ЮВАЧЕВ (МИРОЛЮБОВ) И. П.

ЗАКАВКАЗСКИЕ СЕКТАНТЫ

I.

Эривань. — Первые встречи с молоканами. — Влияние на них городской жизни. — Экономическое положение сектантов. — Дорога к озеру Гокча. — Характер сектантских селений. — Беседа в Сухом Фонтане.

По служебным обстоятельствам, летом этого года, мне случилось объехать почти всю Эриванскую губернию. Обозрение ее я начал с центра — с города Эривани. Пока ехал в душном вагоне Закавказской железной дороги, все время я чувствовал, что погружаюсь в глубокую азиатчину: татары, курды, армяне... голые выжженные солнцем пространства... кое-где жалкие селения и хлебные поля... изредка цепи верблюдов, ослы или стада коз и овец... Но вот потянулись фруктовые сады за длинными глиняными заборами. Вдали мелькнул купол храма. Показались старые строения. Город Эривань! Армянин-носильщик подхватил мои вещи и понес их к экипажу. Лихо подъехала щегольская коляска, совсем новая, блестящая, красивая. Пара великолепных карих лошадей невольно заставляли любоваться ими. Взглянул на извозчика, — настоящее русское лицо, здоровое, краснощекое, с русой бородкой.

— Должно быть, молоканин? — спрашиваю его.

— Мы — молокане! — улыбаясь ответил извозчик.

Во всю дорогу до гостиницы он охотно отвечал на мои вопросы о молоканах, о их молитвенных собраниях, об [168] условиях жизни в Эривани, и не заметно было, чтобы он замалчивал что-нибудь по каким либо соображениям. Из его рассказа я вывел совсем другое представление о молоканах, чем имел раньше по книгам. Я полагал, что они, называя себя “духовными” христианами, имеют и вид людей не от мира сего. На самом же деле не замечалось даже той степенности или сдержанности в словах, которая так бросается в глаза у наших старообрядцев. Бойкость ответов и развязность речи, с маленькой хвастливостью своими лошадьми и вообще богатством, обличали в нем скорее жизнерадостного человека, которому не чужды никакие прелести земной жизни.

Вскоре мне пришлось в Эривани повидать других извозчиков-молокан, и все они только подтверждали мое первое впечатление. Они казались немного плутоватыми, “себе на уме”. Например, несмотря на установленную таксу, эти “духовные” христиане” заламывали большие цены за незначительные переезды. “Духовного” в них ничего не было видно. Это можно объяснить только влиянием города и обогащением в разных коммерческих предприятиях.

Если городские молокане представляют мало интересного в религиозном отношении, зато они служат прекрасным примером, как русские люди, объединенные нравственною и экономическою взаимопомощью, быстро завоевывают прочное положение среди других народностей. Большею частью сектанты на окраинах России, понимая свою изолированность, сплачиваются в крепкое общество и отлично устраиваются при разнообразных положениях. На Черноморском побережье или на Каспийском, в Сибири или за Кавказом, всюду сектанты остаются победителями природы и прекрасно приспособляются к местным политическим и экономическим условиям. В данном случае, закавказские молокане могут служить лучшим примером, какая сила заключается в единении сектантов на окраинах. Про воронцовских молокан Ворчалинского уезда и говорить нечего! У них в селениях вы встретите культуру западных народов: газеты и журналы, технические приспособления, новейшие поле-выя орудия, редкие сорта плодов, разных систем улья и пр., и пр. Впрочем, все это не ново и не один раз подчеркивалось, как закавказской администрацией, так и исследователями экономической жизни сектантов. Гораздо интереснее взглянуть на религиозную сторону тех молокан, у которых она не заглушается городскою жизнью или какими-нибудь коммерческими предприятиями, как, например, в селениях на западном берегу Гокча, одного из высочайших озер в свете.

Среди потухших вулканов, на высоте 6.430 футов от уровня океана, образовался глубокий бассейн пресной воды, около [169] 70 верст длиною. Понятно, при такой высоте климат здесь, несмотря на сорокаградусную параллель, напоминает скорее среднюю Россию, чем теплые страны Закавказья; и, если бы не возвышались кругом гигантские горы по восьмидесяти тысяч футов, можно было бы подумать, что находишься в приволжской губернии. Вот тут-то и приютились те сектанты, у которых я прогостил около недели.

