Мобильная версия сайта |  RSS
 Обратная связь
DrevLit.Ru - ДревЛит - древние рукописи, манускрипты, документы и тексты
   
<<Вернуться назад

H. Я. БИЧУРИН И ЕГО ТРУДЫ О ЦИНСКОМ КИТАЕ

Развитие востоковедной науки в России в первой половине XIX в., особенно в 20—40-е гг., характеризовалось заметной активизацией исследований по истории, географии и культуре народов Китая, Центральной и Средней Азии, Южной Сибири и Дальнего Востока. Это в значительной мере было связано с научной деятельностью выдающегося китаеведа Н. Я. Бичурина (1777—1853), более известного современникам под монашеским именем Иакинф. Его многочисленные статьи, книги и рецензии, основанные на глубоком знании источников на китайском языке, снискали ему славу первого китаеведа своего времени.

Никита Яковлевич Бичурин (настоящая фамилия — Пичуринский) (В ведомости личного состава Вознесенского монастыря, составленной в марте 1803 г. и подписанной лично Бичуриным, в графе «прозвание» указана его настоящая фамилия — Пичуринский, а в графе «из каких он наций» указано «великоросский»). См.: ГАИО. Ф. 121. Оп. 1. А. 26. Л. 47—48; 95).) родился в с. Акулово Свияжской округи (позднее Чебоксарского уезда Казанской губернии) в семье диакона 29 августа 1777 г. (здесь и далее даты даны по ст. стилю). С основами грамоты он познакомился в училище нотного пения в Свияжске; дальнейшее образование получил в Казанской духовной семинарии. По окончании учебы в 1799 г. Бичурин был оставлен учителем в семинарии, где в 1800—1802 гг. преподавал грамматику и риторику.

Безрадостное детство, неопределенное будущее, а возможно, и безответная любовь побудили 22-летнего юношу 18 июля 1800 г. принять монашество, а вместе с ним новое имя Иакинф. 20 июня 1802 г. Иакинф был возведен в сан архимандрита и вскоре назначен настоятелем Вознесенского монастыря близ Иркутска (ГАИО. Ф. 121. Оп. 1. Д. 26. Л. 95—96.). Приняв в свое [6] ведение монастырь, он одновременно становится ректором Иркутской духовной семинарии и членом консистории. Его высокая требовательность к себе и своим подчиненным, примерная честность и внимание к нуждам простого люда, а также личные контакты с ссыльными не могли не вызывать настороженности со стороны местной администрации. За нарушение монашеского устава (содержание в монастыре под видом послушника бывшей крепостной, приехавшей с ним из Казани) Бичурин был отстранен от занимаемых должностей и по решению Св. Синода в апреле 1806 года отправлен в Тобольск (ГАИО. Ф. 121. Оп. 1. Д. 26. Л. 95—96.) под надзор тамошнего духовного начальства. После приезда на новое место в июне 1806 г. его поселили в одной келье с настоятелем Знаменского монастыря, а в июне того же года определили учителем риторики в семинарию. Около года прожил Бичурин в Тобольске и почти все это время прошло для него за чтением книг, в том числе произведений светского характера, обильно представленных в библиотеке семинарии в доме архиепископа. Исполняя решение Св. Синода о надзоре за Бичуриным, настоятель Знаменского монастыря 1 января 1807 г. доносил архиепископу Тобольскому и Сибирскому: «...препорученный в смотрение мое бывший Иркутской семинарии ректор архимандрит Иакинф с самого прибытия его сюда вел себя честно и трезво, с соблюдением всех монашеских правил и должность по семинарии учителя красноречия исполнял неупустительно и с похвальным успехом». Сообщая об этом отзыве в Св. Синод, Тобольский архиепископ со своей стороны также отмечал, что Иакинф «не замечен ни в каких непристойных званию его и предосудительных для монашества поступках» (Тобольский филиал ГАТО. Ф. 156, 1806 г. Д. 157. Л. 6.). Когда о поведении Бичурина (которому временно было запрещено носить крест и служить в церкви) стало известно в Петербурге, Александр I, уступив настояниям графа Ю. А. Головкина, посланного с посольством в Китай в 1805 г., решил назначить опального архимандрита главой Пекинской духовной миссии. Выехав из Кяхты и миновав со своими спутниками степи Монголии, он 10 января 1808 г. прибыл в столицу пинского Китая — Пекин.

Ознакомившись с основами китайского языка и занявшись, согласно инструкции Св. Синода, переводами на китайский язык христианских богослужебных книг (в частности, катехизиса), он вскоре несколько охладел к миссионерской деятельности и целиком посвятил себя научным занятиям. 14 августа 1810 г. Бичурин писал директору кяхтинской таможни П. Д. Вонифатьеву: «Не хваля себя, могу [7] сказать, что живу здесь единственно для отечества, и не для себя. Иначе в два года не мог бы и выучиться так говорить по-китайски, как ныне говорю» (АВПРИ. Ф. Главный архив IV-4, 1810—1823. Д. 1. П. 1. Л. 99.).

Длительное пребывание в цинской столице позволило Н. Я. Бичурину не только преодолеть многочисленные трудности в изучении письменного китайского языка — вэньяня, но и выработать навыки работы с китайской классической литературой. Полученные знания помогли ему свободнее ориентироваться в политических событиях, происходивших в Китае. Когда в октябре 1813 г. в Пекине вспыхнуло восстание, организованное тайной религиозной сектой «Тяньлицзяо» («Учение Небесного разума») против правящей в Китае маньчжурской династии Цин (1644—1912), молодой ученый как очевидец событий составил подробное их описание, при этом дополнил свой очерк краткими сведениями из китайских источников, раскрывающими раннюю деятельность религиозных сект в Китае и их роль в политической жизни страны. Это описание, завершенное в мае 1814 г. (после жестокого подавления восстания местными властями), впоследствии было опубликовано в одном петербургском журнале и явилось по существу первой научной публикацией Н. Я. Бичурина (Ср.: АВПРИ. Ф. Биб-ка Азиатского Деп-та. Оп. 505. Д. 46; «Описание бунта, бывшего в Китае в 1813 г.» // Дух журналов. 1819. Кн. 10.).

Переводы китайских исторических, географических и философских произведений настолько поглотили молодого ученого, что он в 1816 г. подал в Св. Синод просьбу оставить его еще на один десятилетний срок в Пекине для завершения трудов по истории, географии и философии Китая. Сообщая об этом иркутскому губернатору Н. И. Трескину, Бичурин писал: «У меня недостает ни суммы, ни времени. Я перевожу китайскую историю, которая требует очень много посторонних справок. Сверх сего занимаюсь географиею, как древнею, так и новейшею, Китая, Монголии, Зенгории [Джунгарии], Могули, или Малой Бухары (Вост. Туркестан. — А. X), и Тибета. Ныне исполнилось четыре года, как один живописец пишет у меня ландкарты. План Пекина, вновь снятый, занял его более года» (АВПРИ. Ф. Главный архив IV-4, 1810—1823. Д. 1. П. 1. Л. 27—29.).

