Мобильная версия сайта |  RSS
 Обратная связь
DrevLit.Ru - ДревЛит - древние рукописи, манускрипты, документы и тексты
   
<<Вернуться назад

ЮВАЧЕВ И.

БОРЬБА С ХУНХУЗАМИ НА МАНЧЖУРСКОЙ ГРАНИЦЕ

(Окончание. См. “Исторический Вестник”,. LХХХII, стр. 177)

VI.

Прибытие новых войск в станицу Венюкову. — Казнь Зау-щена. — Проводы Джао-мяна в Венюкове. — Его осторожность в суде. — Буря. — Поход казаков против хунхузов. — Разграбление лагеря. — Осмотр китайцев в станицах. — Предсмертная речь Ян-долина. — Положение китайских рабочих.

Генерал Джао-мян все ближе и ближе подвигался со своим войском к станице Венюковой. Сюда же стягивались и русские войска. С Хора прибыли двадцать стрелков, а с Имана, 2-го августа, пароход привез две команды по 40 человек в каждой из 8-го восточносибирского линейного батальона. Одна — под начальством поручика Любимова, другая — с подпоручиком Ивашиненко. Все части русского войска поступили под общее распоряжение войскового старшины Ивана Котова. Смотр этому войску сделал 4-го августа сам начальник края, С. М. Духовской. Он только что вернулся из Европейской России и по дороге в Хабаровск посетил станицу Венюково. Вслед за ним сюда прибыло и китайское войско на пароходе “Ингода”.

На общем совете русских офицеров с генералом Джао-мяном был выработан план дальнейшей кампании против хунхузов. Решено было преследовать соединенными силами разбойников на Норе и во всех пунктах, где они покажутся, и осмотреть паспорта всех китайцев, проживающих по Уссури. [539]

Теперь соединенное русско-китайское войско, считая и казаков, представляло в Венюкове грозную силу для хунхузов в 400 человек. Венюковцы успокоились и восторженно приветствовали китайского генерала. Джао-мян ко всем был очень внимателен и очаровал офицеров своею изысканною любезностью. Ему переданы были захваченные хунхузы. Из них четверо тут же были допрошены генералом. Ловкими вопросами он скоро заставил их сознаться и приговорил всех четырех к смертной казни. Одного из них, Зау-щена, решили сейчас же казнить близ станицы, а остальных в тех местах, где хунхузы наиболее проявили себя дерзким насилием.

Зау-щен — рослый, коренастый китаец. Хорошо говоря по-русски, он служил три года у одного генерала в Хабаровске и имел от него одобрительный аттестата. В последнее время Зау-щен сделался помощником атамана хунхузов.

Казнили несчастного сами китайцы по обычаю своей страны отсечением головы. К месту казни собрались войска и жители станицы. Страшный процесс отрубания головы произвел на всех крайне неприятное впечатление. Многие без содрогания не могут вспомнить этой ужасной картины. Хунхузу, очевидно, хотелось еще пожить на этом свете. Он не вытягивал шеи, как это обыкновенно делают, чтобы при первом же ударе палача сразу отлетела голова, как подсеченный кочан капусты. Напротив, он все время сжимал ее и сам весь ежился.

Палач размахнулся и сильно ударил мечом по шее. Он сделал рану, но головы не отрубил. Палач ударил второй раз, — голова все еще держалась. Только с третьим ударом голова отделилась от туловища, и полился поток крови.

Некоторые из русских возмущены были открытой казнью, которая у нас в России запрещена в последнее время. И вообще венюковцам неприятно было видеть, как их земля обагрилась кровью иноплеменного преступника. Ведь мог бы генерал Джао-мян казнить хунхуза на своей стороне в присутствии русских войск, а не при всей станице, при женщинах и детях.

Относительно остальных 14-ти хунхузов генерал Джао-мян не дал окончательного приговора, желая удостовериться в их виновности по опросе китайских солдат, остававшихся около станицы Козакевичевой.

Генерал Джао-мян поблагодарил русское войско за его молодецкую победу и дал раненому рядовому Вешкурцеву 100 рублей награды, а семье убитого Лапина назначил 200 рублей. Своим внимательным обращением и любезностью он обворожил всех русских. Его окружили солдаты и казаки со своими семьями и шумно с криками “ура” проводили до парохода “Ингода”.

Интересно поведение генерала Джао-мяна относительно [540] арестованных хунхузов. Некоторые из русских, особенно один горячий офицер, настаивали расправиться с ними в 24 часа. Обыкновенно вежливый и предупредительный, на этот раз китайский генерал наотрез отказался от такого скорого суда.

— Если вы желаете, я могу вам возвратить захваченных хунхузов, и вы делайте с ними, что найдете нужным. Только меня уж устраните от всякого участия. Но так как вы хотите, чтобы предал их казни я, то позвольте мне самому сперва основательно расследовать дело и выяснить виновность каждого хунхуза.

Таким поведением он еще больше расположил к себе русских, и они стали с уважением относиться к нему, как к справедливому и талантливому человеку. Своими допросами, говорить, он всегда доводил обвиняемого до сознания.

Русское войско не сразу двинулось из Венюковой станицы. Почему оно медлило, — с положительностью трудно сказать. Давали слишком много разных объяснений. Одни говорили, что генералу Джао-мяну не желательно, чтобы русские войска заходили в глубь китайского материка, другие находили причины в разногласии вождей... Были и иные объяснения, между прочим ссылались и на проливные дожди, и на ожидание провианта из Хабаровска, и проч.

В ночь на 7-е августа разразилась страшная буря. Волна поднялась на Уссури, как на море. Большие деревья выворачивались из земли с корнем, а кустарник стлался, как трава. Над рекой образовалась как бы пелена из воды от верхушек волн, сорванных яростным ветром. Замечательно, что в то же время было ясное небо, и температура доходила до 36°.

Эта буря была следствием тайфуна, проходившего на 150 миль южнее Владивостока. Она произвела ужасные бедствия в Уссурийском крае, особенно в долине реки Суйфуна. Залиты были села Никольское, Раздольное, Полтавское, смыто было много домов, скота, хлеба и сена, испорчены были телеграф, полотно железной дороги, мосты, а главное — погибло много людей.

В этот памятный день, когда разбушевалась стихия, начальник Козловского участка, сотник Александр Токмаков, узнает, что напротив станицы Васильевской расположилась лагерем большая партия хунхузов. Он немедленно собрал 40 человек льготных казаков из станиц Лончаковой, Козловской и Васильевской и двинулся с ними по указаниям разведчиков к палаткам хунхузов. Казаки хотели захватить их врасплох спящими, но неудобопроходимая местность помешала им явиться ночью. Только на рассвете они подкрались к палаткам, хорошо замаскированным зеленью кустов. Их выдали струйки дыма очагов, вырытых прямо в глинистой земле. Русские подошли как [541] раз во время смены часовых. Не выждав времени, некоторые казаки погорячились и открыли пальбу. Хунхузы проснулись, бросились к оружию и полуодетые и босые стали отстреливаться. Русские кинулись на ура. Хунхузы не выдержали молодецкого натиска и бросились бежать, оставив все свое богатство в добычу казакам. В палатках нашли много провизии и оружия.

Станицы обрадовались, что этот поход обошелся без жертв: ни одна казацкая семья не осиротела, даже никто не был ранен. В этом случае надо отдать справедливость сотнику Токмакову, который берег людей и заботился, чтобы из-за шальной пули разбойника не погиб казак-семьянин.

Прежде чем отправиться в поход против хунхузов, сотник Токмаков по телеграфу дал знать об этом в Венюково. Тогда генерал Джао-мян распорядился оставить небольшой отряд китайцев на Норе, а с остальными немедленно поплыл вверх по реке Уссури к станице Васильевской.

По дороге, зайдя в Лончакову, генерал арестовал двух приказчиков-китайцев, отпускавших товар хунхузам. Долго они стояли на коленях пред генералом, но тот остался неумолим.

В следующей станице Козловской, узнав, что сотник Токмаков со своими казаками сам отлично справился с хунхузами, генерал Джао-мян решил продолжать свой осмотр станиц.