Когда наступают нестерпимые жары в долине Аракса, кочевое население со своими стадами бросается в горы. Переселяются из городов и некоторые административные учреждения в наиболее прохладные местечки ближайших гор. Тогда центром управления Эриванской губернии становится хорошенькое селение в горной ложбине Дарачичаг, занимаемой нашими сектантами. Вот в это самое время перекочевки, как говорится здесь, из кишлаков в зеленые эйлаги, то есть, из зимних в летние пастбища на горах, я тоже отправился в небольшой компании в Новобаязетский уезд, к прохладным берегам красивого озера Гокча.

Почтовый тракт из Эривани шел чрез Сухой Фонтан и Ахты в Еленовку, приютившуюся у самого озера, при истоке из него реки Занги. По мере подъема в горы, жара быстро сменялась на чувствительную прохладу. Не грела и бурка; надо было остановиться на станции и переодеться в теплое платье, хотя стоял июнь месяц. По дороге встречались русские селения сектантов. Большинство — молокане, немного прыгунов и субботников. Дома резко отличаются от туземных саклей татар и армян. У менее зажиточных одноэтажные дома в два окна на улицу покрыты соломой; у более богатых — в два этажа, с железной или чаще всего черепичной кровлей на два ската. Забор из сложенного серого камня. Ворота не у всех. Как будто не надеются на крепость затвора. Но зато крупных лохматых собак всюду много. Они не пропустят ни одного туземца, чтобы не осадить его толпою. Улицы широкие, довольно чистые, местами украшены деревьями.

В Сухом Фонтане, пока перепрягали лошадей, я расспросил одного седого старика, сидевшего у своего дома на завалинке, как они устраивались здесь, и как им теперь живется. Сначала он подробно рассказал о их борьбе с бродячими курдами, о том, с какой тревогой каждую ночь они ложились спать, всегда ожидая внезапного нападения разбойников. Частые схватки с магометанами не остались без влияния на новое поколение, вырабатывая в нем мужество и предприимчивость. Потом наступило время быстрой наживы молокан, когда сосредоточилась в их руках перевозка грузов и пассажиров в Тифлисской и Эриванской губерниях. Теперь, с проведением здесь [170] железных дорог, извозный промысел значительно упал, и молокане с сожалением вспоминают о прекращении золотых дней быстрого обогащения. Некоторые и до сих пор занимаются извозом, но не с такой прибылью.

На мой вопрос о религии старик заметил только:

— Вот в Еленовке все увидите. Там вам все расскажут!

II.

Селение Еленовка. — Хозяева-собственники. — Русская синагога. — Иудейское богослужение. — Чтение священной Торы. — Русско-еврейский молитвенник. — Наезды евреев-учителей. — Роман Ионыч. — Религиозные споры.

Подъезжая к Еленовке, мы были встречены сильным дождем. Вся красота озера Гокча и окружающих его гор скрылась под серой пеленой. Впрочем, в это время не до красивых ландшафтов! У меня было одно желание — лишь бы скорей обогреться и обсушиться. На почтовой станции татарин-староста предоставил нам на выбор любую комнату — мужскую или женскую. Но одна другой была хуже и грязнее. Вскоре пришел здешний старшина и предложил нам перейти в дом во. устного правления, где была приготовлена комната специально для приезжающих чиновников. Владельцы этого дома, занимавшие рядом на дворе небольшую избенку, прислуживали заезжим гостям. Была пятница, и хозяйка, высокая, сильная женщина, по имени Ревекка, проговорилась, что сегодня вечером будет молитвенное собрание.

— Почему это сегодня, в пятницу? Праздник что ли какой завтра? — спросил я Ревекку.

— А как же! Завтра суббота, — объяснила она, подвертывая руки под передник. — Ведь мы субботники.

— А, вот как! — с нескрываемым любопытством уставился я в иудействующую хозяйку. — Я первый раз встречаю субботников! Значит, у вас два праздника под ряд; кроме воскресенья, вы еще празднуете субботу?

— У нас праздник только суббота. Воскресенья мы не празднуем.

— Разве вы Христа-то не признаете?

— Нет, не признаем, — несколько сконфуженно ответила русская иудейка.

— Как! — воскликнул я: — вы Христа отвергаете! Первый раз вижу таких русских людей... Любопытно посмотреть, как вы молитесь. Пустят меня в вашу молельню?

