Собственно Гоби с Ордосом и Ала-шанем 554	Чшунгарская пустыня с долиной р. Урунгу	Нижний Тарим с Лоб-нором
Рукокрылые (Chiroptera)	3	—	1
Насекомоядные (Insectivora)	4	1	2
Хищные (Carnivora)	8	6	6
Грызуны (Glires)	21	5	7
Толстокожие (Pachidermata)	—	1	1
Однокопытные (Solidungula)	—	3	—
Жвачные (Ruminantia)	10	5	3
Всего:	46	21	20

Из этого общего числа видов наиболее характерными можно назвать: для Чжунгарии — дикую лошадь (Equus przewalskii), хулана (Asinus onager), джигетая (Asinus hemionus), сайгу (Antilope saiga) и дикого верблюда, (Camelus bactrianus ferus); для Лоб-нора с нижним Таримом — также дикого верблюда, тигра (Tigris regalis), кабана (Susscrofа) и марала (Gervus sp.); для собственно Гоби с Ордосом и Ала-шанем — дзерена (Antilope gutturosa), хара-сульту (Antilope subgutturosa), два вида аргали (Ovis argali, Ovisdarwinii n. sp.), куку-ямана (Pseudois burrhel) ⁵⁵⁵, горного козла (Capra sibirica) ⁵⁵⁶ и пищуху (Lagcrnys cgotono). Волк, лисица, заяц (2-3-х видов), песчанки (Meriones), еж (Erinaceus auritus?) и тушканчики (Dipus) водятся повсеместно; но медведя ⁵⁵⁷ нигде нет ⁵⁵⁸.

Истинное же богатство Гоби составляют домашние животные, во множестве разводимые здешними кочевниками. На просторе пустыни, при обилии соли и отсутствии летом мучающих насекомых, а зимой глубокого снега, стада у номадов живут привольно и плодятся обильно. Правда, иногда слишком суровая зима или чересчур жаркое, совершенно бездождное лето, наконец, повальные болезни, производят страшные опустошения среди скота, но эти потери впоследствии быстро и пополняются. Из домашних животных в Гоби всего более баранов (курдючных), рогатого скота, верблюдов и лошадей; в горах Алашанских и в окрестностях Урги разводятся яки ⁵⁵⁹; козы встречаются также повсюду, равно как и собаки, при юртах кочевников.

Из царства пернатых в Гоби, с приложением сюда пустынь Таримской и Чжунггрской, нами найден 291 вид, с следующим подразделением на отряды ⁵⁶⁰ и по образу жизни: [338]

	Оседлые	Прилетающие гнездиться	Пролетные и зимующие
Хищные (Accipitres)	9	17	4
Воробьиные (Passeres)	39	73	38
Кричащие (Scansores)	5	1	—
Голубиные (Columbae)	1	4	1
Куриные (Gallinae)	9	1	1
Голенастые (Grallae)	—	28	15
Плавающие (Natatores)	—	18	27
Всего:	63	142	86

Из этого списка видно, что число оседлых птиц в Гоби весьма невелико; притом значительно большая их часть не принадлежит самой пустыне. Также и гнездящиеся птицы избирают здесь для себя преимущественно горы, реки, озера, степные площади, словом лучшие места. На них, главным образом, останавливаются и пролетные виды, большая часть которых спешит без оглядки перенестись через пустыню. Впрочем, в восточной половине Гоби пролет птиц, как показали мои последние наблюдения, весьма значительный, тогда как западная половина той же Гоби, в особенности Таримская и Чжунгарская пустыни, тщательно избегаются пролетными птицами.

Среди оседлых пернатых наиболее характерными для Гоби можно назвать: больдурука (Syrrhaptes paradoxus), ворона (Corvus corax) и мохноногого сыча (Athene plumipes), распространенных повсеместно, саксаульную сойку (Podoces hendersoni), другой вид которой — Podoces biddulphi — обитает лишь в Таримской пустыне ⁵⁶¹, саксаульного воробья двух видов (Passer ammodendri, Passer timidus n. sp.) — первый найден лишь в Чжунгарии, последний всюду, где растет саксаул, ушастого жаворонка (Otocorisalbigula), которого нет лишь на Тариме, пустынного вьюрка (Erythrospiza mongolica), избегающего луговых степей, земляного вьюрка (Pyrgilaiida davidiana), наоборот свойственного лишь степной полосе, монгольского жаворонка (Melanocorypha mongolica) и маленького жавороночка (Alaudula cheleensis), обитающих также в степных частях Гоби.

Из прилетающих гнездиться птиц пустыне свойственны: коршун (Milvus melanotis), удод (Upupa epops), чекканы (Saxicola atrogularis, S. isabellina) — последний вид, впрочем, лишь в степях, сорокопуты (Lanius arenarius, L. phoenicurus), изредка малые журавли (Grus virgo), а по соляным озерам — утка-пеганка (Tadorna cornuta) и турпаны (Casarca rutila).

Из класса пресмыкающихся Гоби, как было упомянуто выше, обильна ящерицами, которых здесь известно до сих пор 25 видов, принадлежащих почти исключительно двум родам: Phrynocephalus и Podarces — подрода Eremias [круглоголовки и ящурки]. Местами эти ящерицы чрезвычайно многочисленны; наибольшее их разнообразие встречается в Ала-шане и вообще в южной Гоби. Змеи в пустыне довольно редки. Нами найдено всего 8 видов ⁵⁶², из которых более обыкновенны Zamenis spinalis и [339] Trigonocephalus intermedius [спиннополосатый полоз и подкаменщик]. Черепахи (Trionyx sinensis) водятся лишь на Хуан-хэ в Ордосе. Здесь встречаются также, местами в большом количестве, обыкновенная и зеленая лягушки (Rana temporaria, Rana esculenta), не найденные в других частях Гоби ⁵⁶³. Зато жабы попадаются нередко по ключевым болотцам пустыни: в западной ее части Bufo viridis, а в восточной Bufo raddei ⁵⁶⁴.

Ихтиологическая фауна Гоби распределена главным образом по ее окраинам там, где являются более значительные реки и озера. Но и здесь царство рыб не богато. Характеризуется оно, как в Тибете, преобладанием двух семейств: карповых (Cyprinidae) и вьюнковых (Cobitidae).

В общем для всей Гоби можно наметить шесть или семь изолированных и резко между собой отличающихся ихтиологических областей: а) бассейн Тарима с Лоб-нором, б) среднюю Хуан-хэ, огибающую Ордос: в) оз. Далай-нор и речки Юго-восточной Монголии; г) р. Керулюи с другим Далай-нором и его притоками, в северо-восточном углу Монголии; д) оз. Улюнгур с р. Урунгу в Чжунгарии ⁵⁶⁵ и е) восточный Тянь-шань с его речками и озерами, из которых наибольшее Баграч-куль ⁵⁶⁶. Общее число известных до сих пор в этих бассейнах рыб простирается до 40 видов.

Ала-шань. Теперь более подробно об Ала-шане, через который должен был лежать наш дальнейший путь.

Спустившись к подножью восточного Нань-шаня, путешественник, направляющийся к северу, тотчас же попадает в пустыню Алашанскую. Взамен прежних обильно орошенных гор, одетых луговой и лесной зеленью, перед глазами путника является необозримая волнистая равнина, безводная и в большей своейчасти покрытая сыпучим песком. Желтовато-серая, пыльная атмосфера висит над этим песчаным морем, раскинувшимся с востока на запад от Алашанского хребта до р. Эцзинэ [Эдзин-гол], а с юга на север — от узкой культурной полосы вдоль подножья Нань-шаня до абсолютно почти бесплодной Галбын-гоби. В северо-восточном Ала-шане те же сыпучие пески, суженные хребтами Алашанским и Хан-ула, прорываются еще далее к северо-востоку, сначала по левому берегу Хуан-хэ, а затем, перейдя в Ордос, принимают восточное направление и тянутся по правому берегу Желтой реки дальше меридиана города Бау-ту [Баотоу]. Таким образом площадь описываемых песков залегает от запада к востоку верст на 900, при наибольшей ширине в своей средине верст на 300 или около того. Однако пространство это не сплошь покрыто сыпучим песком. Последний расположен полосами более или менее широкими ⁵⁶⁷; в промежутке же этих полос являются то солончаки, то площади лёссовой глины. Сам песок очень мелкий, красновато-желтого цзета, всюду насыпан в твердой лёссовой подпочве тысячами тысяч мелких (от 40 до [340] 60 иногда до 100 футов высотой) холмиков и увалов, с выдутыми в промежутках их впадинами — издали точь-в-точь сильно взволнованное и вдруг застывшее море. Конечно, каждая буря изменяет очертания этих песчаных волн, но общий вид песков остается одинаковым. И подобно тому как на море проплывший корабль не оставляет следа, так и в песках пустыни след человека, животного или даже целого каравана заметается ветром и исчезает навсегда. Во время бури тучи того же песка поднимаются в воздух и грозят гибелью заблудившемуся путнику.

Кроме лёссовых и солончаковых площадей, среди песчаной пустыни Ала-шаня кое-где поднимаются невысокие группы холмов или отдельные горки, обыкновенно также глинистые и совершенно бесплодные. Только два хребта: Алашанский и Хан-ула — первый на востоке, второй — на севере описываемой страны ⁵⁶⁸, нарушают однообразие здешней местности, по всему вероятию, бывшей некогда, как и вся Гоби, дном обширного центральноазиатского моря.

Абсолютная высота Алашанской пустыни в ее восточной окраине колеблется между 5 800 и 4 200 футов и лишь озеро осадочной соли Джаратай-дабасу на северо-востоке имеет 3 600 футов абсолютного поднятия; здесь самое низкое место во всей исследованной до сих пор части Ала-шаня. Его орошение, как и следует ожидать, крайне бедное. Речки, сбегающие с северо-восточного склона Нань-шаня, оплодотворяют лишь узкую полосу вдоль подножия этих гор, а затем теряются в песчаной пустыне. Только на западной ее окраине Эцзинэ-гол пробегает несколько далее на север и образует при своем устье одно или два озера. С Алашанских гор выбегает к западу лишь одна речонка, на которой стоит город Дынь-юань-ин, единственный в Ала-шане ⁵⁶⁹; с Хан-ула речек не течет вовсе. Затем внутри описываемой страны, по словам туземцев, кое-где встречаются небольшие соленые озера; ключи здесь также очень редки, и лишь колодцы доставляют воду местным жителям ⁵⁷⁰.

Климат Ала-шаня отличается от климата соседних частей Гоби тем, что здесь, т. е. в Алашанской пустыне, по крайней мере в восточной ее части, летом не особенно редко падают дожди. Они приносятся, вероятно, юго-восточным китайским муссоном, который достигает здесь своей крайней западной границы. Но количество выпадающей влаги все-таки ничтожно и сухость воздуха в пустыне вообще страшная в течение круглого года. Бури в Ала-шане также нередки, в особенности весной. Во время зимы почва свободна от снега, который изредка выпадает в небольшом количестве и тотчас же растаивает. Летние жары в песках нестерпимы. В особенности невыносима, как говорят, бывает жара в местности Бадан-джарин [Бадан-джаранг], лежащей в 15 днях пути к западо-северо-западу от города Дынь-юань-ина. В Бадан-джарине, по словам монголов, сыпучие пески достигают размеров небольших гор ⁵⁷¹ и страшно накаляются летним солнцем. «Жарко, как под этим котлом», — говорил [341] рассказчик-монгол, показывая пальцем в огонь, на котором варился наш обед.

Бадан-джарин служит местом ссылки алашанских преступников. Хорошо же, должно быть, это место, если сравнительно с ним остальной Ала-шань считается благодатной страной!

Флора. Как однообразна Алашанская пустыня своим внешним видом, так однообразна она и своей органической жизнью, являющейся притом лишь в скудном количестве форм. Из растений здесь чаще всего встречаются различные солянковые, обыкновенно весьма обильные водянистым соком, который не испаряется через плотную наружную кожипу листьев или хвощеобразных ветвей; другие растения также почти всегда кривые, уродливые или сильно колючие. Одинокий цветок можно встретить только как редкость, и притом он всегда производит грустнее впечатление, являясь словно заблудившимся среди этого царства смерти ⁵⁷². Наиболее разнообразная флора описываемой пустыни встречается на окраинах сыпучих песков, там, где к ним подмешивается лёссовая глина, а также на лёссовых площадях, не слишком соленых. В первом районе растут: из кустарников — хармык (Nitraria Schoberi), Calligonum mongolicum, Zygophyllum xanthoxylon, Eurotia ceratoides, Caryopteris mongolica, Artemisia campestris [джузгун монгольский, парнолистник, терескен, кариоптерис, чернобыльник] и какой-то кустарник семейства бобовых с кожистыми неопадающими листьями ⁵⁷³; из трав — лук трех новых видов — Allium mongolicum, А. polyrhizum, А. Przevalskianum [луки монгольский, многокорневой, Пржевальского], Lagochilus diacanthophyllus, Inula ammophila [девясил], Tournefortia Arguzia, изредка Carduus leucophyllus и Echinops Turczaninowii [чертополох и ежевник].

