государству их, как истари повелось.

И посланник говорил: какое посольство будет, что он поклонился, а неведомо кому, и хана не видал, и как учнет великий государь спрашивать, кому поклонился, и я учну говорить, что и сам не знаю, кому поклонился, и то в великое безчестие вменяют, потому что прежде сего галанцы и иные были, и пишут, что хана видели, также и наши казаки были, и хана видели ж /л. 170 об./ при нем, асканьяме. А он, посланник, говорил, что такого великого государя посланник, а хана не видал, потому что за день приехал заргучей и учил, как хану поклонитца, и к поклону понудили, поклонитца хану, и то учинили, а хана не видел, и от того какому быть, и сам он человек разумной, мочно о том догадатца.

И он говорил, что хан одноконечно пред себя возмет, и тогда печаль твоя забудетца. И посланник говорил: покамест не увидит, не верит. Да и езуит сказал, что он сказывал бугдыханову спальнику ближнему потому ж, что посланник кручинен гораздо, что не видал хана, и он де сказал, что доложить хана, и, чает, пред хана возьмут.

Асканьяма просил у посланника накрепко те 4 листа китайские, которые писаны в первой статье, чтоб он дал им /л. 171/ честь и перевести в приказе, и опять ему отдадут.

И посланник говорил, что указу царского величества нет, дати те листы в приказ, потому что те листы уже не их, а царского величества, а мочно им и тут у посланника перевесть или список взяти с них.

И о том спорились междо собою многое время. И как видели они, что конечно не отдаст, призвали старого никанского подьячего, и перевел и списал те два старые китайские листы на богдойской, потому что их посольские подьячие перевесть не могли; а те 2 новые бугдыханские листы списали Посольского приказу подьячие и вместо статьями взяли, а что в тех 4 листах писано было, тогда посланнику ничего не объявили.

И посланник езуиту говорил втайне: буде бугдыханово величество в своем в листу к царскому величеству что ныне учнет писати со мною, не пишет именованья /л. 171 об./ и титла сполна, как сам великий государь ныне в своей царского величества грамоте к бугдыханову величеству описует и как все християнские мусульманские государи к царскому величеству пишут, как о том и подлинно свидетельствует персицкого шаха лист с печатью, тогда царское величество указал мне такова бугдыханова листа не принимати, в котором будет убавка царского величества чести, и для того, чтоб бугдыханово величество изволил царского величества именованья и титло писати против ево великого государя грамоты и достоинства, а великий государь обещается против того ж бугдыханову величеству, что впред именованье и титло его написати, также как сам себя описует по достоинству, как о том великий государь к бугдыханову величеству в своей царского величества грамоте явно написал, также как о том написано /л. 172/ подлинно и в третьей статье; а буде учнет писати иным обычаем, отнюдь не буду принимать, потому что то дело больши всех иных прикасается к чести государской, и для того указано мне о том стояти накрепко. И при том сказал многие примеры, как учинилось во Европе о убавлении титла.

И езуит, что учен и сам знал, и взял асканьяму на сторону и сказал те ж речи втайне все, чтоб он знал прежде даже не докладывал, потому что в статьях не очень явно написано.

И асканьяма говорил, что он о том учнет докладывать, и верит и сам тому делу, потому что царское величество и в грамоте своей ныне к бугдыхану писал, и конечно будет доложит. [402]

И посланник говорил, что для того сказывает ныне ему, потому чтоб не говорили после того, для чего он им прежде сего в начале не объявил. /л. 172 об./

А езуит посланнику в тайне сказал, что отнюдь они титла не напишут, как о том галанцом и португальцем учинили, ни список с листа их, ни речей, что пишут, словесно не скажут, только в последней день, в которой ехать зовут, и со многими поклоны и с церемониями дадут свой лист запечатав и тот же час ис царства совсем провожают; и о том португальцы и галанцы много спорились и ничего не учинили, только мочно тебе для такого славного великого государя в чем поступятца.

А асканьяма после того пошол в верховой приказ к ближнему колаю и взял с собою и роспись товарную, что написали, показати ему, какие товары, а езуита и заргучея с подьячими оставил у посланника и велел перевесть статьи с латинского на богдойской язык и писати набело, и как переведут, велел тотчас с теми /л. 173/ переводы за собою итить вверх в приказ х колаю ж. И они перевели и пошли с теми переводы наскоро вверх и там замешкались часа с три. И опять асканьяма и езуит приехал к посланнику и говорили, что они те статьи подали колаем, а колаи объявили бугдыханову величеству, и хан велел им о том думати и против того посланнику отповедь учинити, потому что та дума словет дума ханская, и колаи помошники хану, и в той думе сидит и большой брат бугдыханов. Также асканьяма говорил, что бугдыханово величество поволил торговым людей притить к посланнику на подворье торговать вольно, и чтоб велел показать их торговым товары свои, потому что с ним бутто торговые приехали. А были все боярские люди, и торговые наши показали им товары.

И много междо собою спорились, а ничего не постановили. И те торговые, что говорили /л. 173 об./ с нашими торговыми про всякой товар в другой избе, где товар был, и то пришед сказали все асканьяме, и асканьяма написал. Также и листы великие писали и клеили у ворот (писаны не были никанским письмом), чтоб все знали, что вольно им ходить и торговать всякие руские товары.

Также посланник бил челом асканьяме, чтоб бугдыханово величество изволил указать дати нам одного человека доброго, которой бы знал сребро здешнее принимать, как станем продавать наши товары, потому что слышали мы, что в вашем царстве сребро зело плохо и смешено с медью и с оловом, и о том от бугдыханова величества заказу нет, как в-ыных государствах.

И асканьяма говорил, что у бугдыхана таких людей нет, а хотя укажет дати какого человека, однако ж де от него еще большее лукавство будет, для того что он станет /л. 174/ с торговым зговариватца и станет вместе с ними воровать, а лучи он, посланник, нашол из их людей доброго человека, для выбрания сребра и за работу ему платил; а от бугдыхана хотя есть заказ про сребро, чтоб не воровать, и многие казны бывают, однако ж де безпрестанно воруют.

И посланник говорил, что он иных людей сыскать не может, разве взяти ис тех, которые здесь толмачи и у наших людей в покупке товаров и в продаже были в талмачех.

И он говорил: которого ты хочешь взяти вольно?

И посланник послал и звал старого талмача Солома с товарыщи, которой от Байкова и до сего времяни всем приходящим руским людем товары продает и покупает, для того что он знает китайской и мунгальской язык, и они сребро принимают ото всех продажных товаров, и опять они же тем же сребром покупают всякие китайские товары, и для того они плохое сребро взяти не смеют. /л. 174 об./ А тот толмач Солом с [403] товарыщи, как приехали за стену в первой заставной город, приехали они все и стретили посланника и били челом, чтоб они, как прежде сего у его великого государя людей были и служили, также и ныне, чтоб их посланник принел, и они потому ж будут радеть, и спрашивали, какие товары есть? И посланник им никакие отповеди не дал, только говорил: как буду в Пежин и обоих великих государей дела совершатся, тогда то последнее дело — продажа товаров, и тогда им мочно ходить.

А на другой день, едучи с посланником, асканьяма спрашивал посланника, были ль у него их толмачи и что говорили?

И посланник ему по правде сказал.

И он говорил, чтоб отнюдь тех толмачей посланник к себе не принял, потому что нет таких воров в их царстве, для того что всех приходящих иноземцов калмаков, бухарцов, мунгальцов и ваших людей всех обманывают, /л. 175/ и кормят их и подарят немногим, а после того от них возмут со сторицею, потому что от всякой продажи и покупки возмут до десяти лан по две ланы.

И посланник ему говорил, что он прежде сего про воровство их слышал, только диво, как бугдыханово величества таким ворам не закажет.

И асканьяма говорил, что отнюдь унимать их невозможно, для того что они все холопи боярские и тем питаютца, и они дают и хозяем своим, а он, асканьяма, им заказал крепко, что как они впредь к посланнику придут, и они повешены будут.

А те толмачи сказали нашим руским людей, что асканьяма для того называют их ворами, потому что хочет приставить своих людей и продажи, чтоб оттого ему корысть учинилась, и просит у них великие подарки, чтоб и их к продаже и покупки припустил. А подлинно то, что и он своих людей, асканьяма, поставил и от того корыстовался, да и от них /л. 175 об./ подарки многие взял ж, потому что, как посланник говорил взяти их для выбрания сребра, и он их ничем не порочил и сказал, что лутчи их не сыщешь. А воровал он, асканьяма, с толмачами вместе, как ниже сего напишем.

Июня в 17 день приехал езуит алихахава и с собою привел старого езуита, которой живет в Китайском царстве 45 лет, и что он говорил и иные товарыщи их, которые к посланнику часто приходили, напишем ниже сего в одноместе.

А в тех числех на посольском дворе ворота отворены были и приезжали многие честные люди мандарыни, иные только смотрить посланника, а иные сказались и торговые, а товаров никаких не купили, да приходили ж товаров торговать от ближнего колая и только смотрили, а ничего не купили ж. /л. 176/ А те, что сказались торговые, как вышли з двора, к воротам приставлен был заргучей да подьячей да 2 сотника с 20 человеки з боярскими холопи, что стояли на караулех, и всех тех торговых, хотя ничего не купили от нас, а они осматривали их везде за голенищи и за пазухами и в штанах, чтоб видели, не купили ль чево и утайкою не пронесли ли. И сказали бутто по указу бугдыханову то чинят.

И будучи езуиты у посланника, приехал и асканьяма и принес с собою списки из двух листов никанских старых (См. док. №№ 24, 51.), которые посланник с Москвы ис Посольского приказу взял и им в царстве с них список дал, и прочли они в думе и писали набело, и те списки дал он обоим езуитом, чтоб они с никанского языка по указу бугдыханова [404] величества перевели на латинской язык, и как переведут велел принесть и отдать посланнику. А он, асканьяма, посланнику говорил, что те /л. 176 об./ 2 листа, зело старые — ныне тому лет 260 60, и те листы писаны не к великому государю, а писаны были от старого никанского царя Иунглича и тогда еще царство было за никанцы, а не за богдойским, а писаны жалованные грамоты к некоторым бояром, которые жили на Амуре, а те два списка, которые списаны были из двух богдойских листов, из одного старого да ис последнего, те задержали у себя в думе и еще не велели отдать перевесть; и ныне думают в верховой думе дати отповедь и против царского величества грамоты и статей, что ты дал, также и против тех наших двух листов, и про все твое посольство думают ж и вдруг отповедь учинят, только вскоре отповеди не будет, потому что то дело не малое.

Также видел он у посланника персоны разных християнских монархов и философов и спрашивал от страны бугдыханова величества: есть ли у него, посланника, и иные такие? И посланник говорил, что у него иных таких нет, /л. 177/ и буде бугдыханову величеству надобно, он не постоит.

Также асканьяма спрашивал: есть ли какой живописец? И посланник говорил, что есть один служилой человек нерчинской, однакож де несовершенно знает. И письмо ево показал.

Также спрашивал: есть ли хто, чтоб умел делать сафьяны? И посланник ему сказал, что здесь таких мастеров нет, а в Московском царстве есть много. А для чего он спрашивал, не сказал.

И после того асканьяма пошол в приказ свой, которой подле посольских ворот, и сказал, что бугдыханов указ есть, чтоб он сидел здесь в приказе пред вороты, а заргучей и подьячие стояли б у ворот же, покамест солнце склонитца к вечеру, чтоб не учинились какие ссоры меж их людей и наших, и то дело приказано ему досматривать и оберегать. Также говорил, что вся продажа и покупка, что учинитца от иноземцов, обычай у них есть записывать в книгу для того, чтоб не учинилась какова обмана от их людей, и чтоб знали всякого, которой продаст /л. 177 об./ и купит, и имена наших людей, хто продаст, а их люди, хто купить, записывают в книги ж. А посторонние люди нам сказали китайские талмачи, что не для того они приставлены, чтоб оберегать, а приставлены де были для того, чтоб не купил нихто ничего, а купили б они и ближние люди.

В том же числе слышали, что бухарцы, которые были в Китаех в прошлом году и вышли, и стоят в Капке городе китайском для того, что им итить за войною назад нельзе, также и назад в царство их не возмут ж. А не идут они для того, что война великая меж Учуртою и Галдан-контайши 61 и ис тое стороны нихто притить в Китай не может. А ныне бухарцы и татары ис Тобольска пошли в Китай прежде нас за месяц, и говорили, что де будут они в Китай прежде нас степною дорогою, а ныне про них никакова слуху нет и конечно они, что стоят для той войны. /л. 178/

Июня в 18 день асканьяма к посланнику не бывал, а сидел все в приказе, а ворота заперты были нам во весь день. А торговых людей пускали много, и те торговые ничего не купили, только смотрили. А наших людей никого не пускали за ворота. И посланник посылал к асканьяме Посольского приказу подьячего бити челом для выпуску хотя немногих людей. И он сказал, что де бугдыхан гуляет и тешится отселе неподалеку, и указу де такого нет, чтоб ныне и впредь отпускать, и о том де он бугдыханову величеству будет докладывать и мочно отпускать. Также приходили к посланнику многие мандарыни [405] видеть посланника. А асканьяма говорил, для де того не купят товары, что смотрят один одного, а как де цена уставитца, и тогда в один день купят все, потому что де у них тот обычай, дожидаютца один одного поставить цену товаром, а смотрят они розные товары и дают цену малую, и опять поедут, не купя ничего. /л. 178 об./

Июня в 19 день асканьяма к посланнику не бывал ж, только заргучей с подьячими у ворот сидели, а пустили опять по-прежнему хановых племянников, людей их да боярских, а торговых не пустили ни одного. И только товар смотрили, а не торговали, потому что хотят взять дешево.

И в том же числе приходили 2 езуита, один прежней старой, и привел с собою старого езуита ж, которой у них в царстве у езуитов игумен. А живут они два и с того времяни, как еще никанцы владели, и до сего числа живут при бугдыхане в чести. Также приходил и товарыщ алихахавин, которой с ним служит в одном приказе астрологийском. И говорили с посланником многое время многие речи.

В первых спрашивал их посланник: откуду они в начале и как пришли в Китай?

И они говорили, что:

Многие годы есть, как они пришли в первых из Епонского острова, которой остров превеликой и богатой от Китай /л. 179/ 700 верст, и по их речам, неподалеку будет от устья амурского. И в начале, как приехали в Китай, многое гонение и мучение страдали от китайцев и для проповедования католические веры многие убиты были, однако ж де для учения их опять принеты, потому что китайцы не любят иное на свете так, что астрологийское учение, что минуцыи писати и календари и затемнение солнца и луны и иные такие многие дела. И были у них и прежде сего в том учении турки и кизылбаши, только несовершенно, и как видели езуитов, и календари их и учения приняли, и не токмо привели, но и в большом приказе астрологийском начальниками поставили 62. И хотя и прежде сего их было много в том чину, а ни один так почтен не был, как Адам Шал, которой недавно умер, потому что он был в чину в первых боярех. А такая спесь была тогдашних никанских царей, что никому не дались видеть себя, а Адама Шала за завесой слышал /л. 179 об./ царь глас ево и говорил — се есть глас европейского человека; и те речи были ему, Адаму, большая честь, нежели боярства его. И при никанских царех жили они смирно и честно. А после того судом божиим народ мунгальской или татарской самой худой и незнатной, бутто помети иных народов и подданны их, никанцов, сыскали время, как многие изменники востали на никанских царей, и так они совокупились с ними и взяли такое славное царство. И то чюдо великое, что вначале было их ни 3000 человек, а после собрались многие при них изменники, слово в слово, как против греческого царства турки. И о взятии царства написано пространно в татарской особной книжице 63. И как взяли царство, первой царь был отец нынешняго хана, и он их гораздо жаловал и в костел их приходил. А после того колай один писал книгу на них в трех статьях: 1) что они лазущики и морем придут и возмут царство их, 2) что вера католическая ложная /л. 180/ и бунтовническая, 3) что учение их астрологийское ложное. И так осуждены были все езуиты и цепи положены были на шеях и на руках и на ногах, и сидели так полгода, покамест писали книгу отвещательную, что ложно поклепаны. На первую статью отповедь писали и доводили, что Китайское царство морем никогда не взято, а сухим путем многижды, а они всегда морем приходят в Китай. А про веру сказали, что житие покажет, какая их вера, что меж ими живут толикие [406] годы. А про астрологию сказали, что они готовы диспутоватись и покажут, что те ложные, которые поклепали их. И так свобождены были ис темницы, и диспутовались с неприятелем, и посрамили их, и опять принеты в первые свои чести. А отец того бугдыханов был гораздо разумен и постоянен, и бог дал ему и счастие великое и богатство /л. 180 об./, потому что ево царство смирно было и чють не все под ним было. А нынешней богдыхан сын ево гораздо умом не постоянен, иное поутру, а иное ввечеру говорит и делает, все правит тот колай молодой, для того бояре и народ не любят, да и обнищал гораздо, что иногда и служилым нечим платить, потому что лутчие были страны китайские и богатые, те изменили недавно, чють не половина царства, и безпрестанно службы бывают, только бог ведает, на чем окончится то дело, а они опасаютца, чтоб не выгнаны были опять от китайцев. И для того ис Пежина города выгнали никанцов вон, чтоб не учинили какой бунт и измену, и живут за городом. А опасаютца они и мунгалов, которые живут за стеною, также и калмаков, потому что завидуют им, для того что народ малой, а такое великое царство обовладели. А про посольство нынешнее сказали, что они и ради и не ради /л. 181/ богдойские. И ради они для того, как услышат неприятели их, никанцы, что от такого славного государя пришло посольство с великою дружбою, и будут опасны о том, чтоб великий государь не дал помочи богдойским. А не ради они опять для того, что уже рубеж царского величества к их рубежу приближился подлинно, и от того они имеют великое опасение, потому что прежде сего они чаяли, что те русы, которые к ним ходят с торгом, также и те, которые живут близ рубежей их, что они все беглецы, а не ево великого государя прямые люди; да и отнюдь не верили, что толь пространное Российское царство, чтоб подошло под их государство. Да и они, езуиты, сами удивляютца о том, и прежде сего не верили, потому что из Московского царства до Пежина четвертая часть света есть. А ныне и они верят, только им жаль о том, потому что видят — такой славный монарх посылал к ним з добрым намерением и с любовью, а они люди варвары, честь воздавати не умеют, потому что /л. 181 об./ своего хана именуют земляным богом и миродержцем, а к иным государем пишет, что господин к слуге, а поминки, что к ним пошлют, именуют дань, а что они пошлют против того, именуют милость и жалованье, и иные такие ж гордые и нестерпимые дела делают же. И для того португальцы и галанцы посольствовались не пооднижды, и видя их таких гордых, перестали, потому что они лехче потеряют царство свое, нежели покинут обычай свой. Только бы дал бог единожды им, чтоб рати царского величества показали, хто царское величество и хто они, потому что им, езуитам, что говорят про царское величество, не верят.

Июня в 20 день приехал к посланнику асканьяма, и посланник ему говорил: для чего людей наших з двора не пускают, также и торговых своих людей не пускают же, а пускают только з боярских дворов людей их.

И асканьяма говорил, что де торговых людей /л. 182/ пускают же, только де велел записывать в книги, чтоб хто чево не украл; а ныне де велит он торговых пускать без записки, а ваших де людей отпустили один день, и они ходили по всему городу, по всему царству весь день, и слышал про то хан и братья хановы видели, и опять пускать не велели.

И посланник говорил: какой у вас доброй обычай, что приходят к вам бухарцы и татары и наши руские люди, и им с приезду до отпуску ходить и купить и продать вольно, а нам ныне, что приехали от [407] великого государя з добрыми делами с посольством для дружбы и любви, а з двора никово не пускают, и невольного торгу не дают ж ни продать, ни купить, а держите бутто в тюрьме; и от того какая дружба будет?

И асканьяма говорил: видит де и он, что трудно, а пособить де ему невозможно, для того что де торговым людем у них обычай есть, чтоб им ходить повольно, а послом у них такого обычая нет, чтоб ходить было вольно, однако ж де он /л. 182 об./ будет о том бугдыхану докладыватъ, и чает де, прикажет бугдыхан выпускать неподалеку. А про торг сказал, что будет докладывать, чтоб пришли старые торговые их люди, да и ты чтоб велел своим знающим людем с ними поговорить и цену товаром постановить, потому что знают по сему прежде сего татары продали, да и в прошлом году ваши люди были ж.

И посланник говорил, что видит он и сам для чего ворота запирают, торговых не пускают и вольного торгу не дают — для того, чтоб купили у нас дешевою ценою по их воли, и ныне им то мочно делать, а впредь великий государь своим руским людем и тобольским татаром и бухарцом закажет под смертною казнью, чтоб нихто в Китай с рускими мяхкими рухлядьми и с-ыными рускими товары не ходили, и тогда опять будут горностаи один по 2 рубли купит, а кость рыбью, что они носят на персте на первом для стрельбы из сайдака, будет по 50 рублев, как было /л. 183/ прежде сего.

И он говорил, что де было прежде сего так, покамест не приходили к ним бухарцов много, а кость де была зело дорога, а привозили морем португальцы, и то немногое число и зело зубы малые привозили, а ныне де, тому лет с 6, как стали привозить кость рыбью бухарцы, однако ж де мелка и немного, и для того ныне стало дешевле, а прибыль будет де в руских товарах в продаже здесь прибыль, а с их китайских товаров будет на Русе прибыль же, потому что знают они, по чему их товары продаютца на Русе. И то они, знатно, что все знают от изменников.

И посланник говорил, что надобно и прибыль для того, что сюда ехали пол 2 года, а назад також де, и верблюдов и коней надобно много и проторей немало, и для того великий государь послал ныне, чтоб видели какая прибыль будет торговым людем, и буде увидим, что будет прибыль, и тогда впредь станут ходить, а буде увидим, что никакие прибыли не будут, и тогда никогда не увидят руского человека, ни руского товару /л. 183 об./ ничего, потому что есть нам, где торговать, и без вашего государства поближе, для того, что около великого государя государства есть 12 великие государства порубежные, и так есть, где торговать, и без вас.

И асканьяма говорил, что де они желают, чтоб им прибыль учинилась, а нам бы також де убытку не было.

А знатно, что они делали то, чтоб купили товары на бугдыхана и на ево ближних бояр, а после станут продавать торговым, а та прибыль учинитца не нам, но им, китайцем, потому что у них ныне скудость в казне немалая и для того, что хану дать нечего жалованья своим служилым людем да и сребро худо гораздо стало.

Также посланник говорил ему: чает ли он, что возьмет бугдыхан пред себя или нет?

И он говорил, что одноконечно возмет, только не вскоре. Также и езуит говорил, что де ему алихамба сказал, что бугдыхан царского величества посланника /л. 184/ перед себя возмет, только де то дело и отповедь на статьи не вскоре будет, потому что де топерва все гуляют для великих жаров. [408]

Также асканьяма видел золото тканое и говорил, что де им надобно немного для отведывания, чтоб видели годитца ли, и спрашивал, — есть ли продажное, — потому что де у них золото есть, да плохо гораздо.

И посланник говорил, что ныне есть немного, а взято для отведывания, а впредь, буде здесь годно будет, станут вывозить многое число, потому что на Москве золота многое число, только увидим, какая цена на него будет.

Асканьяма ж говорил, что де завтра для выпуску бугдыхана доложит, а послезавтрея приедет с торговыми людьми для постановления цены на товары.

Июня в 21 день асканьяма и езуиты к посланнику не бывали, а продажи /л. 184 об./ никакие, кроме пупков, не было, и того продано небольшое, а иного ничего не продали.

Июня в 22 день приезжал к посланнику асканьяма, а с собою привез своих торговых старых людей. И торговые люди товар смотрили, а не ценили, для того что асканьяма говорил: буде станут де торговые их люди товары ценить и положат малую цену, и в том де на него, асканьяму, будет огласка и безчестие; и у них такого обычая не бывало, чтоб постановить цену, а как хто может, так бы и продавали, и чтоб учинили повольней торг так же, как и в прошлых годех. Только говорили, что де наши люди за товар просят цену большую.

И посланник говорил, что тово б лутчи не надобно, чтоб пустили всякого человека, худого и доброго, и учинили б повольней торг, как и вчерашнего дни постановили цену на пупки, также бы учинили и на иной товар; /л. 185/ а оттого никоими мерами цену на товары положить нельзе, для того что пускают они на посольской двор честных людей и боярских холопей, а торговых людей никово не пускают, и для того торгу постановить нельзе, что дают малую цену; а как станут пускать торговых людей, и тогда торг и учинитца, а буде не пустят, и на товар никоими мерами цены положить невозможно, для того что товар не стоит всегда в равной цене, иногда дешев, а иногда дорог.

И асканама говорил, что де торговых людей они пускают и никому на посольской двор ходить не запрещают.

И посланник говорил, что:

Ему, асканьяме, что говорит, ни в чем не верят, для того, что он, асканьяма, говорил так и прежде сего о выпуске з двора служилых людей, — как великого государя грамоты отдам бугдыханову величеству, также и поминки, и тогда де ворот запирать не станут и будет воля ходить з двора всякому, куды хто хочет, — а ныне еще наипаче прежнего /л. 185 об./ ворота запирают, и никово служилых людей з двора не пускают, и харчевое у ворот продают дорогою ценою, против прежняго в трое, и хто за что хочет, то и возмет. И для того ныне ему, асканьяме, ни в чем не верит и не знает он, какая честь, что до отдания великого государя грамоты не пускали, также и по отдании государских грамот и поминков наипаче того воли не дают и держат будто в тюрьме. А бухарцом и татаром торговым и нашим руским людем, как приезжают, бывает воля с приезду и до отпуску и в товарех дают повольные торги. А ныне великий государь изволил послать с своею великого государя грамотою для дружбы и любви, а держат бутто в тюрьме, и от того какая честь великому государю от бугдыханова величества? Также и ему, посланнику, какая честь, что держат бутто в запертье. Также и торговых добрых людей, которых наши люди истари знают, а на двор их не пускают и купить им не дают. И то какой повольней торг? И буде они так станут чинить, никогда торговые люди /л. 186/ к ним [409] не будут, ни бухарцы, ни татары, ни руские люди, для того, что те бухарцы и татары привозят к вам руские и московские тавары, и о том им, чтоб товаров не вывозить, заказ учинен будет под смертною казнью. И опять станете покупать по 2 рубли горностаи, а кость рыбью наперстки по 50 рублев. И чает он, асканьяма, что руской товар инде никуды не идет, и к Москве ж товаров не привозят, и видит он сам у нас какие есть отласы и бархаты и камки, что их гораздо лутчи. А чает он, что только к ним идет руской товар, а в-ыные государства никуды нейдет. А Росийское царство многие тысящи лет как зачалось, и окрест Российского государства 12 государств, и есть с кем торговать, потому что есть в Росийском царстве товаров много и нигде же в-ыном государстве таких товаров не родитца. Также ему говорил, что в-ыных государствах, хотя со объявлением войны бывают, однако ж де их одних в такой крепости не держат; как и в прошлых годех был посылан от великого государя к турскому салтану для объявления войны /л. 186 об./ Василей Даудов, однако ж де в таком заключении не был.

