ВАСЮКОВ С. И.

В СТЕПЯХ СЕВЕРНОГО КАВКАЗА

IV.

(См. июнь, стр. 547)

У баптистов.

Из Святого-Креста, минуя ямы и колдобины, мы спустились снова к берегам Кумы, но уже с другой стороны. Мост, который мы проехали, представлял собою форменную насмешку над подобным сооружением. При переезде по такой прелести, наш экипаж затрясся особенною дрожью, причем под колесами послышалось жалобное всхлипыванье. Но — вперед!.. с моста в мрачную лужу, затем в гору, и мы снова в степи. Слава Богу, Кума осталась за нами, вместе с ее чувствительными мостами и дорогами, усеянными трупами животных.

Теперь мы ехали среди полей пшеницы, ячменя, кое-где виднелись небольшие баштаны арбузов и дынь.

— Далеко-ли до хутора баптистов?

— Верст сорок... впрочем и того не будет... Часа через три с половиной, наверное, приедем.

Чем дальше мы углублялись в степь, тем впечатление было безотраднее,— серый колорит принимал однообразный [31] характер. На горизонте и по дороге, ни жилья, ни постройки. Хлеба совсем не такие, какие мы встречали раньше: на коротких и редких стеблях качались слабые колосья пшеницы, вид которых не радовал взора.

— Не особенный здесь урожай,— заметил я. — Почему? Земля, верно, хуже...

— Нет, дождей в этой стороне не было. Весной было любо глядеть на всходы, а теперь одна жалость!.. Вот начинаются трухменские степи... Вот участок No 10, а за ним No 11, на котором наш хутор...

— Участки сдаются в аренду самими трухменами?..

— В том-то и дело, что нет... Участки сдаются с торгов, а то и без них, православным, которые по возвышенной цене, конечно, сдают их сектантам... Участок No 11 сдается баптистам Томузлукским обществом, сдается только на год, а затем, как случится... Тяжелое житье суб-арендаторам — это пытка какая-то... Подумайте, жить в постоянном страхе быть выгнанными с места, где столько годов хозяйствовали; какие затраты, постройки, колодцы...

Все это мой спутник-баптист говорил печальным голосом, как бы раздумывая и не понимая, о прошлом, трудном, даже тяжком времени.

— Ну, как-нибудь устроитесь...

— Не верится что-то... Сколько на Кавказе земель,— продолжал он,— земель, которыми владеют в истинном смысле разбойники, которым человека убить все равно, что мне в степи косой махнуть,— и живут, а нам нет ничего... за что-же?!..

"Действительно, нет надежды и нет радости",— думал я, смотря в даль степи, которая мне казалась теперь еще сырее, еще безотраднее. Эх, матушка, вольная степь, степь кормилица, много тяжких вздохов, много дум пронеслось над твоей богатырской грудью, и не мало слез пролилось там, где теперь ветер качает те цветики синие, что к колосьям нагибаются, шепча будто мысли тайные... Размечи, развей, ветер буйный, вздохи степные и страдания, пронеся скорей тучу черную, грозовую и поставь солнце яркое, радостное, высоко на светлом небе!.. Пусть всем будет светло и радостно!

— Вот поднимемся в эту гору, и хутор будет виден... Немного осталось теперь...

Вечерело... Спадал томительный жар дня; сухой, даже жгучий ветер улегся, и по степи ложились едва заметные тени. [32] Хотелось отдыха, покоя, и было — почему-то — грустно и так сиротливо на трухменской земле кочевых народов.

Поднялись — и внизу в небольшой балке на сером фоне степи показались серые из самана постройки хутора баптистов, известного под названием "Буйвола". Серо, нет зелени, ни садочков, только около одной хаты торчат два небольших деревца. Что-то казенное, монотонное, представлял собою хутор.

— Отчего нет деревьев?.. Разве не растут в вашей степи?

— Как не растут?!..— отвечал баптист :— превосходно принимаются даже фруктовые деревья... Вон, видите два дерева акаций, еще молодые, а рост добрый!.. Не растут, потому что не позволяет начальство... Хуторяне посадят, а начальство приедет и прикажет вырвать с корнями. Не знаю, как эти акации уцелели!.. Будь деревья фруктовые, наверное, были бы уничтожены...

"Что же это такое?" — думал я. — "Варварство грубое, средневековое!?"

Дворов сто расположились кучно, хотя улицы широкие, дворы не особенно малые, но не такие, как в постоянных селениях, окружены невысокими загородями из соломы, редко из самана. Тем не менее все хозяйственно, аккуратно, а если принять во внимание, что все эти владения годовые, и суб-арендаторы всегда могут быть удалены с правом оставить все постройки и колодцы в пользу арендаторов, то при таких жестоких условиях хуторское хозяйство баптистов превосходно. Невольно напрашивается вопрос : если бы это была их собственная земля или в крайнем случае в долгосрочной аренде, то что бы здесь было?!.. Я уверен, что и впечатление было бы иное... Здесь, наверное, разрослись бы фруктовые сады, среди которых были бы не такие наспех построенные хаты, а целые домики, просторные, удобные, не куцые загороди окружали бы дворы, а настоящие, крепкие заборы... Да, на этом угрюмом сером месте расцвела бы жизнь, выросла бы богатейшая трудовая колония!.. Разве не добро бы то было, и для народа, и для государства?!..

Когда мы уже выехали на хутор, мое внимание обратила на себя большая постройка, похожая на сарай, сплошь покрытая брезентами.

— Это наше общественное собрание,— пояснил баптист.— Завтра соберется народ в день Святого Духа и вас [33] пригласят. Ну, вот и моя хата,— прибавил он, когда мы в езжали на чистый и просторный двор с порядочным базом для скота, окруженным довольно высокой стеной из соломы. Не прошло и пяти минут, как начал собираться народ : всем интересно было посмотреть на своего поверенного. Людей в маленькой комнате хаты было полно, стояли во дворе — такому многолюдству, конечно, помогал день праздничный.

Разговаривая, я присматривался к лицам, серьезным, вдумчивым. Это не была толпа русских крестьян, стадная, серая, всегда готовая выпить и закусить и даже просто выпить "за здоровье барина". Нет, здесь настроение совершенно иное: на каждом лице легла дума и затаенная, глубокая печаль... "Да",— думал я,— "ведь непрестанно людей гнали за веру, за то, чем они дорожили, может быть, больше жизни". Действительно, передо мной были люди верующие, а не суеверные ("годится — молиться, не годится — бабам горшки покрывать" — православная наша пословица о "богомазах "), это можно было видеть по тому глубокому огню, который не то мрачно, не то грустно светился у некоторых. Это были сильные, статные, рабочие люди, как мне сразу показалось, с характером — и я не ошибся. Да, сильные, а иные прямо богатыри, и я вспомнил слова моего спутника баптиста: "у нас не может выдержать русский рабочий, несмотря на то, что харчи у нас хорошие: редкий может поспеть в работе за хозяином ".

