Мобильная версия сайта |  RSS
 Обратная связь
DrevLit.Ru - ДревЛит - древние рукописи, манускрипты, документы и тексты
   
<<Вернуться назад

ДОБЕЛЬ П. В.

ЗАМЕЧАНИЯ О КИТАЕ

(Продолжение.)

Тщетно твердят мудрецы всех веков, что роскошь и разврат нравов губят и самые могущественные царства; тщетно законодатели пишут законы, учреждают судилища для охранения добрых нравов: — когда правители не брегут о них, а еще более, когда они сами подают пример нечестия, распутства, расточительности, жестокосердия и всех дурных качеств. В царствование Киа-Кинга разврат быстрым потоком разлился от трона до самых отдаленных пределов государства. Всего же более лихоимство и подкупы заразили все состояния народа от вышних до низших. С того времени, как чины и [296] титла сделались продажными (Продажу чинов, титлов и отличий установил первый ныне царствующий император для поправления своих финансов; при отце его все достоинства не иначе раздавались, как по заслугам.), все стало на откупу: честь, честность, правосудие, и самое даже целомудрие жен — все можно купить подарками! — Меня уверяли, что разврат в столице не смеет еще казаться столько же явно и открыто, как в провинциях; а особливо в Кантоне он дошел до высочайшей степени; здесь и самый честный мандарин, необходимо сделается такой же лихоимец, как и все окружающие его. Весьма немногие имеют столько честности и твердости характера, чтоб воспротивиться беспрестанным искушениям и не быть увлечену потоком общего разврата. По закону и древним обычаям, наместник должен сменяться [297] каждые три года, таможенный директор ежегодно, и прочие чиновники также в определенные сроки. Но по большей части наместник остается на своем посту вдвое долее против положенного, а таможенный директор три или четыре года. Не могу понять истинной пользы такой частой смены чиновников. Если думают чрез то предупредить лихоимство и грабительство, то весьма ошибаются: каждый новый чиновник, зная что не долго останется на выгодном месте, спешит нажиться всеми возможными способами; а за ним и другой тоже, потом опять иной, и так беспрестанно приходит новый ненасытный грабитель. Если бы чиновники оставались надолго на своих местах то может быть иной, приобретши порядочный достаток, удержался бы и ограничил свое любостяжание. — С другой стороны, от частых перемен чиновников служба много терпит: не [298] успеет один осмотреться на своем посту, ознакомиться с ходом дел и предпринять какие-либо полезные меры к лучшему, как наступает срок оставить место другому, который вновь начинает только учиться и привыкать к своей должности.

Как бы то ни было, при нынешнем порядке дел, наместник и таможенный директор в первый год своей должности стараются всемерно награбить столько, чтобы можно им было задарить своих благоприятелей в Пекине, с помощью которых укрепляются на своих местах до тех пор, пока насытят алчность свою к богатствам. Само собой разумеется, что они не только смотрят сквозь пальцы на беззакония и грабительства подчиненных своих, но еще прикрывают оные и им благоприятствуют.