К концу 13-летнего пребывания в цинской столице Бичурин вчерне перевел сводную историю Китая — «Цзы-чжи тун-цзянь ган-му», различные сочинения о Монголии, Тибете и Восточном Туркестане. Однако эти труды, потребовавшие от ученого огромного напряжения [8] сил, не были приняты во внимание его духовным начальством. После приезда в Петербург в январе 1822 г. Бичурин за «нерадивое» исполнение миссионерских обязанностей по решению консисторского суда в августе 1823 г. был лишен сана архимандрита и простым монахом отправлен на постоянное жительство в Валаамский монастырь на Ладожском озере (РГИА. Ф. 796. Оп. 99. Д. 877 (1818 г.). Л. 274; ГИАЛО. Ф. 19. Оп. 120,1822 г. Д. 413. Л. 703.). Лишь через три года и два месяца по ходатайству друзей, служивших в Министерстве иностранных дел (П. Л. Шиллинга (Павел Львович Шиллинг (1786—1837) — востоковед, изобретатель электромагнитного телеграфа и способа воспламенения подземных и подводных мин посредством гальванического тока. В возрасте 9 лет его зачислили прапорщиком в мушкетский полк, а затем в 1802 г. — подпоручиком в императорскую свиту. С 1812 г. он состоял при дипломатической миссии в Мюнхене. В 1814 г. в составе русской армии, действовавшей против Наполеона, ему довелось побывать в Париже. После возвращения в Россию он вновь состоял на службе в Коллегии иностранных дел, возглавляя с 1817 г. «Литографическое заведение» этого ведомства, занимавшееся печатанием восточных текстов, в том числе китайских, маньчжурских, монгольских и тибетских. С 1827 г. Шиллинг — член-корреспондент Академии наук по разряду литературы и древностей Востока. Помогая Н. Я. Бичурину в издании китайских текстов в его книгах, он собирал восточные рукописи, ксилографы и монеты. Плодотворно работал Шиллинг и в области электротехники. В 1835 г. русское правительство направило его в Западную Европу с целью изучения магнетизма и телеграфной связи. В июле 1837 г. он скоропостижно скончался в Петербурге, (см.: АВПРИ. Ф. ДЛС и ХД, Формулярные списки. Оп. 464. А. 3656. Л. 1—26; Ф. Главный архив IV-1, 1817—1838. Д. 3. Л. 23—24). Подробнее об литографических опытах П. А. Шиллинга см: Л. И. Чугуевский. Из истории издания восточных текстов в России в первой четверти XIX в. // Страны и народы Востока. Вып. XI. М., 1971. С. 280—294.), Е. Ф. Тимковского), русскому востоковеду было разрешено поселиться в Петербурге, в Александро-Невской лавре. В соответствии с решением царя по докладу министра иностранных дел К. В. Нессельроде Н. Я. Бичурин был причислен к Азиатскому департаменту МИД для перевода официальных бумаг, приходивших из цинской столицы. С июня 1827 г. ему помимо ежегодного жалованья в размере 1200 руб. стали выдавать дополнительно по 300 руб. в год на бумагу и другие письменные принадлежности, необходимые для научной работы. О необычайной активности ученого в этот период свидетельствовали многочисленные статьи, критические обзоры, заметки и переводы (в том числе и с французского языка) в периодических изданиях [9] Петербурга и Москвы (Примером издания Н. Я. Бичуриным своих переводов с французского языка может служить заметка «Потребление опиума в Китае», подписанная: «С фр.-н [Бичурин]. //«Северный архив». 1828. No2. С. 399—401. О блестящем знании русским востоковедом французского языка можно судить, например, по рукописи перевода «Генриады» Вольтера на русский язык, имеющей многочисленные пометы и варианты русского перевода Н. Я. Бичурина Эта рукопись, представляющая собой писарский список с водяным знаком «С. З.» на листе, предшествующем тексту перевода, обнаружена нами в июле 1977 т. в Отделе рукописей тогдашней Государственной публичной библиотеки им. М. Е. Салтыкова-Щедрина (СПб.) в числе рукописей, поступивших сюда в 1929 г. из бывшей библиотеки Александро-Невской лавры. (См: РНБ, Библиотека Александро-Невской лавры А. 24). Данная рукопись, как и некоторые другие материалы Н. Я. Бичурина, не значится в описании, составленном П. Е. Скачковым в период его работы в Отделе рукописей ГПБ (См.: П. Е. Скачков. О рукописном наследии Н. Я. Бичурина в ГПБ // Очерки по истории русского востоковедения. Вып. 2.1956. С. 198—206).). Среди первых статей русского востоковеда, вышедших в свет после его возвращения из ссылки, следует назвать: «Ответы на вопросы, которые г. Вирст предложил г. Крузенштерну относительно Китая» и «Разные известия о Китае» (1828 г.) — в журнале «Северный архив» (1827 г.), «Ежедневные упражнения китайского государя» — в журнале «Московский вестник» (1828 г.) и др.

Статьи Н. Я. Бичурина сразу привлекли внимание литературных критиков, которые отмечали обстоятельный характер его суждений о Китае и исчерпывающую полноту сообщаемых им сведений об этой стране. В рецензии, опубликованной в «Московской телеграфе» (1828, No9) в связи с появлением статьи Бичурина «Ответы на вопросы» в виде отдельной брошюры, по этому поводу говорилось: «Имя отца Иакинфа, жившего много лет в Китае, превосходно знающего Китай, язык и литературу китайскую, уже известно просвещенным читателям. В «Северном архиве» помещено было несколько его статей о Китае. Сии статьи, а между ними особенно дополнения к ответам г-на Крузенштерна должны почесть истинными драгоценностями».

Указывая на огромную «несоразмерность в чтении книг легких и книг касательно различных наук и знаний» в России, автор рецензии полагал, что такими трудами, как статьи Бичурина, можно приобщить широкие слои россиян к чтению научной литературы, основанной на конкретном материале. Приветствуя первые шаги русского востоковеда в распространении точных знаний о Китае, рецензент от имени читателей выражал ему благодарность за то, что он решился издавать свои сочинения о Китае, «следственно, употребить для пользы наук и [10] чести отечества необыкновенные сведения свои о стране замечательной, мало известной и доныне, по большей части дурно и неверно описываемой» (Московский телеграф. 1828, год 21. No 8. С. 115—118.).

В 1828 г. вышли в свет две книги Н. Я. Бичурина «Описание Тибета в нынешнем его состоянии» и «Записки о Монголии». Основанные на китайских источниках, а также личных наблюдениях, они были тепло встречены русской литературной критикой. «Описание Тибета» представляло собой перевод китайского историко-географического сочинения «Вэй-цзан туши», предисловие к которому написал Лу Хуа-чжу в 57-м году правления Цянь-лун (1792 г.). Построенное на разнообразных сведениях, взятых из различных источников, это сочинение содержало богатую информацию о регионе, к которому во 2-й половине XVIII в. было приковано внимание цинского двора, стремившегося усилить там свой политический контроль.

Принимая во внимание слабую изученность Тибета не только в России, но и в Западной Европе, известный литератор и востоковед О. И. Сенковский в рецензии, опубликованной в «Северной пчеле» (1828. No 72. С. 75—78), подчеркивал, что этот труд делает честь не только русской, но и мировой литературе. При этом он выражал надежду на издание Бичуриным новых материалов по истории и географии Азии, извлекаемых им из многотрудных китайских источников «с толиким тщанием и разборчивостью».

Уже в следующем 1829 г. «Описание Тибета» было переведено в Париже Ю. Клапротом, снабдившим свой перевод примечаниями, содержавшими мелкие критические замечания в адрес русского китаеведа (Критические суждения по поводу «Описания Тибета» можно найти и у известного китаеведа и дипломата К. А. Скачкова в его черновой статье о трудах основоположника русского китаеведения. В отличие от Ю. Клапрота он более высоко оценивал перевод, хотя и высказывал критические замечания относительно его стиля, на что указывал и О. И. Сенковский. «Перевод, — писал К. А. Скачков, — отличается замечательной точностью, но, слишком держась подлинника, переводчик довольно часто заставляет себя говорить буквально словами самого автора, что слишком вредит его слогу и самой ясности мысли». Касаясь комментаторской части работы Бичурина, Скачков подчеркивал: «Нельзя не благодарить переводчика за множество объяснений, сделанных им в сносках, свидетельствующих об его глубоком знакомстве с Китаем». (См: РГБ. ф. 273. Картон 10. Ед. хр. 9.) Особенно полезными при комментировании перевода, по мнению К. А. Скачкова, оказались сведения, полученные Бичуриным в Пекине от приезжавших туда тибетцев и от бывших в Тибете китайцев.).