И о том спорились многое время, и чють не дошло до ссоры.

И после того он говорил, чтоб посланник дал ему на письме: буде учинитца какая кража или обида, чтоб после в приказе не бил челом, а он, асканьяма, велит свесть от ворот караул и заргучея и подьячих.

И посланник ему говорил, что того нигде не ведетца, чтоб такие речи давали на письме, а везде иноземцов берегут с честию, а в заперте не держат, и буде я дам письмо, и тогда он, асканьяма, велит учинить над служилыми людьми нарочно.

И асканьяма говорил, что де будет он на иной день вместе с езуитом, для того что мунгальского языка талмачи худы, и тогда опять будем говорить о всем.

И посланник говорил, что и в третей день был он, асканьяма, с езуитом и обещался /л. 187/ доложить бугдыхана, чтоб был выпуск, и бил челом, чтоб приказали выпустить одного человека с толмачем для покупки, что ему, посланнику, надобно на свои деньги. И тут з двора для покупки не пустили ж.

И асканьяма говорил, что де все говорят про выпуск.

И посланник говорил: есть ли лутчи того на свете, что вольность, а хуже того на свете не бывает, что в заперте сидеть, и продать и купить ничего не можем, и от того уже половино служилых людей лежат больные; а видит он, посланник, что про что ему говорим, и он вменяет всегда в худо, и впредь не будем ему ни о чем докладывать, и они как хотят, так и делают по своему обычаю; а что от страны царского величества видит он, что дружба и любовь, как о том и посторонние люди знают, а от страны их все признаки нелюбовью, иное на словах говорят, а иное делают. И просидев немного асканьяма отъехал. /л. 187 об./

Июня в 23 день приехал к посланнику асканьяма да езуит алахахава и говорили, что он докладывал бугдыханову величеству для того, что посланник говорит, что корму дают мало не против прежнего, как давали руским и иным; и бугдыханово величество велел ему смотрить в приказе в книгах, и он смотрил — и никому больши нашего не дано; однако ж де бугдыханово величество, хотя показать к царскому величеству дружбу и любовь, велел прибавить еще посланнику на день по гусю да по курице, да в десятой день по 5 столов их китайские, а в них разные ествы будут, и то у них честь великая и прежде сего никому не бывало.

И езуит говорил, бутто от себя: как де принесут стол от бугдыхана, будешь ли поклонитца или нет, потому что де у них обычай, поклонитись на коленех бугдыханову величеству, как ково жалует столом. [410]

И посланник говорил, что у великого государя нашего обычай тот, как пожалует ково /л. 188/ столом, и великому государю поклоняютца, также и бугдыханову величеству по нашему обычаю мочно поклонитесь, ведаем и мы, как почитать такого славного хана. И у езуита посланник спрашивал, мочно ли подарить которой придет столом от бугдыханова величества стольника или иной кто с столом будет? И езуит сказал, что подарить мочно, а возмет ли или нет, того не ведает, для того, что у них обычая нет, чтоб имать подарки.

Также езуит принес с собою перевод с двух листов старых китайских на латинском языке. И говорил асканьяма, что де те письма как писаны, тому лет з 200 и больши, а писано как еще никанские цари были, и те листы жалованные грамоты хана Унглича (У Арсеньева прочтено: Унглиса (стр. 114).), а даны де те жалованные грамоты начальным людей, которые жили по Шингале-реке, чтоб они владели тою землею. И удевляетца, как те листы попались к нам. А достальные 2 листа дал перевесть езуиту на латинской же язык, а когда будут готовы, и тогда переводы принесут же на латинском языке, /л. 188 об./ потому что те листы писаны к великому государю от нынешнего бугдыхана.

И посланник говорил про выпуск, чтоб выпускали за ворота для всяких съестных покупок.

И он говорил, что де о том доложит бугдыхану.

Июня в 24 день приехали из бугдыханова двора 2 заргучея и принесли 5 столов красных, и на те столы клали всякие съезстные овощи сладкие, по их обычаю, по 40 блюд малых серебреных на всяком столе, да чаю с молоком и с маслом. И призвал посланник дворян и подьячих и детей боярских и казаков, и прежде подносили чай. И как чай принесли бугдыхану единыжды, сидя на коленех, поклонились, а чай был татарской, а не китайской. И потом принесли пред посланника столы, и столы приняв поклонились же. И ели от овощей понемногу, и овощи розделили всем, а столы отдали /л. 189/ назад. И заргучей, приняв блюды и столы, отъехали.

Июня в 25 день к посланнику асканьяма и езуиты не бывали. А продали служилые люди сего числа соболи небольшое число, а великого государя казны ничего не продали, потому что соболи были плохие, и как видели добрые, плохих не купили.

Июня в 26 день к посланнику нихто не бывал, а торгу большей продажи у служилых людей не было ж, а государские казны ничего не продали ж. Да приходили на посольской двор татары и говорили, что де они купить товаров не смеют, для того что их китайские бояре междо собою зговорились, чтоб никому, кроме их, товаров не купить, а купили б все они, и для де того торговые люди на двор притти не смеют.

Июня в 27 день приехал к посланнику асканьяма и говорил, чтоб посланник не покручинился, что долго к нему не бывал, для того /л. 189 об./ что де умер ханов племянник и он де, асканьяма, ездил тово племянника похоронять, а о делех де, чтоб выпускали, не докладывал, а станет докладывать бугдыхана завтра. Да он же, асканьяма, говорил, чтоб де товары продавали поскорее, для того что чает он, что вскоре хан возьмет пред себя, и чтоб в товарех какова мотчания не учинилось, и продавали б поскорее.

И посланник говорил, что продать поскорее всякой хочет, и желают в один день продать и купить и назад ехать, а их торговых людей никово нет и не торгуют. [411]

И асканьяма говорил: для де того их люди не приходят, что на товары цена большая, а буде цена уставитца, и их де люди всякие товары роскупят вскоре.

И посланник говорил, что он дал волю всем своим людей, и как хто может продать, так бы он и продавал.

И посидев немного отъехал. /л. 190/

Июня в 28 день приехал к посланнику езуит алихахава и сказал, что де хан был на погребении племянницы своей, и для де того ни о каких делех и на наши статьи отповеди не было, а два листа китайские переведены, один де отца ево, а другой от нынешнего хана, от сына ево, и переводы принесет вскоре.

И посланник ему бил челом, чтоб он поговорил колаю и алихамбе и асканьяме, чтоб выпускали служилых людей, хотя непомногу, человек по 6 или по 5.

И он говорил, что он им будет говорить о торгу и о выпуске, только де они люди упрямые, еще наипаче держали галанских и португальских послов, что никово к ним не пускали, однако ж де он хочет радеть во всем.

И посланник езуита подарил небольшим, для того что и ему в государских делех приказано ж, а чем подарил и то писано в росходной книге.

И бил челом посланник, чтоб он перевел здесь втайне последней лист (Имеется в виду грамота Шэнцзу, присланная с И. Миловановым (см. док. № 136).), которой послал бугдыхан к великому государю чрез Нерчинской острог. И он отпирался /л. 190 об./ гораздо, что о том заказ есть крепкой от бугдыхана, не токмо перевесть, но и сказать не ведено, что в том листу писано. И посланник велел затворить двери и пускать к себе никого не велел. И бил челом, чтоб хотя на перечень сказал, что в нем писано.

И он говорил, что для де того заказано, что они пишут бутто господин к слуге, только он для царского величества прочтет, и чтоб то дело было гораздо в тайне, а буде услышат, и он без головы будет, а в листу писано по-богдойски, таким обычаем:

«Хоанкти се есть миродержец или земледержец к тебе, Чаган-хану 64. Твой Данила челобитную подал нам, что и ты тож де хочешь, чтоб были меж собою в дружбе, также пишет про Гантимура, что писал к тебе. И будет ко мне скоро указ, и я ево без замедления к вам пошлю, только джуржи б5, которые живут неподалеку от нас, чтоб они нас ни в чем не вредили. Издавна наши ловцы, которые ловят соболи, и прочие /л. 191/ подданные наши объявили и челобитную дали, что те, которые живут на Черной реке, чаем что Шилка, они суть ловчи 66, се есть малые разбойники и небольшие силы, и что те ловчи изобижают наших джуржей и такоров 67, также и соболи их ловят, они ж. И при том бьют челом про Гантимура, что он, надеясь на тех ловчей, побежал к ним и верует в них. И притом дали челобитную, чтоб тех ловчей казнить. А я, миродержец, слыша, что те ловчи суть твои люди, посылал человека, чтоб сыскал правду и ложь. И тот Данила посылал посыльщиков с-Ыгнатьем 10 человек. И когда сказались, что от тебя есть слово и они, твои люди, и тогда я им верил. И ныне, буде ты хочешь в миру жить, посылай к нам беглеца Гантимура. Также и впредь, чтоб отнюдь в рубежах наших не учинились ссоры. И буде так зделаетца, и тогда мир будет, и для того нарочно послал сей лист».

И под листом печать, а в печати написано: девятого лета миродержца Канхи месяца 5-го 13 числа. /л. 191 об./ [412]

А про другой лист богдыханов, что тот лист писан к великому государю для того, что в прошлых годех послан был от великого государя в Китай для торгу некоторой Иван имянем, и с ним послано было от великого государя поминки 68, и от бугдыхана посланы были против того к великому государю поминки ж. А в том листу писано таким же гордым обычаем, как выше сего писали, а про поминки, что посланы были от великого государя к нему, бугдыхану, пишет отповедь в своем листу, что дань, которая от тебя послана, принели, и против того посылаем к тебе от нас милость и жалованье.

А езуит говорил, что тот обычай писать ко всем государем у них один и не переменят они никогда.

Июня в 29 день приехал к посланнику асканьяма, и посланник ему говорил: докладывал он бугдыхана о выпуске государских служилых людей или нет? И он говорил, что де хану он не докладывал, для того что де хану ныне не время.

И поноровя немного, пришли государские служилые люди /л. 192/ и били челом асканьяме, чтоб дали волю ходить за ворота для покупки.

И асканьяма говорил с сердца: буде он станет так докладывать бугдыхана, чтоб выпускать, и тогда де бугдыхан велит дать сроку только на 10 дней, а после 10 дней велит отпустить назад.

И посланник ему говорил, чтоб он, асканьяма, на служилых людей не сердился, для того: хто не хочет ходить по воли, нежели сидеть в заперте?! А что де он поберег против прежняго их, за то тебе от великого государя будет жалованье.

И он говорил, чтоб о том послал бить челом в Мунгальской прикаа к алихамбе, чтоб он о выпуске доложил. И в Мунгальской приказ посылал подьячего о выпуске бить челом заргучеем, и заргучеи пошли докладывать алихамбе. А отповедь будет де завтра.

Июня в 30 день в приказ для отповеди подьячей ходил, и заргучеи сказал, что де он алихамбе докладывал, и алихамба сказал, что бугдыхан выпускать не велел, для того что у них тот обычай, что посольских людей и служилых не пускают (В тексте не пускают повторено два раза.), /л. 192 об./ и в том де у них послом честь великая, и чтоб де от их людей служилым и посольским людем не учинились какие обиды и ссоры.

Того ж числа продали шубы заечьи все в один день по пол 4 лана, а которые шубы у себя задержали, и те продали по 4 лана, а которые лутчи — по 5 лан. Июля в 1 день продавали шубы заечьи по 4 лана, а добрые по 5 и по пол 6 лана.

А до сего 1 числа в месяце в мае и в-ыюне были жары великие, а дожди были не само часто и молния и громы не против московского, что меньши и тише.

Июля в 2 день приехал к посланнику асканьяма и говорил, что де ныне в царстве жары великие и на доклад к хану нихто не ходит, и для де того и о ваших делех не докладывал, а как будет время, и он докладывать будет /л. 193/ бугдыхана, он или алихамба, потому что только для одного дела, что выпускать, докладывать нельзе, а мочно доложить с-ыными делами или как бугдыхан станет спрашивать про здравье посланниково, и тогда мочно докладывать для того, что то дело против звычаю их докладывать нельзе, потому что у них послом з двора выходить не повелось, и буде станет докладывать о том деле одном, и то непристойно будет, и он де, асканьяма, оберегает нас во всем. Да он же сказал, что приехало бухарцов человек с 400, а ис Тобольска есть люди или нет, того он не спрашивал, а будет спрашивать про все [413] завтра. Да он же, асканьяма, говорил и хотел постановить своим товаром камкам и отласом и китайкам цену, чтоб де их китайские люди в товарех не обманули. И посидев немного отъехал.

Июля в 3 день приходили к посольскому двору к воротам бухарцы, а китайские люди на двор их не пустили. А говорили с толмачами нашими, что де их пришло с калмаками от контайши /л. 193 об./ человек с 400, а товаров у них руских нет, только есырей человек со 100 да коней с пол 3000 да соболей небольшое, а бухарцом по царству ходить дана воля, для того что де они люди торговые и у китайцев такой обычай, что торговых выпускают, а послов и посольских людей з двора не спускают, и то от них честь великая.

Июля в 4 день принесли к посланнику от хана стол во всем против прежняго, да сверх того стола принесли ис ханова саду с 200 дыней, только дыни их зело мелки, а принесли для того, что ныне у них поспели овощи новые. Того ж числа приехал к посланнику асканьяма один и говорил, что де приехал он спросить про здравье.

А после того посланник говорил, чтоб он, асканама, приказал смотрить заргучею и подьячим сребро, для того что слышали мы, что сребро зело плохо, а толмачи з двора сосланы, потому что видели от них воровство великое и они перекупают весь товар. /л. 194/

И асканьяма говорил, что знает он и сам, что у них сребро худо и в лане весу 10 чинов (се есть 10 золотников), а во всяком лане 9 чинов серебра, а десятой чин олова или меди; а ныне де прикажет он заргучею, и заргучей принимать станет сребро доброе без подмесу, только торговые люди увидят, что серебро выбирают доброе, станут товары покупать дешевле и игде дать лан, туту станут давать 9 чин, а хотя де взять и 9 чинов чистого серебра, однако ж де то серебро пойдет в покупке на товары вместо дана, для того что де всякой человек хочет взять чистое сребро.

Посланник ж асканьяме говорил, чтоб он заргучею приказал: как приедут к воротам бухарцы, чтоб пустили их на двор.

И асканьяма заргучею о пропуске на двор бухарцов приказал, а бухарцы к посланнику в тех числех не бывали.

Посланик же у асканьямы спрашивал про талмачей, чьи они люди, бугдыхановы или боярские, /л. 194 об./ и дают ли какую хану дань или бояром, для того что их все торговые люди боятца и купить и продать без них не смеют.

И асканьяма говорил, что они не бугдыхановы люди, а люди они боярские и уговариваютца [с] своими бояры, чтоб их отпускали, а они им обещают дать по нескольку лан серебра, для того что им от того нажиток великой, потому как де продают руские товары, и в то время с их людей берут серебро, а как руские люди и бухарцы станут покупать от их людей товары, и они дают им за товар три доли, а себе берут четвертую долю, и от обеих де стран нажиток им великой, и не токмо у нас то они делают, а и у всех иноземцов, что приходят в Китай, тож де делают; и от бугдыхана заказ есть многой, однако ж де уйму нет, потому что бояре берегут всякой своего. Асканьяма ж говорил, что де есть у него дело /л. 195/ с посланником говорить, только де приедет он с езуитом алихахавою и тогда про все объявит. Также посланник говорил про выпуск. И он сказал, что еще не докладывал.

А про покупку посланник говорил, что зело товары покупают тихо. И он говорил, что за товары просят великую цену и покупать нельзе.

И посланник говорил, что никогда так руские товары дешево не продавали, а они говорят, что цена велика. И он сказал, что товары роскупят вскоре. [414]

И посидев немного отъехал.

Июля в 5 день приходил к посланнику бухаретин Труфана города житель, которой был и в прошлом году в Китаех, а в Тобольск не приехали за войною, и сказал, что де их есть человек с 70, а приехали они с Тархан-ламою, которой послан от калмыцкого Учюрты хана с торгом, с коньми и с есырем и с немногими /л. 195 об./ горностаи; а продали их дешевою ценою по 25 лан за 100, а кони добрые по 70 и по 80, а плохие по 30 и по 20, а есырь доброй по 100 лан, а меньшей по 70 и меньши. А про войну сказал, что де меж Галдана и Учюрты еще война есть, и для того не знают они, может ли караван тобольской пройти или нет. Также спрашивал подлинно про астраханскую дорогу от Китай, куды ездить мочно. И он сказал, что от последнего города китайского от Кокотана до Труфана бухарского города, где Бабахан живет, которой к великому государю послов своих многижды послал, езду со вьюками 40 дней, как караваны ходят, а от Труфана идут до Самархана бухарского ж города 60 дней корованом же, а от Самархана до Астрахани корованом же 20 дней и меньши, каков ход будет; и только опасения есть немного от калмыков и иных иноземцов до Труфана, а от Труфана до Астрахани опасения нет; а итить все учюртиными людьми калмаками.

И посланник ему сказал, /л. 196/ чтоб он приходил с-ыными их людьми з бухарцами по часту.

И он говорил, что они ради приходить к нам ежеден, только де китайские люди их к нам не пускают и отбивают их издали от ворот. И ему говорил, что асканьяма пропускать их на двор велел, и чтоб они приходили без опасения.

И в то время пришол от ворот заргучей и говорил, чтоб ево отпустил, для того что де они стоят за городом далеко версты с 4. А приходил он при вечере и пошол вскоре. И заргучей долго говорить ему не дал, потому что все в подзрении были от руских людей.

Июля в 6 день приезжали к посланнику алихамба и асканьяма да езуит алихахава и привезли с собою статьи, которые прежде сего им посланник предложил. И спрашивал втайне про ту статью, в которой написано от страны царского величества про руских полонеников и про тех, которые /л. 196 об./ изменили и бежали сюды в Китай, буде есть такие люди, чтоб дали без окупу или дали на окуп тех полоняников, а изменников отдали б.

И почали говорить так, что:

То дело, которое начиналось, что бугдыхан посылал лист к великому государю в прошлых годех, не начиналось от них, а началась наипаче от Данила Аршинского, для того что Данила посылал наперед на Наун к нему, асканьяме, и просил посольствоватись, и асканьяма посылал к Данилу людей, а он також де, и он, асканьяма, взял их к бугдыхану, и чрез них писали к царскому величеству лист и словесно им наказал, что писали они про Гайтимура. И для того конечно был указ царского величества к Данилу, чтоб он посольствовался, а без указу б великого государя, как он Данила, смел посольствоватись? И как о том к великому государю ведомости нет, что писал бугдыхан про Гайтимура, они о том не могут верить, хотя царское величество и в грамоте своей писал, что не выразумел, /л. 197/ что от бугдыхана в листу писано, и для того тебя послал и с тобою тот лист послал же. Однако ж де, хотя не во всем разумел, а мочно хотя о том немного выразумел от казаков от толиких про Гайтимура, потому что и словесно им о том приказано было от нас здесь, и на Науне также спрашивали, что бугдыханово величество опять велел спрашивать про ту статью, конечно [415] ли желает царское величество, чтоб таких людей отдать на окуп или без окупу, также велел спрашивать бугдыханово величество, есть ли указ царского величества, чтоб их тебе, посланнику, взять с собою, буде изволит дать их или только договор ныне учинит и отповедь взять, а после того в-ыное время изволит послать, также и про то велел спрашивать, буде ты тех людей ныне возмешь с собою по указу бугдыханову, после того царское величество будет ли учинит потому ж, буде есть наши люди, чтоб их дал против того же, как учинит и бугдыханово величество. /л. 197 об./

И посланник говорил им, что:

Про то дело, что они говорили, что дело начиналось от Данила, а не от них, то не так, потому что асканьяма посылал в Нерчинской проведать с торгом, а после того посылал двух человек и подьячего и приказал им, чтоб они были в оманатах, как о том и все нерчинские казаки, которые ныне здесь со мною, знают, что то дело учинилось недавно. А про то, что они говорят, что невозможно царскому величеству о том не знать, хотя немного многижды им говорил пространно на Науне и здесь, что царское величество отнюдь не знает, что бугдыханово величество в листу своем желает, и опять им говорил, что два довода есть, которые покажут, что царское величество отнюдь не знал ничево, что в листу писано и что словесно приказано: 1-й довод есть, что царское величество писал грамоту свою на трех языках, а не на одном, потому чтоб не учинилась так неведомость, как про лист бугдыханова величества, что писано было на вашем языке, а нихто не разумел, /л. 198/ что пишет, а естьли бы разумели, и царское величество писал бы на одном руском языке; а другой довод есть, что не токмо нынешней лист не разумели и для того со мною послали назад, но и прежние один богдойской, а два китайские, которые вы переводили, и по вашему переводу тому, что писаны, 260 лет, да и в тех не знали, что писано ж; а третей довод есть, что нигде же на свете не повелось, что лист, посланный от государя к-ыному государю, назад посылать, а ныне послали для того, что не выразумели, что в нем писано. А про то, что конечно царское величество желает про таких людей, и царское величество одноконечно желает и в статьях предложено для того, чтоб дать на откуп или без откупу, также и про взятие, буде бугдыханово величество изволит к царскому величеству показать дружбу и их отдать, и я их с собою возьму, и то /л. 198 об./ царское величество станет почитать от страны бугдыханова величество [в] великую дружбу и любовь. Также и про то от страны царского величества, буде какие ваши люди сыщутца в Российском царстве, будет потому ж учинить, буде они прямые никанские или богдойские, царское величество обещает отдать противо того же.

И они говорили, что вы лутчи знаете есть ли в нашем государстве беглецы или на бою взяты, а нам про то ведать нельзе, потому что наше Китайское царство пространное и хто может про то знать, хто бежит от нас к вам, потому что иноземец от языка познавается, и тебе, что послан здесь к нам, как о том не знать?

И посланник говорил, что:

Российское царство наипаче зело пространное и знать больши немочно, которые бегут к вам, потому что наш рубеж пространный и вольно /л. 199/ ходить всякому по многим рубежам и дорогам (В тексте: дорогах.) Росийского царства. А что от вас к ним нельзе знати, как бегают, потому что государство ваше кругом ограждено горами высокими, на горах стена [416] великая и всякого человека приходящего и отходящего в порубежном городе записывают, и для того вам лутчи мочно знать, а мы кроме того талмача вора не знаем, и чаю ныне, что тот толмач за воровство повешен. А своих мы знаем, что руские люди християне его великого государя служилые, а бежали они ис порубежных городов, пришли к вам, и ныне живут у вас здесь в царстве, и братья их с нами для ради тех ныне приехали, а иные взяты и на боях, тех мы спрашиваем. И буде и от вашей страны есть какие беглецы никанцы или богдойские, и царское величество велит отдать, только б правдивые были подданные бугдыхановы, потому что царское величество любит правду и как слово божественное не пременяется, также и государское слово никогда не пременяетца ж. /л. 199 об./ И буде у нас такие правдивые бугдыханова величества подданные есть, ведают, что царское величество велит отдать. И не для иного царское величество велел просить тех беглецов. И какая прибыль будет царскому величеству от десяти человек или от 20. Только для того, чтоб учинилась причина к дружбе меж обоих великих государей и государства чрез того, также и для того, чтоб и впредь перестали, смотря на то, от обеих стран бегать и опасались бы, как увидит, что беглецов отдают назад, потому что беглецы всегда причиняют ссоры меж государствы и желают не дружбы и войны, для того чтоб покрылось воровство их.

И асканама говорил, что и они зело тому ради, и для того писал бугдыханово величество к царскому величеству лист, чтоб такие дела впредь перестали, потому что такие дела между государствы учинят ссоры и недружбы. /л. 200/

И посланник говорил: ведает он, что царское величество неправду не любит, также и бугдыханово величество, и как царское величество просит своих правдивых служилых людей от бугдыханова величества, также чает, что и бугдыханово величество станет спрашивать своих правдивых людей, а не чюжих.

И они говорили, что подлинно так и пришли де они по указу бугдыханова величества спрашивать про те статьи и опять пойдет к бугдыханову величеству и твои речи доложим, и о том бугдыханово величество как укажет.

И после того посланник говорил им про выпуск, вскоре ль отпустят покупать товары на воле, также и про бухар, чтоб они к посланнику велели на двор пускать.

И алихамба говорил, что де то дело у асканьямы, а асканьяма говорил, что де у алихамбы.

И посланник говорил, что то дело вам говорить ныне нельзе, потому что здесь вы оба /л. 200 об./ и мочно дать нам волю вам обеим или одному из вас, а как нет другого, и один на одного ссылаютца.

И они посмеявся говорили, что де по досугу доложат бугдыхана, а ныне станут де докладывать про большие нынешние дела, а те де дела с теми делами мешать нельзе, потому что то дело малое, что отпускать вас.

А езуит от себя сказал, что они без докладу бугдыханова величества, хотя неведомо б какое малое дело, от себя не смеют указать, потому что они люди меж себя самые подзрительные и один от другово опасаютца и для того всякое дело неспешно делают. И опять отъехали.

