Мобильная версия сайта |  RSS
 Обратная связь
DrevLit.Ru - ДревЛит - древние рукописи, манускрипты, документы и тексты
   
<<Вернуться назад

НАДГРОБНАЯ НАДПИСЬ НА МОГИЛЕ ЕЛЮЯ ЧУ-ЦАЯ — ЦЕННЫЙ ИСТОЧНИК ПО ИСТОРИИ МОНГОЛИИ И КИТАЯ ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЫ XIII в.

1. ЕЛЮЙ ЧУ-ЦАЙ — ПРЕДСТАВИТЕЛЬ КИТАЙСКОЙ ГРАЖДАНСКОЙ БЮРОКРАТИИ

Елюй Чу-цай родился в 1189 г. 1.Он был прямым потомком основателя киданьской династии Ляо (907—1125 гг.) — Абаоцзи по линии его старшего сына Туюя. Родственник, усыновивший его отца Ила 2 Люя, оставшегося сиротой, перешел на сторону династии Цзинь (1115—1234 гг.) приблизительно накануне или после падения династии Ляо, т. е. около 1125 г.

Ила Люй был чиновником и ученым 3. Он занимал при дворе цзиньских императоров крупные должности, главным образом по ученой части. Хорошо зная две системы киданьской письменности (“большая письменность” и “малая письменность”) и чжурчжэньский язык, Ила Люй переводил китайские классические книги и исторические труды на киданьский и чжурчжэньский языки 4, а также составлял истории правлений императоров династии Цзинь 5. Он умер в 1191 г., будучи ю-чэном (“правым помощником”) в шан-шу шэне (“департаменте государственных дел”). Должности ю-чэн и цзо-чэн (“левый помощник”) [12] стояли на четвертом месте по важности в системе должностей государства Цзинь, и лица, занимавшие эти посты, были помощниками цзай-сянов (“великих министров) (“начальника департамента” — шан-шу лин, министров — чэн-сян и “директоров” — пин-чжан чжэн-ши) в шан-шу шэне, являвшемся высшим административным и исполнительным органом для всей империи 6.

Елюй Чу-цай остался без отца двух лет от роду. Классическое китайское образование он получил под руководством своей матери, урожденной Ян, которая, по-видимому, была китаянкой. Он обладал недюжинными способностями. Как сообщают его биографии, к шестнадцати годам Елюй Чу-цай глубоко изучил самые различные науки, в том числе конфуцианское учение, математику и астрономию, которая в средневековом Китае, так же как и в других странах, была тесно связана с астрологией 7. В это время он уже хорошо знал китайскую художественную литературу. Своим родным языком Елюй Чу-цай считал китайский, а киданьский язык или, во всяком случае, киданьскую письменность он, как отмечается в одном из его произведений, вошедших в сборник “Чжань-жань цзюй-ши цзи”, изучил значительно позже 8. Кроме того, по-видимому, он говорил по-чжурчжэньски, а впоследствии, во время своего многолетнего пребывания среди монголов, очевидно, также овладел и монгольским языком.

В 1205 г, шестнадцатилетний Елюй Чу-цай выдержал экзамены 9, установленные для детей придворной бюрократии, на [13] должность чиновника, и по существовавшему правилу был назначен мелким чиновником — канцеляристом (юань) в придворную императорскую канцелярию для подготовки к будущей административной деятельности.

Елюй Чу-цай получил свою первую должность помощника правителя (тун чжи-ши) округа Кайчжоу (уезд Пуянсянь пров. Хэбэй) только в 1213 г. 10, уже после того, как монгольские завоеватели начали военные действия против государства Цзинь в 1211 г.

В 1214 г. Елюй Чу-цай был вызван на службу в Чжунду (“Средняя столица”) (совр. Пекин) к наместнику цзиньского императора Вань-янь Чэн-хуй 11. Тогда было тревожное для чжурчжэньского двора время: император Сюань-цзун весной 1214 г. дорогой ценой заключил мир с монголами, которые находились уже у стен Чжунду. В 5-ю луну года цзя-сюй (10 июня—8 июля 1214 г.) он поспешил переехать со своим двором в Наньцзин (“Южная столица”) (совр. Кайфын), не надеясь на успешную оборону Чжунду при новых нападениях монгольских завоевателей. Некоторые исследователи, например Абель-Ремюза, К. Д’Оссон, Г. Ховорт 12 и др., неправильно указывали, что Елюй Чу-цай в это время был губернатором или наместником (gouverneur) в чжурчжэньской столице. В действительности наместником был упомянутый цзиньский сановник Вань-янь Чэн-хуй, а Елюй Чу-цай, как явствует из всех его биографий 13, служил только юань-вайланом (“помощником секретаря”) 14 цзо-ю сы (“левого и правого управления”) 15, т. е. одним из мелких чиновников, подчиненных наместнику. Должность помощника секретаря была незначительной: она относилась к первому классу (чжэн) шестого ранга (пинь) из существовавших при Цзинь девяти рангов 16.

Чингисхан, опасавшийся нового усиления чжурчжэней после перенесения их столицы на юг, в 6-ю луну года цзя-сюй (9 июля — 7 августа 1214 г.) 17 приказал своим войскам предпринять осаду Чжунду. Елюй Чу-цай находился в осажденном городе почти в течение года, до 5-й луны следующего года (30 мая — 28 июня 1215 г.), когда город наконец сдался монголам. После этого он прожил три года в буддийском монастыре.

Некоторые исследователи высказывали другое мнение по этому вопросу. Так, Э. Бретшнейдер писал, что Елюй Чу-цай [14] был взят в плен монголами в 1215 г. 18. Из сведений Абель-Ремюза, содержащихся в его переводе биографии Елюй Чу-цая, также вытекает, что Елюй Чу-цай был вызван к Чингисхану непосредственно после падения Чжунду 19, т. е. в 1215 г. Но это не соответствует действительности, ибо Елюй Чу-цай, как видно из его собственных сочинений в сборнике “Чжань-жань цзюй-ши цзи”, сразу же после захвата Чжунду монголами или, может быть, даже раньше ушел в буддийский монастырь и три года изучал буддийские священные книги у знаменитого буддийского проповедника Вань-суна 20.

Елюй Чу-цай попал на службу к Чингисхану только в марте—апреле 1218 г. 21. Он сам писал в “Си-ю лу”, что в 3-ю луну года у-инь (28 марта — 26 апреля 1218 г.) он был вызван к Тай-цзу (Чингисхану. — Н. М.) и, выехав из Юньчжуна 22, через пустыню прибыл в походную ставку монгольского хана 23, которая, следовательно, в это время находилась где-то на территории самой Монголии.

Выбор Чингисхана не случайно пал именно на Елюй Чу-цая. Монгольский хан, ловко использовавший в завоевательных целях противоречия между своими противниками, знал об оппозиционности киданьских и китайских феодалов к чжурчжэньским правителям, захватившим Северный Китай. В надгробной надписи Елюй Чу-цая прямо указывается, что Тай-цзу, давно стремившийся овладеть Северным Китаем, некогда справлялся о родственниках киданьского императорского дома и теперь вызвал к себе Елюй Чу-цая 24. Чингисхан имел основание в войне против государства Цзинь рассчитывать на помощь киданьских феодалов, правители которых были изгнаны из Северного Китая именно чжурчжэнями.

