Мобильная версия сайта |  RSS
 Обратная связь
DrevLit.Ru - ДревЛит - древние рукописи, манускрипты, документы и тексты
   
<<Вернуться назад

ПЕВЦОВ М. В.

ОЧЕРКИ ПУТЕШЕСТВИЯ ПО МОНГОЛИИ

И СЕВЕРНЫМ ПРОВИНЦИЯМ ВНУТРЕННЕГО КИТАЯ

ГЛАВА ПЯТАЯ

ОТ КОЛОДЦА ХОЛТА ДО г. КУКУ-ХОТО

Выход на южную дорогу. — Травянистая степь среди пустыни. — Бесплодные горы. — Окраинный хребет Харасайран-нуру. — Путь по волнистому плоскогорью. — Южный Алтай и соседние ему страны по показаниям монголов. — Великая, или Южная, и Северная, или Монгольская, Гоби. — Оставление пустыни. — Культурная полоса Юго-Восточной Монголии. — Городок Куку-эргэ. — Переход через окраинный хребет Иншань и прибытие в г. Куку-хото.

С колодца Холта мы, по указанию монголов, направились почти прямо к югу по обширной, слегка волнистой равнине, на которой встречались плоские котловины с солончаками. В конце перехода равнина стала едва заметно возвышаться по направлению к юго-востоку, и поверхность ее приняла еще более волнообразный вид. К вечеру мы вышли, наконец, на широкую, торную дорогу в Куку-хото, по которой монголы советовали нам итти в этот город. Колодца поблизости не было, пришлось ночевать без воды, довольствуясь снегом, сметенным кое-где ветром в небольшие сугробы.

Весь следующий день шли по волнообразной равнине, поросшей кустами низенькой караганы и прекрасным кипцом, какого мы не встречали уже нигде более в пустыне. На востоке видны были отдельные горы Делгэр-Хангай — короткий, но весьма высокий кряж, тянущийся с запада на восток и господствующий над соседними равнинами. На юге, верстах в шестидесяти от дороги, простирался Южный Алтай под названием Арца-богдо, возвышающийся не более 3 000 футов над сопредельными северными равнинами. На ночлег в этот день мы остановились в глубокой и обширной впадине Тугурик с хорошим колодцем. На дне ее были заметны признаки наполнявшего ее некогда озера: солончаки с ровной, блестящей от налета поверхностью, занимающие наиболее углубленную ее часть, береговые откосы и песчаные сопки; наконец, песчаник, обнажающий в одной из расселин дна и черты размыва.

В окрестностях впадины Тугурик стояло много монголов, стада которых откармливались на тучных пастбищах кипца, покрывавшего соседнюю волнообразную равнину. Но колодцев на ней не было, а потому они гоняли поить скот на урочище Тугурик. На этом урочище мы простояли без малого двое суток, потому что на следующий день по прибытии поднялся [127] с утра такой сильный и пронзительный ветер с северо-востока, что невозможно было показаться из юрты. Монголы, свыкшиеся с холодными ветрами своей родины, и те жались в этот день от стужи, неохотно покидая свои жилища.

Из котловины Тугурик мы поднялись на плато, а с него спустились в обширную, но плоскую впадину, покрытую кустами караганы, и, пройдя по ней около 10 верст, достигли подножия низкой цепи гор, протянувшейся с юго-запада к северо-востоку под названиями: Цахар, Огомор и Ахар. Перевалив через крайний северо-западный ее хребет, мы спустились в весьма глубокую междугорную котловину с солончаками, песчаными буграми и множеством солянок. В этой впадине следы бывшего горного озера сохранились еще явственнее, чем в котловине Тугурик. Дно ее лежит по крайней мере на 100 футов ниже подошв окаймляющих ее с юго-востока и северо-запада обнаженных, пустынных хребтов. В котловине два хороших колодца Сухай и Кэтэ. Из последнего мы взяли воды, потому что корма для лошадей около него совсем не было, и поднялись на предгорье хребта, окаймляющего котловину с юго-востока. Но и там корм был так плох, что наши бедные лошади голодали всю ночь.

На следующий день мы перешли через юго-восточный хребет помянутой низкой цепи и спустились на волнистую равнину. Дорога на этой станции пересекает несколько пологих гряд, а к югу от нее виден невысокий кряж Дулан-хара, протянувшийся по пустыне с юго-запада на северо-восток. Под вечер мы спустились в обширную котловину, окаймленную на востоке и юге невысокими, пустынными горами Хор-мусу, а с прочих сторон незначительными высотами. Кряж Хор-мусу, тянущийся с запада на восток, отделяет на север незначительную ветвь, ограничивающую, помянутую котловину с востока. У западного ее подножия находится колодец Хошан-худук, но корма для лошадей около него вовсе не было. Поэтому, напоив наших животных и взяв воды для людей, мы перешли через северный отрог Хор-мусу и остановились у восточной его подошвы на дневку. Горы весьма пустынны, флора их крайне бедна; только в одной лощине, близ восточного подножия этого отрога, мы нашли небольшое пастбище тощего кипца. Для верблюдов, довольствующихся, как известно, многими, даже колючими кустарниками, недостатка в корме не встречалось. Зато каравану, состоящему из верблюдов и лошадей, трудно выбрать для остановки место, на котором корм был бы одинаково хорош для тех и других животных. Часто встречаются места, подобные котловине в горах Огомор, с отличным кормом для верблюдов и крайне плохим для лошадей. Последним приходится отдавать предпочтение при выборе мест для стоянок, так как верблюды везде найдут себе достаточно пищи.

От урочища Хор-мусу мы шли по волнообразной равнине, которая по мере движения к юго-востоку становилась более и более открытой. Пустынный кряж Хор-мусу тянется к югу от дороги и скоро оканчивается. В 27 верстах от названного урочища пересекли значительную речку Онги-гол, или Оыгиин-гол, текущую среди пустыни. Она имеет около 6 сажен ширины и местами порядочную глубину. Долина ее, простирающаяся до 2 верст в ширину, окаймлена довольно высокими берегами и представляет хорошие пастбища. В ней много луговых пространств, зарослей злака дэрису и кустарников. Онгиин-гол получает начало в юго-восточной оконечности Хангая, из гор Ацзарга, и впадает в соленое озеро Улан-нор, лежащее близ подошвы Южного Алтая. Это озеро имеет около 35 верст в окружности. Мы перешли речку Онгиин-гол по льду верстах в сорока [128] выше ее устья. Длина Онгиин-гола должна быть слишком 200 верст, и большая часть течения этой речки принадлежит пустыне, которую она оживляет. К северу от места переправы, верстах в сорока, вздымается на левом берегу Онгиин-гола отдельный, насажденный кряж Дэлгэр-Хангай, о котором упомянуто выше. Он тянется в восточно-западном направлении верст на пятьдесят и, по свидетельству монголов, дает начало нескольким ручьям, впадающим в Онгиин-гол слева. Вероятно, этим последним и обязана названная речка поддержанием своего течения на таком значительном пространстве по жаркой и сухой пустыне 82.

Из широкой, плодородной долины Онгиин-гола мы поднялись на пустынную, каменистую равнину. После полудня поднялся сильный снежный буран, мы сбились с дороги, но встретили монгола, который вскоре и вывел нас на удобное ночлежное место, к оз. Шара-холусу. На берегу этого озера, лежащего в котловине, был очень хороший корм для лошадей, родники и прекрасное топливо — саксаул. В самом же озере, имеющем около 3 верст в окружности, вода соленая. В нем ежегодно в летнее время около берегов осаждается соль, но летом в 1878 г. по причине нередко перепадавших дождей осадка не было. По свидетельству монголов, небольшие соленые озера в окрестной стране встречаются нередко, но обширных озер, исключая Улан-нора, нет; солончаков же в ней множество. Они находятся во всех глубоких впадинах пустыни и перемежаются с небольшими песчаными пространствами, покрывающими спорадически большинство этих впадин.

Переночевав на озере, мы пошли по тропе, указанной монголами, но вскоре поднялась сильная снежная метель, мы потеряли тропу и начали блуждать. Буря продолжала свирепствовать, итти далее было невозможно, а потому, достигнув первых холмов, мы остановились под защитою их на ночлег. К вечеру метель утихла, и мы могли осмотреться. В этот день, пройдя не более 17 верст, мы пересекли несколько впадин с песчаными пространствами, покрытыми невысоким саксаулом, которым нагрузили всех свободных верблюдов. Наиболее углубленные места этих котловин заняты солончаками с ровными, глянцевитыми поверхностями, покрытыми налетом. Под вечер, с холмов, поблизости нашего лагеря, мы стали осматривать окрестности: на юге ясно был виден Алтай, отстоявший от нас не далее 35 верст. Тут он отделяет от себя на северо-восток невысокую пустынную ветвь, Харасайран-нуру, через которую нам предстояло перейти. Относительная высота Южного Алтая в этом месте, как нам казалось, больше Арца-богдо, т. е. соседней западной части того же хребта. Окрестная же местность представляет весьма пустынную равнину, среди которой поднимаются кое-где незначительные известковые холмы. Утром мы шли сначала около 5 верст по волнистой местности, а потом по равнине, над которой западный склон ветви Южного Алтая Харасайран-нуру поднимается очень круто, как бы стеною. На этой пустынной равнине паслось несколько штук одичалых лошадей, не подпускавших к себе ближе полуверсты. Казакам удалось, однако, поймать жеребенка, которого мы подарили монголу, показавшему дорогу.

Перевал через хребет Харасайран-нуру, несмотря на крутой северозападный склон самого хребта, имеет пологий, но длинный подъем с этой стороны по ущелью, среди которого извивается широкое сухое русло временного потока. Гребень этого хребта, возвышающийся по крайней мере футов на тысячу над сопредельной северо-западной пустыней, приподнят очень немного над противоположной ей волнистой страной к юго-востоку [129] от него. Следовательно, хребет Харасайран-нуру служит окраиной более высокой, но менее пустынной, волнистой земли, простирающейся от него к юго-востоку. Западный склон хребта и ядро состоят из красноватого известняка, прорванного порфиритом, а на восточном склоне развит глинистый сланец, приподнятый тем же порфиритом. Флора его крайне бедна: корм не только для лошадей, но и для верблюдов был очень плох. На восточном склоне, у подошвы которого мы стояли, горы имеют темно-зеленый, печальный вид, и на них местами нет ни былинки.

Страна к юго-востоку от окраинного хребта Харасайран-нуру представляет высокое, волнистое плоскогорье, уже не столь пустынное сравнительно с пройденным участком Гоби от колодца Холт до этого хребта. В первый же день нашего путешествия по этому волнистому плоскогорью мы верстах в двадцати от помянутого хребта остановились дневать в плоской впадине Сучжи. Лошади, голодавшие почти двое суток, с жадностью хватали густой и довольно высокий кипец, покрывавший дно этой впадины. Тут только мы выбрались на торную дорогу в Куку-хото, с которой сбились два дня тому назад, своротив на озеро Шара-холусу. Поблизости гор Харасайран-нуру ее часто заносит песком и гравием до такой степени, что она становится неразличимою.

Далее путь наш пролегал по тому же волнистому плоскогорью. Из плоской котловины Сучжи мы поднялись немного по отлогому склону ущелья на поперечную невысокую гряду. В ущелье встретили сухое русло временного потока, по берегам которого растут ильмы в виде аллей, изгибающихся соответственно извилинам самого русла. Это единственные деревья пустыни, на которых путешественник невольно останавливает свои взоры, утомленные ее однообразием. За грядою невдалеке, следовала новая, тоже невысокая, гряда, и т. д. переваливали мы с гряды на гряду. Между грядами лежат небольшие долины, или, точнее, плоские, замкнутые котловины, поросшие изрядным кипцом, тогда как на самых грядах, большею частью скалистых, растительность очень бедна. В одной из котловин, близ колодца Боро-тологой, мы опять должны были остановиться на дневку, так как исхудалые лошади нуждались в отдыхе. Колодцев на этом волнистом плоскогорье достаточно, но многие из них в то время сильно промерзли, так что воду приходилось добывать с большим трудом. Глубина их невелика, футов шестнадцать средним числом, и большая часть стенок выложена камнями. У одних поставлены деревянные корыта для скота, у других сделаны корытообразные углубления, выложенные внутри камнем с глиною.

8 ноября мы достигли невысокого, но длинного хребта Бага-Шанхай, простирающегося с юго-запада к северо-востоку. Страна к юго-востоку от этого хребта называется Шанхай-гоби и в ней преобладает уже форма равнины. Хотя невысокие, скалистые гряды не перестают бороздить ее по направлению с юго-запада на северо-восток, но зато между ними залегают обширные долины, придающие Шанхай-гоби по преимуществу равнинный характер. Зимою здесь случаются нередко сильные снежные метели. Перед нашим приходом в Шанхай-гоби выпал порядочный снег, но вскоре улетучился от сухого ветра. Юго-западная часть Шанхай-гоби называется Бургастэй-тала и представляет обширную долину. В Шанхай-гоби корм для лошадей стал встречаться чаще, но так как снега не было, то приходилось останавливаться у колодцев, вокруг которых пастбища обыкновенно вытравлены проходящими караванами. Только в некоторых местах, где сохранились небольшие снежные сугробы, мы останавливались [130] на ночлеги вдали от колодцев, если около снега был хороший подножный корм.

