ПОТОЦКИЙ СТАНИСЛАВ

Китайцы, их хронология, религия, язык, науки, многолюдство, правление, торговля, нравы, обычаи, искусства, памятники и важнейшие изобретения.

(Продолжение.)

Хотя подати в Китай не слишком обременительны; однакож доходы бывают достаточны для содержания столь многочисленного войска, тем более что расход на жалованье чиновникам весьма невелик в сравнении с обширностию государства: он непростирается свыше двух миллионов фунтов стерлингов. Государственные доходы состоят из сбора десятой части земных произведений, из пошлины на соль, также на привозимые из за границы товары и еще из некоторых взносов, почти никакого влияния неимеющих на всю массу народа. Казна ежегодно получает шестьдесят шесть миллионов фунтов [264] стерлингов (Следственно около 330-ти миллионов рублей серебряных.), кроме того что собирается земным и произведениями. Вся сумма, сколь впрочем она ни велика, и вдвое не превосходит доходов Англии 1803 года, - с которого времени они знатно умножились. Если разделить ее на число жителей, то на каждого человека придется не более четырех шиллингов, между тем как в Англии пoдать обходится в пятнадцать раз более; и то однакож правда, что в Китае один шиллинг втрое, может быть, дороже стoит, нежели в Великобританнии. Суммы, остающиеся от государственных расходов, причисляются к казне Императорской. Такой остаток простирался в 1792 году до 36-ти миллионов унций серебра, т. е. 24-х миллионов червонцев, и ета сумма назначается на содержание пышного Двора Императора и его фамилии. Все Монархи Европы вместе едва составили бы такую огромную сумму из остатков от издержек государственных; но для Китайского Императора она бывает недостаточною, хотя часто сверх того еще и увеличивается взятием в казну имуществ и подарками. Нынешний Император Киа-Кинг, во время вспыхнувшего мятежа в одной из южных провинций, принужден [265] был послать в Кантон большое количество жемчугу и драгоценных камней, в надежде получить нужное пособие посредством продажи их купцам чужестранным.

Ученый Дюгальд всех жителей Китая разделяет только на два класса. В первом полагает он Принцев крови, девять разрядов Мандаринов и учащихся; во втором земледельцев, купцов и ремесленников. Дворянство в Китае не есть наследственное. Сын получает имение отца; но к достоинству последнего он должен достигать не иначе как теми же степенями, по которым восходил отец его: от того и происходит, что в Китае надеются единственно на учение, ибо только оно есть та дорога, которая ведет к почестям. Китаец, в каком бы ни родился состоянии, несомневается достигнуть оных, ежели счастливые способности и приобретенные познания дают ему на них право. Наследственное достоинство принадлежит только царствующей фамилии; равное право на оное имеют те, кои вступают в брачный союз со дщерями Императора, и их потомство. Монарх назначает им доходы по мере их достоинства, которое однакож недает им никакого влияния. Впрочем есть в Китае Князья, неимеющие никакой связи с царствующим Домом: ето [266] потомки прежней династии. Они разделяются на разные классы. Желтый пояс служит отличительным признаком для всех Принцев крови. Хотя нынешний род Китайских Императоров считает в себе только пять поколений, начиная от первого, бывшего на престоле родоначальника; однакож число Принцев крови в половине истекшего века доходило уже до двух тысяч. От того некоторые из них впали в убожество, которое подвергает их презрению. В конце царствования династии Минг, в одном только городе Кианг-Шеу находилось более трех тысяч фамилий сего рода, и даже некоторые из них питались милостынею. Разбойники и Татаре почти совсем их истребили; остальные же Принцы скинули свой желтый пояс, и скрываются в толпе парода. На чреде дворянства помещаются не только Мандарины, но и те, которые прежде носили ето звание; потом все учащиеся, выдержавшие установленные екзамены; на конец те проворные люди, которые ловкостию, или подарками, без заслуг, приобрели достоинства, открывающие им доступ к Мандаринам, и потому доставляющие им уважение простого народа.

Благороднейшая в Китае фамилия есть Конфуциева: она древнее всех в мире, ибо [267] процветает уже более двадцати столетий. Она происходит от племянника оного великого мужа. Императоры дают ей титул Конг, соответствующий княжескому. Область Шан-тонг, в которой Конфуций родился, обыкновенно имеет губернатором своим Мандарина, происшедшего от его крови.