Правда, Елюй Чу-цай по своему воспитанию оказался больше китайским чиновником-конфуцианцем, чем знатным киданьцем, сознающим свое родство со свергнутым императорским домом и стремящимся к мести чжурчжэням. Во всех его биографиях написано, что Чингисхан, желая расположить к себе Елюй Чу-цая, при первой встрече сказал ему, что он [15] отомстил чжурчжэнъскому дому за киданей. Елюй Чу-цай ответил монгольскому хану в конфуцианском духе, что он не смеет изменить своему государю и отцу, т. е. чжурчжэньскому императору 25. Чингисхану понравился такой ответ, и Елюй Чу-цай был оставлен при его особе. Известно, что Чингисхан даже во врагах высоко ценил преданность слуг своим господам и беспощадно казнил тех, которые переходили на его сторону, предав своих хозяев.

Елюй Чу-цай сопровождал Чингисхана в походе в Среднюю Азию (1219—1224 гг.). В его биографиях содержится мало сведений об этом периоде. По-видимому, он сперва был главным образом астрологом у суеверного монгольского хана. Несколько удачных предсказаний, как сообщают биографы, поставили его в ряд приближенных Чингисхана 26, и он сделался советником монгольского полководца. Он также был секретарем Чингисхана по китайским делам.

Елюй Чу-цай был писателем. Находясь в ставке Чингисхана и в более позднее время он писал стихи. Его стихотворения вошли в собрание сочинений “Чжань-жань цзюй-ши цзи” 27, который был составлен мелким чиновником — ду-ши (“заведующим делопроизводством”) 28 чжун-шу шэна, т. е. китайской канцелярии монгольского хана, — Цзун Чжун-хэном и издан в 1234 г, в Пинъяне 29. Первоначально сборник состоял только из девяти глав, пятисот с лишним стихов и различных заметок, а в современном виде в нем насчитывается 14 глав, 776 стихов и прозаических заметок. Пять глав были добавлены в сборник между 1234 и 1236 гг. Автор, по-видимому, не прекратил своих литературных занятий в 1236 г., поэтому надо полагать, что “Чжань-жань цзюй-ши цзи” не охватывает всего творчества писателя 30.

Сборник был включен в собрание сочинений писателей всех эпох для императорской библиотеки, составленное главным образом в 1773—1782 гг., по старинному списку сборника стихов Елюй Чу-цая, хранившемуся у цинского чиновника Цзи Юня. [16] В списке почти все главы заполнены стихами и только главы 8, 13 и 14 состоят из предисловий к сочинениям и эпитафий. Китайские литераторы находят, что стихи Елюй Чу-цая оригинальны по содержанию, но недостаточно отработаны с точки зрения формы 31. Большинство стихов превозносит буддизм, но некоторые из них направлены против даосов.

Сборник “Чжань-жань цзюй-ши цзи” в основном был написан еще при Чингисхане и поэтому представляет собой ценный источник для изучения биографии Елюй Чу-цая и событий, связанных с его именем, а также мировоззрения Елюй Чу-цая и истории идеологической борьбы в Северном Китае в первой половине XIII в.

Разъезжая по Средней Азии, Елюй Чу-цай, по-видимому, вел дневник. В 1228 г. в Яньцзине он написал или окончательно отредактировал свое “Си-ю лу” (“Описание путешествия на Запад”) и издал его приблизительно в 1229 г. “Си-ю лу” вскоре после выхода в свет стало библиографической редкостью. На это указывал уже Шэн Жу-цзы — автор сочинения “Шу-чжай лао-сюэ цун тань”, вышедшего около 1295 г. Предполагали, что в дальнейшем “Си-ю лу” вообще исчезло. Поэтому вплоть до недавнего времени исследователям приходилось извлекать лишь отрывки “Си-ю лу” из других сочинений. Сокращенные тексты или отрывки, из “Си-ю лу” сохранились в составе упомянутого сочинения Шэн Жу-цзы (1295 г.), а также Сян Майя “Чжи-юань бянь вэй-лу” (1291 г.), Лу Ю “Янь бэй цза-чжи” (1334 г.) и Цзя Хэ и Бао Хэна “Цин шан-лу” (1601 г.). Кроме того, имелись комментарии цинских ученых Дин Цяня и Ли Вэнь-тяня 32 к “Си-ю лу”, а также неполный перевод “Си-ю лу” Э. Бретшнейдера, выполненный по старому, сокращенному и искаженному тексту Шэн Жу-цзы.

Но сравнительно недавно в императорской библиотеке в Токио был обнаружен рукописный список полного текста “Си-ю лу”, привезенный одним японцем в Японию в 1236 г. Этот список был опубликован в 1927 г. ученым Канда Синчо 33.

Быстрое и почти полное исчезновение печатного издания “Си-ю лу” вскоре после смерти Елюй Чу-цая, как считает Чэнь Юань, вероятно, было делом рук Елюй Чжу — сына Елюй Чу-цая. По мнению Чэнь Юаня, Елюй Чжу — сторонник даосизма, тесно связанный с даосами, не только не стал в дальнейшем печатать сочинения буддиста, проникнутые духом вражды к даосам, но, возможно, даже уничтожил доски, с которых [17] печаталось произведение 34. Дело в том, что во второй части “Си-ю лу”, судя по японскому изданию подлинного текста сочинения, содержатся нападки на главу даоской секты Цю Чу-цзи (Чан-чуня) (1148—1227 гг.).

“Си-ю лу”, за исключением тех мест, которые отведены критике даосов, представляет собой краткое описание быта, нравов и обычаев народов, которые Елюй Чу-цай наблюдал во время похода монгольских войск в Среднюю Азию в 1219— 1224 гг., поэтому “Си-ю лу” — ценный источник по исторической географии Центральной Азии. Но автор явно по политическим соображениям умалчивает о деятельности Чингисхана и его военачальников, действиях монгольских войск и тех больших разрушениях, которые были произведены завоевателями в Средней Азии.

