Боксерское восстание.

В 1900 году китайский вопрос принес великим державам не мало новых тяжелых забот и тревожных хлопот.

Прошло всего лишь шесть лет с тех пор, как войска молодой и задорной японской буржуазии, отважившись на единоборство с «вечно побеждающими», хотя и плохо реформированными, армиями богдыхана, нанесли дряхлому организму соседней империи удары, всполошившие европейскую дипломатию и заставившие ее серьезно задуматься над вопросом о спасении нового «больного человека».

Настроения, охватившие в ту пору державы, были решительные; меры, ими принимавшиеся, отличались радикализмом, работа, им проделанная — плодотворностью.

По войнам 1839—42 и 1858—64 г.г. знакомая уже с опытом воздействия на Китай, Англия первая (сентябрь 1894 г.) поднимает вопрос о вмешательстве держав в японо-китайскую распрю. Страх перед русской опасностью побудил лондонский кабинет отказаться от инициативы и даже пойти навстречу притязаниям Японии, при том условии, разумеется, если его интересы будут уравновешены приобретением Чусанских островов, расположенных около устья Янг-цзы.

Зато ни в каком случае не хотело дать Китай в обиду Японии русское правительство. Такое умонастроение станет совершенно понятным, если вспомнить, что еще в своем докладе царю от 25/III 1895 г. министр иностранных дел кн. Лобанов, сравнивая Японию с Китаем, доказывал, что лучшим союзником для России должен явиться «слабый, неподвижный» Китай, от которого к тому же можно получить и незамерзающий порт и нужную часть манчжурской территории.

Действуя в полном согласии с Францией и Германией, Россия сбрасывает Японию с Ляодунского полуострова и вытесняет ее политическое влияние в Корее.

Оказание Россией китайскому правительству услуги по заключению займа, столь необходимого для уплаты контрибуции, укрепленное индивидуальной финансовой обработкой китайских чиновников, создает почву, благоприятную для выпрямления строящейся железно-дорожной сибирской магистрали и приближает к осуществлению проект великого трансазиатского пути. Не столь гладко шло дело на корейском северо-востоке, где оказываемая Россией корейскому королю деятельная поддержка парализуется не менее действенными и настойчивыми заботами, проявляемыми со стороны Японии и Англии.

На угрожающую Китаю английскую опасность указывал император Вильгельм посетившему его в январе 1897 г. русскому министру иностр. дел. Страстно желая окунуть свой «трезубец» в воды Желтого моря, он старается перевести отсюда мысль своего [2] собеседника на необходимость для Германии приобретения порта в Китае ¹. Вырвав у Николая во время своего приезда в Петербург в июле 1897 г. полусогласие на занятие Киао-Чао, Вильгельм развязывает руки своему посланнику в Пекине. Нападение на германскую католическую миссию в Шандуне влечет за собою немедленное и безоговорочное занятие Киао-Чао (2/Х1 1897 г.). Отсюда же с неизбежностью вытекало и то, что, «желая оказать Китаю нравственную поддержку в минуту затруднений его с Германией», Россия месяц спустя была вынуждена занять судами своей эскадры Порт-Артур (4/XII 1897 г.).

Это было тем более понятно, что думать теперь о занятии порта на Корейском побережьи уже более не приходилось, успешные же работы по сооружению Вост.-Кит. жел. дороги обеспечивали возможность прокладки южно-манчжурской ветви к незамерзающему порту на Желтом море. Правительство богдыхана принимало русские заботы с надлежащим почтением. Когда английский консул в Тянь-цзине потребовал от ген.-губернатора объяснений по поводу допущения русских судов в Порт-Артур, Ту-дзюнь, следуя указаниям из Парижа, без запинки ответил: «русские пришли туда для защиты интересов Китая» ².

Положение Китая, действительно, было тревожно, ибо английский флот крейсировал у Чусанских островов, а русский посланник в Токио предупреждал о военных приготовлениях японцев, направленных против Шандунского полуострова.

К тому же, русскому правительству приходилось спешить с избавлением китайских войск от вредного влияния иностранных инструкторов хотя бы в районе, расположенном к северу от Тянь-цзина ³.