В судах закон и правосудие продается самым постыдным образом. [299] Здесь не знают публичного судопроизводства, какое существует в других благоустроенных государствах, где всякое дело производится открыто перед публикою, с помощью искусных адвокатов для обеих тяжущихся сторон, пред лицом судьи и беспристрастных присяжных (jury). В Китае свобода, честь и имущество граждан находятся в руках мандарина, который ежедневно склоняет правосудие то на одну, то на другую сторону, смотря потому, куда сильнее притягивает его вес подкупов: подобно как магнитная стрелка обращается всегда вслед за магнитом. Мандарин не прежде решит дело, пока не исторгнет последней копейки; тогда уже делает приговор в пользу того, кто больше дал. Такое правосудие можно назвать продажным с аукциона тому, кто больше заплатит. Однако же все сие делается с великой осторожностью и хитростью, и даже [300] с некоторым видом беспристрастия и честности. Поелику было бы весьма неприлично и даже опасно мандарину самому вступать в переговоры с тяжущимися и торговаться насчет взяток, то всякой имеет у себя такого доверенного посредника или посредницу, способных на всякие мерзкие дела, которые принимают взятки, подговаривают свидетелей, поджигают ссоры между богатыми, и вообще стараются о выгодах своих патронов так, что сии последние остаются за кулисами и будто вовсе не имеют ни малейшего сведения о тех подлостях, которые именем их производятся. Они обманывают тяжущихся ложными представлениями и обещаниями, выманивают от них деньги, каждой стороне предлагают советы, и в тоже время открывают оные другой, запутывают дело и доводят до того, что которая нибудь сторона, наскуча нескончаемым волокитством, или разорясь от [301] бесчисленных издержек и подкупов, принужденною себя найдет бросить все дело и уступить сопернику своему, проклиная и суды и законы. Бывали примеры, что обе тяжущиеся стороны доведены были до нищенской сумы, а дело осталось нерешенным. Многие тяжбы переходят от отцов к детям, внукам и даже до пятого колена. Сие почти всегда случается, когда обе стороны сильно озлоблены одна против другой; в таком случае мандарин всемерно старается еще более воспламенить взаимную их вражду, дабы тем ускорить конечное их разорение. Один знакомый мне богатый купец из Страховой компании несколько лет сряду поручал другому купцу, жительствовавшему в Нанкине, покупать на его счет и присылать в Кантон разные продукты той провинции на знатные суммы. Для сего должен он был пересылать к своему комиссионеру большие суммы денег [302] вперед для покупки тех товаров; но как сей последний всякий раз присылал к нему товаров на меньшую сумму, нежели сколько получал денег; то кантонский купец требовал сделать последний расчет, по которому комиссионер оставался должным около 30.000 пиастров. Сей последний отрекся заплатить должное, говоря, что он выслал товару ровно на такую сумму, сколько получил денег; а если тот не доволен, то может жаловаться мандарину. Хотя же кантонский купец и терпел великий убыток, а особливо по причине больших процентов, какие здесь обыкновенно берут при займе денег: однако за лучшее счел, бросить все дело, нежели жаловаться на обиду продажному суду, уверяя меня, что он не только бы не получил ему принадлежащего, но еще разорился бы от подкупов и подарков в суде.

Доходы императора должны быть [303] весьма велики, хотя и не мог я достоверно узнать ни количества оных, ни тех источников, откуда они получаются. Известно мне только, что при взимании их происходят величайшие злоупотребления, так что поданные платят по крайней мере втрое больше против того, сколько бы им следовало. Не взирая на то, в казне императорской всегда оказывается важный недостаток, который принуждены наполнять насильственным сбором со страховых компаний. В бытность мою в Китае не проходило ни одного года, в которой бы сия компания не была принуждена давать большие вклады, или как здесь называют, добровольные дары императору, и притом в такое время, когда компания сама не в состоянии была выплатить долгов своих европейцам. — Такой беспорядок в государственных финансах происходит частью от многочисленных бунтов и народных [304] мятежей, препятствующих полному сбору податей, большею же частью от грабительства и худого управления чиновников, которые всеми возможными способами расточают казну для своего набогащения.

Описывая сии злоупотребления, мое намерение не то, чтобы очернить всех вообще мандаринов: ибо я слыхал, что есть между ними и честные люди, хотя могу уверить, что таковые очень редки, и верно нет в свете другой страны, где бы лучше можно приложишь пословицу, что каждому человеку есть своя цена, как здесь в Китае. Те, кои идут прямым путем, презирая бесчестные дела и не склоняясь на искушения, никогда не могут надеяться на повышения по службе; напротив беспрестанно должны опасаться, что их оклевещут и погубят. Порочные товарищи совокупными силами постараются удалить такого человека, который не хочет [305] грабить с ними заодно. Словом, разврат с сей стороны дошел до высочайшей степени, и я не сомневаюсь, что это есть главною причиною бесчисленных злодейств и бедствия народного.

Китайский император, окруженный неприступностью, не имеет никакой возможности, ни охоты, заниматься государственными делами, а предоставляет оные своим министрам, людям развратнейшим. Сии тиранствуют самовольно над бедным народом, грабят и притесняют его в угодность своим прихотям и страстям. Нельзя не признать самого богдыхана виновником сих злоупотреблений; ибо он не только не позволяет никому приближаться к себе, кроме министров, но даже и никакая жалоба не может дойти до него иначе, как через их же руки. А чтоб довершить все сии притеснения, и некоторым образом оные попустить и дозволить: то [306] он императорским своим указом положил таксу на все чины, титлы и отличия, и сделал их продажными.— Где же искать чести и честности, когда верховные особы в государстве чужды сих благородных качеств, достойных украшать монарха на престоле, и даже не скрывают пороков своих от народа? Где найти добрые нравы, когда те, которые должны первые подавать пример добродетели, суть развратнейшие люди в государстве, коих ежедневные поступки столь мерзостны, что мы не смеем осквернить строки сии повествованием об оных! Где найти правосудие, милосердие и защиту в стране, управляемой такими бесчувственными тиранами, которые мучат и притесняют народ безбоязненно, оскверняют судилища, унижают титла правителей, и с каменным сердцем и железными руками исторгают у мирного гражданина заслуженную награду трудов его! [307]

