ЯН ЧЖУ

ЛЕЦЗЫ

Глава 7

ЯН ЧЖУ

Ян Чжу ¹, странствуя в Лу, остановился у Мэна ², и Мэн задал [ему] вопрос:

— [Родился] человеком, к чему еще [стремиться]? К чему слава? [88]

— Слава ради богатства, — ответил Ян Чжу

— [Если] стал богат, к чему же еще [стремиться]?

— К знатности.

— [Если] стал знатным, к чему же еще [стремиться]?

— К смерти.

— Умер, к чему же еще [стремиться]?

— К [благоденствию] сынов и внуков.

— Разве слава приносит благоденствие сынам и внукам?

— Благодаря [посмертной] славе, возвышение распространяется отнюдь не только на сынов и внуков, — на весь род, а нажива — на всю общину. [Поэтому] ради славы изнуряют тело, иссушают сердце.

— Каждый, стремящийся к славе, должен быть бескорыстным. А [разве] бескорыстные не бедны? Каждый, стремящийся к славе, должен быть уступчивым. А [разве] уступчивые знатны?

— [Когда] Гуань Чжун помогал управлять Ци, царь вел распутную жизнь, и Гуань Чжун вел распутную жизнь; царь расточительствовал, и Гуань Чжун расточительствовал. В стремлениях Гуань Чжун был един [с царем], в речах Гуань Чжун следовал [за царем]. Учение [Гуань Чжуна] осуществилось, и [царь] стал гегемоном. После же смерти [осталось] лишь [имя] Гуань. Когда же Тянь помогал управлять в Ци, царь был надменным, а Тянь — скромным, царь обирал [народ], а Тянь раздавал [народу]. Весь народ повернулся к Тяню, и поэтому [он] завладел царством Ци. И поныне [властью в] царстве наслаждаются [его] сыны и внуки.

— [Значит], если слава истинная, то беден. Если слава ложная, то богат?

— [Владеющие] истиной не обладают славой, [владеющие] славой не обладают истиной. Прославленные — ложные <не истинные>, и только. В древности Высочайший и Ограждающий притворно уступали Поднебесную Никого не Стесняющему и Умеющему Свернуться ³. Не теряя Поднебесной, [они] наслаждались почестями по сто лет. Старший Ровный и Младший Равный искренне уступили царствование и в конце концов потеряли свое царство Одинокий Бамбук, умерли от голода на горе Первого Солнца. Вот таким-то образом и проявляется различие между истинным и ложным. [89]

Ян Чжу сказал:

— Сто лет жизни — большой срок ⁴. Но прожить сто лет не удается даже одному из тысячи. Предположим, что окажется такой. [Но] младенчество на руках матери и старческая дряхлость отнимут чуть ли не половину [времени]; забвение ночью во сне и потерянные даже в бодрствовании дни отнимут еще чуть ли не половину [оставшегося времени]; страдания и болезни, горе и мучения, утраты и потери, печаль и страх отнимут еще чуть ли не половину. За оставшиеся десять с небольшим лет найдется ли хоть мгновение, когда бы [человек] был весел, доволен, беззаботен? Зачем же тогда живет человек? Для наслаждений? Для красоты и яств? Для музыки и любви? Но красотой и пиршествами опять-таки нельзя [наслаждаться] постоянно — пресыщаешься. Музыки и любви нельзя жаждать постоянно. А тут опять запрещают наказаниями и убеждают наградами; [зовут] вперед во имя славы и [толкают] назад с помощью закона. Спешим состязаться за миг пустой славы, домогаясь славы с избытком после смерти. Сгибаясь, внимательно слушаем и смотрим, сожалея об истинности или ложности собственных желаний. Напрасно упускаем [возможность] высших наслаждений в эти годы. [Если] неспособны даже на миг беспечности, то чем же отличаемся от пленника в тяжких оковах?

Люди далекой древности знали, что в жизнь постепенно приходят, знали, что смерть постепенно уносит. Поэтому действовали, следуя [велению своего] сердца, и не шли против своих естественных желаний. Не избегали наслаждений при жизни, поэтому их и не манила слава. Развлекались, следуя своей природе, не шли против тьмы желаний, не гнались за посмертной славой, поэтому их не настигали и наказания. Не рассчитывали, сколько проживут лет и будет ли слава сначала или потом.