В Васильевской он осмотрел паспорта китайцев и лавочные записи, а в Покровской приказал поставить арестованного хунхуза Ян-долина на очную ставку с атаманом станицы. Последний признал в Ян-долине того самого хунхуза, который взял от него расписку в гольдской деревне 23-го июля. Ян-долин и сам признался, что он хунхуз, и просил поскорее казнить его. Сначала вид этого худощавого китайца, был ужасен: он корчился и представлялся умирающим человеком. Когда же назначена была ему казнь, он вдруг оживился и стал разговаривать.

На этот раз русских станичных жителей избавили от тяжелого зрелища и повезли Ян-долина на китайскую сторону в гольдскую деревню, где хунхузы арестовали казаков, грабили гольдов и убили корейцев.

Пред казнью Ян-долину дали водки и закусок. Он хорошо поел и выпил и принялся окружающим солдатам и манзам рассказывать о своей жизни, полной интересных приключений. Весь его рассказ был восхвалением хунхузской жизни. Вот что переводчик гольд передал поручику Михайлову.

“Ян-долину только 28 лет. Ему не посчастливилось, и он должен сегодня умереть. Он об этом не жалеет, так как [542] десять лет пожил хорошо: всегда имел деньги, хорошо одевался и загубил на своей жизни около 70 человек. Теперь семьдесят первым умрет он”.

Эта предсмертная автобиография в разных редакциях прошла по всей реке Уссури. Но всегда в ней особенно подчеркивалось:

“Как хорошо жить хунхузам: денег всегда много; в карты играешь — не боишься, что проиграешься; ханьшины пьешь сколько хочешь; опиум куришь, когда пожелаешь; бабушку (бабушками манзы называют женщин вообще. В Уссурийском крае им случается жениться на ороченках, гольдячках или корейках) тоже имеешь” и т. д.

Часа два Ян-долин восхвалял хунхузскую жизнь. Затем поклонился в ноги Джао-мяну, поправил свои чулки и башмаки и пошел к месту казни.

Казнь происходила по известному китайскому порядку. Хунхуз стал на колени и вытянул шею. Палач взмахнул мечом и сразу с одного маха отрубил ему голову. Окружающие его пять человек солдат в этот момент сделали по выстрелу вверх. Сейчас же тело зарыли в землю, а голову повесили на дерево на устрашение китайских подданных.

Ни об одной казни хунхузов так много не говорили между собою манзы-рабочие на линии железной дороги, как о казни Ян-долина. Очевидно своею речью о прелестях хунхузской жизни он сделал сильное впечатление. И на самом деле какой контраст с хунхузской жизнью неприглядная жизнь рабочего китайца! Рано утром его грубо вытолкнуть на линию, где он методично копается целый день в липкой земле. Частые дожди делают невылазную грязь. Сам он весь оборван и перепачкан. А комар и мошка ни на минуту не дают покоя. Его стол изо дня в день чашка, другая буды. Спит он в тесном бараке среди невероятной духоты и табачного дыма. Полное отсутствие женщин. Получает гроши, да и те снесет в лавочку подрядчику за табак и др. мелкие покупки, на который наложены такие высокие цены, что заработанный деньги через лавочку опять идут в руки подрядчика.

Рассказывают про одного из подрядчиков Уссурийской дороги, как он рассчитывается с манзами в конце рабочего сезона.

— Ну, А-фо, тебе остается дополучить за работу восемь рублей, а по лавочной книжке числится за тобою пятнадцать рублей сорок копеек, так что ты должен мне семь рублей сорок копеек. Так?

Китаец молчит и тупо смотрит на подрядчика. [543]

Что же мне с тобою делать?

Китаец невозмутимо молчит.

— Ну, вот что, А-фо, эти деньги ты отработаешь в будущем году. Я тебе поверю. Слышишь? Шанго (Шанго — хорошо)?

— Шанго, шанго! — спешит согласиться китаец. — Моя нету денег на дорогу...

— На дорогу? Ну, вот тебе десять рублей. Только ты и их отработаешь в будущем году.

Китаец благодарит и уходит сияющий.

— Какой хороший человек, — рассказывает он потом про подрядчика: — и в долг поверил, и денег дал на дорогу!

При таком расчете подрядчик не в убытке, и китаец остается доволен им. Но иной, особенно из мелких подрядчиков, не так тонко обходится с манзою, а просто не додаст ему условленной платы и грубо прогонит вон. О недоплате подрядчиками заработанных денег часто поступали жалобы к начальству железной дороги.

Большинство манз уезжает на зиму в Китай, но немало их остается и в Уссурийском крае, и здесь они кое-как пробиваются на поденных работах, а иногда и милостынею.

Эти несчастные манзы, ведя полускотскую жизнь в мокрой тайге, какие имеют радости жизни? Какие у них радужные мечты? Куда направлены их ум и сердце? Что они видят в будущем?... Неудивительно, если манзы увлекаются рассказом Ян-долина. Им рисуется жизнь, полная разных удовольствий и приключений, полная своего рода геройской борьбы и драмы, а иногда — разгула. И не одному китайцу западает на сердце мысль — бросить эту мертвящую жизнь на железной дороге и идти к хунхузам. Хотя год, да пожить интересно! А не понравится — можно снова вернуться на работы в тайгу, где он опять поищет случая напиться сули, накуриться опиума, забыться, обезуметь... Только прирожденная манзам апатия до некоторой степени удерживает их бежать в шайку разбойников, но если бы они имели хоть какой-нибудь “смысл жизни”, они и не подумали бы хунхузить. [544]

VII.

Поход русских на китайской территории. — Уссури вечером. — Прибытие Джао-мяна в Щебенчиху. — Трубные звуки. — Китайское воинство. — Джао-мян начальник. — Пленные хунхузы. — В погоне за хунхузами. — Новый поход на китайской стороне. — Поражение хунхузов. — Раненый китаец.

Из станицы Покровской русский отряд 10-го августа двинулся по направлению к Нору на соединение с китайским войском, вышедшим из Козловской. Отряд при себе имел двух лошадей, навьюченных провиантом на пять дней, и двух проводников из гольдов. Предстояло идти но пустынным местам низменной китайской территории, залитой наводнением реки Уссури. Во все время трехдневного перехода дождь почти не переставал. Небольшие пересыхающие протоки превратились в речки. Их переплывали или вплавь, или на срубленных деревьях. Переход был очень тяжелый. Проводники-гольды два раза сбивались с дороги. Офицеры сами выбирали направление по компасу и карте. Полагали, что рассеянные хунхузы могли находиться теперь только в этом районе за рекой Уссури, но на всем пути не встретили ни человека, ни зверя. Только изредка пролетит над головами голенастая цапля, или со свистом вырвутся кулички из осоки. Мокрая пустыня истомила путников, и они очень обрадовались, когда 12-го августа в 10 часов утра услышали в лесу звуки трубы. Это был условленный сигналь китайского отряда, чтобы их не приняли за хунхузов. Русские сигналисты ответили им, и только тогда оба отряда соединились вместе и вышли к деревне Нор, где их поджидал генерал Джао-мян на пароходе “Ингода”, вернувшийся из станицы Покровской.

В этот день, 12-го августа, я вышел из Имана с тремя баржами на буксире. У меня на пароходе был доктор Т., командированный генерал-губернатором для исследования эпидемии в поселке Медвежьем. Мы шли вниз по течению в Щебенчиху. Среди дня бушевала гроза, но в общем погода была хорошая. Меня задержала немного возня с баржей. Пришлось остановиться, исправить на ней помпы и выкачать из нее воду пароходным рукавом.

Чудный вечер вызвал всех на палубу. Мы любовались зелеными берегами реки и рассматривали породы деревьев. Ведь это здесь можно видеть “северную ель, обвитую виноградом”. И только здесь рядом с кедром высятся грецкий орешник и пробковое дерево! Разные виды ив и берез, осины, ильмы, вязы, липы, ясени, дубы, яблони и черемухи вперемежку или отдельными купами образуют красивые рощи, где одинаково [545] прогуливаются и медведь, и тигр, и соболь. Это причудливое сочетание северной фауны и флоры с южной всегда поражало ученых путешественников.