Обильное угощение следовало непрерывно. Баптисты большие любители чая, за которым следуют разные блюда, главным образом, молочного характера: вареники, блинцы и проч. Сектанты едят и мясо, едят все, что дает труд и природа, не пропагандируя постов и особенного воздержания. Работай и кормись, но непременно при земле; всякая другая работа — второстепенная, а главное, далекая от природы и, следовательно, от постоянных размышлений о Боге и его величии.

Баптисты не признают семи таинств православия, у них всего два: крещение (водное) и причащение, причем крестят взрослых; маленьких детей, как не понимающих, не причащают. С такого рода важным явлениям, по их мнению, нужно относиться совершенно сознательно.

Венчать может каждый взрослый баптист, но обыкновенно благословляют на совместную жизнь их пресвитеры т.-е. выборные духовные отцы, которых они во всякое время могут сменить и заменить другими. В мое у них пребывание разбирался один из пунктов Высочайшего указа о [34] веротерпимости, тот самый пункт, чтобы их священники утверждались правительством. Насколько я понял, баптисты не пойдут на это из боязни, что при таких обстоятельствах пострадает выборное начало. Может быть, они и правы. Несмотря на полную свободу в отношениях между молодыми людьми обоего пола, не наблюдается и тени разврата. В самом деле, полюбив девушку — женись, женись сегодня, завтра — запрета нет; попу платить не надо, всяких нелепых до смешного обрядовых обычаев не полагается: во-первых они и дороги и времени много отнимают, а баптисту прежде всего нужно работать и кормить себя и семью. Правда, баптистики постоят за себя: таких здоровых и рослых женщин я не встречал в наших русских селениях, да и добрые, и не болтливые.

Пить вино, водку и проч. у баптистов не считается зазорным : пей сколько хочешь и можешь, но только не напивайся. Лиц, заподозренных в пьянстве по нескольку раз, отлучают от церкви, но не навсегда,— по исправлении, снова принимают в свое духовное общество.

Баптисты живут сравнительно ровно — имеются между ними люди с порядочными хозяйственными средствами, но бедняков, вроде наших безлошадных, бездомовых, нет, а если случилось с кем несчастье (падеж скота или что другое) помогут немедленно, толково и умно. Одним словом, их общество крепкое, сильное, действительно христианское по существу, а не по названию.

Я прожил на хуторе три дня, и для меня стало совершенно ясно, что все хуторяне-баптисты одна семья. Не разберешь, кто откуда, из какой хаты, где только-что был и закусывал, чьи лошади, на которых ездил на другой, маленький хутор. И всегда они — серьезные, выдержанные, сосредоточенные. Признаться, мне было хорошо и странно проводить время среди таких вдумчивых людей, или я действительно в первый раз видел трудовых и искренно верующих людей, не только знающих, но понимающих Евангелие, учение Христа, но и прилагающих эти высокие принципы к простой практической жизни. А как они привязаны к своим степям, к вольному труду — удивительно!

На другой день было собрание баптистов в том обширном временном помещении, о котором я упоминал. За нами прислали, должно быть, часов в восемь утра, когда уже все верующие собрались.

Сыпал мелкий дождь, и было серо и пасмурно, когда по [35] улицам хутора мы спешили к молитвенному дому. Настроение было грустное. Гармонировала-ли с этим природа, или оттого, что казалось — весь этот уют, все эти постройки придет и рассеет по ветру Добрыня... Не подумайте читатель, что это богатырь Никитич; нет, просто Добрыня из "писарьков ", пристав кочевых Туркменских народов, царек последних, от которого зависят баптисты, к которым почему-то не благоволят местные администраторы... Отчего? право, не знаю. Сектанты в работе организованы крепко, "политикой" не занимаются. И такой-то полезный, производительный народ совершенно не обеспечен!

Но войдем в собрание.

В большой пристройке, покрытой брезентами, народа не менее 500 человек; часть сидит честно друг с другом на скамьях, за которыми стоят люди.— Справа от входа — мужчины, слева — женщины. Прямо, у самой стены — стол, покрытый зеленым сукном, на столе, в переплетах, Евангелие, послания апостолов и псалмы. За столом сидели три пресвитера, а над ними возвышался портрет Императора Николая II.

Пели стройным хором псалмы. Сильные голоса мущин и женщин привычным тэмпом исполняли вполне музыкально свое дело. После я узнал, что у баптистов всегда имеется регент.

Каждый раз вставал пресвитер с книгой псалмов и толково, с ударением, прочитывал стих, который за ним в пении повторялся всеми баптистами.

Второй пресвитер прочитал из посланий апостола Павла со своими объяснениями. Наконец, третий с евангелием в руках с чувством прочел главу о мытаре и фарисее. Эта высокая страница из учения Христа произвела очевидное впечатление на присутствующих, которые слушали не только с благоговением, но всеми своими нервами воспринимали святые слова: "Мытарь терпел, терпел, страдая,— звучал голос проповедника-пресвитера — но он был ближе к Христу и духом и плотью, нежели надменный, гордый фарисей!".. "Терпением и верой мы живем; пусть враги наши творят нам зло, мы не станем платить им такой же монетой, а будем страстно желать, чтобы они познали истинный дух Бога. Братья и сестры и все здесь присутствующие, этим я хочу сказать: мы боремся не материально, а духовно, и мы убеждены, что дух победит грубую силу!" [36]

Эти слова были подходящи к положению баптистов. Сколько, действительно накопилось в них терпения от преследования и неустройства их жизни. Терпеливая, неустанная работа на земле, с которой могут завтра согнать, запечатать колодцы и т. п.;— в течение десятков лет гонения и труд, труд без конца.

Поневоле вырабатываются характеры, но и нервы дают себе знать.

Когда голос проповедника возвышался и доходил до сердечного волнения, я заметил не только у женщин, но и у мужчин на глазах слезы, а некоторые просто плакали, что называется, во всю. Мне понравилось пение баптистов, впрочем, несколько однообразное, но в манере много простоты и искренности. Хор вполне выдержанный.