Ян Чжу сказал:

— В жизни все вещи друг от друга отличаются, а в смерти все одинаковы ⁵. При жизни отличаются друг от друга умные и глупые, знатные и низкие; в смерти же одинаковы тем, что [все] смердят и разлагаются, гниют и исчезают. И все же это не значит, что от способностей [человека] [90] зависит быть умным или глупым, знатным или низким; это не значит, что от способностей [человека] зависят смрад и разложение, гниение и исчезновение. Следовательно, это не значит, что жизнь зависит от живых, а смерть — от мертвых; ум — от умных, а глупость — от глупых, знатность — от знатных, а низкое [состояние] — от низких. Но [это значит], что тьма вещей равна в жизни, равна и в смерти, равна в мудрости, равна и в глупости, равна в знатности, равна и в низком [состоянии]. Умирает и десятилетний, умирает и столетний. Умирает и милосердный и мудрый, умирает и злодей и дурак. При жизни — Высочайший и Ограждающий, после смерти — сгнившие кости. При жизни были Разрывающий на Части и Бесчеловечный, после смерти — сгнившие кости. Кто определит различие между ними, ведь сгнившие кости одинаковы?! Следует наслаждаться при жизни, к чему хлопотать о том, что будет после смерти!

Ян Чжу сказал:

— Старший Ровный не чуждался желаний. Сверх меры гордясь [своей] чистотой, довел себя до голодной смерти. Цзи под Ивой не был бесчувственным, но из-за чрезмерной гордости своим целомудрием не продолжил рода. Вот как повредили добрым чистота и целомудрие ⁶.

Ян Чжу сказал:

— Юань Сянь ⁷ обеднел в Лу, Цзыгун разбогател в Вэй. Юань Сянь от бедности меньше прожил; Цзыгун богатством навлек на себя беду. В таком случае нельзя ни беднеть, ни богатеть? Что же можно? Скажу: можно радоваться жизни, можно не утруждать себя заботами. Ибо тот, кто умеет наслаждаться жизнью, не беднеет; тот, кто умеет не утруждать себя заботами, не богатеет.

Ян Чжу сказал:

— «При жизни друг друга жалеть, по смерти друг друга покидать» ⁸ — в этой древней пословице — истина. «Друг друга жалеть» — [эти слова] говорят не только о чувстве, но и готовности дать отдохнуть усталому, накормить [91] голодного, обогреть замерзшего, найти выход для зашедшего в тупик. «Друг друга покидать» — [эти слова] говорят не о том, чтобы не оплакивать покойника, а о том, чтобы не облачать в узорную парчу, не класть [ему] в рот жемчуг и нефрит, не приносить жертв, не ставить блестящих сосудов.

Янь Пинчжун ⁹ спросил у Гуань Чжуна о том, как заботиться о своей жизни.

Гуань Чжун ответил:

— Не мешать [себе], не останавливать [себя]. Жить свободно, и только.

— А подробнее?

— Позволить ушам слушать то, что хочется; позволить глазам смотреть на то, на что хочется; позволить носу обонять то, что хочется; позволить устам говорить то, что хочется; позволить телу покоиться так, как хочется; позволить сердцу мыслить так, как хочется. Ведь ушам хочется слушать музыку, и мешать им означает притуплять слух; глазам хочется смотреть на красоту и краски, и мешать им — означает притуплять зрение; носу хочется вдыхать [аромат] перца и орхидеи, и мешать ему — означает притуплять обоняние; устам хочется говорить об истинном и ложном, и мешать им — означает притуплять ум; телу хочется найти покой в прекрасном и приятном, и мешать ему — значит лишать его хорошего самочувствия; мысли хочется свободы, и мешать ей, значит не давать ей идти вперед. Все эти препятствия — жестокие деспоты. Устранишь этих жестоких деспотов — и [проживешь] радостно вплоть до смерти — и день, и луну, и год, и десять лет. Это я и называю заботиться о своей жизни. Свяжешь себя этими жестокими деспотами, станешь неотступно обуздывать себя и [жить] в скорби и заботах во имя долголетия, так [проживи] пусть даже сто лет, тысячу лет, тьму лет, — это не то, что я называю заботиться о своей жизни. Я объяснил тебе, как заботиться о жизни, — заключил Гуань Чжун, — [а ты скажи], как провожать мертвых?

— Что же объяснять? Похоронным обрядом [я] пренебрегаю.

— Я хотел бы тебя выслушать. [92]

— Когда умру, разве [обряд] от меня зависит <меня касается>? Тело можно сжечь, можно утопить, можно зарыть, можно оставить под открытым небом, можно укрыть хворостом и бросить в канаву, можно облачить в расшитые шелковые одежды и поместить в каменный саркофаг. Как случится.

— Мы оба до конца [познали] учение о жизни и смерти, — сказал Гуань Чжун, обернувшись к Баошу и Хуанцзы ¹⁰.

Цзычань стал помогать управлять [царством] Чжэн, и за три года [его] единовластного управления добрые покорились его реформам, недобрые устрашились его запретов. Наступил порядок в царстве Чжэн, и все правители стали его опасаться.