Елюй Чу-цай получил посвящение в буддийский сан в 1215 г. в возрасте полных двадцати шести лет. Правда, находясь в районе Самарканда в 1222 г., он встречался с главой даоской секты “Цюань чжэнь” (“Полной чистоты”) Цю Чу-цзи (1148—1227 гг.), прибывшим в Среднюю Азию по вызову Чингисхана. Из его стихов 45 написано “на рифмы” (хэ юнь) Цю Чу-цзи, т. е. в тон стихов патриарха даоской секты. Елюй Чу-цай сам в предисловии к одному из своих стихотворений с сожалением признался, что “в молодости” (в 1222 г. ему был 31 год) он увлекался сектой “Цюань чжэнь”. Но по возвращении его в Китай при издании сборника в 1234 г. имя Цю Чу-цзи было вычеркнуто из всех стихов Елюй Чу-цая и заменено иероглифом “жэнь” (“другой человек”) или именем другого лица 35. Теперь имя Цю Чу-цзи в этих стихах восстанавливается только по рифмам. Надо полагать, что Елюй Чу-цай в период пребывания в Средней Азии был в хороших отношениях с Цю Чу-цзи. Резкое изменение его отношения к личности Цю Чу-цзи, возможно, было вызвано поведением даосов после возвращения главы секты в Северный Китай в 1224 г. Тогда даосы, поощренные привилегиями, которые получил Цю Чу-цзи от Чингисхана, усилили свою борьбу против буддистов. Они захватывали силой не только заброшенные в период войны, но и функционирующие и процветающие буддийские монастыри. Кроме того, они всюду уничтожали изображения Будды и заменяли их изображениями Лао-цзы и других даоских божеств. Антидаоские настроения Елюй Чу-цая выражены не только в “Си-ю лу”, изданном через два года после смерти Цю Чу-цзи (в 1229 г.), но и в его стихах из “Чжань-жань цзюй-ши цзи” 36.

Как стихи Елюй Чу-цая, так и его записка о путешествии показывают, что он по своим религиозным убеждениям был [18] правоверным буддистом. Но это не мешало ему быть во всей практической деятельности типичным китайским чиновником-конфуцианцем. По этому поводу Ван Го-вэй писал, что среди древних чиновников-буддистов не встречалось таких конфуцианцев по духу, как Елюй Чу-цай, и он сравнивал его с древними государственными деятелями, которые были “по имени моистами, а по поведению конфуцианцами” 37.

Деятельность Елюй Чу-цая как главного советника по китайским делам развернулась при преемнике Чингисхана Угэдэе (1229—1241 гг.). Угэдэй первым из монгольских ханов приступил к эксплуатации захваченных районов Северного Китая. При нем огромная территория в Северном Китае оказалась в руках монгольских завоевателей: уже давно им принадлежала большая часть цзиньских владений к северу от р. Хуанхэ и была оккупирована территория государства Си-ся, уничтоженного Чингисханом в 1227 г., а к 1234 г. была занята Хэнань — последний оплот чжурчжэньского государства.

Стремясь получить доходы из завоеванных областей, в 1229 г. Угэдэй поручил Елюй Чу-цаю сбор налогов с населения Северного Китая. Но прежде чем Елюй Чу-цай успел непосредственно заняться сбором налогов, часть монгольской кочевой знати в 1230 г. по существу выступила против своего сородича хана Угэдэя и предложила истребить все население Северного Китая и превратить все земли в пастбища для скота монгольских нойонов 38.

Представители этой части монгольской знати выступали защитниками традиций родовой старины, восходящих к тем временам, когда в монгольских степях в условиях межплеменных распрей и обязательности кровной мести порабощение или уничтожение врагов было всеобщим правилом. Они когда-то стояли близко к Чингисхану и теперь представляли собой грозную политическую силу именно благодаря своей привязанности к старым родовым обычаям, за неуклонное соблюдение которых всегда ратовал Чингисхан.

Со своей стороны Елюй Чу-цай путем точных расчетов продемонстрировал хану все выгоды для двора от обложения населения традиционными китайскими налогами, и Угэдэй отверг варварское предложение другой группировки 39. После этого во всех десяти высших административных районах Северного Китая (лу) были созданы налоговые управления (кэ-шуй со), во главе которых поставили конфуцианцев — бывших чиновников государства Цзинь 40. В связи с этим интересно отметить одну [19] деталь: в тексте стелы и других источниках сообщается, будто Елюй Чу-цай, убеждая Угэдэя в необходимости привлечения к службе в гражданской администрации китайских конфуцианских ученых, повторял монгольскому хану знаменитое изречение, которое в общих работах по истории Монголии приписывается ему, Елюй Чу-цаю, но на самом деле принадлежит древнекитайскому оратору Лу Цзя (III—II вв. до н. э.) 41: “Хотя [вы] получили Поднебесную сидя на коне, но нельзя управлять [ею], сидя на коне!”. Угэдэй-хан соглашался с этим 42.

К осени 1231 г. Елюй Чу-цай действительно обеспечил поступление налогов из Северного Китая в предусмотренных им размерах. В связи с этим Угэдэй-хан устроил пир и тогда же назначил его чжун-шу лином (“начальником великого императорского секретариата”) 43. “Чжун-шу лин” — термин, взятый из номенклатуры должностей по старой традиционной китайской административной системе, восходящей к суйской (589—618 гг.) и танской (618—907 гг.). В Китае при монголах чжун-шу лин был главой высшего исполнительного органа империи 44. В ранний период господства завоевателей в стране этот термин, вероятно, употреблялся только китайцами. В условиях 30-х годов XIII в. назначение Елюй Чу-цая чжун-шу лином означало, что он теперь официально был поставлен во главе всего гражданского административного управления Северного Китая, в то время как гражданское управление завоеванными областями Ирана и Средней Азии возглавлял монгол Чжэнь-хай (Cinghai) 45 именно об этом сообщают в “Хэй-да ши-люе” Сюй Тин и Пэн Да-я, совершившие путешествие к монголам: один в 1235—1236 гг., другой — в 1233 г. 46.

После назначения главой гражданской администрации Северного Китая Елюй Чу-цай в том же 1231 г. предложил Угэдэй-хану создать для Северного Китая триединую административную систему, по которой старшие чиновники (чжан ли), монгольские темники — начальники войск (вань-ху) и налоговые управления на китайской территории не должны были подчиняться друг другу 47 и, будучи самостоятельными в своих действиях, отчитывались только перед центральным правительством, т. е. перед монгольским ханским двором. А в предыдущем, [20] 1230 году, он добивался от Угэдэй-хана решения о том, чтобы старшие чиновники для китайского населения и монгольские темники в районах Северного Китая были приравнены друг к другу в правах 48. В обоих случаях Угэдэй принял предложения своего китайского советника.

Конечно, введение такой системы еще не означало ликвидации произвола монгольских военных властей над мирным китайским населением и чиновниками-китайцами, поставленными монголами. Случаи вмешательства военных в дела гражданских властей не прекращались до царствования Хубилая, и по существу не было разделения власти на гражданскую и военную вплоть до 1278 г., когда были определены отдельно функции этих властей 49. Единственным результатом стараний Елюй Чу-цая, вероятно, была относительная независимость налоговых управлений не только от монгольских военачальников, но и от местных гражданских чиновников. Но его действия показывают, что китайские чиновники и военачальники, находившиеся на службе у монголов, уже в этот период добивались передачи китайцам административного управления на местах. Они, как известно, никогда не могли добиться этого в полной мере вплоть до изгнания завоевателей из страны в 1368 г.