Многие из этих растений попадаются также и на глинистых площадях. Сверх того, там являются: Reaumuria songerica [реамюрия], мелкие семена которой монголы употребляют в пищу, ревень (Rheum uninerve), Tribulus terrestris, Zygophyllum mucronatum n. sp., Umbilicus raircsissimus, Astragalus melilotoides [якерцы, парнолистник, горноколосник, астрагал]. Там, где лёссовая глина влажна от подземного питания водой, растут: дырисун (Lssiagrcstis splendens), довольно, впрочем, редкий, и различные солянки: Saliccrnia herbacea, Halcgeton arachnoideus, Salsola gemmsscens, Rochia millis, Kcchia scoperia, Suaeda salsa (?), Kalidium foliatum, Sympegma Regelii [солерос, галогетон, солянка печенконосная, кохия, шведка, поташник, бударгана]. В самых песках, спорадически, но почти всегда во впадинах или ямах, между холмиками и увалами, произрастают: сульхир (Agriophyllum gobicum), доставляющий местным монголам съедобные семена, мохнатый и обыкновенный тростники (Psamma villosa, Phragmites communis) ⁵⁷⁴, [«дикая редька»] — Pugicnium dolabratum n. sp. местами весьма обильная; из кустарников: саксаул (Haloxylon ammodendron), произрастающий лишь в северном Ала-шане, обыкновенно редким насаждением, притом большими площадями и не исключительно во впадинах песчаных холмов; акация (Caragana Bungei), Myricaria platyphylla n. sp. и чагеран (Hedysarum arbuscula n. sp.), залитый во второй половике августа красивыми, совершенно как розовый горошек, цветками. [342]

Фауна. Фауна Алашанской пустыни так же бедна, как и ее флора. За все здесь путешествия ⁵⁷⁵ мы нашли только 9 видов диких млекопитающих. Из них хара-сульта (Antilope subgutturosa) и волк (Canis lupus) — самые крупные; затем следуют: лисица (Canis vulpes), заяц (Lepus sp.), еж (Erinaceus auritus), летучая мышь (Vespertilio sp.), тушканчик (Dipus sp.) и два вида песчанок (Meriones). В хребтах Алашанском и Хара-нарин-ула водятся: марал (Cervus sp.), кабарга (Moschus sp.) ⁵⁷⁶, аргали (Ovis sp.) и куку-яман (Pseudois burrhel), но звери эти не принадлежат пустыне.

Среди птиц больше разнообразия. Из оседлых наиболее характерными служат: больдурук (Syrrhaptes paradoxus), саксаульная сойка, (Podoces hendersoni), саксаульный воробей (Passer timidus n. sp.), мохноногий сыч (Athene plumipes), пустынный вьюрок (Erythrospiza mongolica), пустынная славка (Sylvia aralensis) и пустынный жавороночек (Alaudula cheleensis); из прилетающих гнездиться — коршун (Milvus melanotis), удод (Upupa epops), славка-пересмешка (Sylvia curruca), черногорлый чеккан (Saxicola atrogularis), пустынный сорокопут (Lanius arenarius) и малый журавль (Anthropoides virga), изредка попадающийся летом возле колодцев. Пролетных осенью птиц мы встретили, против ожидания, в значительном количестве, но об этом речь впереди.

Из пресмыкающихся Алашанская пустыня весьма богата ящерицами, как по сравнительному числу видов, так и в особенности по количеству экземпляров. Местами эти ящерицы попадаются чуть не на каждом шагу. Все они принадлежат к двум родам: Phrynocephalus и Podarces ⁵⁷⁷. К первому относятся три вида: Phrynocephalus przewalskii n. sp., Phr. affinis n. sp., Phr. versicolor n. sp., привезенные из первого моего здесь путешествия, и один или два вида (еще не описанные), добытые при настоящем путешествии. К роду же Podarces (подрода Eremias) принадлежат шесть или семь видов, а именно: Podarces quadrifrons n. sp., Р. brachydactyla n. sp., Р. kessleri n. sp., Р. pylzowi n. sp., Р. przewalskii n. sp., Р. argus, Podarces sp. ⁵⁷⁸. Змей в той же Алашанской пустыне найдено нами три вида: Zamenis spinalis, Taphrometopon lineolatum и Trigonocephalus intermedius, а земноводных один вид — Bufo raddei [монгольская жаба]. Рыбы в Ала-шане нет вовсе, так как ей негде водиться; насекомых также очень мало.

Население. Население Ала-шаня незначительно, как и следует ожидать при бесплодии этой страны. По сообщению местного князя, в его владениях ныне до трех тысяч юрт ⁵⁷⁹, следовательно, около 15 000 душ обоего пола, в том числе до сотни киргизов, некогда перешедших сюда с Куку-нора ⁵⁸⁰. В административном отношении Ала-шань составляет один аймак, разделенный на три хошуна; последние делятся на восемь сумо. Управление сосредоточено в руках цынь-вана, т. е. князя второй степени.

По своему наружному типу алашанские монголы, принадлежащие к племени олютов, резко отличаются от коренных монголов — халхасцев, и нередко весьма походят на китайцев, конечно вследствие помеси с этими [343] последними. Одежду часто также носят китайскую. Женщины отличаются своей толщиной; поведения они самого легкого. Лам, т. е. лиц духовных, среди населения множество; кумирен также немало. Народ живет бедно, притом сильно отягчен податями, собираемыми в пользу местного князя.

Земледелия алашанцы не знают; занимаются исключительно скотоводством, главным образом разведением верблюдов, на которых возят соль в ближайшие китайские города и берут подряды для доставки в различные места китайских товаров.

Общее впечатление [от] пустыни. Тяжелое, подавляющее впечатление производит Алашанская пустыня, как и все другие, на душу путника. Бредет он с своим караваном по сыпучим пескам или по обширным глинисто-солончаковым площадям и день за днем встречает одни и те же пейзажи, одну и ту же мертвенность и запустение. Лишь изредка пробежит вдали робкая хара-сульта, юркнет в нору испуганный тушканчик, глухо просвистит песчанка, затрещит саксаульная сойка или с своим обычным криком пролетит стадо больдуруков... Затем нередко по целым часам сряду не слышно никаких звуков, не видно ни одного живого существа, кроме бесчисленных ящериц... А между тем летнее солнце печет невыносимо и негде укрыться от жары; нет здесь ни леса, ни тени; разве случайно набежит кучевое облако и на минуту прикроет путника от палящих лучей. В мутной желтовато-серой атмосфере обыкновенно не колыхнет ветерок; являются только частые вихри и крутят горячий песок, или соленую пыль...

Вплоть до заката жжет неумолимое солнце пустыни. Но и ночью здесь нет прохлады. Рас скаленная днем почва дышит жаром до следующего утра, а там опять багровым диском показывается дневное светило и быстро накаляет все, что хотя немного успело остынуть в течение ночи...

Зимой картина пустыни изменяется, но только не внешним видом все той же унылой природы, а главным образом относительно климатических условий. Взамен невыносимых жаров теперь наступают столь же невыносимые холода ⁵⁸¹, от которых трудно спасаться человеку, при неимении прочного жилья и древесного топлива. Частые бури еще более усиливают ледянящую стужу. Там, где несколько месяцев ранее стояли тропические жары, теперь наступают чуть не полярные холода — и много нужно жизненной энергии, в особенности для растений, чтобы не погибнуть при подобных крайностях климата, не говоря уже о других невзгодах здешней мачехи-природы...

Начнем снова о путешествии.

Наш путь из г. Даджина. Передневав возле г. Даджина, окрестности которого, некогда разоренные дунганами, стояли и теперь в том же запустении, какими мы их видели семь лет тому назад, мы пошли в Ала-шань прежним своим путем. Только на этот раз имели двух проводников ⁵⁸², довольно хорошо знавших дорогу. По пути, по крайней мере на первых трех переходах до границы Ала-шаня, не было прежнего безлюдья, но довольно часто попадались китайцы, которые пасли казенных лошадей. За неименьем лучшего корма, эти лошади довольствовались бударганой и другими солянковыми травами пустыни. [344]

Перейдя Великую стену, которая тянется в четырех верстах северней Даджина и представляет здесь собой не что иное, как сильно разрушенный глиняный вал сажени три высоты, мы ночевали в первый день возле китайской фанзы Ян-джонза, где и прежде останавливались два раза. Упоминаемая фанза представляет собой тип большей части деревенских построек этой части Китая. Она окружена для безопасности от нападений высокой глиняной стеной, внутри которой находятся все помещения. Только колодец выкопан вне этой ограды и достигает замечательной глубины — 180 футов ⁵⁸³. Вода в нем отличная. Ее температура, измеренная теперь нами 11 августа, имела +13,3°, почти столько же (+13,7°), как и 31 мая 1873 года; но 16 июня 1872 года, при первом нашем здесь следовании, вода того же колодца имела лишь +6°. Как и в прежние разы, пришлось таскать воду для пойла наших животных посредством длинной веревки на блоке; черпалкой служил кожаный на обруче мешок, вмещавший в себе три или четыре ведра. В один из таких приемов мы вытащили вместе с водой жабу (Bufo raddei), которая, вероятно, неосторожно спрыгнула в глубину колодца, но не расшиблась и жила благополучно в подземной прохладе.

От фанзы Ян-джонза наш путь ⁵⁸⁴ лежал к востоку-северо-востоку вдоль сыпучих песков, которые необъятной массой уходили на север. Мы же шли по глинисто-солончаковой бесплодной и безводной равнине, кое-где всхолмленной невысокими горками. Абсолютная высота местности, понизившаяся от г. Даджина к фанзе Ян-джонза до 5 800 футов, теперь почти не изменялась и держалась около этой цифры. Погода стояла облачная и весьма прохладная. Так шли мы верст 90, пока, наконец, широкая гряда все тех же песков стала нам поперек. Тогда пришлось итти на протяжении 14 верст по голому песку, к счастью, смоченному в ту же ночь довольно сильным дождем. Ради такой благодати трудный переход совершен был весьма удобно, и мы еще довольно ранним утром прибыли на ключ Баян-булык.

Пески Тынгери. Те пески, в которых мы теперь находились, известны монголам под названием Тынгери [Тэнгри], т. е. «небо», за свою необычайную обширность. Они представляют собой тип всех вообще сыпучих песков Центральной Азии, да по всему вероятию и нашего Туркестана, где эти песчаные массы известны под названием барханов. Правильной определенной формы барханы не имеют, так как их архитектура зависит от силы и направления ветра, неровностей почвы, качества самого песка и т. д. В общем же описываемые пески представляют запутанную сеть невысоких (от 40 до 60, редко 100 футов) холмов и валообразных гряд между этими холмами. На наветренной стороне песок от давления ветра сложен довольно твердо, так что нога вязнет в песке не глубоко; притом скат здесь обыкновенно гораздо положе. На стороне же подветренной, в особенности у холмов, скат весьма крутой, и песок здесь очень рыхлый, вполне сыпучий.

Между песчаными холмами образуются воронкообразные ямы или продольные ложбины, часто достигающие в глубину до самой подпочвы. Последняя в песках Тынгери, как и в большей части других песков, состоит [345] из солончаковой глины, утрамбованной, словно выметенный ток. Воды нигде нет, за исключением лишь редких ключей; в некоторых, правда, также весьма редких местах, плохую соленую воду можно достать на глубине трех-четырех футов, копая глинистую подпочву песков.

Последние в главной своей массе вовсе лишены растительности, появляющейся, как было говорено выше, лишь на окраинах песчаных площадей, да изредка на дне ложбин и воронкообразных ям. Впрочем, в указываемых местах флора пустыни довольно разнообразна, и мы собрали в песках Тынгери 17 видов растений, еще не бывших в гербарии нынешнего года. Из этих растений наиболее замечательными и характерными для Ала-шаня служат: сульхир и Pugionium.

Сульхир. Сульхир, принадлежащий к семейству солянковых растений, распространен по всей Центральной Азии до 48° северной широты, и растет исключительно на голом песке. Представляет собой два вида Agriophyllum gobicum и А. arenarium. Первый преобладает в Ала-шане, Ордосе, вообще в южных и восточных частях Гоби; последний занимает район более западный и распространяется через наш Туркестан до Каспийского моря. Кроме того, мы встречали сульхир ⁵⁸⁵ на верхней Хуан-хэ и в Цайдаме; в Северном Тибете этого растения нет.

Как выше сказано, сульхир растет исключительно на голом песке. Просачивающаяся внутрь такого песка дождевая вода, затем, по мере испарения в наружном песчаном слое, вновь поднимающаяся вверх, служит для питания как описываемого растения, так и других, здесь произрастающих. Недаром почти все эти растения имеют чрезвычайно длинные корни, которыми вытягивают влагу со значительной глубины. И чем сравнительно более падает водяных осадков, тем, конечно, растительность в песках лучше. Сам сульхир растение однолетнее, достигающее в Ала-шане при благоприятных условиях до 3 футов высоты, при толщине стебля в ½ дюйма: впрочем, гораздо чаще попадаются вдвое меньшие экземпляры.

Сульхир дает не только прекрасный корм монгольскому скоту, но своими мелкими, как мак, семенами доставляет важный продукт питания алашанским монголам. Вопреки поговорке: «не посеешь — не пожнешь», алашанцы, в особенности в более дождливое лето, собирают в конце сентября обильную жатву на своих песках. Затем тут же, на готовых токовищах, каковыми служат все оголенные места лёссовой подпочвы, обмолачивают собранный сульхир. Семена его сначала поджаривают, а потом мелют ручными жерновами и получают вкусную муку, которой питаются в течение круглого года. Кроме того, сульхир служит во время зимы главной пищей бесчисленных стад больдуруков, прилетающих в Ала-шань на зимовку из более северных частей Гоби; теми же семенами, вероятно, питаются и зерноядные пташки при осеннем перелете через пустыню ⁵⁸⁶.

