ШАН ЯН

КНИГА ПРАВИТЕЛЯ ОБЛАСТИ ШАН

ШАНЬ ЦЗЮНЬ ШУ

ИСТОРИЯ ТЕКСТА И ПРОБЛЕМА АУТЕНТИЧНОСТИ ШАН ЦЗЮНЬ ШУ

Шан цзюнь шу — «Книга правителя области Шан» — философско-политический трактат, принадлежащий к наиболее древним памятникам китайской литературы. Традиция приписывает авторство этого трактата государственному деятелю и реформатору древнего Китая Гунсунь Яну (390-338 гг. до н. э.), известному в истории под именем Шан Яна — правителя области Шан, пожалованной ему циньским Сяо гуном (361-338 гг. до н. э.).

Дошедший до нас текст памятника несет напластования различных эпох; с течением времени в его тексте возникло значительное число лакун, появились предложения с перестановленными или несогласованными частями и т. п. Многие китайские ученые трудились над реконструкцией и комментированием первоначального варианта памятника. Несмотря на усилия десятков комментаторов, им не удалось уточнить все неясные места. Не случайно китайские исследователи, работавшие над текстом уже в середине тридцатых годов нашего века, называли трактат «древней книгой, которая с трудом поддается прочтению» ¹. [14]

История текста памятника насчитывает свыше двух тысяч трехсот лет. Самое раннее упоминание о Шан цзюнь шу встречается в одноименном трактате известного теоретика легизма Хань Фэй-цзы (ок. 288-233): «Ныне все люди в пределах страны рассуждают [о том, как добиться] хорошего управления государством, и хотя в каждой семье есть люди, которые сохраняют тексты законов Шан [Яна] и Гуань [цзы], государство становится все беднее. Это происходит оттого, что рассуждающих об обработке земли много, а тех, кто берется за плуг, слишком мало» ².

По мнению Я. Дайвендака, под Шан чжи фа «Законы Шан [Яна]» имеется в виду один из самых ранних списков Шан цзюнь шу ³. К такому же мнению независимо от Я. Дайвендака пришли Чэнь Ци-тянь и Жун Чжао-цзу, специально занимавшиеся проблемой аутентичности памятника ⁴.

Итак, в III в. до н. э., т. е. приблизительно через сто лет после смерти Шан Яна. в Китае уже была широко распространена книга, связанная с его именем. В отличие от многих древнекитайских памятников судьба этой книги складывалась весьма благоприятно: она не попала под указ императора Цинь Ши-хуана от 213 г. до н. э., когда по всей стране сжигалась гуманитарная литература, хранившаяся в частных собраниях ⁵. В период империи Цинь (221-207) она была одной из наиболее почитаемых книг, поскольку идеи Шан Яна играли главенствующую роль в государственной жизни. Правители циньской династии и высшие сановники неоднократно обращались к трактату, особенно в критические моменты в поисках; ответа на решение сложных политических вопросов. [15]

Следующее упоминание об этом памятнике встречается в Ши цзи («Исторических записках») Сыма Цяня. В послесловии к гл. 68, посвященной деятельности Шан Яна, Сыма Цянь отмечает: «Я читал книги правителя [области] Шан «Кай сай» и «Гэн чжань», где говорится о делах, осуществленных этим человеком. Стало понятным, почему он оставил по себе плохую славу в Цинь» ⁶.

Танский комментатор Ши цзи Сыма Чжэн, объясняя первую строчку этой фразы («Я читал книги правителя [области] Шан «Кай сай» и «Гэн чжань»»), пришел к выводу, что Сыма Цянь приводит описательное название одной работы, известной впоследствии как Шан цзюнь шу ⁷. Другой танский комментатор Ши цзи, Чжан Шоу-цзе, поступил более осторожно, отметив, что в просмотренном им экземпляре Шан цзюнь шу имеются две главы, названия которых весьма похожи на наименование «книг», прочитанных Сыма Цянем ⁸. Трактовка Сыма Чжэна была поставлена под сомнение известным текстологом Чао Гун-у, который высказал предположение, что Сыма Чжэн не читал Шан цзюнь шу, поэтому его толкование нельзя считать обоснованным ⁹. Мнение Чао Гун-у было поддержано многочисленными цинскими учеными — его соавторами по грандиозному труду Сыку цюаньшу цзунму. В этой работе отмечается, что «Кай сай» («Открытые и закрытые [пути]») — это название гл. 8 Шан цзюнь шу ¹⁰. Действительно, такая глава имеется в последней редакции памятника. Несколько сложнее было с идентификацией второго наименования — «Гэн чжань» («Пахота и война»), поскольку сейчас в тексте нет такой главы. Многие современные исследователи — Ван Ши-жунь, Я. Дайвендак, Жун Чжао-цзу и другие, специально занимавшиеся изучением Шан цзюнь шу, разделяют точку зрения Чжан Шоу-цзе и отмечают, что под «Гэн чжань» имеется в [16] виду гл. 3 памятника «Нун чжань» («Земледелие и война») ¹¹. Из китайских историков, насколько известно, один лишь Люй Сы-мянь поддержал гипотезу Сыма Чжэна ¹².

Если внимательно просмотреть высказывания Сыма Цяня о древнекитайских памятниках V-III вв. до н. э., нетрудно заметить одну закономерность: Сыма Цянь, перечисляя главы трактатов, называет их «шу» — «книгами». Так он поступает при перечислении глав Хань Фэй-цзы, Гуань цзы и других памятников ¹³. Это может служить еще одним доказательством в пользу того, что, говоря о «Кай сай» и «Гэн чжань», Сыма Цянь имел в виду не весь памятник, а лишь отдельные его главы.

Таким образом, можно считать доказанным, что во времена Сыма Цяня, т. е. во II-I вв., Шан цзюнь шу уже был разделен на ряд глав, однако общее число их и объем памятника в тот период нам неизвестны.

В конце I в. до н. э. — начале новой эры ханьские текстологи Лю Сян (80-9 гг. до .н. э.) и его сын Лю Синь (ок. 46 г. до н. э. — 23 г. н. э.) просмотрели, привели в порядок и отредактировали многие древнекитайские трактаты. В процессе этой работы в некоторых трактатах материал был разделен на более крупные главы (пянь). Так, например, если Сюнь цзы до редактирования состоял из 322 глав, то после редакции стал насчитывать всего 32 главы ¹⁴. Тогдашний вариант Шан цзюнь шу побывал в руках Лю Сяна и Лю Синя, однако в источниках не сохранилось никаких сведений о характере работы этих текстологов. Известно лишь, что в то время памятник насчитывал 29 глав. В Цянь Хань шу («Истории ранней династии Хань») в гл. «И вэнь чжи» под рубрикой «Школа фа (законники. — Л. П.)» приводится лаконичное [17] сообщение: «Шан цзюнь шу — 29 глав» ¹⁵. Весьма любопытно, что в той же главе «И вэнь чжи» в разделе, посвященном военным трактатам, приводится наименование еще одной книги, приписываемой Шан Яну, — «[Книга] Гунсунь Яна в 27 главах» ¹⁶. Эту книгу редактировал ханьский комментатор Жэнь Хун ¹⁷. Гу Ши, написавший специальное исследование о главе «И вэнь чжи», считает, что эта книга не имеет ничего общего с «[Книгой] правителя [области] Шан» ¹⁸. История «[Книги] Гунсунь Яна» — загадочна — мы не встречаем о ней никаких указаний в других древнекитайских трактатах. Судя по сообщению Ван Сянь-цяня, в этом трактате излагались идеи Шан Яна о более искусном управлении армией и воинами ¹⁹.

В эпоху Хань трактат постепенно приобретает все большую известность среди высших чиновников, заинтересованных в создании прочной центральной власти. Обсуждая важные государственные проблемы, отдельные сановники обращались к нему в поисках веских аргументов против своих оппонентов — достаточно сослаться на дискуссию 81 г. до н. э. по вопросам экономической политики государства ²⁰. Цитирование в эпоху Хань отдельных положений памятника свидетельствует о том, что в то время был распространен вполне канонизированный текст. Значение трактата не ослабевает и после падения династии Хань. В Чжугэ Лян цзи («Собрание сочинений Чжугэ Ляна») отмечается, что Лю Бэй (ум. в 223 г. н. э.), основатель царства Шу, накануне смерти завещал своему сыну Лю Шаню перечитывать на досуге наряду с Цянь Хань шу и Ли цзи («Книгой о нормах поведения») также и Шан цзюнь шу ²¹.

Здесь мы впервые сталкиваемся с полным названием памятника: Шан цзюнь шу — «Книга правителя [области] Шан». [18] Это же наименование встречается и в Суй шу — «Истории династии Суй» (581-618), в разделе, посвященном легистским трактатам ²². Авторы Цзю Тан шу и Синь Тан шу помещают Шан цзюнь шу в раздел легистских трактатов — Фа цзя ²³.

Во всех этих династийных историях — Суй шу, Цзю Тан шу и Синь Тан шу ничего не говорится о количестве глав; авторы лишь отмечают, что Шан цзюнь шу состоит из пяти свитков (цзюаней) ²⁴. Невозможно точно установить, насчитывал ли в VII-IX вв. трактат двадцать девять глав, как это было в период Хань. Известно лишь, что в Цюнь шу чжи яо, составленном Вэй Чэном в 631 г., сообщается о Лю фа — «Шести законах», как об одной из глав трактата ²⁵. Там же отмечается, что глава Лю фа предшествует главе Сюй цюань — «Установление власти» ²⁶. В дошедшем до нас тексте имеется глава Сюй цюань, что же касается Лю фа, то эта глава не сохранилась.

К началу XII в. памятник недосчитывал уже трех глав. Чжэн Цяо (1108-1166) в своем энциклопедическом труде Тун чжи в разделе о легистских трактатах писал: «Шан цзюнь шу в пяти свитках составлен первым советником царства Цинь Вэй Яном. В период Хань насчитывал двадцать девять глав, ныне утеряны три главы» ²⁷. Об исчезновении трех глав сообщает также известный библиограф Чао Гун-у в своем труде Цзюнь чжай ду шу чжи, завершенном в 1151 г. ²⁸.

Я. Дайвендак полагает, что в период правления династии Сун (960-1279) в Китае существовало несколько различных текстов памятника. В качестве доказательства он ссылается на высказывание Чжэн Чэнь-суня, жившего в ХШ в., о том, что в его время из 29 глав книги сохранилось 28 и потеряна [19] была всего лишь одна глава ²⁹. По мнению Я. Дайвендака, в этом списке имелась, вероятно, глава «Шесть законов» ³⁰.

С IV-III вв. до н. э. и до середины XIII в. трактат распространялся в рукописных списках. В результате многочисленных переписок появились ошибки, перестановки в тексте, порой какой-нибудь иероглиф заменялся созвучным ему, но уже с другим значением. Все это затрудняло чтение текста, поэтому постепенно памятник обрастал многочисленной комментаторской литературой. В этот период вполне возможны были разночтения между различными копиями; могли функционировать списки с различной степенью сохранности, как это выявилось в эпоху Сун. Однако наиболее распространенным в XII-XIII вв. был вариант, насчитывавший 26 глав.

Первое печатное издание было подготовлено и осуществлено Чжэн Наем в середине XIII в. Это издание насчитывало 26 глав; в период правления монгольской династии Юань (1280-1368) были утеряны еще две главы, по-видимому, 16-я и 21-я, которые отсутствуют во всех последующих изданиях.