— Отчего же, пожалуйте хоть сегодня вечером, а то — завтра утром. [171]

Я еще не успел разобраться со своими делами, и потому отложил посещение русской “синагоги” до завтра.

Хозяин дома считается в селении хорошим кузнецом и во время полевых работ, весною и осенью, зарабатывает по пяти и более рублей в день, имея помощником только одного молодого парня, тоже субботника. Я долго их расспрашивал и убедился, что они настоящие иудеи по религии. Мало того, они постарались заимствовать от современных евреев и некоторые черты их домашнего обихода.

На другой день, рано утром, работник довел меня до “синагоги”, но сам в нее не вошел.

— Я одет не по-праздничному, — смущенно заметил парень и убежал домой.

Субботникам и вообще всем здешним сектантам не разрешают иметь постоянных молелен, поэтому они собираются по праздникам в разных избах, то у одного, то у другого хозяина.

При моем входе в чистые прибранные сени синагоги, где стояло только ведро с водою, ко мне никто не вышел навстречу, хотя наверно видели меня в окно. Я остановился у косяка дверей и стал рассматривать комнату, разделенную занавеской на две части. В первой половине довольно тесно стояли около двадцати пяти мужчин, а во второй, за занавеской, — десятка два женщин. В простенке между окнами был кивот, или ковчег со священною Торою, то есть, с пергаментным свитком Моисеева закона, написанного на древнееврейском языке. По стенам стояли лавки. Посредине — стол с книгами. Все молящиеся обращены были лицом к Торе. Половина из них покрылась белыми талесами с черными полосами по краям и с двумя поперечными яркими нашивками. У всех, даже у подростков, в руках еврейские молитенники, с переводом каждой страницы на русский язык. Один субботник, изображая раввина, стоял по правую сторону кивота и громко читал по-русски молитвы. На каждую его фразу все присутствующие отвечали хором тоже коротким воззванием. Манера читать, все приемы молящихся — чисто еврейские! То же бормотание вслух, те же непрестанные покачивания всем туловищем, и также все были в шапках и в покрывалах. А взглянешь на лица, — настоящие воронежские и тамбовские мужики, истые русаки!

После шумных молитв раввин раскрыл кивот и торжественно вынул из него священный свиток в шелковом чехле. При общем славословии Тору раскрыли и разложили на столе. Вот тут-то и началось главное священнодействие над нею. Сам раввин стал перед Торою, помощник его с русскою Библией — сбоку стола. Затем молящиеся, оправив на себе [172] талес (у кого его не было, тот брал общий), поочередно подходили к столу и становились рядом с раввином. Они громко произносили установленные три фразы благословения и затем благоговейно выслушивали чтение Библии. Наконец, как бы свидетельствуя свою духовную связь с Моисеевым законом, они прикладывали одну из четырех кисточек от талеса (эти кисточки, или цициф, называются “нитями видения”. Они имеют таинственное символическое значение.) к еврейским письменам раскрытой Торы и, поцеловав кисточку, со славословием отходили в сторону. Так сделали человек семь. Убрав священный свиток в кивот, при общем шуме всех присутствующих, раввин опять стал читать молитвы нараспев.

При чтении пророчеств очень часто поминали имя Иисуса. До меня долетали фразы:

“И показал он мне Иисуса, великого иерея... Иисус же одет был в запятнанный одежды... Снимите с него запятнанные одежды... Ибо вот тот камень, который я полагаю пред Иисусом... и изглажу грех земли сей в один день”.

Сначала я недоумевал: не отрывок ли это христианского писания; но, внимательнее вслушавшись, сообразил, что читают ту самую главу пророка Захарии, которая считается ясным указанием на искупительную жертву Иисуса Христа за всех людей. Вероятно, это было очередное чтение из Библии, но очень кстати подошедшее, потому что потом оно послужило мне исходным пунктом для собеседования с субботниками. Меня усадили на скамейку и дали мне просмотреть их молитвенник. На заглавном листе я прочел: “Праздничные молитвы евреев, впервые переведенные на русский язык гродненским раввином О. Я. Гурвичем. Часть 1. Варшава. 1871”.

Оказывается, все аксессуары своего культа субботники выписывают из Одессы непосредственно от евреев.

— А почему, — спрашиваю я их, — не все вы в талесах?