Важным шагом в становлении Н. Я. Бичурина как монголоведа явилась его книга «Записки о Монголии». В основу ее легли как [11] материалы личных наблюдений, так и сведения из китайских источников. О том, как произошло знакомство будущего ученого с Монголией, вошедшей в состав Цинской империи в 1690 г., можно видеть из предисловия к его книге. Получив в 1807 г. указ о назначении главой Пекинской духовной миссии и желая как можно ближе познакомиться с Монголией и Китаем, куда он должен был отправиться впервые, Бичурин решил записывать все увиденное и услышанное им во время путешествия. «Согласно предначертанному плану, — рассказывал он, — был составлен мною дневник путешествия в Пекин, но по прошествии нескольких лет, когда я получил уже небольшое сведение в китайском языке, открыл много погрешностей в сих записках, посему принужден был исключить замечания, основанные на известиях не весьма верных или на предположениях весьма смелых... В продолжении последних 8 лет моего пребывания в Пекине я приобрел о Монголии довольно сведений, почерпнутых частию из истории китайской, частично из обращения с коренными жителями той страны. Сие самое и побудило меня оставить прежний мой дневник, а вместо оного по возвращении в Россию изложить означенные сведения в виде сих кратких записок» (Записки о Монголии, сочиненные монахом Иакинфом. Спб., 1828. Т. 1. С. V—VI.).

Первая часть труда Бичурина о современной Монголии заключала в себе подробный дневник его путешествия из Пекина в Кяхту — с 15 мая по 1 августа 1821 г., во второй — приводились сведения об административном и политическом устройстве этой страны, этническом и социальном составе ее населения, занятиях монголов и роли ламаистского духовенства. Третья часть содержала краткий очерк истории монгольского народа, а в четвертой — излагались вопросы обычного права и законодательства.

Китайские источники были использованы главным образом при написании второй части и особенно — третьей и четвертой. Наиболее сложной в этом плане оказалась третья часть, поскольку «надлежало прежде составить пространную историю сего народа, дабы, получив ясное и полное сведение о событиях, основательнее изложить оную в сокращенном виде» (Записки о Монголии... С. VII.). С этой целью Бичурин на основе китайских источников, преимущественно «Цзы-чжи тун-цзянь ган-му», составил «Историю народа монгольского» с древнейших времен до 1635 г. (Описание этой рукописи см.: А. И. Чугуевский. Новое о рукописном наследии Н. Я. Бичурина // Народы Азии и Африки. 1966. No 3. С. 128—130.). Судя по архивным данным, первая часть этого труда была подготовлена в [12] Пекине, а вторая — в Валаамском монастыре. Что касается четвертой части «Записок о Монголии», то в ней русский востоковед широко использовал материалы из «Лифаньюань цзэ-ли» («Уложения Палаты по делам зависимых территорий»), составленного в 1789 г. В этой публикации нашли отражение законодательные акты цинского правительства, принятые им преимущественно после захвата маньчжуро-китайскими войсками Джунгарского ханства и владений ходжей в Кашгарии в 50-х гг. XVIII в. Наибольшее количество правовых актов в этой публикации касалось Монголии, которую он достаточно хорошо изучил во время двух своих путешествий из Кяхты в Пекин и обратно в 1807—1808 гг. и соответственно в 1821 г.

Н. Я. Бичурин был первым европейским исследователем, обратившим внимание на упомянутую выше публикацию цинского правительства. Сделав перевод нескольких статей из «Лифаньюань цзэ-ли», он включил их в свою будущую книгу о Монголии. Несмотря на некоторые погрешности, перевод Бичурина давал довольно полное представление о законодательстве цинского Китая относительно Монголии.

В апреле 1828 г. рукопись новой книги Н. Я. Бичурина была направлена Азиатским департаментом МИД в Цензурный комитет, а в октябре опубликована под названием «Записки о Монголии» (АВПРИ. Ф. Главный архив 1-9, 1824—1829. Д. 7. Л. 37, 41, 45.). Почти одновременно с этим стали известны ее отдельные фрагменты. Так, в «Русском зрителе» появились пространные выдержки из труда Н. Я. Бичурина в виде двух статей. Первая из них называлась «Язык, племена, народонаселение, классы народов в Монголии», вторая «Образ правления, управление, доходы князей и тайцзиев в Монголии» (См.: Русский зритель. 1828. No 9—10. С. 115—120; Там же. С. 121—126.). «Московский вестник» сначала напечатал статью «Разрешение вопроса: кто таковы были татары XIII века», а затем «О древнем и нынешнем богослужении монголов» (Московский вестник. 1828. No 14. С. 197—202.).

Новая книга Н. Я. Бичурина вызвала большой интерес в читательских и литературных кругах. Уже в октябре Азиатским департаментом были получены положительные отзывы от многих влиятельных лиц, которые смогли ознакомиться с ней раньше обычной читающей публики. В письме от 28 октября 1828 г. к директору Азиатского департамента К. К. Родофиникину Д. Н. Блудов, в частности, сообщал: «Спешу изъявить Вам, милостивый государь, мою покорнейшую благодарность за доставление мне случая познакомиться с учеными трудами нашего бывшего пекинского миссионера, худого монаха, как сказывают, но хорошего наблюдателя и изыскателя» (АВПРИ. Ф. Главный архив 1-9, 1824—1828. Д. 7. Л. 50.). [13]

Принимая во внимание достаточную полноту и новизну сведений, заключенных в первых двух книгах Н. Я. Бичурина, Российская академия наук 17 декабря 1828 г. избрала его (вместе с П. Л. Шиллингом) своим членом-корреспондентом по разряду литературы и древностей Востока (СПб. филиал РАН. Ф. 1. Оп. 1a. Ед. хр. 39. § 628. Л. 147.). Это событие еще более укрепило решимость ученого Целиком посвятить себя служению отечественной науке. 25 мая 1829 г. ojj писал Непременному секретарю Академии наук П. Н. Фусу: «В прошедшем апреле месяце я имел счастье получить диплом Российской имп. академии наук на звание ее корреспондента. Таковое внимание, обращенное ею на мои занятия в китайской литературе, показало мне цену моих трудов. В сем отношении, приемля выбор ее лестным для меня одобрением, я потщусь деятельным продолжением занятий по сей части показать себя достойным ее сочленом. Приложенный у сего план Пекина (отпечатанный на сих днях) с описанием сей столицы на двух языках — российском и французском — прошу Вас, милостивый государь, представать Академии залогом такого моего обета» (Там же. Оп. 2,1829. § 296. Подробнее о плане китайской столицы, составленном Н. Я. Бичуриным, см.: А. Н. Хохлов. Пекинский дневник Семена Черепанова. // Восточная коллекция. 2001. No 2 (5). С. 98.).

К первым книгам Н. Я. Бичурина проявила интерес не только Академия наук, но и широкая российская общественность. Это не могло не стимулировать творческую энергию русского ученого, неустанно работавшего и в трудные годы ссылки. О творческом подъеме, охватившем Н. Я. Бичурина в тот период, свидетельствуют многие современники. Так, в дневниковой записи, сделанной известным иркутским купцом-библиофилом В. Н. Басниным, посетившим с двумя своими земляками русского китаеведа в Петербурге 12 ноября 1828 г., сообщалось: «Мимоходом мы посетили келью известного Иакинфа, бывшего пекинского архимандрита, и, к щастию, на сию пору нашли его дома. Он принял нас ласково... Уединенный кабинет его украшен картою китайского государства. Библиотеку составляют большею частью китайские книги, и теперь он со свойственными ему деятельностью и познаниями неутомимо занимается изданием разных сочинений и переводов — все касательно Китая, Монголии и других мало известных стран... Как приятно... что Иакинф, сей европейский феномен в наилучшем знании китайского языка, раскрыл, наконец, магазейн долговременных своих наблюдений» (ОПИ ГИМ. Ф. 459. Ед. хр. 35. Л. 35.) (курсив наш здесь и далее. — А. X.).