В 1237 г. по инициативе Елюй Чу-цая в Северном Китае было привлечено к гражданской службе большое число конфуцианских чиновников. Сообщения источников по этому поводу на первый взгляд несколько противоречивы. Как рассказывается в “Юань ши”, в 1237 г. по ходатайству Елюй Чу-цая среди конфуцианских ученых по всем областям Северного Китая проводились традиционные китайские экзамены, к которым допускались также конфуцианцы, захваченные в плен монгольскими войсками и обращенные в рабство, и было отобрано для занятия должностей чиновников 4030 человек, четвертую часть которых составляли лица, освобожденные от рабства 50. В тексте стелы за тот же 1237 год содержится другое сообщение о конфуцианцах, а именно о том, что по настоянию Елюй Чу-цая к экзаменам были привлечены буддийские монахи, даосы и конфуцианцы для выявления мнимых служителей культов, уклоняющихся от налогов под видом монахов 51. Возникает вопрос: исключают ли эти два факта один другой. Этот вопрос, который, по-видимому, вставал перед Ту Цзи, был решен им отрицательно, ибо в биографии Елюй Чу-цая Ту Цзи описывает оба события. Однако он, указав на проведение экзаменов среди конфуцианцев с целью набора чиновников, не упомянул [21] конфуцианцев там, где он говорит о выделении мнимых служителей культов 52.

По-видимому, наиболее ясно это изложено у автора “Синь Юань ши” Кэ Шао-миня. Он пишет: “По докладу [Елюй] Чу-цая было приказано сюань-кэ ши (“налоговому уполномоченному”) [лу]Сюаньдэчжоу (территория вокруг совр. уезда Сюаньхуа пров. Хэбэй) Лю Чжуну провести в областях экзамены по трем предметам: содержанию конфуцианских канонических книг (цзин-и), поэтическому описанию (цы-фу) и [свободным] рассуждениям (лунь) [на исторические и политические темы]. Если ученые были захвачены в плен и обращены в рабство, то им также было приказано экзаменоваться... а если их хозяева скрывали и не посылали их, то [виновные] подлежали наказанию смертью. Всего было отобрано (букв. получено) 4300 человек, [из них] освобожденные от рабства составляли одну четверть 53. [Чу-цай] еще ходатайствовал [перед императором] о том, чтобы очистить три религии (сань цзяо) от подделавшихся [под служителей культов] и злоупотреблявших [своим положением]. Если буддийские и даоские монахи выдерживали отборочные [испытания], то [им] выдавались свидетельства и [разрешалось] проживать в буддийских и даоских монастырях. Если конфуцианцы выдерживали отборочные [испытания], то они освобождались от налогов. Чу-цай вначале заявлял о том, что среди буддийских и даоских монахов много таких, которые уклоняются от повинностей [под видом служителей культов], и [поэтому] целесообразно провести [среди них] отборочные экзамены. Это было осуществлено только теперь” 54. Из приведенного отрывка ясно, что было осуществлено два мероприятия — набор чиновников из числа конфуцианских ученых и выявление мнимых служителей культов (в том числе и конфуцианского), незаконно уклонявшихся от уплаты налогов.

Вероятно, авторы биографии Елюй Чу-цая в “Юань ши” почерпнули сведения о дополнительном привлечении к службе чиновников-конфуцианцев в 1237 г. из “Ши-лу” (“Правдивые описания”) о деяниях Угэдэя, так как об этом факте сообщается в разделе “Бэнь-цзи” в “Юань ши” 55, а в надгробной надписи Елюй Чу-цаю мы не находим упоминания об этом.

Набранные чиновники использовались, очевидно, главным образом для сбора налогов в пользу монгольского хана.

К концу 30-х годов XIII в. усилилось влияние купцов мусульманского происхождения на дела при дворе монгольского хана. Эти купцы, составлявшие так называемую уртацкую [22] купеческую корпорацию, выступали посредниками монгольской знати по ростовщическим и торговым операциям и были тесно связаны с богатыми семьями из числа кочевой аристократии. В 1238 г. многие из них обратились к хану с предложениями отдать им на откуп налоги с населения Северного Китая 56. На этот раз по совету Елюй Чу-цая они, по-видимому, получили отказ. Но в следующем, 1239 году, под давлением представителей части кочевой знати, которая всегда выступала за неограниченную эксплуатацию населения завоеванных стран, Угэдэй отдал на откуп налоги с китайского населения купцу мусульманского происхождения Абд-ар-Рахману 57.

Елюй Чу-цай приложил все усилия, чтобы воспрепятствовать этому, но ничего не добился. В связи с отдачей налогов на откуп, означавшей хищническую эксплуатацию населения Китая и дальнейшее ухудшение положения трудящихся, Елюй Чу-цай говорил: “Когда народ нищ и идет в разбойники, то [это] не есть счастье для государства” 58. “Разбойниками” во всей старой китайской литературе, как известно, называют повстанцев, поэтому его высказывание лучше всего характеризует Елюй Чу-цая как феодального китайского чиновника, учитывающего исторический опыт Китая с его многочисленными крестьянскими войнами и восстаниями и предостерегающего своего патрона против возможных последствий ограбления народа — революционных выступлений масс. После того как основная функция Елюй Чу-цая — организация сбора налогов — перешла к другим, влияние его при дворе пошло на убыль.

Когда в 1241 г. умер Угэдэй-хан и временной правительницей империи объявила себя его жена Дoрэгэнэ 59, ограниченная, жадная и жестокая женщина, Елюй Чу-цай фактически был лишен власти. Теперь откупщик налогов Абд-ар-Рахман единолично распоряжался делами, относящимися к Китаю. Дошло до того, что ханша вручила ему бланки с императорской печатью, чтобы он мог издавать по своему усмотрению любые указы от имени ханского двора 60, а Елюй Чу-цай превратился просто в заведующего канцелярией со штатом писарей, через которую проходили все распоряжения, по-видимому, только потому, что они должны были быть написаны на китайском языке. Это означало поражение придворной группировки, сплачивавшейся вокруг Угэдэй-хана во главе с его китайским советником Елюй Чу-цаем, и усиление противостоящей ей группировки из представителей бывшей родовой знати. [23]

Елюй Чу-цай умер 2 июня 1243 г. 61 под Кара-Корумом. 14 ноября 1261 г. его прах был перевезен на гору Дунвэншань вблизи современного Пекина. Гора Дунвэншань, называемая иногда просто Вэншань, в годы правления Цяньлуна (1736—1795 гг.) была переименована в Ваньшоушань (“Гора долголетия”). Еще в 1628 г. там стоял храм, построенный в честь Елюй Чу-цая, с мраморными статуями самого советника и его жены, которая была потомком знаменитого сунского поэта Су Дун-по. Но к 1751 г. этот храм был уничтожен и по указу императора Цяньлуна был построен новый храм с эпитафией Елюй Чу-цаю. Э. Бретшнейдер, во второй половине XIX в. много лет проживший в Пекине в качестве врача русской православной духовной миссии, после вторжения войск капиталистических держав в Китай в 1861 г. и разрушения ими императорского дворца на горе Ваньшоушань уже не обнаружил на этой горе памятника Елюй Чу-цаю. “Это — прекрасная сопка приблизительно в семи милях к северо-западу от Пекина, — писал Бретшнейдер о горе Ваньшоушань,— летняя резиденция китайских императоров до войны 1861 г. Как известно, знаменитый дворец там был разрушен и сожжен союзными армиями. Я часто посещал это место с его живописными руинами, покрытыми вьющимися растениями, затененное густыми рощами, отражающимися в лазурном озере, но не мог обнаружить среди руин памятника министру Чингисхана” 62. Однако памятник с надписью, по свидетельству очевидцев, сохранился до настоящего времени и охраняется правительством КНР, так же как и вся летняя резиденция китайских императоров.