Очень торжественно звучал народный гимн, когда сотни голосов слились в "Боже, Царя Храни", который они пропели полностью, но лишь с одним изменением : вместо — "Царь Православный" — Царь Всероссийский.

После гимна наступила очередь детей. Выходили мальчики и девочки, прочитывали эпизоды из священного писания, декламировали стихи. Я нарочно говорю: "декламировали", потому что меня неподдельно изумила маленькая десятилетняя девочка с таким чувством, так прекрасно и просто сказавшая недурные стихи.

— Что это за стихи, которые говорила в собрании девочка? — спросил я моего хозяина-баптиста.

— А это мой брат Михей сочиняет... Вот она и выучила...

— Очень и очень хорошо!.. Однако какая нервная девочка! точно артистка продекламировала...

— Эта девочка способная...

— А что у вас все грамотные?..

— Да, все пишут, читают...

— А школы специальной нет?..

— Нет, так учатся друг от друга, бывают временные учителя. Да разве нам позволят открыть свою школу?!..

— Удивительно, школы нет, а грамотные, и я вспомнил, что у нас в Архипоосиновке, черноморской губернии, две школы (министерская и церковная), а почти все безграмотные. Детей мало учится,— не отдают родители, вследствие домашних работ... Но разве работ у баптистов меньше?!..

Собрание продолжалось. Теперь рассказывали дети [37] трогательную историю Иосифа, проданного в рабство своими братьями. Оригинально велся этот библейский рассказ : начал мальчик, после которого вышла девочка и продолжала, на чем тот остановился, затем другая, третья, — дети рассказали всю историю по частям, рассказали превосходно, совершенно сознательно, незаученно, а в некоторых, особенно патетических местах, искренно плакали, своей живой фантазией переносясь в далекие времена горя, отчаяния и радости семьи Иакова.

Не только с удовольствием, но с интересом слушал я свежие звонкие голоса детей, порой дрожащие от волнения, и вспоминал свои детские, безвозвратные годы. Каждый маленький рассказчик был по своему оригинален и, прибавлю, серьезен. Это не был казенный экзамен, и дети вносили свою интеллигентную, духовную лепту в собрание взрослых, что производило впечатление полной гармонии общего настроения.

Окончилось собрание словами проповедника о крепкой организации верующих, о дружной работе, братских отношениях и истинной вере, которая красит и возвышает человека.

По выходе из собрания я был приглашен на обед в одну из самых больших хат, где народу собралось достаточно,— люди все почтенные, пожилые, уважаемые. Перед трапезой, как и после ее, кто-нибудь из присутствующих произносит молитву, которую, стоя, выслушивают остальные.

Деловые, хозяйственные разговоры, японская война, печальное внутреннее положение России, были предметами наших разговоров. Все баптисты выписывают и читают газеты, причем дешевое издание "Биржевых Ведомостей" преобладает, получают впрочем и другие органы печати. Во все мое пребывание среди сектантов, как стариков, так и молодых, я не был свидетелем не только какой-либо ссоры, но даже спора. В беседах преобладал характер эпический, причем рассказывалось не мало интересного, но исключительно из их жизни.

Вечером меня пригласила молодежь, которая устроила чисто-юношеское угощение. Была водка, в изобилии красное прасковьевское вино и скромная закуска. В молодежи я заметил некоторое скептическое отношение к обрядовым сторонам баптистского учения.

— Зачем все эти торжественные обряды?! Разве без них верить нельзя... Чем проще, тем лучше и искреннее!..

Молодежь страстно интересуется русской литературой. Сочиняют стихи, пишут прозой; стихи, впрочем, страдают [38] отсутствием размера, хотя дышат искренностью и теплотой; проза односторонняя, пессимистического характера...

На другой день я осматривал колодцы. Это действительно целое сооружение, основа и фундамент степной культуры, для развития которой вода нужна в такой же степени, как и воздух. В глубине колодцев разница не большая — 36, 38 и до 40 сажен, диаметр около сажени, доставка воды, посредством ворота. лошадиной или воловьей силой. Около колодца огромная кадка и корыто для водопоя скота. Две пятиведерные бадьи медленно — одна погружается, другая тянет воду из колодца.

И так целый день; к такой работе приставлен обыкновенно наемный обществом человек. У колодца постоянно народ, а во вечерам целое собрание. В последнее время, во многих местах степи бурят артезианские колодцы. Но у баптистов, как на хуторе Буйвола, так и на других соседних, колодцы простые, вырытые ими самими и заметьте — на арендованных, лишь на годовых условиях, землях!

Посетил я и другие хутора, которых два. Первый, в 2-х верстах, небольшой из 12-ти дворов поселок производит вполне хозяйственное впечатление; то же построение, такие же серьезные, вдумчивые люди. До второго хутора, Михайловского, 12 верст вольного степного пути. Калмыцкие лошади бешено мчали нашу легкую точанку. Хлебные поля смотрели значительно лучше, нежели там внизу, на большом хуторе. Травы были недурные; привычно работали сенокосилки.

Скоро и широко раскинулся хутор Михайловский, всего 25 дворов, но зато и дворы, обширные со множеством хозяйственных пристроек. Сколько скота, сколько птицы у некоторых хозяев, которые работают и смело живут на краткосрочной аренде.

Михайловцы — не суб-арендаторы, они арендуют непосредственно от собственников станицы Михайловской. Но разве это не все равно? Не захочет по каким-либо соображениям общество, и пожалуйте, берите свой скот, сельскохозяйственные машины и отправляйтесь... Куда? — неизвестно.

Обстановка и жилые помещения у Михайловских баптистов — лучшие, имеются деревянные полы; здесь почти все выписывают журналы, газеты.

Вообще жизнь и положение баптистов ставропольской губ. напомнили мне пословицу о пресловутом Николаевском солдате, которому "век служить, и не выслужиться, как чиститься и не вычиститься"... В самом деле: баптисты век [39] строятся и не устроятся, век работают, приспособляются и... начинай... сначала!..

V.

В степях Караногайцев.

Опять нам пришлось проезжать селение Прасковьевское, которое после пребывания у баптистов, среди их небольших построек, аккуратности, чистоты и хозяйственности, произвело неприятное впечатление неустройства, грязи и скученности. И что за хаты, что за огорожи?!.. покосившиеся, с дырявой крышей, разбитыми стеклами окон, с оторванными ветром ставнями. Да, здесь Русью пахнет православной. На дворе разбитая бочка, исковерканная повозка, посредине навалена куча ее то навоза, не то сора,— что-то коричневое, вонючее...

