Мобильная версия сайта |  RSS
 Обратная связь
DrevLit.Ru - ДревЛит - древние рукописи, манускрипты, документы и тексты
   
<<Вернуться назад

Письма архимандрита Поликарпа

(из истории Российской духовной миссии в Пекине)

Члены Российской духовной миссии в Пекине, из стен которой вышло большинство русских китаеведов, оставили после себя обширную переписку, относящуюся к пекинскому периоду их жизни.

В середине XIX в. почтовая связь между Санкт-Петербургом и Пекинской миссией была строго регламентирована — всего 4 раза в год. Из Петербурга в Пекин и обратно почта направлялась одновременно во второй половине (не позднее 20 числа) февраля, мая, августа и ноября. Однако, судя по датам донесений и писем, эти сроки нередко сдвигались вплоть до последних чисел означенных месяцев. Сверх этого по 4 раза в год в Пекин отправлялась почта из Иркутска (канцелярии генерал-губернатора Восточной Сибири) и Кяхты (от Троицко-Савского пограничного начальника и городских властей) в январе, апреле, июле и октябре и из Пекина в эти города 1. Всякий раз наряду с официальной корреспонденцией — донесениями в Азиатский департамент МИД и Канцелярию Синода, отчетами о работе, деловыми бумагами в различные научные ведомства России, научными трудами — из Пекина отправлялись и частные письма.

Еще в 1727 г. Кяхтинский договор, официально закрепивший статус Пекинской миссии, определил 10-летний срок пребывания в Китае каждого очередного ее состава 2. Часто он бывал продолжительнее, к тому же многие из членов миссии по нескольку раз выезжали в Китай 3. И нетрудно понять, сколь важной для них была эта переписка.

Эпистолярное творчество членов духовной миссии — наименее выявленный и освоенный пласт многогранного наследия отечественных китаеведов. Многое осело в домашних архивах и безвозвратно исчезло, тем не менее значительная часть приватной переписки уцелела и хранится в различных архивах, прежде всего в Архиве внешней политики России (АВПР) МИД СССР и Центральном государственном историческом архиве СССР (ЦГИА), бывшем ЛОЦИА, ЦГИАЛ.

Интерес русских и советских китаеведов к эпистолярному наследию своих предшественников, равно как и к их дневниковым записям в Пекине 4, наблюдался всегда. Однако справедливости ради следует признать, что интерес этот проявляли и проявляют лишь отдельные историки, энтузиасты, поборники всестороннего, комплексного изучения отечественного китаеведения, русско-китайских отношений. Особая заслуга в изучении и популяризации этих своеобразных исторических источников, несомненно, принадлежит П. Е. Скачкову, его ученику, коллеге и последователю В. С. Мясникову, а также А. Н. Хохлову, досконально обследовавшему фонды не только центральных, но и многих республиканских и местных архивов и музеев. П. Е. Скачков опубликовал письма Н. Я. Бичурина, В. С. Мясников, возрождая эту традицию,— письма врача 11-й миссии Порфирия Евдокимовича Кирилова к известному сибирскому купцу и собирателю редкостей Василию Николаевичу Баснину 5. Продолжая эту серию находок и публикаций, обратимся к частным письмам главы 12-й миссии П. Тугаринова к Н. И. Любимову, в те [92] годы вице-директору Азиатского департамента МИД России.

Поликарп Тугаринов — каков он? В китаеведческой литературе сложился малопривлекательный образ начальника 12-й миссии, в значительной степени, видимо, под влиянием характеристик, данных ему академиком В. П. Васильевым, который молодым магистром-востоковедом был прикомандирован к 12-й миссии и работал в Пекине под началом Тугаринова. 10 лет спустя по возвращении из Китая В. П. Васильев вспоминал: “Никому из архимандритов Азиатский департамент не давал такого доверия и власти, а Поликарп все еще боялся, что у него ее отнимут, и на всяком шагу ее отыскивал. Будучи умным и нельзя сказать, что необразованным человеком, не имея ни тени монашеского ханжества, он тем не менее был несносен по своему взбалмошному раздражительному характеру и капризам. То он вдруг ласков, и вдруг чрез несколько минут смотрел на того же человека, как на лакея. У него были расставлены наперед вопросы, кого преследовать и кому покровительствовать” 6. Позже в письме к П. С. Попову В. П. Васильев писал о Тугаринове, что тот “жесток до самодурства” 7.