— Талес не всякому под силу купить. Они дорого стоят: от пяти до пятидесяти рублей. Ведь материя на них чисто шерстяная!

Это еленовское собрание мне напомнило маленькие синагоги, разбросанные по всей России от Варшавы до Сахалина. Вероятно, у них был руководителем кто-нибудь из настоящих евреев.

— Умеет ли кто из вас читать по-еврейски? — спрашиваю их.

— Некоторые могут. Вот я немного могу.

Он раскрыл молитвенник и стал быстро-быстро, как евреи, читать избранные псалмы Давида. Но понимать — не понимал, [173] кроме пяти-шести слов из всего прочитанного. Мои догадки были верны: время от времени к ним приезжали евреи, учили их и установили весь этот порядок в синагоге, который только что прошел пред моими глазами.

Вспоминая не один раз виденные мною богатые синагоги в больших городах юга России, я подумал про русских субботников: может быть, нигде среди настоящих евреев нет такой детской веры и такого благоговения во время богослужения в синагоге, как здесь у них. Войдите в городскую синагогу в субботу, — и вы увидите развалившихся в непринужденных позах на скамейках франтоватых сынов Израиля, с любопытством оглядывающихся во все стороны. Точно зашли они в концертный зал и ищут своих знакомых. Совсем иное на окраине, за горами Кавказа. Здесь со страхом и с благоговением все смотрят на Тору и со сладким замиранием произносят непрестанные славословия:

...Благословен Ты, Господи, Боже наш, Царь вселенной...

Как здешние субботники жаждут хоть чем-нибудь походить на избранный народ! С какою любовью заучивают еврейские слова, и как дорожат они здесь всеми правилами их ритуала! Нет, — скажу словами Евангелия, — и в Израиле не нашел я такой веры!

Неприятно только было слышать, когда субботники с гордостью повторяют:

— Мы не сомневаемся. Нам нечего разбирать Библию: все уже давно разобрано и записано нашими отцами (то есть, древними иудейскими наставниками). Нам только надо соблюсти их уставы. Да, мы не сомневаемся...

Они вперед уже обрекают себя на путы Талмуда и успокоились на пути рабского подражания евреям. В этих словах “мы не сомневаемся” уже чувствуется начинающаяся спячка мысли еленовских субботников.

— Вот и Тору мы выписали из России, — говорили мне субботники, продолжая посвящать меня в жизнь их общины. — Тора у нас дорогая. Ее купил наш почтенный Роман Ионыч.

И мне указали на высокого здорового крестьянина, одетого в новенькую поддевку из темно-синего сукна. Он считается богачом в Еленовке, и его хлеба-соли не обходят местные чиновники. Меня и моего спутника пригласили зайти к нему, в большую двухэтажную избу, в самом центре селения.

Роман Ионыч, коренной русак, всей душой был предан иудейству. А жена его в своих религиозных взглядах доходит до фанатизма. Мы попросили у Романа Ионыча разрешения снять фотографии с его семейства. Он не только не противился нашему желанию, но постарался придать всей группе особенные черты [174] своего культа. Сам он облекся в полосатый талес и стал в шапке и с книгою в руках в молитвенной позе, а все многочисленное семейство, все эти Рахили, Лии и Сарры, разместились вокруг него.

Когда мы спросили, почему же он, назвав своих детей еврейскими именами, сам носит христианское имя, Роман Ионыч поспешил нас заверить, что у него есть и другое еврейское имя, с которым к нему обращаются только в синагоге.

За чаем в горнице речь зашла об евангельском учении. Хозяин достал большую иллюстрированную Библию и прочитал мне несколько мест, по которым будто бы надо судить о Христе, как о человеке. Жена сначала вырывала у него из рук книгу, но потом храбро пустилась меня опровергать, доказывая, что Христос не есть Сын Божий. Наконец, дошла очередь мне говорить, и я указал им несколько бесспорно ясных мест, где Христос прямо называл себя Сыном Божьим, Сыном Отца Небесного. Для Романа Ионыча это было открытием, и он немало удивлялся. Все время в нашу беседу вмешивалась жена его. Ее нельзя было тронуть никаким текстом, ни своротить никакой логикой. Упорно, фанатично и, конечно, мало понимая, в чем дело, она отстаивала свое иудейство. Я подумал: уж не еврейка ли она? Мне говорили, что некоторые еленовские субботники побывали в Юго-Западном крае и женились на еврейках.