На юго-востоке долина Бургастэй-тала, имеющая около 45 верст ширины, замыкается хребтом Ихы-Шанхаем, простирающимся также с юго-запада на северо-восток, но превосходящим немного по высоте предыдущий — Бага-Шанхай. В горах Ихы-Шанхая мы расположились на дневку у колодца Цзала.

Во время дневки мы расспрашивали многих из местных монголов об окрестной стране и в особенности о длинном Южном Алтае, который несколько дней тому назад потеряли из виду. В последний раз мы обозревали этот хребет с высот близ юго-восточного склона гор Харасайран-нуру. Он простирался попрежнему в юго-восточном направлении на всем видимом с тех высот пространстве, приблизительно верст на восемьдесят, а от места нашего наблюдения отстоял в 40 верстах. Далее с дороги мы уже не видели совсем Южного Алтая, нанеся его на маршрут по расспросным сведениям. По свидетельству местных монголов, этот хребет проходит верстах в семидесяти к Ю.-З. от колодца Боро-тологой на нашем пути и носит там название Гурбан-сайхан (три славных, или могучих) от высокой группы из трех вершин, не достигающей снежной линии, но резко выделяющейся по своей высоте из остальной слитной массы его гор. Потом, понижаясь постепенно в юго-восточном направлении, Южный Алтай получает название Хурху, отделяет от себя на юг-восток-юг незначительную отрасль Хату и тянется на юго-весток до северо-западной окраины весьма пустынной равнины Голыб-гоби, где и оканчивается высотами Бага-богдо, приблизительно в 200 верстах к северо-западу от великой луки р. Хуан-хэ 83.

Невысокие хребты Бага-Шанхай и Ихы-Шанхай, подобно окраинному хребту Харасайран-нуру, представляют собою слабые отроги Южного Алтая. Они простираются с юго-запада к северо-востоку, бороздя в этом направлении плоскогорье. С северо-восточной стороны оно, повидимому, замыкается невысоким хребтом, тянущимся, как нам казалось, непрерывно от гор Харасайран-нуру на протяжении около 230 верст и в расстоянии от 20 до 45 верст от нашей дороги. Наибольшей высоты этот хребет достигает в месте своего сочленения с кряжем Бага-Шанхаем и называется там Тайлагэин-хара. По природе описываемое плоскогорье отличается несколько от пройденного участка Гоби на пространстве между колодцем Холт и окрайным хребтом Харасайран-нуру. Средняя абсолютная высота его превосходит, по нашим наблюдениям, футов на тысячу абсолютную высоту означенного участка Гоби. Солончаки, столь обыкновенные в Гоби, встречались очень редко на этом плоскогорье, а соленых озер мы не видели на нем ни одного, да и во всей окрестной стране, по свидетельству монголов, их нет. Точно так же не встречается на этом плоскогорье и песчаных пространств, попадающихся изредка в Гоби.

О стране к северу от нашего пути монголы сообщали, что она отличается более пустынным характером, чем плоскогорье, по которому мы шли. Гоби там не представляет совершенной равнины, будучи во многих местах покрыта невысокими, скалистыми хребтами. В ней часто встречаются углубления с солончаками и иногда небольшими солеными озерами. В некоторых впадинах есть и песчаные пространства, но обширных песков нет. Источники очень редки, да и колодцев в той стране меньше, притом во многих из них вода солоноватая. Древесной растительности, [131] кроме ильмов, встречающихся изредка по сухим руслам, да саксаула, караганы и хармыка, нет никакой.

Страна к югу от гор Гурбан-сайхан, по описанию монголов, представляет совершенную пустыню, безлюдную и по преимуществу песчаную. От южного подножья простирается сначала бесплодная, каменистая равнина, имеющая от двух до четырех дней пути ширины, а южнее ее залегают обширные пески, поросшие высоким цзаком (саксаулом). Близ южного подножья Алтая идет дорога в Куку-хото, ныне почти оставленная, потому что многие колодцы занесло песком. В одном месте по той дороге на протяжении четырех дней пути нет вовсе воды, корма для лошадей тоже, а потому по ней можно ходить только на верблюдах, да и то осенью или зимой. Далее монголы о стране к югу от хребта Алтая показывали, что она лежит значительно ниже плоскогорья к северу от него, на котором мы находились, и что зима в той стране гораздо теплее. Саксаул, встречающийся по северную сторону Алтая в виде невысокого кустарника, в песках по южную сторону хребта, по уверению монголов, достигает высоты небольшого деревца.

Понижение восточной и западной части пустыни, простирающейся к югу от Алтая, относительно высокой земли, лежащей к северу от него, доказано, несомненно, высотами, определенными в тех странах путешественниками. Основываясь на этих высотах и на вышеприведенных показаниях монголов о понижении средней части той пустыни, можно с большею вероятностью полагать, что Южный Алтай служит полуденной окраиной высокой Монголии, отделяя ее от нижележащей пустынной земли, раскинувшейся в необъятном пространстве на юг от этой длинной цепи гор. Эту-то обширную, сравнительно низкую и по преимуществу песчаную пустыню следует, кажется, считать настоящею Великою Гсби. От Монгольской Гоби, протянувшейся в виде эллипса с запада на восток, с ее узким рукавом между Хангаем и Алтаем, Южная, или Великая, Гоби отличается гораздо более обширным пространством, несколько меньшей абсолютной высотой и присутствием в ней огромных песчаных пространств, которых Монгольская, или Северная, Гоби не имеет 84. Площадь, занимаемая Южною Гоби, действительно, весьма обширна: на севере эта пустыня простирается до Южного Алтая, на юге достигает берегов р. Эцзин-гола, впадающей в оз. Согок; на восток распространяется до р. Хуан-хэ, переходя даже за эту реку в страну Ордос. На западе Великая Гоби разделяется на два рукава, простирающиеся весьма далеко в этом направлении. Один из них тянется сначала неширокой полосой между Восточным Тянь-шанем и Южным Алтаем под названием Иомин-мингып-гоби, потом далее к западу расширяется, образуя обширную пустыню между Сауром, р. Урунгу на севере и Тянь-шанем на юге, покрытую в южной части длинной лентой зыбучих песков. На северо-западе этот рукав Великой Гоби посредством узкого, пустынного перешейка между горами Уркашар и Джаир соединяется с равниной р. Эмиля и оз. Алакуля, составляющей, по замечанию наших путешественников, одно геологическое целое с пустынной равниной оз. Балхаша. Другой рукав Великой Гоби, занимающий более обширное пространство, отделяется от нее южнее и тянется сначала тоже неширокой полосой между городами Хами и Анси-чжоу, далее между хребтами Карук-тагом и Алтын-тагом, потом, подобно первому, значительно расширяется и достигает на юго-западе городов Керии и Хотана, на западе доходит почти до Кашгара, а на север простирается до подошвы Тянь-шаня! Большая часть этого рукава покрыта зыбучими, непроходимыми [132] песками. Абсолютная же высота обоих поименованных рукавов несколько меньше высоты Монгольской Гоби (Средняя абсолютная высота Монголии (т. е. высокой земли, ограниченной на севере Алтайскими, Саянскими и Гентэйскими горами, на востоке Большим Хинганом, на юго-востоке Иншанем, на юге и западе Южным Алтаем) по всем известным до настоящего времени высотам отдельных точек, в числе около четырехсот, определенных путешественниками: Фуссом, Фритте, Зляйясом, Пржевальским, Ломоносовым, Мосиным, Потаниным и Рафаиловым, Падериным и мною, довольно равномерно рассеянным по стране, — простирается до 4 630 англ. футов. Средняя абсолютная высота Монгольской Гоби из 60 наблюдений в различных ее местах — 3 750 футов. Средняя абсолютная высота (12 точек наблюдений) восточной части Великой Гоби — 3 870 футов, ее рукава (14 точек наблюдений) между Южным Алтаем, р. Урунгу, хребтом Сауром и Тянь-шанем — 2 720 футов, а другого ее рукава (6 точек наблюдений) между Тянь-шанем и Алтын-тагом 2 000 — 2 760 футов. Средняя же абсолютная высота всей вообще Великой Гоби (32 точки наблюдений) — 3 160 футов 85).

От монголов мы слышали рассказ о путешествии через Великую Гоби одного ламы из Тибета в Центральную Монголию. Этот лама, возвращаясь из Лхасы, куда ходил на поклонение далай-ламе, в Монголию в начале зимы, вместо обычной дороги чрез Алашань, направился прямым путем по Великой Гоби, восточнее оз. Согок. Ламу сопровождало несколько монголов с небольшим караваном, состоявшим исключительно из верблюдов. Путешественники, вступив в пустыню, вскоре встретили глубокие пески, в которых и блуждали около двух месяцев, сбившись с дороги и не находя колодцев. По счастью, в песках лежал кое-где снег, но приходилось, однако, по нескольку дней оставаться без воды. Пески покрыты высоким дзаком (саксаулом) и совершенно безлюдны. После утомительного и опасного странствования поперек Великой Гоби путешественники вышли к горам Арца-богдо и раскаивались в своей решимости следовать из Тибета по этому ужасному пути.

От колодца Цзала мы шли около 15 верст горами, пересекая плоский и широкий хребет Ихы-Шанхай, при выходе из него миновали кумирню Илэгэин-хурал и снова очутились на обширной равнине, покрытой кое-где небольшими отдельными высотами. Страна представляет малоплодородную степь, и в ней попрежнему преобладает форма равнины. Растительность, состоящая по преимуществу из кипца, бедна, и только в лощинах, поблизости гор, можно встретить порядочные пастбища. Верстах в сорока к юго-востоку от хребта Ихы-Шанхая мы пересекли новый, также широкий и плоский хребет Цзамыйн-Шобуктай, простирающийся, подобно прежним, с юго-запада на северо-восток. При входе в горы от дороги, по которой мы шли, отделяется другая, тоже торная дорога. Она проходит южнее нашей дороги близ северного подножья гор Гурбан-сайхан и Арца-богдо и ведет также в Куку-хото. Эта дорога, называемая Кэрмэйн-цзам, представляет южную ветвь нашей, отделяясь от нее в долине больших озер между Хангаем и Алтаем, близ озера Орок. По ней гоняют из Северо-Западной Монголии в Куку-хото преимущественно баранов. Во время нашей стоянки в горах Цзамыйн-Шобуктай пригнано было с этой дороги на нашу стадо баранов голов в пятьсот из окрестностей горы Ихы-богдо в Южном Алтае. Проводники его — монголы — рассказывали, что в течение 40-дневного путешествия с баранами по этой дороге они не встречали недостатка ни в корме, ни в воде, делая ежедневно около 20—25 верст.

Дорога, по которой мы шли в Куку-хото, принадлежит к числу наиболее оживленных караванных путей Монголии. Со вступлением на нее в окрестностях колодца Холта в Гоби нам стали почти ежедневно встречаться [133] караваны. Бывали дни, когда попадалось навстречу по три, по четыре каравана. Большая часть их шла из Куку-хото с разным товаром в Северо-Западную Монголию и отчасти в Джунгарию. Погонщиками были монголы, а старшины торговых караванов — исключительно китайцы. При встрече мы обыкновенно завязывали с ними разговор о том, куда идут и с чем. По этим рассказам, еще на пути в Куку-хото могли составить себе некоторое понятие о значении для Монголии этого замечательного города. Попалось нам также навстречу несколько казенных транспортов, следовавших с провиантом и разными вещами для солдат в Кобдо и в Улясутай. Караваны, идущие из Куку-хото в Джунгарию, сворачивают с нашего пути, не доходя до урочища Тугурик в Гоби, налево, переваливают горы Арца-богдо и потом идут вдоль южной подошвы Алтая почти до меридиана оз. Борбон-дабасу; затем поворачивают на юго-запад через горы Ачжи-богдо и, перейдя узкий рукав Южной Гоби (Номин-мингын-гоби), выходят в Баркуль.

На нашей дороге мы часто встречали бедных монголов, не имеющих скота и живущих осень и зиму преимущественно на счет проходящих караванов. Они собирают аргал для топлива караванов и прочищают колодцы, за что получают небольшое вознаграждение в виде остатков от обеда, кусочков кирпичного чая и т. п. Жилищами им служат жалкие юрты, а чаще небольшие шалаши, покрытые войлоком. Летом, когда караванное движение прекращается, они питаются подаяниями в соседних улусах, в которых иногда побираются осенью и зимою, если караваны проходят нечасто. Некоторые богатые и щедрые монголы, следуя с караванами, кормят этих бедняков во время остановок и раздают им кусочки кирпичного чая.

За горами Цзамыйн-Шобуктай мы пересекли долину, а потом короткий и низкий отрог этого хребта — Гувелат. Перевалив через него, мы опять спустились в долину и шли по ней верст пятнадцать до подошвы гряды Обо, протянувшейся с юго-запада на северо-восток. Тут у колодца Мунку-обонэй-худук мы остановились дневать. Поблизости колодца находится обширная плеская впадина с солончаками и песчаными буграми, поросшая местами злаком дэрису. Такие солончаковые впадины к юго-востоку от хребта Харасайран-нуру стали встречаться лишь на пути от гор Ихы-Шанхай, да и то очень редко. Достойно замечания то, что в них очень часто заключаются небольшие песчаные сопки, или, точнее, груды чистого песка. Эта особенность присуща почти всем гобийским плоским котловинам вместе с солончаками и признаками существовавших в них некогда озер 86.