Pugionium. Другое замечательное, хотя далеко не столь полезное для туземцев растение песков Ала-шаня — это Pugionium, называемое монголами дзерлик-лобын, т. е. «дикая редька». Действительно, его сырые плоды имеют редечный или горчичный вкус и запах; китайцы же собирают молодые первогодные экземпляры самого растения, солят их и едят как овощ. Pugionium до последнего времени составляло большую редкость, так как известно было лишь по двум веточкам, добытым в прошлом веке естествоиспытателем Гмелином, вероятно от богомольцев, возвратившихся [346] из Тибета в Северную Монголию. В 1871 году мне удалось впервые встретить и собрать описываемое растение в Ордосе. В числе привезенных тогда нами экземпляров нашлось два вида; из них один определен был академиком К. И. Максимовичем, как уже известный через Гмелина — Pugionium ccъornutum, а другой — как новый, названный Максимовичем Pugionium dolabratum. Различаются они, главным образом, формой своего плода, который у первого вида весьма походит на двойной кинжал, а у последнего обрублен или как бы отгрызен на заостренном конце; кроме того, есть различия в форме листьев и цветка. Оба растения, сколько кажется, двулетние; они принадлежат к семейству крестоцветных и формой своей отчасти напоминают кустарник. Ствол имеют не более фута в длину, да и тот обыкновенно почти весь запрятан в сыпучем песке. С вершины такого ствола, на второй год жизни растения, отрастает густая, шарообразная или, чаще, овальная куча тонких и ломких, но густых и сильно переплетающихся между собой веточек, на концах которых развиваются невзрачные белые или розоватые цветки. Густая зеленая шапка ветвей Pugionium обыкновенно лежит на песке и имеет фута 3-4 по наибольшему диаметру, фута 2-3 по наименьшему и фута 2 в толщину [высоту]; в Ордосе же встречались нам экземпляры гораздо больших размеров. В песках Тынгери мы нашли теперь лишь Pugionium dolabratum. Оно попадалось довольно часто отдельными кустиками, росшими по окраинам сыпучих песков, реже внутри их. В половине августа описываемое растение уже отцветало, но плоды были еще зелены. Только на одном экземпляре мы нашли зрелые семена, которые и были собраны для С.-Петербургского ботанического сада.

Одичавшие лошади. По сообщению монголов, в песках Тынгери до сих пор еще живут одичавшие лошади, ушедшие в пустыню при разорении Ала-шаня дунганами в 1869 году. С тех пор эти лошади бродят и плодятся на воле ⁵⁸⁷, весьма осторожны и на водопой ходят лишь по ночам, или на те ключи, возле которых нет людей. Однако в последние годы местные монголы частью перестреляли описываемых лошадей, подкарауливая их на водопоях, частью переловили там же в петли. Осталось лишь несколько десятков экземпляров, большая часть которых живет в местности Ган-хай-цзы, лежащей верстах в 40 к северо-северо-западу от ключа Баян-булык. В названном урочище есть небольшое соленое озеро и два ключа, из которых пьют одичавшие лошади. Со временем они, вероятно, также будут переловлены монголами.

В Ордосе, после разорения его дунганами, в том же 1869 году появилось очень много одичавшего скота, в особенности рогатого, который и найден был мной в 1871 году в поросшей кустарниками долине Хуан-хэ ⁵⁸⁸. Ныне, по сообщению алашанских монголов, из этого скота уцелели лишь несколько экземпляров; остальные переловлены и перебиты местными жителями.

Неожиданный пролет птиц. Вопреки ожиданию мы встретили теперь в Ала-шане, да и далее встречали по пути срединой Гоби, довольно сильный пролет птиц. Напрямик через пустыню летели из Сибири не только сильные птицы, например лебеди, гуси, журавли, но даже и [347] слабые птички, каковы: погоныши (Ortygometra bailloni), мухоловки (Erythrosterna albicilla, Hemichelidon sibirica), варакушки (Cyanecula ccerulecula), камышевки (Locustella certhiola), стренатки (Emberiza pusilla. Cynchramus schoeniclus), корольки (Reguloides supercilicsus), горихвостки (Ruticilla aurorea), Nemura cyanura и др.; совсем плохо летающие лысухи (Fulica atra) и водяной пастушок (Rallus aquaticus) встречены были также на пролете в пустыне ⁵⁸⁹.

В общем валовой пролет происходил с 10 августа по 20 сентября; далее летели лишь отсталые или случайно запоздавшие экземпляры. В августе пролетных птиц, преимущественно мелких пташек, считалось 37 видов; в сентябре, когда всего более летели водяные, в пролете насчитывалось, кроме прежних, 48 видов; наконец один вид — Bucephala clangula [гоголь] — замечен был в начале октября. Таким образом, на осеннем пролете через пустыню наблюдалось теперь нами 86 видов птиц, притом многие в большом количестве экземпляров. Такое наблюдение показывает, что пернатые, по крайней мере осенью, не слишком-то облетают восточную половину Гоби и следуют из Восточной Сибири напрямик в Китай. Между тем, лежащие западнее Ала-шаня пустыни Хамийская и Лобнорская, гораздо больше избегаются пролетными птицами ⁵⁹⁰, по причине своей крайней дикости и бесплодия, а главное потому, что вслед за ними тотчас же лежит высокое и пустынное нагорье Северного Тибета; тогда как, перелетев через восточную Гоби, птицы сразу попадают в теплый, плодородный Китай и уже без труда следуют далее на юг или остаются зимовать. Весной, когда в Гоби еще стоят сильные холода, а корму и воды гораздо меньше, нежели осенью, те же пролетные птицы, возвращаясь в Сибирь, стараются пересечь пустыню в возможно кратчайшем направлении и следуют, главным образом, по собственно Китаю вдоль хребтов, ограждающих плато Монголии, до последней необходимости подняться на нагорье. Тогда, вероятно, число пролетных птиц в Ала-шане и средней Гоби гораздо меньше, нежели осенью, что отчасти и подтверждается наблюдавшейся мною в марте и апреле 1872 года бедностью весеннего пролета в Юго-восточной Монголии от кяхтинско-калганской дороги до северного изгиба Хуан-хэ включительно ⁵⁹¹. Лобнорские мои наблюдения весной 1877 года ⁵⁹² также показали, что даже сильные водяные птицы, в бесчисленном множестве появляющиеся в феврале на Лоб-норе, прилетают туда не напрямик из Индии через Тибет, а следуют от запада-юго-запада из окрестностей Яркенда и Хотана, где они пересекают Тибетское нагорье в самом узком его месте. Многие же обыденные в Сибири виды, каковы бекасы, дупеля, чибисы, перепела и разные мелкие пташки, вовсе не показываются при весеннем пролете на Лоб-норе, — они, по всему вероятию, облетают Таримскую и Чжунгарскую пустыни вдоль западных окраин хребтов Центральной Азии.

Перелет через пустыню всегда недешево обходится пернатым странникам. Правда, наиболее сильные из них, в особенности лебеди, [348] журавли и гуси, в один мах стараются перенестись через Гоби и потому летят обыкновенно чрезвычайно высоко, в облаках; но более слабые пташки принуждены бывают делать свой перелет станциями, низко над землей, отыскивая удобные уголки для отдыха и покормки. Такими местами служат колодцы, возле которых обыкновенно встречаются лужицы разлитой при водопое скота воды, редкие ключи, озерки, заросли дырисуна, саксаула или бударганы. В столь непригодных для себя местах ютятся пролетные пташки; часто же и таких пристанищ не находят; тогда гибнут от голода, жажды и усталости. В особенности плохо приходится пролетным птицам, если их захватит буря в пустыне; тогда даже сильные летуны останавливаются, и случается, что журавли, гуси, утки пережидают непогоду или ночуют в сухих логах и на голом песке. И если в местах своих зимовок, да большей частью и на местах вывода, птицы северней Азии почти не знают, как птицы Европы, усердного преследования со стороны человека, зато на своих перелетах через пустыню они, по всему вероятию, гибнут в немалом количестве.

Переход в г. Дынь-юань-ин. Перед самым переходом через поперечную гряду песков Тынгери к нам приехали высланные ала-шанским князем навстречу трое монголов и в том числе старый приятель наш Мукдой. С этими посланцами мы и дневали возле ключа Баян-булык. На небольшом здесь болотце, в какие-нибудь ¼ десятины, держалось много пролетных дупелей (Scolopax stenura, S. heterocerca) и погонышей (Ortygometra bailloni). Последние большей частью были до того утомлены перелетом, что мы ловили их руками; на дупелей же отлично поохотились. Затем двойным переходом перешли мы на небольшое соленое озерко Серик-долон, которое расположено в песках и имеет не более ¼ версты в окружности. Соль лежит здесь довольно толстым, словно лед, слоем; сверху вода на ½ фута. Возле этого озерка, поросшего по берегам тростником (Phragmites communis) и тростеполевицей (Calamagrcstis Epigejcs), выкопана небольшая яма, в которой можно найти лишь с десяток ведер почти пресной воды; сразу мы не могли напоить своих животных. Между тем стоило только выкопать колодец в сажень глубиной и воды было бы достаточно, но об этом никто не заботится, несмотря на то, что через названное место монголы ездят довольно часто.

От Серик-долона нам пришлось вновь итти верст 15 по сыпучему песку. Путь здесь местами обозначен кучками сложенных камней. Видели мы опять роковую тропинку, по которой ошибочно направились в июне 1873 года и чуть было не заблудились в пустыне ⁵⁹³. Зато от кумирни Сокто-куре ⁵⁹⁴ дорога пошла отличная, колесная до самого Дынь-юань-ина ⁵⁹⁵. На следующем бивуаке близ колодца Шангын-далай нас встретил казак Гармаев, отправленный в Ала-шань с коллекциями еще весной из Синина. Гармаев очень кстати привез с собой целый вьюк прекрасных арбузов и дынь, которыми мы отлично полакомились.

Следующие три перехода до города Дынь-юань-ин были сделаны вполне благополучно; донимали нас только сильные жары, ради чего мы выходили еще в потемках. Сыпучие пески попрежнему тянулись влево от нашего пути, то приближаясь к дороге, то удаляясь от нее; местами приходилось пересекать неширокие песчаные рукава, вдавшиеся, словно [349] языки, в глинисто-солончаковую площадь, по которой мы теперь следовали. Абсолютная высота местности, понизившаяся близ колодца Тосун до 4 400 футов, снова поднялась на 5000 футов в г. Дынь-юань-ине, куда мы прибыли 24 августа ⁵⁹⁶ и поместились в заранее приготовленной загородной фанзе.

Вышеназванный город известен китайцам под названием Ва-ян-фу, а монголам — Алаша-ямын ⁵⁹⁷, единственный в Ала-шане, лежит в 15 верстах к западу от Алашанского хребта ⁵⁹⁸, на небольшой речке, притекающей с горы Бугутуй. Как и все города Китая, он обнесен глиняной зубчатой стеной, имеющей лишь полторы версты в окружности. Внутри этой стены живет владетельный князь и помещаются лавки торговцев, главным образом китайцев из города Нинг-ся [Нинся]. Вне стены стоят несколько сот фанз, которые некогда были разорены дунганами, равно как и загородный дворец князя; все это и поныне еще не возобновлено. Число жителей ни прежде, ни теперь узнать мы не могли; без сомненья, это число слишком невелико.

На другой день нашего прибытия в Дынь-юань-ин к нам явился прежний знакомый и приятель лама Балдын Сорджи ⁵⁹⁹, только что возвратившийся из Пекина и привезший нам письма и газеты, обязательно высланные из посольства. Балдын Сорджи попрежнему состоит доверенным лицом у местных князей; он немного постарел, но все-таки энергичен, как и в былое время. Между прочим, Сорджи сообщил нам, что несколько лет тому назад в северо-восточном углу Ала-шаня, в местности Чаджин-тохой, на левом берегу Желтой реки, поселились трое миссионеров. Двое из них приезжали в Дынь-юань-ин и жили здесь около года. Зная хорошо китайский язык, они часто беседовали с Балдын-Сорджи об истинах религии; но, сколько мы могли заметить, лама не вынес из этих бесед даже смутных понятий о сущности христианства. Охотников креститься в ала-шанском городе также не нашлось; между тем в Чаджин-тохое число прозелитов ⁶⁰⁰, по словам того же Сорджи, доходит до 300 человек, хотя крестятся почти исключительно из-за материальных выгод.

Алашанские князья. По смерти старого алашанского вана, последовавшей в 1877 году, его место занял старший сын Ария; средний. Сия, пожалован гуном, т. е. князем шестой степени; младший, попрежнему, остался гыгеном ⁶⁰¹. Все эти три князя были воспитаны своим отцом на китайский лад, так что гораздо более походят на китайцев, нежели на монголов. Старший сын, нынешний ван Ала-шаня, по наружности толстый и косой; Сия роста среднего, также толстый и пухлый, словно из теста сделанный; гыген, наоборот, худощавый, слабого сложения и, несмотря на то, что имеет уже лет под тридцать, выглядит совершенным мальчиком.

Ван правит Ала-шанем; братья ему помогают. Вернее, однако, что ни один из князей ничего не делает; жизнь ведут праздную и только часто ссорятся друг с другом. Впрочем, общая забота алашанских князей заключается в том, чтобы, правдой и неправдой, возможно больше вытянуть [350] с своих подданных. Ради этого помимо податей в казну вана поступают различные сборы как деньгами, так и скотом; нередко князья прямо отнимают у монголов хороших верблюдов и лошадей, возвращая взамен плохих животных. Притом ван открыл значительный для себя источник дохода, раздавая за деньги своим подданным мелкие чины, которыми нередко украшаются даже пастухи и слуги княжеские. За малейшую вину эти новоиспеченные чиновники опять разжалываются; затем им вновь возвращается прежний чин, а ван получает новое приношение.