III.

Шабаш субботников. — Беседа с хозяйкой дома. — Собрание субботников. — Сокрытые десять колен Израиля. — Вечер в синагоге. — Учение Христа.

Суббота в Еленовке, как шабаш, как праздник, напоминает воскресенье в русских селах. Разряженные в яркие ситцы бабы небольшими группами сидят на завалинках или ходят по улицам, пощелкивая семечки. Мужики в темно-синих поддевках тоже толпятся в разных углах селения. Ребятишки веселою гурьбою или бегают, или играют в бабки. Молодые девки и парни устроили на лужайке какую-то сложную игру. Талмудическое “ничегонеделание” в субботу еще не привилось среди здешнего населения: это я заметил на дворе хозяина-кузнеца. Одетая по-праздничному, Ревекка еще с утра объявила, что готовить обеда не станет сегодня, потому что по их закону огня нельзя разводить, а в то же время самовар, полный горящих углей, притащила. Она угощала вчерашними кушаньями и, между прочим, фаршированной рыбой. В этом тоже сказалось знакомство с евреями.

Хозяйка и сегодня с подвернутыми руками в передник стала у дверей с видимым расположением поговорить со мною, [175] но скоро сама должна была признать, что не может удовлетворить моего любопытства.

— Если хотите, — наконец сдалась она, — я приведу к вам наших мужиков. Они вам лучше все расскажут.

— Хорошо. А вас я вот о чем еще хочу спросить: почему это сегодня утром ваши мужчины говорили в синагоге: “Благословен Ты, Господи, что не создал меня женщиной”? Не обидно вам это слушать?

— Ведь книжки-то мужчины сочиняли, — вот они в свою пользу и написали так, — сквозь смех ответила субботница и пошла созывать народ.

Через час, действительно, приходят ко мне человек двадцать субботников и с ними волостной старшина и писарь, тоже субботники.

Я откровенно передал им мое впечатление от их собрания в синагоге и подчеркнул, как глубоко меня поразило пророческое чтение о Христе Иисусе в устах людей, отвергающих его божественную миссию.

— Да ведь это пророк Захария говорит про иерея великого, бывшего в те времена, — ответил мне ближайший старик.

Я уклонился от спора и стал расспрашивать, давно ли они отвергают Иисуса.

— Мы не помним. Еще отцы, а, пожалуй, и деды так верили. Мне было известно, что многие субботники перешли из молокан, а потому я заметил им:

— Если можно считать дедушек ваших иудействующими, то прадедов надо отнести к христианам. А вам, конечно, известно, как говорит закон Моиссев относительно иноплеменных. Аммонитянин и моавитянин не могут войти в общество Господне вовеки, а идумеянин и египтянин в третьем поколении могут войти в общество Господне, так что, если назвать вас по отношению к евреям египтянами, то и тогда вы входите в их народ только в третьем поколении.

— Да, это нам известно! — протянул старик. — А вот что я вас спрошу: куда это девались десять колен израилевых, уведенных в ассирийское пленение?

— Вероятно, рассеялись по лицу земли. У некоторых книжных людей были догадки, что в настоящее время десять колен израилевых скрываются в каком-нибудь из европейских народов. Иные указывают на русских.

— Вот и мы так полагаем, — подхватил старик, — что Господь премудро хранит их в России. Вы прочтите в третьей книге Ездры. Там говорится, как десять колен скрылись в дальней стране Арсареф. Мы так полагаем, что это писано про нашу Россию. В этой же главе говорится, что [176] явится невеста, скрываемая ныне землей. А кто эта невеста? Это — мы, десять колен израилевых!

Старик пригласил меня зайти к ним сейчас в синагогу, где будет вечернее собрание. Я согласился и пошел с ними в ту же самую избу, где было и утреннее собрание.

Усадив меня за большой стол посреди синагоги, они дали мне русскую Библию и просили растолковать им некоторые места третьей книги Ездры и опять о том, что невеста — общество Израилево — теперь сокрыто до времени. Эта любовь к толкованию Библии да еще таких апокрифических книг, как Ездры, снова выдавала их происхождение от молокан, а потому я повернул нашу беседу на прежнюю тему.