Класс земледельцев почитается в Китае высшим класса купцов и художников, потому что их ремесло нужнее для государства. Чрезвычайное многолюдство Китайской Империи заставляет обращать особливое внимание на землепашество, чтобы не иметь недостатка в пропитании. Столь обширное государство и тогда не могло бы полагаться на внешнюю помощь касательно первых потребностей в жизни, когда бы даже лучше установлены были связи его с чужестранными Державами. Кинг-оанг, в царствование коего родился Конфуций, возобновил все узаконения своих предшественников, клонящиеся к ободрению землепашества; их умножил Император Вен - ти, живший после него спустя три с половиною века. Сему Государю Китай обязан благодарностию за тот прекрасной пример, которой ежегодно Император представляет своим подданным, идучи за плугом. От него получил начало [268] торжественный обряд, может быть первый в мире, до сего времени ежегодно совершаемый в Китае. В уреченный день, следуя примеру Императора, начальник области или города, выходит из своих чертогов с блестящею свитою, и при звуках музыки, увенчанный цветами, идет к восточной части города, как будто бы весне на встречу; за ним следуют богато убранные носилки с изображениями тех благотворителей человечества, которые изобретениями своими обогатили земледелие. В таком случае улицы бывают украшены обоями; возвышаются триумфальные врата; повсюду блистают светильники. В числе фигур, служащих к украшению сего шествия, во многих областях бывает употребляема корова столь огромной величины, что пять-десять человек едва могут ее двигать. За коровою идет младенец, Гений трудолюбия и промышленности, и беспрестанно бьет ее острием, будто бы желая ускорить ход ее. За ним шествуют земледельцы с своими орудиями, а напоследок скоморохи и комедианты, показывающие приличные празднеству зрелища. По окончании обряда орания и по возвращении всей процессии в храмину правительства, с большой коровы срывают убор ее, достают у нее из брюха множество других малых коровок, подобно ей из земли сделанных, [269] и толкут их на кусочки, которые народ с почтительностию разносит по домам своим. В заключение всего, правитель в кратком Слове изображает пользу и важность земледелия, и советует упражняться в нем, как в ремесле необходимом для человеческого рода. После сего описания можно себе представить, с какою пышностию сам Император и Двор его торжествуют сие празднество.

Между многими полезными узаконениями Императора Ионг-Гинга, Дюгальд упоминает об одном, показывающем отличное внимание к землепашеству и служащем к великому его ободрению. Упомянутый государь повелел, чтобы градоправители ежегодно доносили ему об имени землепашца, отличившегося как прилежанием в обработывании земли, так и другими качествами хорошего домостроителя. Такого селянина Император жаловал в Мандарины осьмого класса. При жизни ему оказывали уважение; смерть его сопровождаема была торжественными похоронами, а заслуга его передавалась потомству надписями близ надгробных памятников, в честь его предшественникам воздвигнутых. Сии прекрасные узаконения, в пользу земледелия изданные, исполняемы были в такое время, когда у нас или вовсе неимели о нем понятия, или [270] ни во что его вменяли, как ремесло подлое! И в самом Китае однакож, сколь ни тщательно занимаются земледелием, оно не достигло той степени, на которой могло бы находиться; причиною тому: недостаток в рабочем скоте и в усовершенствованных орудиях, заменяемых руками человеческими; далее - укоренившиеся привычки; напоследок, быть может, и убожество поселян, недозволяющее им распространять своих успехов. Вообще у них скота мало; никакого старания неупотребляется об улучшении лошадей, которых порода у них самая худая; короче сказать, Китайцы неимеют большей части тех пособий, которые в разных частях Европы довели земледелие до высокой степени совершенства. И хотя в некоторых провинциях Китая даже крутые скалы бывают возделываемы с помощию приставляемых стен и земляной насыпи; со всем тем, думает Барров, в целой Китайской Империи болота, озера и пустоши отнимают четвертую часть земли у хлебопашцев.