Оба других князя устраивают театральные представления, в которых участвуют сами, исполняя и женские роли; даже гыген не стыдится наряжаться женщиной и плясать перед своими верующими. В такой театр приглашаются жители Дынь-юань-ина, а также приезжие зажиточные монголы; каждый гость обязан сделать подарок деньгами, а за неимением их — продуктами или скотом.

Вообще все три алашанских князя — выжиги и проходимцы самой первой руки. Несмотря на сделанные нами им хорошие подарки, князья, и в особенности ван, не стыдились выпрашивать через своих приближенных подарить то то, то другое. Со своими подчиненными князья обращаются грубо, деспотично, притом постоянно прибегают к шпионству. Одним словом, в этот раз нашего пребывания в г. Дынь-юань-ине алашанские князья произвели на меня неприятное, отталкивающее впечатление. Прежде, восемь лет тому назад, они были еще юношами, хотя также испорченными. Теперь же, получив в свои руки власть, эти юноши преобразились в самодуров-деспотов, каковыми являются весьма многие азиатские правители.

Следование по северному Ала-шаню. Девять суток, проведенных нами в Дынь-юань-ине, посвящены были снаряжению на дальнейшее следование в Ургу. Путь предстоял неблизкий, более чем в тысячу верст и притом дикой срединой Гоби. По счастью, время наступало осеннее, наилучшее для переходов в пустыне. Во всяком случае необходимо было приобрести надежных животных, и мы, продав вану своих мулов ⁶⁰², наняли у того же вана 22 вьючных верблюда ⁶⁰³, с платой по 12 лан за каждого до Урги. Уставшие лошади также были сбыты и заменены новыми; только три верблюда-ветерана, остаток зайсанского каравана, опять поплелись с нами.

Утром 2 сентября мы выступили из Дынь-юань-ина и на четвертом переходе ночевали возле соленого озера Джаратай-дабасу, отстоящего на сотню верст от алашанского города. Местность по пути была, как и прежде: волнистые площади солончаковой глины или сыпучие пески, местами поросшие саксаулом. В нынешнее лето в северном Ала-шане вовсе не падало дождей; поэтому погибла и скудная травянистая растительность пустыни. Погода, несмотря на сентябрь, стояла теперь жаркая ⁶⁰⁴; не холодно было и по ночам.

Джаратай-дабасу имеет около 50 верст в окружности и лежит на абсолютной высоте 3 600 футов ⁶⁰⁵, следовательно представляет самое низкое место во всей исследованной части Ала-шаня. Превосходная [351] осадочная соль залегает пластом от 2 до 6 футов толщиной; ее разработка производится в ничтожных размерах и составляет монополию алашанского князя ⁶⁰⁶.

Северней Джаратай-дабасу местность становится, сколько кажется, еще бесплодней: всюду песок или соленая глина, а по ним саксаул, хармык, бударгана — и только. Ближе к горам Хан-ула мало даже и этих прелестей. Тем не менее, как здесь, так и ранее по северному Ала-шаню нам нередко встречались стойбища монголов; их верблюды и бараны (другого скота нет) довольствуются лишь саксаулом и бударганой. Смотря на таких злосчастных кочевников, невольно думалось: где же нельзя жить человеку, если он может проводить весь век в подобной пустыне? Тем не менее, люди здесь живут и, быть может, чувствуют себя счастливыми.

Миновав колодец Боро-сончжи, возле которого, заблудившись, мы чуть было не погибли в июле 1873 года ⁶⁰⁷, и ключ Хара-моритэ, где мы стояли десять суток в октябре 1871 года по случаю серьезной болезни тогдашнего моего спутника М. А. Пыльцова, мы пришли на озерко Куку-нор, которое лежало верст на пять в стороне от настоящего пути нашего, но куда я нарочно свернул, чтобы передневать возле воды и поохотиться. Так и вышло. На небольшом названном озерке, имеющем версты полторы в окружности и местами поросшем возле берега тростником, держались пролетные лебеди, гуси и множество уток. Охота наша была очень удачна; тем более, что усталым пролетным птицам некуда было улететь и они, после выстрелов, покружившись немного, снова возвращались на прежнее место.

Следуя затем от оз. Куку-нор мимо гор Хан-ула к северу, мы перешли широкую гряду невысоких гранитных холмов, которыми здесь расплывается хребет Хара-нарин-ула, окаймляющий долину левого берега Хуанхэ на ее северном изгибе. Абсолютное поднятие местности прибавилось лишь на 400 футов, тогда как в средней части Хара-нарин-ула разница абсолютных высот долины Желтой реки и плато, лежащего по северную сторону названных гор, доходит до 2 400 футов ⁶⁰⁸.

Невдалеке за подъемом нам встретилась по пути кумирня Баян-тухум, в которой живет до трехсот лам. Отсюда мы должны были по заранее принятому решению итти все старым путем, оставить влево, т. е. к западу от себя, дорогу, по которой обыкновенно следуют из Урги в Тибет караваны халхаских богомольцев, равно как и направляются из Ала-шаня в Ургу караваны местных монголов. Последние ездят на поклонение ургинскому кутухте или иногда возят китайский рис из г. Нинг-ся. Проехать до Урги можно здесь и в экипаже, в особенности в двухколесной китайской телеге, конечно с большим или меньшим трудом. Мало того, в том же китайском экипаже можно пробраться и в Тибет, конечно помучившись немало в песках Ала-шаня и на болотах цайдамских.

Аймак уротов. Севернее Баян-тухума вскоре окончилась земля алашанская, и мы вступили в аймак монголов-уротов, вдавшийся здесь узким клином между Ала-шанем и Халхой. Зато к востоку названный аймак простирается далеко, до самой земли цахаров, гранича на юге с Ордосом и кукухотоскими тумытами, а на севере с Халхой и аймаком сунютов. [352] В административном отношении описываемый аймак разделяется на шесть хошунов ⁶⁰⁹.

Пройденный теперь нами западный крайне бесплодный угол земли уротов замечателен тем, что здесь появляются в немалом количестве ильмовые деревья (Ulmus campestris), составляющие величайшую редкость в остальной Гоби. Растут эти ильмы по сухим руслам дождевых потоков, нередко в виде аллей, и достигают от 20 до 40 футов высоты при диаметре ствола от 1½ до 2, изредка до 3 футов. Само по себе дерево корявое, невзрачное, но оно производит отрадное впечатление среди голой пустыни. Подростков ильмов нигде здесь нет, так как их поедает монгольский скот; поэтому со временем, когда старые деревья погибнут, на смену им нового поколения не явится.

Общий характер средней Гоби. От пройденной нами южной границы аймака уротов, приблизительно с 41 северной широты и по нашему пути до 45 той же широты включительно, залегает средняя полоса Гоби, та полоса, которая по своему характеру значительно разнится и от песчаной пустыни Ала-шаня, и от северных соседних степей. Это пустыня щебневая или галечная, пожалуй, самая дикая и бесплодная во всей Гоби, в особенности если принять в расчет ее обширное протяжение к северо-востоку и к западу, где она, вероятно, сливается с пустынями Хамийской и Чжунгарской. Преобладающей почвой является галька с примесью лёсса; нередки также солончаки и площади намытой во время ливней лёссовой глины; спорадически, но сравнительно изредка, встречаются сыпучие пески; безводие всюду крайнее, отчего флора, а вместе с ней и фауна, весьма бедные. В поперечном направлении, нами пройденном, описываемая средина Гоби состояла из двух несколько различных частей, разделенных почти по средине хребтом Хурху. К югу от него залегает местность с меньшей (от 4 100 до 3 500 футов) абсолютной высотой, притом еще достаточно обильная сыпучими песками; северней же вышеназванных гор местность значительно повышается (от 3 700 до 5 300 футов абсолютной высоты), кое-где становится плодородней, и сыпучие пески почти исчезают. Но как там, так и здесь преобладают волнистые галечные равнины, по которым разбросаны, чаще, впрочем, в северной половине, небольшие хребтики и группы скалистых холмов из глинистого сланца и гнейса, реже из гранита, грюнштейна и песчаника.

Флора средней Гоби, как выше упомянуто, крайне бедная. Из кустарников в южной половине нашего пути обилен был лишь саксаул по пескам, а в северной — врассыпную попадались кусты золотарника — Caragana pygmaea (?) [карликовая карагана]; там и здесь нередко встречался сильно колючий Convolvulus Gortschakowii [вьюнок Горчакова]; иногда, в южной части, попадались кустики дикого монгольского персика (Amygdalus mongolica n. sp.). По окраинам выжженных солнцем лёссовых площадей, на которых во время изредка случающихся в пустыне ливней образуются временные озера, росли: хармык, бударгана, Reaumuria songarica [реамюрия] и кое-где Galligonum mongolicum [джузгун монгольский]; из трав же — дырисун, полынь, лебеда, несколько видов сложноцветных и злаков. Представители двух последних семейств, а также дикий лук [многокорневой] — Allium poljrhizum в большем обилии являются напесчаном грунте в распадках холмов, севернее гор Хурху. Затем собственно галечная почва пустыни нередко совершенно оголена. [353]

Из млекопитающих описываемой полосе средней Гоби свойственны: хара-сульта, волк, лисица, заяц, еж и песчанка. Из оседлых птиц довольно много больдуруков и рогатых жаворонков (Otocoris albigula); реже попадаются пустынный жавороночек (Alaudula cheleensis), каменный воробей (Pyrgita petronia) и каменный голубь (Golumba rupestris). Ящерицы летом, вероятно, здесь весьма обильны, но осенью, во время нашего прохода, мы встретили, да и то в малом числе, лишь один вид Phrynocephalus sp., чуть ли не тот же самый, который найден был прошедшей осенью в Северном Тибете, а нынешней весной в оазисе Гуй-дуй на верхней Хуан-хэ.

Новый аргали. Но самое замечательное животное средней Гоби — это, конечно, аргали, два экземпляра которого добыты были нами южней гор Хурху. Сравнивая этого аргали с другими видами доселе известных горных баранов (аргали и аркаров), нужно заметить отличающихся между собой сравнительно слабыми признаками, — нельзя не признать, что описываемый вид — новый, который я предлагаю назвать именем недавно умершего знаменитого английского натуралиста Чарльза Дарвина — Ovis darwini. Новооткрытый аргали роста довольно крупного: 6-7-летний самец имел высоту с головой 4 фута 7 дюймов, у загривка 3 фута 6 дюймов, весил около 6 пудов. Рога его своей формой походят на рога тибетского Oviss hodgsoni и по наружному изгибу имеют 2 фута 11 дюймов длины, при 1 футе 3 дюйма в окружности у основания. Общий цвет шерсти темно-бурый, более густой в задней части туловища и местами с малозаметной проседью; конец морды, слезные ямки, внутренняя сторона ушей, нижняя часть ног, средина брюха, задняя сторона ляжек, окаймленная рыжеватой полосой, хвост и седловидное пятно на передней части спины — седого цвета; шерсть на загривке и седловидном пятне волнистая, значительно удлиненная.

Аргали Дарвина впервые найден был нами южней гор Хурху, именно в каменистых холмах на южной и северной окраинах Галбын-гоби. Противоположно всем своим собратьям описываемый вид держится в крайне бесплодных и безводных местностях. Только в распадках холмов и кое-где по ущельям растут здесь хармык, бударгана да изредка лук. Вероятно, поедая эти весьма сочные растения, зверь может подолгу обходиться без воды; притом, несмотря на скудность корма, оба добытых самца аргали были очень жирны.

По своему характеру новооткрытый аргали мало осторожен, потому что не преследуется человеком. Конечно, местные монголы непрочь бы были полакомиться вкусным мясом описываемого зверя, но убить его, по крайней мере взрослого самца, решительно не могут из своих фитильных ружей. Действительно, выносливость на рану всех вообще горных баранов очень велика, но аргали Дарвина в этом отношении, кажется, перещеголял своих собратий: помещенный на приложенном рисунке самец был пробит пулей из берданки в самое сердце и все-таки еще бежал в гору около трехсот шагов.

Кроме окрестностей гор Хурху, описываемый аргали спорадически распространен, вероятно, и в других частях средней Гоби. Быть может, к этому виду относятся и те аргали, которые живут на Хан-ула и в северной безлесной части Алашанского хребта ⁶¹⁰.

Путь наш до хребта Хурху. На бивуаке возле кумирни Баян-тухум оказалось, что ни один из монголов, находившихся погонщиками при нанятых у алашанского вана верблюдах, не знает пути, [354] по которому мы желали следовать в Ургу; пришлось далее брать местных проводников, обыкновенно не более как на один или на два перехода. Хорошо еще, что со мной была прежняя съемка, так что я мог прямо называть колодцы, куда следовало итти; да и то с проводниками немало было возни, в особенности впоследствии ⁶¹¹. Путь наш, как уже было сказано, лежал через западный угол земли уротов, по местности крайне бесплодной. Верблюды еще могли найти здесь для себя корм, но верховым лошадям приходилось плохо, тем более, что лишь при крайней голодовке мы могли давать им по ковшу хлеба (рис, ячмень, просо), взятого из Ала-шаня. Но, привычные ко всяким невзгодам, кони пустыни шли попрежнему бодро и даже не худели заметно.

На ключах Чиргу-булык, где была сделана дневка, встретилось много пролетных уток, и мы опять отлично за ними поохотились. Окрестности того же Чиргу-булыка совершенно пустынны, и лишь возле самых ключей залегает несколько крохотных площадок зеленой травы, донельзя выеденной монгольским скотом. На корм последнему идут также толстые стебли Cynomorium coccineum [циноморий краснеющий, гойо], довольно здесь обильного. Монголы сами употребляют в пищу это растение, сварив его предварительно. Слышали мы также от монголов, что сушеное Cynomorium вывозится в Китай, где служит прохлаждающим средством во время сильных жаров.