Русско-германские трения в китайском вопросе удается устранить в весьма скором времени. Пока бар. Гейкинг ⁴ спорит с пекинским правительством об условиях компенсации за убийство миссионеров и, в частности, о размерах подлежащих уплате Германии «военных издержек по временной оккупации Киао-Чао» ⁵, пока им заключается с Китаем соглашение об аренде оккупированного порта с прилегающий к нему территорией на срок 99 лет, — тем временем в верхах русской и германской дипломатии устанавливается полное взаимное понимание, и находится общий язык. Переданное Остен-Сакеном известие о занятии Порт-Артура вызывает у имп. Вильгельма бурную радость. Он обещает итти рука об руку с русским царем в делах крайнего Востока. «Ваши враги, — говорит он, идя от частного к общему, — будут ли они называться японцами или англичанами, будут также моими врагами, и всякий, кто пожелает силой перечить вашим видам, встретит германскую эскадру стоящею борт о борт с вашими судами» ⁶.

Оказывалось, кроме того, что, «оберегая Шандунский полуостров от враждебных замыслов Японии, а, может быть, и Англии, Германия тем самым... избавляла нас от обязанности, предусмотренной в секретном договоре нашем с Китаем, защищать Киао-Чао от возможных насильственных мероприятий со стороны японского флота» ⁷. Мало того, углубленное отношение к вопросу приводило обе стороны к мысли о возможности [3] в дальнейшем «разделения сфер влияния в Желтом море, при чем весь север оного с Печилийским, Ляодунским и Корейским заливами находился бы в нашем полном распоряжении, а южная часть с Шандунскою береговою полосою поступила бы в сферу германского политического влияния» ⁸.

Заняв вслед за Порт-Артуром своими судами Дайрен, русское правительство выражает готовность «взять на себя защиту и охранение неприкосновенности означенных портов впредь до той минуты, когда сами китайцы будут в состоянии отстаивать свои собственные интересы» ⁹, и по примеру Германии приступает к переговорам о заключении арендного договора. Оно торопит привлеченного к делу за приличное вознаграждение ¹⁰ Ли-Хун-Чжана, ибо Англия собирается помочь Китаю деньгами и тем самым оберечь его от сепаратных соглашений с другими державами.

Бороться с тлетворным влиянием английских соблазнов было делом не легким. Но русская дипломатия не растерялась. Она вступает в переговоры с Англией, с одной стороны, с Китаем, — с другой: первой она обещает содействовать заключению китайского займа, выговаривая, в свою очередь, от нее согласие на аренду только что оккупированных портов и на получение концессии на южно-манчжурскую ветвь; Китаю она бьет челом тем же добром, обещая содействовать заключению займа у англичан на возможно более мягких условиях, и, доказав таким образом, что она готова «помочь китайцам выйти из затруднительного положения», «взамен этой серьезной услуги» требует от Китая подписания арендного договора ¹¹. Английская дипломатия не прочь развязать себе руки в отношении Чусанского архипелага; она имеет в виду, кроме того, подготовить почву для безболезненного раздела Китая на сферы влияния ¹². Она не препятствует осуществлению русских притязаний.

Чтобы доказать Китаю твердость своих дружеских чувств, русское правительство дает своему представителю в Пекине директиву, не дожидаясь результатов переговоров, приступить к подготовительным работам по приспособлению портов для нужд русского флота, а также по производству практических изысканий по линии железн. дор. ¹³. Тем временем работа старого Ли-Хун-Чжана близилась к благополучному завершению. 13/III 1898 г. Николай II мог поздравить своего министра «с достигнутым блестящим результатом» и через несколько дней прочитать полученный из Пекина текст соглашения (от 15/III 1898 г.) об аренде портов и о концессии на южную ветку К.-В. ж. д. Между тем близился срок уплаты китайцами контрибуции Японии и эвакуация последнею Вей-хай-вея. Русскую дипломатию начинает заботить мысль о том, как «обеспечить неприкосновенность Вей-хай-вея за китайским правительством». Русский посланник в Пекине проектирует по этому поводу заключение Китаем особого соглашения с Японией ¹⁴. «Подобное соглашение, — гласила одна из наиболее удачных пометок царя на телеграмме Павлова, — вряд ли предупредит возможность захвата Вей-хай-вея какою-либо другою державою. Наше занятие южной части Ляодунского полуострова — поучительный пример моим опасениям». Молчаливое согласие Англии на аренду Порт-Артура [4] решило участь Вей-хай-вея со всеми островами, лежащими в его бухте. На обращавшейся в министерстве записке от 24/III 1898 г., заключавшей в себе «некоторые мысли для руководства нашей печати», игриво настроенным автором отмечалось: «комбинация оригинальная: занять на самых тяжких условиях деньги у англичан для уплаты японцам за очищение Вей-хай-вея и отдать тот же Вей-хай-вей англичанам... Выходит — и миллиона нет, и порта нет»... Некоторое время, в связи с случившимся, волнуется берлинский кабинет, желающий получить от Англии обещание не домогаться концессий на постройку железных дорог в пределах Шандунского полуострова ¹⁵.