В китайской феодальной историографии личность и деятельность Елюй Чу-цая оценивались весьма высоко. Так, Сун Цзы-чжэнь (XIII в.) писал: “Если бы в это время (т. е. в период монгольских завоеваний в Северном Китае.— Н. М.)не было его превосходительства (Елюй Чу-цая.— Н. М.), то неизвестно, что было бы с родом человеческим!” 63. В “Юань ши”, “Синь Юань-ши”, “Мэн-у-эр ши цзи” и других работах, так же как и в надписи Сун Цзы-чжэня, помимо описания заслуг Елюй Чу-цая перед государем и его “забот” о “народе” (минь), всячески превозносятся его личные качества: ученость, неподкупность, верность долгу, гуманность и т. д. Ван Го-вэй (1877—1927 гг.), ученый, живший в наше время, придерживался той же позиции, что и юаньские, минские и цинские авторы. Цитируя сообщения источников об опустошениях, произведенных монгольскими завоевателями в Северном Китае, Ван Го-вэй писал, что мнение Сун Цзы-чжэня не является преувеличением, т. е. по существу присоединялся к нему. Он говорил: “Если бы в это время не было таких, как Вэнь-чжэн (Елюй Чу-цай.— Н. М.),то, [24] действительно, неизвестно, что было бы там. Мнение Сун Чжоу-чэня (Сун Цзы-чжэня.— Н. М.)не является личным мнением ученика [Елюй Чу-цая], а есть общее мнение Поднебесной” 64.

Хотя в современной китайской исторической литературе вопрос об оценке личности и деятельности Елюй Чу-цая еще не разработан, тем не менее положительное значение его деятельности так или иначе признается почти всеми авторами.

В западной историографии, для которой вообще характерен повышенный интерес к отдельным личностям, деятельность Елюй Чу-цая у монгольских ханов оценивается только положительно 65. В этом отношении характерно высказывание Абель-Ремюза в его работе по биографии Елюй Чу-цая: “Обстоятельства жизни Елюй Чу-цая и его замечательные качества, данные ему природой и воспитанием, сделали его одним из величайших министров, которым гордится Восточная Азия. Татарин по происхождению и китаец по своему духу и культуре, он был естественным посредником между племенем угнетенных и угнетателей; он очутился на службе у Чингиса и его преемника как гений-покровитель побежденных народов, и вся его жизнь была потрачена на защиту перед победоносным варварством дела закона, порядка, цивилизации и гуманности. Невозможно было бы сосчитать людей, которые благодаря ему сохранили жизнь и свободу. Он заменил ярмо силы разумом, власть меча — властью институтов, грабеж — системой регулярных податей, грубую власть татарских завоевателей — медленным, но неотразимым влиянием ученых Китая; он организовал восточную часть этой гигантской империи, тогда угрожавшей захватить силой весь мир, и издали подготовил революцию, которая, выпроводив монголов в их пустыни, должна была избавить Китай от иностранного господства и вернуть ему управление, созданное на основе естественных обычаев и национальных традиций” 66.

На таких же позициях стоят современные западные историки. Например, К. Витфогель пишет: “Монгольские захватчики в Китае обнаружили тесное родство с культурой Ляо частично благодаря определенному коренному сходству между киданьским и монгольским родовыми обществами, частично благодаря завоеванию Кара-Китая Чингисханом и частично благодаря активному участию прямого потомка императорской фамилии Ляо [25] Елюй Чу-цая, чье знакомство с китайской культурой не уменьшило его понимания “варварских” воззрений. Елюй Чу-цай, главный советник сперва Чингисхана и после 1227 г. его сына Угэдэя, был назван одной из величайших политических фигур в истории Азии (Remusat, 1829, II, 86). Он, вероятно, и был такой фигурой, ибо именно Елюй Чу-цай набросал проект монгольской административной организации, которая со всеми ее ограничениями и недостатками представляет собой самую смелую попытку навязать господство пастушеского народа великим аграрным цивилизациям Востока” 67.

Как показывают источники, Елюй Чу-цай благодаря своим личным качествам, образованности и способностям играл роль выдающегося государственного деятеля и действительно заслуживает высокой оценки. Но вне соответствующих исторических условий его деятельность, разумеется, не была бы столь эффективной. Поэтому причины успехов Елюй Чу-цая на службе у монгольских ханов надо искать не только в личности этого государственного деятеля, но и в той политической обстановке, в которой развернулась его деятельность.

В политике монгольских завоевателей в покоренных странах наблюдались две тенденции, впервые отмеченные В. В.Бартольдом 68 и исследованные И. П. Петрушевским 69. К группе монгольской знати, являвшейся носительницей первой политической тенденции, относились люди, которые были врагами оседлой жизни, земледелия и городов, сторонниками неограниченной хищнической эксплуатации крестьян и городских низов 70. Эти люди стремились увековечить старые удельные политические порядки и полностью отрицали местные политические и культурные институты. Вторая политическая линия, как отмечает И. П. Петрушевский, характеризуется стремлением к созданию крепкого централизованного государства с сильной ханской властью и обузданию центробежных сил феодальной кочевой знати, сближению с крупными феодалами завоеванных стран, покровительству городской жизни, купцам и торговле, восстановлению сельского хозяйства и точной фиксации податей и повинностей крестьян и горожан 71.

Вся деятельность Елюй Чу-цая отражает вторую, более прогрессивную тенденцию в политике монгольских завоевателей в [26] покоренных странах, в частности в Северном Китае. Как видно из приведенного выше материала, при втором общемонгольском хане Угэдэе после смерти Чингисхана, ярого защитника монгольской старины, эти ранее скрытые тенденции проявились в открытой форме и при монгольском дворе по существу сложились соответственно два противоположных лагеря.

Второй лагерь был представлен самим Угэдэй-ханом и его приближенными. Угэдэя активно поддерживали и стремились направлять его деятельность Елюй Чу-цай и другие китайцы, близко стоявшие ко двору или находившиеся на службе при дворе. Борьба между этими лагерями иногда принимала открытую форму. Например, когда Елюй Чу-цай с одобрения Угэдэя пытался лишить ставленников монгольских военачальников в Китае и монгольских темников права производить поборы с китайского населения и возложить сбор налогов только на специальные налоговые управления, то его противники добивались от Угэдэй-хана казни Елюй Чу-цая, обвинив его в нарушениях монгольских обычаев 72. При этом противники Елюй Чу-цая действовали через младшего брата Чингисхана, владельца большого удела, Отчигина, не заинтересованного в усилении центральной ханской власти и бывшего противником всяких нововведений.