Вместе с тем не следует забывать и объективно непростые условия десятилетнего совместного проживания небольшой (7—10 человек) группы людей вдали от России в крайне непривычных для европейца условиях, и климатических, и бытовых. Размещались они в двух отстоявших друг от друга на расстоянии восьми верст русских подворьях — Южном (Наньгуань) и Северном (Бэйгуань) (С конца 50-х годов на территории Северного подворья располагается Посольство СССР в КНР.). Вели весьма замкнутый образ жизни, жили почти изолированно от местного населения. Исключение составляли китайцы-учителя, чиновники Палаты внешних сношений (Лифанюаня), китайский пристав миссии, потомки албазинцев да небольшой круг знакомых пекинцев. В Пекине находились почти безвыездно. Однообразно, в трудах, учении и молитвах, проходили дни и годы. Приятное оживление и разнообразие вносили поездки в буддийские монастыри близ китайской столицы, походы ботаников и врачей за образцами местной флоры в близлежащие горы.

На таком отнюдь не радужном фоне особенно остро проявились несходство жизненных позиций, сложные противоречивые характеры В. П. Васильева и П. Тугаринова. Все это, вместе взятое, видимо, породило устойчивую нетерпимость во взаимоотношениях этих двух членов миссии, один из которых, хотя и номинально, находился в подчинении у другого.

В целом же известные китаеведам сведения о П. Тугаринове крайне скупы и в основном, что вполне объяснимо, ограничиваются его пекинским и предпекинским периодами жизни. Не установлена даже дата его смерти. Сын ярославского священника, Петр Андреевич Тугаринов родился в 1799 г. В августе 1827 г. по окончании Ярославской семинарии поступил в Петербургскую духовную академию. В ноябре 1829 г. студентом высшего класса он принял монашество и в январе 1830 г. зачислен в состав 11-й миссии иеродиаконом. По приезде в Пекин сразу же занялся изучением восточных языков — китайского, маньчжурского и тибетского. В свидетельстве, выданном ему Советом миссии в октябре 1835 г., говорится, что он занимался “китайским языком <...> с успехом превосходным, маньчжурским — очень успешно и тибетским — хорошо”. В Пекине Тугаринов увлекся изучением буддизма. В 1833 г., после того как ему удалось приобрести уникальное собрание буддийских книг на китайском языке “Ганчжур” и “Данчжур”, он занялся переводами отдельных сюжетов из буддийских трактатов.

Из-за тяжелой болезни Тугаринов был вынужден раньше срока вернуться в Россию, где продолжил учебу в Петербургской духовной академии. В 1839 г. окончил ее, получил ученую степень магистра богословия, был назначен начальником 12-й миссии и посвящен в сан архимандрита.

Получив назначение, П. А. Тугаринов быстро занялся подбором людей, прежде всего тех, которых знал лично по учебе в академии. Состав без преувеличения оказался поистине уникальным. Помимо лиц духовного звания, таких, как иеромонах Иннокентий Немцов, Палладий Кафаров и Гурий Карпов, в 12-ю миссию вошли также студенты И. А. [93] Гошкевич, В. В. Горский (умер в Пекине в 1847 г.) и И. И. Захаров, врач А. А. Татаринов, художник К. И. Корсалин и прикомандированный к миссии востоковед В. П. Васильев. Большинство из них стало китаеведами и оставило заметный след в отечественной и мировой науке, в истории дипломатии России на Востоке. И это определенная заслуга П. Тугаринова, сделавшего столь удачный выбор. Вскоре по прибытии в Китай многие из них под влиянием П. Тугаринова, имевшего некоторый опыт в переводе буддийских сочинений, увлеклись буддологией. Этому способствовало и такое немаловажное обстоятельство, как наличие в библиотеке миссии упомянутой нами коллекции буддийских книг, которую П. Тугаринов, уезжая в Россию, вынужден был продать библиотеке Пекинской миссии за 30 фунтов серебра, тем укрепив превосходную источниковую базу для научных изысканий в стенах миссии.

Регулярно докладывая в Азиатский департамент о научных занятиях членов миссии и особо выделяя труды П. Кафарова и В. Горского, архимандрит Поликарп высоко оценивал их успехи, способности и необыкновенное, трудолюбие.