У [Цзычаня] был старший брат по имени Гунсунь Зореван и младший брат по имени Гунсунь Полуночник ¹¹. Зореван любил вино, а Полуночник — женщин.

В доме Зоревана вина готовили до тысячи котлов, закваски — целые горы, дух от барды бил в нос за сотни шагов от ворот. Предаваясь пьянству, он не ведал, [царит ли] мир или [угрожает] беда; [не ведал] ни сожаления о порядках среди людей, ни недовольства ими, [не тревожился] ни о доходах и расходах в собственном доме; ни о сближении или отчуждении между [всеми] девятью коленами своего рода; [не ощущал] ни радости жизни, ни печали смерти; не знал даже, когда рядом с ним случались наводнение, пожар или сражение.

У Полуночника же на женской половине тянулись рядами десятки покоев для избранниц, самых юных прелестниц. Когда он увлекался красавицей, то прятался от родных, порывал с друзьями и скрывался в женских покоях, добавляя к ночам и дни. [Он] был недоволен, даже если покидал [их] раз в три месяца. Когда в общине подрастала миловидная девушка, [он] добивался ее непременно — либо заманивая подарками, либо увозя с помощью свахи.

Печалясь за братьев денно и нощно, Цзычань тайно отправился к Дэн Си посоветоваться.

— [Я], Цяо, слыхал, что [умение] управлять самим собой влияет на семью, что [умение] управлять семьей влияет на царство, — сказал Цзычань. — Это изречение начинает с [93] близких и кончает далекими. [Я же], Цяо, царство привел в порядок, а в семье [у меня] беспорядки. Это противоречит учению. Как спасти братьев? Не поможешь ли ты?

— Я давно уже удивлялся тебе, — ответил Дэн Си. — Но не смел заговорить первым. Почему ты не управишься с братьями немедленно? Не расскажешь им притчу о важности жизни, не призовешь [их] к почитанию обрядов и долга?

Как только нашелся досуг, Цзычань навестил своих братьев и, воспользовавшись советом Дэн Си, сказал им:

— Именно благодаря разуму человек ценнее птиц и зверей. Разумом же управляют обряды и долг. Тот, кто безупречен в обрядах и долге, добивается славы и постов. Возбуждать же свои чувства и искать наслаждений в пороке и разврате — опасно для жизни. Внемлите [моим], Цяо, словам, с утра раскайтесь, а уже вечером станете кормиться жалованьем.

— Неужели [мы] ждали, пока ты об этом заговоришь? Мы давно уже поняли и давно сделали свой выбор, — ответили Зореван и Полуночник. — Жизнь — такая редкая удача, а смерть так легко достижима. Кто же это придумал — проводить с таким трудом доставшуюся жизнь, в ожидании столь легко приходящей смерти? Стремиться почитать обычаи и долг ради хвастовства? Насиловать свои чувства и природу, чтобы заманить славу? Это для нас хуже смерти! Желая исчерпать до дна все наслаждения своей единственной жизни, испытать все радости этих лет, тревожимся лишь о том, чтобы переполненный желудок не помешал вволю пить; чтобы утрата силы не помешала предаваться вволю плотским удовольствиям. Не печалит [нас] ни дурная слава, ни опасность для жизни.

Но как жалок, как презрен ты, который превзошел всех в умении управлять царством! Вознамерился смутить наши мысли поучительной речью? Завлечь наши сердца славой и жалованьем? Мы также хотим с тобой поспорить!

Ведь тот, кто умеет управлять внешним [миром], вряд ли наведет порядок среди людей, [сам же он] обречен на муки. Вряд ли из-за того, кто умеет управлять [своим] внутренним [миром], наступит смута, жизнь же [его] будет беззаботной. Законы, с помощью которых ты управляешь внешним [миром], отвечая или не отвечая желаниям людей, могут на время [94] распространиться в одном царстве. Если бы наш способ управлять внутренним [миром] распространился на всю Поднебесную, то учению о государе и слугах пришел бы конец. Мы давно хотели объяснить тебе этот способ, а ты, напротив, вдруг стал учить нас своему.

Цзычань встревожился и ничего не сумел им ответить, а на другой день обо всем рассказал Дэн Си.

— Кто назвал тебя умным? — спросил Дэн Си. — Ты даже не знаешь о том, что живешь рядом с настоящими людьми. Порядок в царстве Чжэн — [дело] случая, а не твоя заслуга.