Китайское правительство есть самое неправосудное, жестокое, продажное и деспотическое, какое только когда-либо существовало на земле. Оно состоит не из одного, но из тысячи деспотов, которые все только и помышляют о своем возвышении и обогащении. Они грабят и разоряют несчастный народ, постепенно уменьшают источники богатств и силы государства, и приближают его к падению. Так здание, подкопанное в основании, не могши долее поддержать тягости своей, рушится и падет. Слабость правительства становится более и более приметною: разбойнические флоты беспокоят каждый год берега Китая, и опустошают селения и города почти в виду Кантона; беспрестанные бунты и мятежи во всех провинциях; насильства буйной шайки, называемой небесным братством (Сия шайка поклялась истребить всех татар в Китае. Всяк, присоединяющийся к сему братству, дает сию присягу и вместе клянется, никогда не изменить своим товарищам. Шайка сия весьма многочисленна и рассеяна по всему государству; до сего времени правительство не было в состоянии истребить ее. После того, как замечания сии писаны, произошли в Китае многие мятежи, и один весьма опасный бунт, который едва не разрушил татарского правления. Сии бунты ежегодно возобновляются, и не прежде прекратятся, как изгнанием татар и учреждением лучшего правительства.), [308] которая попирает законы и налагает контрибуцию по своей воле:— все сие ясно показывает, что падение сего государства близко, и скоро оно должно испытать все ужасы войны междоусобной. В правление императора Кин-Лонга, который, по свидетельству всех, был человек твердого характера и попечительный о делах государственных, злоупотребления никогда не могли дойти до такой степени, как при нынешнем богдыхане Киа-Кинге. Все китайцы вообще, которых я о сем [309] расспрашивал, описывают сего последнего... (Здесь в оригинале несколько строчек вымарано самим автором, но после опять подведено точками; однако же никак не возможно разобрать того, что вымарано. По некоторым словам можно догадываться, что автор весьма невыгодно отзывается насчет китайского императора.)

Подлинно такой государь, лишенный любви и уважения народа, и притом не имея сильной армии для своего охранения, сидит на колеблющемся троне, который каждую минуту готов разрушиться от малейшего потрясения.

В Китае нет ни одного учреждения, которое бы при исполнении его на самом деле соответствовало тем правилам и предписаниям закона, кои по справедливости удивляют нас в теории. Вся политическая машина совершенно расстроена чрезвычайными злоупотреблениями, развратом и [310] продажностью (У нас нет лучшего слова, которое бы верно выражало английское venality; оно больше выражает, нежели лихоимство; оно показывает человека, всегда готового продать свою совесть и честь. — Дал бы бог, чтоб у нас не было также и самого сего порока! — Примеч. перев.) должностных особ. К тому же бесчисленные и самые нелепые формы и церемонии, с величайшею точностью наблюдаемые, и уважаемые больше самого дела, можно сказать, подавляют закон так, что он остается совершенно недействительным: это одна пустая тень или обманчивый призрак, которого никогда поймать не можно. Невежество, грабительство и высокомерие держат бразды правления, а бедный народ страждет!

В таком положении, невозможно, чтобы и народ не унизился в своем характере. Беспрестанные притеснения и уничижения подавляют чувство чести и благородство духа; палочные удары равняют знатнейшего мандарина с последним невольником. Как же могут в таком народе укорениться те высокие доблести, те превосходные качества душ благородных, которые ложно приписываются китайцам?

(Продолжение впредь.)

Текст воспроизведен по изданию: Замечания о Китае // Дух журналов. Книжка 10. 1818

Еще больше интересных материалов на нашем телеграм-канале ⏳Вперед в прошлое | Документы и факты⏳

Главная страница  | Обратная связь
COPYRIGHT © 2008-2024  All Rights Reserved.