Большая вода позволяла проходить около самого берега. Низкие острова, покрытые тальником, едва выделяются над водою верхушками кустов. Только те, которые повыше, гордо возвышаются ивами и черемухой среди сплошной таволги. Солнце уже опустилось за горы, и долины наполнились темными полосами тени. Картина реки стала еще красивее. Мы не сходим с палубы и тихо разговариваем. Вдруг раздался странный звук шлепанья по воде. Я бросился на нос парохода и увидел большую рыбу, на половину высунувшуюся. Она делала отчаянные усилия выпрыгнуть из воды, но что-то ее удерживало за хвост. Пока мы проходили мимо ее, она описывала большие круги, не погружаясь в воду.

— Что это значит? — спрашиваю своего рулевого гольда.

— Это ее за хвост хватила белуга. Вот она и бьется, чтобы вырваться из зубов большой рыбы.

Было полнолуние. Красноватый шар луны, стал вылезать из-за деревьев, и одновременно потянулась беловатая пелена тумана над рекою. К полночи он настолько сгустился, что надо было стать на якорь недалеко от гольдской деревни, где показались хунхузы 22-го июля. Через полчаса ночной ветерок несколько разогнал туман и дал нам снова сняться с якоря и поплыть вниз по течению.

Утром мы прибыли к железнодорожной пристани в Щебенчихе. Ошвартовав баржи, я дал команде отдых. Был теплый ясный день. На реке полное затишье. Так все мирно, спокойно. Доктор Т. сидел со мною за столом в кают-компании и рассказывал о своем путешествии по Индии. Вдруг раздаются странные неслыханные звуки трубы. Мы вышли на палубу. Перед нами открылась оригинальная картина. Прямо к нашему берегу средним ходом мерно идет пароход “Ингода”, а за ним на буксире две шаланды с высокими мачтами. На всех трех судах множество народу. На мостике парохода, кроме командира, стоят три офицера; между ними выделяется один из офицеров ярко-зеленой рубахой и зеленой фуражкой, т. е. в костюме охотничьей команды. На палубе китайцы и русские. На первой шаланде теснятся китайские солдаты. Одеты они, как и все манзы, в синие рубахи, в синие штаны с черными наколенниками, или арамузами, только на голове какая-то темная повязка неопределенного цвета. У некоторых в руках ружья. На носу шаланды стоят два китайских горниста и трубят в длинные прямые трубы. Они вытянули их вперед и наподобие архангелов возвещают пришествие страшного суда генерала Небесной империи. Эти [546] слишком двухаршинные трубы издают только три ноты (до-соль-до), но в их сочетании есть что-то заунывное и в то же время страшное.

Говорят, что этот мотив китайцы извлекают из своих длинных труб перед казнью. Воображаю, как испугались и попрятались манзы на берегу Щебенчихи! Вероятно, не у одного китайца прошел мороз по коже при этих звуках: страшный генерал их приехал чинить суд и расправу. Он казнил уже двух хунхузов в станицах Венюковой и Покровской; не приехал ли он и сюда за тем же?

На второй шаланде стояли русские солдаты. Между ними торчали ружья со штыками. У некоторых солдат зеленью рубахи и шапки под цвет травы, чтобы лучше скрываться в кустах от неприятельских выстрелов.

Мы поехали на пароход “Ингода”, как только пристал он к берегу. Битком набит! Кроме пароходной прислуги, тут и русские солдаты, и китайские, и офицеры, и плененные хунхузы. Я сначала поинтересовался китайским войском. Большинство в обыкновенных манзовских костюмах, но встречаются и в синих юбках с красною обшивкою. На некоторых еще свежи нагрудные знаки — надписи из кумача, нашитые на рубаху, но чаще встречаются истрепанные и замаранные, так что не отличишь от порванной заплаты. Многие вооружены винчестерами. В поясах патроны.

Одни назвали мне солдат, принадлежащих к разряду люйинов, или войск зеленого знамени, другие же указывали на солдат из разряда ю-яов, лучшего китайского войска. Все они служат по вольному найму и получают около 8 рублей в месяц. Офицеры производятся из нижних чинов. Их жалованье около 24 рублей в месяц. Злоупотребления в китайских войсках часты. Солдаты не всегда получают назначенное жалованье. В мирное время военачальники не держат полного числа войска, положенного по штату, удерживая отпускаемые суммы денег за собою. Праздность китайских солдат на службе развращает их, и они по выходе в отставку охотно идут бродяжничать и хунхузить.

Генерал Джао-мян держал себя очень строго с подчиненными. За малейший поступок нижних чинов приказывал наказывать их палками, впрочем и офицеры не могли себя считать свободными от этого наказания. С гражданскими чиновниками Джао-мян был более вежлив. Это отношение генерала к своим подчиненным отражалось и на солдатах. Они оказывали вежливое внимание к своим гражданским чиновникам и пренебрегали офицерами.

С русскими Джао-мян был крайне любезен, [547] предупредителен и вежлив до приторности. Например, он не садился, пока русский офицер стоял на ногах и не догадается первый сесть на стул.

Нас более всего интересовали пойманные хунхузы, и мы попросили позволения осмотреть их. Оказывается, они и не были запрятаны где-нибудь в трюме парохода. Просто на палубе между кожухами гребных колес усадили их рядами. Так вот они, страшные хунхузы! С виду обыкновенные манзы: иные спят, иные спокойно покуривают свои трубочки. На ногах железные кандалы. Лопатки рук стянуты назад веревкою, и конец ее идет кверху под мостик, где он привязан к железному кольцу-рыму. Только один старый китаец, тоже связанный, стоит на ногах. Это, говорят, купец, поставщика” хунхузов.

Я внимательно всматриваюсь в их лица и стараюсь прочесть на них тревожное состояние перед ожидаемою смертью; но они совершенно спокойно смотрят на меня, время от времени флегматично затягиваясь дымом.

На пароходе страшная толкотня и обычная грязь при таком многолюдье. Нас обступили офицеры и отвечали на наши расспросы. Но тут вскоре произошло какое-то движение, и нам объявили, что пароход сейчас снимается и уходит вниз по реке. Мы не расспрашивали: куда уходит? зачем? Может быть, Джао-мян умышленно скрывает свои движения от местных китайских жителей, чтобы они не могли предупредить хунхузов.

Не успели мы съехать на берег, как “Ингода” быстро снялся и полным ходом понесся вниз по течению со своими шаландами.

Многие манзы на берегу вздохнули облегченно... Куда-то теперь пошел пароход? Где-то будет трубить синее воинство Небесной империи?

Оказывается, генерал Джао-мян получил известие из станицы Козакевичевой о новом появлении хунхузов в Амурской протоке, которые ограбили шаланду с мукой близ фанзы Сеюн.

Хунхузы живучи, как многоголовая гидра. Покажутся они в одном месте, — солдаты бросятся туда, рассеют их, а они в это время подымают уже другую голову где-нибудь верста за полтораста или двести. Солдаты немедленно бросаются на новое место, а хунхузы подымаются в третьем. И нельзя уловить прямой связи между разрозненными бандами. Оставалось только разместить по всей реке сторожевые отряды, с назначением каждому особенного района для охраны. Так и сделал генерал Джао-мян. На Норе был уже китанский отряд. Решено теперь оставить в Венюкове команду подпоручика Ивашиненко, потому что пойманные хунхузы признались: у них было намерение собраться всем отдельным партиям вместе, внезапно напасть ночью на [548]

Венюкову, сжечь ее и разграбить. Остальные русские команды отправились с Джао-мяном в ст. Козакевичеву, куда прибыли в самый день праздника Успения Божией Матери 15-го августа. Несмотря на сильный ветер и крупное волнение на реке, отряды войск отважно перебрались на китайскую сторону и тотчас двинулись в поход. Русские прошли до Амурских гор против поселка Забелова, а потом, повернув на восток, до Белой речки. Далее двигаться было невозможно: вся местность была залита водою. 17-го августа войсковой старшина Котов приказал подпоручику Михайлову взять в проводники известного уссурийского охотника, казака Соснина, и вдвоем отправиться верхами на разведки.