Вэйский Дуаньму Шу ¹² был современником Цзыгуна. Благодаря богатству предков в его семье скопилась тьма золота. [Он] не занимался делами, а предавался свободно тому, что ему нравилось. Он делал все, что только хочется делать живому человеку; развлекался всем, чем только развлекается человеческая мысль. Здания и ограды, башни и террасы, сады и заповедники, пруды и водоемы, вина и яства, колесницы и одежды, песни и музыка, красавицы и слуги — все у него походило на государево в царствах Ци и Чу. Все, что только было ему по сердцу, — приятное слуху, приятное взору, приятное устам, даже из далеких стран, чужеземных краев, не произраставшее в Ци ¹³, доставалось ему [с такой легкостью], точно из-за [его собственной] ограды. На прогулках он проникал повсюду — по малым тропинкам и далеким дорогам, даже через горы и реки, отвесные скалы и пропасти [с такой легкостью], как другой делает несколько шагов. Гости и удальцы ежедневно сотнями прибывали в его поместье. В кухне под котлами непрерывно горел огонь, в залах и крытых галереях непрерывно слышались песни и музыка. Оставшиеся от пиршества яства раздавали родичам, оставшиеся после них — раздавали всей общине, оставшиеся — раздавали по всему царству.

Прожив так шестьдесят лет, он стал дряхлеть и телом и душой, оставил все дела и принялся раздаривать все, что было в казне и амбарах: драгоценности и сокровища, колесницы и одежды, жен и наложниц. За год все иссякло, не осталось имущества ни сынам, ни внукам. Когда он заболел, [95] не нашлось ни лекарств, ни камня для уколов. Когда он умер, не на что было вырыть ему могилу. Люди со всего царства, получавшие от него дары, сложились, похоронили его и вернули имущество сынам и внукам. Услышав об этом, Цинь Гули сказал:

— Дуаньму Шу — безумец, опозорил своих предков!

Услышав об этом, ученик Дуаньгань ¹⁴ сказал:

— Дуаньму Шу — человек великодушный, добродетелью превзошел своих предков. Хотя его действия, его поступки всех удивляли, но [он] поистине овладел законом природы. Большая же часть благородных в царстве Вэй соблюдала учение об обрядах, поэтому [они] и не удостоились расположения этого человека.

Мэнсунь Ян спросил Ян Чжу:

— Предположим, здесь человек, который ценит жизнь и бережет тело. Может ли [он] достичь бессмертия?

— По закону природы нет бессмертия.

— Может ли достичь долгой жизни?

— По закону природы нет долгой жизни. Жизнь не сохранишь тем, что ее ценишь, здоровье не сохранишь тем, что его бережешь. Да и к чему долгая жизнь? Наслаждение и отвращение во [всех] пяти чувствах ныне те же, что и встарь; опасность и безопасность четырех конечностей ныне те же, что и встарь; горе и радость в делах ныне те же, что и встарь; смена порядка и беспорядка в управлении ныне та же, что и встарь. Все это видели, все это слышали, все это снова и снова испытали. Так много, что надоест и за сто лет. Насколько же тяжелее будет жить долго!

— В таком случае ранняя смерть лучше долгой жизни? — спросил Мэнсунь Ян. — А чтобы обрести желаемое, следует кинуться на острие, на лезвие, броситься в кипяток или огонь?

— Нет, — сказал Ян Чжу. — Поскольку живешь, то в ожидании смерти живи легко, исполняя до конца свои желания. Придет смерть — легко перенеси ее, пусть она исполнит [свое] до конца, предоставь свободу угасанию. Ко всему относись легко, все терпи. К чему спешить или медлить за столь краткий срок! [96]

Ян Чжу сказал:

— Высокосовершенный ¹⁵ никому не помогал и волоском. Отказался от царства и в уединении пахал землю. Великий же Молодой Дракон не принес самому себе пользы, и тело его наполовину иссохло. Древний человек не согласился бы утратить волосок, чтобы принести пользу Поднебесной; если же всю Поднебесную подносили ему одному, [он] не брал. [Если бы] никто не жертвовал волоском, [если бы] никто не приносил пользу Поднебесной, в Поднебесной воцарился бы мир.

Циньцзы спросил Ян Чжу:

— Выдернул бы ты у себя один волосок, если бы это могло помочь миру?

— Миру, конечно, не помочь одним волоском.

— А если бы можно было? Выдернул бы?

Ян Чжу промолчал.

Циньцзы вышел и передал обо всем Мэнсунь Яну. Мэнсунь Ян сказал:

— Ты не проникся мыслью учителя. Разреши тебе [это] объяснить. Согласился бы ты поранить себе кожу, чтобы получить тьму золота?

— Согласился бы.

— Согласился бы ты лишиться сустава, чтобы обрести царство?

Циньцзы промолчал.

— Рассудим. Ведь волосок меньше кожи; кожа меньше сустава. Однако ведь, по волоску собираясь, и образуется кожа, и кожа, собираясь, образует сустав. Разве можно пренебречь даже волоском, если он — одна из тьмы частей тела?