От Чиргу-булыка мы шли более тридцати верст по саксаульнику, росшему, как обыкновенно, на сыпучем песке; вправо от нас, невдалеке, тянулись те же пески, совершенно оголенные. Затем, перейдя узкий [355] поперечный рукав этих песков, мы вышли вновь на галечные площади, впереди всхолмленные каменистыми увалами. За этими увалами раскинулась совершенно бесплодная Галбын-гоби, которая, по словам монголов, тянется с востока на запад на двадцать дней пути. В поперечнике, нами пройденном, Галбын-гоби имела 27 верст в ширину; абсолютная высота местности, полого понижавшейся сюда от окрайних гор долины Хуан-хэ, спустилась на 3 500 футов. В самой северной окраине Галбын-гоби, близ колодца Сучжан-хара-тологой, мы переступили границу Халхи, т. е. Северной; Монголии, и вошли в аймак Тушету-хана ⁶¹².

Вышеназванный колодец, имевший в 1873 году 5 футов глубины, теперь оказался глубиной лишь в 4 фута, конечно вследствие заноса песком. Последний обыкновенно исподволь засыпает колодцы в пустыне ⁶¹³; во время же ливней эти колодцы, большей частью выкопанные в логах, нередко уничтожаются сразу наносами мимолетных потоков. Для предохранения от песчаных заносов наружное отверстие колодцев делается весьма небольшое, притом, после доставания воды, обыкновенно закладывается камнем или какой-либо другой покрышкой.

Несколько гряд невысоких, большей частью также каменистых холмов, протянувшихся к западу и юго-западу и залегавших по нашему пути на протяжении 35 верст в поперечнике, отделяют Галбын-гоби от другой столь же почти низкой (3 700 футов абсолютной высоты) и бесплодной равнины, раскинувшейся у подножья гор Хурху и, сколько было видно, далеко протянувшейся к северо-западу ⁶¹⁴. В этих холмах впервые был встречен и добыт аргали Дарвина; в упоминаемой же равнине найден был последний по нашему пути саксаульник ⁶¹⁵. Наконец, на северной окраине той же равнины, на ключе Борцзон, мы пересекли караванный путь, ведущий, как нам еще прежде сообщали, из городов Куку-хото и Бауту в Хами и Са-чжеу. Не знаю, насколько справедливо сведение относительно последнего направления, но для первого оно подтвердилось теперь встреченным нами обратным караваном из 200 верблюдов, на которых возили из Куку-хото в Хами продовольствие и предметы обмундирования, для китайских войск, расположенных в притяньшанских оазисах.

Хребет Хурху, открытый мной в 1873 году, составляет, как оказывается, благодаря недавним исследованиям подполковника Певцова ⁶¹⁶, крайний восточный угол южного Алтая, который, не прерываясь, тянется сюда из Чжунгарии. Этот юго-восточный Алтай, сравнительно невысокий и, по всему вероятию, довольно узкий, вздымается, как свидетельствует Певцов ⁶¹⁷, до пределов вечного снега в горах Ихэ-богдо и Ца-сату-богдо, лежащих на 45° северной широты и под 70° и 71° восточной долготы от Пулкова. Изменяя, немного восточнее названных вершин, свое прежнее восточно-юго-восточное направление на юго-восточное, тот же Алтай еще более мельчает ⁶¹⁸, но потом снова повышается в группе [356] Горбун-сэйхын [Гурбан-сайхан], юго-восточное продолжение которой, как сообщали нам еще в 1873 году местные монголы, и есть хребет Хурху. По сведениям, тогда же нами добытым, этот хребет тянется на юго-восток до окрайних гор долины Хуан-хэ ⁶¹⁹; но, но расспросам Певцова, юго-восточное продолжение Гурбун-сэйхына оканчивается в Галбын-гоби ⁶²⁰, приблизительно под 42° северной широты и под 76,5 восточной долготы от Пулкова, следовательно вышеуказанной связи, вероятнее, не существует. Тем более, что, по словам Певцова, горы, лежавшие на его пути по восточной стороне Галбын-гоби, «не имели ничего общего ни в орографическом, ни в геогностическом смысле с горами к западу от нее».

Таким образом, связуя данные и сведения, добытые Певцовым и мной, получаем тот в высшей степени интересный факт, что южный Алтай не оканчивается, как до сих пор полагали, в северо-западной Гоби, но тянется в диагональном направлении поперек этой пустыни чуть не до самого Инь-шаня.

Хребет Хурху в направлении, нами пройденном, имел не более десяти верст в поперечнике и едва ли возвышался более чем на тысячу футов над своим подножием, так что абсолютная его высота, по всему вероятию, не превосходит 6 000 футов. С такими же размерами горы уходили к юго-востоку и на северо-запад от нашего пути. Весь хребет изборожден частыми ущельями; гребни гор между ними узки и коротки; всюду высятся сравнительно небольшие, но сильно выветрившиеся скалы из сланцев и сиенитового гранита ⁶²¹. Продукты разложения этих пород усыпают горные склоны и чрезвычайно затрудняют ходьбу по ним.

Ключей в горах мало; но колодцев довольно много, и возле них теперь везде жили монголы со своими стадами. Для последних корм здесь довольно сносный, так как хребет Хурху не столь бесплоден, каковым он показался нам в 1873 году. На горных склонах в изобилии здесь растут кипец и чернобыльник, а по дну больших ущелий нередки дырисун и хармык; здесь же в одиночку попадаются ильмовые деревья. Кроме того, из кустарников разбросанно встречаются по горам; Ephedra [хвойник], золотарник, дикий персик и Zygophyllum xanthoxylon [парнолистник желтодревесинный].

Из крупных млекопитающих в Хурху водится горный козел или по-монгольски улан-яман (Сарга sibirica?), весьма осторожный зверь. Убить его тем трудней, что нет почти возможности подкрасться по здешним россыпям, которыми усеяны все горы; притом острые камни этих россыпей чрезвычайно портят обувь. Несмотря на самое усердное преследование, мы могли добыть лишь один экземпляр довольно молодого самца.

Из оседлых птиц в тех же горах Хурху мы встретили: ягнятника (Gypaёtus barbatus), бурого грифа (Vultur monachus), стенолаза (Tichodroma muraria) и очень много кекликов (Caccabis chukar), которых далее по Гоби уже не видали, из пролетных — завирушку (Accentor erythropygius), стренатку (Emberiza godlewskii), Nemura cyanura и Carpodacus davidianus [синехвостку, вьюрок Давида]. Осень в описываемых горах, во время нашего там пребывания (22 и 23 сентября), уже вполне наступила: трава посохла и пожелтела, листья на кустарниках и ильмах наполовину [357] опали, а горные козлы вылиняли и носили отличную, хотя еще короткую, зимнюю шерсть.

Дальнейшее наше следование. Поохотившись двое суток в горах Хурху, мы пошли далее, направляясь, как и прежде, почти меридионально на север. Перейдя довольно широкую замкнутую на западе долину, а затем северный, более низкий, расплывшийся отрог хребта Хурху, мы вступили снова в обширные волнистые равнины, местами вспученные то пологими увалами, то одинокими группами скалистых холмов. С таким характером пустыня тянулась по нашему пути верст на 250 в поперечнике, до почтовой улясутайской дороги, за которой начиналась уже степная полоса северной Гоби.

Абсолютная высота местности, понизившаяся у южной подошвы гор Хурху до 3 700 футов, снова увеличилась на северной стороне тех же гор сначала до 4 800, а потом до 5 400 футов. Такое поднятие залегало до колодца Будун-шабактай, откуда вновь явилось пологое понижение к северу, достигшее опять 3 700 футов у колодца Тугрюк, но уже более не повторявшееся до самой Урги. Пустыня попрежнему была бесплодна; только северней Хурху в ней чаще и чаще начали попадаться, обыкновенно в разлогах холмов, площади со степным характером. Колодцев встречалось достаточно, как прежних, так и вновь выкопанных; все они были неглубоки (4-6 футов) ⁶²² и воду имели сносную, хотя нередко соленую. Мы шли, как и прежде, довольно большими переходами, почти без дневок. Палатка в конце сентября заменена была юртой, полученной от алашанского вана. Хотя в новом помещении было тесней и темней, но зато лучше можно было укрываться от бурь, являвшихся почти ежедневно в последней трети сентября. В конце этого месяца, возле колодца Дебер, мы перевалили на вторую половину пути, от г. Дынь-юань-ин до Урги, где расстояние, нами пройденное в 1873 году, равнялось 1 066 верстам, а по-нынешнему пути, местами несколько сокращенному, уменьшилось до 1 047 верст.

Новые караванные пути. В пройденном нами районе от хребта Хурху до почтовой улясутайской дороги прежде пролегало лишь два торговых караванных пути из Куку-хото в Улясутай ⁶²³. Ныне же проложено было несколько дорог, которые вели из того же Куку-хото и г. Бауту на запад и северо-запад в Хами и Улясутай ⁶²⁴. Сообщение по этим путям велось оживленное, и мы нередко встречали караваны, которые везли предметы продовольствия, вооружения и обмундирования для китайских войск в западном крае. Усиленная доставка производилась теперь в видах ожидавшегося китайцами столкновения с нами из-за обладания Кульджею.

Таким образом, китайские войска, расположенные в притяньшанских оазисах и намеревавшиеся действовать против нас, имели две [358] операционные линии, сходившиеся в Хами ⁶²⁵ и обе крайне невыгодные. Первая из этих линий вела от г. Лань-чжеу на Желтой реке вдоль северной подошвы Нань-шаня на города Лянь-чжеу, Гань-чжеу, Са-чжеу и Ань-си, а отсюда до Хами на протяжении около 400 верст по бесплодной и маловодной пустыне. Вторая же операционная линия была еще хуже, так как она направлялась из городов Куху-хото и Бауту прямо через пустыню в Хами и требовала вьючной перевозки предметов по местности, большей частью крайне бесплодной, на протяжении 1 500 верст. Затем от Хами до городов Шихо и Джинхо, где были собраны главные массы китайских войск, приходилось перевозить, правда уже по колесной дороге, все снабжение армии на протяжении еще от 800 до 900 верст, Ныне, с уступкой китайцам Кульджи, их военное положение на западе относительно нас премного улучшилось именно тем, что для китайской армии явилась возможность иметь операционную базу в обширном и плодородном Илийском крае, а не за тысячи отсюда верст, да притом позади пустыни.

О монголах. Вступив на северной окраине Галбын-гоби в пределы Халхи, мы еще чаще, нежели до сих пор, стали встречать монгольские кочевья, состоявшие обыкновенно из одиночных юрт, редко из двух-трех вместе. Ни одного клочка пригодного для пастьбы скота не оставалось незанятым. Пустыня, как и вся вообще Гоби, обитаема до последней возможности. И если население всей Монголии, заключающей в себе более 64 000 кв. миль, простирается лишь до трех или, много, до четырех миллионов душ ⁶²⁶, то большему числу кочевников здесь негде уместиться. Уже теперь нередко, как, например, в Ала-шане и средней Гоби, номады живут, конечно по необходимости, а не по доброй воле, в таких местах, которые поражают путешественника своим крайним бесплодием. Приволье кочевой жизни — это Северная и Восточная Монголия; но и там обилие стад, а вместе с ними номадов, существующих этими стадами, едва ли может быть значительно умножено.

Каждая часть хошуна имеет определенный район для своего кочеванья ⁶²⁷. Истребив корм на одном месте, стойбище (будет ли то одна юрта или несколько) переходит на другое и живет там, пока хватит пастьбы для скота. Иногда, в особенности в средней Гоби, соблазняясь спорадически выпадающими плодородными, но безводными площадками, монголы живут верст за пять, даже за десять, от колодцев и ежедневно ездят туда за водой; скот гоняют на водопой через день или два, а верблюдов поят даже через четыре или пять суток. Зимой, если выпадет снег, номады спешат на пастбища совершенно безводные, а потому летом нетронутые, и здесь живут, пока хватит корма или снега, заменяющего воду для животных и для самих монголов.

Климат сентября. Вместе с окончанием первой половины вашего пути из Ала-шаня до Урги окончился и сентябрь месяц. Относительно своего климата он характеризовался: постоянно ясной погодой, частыми бурями в последней трети и, в общем, почти летней теплотой.

В Ала-шане и прилегающем к нему уголке земли уротов, в первых двух третях описываемого месяца, дневное тепло доходило до +27,5° [359] в тени; по ночам также ни разу не было мороза. С переходом нашим за хребет Хурху, т. е. с поднятием более к северу, стало холодней, хотя все-таки днем термометр в тени поднимался до +20,2°. Первый ночной мороз (-4,5° по восходе солнца) случился 21 сентября; затем до начала октября считалось еще четыре таких мороза и наибольший из них был — 8,3°. Слабые ночные ветры обыкновенно мешали охлаждению атмосферы и поднимали ртуть термометра выше точки замерзания. Погода в сентябре стояла почти постоянно ясная; иногда по нескольку суток сряду ни днем, ни ночью, не было видно ни малейшего облачка. Вполне облачных дней считалось только 3; кроме того, 4 дня были облачны наполовину. В продолжение всего месяца только трижды падал небольшой дождь, других водных осадков не было вовсе; сухость атмосферы, в особенности при ветре, стояла страшная.