Значительным событием в русском и мировом востоковедении явились книги Н. Я. Бичурина «История первых четырех ханов из [14] дома Чингисова». В ней впервые в синологической литературе был представлен полный перевод из раздела «Бэнь-цзи» («Основные анналы»), «Юань-ши» («История династии Юань»), кратких биографий Чингис-хана (1206—1227), Огодэя (1229—1241), Гуюга (1246—1248) и Монкэ (1251—1259), а также летописей их правления, включая период междуцарствия 1242—1245 гг., когда правила жена Огодэя Торэгэнэ. Краткие сообщения «Бэнь-цзи» Бичурин дополнил обширными ценными сведениями из сводного труда по истории Китая «Тун-цзянь ган-му».

Новая книга о Монголии была высоко оценена зарубежными востоковедами, которых поразила прежде всего новизна исторических материалов. Известному монголоведу К. д'Оссону после появления этого нового труда Н. Я. Бичурина и некоторых других работ пришлось переработать свою «Историю монголов», изданную в 1824 г.

Издание Н. Я. Бичуриным в 1829 г. перевода китайского учебного руководства под названием «Сань-цзы-цзин» («Троесловие»), написанного стихами, с параллельным китайским текстом, а также активное сотрудничество в петербургских и московских журналах позволили русскому востоковеду познакомиться с многими известными литераторами, в том числе представителями прогрессивных кругов русского общества. Узы дружбы установились у него с А. С. Пушкиным, который высоко ценил ученого и посильно содействовал пропаганде его трудов. Несмотря на монашеский сан, Н. Я. Бичурин охотно посещал литературные субботы В. Ф. Одоевского, где обсуждались и злободневные общественно-политические темы. Известный историк М. П. Погодин в 1869 г. так вспоминал об этих субботах: «С тех пор, как Одоевский начал жить в Петербурге (с 1826 г. — А. X.)... открылись у него вечера, однажды в неделю... Здесь сходились веселый Пушкин и отец Иакинф с китайскими сузившимися глазками, толстый путешественник, тяжелый немец — барон Шиллинг... И живая миловидная графиня Ростопчина, Глинка и профессор химии Гесс, Лермонтов и неуклюжий многознающий археолог Сахаров. Крылов, Жуковский и Вяземский были постоянными посетителями. Здесь впервые явился на сцену большого света и Гоголь...» (В память о князе В. Ф. Одоевском. М., 1869. С. 56—57.). И. И. Панаев так описывал Н. Я. Бичурина на собраниях литераторов у В. Ф. Одоевского: «Он обычно снимал в кабинете князя свою верхнюю одежду, оставаясь в подряснике, имевшего вид длинного семинарского сюртука, и начинал ораторствовать о Китае» (Панаев И. И. Литературные воспоминания. Л., 1928. С. 119.).

В 1829 г. вышел в свет новый труд Н. Я. Бичурина «Описание Чжуньгарии и Восточного Туркестана в древнем и нынешнем [15] состоянии». Он был основан на переводе трех китайских источников: «Си-юй-чжуань» («Повествование о Западном крае»), «Цянь хань-шу» («История ранней династии Хань»), а также «Си-юй вэнь-цзянь лу» («Записки об услышанном и увиденном в Западном крае»). Последний источник представлял собой сочинение одного маньчжурского чиновника о своем путешествии в Синьцзян. Изданная в 1773 г., эта книга в русском переводе была снабжена указателем древних географических названий с их современными эквивалентами. Высоко оценивая значение нового труда Н. Я. Бичурина для русской и мировой науки, Н. А. Полевой в своей рецензии отмечал, что «превосходно зная историю и географию Средней Азии, о. Иакинф выбирает именно те предметы, которые более всего возбуждают наше любопытство и всего менее нам, европейцам, известны» (Московский телеграф. 1829, год 25. Прибавление к No 3.).

Издание Бичуриным «Записок о Монголии» и других книг в конце 20-х гг. сделало его имя известным не только в России, но и в Западной Европе, особенно во Франции, где труды Иакинфа не только высоко ценились, но и переводились. Французские переводы работ известного «хинезиста» издавались и в Петербурге (например, «Описание Пекина», составленное на основе данных китайских источников и личных наблюдений).

В 1831 г. в качестве помощника П. Л. Шиллинга, командированного в Восточную Сибирь для ознакомления с русско-китайской торговлей и отыскания монгольских и тибетских книг по истории буддизма, Н. Я. Бичурин отправился в Кяхту, где из детей кяхтинских купцов и мещан организовал группу с целью обучения их китайскому языку. Во время поездок с П. Л. Шиллингом по Забайкалью он встретился с декабристом Н. А. Бестужевым, который подарил русскому ученому четки, сделанные из кандалов, и акварелью написал его портрет. На обратном пути в Петербург Н. Я. Бичурин по поручению заболевшего Шиллинга совершил путешествие из Томска (через Змеиногорск) в Семипалатинск, а оттуда через Оренбург в Казань. В Москве в его честь был устроен обед, на котором присутствовали многие известные писатели и ученые. За обедом, как писала тогда московская газета «Молва», прозвучал тост «за ученых, которые показали Китай русской литературе со всеми его окружающими] странами и вступают в благородное соревнование с Европой на высоком поприще науки». «Действительно, — заключала газета, — благодаря неутомимым трудам о. Иакинфа мы теперь смело можем надеяться, что... узнаем Китай, эту неразрешимую доселе загадку истории, психологии, политики» (Маяк. 1832. No 22.). [16]

Известие о возвращении Н. Я. Бичурина в Петербург было с энтузиазмом встречено передовой русской интеллигенцией, проявлявшей интерес к изучению Востока. Н. И. Любимов, служивший в Азиатском департаменте и близко знавший А. С. Пушкина, 9 апреля 1832 г. писал М. П. Погодину: «Вы, верно, уже знаете о приезде к нам... и Шиллинга и о. Иакинфа... Любопытного — куча. Всю Европу обогатим чудными сведениями» (РГБ. Ф. 231. Разряд II. Картон 50. Ед. хр. 39.). Вслед за этим сообщением последовала целая серия статей и книг русского востоковеда по различным вопросам истории, географии и этнографии народов Центральной Азии.

12 сентября 1832 г. Н. И. Любимов сообщал М. П. Погодину: «Что бы Вам сказать еще? В литературном отношении нового ничего здесь не затевается, кроме того, что уже Вам известно: отец Иакинф хлопочет об издании грамматики китайской. Это будет преважная услуга: грамматики китайской у нас еще не было. Печатает также историю Тибета и Хухунора, весьма любопытную, и на казенный счет.

Он у меня весьма часто бывает и сообщил мне, как столоначальнику китайцев, бухарцев и других азиатских народов, пропасть любопытнейших сведений об Азии и нашей Сибири как словесно, так и письменно» (Там же.).

В 1833 г. при содействии Академии наук была опубликована книга Н. Я. Бичурина «История Тибета и Хухунора с 2282 года до Р. X. по 1227 г. по Р. X.», подготовленная им в период пребывания в Кяхте. Несмотря на благожелательный отзыв акад. Я. И. Шмидта (Яков (Исаак) Иванович Шмидт (1779—1847) — известный специалист в области языкознания — монгольского и тибетского языков.), опубликованный в 1831 г. (См.: Чтения имп. Академии наук за 1829 и 1830 годы. СПб., 1831. Кн. 1/5. С. 33—39.), а также ценную многообразную научную информацию, эта книга по замечанию известного китаеведа К. А. Скачкова (Подробнее о Константине Адриановиче Скачкове (1821—1883) см.: Скачков П. Е. Очерки истории русского китаеведения. М., 1977. С. 157—165; А. Н. Хохлов. П. И. Кафаров: жизнь и научная деятельность (Краткий биографический очерк) // П. И. Кафаров и его вклад в отечественное востоковедение (К 100-летию со дня смерти). Материалы конференции. М., 1979. Часть 1. С. 34—36; 43—44.) «осталась для его современников почти не замеченной» (РГБ. Ф. 273. Картон 10. Ед. хр. 9.). Между тем О. И. Сенковский (Подробнее об Осипе Ивановиче Сенковском см.: История отечественного востоковедения до середины XIX века. М, 1990. С. 202—206.) в своей рецензии утверждал, что «эта очень хорошая книга» и что «она будет в большой моде, по крайней мере у гг. ориенталистов». [17]

В рецензии О. И. Сенковского содержались и критические замечания, которые сводились к тому, что автор книги дал исторические сведения, в том числе сказания и легенды, «в сырце, без всякой обработки», без «строгой исторической критики». Возражая против «слишком великолепного заглавия» книги, в которой, по мнению рецензента, были представлены лишь «материалы к истории сношений Китая с Тибетом и Хухунором», рецензент не без оснований утверждал: «В нынешнем ее виде... история Тибета и Хухунора есть только безжизненная, сухая и во многих местах разорванная плетеница бесчисленных фактов». Довольно резкий тон критики лишь отчасти компенсировался пожеланием рецензента «побудить почтенного автора к предприятию перевода этой «истории» на французский язык... под личным своим надзором и к усовершенствованию ее собственную рукою» (Северная пчела. 1833. No 21 (27 января).).