Но справедливость восторжествовала: сделанное Англией приобретение не только не оспаривалось, но за нею дополнительно было признано право аренды материковой территории против Гонконга (9/VI 1898 г.) (Гулунский полуостров).

Теперь оставалось вознаградить сильнее всех потерпевшую Францию, в активе которой за последние два года не было ничего, кроме текста торговой конвенции с Китаем (заключенной еще 28/VI 1895 г.) и концессии на железные дороги Лонг—Чеу (май 1896 г.) и Пекин — Ханькоу (ноябрь 1896 г.), в пассиве же значился неприятный факт продолжения англичанами бирманских железных путей до Юннана.

Вопрос о Франции разрешается не менее благополучно: она получает (в июне 1898 г.) в аренду, тоже на 99 лет, Гванчоуванский полуостров (в западной части Гуандунской провинции) с 2 островами в придачу (ноябрь 1899 г.); она получает, кроме того, от Китая дело управления почтой и обещание не отдавать никому в аренду территорий, пограничных с ее индо-китайскими владениями (11/IV 1898 г.). Наконец, и Япония получает (26/IV 1898 г.) от Китая обязательство неотчуждения лежащей против острова Формозы провинции Фуцзян.

Два основные мотива звучат, таким образом, в действиях великих держав, направленных к спасению Китайской империи: один — более простой, выливающийся в формы оккупации и долгосрочной аренды, и другой — принимающий более развитые формы разграничения сфер влияния. Из фактов, относящихся ко второй категории, особенно крупным являлось русско-английское соглашение от 28/IV 1899 г. Здесь речь шла о районе к югу от Великой стены, т.-е. о бассейне Янг-цзы, с территорией в 36.000 кв. миль, с одной стороны, и о районе к северу от нее, т.-е. о манчжурских провинциях, с территорией в 17.000 кв. миль, с другой. Указанные районы бронировались (условное исключение составляла дорога Шанхай-Гуань—Инкоу) каждой из договаривающихся сторон от посягательств иностранных железно-дорожных концессионеров. Соглашение было рождено в муках длительного торга у постели больного, оно было заключено помимо всякого согласия китайского правительства и даже от такого податливого человека, как Ли-Хун-Чжан, заслужило название «раздела Китая».

Англо-русское соглашение о сферах влияния находилось в логической связи с соглашением английской и немецкой банковских групп о размежевании их интересов в долинах Янг-цзы и Хоангхо. Опо влекло за собою новые попытки русской дипломатической профилактики, хотя и неудачные, но отзывавшиеся крайне плохо на состоянии духа больного: уступив Китаю в вопросе о займе у Гонконг-Шанхайского банка (под строящуюся Шанхай-Гуанскую дорогу), русская дипломатия немедленно по заключении соглашения с Англией, создававшего «отрезанность» России от Пекина, выступает перед китайским правительством с требованием «компенсации» — предоставления России концессии [5] на постройку линии от одного из пунктов К.-В. ж. д. к Пекину. Русским правительством достигается лишь признание за ним права первенства на постройку, но самый факт предъявления требования производит в Пекине «тяжелое впечатление». В Цзун-ли-Ямыне снова говорят о «разделе» Китая, о «безвыходном положении» страны.

Прислушиваться к голосу столпившихся у богдыханского трона продажных китайских сановников представителям великих держав, разумеется, не приходилось.

В области международной политики 1900 год открывался при сравнительно мирных предзнаменованиях.