Перевалив через гряду Обо, достигающую наибольшей высоты близ дороги, мы спустились на широкую долину, замкнутую на юге увалом с малыми, насажденными горками, а на северо-востоке сливающуюся с соседнею необозримою равниною, предела которой нельзя было видеть с высокой вершины цепи Обо, откуда мы осматривали окрестности. Около 25 верст шли мы по долине, потом вступили в весьма низкую гранитную гряду Ханык-нуру с массою отторженцев, представляющих картину полного разрушения гор. С этой гряды, отделяющейся от плоского, но широкого гранитного же хребта Голыб, мы спустились в горную котловину этого последнего, а потом перешли в узкое, извилистое ущелье, в котором встретили большое сухое русло потока, называемое Урту-голом. В нем кое-где встречались, однако, ямы с водой, промерзшие до дна, а по берегам растут ильмы. Окрестные горы Голыб, состоящие из серого грубого гранита с выходами кварца, невысоки и покрыты весьма скудною растительностью. [134] Мы остановились на ночлег в этих пустынных горах, в ущелье потока Урту-гола, где рос тощий дэрису. Хребет тянется с юго-запада на северо-восток и имеет более 30 верст ширины, но высота его незначительна. Подобно отрогу своему Ханын-пуру, он содержит массу отторженцев, громоздящихся по склонам его невысоких и пологих гор, в щелях и долинах.

На следующий день мы прошли около 15 верст горами Голыб по узкому ущелью потока Урту-гол, имеющему значительное падение к востоку. По выходе из гор перед нами предстала необозримая равнина, по которой на пространстве верст двадцати к востоку от хребта Голыба извивалось сухое русло потока Урту-гола, обозначенное ильмами, тянувшимися аллеей по его берегам. Впереди на востоке видны были вдали горы, а на север и юг равнина простиралась на всем обозреваемом пространстве. На западной ее окраине, у колодца Цаган-хомара, мы переночевали и на другой день рано утром выступили в путь по этой голой, безжизненной пустыне.

Еще с утра дул порядочный ветер, потом стал все более и более крепчать и около полудня превратился в сильную бурю. Мелкая галька, покрывающая пустыню, пришла в движение и производила шум, похожий на шуршание льда при вскрытии рек. Гравий же поднимался так высоко, что хватал нас на лошадях. Верблюды и лошади постоянно отшатывались в наветренную сторону. Мы должны были спешиться и, крепко уцепясь за повода, едва держались на ногах. От пыли, носившейся в воздухе, дневной свет померк до того, что стало темно, как в сумерки. Ветер дул с юго-запада-юга и не постоянно с одинаковою силою, а порывами. Итти как людям, так и животным было крайне тяжело, а остановиться на безводной равнине для пережидания бури мы не решались и продолжали потихоньку подвигаться вперед. Около четырех часов пополудни начали по временам различать горы, которые накануне видели верст за тридцать пять. Ветер еще более усилился, мы стали поспешать и через час достигли гор, за которыми и укрылись от него. Едва успели поставить юрты, как буря перешла в настоящий ураган, и на равнине, несмотря на 5 часов дня, настала тьма, но мы были вполне обеспечены от него, поместившись в ущелье невысоких гор. Эта гряда гор называется Номохон (тихая) — название, для нее характеристичное, как действительно тихому пристанищу от бурь, от которых в ней, вероятно, нередко приходится укрываться караванам, пересекающим эту печальную пустыню.

Поблизости, у колодца Хобор, стояли монголы, которых вечером мы расспрашивали об окрестной стране. По их показаниям, пройденная равнина называется Голыб-гоби и тянется весьма далеко на север и юго-запад. Гор на ней нет, а только плоские увалы с низкими холмами. Она богата солончаками, имеет твердую, каменистую почву, а в юго-западной части переходит в песчаную пустыню. Южный Алтай не пересекает этой равнины, оканчиваясь в западной ее окраине небольшими высотами Бага-богдо в трех днях пути к юго-западу от гор Номохон, а в пяти днях от этих гор на юг находится река Хуан-хэ, и на этом пространстве встречаются местами невысокие горы, но они не связуются с горами к западу от равнины Голыб-гоби. Таким образом, по их показаниям, эта пустынная равнина представляет ворота из высокой Монгольской Гоби в не столь высокую и по преимуществу песчаную Гоби Алашанскую, которая, по вышеприведенным соображениям, составляет восточную часть Великой, или Южной, Гоби. [135]

Страна к востоку от гор Голыб в геогностическом отношении многим разнится от пройденного нами пространства до этих гор. На пути от окраинного хребта Хара-сайран-нуру до пустыни Голыб-гоби мы встречали в горах по преимуществу фельзитовый порфир и фельзит, представляющие преобладающие их породы, и жильный кварц, а в горах Голыб крупнозернистый серый гранит, тоже с кварцевыми жилами. На равнине же Голыб-гоби близ поверхности залегает мергель, а ниже его известковый шпат и обыкновенный известняк, притом в западной части равнины, близ колодца Цаган-хомара, пласты двух последних пород, насколько можно было оценить простым глазом, находятся почти в горизонте, примыкая к граниту гряды Голыб, а в восточной окраине они прорваны и приподняты фельзиторым порфиром, из которого слагается главным образом поднятие к востоку от этой равнины, чередуясь изредка с холмами глинистого сланца. Поэтому весьма вероятно, что относительная древность гор к западу и к востоку от пустыни Голыб-гоби неодинакова и орографической связи между ними, судя по показаниям монголов, не должно существовать. От колодца Хобор, близ которого мы стояли, с нашей дороги отходит ветвь в г. Бо-тоу (по-монгольски Буту). Окрестные монголы ездят туда за мукою и крупою. До Бо-тоу считается 6 дней пути большим ходом. Несмотря на пустынный характер страны, в окрестностях гор Номохои мы видели множество прекрасных, жирных верблюдов, которым, по словам монголов, привольно живется в этой пустыне, благодаря обилию солончаковых растений, покрывающих ее многочисленные котловины.

От гор Номохон мы шли сначала по холмистой местности, потом вступили в долину, среди которой извивается широкое сухое русло потока с ильмовыми деревьями по берегам. Поблизости этого русла, называемого Сухай-гол, мы ночевали без воды. Местность весьма пустынна: корма для лошадей не оказалось вовсе, так что им буквально нечего было щипнуть. Окрестные невысокие горы, окрашенные в темный цвет, имеют печальный вид; бесплодные долины, не оживленные ни присутствием человека, ни животных, — мертвы. В этих долинах и у подножий гор залегает мергель, под ним, как и на равнине Голыб-гоби, известковый шпат и обыкновенный известняк, но самые горы состоят из фельзита, прорвавшего помянутые породы, а отчасти из глинистого сланца.

Далее мы шли по пустынной горной долине с крайне бедною растительностью. В двух местах, правда, встретились заросли злака дэрису, но он так был объеден верблюдами проходящих караванов, что оставались только короткие и жесткие стебли. Растительность гор тоже очень бедна, а между тем наши исхудалые от бескормицы лошади отказывались служить. Поэтому мы стали искать корма по сторонам дороги в горах и в одном месте, действительно, нашли долинку, покрытую тощим кипцом. Поблизости ее оказался и колодец Ноин-худук, с хорошей водой. В этой долинке мы остановились на дневку.

От колодца Ноин-худука дорога пролегала по холмистой местности, образуемой отрогами двух хребтов, между которыми мы прежде шли пустынной долиной к этому колодцу. Потом мы пересекли небольшую долину и снова вступили в холмистую местность слабых отраслей невысокого хребта, подходящего к дороге с юго-запада и сочленяющегося с восточной оконечностью северного кряжа помянутой долины. Перейдя холмы, мы спустились на широкую долину, и следовали по ней около 20 верст до колодца Сайн-худука. На пути встретили большой китайский караван, шедший с разным товаром из Куку-хото в г. Урумчи. Старшина [136] каравана сообщил, что вышел из города 12 дней тому назад, но по причине сильных встречных ветров проходил ежедневно не более 20 верст. В Урумчи же рассчитывал попасть не ранее трех месяцев со дня выступления из Куку-хото. Китайцы везли множество чая и разных бумажных тканей, посуды и мелочей. У них был взят с собою для такого далекого путешествия большой запас муки, квашенки, сита к корытца для печения в дороге лепешек.

От колодца Сайн-худука страна становится более открытою: невысокие скалистые хребты уступают место мягким, пологим грядам, и она мало-помалу переходит в волнообразную равнину, среди которой, однако, изредка встречаются довольно высокие, но пологие гряды. Вместе с тем изменяется к лучшему и природа страны: почва, покрытая тонким растительным слоем, производит какой-то злак, составляющий прекрасную кормовую траву. Сорванный ветрами и сметенный в валы, вреде скошенной травы, он представлял готовое сено, от которого наши исхудалые лошади стали быстро поправляться. Появились и стада цзэренов, так давно нами не виденных. Словом, страна представляла резкую противоположность с пустыней Гоби, которую мы, следовательно, оставили за собою, достигнув колодца Сайн-худука.

По выходе из Гоби мы следовали по открытой, волнообразной стране, переваливая с одной плоской гряды на другую. Между грядами часто встречались большие плоские котловины с зарослями дэрису и тучными пастбищами, покрытыми помянутым злаком. В воде тоже недостатка не было: во многих лощинах встречались колодцы, а в 70 верстах к юго-востоку от колодца Сайн-худука мы пересекли первую на всем длинном пути от Онгиин-гола речку Урту-гол, текущую с юга на север, и на берегу ее увидели первую же одинокую китайскую фанзу (дом). За речкой перевалили через гряду и спустились в обширную лощину Цаган-дэрису, замкнутую со всех сторон, кроме северо-восточной. В ней находится несколько родников, из которых образуются небольшие ручьи, луга и обширные заросли дэрису, а на юго-западной окраине, близ увала, стоит большая кумирня. В этой местности мы дневали.

Орография страны к юго-востоку от равнины Голыб-гоби, прейденной нами в одном лишь направлении, не может быть выяснена в подробностях. Мы в состоянии заметить только, что хребты этой невысокой горней страны простираются преимущественно с запада на восток, постепенно понижаясь в этом направлении и переплетаясь между собой посредством отрогов. Верстах в семидесяти пяти от равнины Голыб-гоби к юго-востоку горная страна переходит в волнообразную равнину с пологими грядами, тянущимися также большею частью с запада на восток. Но гряды эти состоят из песчаника с кварцевыми жилами и редко где обнажены, тогда как хребты горной страны к юго-востоку от Голыб-гоби слагаются преимущественно из фельзита.

Из обширной лощины Цаган-дэрису мы поднялись на увал и шли по волнообразной местности. К югу от дороги тянется тут сначала в восточно-западном направлении высокий хребет, уклоняющийся потом на юго-восток почти параллельно дороге. Приблизившись к нему, мы шли около 70 верст близ северного его подножья, пересекая незначительные северо-восточные отроги этого хребта и небольшие речки, текущие с нею в ту же сторону: Цаган-гол, Улан-булук и Хара-бухук-гол, а также сухие русла многих временных потоков, направляющиеся на северо-восток с того же хребта. По северную сторону его волнистая земля представляла почти [137] сплошь тучные пастбища. Травы, сметенной ветрами в валы, местами было так много, что целое стадо могло насытиться, не трогаясь с места. Табуны цзэренов повсеместно встречались на этих привольных пастбищах.

Верстах в восьмидесяти от урочища Цаган-дэрису мы перевалили через северо-восточную, довольно высокую ветвь помянутого хребта, уклонившегося на юг-восток-юг. Она состоит из серого среднезернистого гранита, а на восточном склоне найдены обнажения грубого белого известняка. Спустившись с отрога, мы вышли к речке Батхалын, получающей начало на его восточном склоне, и остановились на берегу близ большой кумирни того же названия. Эта кумирня, или, правильнее, монастырь, представляет нечто вроде маленького городка: кроме нескольких храмов, в монастыре находится много маленьких домиков для монахов, расположенных правильными кварталами и обнесенных оградою. В этом монастыре есть училище для приготовления лам и несколько китайских лавочек, в которых продается все нужное для монголов.

Местность к юго-востоку от монастыря Батхалын отличается таким же характером, как и на пространстве от колодца Сайн-худука до впадины Цаган-дэрису. Она представляет волнистую землю, покрытую плоскими грядами, между которыми часто встречаются замкнутые плоские же котловины. В горах заметны обнажения песчаника с кварцевыми жилами, а почва покрыта тонким растительным слоем. Верстах в сорока к юго-востоку от монастыря мы встретили первые китайские поселения, состоящие из маленьких деревень, разбросанных по берегам пересыхающей речки Доботу-гол. Отсюда начинается культурная полоса Монголии, заселяемая постепенно пришельцами из Внутреннего Китая. Впрочем, страну эту нельзя считать вполне земледельческою: в ней, кроме оседлого китайского населения, кочуют кое-где на свободных землях монголы, часть которых занимается хлебопашеством и живет в домах. Здешние монголы отличаются от своих родичей Внутренней Монголии не столь патриархальными нравами и отчасти языком, в который вошло много китайских слов и даже фраз. Но совершенно окитаившихся монголов нам не приходилось видеть.