Яркие впечатления от встреч с монголами и китайцами в районе Кяхты, поездки по Забайкалью и путешествие в Семипалатинск не могли не вызвать новой вспышки творческой активности у русского востоковеда.

В 1834 г. вышла новая книга Н. Я. Бичурина «Историческое обозрение ойратов, или калмыков, с XV столетия до настоящего времени». Ее отдельные фрагменты появились уже в 1833 г. — сначала в «Санкт-Петербургских ведомостях», а затем в «Журнале Министерства внутренних дел». Еще до издания книги Бичурин предоставил А. С. Пушкину, работавшему над историей восстания Пугачева, свои материалы об ойратах, бежавших сначала из Джунгарии на Волгу, а затем в 1771 г. ушедших с Волги назад в Джунгарию. Касаясь последнего эпизода из истории ойратов, получивших в тогдашней русской литературе название калмыков, А. С. Пушкин особо отмечал: «Самым достоверным и беспристрастным известием о побеге калмыков обязаны мы отцу Иакинфу, коего глубокие познания и добросовестные труды разлили столь яркий свет на отношения наши с Востоком. С благодарностью помещаем здесь сообщенный им отрывок из неизданной книги о калмыках» (Пушкин А. С. История Пугачева. Собр. соч. М.-Л., 1949. Т. 8. С. 287.).

Новый труд Н. Я. Бичурина был положительно оценен русской критикой, причем московский «Телескоп» так охарактеризовал ученого: «Трудолюбивый о. Иакинф не перестает разрабатывать обширные поля, на которых у нас не только не имеет соперников, но даже людей, которые могли бы ценить его заслуги, любоваться, гордиться ими». Ценный характер сведений, представленных в этой книге, побудил членов Академии наук присудить ее автору Демидовскую премию. Этой работой завершился цикл исторических, преимущественно переводных трудов [18] русского востоковеда о сопредельных с Китаем странах. К этой тематике Бичурин впоследствии возвращался неоднократно, все более уходя в глубь веков в своих историко-географических и этнографических изысканиях.

Вторая поездка Н. Я. Бичурина в Кяхту в 1835 г. с целью организации там нового учебного заведения по подготовке китаистов, ознаменовалась новыми успехами в его преподавательской деятельности. В 1838 г. вышла в свет «Китайская грамматика», написанная для Кяхтинского училища китайского языка (Подробнее см. наши публикации: Кяхтинское училище китайского языка. // История отечественного востоковедения до середины XIX века. М., 1990. С. 186—194; Кяхтинское училище китайского языка и его роль в подготовке китаистов. // XVII научная конференция «Общество и государство в Китае». Тезисы докладов. М., 1986. Часть II. С. 204—221.). Сообщая об этом в Азиатский департамент, Бичурин 13 апреля 1838 г. писал: «Литографирование сочиненной мною китайской грамматики, начатое в 1834 г., ныне приведено к концу. Столь долговременное замедление в издании сей книги произошло частью от того, что после моего отъезда в Кяхту в начале 1835 г. никто из знающих китайский язык (в Петербурге. — Л. X. ) не осмелился принять на себя обязанности корректора, а более от того, что почти при самом начале литографирования встретились разные непредвиденные по новости предмета препятствия, которые потребовали издержек гораздо больших против сметы, так что вместо 600 должно было ограничиться напечатанием 360 экземпляров» (АВПРИ. Ф. Главный архив Н-11,1832—1834. А, 10. Л. 102.).

В декабре 1838 г. Николаю I был поднесен труд Бичурина «Описание китайских монет», представляющий собой перевод с японского оригинала с некоторыми замечаниями переводчика. 4-х тыс. рублей, пожалованных в этой связи ученому из казны, оказалось, однако, недостаточно для издания этого весьма ценного труда, в результате последний остался в рукописи, как и многие другие работы Н. Я. Бичурина, касающиеся Китая.

В течение двухлетнего пребывания в Кяхте им был переведен многотомный свод законов Цинской империи — «Да Цин хуэй-дянь», изданный в Пекине на китайском языке в 1821 г. Подготовив статью с краткими статистическими сведениями о Китае, взятыми из этого свода, Бичурин в августе 1837 г. посылает ее в Российскую академию наук. Общее собрание Академии в октябре 1837 г. постановило опубликовать эту работу в газетах, при этом было дано указание о ее переводе на французский язык для издания в академическом бюллетене. Пока статью, полученную из Кяхты, готовили к публикации в академическом издании, она вышла в октябрьской книжке «Журнала Министерства народного просвещения» под названием: «Статистические сведения о Китае, сообщенные имп. Академии наук [19] членом-корреспондентом ее, монахом Иакинфом» (Журнал Министерства народного просвещения.). Реакция на эту статью была почти мгновенной. Уже в декабре 1837 г. «Северная пчела» поместила ее краткое изложение со ссылкой на первую публикацию в «Журнале Министерства народного просвещения» (Северная пчела. 1827. No 294 (29 декабря).).

Удачный дебют побудил русского китаеведа, вернувшегося в январе 1833 г. в Петербург, к изданию новых извлечений из своего перевода Вначале в апрельской книжке «Сына отечества» появились «Отрывки из энциклопедического описания Китая, составленного Иакинфом», затем была опубликована большая статья: «Взгляд на просвещение в Китае», в основу которой легли сведения цинского свода об экзаменационной системе.

К концу 1840 г. Н. Я. Бичурин на основе ранее изданных статей и новых извлечений из цинского свода подготовил книгу «Китай, его жители, нравы, обычаи, просвещение». Ее выход в свет был положительно оценен русской критикой, хотя некоторые рецензенты упрекали автора в пристрастном отношении к Китаю. На это, в частности, указывал О. И. Сенковский, ранее в целом положительно отзывавшийся о трудах Н. Я. Бичурина. В рецензии, опубликованной в декабре 1841 г. в журнале «Библиотека для чтения», Сенковский, говоря об идеализации Китая Н. Я. Бичуриным, объяснял это следующим образом: «Пристрастие нашего синолога ко всему китайскому, конечно, основывается на весьма благородных побуждениях и свойственном ученым увлечении своим специальным предметом, и дружбе к народу, среди которого провел он лучшие лета своей жизни».

В связи с тем что в ряде случаев рецензенты пытались поставить под сомнение некоторые положения и факты в новой книге Н. Я. Бичурина, последний предложил Академии наук запросить мнение у специалистов-китаеведов. Однако этим предложением она воспользовалась лишь после выхода в свет нового труда Н. Я. Бичурина — «Статистическое описание Китайской империи», основу которого составили материалы цинского свода законов и отчасти «Да Цин и тун-чжи». В связи с выдвижением этой работы на соискание Демидовской премии Академия наук обратилась в Казанский университет с просьбой сообщить о ней свое мнение. Архимандрит Даниил (в миру Дмитрий Петрович Сивиллов), преподававший там китайский язык (Подробнее о Дмитрии Петровиче Сивиллове см. наши публикации: В. П. Васильев в Нижнем Новгороде и Казани. //История и культура Китая (Сборник памяти академика В. П. Васильева). М., 1974. С. 28—70; Д. П. Сивиллов — руководитель первой в России кафедры китайского языка. // Актуальные вопросы китайского языкознания. Материалы VI Всероссийской конференции (Москва, июнь 1992). М., 1992. С. 155—158.), дал новому сочинению Н. Я. [21] Бичурина самую высокую оценку. В его отзыве от 23 февраля 1843 г. отмечалось, что «из всех сочинений о Китае и переводов с китайского на русский, какие сделаны были доселе тем же автором», данное «есть наилучшее и исправнейшее». При этом руководитель кафедры китайской словесности подчеркивал, что книгою Н. Я. Бичурина «как пробным камнем можно проверить многие сочинения» о Китае и сопредельных с ним странах, особенно труды путешественников. «Дипломаты и юристы, — указывал он, — из сей книги могут извлечь многие полезные сведения для своих соображений, а географы и историки могут иметь ее для себя хорошим руководством» (НАРТ. Ф. 977. Оп. Совет. Д. 8720. Л. 4—6.).

