Женщин мы видели достаточно для того, чтобы и о них сказать здесь несколько слов. Они не скрывают своего лица под чимбетом ², а ходят совершенно открыто и если при встрече с мужчиной и отворачиваются, то делают это скорее всего ради кокетства, но уж никак не вследствие общепринятого обычая. Вообще уроженок Турфана, как кажется, можно обвинить скорее в излишней вольности в обращении, но уж никак не в избытке стыдливости. И действительно, местная молва характеризует их крайне ветренными, непостоянными, а подчас клеймит и развратными (бузук). И я думаю, что молва эта имеет свои основания.

"Весельчак тамошний народ! только и заботится о том, как бы музыкой заняться, попеть, поплясать и всякое удовольствие плоти своей доставить. Там, сказываю я вам, хозяин радуется, когда в доме у него остановится иностранец, и приказывает жене, чтобы она исполняла все, чего иностранцу захочется, а сам уходит и возвращается назад не прежде, как по отъезде иностранца, так что последний может забавляться с женою хозяина, как только ему вздумается, а женщины там красивые, и мужья их не только не ставят себе этого в позор, а еще за великую честь для себя почитают" ⁴.

"Предоставляя таким образом женщин (жен, сестер, дочерей и всех прочих лиц женского пола) всем случайным путешественникам, имеющим над ними все права настоящих мужей, этот народ думает, что этим он возвышает себя, так как гостеприимство считается у них делом, угодным богам" ⁵.

Показание Марко Поло не стоит одиноко! Еще за три столетия до него арабский писатель Абу-Долеф так описывавт обычаи в землях харлухов ⁷:

"Прелюбодеяние между ними — дело вполне позволительное. Игроки они страстные: играют на жен, сыновей, дочерей, матерей. Пока играющие находятся на игорном сборище, проигравшему предоставляется выкупить проигранное, но, если он, не сделав этого, уйдет, то выигравший считается владельцем проигранного и продает его купцам, как полную свою собственность. Женщины их славятся красотой и развратом, и мужчины не знают, что такое ревность. Когда приходят караваны в эту страну, то жены, дочери, сестры знатных и иных людей отправляются им на встречу; и, если женщина понравится гостю, то ведет его в свое жилище, помещает там, угождает ему, а мужа своего, детей, братьев заставляет исполнять все его надобности. И пока гость в доме, муж не подходит к жене, разве по какому делу, которое ему поручено. Затем жена и гость едят, пьют и другим занимаются на глазах у мужа, а тот и не думает ревновать или мешать" ⁸.

Значение, подобное вышеприведенным рассказам, имеет, как кажется, и персидская легенда о Рустеме, которая, как известно, начинается рассказом о том, как "Рустен, Ирана богатырь", сел на коня и

как вслед за тем царь одного из туранских владений, Семенгама, пригласил его к себе, устроил в честь его пир и в довершение всего разрешил дочери своей, Темине, столь же чистой и прекрасной, "как дева рая", провести ночь на одном ложе с богатырем. Когда же "ночь краткая блаженства миновала" и "настало утро", то из объятий молодой супруги вырвался Рустем, она же от него пошла, слезами обливаясь,

Как бы то ни было, но турфанскую женщину я положительно отказываюсь заклеймить названием недостойной жены или матери. Если она и изменяет своему мужу, то разве только по своему легкомыслию, а может быть и тщеславию. Раз, если уж принято в обществе ценить женщину по количеству бывших у ней любовных связей, то было бы совершенной несообразностью требовать от последней воздержания и целомудрия. Мусульманский закон и веяние седой старины в настоящее время очевидно находятся здесь во взаимном противоречии, и в Турфане это выражается так: молодежь резвится и в промежутках между упорным трудом развлекается любовными приключениями, а старость замаливает грехи и, вспоминая преступно проведенную молодость, твердит себе под нос: "яй куда керим"!.. что значит: "о милосердый Боже!"

Надо видеть, что такое турфанская женщина в поле и у себя на дому, для того, чтобы, несмотря на все ее проступки, вызванные скорее обычаем, чем действительной потребностью ее натуры, оценить ее по достоинству.

Мать всегда и всюду была, без сомнения, первой воспитательницей ребенка; и вот именно дети в Турфане служат самой надежной рекомендацией для своих матерей.

Что взаимная любовь и постоянство и в Турфане ценятся зысоко и даже, пожалуй, считаются краеугольным камнем семейного благополучия, видно, как мне кажется, из следующей, прекрасной по содержанию своему песни, распеваемой чуть ли не в каждом семействе:

Ашик отенэ уладен...
Сураса кешэ, ярсенем,
Уссуп-пелен Залиха
Карадляр шика отенэ
Алямга тередляр, ярсенем,
Яр, яр! .