Англо-германские отношения продолжают переживать так называемый «второй период» дружбы. Англия всецело отвлечена неудачами трансваальских операций. Германия только приступает к разработке багдадского проекта и к хозяйственным операциям на островах Самоа. Испытавшая недавно равнодушие держав к причиненной ей несправедливости, Франция залечивала Фашодскую рану и закрепляла свои достижения в пределах Китая.

Во всяком случае, в делах, связанных с китайским вопросом, только что так глубоко и плодотворно практически проработанным, державы могли получить заслуженный отдых и во имя будущих достижений заняться подытожением уже сделанного.

И даже царское правительство, менее других щадившее свои силы, было проникнуто этими настроениями. В одобренной царем всеподданнейшей записке от 25/I 1900 г., определявшей задачи русской восточной политики на ближайший период, гр. Муравьев намечал полное воздержание вообще от каких бы то ни было «занятий и оккупации», а задачи специально на крайнем Востоке сводил исключительно к «укреплению военного порта, расширению бухты и усилению тихоокеанской эскадры». Что намерение вести себя тихо в китайских делах было серьезно, видно уже из того, что центром тяжести этого ориентировочного плана являлся ближне-восточный вопрос, именно необходимая подготовка для «предупреждения наших соперников на берегах Босфора».

Таким образом царское правительство, подобно другим, свой производственный план в китайском вопросе на очередной год строило в расчете на мирный, «нормальный» ход событий в стране.

И его планы, как и планы других держав, оказались на время расстроенными появлением неожиданного и необычного фактора, сложившегося не в знакомой обстановке дипломатических кабинетов, но вышедшего из темных и международною дипломатией не изведанных глубин китайских народных масс.

Симптомы нараставшего стихийного движения наблюдались давно.

Не будем останавливаться на тех настроениях, какие наблюдались в китайских бюрократических верхах всякий раз, когда защитниками Китая совершался какой-либо хирургический или терапевтический акт. В качестве примера приведем те разговоры о необходимости «истребления» горсти самовольно вторгшихся в пределы Китая иностранных варваров, которые открыто ведутся сановниками Цзун-ли-Ямыня на другой день после занятия Киао-Чао ¹⁶.

Несмотря на свою приверженность принципам китайской самобытности, сановники эти весьма быстро сходились характерами с пришельцами, легко поддавались индивидуальной и групповой обработке со стороны последних и активно участвовали в распродаже пришельцам китайской земли оптом и в розницу. [6]

Для внимательного наблюдателя гораздо более грозными должны были представляться те факты, которые иллюстрировали действительные настроения лишенных какой бы то ни было общественности широких масс населения.

Факты эти обычно принимали характер насильственных действий и трактовались всегда, как уголовные деяния. Это были традиционные нападения на иностранцев, на христианские миссии и на китайцев, обратившихся в христианство. И поскольку факты эти становились явлением массовым, повторявшимся периодически, — явлением, в котором возникли зародыши организованности, они не могли не приобретать значения грозных политических симптомов.

Если мы обратимся к периоду, предшествующему только что рассмотренному империалистическому Sturm und Drang'у, периоду сравнительно мирного проникновения иностранцев в страну и блестящих достижений там христианских миссионеров, — мы уже тогда столкнемся с глубокой волной стихийного недовольства, прокатывающейся по территории среднего и южного Китая. Запечатлевшаяся в бумагах русского министерства иностранных дел хроника массового движения за этот период такова: первый взрыв народного недовольства обрушился в апреле 1891 г. на католические храмы и учреждения в г. Ян-чжоу, лежащем на императорском канале в провинции Цзян-су; через десять дней аналогичный погром — в порте Ву-ху, в провинции Ань-хуй, на правом берегу Янг-цзы, в 200 милях от Шанхая; 29/V — глухое брожение в Тянь-цзине; 6/VI — волнение в Клангчине около Чинкианга (в бассейне Янг-цзы), при чем большие толпы народа идут с криком «бить миссионеров»; 27/VI — там же анти-католические вспышки; 21/VII — беспорядки в Кантоне; 20/X — беспорядки в Учане, в половине декабря — беспорядки, охватывающие весь север Чжилийской провинции.

Хроника 1892 г. отмечает (в мае) разрушение английской духовной миссии в Фокиене и антихристианскую вспышку (октябрь) в Хубее; хроника 1893 г. — разрастающуюся антихристианскую агитацию в Среднем Китае.