Всемерно способствуя распространению в России достоверных научных знаний о Китае и других странах Востока, Н. Я. Бичурин решительно выступал против поверхностных суждений, даже если они были основаны на личных впечатлениях. В связи с этим русский ученый советовал осторожно пользоваться журнальной критикой, особенно зарубежной. «Ныне, — указывал он, — пишут критики с различною целью, и нередко такие люди, которые несовершенно знают обсуждаемый предмет, а поэтому часто и самая критика их по большей части ошибочна. О «путешествиях и новейших наблюдениях в Китае» г. Добеля все периодические издания в Англии, Франции и Германии, разбиравшее оное, отозвались с отличной похвалой... При полном моем уважении к г. Добелю, я советую читать его путешествия только для препровождения времени...» (Бичурин Н. Я. Статистическое описание Китайской империи. СПб, 1842. С. XI—XII.).

Бичурин впервые в русской и мировой науке поставил вопрос о самобытности китайской культуры, отбросив модные тогда в Западной Европе теории египетского и вавилонского происхождения китайцев и их цивилизации. Своими работами, основанными на конкретном материале, он немало способствовал распространению достоверных научных знаний о народах Китая, Монголии и других стран Азиатского континента не только в России, но и в Западной Европе, где его труды, и прежде всего переведенные на западные языки, высоко ценились.

Решительно выступая против попыток некоторых западных авторов, особенно католических миссионеров, представить Китай варварской страной и тем самым оправдать колониальную политику западных держав и, в частности, Англии, навязавшей ему «опиумную войну» (1839—1842 гг.), Бичурин в 1840 г. писал: «Они много писали о Китае... но при возможности наблюдать Китай со всех сторон — они слишком озабочены были делами проповедничества и мало имели времени заняться обзором сего государства в целом его составе. Некоторые, [22] желая возвысить святость христианской веры пред язычеством, с намерением представляли Китай с одной дурной стороны, иногда даже с преувеличением. Другие хотели в китайских преданиях найти тождество с древними событиями библейской истории, не имевшими никакой связи с востоком Азии» (Статистическое описание Китайской империи. СПб., 1842. С. VIII—IX.).

Стремясь нарисовать объективную картину китайской действительности, российский ученый указывал и на ее теневые стороны. «Нельзя отозваться похвалою, — писал он, — о нравственности в городах и слободах, где торговые люди по большей части суть гости из разных отдаленнейших мест Китая». В заметках для памяти, сделанных Н. Я. Бичуриным в период работы над книгой «Китай в гражданском и нравственном состоянии», можно встретить такие записи: «Прибавить о мошенниках в Китае», «Временщики иногда торгуют правами верховной власти» и др.

В своем стремлении доказать несостоятельность утверждений некоторых западноевропейских ученых, преимущественно миссионеров, порой распространявших небылицы о народах Востока, в своей полемике с зарубежными и отечественными востоковедами (Ю. Клапротом, О. И. Сенковским и др.) российский ученый, не замечая и не желая того, иногда сам допускал ошибки из-за пристрастного отношения к Китаю и всего, что было связано с ним. Пристрастный характер суждений Н. Я. Бичурина о современном ему Китае особенно наглядно проявился в его книге «Китай в гражданском и нравственном состоянии», вышедшей в конце 1847 г. Касаясь законодательства и судопроизводства в Цинской империи, автор подчеркивал, что ее законы «столь близки к истинным началам народоправления, что даже образованнейшие государства могли бы кое-что заимствовать из них» (Китай в гражданском и нравственном состоянии. Соч. монаха Иакинфа в четырех частях. СПб., 1848.). На это обратил внимание В. Г. Белинский, выступивший с рецензией на новую книгу известного «хинезиста». Опираясь на сведения лиц, бывавших в Китае после Н. Я. Бичурина, русский критик писал: «Все эти законы и гарантии хороши только на бумаге, а на деле служат только к обогащению берущих взятки и утеснению дающих взятки» (Современник. 1848. т. 7, No1. Отд. III. С. 44—49.). Сравнивая книгу Н. Я. Бичурина с серией статей другого русского китаеведа А. И. Кованько, опубликованных в «Отечественных записках» под псевдонимом «Дэ-мин», В. Г. Белинский отмечал: «Почтенный отец Иакинф показывает нам более Китай официальный, в мундире и с церемониями, Дэ-мин показывает нам более Китай в его частной жизни, Китай у себя дома, в халате нараспашку». [23]

Подвергнув суровой критике Н. Я. Бичурина за идеализацию политической системы цинского Китая, В. Г. Белинский вместе с тем указывал на богатство фактического материала в его книге. «Книга почтенного отца Иакинфа, — писал русский критик, — истинное сокровище для ученых, по богатству важных фактов». Это признавали и ученые-востоковеды. Известный монголовед О. М. Ковалевский в отзыве, присланном из Казани в Академию наук на новую книгу Н. Я. Бичурина, писал: «Излишним считаю указывать здесь на сведения, которыми о. Иакинф поправил и пополнил чужие и наши понятия о Китае. Богатством содержания покрываются мелочные недосмотры автора» (СПб. филиал АРАН. Ф. 2,1847. Д. 1. Л. 215—2176.).

Последней книгой, над которой Н. Я. Бичурин работал в течение ряда лет, было «Собрание сведений о народах, обитавших в Средней Азии в древние времена». К сбору материалов для новой книги он приступил в январе 1846 г., находясь в довольно преклонном возрасте и будучи тяжело больным. Через три года вчерне был готов этот фундаментальный труд по древней и средневековой истории племен и народностей Средней и Центральной Азии, Южной Сибири и Дальнего Востока. О том, с какими трудностями пришлось столкнуться при создании этого труда, Н. Я. Бичурин рассказал О. М. Ковалевскому (Подробнее об Осипе Михайловиче Ковалевском (1802—1878) см.: История отечественного востоковедения до середины XIX века. М., 1990. С. 278—281.) в письме от 25 февраля 1849 г.: «Первоначально, — писал он, — я предложил Академии наук составить историю среднеазиатских народов в продолжении четырех лет. В прошлом году гг. академики отказали мне в полупремии за «Китай» под предлогом, что из 17-ти членов десять человек были на стороне противного мнения, а сим оборотом привели меня в затруднение. Чтобы поправить это дело, Павел Николаевич [Фус] предложил мне сократить работу годом. Я должен был согласиться на его предложение и в продолжение 10 месяцев кончил отделку книги, требовавшую — по меньшей мере — двух лет... поспешный десятимесячный труд вместо двух годов столько изнурил меня, что я в продолжение следующих четырех месяцев не мог поправить своего здоровья. К концу работы встретилось новое затруднение... В топографической карте к истории оставалась одна Корея без пояснений... Разделение государства на восемь губерний, или дорог, сделанное в половине IV в., даже самые названия губерний доныне остаются без перемен, но пределы, или межи губерний и названия городов вовсе не прежние, и я принужден буду руководствоваться картою Кореи, напечатанною в прошедшие годы [24] в Пекине — в атласе Китайской империи, а в китайских картах пунктуальная точность в размере не слишком уважается. В заключение прошу вас самым откровенным образом указать недостатки и я с большою благодарностью приму указания ваши... Мое единственное желание — придать своему труду совершенство и чрез то увековечить его для пользы нации» (НБ СПб. Университета. Отдел редкой книги. Фонд О. М. Ковалевского. Ед. хр. 101. Л. 162-163.).