А знатно они для того спрашивать пришли, что хотят у великого государя просить Гантимура вместо тех беглых беглецов, а Гантимур никогда у них в подданстве не был, кроме того, что приезжал к ним на время и опять возвратился в Нерчинской. /л. 201/ А в Китайском [417] государстве ныне руских людей есть человек с 13, и только 2 человека, что пойманы на Амуре, а те все беглецы из украинных острожков побежали, наипаче из Албазинского острога, и в третьем году побежали 3 человека для того, что водою бегают Амуром до Усть Шингала, и на Шингале китайские люди принимают и в царство без задержания отвозят и учинит им бугдыхан жалованье и велят их женить и в службу написать. И ныне они у бугдыхана учат китайских людей стрелять ис пищали с коня и пеших, как о том писал из них один тобольской к своему брату, и тот ныне и в талмачи взят в Посольской приказ, потому что рускую грамоту умеет, да и китайской учился ж, и всякое руское письмо он переводит. А ходят они в костел к езуитом, а иные из них и на службу посылаютца. А один из них изо всех Онашка, родом татарин, живет в чести, которой прежде всех /л. 201 об./ в Китай побежал. И тот в прошлых годех говорил Гаврилу Романову, что великий государь дает крымскому хану дань, а китайской хан наипаче больши крымского. И иные речи непристойные говорил же. Также и езуиты сказали и показали на письме все Сибирское государство и все остроги и сколько человек в них, что те изменники бугдыхану объявили, потому что тем радеют себе честь получить. А ныне гораздо испужались, что бугдыхан отдаст их посланнику, потому что пришли езуиты и били челом посланнику от страны их, что буде бугдыхан изволит отдать их, чтоб посланник бил челом бугдыхану, чтоб отдали ж жон их и детей. А к посольскому двору часто они приходили, а видетца не дали. А после того над ними учинили караул, чтоб отнюдь с нашими людьми не видались. А где с нашими людьми сойдутца, гораздо плачют. /л. 202/

Июля в 7 день приходил к посланнику заргучей и сказал: завтра будет ханов стол в приказе, где иноземцов трижды потчивают по их обычаю. И спрашивали: сколько коней надобно привесть?

И посланник ему говорил: для чего, будучи вчера, алихамба и асканьяма про то не сказали ничего?

И заргучей говорил, что де и они и мы про то еще не знали, потому что не было в то время указу ханского.

И посланник ему говорил, что они, хотя не объявили, однако ж де мы слышали от плохих людей от талмачей, что стол будет, и то непригоже, что не известили нам прежде, и мочно хотят нас так внезапно ис царства выслать.

И заргучей говорил, что про то он не знает, а знают про то начальные люди, а у них обычей, что после трех столов отпустят всех иноземцов вскоре, а стол за столом живет неподалеку. /л. 202 об./

Июля в 8 день привели на Посольской двор кони. И заргучей сказал, что к столу пора ехать для того, что там ожидает асканама в приказе, а надобно ему прежде, покамест не сели за стол, поклонитись бугдыхану девятью, а как из-за стола встав, также поклонитись девятью, как учинил, когда взяты были пред хана.

И посланник говорил, что не будет так отнюдь учинить, потому что иное есть где хан сам, а иное где нет, а станем поклонитись однижды, как и галанские послы были здесь и поклонились, и что Галандия есть, чтоб сравняли их против нашего великого государя, однако ж де для их упрямства будем и мы так поклонитись трижды, а больши того не будем.

И о том з заргучеем споровались много и ходили многижды к асканаме, и пришли опять, потому что приказ был от Посольского двора блиско. /л. 203/ И после того призвали езуита алихахаву, и он также ходил, и ему посланник также отказал и говорил, что отнюдь не пойду. И как увидели они, что конечно отказал, опять ему асканьяма сказал [418] и опять езуит пришел и говорил, что поволили ему, посланнику, по своей воле почитать бугдыхана, как ему мнитца что будет лутчи, а они будут про то известить бугдыхану.

И посланник, наредясь з государскими служилыми людьми, и как приехал к приказу, и с коня слез. И пред приказом асканьяма в золотом платье со многими заргучеи посланника встретили и с ним витался и показал место, где челом ударить бугдыхану против того места, смотря на полату бугдыханову, потому что та полата была близко. И посланник велел подушку положить и стал на колени, а за ним рядом дворяне и подьячие и дети боярские, и челом ударили трижды, и встали и сели за стол. И на край полаты поставили 2 стола против один одново, и на одной стороне сел посланник, а на другой асканьяма. /л. 203 об./ А за посланником подале посадили священника да дворян московских, а за ними опять детей боярских и подьячих, а потом служилых людей всех рядом, а ниже асканьямы подале сели заргучеи, а за ними опять наши служилые люди. И пред посланником и пред асканамою было по столу, а священнику и дворяном московским стол. А на столах были всякие хлебы и по гусю и по ососу вареные и были овощи и ягоды. И ели. И велел асканьяма, хто хочет взять с собою что от тех столов, потому что у них тот обычай. И хто хотел взять, взяли сахар и иные овощи. И после того опорознили столы и принесли мясо баранье по блюду, и ели немного. И потом взяли мясо и поднесли по чарке вина кобылья. И посланник не пил. И поднесли иного вина чистого чарку маленьку. И после того принесли четыре горшка тарасуну, чтоб пили.

И посланник асканьяме говорил, /л. 204/ что лутче то взять на подворье пить служилым людей. И асканьяма поволил и потом опять челом ударили бугдыхану по-прежнему и поехали на подворье.

Асканьяма ж с посланником тут говорил о розных делех и о продажи их товаров, что де станут продавать их товары китайские всякие, только де заказ будет на жолтые камки для того, что желтые хан сам носит, а иному не торговати и ни носити не повелосе.

Июля в 9 день китайские торговые люди для покупки товаров на Посольской двор не бывали для того, что в том числе был дождь великой и грязи в царстве безмерные.

Июля в 10 день приезжал к посланнику асканьяма один и спрашивал роскупают ли государские товары и ево посланниковы. /л. 204 об./

И посланник говорил, что товаров государских ничего не купят и продажа стала самая худая, а продали понемногу служилые люди нужды ради пометают как мочно, а не продаютца товары для того, что талмачи зговорились з боярскими людьми и торговых бьют и давят при нас и купить им ничего у нас не дают, для того что те талмачи хотят покупать сами и брать самою дешевою ценою, также и с продажею на двор торговых не пускают; и буде так учинитца и продажи не будет, также и в покупке таваров вольности не будет, и то какая будет дружба и любовь меж обоими великих государей государствы, и лутчи б они взяли явным обычаем силою, нежели поступают лукавством. И для того он, посланник, по указу великого государя предложил бугдыханову величеству, чтоб с товаров взяли пошлину, а дали б повольной торг, а бухарцом и татаром и иным /л. 205/ дают с приезду волю, а нас держат бутто в тюрьме.

И асканьяма говорил, что де бояре то дело делати не смеют, также и толмачи не смеют же, а пошлину взять не токмо от вас, но и с своих людей бугдыхан пошлину не берет. А про освобождение сказал: как бугдыхан станет спрашивать про твое посланниково здоровье или [419] что делаешь, и тогда мочно доложить, а ныне докладывать не смеем для того, что де опасаетца гневу, чтоб на него и на нас не был гнев, для того что доложить против старого их обычая нельзе, да и бояре имеют на него великое подозрение, что де он докладывает для своей корысти, однако ж де он по досугу бугдыханову величеству /л. 205 об./ во время свое, чтоб для покупок товаров великого государя служилым людей з торгу повольно было, будет докладывать. Асканьяма ж говорил: как бы де была ныне зима, и мяхкие б товары продавались дороже, для того что зимою теплое платье всякому надобно, а ныне лето, и до зимы всякой человек чает, что далеко.

Посланник же асканьяме говорил, что он, асканьяма, велел пропускать на двор бухарцов, а ныне по обе стороны стоят караула и блиско их ко двору не припускают, также и бухарцом заказали накрепко, чтоб они к посланнику отнюдь не ходили; и то какая правда, что их на двор к нам не пустят, также из двора наших людей нигде же не пускают, и так какая продажа или покупка будет?

И асканьяма о пропуске бухарцов заргучею заказал, чтоб им приходить было на двор вольно. /л. 206/ И при нас заргучею о пропуске приказал, а после того без наших опять отказал для того, что про то заргучей посланнику сказал, что он, асканьяма, бухарцов пропускать на двор отнюдь не велел. А талмачей заргучею велел поймать, и как де поймает, и он учинит им наказанье.

И будучи он, асканьяма, у посланника, приходили по него от хана. И посланник говорил, чтоб он, асканьяма, не забыл, о чем ему бил челом [об] освобождении. И он говорил, что де станет ждать время. И отъехал.

Того ж числа приходил после полудня к посланнику заргучей и сказал, что де завтра быть тебе пред ханом у стола. И отъехал.

Июля в 11 день приехал к посланнику асканьяма и сказал, что де ныне у хана будешь у стола в полате, а с собою б взял только 14 человек, которые честные. /л. 206 об./

И посланник ему говорил, чтоб взял побольши, как взяты были и к поклону.

И он говорил, что отнюдь нельзе так делать.

И посланник говорил, что больши того не возмет: 2 человека дворян московских, свещенник, 2 подьячих, 9 человек детей боярских, ис того числа 7 тобольских, 1 ленской да один сын Павла Шульгина из Нерчинского.

А после того посланник асканьяме говорил, что великий государь, его царское величество, указал послать з бухарцами своих великого государя людей для покупки ревеню в город в Сунг.

И асканьяма говорил, чтоб о том послал в Мунгальской приказ к алихамбе, потому что то дело не ево, а ведает про то про все в Мунгальском приказе алихамба, также де ведомы и вы и бухарцы в Мунгальском же приказе /л. 207/, потому что во всяком приказе дело розное и и немошно иному мешатись.

Посланник же ему говорил, что нихто черных лисиц не купит, для того что не смеют, и чтоб те лисицы взяли б казну к хану, а с хановы б казны за те лисицы выдали поручным товаром.

И асканьяма говорил, что де мочно лисицы и на дворе продать, а купят их, только обновите и делать яги, которые пожалованы от хана, племянники ево, а иной нихто не смеет, а естьли бы знали из начала, отдали б хану в поминки и хан бы их принял.

И посланник говорил, что есть лисиц много, и все лисицы подать в поминках было непристойно, что только одни лисицы. И асканама в [420] то время говорил, что де у бугдыхана лисиц черных есть полата великая. /л. 207 об./

И асканьяма ж говорил, что ныне лисицы не надобно, а мочно де их продать у себя на дворе, а купят де их хановы сродники.

И посланник говорил, что де ныне нихто не купит, и не токмо купить, и смотрить не смеют.

И асканьяма говорил: буде лисицы не купят, и тогда де мочно хану доложить, и чает де, что те лисицы в казну возьмут.

И пришол подьячей, и асканьяму звал, чтоб он шол вверх.

Также посланник асканьяме опять бил челом, чтоб он ныне доложил бугдыхана, потому идет вверх, чтоб отпустили человек с 6 з бухарцы для покупки на великого государя кореню ревеню.

И он опять по-прежнему говорил, что доложить ему отнюдь нельзе, и о том бы послал в Мунгальской приказ к алихамбе, и алихамба бугдыхана доложит, для того что то дело приказное...

Потому что указ был царского величества, чтоб послать на Астрахань для проведывания дороги и пути. А невозможно было им про то сказати, для того что они люди подзрительные, только говорил, бутто хотел купить ревень. Однако ж де они и то никак не поволили и заказали калмакам и бухарцом, чтоб русских людей не приняли, и они отнюдь принять не смели. /л. 208/

И посланник асканьяме говорил: для чего заказ есть от богдыхана, чтоб никаких товаров служилые люди наши не покупали?

И он, асканьяма, говорил, что де заказу никакова нет и купить всякому вольно, сколько хочет.

И посланник говорил, что знатно заказ от них для того, что их люди товары приносили на двор многие и продают, также только в одной лавке продают, а в-ыных ничево не продают.

И асканьяма говорил, что де отнюдь того нет, чтоб был заказ, а мочно торговые зговорились меж себя и хотят продать подороже, и для того просят дороже и во одной лавке только продают.

И посланник говорил: для чего калмаков и мунгальцов отпускают вольно торговать всех, что есть ныне в царстве, а наших только по 5 человек, и те за караульщики ходят? /л. 208 об./

И асканьяма говорил, что те калмыки от порубежных ближних степных тайшей и ежегод посылают к бугдыхану дань, и для того вольно им ходить и торговать.

Июля в 16 день приезжали к посланнику с асканьямою ближние люди и спрашивали, есть ли такие у посланника люди, которые б умели плавать и нырять, чтоб были самые добрые?

И посланник говорил, что у нас всякой умеет плавать.

И асканьяма говорил, чтоб выбрал самых добрых для того, что де он пред ханом хвалил для того, что дорогою едучи прежде сего видел их, и чтоб ему о том не было стыда.

И посланник выбрал 10 человек и того числа их не взяли.

Того ж числа ближние люди принесли деньги назад, и посидев немного говорил, что видели они у посланника саблю добрую, оправлену золотом, и железо /л. 209/ доброе, и чтоб тое саблю дал показать тем же своим товарыщем. И говорил, что де есть у него отец, человек старой. Также просил и книгу галанского языка в лицах, в которой написано посольство их в Китаех, чтоб ее дал показать, и опять принесут вскоре.

И показал он, ближней человек, посланнику саблю самую добрую, которая была самого бугдыхана, и та сабля оправлена золотом по китайскому обычаю, и железо китайское ж. [421]

И посланник говорил, что книгу даст, а сабли не даст для того, что ту саблю держит он про себя.

И асканьяма вышел вон и звал талмача мунгальского языка и чрез него бил челом гораздо и говорил, что де ту саблю принесет завтра, также как принесли и деньги. И как видел, что докучают гораздо, и книгу и саблю им дал. И сего дни опять их кормил и поил. И они роспрашивали во всем против прежняго, и сидели /л. 209 об./ до самого вечера, и при вечере пошли опять вверх к хану.

Июля в 17 день приехали к посланнику ближние люди, и привезли с собою книгу и саблю, и били челом о том гораздо, что прошения их ни в чем не оставил. А после того говорили, что де бугдыханово величество указал знаменовать тебя, царского величества посланника, наипаче прежнего всего в том же платье для того, что де в первой персоне написать только по пояс, а ныне велел написать всего, да чтоб де тут же знаменовать с саблею и в руках держал буздуган свой, которой они видели у посланника 69.

И посланник им говорил, что де ныне дни дело жарские, а шуба тежелая соболья и нельзя носить, и прежде сего трудились много 3 дни. И о том споривались много. И после того посланник велел /л. 210/ писать по их воли, и писали опять до самого вечера с саблею и з буздуганом, как они просили. И опять спрашивали про розные дела, как прежде сего чрез езуита. И после того то письмо взяли и пошли в ближней того двора Посольской приказ. Ближние ж люди видели у посланника пищали долгие, и просили, что им продал. И посланник им говорил, что дорога дальнея и опасная и без оружия нельзе.

Да ближней же человек принес с собою саблю самую добрую, оправлену золотом, турское дело, а на ремене писано было, что ту саблю послал в подарках Учурта хан калмыцкой. И ближней человек говорил, что де у них такого железа не любят и у них много ево есть. А знатно, что он хвастает. А посланник ему говорил, что он то железо знает, что оно доброе и прямое турское, также и письмо турское, вырезаное на ней, прочел. /л. 210 об./

И после того, поноровя немного, пришел езуит один и говорил, что де надобно о том челом ударить бугдыхану по их обычаю, для того что велел живо писать, а ближних людей и живописцев подарить.

И посланник езуиту говорил: как бугдыханово величество пожалует ево, посланника, одною персоною, как готовы будут, и тогда будет бить челом бугдыханову величеству, а ближних людей и живописцев подарит в то время, чтоб он им сказал, что словесно им говорит и бьет челом бугдыхану по нашему обычаю, что он присылал ближних людей и живописцев, а буде дадут персону, и тогда мочно подарить ближних людей и живописцев.

Июля в 18 день пришел к посланнику посол Тархан-лама, которой /л. 211/ приехал от Учюрты-хана калмыцкого, и спрашивал посланника про здравье.

И после того посланник Тархан-ламе говорил, что асканьяма сказал, что Учюрта-хан дает в Китай дань ежегод бугдыхану.

И Тархан-лама китайцов бранил и говорил, что их хан есть против богдойского хана и лутчее, и для чего им дать, еще они берут от них. И говорил, что будет пенять в приказе алихамбе и асканьяме.

И посланник ему говорил, что он не окажет, потому что царское величество бутто отец Учюрты-хана и к людей ево хановым и к нему милость есть и жалованье великое. И посланник ево напоил и накормил. А с ним, Тархан-ламою, было калмаков много, и их кормил же. А ис тех калмаков бывали многие и на Москве. /л. 211 об./ [422]

Того ж числа приехали ближние люди и с ними асканьяма и езуит и живописцы, и списывали с ферезей и с кавтана травы, а с шапки запаны. И будучи они у посланника, в то время служилые люди с китайскими караульщики у ворот бранились. И асканьяма о том пенял, что наши служилые люди их караульщиков толкают.

И посланник говорил, что то все учинитца для того, что держат в заперте и к воротам блиско сидеть и хотя смотрить на улицу не дают, а наши люди к тому не обычны, чтоб сидели в заперте, и на свете не слыхано того, что посланника держат в заперте, которые з добрыми делами ходят, и для того ссоры бывают.

И асканьяма говорил, что де своего обычая для вас не переставят, а мочно де бугдыханову величеству учинить, что выпускать, а как ты приедешь к царскому величеству, чтоб ты объявил, /л. 212/ буде изволит впредь посылать послов — добро, а буде не изволит, и то на ево воли.

И посланник говорил, что он о том должен о всем царскому величеству объявить. И спрашивал после того, что мунгальцы и бухарцы от Галдана-тайши в посланниках пришли или для торгу?

И он говорил, что они приходят от Учюрты-хана и от Галдана с есаком, и для того их ходить свободных отпускают.

И посланник говорил, что те речи он, асканьяма, неправдиво говорит, что приезжают с есаком, а всякие послы иноземские приходят к бугдыхану и привозят к ним поминки, а они называют их есаком, и не токмо то слово нам досадно, но и им не любо для того, что я они вольные ханы. И он говорил, что де про вас хотя и говорят, а говорят те речи простые мелкие люди.

И опять говорили про торг, что они не пускают продавать повольною ценою, также и купить. /л. 212 об./

И ближние люди и асканьяма говорили, буде бы тебе хотелось так торговать, как и им, и чтоб де ты приехал торговым обычаем также, а не посольством.

И посланник говорил, что нам мочно быть и без их торгов, для того что видят они и сами, что у нас есть лутчи их шолковые и золотые всякие платья.

И они говорили, что де безпрестанно вы свое хвалите, а наше хулите.

И посланник говорил, что дело само себя хвалит, для того кони и оружие и платье, отласы и камки и сукна и златоглавые и бархаты есть, и тафты, как и сами видят, да и прежде сего то же хвалил наше он, асканьяма ж, что видел; и так есть у нас что носить и без вашего, только великий государь наш, его царское величество, не желает иного на свете, что славу добрую и как с-ыными государи живет в дружбе и любви, и для того великий государь послал к бугдыхану для дружбы и любви, а про торг приказал великий государь говорить /л. 213/ как от нашие страны, также бы и от вашие для того, что от того торгу будет бутто свяска к дружбе, и всякой государь подданных своих хочет убогатить, а как не будут ходить от вас к нам, а от нас к вам послы и торговые люди, и то как может дружба состоять?

И они говорили, что де и они тому ради, только де у них иным обычаем принимают послов, а торговых и иным же обычаем.

И посланник говорил, что торговым дают сроку только на 7 недель жить, в те 7 недель хотя продай, хотя нет, и вон высылают, а ходить им вольно, а послом з двора ходить не дают и в обоих странах приходить к ним нужно. И ближние говорили, что у них обычай тот истари повелся и переменить обычая ныне нельзе. И при ближних людех с асканьямою споровались многое время. [423]

И асканьяме ж посланник говорил: для чего он, асканьяма, /л. 213 об./ на Науне подлинно не сказал, что выпуску не будет, а будет такое задержание до отпуску, бутто в тюрьме, потому что уже от того запору половино людей занемогло, а иные и померли.

И после того те ближние люди пошли к хану.

А после их асканьяма приходил с езуитом и говорил, что де бугдыхан слышал, что ваши люди на воде плавать очень горазди, также и нырять. И посланник выбрал из служилых людей 4 человека, и пошли далеко за город. И они сказывали, что де приехал водою в коюке позолоченом, а хана в нем не видали, а ближние люди стояли с асканьямою. И при хане плавали и ныряли и привели своих двух человек, однако ж де их люди плавать и нырять так, что русские, не умеют. И после плаванья привели их опять всех к посланнику на Посольской двор. /л. 214/

Того ж числа преставился селенгинской казак Михаил и по указу бугдыханову прислали гроб да камку белую, а велели ево похоронить в том же месте, в котором похоронен прежде сего нерчинской казак, которой приезжал в Китай с-Ыгнатъем Миловановым. А на похоронение велели итить только 20 человеком, а больши того не отпустили. А похоронили ево за городом, потому что только нашим дали волю так явно погребсти, а иным верам никак, и бросят на дворе, что скотиевы стервы.

Того ж числа при вечере приехал к посланнику асканьяма опять и говорил, что люди ваши плавать гораздо и хан хвалил и спрашивал, есть ли де еще их лутчи.

И посланник говорил, что станет у служилых людей спрашивать, и буде лутчи тех сыщутся, и он ему, асканьяме, скажет, и бугдыханову величеству рад служить вседушно по силе.

Также говорил, что де бугды/л. 214 об./ханову величеству жаль о умершем, и велел дать все, что надобно, к погребению, а похоронить ево велел за городом на поле, а чтоб ево провожали 20 человек, а про другово больного тобольского казака велел прислать дохтура своего, что ево лечить. Также приказал, чтоб своим служилым людем заказать, чтоб с их людьми не ссоривались, и уже де большое дело совершилось и мочно де купить всем без ссоры.

И посланник говорил, что будет их о том наказывать, чтоб они с вашими людьми никаких ссор не чинили, потому что от того никакова добра нет. Также посланник говорил, что великий государь указал послать з бухарцами для покупки кореню ревеню 6 человек в город бухарской Турумфат и оттуду пойдут в государство государя нашего. А про то не сказал, что они пойдут в Астрахань для того, что они люди подзрительные. /л. 215/

И асканьяма говорил, что де доложит о том бугдыхана, только де ехать ныне з бухарцами страшно для того, что меж Галданом и Учюртою война великая и чтоб от того чего не учинилось, и станет он спрашивать у их послов, мочно им ехать и примут ли или нет.

И посланник говорил: хотя де междо собою у них война есть, однако ж де с великим государем, с его царским величеством, они в миру, и послов своих и посланников присылают, и ныне от царского величества есть к ним грамоты и поминки небольшие, и для того мочно проехать без страху.

И он говорил, что о том о всем бугдыхану доложат, и о том что укажет. И после того отъехал.

Июля в 19 день приходил к посланнику Учюртин посол лама и привел с собою смоленского шляхту рейтарского строю полковника [424] Денисова полку и сказал, /л. 216/ что де взяли ево под Полоцким ис полку боярина и воевод князя Ивана Ивановича Хованского поляки тому лет с 15 и продали татаром, а татары калмыком, и бил челом великому государю, чтоб от лабы выкупить.

И посланник Учюртин говорил, что де у них продавать людей грех, а великому государю он, лаба, ударит челом без окупу.

А посланник ему против того обещался подарить, что он хочет.

И он говорил, что де станет думать с товарыщем своим и после того опять придет.

И того ж числа звали в приказ талмача для того, что де с учюртиными людьми в приказе говорили и они сказали, что де взять руских людей с собою не смеют. А было им приказано от китайцов так говорить, что не примут руских людей. ...[царское] величество у бугдыханова величества двух человек.

И посланник говорил, что просим для того: слышали, что у вас есть мастеры добрые к мостовому делу, а что к полатам мастеров много. И в Московском царстве также спрашивал про звери, какие родятца, и про иные дела про разные. И будучи он у посланника, пришли от хана и звали ево вверх. И алихамба вверх пошол, а посланник остался з заргучеем.

И посидев немного, пришли езуиты, алихахава да старой, которой еще был при никанцах, как владели царством никанские цари тому лет 45, и для того нынешняго хана отец жаловал, также и нынешней хан ево жалует. И говорили они посланнику, что посылал по них богдыхан и звали их для того, что де ныне у них хотят новое дело делать для царского величества — сам бугдыханово величество в крайней своей полате, где житьем живет, хочет тебя потчивать при себе, а прежде сего /л. 216 об./ у никанских и у китайских ханов не токмо сидети, но и видеть не дают; и они сами удивляются, как они чрезвычай поступают; а их звали для толмачества и чтоб сказали, как ведется обычай их, да и они сами ради для того, что честь царскому величеству и всему християнскому народу слава. И будучи они с посланником, приходили хановы ближние скопцы и смотрили на посланника и сидели за воротами часа с 3 и больши. И было уже больши полудня часа з 2, и тогда собрались все чиновные люди к хану, а были в-ыных платьях с сулемами в кавтанах воинских золотых, не в тех, как были прежде сего у поклону, опричь приказных людей, которые сидят у дел в приказех. И после того пришол к езуитом ближней человек и говорил, что де пред хана итить время. И езуиты с посланником пошли и прошли 5 мостов, которые и прежде сего, как были у поклону, переходили. И против среднего моста 2 льва медные литые /л. 217/ самые великие. И после того пришли на то место, где поклонились хану и где лежат 18 маленьких камешков медных. И как пришли к тем маленьким штучкам, встретил алихамба да асканьяма и велели итить поскорее, потому что уже хан ожидает. И шли с поспешеньем. И пришли к леснице мраморной, а на той леснице ступеней с 18. И пришли на крыльцо пред великую полату 70, где хан прежде сего сидел, как на поклоне были. И крыльцо то великое услано мрамором и около крыльца зделаны зубцы мраморные, а на зубцах поставлены медные кумганы, в которых кладут розные духи и жгут, как хан бывает в той полате. И тем всем полатам учинен чертеж подлинной.