— А богатые люди прасковьевцы! Сколько у них земель!.. Сколько виноградников!..

В самом деле, эти православные — собственники, а те — вечные странники! Отчего же первые дики и невежественны при благоприятных условиях, а вторые культурны при постоянно критических обстоятельствах?!..

Широкой балкой лежал наш путь к ногайцам. Сначала было жарко, и солнце палило по степному, но когда оно стало подвигаться к западу и на хлебные поля стали падать легкие тени, тогда хорошо было ехать вперед и вперед по мягкому, черноземному полю прасковьевских крестьян. В балке, которая тянется почти на сорок верст, чудный урожай и пшеницы, и ячменя, и льна... Под вечер дышалось особенно легко. Ароматный воздух так и врывался в легкие, которые навстречу ему ширились, захватывая сколько можно благодатной степной струи. Вперед и вперед!.. Ни, жилья, ни хаты!.. Потемнела плотная зелень хлебов, на темно-синем небе заблистали, замигали звезды.

Проехали верст тридцать — и ни души. Правда, при самом выезде из Прасковьевку два или три человека косили траву под горкой, а теперь мы едем по роскошной пустыне.

Наконец, кто-то едет навстречу, послышался шум, показались будто всадники.

Проехала арба, три ногайца верхами. Остановились, мы спросили их дорогу и опять двинулись той же ровной рысью. [40] Свежий воздух навевал дремоту, но спать не хотелось, а хорошо бы, еслиб кто под тихую качку экипажа рассказывал бы о степях, о кочевых народах.

— Что это так пахнет хлебом? — спросил я.

— Когда ячмень созревает, от него всегда хлебный запах.

— А что эти трухмены, ногайцы, сеют что-нибудь и вообще занимаются хозяйством?

— Теперь стали заниматься, но все больше скотоводством...

— Хорошие они люди?..

— Ничего. Ногайцы лучше трухмен,— во-первых, они посмышленнее, а, во-вторых, не такие отчаянные трусы, как трухмены. Но в общем и те, и другие, народ вырождающийся.

— Не знаете, какие причины?

— Главным образом, раннее замужество. Я говорю относительно девушек, которые двенадцати лет уже выходят замуж за возмужалых и богатых мужчин. Какие же они жены и матери!.. Не могут вынести, болеют после родов и рано умирают. Вообще у них женского населения меньше, нежели мужского... Да и народ далеко не крепкий — вот сами увидите. Скоро граница, и на их земле будем.

— А ночевать где?

— Часа через два аул будет. Забыл только как он называется...

— Где мы остановимся?

— Во всяком случае, "армяшка" есть... постоялый двор содержит, торгует...

Действительно, ресторан армянина был освещен, но почему, не знаю, мы завернули к старшине.

Небольшой двор, в котором едва можно повернуться; две крохотные хаты, из которых одну занимал старшина, еще молодой человек в халате, с пришпиленным к нему знаком. Мы вошли в его маленькую комнату, оклеенную обоями. Стол, на котором стоял небольшой самовар, зеркало на стене, уродливая деревянная кровать, хотя оба супруга спали на полу — вот и вся обстановка жилища представителя администрации.

Добродушный старшина и молодая скуластая с черными глазами жена предложили поставить самовар. Мы отказались.

Старшина, с гордостью посмотрев на обстановку своей квартиры, проговорил : "надо жить чисто, чище жить лучше".

Но, Боже, какая вонь в этой спальне-комнате. Мы поспешили удалиться, и я предпочел спать на дворе. [41]

Аул Биаш состоит из ста дворов (хотя и кибиток ); оседлый аул, имеет три мечети и одного "армяшку". В прошлом году аулу нарезаны наделы по три поля на двор, сенокос и выгон. Земель много. Мне понравился старшина. Его искренний тон, добродушные глаза возбуждали к нему симпатию. Он спросил, кто я и зачем приехал?.. "Ты брат наш?"

Меня это удивило и стало любопытно. Кого собственно считают караногайцы-магометане братьями? Я понял так, что тех из христиан, которые их не обманывают и не обижают.

— Вот они,— указывал татарин на баптистов,— братья... Он брат!

— А православные,— спросил я,— те, прасковьевские?

Старшина замялся.

— Нет, не брат, обижал нас, всегда обижал... Баптист такой, как наш... Наш в дороге коран поет, баптист от Христа поет, а православный... красна парня, красна девка! — быстро проговорил последнюю фразу караногаец.

Действительно, в дороге далекой, однообразной и степной петь надо, а то скучно, в особенности одному ехать!..

Чуть начало светать, на другой день мы уже тронулись в путь. Аул еще спал, и только одне женщины и доили, и выгоняли на пастьбу скот. Невеселое впечатление произвело это дикое, полукочевое население.

— А колодцы у них есть?

— Колодцы неглубокие — сажени две, но вода плохая. Во время холеры сколько их перемерло!..

Степь ранним утром хороша. Свежо, тихо и бодро себя чувствует человек, и легко, непринужденно бегут отдохнувшие лошади. Я не успел хорошенько разобраться в своих впечатлениях, как мы миновали уже двадцать верст, и вдали показались деревья и основательные постройки.

— Ставка Ачикулак!..

Скоро мы были на месте, остановились у "армяшки", человека достаточно веселого, у которого нашелся и чай, и баранина, и кочлярское вино.

Мне хотелось повидаться с приставом кочевых народов и поговорить с ним о характере и жизни караногайцев. Но это оказалось не так легко: скорей снизойдет до беседы с русским журналистом президент Соединенных Американских Штатов, нежели этот чиновник из писарей [42] волостного правления! Мое свидание с этим господином так любопытно и назидательно, что я остановлюсь на нем подробнее.

В самом деле, пришлось проехать по степям сотни верст, попасть к диким народам и получить от представителя русской администрации прием, который не позволит себе сделать ни один татарин!

Было рано, часов семь, и армянин сказал, что пристав еще спит, но письмоводитель уже встал. Пойдем пока к письмоводителю, который, может быть, что-нибудь расскажет.

Скоро нашли его квартиру и слугу-ногайца. "Он еще не вставал, но я его разбужу,— самовар готов ",— сказал последний.

Я дал ему визитную карточку и мы сели на бревнышко у ворот. Вышел толстый человек, прошел мимо нас через двор и снова вернулся в дом. Ждем. Но вот бежит камердинер, несет назад мою карточку и говорит : "идите к приставу!"