Сторонники второго лагеря, в частности Елюй Чу-цай и его многочисленные китайские помощники, с одобрения Угэдэя стремились ввести в Северном Китае фиксированные налоги с населения вместо бессистемных поборов, производившихся монгольскими военачальниками и их союзниками, создать гражданское управление по старому китайскому образцу с привлечением китайских чиновников и избежать расчленения страны на уделы монгольской знати. Одним словом, они пытались восстановить в Северном Китае старые китайские порядки после хаоса, создавшегося в политической и экономической жизни страны в результате многолетней войны между монголами и чжурчжэньским государством Цзинь. Для этого им надо было опереться на сильную центральную ханскую власть. Поэтому они поддерживали власть хана на местах и выступали против владельцев уделов, не заинтересованных в усилении центральной власти. Это было также в интересах части китайских землевладельцев, которые, будучи настроены оппозиционно к чжурчжэньским захватчикам, перешли на сторону монгольских войск и, видя невозможность восстановления власти китайского императора, отсутствовавшей на части территории Северного Китая в течение уже двухсот с лишним лет, готовы были идти на союз с монгольским ханом ради сохранения своих экономических и
политических привилегий.

В то же время монгольский ханский двор для проведения своей политики в Северном Китае вынужден был искать опору [27] среди представителей верхушки китайского общества. Экономические интересы двора требовали усиления эксплуатации Северного Китая, чему препятствовала сложившаяся система “вотчин”. Дело в том, что ко времени вступления на трон Угэдэя значительная часть Северного Китая фактически была превращена в ряд полусамостоятельных вотчин монгольских военачальников и их союзников из числа китайских и киданьских помещиков-военачальников, так как город или область отдавались в распоряжение того военачальника, который захватил данный город или область 73. В этих условиях монгольский двор получал мало доходов из оккупированных областей, ибо все награбленные ценности или продукты оседали и уделах или хозяйствах монгольских военачальников. Не случайно во всех биографиях Елюй Чу-цая сообщается о том, что после похода Чингисхана в Среднюю Азию у казны, т. е. у ханского двора, не было никаких поступлений из Северного Китая, а чиновники (монгольские военачальники и их ставленники) наживали огромные состояния за счет поборов с населения 74. Поэтому Угэдэй-хан с готовностью принял методы эксплуатации Северного Китая, которые рекомендовали ему китайские советники.

Кроме того, ко времени вступления на трон Угэдэя крупные китайские и окитаившиеся киданьские землевладельцы, в интересах которых действовал Елюй Чу-цай, представляли собой довольно значительную политическую силу. Известно, что китайские и киданьские военачальники и помещики, оппозиционно настроенные к чжурчжэньским правителям, захватившим Северный Китай, оказали монголам значительные услуги при завоевании страны и приобрели таким образом большие политические и экономические привилегии. Так, например, когда в 1213 г. крупный китайский помещик Ши бин-чжи перешел на сторону монгольских войск, монгольский главнокомандующий Мухали назначил его сына Ши Тянь-ни темником. Ши Тянь-ни сформировал десятитысячное отборное соединение из числа капитулировавших цзиньских войск, состоявших преимущественно из китайцев, и вместе с двоюродным братом Ши Тянь-сяном, также сдавшимся монголам со своим дядей Ши Бин-чжи, взял много городов Северного Китая. Когда в 1225 г. Ши Тянь-ни был убит антимонгольски настроенными китайцами, должность главнокомандующего (ду юань-шуай) получил по наследству его младший брат Ши Тянь-цзэ, также оказавшийся талантливым полководцем. Братья Ши, как и другие китайские военачальники, недовольные господством чжурчжэньских завоевателей в стране, оказали значительную помощь монголам в овладении территорией государства Цзинь. За эту услугу Ши Тянь-ни в 1214 г. в районе современного Пекина был лично принят [28] Чингисханом, который наградил его высшим знаком отличия монгольской империи — золотой пластинкой. Ши Тянь-цзэ, прослуживший монголам вплоть до воцарения Хубилая, в 1229 г. был назначен Угэдэй-ханом одним из трех темников, командующих китайскими войсками 75. Цзиньский военачальник, китаец по национальности, Лю Бо-линь, перешедший на сторону монгольских войск в 1212 г., сыграл наряду с другими основную роль при взятии столицы чжурчжэней Чжунду (совр. Пекин) в 1215 г. 76. У монголов служили киданьские полководцы Елюй Лю-гэ, Ила Нер, Ши-мо Е-сянь, Елюй Ахай, Ши-мо Мин-ань, Елюй Ту-хуа 77 и многие другие. Эти военачальники и землевладельцы наряду с монгольскими военачальниками были полными-хозяевами во многих городах и округах Северного Китая. Подавляющее большинство их стояло за эксплуатацию населения и ресурсов Китая при помощи традиционных китайских методов, стремилось к восстановлению былых китайских порядков, централизации управления и сохранению всех старых китайских политических, религиозных и культурных институтов. С ними не могли не считаться монгольские завоеватели.

Наконец, у монгольских завоевателей в этот ранний период их господства в Китае еще не было своих кадров чиновников, которые могли бы в какой-то степени обеспечить эксплуатацию оседлой земледельческой страны с ее вековым хозяйственным и культурным укладом. Это в свою очередь способствовало тому, что ханский двор, заинтересованный в получении доходов из завоеванных областей Китая, привлек к службе китайских чиновников.

Однако не следует думать, что монгольские завоеватели, вынужденные привлекать на свою сторону часть верхушки китайского общества, прекратили произвол и насилия по отношению к местному населению. Известно, что обирание и национальное угнетение китайского народа чужеземными завоевателями продолжалось вплоть до изгнания пришельцев из страны во второй половине XIV в.

Из всего сказанного следует, что Елюй Чу-цай, по происхождению киданьский аристократ, по воспитанию и образованию китайский ученый, писатель и чиновник, став монгольским государственным деятелем — советником первых монгольских ханов по китайским делам, был представителем класса китайских землевладельцев и выступал проводником их политики при монгольском дворе. Так как деятельность Елюй Чу-цая была направлена на сохранение и восстановление традиционных [29] китайских порядков на территории Северного Китая, против введения там монгольских политических и экономических отношений, восходящих к родовому строю и являвшихся шагом назад в условиях Китая, то он должен быть отнесен к прогрессивным деятелям своего времени, принесшим большую пользу китайскому народу.

Комментарии

1. Раньше годом рождения Елюй Чу-цая считался 1190 год. Но в 1930 г. Чэнь Юань доказал, что Елюй родился в 1189 г. (подробнее см. прим. 43).

2. Ила — другой вариант киданьской императорской родовой фамилии Елюй (см. прим. 4).