— Мне нечего тебе ответить, — сказал Циньцзы. — Но если спросить о твоей речи Лаоцзы и Стража Границы, [они] признали бы справедливыми твои слова; если спросить о моей речи великого Молодого Дракона и Мо Ди, они признали бы справедливыми мои слова.

Мэнсунь Ян, обратившись к своим ученикам, заговорил о другом. [97]

Ян Чжу сказал:

— Все прекрасное ¹⁶ в Поднебесной приписывают Ограждающему и Молодому Дракону, Чжоу [гуну] ¹⁷ и Конфуцию. Все порочное в Поднебесной приписывают Разрывающему ни Части и Бесчеловечному. Ограждающий же, когда пахал землю на юге от Реки, занимался гончарным делом на Болоте Грома, не давал отдыха своим рукам и ногам даже на время, не насыщал яствами ни [своих] уст, ни желудка. [Он] прожил тридцать лет, не любимый ни отцом, ни матерью, не дружный ни с младшими братьями, ни с сестрами; женился, не объявив [родителям]. Когда принял трон, уступленный Высочайшим, лет [ему] было много, разумом [он] ослабел и, так как Шан Цзюнь ¹⁸ был бесталанным, уступил трон Молодому Дракону, скорбя и печалясь до самой смерти. Он — самый злосчастный, какой только был на земле!

Кит ¹⁹ покорял воду и землю, трудился много, но безуспешно и был изгнан пожизненно на Крыло-гору. Молодой Дракон наследовал [его] дело, служил [своему] врагу. Трудился лишь на заброшенной земле, [когда] родился сын — не дал ему имени; проходил мимо ворот — [домой] не заходил. Половина тела [у него] иссохла, руки и ноги покрылись мозолями. Получив переданный Ограждающим трон, прекрасную корону и передник, скорбел и печалился в своей бедной хижине до самой смерти. Он — самый большой горемыка и труженик, какой только был на земле!

Когда умер Воинственный, [его сын] Чэнван был юным и слабым. Вместо Сына Неба правил Чжоугун. Шаогуну ²⁰ это не понравилось. На все четыре стороны распространилась клевета. [Чжоугун] прожил на востоке три года. Казнил своего старшего брата, изгнал младшего брата и только этим сохранил свою жизнь. Скорбел и печалился до самой смерти. Он — самый опасный и трусливый, какой только был на земле!

Конфуций постигал учение предков и царей, соглашался [принимать] подарки и приглашения современных ему государей. Но [на него] свалили дерево в [царстве] Сун ²¹, [он] заметал следы [при бегстве] из Вэй, терпел бедствие в Шан [98] и Чжоу, был осажден между Чэнь и Цай ²², унижен Цзи, опозорен Яном Тигром ²³, печалился и скорбел до самой смерти. Он — самый бестолковый и суетливый из людей!

В жизни этих четырех мудрецов не было ни одного веселого дня, а после смерти [они] достигли славы на множество поколений! Славы, по существу, [они] не обрели. Пусть их хвалят, [они] о том не ведают; пусть их награждают, [они] о том не ведают. Ведь [теперь] они ничем не отличаются от пня или комка [земли]!

Благодаря собранным поколениями богатствам Разрывающий на Части встал на престол — лицом к югу. Ума [у него] было достаточно, чтобы отстранить всех нижестоящих; власти хватило, чтобы привести в трепет [всех] среди морей. [Он] вволю услаждал свой слух и взор; исполнял все свои желания, радовался и веселился до самой смерти. Он — самый большой гуляка и бездельник, какой только был среди людей!

Бесчеловечный также благодаря собранным поколениями богатствам встал на престол — лицом к югу. Его власть не знала невозможного, перед его волей не оставалось непокорных. Во дворце, занимавшем целый цин земли, [он] безудержно предавался своим страстям, проводя ночи напролет в плотских наслаждениях. Не утруждая себя ни обрядами, ни долгом, радовался и веселился, пока не был убит. Он — самый буйный и необузданный, какой только был среди людей!

Эти два злодея при жизни вволю насладились, а после смерти приобрели славу безумцев и деспотов. [Дурная] слава, по существу, их миновала. Пусть их позорят, [сами они] о том не ведают, пусть приписывают им зло, [сами они] о том не ведают. Ведь [теперь] они ничем не отличаются от пня или комка [земли].

Хотя тем четырем мудрецам и приписывают все прекрасное, [они] промучились до конца и [все] одинаково умерли. Хотя тем двум злодеям и приписывают все порочное, они радовались до конца и так же одинаково умерли.