Да у той же великой полаты на обеих сторонах стоят караулы человек по 20 с сайдаками и с копьями. И пришли в ту полату, где место ханово. И та полата гораздо велика, а делана ис кирпичей, а в вышину та полата сажен с 12. А стоит на столбах деревянных /л. 217 об./ на [425] 2 статьи в 2 ряда, и всех их числом 18, и ис того числа 4 столба вызолочены золотом, а иные росцвечены краскою красною. А толщиною те столбы обойма в два. А потолок вельми строен и вырезано и выписано золотом и розцвечено красками. А в средине той полаты против ханова места учинена лампада из хрусталю, а ханово место деревянное и вырезано и росцвечено золотом. А место учинено широко и лесниц к месту много. А место зделано турским обычаем. А полата услана коврами великим с розными краски. Да против того ж ханова места с обе стороны по дверям зделано проходные, и знатно, что те двери учинены к переходом.

И прошли тое полату сквозь, и опять пришли на крыльцо. И то место высокое и видит горы высокие и сады и в садах иные хановы полаты. И за крыльцом той большой полаты зделана полата круглая небольшая, и та полата была затворена. /л. 218/ И прошли мимо. И за полатою лесница сход долов с крыльца. И у той полаты, где хан сидел, от того места, где поставили к поклону, было сажен с 20 и больши. И алихамба велел поклонитись. И хану поклонились против прежняго 9-ю трижды, садясь на колени, и 9-ю главу приклонши, а хан в то время сидел на месте своем. И после поклону взял алихамба и повел по левой стороне той полаты, где хан сидел. И взяли посланника пред хана. И в полате хан сидел на своем месте, а около ханова места и по всей полате сидели чиновные люди человек с 300 с перьями павлиными. А с правые хановы руки сидели колай да позади хана стояли по 9 человек с копьями и с сулемами. А на копьях мохры, волосы лошадиные красные, а ниже мохров хвосты бобровые. И не доходя до колай, алихамба посланника задержал, а хан послал колая и место посланнику, где сидеть, указал мало не против колаев. А перед посланником до хана нихто не сидел. А подушку /л. 218 об./ красную ево посланникову подложил под посланника сам алихамба. И положа подушку, велели поклонитца однижды. И после поклону велели сесть, А дворяном и попу и подьячим и детем боярским велели сесть за посланником на две статьи от посланника сажени с пол 2, и поклонились також де, и сели в 2 ряда. И после того призвал хан племянника своего колая, которой прежде сего принел государские грамоты. А колай взял двух езуитов пред хана. И пришли к хану с правые стороны и стали колай и езуиты на коленех. И говорил им хан потихоньку. И после того пришли все трое к посланнику и говорили потихоньку ж, чтоб посланник встал на колени.

И езуит алихахава учел говорить: великой самодержец всего Китайского государства хан спрашивает — великий государь, всеа России самодержец, белой царь, в добром ли здравье? /л. 219/

И посланник говорил: божиею милостию великий государь и великий князь Алексей Михайлович, всеа Великия и Малыя и Белыя Росии самодержец, как мы поехали от великого государя, от его царского величества, и тогда оставили на своих великих и преславных государствах в добром здравии и в счастливом государствовании; и желает великий государь, его царское величество, бугдыханову величеству также долголетнего здравия и благополучного государствования, как и налюбезнейшему соседу и другу.

И после того опять пошли все трое вместе к бугдыхану и опять стали на коленех и говорили, и опять им хан говорил. И они опять пришли все трое и посланнику говорили: бугдыханово величество спрашивает 3 предложения: царское величество скольких лет и каким возрастом и сколь давно царствовати начал?

И посланник им говорил, что великий государь, его царское [426] величество, лет в 50, /л. 219 об./ а возрастом совершенным, и преукрашен всякими добродеяний, а как божиею милостию царствовати начал, тому больши 30 лет.

И опять пошли к хану и известили, и опять к посланнику пришли и спрашивали, сколько ему, посланнику, лет. Также говорили, что слышал де бугдыхан, что ты человек ученой, и велел де спросить учился ли философию и в математических и про триугономерие учился ли ж? И посланник говорил, что возрастом есть лет с 40, а про учение сказал, что учился, как о том знают езуиты, и с ними говаривал многижды. А хан де спрашивал для того, что он, хан, у езуитов учился триугольномерию и про звездословие. И как спрашивали, опять к хану возвратились и сказали. А опричь того хан не спрашивал ничего.

А посланник сидел от хана будет сажен с 8, и видно было гораздо. А платья на нем было: под-ысподом кафтан /л. 220/ лазоревой, а верхнее было, как и на боярех, черной з золотом, и шапка тем же подобием, только на переди было зерно жемчюжное великое, величиною с орех небольшой, а на шее было чотки жемчюжные ж, зерны великие, потому что у всех бояр и у ближних людей чотки деревянные и костяные мешены с королками красными. А на месте, где хан сидел, был тюшак тафты лазоревой же. А возрастом человек средней и шадровит лицом гораздо и черневат, усы малые черные, 23 лет. А место где сидел хан деревянное, вырезаны всякие травы и змеи и росцвечено золотом и красками, как и в большой полате, а вышиною будет в сажень.

А после того принесли пред хана стол невелик 2 ближние боярина, а на столе были овощи розные и ествы на блюдах золотых, и поставили пред хана, и после того поставили столы пред колаев, и потом пред посланника. А посланнику был стол одному, /л. 220 об./ и сидел один же, а ближним людем трем один стол, а дворяном и попу и подьячим и детем боярским двум стол. И как хан учал есть, и ближние люди встали на колени, и посланнику также велели на колени встать, и поклонились до земли однижды. И после того хан послал на золотых блюдах колаем овощей одно блюдо, а посланнику на двух золотых блюдах, на одном яблоки персицкие, а на другом комфети розные. Также и к дворяном и ко всем к подьячим и к детем боярским хан по одному блюду на стол посылал же. И тогда хан приказывал звати асканаме. А как пред хана идут, и они все бегут и при нем падут на колени и слушают. А асканьяма тот, которой к нам приставлен. И спрашивал ево, не знаю о чем, много и опять возвратился. А алихамбу и асканьяму и езуитов посадили вон из полаты за дверьми и был им стол один. И после того хан послал к посланнику /л. 221/ на золотом блюде арбуз красной розрушеной. И стол был с час. А после того с столов собрали ближние люди блюды все, а столы еще не приняли, и пред хана принесли на двух великих золотых блюдах дыней маленьких. И одно блюдо послал ис перед себя к посланнику. А обычай у них: сидит на месте своем и принимает обеими руками, тот, кому пошлет подать, и кладут на стол, а после не вставая поклонитца до земли и ест, как ели дыни. И поноровя немного ис пред хана взяли все. Да пред ханом же стояло блюдо яшмовое великое, а что на нем было, того не ведомо. А по левую сторону хана была поникадильцо и в ней горели духи розные покамест ели. А по обеим сторонам хана были бутто 2 стола небольшие, а покрыты жолтыми тафтами. И взяли ис пред хана стол, также и им пред всех, и после того принесли иной стол и поставили у дверей против хана. И одна была на столе чаша великая серебреная, и в ней было вино /л. 221 об./ виноградное, а наливали в чашки золотые лошкою серебреною долгою. И налив чашку золотую, принес пред хана ближней человек. [427] И хан тое первую чашку велел поднесть посланнику. И пришел к посланнику алихамба и езуит, и велели посланнику двигнутца с полсажени с места. И чашку принел и взял в левую руку и поклонился на правую до земли и пил. А питье было виноградное самое доброе, что доброе ренское, а то питье делают езуиты про хана по вся годы. И как выпил, и после того опять также поклонился и поклонясь сел на место свое. И после того пришли алихамба и асканьяма, и взяли дворян и прочих, и привели пред хана прямо к дверям, и налили чашки золотые того ж питья всякому по чашке, и поднесли. И как привели, велели поклонитись, и после поклону пили. А как выпили, опять поклонились и пришли на место свое. И опять велели поклонитись. А китайским бояром после того подносили чай в деревянных чашках. И как чашки /л. 222/ ... (Утрачено несколько строк текста.).

И посланник говорил, что у нашего великого государя неприятелем продавать заказ великой, а приятелем заказу нет, и у нас, как сами видят, всякое оружие есть доброе, только для того, что из-ыного государства диковины.

И алихамба говорил, что де будет ждать времени, и как будет время, о том хану доложить и отповедь учинить. И отъехал.

Того ж числа после полудня приехал асканьяма и с ним ближней человек и говорили, что де бугдыхан, видя ваших людей бесчестие, что ходят около города без караульщиков, велел тебе сказать, что отпуск будет вскоре.

И посланник говорил, что о том воля бугдыханова, только ничего не продали и не купили еще.

И он говорил, что де бугдыханово величество поволил бы жить, сколько хочете, только для невежества людей ваших велит отпустить вскоре, потому чтоб не учинились ссоры; а ведаем и мы, что /л. 222 об./ от тебя ничего нет, только дурно делают служилые люди, и пусто ходят, и больши того терпеть не можем.

И посланник говорил: хотя и около города ходят, а никакова дурна или осмотр не делают.

И после того асканьяма говорил, что де бугдыхан велел взять 4 человек, которые б умели плавать новых. И посланник выбрал ис служилых людей 3 человек и послал с асканьямою. И при хане по-прежнему на реке плавали и хан гораздо их хвалил. И опять пришли на подворье с асканьямою.

И говорил асканьяма по-прежнему, чтоб везде ходили, а около города отнюдь не ходили.

И посланник ему говорил: хотя и около города ходят, а никакова дурна от них нет, потому что городы каменные, и у нас есть и крепче тех, и не для того приехали мы, чтоб городы ваши смотрили, только они люди служилые и много взаперте жили и больны были, а ныне гуляют для здравия своего, а не для иного чего. /л. 223/

Июля в 20 день посылал в приказ подьячего и толмача и говорил, что учюртиным людем дела нет, а пойдут наши люди з бухарцами, которые бухарцы бывали на Москве по трижды и больши и с служилыми людьми есть братья названые, и пойдут наши люди без них, и о том бы они не печалились. И подьячей и талмач пришед сказали, что алихамба пошел докладывать хана, и о том, что бугдыхан укажет.

Того ж числа посланник спрашивал у китайского большого талмача Солома, что сказывали наши люди, которые ходят для покупки товаров, что продают де все в одной лавке, и та лавка — чья она? [428] И талмач говорил, что де та лавка купчины богатого, да и хановы товары есть же в той лавке, и для того в одной лавке и продают. А и товаров в той лавке зело много, а в-ыных де лавках тавару понемногу, и знатно, что и ханов товар и лавки, потому что от бугдыхана продают всякие товары и мелочи, дрова и сено /л. 223 об./ и прочее. Также и пред вратами посольскими поставлен кабак с ханского кружечного двора и продают всякие розные питья, да и то де питие вино, что приносят от хана по вся дни на корм, с кружечного ж двора.

А тому талмачю Солому и прочим товарыщем ево многижды посланник говорил и роспрашивал, какие у них дорогие каменья сыщутся?

И они говорили, что у них алмаза нет, также и яхонт красной на мале сыщется, изумруды также ретки, а хотя и сыщутца небольшое место и невелики, и те гораздо ценны. И принесли к посланнику алмазы для отведывания, также и яхонты красные и изумруды, и просили за них против московского десять цен. А яхонты лазоревые и жолтые, также и лалы многие есть, только нечисты и мелки, а хотя сыщутся и велики, а во всем чисты ретко живут, потому что у них /л. 224/ больши продают самородных, нежели алмазных, а ныне на мале живут для того, что в тех странах, где родятца и откуду придут, ныне война.

И посланник говорил, чтоб они радели сыскать такого каменя лала, чтоб был чистой и велик.

И они говорили: не знаем ни у кого такого каменя, кроме того, что знают у боярина китайского, а тот лал великой весом по их 11 золотников слишком, только тот камень гораздо дорог, и не будет у тебя, посланника, столько денег, чем ево купить, потому что и галанцы пытались ево купить, а не было у них столько денег.

И посланник говорил, чтоб тот камень показали видеть, и буде он годен, тогда мочно торговать, и хотя у меня столько нет, мочно взаим взяти от своих, а буде и так не могу купить, и тогда государству их слава будет, что такой камень в Китаех сыщется, что послы и посланники иных государств не могут купить.

И по многие дни ходили они по тот камень. И езуиты про тот камень знали ж и сказали, /л. 224 об./ что у них иного такого каменя в царстве ни у кого нет. И бил челом посланник и им, чтоб они радели, чтоб тот камень видеть. И насилу тот боярин с своим человеком и с толмачами послал, и запечатан в ящике, и пришит на атласе. И показали посланнику, и видел, и весили, и спрашивал, что ему цена. И они говорили, что меньши 8000 лан сребра отнюдь не дадут. А посланник, ведая их лукавство, говорил им, что ему не надобен и не годен, и чтоб они нашли лутчи того. И они говорили, что лутчи того в Китаех нет и не бывал, и мочно ему проведать, буде не верит, и от иных. И посланник за тот камень не подал ничего и не торговал, и они взяли и пошли назад. А посланник с стороны говорил езуитом, чтоб они бутто про себя торгуют, чтоб не догадались, да и талмачи говорили, что они то дело втайне делают, чтоб бугдыхану было не слышно, а им бы за то не учинилось наказанья. И про того каменя написано ниже в своем месте. А иные мелкие /л. 225/ каменья лалы и яхонты всякие носили не втайне, многие только мелки и нечисты, а которые были немного чисты, и те безмерно дороги, а что мелкие каменья, наипаче яхонты и искры, многое множество, а все продают лукавством и не стыдятся и что стоит лана, а они просят сто, да и во всяких торгех таких лукавых людей иных на свете нет.

А знатно то, что приказано было талмачам от бояр так в торгу лукавствовать, потому что однижды торговали они у посланника сукно [429] доброю ценою, и в то время приехал асканьяма с-ыными бояры, и как видел, что талмачи сукно торговали дорого, и при посланнике бранил и устрашил их, и талмачи то сукно отдали назад и сказали, что купить иного ничего без их ведома не смеют, и все то делали, чтоб корысть осталось им, бояром, а не нам, потому что приставлены были их люди и торговали и купили и продавали всякой товар на подворье и в лавках. /л. 225 об./

Июля в 21 день присылал к посланнику алихамба ис приказу, чтоб к нему прислал толмача. И талмач в приказ ходил, а в то время в приказе были калмыки и бухарцы. И алихамба талмачю говорил, что калмыки и бухарцы людей ваших принять не хотят, также калмыки и бухарцы говорили, что им руских людей взять нельзе для того, что стоит у них война великая. И знатно то, что научили их алихамба по указу бугдыханову, чтоб руских людей с собою одноконечно не взять. А калмаки и бухарцы талмачю подлинно сказали, что они одноконечно с собою посольских людей не возмут, и то все от научения их. А прежде сего они говорили посланнику, чтоб людей с собою взять ради, только де без их ведома взять не смеют, для того: хотя де с нами и поедут, однако ж де их на рубеже задержат и с ними не отпустят.

Того ж числа посылал окупу за полоненика 2 лисицы черные с черевы и с лапы, цена китайская /л. 226/ 20 лан, 6 хребтов чернобурых, цена 20 лан, взяты из бунта, ценою по 17 рублев, 10 хребтов красных по 26 алтын по 4 деньги хребет, цена по-китайски 20 лан. А как те лисицы х калмыцкому лабе принесли, и он смотрил и говорил, что де надобно еще сверх того 200 лан серебра. Да в то ж время говорил бухаретин тому ж лабе, что даст он ему, лабе, за руского человека 3 человека полоняников калмыков, а он того полоненика вывезет к великому государю к Москве, и за того полоняника окуп возмет, для того, что он на Москве бывал многижды. И лаба на обмен бухаретину не дал же. И после того пришол к посланнику сам лаба и с посланником о полонянике договор учинил. И посланник, сверх прежних лисиц, дал лабе лисицу чернобурую целую с лапы и с хвостом да выдру, цена лисице 12 лан, а выдре 5 лан. И всего за него по китайской цене дано на 75 лан, а по московской цене на 32 рубли. И в тот день не послали. /л. 226 об./

Июля в 23 день приходил к посланнику бухаретин и сказал, что де пришол к Большой стене караван великой, калмыки и бухарцы человек с 500, а руские товары у них есть ли или нет, того он не ведает, а есть де у них кони и есыри, а идут они от Галдана да от Учюрты тайшей. Да тот же бухаретин говорил, что он давал за руского полонянина трех ясырей калмыцких, и лаба у него не взял, а что де посылано было великого государя ис казны лисиц черных и красных на 60 лан, и те лисицы он не принял же, и служилые люди и талмач, которые посыланы были к нему, лабе, на калмыцкой двор по посланникову приказу, говорили, чтоб он лисицы принял, и он де за того руского человека лисиц не принял, и ныне, буде он, лаба, хочет того полоняника отдать, и посланник пришлет за него 100 лан серебра, и он и в том отказал же, а просил вышеписанного числа 18 лисиц черных да 200 лан серебра. /л. 227/ Июля в 24 день принесли к посланнику на двор 5 столов во всем против прежняго, и те столы розданы дворяном и служилым людем по-прежнему ж.

Июля в 26 день приехал к посланнику асканьяма и говорил, что он давно не был для того, что был болен. А ныне приехал он для того, что слышал он, что наши люди с их китайскими караульщики ссорятца, и как бугдыхан услышит, и тогда никакова добра не будет и дела де обоих великих государей не совершатся. [430]

И посланник говорил, что ссорятца для того, что великого государя служилых людей для покупки всяких товаров караульщики не выпускают, и хотя и пустят не больших, ведут они, где хотят караульщики, а не туды, где наши хотят.

И асканьяма говорил, что де еще приказали быть другому заргучею и велели выходить /л. 227 об./ для покупки человек по 20 и по 30, да сверх того, приказал выпускать, хто хочет итить на калмыцкой и бухарской дворы для покупки верблюдов. Также говорил: буде не престанут от ссор и учинитца о том бугдыхану ведомо, и тогда велит розослать по приказом памяти, чтоб руским людей ничего не продавали и у них не покупали ж, и тотчас ис царства вон бугдыхан велит выслать.

И посланник говорил, что воля бугдыхану, хотя ныне велит ехать ис царства, а естьли б великого государя служилым людей ходить была воля, и тогда бы никакие ссоры не было.

И асканьяма говорил, что де немало людей и так для покупки впредь станут выходить, о чем и бугдыхан не ведает, только они то делали, и чтоб ходили и купили смирно и никакие б ссоры не учинили, для того что еще и обоих великих государей дела не совершились, /л. 228/ а естьли что учинитца, и тогда в делех великого государя учинят великую спону и после того дела добром не совершатся.

И посланник говорил, что приходя служилые люди бьют челом, что де товаров им нигде не продают, а продают де только в одной лавке. И посланник спрашивал: та лавка бугдыханова или ближнего человека для того, что в-ыных лавках не токмо продавать, но и не покажут, да в той же лавке продавали камки гайки среднею руку по лану по чину, а ныне прибавили еще по чину.

И асканьяма говорил, что у бугдыхана лавок нет, а пошлет он завтра старого своего знающего человека и товары велит к себе принесть, и тогда им цену скажет. А про людей, которых хотел послать на Астрахань, сказал, что де они отпустить ради бы были для того, чтоб им было в кормех и в подводах прибыль, только де тех людей калмыцкой лаба /л. 228 об./ принять не похотел, для того что у них война великая, и могут ли они сами проехать или нет и без них, того сам он не ведает.

Того ж числа посылал посланник к лабе талмача с лисицами, чтоб полоненика взять. И как талмач на двор пришол, а лаба с караваном своим з двора съехал, и талмач того лабу сустиг на дороге и говорил, чтоб он лисицы принел, а полоняника б отдал. И лаба лисицы принел по договору, как писано выше сего, а полоняника отдал.

Того ж числа полоняник Смоленского города рейтарского строю Денисова полку Денисова сына Федор Павлов сын Александрович роспрашиван, а в роспросе сказал: в прошлом во 167 году взят де он в полон ис полку боярина и воевод князя Ивана Ивановича Хованского под Полоцким, а взяли де ево поляки, а после того у поляков отбили черкасы гетман Брюховецкой, и Брюховецкой продал ево /л. 229/ калмыком Мичаку-тайше, которой кочевал подле Волги реки, а жил он в полону у Мичака-тайши 3 годы, и после того тот калмыцкой тайша продал калмыцкому Учюрте-хану, и жил де он [у] Учюрта 15 лет, а родом де он, Федор, Мстиславского уезду села Доброго шляхецкой сын, а великому государю служил рейтарскую службу по Смоленску. Он же сказал, что де он знает астраханскую дорогу в Китай, для того что он меж Астрахани в Калмаках жил 15 лет и вместе с калмыками ходил в Китай тому ныне третей путь, а язык калмыцкой знает гораздо.

Июля в 28 день приезжал к посланнику алихамба и говорил, что де ваши служилые люди их китайских караульщиков бьют и ходят, [431] где хотят, около города для гулянья, а не для торгу, и буде о том бугдыханово величество услышит, и тогда велит выслать ис царства вон, а ныне /л. 229 об./ велено выпускать для торгу человек по 20 и больши и сколько хотят, только б ходили с караульщики и ходили б смирно, а вчерашнего де дня ходили многие люди около города кругом, которых и сам бугдыхан видел, и чтоб одноконечно своим служилым людей заказав, чтоб они с караульщики не дрались, а все они имели подзрение, чтоб не расмотрили их городы, и для того пеняли.

И посланник говорил, что он про то не слыхал, для того что от караульщиков ваших челобитья великого государя на служилых людей не бывало, а впредь им за то наказанья жестокое учнет чинить, чтоб впредь ни о чем не ссорились и без караульщика не ходили ж. И после того говорил ему, чтоб поводили купить сулемы и луки.

И алихамба говорил, что де того без ведома бугдыханова учинить не смеет, для того что у них в том, чтоб иноземцом не продавать, заказ великой и обычай у них старой, чтоб никому не продавать, и о том и доложить не смеет. /л. 230/

Августа в 1 день преставился тобольской казак Петр Пошехонов, а похоронен в том же месте, где прежние. А ис приказу прислали камку белую да китайку да домовище против прежняго.

Августа по 6 число у посланника алихамба и асканьяма не бывали, а асканьяма не бывал для того, что был болен. А про здравие к посланнику спрашивать присылали по часту. И в тех днях, в которых они не приезжали, были дожди великие и продажа великого государя казны была зело худа. А дорогою асканьяма хвалился, что у них есть в царстве такие торговые люди, что один может откупить на 100 000 лан. А как ныне видели в царстве и приходили торговые лутчие их, и купили лан на 50 и меньше, а иные вдруг не купят и на 20, только пришли многие и еще на посмех давали против прежняго четвертую долю. И наши бранили их и вытолкали вон из подворья. /л. 230 об./

Августа в 7 день приезжали к посланнику бугдыхановы ближние люди — один, которой прежде сего присылан был от хана посланника живописать, а другой что в начале приехал, когда спрашивал езуита, может ли с посланником по латыне говорить. И спрашивали посланника про здравье и говорили, что де асканьяма лежит болен, а их прислал бугдыхан, чтоб ты, царского величества посланник, дал, которые б умели лутче всех плавать, 6 человек. И посланник выбрал тотчас 6 человек и послал с ними вместе. И взяли кони и повели наскоро в то же место, где прежде сего плавали. И в том месте каючек был украшеной золотом, а хто в том каючке был, того они не видали, а видали на берегу только ближних людей колаев. И плавали долгое время, и опять отпустили назад на посольской двор. /л. 231/

Августа в 8 день приехал с Науну наунской меньшой воевода, а с собою привез к хану есаку, которой они збирают з даурских. мужиков по соболю с человека по доброму, по вся годы по 100 сороков. И был у посланника и сказал, что люди, которые оставлены на Науне, все здоровы, также и скот, кони и верблюды, здоровы ж. А солгал он, потому что писали люди, которые оставлены были, что скота там пропало много.

Будучи нам в Пежине, от бугдыхана заказ был жестокой, чтоб руским людей ничево железнова и медново, — котлов, сулем, сайдаков, и луков, и стрел, и ножей, и стремян седельных, — не продавать, а служилые люди покупали втайне, и у которых находили, и тем деньги отдавали назад, а сулемы и котлы и иное, что ни есть железное, покупать не давали. А заказ был у них к своим людей под заповедью, а [432] про порох также у них заповедь под смертною казнью для того, что и у них /л. 231 об./ порох есть, только плох гораздо. Также про порох и про сулемы и про сайдаки и про всякое железное и медное заказ есть, чтоб и калмаком и бухарцом не продавали ж. А живучи в царстве в городе Пежине на посольском дворе пропажи были во всяких товарех многие, а все крали их китайские люди, и многих из них поймали и связали и били. И нет таких воров, что китайцы. И буде не побережетца человек, и пуговицы у портищ обрезывают, и мошенников зело много. И шапок добрых украли ж. Также и челядь боярская воровали и крали много ж.

Августа в 9 день посылал посланник в приказ талмача к алихамбе для того, что слышали, что посланнику отпуск будет вскоре, чтоб он, алихамба, к посланнику изволил приехать и о делех обоих великих государей переговорить для того, чтоб не был отпуск невзапно. /л. 232/ И алихамба талмачю говорил, что де то дело не ево, а говорили б о том асканьяме, потому что он у посланника приставлен. Только он, алихамба, сказал, что отпуск будет вскоре, и чтоб покупали и продавали поскорее.

И посланник того ж числа посылал к асканьяме, и асканьяма говорил, что де алихамба говорит неправду, а то де дело ево и надобно ему о всем доложить.

И в том же числе приехал езуит алихахава и говорил, что де он с асканьямою видился и ему сказал, что де еще дни 2 или 3, и после того станут бугдыхановы поминки роздавать, и после того будет вскоре и отпуск. И сказал обычай их, как они роздают поминки, что подданным своим, и о том бы была тебе ведомость, а ему асканьяме притить недосужно для того, что де дела у него в приказе многие, да и сверх того он, асканьяма болен. /л. 232 об./

И посланник езуиту говорил, чтоб он сыскал грамматику китайскую.