3. Биографию Ила Люя см. в кн.: “Цзинь ши”, гл. 95, стр. 1а—3а: Юань Хао-вэнь, Гу цзинь шан-шу ю-чэн Елюй гун шэнь-дао бэй [Стела на пути духа покойного ю-чэн (“правого помощника”) шан-шу [династии] Цзинь его превосходительства Елюя],ГЧВЛ, гл. 57, стр. 1а — 9б; см. также прим. 33, 36—40. Шан-шу — сокращенно от шан-шу шэн (центральный административный орган империи Цзинь); ю-чэн — один из высших чиновников в составе этого учреждения (подробнее см прим. 39).

4. Интересно отметить, что при переводе истории династии Тан китайский текст сначала “перекладывался” на киданьскую малую письменность, а затем переводился на чжурчжэньский язык (ГЧВЛ, гл. 57, стр. 26. см. также K.A. Wittfogel and Feng Chia-sheng, History of Chinese Society: Liao (907—1125), р. 253, note 25. Но ввиду неясности характера самой киданьской письменности и языка остается непонятным, что это была за процедура.

5. ГЧВЛ, гл. 57, стр. 7б.

6. О составе и функциях этого органа см. “Цзинь ши”, гл. 55, стр. 2б.

7. В тексте стелы написано, что ему в то время было 17 лет (ГЧВЛ, гл. 57, стр. 10б). Но, как известно, на Востоке считается, что человек рождается уже в возрасте одного года. Мы указываем здесь, как и в других подобных случаях, его настоящий возраст.

8. Елюй Чу-цай писал, что он изучал киданьскую письменность в период своего пребывания в кара-китайском государстве Си-ляо (“Западное Ляо”) во время похода Чингисхана в Среднюю Азию в 1219—1224 гг. и его учителем был помощник визиря последнего кара-китайского гурхана (великого хана) Ли Ши-чан. Любопытно отметить, что Елюй Чу-цай, овладев киданьской письменностью, тут же перевел с киданьского на китайский язык стихотворение, озаглавленное им “Цзуй-и гэ” (***), которое он сравнивает по глубине содержания с произведениями великих сунских поэтов Су Ши и Хуан Тин-цзяня (“Чжань-жань цзю-ши цзи”, гл. 8, стр. 76/2 и далее; см. также: Ван Го-вэй, Елюй Вэнь-чжэн гун нянь-пу юй-цзи, стр. 2б, и K.A. Wittfogel and Weng Chia-sheng, History of Chinese Society..., p. 244, note 25, p. 669). По мнению Ван Го-вэя, во времена Елюй Чу-цая в Северном Китае уже оставалось мало людей, знакомых с киданьской письменностью, ранее употреблявшейся чжурчжэнями наряду с китайским языком, и Елюй Чу-цай явился чуть ли не последним знатоком этой письменности (Ван Го-вэй, Елюй Вэнь-чжэн гун нянь-пу юй-цзи, стр. 2а—2б).

9. Ван Го-вэй относит этот факт к году бин-инь (10 февраля 1206 г.— 29 января 1207 г.), т. е. приблизительно к 1206 г. (“Нянь-пу”, стр. 2б). Но так как при этом Ван Го-вэй исходит только из приведенного в биографии возраста Елюй Чу-цая, а Елюй Чу-цай, как теперь установлено, родился в 1189 г., а не в 1190 г., то, естественно, исправляется дата, предложенная Ван Го-вэем (см. прим. 49).

10. Датировку см. “Нянь-пу”, стр. 3а.

11. Об этом лице см. прим. 53.

12. Abel-Remusat, Yeliu-Thsou-Thsai, ministre tartare, р. 65; C. d’Ohsson, Histoire des mongols… t. I, р. 318; H. Howorth, History of the Mongols, pt. I, р. 160.

13. См., например, “Нянь-пу”, стр. 3а, и ГЧВЛ, гл. 57, стр. 10б.

14. Об этой должности см. “Цзинь ши”, гл. 55, стр. 3а.

15. О них см. прим. 54.

16. “Цзинь ши”, гл. 55, стр. 3а.

17. “Юань ши”, гл. I, стр. 18а.

18. E. Bretschneider, Si you lu, p. 10.

19. Abel-Remusat, Yeliu-Thsou-Thsai, ministre tartare, p. 65.

20. Чэнь Юань, Елюй Чу-цай фу цзы синь-ян чжи и-цюй, стр. 1007. См. также “Нянь-пу”, стр. 3б.

21. ГЧВЛ, гл. 57, стр. 11а, и “Юань ши”, гл. 146, стр. 1б; датировку см. “Нянь-пу”, стр. 3б.

22. Юньчжун — современный уезд Датун в провинции Шаньси. См. Цзан Ли-хэ и др., Чжун-го гу-цзинь ди-мин да цы-дянь (Большой китайский словарь древних и современных географических названий), Шанхай, 1931. стр. 967. При пользовании этим словарем автор сверил приведенные в нем географические названия с современными названиями административных единиц — уездных и других городов КНР.

23. Ли Вэнь-тянь, Си-ю лу чжу, стр. 1—2. Перевод см. также в кн.: E. Bretschneider, Si you lu, p. 13.

24. ГЧВЛ, гл. 57. стр.11а.

25. ГЧВЛ, гл. 57, стр. 11а, и “Юань ши”, гл. 146, стр. 1б.

26. Подробно см. ГЧВЛ, гл. 57, стр. 11а—б, и “Юань ши”, гл. 146, стр. 1б—2а.

27. Чжань-жань цзюй-ши — монашеское прозвище Елюй Чу-цая, данное ему буддийским проповедником Вань-суном в Яньцзине в 1216 г. (Чэнь Юань, Елюй Чу-цай фу цзы синь-ян чжи и-цюй, стр. 1007). Чжань-жань было прозвищем знаменитого танского монаха Цзин-ци, автора многих буддийских сочинений [Цзан Ли-хэ и др., Чжун-го жэнь-мин да цы-дянь (Китайский большой словарь имен), Шанхай, 1933, стр. 319]; см. Елюй Чу-цай, Чжань-жань цзюй-ши цзи, а также: “Сы-ку цюань шу цзун-му ти-яо”, т. 4, стр. 3465, и Ван Го-вэй, Елюй Вэнь-чжэн гун нянь-пу юй-цзи, стр. 5а—5б.

28. Перевод названия этой должности см. R. des Rotours, Traite des fonctionnaires..., t. II, р. 1044.

29. Пинъян — современный уездный г. Линьфэн в провинции Шаньси (“Ди-мин да цы-дянь”, стр. 215).

30. См. Ван Го-вэй, Елюй Вэнь-чжэн гун нянь-пу юй-цзи, стр. 5а.

31. “Сы-ку цюань-шу цзун-му ти-яо”, т. 4, стр. 3465, и Ван Го-вэй, Елюй Вэнь-чжэн гун нянь-пу юй-цзи, стр. 5а—5б.

32. Дин Цянь, Юань Елюй Чу-цай “Си-ю лу” ди-ли као-чжэн; Ли Вэнь-тянь, Си-ю лу чжу.