Посетив Лянского царя, Ян Чжу сказал:

— Управлять царством [легко], как повернуть ладонь [кверху]! [99]

— Почему Преждерожденный говорит, что управлять царством [легко], как повернуть ладонь [кверху]? — спросил царь. — У [вас], Преждерожденного, жена и наложница, а [вы] не способны с ними справиться; сад в три му, а [вы] не способны его прополоть!

— Видел ли государь, как пасут овец? — спросил Ян Чжу. — Если со стадом в сотню голов послать пастушка в пять чи с плетью через плечо, то [стадо пойдет] на восток, [когда он] захочет на восток; на запад, [когда он] захочет на запад. Пошлите Высочайшего вести на веревке одного барана, а следом за ним Ограждающего с плетью через плечо, и [баран] не двинется вперед. К тому же [я], ваш слуга, слышал о том, почему рыба, глотающая корабли, не заплывает в протоки; [почему] лебедь, взвивающийся ввысь, не садится на илистый пруд. Оттого, что возможности их велики. Почему звуки медного колокола и большого колокола не могут сопровождать крикливое действо? Оттого, что звуки у них возвышенные. Это говорит от том, что управляющий великим не управляет малым; одерживающий великие победы не одерживает малых.

Ян Чжу сказал:

— Кто помнит о деяниях далекой древности? ²⁴ [Они] исчезли. Деяния трех владык то ли были, то ли нет; деяния пяти предков [помнятся] то ли наяву, то ли во сне; деяний трех царей, явных ли, тайных ли, из мириада не знаем ни одного. Из происходящих событий — слышал ли о них, видел ли, — из тьмы не узнаешь и об одном; из событий, свершившихся на глазах, — хранятся ли в памяти, забываются ли, — из тысячи не запомнишь и одного. А сколько лет прошло с далекой древности до наших дней, нельзя и сосчитать. Только от времен Готовящего Жертвенное Мясо — триста с лишним тысяч лет. Умные и глупые, красавцы и уроды, победители и побежденные, правдивые и лживые — все исчезли, [различен] лишь срок — медленнее или быстрее. Какова же радость жизни? Гордиться тем, что в какой-то миг тебя славят или поносят? Сжигать свой разум и утруждать свое тело ради посмертной славы на сотни лет? Разве от нее оживут иссохшие кости? [100]

Ян Чжу сказал:

— Человек подобен небу и земле, его природа содержит пять стихий ²⁵. Человек — самый разумный из всех живых существ. Но у человека когти и зубы ²⁶ недостаточно [крепки] для самозащиты, кожа недостаточно [толста] для обороны, движется [он] недостаточно [быстро], чтобы избежать опасности. Не имеет ни шерсти, ни перьев, чтобы защититься от, холода и жары. [Ему] приходится кормиться [другими] вещами. По своей природе полагается на разум, а не надеется на силу. Поэтому ценят ум — то, что сохраняет [человека], силу же презирают — пренебрегают нападением на вещи. Хотя [своим] телом я не владею, но, поскольку рожден, не могу не хранить [его] в целости. Вещами я не обладаю, но, поскольку [они] существуют, не могу без них обходится. Тело поистине — главное в жизни, вещи — также главное для его прокормления. Хотя [я] сохраню в целости жизнь и тело, но не могу владеть этим телом; хотя не обхожусь без вещей, но не могу владеть этими вещами. Тот, кто завладевает этими вещами, тот, кто завладеет этими телами, тот в личных [целях] захватывает тела в Поднебесной, тот в личных [целях] захватывает вещи в Поднебесной. Только мудрый, только настоящий человек делает общими тела в Поднебесной, делает общими вещи ²⁷ в Поднебесной. Вот такого и назову самым настоящим из настоящих людей.

Ян Чжу сказал:

— Живые люди не знают отдыха по четырем причинам. Первая — долголетие, вторая — слава, третья — ранги, четвертая — богатство. По этим четырем причинам страшатся душ предков, страшатся людей, страшатся властей, страшатся наказаний. Таких назову бегущими от человеческой [природы]. Убьют ли, оставят ли в живых — их судьба решается извне. [Тот же, кто] не идет против судьбы, разве станет жаждать долголетия? [Тот, кто] не кичится знатностью, разве станет жаждать славы? [Тот, кто] не стремится к власти, разве станет жаждать рангов? [Тот, кто] не алчет богатства, разве станет жаждать денег? Такого назову соответствующим человеческой [природе]. В Поднебесной [ему] нет соперников. Его судьба решается изнутри. Поэтому мудрость гласит: [101]

«Служить не станут, свах не позовут.
Забудут половину всех страстей.
Кормить не станут, одевать не станут —
Не будет слуг, не будет государей».