что переводится так:

Уроженки Турфана скорее низкого, чем среднего роста, телосложения в большинстве случаев очень неправильного, что обусловливается непомерно длинным туловищем и развитыми тазовыми костями; впрочем, так как нет вообще правил без исключений, то и тут попадаются женщины высокого роста и пропорционального телосложения. Большинство из них предрасположено к полноте, но полные чаще встречаются на улицах городов, чем в деревне, где физический труд и частое недоедание не мало, разумеется, мешают ожирению тела.

Одежда турфанок состоит из следующих частей:

Из длинной, цветной, ситцевой или кумачовой, рубашки (куйпэк) и таких же штанов (дамбал);

Из парадной шелковой (китайская фанза) рубашки (янзо-куй-пэк), цветных, обыкновенно красных, гетров (чекмень-иттык),

ичигов с калошами (кебис-пайпак), а зимой сапогов на высоких подборах (пайпак),

кофты, схожей покроем с мужской (джаймек),

шелкового халата (шаи-чапан),

тибютейки (допа),

шапки, обложеной выдрой (тэльпэк),

большого красного платка (яхлык) и, наконец, тоже цветного, но меньшего (личаг).

Зимой кроме того носится шуба, подбитая мерлушкой (копё) и крытая какой-нибудь материей, обыкновенно, крашениной или полушелковым кокандским адрасом. Но, разумеется, полный комплект вышепоименованного гардероба имеется только у богатых; бедные же зачастую носят мужнину шубу, гетры заменяют из цветной шерсти вязанными чулками ¹³, о шелковых же халатах и янзо-куйпэках только мечтают.

Замуж турфанки идут рано, нередко четырнадцати и даже тринадцати лет, причем сватовством заправляют всегда почти свахи, которые и играют довольно видную роль во все время празднества и обрядов, сопровождающих помолвку и брак.

Повседневные:

1 или 2 кофты (джаймек)

1 или 2 кумачевые рубашки (куйпэк)

1 или 2 пары штанов (дамбал) тоже ситцевых или кумачовых.

Праздничные:

1 шелковый халат из кокандских материй: шаи, дуруя или атласа

1 янзо-куйпэк

1 чекмень-иттык

1 яхлык — большой, обыкновенно красный, платок.

На обязанности же жениха лежит и заготовление плоских и длинных подушек из ваты (ястык), в количестве от трех до пяти, и двух ватных же одеял (иоткан), из коих одно, поменьше, играет обыкновенно роль подстилки или матраса, другое же исполняет совершенно то же назначение. что и у нас; пользуются им однако только зимой, в летнее же время турфанец спит или нагой или прикрывшись халатом.

Все это обходится жениху серов в 30–35, т. е. в такую сумму, которую редкий сельчанин может выплатить сразу, а потому зачастую случается так, что изготовление приданого растягивается на месяцы и даже на годы. Разумеется, в богатых семьях подобного рода задержек обыкновенно не происходит, там даже заготовляют двойной и тройной комплект перечисленных выше вещей, но все же и тут многое зависит от уговора, и случается так, что невеста ко дню свадьбы получает одно только чрезмерно необходимое.

С своей стороны и родители невесты изготовляют жениху некоторые части одежды, но как число их, так и общая стоимость относительно совершенно ничтожны. Рубашка, опоясок и бязевые штаны составляют обыкновенно все то, что считают необходимым перед свадьбой вручить жениху; иногда впрочем к этим предметам присоединяют еще сапоги и халат, но это уже не правило, а исключение.

Когда все это готово, а у бедняка, когда наступит условленный день, то в дом родителей невесты с жениховой стороны посылается "аш" ¹⁷.

"Аш" у бедных состоит из

5 баранов

5–6 крю ¹⁸ пшеницы или пшеничной муки

1 крю риса

2 джинов конопляного или льняного масла для освещения

2 арбы ²⁰ дров.

У богатых количество вышеприведенных предметов увеличивается значительно, да кроме того посылаются сласти, в качестве коих фигурируют: различные сорта изюма, различные сырые или сушеные фрукты, леденец и орехи.

Из всего этого приготовляется угощение для гостей, которые собираются пировать в доме невесты всегда спозаранку. Вся община принимает обыкновенно участие в пире; на богатых же свадьбах немало гостей прибывает и из соседних селений. Это как бы праздник для всех, и все спешат повеселиться на славу, попеть, поплясать, да кстати и пообедать на счет радушных хозяев.