В XIV-XVII вв. развернулось оживленное изучение Шан цзюнь шу. Интерес к этому памятнику был неслучаен: после свержения монгольского господства, в период правления династии Мин перед страной встал ряд важнейших задач — необходимо было в кратчайший срок восстановить разрушенное войной хозяйство, восстановить централизованное управление. Естественно, что многие мыслители минского Китая обратились за советом к Шан Яну, которого они считали одним из идеологов централизованного бюрократического государства, сумевшим в короткий срок превратить царство Цинь в мощное государство. В XIV-XVII вв. было опубликовано шесть отдельных изданий памятника с обширными комментариями известных ученых-текстологов: У Мянь-сюэ, Фэн Цзиня, Чэн Юна, Гуй Ю-гуаня, Чэнь Жэнь-си и Мянь Мяо-гэ ³¹. [20]

Большой интерес к памятнику был проявлен и в XVIII-XIX вв. Многие известные историки и текстологи того времени, такие, как Янь Вань-ли (Янь Кэ-цзюнь), Сунь Син-янь, Юй Юэ, Сунь И-жан, Цянь Си-цзу, Сунь Фэн и другие, работали над исправлением и комментированием этого трудного памятника ³². К началу XX в. в Китае существовало уже около 25 различных изданий трактата с текстологическими комментариями ³³. Одним из лучших и наиболее заслуживающих доверия изданий считается публикация Янь Вань-ли (1762-1843), которому посчастливилось отыскать самый ранний текст, датированный периодом правления династии Юань ³⁴. В одном из предисловий к своему изданию Янь Вань-ли отмечал, что, хотя в юаньском экземпляре памятника говорится о 26 главах, фактически же в нем сохранилось лишь 24 главы — тексты гл. 16 и 21 отсутствуют. Юаньский список открывался главой «Гэн фа» — «Изменение законов», и заканчивался главой «Дин фэнь» — «Закрепление прав и обязанностей» ³⁵. Во время работы над этим текстом Янь Вань-ли использовал также экземпляры памятника, хранившиеся у Фань Цина (1522-1566) и Цинь Сы-лина (1573-1620) ³⁶. Он сверил эти списки, устранил разночтения и на их основании составил текстологический комментарий к своему изданию.

В настоящее время наиболее полным является издание Чжу Ши-чэ, опубликованное в Пекине в 1956 г. под названием Шан цзюнь шу цзе гу дин бэнь — «Аутентичный текст Шан цзюнь шу с текстологическим комментарием». Свыше сорока лет три поколения семьи Чжу кропотливо трудились над изучением этого сложного памятника, снимая позднейшие наслоения, разъясняя непонятные места, так часто встречающиеся в тексте. Особенно большую работу по реконструкции текста провели Чжу Шао-бинь и его сын Чжу Ши-чэ. Им [21] удалось сопоставить все многочисленные издания памятника, сохранившиеся к .началу XX в., и составить свой критический текст, в основу которого было положено издание Янь Вань-ли. Однако, к сожалению, и в тексте Чжу Ши-чэ встречаются еще иногда неясные и спорные места.

При определении аутентичности памятника необходима выяснить два основных вопроса:

1. К какому времени можно отнести окончательное составление дошедшего до нас текста?

2. Какие главы или части глав написаны самим Шан Яном?

Благодаря плодотворным изысканиям многих ученых первый вопрос можно считать решенным.

Среди исследователей Шан цзюнь шу нет каких-либо серьезных расхождений в определении времени написания этого памятника. Все они отмечают, что основной текст трактата, дошедший до нас, был составлен не позднее III в. до н. э.

Большая заслуга в определении аутентичности памятника принадлежит известному голландскому синологу Я. Дайвендаку — автору первого и пока единственного перевода Шан цзюнь шу на европейский язык. Применив метод грамматического анализа, выработанный Б. Карлгреном при определении аутентичности текста древнекитайского памятника Цзо чжуань, Я. Дайвендак доказал, что отдельные части Шан цзюнь шу написаны различным стилем. Одни из глав (или их части) были написаны более древним стилем, нежели другие. Те главы, которые были написаны ранее других, отмечает Я. Дайвендак, содержат, по-видимому, искаженные остатки самого раннего, ныне уже утерянного текста книги; все же остальные главы следует датировать III веком ³⁷. При этом Я. Дайвендак уточняет, что последнюю главу памятника — «Закрепление прав и обязанностей» следует датировать второй половиной III в. до н. э. ³⁸. Допуская возможность датировать окончательное составление сохранившегося издания трактата 220-589 гг. (периодом Шести династий), [22] Я Дайвендак в то же время отмечает, что более позднее его составление не отразилось на основном тексте ³⁹.

К сходному выводу, но уже с помощью других методов и доказательств пришел через десять лет и китайский исследователь Жун Чжао-цзу. Путем сопоставления Шан цзюнь шу с текстами Чжаньго цэ — «Планов сражающихся царств» (источники которых восходят к III — началу II в.), Сюнь цзы (III в. до н. э.), Хань Фэй-цзы (III в. до н. э.), Ши цзи (II-I вв.) и других древнекитайских памятников, а также при помощи анализа терминов, обозначающих должности, ему удалось доказать, что все главы Шан цзюнь шу, исключая первую и последнюю, были составлены последователями Шан Яна примерно в последние годы правления циньского царя Чжао Сян-вана (306-251) ⁴⁰.

Гл. 1. Шан цзюнь шу имеет много общего с гл. 19 Чжаньго цэ, посвященной описанию военных реформ чжаоского царя У Лин вана (325-299 гг. до н. э.). Исследователи уже обращали внимание на поразительное сходство этих двух глав, выражающееся в обширных текстуальных совпадениях ⁴¹. По мнению Жун Чжао-цзу, подобные совпадения свидетельствуют о синхронном написании этих глав, он относит их появление к концу Цинь — началу Хань, т. е. к III-II вв. до н. э. ⁴². Нам представляется, что обширные текстуальные совпадения, обнаруженные в двух разнохарактерных памятниках, еще не являются доказательством их синхронного появления.

Прежде всего несколько слов о Чжаньго цэ. Этот памятник был составлен Лю Сяном (80-9 гг. до н. э.) преимущественно из текстов, написанных не позднее 221 г. до н. э., и имеет весьма ограниченное число интерполяций. Чжаньго цэ представляет, собой собрание речей, бесед и посланий, в которых говорится о различных конкретных исторических событиях. Почти все исторические повествования завершаются [23] описанием событий V-III вв. до н. э. (эпохи Сражающихся царств или Воюющих царств). Но в тексте есть рассказы, сложившиеся уже после образования империи Цинь (221-207 гг. до н. э.) ⁴³. Один из самых .крупных таких рассказов составляет одну треть гл. 19 Чжаньго цэ, в которой излагается военная реформа У Лин вана, и, по мнению некоторых исследователей, мог быть написан в конце Цинь — начале Хань ⁴⁴.

Реформа У Лин вана излагается в форме дискуссии царя и его советника Фэй И с другими сановниками, выступавшими против преобразований. Точно так же строится и гл. 1 Шан цзюнь шу, с той лишь разницей, что участниками спора являются другие лица: циньскому царю Сяо гуну и его советнику Шан Яну противостоят крупные сановники циньского царства. Так же, как и в гл. 19 Чжаньго цэ, в центре дискуссии стоит вопрос об изменении установившихся обычаев, правда, в Шан цзюнь шу этот вопрос ставится несколько шире, так как речь идет о преобразовании всей законодательной системы. Весьма любопытно, что совпадают именно те части глав, где излагается идеологическое обоснование реформ, построенное в соответствии с концепциями легистской школы. Уже одно это должно было насторожить исследователя, ибо главы принадлежат к совершенно различным по характеру памятникам. По-видимому, одна из двух глав была написана ранее другой.

Трудно поверить, чтобы составители трактата могли заимствовать какие-то легистские идеи из такого сугубо исторического произведения, каким является Чжаньго цэ. Более правдоподобно следующее предположение: автор гл. 19 Чжаньго цэ, описывая события давно минувших дней (кстати, реформы У Лин вана были осуществлены лет через сорок после преобразования Шан Яна), вложил в уста своих героев, сторонников преобразований, доводы, уже однажды высказанные и апробированные в Шан цзюнь шу. Все это должно было придать рассуждениям У Лин вана и Фэй И большую [24] стройность и значимость. Поэтому, разделяя точку зрения Жун Чжао-цзу и К. В. Васильева относительно времени составления источника гл. 19 Чжаньго цэ, я в то же время склонен относить написание гл. 1 Шан цзюнь шу к более раннему периоду, — по-видимому, ко второй половине III в. до н. э. Для определения аутентичности любого древнекитайского философского трактата, тем более такого, как Шан цзюнь шу, где социальным проблемам уделяется очень большое внимание, немаловажное значение имеет также анализ самого материала памятника. К сожалению, исследователи трактата не обращали внимания на эту сторону вопроса. В трактате подробно излагаются изменения, характерные именно для V-III вв. ⁴⁵, в нем нет социально-экономических анахронизмов. Перечень конкретных мероприятий, приведенных в гл. 2, свидетельствует о том, что перед нами действительно черновик царского указа, составленный человеком, хорошо знакомым с обстановкой в царстве Цинь.

Заслуживает внимания, в частности, предложение о передаче царю всех прав распоряжаться «горами и водоемами», дабы лишить лиц, «ненавидящих земледелие», источника существования. Подобное предложение может относиться к тому периоду, когда царство Цинь еще не объединило страну, ибо при Цинь Ши-хуане и в более поздний период правители получили право распоряжаться горами и водоемами, т. е. уже была введена государственная монополия на соль и железо ⁴⁶.

Таким образом, сам материал памятника подтверждает датировку, предложенную Я. Дайвендаком и китайскими учеными в результате грамматического и текстологического анализа памятника, согласно которой основной его текст мог быть составлен не позднее первой половины III в. до н. э.

Второй вопрос, связанный с аутентичностью текста, а [25] именно выяснение авторства Шан Яна, разрешить гораздо сложнее, чем первый. Исследователи текста, действуя методом исключения, установили, что целый ряд глав не мог быть написан Шан Яном, поскольку в них повествуется о событиях, происшедших после его смерти. Так, Гао Хэн склонен считать, что Шан Ян не мог написать гл. 1, 9, 15 и 20 ⁴⁷. Действительно, в этих главах встречаются упоминания о событиях, происходивших после смерти Шан Яна. Например, в гл. 15, в том месте, где говорится о больших людских потерях, понесенных царством Цинь в боях с противниками, сообщается: «К тому же во сколько людей обошлась Цинь победа, одержанная совместно с войсками Чжоу, победа в боях под горой Хуа, победа под Чанпином?» Знаменитая битва под Чанпином, когда циньские войска, ведомые полководцем Бай Ци, заживо закопали в землю несколько тысяч пленных воинов царства Чжао, произошла в 260 г. до н. э., т. е. приблизительно лет через восемьдесят после смерти Шан Яна. В этой же главе Шан Ян, обращаясь к циньскому царю Сяо гуну, неоднократно называет его ваном. Из сообщений источников известно, что титул «ван» появился в царстве Цинь впервые в 325 г. до н. э., т. е. после смерти Шан Яна ⁴⁸. Привлекает внимание еще одно место из той же главы: «Со времени правления вэйского Сяна невозможно сосчитать, сколько раз царство Цинь одерживало победы над Тремя [царствами] Цзинь в больших и малых сражениях, в открытых боях на полях; оно всегда захватывало города, обороняемые цзиньцами». Здесь мы встречаем прямое упоминание о конкретном историческом деятеле более позднего времени — правителе царства Вэй — Сян-ване, который правил в 318-296 гг. ⁴⁹.