Что такое? Может быть, он принимает нас за просителей? Я написал на карточке, не может ли он уделить несколько минут для беседы? Опять слуга и опять обратно карточка, значит — принять не желает. Отправляемся не спеша к приставу. Проходим мимо калмыцкой кибитки,— один калмык чинит какую-то часть костюма, другой что-то варит.

Внутри кибитки стоит комод, на нем посуда, коробка с сахаром, а в другом углу кошмы, сундук и подушка. Ничего, довольно чистая и просторная комната. Эти калмыки смотрят и пасут племенной заводский скот, приобретенный на ногайские деньги для улучшения местной ногайской породы. Местные лошади действительно слабосильны и тощи.

Отправились дальше.

В широко раскинувшейся ставке каменные, казенные здания канцелярии, квартиры пристава, и т. д. Сад по речке Горькой с соленой водой представляет довольно печальную картину: жалкие яблони, худосочный ясень и клен плохо растут на солонцеватой почве.

Походили, погуляли — интересного мало.— Было около девяти часов, когда мы решили побеспокоить особу пристава кочевых народов. Подходя к его квартире, мы услыхали зычный голос человека, власть имеющего и кого-то распекающего. Что-ж? Это в порядке вещей: где гнев — там и милость! Подошли. Пристав и его семейство на террасе кушали чай. Я отрекомендовался русским журналистом, подав ему свою карточку. [43]

— Что же вам угодно? — спросил меня довольно строго пристав кочевых народов.

— Хотел бы побеседовать с вами, получить кое-какие сведения...

— А вы "бумагу" имеете?

— Какую "бумагу"?! У меня есть редакционные удостоверения, по которым вы изволите увидеть, что я имею честь принадлежать к сословию русских журналистов.

Я показал ему это удостоверение.

— Это для меня ничего не значит,— продолжал пристав, просматривая карточки... Даже на немецком языке,— прибавил он, усмехаясь...

— Извините, на французском,— поправил я чиновника.

— Казенного удостоверения нет?..

У меня мелькнула мысль.

— Я вам могу показать бумагу бывшего министра земледелия А. Е. Ермолова на производство расследования крестьянского хозяйства черноморской губернии в прошлом году...

— Это не подойдет... покажите мне от настоящего министра и на нынешний год — тогда я с вами буду разговаривать.

Что тут делать? Мы стояли друг перед другом. Вежливый пристав не предложил даже мне сесть. Впрочем, может быть, у кочевых народов это не принято... Но нет, и я вспомнил добродушную, милую фигуру "брата", старшины аула Биаш.

— Позвольте,— настаивал я,— никакими канцелярскими тайнами я не интересуюсь, мне бы хотелось знать ваше мнение о способности к культуре кочевых народов, о их современном экономическом положении, характере народа. Русское общество вообще интересуется своей родиной, а у вас, вероятно, не было ни одного литератора...

— В первый раз действительно вижу.

Оставалось только уйти, что я и сделал немедленно и быстро.

— Поедем сейчас отсюда! — сказал я баптисту, который от злости и недоумения даже не мог говорить. Действительно, он был свидетелем, как предупредительно и вежливо меня принимала ставропольская администрация, исправники и проч., а тут, изволите видеть!.. и говорить не хочет...

— Да, ведь, он дикий,— утешил я спутника, и мы порешили выехать из Ачикулака. [44]

Потом пришлось прибегнуть к памятной книге Ставропольской губернии за 1904 г. Скудна, очень скудна сведениями (всякими) эта книга, торжественно заявляющая, что ставропольская губерния не исследована и не изучена. Печальная книга!.. Немой, но определенный упрек администрации в полной ее неосведомленности, что делается под носом, и чем собственно она управляет и чем хозяйствует!..

Площадь губернии содержит 47.716 квадратных верст или 4.970.426 десятин, причем оседлое русское население занимает 3.678.624, т.-е. 74 % пространства и 1.291.802 десят., или 26 % всей площади приходится на инородческое население. Это инородческое население состоит из Большедербетовского улуса калмыков, занимающих территорию пограничную с землей войска донских казаков. Всего калмыков 8.571, других народностей (каких? не объяснено) 3.185, итого 11.574 человек. Оседлых трухмен, живущих в аулах, 11.360, а кочующих и пришлого (какого?) населения 6.546, а всего, что значится под графой трухменских народов, 17.886. Земли кочующих караногайцев протянулись к Каспийскому морю и занимают самую большую площадь среди кочевых народов. Оседлого в аулах населения 6.840, а кочующего и постороннего населения 10.243.

Таким образом, по памятной книге ставропольской губернии мы не можем утвердительно сказать: сколько именно кочевого инородческого населения в данное время находится в губернии, и что такое за элемент, значащийся вместе с кочевниками под именем : а) других народностей, b) пришлого населения и с) постороннего? Одним словом, горе-статистика!

Теперь будем продолжать путь и в то время, когда мы уже знойной степью двигаемся к Накус-аулу, я расскажу маленький эпизод.

Живу я на черноморском побережье, где рыбной ловлей занимаются до сих пор малоазиатские турки, приходящие на побережье на фелюгах и со своими рыболовными принадлежностями. Эти турки — настоящие моряки, превосходные рыбаки и очень хорошие прямые и честные люди. Среди них у меня есть знакомые, которые посещают меня, как гости. Я люблю беседовать с этими простыми мужественными рыболовами. Между нами часто речь заходила о вопросах религиозных, и я говорил : "у нас Бог один, но пророки разные. Неужели Бог создал нас, русских и турок для горя и страдания, для войны и разных бедствий?! Разве мы, христиане и мусульмане, [45] не можем, мирно работая, трудами помогать друг другу?!" Такие и другия рассуждения, мы вели с турками, и те не возражали, а, как мне казалось, молча соглашались со мной.

В самый день моего от езда в ставропольскую губернию пришел ко мне один из них более развитой и авторитетный.

— Куда едешь? — спросил он.

Я ответил.

— Зачем?

— Посмотреть, как живут там люди, русские, сектанты, магометане...

— А разве наши там есть?

— Да, трухмены, караногайцы.

Мой турок полез в карман и, вынув небольшую в довольно изящном переплете брошюру на турецком языке, подал ее мне со словами: "отдай тем, куда едешь — большой почет будет!" Я спросил, что в книжке напечатано?

— Все то, что ты говорил, все в книжке есть, и Христос, и Магомет!

Наш путь теперь был в колонию немцев-менонитов, но дороги мы хорошо не знали, да, впрочем, ее и не было,— мы надеялись на указания. Когда под езжали к Нокус-аулу, я решил отдать книгу, полученную от турка.