И он говорил, что де сыскать китайскую грамоту здесь невозможно, для того что у них граматики нет и еще не делана; а он де, алихахава, пошлет к великому государю книгу от себя, что он делал в Китаех, мапи 71, се есть китайские чертежи, и лист к великому государю, только чтоб было в тайне и никто не знал, ни ево братья езуиты, потому что у них люди подзрительные и он опасаетца.

Также посланник говорил, чтоб он поговорил ханову живописцу, которой ево, посланника, по указу ханову живописал, чтоб он написал ханову персону.

И езуит говорил, что де он тому рад, только опасается бугдыхана, чтоб хто про тое дело не обнес.

И посланник ему говорил, хотя хто про такое дело и обнесет, и к нему, посланнику, про то спрашивать пришлют, и он им скажет, что есть свой живописец, и чтоб он тому /л. 233/ живописцу сказал, что за такое дело ево посланник подарит, чем ему хочетца.

А про каменья, что выше сего писали, опять спрашивал. И он говорил, что опричь того каменя, иного не знает и сыскать немочно, и тот чрез толмачей буде возможно взять, а иным обычаем нельзе.

Также он, езуит, с товарищи бил челом посланнику, чтоб дал им в костел для вечного воспоминания какую-нибудь икону, и они станут молить бога за царское величество, потому что приходящие в Китай руские люди всегда ходят к ним в костел, а как не видят руские иконы, не верят им, и чают, что идолослужители, а не католики, также и те руские люди, что там живут, к ним приходят в костел, чтобы было и им чему поклонитись. [433]

И посланник им дал икону Михаила Архангела, обложена серебром и позолочена, также и пред икону 2 шандала, серебром /л. 233 об./ оправлены, медные с финифтью.

И езуит же говорил втайне посланнику под клятвою, что у бугдыхана такое есть намерение, буде царское величество не даст мужика того Гайтимура, а он станет сыскать ево войною, также хочет воевать порубежные крепости Абазинской и Нерчинской, потому что ныне от царского величества зело опасны, наипаче как ныне видели чрез нас, что подлинно тут по указу великого государя живут, а прежде сего чаели, что они живут самоволием, как прежде живали по Амуру, и когда хотят, тогда и разорят, да и ныне знают они, что в тех крепостях малолюдство, а от Москвы далеко, а от них блиско, и хотят упреждать, покамест ратные люди при их рубеже не умножатся, и не так им нужно Гайтимура взять, как видеть намерение царского величества какое, и они люди лукавые и знают, что те крепости строены для есачных мужиков; /л. 234/ и буде царское величество отдаст Гайтимура, которой начальник всех иноземцов, тогда и прочие иноземцы или за ним пойдут, или порозну розбегутца, и так царскому величеству не по что будет проторитись и держать служилых людей, как не будут при рубеже их есачные. И чает он, что еще отповедь одну чрез тебя будут от царского величества ждать, буде казаки ваши порубежные ничем не тронут их, а буде есть намерение царского величества и того Гайтимура не отдать, надобно тотчас для сбережения тех крепостей послать войска большое, потому что и сами китайцы удивляютца, как смеет такое малолюдство жить близ такого их великого государства; а они, езуиты, ради великому государю служить, аки богу, потому что они богдойцов не любят, а китайцев любят для того, что им при китайцех жить было лутче.

А продажа и покупка была худая, и товары продавали камки и отласы и бархаты /л. 234 об./ в одной лавке, а в-ыных лавках не продавали, для того что бояре и все талмачи и торговые вместе заговорились, почему у нас купить товары, также почему свои товары продать, чтоб корысть им осталось. И нихто не смел, чтоб прибавил в наших товарех цену, а в своих убавил. И так как хотели, так у нас и купили, также и свои продавали по своей цене, против прежняго с великою прибавкою. А которой руской товар они покупали и по чему, также по чему их купили, и то будет описано про все особо.

Августа в 12 день приехал к посланнику асканьяма, и посланник ему говорил, что дал им на письме давно статьи, и против тех статей отповеди никакие нет. Также говорил: как приехал я на Наун и в царство, и тогда он, асканьяма, про всякие дела спрашивал, что пишет великий государь в грамоте своей к бугдыхану, также и приехав с алихамбою, /л. 235/ и опять дал на латинском языке чрез езуита, и чтоб он, асканьяма, також де ведомость дал на латинском языке чрез езуита о чем станет бугдыхан к царскому величеству писать и что желает, о том бы было ведомо, и список на латинском же языке.

И асканьяма говорил, что про статьи, которые дал на письме, отповедь будет вскоре после подарков, а что изволит ханово величество писать к великому государю и что желание ево, о том он, асканьяма, и сам не знает.

Также посланник ему говорил про подводы, до которого места дадут.

И он говорил, что он и сам о том не знает же для того, что то дело в Мунгальском приказе. И спрашивал асканьяма: столь тяжеле будет прежняго подъем? [434]

Также посланник ему говорил, что тяжеле будет прежняго горазда для того, что служилые люди, покупают /л. 235 об./ китайки, а не камки.

И он про подводы сказал, что де до которого места будут подводы, у них обычай таков: от которого места на хановых подводах ехали, и опять будут до того ж места ехать.

И асканьяма ж говорил, чтоб посланник был готов завтра к подаркам, а подарки роздавать будут, почитая царское величество, в том же месте, где принели его, великого государя, грамоты и поминки, а иным послом роздают все в Мунгальском приказе, и то учинят для царского величества чрезвычайной обычай.

И посланник у асканьямы спрашивал: сколько дней после подарков бугдыханово величество жить поволит?

И асканьяма говорил, что де после подарков еще дадут жить дней з 10.

И посланник ему говорил про беглых якутов, которые к ним бежали из Якуцкого острога, /л. 236/ собрались человек с 50 бежали на Амур и оттуду по Шингалу и на Наун з женами и з детьми, а из Якуцкого острога посыланы сын боярской и казаки, и те якуты многих казаков переранили и не могли удержать, а из нерчинских сел взяли двух человек и послали в царство, и они там говорили, что послали их князцы якуцкие к бугдыхану, чтоб он их принел в подданство, для того что им от руских людей утеснение великое и есак берут паче силы, и тех двух якутов послали назад к своим товарыщем с асканьямою на Наун; и слыша про них, посланник говорил асканьяме на Науне про них, и он сказал, что указ о том будет и назад отдадут.

И асканьяма говорил, что о том доложит бугдыхана.

Также ему, асканьяме, посланник говорил, про вожа тунгуса Токултая, и тот тунгус племянник Гантимура, а жил он в Таргачинах с подданными китайскими и убил трех человек и бежал /л. 236 об./ в Нерчинской к Гайтимуру, и как приехал посланник в Нерчинской и просил у Гайтимура вожа, и Гантимур дал того Токултая. А как приехали на Наун, и воеводы пеняли, что он вор великой и убил многих людей, а был подданной бугдыханов и бежал в Нерчинской, а как асканьяма приехал на Наун ис царства теж речи говорил, что он, Токултай, вор великой и изменник и надобно таких людей повесить.

И посланник им говорил, хотя он и неведомо какое великое воровство учинил, однакож де ныне он доброе дело зделал, потому что был вож царского величества посольству, которое идет от царского величества к бугдыханову величеству со всякою з дружбою и любовью, и мочно бугдыханову величеству для царского величества вину ево отдать; и асканьяма и воеводы говорили, что они без указу бугдыханова простить ево не смеют, а возмет ево, Токултая, асканьяма с собою /л. 237/ в царство; и как посланника в царство взяли, и тогда и Токултая взяли ж. И для того бил челом ему, чтоб бугдыхан пожаловал ево.

И он говорил, что с-ыными делами и про него доложит.

Также асканьяме посланник говорил, что с Науну писали наши люди, которые оставлены для береженья скота, что верблюды и кони померли многие, а купить по дороге, как он сам знает, негде, и надобно здесь купить в царстве. Также и про оружие говорил, чтоб он доложил бугдыхана, чтоб поволил купить сулемы и луки и котлы. И он сказал, что о том доложит о всем. И после того асканьяма поехал вверх к хану.

А в Китайском царстве в городе Пежине верблюды покупали добрые по 40 лан, средние по 30 и больши, меньшая статья по 20 и 25 лан верблюд. /л. 237 об./ [435]

Августа в 13 день приезжал к посланнику заргучей за полчаса до света и говорил, чтоб ехали к хану в Красной город к подарком не мешкая.

И посланник к хановым подарком поехал со всеми служилыми людьми. И не доходя до ворот, у которых великого государя грамоты отдали, и тут были поставлены и поминки, и на правой стороне в полате небольшой велели сесть. А в то время был дождь и сидели часа с пол 2. И пришол алихамба и с посланником повитался и опять пошол вверх. И поноровя с час призвали на то место, где грамоты великого государя отдали, и поминки на то место принесены были. И будучи посланник против поминков, алихамба стоя посланнику говорил, чтоб он припал на колени (на том месте были и грязи) и принел бы поминки, которые посылает бугдыхан к великому государю, потому что у них обычай таков, что всех государей послы припадают на колени и так принимают поминки к своим государем. /л. 238/

И посланник говорил, что то невозможно делать, потому что от того учинитца позор великому государю, а принимают так поминки подданные от государей своих, а которые равны, принимают, как ведетца во всем свете друг от друга и сосед от соседа как отдал и от страны царского величества поминки ему, алихамбе, а не велел никому пасти на колени и принять.

И алихамба, слыша то, ничего не говорил, только велел давать поминки, а поминки были в жолтых хватах, и объявил преже, что подарки дают ис приказу против поминков.

А что дано, и то писано ниже сего: седло китайское со всею збруею, легень 72 с рукомойником, весом 80 лан, 30 камок и отласов черных и золотных и иной цвет, и бархат были ж, 5 кож нерпечьих, 5 бабров, 5 барсов /л. 238 об./ 4 лукошка чаю. А после того говорил, что бугдыхан посылает к великому государю в подарках леген серебреной с рукомойником, весом 120 лан; 80 камок и отласов и бархатов розными цветы, из них 10 камок гаек большей руки; 2 седла китайские со всей збруею; 10 лоскутов кож нерпечьих черных; 14 бабров; 14 кож нерпечьих изопрелых, 8 лукошек чаю.

А как те поминки отдали и приняв переписали и хотели послать на подворье, а послали в то число для телег, и алихамба присылал заргучея. И спрашивал ево: как станешь от хана принимать поминки? /л. 239/ И посланник говорил, что про свои поминки, которые будут от бугдыхана, рад принять, как изволят они, и будет челом ударить, потому что и то есть, что иное принимает про себя, а иное, что царского величества имянем.

И после того велели посланнику подаждать на площаде, а он пошол вверх для того, что сказал: будут сверх тех, к великому государю иные поминки. А посланнику приготовлена была лошаденка маленькая с седлом простым, да камок небольшое и чаю. И дожидались там часов с 6 до самого поужинка, и не дали никакой отповеди, также и пить и ни есть весь день.

И после того пришол к посланнику втайне асканьяма и выслал всех, только остался с талмачом и говорил: посылал де по него хан для того, что де меж тобою и алихамбою учинился спор, а ево де, асканьямы, в городе не было, потому что было недосужно. /л. 239 об./

И посланник говорил, что алихамба стал к великому государю отдавать от хана подарки, а велел пасть на колени в грязь, и я ему говорил, что так поминков не приму для того, что от того учинитца великому государю позор и так принимают холопи от государей своих или подданные; и он, алихамба, поминки стал роздавать по росписи, [436] и те поминки у него принел и в роспись себе написал, и послал по телеги и хотел послать на подворье; и после того он, алихамба, присылал заргучея и говорил, как стану принимать от хана себе подарки, и я ему сказал, что про свои поминки рад принять, как прикажете, и после того он, алихамба, пошол вверх и по се число не бывал.

И асканьяма говорил, что лутчи бы принять так и великому государю поминки по их обычаю, пав на колени, как и свои для того, что то дело пойдет ныне в задор и хан станет кручинитца и добра /л. 240/ никакова от того не учинитца.

И посланник говорил, что ведает он и сам, что так принимают подарки, пав на колени, подданные, а равные государи так отнюдь не принимают, как о том обычай есть и у нашего великого государя и у них, как жалуют подданных, и те принимают подарки, пав на колени ж, а что равен государь к равному государю посылает, никогда, пав на колени, не принимают, как и о подарках великого государя, которые посланы были со мною к хану, не просил я, чтоб подарки принели, пав на колени, а так подданные ваши мунгальские тайши принимают, а то позор вели великой учините, что подарки, пав на колени, велите принимать; и как великий государь о том услышит, что подарки принел так, и тогда великий государь учинит мне жестокое наказанье, а здесь воля бугдыханова, а что к чести великого государя прикасается, и того мне делать нельзе, потому что то не мое дело, а дело государское, /л. 240 об./ и о том бы они сами помышляли, что он, посланник, только что принимает от них, а никакое дело мне нет, потому что государь к государю посылает равным обычаем и любовью, и для то не повелось бы понудить ево, посланника, пасть на колени, потому что от того царскому величеству позор, да и бугдыханову величеству никакие чести ас того не учинитца, и не ведетца на свете насильствовати посланника, чтоб они зделали от которого государю своему учинитца позор.

И асканьяма, слыша те речи от посланника, пошол к хану вверх, и в то время после нево пришли заргучей к посланнику с лукавством и говорили, чтоб он пошол гулять в нижнюю полату, и просили у посланника роспись, что записал поминки, чтоб они розодрали.

И посланник говорил, что в тот же час еще роспись розодрал, как не дали поминки, потому /л. 241/ что будет в росписи, как поминки не дадут. И они говорили, что в той росписи было написано худо и не все поминки были писаны и надобно в-ыную роспись написать. И они все то говорили лукавством.

И после того асканьяма прошел к хану вверх и замешкался с пол 2 часа. И пришли с алихамбою вместе при самом вечере и говорили, чтоб пошол посланник на посольской двор. А сидели в городе до самого вечера ни пили, ни ели. И мы поехали на подворье, а они пошли к поминкам и при самом вечере принесли пред враты посольские лист и приклеили. А что в том листу писано было, того неведомо, для того что писано было никанским письмом.

Августа в 15 день приходил к посланнику из Мунгальского приказу первой заргучей и говорил: прислали де ево ис приказу алихамба да асканьяма, /л. 241 об./ а велели сказать, чтоб готов был к подарком завтра рано.

И посланник заргучею говорил, что итить готов к подарком, хотя топерва, только б не учинили б так, как в третей день были, и поминки к великому государю отдали, и я их принел, и в роспись написал, и на двор хотел послать, и те поминки взяли опять назад; и чтоб ныне не учинили против того ж, как в третей день, весь день в дождь сидели до самого вечера ни пили, ни ели, а о том бы они и не [437] помышляли, что к царскому величеству поминки привел, пав на колени, а о том бы они ныне объявили, что без того поминков не дадут, и буде так и в город к подарком не поеду, полно и того, что и в третей день отпустили ни с чем, только з бесчестием великим.

И заргучей говорил, что де в то время поминки тебе отданы б без поклону /л. 242/ и не пав на колени, а взяты те поминки назад для того, что не все были готовы, а ныне все будет готово, а не для того поминки не даны тебе, что принел, не пав на колени, только для того, что не все были готовы, а ныне все дадут из одного места, и мочно поминки тебе отдать в одном часу, и полагаютца ныне во всем на твою волю.

И посланник говорил, что у нас великий государь наш, его царское величество, дает подданным своим калмыцким тайшам Аюкаю и Солом Сереню 73 подарки таким обычаем, как ныне вы даете, и оттого чинитца позор великой, а лутчи б вы так говорили, чтоб почитать бугдыханово величество и подарки принять с честию, потому что лутчи человек почитает словами и сердцем, нежели понуждением, а в том какая прибыль, чтоб, на колени пав, принять, а на сердце любви и радости не было? /л. 242 об./

И заргучей говорил, что де у них обычай таков и устарел, а ныне полагаютца на твою волю. И после того отъехал. А все лукавство их было потому, что никакой прибавки к поминкам не учинили, только те все прежние дали, что писали выше сего.

Августа в 16 день приезжал к посланнику за полчаса до света заргучей и говорил, чтоб ехали к хановым подарком со всеми государскими служилыми людьми. И посланник со всеми государскими служилыми людьми к хановым подарком поехал и шли тем же местом, и не доходя до ворот, где великого государя грамоты отдали, на правой стороне в полате небольшой велели сесть. И сидели часа з 2, пришол заргучей и говорил, чтоб посланник шел к поминкам. /л. 243/ И посланник пошол. А у подарков стояли алихамба и асканьяма да ближней человек. И как пришол посланник з государскими людьми, и они говорили, что хотя ты не принимал поминки от страны бугдыханова величества, однако ж де бугдыханово величество те поминки велел тебе отдать, наипаче для служилых людей, которые многое время трудились.

И посланник говорил, что воля бугдыханова величества, а я не досадил ничем бугдыханову величеству, потому что то дело учинил, остерегая честь государя своего, его царского величества, а не вредил ничем чести бугдыханова величества, и не в том содержится любовь — пасть на колени и в-ыных внешних делех, а лежит на сердце. И они говорили, что о том бог ведает, и велели принимать поминки, и дали поминки все вдруг собраны в одно место и не так, как прежде сего говорили, что те от хана подарки, а те отдарки. Также что они говорили, /л. 243 об./ что будет к поминкам прибавка, и то все говорили лукавством и солгали, потому что у посланника была роспись, как подарки отдавал алихамба вначале еще, и просили у посланника заргучей ту роспись разодрать, а посланник им не дал, не показал, а держал у себя. А поминки посланник принел к царскому величеству стоя. И после принятия великого государя поминков, велели ему, посланнику, принять от бугдыхана свои поминки. И посланник у них спрашивал: как их воля принять мне свои подарки? И то говорил для отведания, что они будут против того говорить. И они говорили, что и те себе подарки прими стоя ж, как и великого государя поминки принел. И посланник стоя подарки принел, а что дано и то писано ниже сего: лошаденка маленькая худая с седлом и с уздою, 12 камок средние и меньшие руки, озям на золоте, /л. 244/ сапоги с чюлками, пояс с ножем и с [438] платками, шапка китайская, 26 китаек меньшие руки, 2 лукошка чаю. А ему, посланнику, как дали подарки, не сказали, что подарки или отдарки, а чается, что только были отдарки, а подарки не дали для того, что и десятые доли против ево посланниковых подарок от них не дано. А нижеписанным дано статьями, первое подарки, а второе отдарки.

Дворяном московским обоим дали равно по 8 камок, по 39 китаек, по озяму камчатому, по шапке, по поясу, по сапогам, и те отдарки и подарки были, что писано выше сего, им же по 2 лукошка чаю. Посольского приказу подьячим: по озяму камчатому, по шапке, по поясу с ножами, по сапогам, по камке соломенке, по камке худой волосянке, по 16 китаек. /л. 244 об./ Посольского приказу подьячему Никишке Венюкову отдарок дано: 2 подстава камки, подстав отласу, и дано только ему против подарок третью долю. Тобольскому священнику Петру дано подарков: озям камчатой с поясом и с ножем и с платками, шапка китайская, сапоги, камка соломенка, другая волосянка, 16 китаек, отдарок 2 подстава камки. Тобольским детем боярским и прочим подарки дано во всем против дачи священника Петра и подьячих, а отдарки им даны, смотря хто сколько нес, а дано только третью долю, однако ж де им из них дано лутчи. 5 человеком талмачеем дано по озяму камчатому, по камке волосянке, по 14 китаек. /л. 245/ Тобольским казаком и нерчинским, и людей посланниковым, и дворянским, и иным, и кошеваром дано по 8 китаек, по камке волосянке всем равно на 136 человек.

И как принимали поминки, иные хотели пасть на колени, а асканьяма пасть на колени не пустил. В то ж время посланник алихамбе и асканьяме говорил, чтоб бугдыхан приказал еще жить 2 недели. И они говорили, что у них нет обычая, чтоб после подарков жить долго, только о том доложат хану. И после того поехали на посольской двор.

Августа в 17 день присылай к посланнику из Мунгальского приказу подьячей и говорил: прислали де ево алихамба и асканьяма, а велели сказать, чтоб ты, посланник, готовился к пути для того, что бугдыхан указал еще жить 7 дней, а больши того жить отнюдь не дадут, а подводы, /л. 245 об./ сколько были с Науну до царства и ныне против того ж.

И того ж числа посланник посылал в приказ подьячего и талмача, а велел говорить: присылали они, алихамба и асканьяма, ис приказу подьячего, и подьячей говорил, чтоб я готов был в 7 ден, и чтоб бугдыханово величество указал бы жить еще, сверх 7 дней, неделю, а тое неделю велели б жить, хотя на своих проторех и кормех. Им же говорено, чтоб дали отповедь про статьи, которые им даны на латинском языке, да список з грамоты, какову хочет послать к великому государю бугдыхан, как и он, посланник, приехав на Наун и в царство дал великого государя з грамоты список на латинском языке, также чтоб поволили оставить в царстве двух или трех человек для достальных товаров, потому что тавар и половина не продали, а оставить их на своих проторех; /л. 246/ также чтоб отдали великого государя ясачных якутов, которые к ним бежали из Екуцкого острога, тут же б отдали вожа тунгуса Токултая, также чтоб дали подводы довольно для того, что служилые люди покупали китайки, а в царство везли соболи и лисицы и горностаи, а естьли б то знали, и многие б взяли с Науну своих коней и верблюдов, и чтоб служилым людем не было какие скудости.

И алихамба и асканьяма говорили, что де то дело про статьи и список с листа знают колаи и отповедь дадут про все они, а дадут ли на письме или нет, того они не ведают. [439]

Августа в 23 день принесли к посланнику от хана стол во всем против прежняго.

Того ж числа приехал к посланнику асканьяма и говорил: указал де бугдыханово величество жить еще до 4-го числа нового месяца, /л. 246 об./ для того что служилые люди многое время трудились, а естьли бы не для них, и бугдыхан указал было после подарок отпустить вскоре в третей день, для того что ты бугдыханова величества не почитал и не пал на колени.

И посланник говорил: хотя бугдыханово величества указ будет сего дня, и мы поедем и сего дня, а что которое дело прикасается к чести царского величества не токмо делать, а и помыслить нельзе, для того что всякой человек, которой государю своему служит верно, подобает для чести государя своего умрети, а хотя тогда б изволил отпустить, и мы б поехали, и не силою мы приехали, также не силою и поедем; и на Науне он, асканьяма, с такими речми не принимал, а естьли б сказал, что поедь назад, бугдыханово величество принимать не велел, и я бы сильно делать не стал. Также ему говорено про статьи, которые даны на латинском /л. 247/ языке, есть ли отповедь?

И он говорил, что еще о том отповеди нет, а как ему отповедь будет, и он приехав объявит.

Также ему говорено, что подвод дают мало, и для того чтоб отпустили селенгинских казаков и иных человек с 30 в Селенгинской, для того что вам в подводах будет лехче.

И асканьяма говорил и просил письмо, буде учинитца над ними что, чтоб бугдыхану от того не учинилось бесчестие и спрашивать на бугдыхане не стали ж.

И посланник говорил, чтоб бугдыханово величество изволил дать до своих порубежных городов провожатых, а за порубежными вашими городами станут они сами себя беречь, потому что многие были в прошлом году в Китае и ту дорогу знают, а письмо вам дать отнюдь не ведетца, потому что дело зело непристойно. А он для того то дело так говорил, чтоб не отпустить. /л. 247 об./

А про екутов и про вожа и про иные дела сказал, что отповедь будет на рубеже на Науне ему, посланнику, а про людей, чтоб оставить здесь в царстве для продажи государские казны, сказал, что то дело не ево и докладывать ему о том немочно, а ведомы те дела в Большом мунгальском приказе и там доложат.

Асканьяма ж говорил, что он готовитца к дороге провожать ево, посланника, до Науна по-прежнему, а ему недосужно часто к посланнику приходить, а как будет какой указ от хана, и тогда он придет и скажет. И отъехал.

Августа в 24 день посылал посланник в приказ Мунгальской к алихамбе подьячего и талмача, а велел говорить, что по указу бугдыханову подвод в прибавку не дают, а на тех, на скольких подводах приехали в царство, поднятца не на чем /л. 248/ для того, что служилые люди покупали товар тежелой, и чтоб велели отпустить по Селенгинской дороге человек с 30 селенгинских и дали б провожатых до рубежа своего, а буде тех людей отпустить не похотят, чтоб дали подводы довольно, на чем бы было поднятца.

И алихамба подьячему и талмачю говорил, что де тех 30 человек, как их отпустить, для того — буде какая учинитца над ними поруха, и тогда бугдыхану учинитца бесчестие. Он же, алихамба, сказал, что де о том подумает с асканамою и о том отповедь будет. Также про статьи и про иные дела сказали, что про то ведают колаи и они дадут отповедь. [440]

Августа в 25 день посылал посланник в приказ подьячего и талмача к алихамбе и к асканьяме. А их в приказех никово не было, только были дьяки дневальные, и дьяком говорили, чтоб они известили /л. 248 об./ алихамбе и асканьяме, чтоб дали отповедь против письма и против статей.

И дьяки сказали, что к ним пошлют подьячего.

А в Китайском царстве, как бывает ход хану, и тогда по улицам и у ворот стоять и смотрить не дают, и дворы по той улице запирают, а буде хто не с ведома по той дороге против хана стретитца, и он падет на землю, чтоб хана не видал.

Августа в 25 день пришол заргучей и посланника звал к третьему столу. И посланник у стола был в том же месте, в котором были июля в 7 день. А у того стола был асканьямин брат двоюродной нашего пристава, асканьяма ж. И кланялись по-прежнему, и сели есть, и ествы были во всем прежняго стола.

Того ж числа преставился нерчинской казах Иван Стародубцов, а погребен в том же месте, а домовице и камка прислано ис приказу против прежних. /л. 249/

Августа в 26 день посылал посланник в приказ подьячего и талмача, а велел говорить, чтоб дали отповедь против статей, которые даны на латинском языке, да список с листа, какову хочет послать к царскому величеству бугдыхан, на латинском ж языке.

И алихамба подьячему сказал, что де про статьи бугдыханово величество буде изволит лист послать к великому государю и про те статьи будет писать в листу своем или будет словесная отповедь, а что просит посланник с листа список, и то учинить мочно для того, что нашего языка не разумеете.