Ночью, 18 августа, они вернулись, не заметив здесь, в залитой равнине, покрытой тростником, осокой и ситовником, ни малейшего признака присутствия людей.

После утомительных, но бесплодных поисков в этой пустыни с множеством проток, больших и малых озер, 19 августа отряд повернул обратно в ст. Козакевичеву, куда прибыль на другой день вечером.

Этот поход русским даром не обошелся: вероятно, от сильного переутомления проводник Соснин 21 августа скоропостижно умер.

Пока русские искали хунхузов около Амурской протоки, китайскому отряду на Норе донесли о новой шайке хунхузов на сулевом (водочном) заводе, в 80 верстах вверх по Нору.

В ночь на 25 августа китайские солдаты с трех сторон окружили завод и открыли огонь. Хунхузы, отстреливаясь, бросились в лес. Их энергично преследовали и захватили в плен 8 человек и множество оружия, преимущественно — берданок.

Эта удачная победа вскружила головы китайцам, хотя обошлась она им не даром: двое были опасно ранены, а один убит наповал. Хунхузов же было убито 19 человек. Попались в плен атаман шайки и его помощники. Им солдаты перебили ноги и надели колодки.

При первом известии о хунхузах на Норе русский отряд из ст. Козакевичевой немедленно отправился к устью этой реки. 26 августа русские выступили в поход вверх по Нору, но было уже поздно: на встречу плыли по реке китайские войска с шинными хунхузами.

На другой день подъезжает к Щебенчихе лодка. В ней раненый китаец в сопровождении русского солдата.

У китайца в последней схватке на Норе пуля пробила оба колена. От сильной боли и большой потери крови раненый находился в бессознательном состоянии. Его отправили сюда, потому что в трех верстах от пристани находилась [549] железнодорожная больница. Я распорядился положить больного на вагонетку и сейчас же отправил его по рельсовому пути в больницу к врачу Вас. Андр. Мыльцеву. Одна нога была в ужасном виде, и ее немедленно пришлось отнять. Хотели отнять и другую ногу, но боялись, что больной при большой потере крови не выдержит второй операции.

Китаец, придя в себя, горько заплакал и стал жаловаться, зачем у него отняли ногу.

— Надо и другую отнять, иначе ты умрешь, — ответил ему врач.

— Нет, лучше я умру; но только не отнимайте у меня ноги! Вообще китайцы по какому-то верованию предпочитают скорее умереть, чем быть увечными.

VIII.

Захват атамана хунхузов. — Охрана русской границы. — Осмотр селений. — Наем гольдов. — Преследование манз. — Осмотр иманских рабочих. — Наказание бамбуками офицера. — Военные посты по Уссури. — Приезд С. М. Духовского в Венюкову. — Осмотр китайцев в Хабаровске.

Генерал Джао-мян шумно праздновал с китайцами свою победу над хунхузами. Свои восторги он выражал открыто и хвалился перед русскими офицерами, что и его войско способно победить хунхузов. Больше же всего радовал китайцев захват знаменитого хунхузского атамана. Это был не молодой, но еще бравый, бойкий и даже веселый мужчина. Он, как большинство хунхузских атаманов, прекрасно говорил по-русски. Так как зимой тяжело шляться по снежным пустыням в горах и лесах, то он распускал свою шайку по городам и селениям Амурского бассейна, а сам уходил в Айгун, где поступал на сцену актером. Таким образом он благополучно хунхузил вот уже 30 лет. Участвовал в знаменитой резне села Никольского в 1868 году.

Эта победа китайцев, по числу убитых и пленных хунхузов, превышающая победу русских 28 июля, подлила масла в огонь соревнования двух разноплеменных войск. Стали подозревать, что Джао-мян умышленно не допускал русских вглубь Китая, чтобы ему одному пожинать лавры победы.

Начальник русских войск, войсковой старшина И. Котов, распорядился поставить посты по всему китайскому берегу, начиная от станицы Козловской, вверх до Нижне-Никольской на протяжении более 40 верст. Этою мерою он рассчитывал не допустить остаткам разбитых хунхузов пробраться на русскую [550] сторону. Кому-то показалось, что хунхузы после сражения 25 августа бросились бежать к реке Уссури. На самом же деле они ушли в глубины Манчжурии и скрылись бесследно. Русские простояли на границе дней восемь, напрасно ожидая появления неприятеля.

Джао-мян еще продолжал осмотр селений и отдельных фанз. Его пароход “Ингода”, постоянно переходя с одного берега на другой, нагнал страха всем прибрежным манзам. По всей линии железной дороги были пущены китайские сыщики. Теперь было трудно укрываться хунхузам на русской стороне. Но этого мало, Джао-мян нанял гольдов — старинных врагов хунхузов. Их вооружили винтовками и назначили по сто рублей награды за голову каждого хунхуза. Гольды бросили свою рыбную ловлю и охотно шли на новый промысел.

Началась отвратительная охота на людей на китайской стороне. Хватали чуть не каждого встречного манзу, связывали ему руки и приводили к генералу Джао-мяну, который набрал таким образом разных бродяг несколько десятков человек.

Мне приходилось встречать по берегу реки гольдов, важно выступающих попарно со своими винтовками на плечах и с трубками в зубах. Каждый из них высматривал героем. На расспросы они охотно отвечали, но с сознанием собственного достоинства. В их рассказах всегда они были храбрыми, как тигры, а хунхузы — трусливыми, как зайцы. Но этим самосвальным рассказам, конечно, не очень веришь.

Встречал также вооруженных гольдов целыми партиями в лодке. Я сначала не знал, в чем дело, и принимал их самих за хунхузов, но, приблизясь к ним, узнавал гольдов по их войлочным шапкам с отогнутыми полями вверх. Среди них случалось видеть и женщин с большими сережками в ушах. Они обыкновенно сидели за веслами.

Жалко было видеть этих туземцев не за своим делом. Как раз теперь начался ход кэты — главной рыбы инородцев, которой они делают себе запасы на всю зиму. Хотя вялят кэту и для себя, и для собак женщины, но ловят ее мужчины; следовательно, уходить в сентябре месяце от рыбалки на преследование хунхузов значит оставить семью и собак без запаса вяленой рыбы.

Энергичное выискивание хунхузов одновременно в разных местах наконец заставило их скрыться подальше от берегов Уссури. Напуганы были не только хунхузы, но и контрабандисты и все манзы, живущие в отдельных фанзах, разбросанных вдоль реки.

Одно приближение парохода “Ингода” вызывало панический страх во всех даже легальных китайцах. Ведь тут так легко заподозрить, если не в фактическом участии в шайке [551] хунхузов, то в сообщничестве с ними тем или другим образом, например, в передаче им провизии, известий о движении войск, в перепродаже награбленных ими вещей и пр. Некоторые манзы, должно быть, чувствуя на своей совести прошлые грешки, бросали свои фанзы и убегали в города. Поручику Михайлову назначили стоять со своею командою на посту по ту сторону реки, против станицы Васильевской, на сулевом заводе. Видно, что здесь велось обширное хозяйство, было много построек, большой огород, но ни одной живой души. Все брошено, все разбежались.

Войска стояли на постах еще около Нижне-Никольской близ Козакевичевой и на Норе. Больших столкновений с хунхузами больше не было. Вся деятельность солдат ограничилась опросом проходящих и проезжающих манз.

Казаки страниц тоже не оставляли в покое одиноких манз. Было немало злоупотреблений. Вот, например, мне передали такую картинку:

Встречают казаки одиноко бредущего манзу.

— Эй, ходя, стой! Остановился.

— Твоя кто есть? Хунхуза?

— Нет, моя ходи Иман.

— Врешь! Твоя хунхуза: чики — чики твоя голова... И начинают тузить бедного манзу.

Это обыкновенная история, но бывает хуже. Один раз застали казаков около убитого манзы.