В этой полосе Монголии со смешанным населением случаются, как нам рассказывали, грабежи, совершаемые бродягами из Внутреннего Китая. Разбои чаще бывают летом, когда бродяги находят себе приют вне селений. Монголы предупреждали нас неоднократно быть осторожнее в этой местности. Несколько человек их, гнавших в Куку-хото на продажу быков и баранов, из опасения присоединилось к нам еще у монастыря Батхалын, и мы охотно приняли их под свое покровительство.

Около соленого озера Улан-нор, лежащего близ дороги, мы встретили юрты китайских купцов из Куку-хото, перекупающих у монголов скот и разное сырье. Ни один монгольский караван, следующий в Куку-хото, не минует их лагеря без того, чтобы эти спекуляторы не полюбопытствовали узнать, с чем он идет, и не попытались перекупить предназначаемое для продажи в городе.

От оз. Улан-нора, на которое выходит дорога в Куку-хото, отделяющаяся со станции Онгиин-гола Калганско-улясутайского почтового тракта, мы шли верст десять по равнине, местами кочковатой и поросшей злаком дэрису, пересекли орошающую ее маленькую речку, а потом поднялись на невысокую гряду, тянущуюся в восточно-западном направлении. С утра дул сильный ветер, и после полудня поднялась такая снежная метель, что в 10 шагах нельзя было различить верблюда. На наше счастье, [138] тотчас же за перевалом через помянутую гряду попался домик, принадлежащий китайцу. Возле него стояло несколько монгольских юрт. Мы попросили приюта, и монгол-дворянин (тайчжи), заменявший отсутствовавшего хозяина дома, отдал его в наше распоряжение. Развьючив верблюдов и расседлав лошадей, мы поместили их в ограде за ветром, а сами расположились в домике, затопили очаг и отогрели окоченевшие члены, благодаря судьбу за ниспослание нам приюта в такую ужасную метель. Тот же монгол продал нам за умеренную плату корм для лошадей и верблюдов, заготовленный хозяином дома, так как ни тех, ни других по случаю сильной метели спустить на пастбище было невозможно. Тут в первый раз нам пришлось покупать корм для наших животных, состоявший из зеленой овсяной соломы, которую не только верблюды, но и лошади поедают с жадностью.

Метель свирепствовала целый день и только с наступлением сумерек стала стихать. Вечером небо прояснилось, и настал мороз.

До Куку-хото нам оставалось пройти отсюда около 75 верст. На пути лежал еще небольшой городок Куку-эргэ, в который мы должны были притти на следующий день к вечеру.

Утром мы шли сначала по степной, волнистой местности, потом показались китайские деревни, встречавшиеся все чаще и чаще по мере движения к юго-востоку. Вскоре мы увидели впереди окраинный хребет Иншань, воздымающийся резко очерченным высоким валом. Он, как известно, простирается с запада на восток и служит физической границей высокой Монголии на юго-востоке. Монголы называют эту часть хребта Онгиин-ула, а китайцы — Та-чин-са. На северо-запад и на север Иншань отделяет в этой местности лишь незначительные отроги, бороздящие монгольское плоскогорье и придающие ему волнистый рельеф.

В сумерки мы достигли небольшого, но весьма оживленного китайского городка Куку-эргэ, в котором монголы, избегая трудного горного пути через Иншань в Куку-хото, часто продают китайцам скот и сырье, покупая от здешних купцов все нужное. Пользуясь этим обстоятельством, находчивые китайские купцы из Куку-хото построили в этом городке дома с лавками, в которых имеется все необходимое для монголов. На базаре мы видели множество таганов, котлов и всякой посуды, выставленной на площади, как бы на показ прибывающим монголам. Окрестные поселяне-китайцы также продают и покупают кое-что в этом городке.

По прибытии в Куку-эргэ мы остановились в доме богатого местного купца-скотопромышленника. Нам отвели большую, довольно чистую комнату, среди которой помещалась жаровня, согреваемая каменным углем. Прибрав наши вещи, мы уселись на кане пить чай. В это время к нам в комнату стала собираться публика, чтобы посмотреть на интересных иностранцев. Любопытных было столько, что они не могли сразу поместиться в комнате и пробивались к нам поочередно: уходили одни, на место их прибывали другие. Так продолжалось часа три, если не более. Один из посетителей, подойдя к нам, поздоровался по-русски. Полагая, что он знает наш родной язык, мы обратились к нему с вопросом, но китаец, как оказалось, знал только несколько наших слов и фраз, которым научился в бытность на Амуре. Вооружившись терпением, — самым лучшим, по-моему, средством в таких случаях, — мы преспокойно отсиживались на кане, болтая кое о чем с нашими посетителями, оставившими нас только около 9 часов вечера. Но справедливость требует сказать, что они вели [139] себя очень чинно, никто из них не позволил себе сделать нам какую-либо неприятность.

Когда публика оставила нас в покое, в нашу комнату собрались молодые приказчики хозяина, который в то время был в отсутствии, и долго осаждали нас различными вопросами, касавшимися образа жизни, нравов и обычаев русских. Потом мы перешли ко взаимному обучению языком: молодые китайцы, указывая на различные вещи, бывшие в комнате, спрашивали, как они называются по-русски, а нам в свою очередь называли их по-китайски. При этом оказалось, что мы без затруднения могли довольно правильно произносить большинство китайских названий, отчасти нам знакомых, тогда как наши учители никак не могли сладить с произношением русских слов: например, вместо свечка и печка у них выходило све-чи-ка и пе-чи-ка, сколько мы ни повторяли им.

От Куку-эргэ до Куку-хото считается только 90 ли, т. е. около 48 верст. Но так как наши верблюды и лошади были сильно изнурены, а между тем дорога через хребет Иншань очень затруднительна, то с помощью приказчиков нашего хозяина мы наняли в Куку-эргэ за умеренную плату две большие китайские телеги до Куку-хото под вещи.

Еще прежде, на пути, мы неоднократно слышали от возвращавшихся из Куку-хото монголов, что в этом городе проживает будто бы несколько человек русских. Теперь то же самое подтвердили в Куку-эргэ и приказчики нашего хозяина. Я этому не верил, оставаясь при прежнем убеждении, что они принимают за русских каких-нибудь других иностранцев, поселившихся в Куку-хото. Так в действительности и оказалось после. Я написал в тот же вечер записку и послал ее вперед с нарочным в Куку-хото, прося проживающих там иностранцев не отказать нам в приюте у себя.

На другой день утром нас подняли задолго до рассвета: нанятые извозчики прибыли с телегами, запряженными четверками и торопили в путь, говоря, что иначе мы не успеем к вечеру доехать до Куку-хото. Уложив наш багаж на телеги, с которым поместилась часть людей, мы сели на лошадей и отправились из Куку-эргэ еще до света. Кортеж наш походил на процессию: для освещения неровной дороги извозчики повесили на телеги фонари, при трепетном мерцании которых мы открыли шествие в знаменитый город.

На рассвете мы въехали в широкое ущелье хребта Иншаня, через который пролегает дорога, и, поднявшись немного в горы, спускались потом постепенно около 15 верст. Дорога все время идет ущельем, в котором часто встречались постоялые дворы; местами они группируются вместе в виде небольших поселений, вытянутых в одну линию, хотя в сущности каждый отдельный дом представляет постоялый двор. На окрестных горах также видны были кое-где селения и небольшие березовые рощи, среди которых торчали изредка одинокие, кудрявые сосны. Эти горы, оживленные лепящимися на их склонах и уступах селениями, березовыми рощами и красивыми кумирнями, живописно рисующимися на горных площадках, представляют местами ландшафты, достойные кисти талантливого пейзажиста.

С 10 часов утра нам часто стали встречаться китайские телеги, шедшие с разным товаром из Куку-хото в Куку-эргэ, и китайцы, поселяне ближайших местностей земледельческой полосы Монголии, возвращавшиеся из этого города. К полудню движение по ущелью усилилось до такой степени, что телеги тянулись уже длинными вереницами на каждой версте. [140]

Наши возницы в полдень остановились в одном из постоялых дворов кормить лошадей и пока те ели, заказали себе лапши с соленой зеленью и, пообедав наскоро, отправились далее.

Постоялые дворы по дороге стали встречаться еще чаще, а по сторонам на горных уступах видно было много селений, раскинувшихся в живописном беспорядке на высотах. Проехав около 18 верст ущельем, мы достигли подъема на главный перевал Онгиин-даба. Сначала версты три мы поднимались по отлогому склону, потом начался короткий, но очень крутой подъем. По этому последнему тяжелые повозки восходят с большим трудом, да и то не иначе, как со многими отдыхами для лошадей, причем погонщики по остановке на отдых тотчас же подкладывают под колеса камни, для того чтобы тяжелые телеги не могли скатываться назад и увлекать с собой лошадей по крутому склону. Большие затруднения бывают тут также при встречах: дорога так узка, что встречным повозкам невозможно разъехаться, исключая некоторых мест, нарочно разделанных пошире для разъезда.

С вершины главного перевала открылась величественная панорама на юго-востоке: вдали были видны горы, а между ними и Иншанем расстилалась широкая равнина, испещренная множеством селений с рощами, кладбищами и кумирнями. Среди этого пестрого фона резко выделялась огромная сероватая площадь г. Куку-хото, который мы в первый раз приветствовали оттуда с высоты.

От высшей точки перевала Онгиин-даба идет сначала очень крутой спуск, извивающийся версты на две зигзагами, а потом пологий, но весьма заметный склон до самой подошвы хребта, на протяжении около 12 верст. Путешественник, перейдя однажды хребет Иншань в этом направлении, легко убедится, что гребень его возвышается несравненно меньше над соседним волнистым плоскогорьем Монголии, чем над южной равниной г. Куку-хото. По южную сторону перевала горы Иншаня менее живописны, чем по северную. Взору повсюду представляются на обширном пространстве угрюмые красноватые массы, постепенно понижающиеся к югу, к подошве хребта. Селений в горах много, но они большей частью закрыты от дороги высотами. Постоялые же дворы по южную сторону встречаются чаще прежнего, а поблизости выхода из гор они тянутся длинными, почти непрерывными линиями. Движение по ущелью, которым идет дорога, тут таково, как на оживленной городской улице: повозки, верблюды и пешеходы встречаются на каждом шагу; около постоялых дворов везде толпится народ: одни приезжают, другие отъезжают, третьи кормят лошадей и обедают. В этом ущелье мы в первый раз встретили китайских носильщиков тяжестей с коромыслами на плечах. К обоим концам этих коромысл подвешены четырехугольные доски, как у наших базарных весов, только меньших размеров, на которых покоятся переносимые грузы.

Верстах в двенадцати от вершины перевала окончились горы, и мы очутились на равнине. Но какая противоположность между ней и соседней Монголией! Тут на каждой версте встречалось по две, по три деревни, кумирни, кладбища с рощами и обелисками; нигде не видно ни клочка свободной земли: все вспахано или застроено, по сторонам дороги везде селения, а на дорогах толпы людей и вереницы подвод. В одном месте мы проехали версты четыре почти непрерывными селениями, миновали несколько очень красивых кумирен и на пространстве 10 верст от подошвы хребта до города, кроме многих деревень, встретили два многолюдных [141] местечка. Но несмотря, однако, на оживление, общий вид страны зимой не привлекателен: все поля вспаханы еще с осени и эти серые монотонные полосы земли, лишенной остатков растительного покрова, как-то неприветливо рисуются перед глазами путешественника.

После долгого блуждания по извилистой дороге этой густозаселенной равнины мы только в сумерки достигли городских ворот, у которых ожидал нас верховой китаец, посланный европейцами передать, что они с радостью ожидают нас у себя. От ворот мы около часу ехали по многолюдным, но узким улицам города, останавливаясь несколько раз для разъездов со встречными повозками, прежде чем добрались до дома, занимаемого европейцами, где были радушно приняты агентом английской торговой компании, бельгийцем Спленгером, и членами духовной католической миссии в Куку-хото. [142]

ГЛАВА ШЕСТАЯ

ПРЕБЫВАНИЕ В КУКУ-ХОТО И ПЕРЕЕЗД ИЗ НЕГО В г. КАЛГАН

Торговое и промышленное значение г. Куку-хото, или Гуй-хуа-чена. — Цены на жизненные припасы. — Католическая духовная миссия. — Выступление в Калган. — Гуйхуаченская долина. — Вторичный переход через Иншань. — Следование вдоль по культурной полосе Монголии. — Хребет Иншань. — Спуск с него во Внутренний Китай. — Долина р. Ян-хе. — Плотность населения. — Великая стена. — Древние форты долины р. Ян-хе. — Прибытие в Калган.