Алихамбе ж подьячей говорил: есть ли указ, чтоб отпустить 30 человек по Селенгинской дороге, для того что подвод дают мало.

И алихамба сказал, что о том поговорит с асканьямою и ответ даст о всем завтра. /л. 249 об./

Августа в 29 день присылали к посланнику заргучея в третьем часу дня, чтоб ехал к хану в город. И поноровя немного привели кони. И посланник к хану в город поехал. И не доходя до ворот, где государские грамоты отданы, на правой стороне велели сесть. И посидев немного пришол заргучей и говорил, чтоб шли к воротам, а у ворот стояли 2 колая, один прежней, а другой никанченин старой, и алихамба (асканьяма в то время был болен) и с ними езуит. И как посланник к ним приближался, и колай говорил, чтоб посланник и все, при нем будучие, пали на колени, для того что есть от хана указ и отповедь вам сказать.

И посланник спрашивал: есть ли от бугдыхана отповедь против государские грамоты и против статей, что им дано?

И они говорили, что есть о всем указ, только чтоб пал на колени.

И посланник на колени пасть не хотел, а в то время дворяне /л. 250/ московские и дети боярские и служилые учали говорить, чтоб пал на колени и учинил бы по их воли, как они хотят. И посланник положил подушку и на колени пал.

И колай учел говорить китайским языком, а алихамба после нево сказывал мунгальским языком нашему талмачю, что бугдыханово величество не хочет отповеди к царскому величеству писать двух ради причин: 1-я для того, что ты учинился непослушен, не принел поминки к своему великому государю, пав на колени, как у них бывают ото всех окрестных государей послы, и они к своим государем поминки принимают, пав на колени, и нихто о том спороватца не смеет, 2-я статья [441] есть, что хотя бугдыханово величество изволит к царскому величеству писать, однако ж де иного дела нет, опричь того, чтоб Гайтимура сюды прислал, а то дело и в прежнем листу написано было также, а понеже царское величество того Гантимура не послал, для того /л. 250 об./ и бугдыханово величество больши того не хочет писать, потому — покамест то дело не скончится никакого иного дела начинать нельзе, для того что Данила Аршинской посылал людей здесь и упросил у бугдыханова величества, чтоб междо собою в рубежах жили смирно, а про Гайтимура обещался, что он будет писать к великому государю и конечно великий государь ево отдаст, а ныне Гайтимур не отдан и на рубеже не живут смирно, и для того не по что и писать; да и сверх того впредь не токмо писати, но и послов и посланников и торговых людей от страны царского величества отнюдь не будем принимать покамест те 3 статьи не будут совершены: 1-е, чтоб Гайтимура послал сюды с послом своим; 2-я, чтоб тот посол был самой разумной и чтоб он делал все, что прикажем по нашему обычаю и в ни чем не противился; 3-я, чтоб все порубежные места, где живут вашего великого государя порубежные люди, жили всегда смирно. /л. 251/

И посланник говорил, что воля бугдыханова величества, а о том кручинитца не ведется для того, что то дело, что, пав на колени, не принял к великому государю поминков, не учинил нарочно, чтоб в чем бесчестил бугдыхана, только остерегал честь государя своего, как должен и всякой верной слуга государя своего честь накрепко остерегать, потому что на всем свете и у нас таким обычаем дают поминки подданным своим, а не равным себе государем, и я прежде сего, что указал бугдыханово величество, то и делал и ни в чем не противился, покамест видел, что не прикасалась ни в чем к чести царского величества, а как видел, что его царского величества честь вредит, только словесно вам объявил, а ни в чем бугдыханову величеству не досадил, что то дело учинить невозможно, потому что наш великий государь не поддан и не меньши вашего государя, но во всем равен; а что про Гайтимура, и прежде /л. 251 об./ сего не по однижды вам объявил, что великий государь, что писал в листу своем бугдыханово величество, ничего не выразумел, и для того никакой отповеди на тот лист нет, и еще и лист для выразумения послал назад, а естьли бы выразумел, и чрез меня писал бы и словесно приказал, даст ли или не отдаст.

Да им же посланник учел говорить, что великий государь подданного своего не отдаст. И дворяне московские и дети боярские и служилые посланнику говорили, чтоб того им про Гайтимура, что великий государь подданного своего не отдаст, не говорил бы, а говорил бы о том, чтоб писали к великому государю, и как о том изволит великий государь. И для того им говорил: как прежде сего про него писали, также б и ныне. И хотя про меня изволит писать бугдыханово величество, что учинил то, что, на колени пав, подарков не принял, и хотя иное что не меня изволит писать, /л. 252/ что я не учинил против их обычая, однако ж де я тот лист бугдыханова величества буду принимать честно, а без листа и без отповеди как назад ехать и с чем царскому величеству объявитись, как станет спрашивать, кому его великого государя грамоту и поминки отдал, и для того без листа отнюдь мне ехать нельзе.

И они говорили, что те речи говоришь беглецким обычаем, что хочешь оставаться здесь и без отповеди не пойдешь, а мочно бы бугдыханову величеству чрез тебя писать к царскому величеству и лист послать, только то трудно, что ты просишь с листа списка на латинском языке, чтоб тебе показали каким обычаем пишет бугдыхан к царскому [442] величеству, и то бугдыхан отнюдь не поволит, потому что не тебе нас учити, как писать, а мы сами ведаем и знаем, что и как писать. /л. 252 об./

И посланник езуиту говорил, чтоб он толмачил для того, что талмач наш говорить худо умеет.

И езуит говорил, что он говорить, покамест колаи не прикажут, не смеет, потому что у них обычай варварской, и чтоб им говорил, чтоб они поволили.

И посланник им говорил, что талмач мой худ и чтоб приказали говорить со мною езуиту. И они ему приказали талмачить.

И посланник им чрез езуита говорит, что видит он, что бугдыханово величество и колай яростию и с сердцем говорят, и то против права всех народов они дают, потому что на послов и на посланников нигде не кричат и не сердятца о том, что стоит крепко за честь государя своего; а слышал он и прежде сего, что они люди учтивые, и не повелось было им гневом говорить, да и то дело, что прошу перевод с ханского листа на латинском языке, не для /л. 253/ того прошу, чтобы их учил, как писати, только для двух причин: 1-я есть, чтоб то дело не учинилось так, как прежде сего учинилось, что писал бугдыхан лист к царскому величеству только богдойским языком, и для того и до сего дня, что в листу было написано, не выразумели; а как будет список с листа латинским языком, и я здесь буду разуметь и царское величество будет разуметь ж, и отповедь о том будет, и то дело и в статьях вам написано; 2-я причина есть, чтоб не было какое жестокое слово или непристойно, которое прикасалося бы к чести царского величества, также и титла все чтоб было сполна, как царскому величеству, так и бугдыханову величеству, и честь бы обоих великих государей хранилась равная, и о том бы с вами договор учинил и постановил, как впредь оба великие государя меж собою титла станут писать, также и именование, и о том и прежде сего от страны царского величества /л. 253 об./ вам в статьях на письме дал, потому что ваш обычай от нашего обычая далеко рознитца, потому что у нас идет к чести, а у вас к бесчестию, и не говорили б того впредь, что посланник не объявил вам про те, что спорные дела; да и сверх того вижу, что и у вас то первое дело и остерегаете накрепко, как пишут иные государи к вашему государю, потому что асканьяма на Науне и жити не дал покамест не сказал ему, как пишет и что царское величество к бугдыханову величеству, да и ты, алихамба, приезжал с асканьямою и с езуитом в первой день от бугдыхана, и покамест не дал великого государя з грамоты списка на латинском языке, не отъехали, и хотя дал, однакож де вы не верили, покамест подлинные царского величества не взяли, все говорили, чтоб не было написано какое безчестие; и как вы честь хана своего храните, также и я должен государя своего честь хранити и умрети для ней, и та есть причина, что у вас прошу списка. /л. 254/

И они говорили: как ты стоишь для чести государя своего крепко, также и мы, а те речи говоришь, чтоб не писал бугдыхан к царскому величеству какое жестокое слово, и то ты говоришь непристойно, потому что царское величество писал к бугдыхану всякую дружбу и любовь, а бугдыханову величеству как писати к царскому величеству какое жестокое слово?! Да и сверх того, хотя бугдыханово величество изволит чрез тебя лист к царскому величеству писать, однако ж де ты тот лист не принял бы по нашему обычаю, а хотел бы ты взять как и поминки, и то бы было великое бесчестие, и то нам отнюдь нельзе дати так тебе лист бугдыханов, которого у нас иного на свете честнее нет.

И посланник говорил, что дело от дела рознится, иное есть лист, [443] а иное поминки, и буду почитать и принимать с честию, как ведется, только чтоб не было вредительства чести царского величества, /л. 254 об./ только чтоб бугдыхан изволил дать с листа перевод латинской, чтоб видел нет ли какие трудности в нем, о которых бы с вами договор учинил и успокоил, как впредь писать меж себя обоим великим государем, как о том и в своей грамоте царское величество к бугдыханову величеству писал про ево титло и именование; а буде не изволит дати перевод латинской, воля его, бугдыханова, только вы доложите мои речи, потому что то дело будет лутчи ко обоим странам для выразумения о чем пишет к царскому величеству и для ради примеру и титлов, как и впредь писать меж собою.

И заргучей в то время учел кричать и говорить дворяном московским и детем боярским и служилым: как бугдыхан будет к царскому величеству писать лист, будете ли принимать с такою честью, как мы прикажем?

И они закричали все, что будем.

И те речи заргучей говорил не по однижды и роспрашивал их /л. 255/ не по однижды, а они говорили заргучею те ж речи.

И посланник, оборотясь к дворяном и к детем боярским и ко всем, говорил: буде будет писано в листу к царскому величеству какое бесчестное слово, отнюдь не приму, потому что она Москве мне отповедь дать, а не вам.

А иные из них говорили из детей боярских: хотя де каков ни есть лист писан будет, мы примем, буде ты не примешь.

И посланник колаем учел опять говорить, что про лист, как изволит бугдыханово величество, а про те 12 статей, что дали на письме от страны царского величества, какая отповедь от бугдыханова величества есть?

И они говорили, что нетокмо про те статьи никакие отповеди, но и ни про какое иное дело не будет, покамест те вышеписанные 3 статьи не исполнятца, се есть: /л. 255 об./ чтоб Гайтимур послан был сюды с послом, 2-я, чтоб тот посол, что прикажем, по нашему обычаю зделал, 3-я, чтоб ваши люди, которые живут на рубежах, чтоб с нашими порубежными жили смирно; и когда те 3 статьи исполнены будут от страны царского величества, тогда хотя ты, хотя иной хто-нибудь приди, и не токмо те статьи 12, но хотя и 120 посланы будут от страны царского величества к бугдыханову величеству, будет принимать.

И посланник им говорил про екутов, про вожа, про подводы, про тех, чтоб отпустил через Селенгу, чтоб дали отповедь.

И они говорили, что те дела малые и после того отповедь будет из Мунгальского приказу, а ныне пойдут они к бугдыхану про твои речи должат хана, и чтоб посланник встал и пошол на прежнее место в полату и подаждал.

И насилу иные могли встать на колени, потому что больши двух /л. 256/ часов стояли на коленех в дождь на коменьях. И потом колаи пошли вверх, а посланник пошол на прежнее место, где пришед в полате сидели. И поноровя с час пришол алихамба и сказал, чтоб посланник шол на подворье, а про дела сказал, что отповедь будет иным времянем. И посланник з заргучеем, сев на кони, на подворье поехали.

А едучи посланник на подворье, встретился езуит алихахава и сказал посланнику, что он не смеет много говорить для того, что де из наших людей оболгал ево алихамбе и асканьяме, что он ему, посланнику, про всякие их дела китайские сказывает. Также говорил, что посланник им предложил, хотят ночью думу думать и отповедь учинить про все завтра. И опять разъехались. [444]

А в ево великого государя наказе написано в розных статьях ему, посланнику: /л. 256 об./

Буде что в тех их китайских листах объявитца написано не к чести царскому величеству, и о том ему хановым людем выговаривать и то все испрашивать, чтоб царскому величеству имяни было к чести и к повышенью.

С хановыми ж ближними людьми договориться впредь, каким письмом от великого государя, от его царского величества, ко государю их к бугдыхану его великого государя грамоты писать, чтоб на обе стороны о всем было вразумительно, а они б к великому государю грамоты свои присылали на латинском и на турском языке.

Великого государя имянованье и титла, как и впредь в грамотах своих к царскому величеству писать, дати им на письме с полными титлами, также и у них, как хана их имянованье и титла писати, взять на письме ж, я стеречь того накрепко, чтоб он, хан, /л. 257/ в титле своем и в-ымянованье не именовался иных окрестных великих государей владеньем и государствованием, чтоб впредь тою ево титлою на царское величество от посторонних государей не любовью не было.

А буде китайской хан к царскому величеству с ним, Николаем, в грамоте своей великого государя именованья и титлы описати против его государского достоинства, как он, великий государь, к нему, хану, в своей царского величества грамоте с ним, Николаем, имянование свое и титлы описать указал, не велит, а напишут с убавкою, и Николаю говорить и стояти о том накрепко, чтоб китайской хан в грамоте своей царского величества имянованье и титло написати велел во всем против того, как он, великий государь, сам себя описует; /л. 257 об./ да ему ж, Николаю, хановым ближним людем говорить, что почитая его царское величество, все окрестные християнские и мусульманские великие государи пишут к нему, великому государю, против тех его царского величества имянования и титл с прибавкою, и чтоб и государь их бугдыхан потому ж к царскому величеству тем объявил свою дружбу и любовь, его царского величества имянование и титлы велел во всем написать против того ж, как он, великий государь, сам себя описует.

И конечно ему, Николаю, будучи у китайскова хана, домогатца всякими мерами накрепко, чтоб с ним в ханове листу царского величества имянованье и титло написано было во всем против его царского величества чести и достоинства.

А ханово имянование и титло, как к нему /л. 258/ впредь царского величества в грамотах писать, у ближних ево людей взяти то, в котором он всего света владетелем и иных окрестных великих государей имянованьем и титлою не напишетца.

А как к великому государю окрестные християнские и мусульманские великие государи его царского величества имянованье и титло в грамотах своих пишут, и с того со всего даны ему, Николаю, списки.

И те вышеписанные статьи показал дворяном и детем боярским и служилым, что он, посланник, от них, китайцев, список с листа не своим умышлением просил, но по указу великого государя, и чтоб впредь они не противились и не учинили так, как вчера пред китайцами в городе шумели и говорили и хотели принимать по их воли, а то дело не учинит позор ему, посланнику, а наипаче учинит позор царскому величеству. /л. 258 об./

Августа в 30 день приехал к посланнику от хана сверху ближней колай, тот которой привел великого государя грамоту с приезду у посланника, а с ним приехал алихамба да езуит алихахава. И приехал он, колай, с великою учтивостью, с коня слез далеко от ворот. А [445] посланник, как слышал, что он едет, встретил ево далеко и дал всякую честь, чтоб он шол наперед в полату. А он не пошол и говорит, что ты у нас гость и гостя везде почитают. И много о том споровались, и не пошол. И как пришол в полату и сел, и почел говорить посланнику, чтоб не покручинился, что вчера в городе в дождь чють не весь день трудился с нами.

И посланник говорил: хотя и трудились, однако ж де которое дело делаем для обоих великих государей и государства их, то в труды не вменяем, потому что великий государь нас для того послал в такое дальнее государство, что хотя и с трудностию, только бы дал бог всякие дела добром совершились. /л. 259/

И колай говорил, что и они то дело желают, и для того бугдыхан прислал их к тебе, посланнику, говорить некоторые речи, только б ты велел призвать дворян московских и детей боярских, чтоб и они слышали. И пришли в полату дворяне и дети боярские, а из них не пришол сын боярской Сава Жамотин.

И посланник говорил, чтоб колай и алихамба изволили, о чем приехали, говорили б. И они говорили, что еще нет одного человека.

И покамест Сава Жамотин не пришол, говорить колай не стал. А как он пришол, тогда колай стал говорить по-китайски, а алихамба переводил ево речи на мунгальской язык, и сказывал нашему толмачю, чтоб нам по-руски говорил, и талмач почел говорить по-руски те их статьи нижеписанные и речи их. И видел посланник, что талмач речи не умел перевесть, призвал иных своих талмачей мунгальских, и они не могли ж сказать подлинно. И видя посланник, что дела, что они предлагают, великие, /л. 259 об./, а наши талмачи талмачили и выразуметь подлинно не могли, тогда бил челом посланник колаю, чтоб он сказал те ж речи по-китайски езуиту, а езуит бы по-латыне для лутчего выразумления сказал посланнику. И колай приказал те ж речи по-латыне говорить. И он все те дела объявил разумично, однако ж де посланник для лутчего достоверия те ж речи, что говорил ему езуит по-латыне, по-руски говорил талмачю своему, и он по-мунгальски подтвердил алихамбе так ли. И так сошлися речи с речьми во всем.

А те речи, что говорили посланнику чрез езуита по-латыне и по-мунгальски, были таковы:

Вчерашние розговоры, которые они говорили в городе с посланником, также и про то, что ты спрашивал у нас списка и переводу на латинском языке з бугдыханова листа, каков будет писать к царскому величеству, и прочие все твои речи, что ты нам объявил вчера, предложили и докладывали в думе старикам нашим, /л. 260/ а бугдыханову величеству о тех делех ничего не объявили. А дума наша думала о тех делех меж себя многое время, и постановили так, чтоб мы пришли к тебе и объявили нашего старого обычая, которой от века поставлен у нас в своем государстве. И ты те речи наши рассмотри и подумай, и буде можешь принимать по нашему обычаю бугдыханов лист к своему великому государю, ты нам отповедь дай, и мы тогда учнем доложить бугдыханову величеству, и мочно склонитесь, чтоб от себя писал бугдыхан к царскому величеству.

А обычай наш и постановление положены на 3 статьи: 1-я статья есть, что всякой, которой нибудь посол, приходящей к нам в Китай, должен говорить такие речи, что пришол он от нижнего и смиренного места и восходит к высокому престолу или месту, также и мы, когда докладываем бугдыханову величеству про пришествие всякого /л. 260 об./ посла или посланника, также докладываем, что приехал от того государя от нижнего места к превысокому престолу твоему тот посол или [446] посланник челом ударить; 2-я статья есть, что всякие поминки, которые посылаютца чрез послов своих к бугдыханову величеству от которого нибудь государя, и мы те поминки не именуем и в доклад не пишем поминками или подарками, а именуем их и пишем дань или ясак, и так объявим, что прислал к тебе бугдыханову величеству тот государь дань или ясак, а не поминки; 3-я статья есть — отдарки или подарки посылает от себя бугдыханово величество к тому государю, и про те не докладывают и не говорят, что подарки, а докладывают и говорят, что бугдыханово величество тому государю и всему ево государству посылает для службы ево милость и жалованье. /л. 261/ И те вышеписанные 3 статьи конечно должны все послы и посланники, которые к нам приезжают, принимати без отговору, да и сверх того, как бугдыханово величество пишет отповедь ко всякому государю, таким же обычаем пишет, что от превысокого престола пишем к нижнему месту. 2-я — а про поминки пишет, что дань или ясак, которой ты к нам прислал, принели. 3-я — а про подарки и отдарки от себя пишет, и для того посылаем к тебе и ко всему государству твоему для службы твоей милость и жалованье. И те 3 статьи суть, которые пришли объявить к тебе для того, что ты вчера просил у нас з бугдыханова листа перевод латинской, чтоб не было писано в том листу к твоему государю какого жестокого слова, также ты говорил, чтоб без листа отсель не пойдешь. И для того ныне объявим тебе подлинно, буде ты можешь принимать тот лист с теми тремя статьями, и мы /л. 261 об./ можем доложить бугдыханова величества, и так как у нас из века постановлено будет писать к твоему великому государю, хотя в листу нет, иное дело писати, кроме про отдание Гайтимура, потому покамест твой великий государь не отдаст Гайтимура, никакое дело невозможно совершити, ни начати. И о том ты, посланник, не подивись, что у нас обычай таков, и своему государю скажи, потому что, как един бог есть на небе, так един бог наш земляной стоит среди земли меж всех государей, и та честь у нас не переменена была и во веки будет ж.

И посланник говорил з благодарением, что они преразумно учинили, что объявили свои обычаи, как пишут, и не учинили так невзапно и не понудили, как прежде сего учинили, когда дали подарки, что вдруг велели пасть на колени, а прежде сего о том деле и обычае их /л. 262/ ничего не объявили, потому что так ведется во всех государствах, и такой обычай постановлен, что всем послом и посланником на письме и словесно предлагают всякие дела и трудности, и тогда он против того думает и отповедь учинить, потому что всякой знает обычай своего государя и государства и честь хранить ведает же, а иногда великие трудности смирят и спокоят меж себя договором; только то кажется чюдо великое, что наш великий государь для великой дружбы и любви посылал поминки, а вы именуете их дань, бутто поддан, а весь свет знает, что наш великий государь ото многих емлет, а сам никому не дает дань.

И колай говорил, что ведаем и мы, что твой великий государь не поддан бугдыханову величеству, только искони век так обычай наш постановлен, говорить и писати так же, и тот обычай для всего света переменить нам нельзя, однако ж де видим, что твой великий государь /л. 262 об./ в грамоте своей, что пишет к бугдыханову величеству, при конце пишет чтобы не поводил на царское величество, что имянованье и титло ево не писал против достоинства, потому что не ведал, а впредь учнет писати имянованье и титло ево по достоинству, как сам себя описует, а ис того нам кажется, что твой великий государь и тебе приказал какой-нибудь наш обычай принимать и лист бугдыханово [447] величество, каков он нибудь приняти ж, и ты от себя принять не хочешь, и мы так протолкуем грамоту твоего великого государя.

И посланник им говорил, что не отпираюсь о том, что великий государь не писал так, только не для того писал, чтоб приняти такой обычай или лист, в которых бы прикасалась что к чести царского величества, также и не пишет то в своей государской грамоте, что указал моему посланнику делати все, что укажете, и ни в чем не противится; /л. 263/ а писал великий государь те речи для того, что обычай есть во всем свете и права всех народов постановлена так, что великие государи меж себя взаим друг друга почитают, и как один пишет и почитает другого, так и другой должен взаим, как надлежит честь ево, почитать по достоинству, и тот обычай хранитца на свете от всех государей не нарушен, и то чаел царское величество и от бугдыханова величества и для того писал; а про поминки, что послал, и не именовал в грамоте своей, как обычай у всех великих государей; а ныне мы видим от вас, что объявляете такие великие и первысокие дела, что прежде сего на свете и не слыхано, которые не токмо прикасаются к чести царского величества и государству ево, но что есть и иных на свете всех великих государей, и для того дайте нам до завтрея сроку подумать, и завтра учиним подлинную отповедь, возможно ли нам ваши те 3 статьи и лист таков принимать или нет, /л. 263 об./ потому что на таких великих делах отповедь таким великим людем отнюдь дати вскоре нельзе.

И посланник нарочно им отповедь отложил до утра, чтоб видел, что они станут говорить и что от них объявитца.

И колай говорил, что мочно подождать до завтра и завтра он или алихамба отповедь возьмет. А будучи они у посланника все речи, что говорили, учтиво и тихо говорили, не с сердцем, как в городе говорили. А как отъехал от посланника, колай опять не вышел прежде посланника из полатных дверей, также покамест не возвратился посланник в полату, на коня не сел, хотя в то время и дождь был. И так отъехали.

А в то время, как колай к посланнику на двор приехал, все, что были на посольском дворе китайцы и талмачи, с великим страхом, /л. 264/ как услышали, что он, колай, едет, розбежались. И после того посланник спрашивал у талмачей: для чего они так испужались и все розбежались. И они говорили, что де в Китаех боятца больши ево, нежели хана, и после хана он другой человек, и они испужались и удивились, что он приехал к посланнику, потому что он отнюдь никуды к бояром, ни к хановым братьям не ходит, а всегда живет при хане, и то знак, что бугдыхан почитает тебя зело, потому что он ни х которым послам не ходит.

А езуит писал к посланнику чрез своего человека, что он к посланнику ехать не смеет. А писал, что де они говорили, бутто хана не докладывали, и то солгали, потому что всю ночь думали колай в ханской думе, и хан тут же был, и после того к тебе послали, и колай не очень охотник был к тебе итить, и хан ему конечно приказал ехать самому; а думали они так: буде ты примешь /л. 264 об./ те статьи и лист таков, и они еще дадут тебе жить неделю, покамест напишут лист и исправят, а буде не примешь, тотчас велят тебе ехать ис царства по старому их постановлению; и наипаче то делают для неприятелей никанцов, чтоб они видели, что хотя с ними война, однако ж де такого славного великого государя не боятца и обычая своего не переменяют. Также писал, что колай не будет, а будет для отповеди алихамба.

Августа в 31 день приехал к посланнику алихамба да с ним езуит алихахава, и спрашивал посланника про здравье, и после того сказал, [448] что послали ево колаи для вчерашние отповеди, что ты ему говорил, что сего числа отповедь учинишь.

И посланник ему говорил, что мы думали /л. 265/ всячески, как бы возможно было те статьи спокоить, а никакими мерами не токмо принять, но и подумать нельзе, потому что буде примем мы такой лист и такие статьи, не токмо нашего и несравниваго великого государя и государства ево, но и нас самих в подданство подаем, и то дело не токмо позорно всем нам, но и казнены будем от нашего великого государя, потому что во всем свете не остерегают так народы все и не хранят иного ничего, что честь государя своего, как видим, что и вы сами об вашем государстве радеете; и для того, чтоб бугдыханово величество и вы, ближние люди, чтоб на нас не покручинились, потому что паче меры нашей и силы принимать не можем и не смеем; а буде бугдыханово величество чрез ваших ближних людей думу изволит писать к царскому величеству таков лист, что друг другу и сосед соседу дружбою и любовью равным обычаем, как /л. 265 об./ и царское величество писал к бугдыханову величеству и как обычай во всем свете, что все великие государи один к другому пишут равным обычаем и почитаютца взаим, и мочно и бугдыханову величеству и вам склонитца к тому и писати так, что и с того умаления или вредительства чести ево не будет, и таков лист буду принимать со всякою честию, и царское величество потому ж з дружбою и любовью будет принимать же.