В другом письме от 17 марта 1849 г. Н. Я. Бичурин, касаясь своей работы над новой книгой, сообщал О. М. Ковалевскому: «С первых чисел января по настоящий день я снова просмотрел все три части... рукописи... Географический указатель целою третью умножен; неизвестных мест осталось очень мало и теперь только ожидаю карты... отправленной к вам... Что касается до истории, (то) завтра приступаю к работе и предполагаю не менее трех месяцев заняться ею при совершенном уединении, чтобы ни памяти, ни соображения не развлекать» (Там же.). Однако планы ученого были расстроены болезнью. 27 июля 1849 г. Н. Я. Бичурин сообщал П. Н. Фусу: «Май, июнь и июль отняты у меня болезнью; особенно тяжелы и опасны были последствия холеры, поразившей меня в половине июня».

В ноябре 1850 г. русский востоковед сообщал М. П. Погодину об окончательной подготовке своего нового труда к печатанию. Он вышел в свет в 1851 г. и был удостоен Демидовской премии. По словам К. А. Скачкова, это был самый капитальный труд о. Иакинфа: он охватывал огромный исторический период и заключал в себе массу этнографических сведений (См.: РГБ. Ф. 273. Картон 10. Ед. хр. 9.). После издания этой работы Бичурин еще продолжал писать мелкие заметки и статьи, однако постоянное нездоровье, обусловленное длительным изнурительным трудом и житейскими невзгодами, все чаще лишало его возможностей творческого труда. В последние годы жизни ученый настолько потерял зрение, что даже в очках не мог читать журналы, приходившие к нему по подписке.

11 мая 1853 г. в шестом часу утра Н. Я. Бичурин, забытый многими друзьями и сослуживцами, скончался в келье Александро-Невской лавры в окружении монашествующей братии (РГИА. Ф. 815. Оп. 9. Д. 98 (1853 г.). Л. 1; АВПРИ. Ф. Главный архив 1-7, 1826-1853.Л.2, 38.). Его похоронили в некрополе Александро-Невской лавры, где в 1866 г. его сослуживцы по Азиатскому департаменту и друзья поставили памятник с надписью на китайском [25] языке, предложенной архимандритом Аввакумом (Д. С. Честным) (Архимандрит Аввакум (в миру Дмитрий Семенович Честной) (1799—1866) — востоковед, начальное образование получил в Тверской гимназии, затем (с 1825 по 1829 г.) обучался на высшем отделении Петербургской духовной академии, 9 ноября 1829 г. пострижен в монашество и отправлен иеромонахом в духовную миссию в Пекин, где находился с 1830 по 1841 гг.; в марте 1836 г. его назначили главой Пекинской духовной миссии вместо Вениамина Морачевича, который, однако, номинально сохранил за собой это звание вплоть до приезда нового состава миссии в китайскую столицу в 1840 г. После возвращения в Россию Д. С. Честной был оставлен на службе в Азиатском департаменте МИД и занимался рецензированием научных трудов, присылаемых из Пекина членами духовной миссии (См: АВПРИ. Ф. Главный архив 1-5, 1823. Д. 1. П. 2. Л. 61, 101, 139, 162; Ф. ДЛС и ХД. Оп. 464. Д 3594. Л. 1—10).). Все имущество ученого было продано либо роздано бедным монахам, а книги и рукописи перешли к тогдашнему настоятелю Александро-Невской лавры архимандриту Вениамину (в миру Морачевич), давнему его знакомому по Пекину с 1821 года.

Н. Я. Бичурина не без основания называют «вольнодумцем в рясе». В августе 1831 г. он из Троицкосавска (близ Кяхты) послал прошение в Синод относительно снятия с него монашеского сана. Хотя просьба была поддержана Министерством иностранных дел и формально Св. Синодом, попытавшимся, однако, заставить Н. Я. Бичурина взять свое прошение обратно, Николай I после некоторых колебаний «повелеть соизволил: оставить на жительство по-прежнему в Александро-Невской лавре, не дозволяя оставлять монашество» (АВПРИ. Ф. Главный архив IV-6, 1830-1836. Д. 1. Л. 3116.). Несмотря на это решение, продиктованное государственными соображениями, русский ученый впоследствии вновь намеревался возбудить этот вопрос перед Николаем I и даже подготовил проект нового прошения на высочайшее имя (РГИА. Ф. 796. Оп. 112. Д. 837 (1831 г.). Л. 1, 11, 12.). О вольнодумстве Н. Я. Бичурина свидетельствует и его стихотворный перевод на русский язык «Генриады» Вольтера, сохранившийся в рукописи (эта работа находится среди его книг и рукописей, поступивших в 1929 г. из Александро-Невской лавры в бывшую Государственную публичную библиотеку им. M. E. Салтыкова-Щедрина в Ленинграде [ныне РНБ]).

По воспоминаниям его внучатой племянницы Н. С. Моллер, Н. Я. Бичурин был гуманным человеком. Как и многие тогдашние китаеведы — выходцы из простого народа, он остро реагировал на социальную несправедливость и произвол. «Относясь гуманно и сострадательно вообще ко всем крепостным, о. Иакинф, — отмечала Н. С. Моллер, — всегда был защитником перед отцом и матерью моею в случае [26] провинности кого-либо из наших людей. Когда же он узнавал, что кто-нибудь из них был отправлен в часть для наказания или в работный дом для исправления, то возмущался до глубины души и приходил в большое негодование» (Русская старина. 1888. Август. СПб. Т. 1. С. 286.). Негативное отношение Н. Я. Бичурина к крепостному праву в России подтверждается и его пометой, сделанной на полях книги «Записки о Монголии», подаренной им в 1847 г. 3. П. Петрову: против абзаца, в котором говорится об ограничениях, установленных законодательством относительно числа приданных людей и скота у монгольских князей, сохранилась карандашная помета Н. Я. Бичурина: «И нам не дурно начать с оных разг[овор]» (Записки о Монголии. СПб., 1828. Т. I. С 183. — Экземпляр этой книги находился в Отделе редких книг бывшей Гос. биб-ки СССР им. В. И. Ленина (ныне РГБ).). Неприятие всякого насилия и произвола, сформировавшееся в период ссылки, заметно окрепло в ходе контактов ученого с прогрессивными деятелями России.

Подобно многим русским ученым, Н. Я. Бичурин решительно боролся против преклонения перед иностранными авторитетами. В одной из статей, опубликованных в 1844 г., он писал: «Очень неправо думают те, которые полагают, что западные европейцы давно и далеко опередили нас в образовании, следовательно, нам остается только следовать за ними... Если слепо повторять, что напишет француз или немец, то с повторением таких задов всегда будем назади, и рассудок наш вечно будет представлять в себе отражение чужих мыслей, часто странных и нередко нелепых (Московитянин. 1844. Т. II. С. 170.). Как русского ученого, Н. Я. Бичурина глубоко волновала обстановка в Академии наук в связи с преобладанием в ней иностранцев, нередко тормозивших развитие отечественной науки. Говоря о М. И. Броссе, приехавшем в Петербург по приглашению Академии наук, Н. Я. Бичурин 17 октября 1844 г. писал М. П. Погодину: «Из Парижа приехал профессор китайского языка, и тотчас отказался, когда предложили ему составить опись китайских книг. Теперь этот профессор читает Часослов на языках грузинском и армянском и титулуется членом Академии, между тем как в Петербурге при должностях находятся природные грузины и армяне, образовавшиеся в университетах». В том же письме он сообщал об отказе Академии наук воспользоваться услугами видного китаеведа Д. С. Честного (архимандрита Аввакума), пробывшего в Пекине 10 лет, несмотря на ходатайство о нем Азиатского департамента МИД: «Наш Директор (Азиатского департамента — А. X.) предложил Академии принять о. Аввакума, который знает четыре языка: китайский, [27] маньчжурский, монгольский, тибетский и частью древнеиндийский. Он кончил курс Петербургской духовной академии и вышел магистром. Отказали, потому что — русский, не иностранец» (РГБ. Ф. 231. Разряд 11. Картон 13. Ед. хр. 44.).