Приведенные данные довольно ясно свидетельствуют о том, что эти части гл. 15 не могли быть написаны самим Шан Яном. [26] В такой же степени это относится и к гл. 20, где также встречаются упоминания о событиях, происходивших после гибели Шан Яна. Например, в ней сообщается о захвате циньскими войсками двух чуских городов Янь и Ин. Город Янь был занят циньцами в 279 г. до н. э., а Ин — столица чуского царства — пала под ударами циньских армий в 278 г. до н. э. ⁵⁰ Естественно, что Шан Ян не мог быть современником этих событий.

Упоминания о событиях, происходивших после смерти Шан Яна, встречаются, помимо гл. 15 и 20, в гл. 1 и 9 трактата.

Если допустить, что из двадцати четырех глав трактата, дошедших до нас, четыре явно написаны не Шан Яном, то возможно ли вообще определить авторстве Шан Яна?

Гао Хэн подходит к решению этого вопроса довольно осторожно: «...из остальных (двадцати глав. — Л. П.) каждая могла быть написана Шан Яном и не Шан Яном, однако точно определить авторство главы трудно» ⁵¹. Попытаемся все же решить эту трудную задачу. Прежде всего следует отметить, что в древности никто не сомневался в авторстве Шан Яна: и Хань Фэй-цзы, и Сыма Цянь, как мы уже отмечали, считали автором трактата Шан Яна. Это мнение сохранялось довольно долго, вплоть до эпохи Сун, достаточно отметить, что в Суй шу и Цзю Тан шу Шан Яна называют автором Шан цзюнь шу ⁵². Первым, кто усомнился в авторстве Шан Яна, был сунский текстолог Хуан Чжэнь; позднее другой текстолог, Цзи Цзюнь, основываясь на том, что в трактате встречаются упоминания о лицах, живших после Шан Яна, вообще отрицал причастность Шан Яна к написанию трактата ⁵³. Такую же позицию занял и Ху Ши, который писал, что «нынешний текст Шан цзюнь шу, состоящий из двадцати четырех глав, был составлен кем-то уже после смерти Шан Яна» ⁵⁴.

Мнение Хуан Чжэня, Цзи Цзюня и Ху Ши базировалось главным образом на том, что в четырех главах Шан цзюнь [27] шу встречаются упоминания о событиях, происходивших после смерти Шан Яна. Обратив внимание на некоторые противоречия в самом тексте, они не пытались произвести внутренней реконструкции первоначального текста. Поэтому мы не можем согласиться с мнением Цзи Цзюня и Ху Ши.

В. Н. Топоров при реконструкции первоначального варианта древних памятников предложил учитывать следующее: «Чем больше расхождений и противоречий между разными текстами, восходящими к одному и тому же памятнику, или внутри одного в того же текста, тем более глубокой и обоснованной оказывается реконструируемая часть; монолитность и унифицированность текста, как и большая его распространенность, чаще всего свидетельствует о позднем происхождении текста; среди различных элементов текста наиболее важны те, которые слабее всего мотивированы или не мотивированы вовсе...» ⁵⁵. Анализ дошедшего до нас текста памятника показывает, что он не монолитен, зачастую одни и те же положения встречаются в различных главах, имеются внутренние противоречия и расхождения. Достаточно отметить, что к одних главах торговля и торговцы выступают как злейшее враги государства и общества, обрекающее страну на гибель {гл. 3. 6, в и др.), в то время как в других (гл. 4) торговля рассматривается как одна из трех основных функций государства; нет достаточной ясности и в определении количества так называемых паразитов, против которых боролся Шан Ян — в разных главах приводятся различное число их: в одних главах их всего шесть, в других — восемь, в третьих — десять, а в иных — двенадцать или даже шестнадцать. Все это позволяет делать предположения об архаичности текста. Когда реконструкция производится на основании единого сверенного и дополненного текста, необходимо обращать особое внимание на те части, которые не поддаются прочтению, где лаконичность порой переходит в загадочность, где отсутствует смысловая связь между предложениями, и комментаторам [28] приходится инкорпорировать отдельные слова, а подчас и фразы. В Шан цзюнь шу такой частью является глава «Внутри границ».

Главы памятника неоднородны и по жанру, они написаны различным стилем. Можно выделить три основные группы: к первой, самой большой, относятся главы, написанные в оптативе — желательном наклонении. Оптатив выражается с помощью иероглифа цзэ — «то», «тогда», стоящего в середине предложения: «Если сделать то-то, тогда можно достигнуть таких-то результатов». Частое обращение к желательному наклонению (см. гл. 3-15, 17, 18, 20, 22-26) объясняется тем, что автор выступает с различными советами и рекомендациями, обращенными к правителю. По сути дела это собрание разработанных наставлений правителю, поэтому если исходить из внутреннего смысла подавляющего большинства глав памятника, «Книгу правителя [области] Шан» можно было бы назвать «Наставления правителя [области] Шан». Видимо, самое древнее, первоначальное название памятника — Шан фа «Законы Шан [Яна]» — имело именно это значение — «Наставления Шан [Яна]». Весьма интересно, что «Законы Ману», составленные во II в. до н. э. — II в. н. э., специалисты трактуют как «Наставления Ману в дхарме», и это вполне логично, ибо подавляющее большинство стихов, приписываемых Ману, написано в желательном наклонении ⁵⁶. По-видимому, здесь действует своя закономерность: социально-этические трактаты, составленные в период становления или расцвета бюрократического государства, должны были писаться в оптативе, если их авторы хотели как-то воздействовать на правителя.

Ко второй группе относятся две главы: гл. 2 («Указ об обработке пустующих земель») и гл. 19 («Внутри границ»), содержащая часть указа о принципах ведения войны. Несмотря на то что главы написаны в оптативе, я выделил их из общей массы за лаконизм и конкретность. Здесь нет [29] пространных рассуждений, свойственных первой группе, мысль выражена четко и ясно; если убрать желательное наклонение, то мы получим готовый текст царского указа. Это было руководством к действию.

К третьей группе можно отнести гл. 1. Она представляет собой запись диспута, который вели три высших сановника: Шан Ян, Гань Лун и Ду Чжи на аудиенции у циньского царя Сяо гуна.

Попытаемся реконструировать самый древний слой, восходящий к Шан Яну. Рассмотрим самую многочисленную группу глав, написанных в оптативе.

В этой группе встречается ряд сходных глав, в которых развиваются не только одни и те же положения, но и имеются обширные текстуальные совпадения. К числу таких глав можно отнести гл. 4, 5, 13 и 20. Изучая текст всего памятника, Жун Чжао-цзу обратил на это внимание и выделил пять групп: первая — гл. 4, 5, 9, 13; вторая — гл. 3, 7, 19; третья — гл. 2, 6, 18; четвертая — гл. 8, 17, 22, 23, 25; пятая — гл. 10, 11, 12. Исходя из текстуальных совпадений, Жун Чжао-цзу пришел к выводу, что каждая группа глав была написана одним автором ⁵⁷. Однако такое объяснение не решает проблемы. Если даже допустить существование нескольких безвестных последователей Шан Яна, каждый из которых составил несколько глав, остается непонятным, зачем им понадобилось повторять одни и те же положения в различных главах? Сопоставление сходных отрывков указывает на совпадение именно тех частей текста, в которых излагаются основные положения учения Шан Яна. Логичнее предположить, что кочующие по главам абзацы, отдельные фразы и сходные положения принадлежат не авторам глав, а имеют более раннее происхождение. Анализ текста показывает, что сходные отрывки встречаются не только внутри каждой группы Жун Чжао-цзу, но и в смежных группах глав. В качестве примера сопоставим тексты двух глав из разных групп — гл. 3 («Земледелие и война») и гл. 4 («Устранение сильных»): [30]

Можно привести еще много параллельных текстов, подтверждающих одну закономерность — в этих текстах, как правило, излагаются основы учения Шан Яна.

Время составления основной части трактата, написанной в оптативе, это время жарких дискуссий легистов с конфуцианской школой. Легистам нужен был собственный канонический текст, к которому они могли бы обращаться в споре со своими идейными противниками. И они приступили к составлению своего канона. Естественно, что самыми убедительными и вескими аргументами, по их мнению, были слова и речи их учителя. И вот, пользуясь неизвестными нам сочинениями Шан Яна и записями его речей, они инкорпорируют их в составляемый текст, не называя учителя, ибо автором книги считался [32] Шан Ян ⁶⁰. Именно потому так часты повторы в тексте памятника, ибо они цементируют всю систему доказательств.

Таким образом, можно утверждать, что параллельные и сходные части более раннего происхождения и представляют собой самый древний слой, отражающий подлинные записи Шан Яна.

Среди конструкций, переходящих из одной главы в другую, а также просто в тексте часто встречаются высказывания, введенные в повествование с помощью глаголов юе, гу юе, цы вэй, со вэй «говорят», «называется», «сказано», «поэтому говорят», «поэтому сказано», «это называется», «то, что называется» и т. п., которые по значению соответствуют русским неопределенно-личным формам предложения. Приведем несколько примеров:

«Если государево богато, а управляют им, словно оно бедно, это называется удваивать богатство, а вдвойне богатое [государство] сильно. Если государство бедно, а управляют им, словно оно богато, это называется удваивать бедность, а вдвойне бедное [государство] слабо» ⁶¹.

«Если государство способно вызвать к жизни <силы> [народа], но не в состоянии обуздать их, его называют «государством, атакующим самое себя», и оно обречено на гибель. Если же государство способно вызвать к жизни <силы> [народа] и в то же время может обуздать их, то его называют «государством, атакующим врага», и оно непременно станет могущественным» ⁶². [33]

«Поэтому-то и сказано: «Если управлять людьми, как добродетельными, то неизбежна смута, и страна погибнет; если управлять людьми, как порочными, то всегда утверждается [образцовый] порядок, и страна достигает могущества» ⁶³.

«Поэтому там, где людей сурово карают за мелкие [проступки], проступки исчезают, а тяжким [преступлениям] просто неоткуда взяться. Это и называется управлять людьми, когда в стране уже есть порядок» ⁶⁴.

«То, что называют „установить единые правила наград», означает: «[все] привилегии и жалования, чиновничьи должности и ранги знатности должны даваться лишь за службу в войске, иных путей не должно быть»».

«То, что называют «установить единые правила наказаний», означает: «ранги знатности не спасают от наказаний»».

«То, что называют «установить единые [правила] наставлений», означает: «нельзя стать богатым и знатным, нельзя [претендовать] на смягчение наказаний и нельзя высказывать собственное мнение и докладывать его своему правителю только потому, что обладаешь обширными знаниями, красноречием, [являешь пример] честности и бескорыстия, [соблюдаешь] ли и [хорошо знаешь] музыку...»» ⁶⁵.