В научном китаеведении сам П. Тугаринов не оставил сколько-нибудь заметного следа. В “Библиографии Китая” П. Е. Скачкова нет ни одного упоминания имени П. Тугаринова, нет его и среди авторов дошедших до нас неопубликованных работ в подробнейшем своде “Рукописного наследия русских китаеведов” 8.

Дипломатическая деятельность П. Тугаринова была весьма насыщенной и плодотворной. На него было возложено ответственное задание — всемерно способствовать расширению русско-китайских торговых связей. В период пребывания 12-й миссии в Китае произошли события, круто изменившие его историческое развитие. Поражение Цинской империи в первой опиумной войне 1840— 1842 гг. и подписание неравноправного Нанкинского договора с Англией и дополнительного Хумэньского соглашения повлекли за собою целую серию подобных договоров Китая с другими странами. Это означало крах изоляционистской внешней политики Цинов и насильственное открытие страны для иностранных товаров, а затем и иностранного капитала. Английские изделия все увереннее заполняли китайский рынок, вытесняя российские товары традиционного ассортимента кяхтинской торговли. Это весьма беспокоило Петербург, и министерство иностранных дел поручило миссии максимально полно информировать его о торговой ситуации в Китае. П. Тугаринов с этим заданием справился и, видимо, успешно. Успешно завершил он и начатые Н. И. Любимовым, длившиеся не один год трудные переговоры с цинскими властями о сокращении сроков пребывания в Пекине каждого состава миссии до 6 лет.

Таким представляется нам начальник 12-й миссии П. Тугаринов, автор писем, о которых речь пойдет далее.

Адресат П. Тугаринова, Николай Иванович Любимов, человек, бесспорно, интересный, деятельность которого заслуживает серьезного специального изучения. С его именем связан немаловажный период русско-китайских отношений. В жизни Н. И. Любимова были и благочестивое детство и отрочество (происходил он из духовного сословия), и университетская юность, и блестящая карьера дипломата-востоковеда, а затем петербургского сановника. В 1828 г. в возрасте 20 лет он закончил Московский университет и поступил на службу в министерство иностранных дел. В начале 1829 г. утвержден в чине коллежского секретаря, в октябре 1830 г. назначен начальником 1-го стола 2-го отделения Азиатского департамента, в апреле 1833 г. произведен в коллежские асессоры, с 1836 г.— начальник 2-го отделения. В апреле 1840 г. по предложению МИД Николай Иванович Любимов назначен приставом для сопровождения в Китай 12-й миссии и возвращения на родину 11-й миссии. Должность эта была весьма ответственной. Приставами назначались (постоянно — с 1794 г.) либо чиновники МИД, уже имевшие определенный опыт дипломатической службы, либо военные в ранге подполковника или полковника.

Тогда-то и познакомился Любимов с Тугариновым. Они провели вместе более года (по июнь 1841 г.). Пребывание Н. И. Любимова в Пекине было весьма плодотворным не только в деле знакомства с Китаем, но и в решении практических вопросов. В апреле 1843 г. статский советник Н. И. Любимов был назначен вице-директором Азиатского департамента. В его дипломатической деятельности была и своего рода детективная [94] страница. Между Россией и Китаем не существовало официальной договоренности о торговле в Западном Китае вплоть до Тарбагатайского (Кульджинского) договора 1851 г., и она носила полулегальный характер. Посредниками выступали жители Средней Азии. Однако со временем русские купцы, переодевшись в среднеазиатский костюм и заручившись письмами от своих среднеазиатских посредников к местным китайским властям, сами стали торговать в Западном Китае. В 1845—1846 гг., облачившись в среднеазиатский наряд, Н. И. Любимов нелегально совершил поездку в китайские города Чугучак и Кульджу под именем фридрихсгамского купца 2-й гильдии Николая Иванова Хорошева. Цель поездки — выявление возможностей расширения русско-китайских торговых связей в Западном Китае. Во время этой поездки Н. И. Любимов в беседе с чугучакским амбанем обратился к нему с вопросом: “Могут ли русские приезжать в Чугучак в своем национальном платье?” Ответ был категорически отрицательным: “Торговля там со стороны китайского правительства позволена андижанцам (кокандцам и ташкентцам), и поэтому русские должны приезжать в азиатском наряде” 9. По возвращении Н. И. Любимову был пожалован чин действительного статского советника. После договора 1851 г. о торговле в Кульдже и Чугучаке, учреждении там консульств и открытии факторий 10 Н. И. Любимов был назначен директором Азиатского департамента (1852). В 1856 г., после поражения в Крымской войне в МИД была проведена основательная смена дипломатических кадров, и Н. И. Любимов переведен в Сенат. Остаток дней своих он провел вдали от России. Скончался в 1875 г. в швейцарском городе Гаисе, был быстро забыт современниками, практически не вспоминали о нем и востоковеды последующих поколений. Это дало основание Н. И. Веселовскому с горечью констатировать, что Н. И. Любимов, “имевший некогда значительное влияние на политическую деятельность России на Востоке, мало кому известен. Он не оставил никаких печатных трудов, хотя имел большой запас интересных материалов, собранных им путем личных наблюдений в странах Восточной и Средней Азии и полученных от ориенталистов, с которыми находился в дружеских отношениях. Никто не потрудился написать его биографию и указать его заслуги перед государством” 11. Сказанное более 80 лет назад и сегодня остается, к сожалению, в силе.