В первых двух третях сентября ветры не имели преобладающего направления; бури были редки (всего 4); случались и затишья. С 20 же числа бури являлись почти каждый день (всего 9), исключительно с запада и северо-запада. Как обыкновенно в Центральной Азии, если такая буря начиналась с восходом солнца или продолжалась от ночи, то становилось холодно; если же буря поднималась около полудня, когда почва уже нагревалась солнечными лучами, то ветер был теплый. Впрочем, ночные бури случались редко (всего 3); в это время обыкновенно дули лишь слабые ветры. В Ала-шане бури всегда поднимали в воздух тучи пыли и песка; северней же гор Хурху, — где сыпучих песков очень мало, а почва покрыта галькой или травой, там и в сильную бурю атмосфера стояла ясной.

Степная полоса северной Гоби. Перейдя почтовую дорогу, которая ведет из Калгана в Улясутай ⁶²⁸, мы вступили в степную полосу северной Гоби. Взамен прежних волнистых и бесплодных равнин местность представляла теперь перепутанную сеть невысоких увалов и холмов, принадлежащих, по всему вероятию, расплывшейся восточной части Хангая. Далее же к северу появились выровненные, хотя и невысокие, хребты, которые составляют крайние юго-западные отроги Кэнтея. Абсолютная высота по нашему пути не превосходила 5 200 футов и не опускалась ниже 4 200 футов; на последнем уровне лежит сама Урга ⁶²⁹. Галечная почва средней Гоби заменилась теперь почвой песчано-глинистой ⁶³⁰, покрытой прекрасной для корма скота травой. И чем далее подвигались мы к северу, тем лучше и лучше становились пастбища, по которым везде паслись многочисленные стада местных монголов. Эти последние, коренные халхасцы, выглядывали гораздо бодрее своих собратий, виденных нами в средней Гоби. Точно так же умножилась и животная жизнь: появились, местами в обилии, дзерены (Antilope gutturosa), всюду виднелись норы тарабаганов (Arctomys sp.), находившихся теперь в зимней спячке, весьма многочисленны были полевки (Arvicola sp.) и пищухи-оготоно (Lagomys ogotono); зимние запасы сена у нор последних местами, словно частые кочки, пестрили степь. Гнездившиеся птицы теперь уже улетели, а из оседлых чаще других попадались рогатые жаворонки (Otocoris albigula) и земляные вьюрки (Pyrgilauda davidiana). [360]

Однако текучей воды попрежнему не имелось, лишь чаще стали попадаться ключи; колодцы также были нередки и вода в них встречалась большей частью хорошая. Несмотря на обилие пастбищ, местами корм был уже выеден дочиста, в особенности в ближайших окрестностях почтовой улясутайской дороги. От нее до Урги мы шли 12 суток, с одной в том числе дневкой. Попутной дороги, как и прежде, не было, хотя нередко попадались, обыкновенно ненадолго, тропинки, которыми степь перекрещивается во всевозможных направлениях.

Верст за сотню от Урги, немного южней ключа Хайрхын [Хайрхан], мы вышли снова на покинутый в северном Ала-шане, близ кумирни Баян-тухум, путь халхаских богомольцев, следующих в Тибет. Тропинка явилась торная; по ней нередко встречались нам небольшие караваны богомольцев, направлявшихся в Ургу для поклонения тамошнему кутухте. С собой эти молельщики обыкновенно гонят скот, который они продают в Урге, а вырученные деньги отдают в кумирни и тратят на собственное содержание. В конце концов домой возвращаются ни с чем, «промаливаются», как объяснял наш казак-переводчик.

По мере того как мелькали дни октября, погода становилась суровей, и близилось время зимнее. Ночные морозы уже доходили до — 13°, да и днем при ветре было довольно холодно; 12 октября моросил первый снег, а пять суток спустя на Гангы-дабане мы нашли снежный покров уже 2-3 дюйма глубиной.

Прибытие в Ургу. Следующий за Гангы-дабаном наш бивуак был на Бугук-голе, первой речке, встреченной нами от самого Нань-шаня. Один только переход отделял теперь нас от Урги, и под влиянием столь радостной мысли путь 19 октября длился невыносимо долго, в особенности в первой своей половине. Как нарочно, местность здесь холмистая, не открывающая далекого горизонта. Наконец с последнего перевала перед нами раскрылась широкая долина р. Толы, а в глубине этой долины, на белом фоне недавно выпавшего снега, чернелся грязной, безобразной кучей священный монгольский город Урга ⁶³¹. Еще два часа черепашьей ходьбы — и вдали замелькало красивое здание нашего консульства. Тут же и быстрая Тола струила свою светлую, еще незамерзшую воду; справа на горе Хан-ула, чернел густой, нетронутый лес. Обстановка пустыни круто изменялась. Попадали мы словно в иной мир. Близился конец девятнадцатимесячным трудам и многоразличным невзгодам. Родное, европейское чувствовалось уже недалеко. Нетерпение наше росло с каждым шагом; ежеминутно подгонялись усталые лошади и верблюды... Но вот мы, наконец, и в воротах знакомого дома, видим родные лица, слышим родную речь... Радушная встреча соотечественников, обоюдные расспросы, письма от друзей и родных, теплая комната, взамен грязной, холодной юрты, разнообразные яства, чистое белье и платье — все это сразу настолько обновило нас, что прошлое, даже весьма недавнее, казалось грезами обманчивого сна...

Город Урга лежит на правом берегу р. Толы и состоит из двух частей: монгольской, гораздо чаще называемой монголами Да-курень, или Богдо-курень ⁶³², и китайской, находящейся отсюда в расстоянии пяти верст к востоку и именуемой китайцами Майма-чен ⁶³³. В обоих городах до 30 000 [361] жителей: в Майма-чене — главным образом торгующих китайцев, в Да-курени — монгольских лам. Здесь же в одной из кумирен имеет свое местопребывание великий кутухта всей Монголии ⁶³⁴, на поклонение которому стекается, в особенности к новому году ⁶³⁵, множество богомольцев. Кроме того, в Урге пребывают два амбаня (губернатора) ⁶³⁶, заведующие управлением как самой Урги, так и двух восточных аймаков Халхи — Тушету-хана и Цэцэнь-хана; два другие западные аймака той же Халхи — Джасакту-хана и Сэйн-нойна [Сайн-нояна] находятся в подчинении китайскому дзянь-дзюню (начальник военного округа) в Улясутае.

В монгольском городе проживает несколько наших торговцев, занимающихся мелочной продажей русских товаров, главным же образом транспортировкой чая в Кяхту. Двухэтажный дом нашего консульства, с двумя флигелями и другими постройками, стоит в середине между китайским и монгольским городами на возвышении, недалеко от берега Толы.

Ургу мы застали на военном положении. Китайцами выстроена была даже небольшая глиняная крепость близ западной окраины монгольского города; в ней помещалось несколько сот китайских солдат. Кроме того, в Урге было собрано до четырех тысяч монгольского войска. Вся эта оборванная орда, силой согнанная из степных улусов, вооруженная лишь стрелами, пиками и в малом числе фитильными ружьями, конечно, еще менее китайского воинства годилась на какое-либо военное действие. Притом северные монголы ни за что не пошли бы против нас, а всего вероятней по объявлении войны поголовно бы стали на нашу сторону.

Переезд до Кяхты. В Урге караван наш был расформирован. Нанятые до Ала-шаня верблюды отправились обратно; трое же наших ветеранов-верблюдов, выходивших всю экспедицию, равно как и верховые лошади, были проданы. Затем, отдохнув пять суток, мы отправились в Кяхту на монгольских почтовых, по станциям, содержимым теми же монголами. Таких станций от Урги до Кяхты одиннадцать на пространстве около 300 верст. О каждом проезжем, по крайней мере чиновнике, дается вперед знать из ургинского ямына (управления); тогда на станциях заготавливаются лошади и юрты для помещения как самого чиновника, так и его прислуги. Багаж, сколько бы его ни было, везется на подводах или вьючных верблюдах. Китайские власти за такой провоз обыкновенно ничего не платят; но русские, по заведенному обычаю, дают, в виде подарка, на каждой станции три металлических рубля. Мы же платили по пяти лан, так как везли с собой, кроме небольшого багажа, все свои коллекции, весившие с укупоркой более восьмидесяти пудов.

От ургинских соотечественников мы получили для проезда тарантас и китайскую телегу. Последняя представляет утвержденный на двух прочных колесах, довольно обширный, со всех сторон закрытый ящик, с небольшой лазейкой спереди или в одном из боков. Помещаться в подобном экипаже всего удобнее лежа, притом задом к лошадям, иначе ноги будут выше головы. Как тарантас наш, так и телега везлись верховыми монголами. Для этого к наружному концу оглобель, перпендикулярно к ним, привязывается длинная и довольно толстая жердь. Каждый ее конец берется двумя всадниками, из которых один кладет означенную [362] жердь к себе на седло впереди живота, а другой тянет за веревку, привязанную к концу той же жерди. Затем лошади пускаются вскачь, и тарантас, а еще более двухколесная телега, прыгают по всем встречным кочкам и камням ⁶³⁷. Проскакав минут двадцать или с полчаса, запряженные в экипаж верховые монголы сменяются другими, так что при каждой телеге или тарантасе, от станции до станции, следует с десяток и более всадников.

Местность от Урги до Кяхты покрыта отрогами Кэнтея [Хэнтэя], той горной системы, узел которой лежит верстах в 120 или 150 к северо-востоку от Урги. Реки, стекающие с названных гор к западу, впадают в Орхон, приток Селенги, следовательно относятся к бассейну Байкала; к востоку же с Кэнтея вытекают Керулюн [Керулен] и Онон, принадлежащие верховьям Амура.

Горные хребты по нашему теперешнему пути имели общее направление с востока на запад, достигали, и то местами, лишь средней высоты и несли почти везде мягкий характер. На северных своих склонах они иногда были покрыты лесами из белой березы, сосны и лиственицы; реже попадаются здесь черная береза, кедр и осина. Но вообще леса эти не обширны, и горные скаты изобилуют гораздо более прекрасными лугами, которые залегают также везде и по долинам. Орошение довольно значительно; из рек наибольшие: Хара-гол и Иро, притоки Орхона. Абсолютная высота местности (по почтовой дороге) начинает от Урги уменьшаться и уже на р. Хара-гол достигает лишь 2 600 футов; затем на р. Иро ниспадает на 2 100 футов, а в Кяхте вновь немного увеличивается до 2 400 футов.

Кочующих монголов по пути нам везде попадалось много; живут они большей частью богато. Довольство отражается и на их общем типе: рост высокий или средний, сложение плотное, лицо свежее; таковы же и женщины. Притом здешние монголы, сколько кажется, гораздо меньшие ханжи, нежели их собратья в других частях Монголии; по крайней мере мы не слышали постоянного бормотания молитв, как у алашанцев или кукунорцев.

Погода во время нашего пути из Урги в Кяхту стояла хорошая — ясная и маловетреная; снег лежал неглубоко — дюйма на 3-4; ночные морозы доходили до-19,3°. Ежедневно мы делали только по две станции, чтобы не опережать много багажа, который тащился шагом, — где на двухколесных телегах, где на вьючных верблюдах. Наконец 29 октября, после полудня, мы увидели вдали белые шпицы кяхтинских церквей и со слезами на глазах приветствовали этот первый символ своей родины. Немного спустя караван наш встретили пограничный комиссар и несколько кяхтинских купцов, проводившие нас в город на приготовленную заранее квартиру, где мы прожили более недели, окруженные чисто родственной заботливостью гостеприимных кяхтинцев.

Итоги научных результатов моих путешествий в Центральной Азии. Так закончилось выше описанное, третье для меня по счету, путешествие в Центральной Азии. Подобно двум первым, оно представляет собой научную рекогносцировку посещенных местностей. Иного результата наши странствия иметь и не могли, как по многим пробелам личной нашей подготовки, так и по самому характеру пройденных стран, где против [363] путешественника нередко встают и люди и природа, где иногда с винтовкой в руках приходится прокладывать себе путь, а сплошь и кряду сначала заботиться, чтобы не погибнуть от жажды или голода и затем уже справлять научные работы. Но утешительно для меня подумать, что эти быстролетные исследования в будущем послужат руководящими нитями, которые поведут в глубь Азии более подготовленных, более специальных наблюдателей. Тогда, конечно, землеведение и естествознание, в своих различных путеотраслях, обогатятся сторицей против того, что им дали нынешние наши путешествия ⁶³⁸. Пока же сведем итоги сделанного нами в Центральной Азии.

За все три здесь путешествия ⁶³⁹ нами пройдено по местностям, большей частью малоизвестным, а нередко и вовсе неизвестным, 22 260 верст ⁶⁴⁰, из которых 11 470 верст (весь передний путь) сняты глазомерно ⁶⁴¹. Астрономически определена широта 48 пунктов ⁶⁴²; посредством барометра Паррота, а при первом путешествии анероида и гипсометра, определена абсолютная высота 212 точек ⁶⁴³. Ежедневно три раза, в продолжение всех путешествий, производились метеорологические наблюдения ⁶⁴⁴; иногда измерялась температура почвы и воды; психрометром по временам определялась влажность воздуха. Постоянно велся общий дневник, и, по мере возможности, производились этнографические исследования.

В области естествознания, относительно которого пройденные нами местности Центральной Азии были до сих пор почти вполне неведомы, производились специальные исследования над птицами и млекопитающими, а затем составлялись коллекции, в которые собрано:

	видов	экземпляров
Млекопитающих	около 90	около 408
Птиц	около 400	около 3 425
Пресмыкающихся и земноводных	около 50	около 976
Рыб	около 53	около 423
Насекомых	около ?	около 6 000
Растений	около 1500	около 12 000

Кроме того, собирались образчики горных пород во всех попутных хребтах.