Остановились среди селения и попросили позвать муллу, который охотно и спешно подошел к экипажу. Поздоровались. Подали ему книгу; я спросил, что за книга? Мулла стал читать вслух, человек десять ногайцев внимательно следили за чтением.

— Твоя книжка,— сказал мулла,— Христос там...

— Ну, давай обратно, если моя...

— Постой, постой! — и он стал опять читать. Оживление среди слушавших увеличивалось, подходили еще поселяне.

— Наша книга,— продолжал чтец,— Магомет, пророк наш... Где взял такая книга?..

— Приятели турки дали.

— Где ты живешь?.. Отдай нам книга... Тебе зачем?.. Это наша книга... Иди, иди, отдыхай!.. наш гость будешь...

Я, конечно, подарил мулле книгу, и он попросил записать свою фамилию и адрес, говоря, что они приедут ко мне в гости. Любезности и угощения не было пределов : добродушные караногайцы ничем не напоминали своего пристава, про которого я от них узнал не мало интересного; между прочим, они жаловались, что бедным не дают для случки казенных бугаев и жеребцов. [46]

На что бедному?..— может и на плохих лошадях ездить и держать слабую скотину. Но мы спешили и, прощаясь, просили указать дорогу. Наши новые знакомцы были так приветливы, что дали нам проводника, который проводил нас до "двух борозд ". Так называется степная тропа. Мы ехали хлебными полями; было жарко, знойно, хотелось пить, но до колодцев было далеко.

Томительно однообразная дорога, ни жилища, ни постройки, ни деревца — степь да степь, куда ни взглянешь — один горизонт!..

Я думал : пройдут года, исчезнут трухменские и караногайские народы, и когда-то вольные, кочевые степи, станут культурными, если... если займут их сектанты. Вырождение, как я узнал после, идет довольно быстрыми шагами и в большей прогрессии среди трухмен, нежели караногайцев.

Утомились лошади, но все-таки бегут рысью. Какая дивная порода черкесская!..

Скучно и томительно!

Но вот что-то показалось близь самой дороги,— шалаш не шалаш, хата не хата. Когда под ехали ближе, то увидали с верхом большую повозку, около которой паслись кони, а в тени ее сидели загорелые, сильные люди и что-то хлебали из деревянной чашки.

— Здравствуйте! Что кушаете? — спросил я.

— Кирпичный чай,— отвечали крестьяне,— милости просим.

Я с наслаждением пил посредством деревянной ложки горячий, оригинальный напиток и понял его степное значение, в особенности там, где воду au naturel пить невозможно.

— Когда же ты нам свою землю отдашь? — спросили меня хозяева чая.

— Какая же у меня земля,— всего 800 квадратов.

— Ну, этого мало. А кто же ты будешь и зачем сюда заехал? Купец, что-ли?

— Я писатель... книги сочиняю, понимаете?..

— И об нас пишешь?

— Пишу.

— Ты сам откуда же?

— Из Петербурга.

— Вон откуда!.. Ну, брат, похлопочи об нас, о мужиках там, замолви слово большим чиновникам. Пусть помогут нашему брату. Тогда в Петербурге самый лучший и дешевый хлеб будет!.. [47]

Я усмехнулся на такую наивную просьбу.

— Да ты не смейся, правду говорим. Трудно стадо!.. Драли две шкуры, а теперь третью дерут... мужику и то не вынести! Похлопочи, брат, а то сами придем в Петербург!..

— Откуда же вы едете?

— К Каспию сено косить ездили, а сено-то все погорело... вот назад и тянем...

— А сами ставропольские?..

— Тутошние, давно живем и земли ждем...

В этот день это была последняя встреча в пути. Проехали еще верст тридцать и уже вечером были в колониях немцев — Ольгине и Романовке.

VI.

Немцы-колонисты и баптисты-собственники.

Мы остановились у старшины А. А. Шмидта, который принял нас вежливо и, как свойственно немцу — выдержанно.

— Я — журналист и приехал сюда познакомиться с вашим хозяйством. Могу рассчитывать на вашу любезность?

— О, мы покажем всю нашу культуру.

— Давно живете здесь?

— Вот уже десять лет, как мы начали работать в степях.

— И довольны результатами?..

Старшина усмехнулся довольной улыбкой.

— Признаться, мы не ожидали, что так пойдет, главное — виноделие...

— Много вас колонистов?

— В Ольгине тридцать дворов, в Романовке сорок-пять; последний хутор в двух верстах, сейчас же за лесом.

Начну с общего впечатления, которое производит колония Ольгино. Впечатление особенное, совершенно не степного характера. В самом деле, после аулов, хуторов, степных, однообразных русских селений, немецкие колония поражают богатством зелени: просторные, чистые дома — утопают среди фруктовых деревьев, окружающих уютные жилища, около [48] которых разделаны пестрые цветники. Широкая улица, нечто вроде тротуара, прекрасные огороды, сквозь которые с улицы можно любоваться садами...

Да, хорошо у немцев! Сразу видишь и чувствуешь, что умелая рука производила здесь обдуманную, строгую работу. Ничего "на авось" — все рассчитано, введено в систему.

Колодцы здесь такие же глубокие, как у баптистов,— до 40 сажен.

Колонисты-менониты в 1895 году наделены землей в постоянное бессрочное подворное пользование в размере по шестидесяти десятин на семью или двор.

В условие такового пользования, им поставлены следующие обязательства, которые немцами уже выполнены точно в десятилетний срок, а именно: заложить по две десятины на каждый двор виноградников, посадить фруктовых садов по одной десятине и наконец развести по две десятины смешанным лесом дуб, клен, ясень и проч.

Вся эта культура исполнена и притом блестящим образом. Я уже упоминал, что десятина фруктового сада расположена около каждого дома члена колонии. Сзади усадебных мест идут виноградники, а затем хлебные поля. Все правильно, ровно, удобно, потому что близко. Мы подробно осматривали сначала виноградники.

Стройно, аккуратно, как солдаты во фронте, растут кусты под тщательным уходом опытных немцев.

— Какие сорта винограда культивируете?

— Коберне, пино и рисшаг...

— В среднем, какой урожай?

— Приблизительно четыреста ведер с десятины.

— И хорошее вино?

— А вот попробуйте.

Вино, особенно коберне, превосходное, несколько оригинальное по букету и вкусу, но густое и крепкое вино. Такие натуральные и прекрасные вина немцы продают по три рубля ведро, что очень дешево. Я никак не ожидал встретить в степи такого выдержанного, приятного коберне.