И алихамба говорил, что таков лист не токмо дати, но и доложить бугдыхана не смеют, чтоб он лист х кому писал равным обычаем, потому что они и вчера объявили явно, что бугдыхан есть бог земляной и круг ево стоят все иные, что на свете есть государи, и как ему писать лист равным обычаем, и то он подлинно ведает, что невозможное дело, и чтоб он, посланник, готовился к пути, а завтра /л. 266/ опять он будет, и что ближние колаи прикажут объявить же.

И посланник ему говорил про статьи, чтоб дал на латинском языке, и про подводы, и про иные многие дела, чтоб им предложил, есть ли какая отповедь от бугдыхана или нет.

И алихамба говорил, что покамест Гайтимур не отдан будет, не токмо на те статьи отповедь, но и малое дело начинати нельзе, как и третьева дни в городе колаи ему сказал, а что про подводы будет он, алихамба, с асканьямою говорить, и отповедь будет ж. Также алихамба спрашивал, сколько куплено у вас в царстве верблюдов?

И посланник говорил, что куплено верблюдов со 100, а не куплены верблюды для того, чтоб на них вести товар ис царства, а куплены те верблюды для того, что слух нам есть от наших людей, которые оставлены /л. 266 об./ на Науне, что многие верблюды померли, и те верблюды куплены в запас, чтоб нам было чем поднятца с Науну до Нерчинского, а здесь чтоб они прибавили подвод хотя небольшие для того, что служилые люди покупали товар тежелой китайки и на тех подводах поднятца нам нельзе, разве будем наймывать, а естьли бы они отпустили наших людей чрез Селенгу, и им бы и нам было лутче и в подводах лехче. И алихамба говорил, что будет в приказ и будет думать с асканьямою, и опять будет завтра. А езуит отъехал с ним, алихамбою, вместе. А в тех числех продажи не было, только небольшое променили государских казенных соболей на товар, а у служилых людей, у ково что было, меняли ж. А талмачи часто приходили к людем ево посланниковым и говорили, что за тот камень даст ли 5000 лан, для того что они /л. 267/ уговорились з боярином. И они им во всем отказали. И талмачи опять приходили и говорили, что велел отдать на 3000 лан. И опять им отказали ж, что не надобно. [449]

А езуит после полудня приехал к посланнику и сказал про те дела, что бугдыхан отнюдь не будет лист писать, как ты просишь, потому что он по природе есть человек, что любит зело честь и хвалу, и для того он трудился многие годы и учился китайской мудрости, так что намале иной такой сыщетца в Китаех, потому что ведает он, что китайцы не хвалят так иного, как ученого человека, наипаче хана своего, а к воинским делам он несклонен, и ныне все во учении труждается. И сказал езуит посланнику с клятвою, что у них так честь хана своего хранят, что хотя бы знали подлинно, что от того потеряют царство, однакож де не поступятца никому, как от века и до сего /л. 267 об./ времяни не поступили, и впредь не будут поступатца, потому что они люди варвары. И посланник спрашивал у езуита, что не боятца ли они от царского величества и от приближения государских людей не боятца ли? И он говорил, что конечно боятца, а Москва далеко, и чают, что большому войску притить трудно, а в ближних местех живут люди небольшие, которые не могут им ничего вредить.

Посланник ж спрашивал у езуита: для чего так крепко спрашивают взяти от нас одного мужика Гайтимура, и какая им от него прибыль? И езуит говорил: для того они спрашивают Гайтимура, потому что они ведают, что вы не отдадите ево, и тогда они сыщут причину, бутто правдою воюют, и станут разорять ближние места Нерчинской и Албазинской, потому что они часто говорят, что они руских людей по Амуру трижды разорили до остатку, и так чают они, что /л. 268/ и ныне могут их разорить. А про камень сказал, что де меньши двух тысяч лан китайской боярин не отдаст, и мочно ли тот камень купить чрез талмачей, а без талмачей купить нельзе.

185-го сентября в 1 день по утру рано прислал езуит к посланнику с своим человеком письмецо, что всю ночь думали в ханской верховной думе и постановили, чтоб конечно сего числа тебя, посланника, ис царства отпустить. И после того, поноровя с час, приехал езуит и говорил, что послал ево алихамба, а велел спросить время ли к тебе притить алихамбе, а ожидает он в ближнем приказе.

И посланник ему говорил, чтоб он к алихамбе поехал, и велел приехать.

И алихамба того ж часу к посланнику приехал. /л. 268 об./ И как приехал, спрашивал посланника про здравье. И после того почел говорить, что вчерашние речи, что ты предложил, чтоб бугдыханово величество писал к царскому величеству равным обычаем, как и царское величество писал к бугдыхану, и как у вас обычай надлежит, то все объявил ближним колаем, и они то дело не токмо делать, но и доложить бугдыхана не смеют, потому что то дело у них от века и доныне, также и впредь до века непременно будет, и понеже видели колаи, что уже всякие дела меж обоих великих государей скончились, а для того больши того у нас жить нет обычая, и чтоб готовился сего числа ехать, потому что отпуск сего числа по указу бугдыханова величества всем вам готов есть, только при отпуске твоем ближние колаи велели тебе те ж речи прежние объявить, чтоб ты царскому величеству конечно доложил: 1-е дело, чтоб Гайтимура /л. 269/ царское величество с послом конечно послал, потому хотя б и писал бугдыхан лист от себя к царскому величеству, однако ж де иное не писал бы, кроме про отдание Гайтимура, и для того ты те ж речи царскому величеству словесно объяви, чтоб не учинилось, как прежде сего казакам наказано было про Гайтимура объявить, а они ничего не сказали; 2-я статья есть: буде царское величество изволит впредь посылати к нам посла или посланника или иного кого-нибудь, чтоб ему указал, что мы здесь прикажем, чтоб ни в чем [450] нам не противился; 3-я статья, чтоб жестоко указал своим служилым людей, которые живут близ рубежей наших, чтоб отнюдь наших ничем не изобижали, потому что от того никакова добра не будет; и буде царское величество те 3 статьи исполнит, тогда хотя чрез тебя или чрез; иного не токмо те 12 статей, что ты подал, что царское величество от бугдыханова величества /л. 269 об./ желает, а хотя и иное что-нибудь учнет желать, и бугдыхан обещается царскому величеству исполнити, только покамест те 3 статьи не исполнены будут, чтоб отнюдь никакие люди от вас ис Росии и ис порубежных ни с какими делами и с торгом не приходили, потому что указ бугдыханов так постановлен.

И посланник алихамба говорил, что те дела, которые приказали колаи мне объявить, чтоб я царскому величеству доложил, и те дела хотя б и не приказали тебе говорить, а я должен великому государю своему объявить про всякие дела, и то воля бугдыханова величества и ближних людей, а я и без листа царскому величеству, словесно доложу; только то трудно, что так объявили отпуск внезапно, и как сам видишь, что я ни с чем не собрался, а мочно бы было дни за 2 или за 3, как ведетца послом и в-ыных государства, прежде сказати /л. 270/, да и сверх того, что еще на двор и подводы не приведены, и мочно ли на тех подводах поднятца, а буде поднятца мочно, надобно время ианять подводы, и хотя бы нам дали сроку до утрея, чтоб собрались, а утре хотя ночью пойдем вон ис царства, потому что нам здесь жить больши не по что.

И алихамба говорил, что бугдыхан приказал прибавить еще 10 подвод против прежняго, и будет во всем 60 телег, и чаем, что на тех 60 телегах мочно вам поднятись, потому что здешние телеги не так мало подымают, как мунгальские, а подымают здешние перед теми гораздо много; а в приставех у вас указал бугдыхан быть до Науну асканьяме ж и двум заргучеем и подьячим и сотником, а ныне асканьяма болен, и поедут с вами заргучеи и прочие, а он, асканьяма, сустижет вас по дороге; а про то, что ты говоришь, /л. 270 об./ для чего тебе не объявили прежде сего, и что тебе жить до утра, и про то дело, чтоб объявить послом прежде, у нас нет обычая, только в последней день, как указ бугдыханов есть, и в тот день и объявляют; а что тебе жить до утра, и о том и подумать нельзе, потому, как един бог на небе, так и богдыханово слово едино и не переменно, и для того конечно тебе ныне ехать, чтоб сего дня хотя при вечере, только б ис Пежина выехал, а становье недалеко тебе поставлено в городе Тунг, а по-мунгальски в Баян-Суме, которой отселе 40 наших верст (а руских ваших верст до того города 13), и так мочно поспеть хотя к вечеру, только чтоб бугдыханово слово исполнилось, а подводы тотчас пойдет в приказ и пришлет, и все, что надобно посланнику к отпуску, пошлет же.

И посланник говорил, что грязи есть за городом и в городе великие, и будут ломатись /л. 271/ телеги, и тут будут начевать по дороге, и чтоб не учинилась какая кража.

И алихамба говорил, что никакими мерами нельзе хотя дождь и грязи и что-нибудь, только ныне ехать, И видя то, посланник, что буде не изготовлюсь ехать, мочно и силою вышлют, тогда ему говорил, чтоб подводы прислал поскорее, а я буду збиратца, как мочно, хотя и нужно, однако ж де поеду,

И алихамба после того с посланником со всякою учтивостью повитался и желал счастливое путное шествие и спрашивал, сколь скоро будет отповедь от царского величества о тех делех. И посланник ему сказал, что мочно отповеди быть в полтретья года или в 3 года. И после того алихамба отъехал. И поноровя с час, приехали заргучеи и [451] привели 60 телег да 154 коня, под всякого человека по коню, а коня дали и полонянику и написали ево в приказе для того, что лишних людей ис царства не выпустят, кроме /л. 271 об./ тех, которые писаны в первом городе у стены в заставе.

А в тех последних числех августа месяца по 1-е число месяца сентября приходили на подворье к посланнику многие честные люди и холопи боярские и торговые и спрашивали у посланника купить достальные товары, соболи и кость рыбью, что осталось из государские казны, также спрашивали купить и ево посланниковы остальные товары. И стали давать за товары на третью долю той цены, как преже купили, бутто с поруганием и чаели так, что возмут товары, как они хотят. И посланник, видя, что они только наругаютца над товаром и что хотят взять даром, отказал и говорил: буде дадут прежнею цену, и так будут продавать, а естьли станете меньшую цену давать, и вам товаров не токмо продать, но и не покажет, потому что нет нам никакие /л. 272/ нужды, чтоб так дешево отдать. Однако ж де в тех днях товары продали небольшою ценою, а достальных продать было нельзе для того, что только над товаром поругались. А у них всегда обычай таков, что на отпуске многие люди приходят и товары покупают дешевою ценою для того, что де те товары назад не повезут и продадут дешевою ценою нужды ради, чтоб те товары назад не повезли.

А как телеги и кони привели, великого государя казну клали на телеги, а достальные роздал государским служилым людем, однако ж де на тех 60 телегах многие поднятись не могли, и для того и служилых людей многие клали на свои верблюды, что куплены были в царстве, а торговые и [и]ные наймовали дорогою ценою. И как склались, отпустили с подворья телеги наперед [с] служилыми людьми и с их. А при посланнике остались 2 заргучея, чтоб с ними вместе поехал ис царства и до Науна, потому что /л. 272 об./ асканьяма в то время был болен.

И будучи уже в готовости ехать, пришли к посланнику все китайские талмачи втайне и говорили, чтоб купил большой камень лал, которой прежде сего видел, а они поговорили з боярином, чей камень, чтоб отдал на 2000 лан. И посланник им говорил, что ныне уже и телеги отпущены и купить нечим. Однако ж де, буде они отдадут на 1500 лан, и я буду купить из его великого государя казны. И они говорили, что меньши того отдать нельзе. И по многим розговором просили 1800 лан; потом пришли до 1600 лан и стали. И видя посланник, что они хотят с каменей отъехать, а камень отдают недорогою ценою, которой камень в Царе-граде и в-ыных государствах продался б великою ценою, и на Москве такого каменя греки в его великого государя казну, ни иные иноземцы не привезли, призвал талмачей и дал им 1600 лан и взял камень. И они божились /л. 273/ пред бурганом своим, что иного такого каменя в государстве их нет, только чтоб было тайно и неслышно было бугдыхану, потому что казнены будут, для чего они такое дорогое дело из государства продали. Также обещались посланнику, что поедут за ним со всякими товарами торговать, что осталось великого государя казны и у него посланника своего, и на товар менять, потому что они отнюдь не чаели, что учинился такой незапной отпуск.

И потом посланник за 4 часа до вечера вместе з заргучеем выехал ис Пежина города. А по дороге в городе и за городом великого государя под казною и у служилых людей телеги подломились многие, а иные и начевали тут. И будучи посланник за городом, говорил заргучеем, чтоб они подождали тут покамест соберутца люди и телеги. [452] И они говорили, что отнюдь не смеют, потому что указ бугдыханов есть ехать тебе, посланнику, до города Тунг, и тут становитесь /л. 273 об./ сегодня. И посланник поехал верхом з заргучееми. И такие грязи были, что насилу верхом приехали в полночь в город Тунг, которой стоит от Пежина в 13 верстах руских, а их 40 верст. И городовые ворота заперты были, и насилу в город пустили, и поставили посланника на прежнем дворе. А корм назначен был по-прежнему по 5 свиней на день, а корм дали только на те дни, как ехали, а на простойные дни давать от хана указу не было. А телеги в тот день и верблюды в город Тунг не бывали, а начевали все розно по грязям. И стояли в городе Тунге 2 дни и насилу телеги собрались, потому что которые телеги изломались, никакова вспоможения не учинили, а велели наймовать на свои деньги, и так иные наймовали на деньги, а иные привезли на своих верблюдах.

Сентября в 4 день иные кони и телеги и подняли из города. И переехали /л. 274/ реку Пе не по мосту, как ехали в царство, а перевозились на бусах. А описание реки Пе и города Тунга выше сего написали в приезде нашем в царство мая в 14 день.

А переехав реку, сустиг асканьяма, которой и прежде сего был в приставех. И повитался с посланником и говорил, что он, асканьяма, был гораздо болен и для того вместе ис Пежина не ехал, а ныне он по указу бугдыханову поедет в провожатых до Науна по-прежнему, и подводы также дати, а про талмачей, что хотели с товаром приехать, устрашил он, и для того не приехали.

И от города Тунга ехали до Великие стены тем же путем, которым ехали прежде сего, также и от Великие стены до реки Коргай ехали тем же путем, а от реки Коргей ехали до Науна не тем путем, а ехали левее, чрез запустеного города и чрез многие бредовые реки, меж которых многие мунгальские юрты кочевали и иные просо жали и молотили. /л. 274 об./ И после того приехали к первым даурским наунским селам, и тут переезжали реку большую на поромах, которая падет в реку Наун. И ис той деревни ехали до другой деревни наунской же день, и тут назначено было нам место стоять, покамест изготовимся возвратитись назад в Нерчинской.

А ход наш был ис царства, хотя и тем же путем ехали, однако ж де гораздо тише, потому что телеги тежелы были и ломались, и от того учинился простой немалой, потому что ехали ис царства сентября с 1-го и юктября до 8 числа приехали на Наун. А асканьяма не по-прежнему был в совете с посланником, потому что ему вестно было, что скот наш, которой он в наунских селех принел и обещался, что до возвращения нашего будет в целости, и тот скот чють не весь их люди поморили, а посланнику дорогою не объявил о том ничего, чтоб купил дорогою /л. 275/ кони и верблюды дешевою ценою, и покамест не приехали в наунские села и не встретили наши, которые оставались на Науне, и тогда от них ведомость учинилась.

А едучи ис царства встречались со многими мунгальскими людьми, которые ехали в царство писатись в службу против никанцов, а люди были самые нужные.

А как приехали в наунское село, где назначено было нам стоять и готовитись к пути, и не дали нам по-прежнему в селе жить в-ызбах, а поставили нас на поле от села с полверсты при реке Науне. И были дожди великие смешены [с] снегом, и у многих товары помокли. И били челом, чтоб пустили в-ызбы, и они отнюдь в-ызбах стоять не поволили, а прислали юрт з 10 камышных худых и велели в них стоять. /л. 275 об./ И тут пришли 12 человек наших людей, которые оставлены были для бережения скота и для того, что больши того в царство людей не взяли, и [453] сказали, что не токмо китайцы скота не берегли и не кормили, и их самих не кормили ж, и корм, которой им давать назначен был, не давали ж, и немного з голоду не поморили, и работали они у них, и тем кормились. А про скот сказали, что дали китайцем кормить 280 коней, и осталось только 17 коней, и те чюдь живы; а про верблюды сказали, что дали китайцем кормить и было их больши 100 верблюдов, и от них осталось меньшая половина, и те чюдь живы, а из государских верблюдов от 15 осталось 7 верблюдов, и те без ног.

И посланник посылал к асканьяме детей боярских и служилых людей, также и к воеводам наунским и пенял на них накрепко, что они принели скот таким договором, /л. 276/ чтоб опять отдали назад в целости, а буде которой пропадет, будут править на том мужике, которой кормил, а ныне слышим от наших людей, что скот весь пропал, как они и сами видят, и поднятца стало не на чем, а в царстве и дорогою едучи, что скот помер, не сказали ж, и мочно было в царстве и дорогою купить, и для того б они учинили споможение на чем поднятись.

И они отповедь учинили, что скот наш не помер от непрокормления и от небережения их, а помер от того, что было на ту всю страну на скот моровое поветрие, и не только, что ваш скот помер, но и у наших людей у всех до конца померли, и о том воля божия не токмо над скотом учинитца, но и над людьми, а буде он, посланник, не верит, и он, асканьяма, готов ехать с ним, посланником, вверх по Науну-реке, где кормились верблюды и кони, и тут покажут падежное место и знак — /л. 276 об./ кости конские и верблюжьи, только тому надобно время ехать взад и вперед с неделю, а пособи у них иные нет на чем поднятца, опричь того, что пошлют к ближним мунгальским тайшам и к даурским мужиком, чтоб они привели на продажу к посланнику всякого скота, а у нево, посланника, и у служилых людей китаек есть много, и мочно купить, что надобно, а иного воспоможения от них не будет. Да и сверх того приказали, чтоб посланник назначил в сколько дней мочно готовитца, потому что указ бугдыханов есть таков, чтоб корму дать на 5 дней, а больши того ни корму, ни сроку жить еще не дадут.

И посланник посылал опять к ним, чтоб они дали подводы небольшое до реки Аргуни под поминки бугдыханова и опять возвратятца назад, /л. 277/ а буде похотят ехать до Нерчинского торговать, и им повольно будет. А про корм сказал, что о том воля бугдыханова, мочно жить и на своих проторех, также и про подъем, чтоб вскоре поднялся, и он, посланник, наипаче поспешит, только б они приказали пригнать скот на продажу поскорее, а он чает, что мочно в 2 недели изготовитца, а буде скорее, то и лутчи.

И он, асканьяма, присылал к посланнику воеводу Мангутея и говорил с клятвою, что кони и верблюды померли от морового поветрия, а не от них, а подвод без указу бугдыханову дать они не смеют, а про срок — дадут они жить и на 2 недели, а скота продажного всякого завтра будет много; а он, Мангутей, назначен провожать посланника до крайних таргачинских мужиков. А кони и скот покупал он, асканьяма, с товарыщи от своих мужиков и опять нам продавали дорогою ценою. /л. 277 об./

И посланник ему говорил, что наши люди, которые оставлены были, пеняют на него, что их не кормил, как обещался, также что просили у него кони, чтоб отогнать наш скот из болот на степь, не дал же, и от того скот и помер.

И он отпирался о том гораздо и велел призвать наших людей налицо. И о том многие розговоры с ними, воеводы, были и пересылки к асканьяме, однако ж де никакой помочи не получили, а знатно то, что иные кони из наших померли, а иных лутчих утаили и заездили. [454]

И на другой день пригнали остальных наших коней 17 с саднами да 47 верблюдов, и те хромы и чюдь живы. И после того учали пригонять на продажу кони и верблюды, а кони и верблюды покупали на китайки и на серебро дорогою ценою, кони добрые по 40 концов китаек, а которые поплоше, /л. 278/ и те по 30 и по 25 и по 20 концов добрых самых китаек. Также и для прокормления и подо вьюк купили рогатого скота много, а рогатой скот покупали до 14 и по 10 концов китаек, также и круп овсяных и просяных для того, что у них иного хлеба нет. А верблюды продажные были только у воевод, И купил посланник 2 верблюда на серебро под казну великого государя, а за те верблюды дано 70 лан, и те верблюды дошли до Селенгинского острога, и опять на них пошли в Китай из Селенгинского острога. И так в наунских селех осталось немного... (Утрачено слово.) половина китайского товару.

И сто[яли] тут октября со 8 числа октября ж [до] 18 числа покамест собрались [сов]сем, и тогда посланник посы[лал] к асканьяме говорить об екутах, которые бежали с Лены, и обещался... (Утрачено слово.) что назад едучи ис царства отдаст, также и про тунгуса Токултая, /л. 278 об./ которой из Нерчинского был до наунских сел в вожах, и ныне взят был с ними в царство; также, что он, посланник, хочет отпустить 5 человек в Албазинской острог, чтоб он им дал провожатых до последних их сел.

И асканьяма прислал от себя Посольского приказу подьячего, а с ним прислал вожа Токултая и говорил посланнику, что бугдыханово величество для царского величества подарит тебя тем тунгусом, чтоб тебе был вожем до Нерчинского по-прежнему, а достоен он был казни смертной для т[ого], что он учинил многое преже сего [воров]ство и убойство. А про екутов сказал, когда царское величество изволит отдать... их тунгуса Гайтимура, и тогда бухдыхан велит отдать подданных царского величества екутов. А про /л. 279/ отпуск в Албазинской острог — он отпустит и провожатых даст, только им не вольно будет начевать в селех. Также говорил, чтоб чрез тех людей приказал албазинским казакам, чтоб они жили с ними смирно не по-прежнему, и 60 соболей, что взяли от них подданных, чтоб отдали, и впредь отнюдь их не обидили; а буде учнут по-прежнему изобижать, и от того никакова добра не учинитца, как и прежде сего добро не учинилось, когда казаки воевали по реке Амуру.

И посланник говорил, что по указу великого государя отпишет к ним, албазинским казакам, чтоб они жили смирно, только б и они своим людем заказали, чтоб и они наших руских людей и есачных, когда промышляют, ни в чем не изобижали б, потому что от наших людей есть жалоба великая. А про Гайтимура /л. 279 об./ сказал, что о том доложу царскому величеству, и о том как укажет. А про отдания вожа бил челом бугдыхану, что он пожаловал, велел отдать. И так подьячей отъехал.

А то, что выше сего писали, что не поставили нас по-прежнему жить в селах, также и тех, что послали ехать в Албазинской, что не велели начевать в селех, учинили они, китайцы, для того, чтоб наши люди не подговаривали подданных их дауров итить и жить по-прежнему близ Албазинского в подданстве у великого государя на реке Амуре, потому что многие из даур прежде сего были у казаков в оманатах, и ведают и китайцы, что даурские мужики ради тому, и для того остерегали их накрепко и вожу нашему тунгусу заказали накрепко, чтоб с их подданными отнюдь не водился. А жену того тунгуса не дали и рухляди ево /л. 280/ не дали ж, и говорили, что полно и того, что и голову ево даровали для царского величества. [455]

Октября в 18 день по утру собрались совсем, поехали из наунских сел на своих верблюдах и конех, а подвод не дали ни до таргачинских своих мужиков, только корму дали небольшое. И будучи посланник против села, где стоял асканьяма, выехали из села 2 заргучея, которые приехали ис царства, и все наунские воеводы и подьячие, и повитались с посланником, и говорили, что асканьяма велел челом ударить и сказать, чтоб на него не пенял, что он сам провожать не приехал, потому что болен и ныне на дворе ветр великой и стужа, и для того прислал нас тебя проводить с честию, а до таргачинских мужиков пойдет тебя провожать со 100 человеки воевода Мангутей. Также говорили, чтоб посланник заказал руским /л. 280 об./ людем, которые подданы царскому величеству, а живут с ними в порубежных, чтоб они с ними жили смирно и никаких обид не чинили, потому что они тому ради, чтоб жили в миру и в дружбе. И иные многие такие речи говорили и провожали посланника версты з 2, и после того повитались и возвратились назад. А ис того села ехали иным путем, не тем, которым приехали, потому что то село от села Пачегорского, где прежде сего стояли, было в днище, однако ж де и та дорога сошлась на другой день с прежнею дорогою. И как поехали от реки Науна, и тогда река Наун почала по краям мерзнуть.

И на другой день приехал воевода Мангутей, и стал подле посланника обозом своим неподалеку, и ехал с посланником до четвертого становья до реки Ялу, где живут таргачинские /л. 281/ мужики. А к ним послали они наперед и сверху реки Ялу и согнали к наунским селам для того, чтоб мы с ними не видались, потому что они з Гайтимуром и с-ыными нерчинскими тунгусами сродники и чтоб наши люди их не подговаривали, и для того им с нами и торговать не дали.

И на четвертой день приехали по край реки Ялу, и тут приехал воевода Мангутей и привес с собою зайцов и иного звериного мяса и вина горячего. И говорил посланнику опять про то ж, чтоб порубежные царского величества люди с ними жили в миру и в совете, а к ним бы на Наун отнюдь с торгом и с-ыными ни с чем не приходили, опричь того, буде какая будет великая нужда или обида от их людей, тогда б пришли и жалобу творили б, а иным обычаем до указу бугдыханова отнюдь не приходили б. /л. 281 об./ И покамест отповедь не придет от царского величества про Гайтимура. И спрашивал: в 3 года придет ли отповедь от царского величества? Также говорил посланнику, чтоб остерегался, дорогою ехав, накрепко от баргутов и от намясинских тунгусов, потому что они воры великие и русаков не любят и чтоб не учинили какое нахождение, а он ведает про то, как он провожал до Нерчинского казаков с хановым листом, и тогда приходили к нему намясницы и баргуты и просили казаков, чтоб он им отдал, а они их будут убить для того, что они беспрестанно их воюют.