— Зачем же вы его убили? — спрашивает их случайно проезжающий господин.

— Да он бродяга — хунхуз!

— А вы почему знаете? Молчат.

— Ведь вы могли убить невинного манзу. — Все равно одна собака, ваше благородие!

Правда, такой расправы это единичной случай, о котором я слышал, и его передавали мне, не указывая ни места, ни имен лиц. Но и один такой факт показываешь, какой антагонизм между русскими и китайцами проявился с хунхузской войной. Мы дальше увидим аналогичные поступки и со стороны китайских солдат по отношению к казакам.

5-го-сентября приказано поручику Михайлову со своею командою выступить на Иман для осмотра китайских рабочих.

Разнообразные работы на кессонном мосту и на пароходных пристанях станции Иман собрали сюда тысячи рабочего люда. Кругом селения и вдоль полотна железной дороги, от станции до моста, повсюду разбросаны низкие бараки, тесно набитые манзами. [552]

А около пароходной верфи, на берегу протоки, есть китайская слободка в нескольких улиц из небольших кругом плотно огражденных домов. Русские в шутку называют это место Чифу, по имени китайского большого округа, откуда много приезжает народа на заработки во Владивосток. В этом манзовском притоне ежедневно происходит азартная игра в карты и кости, пьянство и курение опиума. Мои пароходные слуги-китайцы (бойки или бои, как здесь принято их называть по-английски) не раз проигрывались в этом вертепе до копейки. Но это еще ничего! Они иногда возвращались избитыми до такой степени, что надо было прибегать к доктору и везти в больницу. Уходили туда и мои рулевые гольды курить опиум и тоже пропадали по неделям.

На Имане всегда можно было найти безбилетных китайцев, и, как я раньше (Глава II) говорил, хунхузы составляли здесь шайки и вырабатывали планы своих разбойничьих походов. Об этом отлично знал Джао-мян и готовился сделать внезапное нападение. Чтобы не произвести преждевременной тревоги между иманскими манзами, он отдал строгий приказ: не сходить с парохода ни одному китайцу ни под каким видом. Но лишь только пароход “Ингода” пристал к берегу Имана, как один из главных офицеров синего воинства, исполнявший должность казначея, сошел на берег. Генерал Джао-мян страшно вспылил, велел схватить его и наказать бамбуками.

Тут же, при русских офицерах, связали ему руки назад, положили его на живот, человек шесть китайцев схватили его, кто за плечи, кто за ноги, а палач изо всей силы стал бить бамбукового палкою по икрам.

Страшно было видеть взлеты этой широкой, выкрашенной в коричневую краску палки, но еще ужаснее было слышать удары ее по человеческому телу при раздирающих криках офицера-казначея. Это отвратительное наказание в продолжение кампании 1896 года практиковалось не один раз, свидетельствуя о жестокости и отсталости китайцев. И может ли поддерживаться дисциплина и уважение солдат к своим офицерам, которых иногда приходится им придерживать при наказании палками?!

Ночью, 6-го сентября, были посланы в манзовскую слободку шесть китайских сыщиков из купцов и сделана внезапная облава. Арестовали шесть хунхузов. Их связали русские солдаты и доставили генералу Джао-мяну.

После осмотра иманских китайцев команду поручика Михайлова послали в станицу Венюкову, а подпоручика Ивашиненка — в Васильевскую для охраны казачьего населения. Они ежедневно [553] выставляли ночные караулы и раза три в неделю отправлялись на разведки на китайскую сторону. Команду поручика Любимова отпустили в свой батальон.

Со своей китайской стороны генерал Джао-мян выставил посты на Норе и против ст. Нижне-Никольской. Кроме того, гольдам, жившим небольшими группами в две-три семьи, он приказал скучиться в маленькие деревни. Например, из местечка Ха-луй (на половине пути между станицами Козловской и Лончаковой) гольды переселились в деревню напротив ст. Покровской.

Сделавши эти распоряжения, Джао-мян стал подвигаться к г. Хабаровску, прощаясь по дороге с русскими селениями.

В Козакевичевой станице произошло второе свидание начальника края С. М. Духовского с Джао-мяном, после которого генерал-губернатор опять посетил станицу Венюкову и объявил солдатам охотничьей команды о царской награде наиболее отличившимся в схватке с хунхузами 28 июля. Были пожалованы на Георгиевской ленте серебряные медали с надписью “за храбрость” для ношения на груди четырем человекам, а именно: младшему унтер-офицеру Алексею Балину, ефрейтору Евстафию Пирожкову, рядовому Диомиду Вешкурцеву (раненому в ногу) и Андрею Курятникову, пристрелившему хунхуза, когда тот целил в под-есаула Савицкого.

Потом С. М. Духовской с настоятелем храма, о. Саввою Мичуриным прошел к могиле рядового Терентия Лапина. По земному этого храбреца наградить уже нельзя, и Сергей Михайлович молитвенно склонился перед могилою на колени. Этот вид седого старца, преклонившегося к земле, это внимание генерал-губернатора к простому рядовому всех глубоко растрогало.

Генералу Джао-мяну и в Хабаровске дано было разрешение сделать внезапный осмотр китайцев.

Момент для нечаянного нападения выбран был самый удобный. 9-го сентября (полнолуние в осеннее равноденствие) у китайцев был большой праздник (второй после нового года, который бывает в январское новолуние, или в первый день белого месяца, как говорят китайцы). В просторечии этот осенний праздник называется арбузным, потому что к этому времени поспевают арбузы, дыни, виноград и др. плоды. После гулянки с водкой и пивом китайцы уселись на всю ночь за карты. Вот тут-то их и арестовали.

Из шести захваченных подозрительных лиц одного признали хунхузом. Безбилетных же найдено свыше 900 человек. Почти при каждом обыске в Хабаровске находят сотни безбилетных китайцев.

В 1896 г. считали более 28.000 китайских подданных, живущих оседло в Приамурском крае. Кроме них, край [554] наводнен пришлыми рабочими манзами, как в больших городах и селениях, так и на золотых приисках и по всей линии железной дороги. Почти вся мелкая торговля в руках китайцев. Манзы стали необходимою рабочею силою. Без них был бы застой в здешней жизни. Домашняя прислуга, мастеровые, чернорабочие, купцы — все китайцы! Я уже говорил выше, что приамурскому генерал-губернатору предоставлено право обложить китайских подданных, проживающих в пределах Российской империи, особым сбором при выдаче русских билетов на жительство. Было установлено на первое время взимать по 5 рублей с билета на один год, но в случае надобности размер этого сбора можешь быть увеличен. Конечно, многие китайцы уклоняются от этого сбора, и русской полиции в массе однообразно одетых иностранцев трудно уследить новое безбилетное лицо, а потому поголовные обыски всегда и обличают такое множество нелегальных лиц, хотя, надо заметить, бывают злоупотребления и со стороны русских по захолустным местам.

Среди массы безбилетных китайцев в Хабаровске легко укрываться хунхузам. Случается, что городская полиция найдет хунхуза и выдаст его китайским властям, но через некоторое время он опять появляется в этом городе. Например, один ловкий хунхуз, тот самый, который в ночь с 5 на 6 августа (рассказ ведется про 1896 год) убежал из-под ареста, два раза был высылаем русской полицией в г. Айгун, но всякий раз он возвращался оттуда под новым именем. Теперь его поймали в третий раз и снова передадут китайским властям. И вероятно, еще не один раз придется ловить его русской полиции в Хабаровске, который, как магнит, тянет к себе хунхузов.

IX.

Прощальный обед Джао-мяна. — Его отъезд в Китай. — Ход рыбы кэты и ее ловля. — Снятие наблюдательных постов. — Общие жалобы на китайских солдат. — Примеры их насилия. — Уссури осенью. — Рыбная ловля.