33. Чэнь Юань, Елюй Чу-цай фу цзы синь-ян чжи и-цюй, стр. 1009—1010. См. также P. Pelliot, L’edition collective..., ТР, vol. 26, 1928, p. 172, note 1; ТР, vol. 26, 1929, p. 412. Текст “Си-ю лу” см. Ила Чу-цай, Си-ю лу.

34. Чэнь Юань, Елюй Чу-цай фу цзы синь-ян чжи и-цюй, стр. 1010—1011.

35. Там же, стр. 1009; “Нянь-пу”, стр. 5в; Ван Го-вэй, Елюй Вэнь-чжэн гун нянь-пу юй-цзи, стр. 3б—4а.

36. Чэнь Юань, Елюй Чу-цай фу цзы синь-ян чжи и-цюй, стр. 1007—1009.

37. Ван Го-вэй, Елюй Вэнь-чжэн гун нянь-пу юй-цзи, стр. 3а.

38. ГЧВЛ, гл. 57, стр. 12в; “Юань ши”, гл. 146, стр. 4а; СЮШ, гл. 127, стр. 275/2. Датировку см. “Нянь-пу”, стр. 11б—12а.

39. Там же.

40. ГЧВЛ, гл. 57, стр. 13а; “Юань ши”, гл. 146, стр. 4а, и СЮШ, гл. 127, стр. 265/2. Датировку см. “Нянь-пу”, стр. 11б—12б.

41. О Лу Цзя см. прим. 97.

42. ГЧВЛ, гл. 57, стр. 13а; СЮШ, гл. 127, стр. 275/2.

43. ГЧВЛ, гл. 57, стр. 14а; “Юань ши”, гл. 146, стр. 4б, и СЮШ, гл. 127, стр. 275/2.

44. Подробно о чжун-шу лине см. прим. 111.

45. О Чжэнь-хае см. прим. 105.

46. Ван Го-вэй, Хэй-да ши-люе цзянь-чжэн, цз. 37, стр. 76—86. Перевод см. “Проблемы востоковедения”, 1960, № 5, стр. 140—142, часть перевода см. F.W. Cleaves, A Chancellery practice of the Mongols in the thirteenth and fourteenth centuries, pp. 498—504.

47. ГЧВЛ, гл. 57, стр. 13а, и “Юань ши”, гл. 146. стр. 4б.

48. “Юань ши”, гл. 146, стр. 3б; СЮШ, гл. 127, стр. 275/2; датировку см. “Нянь-пу”, стр. 11б.

49. P. Ratchnevsky, Un code des Yuan, p. 118, note 6.

50. “Юань ши”, гл. 146, стр. 7б—8а, а также гл. 2, стр. 6б.

51. ГЧВЛ. гл. 57, стр. 8а.

52. МШЦ, гл. 48, стр. 5б — 6а.

53. В “Юань ши” вместо цифры 4300 стоит цифра 4030 (см. гл. 146, стр. 8а, и гл. 2, стр. 6б). По-видимому, в “Синь Юань ши” мы имеем дело с опечаткой.

54. СЮШ, гл. 127, стр. 275/3—275/4.

55. “Юань ши”, гл. 2, стр. 6б.

56. ГЧВЛ, гл. 57, стр. 19а — б; “Юань ши”, гл. 146, стр. 9а, и СЮШ, гл. 127, стр. 275/4; датировку см. “Нянь-пу”, стр. 22б.

57. ГЧВЛ, гл. 57, стр. 19б —20а; “Юань ши”, гл. 146, стр. 9б, и СЮШ, гл. 127, стр. 275/4; датировку см. “Нянь-пу”, стр. 23а; подробно см. разд. 3.

58. ГЧВЛ, гл. 57, стр. 20а.

59. О Дoрэгэнэ см. прим. 202.

60. ГЧВЛ, гл. 57, стр. 21а; “Юань ши”, гл. 146, стр. 10б, и СЮШ, гл. 127, стр. 276/1.

61. См. прим. 43.

62. E. Bretschneider, Si you lu, р. 11.

63. ГЧВЛ, гл. 57, стр. 23а.

64. Ван Го-вэй, Елюй Вэнь-чжэн гун нянь-пу юй-цзи, стр. 5б.

65. В оценке личности Елюй Чу-цая в европейской литературе несколько особняком стоит только Н. Я. Бичурин. Он отрицательно оценивал деятельность Елюй Чу-цая у монголов, считая ее изменой государю, чжурчжэньскому императору ([Н. Я. Бичурин], История первых четырех ханов..., стр. 107). Однако Н. Я. Бичурин подходил к этому вопросу односторонне, с узкой точки зрения конфуцианских морально-этических норм поведения подданного, без учета тех сложных политических условий, которые существовали в начале XIII в. в Северном Китае, оккупированном монгольскими завоевателями.

66. Abel-Remusat, Yelui-Thsou-Thsai, ministre tartare, pp. 86—87.

67. K.A. Wittfogel and Feng Chia-sheng, History of Chinese society..., p. 3.

68. См. В. В. Бартольд, История Туркестана, стр. 39—41; В. В. Бартольд, История культурной жизни Туркестана, стр. 89— 93. Об этом см. также: А. Ю. Якубовский, Тимур (опыт краткой характеристики); А. Ю. Якубовский; Феодальное общество Средней Азии, стр. 52, 53; С. П. Толстов, Древний Хорезм, стр. 344, 345; С. П. Толстов, По следам древнехорезмийской цивилизации, стр. 290; P. Ratchnevsky, Un code des Yuan, p. VII.

69. И. П. Петрушевский, Рашид-ад-дин и его исторический труд, стр. 12—15.

70. Там же, стр. 12.

71. Там же, стр. 13.

72. ГЧВЛ, гл. 57, стр. 12в — 13а. См. также прим. 104, 107.

73. См. ГЧВЛ, гл. 57, стр. 16а.

74. См., например, “Юань ши”, гл. 146, стр. 4а.

75. Подробно см. “Юань ши”, гл. 147, стр. 8б—12а и 16б—19в; гл. 155, стр. 10а—18а (биографии соответственно Ши Тянь-ни, Ши Тянь-сяна и Ши-Тянь-цзэ).

76. “Юань ши”, гл. 149, стр. 5б—6б (биография Лю Бо-линя).

77. Биографии этих лиц см. “Юань ши”, гл. 149, стр 1а — 5б; гл. 149, стр. 20а —21б; гл. 150, стр. 1а —3б; гл. 150, стр. 9а — 10б; гл. 150, стр. 16а— 18а; гл. 149, стр. 22б—24б.

Текст воспроизведен по изданию: Китайский источник о первых монгольских ханах. Надгробная надпись на могиле Елюй Чу-Цая. М. Наука. 1965

Еще больше интересных материалов на нашем телеграм-канале ⏳Вперед в прошлое | Документы и факты⏳

Главная страница  | Обратная связь
COPYRIGHT © 2008-2024  All Rights Reserved.