Число подобных примеров можно было бы умножить. Следует отметить, что в V-III вв., когда в Китае расцветало ораторское искусство, многие философы и государственные деятели использовали в своих речах в качестве веских аргументов образные сравнения, метафоры, пословицы, поговорки, песни, предания и т. п. ⁶⁶. Многое из этого арсенала мы находим и в Шан цзюнь шу. Однако у этого трактата есть своя специфика, отличающая его от некоторых древнекитайских памятников. Авторы глав часто аргументируют отдельные положения готовыми формулами в виде безличных высказываний; если эти высказывания слишком лаконичны, то они раскрывают их [34] перед читателем. Я считаю, что основой для таких формул могли служить скорее всего подлинные высказывания Шан Яна, недаром им придается такое большое значение.

Обратимся теперь ко второй группе глав.

Вполне естественно, что исследователи, пытавшиеся установить авторство Шан Яна, выделили прежде всего гл. 2. Их привлек чрезвычайно сжатый и простой стиль ее, весьма похожий на тот, которым записывали древние законы; все конкретные предложения (а их больше двадцати) направлены на достижение одной цели — поднятие целины, развитие сельского хозяйства, т. е. цели, весьма созвучной идеям Шан Яна; более того, в конце гл. 1, после того как Сяо гун произносит величественный монолог в защиту предложений Шан Яна, отрекаясь от своих прежних сомнений, следует фраза, завершающая главу: «Затем государь издал указ об освоении пустующих земель». Приводя все эти аргументы, Чэнь Ци-тянь заключает, что гл. 2 является как бы докладной запиской, в которой поясняются и обосновываются положения будущего царского указа ⁶⁷, и эта докладная записка была составлена, вероятнее всего, самим Шан Яном ⁶⁸. К такому же мнению еще до Чэнь Ци-тяня пришел и Лю Сянь-синь, однако его аргументы нам неизвестны ⁶⁹. К соображениям Чэнь Ци-тяня можно добавить еще несколько косвенных аргументов, доказывающих причастность Шан Яна к написанию гл. 2. В Сыку цюаньшу цзунму сообщается, что легисты — последователи Шан Яна, работавшие над составлением трактата, собирали различные статьи, материалы, написанные Шан Яном ⁷⁰. [35]

Текст гл. 19 «Внутри границ» содержит много пропусков и внутренних перестановок. Я. Дайвендак относит эту главу к наиболее ранней части трактата, так как она написана предельно лаконично ⁷¹. Жун Чжао-цзу, обнаружив в гл. 43 Хань Фэй-цзы сходные места с гл. 19 Шан цзюнь шу, высказал предположение, что Хань Фэй-цзы использовал эту главу, работая над своим трактатом ⁷². Это может являться еще одним свидетельством, подтверждающим мнение Я. Дайвендака.

Высказывания таких известных исследователей, как Я. Дайвендак и Жун Чжао-цзу, заставляют более внимательно исследовать главу «Внутри границ» в поисках авторства Шан Яна.

Текст главы напоминает указ, или скорее инструкцию, в которой приводится подробный перечень различных поощрений и наказаний. Речь идет только о воинах, начиная от [36] рядового и вплоть до командующего армией. Заслуживает внимания последняя часть главы, содержащая конкретные указания о наиболее результативных методах овладения городом.

Известно, что Шан Ян уделял очень большое внимание созданной им системе наград и наказаний как одному из наиболее эффективных средств воздействия на жителей царства Цинь и особенно на воинов. Он сам неоднократно и не без успеха водил циньские войска в походы и участвовал в штурме крупных хорошо защищенных городов ⁷³. Своими успехами он, видимо, обязан той самой системе наград и наказаний воинов, которая так подробно представлена в главе «Внутри границ». Поэтому можно согласиться с мнением Чэнь Ци-тяня, утверждающего, что гл. 19 трактата является уцелевшей частью указа, составленного скорее всего самим Шан Яном ⁷⁴.

Особняком стоит третья группа, к которой относится одна гл. 1. Текст ее был составлен уже после смерти Шан Яна, примерно в первой половине III в. до н. э. Однако это не исключает возможности поисков более раннего слоя. Анализируя текст гл. 1, Жун Чжао-цзу отметил, что в ее основе лежат речи Шан Яна, приведенные в порядок его последователями и вставленные затем в корпус главы ⁷⁵. Это интересное замечание было сделано мимоходом и не получило дальнейшего развития. Между тем поиски в этом направлении могут дать интересные результаты.

Одна из характерных особенностей древнекитайской системы управления — фиксация всех важнейших событий. В VIII-VII вв. в различных царствах имелись специальные чиновники (ши, юй ши), обязанность которых заключалась в записи событий. В царстве Цинь должность придворного историографа ши была впервые учреждена в 763 г. до н. э. ⁷⁶, и начиная с этого года циньские историографы вели запись важнейших событий, не забывая, как правило, о точной датировке происшедшего. В качестве примера можно сослаться на встречу [37] циньского царя Хуй Вэнь-вана с чжаоским правителем У Линь-ваном в 318 г. до н. э. в городе Мяньчи. Сыма Цянь сообщает, что во время этой встречи циньский и чжаоский юй ши описали важнейшие моменты, каждая из записей начиналась словами: «В такой-то год, в таком-то месяце, в такой-то день...» ⁷⁷.

Многочисленные историографы записывали не только события, но и речи правителей и крупных государственных деятелей. К. В. Васильев, анализировавший тексты V-I вв., пришел к интересным выводам:

«1) в позднечжоуское время произнесенные при официальных обстоятельствах речи приравнивались к важным государственным документам;

2) для историографов того времени речи, как и сами события, в равной мере были фактами, достойными упоминания» ⁷⁸.

В многочисленных памятниках древнекитайской литературы часто воспроизводятся устные речи философов, правителей и крупных государственных деятелей. Восстанавливая речь какого-либо сановника, составители трактатов могли пользоваться записями историографов, хранившимися в дворцовых архивах. Не исключена возможность, что автор или авторы гл. 1, работавшие в первой половине III в. до н. э., также обращались к тексту знаменитой дискуссии об изменении методов правления, которая происходила при дворе циньского Сяо гуна в начале шестидесятых годов IV в. до н. э. Можно предположить, что речи Шан Яна и его оппонентов, приведенные в гл. 1 трактата, восходят к той неизвестной нам записи дискуссии, которая была составлена ее современниками, историографами царства Цинь,

Исходя из вышеизложенного, можно сделать несколько выводов:

1. Все параллельные или совпадающие тексты более древнего происхождения и восходят непосредственно к Шан Яну. [38]

2. Высказывания, введенные в повествование при помощи глаголов юе, гу юе, цы вэй, со вэй и т. п., могут принадлежать самому Шан Яну.

3. Речи Шан Яна и его оппонентов могли быть записаны при жизни Шан Яна.

4. Шан Ян принимал участие в составлении указов, изложенных в гл. 2 и 19.

О переводе Я. Дайвендака. Первый и единственный перевод Шан цзюнь шу принадлежит известному голландскому синологу Я. Дайвендаку. Выполненный им перевод трактата на английский язык был впервые опубликован в Лондоне в 1928 г. в серии памятников восточной литературы, изданной А. Пробстейном («The Book of Lord Shang». A classic of the Chinese School of Law». Translated from the Chinese with introduction and notes by Dr. J. J. L. Duyvendak, London, 1928, — «Probsthain's Oriental Series», vol. XVII). В 1963 г., по решению Комитета литературы Дальнего Востока при ЮНЕСКО, перевод Я. Дайвендака был переиздан, и книга Шан цзюнь шу была включена в серию выдающихся произведений китайской литературы, издаваемых по рекомендации ЮНЕСКО.

Труд Я. Дайвендака является одним из лучших образцов переводов памятников классической китайской литературы, изданных учеными западной школы. Переводчик проделал большую и плодотворную работу по исследованию аутентичности текста памятника. Хорошо владея древнекитайским языком, он сумел донести до европейского читателя основной смысл этого сложного трактата.

За прошедшие после опубликования перевода сорок лет появились новые исправленные издания Шан цзюнь шу, во многом отличные от текста Янь Вань-ли, над которым работал Я. Дайвендак. Самой полной публикацией является критический текст, подготовленный Чжу Ши-чэ, которому удалось реконструировать неясные места, пропущенные в переводе Я. Дайвендака.

Но перевод Я. Дайвендака страдает некоторой односторонностью. Я. Дайвендак подходил к тексту как историк-филолог [39] широкого профиля, не уделяя должного внимания анализу социальных явлений, происходивших в недрах тогдашнего общества и нашедших свое отражение на страницах трактата. Перевод такого памятника, как Шан цзюнь шу, насыщенного полемикой с чуждой философской школой и посвященного разрешению целого комплекса социальных проблем, связанных с теорией управления государством и народом, нуждается в предварительном исследовании социальной структуры общества, его идеологии, в противном случае многие ценные мысли трактата останутся нераскрытыми или предстанут перед читателем в «скаженном виде. Я. Дайвендак, к сожалению, не смог избежать некоторых ошибок и искажений текста. Приведем несколько наиболее типичных примеров.

В гл. 15 трактата Шан Ян рассказывает правителю о тяжелом положении земледельцев царств Хань, Чжао и Вэй, о том, что у них мало земли, зерна и т. п. Затем в тексте следует фраза: минь шан у тун мин ся у тянь чжай. Я. Дайвендак переводит ее следующим образом: «The people, on the one hand, do not have their names registered (i. e. for soldiering) and on the other hand, have no fields or houses...» ⁷⁹ — «Люди, с одной стороны, не желали регистрировать свои имена (для призыва на военную службу), с другой — не имели полей и жилищ». Грамматически перевод безукоризнен; действительно, сочетание «(шан)... (ся)...» имеет значение: «с одной стороны... с другой стороны...». Но это же сочетание одновременно может выступать и в значении «верхи и низы». Долг исследователя выбрать наиболее правильный вариант, и здесь на помощь приходит социальный анализ текста.

В V-III вв. во всех царствах тогдашнего Китая составлялись подворные списки, вводился новый поземельный налог. Эта новая система налогообложения была невыгодна тем, кто имел большие земельные владения, т, е. прежде всего богатым общинникам. Их больше устраивала, видимо, система подворных налогов, когда величина налога не зависела от размера пахотного надела, поэтому они всячески избегали переписи. [40] В те времена от налогового гнета страдали больше всего бедные общинники, они разорялись и шли в наемные работники или арендаторы. Вопрос о всеобщей переписи поднимается вновь в гл. 4: «Если провести подсчет населения — записывать [имена] родившихся в списки и выскабливать [имена] умерших из этих списков, то народ не станет бежать [из деревень] от [уплаты налогов] зерном, а поля их не будут зарастать сорной травой. И тогда государство станет богатым, а государство, которое богато, — могущественно». Об этом же говорится и в гл. 19, где снова подчеркивается обязательность переписи, чтобы никто, независимо от положения, не смел утаивать «свои имена».

Принимая во внимание все сказанное выше, следует считать более правильным трактовать сочетание шан... ся... как «верхи и низы». В данном случае наиболее адекватным может быть следующий перевод: «В народе верхи не сообщают [двору] своих имен, а низы не имеют пахотных полей и жилищ».

Глава 8 памятника посвящена тому, как сосредоточить помыслы народа на земледелии и войне, ибо лишь после того можно создать могущественное государство. Земледелие и война — основа всего, они составляют Единое (и), об этом Едином и идет речь в главе ⁸⁰. Поэтому название главы «И янь» переведено как «Рассуждение о Едином»; Я. Дайвендак же перевел его как «The unification of words» ⁸¹ — «Унификация слов», что искажает мысль автора трактата.