— Как это, — спрашиваю их, — вы, русские люди, так легко и скоро отказались от Христа?

— Ведь так нельзя жить на земле, как Христос учит, — ответил мне один субботник. — Что он нового дал для здешней жизни?

Тут не удержался мой спутник, чтобы не вмешаться в наш разговор:

— А разве это не новое: Христос учит нас жить не для себя, а всецело — для других? Любить всех людей и даже врагов, а в то же время отказаться от себя, отвергнуть себя, — это новое учение, о котором Израиль не слышал. В ветхом завете была известна заповедь о любви к Богу, а в новом — Христос принес заповедь о любви к ближнему. Вот почему иудеям и тяжело жить среди других народов, особенно среди христиан, иудеи считают только себя избранным народом, они — себялюбцы; а христиане, напротив, должны считать всех людей безразлично своими ближними, меньшими братьями Христа.

И опять я заметил связь субботников с молоканами. У них не было нетерпимости, как у евреев, ни к имени Христа, ни к Евангелию. Напротив, они позволяют себе цитировать некоторые места евангельского учения и сочувственно относиться к ним.

Мы мирно расстались, взаимно сожалея, что время не позволяешь нам побеседовать подольше.

IV.

Еленовские молокане. — Их молитвенное собрание. — Толкование Библии. — Пение стихов. — Молитвы старца-наставника. — За обедом у молокан. — “Духовные” христиане. — Материальное положение еленовцев. — Тарантасная мастерская.

Еленовские молокане, узнав, что я посещал синагогу субботников и вел с ними беседу по библейским вопросам, пригласили меня и в свою молельню. В воскресенье утром, еще [177] до начала собрания, меня повели на другой конец улицы, упирающейся в реку Зангу. Просторная чистая изба производила впечатление более приятное, чем суровая синагога с голыми стенами. Здесь развешаны были, в расстоянии аршина одно от другого, большие белые полотенца, с цветными вышитыми узорами и с длинными кружевами. На небольшом столе в главном углу комнаты лежали книги. По всей избе стояли рядами скамейки. Старик-наставник приветливо встретил меня и посадил рядом с собою у стола. Каждый входящий в избу останавливался у порога, читал про себя “Отче наш” и кланялся собранию. Все в ответ ему вставали, хотя бы и заняты были чтением Библии, и тоже кланялись. Собравшихся было человек шестьдесят, и половина их — женщины.

Собрание открылось толкованием первого послания апостола Петра. Так как молокане называют себя “духовными христианами”, то, конечно, все внимание проповеди было обращено главным образом на духовное значение всех таинств и обрядов, принятых вообще у христиан. Особенно сильно было подчеркнуто обращение апостола к христианам: “Сами, как живые камни, устройте из себя дом духовный, священство святое, чтобы приносить духовные жертвы, благоприятные Богу. Вы — род избранный, царственное священство, народ святый” и т. д.

Вероятно, ради моего присутствия, они постарались ярче выразить особенность их исповедания, указывая именно на эту главу. “Дом духовный”, по их толкованию, это — их собрание; “священство святое” — они сами, а “духовные жертвы” — их песнопения и молитвы.

После толкования все хором запели стихи из второй главы Петрова послания. Пели с подсказыванием стихов. Один, как канонарх в наших монастырях, прочтет обыкновенным голосом строчку или две, а все остальные поют их тягучим мотивом с длинными переходами. Пели сидя, вставали только при последнем стихе избранной песни.

Чтение Библии и пение чередовались до трех раз. Второе толкование предложено на четвертую главу Евангелия Иоанна, где говорится о поклонении Отцу в духе и истине — тоже одно из главных оснований учения “духовных христиан”. Третье толкование — о мирном царстве Мессии, как оно описывается у пророка Исаии.

После третьего пения стихов из книги Сына Сирахова о премудрости, одна из женщин поднялась со скамьи, взяла голик и подмела около стола. Потом принесла небольшой коврик и разостлала его перед старцем-наставником. Все собрание поднялось со скамеек. Наставник повернулся к ним лицом и напомнил им евангельское учение: прежде чем приступать к [178] молитве, надо от всего сердца простить друг друга. Сказав это, старик стал молиться вслух словами псалмов и разных изречений из Библии. Подбор их был произвольный, Что ему приходило на ум и на сердце, то он и говорил. Молился наставник очень долго и довольно быстро, ни разу не останавливаясь ни на одну минуту. Слова его текли ровно, тихо, без всяких аффектаций и выкрикиваний, но с заметным одушевлением. Местами эта импровизация переходила в поучение. Так, при молении за царя, он напомнил братии вторую главу послания к Тимофею. Закончилось собрание тремя большими молитвами с коленопреклонениями. Опускаясь на ковер, наставник все время держал лицо обращенным к народу.