Объяснять причины рассматриваемого движения нам, разумеется, не приходится. В качестве курьеза приведем неплохую для русского чиновника того времени формулировку их, данную ген.-ад. бар. Корфом: «Эта ненависть объясняется следующими обстоятельствами: 1) европейцы являются в Китай для эксплоатации страны и населения и делают это добросовестно; 2) они относятся презрительно к китайцам, и 3) они нарушают дорогие, освященные веками, обычаи народа» ¹⁷. Несколько более глубокое объяснение давал русский поверенный в делах в Пекине: «Причины этих волнений, — писал он, — коренятся в недовольстве ученых и китайских землевладельцев на католические общины за стремление к приобретению лучших земельных участков и за безразборчивое покровительство своим прозелитам в спорах и тяжбах их с китайцами-язычниками» ¹⁸. Если внести корректив в даваемое цитатой определение субъекта недовольства и говорить не о землевладельцах, а о китайских крестьянах, то мы близко подойдем к социальной сущности движения. Дополнительный ущерб, наносимый поселениями миссионеров китайскому крестьянству, и без того страдающему от малоземелья и тяжких феодальных повинностей и налогов, бил по главному и больному нерву социально-экономических отношений Китая. Та правовая защита, какую давали христианские миссии прозелитам, вербовавшимся отчасти из паразитических, отчасти из просто преступных элементов населения, дополняла слагавшуюся ситуацию. Социально-экономическая сущность движения [7] вырисовалась с особою ясностью в северной и средней Манчжурии в период 1898—1899 г.г., т.-е. в период разгара работ по сооружению К.-В. ж. д.: беспорядки в Би-цзы (в начале февраля 1899 г.), уничтожение конторы отчуждений и захват партии инженеров в районе г. Дальнего (10/VII—1899 г.), столкновение в округе г. Ляояна во время переписи (октябрь 1899 г.), нападения китайцев на служащих дороги (март 1900 г.) — все эти факты ясно свидетельствовали: К.-В. ж. д. своею полосой отчуждения несла разорение массе крестьянских хозяйств, дополнительно своею конкуренцией с гужевым промыслом разоряя численно значительные и социально близкие крестьянству группы населения ¹⁹.

Несомненным представляется также и то, что движение это охватывало и смежные социальные группы — и лумпен-пролетариат городов (полудеревенский по существу) и китайскую буржуазию в лице купечества и служилой интеллигенции и китайское духовенство в лице, главным образом, буддийских монахов. Обращает на себя внимание один факт: к «большим дьяволам» причислялись не только туземцы-христиане, но и студенты, изучающие европейские науки, и продавцы изделий иностранной мануфактуры ²⁰. Нельзя также пройти мимо такого любопытного явления, как чрезвычайно развитая прокламационная литература движения, — явления, свидетельствующего о ближайшей прикосновенности к делу социальных групп, владевших китайскою письменностью. Брожение принимало характер широкого народного движения, по размерам и глубине приближавшегося к тому, которые принято называть общенациональным.

Идеологические и организационные формы оно нашло уже готовыми, унаследовав их от старых религиозно-политических сект: организация «Трияды», общество «Бай-лянь-цзяо» (1796—1821), организация «Большого Ножа», «Гэ-лао-хэ» ²¹, и, наконец, «И-хэ-Туань» («Кулак во имя справедливости и гармонии») ²², — между всеми ими можно установить определенную генетическую или идейную взаимную зависимость.

Нельзя пройти мимо одного исторического факта: возникновение тайных организаций в Китае относят обычно к 1650 г., к моменту, когда в стране утверждается власть манчжуров ²³. Антидинастический, бунтарский момент был преобладающим в характере тайных организаций раннего периода. Постепенно усиливающийся гнет иностранного капитала поворачивал руль стихийного недовольства.

Тайпинское восстание, это ярко выраженная крестьянская революция, острием своим направленная против династии, в процессе своего развития, обращалась другим концом против иностранного капитала.

Империалистическая аггрессия девяностых годов предопределяла для стихийного движения твердый фарватер.