Накопленные за 30-летнюю службу в МИД материалы (принадлежащие перу Н. И. Любимова рукописные подлинники, черновики документов, обширные и краткие научно-практические записки, отчеты, проекты документов и рекомендации, дневники путешествий, все его записные книжки) хранились в личном архиве Любимова, который он, покидая Россию, взял с собою. Казалось бы, архив Любимова был обречен на исчезновение. Так оно и случилось бы; если бы не энергичные действия М. Б. Аничковой, вдовы друга Николая Ивановича, бывшего российского посланника в Персии Н. А. Аничкова. Она знала о существовании этого архива, и поиски привели ее в Швейцарию. Здесь на чердаке дома, где жил Н. И. Любимов, она обнаружила его архив. Он хранится теперь в ЦГИА в фонде “Канцелярия Синода” (89 ед. хр.).

Особый интерес для характеристики Любимова представляют собою записи-размышления, которые он делал для себя перед отъездом из Петербурга. “Способен ли Китай обновиться? Не от того ли неподвижность Китая, что он, так сказать, отрезан от остального движущегося человечества?” — таков был главнейший вопрос его размышлений. “Отчего Китай так давно живет, какие особенные причины этой необыкновенной жизненности и долговечности? Сколько народов прошло и государств совершенно исчезло, а он все существует со времен гораздо предшествовавших христианству! И существует почти без религии, без чистых нравов, без всего, что составляет силу и крепость народа и дает ему долгожитие” 12. “Практическим ориенталистом” назвал Н. И. Веселовский Н. И. Любимова.

В домашнем архиве Н. И. Любимова среди многочисленных и различных по характеру и назначению бумаг были обнаружены мною частные письма П. Тугаринова. Всего десять писем 13. Первое и второе из них датированы 2 марта и 8 июня 1841 г., когда Н. И. Любимов был еще в Пекине, и адресованы не ему, а другому вице-директору Азиатского департамента. Вероятно, они попали к Любимову вместе с прочими бумагами его предшественника. Последнее письмо П. Тугаринова к Н. И. Любимову датировано 10 сентября 1849 г. и написано незадолго до [95] отъезда 12-й миссии из Пекина.

Письма от 2 марта и 8 июня 1841 г., посвященные событиям первой опиумной войны, носят преимущественно описательный характер, изобилуют зарисовками курьезных сценок, занимательными сюжетами из китайской жизни, связанными с войной, и не содержат сколько-нибудь серьезного анализа и глубоких суждений о ситуации в стране. Причины такого подхода вполне объяснимы. Краткий срок пребывания 12-й миссии в Китае, значительная удаленность от театра военных действий, скудость официальной информации. “Не знаю, что делается на Юге Китая,— признается П. Тугаринов,— а жители Пекина с некоторого времени вздохнули, и наиболее от того, что в Тяньцзянском заливе ничего особенного не происходит” (л. 15). И далее переходит к описанию заинтересовавших его эпизодов. “Представляю Вам еще курьезную штучку — английский пароход, нарисованный китайским художником, картина, которая в своем роде не имеет себе подобной и в числе многих экземпляров ходит теперь по рукам. Пекинцы рассказывают, что сия страшная махина срисована была в то самое время, как сидела на мели в Тяньцзинском заливе (видно недалеко была она от берега). Всего живописнее в ней трубы: из одной, сказано, что идет белый дым, а из другой черный дым, и чтобы никто в этом не сомневался, сделана над каждою трубою Китайская надпись. Здесь еще могла бы быть нарисована удивительная картина: отъезд Дзяньдзюня (главнокомандующего) на войну. Я удостоился видеть это особенной прелести зрелище: дзяньдзюнь был несом на носилках; весь штат его, кто в повозках, кто на лошадях, прислуги насчитал, разных чиновников человек с 50. Даже при нашем приставе, который с ним отправился, до 10 человек служителей, из коих один вез лук, другой стрелы, третий тюфяк, подушки и т. д. У нас, когда кто получит повеление ехать, — сел да полетел, а здесь — так нет погоди, скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Дзяньдзюнь, напр[имер], собирался на войну ровно 20 дней, а провезут его, т. е. пронесут,— ровно 30 дней, и это еще потому, что должен делать по две станции в сутки согласно с высочайшим повелением”.