Чжоуская пословица гласит: «Землепашца усадить, что убить!». По утрам уходит, к ночи возвращаться — [он] сам считает неизменным в человеческой природе; бобовую похлебку и коренья считает самыми вкусными [яствами]. Кожа и мясо у него толстые, грубые, мускулы и жилы — твердые, крепкие. [Если бы] однажды утром уложить [его] на нежные меха, среди шелковых занавесей, поднести ему лучшего зерна и мяса, орхидей и мандаринов, в сердце бы [ему закралась] досада, а тело [его охватило] бы беспокойство, внутренний жар вызвал бы болезнь. Поработали бы на земле наравне с землепашцем шанский и луский цари, прошло бы не много времени, пока [они] не утомились. Поэтому в Поднебесной выше всего то, в чем находит покой человек полей, то, чем наслаждается человек полей! ²⁸

Некогда в царстве Сун жил землепашец. Одевался в очесы конопли, только чтобы зиму провести, а весной, принимаясь за работу, грел спину на солнце. Он не ведал, что в Поднебесной существуют просторные палаты, теплые покои, вата и шелка, [мех] лисиц и енота. И [как-то] сказал своей жене:

— Никто не знает, как греет спину солнце. Если доложу об этом нашему государю, получу большую награду.

— Некогда был человек, похожий на тебя, — рассказал ему сосед, [хозяин] большого дома. — [Он] пристрастился к крупным бобам, полюбил стебли конопли, сельдерей, водяную чечевицу и стал расхваливать эти кушанья перед богачами общины. Богачи общины взяли их, попробовали — во рту загорелось, животы заболели. Все стали над тем человеком смеяться, обижать его, и ему стало очень стыдно.

Ян Чжу сказал:

— Чего еще домогаться во внешнем тому человеку, который обладает богатым домом, прекрасными одеждами, лучшими яствами и красивыми женщинами? Если человек, обладая всем этим, еще чего-то во внешнем домогается, то характер у него ненасытный. Ненасытный характер [точит, как] моль ²⁹, [как силы] жара и холода. Верности [у такого] не хватит, [102] чтобы покоить государя, но хватит, чтобы подвергнуть опасности свое тело; справедливости не хватит, чтобы приносить пользу другим, но хватит, чтобы повредить [собственной] жизни. [Если] служба высшему вызвана не верностью, то утрачивается слава верного; если польза другим вызвала не справедливостью, то исчезает и слава справедливого. Покой для государя и для поданных, польза другим и себе — таково учение древних.

Вскармливающий Медведя сказал:

— Те, кто отказываются от славы, не знают печали.

Лаоцзы сказал:

— Имя <слава> — гость сущности ³⁰, а множество [людей] пекутся о славе без конца. Славу поистине не захотят отбросить! Славу поистине не захотят назвать гостем! Того, кто ныне приобрел имя, почитают и прославляют; того, кто не составил имени, унижают и презирают. Почет и славословия приносят беспечность и наслаждения; унижение и презрение приносят страдания и муки. Страдания и муки попирают [человеческую] природу, беспечность и наслаждения соответствуют [человеческой] природе, и это уже связано с сущностью. Как можно отказаться от славы? Как можно ее назвать гостем? Только из ненависти к тем, кто цепляется за славу и запутывает сущность. Те, кто цепляется за славу и запутывает сущность, ужаснутся опасности, гибели, но не найдут спасения. Разве дело лишь в [различии] между праздностью и наслаждениями [одних] и страданиями и муками [других]?!

Комментарии

1. Ян Чжу (см. также гл. 2, прим. 32) — ученик Лаоцзы, был выдающимся представителем даосской школы, создал в ней свое направление. В развитом им этическом учении о гармонии человека с природой Ян Чжу с такой силой обрушивался на конфуцианские авторитеты и устои (как, например, на необходимость служить, добиваться почестей и т. п.), что имя его для господствующего класса (начиная с Мэнцзы — IV-III вв. до н. э. — и на протяжении многих веков) было символом вольнодумства и ереси (см. А. Петров, Ян Чжу — вольнодумец древнего Китая, стр. 175, 211).

2. Мэн (Сунь Ян) — ученик Ян Чжу.

3. Никого не Стесняющий (Сюй Ю) отказался принять трон от Высочайшего, Умеющий Свернуться (Шань Цзюань) — от Ограждающего (миф.). Олицетворяя даосский тезис — отказ от власти, эти герои противопоставлялись «праведным государям», которых обожествляла конфуцианская школа. В обычае же «уступать» (передавать) Поднебесную сохранилось предание о выборности вождей.

4. Учение Ян Чжу о наслаждении в пересказе раба и разбойника Чжи см. «Лецзы», «Чжуанцзы».