Та дискредитация, какую она несла с собою для манчжурской династии, изменить положения не могла. Наивно-реформистские попытки китайской мелкой буржуазии, возглавляемой Кан-Ю-Веем, терпят скорое поражение и, сигнализируя о накопившемся в стране недовольстве, ведут лишь к мобилизации сил реакции и предупредительным с ее стороны мероприятиям: немедленно открыть шлюзы народного недовольства, уточнив его направление, и взять движение в свои руки — такова программа, которую после заточения [8] императора Гуан-Сюя и изгнания Кан-Ю-Вея проводила вдовствующая императрица, опираясь при этом на симпатии царского правительства ²⁴.

Деятельность возглавляющего движение общества «И-хэ-Туань» не только допускается правительством, но, чем дальше, тем больше поощряется, руководство ею вверяется родовитым сановникам и принцам крови. Сплетая свою работу с работою правительственных полувоенных организаций (типа добровольных дружин) «Туань-лянь», организация «И-хэ-Туань» покрывала сетью своих филиалов всю страну: к лету 1900 г. не было ни одного города или деревни, где не существовало бы и-хэ-туаней; весь северный Китай был превращен в сплошной, нафанатизированный систематической агитацией лагерь.

Спасая свое положение, манчжурские феодалы толкали безоружные фанатичные массы на безнадежную авантюру.

Провокацию, в общем и целом, можно было считать удавшейся. Династия обеспечивала себе продление политической жизни. Бунтарски настроенные массы примерно наказывались. Дипломатия же империалистских держав, пережив ряд неприятных минут и волнений, в конечном счете обогащалась грандиозным, редко повторяемым, коллективным опытом в деле «спасения и защиты» Китая и новыми блестящими возможностями для дальнейшей работы в том же духе.

Печатаемые ниже документы хранятся в Архиве Революции и Внешней Политики.

А. Попов.

Комментарии

1. Вопрос о приобретении порта на Дальнем Востоке ставится германскою дипломатией еще весною 1895 г., и тогда же в числе прочих возможностей намечается Киао-Чао. (См. Die grosse Politik. 14 Band. Erste Haelfte. S. 5—23.)

2. Секр. тел. Павлова от 10 (22)/XII 1897 г.

3. Секр. телегр. Покотилова от 27/XI (9/XII) 1897 г.

4. Германский посланник в Пекине.

5. Всеподд. доклад министра ин. д. от 11 (23)/XI 1897 г. (денежное вознаграждение было определено в 220.000 лан).

6. Письмо Остен-Сакена из Берлина от 7 (19)/XII 1897 г.

7. Всеподд. доклад министра ин. д. от 16 (28)/XII 1897 г.

8. Там же, от 2(14)/XII 1897 г.

9. Секр. телегр. Павлову от 8(20)/I 1898 г.

10. 500.000 лан.

11. Всеподд. записки от 5(17)/II 1898 г. и 7(19)/II 1898 г., секр. тел. Павлову от 8(20)/II 1898 г.

12. 1(13)/II 1898 г. русским министерством ин. дел была получена нота великобританского посольства, содержавшая в себе проект разграничения сфер влияния в Турции и в Китае.

13. Секр. телегр. Павлова от 16(28)/II 1898 г.

14. Секр. телегр. Павлова от 20/III (1/IV) 1898 г.

15. Секр. телегр. Остен-Сакена от 29/III (10/IV) 1898 г.

16. Докладная записка Муравьева от 11(23)/XI 1897 г.

17. Записка ген.-ад. барона Корфа от 18(30)/IX 1891 г.

18. Депеша поверенного в делах в Пекине от 17(29)/V 1891 г., № 6.

19. В. Романов. «Русское Прошлое», № 1, 1923 г., стр. 94.

20. А. Рудаков. «Общество И-хэ-Туань», Владивосток, 1901 г.

21. Гэ-лао-хэ возглавляет движение 1891—93 г.г.

22. В просторечии общество «Большого кулака», или просто «боксеры».

23. Ходоров. «Народные восстания в Китае». «Новый Восток», № 7, стр. 167.

24. Еще в своей телеграмме от 9(21)/IX 1898 г. Павлов, сообщая о поражении Кан-Ю-Вея и торжестве партии вдовствующей императрицы, заключал отсюда о решительном возвращении китайского правительства к политике дальнейшего сближения с Россией.

Текст воспроизведен по изданию: Боксерское восстание // Красный архив, № 1 (14). 1926