В Турфане ни одна свадьба не обходится без музыкантов; к тому же последние играют скорее ради угощения, чем вознаграждения, которое однако всегда слагается из тех приношений, которые добровольно жертвуются не в меру развеселившимися гостями. Для сбора последних перед музыкантами ставится столик, на который устанавливается поднос с тремя лепешками. Все, что жертвуется танцующими, кладется именно на эти лепешки и потом уже делится поровну между играющими, причем существует даже такой нелепый обычай, что, если, например, играющих трое, а платок всего только один, то его разрывают на части.

Обыкновенно песнь начинает запевало, подчас очень искусно аккомпанирующий себе на дутаре то щипком струны, то бойким выбиванием трели по кузову инструмента. Все молчат в это время, и только дутаристы поддерживают певца, да тихо, тихо гудит бубен... Но вот куплет кончен, десятки голосов выкрикивают: "яр, яр!", дутаристы усиленно бегают пальцами по струнам своего инструмента, а бубен с подвязанными к нему медными бляхами; выделывает какие-то странные, точно конвульсивные движения по всем направлениям... — выходит чрезвычайно красиво и не менее лихо, чем у наших цыган.

Вызовом к началу танцев служит обыкновенно нижеследующее четверостишие, приглашающее и женщин принять участие в танцах:

Смысл этого танца совершенно ясен: в нем олицетворяется целая эпопея любви. Девушка то привлекает к себе своего поклонника, то отстраняет его и смеется ему тогда прямо в глаза; подобное заигрывание чрезвычайно возбуждает молодого ухаживателя; возбуждение его передается, наконец, и девице, которая спасает себя тогда только тем, что платком закрывает себе лицо всякий раз, когда ее возлюбленный устремляется с намерением запечатлеть на ее устах поцелуй...

...Но очевидно защита эта весьма ненадежная... Еще момент, и без сомнения она принуждена будет уступить настойчивым домогательствам избранника своего сердца... Но музыка здесь вдруг круто срывается, и возбужденные пляской танцоры расходятся в разные стороны. Большинство женщин исполняет свою роль грациозно и мило; от мужчин же танец требует слишком многого; вот почему далеко не каждый и в| состоянии выполнить его безупречно: живости много, но — легкости в движениях ни малейшей, а это чрезвычайно вредит общему впечатлению.

Но вот и танцам конец. Гости теснятся к выходу и разбиваются на кучки в ожидании готовящегося угощения. Домашние в суете: надо устроить стол хотя бы почетным гостям, а остальные будут, без сомнения, не так уж взыскательны, так как ведь всякий же хорошо понимает, что стен по произволу никак не раздвинешь... а потому было бы| только что есть, а об остальном сами гости уж позаботятся!

Окончив трапезу, почетные гости расходятся, а молодежь разбивается на две группы. Молодые люди уводят с собой жениха, и кто на чем горазд — верхом на лошадях или ослах, часто по двое на одном, уносятся на край селения, иногда в усадьбу одного из более зажиточных односельчан, часто версты за три и более, где и предаются на свободе различным юношеским забавам и играм. Также поступают по отношению к невесте и ближайшие подруги ее.

Тем временем в доме родителей жениха все изготовляется к приему новобрачных. Если есть особая горница — устраивают ее, если нет — в общей спальне отгораживают какими-нибудь занавесками один из углов. Тут же раскладывается на показ и все приданое, заготовленное невесте. Молодежь съезжается сюда только вечером. К кортежу невесты присоединяются и все ее родственники, как более близкие, так и дальние, которые сообща и образуют обыкновенно шумную и многочисленную толпу. Считается вообще очень приличным, если невеста упирается и делает чрезвычайные усилия для того, чтобы не перешагнуть через порог женихова дома. Ее уговаривают и утешают песнями в роде следующей:

Совершенно так же, как люди, а потому будь же довольна и тем, кто отныне становится твоим мужем...

Когда же уговоры не помогают (а обыкновенно они не помогают), то ее сперва начинают подталкивать сзади, потом подхватывают под мышки и, наконец, берут даже на руки, после чего уже ни брыкаться, ни сопротивляться не принято; не принято также при этом и плакать, но иногда невеста действительно и искренно плачет, особенно, если была баловнем своей матери. В этом последнем случае хор всегда старается заглушить всхлипывания невесты нижеследующей песней:

Что за кувшин, в котором вода вовсе не греется,
Что за девка, коли в горе слезами не заливается?

Но на всем этом свадебное торжество далеко еще не кончается, так как веселятся вслед за тем еще целых три дня; причем сперва принимают гостей молодые, обязанные выставить "аш" в том же количестве, какое накануне подавалось в доме родителей новобрачной, а затем снова последние; в конце же концов опять молодые. Впрочем, в этих двух случаях количество "аша" уже значительно уменьшается, а на вечеринки зовутся исключительно только люди близкие или родные.