Город Куку-хото, или Гуй-хуа-чен (Куку-хото собственно монгольское название этого города и в переводе значит; «синий город». У китайцев же он известен под названием Гуй-хуа-чена) находится в северной части провинции Шаньси Внутреннего Китая, но вне Великой стены (внешней, или объемлющей), проходящей верстах в восьмидесяти от него к юго-востоку, по гребню северного кряжа цепи Тай-хань. Город расположен на равнине по обоим берегам маленькой речки и, подобно всем китайским городам, обнесен стеной. Наибольшая длина его, по свидетельству Спленгера, около 10 километров (9,4 версты), а наибольшая ширина около 8 километров (7,5 версты). На краю города находится обширная цитадель квадратного начертания около одного километра в стороне. В ней живут солдаты гарнизона, помещаются присутственные места, начальники и чиновники. Жителей в Гуй-хуа-чене считается не менее 200 000, не включая в то число солдат значительного гарнизона. В этом городе находится множество лавок, товарных складов и постоялых дворов для приезжих монголов. В нем существует также несколько базаров, на которых продается исключительно скот. Для каждого рода скота есть свой базар: на одном продаются верблюды, на другом лошади, на третьем быки и на четвертом бараны 87.

Гуй-хуа-чен ведет обширную торговлю со всем почти Внешним Китаем, а по размерам своих торговых оборотов с Монголией не имеет себе соперников во всей империи. К нему в торговом отношении тяготеет не только вся почти Монголия, но и Джунгария, Китайский Туркестан, а отчасти Куку-нор и Тибет. Караваны из Гуй-хуа-чена ходят с товаром во все концы Монголии, больше всего в Ургу, Улясутай и Кобдо, а также во [143] многие города Джунгарии, как, например, в Баркуль, Хами, Гучен, Манас, Урумчи и в Турфан; посещают даже такие отдаленные пункты, как Кашгар, Хотан, Керия и Лхаса. Этот замечательный город служит главным рынком, на котором совершается обмен произведений внутренних промышленных провинций Китая на скот и различное сырье Монголии и прочих внешних областей империи. Из Монголии в Гуй-хуа-чен осенью и в начале зимы пригоняется как самими монголами, так равно и торгующими в ней китайцами множество скота, в особенности баранов, потом лошадей, верблюдов и быков, и привозится огромное количество продуктов скотоводства, а именно: овчин, сырых конских и бычьих кож, шерсти и волоса. Взамен этого из Куку-хото в Монголию вывозятся: ткани, кирпичный чай, металлические изделия, обувь, деревянная и каменная посуда, табак, деревянные части юрт, шкафы, сундуки, множество различных мелочей, а также мука и крупа. Скот и продукты от него, доставляемые в Гуй-хуа-чен, идут далее во Внутренний Китай, исключая некоторую часть для местной потребности, а оттуда доставляются в этот город ткани, кирпичный чай и прочие произведения промышленных провинций, предназначаемые для Монголии и для прочих областей Внешнего Китая. Кирпичный чай привозится из провинций Хубей и Хунань, а ткани доставляются преимущественно из Пекина и из Тяньцзина, откуда привозятся даже английские и американские бумажные материи (шертинг и дрилинг), сбываемые гуй-хуаченскими купцами наравне со своими в Монголии. Тяжести из внутренних провинций доставляются в Гуй-хуа-чен преимущественно на подводах, но перевозятся частью и вьючным способом: на верблюдах, мулах и ослах. Вереницы этих животных, тянущиеся медленно с вьюками по густозаселенной и прекрасно возделанной стране, как-то странно видеть непривычному.

Ежегодно с наступлением осени в Гуй-хуа-чен начинают прибывать из Монголии и из других стран караваны с сырьем, а оттуда возвращаются с разным товаром. Караваны приходят и отходят днем и ночью в течение целой осени и зимы. К весне движение уменьшается, а с наступлением теплого времени почти вовсе прекращается. Одновременно с первыми караванами пригоняются и гурты скота из Монголии. Вместе с тем начинается усиленный подвоз в Гуй-хуа-чен товаров из внутренних провинций, продолжающийся всю осень и зиму, так как в это время с окончанием полевых работ возчиков бывает больше и транспортировка кладей обходится дешевле. В Гуй-хуа-чене ежегодно в течение ноября бывает торг маральими рогами, за которыми туда съезжаются к этому времени из разных мест Внутреннего Китая гуртовые их покупатели. Торг маральими рогами в этом городе установился давно и нигде, исключая Кантон, продавцам, приобретавшим их по мелочам из первых рук, нельзя сбыть этот товар так выгодно, как в Гуй-хуа-чене. Маральи рога доставляются в этот город китайцами (а в последние годы и русскими) из Кяхты, Улясутая, Кобдо, Джунгарии и отчасти из Маньчжурии.

Кроме обширной торговли с Монголией, Гуй-хуа-чен занимает изрядное место в ряду других больших городов Северного Китая и в промышленном отношении. В нем существует множество небольших фабричных заведений для производства разных предметов обрабатывающей промышленности, потребных для монголов. Из них первое место занимают красильни, на которых окрашиваются в разные цвета бумажные ткани, отправляемые в Монголию. Большая часть этих тканей даже английских и американских привозится в Гуй-хуа-чен неокрашенною, с тем чтобы на [144] месте получить то количество разноцветных тканей, которое соответствует действительной потребности в них. Гуйхуаченские красильщики, давно привыкшие ко вкусам монголов, берут от купцов белые ткани и окрашивают их в различные цвета, смотря по надобности. Затем следуют заведения для приготовления готовой обуви для монголов. Юфть для нее идет преимущественно русская, вымениваемая китайцами в Кяхте на чай и доставляемая ими оттуда в Гуй-хуа-чен. Из русского плиса, приобретаемого тоже в Кяхте, в Гуй-хуа-чене делают сапоги для китайцев. В этом городе, кроме того, есть много скорняжных заведений, занимающихся преимущественно выделкой привозимых из Монголии овчин, которые по обработке развозятся в северные провинции Внутреннего Китая, где жители зимой носят шубы или короткие полушубки и овчинные шаровары. Нельзя не упомянуть также о множестве деревянных частей (решеток, кругов и палок) для монгольских юрт, приготовляемых в Гуй-хуа-чене, а также деревянной посуде и некоторых железных изделиях, как, например, таганах и щипцах, производимых в том городе для монголов. К юго-западу от Гуй-хуа-чена, близ р. Хуан-хэ, есть, говорят, чугуноплавильный завод, на котором льют котлы для Монголии.

На базарах Гуй-хуа-чена во время нашего пребывания можно было найти множество всяких жизненных припасов. Продавались, например, фазаны, серые куропатки, цзэрены, привезенные из Монголии, рыба из р. Хуан-хэ, всевозможные овощи, виноград и очень вкусные плоды сы-цзы. Цены на жизненные продукты (по переводе на наш вес и деньги по курсу) в то время были следующие:

 

Рубли

Коп.

Пуд лучшей пшеничной муки

1

96

» проса

99

» риса

2

18

» ячменной муки

77

» овса

59

» картофеля

23

» капусты

34

» редьки

34

» моркови

17

» мяса бычачьего

2

80

» баранины

3

68

» свинины

6

72

» рыбы

15

69

Курица

50

10 яиц

11

Фунт свечей..........

40

» винограда ........

20

Скот же, пригнанный из Монголии, продавался по следующим ценам

 

Рубли

Коп.

Верблюд

80

Лошадь

30

Бык

25

Баран

5

[145]

Пребывание европейцев в Гуй-хуа-чене не совсем удобно: на улицах преследуют толпы зевак, а подчас и мальчишки, надоедающие своими выходками. Миссионеры, впрочем, расхаживают свободно, потому что знают прекрасно язык, да и китайцы уже привыкают к ним, хотя и не перестают удивляться их бородам и шапкам. Мы, однако, не можем пожаловаться на дурное обращение китайцев: в продолжение всего пребывания во Внутреннем Китае нам ни разу не пришлось испытать какой-либо неприятности от них ни в городах, ни в деревнях, в которых мы во время путешествия останавливались ежедневно два раза: в полдень обедать и вечером на ночлег. Толпы любопытных, разумеется, собирались к нам во время этих остановок, но никто не сделал нам ни малейшей неприятности.

В доме нашего гостеприимного хозяина в Гуй-хуа-чене, Спленгера, расположенном рядом с католической миссией, мы пользовались полным удобством, отдыхая после трудного путешествия через Монголию. Спленгер, родом бельгиец, живет в этом городе уже 6 лет, имеет собственный большой дом и занимается покупкой верблюжьей шерсти не только в Гуй-хуа-чене, куда она привозится из Монголии, но и в ближайших местностях этой последней, в которых он содержит агентов, скупающих ее из первых рук. Большую часть шерсти он приобретает на английские бумажные ткани (шертинг и дрилинг), высылаемые ему из Тяньцзина, и потом отправляет ее в г. Калган, где его компаньон Грейзель прессует эту шерсть и препровождает вместе с закупленной самим в Тяньцзин, откуда она идет уже морем в Лондон. Спленгер со своим компаньоном состоят агентами одной богатой английской торговой компании в Китае и пользуются от нее большим кредитом. Этот почтенный негоциант много содействовал продаже маральих рогов, привезенных в том году вместе с нами доверенным бийских купцов Антроповым. Без его обязательного содействия этому доверенному, не бывавшему никогда в Гуй-хуа-чене и не знавшему ни китайского языка, ни условий сбыта рогов, не продать бы их так выгодно. Со своей стороны, мы также много обязаны Спленгеру за сообщение некоторых сведений и содействие к благополучному переезду нашей экспедиции из Гуй-хуа-чена в г. Калган.

Первоначальный план нашей экспедиции состоял в том, чтобы, перезимовав в Гуй-хуа-чене, направиться весной обратно в Кобдо по другой дороге, пролегающей близ южного подножья Алтая. Но по недостатку наличных денежных средств я должен был изменить путь, по которому сначала предполагалось возвращение экспедиции, именно отправиться на зимнюю стоянку в г. Калган, а оттуда раннею весной перейти в Ургу. В этом городе предположено было снарядиться для обратного путешествия по прямой дороге через г. Улясутай и долину р. Кунгуя к границе.

Наняв в Гуй-хуа-чене два больших фургона и две крытые повозки, мы 17 декабря 1878 г. выступили в Калган в сообществе Спленгера, имевшего надобность побывать в этом городе по своим торговым делам. Со своей стороны мы очень рады были такому спутнику, который, зная прекрасно язык и китайские порядки, мог быть нашим руководителем в пути.

За городской стеной нам представилась та же картина, как и прежде, когда мы подъезжали к городу: деревни с рощами, кладбища, кумирни, серые вспаханные поля, толпы людей, вереницы телег и прочие свидетельства необыкновенной плотности населения долины и кипучей его деятельности. Путь наш на этот раз лежал на северо-восток к хребту Ишланю. Дорога идет зигзагами между полями и ломается местами до такой степени, что солнце появляется то справа, то слева, то спереди. В иных местах [146] между двумя смежными селениями, отстоящими по прямому направлению в полуверсте, по дороге едешь версты две. Нигде не видно даже нескольких сажен свободной земли. Пашни имеют квадратную или прямоугольную форму и обнесены по краям земляными валиками. Дороги же так узки, что встречные повозки могут разъезжаться только местами. Чтобы выиграть больше места для посевов, они проложены, где возможно, в оврагах и руслах ручьев, уклоняясь иногда далеко в сторону от прямого направления.

Верстах в двенадцати от города мы с трудом переехали по льду небольшую речку. Лед был ненадежен, и один из наших фургонов провалился, но, к счастью, вода была мелка. На быстрых местах речки оставались большие полыньи и на них плавали зимующие утки. День был тихий, солнечный и теплый, но в горах Иншаня и к северу от них, на монгольском плато, шел густой снег и свирепствовала, должно быть, метель, которую мы различали по наклонным белым полосам, спускавшимся в той стороне по небосклону. Вообще, зима в долине, на которой стоит г. Гуй-хуа-чен, несравненно мягче, чем на соседнем плоскогорье Монголии, возвышающемся над нею около 2 000 футов. В апреле на этой равнине бывает уже полная весна, тогда как на монгольском плато, отстоящем от нее только в 50 верстах за хребтом, в этом месяце нередко случаются сильные бураны и стоят по целым неделям холода. Снег в долине Гуй-хуа-чена выпадает очень редко, да и то обыкновенно весьма тонким слоем, растаивающим в первый солнечный день. Но реки замерзают зимой месяца на четыре. Хуан-хэ (желтая река), протекающая верстах в восьмидесяти к юго-западу от Гуй-хуа-чена, во время нашего пребывания там была покрыта льдом, по которому свободно проходили тяжело нагруженные повозки.