Имеется особый тип расхождений, который трудно отнести к ошибкам. Речь идет о выборе наиболее приемлемого варианта перевода. В качестве примера приведем фразу из начала гл. 13 трактата: (жэнь гун цзе минь шао янь жэнь шань цзе минь до янь). Я. Дайвендак предлагает следующий перевод: «...if men of merit are appointed to office, people will have litte to say; but if men of virtue are appointed to office, people will have much to say». — «Если на должности будут [41] назначать людей за заслуги, то народ мало что может сказать; но если на должности будут назначать людей добродетельных, то народ будет много говорить [судачить] об этом» ⁸². Точно так же переводит эту фразу и современный исследователь В. Ляо ⁸³.

Вариант Я. Дайвендака выполнен по всем правилам грамматики ⁸⁴. Я же предлагаю несколько иное, на первый взгляд, необычное толкование: «Если [на административные должности] будут назначать за заслуги, то люди станут меньше [увлекаться] пустыми речами, если же [на административные должности] будут назначать за добродетель, то люди станут больше [увлекаться] пустыми речами». Вся разница в трактовке слова «янь» — «говорить», «произносить речи». При переводе этого термина я исходил из учения Шан Яна. Известно, что Шан Ян предлагал, и об этом неоднократно говорится в трактате, предоставлять ранги знатности и административные должности лишь за заслуги в земледелии и на войне. Он неоднократно призывал правителя расправиться с красноречивыми, остроумными и т. п. Не случайно красноречие (бянь) и остроумие (хуй) входят в число «паразитов» (см. гл. 4, 5 и др.), которые мешают правителю навести порядок в стране. Составители трактата относятся отрицательно к тем, кто добывает себе пропитание и известность речами (янь шо); иероглиф янь выступает очень часто в трактате в значении «пустые речи». Шан Ян противился продвижению чиновников за умение произносить красивые речи. Из главы в главу кочует фраза: го хао янь юе и гун — «О государстве, которое любит речи, говорят, что на него легко нападать» (гл. 4, 5). [42]

Поэтому, перебирая различные варианты перевода фразы из гл. 13, я остановился на том, который, на мой взгляд, больше соответствует концепции Шан Яна. Имеется довольно много расхождений с Я. Дайвендаком в выборе наиболее точного варианта, и они не всегда оговариваются в комментарии, ибо это резко увеличило бы объем книги.

Предлагаемый советскому читателю перевод Шан цзюнь шу выполнен с издания Чжу Ши-чэ; при работе над текстом использовано также и ксилографическое издание Янь Вань-ли (1876 г.. Книжное издательство провинции Чжэцзян).

КИТАЙ В V-III вв. до н. э.

V-III вв. до н. э. вошли в историю Китая как эпоха Сражающихся царств или период Семи сильнейших (Ци сюн). В те времена территория страны была разделена на ряд самостоятельных царств, главенствующее положение среди которых занимали семь крупнейших соперничавших держав: Цинь, Чу, Ци, Хань, Чжао, Вэй и Янь ⁸⁵.

Основной социальной организацией в исследуемый период являлась патронимия, обозначавшаяся терминами цзун или цзун цзу ⁸⁶. Она объединяла от нескольких сотен до тысячи и более больших семей, принадлежавших к одной родственной труппе. Все эти семьи жили компактно, занимая подчас несколько селений — ли. Члены патронимии делились на две возрастные категории: «отцы — старшие братья» — фу сюн и «сыновья — младшие братья» — цзы ди. Представители первой категории, как правило, были главами больших семей, к [44] представителям второй группы относилось все молодое население патронимии. Женатые «сыновья — младшие братья» образовывали малые семьи, которые в то время не отпочковывались сразу, а оставались в составе большой семьи. Естественно, что в таких условиях глава большой семьи, являвшийся собственником всего семейного имущества, пользовался огромным авторитетом среди своих многочисленных потомков. Все представители второй возрастной категории обязаны были почитать «отцов — старших братьев» своего цзуна. Этот принцип возрастного соподчинения внутри большой семьи и патронимии держался в Китае довольно долго. Известно, например, что в конце III в. до н. э. в уезде Пэй на территории современной провинции Цзянсу проживала группа родственных семей, насчитывавшая несколько тысяч «сыновей — младших братьев», подчинявшихся тамошним «отцам — старшим братьям» ⁸⁷.

Между многочисленными цзунами каждого царства существовали социально-правовые различия. Все цзуны, отпочковавшиеся от патронимии правителя царства, считались аристократическими, возвышаясь тем самым над остальной массой. Такие цзуны возглавлялись, видимо, представителями аристократии, занимавшими одновременно и высшие административные посты в государственном аппарате. Руководство всеми другими цзунами строилось на иной, демократической основе. Во главе рядовых цзунов или ли стоял совет старейшин — фу лао («отцы старейшие») из наиболее уважаемых и, видимо, зажиточных «отцов — старших братьев» ⁸⁸. В настоящее время довольно трудно установить, когда именно должность «отца старейшего» превратилась в наследственную.

Члены каждого цзуна были связаны не только родственными узами, но и идеологической (совместные культовые отправления), социальной (наличие органов самоуправления) и хозяйственной (обычай взаимопомощи) общностью. Вся жизнь внутри этого огромного социального коллектива [45] определялась нормами обычного права. В случае убийства чужаком кого-либо из патронимии все члены цзуна обязаны были отомстить за сородича. Все связи с внешним миром осуществлялись через представителей патронимии: «отцов старейших» или «трех старейших» (сань лао) ⁸⁹. Они вели переговоры с царской администрацией или представителями аристократии, они же вершили в патронимии суд, разбирая тяжбы общинников. Контактами с потусторонним миром ведали общинные шаманы, жрецы или жрицы (у, учжу). Они обращались к небу или местным духам с просьбами от лица всей общины. Право назначения на жреческие должности находилось в руках «отцов старейших».

В V-III вв. Китай переживал значительный экономический подъем. То была эпоха широкого распространения железных орудий. В источниках встречаются многочисленные упоминания о разработке железорудных месторождений, выплавке железа, изготовлении железных сельскохозяйственных орудий в царствах Цинь, Вэй, Чжао, Хань, Чу и др. Наибольшее число рудников находилось во владениях Чу и Хань. Сообщения письменных источников подтверждаются многочисленными археологическими находками этой эпохи.

В те времена происходило бурное развитие торговли как внутри царств, так и между отдельными государствами. Известны целые районы и города, специализировавшиеся на выпуске какой-либо одной продукции. Янчжоу и Цинчжоу славились своими шелковыми изделиями ⁹⁰; в царстве Чу, в местечке Цань, выделывали особенно острые наконечники для копий; в Хань, в Луньцзюаньшуе, изготовлялись легкие и прочные мечи ⁹¹; г. Аньи (царство Вэй) являлся одним из основных поставщиков соли, и т. п. ⁹².

Развитие торговли и ремесла способствовало быстрому росту городов: возникает множество новых городов и ремесленных центров, разрастаются старые. Повсюду наблюдается [46] резкое увеличение городского населения за счет массового притока жителей сельской местности. В Ши цзи Сыма Цяня приводится красочное описание столицы царства Ци: «На улицах Линьцзы сталкиваются повозки, нагруженные зерном, люди задевают плечами друг друга» ⁹³. Ту же картину можно было наблюдать и в столице Чу — Яньине, где люди якобы не могли спокойно пройти по улицам: «...новое платье, надетое утром, к вечеру непременно рвалось» ⁹⁴. Естественно, что картина городской сутолоки чересчур сгущена, но приведенные здесь описания отражают главное — перенаселенность городов.

В связи с развитием товарно-денежных отношений происходят изменения и в формах земельной собственности. Если до VIII-VII вв. в большинстве царств пахотные земли находились в собственности общины, которая через совет старейшин наделяла общинников равноценными наделами, то уже в VI-V вв. положение меняется. Наблюдаются массовые случаи нарушения принципа справедливого распределения наделов в общине. Главы общин, имевшие двойные пахотные наделы, и наиболее зажиточная часть общинников стремились к отчуждению лучших участков, их уже не устраивал обычай регулярного передела полей. «В тот период..., — писал известный китайский философ Чжу Си (1130-1200) о царстве Цинь V-IV вв., — [особенно] во время возвращения и получения полей (т. е. в период переделов. — Л. П.), непременно вспыхивали такие скверные дела, как волнения [среди общинников], и [обнаруживались] обман (т. е. нарушение принципа справедливого распределения полей. — Л. П.) и утайка [наделов]» ⁹⁵. Пахотные поля переходят в наследственное владение отдельных семей.

Появление наследственных наделов должно было вызвать изменение в форме налогообложения — во всех царствах вводится поземельный налог. Впервые налог на землю, как [47] сообщает Сыма Цянь, был введен в царстве Лу в 594 г. до н. э., в царстве Чу — в 548 г. до н. э., в царстве Чжэн — в 543 г. до н. э.; самым последним из всех царств было Цинь, где указ о поземельном налоге был издан лишь в 408 г. до н. э. ⁹⁶. Через одно-два столетия наследственные наделы постепенно переходят уже в частную собственность отдельных семей. В источниках появляются сведения о купле-продаже земель в период Чжаньго ⁹⁷. Из собственника земли община превратилась к концу III в. до н. э. в самоуправляющееся объединение свободных земельных собственников. В V-III вв., так же как и в последующие столетия, в общине происходил рост имущественной дифференциации — там можно было встретить и богатого и бедного земельного собственника (участок последнего зачастую не превышал 30 му).

В Шан цзюнь шу содержатся интересные сведения о положении земледельцев в царствах Цинь, Хань, Чжао и Вэй. Бросаются в глаза сообщения о массовом разорении бедных общинников: все большее число земледельцев вынуждено было закладывать или продавать пахотные участки. К середине IV в. до н. э. положение с бедными общинниками превратилось в государственную проблему номер один, ибо сокращение числа свободных земледельцев-налогоплательщиков вело к уменьшению доходов царской казны. Тревога за положение в сельском хозяйстве проходит красной нитью через весь памятник. «Управляя государством, — наставляет Шан Ян в главе «Правитель и подданные», — умный правитель должен... по отношению к земледельцам сделать так, чтобы они не покидали свои земли, чтобы они могли прокормить своих родителей и управляться со всеми семейными делами. Однако ныне правители поступают по-иному... Именно поэтому... земледельцы бродят по всей стране». Те же мысли проводятся и в гл. 15: «В народе верхи не сообщают [двору] свои имена (т. е. уклоняются от подворной переписи. — Л. П.), а низы не имеют пахотных полей и жилищ, поэтому, для того чтобы [48] как-то прокормиться, они увлекаются дурными делами и занимаются второстепенным (торговлей и ремеслом. — Л. П.)... когда поразмыслишь о врожденных чувствах людей, [видишь]: то, чего они желают, — это земля и жилища...». В приведенном выше отрывке речь идет о царствах Хань, Чжао и Вэй. Как видим, процесс разорения общинников задел не только Цинь, но и другие царства.