Внутренняя торговля в Китае производится с неслыханною деятельностию. Пятьнадцать областей сего великого Государства можно почесть особыми Королевствами, коих жители сближаются между собою взаимным друг другу сообщением своих [271] избытков. Города изобилуют земными произведениями всех областей. Удобность перевозить оные с одного места на другое посредством рек и каналов издавна привела внутреннюю торговлю в самое цветущее состояние. Может быть внешняя торговля потому и уступает ей в живой деятельности, что Китайцы мало о ней заботятся, находя внутри Государства почти все нужное не только для необходимых потребностей в жизни, но и для самой роскоши. Не мало также содействует тому и отвращение их от связей с чужестранцами, с непамятных времен поддерживаемое политикою их правительства. Пока управляли Китайцами свои собственные Императоры, дотоле порты их были крепко заперты для всех чужестранцев; уже при Татарских Императорах открыты оные для восточных народов все, а касательно западных, к которым правительство не имеет доверенности, торговля ограничена пределами Кантона. Торговые дела в Китае прекращаются только на первые два дни нового года, которые посвящены забавам и взаимным посещениям; во все же прочее время как города, так и села бывают оживлены беспрерывным движением. Даже Мандарины занимаются торговлею, и можно сказать, что нет семейства из числа самых бедных, [272] которое не могло бы ею доставать себе пропитание, если только умеет находить в ней свои выгоды. Обширность торговли особенно доказывается свидетельством Баррова, которой уверяет, что груз перевозных судов Китайских далеко превышает количеством своим груз таких же судов, принадлежащих всем государствам Европы, взятых вместе. Совсем иначе идет внешняя торговля: мореходство Китайское робко и недеятельно; никогда непростирается оно далее пролива Сонда, и самые дальние к сей стороне путешествия оканчиваются в Батавии. В сторону Малаки они непереходят за Ашью, а границы их путешествий на север суть острова Японские. К сим островам Китайцы ездят весьма охотно, потому что получают большую прибыль, а именно сто на сто. Там закупают они жемчуг, красную медь, расцвеченную для опахал бумагу, фарфор - которой менее прочен, но гораздо красивее Китайского - Японской лак, которой также превосходнее Китайского, но за то уже и дорог так, что даже редко его и покупают; наконец Китайцы получают там весьма чистое золото и необъятное множество того металла, которой называется у нас томбаком. Они ездят и на Манильские острова. Шелк, атласы, шитье, ковры, чай, фарфор, лаки, суть [273] товар, на котором получают они по пятидесяти процентов. Неоставляют без внимания и Батавии, где сбывают товары свои с барышем весьма знатным. Тут продают они превосходнейший зеленый чай, фарфоровую посуду не свыше цен Кантонских, золотые нитки в позолоченной бумаге, медь, томбак и ревень; а берут в замен серебро или пиастры, всякого рода коренья, черепаху, разные роды дерева, янтарь и Европейские сукна.

Таковы предметы Китайской торговли по ту сторону их Империи. Чтож касается до сношений с Европейцами, то порт Кантонский есть единственные врата, открытые для них в известные времена года; сверх того им даже не позволяется входить в город. Надобно бросать якорь в Ванг Пу - месте, отстоящем от Кантона в четырех милях, где всегда находится кораблей великое множество. Общество Китайских купцов, называемое Гонг, имеет исключительное право торговать с Европейцами, и за то щедро платит как Двору, так и городским начальникам. Автоматы, всякие диковинки Коксова музея, инструменты музыкальные и математические, часы, машины и драгоценные безделки Европейские, ныне украшающие дворец Императорский и оцененные почти в два [274] миллиона фунтов стерлингов, по словам Баррова, суть Кантонские подарки. Старшие чиновники сего города, присылаемые обыкновенно прямо из Пекина, приезжают бедными, и через три года возвращаются богатыми. Их высокомерие, их грабительство, их плутни всякого рода в обращении с чужестранцами могут сравниться разве только с терпением Европейских народов, между тем как возделывание чая, продаваемого одной только Англо-Индийской компании, кроме отпускаемого купцам разных народов Европы, доставляет пропитание по крайней мере одному миллиону Китайцев. Прибавим к тому лак, шелки, материи и вообще все, получаемое Европейцами из Китая, за что Европа ниже вполовину не отдает своими произведениями; тогда увидим отчасти, куда деваются сокровища, привозимые из Америки в Европу.

Сухопутная торговля Китая с Россиею производится на границе обеих Империй; она бывает довольно значительною, но теперь на некоторое время пришла в упадок по причине возникших недоразумений касательно распределения границ между сими неизмеримыми государствами. Впрочем нет сомнения, что известная попечительность нынешнего правительства Российского в [275] скором времени приведет торговлю сию в прежнее состояние.

Можно утвердительно сказать, что старинное мореходство Китая доныне остается в своем младенчестве. Корабли строятся там большие, но плоскодонные, неудобные к плаванию, и так дурно оснащенные, что в некотором расстоянии от берега даже и при малой буре они подвергаются неминуемой погибели. Паруса их сделаны из бамбусовых рогожек. Заметить должно, что натура не отказала Китайцам ни в чем том, что может служить к строению кораблей; но сила привычки так велика, что когда один Кантонский купец вздумал было построить корабль на образец Европейских, то правительство сделало ему выговор и строго запретило продолжать работу. Оттуда происходит, что вся морская сила Империи неимеет возможности устоять против разъезжающих по ее морям разбойников, которых однакож побеждали Китайцы прежде с помощию Португальцев, а потом с помощию Англичан, и сии-то услуги доставили первым дозволение завести контору в Макао, а вторым некоторое уважение правительства.