Однако наряду с развлекательным материалом в этом же письме есть и весьма меткая характеристика цинского правительства: “Главное же, о чем хлопочет здешнее правительство это то, чтобы иметь, по китайскому выражению, перед народом лицо (по-русски это значит — врать всякую чепуху и петушиться, хотя на сердце совсем другое). От этого и выходит, что печатается одно, а предписывается иногда совсем другое и наоборот” (л. 16, 15 об.).

Письма П. Тугаринова, адресованные непосредственно Любимову, содержательнее первых двух. Центральная тема их — социально-экономическое положение Китая, которое адресант характеризовал как кризисное. К этому кризису, резюмирует автор писем, привели страну первая опиумная война и кабальные условия Нанкинского договора. С чувством сострадания пишет Тугаринов о тяжелейшем положении простого народа, вызванном стихийными бедствиями и тяготами дополнительного налогового обложения для покрытия расходов на войну, а затем на уплату Англии контрибуции, о критических ситуациях, возникавших при сборе налогов, о состоянии торговли, в том числе и иностранной.

Изменениям конъюнктуры на китайском рынке глава миссии отводит значительное место в своих письмах, учитывая особый интерес своего адресата к этой проблеме. Судя по архивным материалам, Н. И. Любимов в 40—50-е годы тщательно изучал внешнеторговую ситуацию в Китае, выявляя возможности реализации товаров России на китайском рынке, разрабатывал рекомендации о путях и методах расширения русско-китайских торговых связей, причем не только за счет увеличения объема и ассортимента, улучшения качества российских товаров, но и путем расширения географии самой торговли. В архиве Н. И. Любимова хранятся копии и черновики его донесений о кяхтинской торговле, записки о торговле иностранцев в Китае, об участии Российско-американской компании в чайной торговле, о торговле с западными городами Китая через Семипалатинск (50-е годы) и другие материалы. Нет необходимости объяснять, как были важны для Любимова каждое новое добротное свидетельство, живая иллюстрация.

В письме от 10 марта 1846 г. Тугаринов пишет Н. И. Любимову: “Китай умирает с голоду, потому что англичане повытаскали из него все серебро. Как всегда, куча явилась всяких проектов и соображений для поправления зла, между которыми самый [96] главный тот, что вместо серебра хотят выехать на чохах (Чох — медная разменная монета, курс которой менялся в зависимости от курса серебряной денежной единицы лана, или ляна. Лян — слиток серебра весом в 37,301 г; соответствующая мера веса.). Но зло неисцелимо, потому что неисцелима причина его — курение опиума. Пока все еще спокойно, исключая некоторых дебоширств, бывших в прошлом году при сборе оброка, местных и скоро подавленных. Но что будет и что должно быть дальше? Торговля в застое, народ в бедности и недоимках и правительство, угрожаемое опасностью совершенного банкротства. И впереди все то же: опиум, опиум и опиум. Есть от чего прийти в отчаяние. ...Прошлым летом,— продолжает глава миссии,— они (англичане.— А. И.) были в Корее; но по совету и настоянию Китайского Правительства там натянули им нос. Из этого однако же Вы увидите, что они странствуют по белу свету со своими неистощимыми и неугомонными замыслами и под предлогом разных предложений все высматривают. И само собой разумеется, что если Китай не даст им сильного отпора, они будут, не знаю только скоро ли, и в Шаньдуне, и в Тяньцзине, и в Корее. Торговля — их недуг”. Так писал Тугаринов за 10 лет до начала второй опиумной войны (л. 125—126).