Описанные празднества сопровождают вступление в брак только девицы; если же выходит замуж разводка или вдова, то на устраиваемую вечеринку приглашаются исключительно только самые близкие родственники и знакомые, в зависимости от чего уменьшается и количество "аша" до пяти джинов ³¹ мяса и одной крю муки. Приданое хотя и делается, но количество вещей гардероба невесты сокращается обыкновенно до минимума. Обычай вменяет в обязанность жениху заготовить только следующие четыре предмета: допу, шаи-чапан, джаймек и куйпэк. Что же касается до штанов, обуви, подушек и одеяла, то изготовление их лежит уже всецело на обязанности невесты.

Развод в Турфане совершается часто и не обставлен никакими особенными формальностями; требуется только санкция какого-нибудь ахуна.

Не получая за это никакого вознаграждения и будучи между тем заваленным такими делами, в исходе которых он материально заинтересован, ахун весьма редко имеет возможность отнестись с должным вниманием ко всем обстоятельствам дела, а потому разводит всех желающих развестись при первом только о том заявлении. Самое главное затруднение представляет всегда вопрос о приданом, но и он очень быстро улаживается, так как зачастую обе стороны относятся друг к другу весьма добродушно; к тому же нередко недовольная своим супругом жена находит себе заместительницу при муже, и тогда имущественный вопрос этот разрешается полюбовным соглашением между обеими женщинами.

Рождения ребенка в Турфане не празднуют. Зато, когда его первый раз кладут в зыбку (бёшик), то событие это стараются отпраздновать по возможности пышно ³³. Созываются знакомые и родные, которым приготовляется соответствующее торжеству угощение: чай, сдобный хлеб (чальпэк), вареное мясо и сласти. С своей стороны и гости несут родильнице кому что по силам: живность, муку, рис, куски бязи, платки, а когда так и деньги.

У мусульман Бухары и Русского Туркестана существует обычай праздновать шестимесячный срок родильнице; в Турфане такого праздника нет. Равным образом "сундет" т. е. обряд обрезания, хотя и празднуется в Турфане, но далеко не так торжественно, как у наших киргиз, например ³⁴. Впрочем и здесь собирается чуть ли не весь околодок, режется баран, пекутся лепешки, а затем, нередко затеваются даже пляски и игры, в которых самое деятельное участие принимают всегда как сверстники мальчугана, так и сам виновник этого торжества.

Отсутствие женской половины в домах Турфана является исключительной и, вместе с тем, древнейшей особенностью как; этой страны, так и соседней с нею — Хамийской. Ничего подобного мы не видим ни в одном из мусульманских владений Внутренней Азии, а равным образом и в Китае, где господствующая религия вовсе не вызывает женского затворничества, но где последнее, тем не менее считается краеугольным камнем прочного семейного строя.

"В домах видеть жен и дочерей их не можно, ибо они у них находятся в отделенных внутренних комнатах и, занимаясь в домах между собою своими увеселениями, живут как невольницы; и вход к женатым людям не только посторонним, но и родным, живущим в одном с ними доме, мужчинам запрещается. Почему даже отец к женатым сыновьям и старший брат к младшим входить права не имеет" ³⁶.

"Прекрасному полу принимать участие в собрании мужчин предосудительным считается. Скрывать женский пол от посторонних есть обыкновение, общее и чиновникам и разночинцам" ³⁷.

Наконец, подтверждением вышеприведенных известий могут служить и выписки из статьи о Китае ³⁸ Цзенг-Ки-туна (Tcheng-Ki-tong), которого меньше всего можем мы заподозрить в желании повредить репутации своего народа, так. как все статьи его и написаны были именно с тою целью, чтобы возвысить свою родину в глазах европейцев. К сожалению, в своей слепой и часто бестактной защите всего китайского, он переходит границы, подсказываемые благоразумием, и тем, разумеется, в значительной степени умаляет достоинство своих заметок, эпиграфом коих может служить латинское изречение — credere quia absurdum ³⁹.

"Единственная цель заключения брака — увеличение семьи, так как процветание последней всецело зависит от ее многочисленности; отсюда предоставление выбора в брачных союзах родителям, как представителям начала власти".

"Женщины не участвуют в собрании мужчин; так установлено обычаем в видах устранения поводов к соблазну". "Брачные обычаи Китая совершенно исключают период-ухаживания, так как обыкновенно девушка впервые знакомится с своим будущим мужем только в момент заключения брачного обряда".