Кроме множества каналов, более 1470-ти рек и озер служат к облегчению [276] торговых сношений в Китае. Прежде вообще думали о Китайцах, что они искуснее плавают на сих водах нежели на море; но в записках последнего Английского посольства сказано, что при опасных переправах они обыкновенно прибегают к жертвоприношениям, музыке и молитвам. Другие средства избавиться от опасности им неизвестны. Весьма великим также облегчением для путешественников служат их искусственные дороги и множество людей, всегда готовых носить тяжести, которых при великом населении государства легче можно находить, нежели подъемную скотину, и над которыми правительство надзирает неусыпным оком. Безопасность дорог охраняется военными постами, недалеко один от другого расставленными, также и множеством путешествующих, при беспрестанном движении коих дороги кажутся многолюдными улицами города. Впрочем и того не льзя сказать, будто бы в Китае не было разбойнических шаек.

Законный процент в Китае двенадцать; но лихоимство умеет умножать его вдвое, втрое и избегать строгости законов теми же способами, какие употребляются в Европе.

Битая мелкая монета, притом из самой плохой меди, одна только и [277] употребляется в Китае. Деньги сии называются Теаль: они обыкновенно бывают с дырками, чтобы можно было нанизывать их на снурок. Теалы служат единственно для мелких расходов; но большие расчеты делаются унциями серебра. Китайцы расплачиваются серебром на вес, и носят металл сей в кусках с клеймами. Такой неудобной способ денежных оборотов в Государстве, имеющем столь деятельную торговлю, принят Китайцами для предотвращения хода фальшивой монеты, в делании которой корыстолюбивые мошенники отличались удивительным искусством каждой раз, когда правительство вводило в обращение чеканную монету. Золото в Китае есть не иное что как товар, и Европейцы получали от него большую прибыль, пока ценность золота относительно к серебру была третьею частию ниже достоинства оного же металла против существующего у нас обыкновения. История упоминает о времени, в которое Китайцы не имели других денег кроме бумажных. Им приписать можно изобретение сей монеты, коей ненадлежащее употребление принесло столько вреда в Китае, сколько после у нас в Европе. Кублай-Хан, Император Монгольской династии, всю металлическую монету втянул в свою казну, и под видом прекращения способов делать [278] фальшивые деньги, выпустил вместо прежних бумажные, строжайше запретив наперед принимать и отдавать всякие другие. Таким средством он чрезвычайно обогатил казну Императорскую, но ввергнул в нищету все государство. Дела в етом состоянии были во время путешествия Марка Паоло, перед сим почти за пять столетий. Перемена наступила уже по восстановлении Китайской династии; но с тех пор в Китае незнают других денег кроме самой дурной медной монеты; а при больших уплатах, как мы уже выше сказали, отдается серебро на вес, и считается унциями.

Сколь ни казался бы народ образованным по другим признакам; но состояние женщин служит истинною мерою просвещения.

Мы видим, что народы, которые умели отдавать справедливость женщинам, и которые ценили не только их наружные прелести, но и нравственный характер, видим, говорю, что народы, у которых женщины почитаются подругами своих мужей, а не рабынями их, превосходили и превосходят тех, посреди коих неволя и притеснение достаются в удел прекрасному полу. Такими суть ныне, и во все времена были под деспотическим правительством [279] восточные народы; таковы суть, хотя иным образом, дикие люди, у которых самые тяжкие труды достаются, на часть слабейшему полу; таковы же суть и Китайцы, коих древняя образованность по многим отношениям справедливо нас удивляет. Но не ето ли есть одна из причин, которыми объясняется, по чему сия образованность не имела в Китае тех счастливых последствий, коих ждать бы от нее надлежало? Ни один народ так далеко не простер унижения и рабства прекрасного пола как Китайцы. Они не только держат своих женщин в заключении, не только вкореняют в них с младенчества то мнение, что будто бы непростительно для женщины казаться вне своего дома; нет, надобно еще было даже отнять у них возможность выходить на улицу! С малолетства крепко сжимают им ноги, чтобы недать им вырости; и сами женщины стараются уродовать себя, уменшая ноги свои отчасу более и почитая ето особливою красотою: от того они почти вовсе ходить не могут. Китайцы ничего не знают о начале сего смешного обыкновения: одни почитают его не слишком старым, другие относят к отдаленнейшей древности. Как бы то ни было, ни ревность, ни сумасбродство не могли выдумать лучшего способа содержать женщин в цепях рабства. Крестьянки и [280] другие низшего класса женщины пользуются большею свободою, но за то уже и несут труды более тягостные. Нечего нет удивительного, говорит Барров, видеть в провинции Киенг - си женщину запряженную в плуг, между тем как муж ее одною рукою держит за рукоятку, а другою сеет зерна. Самого высшего состояния женщины не едят с мужьями своими, и даже не смеют сесть в их присутствии.

(Будет продолжение.)

Текст воспроизведен по изданию: Китайцы // Вестник Европы, Часть 89. № 19-20. 1816