В первый день мы проехали не более 25 верст от города и остановились ночевать в деревне Пей-тал, на постоялом дворе. Нам отвели отдельную комнату, истопили кан и приготовили ужин. Постоялые дворы на больших дорогах есть в каждой деревне, а в многолюдных селениях некоторые из них устроены наподобие гостиниц. В этих последних имеются отдельные комнаты для помещения состоятельных проезжающих, как, например, купцов, чиновников и т. п., а обозные извозчики и вообще простой народ располагаются в общей, всегда очень большой комнате, служащей вместе, с тем и кухней гостиницы. В последней два-три повара заняты постоянно приготовлением кушанья для проезжающих, среди клубов пара и кухонного смрада. Любопытно побывать в этих кухнях, чтобы ознакомиться с экономичным расходованием в них топлива. В общей кирпичной кладке вмазано несколько котлов различных размеров с отдельными топками под каждым; в той же кладке, пониже топок или с боков, сделаны большие и глубокие печурки, или ниши, сообщающиеся с топками каналами. В этих нишах помещаются меха, состоящие из деревянных ящиков, обтянутых снаружи кожей и снабженных клапанами. Будучи вдвигаемы и выдвигаемы из ниш, которые им служат гнездами, эти меха скользят в них с легким трением и вгоняют воздух в топку. При таком способе нагревания котлов соблюдается значительная экономия топлива, состоящего из толстых стеблей растения гаоляна 88, каменного угля, каменноугольной грязи, мелкого кустарника или соломы.

По вечерам публика в общих комнатах, или кухнях, занимается разговорами, игрой в карты, в кости или в орлянку на чохи (монеты). Тут часто можно встретить и курильщиков опиума, потягивающих, лежа на кане, свои трубочки. Около них горят маленькие лампочки, на которых они [147] подогревают предварительно опий, возя их постоянно за собою. Но ни ссор, ни драк, ни пьянства нам не приходилось замечать в этих общих помещениях, несмотря на многочисленность их посетителей.

Содержатели постоялых дворов в деревнях, кроме прямых выгод от своих заведений, получают еще косвенную статью дохода от них, — именно помет, остающийся от животных, хозяева которых у них останавливаются. Помет в этой стране образцового земледелия ценится не дешево. Сбором его в зимнее время занимаются все поселяне-земледельцы. С раннего утра поселянин, взяв на руку корзиночку, отправляется на дорогу собирать помет. В числе собирателей можно встретить маленьких, 6—7 летних мальчиков, помогающих своим родителям. Когда поселянин отправляется за чем-нибудь в город или в соседнюю деревню пешком, то берет с собой корзиночку и собирает на пути помет. Даже грязь с городских дворов покупается за деньги и вывозится на поля. Такова потребность в удобрении в этой густонаселенной стране.

На другой день нашего путешествия из Гуй-хуа-чена мы достигли широкой поперечной долины в хребте Иншань, носящем тут местное название Маюн-са, оставив за собою густонаселенную Гуйхуаченскую долину. Эта равнина, имеющая около 40 верст ширины, окаймлена с севера окрайным хребтом Иншанем, а с юга — не столь высокими горами, тянущимися с востока на запад и представляющими крайний северный кряж цепи Тайхань, проходящей южнее Иншаня тоже почти в восточно-западном направлении. На восток и на запад Гуйхуаченская широкая долина простирается так далеко, что пределов ее в этих направлениях мы не могли видеть даже с высшей точки перевала Онгиин-даба через Иншань. Эта равнина довольно обильно орошена ручьями и речками, текущими с южного склона Иншаня, превосходно обработана и весьма густо заселена китайцами. В иных местах на одной квадратной версте можно насчитать от 4 до 5 селений.

Из Гуйхуаченской равнины мы вступили в горы Иншаня, верстах в сорока восточнее прежнего пути через них, и направились по широкой поперечной долине, орошаемой значительной речкой. В самой долине и на уступах окрестных гор везде разбросаны в живописном беспорядке селения, а вокруг них пестреют повсюду поля. Только кручи да горные вершины свободны от плуга земледельца, но зато на иных пасутся домашние животные, которых мы встречали на таких крутизнах, что казалось непонятным, как они могут держаться там. По долине шло много обозов и поселян, следовавших в Гуй-хуа-чен и обратно.

В полдень наши возницы, по обыкновению, остановились обедать и кормить лошадей. Пользуясь остановкою, мы тоже в это время пили чай и обедали в присутствии многочисленной толпы, собравшейся посмотреть на нас. В этот день мы ночевали в небольшой деревне Халенша. Отдельной комнаты на постоялом дворе не было, и мы провели ночь в общей ночлежной с обозными извозчиками и поселянами, которых на этот раз собралось так много, что в огромной комнате буквально негде было повернуться. Хозяин заведения, по просьбе Спленгера, отвел нам маленький уголок на кане, где мы и поместились кое-как на ночь. Обозы и проезжающие едут только днем, а на ночь всегда останавливаются на постоялых дворах. Поэтому на последних бывает иногда большое скопление проезжих. В полдень китайцы имеют обыкновение также всегда останавливаться для того, чтобы покормить животных и пообедать самим, так что едут только с утра до полудня и потом с двух часов пополудни до вечера. [148]

От деревни Халенша долина, по которой мы ехали почти прямо на север, суживается, но селения в ней попрежнему часты. На окрестных горах заметны были кое-где небольшие березовые рощи, а на пашнях встречалось много фазанов, которых наш спутник Спленгер убил несколько штук. В этой долине мы видели много пещерных жилищ, устроенных в отверделом песке и лёссе крутых обрывов. Стены этих жилищ, исключая лицевую, природные, потолок тоже, но поддерживается балками и помостом. В них обитают бедные китайцы. Скота у здешних поселян гораздо больше, чем в Гуйхуаченской долине, вероятно потому, что есть порядочные выгоны.

Поднимаясь постепенно по долине, перешедшей, наконец, в глубокое ущелье, мы достигли деревни Кулюпа, в которой обедали в пещерном жилище и кормили лошадей. Затем, перейдя слабый перевал, очутились на высокой равнине, покрытой низкими, но длинными отрогами Иншаня. Это была Монголия, в которую мы вступили, пересекши снова Иншань по направлению с юга на север. Названный окрайный хребет имеет тут пологий, но зато очень длинный склон к югу, к Гуйхуаченской равнине. Гребень же его в этом месте гораздо меньше возвышается над высоким монгольским плато, чем близ городка Куку-эргэ.

Со вступлением на монгольское высокое плоскогорье исчезли селения. Тут только кое-где можно встретить домики оседлых монголов, занимающихся хлебопашеством, да юрты и стада их кочевых собратий, виднеющиеся изредка по сторонам дороги. В этот день нам пришлось ночевать в бедном постоялом дворе, в общей комнате, но извозчиков было мало, так что мы могли разместиться свободно на одном из канов, предоставленных нам хозяином-китайцем.

На следующий день мы ехали по Монголии, встречая юрты, стада и владельцев их монголов. Местность слегка волниста, но на середине станцию пересекли два невысокие хребта — вилообразный северо-западный отрог Иншаня. В долине между ними, на ручье, стоит постоялый двор, в котором мы обедали и кормили лошадей. В окрестностях заметно было несколько малых улусов кочевых монголов. Перевалив через второй хребет, мы очутились на обширной, почти горизонтальной равнине, по которой и продолжали путь. Ночевать пришлось на постоялом дворе Пинты-чуэн, битком набитом извозчиками. Хозяин-китаец поместил нас в своей комнате, но там еще до нашего приезда расположилось на ночлег несколько человек его знакомых, с которыми мы должны были ночевать на небольшом кане. В числе их было два курильщика опиума, поместившихся около меня и в течение почти двух часов куривших поочередно это зелье из одной трубочки.

С постоялого двора Пинты-чуэн мы продолжали ехать по той же обширной равнине, обильно поросшей злаком дэрису. На ней паслись местами стада цзэренов и часто выскакивали по сторонам дороги зайцы. Спленгер убил одного цзэрена, несколько степных курочек и пару зайцев. Улусы кочевых монголов также встречались изредка, но оседлого населения — нигде. Вообще во всей полосе Юго-Восточной Монголии, примыкающей к северному подножью Иншаня, верст в сто шириной, оседлое китайское население рассеяно спорадически, группируясь в тех местах, где почвенные и другие условия способствуют успехам земледелия, а на остальном пространстве кочуют монголы, часть которых, как выше сказано, живет оседло. Путешественник, проезжая вдоль этой полосы в восточно-западном направлении, будет встречать неоднократно контрасты [149] в образе жизни и деятельности ее обитателей. Один день он проедет среди оседлого китайского населения, видя деревни, поля, людей, занятых в летнее время пашнями, а осенью и зимою молотьбой хлеба, удобрением полей, мелением муки на открытом воздухе жерновами, приводимыми в движение теми же людьми или их животными; на другой день перед ним откроется картина кочевой жизни: холмистая, невозделанная степь, на ней юрты, стада и владельцы их монголы, сохранившие и здесь, среди оседлого населения, отчасти свой примитивный образ жизни, хотя и утратившие в значительной степени патриархальные нравы. Часть их живет оседло в глиняных домах, выстроенных по китайскому образцу, с полной китайской обстановкой, и занимается земледелием, содержа вместе с тем довольно много скота.

Так случилось и с нами. Обширная степь, по которой мы ехали более суток, замыкается на востоке невысоким северо-западным отрогом Иншаня. Перевалив через этот отрог, мы очутились в земледельческом районе помянутой полосы со многими селениями, разбросанными по широкой междугорной долине. В большой деревне Цаган-обо, имеющей около 2 000 жителей, мы ночевали на весьма хорошем постоялом дворе. Прибыв в селение еще засветло, мы осматривали постройки и сельскохозяйственные орудия китайцев.

Далее, до самого г. Калгана путь наш пролегал уже по земледельческой стране. Широкая долина, в которой стоит деревня Цаган-обо, окаймлена с юга Иншанем, гребень которого весьма мало возвышается над ней, а с прочих сторон — его невысокими отрогами. В долине и по сторонам на горных уступах и в ущельях видно было много деревень, а среди тщательно возделанных полей встречались местами небольшие участки свободной от посевов земли. Они покрыты хорошей травой и служат выгонами для скота, которого местные китайцы содержат гораздо больше, чем на Гуйхуаченской равнине. Верстах в двадцати от деревни Цаган-обо находится небольшой городок Чанкой, в котором мы обедали и кормили лошадей. В нем считается около 6 000 жителей, а торговля, судя по множеству лавок, должна быть оживленная. В 15 верстах к северо-востоку от этого городка, в местности Юлюн-чжан, есть станция католических миссионеров, называемая Элыин-сан-хо, а в 45 верстах в том же направлении другая станция, Шиинза, в которой построена церковь и большой дом. На этой станции католические миссионеры имеют школу, в которую принимают на воспитание бедных китайских мальчиков 89.

Из г. Чанкоя мы ехали верст десять по волнистому плоскогорью, замыкающему помянутую междугорную долину с востока, а потом поднялись на Иншань, гребень которого и тут очень мало возвышается над монгольским плоскогорьем. Зато нам пришлось очень долго спускаться сначала по крутому и извилистому, а потом по отлогому спуску с этого хребта. Мы пересекли Иншань в третий раз и, сойдя с него в широкую долину реки Си-ян-хё, снова очутились во Внутреннем Китае.

Окрайный хребет Иншаня, посредством которого высокая Монголия опускается на юго-востоке к нижележащей земле, простирается в восточно-западном направлении из Ала-шаня до пределов Маньчжурии. На западе он, по словам Пржевальского (Пржевальский. Монголия и страна тангутов, т. I, стр. 182), начинается небольшими высотами Хан-ула, в 200 верстах к северу от главного города Алашаньского княжества Дынь-юань-ина, и тянется сначала на северо-восток, а потом [150] идет в восточно-западном направлении, удерживая его на всем пространстве. На востоке же Иншань доходит до пределов Маньчжурии, сливаясь с юго-западной оконечностью Большого Хингана, отделяющего, как известно, эту страну от Монголии 90.

Что хребет Иншань действительно окрайный — в этом мы имели случай убедиться несомненно, пересекши его четыре раза в различных местах. Гребень его везде несравненно менее приподнят над соседними северными равнинами Монголии, чем над южными второстепенными плоскогорьями Гуйхуаченским и долиной р. Си-ян-хё. Притом гребень западного Иншаня, соседнего Гуй-хуа-чену, или Та-чин-са, гораздо больше возвышается над Монгольским плоскогорьем, чем восточного. Северные ветви Иншаня, бороздящие сопредельные равнины Монголии, подобно главному кряжу, не отличаются значительной над ними высотой, тогда как южные его отроги высоко поднимаются над нижележащими равнинами. Таков короткий, вроде контрфорса, но весьма высокий отрог Иншаня Муин-ула, отходящий к западу от него к великой луке р. Хуан-хэ. Другой менее высокий, но очень длинный отрог Иншань отделяет от себя верстах в пятнадцати к юго-востоку от г. Чанкоя. Этот последний тянется с запада на восток, почти параллельно главному кряжу, замыкая собой долину р. Ян-хё с юга.