5. Фрагмент посвящен отрицанию бессмертия души (см. также «Чжуанцзы», Ван Чун, гл. «О смерти», «Лунь хэн», VII, 202-206).

6. Пример перехода явления в свою противоположность: добродетель, становясь чрезмерной, приносит зло.

7. Юань Сянь (Цзысы) — ученик Конфуция (см. также «Изречения», гл. 6, I, 115).

8. В этой пословице Ян Чжу видит протест против роскошных погребений мертвых и требование внимания к живым.

9. Усматривая здесь описку, Р. Вильгельм, вместо Янь Пинчжуна вводит Баошу (Wilhelm, Lid Dsi, S. 79, 145). Однако содержание ответа по поводу похорон обнаруживает в герое моиста или даоса, сторонника учений, с которыми связывают как раз Янь Пинчжуна.

10. Хуанцзы — современник Гуань Чжуна.

11. В конфликте с Гунсунем Зореваном (Чао) и Гунсунем Полуношником (My) Цзычань (Гунсунь Цяо) развенчивается как конфуцианец: он не сумел убедить даже своих братьев. Победа в споре остается за братьями Цзычаня и Дэн Си, которые доказывают правильность взглядов Ян Чжу.

12. Дуаньму Шу — по комментарию A. Grahama, потомок ученика Конфуция Цзыгуна, хотя поведение героя говорит о нем как о последователе Ян Чжу.

13. Ци — здесь, видимо, описка, так как речь идет о царстве Вэй.

14. Ученик Дуаньгань (Дуаньгань Шэн, My) — философ даосского направления, о его отказе от жалованья, от службы вэйскому царю Прекрасному (Вэньхоу, 428-387 гг. до н. э.), см. «Весна и осень Люя», цз. 15, VI, 167; «Хуайнаньцзы», цз. 14 и 20, VII, 334 и 360.

15. «Высокосовершенный» (Бочэн Цзыгао» — ср. «Чжуанцзы»; «Хуайнаньцзы», цз. 13, VII, 215; «Весна и осень люя», цз. 20, VI, 257-258; в данном и в следующем фрагменте .зафиксирован знаменитый «отказ» пожертвовать волоском во имя помощи Поднебесной, за который Ян Чжу был предан анафеме.

16. В этой речи Ян Чжу развенчивает конфуцианских «праведных царей», обличает их в нарушении собственных моральных устоев.

17. Чжоу (гун) — младший брат Воинственного (ок. XII в. до н. э.) и регент при юном племяннике — Чэнване. Обожествлявшийся конфуцианской традицией, он служил объектом критики даосов.

18. Шан Цзюнь — сын Ограждающего (Шуня).

19. Кит (Гунь) — (миф.) герой-богоборец. Чтобы возвести дамбы на пути потопа, он украл у богов «саморастущую землю»; изгнанный Ограждающим, он три года лежал на горе, пока сам не родил сына — Молодого Дракона, будущего покорителя стихии. Кит же превратился в медведя (вар. — черепаху).

20. Шаогун — брат Воинственного, оклеветавший Чжоугуна в стремлении отнять престол у племянника. Это вызвало мятеж других братьев, с которыми и расправился Чжоугун.

21. Перечисление злоключений Конфуция (ср. «Изречения», гл. 9, 11, 15, 17, I, 176, 331, 365-366) стало общим местом у даосов.

22. Шан, Чэнь, Цай — древнекитайские царства, находившиеся на территории современных провинций Шэньси (Шан), и Хэнань (Чэнь и Цай).

23. Ян Тигр (Ху) — приближенный одного из аристократических родов в Лу, который поднял мятеж в этом царстве в конце VI в. до н. э.

24. В этом фрагменте отражен взгляд Ян Чжу на процесс развития человечества, а также отрицание им достоверных преданий (антиконфуцианский тезис).

25. Из пяти стихий — вода, огонь, дерево, металл, земля, по Ян Чжу, состояла не только природа, но и человек.

26. Некоторые из этих положений Ян Чжу о человеке — существе наиболее разумном, но физически защищенном от опасностей меньше, чем другие живые существа, см. «Весна и осень Люя», цз. 20, VI, 255.

27. В этом фрагменте отрицается собственность одного человека и доказывается необходимость общей собственности.

28. В этом фрагменте Ян Чжу славит труд землевладельца и его радости.

29. Ср. с «незнанием довольства» как «величайшей из бед», «Дао дэ цзин», § 46. Признававший необходимость естественных наслаждений, в отличие от других даосов, Ян Чжу солидаризировался с ними в обличий алчности, властолюбия и других пороков.

30. Антиконфуцианский тезис даосов (см. также «Изречения», гл. 13, I, 283).