Выходя из молельни, я был буквально осажден приглашениями молокан на обед. Больше всех упрашивал меня мой сосед по скамейке, высокий рыжий мужчина, который приставал ко мне с толкованиями на Апокалипсис. Чтобы не обидеть их, я решил пойти к старейшему. При входе в его большой двухэтажный дом, я увидел умилительную картину взаимного целования молокан. Целовались все, и мужчины и женщины.

— Вот и вы без обрядов не обходитесь, — заметил я хозяину.

— Мы приветствуем друг друга, — ответил он, — святым целованием любви по апостольской заповеди, которая много раз повторяется в посланиях. И Евангелие не гнушается целованием. Христос даже упрекнул Симона фарисея, что тот целования ему не дал.

Лишь только я познакомился с хозяйкой и детьми ее, как сейчас же меня усадили за стол и подали чай с полубелыми кренделями домашнего печения. После чая подали нарезанную кусками форель из здешнего озера, запеченную с яйцами, а кончили обед яичницей на сковороде. Рыбу ели прямо руками, а к яичнице подали деревянные ложки.

За обедом в разговоре я назвал их молоканами, да спохватился и заметил им:

— Сами-то себя вы, кажется, не называете молоканами, а духовными христианами?

— Это, действительно, — ответил хозяин, — что мы называемся “духовными”, или “постоянными”, но не обижаемся, если нас обзывают и молоканами. Мы возрождены от слова Божья, которое в Петровом послании называется молоком. Помните, как написано: “Как новорожденные младенцы, возлюбите чистое словесное молоко, дабы от него возрасти вам во спасение; ибо вы вкусили, что благ Господь”.

Таким образом народное прозвище их молоканами за то, что они в постные дни едят молоко, они истолковали в свою пользу, ссылаясь на Библию. [179]

— А почему же вы зовете себя еще “постоянными”? — полюбопытствовал я.

— Сначала все мы были духовными христианами без всякого разделения, а потом от нас некоторые отошли и сделались прыгунами и субботниками. Они не устояли в первоначальном учении, а вот мы до сих пор постоянны, твердо содержим завещанное нашими отцами в дедами.

— Неужели и субботники от вас?

— Да, немалая часть. Ведь в “духовных” распутному человеку трудно быть, — вот он и переходит в субботники. У них легче: можно и водочку пить, и курить табак.

Разговор перешел на материальное положение наших сектантов в Эриванской губернии. Они хвалили, как и встретившийся старик в Сухом Фонтане, прежние заработки до проведения железной дороги, когда извоз, главным образом, был в их руках. Теперь они жалуются: рыбную ловлю на озере захватили в свои руки армяне, а для успешного хлебопашества — мало земли у молокан, хотя общая молва считает их еще богатыми.

Старик-хозяин повел меня в свою мастерскую — высокий просторный сарай. Там находились инструменты, материалы и верстаки, на которых старик работал со своим сыном. Они вдвоем выделывали все деревянные и железные части тарантаса, сами и собирали его. Эти огромные телеги, с высокими ободьями для парусинной покрышки, имеют вид передвижного дома или юрты. Обыкновенно запрягают в них четверку лошадей. Тарантасы моего старика, как я слышал, славятся среди молокан своею прочностью, и берет он за них умеренную цену.

Сын хозяина, высокий сильный мужик, большой любитель духовного чтения. Он несколько раз просил меня растолковать то одно, то другое место из Апокалипсиса. Я ему посоветовал выписать один из духовных журналов.

Гостеприимный хозяин проводил меня до дому, показывая по дороге все достопримечательности селения. Расставаясь с ним, я откровенно высказал ему, какое впечатление произвело на меня их собрание и вся обстановка его семейной жизни.

И. П. Ювачев (Миролюбов).

(Продолжение в следующей книжке)

Текст воспроизведен по изданию: Закавказские сектанты // Исторический вестник, № 1. 1904