Огромная эрудиция Н. Я. Бичурина в вопросах китайской филологии привлекала внимание не только коллег-китаистов разных поколений. К нему шли за советом и специалисты смежных дисциплин, и лица, работавшие в других областях востоковедной науки. Как видно из черновых заметок египтолога И. А. Гульянова, этот ученый не раз встречался с Н. Я. Бичуриным, чтобы удостовериться в особенностях китайской фонетики (ОПИ ГИМ. Ф. 390. Ед. хр. 5. Л. 79-80.). Личность Н. Я. Бичурина как ученого-китаеведа была настолько популярна, что многие молодые люди мечтали о его карьере. «О. Иакинф, — писал в 1839 г. В. В. Горский (Подробнее о Владимире Васильевиче Горском см.: Е. И. Кычанов. Владимир Васильевич Горский (1819—1847). // Православие на Дальнем Востоке. 275-летие Российской духовной миссии в Китае. М., 1993. С. 31—37.) своим родителям в Кострому, — посредством изучения китайской литературы обессмертил свое имя; сделан почетным членом Лондонского, Парижского азиатских обществ. Думаете ли Вы, что и мне, если я буду усердно заниматься этим предметом, будет отказано в европейской известности» (Богословский вестник. 1897. No10 (октябрь). С. 104.). Пример Н. Я. Бичурина, сына безвестного священника, ставшего знаменитым ученым не только в России, но и в Западной Европе, заражал и вдохновлял многих. Известный санскритолог П. Я. Петров, будучи студентом Петербургского университета, в одном из писем высказывал желание выучить китайский язык под руководством Н. Я. Бичурина.

Благодаря энциклопедическим знаниям в области востоковедения, Н. Я. Бичурин пользовался заслуженным авторитетом не только у отечественных, но и зарубежных коллег. Когда у известного французского синолога Станислава Жульена возник спор с Г. Потье по поводу перевода одного трудного места из китайского сочинения об Индии, первый обратился за помощью к Бичурину, который, выступив в качестве арбитра, высказал свое окончательное суждение. В этой связи «Маяк» в 1842 г. писал: «Нельзя не гордиться тем уважением и авторитетом, каким наши синологи пользуются в Западной Европе, несмотря на насмешки русских журналистов, нередко осыпающих их тяжкие и неблагодарные труды язвительными замечаниями».

Принимая во внимание основательность суждений Н. Я. Бичурина о Китае, Академия наук и некоторые солидные журналы не раз поручали ученому рецензирование книг и статей отечественных и зарубежных [28] авторов. В 1843 г. он по поручению Академии написал развернутый отзыв на изданную в Китае в 1841 г. книгу французского синолога Каллери о фонетической системе китайского языка, которая была прислана автором министру народного просвещения и президенту Академии наук С. С. Уварову (при письме от 7 октября 1842 г.) из Парижа (РГИА. Ф. 735. Оп. 2. Д. 391 (1843 г.). Л. 3—39; НАРТ. Ф. 847. Оп. 5. Д. 10. Л. 1—95.).

Н. Я. Бичурин рецензировал труды не только по китайской филологии, но и по широкому кругу проблем, касающихся истории и культуры Китая и сопредельных с ним стран. К нему на рецензию поступали и рукописи его коллег-китаеведов, включая тех, кто находился при Пекинской духовной миссии. Сообщая П. Н. Фусу о просмотре статьи В. В. Горского об У Сань-гуе, китайском военачальнике, обратившемся к маньчжурам за помощью против повстанцев-крестьян, которые в 1644 г. овладели Пекином, Н. Я. Бичурин 7 марта 1845 г. писал: «... статью члена Пекинской миссии г. Горского под заглавием «У Сань-гуй. Биографический очерк» я прочел с должным вниманием и нашел, что биографический очерк его в историческом отношении очень верен. Что касается до собственных взглядов г. Горского как на свойства действующих лиц, так и на некоторые обстоятельства описываемых им событий, я не совсем согласен с его суждениями» (СПб. филиал АР АН. Ф. 1. Оп. 2—1845. Ед. хр. 36. § 57 ИФ.).

Авторитетное, весомое слово, сказанное Н. Я. Бичуриным относительно той или иной рукописи, чаще всего воспринималось как закон, и в этом случае слабые статьи отвергались. Но случалось, когда под огнем критики оказывались его товарищи по перу, полемизировавшие с ним либо отстаивавшие собственную точку зрения. Если оппонентом выступал китаист, к тому же менее опытный (как было, например, в полемике с З. Ф. Леонтьевским) (Подробнее о Захаре Федоровиче Леонтьевском (1799—1874) см.: П. Е. Скачков. Очерки истории русского китаеведения. М., 1977. С. 134—138.), то Бичурину, как правило, удавалось выйти из словесного спора непобежденным. Но когда обсуждались вопросы истории кочевников-монголов, тюрок и др. (так было в полемике с Ю. Клапротом, Я. И. Шмидтом и отчасти с О. И. Сенковским), его положение было нелегким, так как оппоненты не только указывали на просчеты и фактические ошибки в его книгах, но и оперировали новым, порой недоступным Бичурину по своему языку материалом.

Основанные на достоверной информации, почерпнутой преимущественно из китайских источников, книги Н. Я. Бичурина читались и обсуждались в различных кругах русского общества, способствуя [29] формированию широкого интереса к народам соседнего цинского Китая. Ими интересовались и прогрессивные деятели России, связавшие свою судьбу с революционно-демократическим движением. Свидетельство тому — письмо петрашевца Н. А. Спешнева к своей матери из Александровского завода в Забайкалье от 24 декабря 1852 г. Прося прислать писчую бумагу и принадлежности для письма, а также книги и словари, Н. А. Спешнев особо уточнял: «Хотел бы я иметь все сочинения отца Иакинфа — Бичурина и в том числе его китайскую грамматику» (ГАИО. Ф. 777. Оп. 1. Д. 6. Л. 18.).

Труды русского востоковеда, благодаря которым, как отмечал В. В. Бартольд в 1923 г., «русская синология еще в 1851 и 1852 годах опередила западноевропейскую» (Анналы. 1923. С. 261.), служили важным подспорьем для исследователей многих поколений. Свое непреходящее значение они сохраняют и теперь, открывая перед представителями разных научных дисциплин богатейшие россыпи сведений о материальной и духовной культуре народов Китая, Монголии и других стран Азии (Дополнительные сведения о жизненном пути и научном наследии Н. Я. Бичурина можно найти в наших ранних публикациях: Н. Я. Бичурин и его труды о Монголии и Китае первой половины XIX в. (некоторые вопросы источниковедения). // Н. Я. Бичурин и его вклад в русское востоковедение (к 200-летию со дня рождения). Материалы конференции. М., 1977. Часть I. С. 3—53; Н. Я. Бичурин и его труды о Монголии и Китае. // Вопросы истории. 1978. No 1. С. 55—72; Н. Я. Бичурин и Российская академия наук. // Вестник Академии наук СССР. 1978. No 6, С. 115—124. Эти сведения имеются в других журнальных и книжных статьях коллег-китаистов, учтенных в библиографии, составленной В. П. Журавлевой см.: «И не распалась связь времен...» К 100-летию со дня рождения П. Е. Скачкова. М, 1993. С. 330—371.).

А. Н. Хохлов

Текст воспроизведен по изданию: Н. Я. Бичурин. Статистическое описание Китайской империи. М. Восточный дом. 2002

Еще больше интересных материалов на нашем телеграм-канале ⏳Вперед в прошлое | Документы и факты⏳

Главная страница  | Обратная связь
COPYRIGHT © 2008-2024  All Rights Reserved.