Мысль о предстоящей новой войне неоднократно высказывается им. В письме от 26 июля 1846 г. о. Поликарп возвращается к теме иностранной торговли: “В Китае совершенно все по-старому и новостей особенно важных и замечательных нет <...> В торговле все та же старина. Опиум идет во главе всего и прелесть как идет, по отзывам всех, теперь это самый лучший товар, совершенно не имеющий застоя. Притом он и подешевел ужасно. В Пекине, за Цяньмэнем уже открыто множество гостиниц для исключительной затяжки этим зельем. Затем идут бумажные изделия, стекла, зажигательные спички и больше ровно ничего. Английских сукон нет ни лоскута, в буквальном смысле. Я говорю о Пекине. О юге мне ничего не известно. Зато торговля бумажными изделиями возросла у европейцев до изумительной степени. Пекин завален ими, и тогда как все китайское с году на год дорожает, они, напротив, к удовольствию китайцев непрестанно дешевеют. Теперь их развозят даже по деревням. Можете угадывать, какой должны они иметь сбыт: не то что наши сукна” (л. 134 об.—135).

В письме от 15 марта 1847 г. Тугаринов снова обращается к теме иностранной торговли: “Голод и дороговизна серебра, возвысившегося почти до 4100 чох. за лану, совершенно парализовали в нынешнем году пекинскую торговлю. Но торговля европейскими изделиями цветет на славу. Вследствие разных льгот, данных в конце прошлого года купцам из Шанхая <...>, в Пекин столько навезено европейских товаров, что не знают, куда с ними деваться, и продают за бесценок. Мы увидали в числе их даже английские сукна, в значительном количестве и весьма хорошие, как все английское. С наступающего года разрешено казенный хлеб из Шанхая и прилегающих к нему мест доставлять в Пекин морем. Нет сомнения, что эта мера, уже постоянная, еще больше облегчит тамошним купцам привоз европейских товаров и даст торговле ими движение небывалое. Вообще европейская торговля благоденствует в Китае” (л. 149 об.).

Тема, постоянно присутствующая в письмах,— кризисное состояние китайской экономики, и как следствие ее — бедственное положение народа. В письме от 26 июля 1846 г. глава миссии сообщает: “Китайское правительство неутомимо занимается доправкой денег со всякой души, подлежащей его ведению. Но все как-то идет плохо и распадается. Соляные откупа совершенно падают, а эта статья дохода в Китае весьма важная. Она одна доставляла ежегодно казне до 80 млн. ассигнаций. Сбор поземельных доходов тоже становится труден и бедные чжисяни (уездные начальники) целыми десятками летят под суд за слабое усердие к пользам казны. В таможнях то же настроение, и недочеты по ним считаются просто сотнями тысяч. Серебро снова начинает дорожать, и не дальше как на последних двух днях <...>, слышно, поднялось весьма много. Что же будет, когда придут в Тяньцзинь суда с опиумом и наступит время взноса податей? Все говорят, и этому очень можно поверить, что к концу осени оно поднимется выше 4000 за лану. Вы, верно, помните, что во время нашего приезда в Китай лана менялась только по 3 тыс. чох., и все говорили, что эта цена ужасная. Значит, за 6 лет на каждую лану прибыла четвертая [97] часть. Есть чем опечалиться китайскому правительству и порадоваться чужим” (л. 135—135 об.).

В письме от 15 марта 1847 г. Тугаринов снова возвращается к этой теме: “В Китае почти повсеместный голод, инде от засухи, в других местах от лишних дождей, но больше от первой, и преимущественно в Северном Китае. В одну Хэнаньскую Губернию отправлено в пособие жителям больше 2-х миллионов рублей (так в тексте.— А. И.) серебром. От грабежей и разбоев дороги сделались почти непроходимыми (л. 149 об.).

В последнем письме, написанном из Пекина 10 сентября 1849 г., архимандрит сообщает, что, “по рассказам людей, читающих китайские газеты, Китай и в нынешнем году постигло наводнение в тех же самых местах и губерниях, что и прежде” (л. 158).