После погрома среди хабаровских китайцев в ночь на 10-е сентября генерал Джао-мян считал свою миссию оконченною: шайки хунхузов разогнаны, китайцы по берегу Уссури осмотрены, и спокойствие на границе двух империй до некоторой степени восстановлено. Искренно радуясь удачному окончанию дел, Джао-мян решил отпраздновать день 10-го сентября вместе со всеми русскими, принимавшими участие в преследовании хунхузов. [555]

Все они были приглашены в гостиницу “Лондон”, где за обедом Джао-мян горячо расхваливал русскую администрацию и выражал свое удовольствие видеть у себя в гостях некоторых ее представителей.

Перед своим отъездом из Хабаровска, генерал Джао-мян сделал прощальный визит помощнику генерал-губернатора Н. Ив. Гродекову. Обсуждались дальнейшие мероприятия для искоренения хунхузов. Джао-мян обещался выслать еще один отряд китайских войск на Уссури. По его просьбе ему дано было десять берданок.

На другой день генерал Джао-мян простился с представителями Хабаровска и на пароходе “Ингода” уехал домой.

Из числа пойманных 80 хунхузов более тридцати были закованы в ножные и ручные кандалы. Они были посажены под строгий караул на шаланду при пароходе “Ингода”. Конечно, многим из них грозила смерть... Одно время видели на деревьях развешенные головы казненных на большое расстояние по китайскому берегу Амура.

С отъездом генерала Джао-мяна хунхузская война окончилась. Оно и кстати. Осенняя ловля рыбы была в полном разгаре. Все мужчины казачьих станиц и даже дети разошлись по рыбалкам. Ежегодный осенний ход кэты продолжается немного более двух недель, и в это время жители всех рек Охотского моря запасаются рыбою на весь год. Гольды, гиляки и др. инородцы Приамурского края ловят эту рыбу трезубцами или крючками, прикрепленными к шесту. Когда рыбак зацепит рыбу, крючок соскакивает с шеста и остается на бечевке. Казаки обыкновенно ловят рыбу неводом. Иной раз попадается в сеть до 600 штук. Но старики замечают, что теперь рыбы заметно меньше, чем в первые годы их поселения на Уссури.

Интересно, эта красная мясом рыба из рода Salmo в августе лезет из моря в устья больших рек, проходит громадные расстояния, пробирается в притоки (например, Уссури достигает в сентябре месяце) и все лезет вперед и вперед против течения. И только в верховьях рек она освобождается от икры, сильно выбившись в дальней и трудной дороге. К этому времени вид ее меняется до неузнаваемости. Пойманная в устье реки кэга имеет красное жирное мясо, светло-серебряную чешую, маленькую красивую головку, а в верховьях она теряет окраску мяса, на боках появляются серые пятна, голова кажется вытянутою, зубы принимают оскаленный вид, и вкусом она значительно уступаешь низовой рыбе. Никто не видел обратного хода кэты в море. Полагают, что она вся издыхает, выбившись из сил в верховьях рек. Верно это замечание или нет — не знаю; но это правда, берега некоторых быстрых рек [556] усеяны издохшей кэтою, которая собирает к себе медведей, орлов, ворон и других охотников до рыбы.

Когда спускаешься с пароходом вниз по течению, то встречная рыба непрестанно ударяется в стальной корпус парохода, производя сильный шум в носовых каютах. Потом привыкаешь к этой музыке, но первое время возбуждало большое недоумение и даже опасение в пассажирах, не натыкается ли на что-нибудь пароход. Часто попадались рыбы под лопасти гребных колес и вылетали из-под них оглушенными. Иногда казаки прицепят лодку к корме парохода и подбирают эту рыбу.

По-видимому, река Уссури была очищена от хунхузов. Но на смену их явилось разбойничье господство китайских солдат. Они занимали несколько постов на китайском берегу, и главный из них был на Норе. Окликая мимо проходящие лодки, солдаты стреляли по ним, если почему-либо они казались им подозрительными. Со всех станиц посыпались в Хабаровск жалобы, что китайские солдаты не пропускают мимо своего наблюдательного поста ни одной шаланды, ни одной лодки, чтобы они не похозяйничали по-своему. Еще не успел уехать генерал Джао-мян из Хабаровска, как его солдаты дважды стреляли по казакам, проезжавшим с сеном.

27-го сентября, плыла баржа с камнем для железной дороги. Китайские солдаты открыли огонь по ней и ранили одного манзу. Прислуга баржи, не желая отдать своего скарба в распоряжение новым разбойникам, навалилась на весла и скрылась от их выстрелов. Баржа дошла до своего назначения, пристани Щебенчихи, где и принят был раненый манза в железнодорожную больницу. Но несчастный страдалец не поправился и вскоре умер.

Для чего же китайские солдаты стреляют в проходящие лодки? Разве они не видят русских казаков или не могут отличить рабочую баржу с камнем от хунхузской шаланды? Разве можно подозревать хунхузов в мирных рабочих, рыбаках, земледельцах? Конечно, нет. И не хунхузов они ищусь. Это ясно видно из следующего эпизода.

Едет с Имана китаец-подрядчик в станицу Венюкову с двумя работниками. В лодке были только что купленные товары для железнодорожных рабочих. Когда он проходил мимо Нора, вдруг выстрел, другой, третий... Пули пробили борт лодки. Китайские солдаты кричать, чтобы лодка пристала к деревне. Испуганный подрядчик немедленно повернул к берегу. Только что лодка коснулась земли, вскакивают в нее вооруженные солдаты и арестовываюсь подрядчика и его работников.

Осмотревши лодку, солдаты начали допрос:

— Вы — хунхузы?

— Нет, мы мирные люди. Везем провизию для рабочих на железную дорогу. [557]

— Врете! — и с бранью начали бить их.

Бедный подрядчик продолжал уверять солдат, что он не хунхуз, и показывает русский билет.

— Как ты смеешь проезжать мимо Нора, не поклонившись нойону? Разве не знаешь, что нойон владетель всей реки Уссури, и никто не имеет права ни проезжать, ни проходить мимо, не спросив на то его разрешения?

Такая дикая мысль, конечно, не придет в голову никакому манзе; и подрядчик понял, что надо отделаться от них поскорее подарком. К счастью, подъехал в это время сам нойон — китайский чиновник, заведывающий этим постом. Он милостиво принял подарки от избитого подрядчика и приказал отпустить его.

А солдаты между тем самовольно взяли, сколько хотели, товаров из лодки и на жалобы подрядчика отвечали новыми угрозами.

Подобные истории повторялись изо дня в день. Терпели все: и подданные Небесной империи и русские казаки. Особенно пострадали безответные гольды: у них взяты последние запасы рыбы. Их наемная служба в октябре месяце то же прекратилась: шляющихся хунхузов трудно было найти, а главное — с отъездом Джао-мяна не от кого теперь получать обещанную награду.

Поплатилась страхом и команда одной большой русской шаланды, принадлежащей железнодорожному подрядчику. В них тоже стреляли китайские солдаты с берега, но они, укрываясь за мешками муки и риса, продолжали править вниз по течению и успешно скрылись (о таких возмутительных проделках китайских солдат не один раз писалось в свое время в “Приамурских Ведомостях” (№№ 145, 147, 153, 155 и др. 1896 г).).

До сих пор наши казаки по всей уссурийской границе беспрепятственно пользовались незанятыми землями на левом берегу реки Уссури. Там они пахали и косили сено. Помню я, как одна казачка, пришедшая с Дона и попавшая со своей семьей по распоряжению начальства в станицу Нижне-Михайловскую, плакалась мне на здешние условия жизни и между прочим указывала, что даже пахать приходится на той стороне реки; каждый раз надо перевозить туда скот и плуг. Но она не знала еще тогда, что и земля-то не казацкая и даже не русская, а чужая китайская.

Соседние китайские подданные — и манзы и гольды — обыкновенно не делали казакам никакой обиды. В свою очередь и китайцы свободно переходили на русскую сторону и охотились за пантами и соболем. [558]

Китайские солдаты при устье Нора и этот порядок изменили. Они стали запрещать нашим казакам косить сено на их стороне, собирать мед диких плеч и охотиться в норских горах.