На горах Иншаня мы встречали березовые рощи, с немногими отдельными деревьями сосны. К северо-востоку от Калгана леса становятся больше и близ границ Маньчжурии переходят местами в густую тайгу. В лесах Иншаня повсеместно живут барсы и косули, много фазанов, а близ границ Маньчжурии водятся даже тигры. Последние в летнее время появляются иногда в окрестных полях, поедая скот, и нападают порою на людей. Кроме того, в горах Иншаня есть лисицы, волки и каменные куницы, а на соседних равнинах Монголии, не занятых оседлым населением живет, благодаря их тучным пастбищам, множество цзэренов и зайцев! К югу от Иншаня расстилаются обширные равнины: Гуйхуаченская и долина р. Ян-хё, разделенные помянутым восточным отрогом его. Обе эти равнины в совокупности представляют террасу или ступень из Китайской низменности в высокую Монголию. Эта ступень, или второстепенное плоскогорье с насажденным на нем отрогом Иншаня, в свою очередь опускается к Китайской низменности посредством многохребетной цепи Тай-хань, главный хребет которой тянется почти параллельно Иншаню в расстоянии от 100 до 150 верст к югу от него. Подобно Иншаню, гребень главного кряжа цепи Тай-хань, по которому направляется Великая стена (внутренняя), возвышается гораздо больше над Китайской низменностью чем над северными второстепенными плоскогорьями: Гуйхуаченской равниной и долиной р. Ян-хё. По свидетельству китайцев, перевал через главный хребет цепи Тай-хань на прямом пути из Гуй-хуа-чена в Пекин имеет незначительный подъем с северо-запада и крутой спуск к юго-востоку, на Китайскую низменность. Точно так же хорошо известный перевал Гуань-гоу через тот же кряж по дороге из Калгана в Пекин представляет ничтожный подъем с севера и очень крутой спуск к югу. Оба окраинные поднятия — хребет Иншань и цепь Тай-хань — сочленяются на востоке, к западу от Губэй-коу, что у ворот Великой стены, образуя весьма широкую горную страну в области верхнего течения р. Бай-хе.

В Иншане находятся богатые залежи каменного угля, представляющие неистощимый запас топлива для всей окрестной страны. В цепи Тай-хань, по свидетельству гуйхуаченских миссионеров, есть также богатейшие [151] каменноугольные копи. Нам не удалось, к сожалению, посетить иншанские каменноугольни, равно как и ознакомиться, даже поверхностно, с геогностическим строением этого хребта.

Спустившись с Иншаня в долину р. Си-ян-хё, или просто Ян-хё, как называют ее местные китайцы, мы встретили в ней густое население: деревни следовали одна за другой; свободной земли, исключая песчаные береговые откосы, не видно было нигде. Проехав по этой долине верст двадцать на восток, мы достигли Великой стены, в ворота которой вступили в небольшом городке Чин-пин-ку, расположенном на правом берегу Ян-хё. Эта внешняя, или объемлющая, стена тянется от р. Хуан-хэ с юго-запада на северо-восток сначала верст двести по горам цепи Тай-хань, потом по широкой долине. К северу от нее она пересекает восточный отрог Иншаня, затем реку Ян-хё при городе Чин-пин-ку; далее поднимается немного на Иншань и по южному склону его идет в восточном направлении до самого Калгана. Знаменитое сооружение состоит из глиняной на кирпичном фундаменте стены, местами повредившейся (около 25 футов высоты и 15 футов толщины), с башнями в расстоянии приблизительно 100 сажен. Смотря нз эту стену, нельзя не подивиться массе труда, потраченного на ее возведение. Пресловутые египетские пирамиды должны, мне кажется, представляться мизерными постройками сравнительно с этим грандиозным сооружением 91.

Проехав небольшой городок Чин-пин-ку, окруженный с трех сторон высокими стенами, а с четвертой, западной, примыкающий к Великой стене, мы стали переправляться по льду на левый берег р. Ян-хё. Один из фургонов провалился, но толпа китайцев, шедшая вслед за нами из города, помогла его вытащить, и мы благополучно переехали на ту сторону реки. Внутри Великой стены плотность населения еще более: местами на одной версте насчитывали мы по три, по четыре деревни и в числе их попадало немало многолюдных. Кроме деревень, в долине р. Ян-хё существует другой, замечательный по историческим воспоминаниям вид поселений: это древние форты, представляющие ныне маленькие городки, вроде кремлей квадратного начертания, обнесенные весьма высокими и прочными стенами из жженого кирпича с бойницами наверху. Ворота, ведущие в эти кремли, устроены таким образом, что в крепость приходится въезжать коридором, ломающимся два раза под прямым углом. Внутри строения до того тесно сплочены, что как бы сливаются в одно целое, а улицы так узки, что две встречные повозки с трудом могут разъехаться. В этих небольших городках с весьма скученным населением есть и базары с лавками. Окруженные весьма высокими, футов в сорок, стенами, при незначительном внутреннем пространстве, кремли долины Ян-хё мрачны и душны, точно открытые сверху тюрьмы. Во время летних жаров воздух в них, должно быть, переполнен миазмами донельзя.

В эти форты, или кремли, укрывалось, как нам объясняли, в прежние смутные времена окрестное китайское население при появлении диких монгольских орд с севера. Хотя на хребте Иншаня и существовала стена, построенная еще за 240 лет до р. х., но она не могла защищать пограничных китайцев от нашествия монголов. Только с башен ее, служивших обсервационными пунктами, подавались сигналы, предварявшие об опасности, и жители стекались тогда в кремли. Остатки этих башен сохранились и доныне на гребне хребта.

Один из гуйхуаченских миссионеров, много путешествовавший по Внутреннему Китаю, сообщил мне, что в некоторых пограничных местностях [152] провинции Гань-су существуют форты, подобные кремлям долины р. Ян-хё. Ему приходилось там проезжать по обширным, хорошо возделанным местностям, среди которых лишь кое-где разбросаны небольшие городки, обнесенные высокими и прочными стенами, а деревень в этих местностях встречалось очень мало, да и те возникли в позднейшем, сравнительно с фортами, времени. Весьма вероятно, что кремли пограничной части Гань-су имели в старину такое же значение, как и древние форты в долине Ян-хё, т. е. служили убежищами оседлому населению тех местностей при нашествиях соседних воинственных племен.

В первый же день путешествия от городка Чин-пин-ку мы, кроме множества деревень, проехали через 5 или 6 кремлей. Начиная от города по дороге стоят везде столбы (В этом городе мы выехали на большую дорогу из Калгана в Гуй-хуа-чен), состоящие из глиняных пирамид и соответствующие нашим верстовым, но удаленные друг от друга должно быть на четыре ли (около двух верст). Дорога же выбита ужасно и пролегает местами в углублениях вроде рвов, в которых встречные повозки могут разъезжаться только в некоторых местах. Извозчики, чтобы предупредить друг друга о встрече, идут пешком наверху, близ краев обрывов, и, завидя встречные повозки, кричат. Зато постоялые дворы в здешних селениях гораздо лучше. В них можно найти отдельные, чистые комнаты с порядочной мебелью. Но все они холодные: кан не дает почти нисколько тепла китайским жилищам, а печей в них нет, да если бы и были, то теплота быстро улетучивается в окна, не имеющие стекол, а заклеиваемые бумагой. Потолок из решетки, обклеенной с внутренней стороны тканью и бумагой, также пропускает немало тепла. В комнаты ставят жаровни, но на них можно только отогревать руки и готовить чай. Цены на постоялых дворах с нас брали везде очень умеренные. Мясо мы имели с собой, а за ночлег и приготовление на 9 человек кушанья, причем соль, крупа, капуста, морковь и прочие приправы были хозяйские, мы платили от 450 до 500 чох, что по тогдашнему курсу составляло не более рубля на наши кредитные деньги. Казаки помещались в общей ночлежной комнате, а нам отводили всегда отдельную и каждый раз топили в ней кан.

Река Ян-хё, по левому берегу которой мы ехали, получает начало в горах Иншаня, верстах в тридцати к юго-западу от г. Чин-пин-ку, что у ворот Великой стены, и течет сначала в ущелье верст двадцать на север, потом в долине на восток и, наконец, на юго-восток. Ян-хё имеет от 15 до 25 сажен ширины, но большей частью мелка и только летом, после проливных дождей, выступает из берегов и производит иногда опустошения. В прочее же время ее во многих местах переезжают вброд, и мостов через нее мы не видали, равно как не пересекали и значительных притоков слева, с хребта. Из Ян-хё выведено много арыков (оросительных канав) на окрестные поля, которые китайцы начинают поливать еще ранней весной, как только станет прибывать вода.

Долина Ян-хё, имеющая вначале, в верховьях этой реки, около 10 верст ширины, к востоку постепенно расширяется и в 50 верстах восточнее г. Чин-пин-ку достигает уже верст сорока. С севера она окаймлена хребтом Иншанем, по южному склону которого тянется с запада на восток в Калган. Великая стена, а с юга — высоким и длинным отрогом этого хребта, отделяющимся от него, как было упомянуто, верстах в пятнадцати к юго-востоку от городка Чанкоя. На востоке долина Ян-хё замыкается [153] южным отрогом Иншаня, отделяющимся от этого хребта верстах в двадцати к северо-западу от Калгана. Этот отрог не доходит, однако, до хребта, ограничивающего долину с юга: между ними остаются ворота, через которые стремится Ян-хё, поворачивающая по выходе из них на юго-восток и пробивающая себе путь через горы.

Несмотря на плотность населения, в долине р. Ян-хё водится много дичи, именно монгольских зайцев (Lepus tolai) и серых куропаток (Perdrix barbata). Китайцы очень мало охотятся. Ружья у них большей частью фитильные, а дробь чугунная. Куропаток и фазанов мальчики ловят в силки, а в горах ставят капканы на лисиц и куниц. Волков здесь также много, и летом они, как нам рассказывали, нередко забегают из гор в деревни и поедают детей, остающихся на улицах без надзора.

По мере приближения к Калгану движение по дороге усиливается более и более. Тут мы постоянно обгоняли большие повозки, следовавшие в город с каменным углем, которым весьма богата вся окрестная страна. Кроме угля, везли и каменноугольную грязь, которая представляет более дешевое топливо, доступное для многих. В эту грязь китайцы кладут для чего-то глиняные шарики. Мне не случалось видеть процесса ее приготовления, но горит она в печах и жаровнях довольно хорошо. Уголь в этой стране лосковый 92 и смолистый, а антрацита не приходилось видеть.

Не доезжая 25 верст до Калгана, мы вступили в горы помянутого южного отрога Иншаня, замыкающего долину р. Ян-хё с востока. Дорога сначала идет несколько верст тесниной, которая потом расширяется. Подъем на перевал с западной стороны очень невелик, но спуск к востоку весьма длинен, хотя и отлог. Следовательно, обширная замкнутая долина верхней Ян-хё должна лежать выше равнины Калгана. Спустившись с гор, мы ехали верст около двенадцати до самого Калгана по равнине и прибыли в этот город около полудня в день рождества христова 1878 г. (по старому стилю), встретив радушный прием у проживающих в нем соотечественников.


Комментарии

82. Долина реки Онгин-гол превышает 430 км. Нижний участок реки до 100 км длиной летом совершенно пересыхает. В озеро Улан, очень мелкое и более похожее на болото, чем на озеро, Онгин доносит воды, как правило, только в паводки. Многочисленные ручьи и речки, стекающие с южного склона хребта Дэлгер-хангай-ула, быстро иссякают на равнине, фильтруясь и испаряясь, и Онгин-гола не достигают.

83. Горы Гурбан-сайхан (по-монгольски — три прекрасных) представляют целую систему хребтов, кряжей и гор. Наибольшей высоты достигают в хребте Дзун-сайхан — 2 346 м над уровнем моря. Гурбан-сайхан — последнее к востоку значительное поднятие Гобийского Алтая.

Гобийский Алтай отличается чрезвычайной сложностью своей орографической схемы. В отличие от Монгольского Алтая, который представляет собой единую цепь гор, Гобийский Алтай состоит из множества отдельных хребтов, отдельных гор, разделенных глубокими понижениями. У Э. М. Мурзаева мы находим следующую орографическую характеристику Гобийского Алтая: «В системе гор Гобийского Алтая можно выделить три-четыре четкие горные цепи, где отдельные горы и хребты орографически связаны и являются непосредственным продолжением друг друга. Самая северная цепь сравнительно коротка, так как на высоте она выклинивается, не доходя до долины Туин-гола. Эта северная цепь состоит из отдельных хребтов, иногда значительных, но нигде не достигающих высот в 3 000 м. Таковы три поднятия хребта Аргалинту. Восточным продолжением этого хребта являются горы Наринхара, менее 2 000 м абсолютной высоты. По существу, эта цепь Гобийского Алтая является его северным предгорьем и связана на западе с предгорными цепями Монгольского Алтая — горами, идущими от котловины Бэгэр.

Главная цепь Гобийского Алтая за котловиной оз. Хутук возвышается горами Баян-цаган (3 468 м). Это и есть самое западное звено основной наиболее длинной цепи Гобийского Алтая. На востоке от Баян-цагана идет ряд мощных, но коротких по протяжению гор и хребтов, из которых самые большие три хребта Турбан-богдо.

Восточным продолжением этой основной цепи Гобийского Алтая является цепь Гурбан-сайхан, состоящая, как показывает название, из «трех прекрасных» хребтов. Общее протяжение этой основной цепи Гобийского Алтая свыше 500 км, считая от котловины Хутуг на западе до хребта Дзун-сайхан на востоке».