Положение циньских и других общинников усугублялось тем, что помимо официальных государственных повинностей им приходилось еще трудиться на «свою» аристократию, а также, по-видимому, и на чиновничество. В гл. 2 высказывается мысль об усилении контроля над чиновниками: «Если многочисленные чиновники, — пишет автор, — не смогут совместно оттягивать [выполнение казенных дел], то у земледельцев появятся свободные дни. Если алчные чиновники не смогут действовать в свою [пользу] и наживаться за счет народа, то земледельцы не будут разоряться». Свободные земледельцы, по-видимому, подвергались двойной эксплуатации: наряду с несением государственных повинностей они должны были работать еще и на определенных должностных лиц. А если к этому прибавить и эксплуатацию в пользу богатых общинников то станет понятна причина массового разорения средних и низших слоев общины.

Материальная нужда заставляла часть бедных землевладельцев закладывать или продавать свои участки более богатым общинникам, а самим наниматься в работники, становиться арендаторами, продаваться в рабство или уходить на заработки в город. Внутри общины появляется имущественная знать. Известный ханьский государственный деятель Дун Чжун-шу (около 187-120 гг. до н. э.) отмечал, что в те времена «...в ли (общине) были люди, обладавшие богатствами гунов и хоу» ⁹⁸. Изменения, происходившие в социально-экономической жизни Китая в VII-IV вв., не могли не отразиться на психологии основных классов и слоев тогдашнего [49] общества — свободных общинников, представителей аристократии, торговцев и нарождавшейся бюрократии.

Г. В. Плеханов, уделявший большое внимание эволюции общественной психологии, писал: «Чтобы понять историю научной мысли или историю искусства в данной стране, недостаточно знать ее экономию. Надо от экономии уметь перейти к общественной психологии, без внимательного изучения и понимания которой невозможно материалистическое объяснение истории идеологий» ⁹⁹. В этой связи необходимо обратить внимание на те, пусть даже минимальные сдвиги, которые происходили в психологии свободных общинников. Богатые общинники начинают противопоставлять себя бедным сородичам. Они имеют возможность совершать более богатые жертвоприношения и обставлять более пышно похороны своих родителей. Огромная разница в качестве и количестве даров предкам не могла не посеять зерна сомнения в умах бедных сородичей. Почему некогда равным людям, к тому же родственникам, стали приноситься столь разные жертвы? — элементы этих сомнений мы встречаем в трудах таких философов, как Мо цзы (жил на рубеже V-IV вв.) и Ян Чжу (395-335), именно поэтому они и выступали против пышных похорон и жертвоприношений: «Но не кладите в рот [мертвым] жемчужин и драгоценных каменьев, — писал Ян Чжу, — не надевайте [на них] вышитых шелковых одеяний, не приносите в жертву быка и не выставляйте роскошной утвари» ¹⁰⁰. Однако все эти призывы были напрасны, в общине постепенно воцаряется культ личного обогащения и благополучия.

В некоторых местах происходят столкновения между бедными земледельцами и общинной верхушкой. В качестве примера можно привести случай, происшедший в царстве Вэй в конце V — начале IV в.

В уезде Е царства Вэй в течение долгого времени бытовало верование во всесилие речного духа по имени Хэ-бо. [50] Захочет Хэ-бо — будет урожайный год, прогневается — непременно нашлет наводнение и засуху. Стремясь как-то умилостивить речного духа, жители соседних общин совершали в честь Хэ-бо жертвоприношения, оканчивавшиеся каждый раз выдачей замуж за Хэ-бо кого-либо из девушек уезда Е. Свадебный обряд обставлялся со всей пышностью: празднично убранную невесту, одетую в новые, специально для этого случая вытканные шелковые одежды, помещали сначала в только что построенный дом на берегу реки, где она постилась в течение десяти с лишним дней, затем ее выносили на берег, сажали на брачную постель и спускали вниз по реке. Восседая на брачном ложе, девушка проплывала «несколько десятков ли и затем медленно погружалась в воду», пополнив многочисленный гарем Хэ-бо ¹⁰¹.

В уезде Е существовал специальный налог на свадьбу Хэ-бо. То был денежный налог (в среднем достигавший нескольких миллионов монет), который сань лао вкупе с местными чиновниками и жрицами ежегодно взимали со всего населения уезда. Как явствует из сообщения источника, на свадебный обряд уходило от двухсот до трехсот тысяч монет, т. е. в лучшем случае 30%, остальные же 70% сбора шли в пользу сань лао, мелких чиновников и общинных жриц ¹⁰². Сань лао рассылали подчиненных им жриц по разным общинам Е поисках красивых девушек для Хэ-бо, ибо, согласно обычаю, правом выбора невесты обладали лишь жрицы. Последние находили красавиц почему-то лишь в бедных семьях. По-видимому, богатые общинники откупались от этого жертвоприношения.

Уважаемые старики уезда Е рассказали о выборе невесты для Хэ-бо и о том, как «отцы старейшие», жрицы и местные чиновники превратили этот обычай в доходную статью, новому начальнику района, который сумел положить конец злоупотреблениям.

Хотя эта история известна из сравнительно позднего текста II-I вв. и несет на себе печать стилизации (ибо [51] предназначена была служить иллюстрацией поведения «хорошего» администратора), нам представляется вероятным, что в основе легенды лежат отзвуки подлинных событий того времени. Перед нами, возможно, одно из ранних свидетельств обращения общинников к царской администрации с просьбой о защите против злоупотреблений, чинимых общинной верхушкой совместно со жречеством и местными чиновниками. Было бы неосмотрительным думать, что так было повсюду в Китае, — во многих районах духовная жизнь земледельцев находилась под незыблемой властью руководителей общин. Однако важно то, что какой-то процесс нравственного раскрепощения общинника от вековых традиций, по-видимому, уже начался.

Переоценка авторитета общинной верхушки в сочетании с культом обогащения отдельной семьи могла привести к самым неожиданным последствиям. На этом переломном этапе многое зависело от позиции правящей группировки каждого царства, умения внедрить в народ, хотя бы на время, ту идеологию, почва для которой созревала в недрах общины.

По мере дальнейшего обогащения общинной верхушки она начинает постепенно оказывать влияние на политическую борьбу царя с аристократией. Борьба принимала все более ожесточенный характер. Аристократия, состоявшая из владельцев пожалованных территорий или глав могущественных патронимий, издавна привыкла играть активную роль в политических делах своего царства. Представители аристократии вмешивались даже в вопросы престолонаследия, убирая неугодных царей и возводя на трон своих ставленников. Подобное положение сохранилось в ряде государств к началу Чжань-го. Могущество аристократии объяснялось тем, что почти все крупные административные посты в центральных органах управления находились в ее руках ¹⁰³. В VII-V вв. в ряде царств [52] еще сохранялись целые области, находившиеся под полной юрисдикцией знати, — там не существовало царской администрации.

Этот период характерен прогрессирующей борьбой царя с представителями аристократии за полноту власти. Правители государств усиливали борьбу за расширение своих полномочий. Об этом свидетельствует введение в Цинь, Чу, Цзинь и других царствах административных уездов, руководимых чиновниками, присланными из центра. Административные уезды возникали первоначально в пограничных областях, зачастую на вновь завоеванной территории. По-видимому, именно в этих районах власть царя как верховного военачальника была наиболее сильна. По мере укрепления царской власти уездная система постепенно распространялась на земли всего государства. Первые уезды появились в царстве Чу в 688 г. до н. э., а в царстве Цзинь — в 627 г. до н. э. ¹⁰⁴. В циньском государстве этот процесс начался в VII в. до н. э., а завершился лишь к середине IV в. до н. э.

В период Чжаньго наблюдается стремление царей привлекать в качестве первых советников людей, не связанных кровными узами с аристократией. Именно в эту пору распространяется институт странствующих ученых — специалистов в области управления государством. Спрос определил предложение. Весьма показательно, что уже в первой половине V в. до н. э. один из советников чжаоского царя предложил правителю в законодательном порядке лишить представителей аристократии права занимать пост главы административного аппарата ¹⁰⁵. Судя по материалам источников, не менее половины первых советников таких крупных царств, как Чжао, Ци, Чу, Хань, Вэй и Янь, происходили из семей, не связанных [53] кровными узами с аристократией тех царств, где они занимали столь высокие должности ¹⁰⁶.

В ряде царств правитель обеспечивает за собой исключительное право не только назначения на крупные должности, но даже право на хранение и транспортировку оружия ¹⁰⁷.

Консолидация власти в руках царя вызывала резкое противодействие аристократии, отдельные ее представители отказывались даже от уплаты налогов. В этой обстановке появление на политической арене богатых общинников из числа членов незнатных патронимий и торговцев должно было оказать определенное влияние на позиции враждующих сторон. Зажиточная часть общины, не довольствуясь главенствующим положением в совете старейшин, пытается распространить свое влияние за пределы общины — она тянется уже к административным постам. Требование общинной верхушки отменить систему наследственных должностей и допустить к управлению государством «сыновей из богатых семей» объективно совпадало с желанием царя урезать права аристократии ¹⁰⁸.

Появление такого могущественного союзника укрепляло позиции царя. В IV в. до н. э. правители наиболее крупных государств Чу и Цинь решаются на крайние меры: они проводят реформы, подрывающие позиции аристократии и укрепляющие положение богатых общинников.

До нас дошли крайне скупые сведения о преобразованиях в царстве Чу. Известно, что в 383 г. до н. э. чуский царь Дао ван (401-380) главой административного аппарата назначил У Ци — странствующего дипломата и полководца родом из царства Вэй. По предложению У Ци был издан указ, ограничивавший наследственные права знати; отныне представители чуской аристократии «...могли передавать по наследству [54] ранги знатности и жалование (право сбора налогов с пожалованной территории. — Л. П.) лишь до третьего поколения» ¹⁰⁹. Сыма Цянь сообщает, что У Ци «...лишал нерадивых чиновников должностей, снимал [с государственных постов] аристократов, отдалившихся [от правителя]...» ¹¹⁰. Лишение аристократии права на передачу своих, привилегий потомству ставило ее в более зависимое положение.

Одним из самых важных мероприятий У Ци было насильственное переселение части знати на целинные земли ¹¹¹. Этот акт означал передачу бывших владений чуских аристократов под личную юрисдикцию царя. Население этих районов отныне оказывалось в непосредственном подчинении царской администрации.

Реформы У Ци вызвали ожесточенное сопротивление чуских аристократов, гнев их был столь силен, что они убили ненавистного преобразователя сразу же после смерти царя прямо у гроба Дао вана.

Источники не сохранили каких-либо сведений о политике У Ци в отношении общины. Однако, оценивая его преобразования в целом и прежде всего мероприятия, ограничивавшие права аристократии, можно отметить, что они были выгодны общинной верхушке. Не только в Чу, но и в других царствах правители стремились привлечь на свою сторону богатых общинников из незнатных семей, дабы ослабить влияние аристократии. Цари вместе со своими единомышленниками пытались прорваться к общине и взять ее под свой контроль, в этом одна из характерных черт политической жизни Китая V-III вв.

В заключение раздела необходимо сказать несколько слои о характере производственных отношений в Китае в V-III вв. Вопрос о формационной принадлежности древнего Китая до сих пор остается открытым. Среди историков-марксистов существуют диаметрально противоположные точки зрения: одни [55] называют этот период эпохой азиатского способа производства; другие считают то же общество рабовладельческим; третьи доказывают, что в Китае V-III вв. господствовали феодальные отношения. Мне представляется, что китайское общество того периода нельзя отнести к числу обществ азиатского способа производства, ибо в Китае в то время производство базировалось на частной земельной собственности.