В заключение еще об одной важной теме, проходящей через все пекинские письма Тугаринова,— о народных волнениях, бунтах, смуте. Так же, как в одном из писем Тугаринов предсказал вторую опиумную войну за 10 лет до ее начала, он, внимательно следя за вспышками народных волнений и недовольства положением дел в стране, предсказал и крестьянскую войну тайпинов. “Не хочу пророчествовать,— писал он 26 июля 1846 г. Любимову,— и боюсь сделать это невпопад. Но в Китае готовится что-нибудь важное. Уже в прошлых годах осенью были в разных местах бунты, и весьма порядочные. Вероятно, что они повторятся и ныне при сборе оброка и будут повторяться до тех пор, пока весь Китай не взбунтуется” (л. 135 об.).

Приведенными выше выдержками отнюдь не исчерпывается познавательная, научная ценность этих писем. Даже фрагментарное знакомство с этой корреспонденцией дает вполне объективное представление о ее характере.

Научная ценность. Велика ли она у такого рода приватной информации, личных размышлений и оценок? И нужны ли они современному исследователю, вооруженному многочисленными официальными документами, в том числе дипломатической перепиской, научными справочниками, энциклопедиями, фундаментальными монографиями и обобщающими трудами, словом, всем тем, что накопило мировое китаеведение почти за 150 лет, отделяющих нас от того времени? Ответ может быть только утвердительным. Живые свидетельства очевидцев, тех, кто имел уникальную по тем временам возможность видеть Китай и события, происходящие в нем, одновременно и изнутри, и вместе с тем в качестве и с позиций представителей другой страны, отстраненно, как бы извне,— сами по себе уникальны, так как позволяют почувствовать атмосферу жизни китайского общества, что особенно важно в такие переломные периоды истории, какими были для Китая 40-е годы XIX в.


Комментарии

1. АВПР, ф. Главный архив. 1—5, 1823,—Д. I., п. 22., л. 122.

2. Русско-китайские отношения. 1689— 1916. М., 1958, С. 19.

3. Продолжительность пребывания в Пекине 7 из первых 14 миссий (1715—1864) превышала срок от 1 до 7 лет. Глава 9-й миссии Н. Я. Бичурин прожил в Китае 15 лет, 19 лет жил и работал в Китае глава 11-й миссии (1830—1840) Вениамин Морачевич (1821 —1840), 17 лет, с перерывом в 3 года,— глава 12-й миссии Поликарп Тугаринов (1830—1849), в общей сложности 31 год провел в Китае Палладий Кафаров, член 12-й и глава 13-й и 15-й миссий (1840—1848; 1850— 1858; 1865—1877) и т. д.

4. См.: Дневник архимандрита Палладия за 1858 г. СПб., 1912; Скачков К. А. Пекин в дни тайпинского восстания. Из записок очевидца. М., 1958; Ефимов Г. В. Пекинский дневник врача Российской духовной миссии А. А. Корниевского // Народы Азии и Африки.— 1965.—№ 6.—С. 141—142.

5. Советское китаеведение.— 1958.— № 3.—С. 141 — 154; Народы Азии и Африки.—1962.—№ 1.— С. 100—102; Проблемы Дальнего Востока.— 1988.—№ 3.—С. 115— 126; № 4.— С. 146—155.

6. Цит. по: П. И. Кафаров и его вклад в отечественное китаеведение.— М., 1977.— Ч. I.—С. 16.

7. Скачков П. Е. Очерки истории русского китаеведения, С. 205.

8. См.: Скачков П. Е. Библиография Китая. М., 1960; его же. Очерки истории русского китаеведения. Приложение 4.— С. 388— 459. АВПР, ф. Главный архив, 1—5, 1823,— Д. 1, п. 1, л. 404.

9. АВПР, ф. Главный архив. II—3, 1846, Д. 5, л. 152.

10. См.: Русско-китайские отношения, С. 26—29. Консулами были назначены: в Чугучак — А. А. Татаринов, в Кульджу — И. И. Захаров.

11. См.: Живая старина (СПб), 1908.— II— IV.

12. ЦГИА, ф. 796. оп. 448, ед. хр. 33., л. 51—52 об., 54.

13. Там же, ед. хр. 6. Далее — № лл. в тексте.

Текст воспроизведен по изданию: Письма архимандрита Поликарпа (из истории Российской духовной миссии в Пекине) // Проблемы Дальнего Востока, № 2. 1991

Еще больше интересных материалов на нашем телеграм-канале ⏳Вперед в прошлое | Документы и факты⏳

Главная страница  | Обратная связь
COPYRIGHT © 2008-2024  All Rights Reserved.