Общее неудовольствие росло против китайских солдат, пока не прекратилась навигация по реке Уссури. Манзы или, кажется, гольды говорили, что дьяволы, вышедшие из убитых хунхузов, поселились в китайских солдатах. Это мнение основано на поверье инородцев в Уссурийском крае, что если нечистый дух выходит из человека, то он сейчас же ищет места в ком-нибудь другом. На этом же основании к опасно больному приводить свинью и молят Бога, чтобы Он переселил в нее нечистого духа из больного.

Лето 1896 года выделялось своим половодьем. Даже весь сентябрь держалась большая вода и на Амуре, и на Уссури, и на Имане. Но всему бывает конец. В начале октября вода заметно стала спадать. Особенно сильно она упала на Имане против ветки железной дороги. С трудом и с большою осторожностью снимались пароходы с баржами, пробираясь между отмелями и карчами. Приближался конец здешней навигации. Берега давно приняли осенний желтый вид. Ночью ложится на землю иней, а на рассвете белый туман в утреннем морозе густо затягивает реку. Надо вооружиться теплой шубой и меховыми сапогами, чтобы проплыть по реке до Хабаровска. Не раз уже выпадала крупа при сильном холодном ветре. Кое-где высокие горы подергивались снегом. Гусей уже редко встретишь. Еще в половине сентября они тянулись на юг большими вереницами. И уток заметно меньше. Они стадами собираются на песчаных отмелях и готовятся к отлету. Цапли, как береговые сторожа, среди пожелтевших кустов еще белеются своими длинными шеями, но и они начинают группироваться; должно быть, скоро покинут родные берега. Зато черные вороны на земле и черные бакланы на воде появились в большем числе, чем летом. Кроме них, часто можно видеть ширококрылых орлов с белыми короткими хвостами. Напряженно растягивая сильные крылья и сверкая на солнце своими клювами, они попарно высоко парят в холодном осеннем воздухе. Теперь за каждым рейсом встречаешь несколько пар орланов белохвостов на берегах Уссури. Их сюда привлекает лежащая на отмелях уснувшая рыба, Я любил следить за этими красивыми царями пернатого царства. Но как они много терпят от своих мелких подданных! Не только черные вороны, но и маленькие пичужки с криком преследуют их на лету и хватают за перья. Бедные орлы в положении травленных немного успокаиваются, если сядут спиной к дереву. Только и чувствуют они свободу, когда подымутся над злым миром в заоблачные выси. [559]

Встречаешь также в это время года диких коз, переплывающих с русского берега на китайский. Весной они идут в наши горы детей выводить, а на зиму уходят к китайцам. Изящные головки их с красивыми глазами пугливо озираются, когда нагоняешь на воде пароходом; а выйдут они на берег — непременно остановятся, любопытно взглянут на дымящее и шумящее чудовище и через минуту, как серые зайцы, запрыгают среди кустов.

Не умерла жизнь и в самой воде. Напротив она еще более оживилась с ходом кэты. Хотя казаки кое-где кончают свою рыбалку, но рыба еще идет. Еще 2-го октября я любовался, как она рассыпалась в стороны от носа быстро шедшего парохода вниз по течению. Многие грациозно выскакивали из воды, а иные выбрасывались из-под колес вверх брюхом.

Днем и ночью, русские, китайцы и все инородцы работают на рыбалках. Как в мае было приятно плыть по реке при благоухании цветущих черемух, как в июне, особенно ночью, с наслаждением вдыхаешь запах липового цвета, так теперь затыкаешь нос от вони вяленой рыбы и гниющих отбросов, где ловят и приготовляют рыбу. Еще издали усматриваешь днем длинные вереницы развешанной рыбы и ярко-красные мешочки крупной икры кэты, а ночью узнаешь рыбалки по кострам на берегу и по черным силуэтам казаков.

Несколько раньше, когда была еще теплая вода, можно было встретить темною ночью яркие движущееся огни на самой воде. Только подойдя к ним, различаешь казаков, бродящих по пояс в воде. Они с огнем ищут сонную рыбу и бьют ее острогою. Но самый обыкновенный здесь лов рыбы крючками, часто навязанными к толстой веревке. К одному из концов снасти, укрепленных на дне реки кольями, привязывается поплавок-обрубок жерди аршина в два. Рыба, проходя мимо крючков, задевает за них и удерживается на снасти.

Кстати сказать о рыбной ловле. Уссури, соединяя Амур с большим озером Ханкою, очень богата разнообразною рыбою; громадный белуги, жирные осетры, многочисленные сазаны и много других пород рыб дают богатую ловлю круглый год. Даже в начале зимы из глубоких и тихих заводей реки за один раз сетью вытаскивают по несколько сот штук крупных сазанов. Соболь, тигр, олень с каждым годом уменьшаются, но Уссури своей рыбой еще долго будет кормить казаков и инородцев. [560]

IX.

Нападение хунхузов на шаланды. — Конец навигации. — Замерзание реки. — Иманский кордон. — Китайские устрашения. — Кумирня. — Курение опиума и пьянство. — Казнь хунхузов на Имане.

Как бы последним отголоском хунхузской войны было нападете китайских разбойников близ устья реки Сунгари (приток Амура с правой стороны) на две китайских шаланды. Первую хунхузы остановили и взяли из нее все, что нашли нужным. Вторая шаланда проходила мимо хунхузов, несколько часов спустя после первой, с товаром для Имана. На ней была храбрая команда с дюжиною скорострельных ружей, и она решилась сопротивляться.

Хунхузы, привыкшие с первым окриком нагонять на экипаж манзовских лодок панический страх, потребовали остановиться. Рулевой немедленно исполнил их приказание и спустил парус. Разбойники радостно поплыли к ней, предвкушая получить хорошую добычу, как вдруг залп, другой, третий, четвертый... Хунхузы так были поражены неожиданным отпором, что не ответили ни одним выстрелом. Человек 15 из них были убиты или ранены. Оставшиеся на берегу хунхузы в бессильной ярости провожали криками и угрозами смелую шаланду, которая благополучно достигла Хабаровска.

Этот случай не вызвал особенной тревоги в амурских станицах, так как, во-первых, китайцы шаланды сами дали хороший отпор хунхузам, а, во-вторых, близился конец навигации. Теперь редко можно видеть плывущую шаланду, лодку или оморочку гольдов. Прекратили свои рейсы некоторые пароходы и плавающее магазины (походные лавки на судах — местный обычай).

В этом году первая шуга (плавающий лед перед замерзанием реки) в Уссури показалась 25 октября. Обыкновенно же она показывается несколько раньше. Такое замедление можно объяснить рядом бурных погод вперемежку с теплыми днями. В первых числах октября почти каждую ночь был небольшой морозь, а ночью с 11-го на 12-е октября выпал первый довольно густой снег. Все обещало скорое замерзание реки, но 13 и 14 октября разразилась сильная буря, а за нею оттепель. Некоторые остановившаяся на зимовку суда снова двинулись в путь. Наш знакомый пароход “Ингода”, недавно освободившийся от службы китайскому генералу, тоже подымался по Уссури на Иман с помощником приамурского генерал-губернатора Н. И. Гродековым. В этот день повалил густой снег и придал берегам реки зимнюю картину. Морозы по ночам становились все сильнее и сильнее. Со дня на день ожидали появления шуги, [561] но 21 октября барометр стал быстро падать, а 23 разразилась сильная буря от севера. Она опять задержала образование льда. Однако время свое берет, и 25 октября, когда я со своим пароходом подымался на Иман, показались первые забереги — полосы льда у китайского берега, несколько выше Щебенчихи. К ночи мы подошли к Бире и стали на якорь, выжидая приемщиков груза.

Был свежий западный ветер. Небо пасмурно. Льду нигде не заметно. Вдруг в три часа ночи я просыпаюсь от странного шуршания вдоль борта парохода. Выскакиваю на палубу: шуга идет! Температура воздуха — 7°С. Надо было уходить. Через два часа были в Лончаковой. Там сплошная шуга во всю ширину реки. У меня на буксире была деревянная баржа. Пришлось ее оставить в Лончаковой на зимовку, а самому спешить далее среди плавающего льда.