В виду всего вышесказанного ⁴¹, как-то странно слышать из уст лиц, посвятивших себя специально истории Востока, утверждения, подобные тому, например, что "китайцы своих женщин не запирают..." ⁴².

Эта вера в свободу и равноправность китайских женщин такое же заблуждение, как и многое другое из числа того, что пишется о Серединном Государстве людьми или близорукими по природе, или наблюдавшими китайскую жизнь только из окон домов европейских посольств и факторий. Как бы то ни было, но мы не без оснований можем, как кажется, утверждать, что современные взаимные отношения обоих полов в землях Восточного Тянь-шаня сложились во всяком случае не под китайским влиянием ⁴³, что в основании их лежит общественный строй эпохи более древней, чем эпоха первых сюда вторжений китайцев, что, вероятно, свобода, а с нею, быть может, и равноправность женщины, составляли некогда даже настолько существенную особенность общественной жизни в Турфане, что последняя почти всецело здесь и до сих пор еще удержалась, сумев побороть как всемогущее влияние ислама, так и пример соседних народов; и этой бескровной победе, без сомнения, в значительной степени содействовал консерватизм народа в возведении своих жилых помещений.

Теплой горницы с обширным, подтапливаемым снизу канжином ⁴⁴, занимающим обыкновенно чуть ли не все помещение и имеющим с края круглое отверстие для котла; в благоустроенных домах, для того чтобы усилить тягу, снаружи стены выводится высокая дымовая труба, опять особенность, до которой далеко еще не всякий в Китае додумался; канжин этот обыкновенно устилается толстым войлоком и вдоль стен уставляется сундуками и различными иными предметами домашнего обихода. Освещается эта горница, как впрочем и все остальные, квадратным отверстием, проделанным в потолке и закрывающимся снаружи доской.

Летнего помещения, обыкновенно более обширной комнаты, чем предыдущая, с одним или двумя окнами, многочисленными нишами и камином.

Внутреннего дворика с яслями, кладовками и всевозможными иными удобствами; и наконец, наружнего двора, на который выходит одна или несколько открытых площадок с навесом над ними.

Все это обносится так же, как и в домах русских сартов, одной общей глинобитной стеной, благодаря чему и все селение в общем совершенно напоминает селения Туркестана; да и архитектура построек здесь та же, все же различия, какие и замечаются, сводятся на детали.

Чем беднее селение, тем шире раскидывается оно, тем обширнее площадь, занятая каждой усадьбой. Очевидно, земли здесь избыток и ее не жалеют. И причина всему этому совершенно ясна, потому что главное богатство каждого земледельца — вода или, точнее сказать, — количество орошенной водою земли; пустыри же решительно никого не прельщают и никому не нужны, а потому занимай под свою усадьбу хоть всю Харюзу, никто на это слова не скажет!

Для того, чтобы разобраться в тех условиях, среди которых приходится здесь жить земледельцу, мы остановимся на такой общине, которая по достаткам своим занимает среднее место. Такой общиной и будет Ян-булак, разбитая на десяток небольших селений и отдельных хозяйств вдоль северо-восточной окраины отрицательной низменности Асса, на юг от Лукчина.

Количество семейств этой общины мне называли различно, но в среднем можно считать, что на ста карысях живет их здесь никак не меньше трехсот. Ян-булакские карыси обильны водой и в общем в состоянии оросить каждый от 100 до 200 мо земли; принимая же за среднюю норму цифру в 150 мо, получим, что общее количество орошенной земли будет равно 15.000 мо или 750 десятинам. В действительности же, оно должно быть несколько больше, так как в промежутках между потребностью воды на поля открывается всегда возможность спускать ее на бахчи, в сады, виноградники и даже на табачные плантации. Таким образом, принимая во внимание значительную урожайность турфанских земель и двойной урожай главных хлебов: пшеницы и джугары, можно было бы с уверенностью сказать, что жители Ян-булака обставлены в материальном отношении сравнительно превосходно; совсем не то видим мы однако в действительности.

Оклады жалованья китайских, как высших, так и низших чиновников являются настолько низкими, что считаются не более как номинальным вознаграждением, истинным же следует считать те побочные и давно уже узаконенные доходы каждой должности, которые называются оффициально "янь-тянь". Таким "поощрением бескорыстия" является, например, сумма в 20 тысяч ланов, взимаемая в пользу особы гансуйского генерал-губернатора (Шень-гань-цзун-ду) в добавок к двум стам ланам годового казенного его содержания; "янь-тянь" Су-чжоу'ского даотля oффициaльнo определен в 5.400 ланов, не считая "янь-тяня", положенного ему по должности главного военного казначея (ин-у-чу) и т. д. Таким образом, громадный чиновничий персонал каждой провинции, каждого округа, поглощает чудовищные суммы, которые в Турфане взимаются в размерах весьма разнообразных с каждого карыся; так, например, в Ян-булак, где карыси многоводные, каждый из них обложен 4 даданами пшеницы и 6 даданами джугары, а в Лукчин-кыре ("Лукчинские пригорки"), бедном водою, 1 дадан пшеницы и 2 — джугары. Но, кроме этой подати натурою турфанцы выплачивают "аш" еще и деньгами по 15 фынов ⁴⁵ с каждого сдаточного дадана. Что же может еще остаться после всех этих поборов в руках земледельца?