«...Постепенно снижаясь и давая отдельные небольшие, но скалистые и пустынные поднятия, выклинивается вторая и основная цепь Гобийского Алтая среди гобийского плоскогорья, изобилующего здесь многочисленными скалистыми холмами, извилистыми сайрами, котловинами, грядами. Рельеф мелкосопочника, где основные, наиболее заметные поднятия все еще ориентированы в том же генеральном направлении с северо-запада на юго-восток, вот по существу все, что остается от мощных поднятий Гобийского Алтая».

«... Первая южная цепь Гобийского Алтая является продолжением гор Гичи-гинэ, восточнее которых высится Баян-ундур (2 509 м)».

«Вторая южная цепь Гобийского Алтая представляет ряд хорошо очерченных, хребтов, расположенных на одной линии, но разорванных обширными понижениями. Простирание этой южной цепи уже не только с северо-запада (или запада-севера-запада) на юго-восток (или восток-юго-восток), что было характерно для всей системы Монгольского и Гобийского Алтая, но и главным образом строго широтное или почти широтное. Такое положение хребтов говорит больше о принадлежности их не столько к системе Алтая,- сколько к системе Восточного, или Китайского Тянь-шаня, самые восточные отроги которого подходят из Синьцзяна к границе МНР. Здесь происходит, повидимому, стык Алтайской и Тянынанской горных систем.

Эта вторая южная цепь на западе начинается горой Алтая, затем продолжается прямо на восток хребтом Нэмэгэту (2 766 м), горой Сэврэй (2 548 м) и далее на, восток-юго-восток хребтом Ыомгон и его восточной оконечностью Дзолэн. На востоке эта цепь состоит из ряда отдельных скалистых кряжей с небольшой относительной высотой и оканчивается хребтом Хурху (Хурхэ) высотой 1 760 м». («Монгольская Народная Республика», Географгиз, 1948, стр. 183, 186, 187).

Далее на востоке над гобийскими равнинами изредка поднимаются лишь отдельные и невысокие вершинки, холмы и короткие гряды — далекие отзвуки мощного алтайского поднятия.

84. Территория, о которой М. В. Певцов сообщает сведения, полученные от монголов, была в то время и долго еще оставалась впоследствии наименее изученной, частью Гобийской пустыни. Главнейшие торговые пути из Внешней Монголии в северные провинции Китая пролегали восточнее или западнее пустынных земель, расположенных к югу от Монгольского Алтая и носящих ныне наименование Заалтайской Гоби. Меридиональные маршруты известных русских путешественников и исследователей Центральной Азии пересекали лишь окраинные области Заалтайской Гоби. В 1877 г. Г. Н. Потанин пересек ее западную часть, а в экспедицию 1884—1886 гг. (Тангутско-Тибетская экспедиция) — восточную. В. А. Обручев в 1893 г, прошел по юго-восточным районам этой пустыни. Центральную часть Заалтайского Гоби впервые пересек в 1899 г. В. Ф. Ладыгин — помощник П. К. Козлова в его экспедиции 1899—1901 гг. Обстоятельные исследования этой своеобразной области Гобийской пустыни начались лишь после народной революции в Монголии. В 1927, 1935, 1936 и 1937 гг. экспедиции Ученого комитета (учреждение, соответствующее в нашей стране Академии наук) Монгольской Народной Республики охватили Заалтайскую Гоби в пределах республики густой сетью маршрутов. В результате этих работ было составлено орографическое описание обследованных территорий, собраны данные по распределению растительности и распространению млекопитающих.

Огромное значение в новейших исследованиях Заалтайской Гоби имели работы советских ученых, принимавших участие в экспедициях Ученого комитета Монгольской Народной Республики. Так, летом 3943 г. Ученый комитет и Монгольский государственный университет организовали экспедицию в Заалтайскую Гоби. В состав экспедиции входили советские исследователи: зоолог А. Г. Банников, географ Э. М. Мурзаев и ботаник А. А. Юнатов. На основании своих исследований они дали краткий очерк природы Заалтайской Гоби в пределах Монгольской Народной Республики. Эта работа, опубликованная в Известиях Всесоюзного Географического общества (No 3 за 1945 г.), несмотря на свою краткость, является наиболее полной географической характеристикой описываемого района, имеющейся в литературе.

Статья подтверждает правильность заключения М. В. Певцова о том, что этот «угол» Гоби отличается от ее восточных территорий значительно большей пустынностью. «В последнее время, — пишут авторы статьи, — в нашей ботанической и географической литературе преобладает точка зрения, что Гоби в пределах МНР нельзя считать пустыней, ибо ее ландшафты более отвечают сухим степям и полупустыням. Для большей части Гоби в Монголии эта точка зрения совершенно справедлива, особенно для восточной ее половины. Другие природные условия отличают Заалтайскую Гоби, которая как в биологическом, так и в физико-географическом отношениях (по климату и гидрологии)) должна рассматриваться как типичная область центральноазиатских пустынь. Печать большой опустыненности лежит на ландшафтах этой части Гоби. Щебнисто-галечные пустыни, почти лишенные какой-либо растительности, занимают здесь участки в сотни квадратных километров. Щебень да галька, лоснящиеся на солнце пустынным лаком, и покрывающие твердые глинистые или опесчаненно-глинистые поверхности равнин, характерны для такой заалтайской гаммады. Только в малозаметных западинках или овражках можно встретить отдельные сухие кустарнички».

В статье приводится цифра средней высоты Заалтайской Гоби над уровнем моря (1200—1400 м), а также характеристики климата, растительности и животного мира этой пустынной территории.

85. Здесь в первом издании приводится следующий список литературы, из которой М. В. Певцов почерпнул данные о высотах Гоби:

1. H. M. Пржевальский. Монголия и страна тангутов, т. II, стр. 110—115.

2. Г. Н. Потанин. Очерки Северо-Западной Монголии, вып. I, стр. 334—336.

3. Известия Русского Географического общества, вып. I и II, 1879.

4. Записки З.-Сибирского отделения Русского Географического общества, кн. 1, 1879 и книга 2, 1880.

5. Записки Русского Географического общества, т. 5, 1875.

6. V. Fuss. Geographische, magnetische und hypsometrische Bestimmungen е. с t. Memoires de l'Academie Imp. des Sciences de St. Petersbourg. Serie VI, т. III, 1835.

7. Ney Elias. Narrative of a Journey through Western Mengolia. The journal of the Royal geographical society. Vol. XLIII, 1873.

8. N. Fritsche. The climate of eastern Asia. Shanghai. 1878.

9. N. Fritsche. Geographische, magnetische und hypsometrische Beobachtungen Repertorium fur Meteorologie herausgeg. v. d. Kaiserlichen Academie g. Wissenschaften, т. IV, No 3. 1874.

10. Humboldt. Asie Centrale. 1843.

86. На предыдущих страницах М. В. Певцов впервые в географической литературе дал общий обзор Гоби в сравнительных характеристиках ее южных и северных районов, где в общем очень правильно подметил некоторые типичные характерные особенности тех и других. Здесь опять следует отметить наблюдательность путешественника, установившего на основании чисто визуальных исследований характерность для гобийских плоских котловин «песчаных сопок». Это барханы — подвижные песчаные образования, вообще мало распространенные в Гоби, на что также указывает Певцов, и приуроченные, как правило, к озерным котловинам. Последнее обстоятельство дает основание предполагать, что пески эти дюнного происхождения.

87. Город Гуй-хуа-чен состоит из двух слившихся городов — Гуйхуа и Суйюань, почему на современных картах обозначается как Гуй-Суй. Сведения о величине и населении города, приводимые М. В. Певцовым со слов Спленгера (Сплингерда), сильно преувеличены. По данным Министерства внутренних дел нанкинского правительства на 1934 год, в Гуй-Суе насчитывалось 200 тысяч населения. Естественно, что в 1878 Г., т. е. более чем на 50 лет ранее, в нем жителей было значительно меньше. Об этом же пишет Г. Н. Потанин, побывавший в Гуй-Суе в 1883 г. Упоминая цифры, приводимые Певцовым, он замечает:

«Все эти цифры кажутся нам сильно преувеличенными; мне более десяти раз пришлось проехать через весь город с часами в руках, сидя в городской повозочке. Задавшись целью составить план города, я записывал показания часов и на поворотах улиц отмечал направление стрелки компаса; эта работа дала длину города с севера на юг только 2 1/2 версты; при этих размерах, принимая в расчет, что за редкими исключениями город состоит только из одноэтажных зданий, население его едва ли превосходит 40 000». (Тангутско-Тибетская окраина Китая и Центральная Монголия, Географгиз, 1950, стр. 52—53).

Интересной особенностью Гуй-хуа-чена в то время было совершенное отсутствие частной собственности на землю. Все городские земли принадлежали монастырям, которые отдавали их в аренду для застройки. Заинтересованные в получении арендных барышей ламы скупились отводить земельные площади под улицы и переулки. С другой стороны, арендаторы, сознавая временность своего права на землю, строили на своих участках некрасивые и непрочные, дешево стоящие постройки. Все это накладывало характерный отпечаток на внешний вид Гуй-хуа-чена, который представлял собой массу узеньких переулков, застроенных почти лачужками. (См. Позднеев А. М. Поездка по Монголии, 1892—1893 гг. в «Известиях» Русского Географического общества, том XXX, вып. II, 1894).

88. Гаолян (Andropogon Sorghum)—однолетний злак, один из видов сорго, разводится в Маньчжурии, Монголии и в некоторых провинциях Китая; в СССР — в Средней Азии, Казахстане, на Кавказе, в Крыму, на Украине и в Нижнем Поволжье.

Гаолян отличается скороспелостью; в зависимости от окраски зерна бывает белый и красный. Из его семян вырабатывают масло и спирт. Толстые стебли гаоляна дости гают 3 м и даже 5 м высоты; они употребляются как корм для скота, а в безлесных районах служат топливом и строительным материалом.

89. Миссионерские организации сыграли огромную роль в порабощении Китая империалистами. Католические миссионеры проникали в Китай еще в начале XIII в. Царствовавшая в то время монгольская династия, национально чуждая управляемому ею народу, особенно нуждалась в укреплении своего господства. Она охотно поддерживала всякие религии, которые так или иначе всегда хорошо служат делу угнетения грудящихся масс.

В дальнейшем католические миссионеры с переменным успехом пытались все более и более внедряться в духовную жизнь китайского народа для укрепления влияния пославших их европейских государств. Миссионеры широко использовали самые разнообразные способы завоевания, расположения к себе и подчинения своему влиянию китайского народа. Они не только «обращали в христианство», но и строили школы, с кафедр которых читали, по существу, те же проповеди о благе буржуазной европейской цивилизации, что и в церквах.

Неоднократные захватнические войны капиталистических держав против Китая начинались якобы для защиты миссионеров, а кончались захватом отдельных территорий страны. Такого характера было участие Франции в войне 1856 г., захват Германией Циндао в 1897 г. и др.

На протяжении всей истории китайский народ боролся против попыток навязать ему чужую религию, причем эта борьба по существу своему была формой народной борьбы с политическим и экономическим закабалением Китая иностранным капиталом.

Заметно ослабило деятельность миссионеров национально-освободительное движение, начавшееся с новой силой в 1920—1922 гг. под влиянием Великой Октябрьской социалистической революции. Однако только в результате победы народа в 1949 г. Китай твердо и окончательно встал на путь суверенного национального развития. Только народно-демократическое правительство современного Китая сумело полностью оградить страну от хозяйничания в ней американских и европейских империалистов, чьими агентами, как правило, являлись миссионеры.

90. Иншань представляет собой весьма значительную горную систему, достигающую на востоке 600—800 м относительной высоты и орографически связывающую Нань-шань с Большим Хинганом. На различных участках система носит и разные названия. Общее название Иншань, относящееся ко всей системе в целом, местным населением не употребляется.

91. Великая китайская стена — замечательный памятник китайского зодчества времен династии Цинь, III в. до н. э. Строилась она в целях защиты страны от нападения кочевых народов и охраны торговых путей на западе. Протянувшись по горам Северо-западного Китая, Великая китайская стена с разветвлениями составляет около 4 000 км. Расстояние между крайними ее точками (Шанхайгуань — Цзяйгуань) по прямой линии равно 1 800 км. На всем протяжении стены, построенной местами в несколько рядов, в ее важнейших стратегических пунктах и на местах пересечения трактов устроены укрепленные проходы: Шанхайгуань, Сифэнкоу, Губэйкоу, Цзяйгуань, Нанькоу и др.

Великая стена давно уже, разумеется, потеряла свое стратегическое значение и ныне в значительной части совершенно разрушилась. Лучше всего она сохранилась в районе города Пекина.

92. Способ отопления жилищ при помощи шариков, о которых пишет М. В. Певцов, очень распространен в Китае. Эти шарики делаются из смеси глины (лёсса) и каменноугольного порошка (штыба). Они горят медленно, без дыма, и дают много тепла.

Лосковый уголь — значит блестящий; от слова — лоск.

Текст воспроизведен по изданию: М. В. Певцов. Путешествия по Китаю и Монголии. М. Государственное издательство географической литературы. 1951

Еще больше интересных материалов на нашем телеграм-канале ⏳Вперед в прошлое | Документы и факты⏳

Главная страница  | Обратная связь
COPYRIGHT © 2008-2024  All Rights Reserved.