Осмотрели хлебные поля. Урожай пшеницы просто изумительный.

— Землю не навозите?

— Нет, только двоим.— Старшина усмехнулся и продолжал :— Русские про нас говорят, что мы с чортом в дружбе состоим, и что он у нас в земле сидит! Пусть думают!.. [49] Хорошая, неспешная обработка пашни есть уже залог урожая. А ведь хороши хлеба?

Действительно, мы стояли перед плотной, густой стеной пшеницы, и мне казалось, что сделай шаг, два, и на третьем, пожалуй, остановишься среди сильной густоты стеблей с пышными, тяжелыми колосьями.

Огороды у колонистов прекрасны. Коровы и лошади содержатся, как в отношении помещения, так и кормов, совершенно правильно. Коровы молочные, лошади сильные. Во дворах много имеется птицы.

В колонии Ольгине помещаются волостное правление и двухклассное училище министерства народного просвещения, а также общественная лавка, мельница и проч. Сельскохозяйственное товарищество "Фром " в с. Ольгином содействует местным сельским хозяевам в приобретении необходимых предметов, а также принимает участие в выгодном сбыте произведений их хозяйств, как в сыром, так и обработанном виде. Кроме того, товарищество выдает ссуды под обеспечение товарами, принятыми на коммиссию для продажи от местных хозяев, а также получает ссуды под те же товары за счет и по поручению товаровладельцев из разного рода кредитных учреждений и исполняет разного рода поручения "сельских хозяев, относящиеся до их промысла".

Чего только нет в лавке и складах товарищества: земледельческие машины, мануфактура и проч.— одним словом, все нужное для обихода, хозяйства и жизни, все найдет покупатель в Ольгине — и в город ездить не надо!

И учатся, но, к сожалению, не православные, а сектанты!

Старшина А. А. Шмидт познакомил меня с многими членами колонии, из которых трое — с высшим образованием.

— По русским законам,— заметил старшина,— лица с высшим образованием должны покидать податное сословие и выходить из общества. Но мы и они этого не желаем. В самом деле они и учились для общества и его пользы,— и вдруг, пожалуйте вон!..

Верный, правильный взгляд, до которого, когда мы доживем, русские!

В этом же дворе, где помещаются склады товарищества, находятся и подвалы, где хранится вино. Мы провели остаток дня за большим столом, за стаканами вина в дружеской беседе. Немцы — люди осведомленные по русской литературе, они выписывают серьезные, из Петербурга, газеты и журналы. [50] Было очень приятно провести время в такой компании образованных, но простых сельских тружеников.

— Вот вы, менониты,— спрашивал я,— люди — против войны, оружия, а как же относительно воинской повинности?

— Мы отбываем работой... Нас берут в казенные сады, занимаемся при винодельнях, отрабатываем свой срок...

— В общем, ваше положение недурно и даже совсем хорошо... Как к вам относятся русские крестьяне?

— Те, которые знают нас, имеют дела, те относятся хорошо и дружелюбно, но другие, дальние, недоверчивы!.. Мы все-таки немцы!.. неправославные!..

Но спасибо таким немцам, которые на опыте, как дважды два — четыре, показали, на что способна степная ставропольская губерния и какие сельскохозяйственные культуры производить может. Ольгино и Романовку смело можно назвать образцовыми хозяйствами.

— Русские над нами смеялись, когда мы выкладывали виноградники на возвышенности, а теперь не смеются,— заметил старшина,— стали внимательно присматриваться... Мы никому не отказывали в помощи и добром совете... Милости просим!..

После обильного и сытного ужина мы, несмотря на просьбы погостить еще, решились направиться за 14 верст, в сел. Никольское, где живут собственники-баптисты.

Перед от ездом колонисты не советовали ехать, как я думал, на Прохладную станцию Владикавказской железной дороги, где, близ станции у реки Терек, грабят горцы, ингуши.

— От разбоев там житья нет...— говорили немцы.— Землевладельцы бросают земли и уходят,— нет возможности не только хозяйствовать, но жить... Наши, немцы... еще держатся, но как!? Ужасно!.. В нашей колонии на Тереке, Наденбург, каждую ночь 20 человек колонистов вооруженных стерегут жилища и людей, да еще 25 казаков с офицером... Вот какое житье по Кавказу!..

После я узнал, что по Тереку действительно грабят и совершенно свободно разбойничают.

Мне называли фамилии богатых крестьян, ограбленных около Прохладной ингушами.

Эти ингуши, вообще разбойники по характеру и привычкам, не только грабят, но и издеваются над своими жертвами. Остановят, оберут деньги, вещи, которые понравятся, и затем, взяв в руки нагайки, заставляют плясать. Несчастный, [51] в страхе, танцует, а довольные грабители подстегивают плетьми невольного танцора...

И нет управы!.. Отчего кавказских разбойников, разных ингушей, лезгин, не переселить мелкими партиями хотя бы на Уральские горы?! Там бы они не были страшны, а на их прекрасные, плодородные места посадить уральских казаков или крестьян. По моему, это единственный исход борьбы с разбойными племенами Кавказа, с людьми, которые не хотят жить трудом!..

________________________

Селение Никольское состоит из 130 дворов баптистов. Земля — купленная у частного владельца, землевладение общественное, выпас общий, покос — тоже, запахивают землю с плуга, причем тот имеет право на большую запашку, кто при покупке внес больше денег.

Хлеба у них прекрасные; как и немцы, баптисты ввели у себя черный пар, т.-е. двоение.

Несомненно образцовое хозяйство немцев имело сильное влияние на организацию сельскохозяйственного дела в селе Никольском, где замечается стремление к высшим культурам. Заведены, по-немецки, виноградники и фруктовые насаждения.

Волов в работах баптисты не употребляют, пользуясь лошадьми, которые не хуже немецких, как и коровы.

Лошадей в каждом дворе по две пары, преимущественно породы черкесской; коров, в среднем, по четыре на двор.

Хорошо живут баптисты, дружно и зажиточно. Молочных продуктов обилие, хлеб свой от посева до посева, много птицы, в жилищах чистота, аккуратность и стремление к некоторому комфорту. Все грамотны, выписывают газеты.

Я провел целый день в Никольском, и не могу до сих пор забыть тот привет и ту любезность, которую мне оказывали эти простые, искренние люди; фальши не было никакой — все откровенно и именно по-христиански.

Никольское стоит при речке Горькой и озере того же названия. Вода не пригодна для употребления. В настоящее время копают артезианский колодезь, и работа подходит к концу.