На каждую мо земли высевается один ишн ⁴⁶ пшеницы, что составит для всей площади ян-булакских земель 15.000 ишнов или 150 даданов зерна; средний урожай определяется в Турфане в сам-десять, итого со всей земли собирается 1.500 даданов пшеницы. По уборке пшеницы земля перепахивается снова и засевается вторично уже джугарой в количестве двух ишнов на мо; при среднем урожае тоже в сам-десять, получается 3.000 дад. зерна джугары; за вычетом посевного зерна, всего

1.350 дад. пшеницы и

2.700 дад. джугары.

Из этого количества зерна следует однако еще исключить

400 дад. пшеницы и

950 по 3 сера за дад. 2.850

2100 по 1,5 сера за дад. 3.150

------------------------------------------

6.000

Как было уже выше замечено, правительственный налог на Янбулакскую общину простирается до 4.500 серов серебра ⁴⁷, если же присоединить сюда и дополнительный сбор "аша", оцениваемый в 150 ланов, то в остатке получится ничтожная сумма в 1.350 ланов серебра или 4,5 лана на семью, которая и выражает собою годовой достаток всей общины.

Несмотря на всю его значительность ⁴⁸, "янь-тянь" не оправдывает ожидания правительства; наоборот, он приводит даже к совершенно иным результатам, давая оружие в руки корыстолюбивых и безнравственвых чиновников, которые под покровом закона совершают подчас неслыханные деяния, выжимая из народа все, что возможно. Впрочем, чего же и ожидать от людей, купивших свои чины и места? Так как хорошо ведь известно, что для покрытия ежегодного дефицита правительство Богдыхана прибегает к экстраординарной продаже должностей и чинов иногда сразу на сумму до 20 миллионов рублей мет. ⁴⁹.

В примерах самых неслыханных поборов и самого бесшабашного произвола здесь, разумеется, нет недостатка! Укажу же на некоторые из них:

Подъезжаем к Лемчжину. Октябрь. Утренники, переходящие за 12° мороза по Цельсию. На полях все еще стоят не снятыми кунжут, хлопок и джугара. Листья кунжута (Sesamum indiсum) и хлопка совсем почернели, стручья и коробочки полураскрылись, джугара осыпается...

— Отчего не снимаете вы всего этого с поля?

— Китайцы не позволяют. Мы ведь ежегодно покупаем право снимать хлеб с поля, но нынче с нас тянут так много, что мы совершенно не знаем, откуда и денег достать...

— Отчего же вы не пожалуетесь? ведь у вас все погибнет!

Самая крупная речка, стекающая с Тянь-шаня на юг — Утын-аузы. Воды ее однако пропадают совершенно бесследно в камнях, всего только несколько верст не дойдя до Лемчжина. И вот одному из Лукчинских тадж ⁵³ пришла, в голову счастливая мысль перехватить ее воду несколько выше и по каналу довести до ущелья Лукчинской реки. Грандиозное сооружение это оценено было местным населением по достоинству, а так как оно в будущем очень много сулило, то и решено было вести работы общими силами и на средства двух, наиболее в успехе предприятия заинтересованных общин: Лемчжинской и Лукчинской.

1. См. "Русский Вестн.", кн. 5-я 1892 г.

2. Нечто в роде густой черной вуали, сплетенной из конских волос; чимбет во всеобщем употреблении в Русском Туркестане.

3. "Восточный или Китайский Туркестан", стр. 309.

4. Григорьев, l. c, стр. 308.

5. Марко Поло. "Путешествие по Татарии и другим странам Востока". 1873, стр. 55.

6. Из того обстоятельства, что, по описанию Марко Поло, Комул охватывали две пустыни, т. е. описываемая им Лопская и другая, меньшая, длиною только в три дня езды, следует, кажется, думать, что венецианец разумел под Комулем только современное нам Хами.

7. Григорьев, l. c, стр. 243.