Зоологический сбор передан в музей С.-Петербургской Академии наук; гербарий — в Ботанический сад; небольшая минералогическая коллекция — в геологический кабинет С.-Петербургского университета. Часть собранных коллекций, в которых оказалось много новых для науки видов, [364] как животных, так и растительных, описана академиками Максимовичем ⁶⁴⁵ и Штраухом ⁶⁴⁶, покойным профессором Кесслером ⁶⁴⁷ и мною ⁶⁴⁸; несравненно же большее количество добытого материала остается пока еще необработанным.

Благодарность спутникам. Но если мне и выпала счастливая доля совершить удачно три путешествия в Центральной Азии, то успех этих путешествий — я обязан громко признать — обусловливался в весьма высокой степени смелостью, энергией и беззаветной преданностью своему делу моих спутников. Их не пугали ни страшные жары и бури пустыни, ни тысячеверстные переходы, ни громадные, уходящие за облака, горы Тибета, ни леденящие там холода, ни орды дикарей, готовые растерзать нас... Отчужденные на целые годы от своей родины, от всего близкого и дорогого, среди многоразличных невзгод и опасностей, являвшихся непрерывной чредой, — мои спутники свято исполняли свой долг, никогда не падали духом и вели себя, по истине, героями. Пусть же эти немногие строки будут хотя слабым указанием на заслуги, оказанные русскими людьми делу науки, как равно и ничтожным выражением той глубокой признательности, которую я навсегда сохраню о своих бывших сотоварищах...

Заманчивость страннической жизни. В заключение, позволено мне будет еще раз вернуться к своим личным впечатлениям.

Грустное, тоскливое чувство всегда овладевает мной, лишь только пройдут первые порывы радостей по возвращении на родину. И чем далее бежит время среди обыденной жизни, тем более и более растет эта тоска, словно в далеких пустынях Азии покинуто что-либо незабвенное, дорогое, чего не найти в Европе. Да, в тех пустынях действительно имеется исключительное благо — свобода, правда дикая, но зато ничем не стесняемая, чуть не абсолютная. Путешественник становится там цивилизованным дикарем и пользуется лучшими сторонами крайних стадий человеческого развития: простотой и широким привольем жизни дикой, наукой и знанием из жизни цивилизованной. Притом самое дело путешествия для человека, искренно ему преданного, представляет величайшую заманчивость ежедневной сменой впечатлений, обилием новизны, сознанием пользы для науки. Трудности же физические, раз они миновали, легко забываются и только еще сильней оттеняют в воспоминаниях радостные минуты удач и счастья. Вот почему истому путешественнику невозможно позабыть о своих странствованиях даже при самых лучших условиях дальнейшего существования. День и ночь неминуемо будут ему грезиться картины счастливого прошлого и манить: променять вновь удобства и покой цивилизованной обстановки на трудовую, повременам неприветливую, но зато свободную и славную странническую жизнь... ⁶⁴⁹.

Комментарии

525. Названием Гоби монголы обозначают вообще степь или пустыню, более равнинные места в которой, как и равнины вообще, называются ими «тала». К тому и другому названиям прилагается еще нарицательное — «гадзыр», т. е. местность [земля], так что номады всегда говорят: «гоби-гадзыр», «тала-гадзыр», т. е. «степь-местность» «равнина-местность».

526. Представление о том, что Гоби является дном «обширного внутреннего азиатского моря», не соответствует современным научным представлениям. Рихтгофев назвал это гипотетическое море Ханхайским, от китайских слов хан+хай, т. е. сухое море. В. А. Обручеву посчастливилось впервые найти остатки континентальных млекопитающих в ханхайских отложениях и тем самым поставить под сомнение морское происхождение гобийских осадков. В течение последующего времени находки костного материала ископаемой фауны окончательно опровергли теорию о Хан-хайском море. Теперь установлено, что большая часть Гоби уже с начала мезозойского времени не имела морского покрытия. Ханхайские или, как их теперь называют гобийские отложения — суть континентальные отложения частых озер, дельт или рек, относящихся к разным возрастам от мелового времени до верхнетьетичного.

527. Границы Гоби у разных авторов, исследователей Центральной Азии, раз-ные. Некоторые выделяют из Гоби пустыню Та кла-макан, как самостоятельную и резка отграниченную территорию. Укажу только что вряд ли можно рассматривать Гоби как граничащую на северо-востоке с Большим Хинганом, где ландшафт отнюдь не гобийский, не пустынный.

528. По недавнему исследованию подполковника Певцова, о чем будет изложено далее.

529. Озеро Лоб-нор имеет 2 500 футов абсолютной высоты, а города, лежащие на трех главных реках, из которых образуется Тарим: Кашгар — 4 000 футов, Яркенд — о 900 и Хотан — 4 500 футов.

530. От 1 800 до 2 500 футов по диагональному пути из Гучена в Зайсан; озеро Эби-нор в той же Чжунгарии имеет, как исключение, лишь 700 футов абсолютной высоты.

531. До 2 000 футов абсолютной высоты.

532. Колодец Ма-лян-чуан (5 500 футов) в хамийской пустыне и колодец Дзере-худук (5 400 футов) в средней Гоби.

Здесь Пржевальский приводит большую таблицу с указанием абсолютных высот, измеренных им для 32 пунктов Гоби и Северной Монголии. Сейчас она не представляет большого интереса, почему редактор счел возможным ее опустить.

533. Большое пресноводное озеро Денгис, или Баграчь-куль, лежащее у южной подошвы Восточного Тянь-шаня, более принадлежит горами нежели пустыне.

534. Этим списком, конечно, не огршичйвается список больших гобийских озер. К последним относятся также озера Бонцаган, Орок-нур и много других.

535. По нашему пути из г. Дын-юань-ина в Ала-шане до Урги мы не встречали колодца глубже 13 футов (один Гун-худук 22 фута); обыкновенно же эти колодцы имели воду на глубине от 3 до 5-7 футов под поверхностью почвы.

536. Наоборот, колодцы в северной части Гоби, как правило, пресные, богаты» водой и действительно мелкие.

537. Такое предположение оказывается несостоятельным, учитывая то, что сказано нами в примечании 526. Пески Гоби большей частью аллювиальные или эоловые, но отнюдь не морские.

538. 29 ноября 1871 года.

539. Такие морозы мы наблюдали каждую ночь с 5 по 10 декабря 1877 года в южной Чжунгарии под 45° северной широты. В Урге подобное охлаждение атмосферы зимой случается также нередко [и доходит до-45°].

540. Максимум температуры в тени, наблюдавшийся мною в Галбын-гоби в августе 1873 года = 36,6°, в Ордосе в июле 1871 года = 37,2°; в Хамийской пустыне в июне 1879 года = 38,1°; в Ала-шане в июле 1873 года = 45°. Последняя температура была наивысшая и притом лишь однажды замеченная мною в Центральной Азии.

541. 27 июля 1870 года мною наблюдалась в Ордосе температура поверхности глины в 2 часа пополудни = 70°. Впрочем, такая температура замечена во все мои путешествия лишь однажды; выше же 60° поверхность почвы в южной Гоби нагревается нередко.

542. Указанная температура наблюдалась 6 декабря 1870 года возле колодца Улан-обо почти в средине пути из Урги в Калган.

543. Даже до 1 % относительной влажности, как то наблюдалось мной 17 марта 1871 года близ местечка Хобр в Юго-восточной Монголии.

544. Оттого там и растут прекрасные леса, которых нет на южных склонах Алтая, Хангая и Кэнтея.

545. Об этом уже было объяснено в главах II и IX настоящей книги.

546. Эта точка зрения на механизм образования лёсса не является универсальной. Более подробно об этом сказано в примечании 38.

547. Исключение в данном случае должно быть сделано лишь для небольшого уголка в аймаке уротов к югу от Галбын-гоби; там довольно много ильмовых деревьев (Ulmus eampeetris).

В западной части Гоби помимо ильма (хайляса) весьма обычны по оазисам разнолистные тополи Populus diveroifolia.

548. Оба эти растения встречены были нами в последний раз в оазисах Хами и Са-чжеу.

549. Не все из перечисленных видов кустарников имеют русские общепринятые названия, поэтому мы при;одим перечень гобийских растений в сокращенном виде.

Кустарники: реамюрия джунгарская, парнолистник, джузгун мопгольский, курчавка скучештя, курчавка кустарная, вьюнок трагановый, карагана Бушей другие караганы, полынь-чернобыльник и др.

Из других видов растительности:

Солянки: поташник, кохия, солерос, галогетон, шведка, кумарчик, а также: лук, иолынь, парнолистник, дикая рута, тростник, якорцы, талкан обыкновенный, шандра, млечник приморский..... адонис сибирский, кермек.

550. Если же выбросить горы (Алашанские, Муни-ула, Хара-нарин-ула и Хурху) да степные окраины Гоби, то число видов млекопитающих собственно для пустыни уменьшится более чем наполовину.

551. В моем отчете «От Кульджи за Тянь-шань и на Лоб-нор», стр. 30, поименовано лишь 16 видов; к ним следует прибавить летучую мышь и три вида грызунов [в новом издании 1947 г. стр. 43].

552. Сомнение в точном счете видов представляют грызуны и летучие мыши.

553. В том числе 4 вида (кошка, свинья, осел, мул) разводятся лишь китайцами в местах оседлых.

554. А также с горами Алашанскими, Муни-ула, Хара-нарин-ула и Хурху.

555. В горах Алашанских и Хара-нарин-ула.

556. В горах Хурху.

557. Медведь водится лишь в Восточном Тянь-шане, который во всех почти отношениях не принадлежит Гоби, хотя и далеко в нее вдается.

558. Количество видов млекопитающих, присущих Гоби, теперь, конечно, увеличилось, главным образом за счет грызунов, новые сборы которых были сделаны в основном русскими путешественниками, последователями Пржевальского. Однако и крупные млекопитающие не все были известны Пржевальскому. В частности, это касается медведя, о котором автор говорит, что его нигде нет. Ныне уже доказано-наличие своеобразного гобийского медведя в Западной, Заалтайекой Гоби, водящегося в пустынных горах Цаган-богдо, Хуху-тумурты, Чиигис-ула.

559. Кроме того, яки разводятся в большом количестве близ г. Улясутая и вообще в Северо-западной Монголии, не принадлежащей к Гоби по своему физическому характеру. [Небольшое количество яков имеется и в горах Гобийского Алтая].

560. И в данном случае разделение млекопитающих и птиц, приведенное автором в этих двух таблицах, ныне устарело.

561. Эту саксаульную сойку нашел на Тариме и подробно описал Пржевальский во время второго своего цент рал ьноазиатского путешествия к Лоб-нору. Тогда он назвал ее Podoces tarimensis т. е. таримской саксаульной сойкой, не зная, что эта сойка уже раньше получила название Podoces biddulphi, которое и приводит Пржевальский в настоящем отчете.

562. С долинами Хуан-хэ и нижнего Тарима.

563. Но, вероятно, они водятся в северной и восточной степных окраинах Гоби. Обыкновенная лягушка (Rana temporaria), кроме Ордоса, найдена была нами в Гань-су, на Куку-норе и на верхней Хуан-хэ; зеленая же (Rana esculenta) только в Ордосе.

Более вероятны друпзе виды лягушек: Rana chensinensis, R. nigromaculata.

564. Восточнее Хами и нижнего Тарима Bufo viridis не найдена; в остальной Гоби встречается лишь восточноазиатская жаба Bufo raddei, добытая нами также на Куку норе и на верхней Хуан-хэ.

565. Впрочем, этот район по своему ихтиологическому характеру относится более к Северо-западной Монголии, не принадлежащей Гоби.

566. Рыбы из речек, текущих с северного склона Нань-шаня, вовсе неизвестны; быть может, эти речки составят также особый ихтиологический район.

567. По словам местных монголов, песчаные полосы в Ала-шане имеют общее направление от юга к северу. Местами эти полосы достигают от 50 до 60 верст в ширину; гораздо же чаще бывают не шире 15-20 верст или того менее.

568. Кроме того, по сообщению монголов, в северо-западном углу Ала-шаня стоят значительные горы — Ёграй-ула. Алашанский хребет и Хан-ула описаны в моей «Монголия и страна тангутов», стр. 171-174 и 182 [в издании 1946 г. стр. 160-163 и 168-169].

569. Кроме того, по сообщению монголов, в северо-западном углу Ала-шаня лежит город Сого, не принадлежащий, однако, ведению алашанского князя и населенный китайцами. По прежним расспросам, от Дынь-юань-ина до названного города десять дней караванного пути; впрочем, расстояние это, вероятно, более.

570. В Алашанской пустыне наименьшие абсолютные высоты приурочены к озерам Гашиун и Сого, питаемым р. Эдзин-гол. Здесь местность опускается до 820 м над уровнем океана. В дол ше Гойцзо у озера Ухсын-нур еще нижэ, уровень этого озера только 761 м. Сого или Чжен-фань (Минь-цинь) — небольшой городок, расположенный в 100 км к северо-востоку от Ляньчжоу, в выступе Великой китайской стены, на границе с пустыней.

571. Кроме того, в Бадан-джарине, по сообщению монголов, лежат пять небольших соленых озер.

572. Флора Алашанского хребта довольно разнообразна, но этот хребет не принадлежит пустыне.

573. По всей вероятности, здесь речь идет о вечнозеленом кустарнике пиптан-тусе монгольском (Piptantus mongolicum), описанном В. Л. Комаровым в отдельной статье, помещенной в Ботаническом журнале СССР за 1933 г., т. 18, вып. 1-2, стр. 55-59. Этот кустарник впервые описал академик К. И. Максимович по сборам Пржевальского.