Весьма соблазнительно выйти из положения, выдвинув идею о сосуществовании двух укладов — рабовладельческого и феодального, один из которых мог играть ведущую роль. На таких позициях стоял в свое время Тун Шу-е, доказывавший ведущую роль феодального уклада в общественном производстве ¹¹².

Чтобы разобраться в этом сложном вопросе, необходимо попытаться восстановить основные функциональные связи, обусловливающие характер структуры тогдашнего общества.

Для Китая второй половины I тысячелетия до н. э. характерно существование частной земельной собственности; именно этот фактор оказывал большое влияние на развитие экономических и политических связей. В V-III вв. до н. э. большая часть пахотных земель, несмотря на начавшийся процесс разорения общинников, находилась все еще в руках мелких и средних земельных собственников-общинников; в некоторых районах сохранялась общинная собственность на землю. Анализ купчих на землю, относящихся, правда, к несколько более позднему периоду, показывает, что сделки заключались и фиксировались без какого-либо участия царской или императорской администрации; они приобретали силу закона благодаря свидетельским показаниям общинников ¹¹³. В этих условиях отношения между правителем и общинником носили скорее характер политических связей. Сбор налогов, так же как и конфискация земель, равно как и пожалование [56] представителям аристократии или бюрократии права сбора налогов с определенного числа домохозяйств, относятся, по моему мнению, к сфере проявления государственного суверенитета. Поэтому свободный земельный собственник-общинник, плативший государству налоги и выполнявший повинности, не может быть охарактеризован в качестве государственного феодально-зависимого крестьянина ¹¹⁴.

Наряду со свободными общинниками в земледелии были заняты арендаторы, наемные работники и иногда рабы. Однако в тот период, так же как и в течение последующих двух-трех веков, арендаторы и наемные работники были лично свободными.

В таких развивающихся отраслях, как ремесло и торговля, все более активную роль начинает играть рабский труд. Увеличение численности частных рабов привело к сокращению доходов царской казны, ибо рабы не платили налогов. В некоторых царствах борьба за сохранение основного класса налогоплательщиков — свободных общинников — стала насущной государственной проблемой, требующей скорейшего разрешения. Отголоски этой борьбы встречаются и на страницах Шан цзюнь шу (см. гл. 2). Шан Ян специально разработал ряд превентивных мер с тем, чтобы как-то затормозить рост частного рабовладения в торговле и ремесле.

Поскольку рабовладельческий уклад, связанный с развитием товарно-денежных отношений, оказывал влияние на все отрасли производства, а также учитывая происходивший в тот период процесс порабощения общинников, я склонен рассматривать такое общество как рабовладельческое, сходное со [57] многими обществами развитых древневосточных государств ¹¹⁵. Для этого этапа характерна свободная община со своими органами самоуправления ¹¹⁶.

Феодальный уклад возник в Китае в последних веках до н. э. — начале н. э. в связи с укреплением крупной частной, земельной собственности и зарождением частнозависимого мелкого крестьянского хозяйства ¹¹⁷. В то время и позднее происходит не только экономическое, но и политическое усиление крупных земельных собственников. Постепенно все большее число общинников, свободных арендаторов и наемных работников переходит под покровительство крупных землевладельцев. Появляются новые социальные категории непосредственных производителей, именуемые: бинь кэ, бу цюй и др. В Хоу Хань шу («Истории Поздней династии Хань») сообщается, что крупный землевладелец чиновник Ма Юань, служивший при императорах Ван Мане (9-23) и Гуан У-ди (Лю Сю, 25-57), имел несколько сотен семей бинь кэ, работавших на его [58] полях ¹¹⁸. Китайские исследователи Ван Чжун-ло и Сы Те приводят целый ряд фактов об использовании бинь кэ и бу цюй в земледелии ¹¹⁹. В условиях массового разорения мелких и средних земельных собственников патронимический тип китайской общины способствовал развитию именно феодальных производственных отношений. Крупный землевладелец — глава патронимии постепенно подчинял себе наиболее бедных сородичей. Общинники, попавшие в зависимость к богатому землевладельцу, переставали платить налоги государству, не отбывали они и воинской повинности. Крупный землевладелец был заинтересован в том, чтобы его зависимые общинники не значились в государственных подворных списках. Весьма показательно то, что только за сто с лишним лет число дворов свободных общинников в государственных подворных списках сократилось с 16 млн. в 156 г. н. э. до 2459 тыс. дворов к 280 г. н. э. Определенная часть землевладельцев погибла в период восстания «желтых повязок», однако прав Ван Чжун-ло, отмечающий, что сокращение домохозяйств произошло главным образом за счет превращения многих из них в крестьянские хозяйства частнозависимого типа ¹²⁰.

В начале нашей эры в связи с развитием крупной частной земельной собственности формируется феодальный уклад, происходит постепенный переход от свободной общины с собственными органами самоуправления к общине зависимых крестьян, лишенных в массе права собственности на землю ¹²¹. [59]

Комментарии

1. Чэнь Ци-тянь, Критическая оценка Шан Яна, Шанхай, 1947, изд. 3-е, стр. III (первое издание вышло в 1935 г.). Далее: Чэнь Ци-тянь.

Иероглифическое написание упоминаемых в сносках работ см. в Списке использованной литературы на китайском языке. Написание встречающихся в предисловии имен, терминов, фраз и пр. см. в Иероглифическом указателе.

2. Хань Фэй-цзы, гл. 49, стр. 347.

3. «The book of Lord Shang. A classic of the Chinese school of Law» Translated from the Chinese with introduction and notes by Dr. J. J. L. Duyvendak, London, 1928, p. 131. Далее: Дайвендак.

4. Чэнь Ци-тянь, стр. 108; Жун Чжао-цзу, Критическое исследование «Шан цзюнь шу», — «Яньцзин сюэбао», 1937, № 21, стр. 57. Далее: Жун Чжао-цзу.

5. Подробнее об этом см. Л. С. Переломов, Империя Цинь — первое централизованное государство в Китае (221-202 гг. до н. э.), М., 1962, стр. 177-180. Далее: Л. С. Переломов, Империя Цинь.

6. ШЦХЧКЧ, гл. 68, стр. 22(3418).

7. Там же, комм. Сыма Чжэна.

8. Там же, комм. Чжан Шоу-цзе.

9. Сыку цюаньшу цзунму «Генеральный каталог всех книг по четырем разделам», Шанхай, 1926, гл. 101, стр. 2(1).

10. Там же.

11. Я не имел возможности ознакомиться с работой Ван Ши-жуня «Комментарии к Шан цзюнь шу», поэтому привожу его мнение по Чэнь Ци-тяню, стр. 108; Я. Дайвендак, стр. 131; Жун Чжао-цзу, стр. 95.

12. Чэнь Ци-тянь, стр. 107.

13. ШЦХЧКЧ. гл. 62, стр. 9-10 (3255-3256); гл. 63, стр. 16(3274). 27 (3285).

14. ЦХШБЧ. гл. 30, стр. 29(1).

15. Там же, стр. 40(2).

16. Там же, стр. 39(2).

17. Чэнь Ци-тянь, стр. 109.

18. Гу Ши, Замечания и комментарии к главе «И вэнь чжи» из «Истории Ранней династии Хань». Шанхай, 1924, стр. 201.

19. ЦХШБЧ, гл. 30, стр. 59(2).

20. Хуань Куань, Янь те лунь, цит. по изд.: Ван Ли-ци, «Янь те лунь» с комментариями, Шанхай, 1958, гл. 2, § 7, стр. 50-61. Далее: Янь те лунь.

21. Я. Дайвендак, стр. 132.

22. Чжан Синь-чэн, Исследование фальсификации книг, Шанхай, 1957, т. 2, стр. 896. Далее: Чжан Синь-чэн.

23. Там же.

24. Там же.

25. Я. Дайвендак, стр. 132 — 133.

26. Там же.

27. Янь Вань-ли, Дополнительное исследование «Шан цзюнь шу» в кн.: Янь Вань-ли, Шан цзюнь шу, 1876, стр. 1{б). Далее: Янь Вань-ли.

28. Там же.

29. Я. Дайвендак, стр. 134.

30. Там же.

31. Я. Дайвендак, стр. 135-136; Чжу Ши-чэ, Аутентичный текст «Шан цзюнь шу» с текстологическим комментарием, Пекин, 1956, стр. 128-129. Далее: Шан цзюнь шу.

32. Я. Дайвендак, стр. 136-138; Шан цзюнь шу, стр. 129-130.

33. Шан цзюнь шу, стр. 127-130.

34. Янь Вань-ли, Оглавление «Шан цзюнь шу», стр. 2(б) — 3(а). Цит. по Янь Вань-ли.

35. Там же, стр. 3(а).

36. Там же.

37. Я. Дайвендак, стр. 159.

38. Там же.

39. Там же.

40. Жун Чжао-цзу, стр. 117.

41. Я. Дайвендак, стр. 167; Жун Чжао-цзу, стр. 63-68; Ци Сы-хэ, Изучение реформ Шан Яна, — «Яньцзин сюебао», 1947, № 33, стр. 172-176.

42. Жун Чжао-цзу, стр. 73-74.

43. К. В.Васильев, Об источниках Чжаньго цэ, — «Ученые записки ЛГУ», вып. 14, 1962, стр. 138-139. Далее: К. В. Васильев, Об источниках.

44. Жун Чжао-цзу, стр. 74; К. В. Васильев, Об источниках, стр. 139.

45. См., в частности, гл. 6, 15 и др.

46. Л. С. Переломов, Империя Цинь, стр. 50-51; В. И. Кудрин, Возникновение государственной монополии на соль и железо в эпоху Западной Хань, — «Ученые записки ЛГУ», № 304; «История стран Востока», Л., 1962, стр. 116.

47. Гао Хэн, Критическое исследование «Шан цзюнь шу» и деятельности Шан Яна, — «Шаньдун дасюе сюебао», 1959, № 3, стр. 10. Далее: Гао-Хэн.

48. Я. Дайвендак, стр. 267.

49. Фань Вэнь-лань, Древняя история Китая, М., 1958, стр. 290. Далее: Фань Вэнь-лань.

50. Там же, стр. 235.

51. Гао Хэн, стр. 10.

52. Чжан Синь-чэн, т. 2, стр. 896.

53. Чэнь Ци-тянь, стр. 114 — 116.

54. Цит. по Чэнь Ци-тянь, стр. 117.

55. «Дхаммапада». Перевод с пали, введение и комментарии В Н. Топорова, М., 1960, стр. 39.

56. «Законы Ману». Перевод С. Д. Эльмановича, проверенный и исправленный Г. Ф. Ильиным, М., 1960, стр. 8-10.

57. Жун Чжао-цзу, стр. 91-104.

58. Шан цзюнь шу, гл. 3, стр. 12, 14.

59. Там же, гл. 4, стр. 17, 18.