8. Несмотря на всю его определенность, рассказ этот кажется нам не совсем ясным, и это потому, что первая его половина как бы противоречит второй. То обстоятельство, что мужья проигрывали своих жен, дочерей и даже сестер и матерей (?!), как-бы свидетельствует о совершенно рабском положении женщины в крае; между тем те же женщины пользовались самой широкой свободой в общении с посторонними и, как далее видно, заставляли даже мужей являться временными слугами лиц, избранных ими для мимолетного адюльтера.

9. Жуковский, Собр. соч., т. IV.

10. Об устройстве этих печей будет сказано ниже.

11. Юсуп был сын знаменитого мусульманского святого Якупай (Якуб-бай?) Гамбара.

12. Буквально: убежала бы горечь из сердца.

13. Подобными тем, какие вяжутся в местностях, населенных таджиками (Каратегине, Дарвазе и др.).

14. "Калым" — выкуп, слово, неизвестное в Турфане.

15. Сапоги на мягкой подошве, без подборов.

16. Сер или лан равен приблизительно двум металл. русск. рублям.

17. Собственно "обед", но в данном случае только провизия для угощения гостей.

18. Крю равняется 0,1 дадана; последний же приблизительно равен нашей четверти.

19. Джин несколько менее 1,5 русск. фунтов.

20. Туземная двуколесная телега; она больше напоминает персидскую, чем ферганскую.

21. Струнный инструмент, напоминающий балалайку, однако же и существенно от него отличный во-первых тем, что двуструнный, во-вторых же тем, что кузов его круглый и глубокий, а гриф очень длинный. От киргизской думбры дутар отличается большим количеством ладов, колеблющимся между десятью и двенадцатью, а в соответствии с этим и болee длинным грифом; а от таджикской тем, что кузов его склейной, а не выдолбленный из цельного куска дерева, как, у этой последней.

22. Бубен, совершенно сходный с европейским.

23. Струнный инструмент, сходный с дутаром. Его отличие — третья металлическая струна и еще более длинный гриф; играя на нем, музыкант надевает на пальцы костяные кольца.

24. Тоже струнный инструмент, но более сложного устройства, чем предыдущие два. Кузов — деревянный цилиндр; гриф очень длинный и продет сквозь цилиндр непосредственно под верхнею декою; выходной конец его служит для прикрепления семи, частью кишечных, частью металлических струн, которые и расходятся затем радиально по пазам подставки, находящейся близ противоположного края деки; отсюда струны направляются так, что три из них наматываются на горизонтальные колышки грифа, а остальные четыре на вертикальные, находящиеся позади горизонтальных и вообще настолько высокие, что крайние струны в силу этого последнего обстоятельства образуют между собою вторичный и довольно при этом значительный угол; приблизительно в 2/3 расстояния от кузова эти четыре струны продернуты через металлическое кольцо, ремешками почти подтянутое к грифу. Играют на гырджаке смычком из конских волос, натянутых на сильно изогнутом лучке, причем следует однако заметить, что тетива этого смычка продета между двумя крайними и средними струнами и в участке между кольцом и подставкой, вследствие чего движения последнего чрезвычайно стеснены, но не настолько однако, чтобы не пользоваться всеми семью струнами.

25. Значительных размеров струнный инструмент того же, что и предыдущие, типа. Большой, грушевидно-вытянутый кузов и сравнительно короткий гриф составляют отличительные особенности раваба. Струн четыре, из них две металлические; ладов десять.

26. Инструмент, напоминающий цимбалы; все виденные нами здесь янчины отличались чрезвычайно тщательной отделкой и ценились весьма высоко.

Кроме вышеупомянутых инструментов нам говорили еще об одном — калуне, но видеть последний не удалось.

27. Невысокий, но широкий выступ глинобитной стены, имеющий часто топку внизу. Обыкновенно это и приемная, и спальня, и столовая в то же время; ни одна жилая комната не делается без канжина.

28. Очень вкусный сорт груш.

29. То же, что у сартов носит название "обтоуа" — рукомойник, состоящий из кувшина и таза.

30. Значения этого обычая турфанцы пояснить не умели.

31. Вес джина равняется 1,5 русск, фунтам.

32. То же, что ак-джучара — Sorghum cernuum.

33. В зыбку кладут впервые ребенка на шестой или седьмой день его рождения.

34. Этой неизбежной оперции подвергаются здесь мальчуганы по восьмому или даже десятому году.

35. В. Наливкин и М. Наливкина — "Очерки быта женщины туземного населения Ферганы". 1886, стр. 74.

36. И. Орлов. "Историко-географическое описание Китайской империи". Ч. I, стр. 190–191 (1820 г.).