574. Ползучие корневища этого последнего в 2-3 сажени длиной, иногда инкрустированные известью, будучи выдуты ветром, нередко вьются по поверхности песка.

575. В 1871, 1872, 1873 и 1880 годах.

576. Эти два вида водятся лишь в лесном Алашанском хребте.

577. Специальное описание пресмыкающихся Ала-шаня, равно как и других добытых при первом моем путешествии в Центральной Азии, сделано академиком A. A. Штраухом и помещено во II томе «Монголия и страна тангутов».

578. Все эти виды пресмыкающихся относятся к родам круглоголовок и ящурок.

579. По прежним сведениям («Монголия и страна тангутов», т. I, стр. 160), в Ала-шане всего около одной тысячи юрт. Впрочем, истины узнать невозможно.

580. См. главу XIV.

581. По крайней мере в северных пустынях, каковы Чжунгарская и средняя Гоби.

582. В 1873 году, при возвращении из Тибета, мы шли через южный Ала-шань без проводника и ради этого чуть было не погибли, заблудившись в пустыне. См. «Монголия и страна тангутов», стр. 361 и 362 [в издании 1946 г., стр. 296-297].

583. А не 203 фута, как то было помечено мною («Монголия и страна тангутов», т. II, Метеорологические наблюдения, стр. 61) при первом здесь путешествии, когда длину веревки, на которой вытаскивают воду, мы измеряли шагами и притом украдкой.

584. Карта нашего пути через Ала-шань и далее срединой Гоби не приложена к настоящей книге, потому что она уже находится при [книге] «Монголия и страна тангутов». [Этот путь показан на сводной карте маршрутов путешествия 1879-1880 годов, приложенной к настоящему изданию].

585. Который именно из двух вышеназванных видов — неизвестно, так как но случаю зимнего времени мы не могли собрать экземпляров в свой гербарий.

586. Сбор семян сульхира, или цульхира, практикуется монголами и за пределами Ала-шаня. В южной части Монгольской Народной Республики монголы часто собирают семена этой солянки на гобийских песках и заготавливают их впрок на зиму.

587. В июне 1873 года, следуя обратно из Тибета по Ала-шаню, мы встретили в тех же песках Тынгери, на ключе Баян-булык, небольшой табунок из пяти одичавших лошадей, которые, завидев нас, быстро умчались в пустыню.

588. «Монголия и страна тангутов», стр. 145 и 146 [в издании 1946 года стр. 142-143].

589. Водяной пастушок встречен был лишь однажды на ключе Чиргу-булык близ Галбын-гоби.

590. Осенью 1879 года наблюдалось нами в Цайдаме и Северном Тибете пролетных птиц: в августе 28 видов; в сентябре 10; в октябре 1. Всего за осень — 39 видов.

591. «Монголия и страна тангутов», стр. 199-200 [в издании 1946 г. стр. 180-181], и т. II, отдел II, Птицы. Таблицы прилета и отлета, стр. 171-176.

592. «От Кульджи за Тяньшань и на Лоб-нор», стр. 56-63 [в издании 1947 г. стр. 81-89].

593. «Монголия и страна тантутов», стр. 360-363 [в издании 1946 г. стр. 296-297].

594. [Согту-хурэ] — в переводе означает «пьяная кумирня».

595. Дорога эта ведет из г. Дынь-юань-ин в г. Дырисун-хото и далее в г. Лан-та-су на Хуан-хэ.

596. От г. Даджина до г. Дынь-юань-ина по нашему пути вышло 283 версты.

597. То-есть «управление Ала-шаня».

598. Хребет этот описан в «Монголия и страна тангутов», стр. 171-179 и 363-368; [в издании 1946 г. стр. 160-166 и 292-295] теперь в названные горы мы не заходили.

599. О нем см. «Монголия и страна тангутов», стр. 164 [в издании 1946 г. стр. 156].

600. Прозелиты, т. е. обращенные в какую-нибудь религию, в данном случав новообращенные в христианство.

601. Прежние наши сведения о князьях Ала-шаня см. «Монголия и страна тангутов», стр. 162-164 [в издании 1946 г. стр. 155-157].

602. Тех самых, с которыми ходили на Желтой реке.

603. При этих верблюдах погонщиками следовали шестеро монголов под надзором вашего приятеля Мукдоя.

604. До +28,5° в тени в 1 час пополудни.

605. По новому барометрическому измерению; прежнее определение точкой кипенья воды дало 3 100 футов.

606. Более подробно об описываемом озере см. «Монголия и страна тангутов», стр. 118 [в издании 1946 г. стр. 168].

607. «Монголия и страна тангутов», стр. 370-372 [в издании 2946 г. стр. 296-297].

608. Там же стр. 182 [или стр. 169].

609. «Монголия и страна тангутов». стр. 101 [или стр. 114].

610. Найденный Пржевальским горный баран в гобийском районе Галбын-гоби, южнее гор Хурху (юго-восточная оконечность Гобийского Алтая), назван был именем Дарвина — Ovisdarvini, но ныне систематики не выделяют его в самостоятельный. вид, а относят к виду Ovis ammon, имеющему большой ареал распространения в Центральной Азии.

611. Местность в пустыне обыкновенно так мало представляет предметов для ориентировки, что пройти здесь без туземца-вожака большей частью невозможно.

612. Аймак Тушету-хай — один из аймаков Автономной Монголии; ныне такого названия не сохранилось в Монгольской Народной Республике. По современному административному делению, Н. М. Пржевальский вышел в Умуни-гоби аймак, т. е. в Южно-Гобийский аймак МНР.

613. Так, колодец Хадын-хумо, лежавший на нашем пути недалеко от южной окраины Галбын-гоби и еще довольно обильный водой в 1873 году, во время нынешнего нашего прохода был уже совсем уничтожен песком.

614. К юго-востоку от нашего пути эта равнина, вероятно, сливается с Галбын-гоби.

615. По сообщению монголов, саксаул изредка встречается и сегерней гор Хурху, там, где залегают площадки сыпучего песка.

О распространении саксаула в Гоби нами сказано в примечаниях 80-81 к «Монголия и страна тангутов» Пржевальского (1946, стр. 313). О монгольском саксауле см. А. А. Юнатов «Заметка о саксауле в Монголия», Ученые записка Монгольского Государственного Университета им. маршала Чойбалсана, том I, вып. 1, Улан-Батор, 1946, стр. 99-106.

616. «Краткий очерк путешествия по Монголии и Внутреннему Китаю», «Известия Русского Географического общества», 1880, т. XVI, выпуск V, стр. 435-457.

Здесь Пржевальский ссылается на труд М. В. Певцова, одного из крупнейших русских путешественников, географов и геодезистов, исследователей Азии. В дан-ном случае имеется в виду путешествие Певцова 1878-1879 гг., когда он прошел из-Русского Алтая, через Монголию в город Куку-хото (Гуй-суй, Гуй-хуа-чен) во Внутренней Монголии. Полный отчет об этом путешествии Певцов опубликовал в Омск» в 1883 г. в пятой книге «Записок Западно-Сибирского отделения Русского Географического общества».О М. В. Певцове см. В. В. Обручев и Н. Г. Фрадкин. По внутренней Азии, Географгиз, М., 1947, стр. 5-42).

617. Там же, стр. 442.

618. «Тянется по пустыне одиноким хребтом, возвышаясь не более 3 500 футов над ней», — по подлинным словам Певцова, там же, стр. 443.

619. «Монголия и страна тангутов», стр. 374 [или стр. 299-300].

620. «Голыб-гоби» у Певцова. В своей восточной части она, как оказывается, заворачивает, почти прямо на север.

621. По прежнему (1873 год) нашему пути через хребет Хурху, который мы пересекли тогда немного западнее, чем теперь, преобладал порфир.

622. Только колодец Тирис имел 13 футов глубины.

623. Вероятно, по более южному из этих путей, который мы пересекли возле колодца Бадун-шабактай, следовал осенью 1878 года из Улясутая в Куку-хото подполковник Певцов.

624. Всего мы встретили ныне (от южной подошвы хребта Хурху до почтовой улясутайской дороги) восемь караванных путей, которые наш путь пересекал: у ключа Бор-цзон, кол. Тала-булык, кол. Дзере-худук, в 10 верстах северней этого колодца, кол. Дебер, кол. Будун-шабактай, в 10 верстах северней кол. Тирис, и, наконец, близ колодца Добо, где сходятся торговые дороги из Калгана и Куку-хото. Некоторые из этих, большей частью параллельных, путей проложены, вероятно, для удобства покормки караванных животных и, быть может, далее к западу сливаются между собой.

625. См. главу IV.

626. Это определение количества монголов, живущих в Центральной Азипг очень близко к современным определениям. Очень трудно сказать, сколько же всего монголов живет оседло или кочует во Внутренней Монголии, Северном Тибете, Куку-норе, Джунгарии. Здесь никогда це было переписей населения. Наиболее вероятна цифра 3 миллиона человек, т. е. столько, сколько считал Пржевальский.

627. Сведения о быте монголов, об их нравственных качествах, религиозных воззрениях, административном разделении и пр. изложены в моей книге «Монголия и страна тангутов», глава II.

628. Почти на средине этой дороги, от станции Саир-усу, отделяется ветвь на Ургу. Наш путь пересекал названную почтовую дорогу между станциями Лоуса и Кирин-джирим, в равном расстоянии от той и другой.

629. Город Урга, ныне Улан-Батор, лежит в глубокой долине реки Толы выше-уровня моря на 1 297 м.

630. Сначала верст на 80 к северу от почтовой улусутайской дороги залегал песок с гравием.

631. О новом городе Урге (Улан-Баторе) мы специально писали в примечаниях 12 и 15 к «Монголии и стране тангутов». Сейчас Улан-Батор никак нельзя назвать «грязной, безобразной кучей». Много прекрасных европейских зданий украшают столицу Монгольской Народной Республики. Весь город пересекается прямыми улицами, некоторые из них покрыты асфальтом.

632. Первое название означает в переводе «большое стойбище», второе — «священное стойбище». Подробней об Урге см. «Монголия и страна тангутов», стр. 5-10 [в новом издании 1946 г. стр. 47-50].

633. В переводе [с китайского] «торговый город».

634. Два других важных кутухты Монголии находятся один в Куку-хото, другой в Пекине.

635. Который празднуется монголами, как и китайцами, в конце нашего января или в начале февраля.

636. Один — из маньчжур, другой — из придворных монгольских князей.

637. Впрочем, дорога от Урги до Кяхты довольно сносная, в особенности караванная.

Сейчас между Улан-Батором и Кяхтой построено хорошее автомобильное шоссе.

638. Эти глубоко верные мысли Пржевальского блестяще оправдались. Пржевальский своими рекогносцировками действительно указал пути в Центральную Азию, его работы там вызвали столь большой интерес, что породили организацию многих экспедиций в Тибет, Джунгарию, Кащгарию и Монголию. Пссле ующие экспедиции расширили наши представления о Центральной Азии и собрали материал большой научной ценности.

639. Полагаю более удобным представить результаты всех трех моих путешествий, а не исключительно настоящего, так как эти путешествия имели своим предметом одни и те же исследования, в одной и той же Центральной Азии.

640. При первом (Монгольском) путешествии — 11 100 верст; при втором (Лобнорском) — 3 980 верст; при третьем (Тибетском) — 7 180 верст.

641. В масштабе 10 верст в дюйме.

642. Долготы, определенные при втором и третьем путешествиях, посредством зенитных расстояний луны, оказались ненадежными, так как небольшой универсальный инструмент (с делениями лимба на 20"), употреблявшийся при наших наблюдениях, был хорош для определения широты (по высоте Полярной звезды и по полуденным высотам солнца), но груб для тонких наблюдений лунных расстояний. Наблюдать в трубу того же универсального инструмента покрытия звезд было невозможно, по малой зрительной силе этой трубы.

643. Здесь показана лишь цифра вычисленных (полковником Шарнгорстом и капитаном Гернетом) высот; показания же барометра записывались во время Лобнорского и Тибетского путешествий в общий журнал метеорологических наблюдений через каждый переход или через два перехода.

644. Кроме того, взамен показания минимального термометра, ежедневно наблюдалась температура при восходе солнца.

645. «Diagnoses plantarum novarum asiaticarum», Bulletin de l'Academie Imperiale des sciences de St.-Petersbourg. Tome XXII-XXVII.

646. «Пресмыкающиеся и земноводные». «Монголия и страна тангутов»,т. 11, отд. III.

647. Там же. Отдел IV. Рыбы и «Beiträge zur Ichthyologie von Central Asien» Bulletin de l'Academie Imperiale des sciences de St.-Petersbourg. Tome XXV.

648. «Монголия и страна тангутов», т. II, отд. 1. О климате, отд. II. Птицы.

649. Эти слова могут служить прекрасным эпиграфом к следующей книге Н. М. Пржевальского «От Кяхты на истоки Желтой реки». Даль манит... Через три года после возвращения в Россию из первого тибетского путешествия наш странник вновь отправляется в путь, в тот же высокий и холодный Тибет. Который раз на благо науки, на славу отчизны Николай Михайлович меняет «удобства и покой цивилизованной обстановки на трудовую, но временам неприветливую, но зато свободную и славную странническую жизнь».

 

Текст воспроизведен по изданию: Н. М. Пржевальский. Из Зайсана через Хами в Тибет и на верховья Желтой реки. М. ОГИЗ. 1948

Еще больше интересных материалов на нашем телеграм-канале ⏳Вперед в прошлое | Документы и факты⏳

Главная страница  | Обратная связь COPYRIGHT © 2008-2024  All Rights Reserved.