60. Лишь в одном месте, за исключением гл. 1, изложение ведется от первого лица. В конце гл. 25 приводится абзац: «Поэтому мои наставления и указы [таковы]: [надлежит добиться того, чтобы] стремящиеся к богатству могли разбогатеть лишь через земледелие, а стремящиеся избавиться от наказаний могли достичь этого, лишь участвуя в войне. И тогда в пределах границ не окажется ни одного, кто бы не стремился прежде всего к земледелию и войне, дабы потом получить за это то, что он любит. Поэтому, если даже земли невелики, в такой стране будет много зерна, и если даже население малочисленно, армия такой страны будет могущественна. Тот, кто в пределах границ сможет осуществить эти две [вещи], непременно добьется господства в Поднебесной» (Шан цзюнь шу, гл. 25).

61. Шан цзюнь шу, гл. 4, стр. 16.

62. Там же, стр. 18.

63. Там же, гл. 5, стр. 22.

64. Там же, гл. 17, стр. 59-62

65. Там же.

66. В. Б. Никитина, Е. В. Паевская, Л. Д. Позднеева, Д. Г. Редер, Литература древнего Востока, М., 1962. стр. 355.

67. Чэнь Ци-тянь, стр. 123.

68. Там же.

69. Сведения о Лю Сянь-сине взяты из работы Чэнь Ци-тяня (Чэнь Ци-тянь, стр. 123).

70. Сыку цюаньшу цзунму, гл. 101, стр. 2(1). В. А. Рубин, анализируя тексты двух полярных социально-этических памятников Мэн цзы и Шан цзюнь шу, показал, что Мэн цзы (372-289 гг. до н. э.) читал отдельные главы Шан цзюнь шу, был знаком с идеями Шан Яна и вел ожесточенную полемику с идеологами легистской школы. (Трактат Мэн цзы — один из немногих древнекитайских памятников, аутентичность которых не подвергалась большим сомнениям. Большинство китайских и западных исследователей считают, что основу трактата составляют тексты Мэн цзы, датированные периодом не позднее III в. до н. э. (Подробнее об аутентичности Мэн цзы см. Ф. С. Быков, Зарождение общественно-политической и философской мысли в Китае, М., 1966, стр. 139-140). Мэн цзы резко выступал против тех, кто призывал обрабатывать пустующие земли. В гл. 7 («Ли Лоу», п. 1) своего трактата Мэн цзы говорит: «Поэтому те, кто любят войну, заслуживают высшего наказания; следующего по строгости наказания заслуживают те, кто заключает союзы между правителями. И, наконец, надо наказывать и тех, кто, поднимая целину, использует землю» (Мэн цзы, гл. 7, стр. 303). Еще сунский комментатор Сунь Ши, живший в конце X — начале XI в., отмечал, что под сторонниками целины Мэн цзы имеет в виду Шан Яна и ему подобных. В. А. Рубин убедительно показал, что Мэн цзы выступает против шанъяновского «Указа об обработке пустующих земель» именно потому, что его осуществление было связано с введением различных суровых наказаний.

Исследование В. А. Рубина свидетельствует о том, что гл. 2 Шан цзюнь шу была известна уже в конце IV — начале III в. до н. э. и может служить еще одним аргументом в пользу авторства Шан Яна.

Я имел возможность ознакомиться с письменным текстом доклада В. А. Рубина «Полемика Мэн цзы с легистами» на Третьей всесоюзной конференции по истории, культуре и филологии древнего Востока, состоявшейся в феврале 1966 г. в Москве, и приношу свою признательность автору за проявленную любезность.

71. Я. Дайвендак, стр. 147.

72. Жун Чжао-цзу, стр. 97.

73. ШЦХЧКЧ, гл. 68, стр. 11 — 13(3407 — 3409).

74. Чэнь Ци-тянь, стр. 132.

75. Жун Чжао-цзу, стр. 63.

76. ШЦХЧКЧ, гл. 5, стр. 13(341).

77. Там же, гл. 81, стр. 8-9(3776-3777).

78. К. В. Васильев, Древнекитайская историография и ее методы («Чжаньго цэ и историческая литература эпохи Чжоу»). Тезисы докладов 1-й годичной научной сессии ЛО ИНА, март 1965 г. — «Письменные памятники и проблемы истории культуры народов Востока», Л., 1965, стр. 31

79. Я. Дайвендак, стр. 267.

80. Такого же мнения придерживается и Чжу Ши-чэ (Шан цзюнь шу, стр. 35).

81. Я. Дайвендак, стр. 234.

82. Я. Дайвендак, стр. 252.

83. «The complete works of Han Fei Tzu. A classic of Chinese political science». Translated from the Chinese with Introduction, Notes and Index by W. K. Liao, vol. II, London, 1959, p. 322.

84. Если следовать методу Я. Дайвендака, то возможно и другое толкование этой же фразы: «Если [на административные должности] будут назначать за заслуги, то люди будут мало говорить [о добродетели]; если же [на административные должности] будут назначать за добродетель, то люди будут много говорить [о ней]».

85. Общие сведения о царствах см. Л. С. Переломов. Империя Цинь, стр. 22-24.

86. Подробнее о патронимии и ее эволюции в древнем Китае см. М. В. Крюков, Род и патронимия в древнем Китае. Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата исторических наук, М., 1965; а также Л. С. Переломов, Община и семья в древнем Китае (III в. до н. э. — III в. н. э.), — доклад на VII Международном конгрессе антропологических и этнографических наук, М., 1964; его же, О характере сельской общины в период Хань, — НАА, 1965, № I, стр. 93-99; М. В. Крюков. Формы социальной организации древних китайцев, М., 1967, стр. 76-97.

87. ШЦХЧКЧ, гл. 8, стр. 15-82(623-690).

88. Подробнее см. Л. С. Переломов, Об органах общинного самоуправления в Китае в V-III вв. до н. э., — сб. «Китай, Япония. История и филология», М., 1961, стр. 45-57.

89. Подробнее о сань лао см. там же.

90. Ян Куань, История Сражающихся царств, Шанхай, 1957, стр. 41.

91. Фань Вэнь-лань, стр. 216.

92. Ян Куань, История Сражающихся царств, стр. 48.

93. ШЦХЧКЧ, гл. 69, стр. 27(3447).

94. Ян Куань, История Сражающихся царств, стр. 47.

95. ШЦХЧКЧ, гл. 5, стр. 52(380). См. в комментариях Такикава Каметаро высказывание Чжу Си о царстве Цинь накануне реформ Шан Яна.

96. ШЦХЧКЧ, гл. 15, стр. 42(1092).

97. Там же, гл. 8, стр. 17(3785).

98. Там же, гл. 21(1), стр. 16(2). Гуны и хоу — представители аристократии.

99. Г. В. Плеханов, Избранные философские произведения в пяти томах, т. 2, М., 1956, стр. 247.

100. Цит. по: А. А. Петров, Ян Чжу — вольнодумец древнего Китая, — «Советское востоковедение» I, М. — Л., 1940, стр. 197.

101. ШЦХЧКЧ, гл. 126. стр. 28(5058).

102. Там же.

103. Достаточно обратить внимание хотя бы на фамилии высших чиновников царств Цинь, Чу, Хань и других государств VIII-V вв. до н. э. Во всех этих царствах высшие посты закреплены за представителями какой-либо одной знатной фамилии. — Яо Янь-цюй, Собрание важнейших материалов Чуньцю, Шанхай, 1956, стр. 1-26; ср. Ян Куань, История Сражающихся царств, стр. 107.

104. См. Н. G. Creel, The Beginnings of Bureaucracy in China: The origin of the Hsien, — «The Journal of Asian Studies», vol. XXIII, 1964, № 2. February, pp. 180-181.

105. К. В. Васильев, Пожалование «поселений» и раздача земель в древнем Китае V-III вв. до н. э., — сб. «Проблемы социально-экономической истории .древнего мира», М.-Л., 1963, стр. 113.

106. Подробнее см. Сюй Чжо-юнь, Социальные сдвиги в период Чуньцю-Чжаньго, — «Лиши юйянь яньцзюсо цзикан», т. 34, Тайбэй, 1963, стр. 566-569.

107. К. В. Васильев, Пожалование «поселений» и раздача земель в древнем Китае, стр. 117.

108. Подробнее об этом см. Л. С. Переломов, Об органах общинного самоуправления в Китае, стр. 45-57.

109. Хань Фэй-цзы, гл. 4, § 13. стр. 67.

110. ШЦХЧКЧ, гл. 65, стр. 18(3316).

111. Люйши чуньцю, гл. 21, стр. 283.

112. Тун Шу-е, Патриархально-феодальный строй Западного Чжоу — Чуньцю с точки зрения соответствия производственных отношений производительным силам, — «Вэньшичжэ», 1957, № 1.

113. Подробнее см. Л. С. Переломов, Община и семья в древнем Китае.

114. В тех случаях, когда общинник, обязанный государству налогами, продолжает оставаться собственником земли, вряд ли целесообразно говорить о верховной собственности государства на землю. Факт уплаты поземельного налога свидетельствует скорее о проявлении государственного суверенитета. А. В. Венедиктов, анализируя работы советских античников, отмечал, что в исторических трудах не всегда четко разграничиваются понятия «верховная собственность государства на землю» и «государственное верховенство над всей территорией государства» (А. В. Венедиктов, Государственная социалистическая собственность, М.-Л., 1948, стр. 61-63).

115. Сторонники рабовладельческой концепции неоднократно отмечали, что их противники понимают рабовладельческое общество слишком односторонне, распространяя черты, характерные для стран так называемого классического рабства (Рим и Греция) на формацию в целом. Однако Рим и Греция составляют исключение — это тот предел, к которому ведет основная тенденция развития (В. Н. Никифоров, Концепция азиатского способа производства и современная советская историография, — сб. «Общее и особенное в историческом развитии стран Востока», М., 1966. стр. 32). В большинстве стран древнего Востока основными производителями являлись земледельцы-общинники, рабы действительно составляли меньшинство населения. Однако для всех этих стран характерен процесс размывания общины и порабощения некогда свободных общинников. Подробнее об этом процессе в Китае см.: Л. В. Симоновская, Вопросы периодизации древней истории Китая, — ВДИ, 1950, № 1, стр. 37-47; Т. В. Степугина, Китай в V-III вв. до н. э. — «Всемирная история», т. II, М., 1956,. стр. 453-478.

116. Существование такой общины является одной из отличительных черт рабовладельческой формации (подробнее см. И. М. Дьяконов, Община на древнем Востоке в работах советских исследователей, — ВДИ, 1963, № 1, стр. 29 — 32).

117. Подробнее см. Л. С. Переломов, Эволюция общины и рост частной земельной собственности в Китае в IV в. до н. э. — III в. н. э., — «Общее и особенное в историческом развитии стран Востока», стр. 150-160.

118. Фань Е, История Поздней династии Хань, гл. 24, цит. по кн.: Ван Сянь-цянь, История Поздней династии Хань с собранием комментариев. Чанша, 1931, стр. 876 — 879.

119. Ван Чжун-ло, К вопросу о разложении рабовладельческого строя в Китае и становлении феодализма, Ухань, 1957, стр. 102-112. Далее: Ван Чжун-ло. Сы Те, Возникновение и развитие арендных отношений при династиях Цинь и Хань, — «Лиши яньцзю», 1959, № 12, стр. 54.

120. Ван Чжун-ло, стр. 82-83.

121. Меняется и статус представителей органов общинного самоуправления, часть сань лао превращается в государственных чиновников (подр. см. Л. С. Переломов, О значении терминов фу лао и сань лао в эпоху Хань (III в. до н. э. — III в. н. э.), — в сб. «Историко-филологические исследования», М., 1967, стр. 457-461).