Шуга образуется сначала на Хоре, - Норе, Бикине, Имане и других реченках Уссурийского бассейна, а потом выходит на Уссури и там смерзается в небольшие площадки, которые округляются от взаимного трения. Раньше всего они останавливаются на мелких перекатах (например, ниже Васильевской) и перегораживаюсь всю реку; тогда следующей шуге нет прохода, и от нее образуется большая площадь сплошного льда. Вот почему всегда так быстро замерзает река Уссури.

26-е октября, память св. Димитрия Солунского, называется по местному выражению днем Димитрия рекостава. В самом деле в этом году рекостав оправдал свое название.

Одновременно образовался лед и на Амуре. Только быстрый Хор еще долго не мог успокоиться в своем устье и целый месяц задерживал зимнюю дорогу по Уссури.

Эту зиму я провел на Имане в семи верстах от главного населенного пункта на китайской стороне, называемого Иманским кордоном. В нем постоянно живет нойон — единственный представитель китайской администрации на всем протяжении реки Уссури (упоминаемый раньше нойон на Норе был только временно назначен для наблюдения за хунхузами).

Пограничный иманский кордон протянулся вдоль Уссури, как раз напротив устья реки Имана, на склоне невысоких гор, оканчивающихся скалистыми обрывами. Этот кордон есть соединение двух деревень, китайской и гольдской. Последняя была сильно опустошена эпидемией два года тому назад.

Еще в начале лета 1896 г. мне случилось в большой компании посетить это селение и рассматривать китайскую кумирню и жилище нойона. Первое, что бросилось в глаза перед входом во двор нойона, были толстые коричневый палки. Они выставлены, как объяснили нам китайцы, для всегдашнего напоминания о власти и о наказании за преступления. Вообще китайская [562] администрация любит грозить и устрашать народ. Эти выставляемые бамбуки для наказания, вывешенные отрубленный головы преступников, зловещие надписи на голых скалах (такие надписи имеются и на Иманском кордоне) — все это выставляется для вящшего устрашения. Даже в кумирне, куда нас повел любезный нойон, по преимуществу были боги устрашения с безобразными и изуродованными лицами. Однако все эти внешние запугивания и застращивания не производит надлежащего влияния на китайцев. Они присмотрелись к ним, как вороны к пугалу, и привыкли к постоянному напоминанию о наказании и смерти. Чувства их притупились. Вот почему они с таким поражающим европейцев равнодушием подставляют свои шеи под секиры палачей. Зачем, например, китайцы взяли, как герб, изображение страшного чудовища — дракона и выставляют его на своих знаменах? Или зачем перед входом в их храм аллея из копий и шестов украшена разнообразным оружием и символическими знаками? Наверно наши дамы с большим содроганием входили в кумирню, чем сопровождавшие нас китайцы в шапках и с трубками в зубах.

Дверь в кумирню была заперта. Прибежал старик-китаец и по приказанию нойона стал отпирать замок. Судя по количеству кругом насевшей пыли и по тому, как он долго возился с замком, можно предположить, что здесь редко открывается этот храм идолов. Это видно еще и из того, с каким любопытством стали заглядывать некоторые из китайцев в окна храма. Довольно обширная кумирня наполнена множеством идолов разной величины и разных цветов. Но куда ни взглянешь — всюду невообразимые слои пыли и грязи.

Из кумирни мы прошли в китайский кабак. В первой самой большой комнате сидели за столиками манзы и попивали из очень маленьких чашечек подогретую сулю. Говорят, подогретая китайская водка до некоторой степени теряет свой чрезвычайно противный запах. Во второй комнате меньших размеров расставлены нары с тростниковыми циновками и с грязными ватными кофтами, на которых валялись курильщики опиума. Один уже уснул. Другой еще посасывал толстую и длинную трость. На конце ее насажена маленькая трубочка, где тлелась горошинка опиума. Время от времени он подносил трубку к небольшой лампочке, специально приспособленной для этого курения. Воздух пропитан неприятным специфическим запахом от сжигаемого одуряющего зелья. Тощий китаец с желтовато-серым оттенком цвета кожи, с отвратительно слюнявым ртом, взглянул на нас, идиотски улыбнулся и, неприлично раскинувшись на циновке, продолжал с каким-то особенным храпом посасывать отраву из своей трубки. [563]

Не только китайцы, но и гольды пристрастились к опиуму. У меня на пароходе было два гольда. Один из них, Пауде Юкамик, из хорошо известной на Уссури фамилии Юкамиков, обучался в русской школе. Оба они страдали насморками, глаза их постоянно слезились, и они часто жаловались на расстройство пищеварения и на общее недомогание организма. У меня была походная аптека; но все мои усилия помочь им ни к чему не вели. Наконец, они признались, что привыкли курить опиум; и если долго не курят, чувствуют себя больными. Они и рады были бы бросить курение, но не могут. Пробовал я давать им по несколько капель тинктуры опия, чтобы заглушить их жажду курения, но и это мало помогало.

Мы не могли долго пробыть в тяжелом воздухе китайского кабака на Иманском кордоне и поспешили выйти на улицу. Нас обступили манзы с предложением купить у них рыбы, а нойон их выразил желание проводить своих гостей до станции Иман.

К вечеру вся моя команда на пароходе и на баржах была пьяна. Сказалось, пока мы осматривали китайскую кумирню, матросы накинулись на дешевую сулю и, несмотря на ее противный вкус и запах, все перепились. Этот случай научил меня пореже приставать к китайским деревням, чтобы не вводить в соблазн команду дешевкою, но хитрые манзы всегда умели обойти мою бдительность и снабдить своим ядом не только матросов, но и обоих машинистов.

Страшное пьянство среди русского рабочего люда и казаков царит по всему амурскому бассейну. В этой язве видят главное зло, тормозящее развитие края. Оттого в станицах редко у кого можно найти хорошее хозяйство при громадных заработках на линии железной дороги (по тысяче рублей и больше в год, по свидетельству лончаковского станичного атамана). Некоторым пароходовладельцам надоела возня с постоянно пьяной русской командой, и они выписали японцев. То же самое сделали некоторые подрядчики. Может быть, малопроизводительные манзы держатся в услужении предпочтительнее русских за их сравнительную трезвость. И я сам в силу этого обстоятельства сменил своих пьяниц казаков-рулевых и предпочел им курильщиков опиума — гольдов.

Когда установилась дорога на реке по льду, пришло известие, что 14-го января на китайском кордоне будет совершена казнь сразу нескольких хунхузов. Некоторые офицеры 8-го батальона и представители пароходных обществ отправились смотреть на это страшное зрелище.

Связанных хунхузов с деревянными колодками на ногах привели на лед и всех подряд поставили на колени. Тут [564] произошло то же самое, о чем я уже говорил раньше. Те же вытянутые шеи, те же ужасные взмахи секиры, также отлетали головы от туловища, как подрубленные качни капусты. Только еще ярче каждая капля брызнувшей крови выделялась на белом ковре снега.

Все со страшным волнением рассказывали подробности казни.

Один заметил движение глаз в отрубленной голове... Другой обратил внимание на... но оставим воспоминанья этих ужасов. Иные слабонервные люди не могли взглянуть и на фотографию, снятую с трупов после казни.

Ватаги китайских бродяг в большом числе еще шатаются и теперь в пустынном крае между реками Сунгари и Уссури. В этом очерке мы видели, что казаки понемногу уже пользуются левым берегом Уссури. Еще три года тому назад в Хабаровск проектировали занять китайскую равнину в низовьях этой реки под пашню, так как недалеко то будущее, когда там появятся русские села, а с ними волей-неволей должна отодвинуться граница хунхузских шатаний далее к западу.

И. Ювачев.

Текст воспроизведен по изданию: Борьба с хунхузами на манчжурской границе // Исторический вестник, № 10. 1900

Еще больше интересных материалов на нашем телеграм-канале ⏳Вперед в прошлое | Документы и факты⏳

Главная страница  | Обратная связь
COPYRIGHT © 2008-2024  All Rights Reserved.