Между прочим, я наслышался от баптистов о целительных свойствах Горького озера.

Говорят, что имеющие разные накожные заболевания, сыпи и проч., после двух, трех раз купанья выздоравливают совершенно. Озеро стало поэтому популярным, и много простого народа приезжают сюда лечиться. Я взял с собою бутылку [52] воды из озера, и в Кисловодске отдал в лабораторию дли анализа, сообщив подробно место нахождения озера.

Я купался в этом озере, дно которого состоит из ила, вода на вкус горькая и довольно неприятная.

Когда мы шли от озера, то встретили православного священника, и на мой вопрос, какого он прихода, мне отвечали, что священник здешний, сел. Никольского.

Оказалось, что этот священник, купивший у одного из баптистов небольшой кусок земли около самого селения, устроил сначала церковно-приходскую школу, а затем — и церковь. Это — в сплошном селении баптистов. И что же? В училище никто не учится, в церковь не ходят.

Разве не рациональнее было бы затратить деньги более производительно, а именно: построить и школу, и церковь в православном селении или ближайшем окружном хуторе!

Теперь я остановлюсь на отбывании воинской повинности в ставропольской губернии, где, как мы видели, население разнообразное, как по племенному различию, так и по вероисповеданию.

Мы знаем, как отбывают воинскую повинность менониты. Кочующие народы,— ногайцы, трухмены и калмыки — тоже освобождены от этой натуральной повинности, или платят за воинскую повинность от каждой кибитки, и от головы скота также уплачивают государству.

Относительно "рекрутчины" у православных, нам известно. Но вот, что касается баптистов,— дело состоит в исключительном положении. У баптистов в настоящее время почти все взрослые сыновья находятся на войне или отбывают повинность натурой внутри России. Берут каждого взрослого сектанта на глаз, по неимению метрик и других бумаг, которые признавались администрацией.

Я обратил внимание на некоторые факты. В с. Никольском, у вдовы Великохарькова молодой сын-мальчик находится при ней, а двое взрослых сыновей служат. Положение ее, старой женщины, трудное.

— Как подростет, возьмут и меньшого,— уверенно говорит женщина.

У Сологуба двое сыновей служат, а третий сидит в тюрьме за просрочку, которую он сделал, при призыве на службу.

На "Буйволе" у Ивана Гаврилова четыре сына, из которых один отслужил свой срок, два другие служат в настоящее время, а четвертый еще малолетний. [53]

Одним словом, у баптистов, повидимому, воинскую повинность отбывают все дети мужского пола, что отзывается на экономическом состоянии семейств сектантов довольно печально, если к тому же прибавить их невыносимое положение в земельном и общественном отношении. Это — волы, с которых дерут не менее полудюжины шкур, волы терпеливые, как само терпение.

Да, терпением Бог не обидел русских людей. "Терпи казак, атаманом будешь", говорит одна пословица, а другая остроумно прибавляет : "улита едет, но когда-то будет "...

Недалеко от Никольского находятся казенные добрые участки земель, сдающихся в аренду и притом на шесть лет. Тут же неподалеку, в Соломенском, в ожидании земли уже 12 лет живут 370 семей русских мужиков, которые, мне кажется, имеют некоторые права хотя бы на аренду?!.

Но ничего подобного не кажется и не думается гг. чиновникам министерства земледелия, которые 20.000 десятин, по участкам в 1.000 десятин каждый, сдали богатому кулаку Б., который и блаженствует на глазах у безземельных, чающих заполучить кормилицу, уже 12, а то и более лет!..

Это между прочим, но вообще едва-ли другая губерния нуждается в земельной и земской организации больше, нежели богатая ставропольская. И своеобразная красота и сила земли, и даль, и ширь — все чем богаты и крепки черноземные степи, все дала природа!

Когда мы возвращались через Воронцовку на ст. Незлобную был вечер, и великан Эльборус выступал в своем серебряном панцыре над разнообразными облаками, которые неслись к нам в степи, меняя свои причудливые фигуры. Вот медведь в движении, вот рельефная фигура молящегося человека, направо еще и еще облака, среди которых, как живая, гигантская фигура женщины с простертыми к Шаич-горе руками и с распущенной косой. Опять образы, еще и еще, новые, меняющиеся... А степи?.. Простор и воля! богатство, привольное, удивительное!..

________________________

Я кончил мои беглые заметки и буду доволен, если заинтересовал немного читателя нашей далекой степной окраиной северного Кавказа. Оффициальных сведений о крае нет, нет исследований, и это не предвидится, повидимому, в близком будущем. В "Памятной книге" мы читаем : в "климатическом [54] отношении ставропольская губерния представляется совершенно неизученной. Далее, переходя к характеристике производительности и разнообразию почв губернии, необходимо оговориться, что за отсутствием специальных исследований в указанном направлении"... и т. д.

Величина душевых наделов государственных крестьян в среднем 7-8 дес. на мужскую душу, наделы же бывших помещичьих от 2 до 5 дес. на душу. Скотоводство, среди коренного крестьянского населения выражается 55 %, а у иногородных составляет 3 %, частным владельцам принадлежит 25 %, арендаторам на землях кочующих народов 9 %, инородцам 7 % и городским жителям 1 %.

Овцеводством занимаются молокане, которые известны в ставропольской губернии под именем тавричан. Они привели с собой мериносовых овец. Занимаются они также разведением красного калмыцкого скота. Живут тавричане хуторами, народ они довольно коммерческий, ничего общего с баптистами не имеющий.

Цифры, довольно почтенные, свидетельствуют о высоком производстве зерновых продуктов, а главное — пшеницы.

Что касается виноградарства, то в рациональном отношении оно делает первые шаги. Общая площадь виноградников — 3.200 дес., причем на прасковьевский уезд приходится 2.800 десятин, но мы, уже говорили, какое вино "прасковьевское"!.. Невозможное состояние дорог по степи, недостаток подвижного состава Владикавказской дороги — все это вредно отражается на реализации урожая.

Из всего, сказанного нами, необходимость организации земских учреждений в этой местности ясна совершенно, и земство при самом своем возникновении, надеемся, прибегнет к точному и систематическому исследованию этой степной губернии, которое местному самоуправлению даст живые, фактические данные, могущие служить стимулом экономического управления губернией с тем, чтобы поставить хозяйство так, как требуют этого местные обстоятельства и земледельческая культура.

С. И. Васюков.

Текст воспроизведен по изданию: В степях Северного Кавказа // Вестник Европы, № 7. 1908