И посланник ему говорил, что про рубеж, чтоб жили в миру, по указу великого государя порубежным служилым людей будет заказ, чтоб они жили в дружбе и в миру, потому что не для чего и ссорится, разве ваши подданные какой /л. 282/ задор учинят; а про отповедь от великого государя к хану — каков ход будет, так и отповедь, мочно в 2 года и в полтретья и в 3 минутись и больши, для того что дорога дальнея; а про неприятели, про намясинцов и баргутов — и ныне, едучи на Наун, видели их, и они от нас испужались и разбежались все, и насилу их уговорили, чтоб к нам приехали и торговали б; и ныне, хто с миром придет, мы ради, а хто с войною — божиею помощию будем оборонятись.

И Мангутей говорил, что он сказал по дружбе для того, что [456] поминки от хана их идут и чтоб не учинилась какая поруха. Также говорил, чтоб вожа Токултая из обозу к их обозу не пускали для того, чтоб ево, Токултая, не убили. А он те речи говорил, что они от него боялись, чтоб не подговаривал тунгусов их ехати к Гайтимуру в Нерчинской острог. /л. 282 об./

И посланник говорил, что ево отдаст за караул. Также говорил, что завтрашней день для упокоения скота станут стоять, и чтоб он приказал своим людем с нашими торговать, а велел бы привесть на продажу кони и скот рогатой. И он говорил, что стоять тут день мочно для того, что он от того места поедет назад, потому что ему приказано до того места до крайних людей провожать. А про торг сказал, что ему не указано дать для того, чтоб не учинились какие ссоры меж наших и их людей, а будет и он стоять до завтрешнего дни и возвратится назад к асканьяме, потому покамест он не возвратится, и асканьяма назад в царство не поедет. И после того отъехал к своему обозу.

А на третей день по утру, как нарежался посланник ехать, и он, Мангутей, приехал и повитался и простился с посланником /л. 283/ и желал ему счастливое путное шествие. И так они поворотились на Наун, а мы переехали реку Ял вброд. И по реке уже льды шли. А как переехали за реку, нашли снега великие, и те снеги и до Нерчинского везде были. И стужи и морозы почали быть. И корм был скудной. И так возвратились прежнею дорогою, которою приехали и на Наун. И по край реки Ялу ехали до самого Таргачинского хребта, а на хребте был снег великой в аршин и никаких людей не видали. А за Таргачинским хребтом в третей день по реке Дзадуне поймали баргуцкого мужика и он сказался, что племянник старому мужику, которого сыскали, едучи на Наун, а стоят де их юртами человек з 7 и ловят всякие звери. И посланник говорил ему, для чего они украли из обозу четырех коней тогда? И он говорил, что де те кони украли намясинские мужики, а не они, а они ходили за вами многое время, и хотели взять /л. 283 об./ людей и коней, и не могли взять больши того, и дали имена тем намясинцом, и о том меж ими и намясинцами учинился бой. И посланник ево отпустил и приказал, чтоб он поехал к мунгалом и баргутом, чтоб они пришли навстречю, где возможно, с торгом.

И от того места поехали за Каларь-реку, и в пятой день пришли к речке Мергелю. И привел нас вож не прежним путем. И до той речки никаких людей не видали, а тут нашли небольшие юрты мунгальские. И взяли от них одного мунгалетина и послали с нашим вожом к мунгальским тайшам, которые в полуднище стояли, чтоб они пришли к нам со всяким торгом. И на другой день приехали многие мунгалы и привели кони и верблюды и рогатой скот и бараны. А покупали и меняли на китайки. А кража от них никакая /л. 284/ не учинилась.

А тех иноземцов всех, что живут меж Нерчинским и Науном, буде изволь великого государя будет острог поставить на Аргуне или на Кайларе-реке, и возможно их в подданство великому государю привести, потому что никому не голдуют.

А от речки Мергеля ехали степью опять иным путем, и в 2 днища приехали на реку Ган, и тут нашли след намясинских мужиков и небольшие юрты мунгальские. И от того места ехали днища, и приехали на речку, которая от Аргуни днище. И тут приехали на становье к посланнику все начальные люди намясинские, а с собою привели коня и барана и быка. И посланник барана принел, а коня и быка не принял, и пенял им накрепко для того, что в прошлом году, едучи в Китай, были они у него, посланника, не по однижды и вину свою /л. 284 об./ великому государю приносили и обещались впредь ясак платить и подводы дать [457] хотели, а во всем обманывали, потому что не токмо те дела не исполнили, а и, сверх того, едучи за посланником, 20 человек нерчинских, а вы хотели убить и грабить, и для того не по что и в обоз приходить для того, что вам ни в чем не верим, потому как прежде сего воровали, так и ныне.

И они говорили, что есаку великому государю в Нерчинской послали несколько десятков коней, а иные еще збирают, и те пошлют же. А про убийство служилых людей сказали, что они отнюдь и не думали, только есть междо ими молодые люди, которые им непослушны, и те [с] служилыми людьми попрекались, а иного ничего не было, а они ради у великого государя в подданстве быть. Также спрашивали про Гайтимура, изволит ли великий государь отдать /л. 285/ ...

И урочища росписал подлинно, чтоб впредь та дорога была знатна, а наипаче послал ево, чтоб проведал пустят ли китайцы великого государя людей торговать или не пустят, как, будучи там, посланнику говорили. А служивому тому приказал, чтоб он говорил, что пришол ис порубежных мест для торгу, а про посланника он и не слыхал, потому что он иною дорогою ехал. А хотели они, тайшины люди, ехать с-Ыльина дни в Китай. А и под ту казну дано ему 2 верблюда, которые куплены были на великого государя в наунских селех, а те 7 верблюдов государевых, которые оставлены были на Науне, и взяли их, как возвратились ис Китай, и те верблюды для немочи своей иные померли до Нерчинского, а иные дорогою до Селенгинского, а иные, как приехали в Селегинск, померли /л. 285 об./ для того, что в наунских селех обезножели и заморены были.

А в Селенгинском остроге приезжают мунгальцы на верблюдах со многими китайскими тавары и торгуют и меняют на руские тавары, также и служилые селенгинские ходят к ним беспрестанно и торгуют. И по времяни мочно завесть торг великой, что не по что будет ходить и в Китай, только надобно человек таков прикащик, которой бы знал жити с ними, мунгальцами.

В Селенгинском остроге стояли мая до 3 числа. И после того приехал в заимку, и починили дощаники, и приехали к Байкальскому морю. И на усть Селенги-реки за льдом стояли мая по 13 число, и после проехали Байкальское море. И мая в 16 число приехали в-Ыркуцкой острог, и тут стояли мая до 18 числа. /л. 286/

И в прошлом году во 184-м иркуцкие служилые люди поехали вверх по Иркуте-реке дней с 6 и тут построили острог и поселились человек с 50. И сказывают, что место зело хлебородно и угодно. Да и есак великому государю почали збирать. А от того места дни с 3 есть озеро великое Косогор 74, ис которого течет река Селенга. И тут лес есть же и острог поставить мочно. Да и около того озера кочюют многие мунгальцы, и те сказывают, что от того места есть дорога в Китай, куды мочно ехать безопасно и блиско.

А из Иркуцкого поехали мая в 18 день. В Енисейской приехали июня в 7 день. И в Енисейском, не допустя до берега, встретил нас с его великого государя указом стольник и воевода Михайла Васильев сын Приклонской и велел нам из дощаников вытить вон всем, что были, и объявил нам великого государя указ. И после того велел таможенному /л. 286 об./ голове с целовальники осматривать всех людей, что в дощанике ни было. И посланник[а] почал осматривать в корманах и за пазухой, в штанах и за голенищи и везде, и ничего не нашли. И после того смотрили дворян московских и детей боярских и подьячих и всех служилых и до последнего человека. И тогда собрались на берег все градцкие люди, тут же были и мунгальские посланцы, которые отпущены были [458] от великого государя с Москвы. И после того почал смотрить дощаник посланников, и выбрали из него вон все, что было, и смотрили в дощанике со свечами. И на том осмотре был тобольской сын боярской, которой был послан с Москвы великого государя с указом. И в тот день смотрить не успели, потому что уже был вечер, и для того людей отвели подворьи, а на дощаниках поставил караул енисейских служилых людей с целовальники. А на другой день смотрили великого государя казну и дворян и детей боярских и всех, что на дощаниках, /л. 287/ до последнего человека. А после осмотру все, что было великого государя казны, и то что взято от посланника и ото всех его великого государя служилых людей на великого государя, запечатали его великого государя печатью; и тех, что от ково взято какое-нибудь товары, и они печатали своими перстеньми. И в росписе написано, что у ково взято и к той росписи руки приложили всяк под своим местом, где ево товар написан. И те росписи стольник и воевода послал к великому государю чрез Камень с нарочным гонцом.

А посланник в Енисейску жил июля до 9-го числа, а жили для того, что стольник и воевода не отпускал.

Июля в 10 день поехали чрез Маковской волок и июля в 14 день приехали в Маковской острог. И тут стояли июля до 20 числа, для того что в готовости судов не было. /л. 287 об./

А за казною, которая было его великого государя, что подарки от китайского хана и что куплено на его великого государя казну, то все дал стольник и воевода посланнику, а в провожатых по его великого государя указу дал он 10 человек тобольских казаков ж тех, которые были с ним, посланником, в Китаех.

А за тою казною, которая взято на великого государя у посланника и у всех служилых людей, как о том писано выше сего, послал стольник и воевода 4 человек енисейских служилых людей в провожатых и дал им ту казну на руки с росписью.

А для прокормление до Москвы по указу великого государя дано в Енисейском из меньших товаров посланнику на 300 рублев, дворяном и гречаном и подьячим из меньших же товаров дано по 100 рублев. А что за тем осталось, и то все взято на великого государя.

ЦГАДА, ф. Сношения России с Китаем, оп. 1, кн. 4, лл. 1—287 об. Список.

Выписки XVII в. из статейного списка: там же, кн. 3, лл. 349—369 об.; кн. 7, лл. 83—107 об.; оп. 2, 1674 г., д. № 1, ч. 2, лл. 284, 295—329.

Опубл.: Ю. В. Арсеньев, Статейный список посольства в Китай Н. Спафария, СПб., 1906, стр. 162—339; J. F. Baddeley, Russia, Mongolia, China, vol. II, London, 1919, pp. 286—422 (с сокращениями).


Комментарии

1. Речь идет о столкновении отрядов Учюрты-тайши с ойратскими тайшами Коконом-батырем, Сейтенем и Дундуком, кочевавшими в районе Карагая.

2. Джадуне — это река Джадамбынгол. И. Милованов во время первого своего путешествия в Пекин назвал эту реку Задунай (см. док. № 141).

3. Унеру — это река Унургол.

4. Таргачинский хребет — это хребет Большой Хинган. Спафарий называет его именем одного из местных племен, которое он называет то каргачины, то таргачины. Бэддли, обобщая мнения различных авторов, приходит к выводу, что это не кто иные, как дауры (см. J. F. Baddeley, Russia, Mongolia, China, vol. II, p. 203).

5. Имеются в виду два притока реки Ял: правый — Эргыл-гол и левый — Барим-гол.

6. Речь идет о вале Урка-хэрэм, который тянется в направлении с северо-востока на юго-запад от города Мэргэня до реки Ял. Ширина его 30 — 40 шагов, вдоль северной стороны сохранился ров. Происхождение этого сооружения неизвестно (см. Д. Позднеев, Описание Маньчжурии, т. I, СПб., 1897, стр. 12).

7. Это первое в русской литературе детальное описание дома, распространенного в Северном и Северо-Восточном Китае. Очаг в доме соединен с каном, который тянется вдоль стен, являясь в то же время дымоходом.

8. Имя асканьи амбаня, встретившего Спафария, было Ма Ла.

9. По всей вероятности так именуется деревня Букей (Цицикар, Чичикар).

11. Река Соли — здесь имеется в виду река Чол.

12. Имеется в виду деревня Чол-хото.

13. Это, по мнению Бэддли, развалины древнего города Борохото, сведения о котором сообщает Тимковский (см. J. F. Baddeley, Russia, Mongolia, China, vol. II, p. 314).

14. Т. е. грамоты, привезенной во время первой поездки И. Миловановым.

15. Добыча жемчуга в Маньчжурии началась при Юаньской династии на реках Сунгари и Айгунь, позже — на реках Хуньтунцзян, Улацзян и др. Крупные жемчужины достигают половины дюйма (см. В. П. Васильев, Описание Маньчжурии, — «Записки ИРГО», кн. XII, СПб., 1857, стр. 50).

16. Судя по описанию Спафария, речь идет о реке Тур.

17. В данном случае это явная ошибка Спафария. Кфентунг (от яп. Квантуй, по кит. Гуаньдун) — это устаревшее название Южной Маньчжурии. Нижнее течение Амура так никогда не называлось. Амур по-китайски называется Хэйлунцзян («Река Черного дракона») и Хэйхэ («Черная река»), по-маньчжурски он носит название Сахаляньула («Черная река»); монголо-тунгусские племена именуют его Харамурэнь («Черная река»); коренные жители низовьев Амура называют его Маму. Часть Амура после слияния с Сунгари у некоторых китайских авторов называется Хуньтунцзян.

18. «Описание великие реки Амура» является последней главой труда Н. Г. Спафария «Описание Китайского государства...» Описание Амура было первоначально издано Г. И. Спасским, под названием «Сказание о великой реке Амуре, которая разграничила русское селение с китайцами» без указания автора (см. Ю. В. Арсеньев, О происхождении «Сказания о великой реке Амуре», — «Известия ИРГО», т. XVIII, СПб., 1882).

19. Здесь имеется в виду город Шэньян (Мукден).

20. «Татарская книжица» так же, как и «Описание Амура», является дополнительной главой к «Описанию Китайского государства» Спафария. В основе ее лежит сочинение миссионера Мартини «О татарской войне» (см. И. Н. Михайловский, Важнейшие труды Николая Спафария (1672—1677), Киев, 1897, стр. 41—42; Martini, De bello Tatarico, Antverpiae, 1654).

21. Тав — один из рукавов реки Тур, являющийся притоком реки Коргей (Корга).

22. Вероятно, имеется в виду деревня Моху.

23. Бэддли указывает, что это, вероятно, Тушету-цзинван (см. J. F. Baddeley, Russia, Mongolia, China, vol. II, p. 386).

24. Синяголь — это река Готэк, впадающая в озеро Чахань.

25. Река Ляохэ (Лохан) берет начало в горной системе Ляоси.

26. Согласно данным Ма Ла, можно подсчитать, что город был основан в период государства Великое Ляо (907—1124 гг.), а покинут жителями в 1626 г., т. е. в год смерти Нурхаци. Бэддли, ссылаясь на сведения Е. Тимковского, считает, что в описании Спафария речь идет о городе Улан-хада (см. J. F. Baddeley, Russia, Mongolia, China, vol. II, p. 316).

27. Вероятнее всего, что здесь речь идет о городе Пинцюаньчжоу.

28. Фо, или фото — Будда очнувшийся, прозревший; по-маньчжурски фучихи; по-монольски — бурхан.

29. Т. е. в «Описании Китайского государства» (см. И. Н. Михайловский, Важнейшие труды Николая Спафария, Киев, 1897, стр. 43—45).

30. Имеются в виду ворота Сифэнкоу.

31. И та и другая дороги приводят к Чжанцзякоу (Калгану).

32. По-китайски Великая китайская стена называется Чанчэн; монгольское халга означает застава, ворота.

33. Здесь говорится о городе Шандунчэн, расположенном в 28 верстах от Сифэнкоу.

34. Спафарий очень точно воспроизводит обстановку буддийского монастыря. О предметах чествования в буддийских храмах и изображениях божеств (см. кн.: А. Позднеев, Очерки быта буддийских монастырей и буддийского духовенства в Монголии в связи с отношениями сего последнего к народу, СПб., 1887, стр. 44—110).

35. Имеется в виду город Цзуньхуа в провинции Хэбэй.

36. Имеется в виду город Шиминчжуань, расположенный примерно в 24 км от Цзуньхуа.

37. Имеется в виду город Цзисянь в провинции Хэбэй, старое назв. Цзичжоу.

38. Вероятно, это местечко Баньцзунь в 16 км от Цзичжоу.

39. Здесь описывается река и город Саньхэ в провинции Хэбэй.

40. Вероятно, это деревня Яньцзяо в 25, а не в 15 км от Саньхэ.

41. Рипида (церковн.) — круглый, на древко посаженный образ херувима, которым дьякон помахивает над святыми дарами.

42. Это город Тунчжоу в провинции Хэбэй, отстоящий примерно на 40 км к востоку от Пекина. Этот город с давних времен является пристанью для Пекина, здесь разгружаются суда, поднимающиеся вверх по Байхэ.

43. В Турции в это время правил султан Мехмед IV (1648—1687). Хункяр, вероятно, искаженная передача китайского слова хуйцзяо (мусульманство, мусульманин), записанного Спафарием с латинской транскрипции, применявшейся миссионерами.

44. Возможно, речь идет об арабском посольстве в Китай в 713 г. (см. J. F. Baddely, Russia, Mongolia, China, vol. II, p. 331).

45. Колай — канцлер Государственной канцелярии (Нэйгэ). Всего было четыре канцлера (дасюэши): двое из маньчжуров и двое из китайцев. Канцлеры назначались из наиболее заслуженных сановников, притом обязательно из академиков. При Минской династии канцлеры назывались гэлао — старейшины Государственной канцелярии. В сочинениях иезуитских миссионеров гэлао транскрибируется, как colao, отсюда и у Спафария термин колай (см. И. С. Бруннерт и В. В. Гагельстром, Современная политическая организация Китая, Пекин, 1910, стр. 36).

46. Председатель Лифаньюаня был по званию приравнен к председателю министерства (кит. шаншу). В период приезда в Пекин Спафария председателем Лифаньюаня был Амухулан.

47. Вербист Фердинанд (1623—1688) — голландец, иезуитский миссионер в Китае. Вместе с Мартини и другими прибыл в 1659 г. в Макао (Амой). В 1660 г. возглавил Циньтяньцзянь (Астрономический приказ). В 1665—1670 гг., когда европейские миссионеры находились в опале, Вербист жил в Гуанчжоу (Кантоне). С 1671 г. Вербист был наставником императора Шэн-цзу (Канси) в европейском образовании. Изучив китайский и маньчжурский языки, он перевел некоторые европейские сочинения по математике и астрономии (см. J. F. Baddeley, Russia, Mongolia, China, vol. II, pp. 433—435).

Б. Г. Курц ошибочно указывает, что Вербист был отправлен в Китай вместе с посольством Спафария в качестве переводчика «и русское правительство особенно рассчитывало на него, зная, каким уважением пользовались при дворе Канси иезуиты» (см. Б. Г. Курц, Русско-китайские отношения в XVI, XVII и XVIII столетиях, Харьков, 1929, стр. 41).

Фердинанд Вербист прислал с послом челобитную царю Алексею Михайловичу о зачислении его на русскую службу в штат переводчиков Посольского приказа, что отражало стремление иезуитов более активно вмешаться в развитие русско-китайских связей (см. ЦГАДА, ф. Сношения России с Китаем, оп. 2, 1674 г., д. № 2, ч. 2, лл. 289—295).

48. См. коммент. 15 к док. № 74/II.

49. Адам Шаль — предшественник Вербиста в Цзиньтяньцзяне (Астрономическом приказе). Известен также тем, что руководил отливкой пушек и обучал китайцев обращению с ними.

50. В данном случае председатель Астрономического приказа.

51. Имеется в виду посольство Милованова.

52. Трудно сказать, о какой книге, созданной миссионерами, идет здесь речь. О трудах Вербиста см. H. Cordier, Bibliotheca Sinica, vol. II, Paris, 1905—1906, p. 831.

53. Это единственное упоминание в дошедших до нас архивных документах о поездке Тарутина в Китай. По предположению Н. Н. Бантыш-Каменского, Тарутин был послан в Пекин «для торговли и разведания о состоянии китайских дел» (см. Н. Н. Бантыш-Каменский, Дипломатическое собрание дел..., Казань, 1882, стр. 14)

54. Луча (лоча) — буквальный перевод этого слова — демоны.

55. Ксунхи-хан — это Шуньчжи-хан — девиз годов правления императора Шицзу (1644—1661).

56. Ю. В. Арсеньев читает это слово «Тильеку», считая его собственным именем божества (см. Ю. В. Арсеньев, Статейный список посольства Н. Спафария в Китай, СПб., 1906, стр. 77). Дж. Бэддли прочел его «человеку» («God-man») (см. J. F. Baddeley, Russia, Mongolia, China, vol. II, p. 342). По-видимому, в данном случае Спафарий приводит транскрипцию (искаженную) китайского слова «тяньчжу» (букв. небесный владыка), применявшегося для перевода слова «бог» европейскими миссионерами-католиками.

57. Ближайшие родственники императорского дома имели титулы князей императорской крови с 1-й по 12-ю степень. Вместе с другими ближними родственниками императорского дома (желтопоясными — прямыми потомками основателя маньчжурской династии хана Нурхаци — и дальними родственниками — краснопоясными — потомками Нурхаци по боковой линии, а также железношлемными князьями, потомками сподвижников первых цинских императоров) они составляли верхушку феодальной иерархии старого Китая. Число их было столь велико, что для устройства их дел (ведения родословных книг, осуществления судебно-дисциплинарной власти) было создано специальное учреждение: Цзунжэньфу — Управление княжескими делами.

58. Переговорами со Спафарием руководил хошой циньван (князь 1-й степени) Фу Цюань.

59. «Ханской думой» и «верховым приказом» Спафарий называет либо Государственную канцелярию («Нэйгэ»), в компетенцию которой входило предварительное рассмотрение различных государственных дел и представление докладов по ним вместе с собственными заключениями императору, либо, что более вероятно, Совет князей и сановников («И чжэн ван дачэнь хуэйи»), называвшийся также Государственным советом («Го и»), с которым император обсуждал все наиболее важные военные и политические дела (см. И. С. Ермаченко, К характеристике государственного аппарата Цинской империи в период завоевания Китая, — в сб. «Маньчжурское владычество в Китае», М., 1966, стр. 154).

60. Если верить датировке грамот, которую предлагает асханьи амбань Ма Ла, то они написаны от имени минского императора Чэнцзу, девиз годов правления Юнлэ (Иунглией) 1403—1425. Но эта версия маловероятна. (Подробнее о датировке грамот см.: Н. Ф. Демидова, В. С. Мясников, О датировке грамот императоров Минской династии царю Михаилу Федоровичу, — «Проблемы востоковедения», 1960, № 1, стр. 166—167).

61. Галдан начал свои завоевания в 1671 г., когда он, мстя за убийство своего брата Сенге, вступил в союз с Очирту-ханом и подчинил себе весь улус Сенге. Очирту-хан, желая упрочить свой союз с Галданом, выдал за него одну из своих племянниц, но в 1676 г. Галдан напал на своего дядю по жене и овладел его аймаком. Очирту-хану пришлось спасаться бегством, но Галдан настиг его и убил. В это же время начинается война Галдана с Тушету-ханом, который пытался мстить за Очирту-хана (см. Позднеев, Монгольская летопись «Эрдэнийн эрихэ», СПб., 1883, стр. 174—177).

62. Это были иезуиты Гримальди, Люис Бугльо и Габриэль Магалаен (см. J. F. Baddeley, Russia, Mongolia, China, vol. II, pp. 366, 432).

63. Имеется в виду сочинение иезуита Мартини «De bello Tatarico» (см. коммент. 20),

64. Чаган-хан (по-монгольски — белый царь). Так именовали русского царя маньчжуры в переписке с московским правительством и в XVIII в. В силу традиционного взгляда в Пекине считали, что в мире существует только один император (хуанди) — император Китая. Ко всем остальным правителям, как азиатских, так и европейских государств цинские чиновники применяли титулы по значению сходные с титулами владетелей вассальных государств.

65. Трудно сказать, о каком из народов Северной Маньчжурии идет речь. То, что Вербист переводит его наименование как джурчи — чжурчжэни, — свидетельствует, что здесь очевидно подразумевается одно из племен маньчжурской группы. О термине чжурчжэни см.: В. П. Васильев, Сведения о маньчжурах во времена династий Юань и Мин, СПб., 1863, стр. 5, 37—41.

66. Ловчи или луча, см. коммент. № 54.

67. Токары — это дауры.

68. Речь идет о поездке в Китай Ивана Перфильева и Сеиткула Аблина.

69. Оба портрета, написанные со Спафария в Китае, в настоящее время считаются утраченными.

70. Здесь Спафарий описывает крупнейший дворец Красного города — Тайхэдянь.

71. Мали — от китайского маоби — кисть для письма. В данном случае сокращение от маобихуа — рисунок тушью.

72. Легень, очевидно, искаженное от китайского лиган — род котла. В данном случае речь идет о сосуде, называемом по-монгольски домбо (кувшин). Это конусообразная посудина высотой около 30 см. Домба жаловалась китайскими императорами далай-ламе (серебряная вызолоченная) и паньчэн-эрдени (серебряная). В маньчжурских документах указано, что сановники «отменили пожалование белому царю серебра и решили выдать в награду (ему самому) одно украшенное резьбою и насечками седло, 30 кусков атласа, одну чайную домбу из 40 лан серебра с вызолоченными ободками...» и т.д. (см. «Китайская реляция о посольстве Н. Спафария в Китай», в переводе А. О. Ивановского, — «Записки восточного отделения русского археологического общества», т. XI, 1887, вып. III, стр. 203).

73. Апокаю, или Аюка — один из наиболее выдающихся ойратских ханов (1670— 1724), формально являясь подданными России (всего дал русским 6 шертей), неоднократно вступал в вооруженные конфликты с московским правительством.

Церен (Солом Цереню) — сын Дугара, двоюродного дяди Аюки. В 1672 г. Аюка, оклеветав его, отправил в Москву, где Церен был крещен и получил титул князя Дугарова.

74. Озеро великое Косогор — речь идет об озере Хубсугул, из которого вытекает левый приток Селенги — Эгин-гол.

Еще больше интересных материалов на нашем телеграм-канале ⏳Вперед в прошлое | Документы и факты⏳

Главная страница  | Обратная связь
COPYRIGHT © 2008-2024  All Rights Reserved.