37. О. Иакинф. "Китай, его жители, нравы, обычаи, просвещение", 1840, стр. 382.

38. "Les Chinois points par eux memes" в "Revue des deux Mondes"' Мы пользовались выдержками, напечатанными в "Сборнике геогра-фических, топографических и статистических ма1ер1алов по-

39. До какой степени мало убедительно, если не сказать больше, большинство доводов этого патриота, видно из нижеследующих примеров: "Нищета в Китае, — пишет он, — вовсе не столь велика, как об этом думают; к тому же дети нищих всегда могут найти приют в благотворительных заведениях, основанных миссионерами" (!). Желая оправдать явление узаконенного наложничества, он ссылается на ветхозаветное предание об Агари, данной Аврааму законной женой его Сарой (sic!). Говоря, наконец, о китайской культуре, он утверждает, вполне голословно однако, что Запад весьма многое заимствовал из Китая, Китай же в свою очередь — ничего, чем и доказывает свое невежество и незнакомство с историей собственного своего государства.

40. Сомневаемся, чтобы не только народу, но и первейшим ученым Небесной Империи известно было, что луна заимствует свой свет от солнца, разве только последние не узнали этого от отцов иезуитов.

41. Кое-что в пользу высказанного воззрения можно почерпнуть и в интересной книге доктора Пясецкого "Путешествие по Китаю" 2 части.

42. Григорьев. "Восточный или китайский Туркестан". 1873 стр.434.

43. Уже Конфуций ратовал против женщин, высказываясь в том смысле, что вино и женщины — две пагубы человека, почему последнему и не следует допускать в свое общество особ прекрасного пола.

44. См. прим. на 16-ой стр.

45. Лан (сер) = 10 ценам (мискалам) = 100 фынам (пунам) = 2 металл. рубл.

46. Дадан = 10 крю = 100 ишнам.

47. Для сбора этих денег посылается обыкновенно особый чиновник, который на туземном языке называется "газначи".

48. Со всего Турфана свыше 70 тысяч ланов.

49. В 1836 г., например. Williams. The Middle Kingdom. 1883. Я пользовался переводом некоторых глав, помещенных в "Сборнике материалов по Азии", XII, стр. 217.

50. "Может быть нигде в мире лихоимство и хищения не развиты в такой сильной степени, как в Китае. Корыстолюбие чиновников не знает пределов, и высшие должностные лица, посредством, своих подчиненных, выжимают из народа все, что возможно"... Williams. l. c., стр. 220.

"Сия часть (злоупотребления) приведена в такую известность, что находятся подробные росписания, сколько каждая должность в губернии приносит положительного дохода в год, и по сему росписанию положено, сколько получивший должность должен предварительно заплатить служащим в "палате чинов". Для сего в Пекине находятся страховые (?!) общества, которые новоопределенных чиновников снабжают деньгами"... Иакинф. "Китай", etc., 1840, стр. 385.

51. Популярнейшая личность в Турфане. Лет двадцать назад, предвидя падение Бек-кулы-бека и желая избавить Турфан от страшной участи Манаса и других городов на Бей-лу, он стал во главе заговора, прогнал Хакима-хана-тюрю и явился с повинной к Цзо-Цзун-тану. Ван и другие таджи его ненавидят, как человека прямого и готового всегда уличить их во всякой неправде; китайцы же, как кажется, боятся и не доверяют ему. Прогнать Хакима-хана-тюрю было Сеиду-Ниязу тем легче, что турфанцы с неудовольствием сносили господство Якуб-бека и его приверженцев и даже радовались их падению и поражению. Наглядно выражено это в нижеследующей песне:

Андженлик касеп кетты,
Салесыны кынь-гайтеп...
Беджинен Кытай чикты
Чишлерыны иджайтып...

Бек-батча узю чеккан,
Якши еллярын баккан,
Ханнын чириге куреп,
Тагне ягалап кашкап...
etc., etc.

Андиджанские ребята (т. е. уроженцы Ферганы)
И свинью быком зовут...
А пусть китайцы только выйдут из Пекина.
Так и дунгана будут звать отцом!..

Андиджанцы убежали,
Свернулись на бок их чалмы —
Китайцы вышли из Пекина,
Оскалившись, как псы...

52. Губернатор Си-цзяньской провинции. Во время мусульманской инсуррекции командовал корпусом китайских войск, занявших Кашгарию.

53. Слово "таджи" может быть произведено от двух слов: от монгольского "тайцзи", титула, дающегося ближайшим родственникам владетельных князей, и китайского "тай-ши", что значит: канцлер, министр. Первое словопроизводство вероятнее. Ср. Иакинфа — "Записки о Монголии", т. I, стр. 163.