НА ВЫСОТАХ КАВКАЗА

Окончание

II.

(См. выше: июнь, 677 стр.)

Из поездки в Балкарию возвратился я на хутор Долинской 24-го июля, а 26-го уже принял участие в путешествии к подножию Эльбруса.

На этот раз компания наша состояла из 14 человек, а поездка продолжалась шесть дней, причем в один и другой конец пришлось проехать 220 верст. Благодаря последнему обстоятельству, за каждую «фуру», в которой размещалось по 4 человека, пришлось уплатить по 20 руб. Если прибавить к цене за подводы стоимость провизии, наем ослов и проводников, — о чем будем говорить ниже, — то путешествие к Эльбрусу обошлось на человека по 8 руб. с копейками, т. е. с небольшим по 1 рублю в сутки, почти столько же, сколько и при поездке в Балкарию.

Как мы уже говорили, Балкария находится в истоках Черека, а теперь мы ехали к истокам Баксана.

Из Нальчика наш путь лежал сначала на запад, ровною [163] Кабардинскою степью. Среди кабардинцев, представляющих воинственную и многочисленную отрасль черкесского племени, — существует предание, что они в незапамятные времена переселились в Предкавказье с восточных берегов Черного моря под предводительством некоего Кабарды Тамбиева, причем, при императоре Юстиниане, среди них распространилось христианство, которое и было господствующим верованием до начала XVIII века.

Русские в очень отдаленные времена познакомились с кабардинцами, легенда которых гласит, что, при походе на Тмутаракань, Мстислав, сын св. Владимира, вступал в единоборство с кабардинским богатырем Редедею. Иоанн Грозный, приняв в подданство кабардинцев, строил в Кабарде церкви и женился вторым браком на черкесской княжне Марии Темрюковне. В дальнейшем история Кабарды представляет борьбу из-за нее между Россиею и Крымом, закончившуюся победою последнего, после чего в Кабарде введено было мусульманство.

С давних времен и по настоящее время кабардинцы слывут аристократами среди других племен Нальчикского округа, причем до сих пор существуют строгие сословные разделения: князья, дворяне и простой народ. Первые два довольно многочисленные сословия являются образчиками известной выдержки, тона и манер, что, между прочим, проявляют в нальчикском общественном клубе. Здесь привилегированные кабардинцы выказывают весь свой «лоск» и нередко пользуются симпатиями «курсовых» дам, хотя — тоже нередко — усиленное ухаживание за дамами со стороны знатных кабардинцев заканчивается скандалами. Это тем более понятно, что, несмотря на внешнее джентльменство, большинство знатных кабардинцев, в сущности говоря, народ невежественный. Из 54 степных кабардинских обществ Нальчикского округа только в 18-ти, и то за последние три года, устроены русские школы. В остальных же 36 имеются лишь медресе, в которых, за отсутствием, как и у горских племен, своей письменности, муллы обучают кабардинских детей чтению корана на арабском языке. В русских школах от 8 часов утра до 2 пополудни преподаются общие предметы, а с 4¹/₂ до 6 происходит чтение корана под руководством мусульманского духовенства.

Последнее, как и духовенство всех стран и народов, и является главным тормозом просвещения, причем и мотивы [164] одни и те же: муллы основательно опасаются, что образование грозит потерею авторитета и корана, и их, мулл.

Но перейдем к описанию путешествия.

Скоро по выезде из Нальчика, при ярком утреннем свете, на голубом чистом небе, в юго-западной стороне показался усеченный конус Эльбруса, с заметным углублением на средине его. Любуясь Эльбрусом и другими снежными вершинами, хорошо видными, благодаря прекрасной погоде, мы незаметно подъехали к быстрому Чегему, разбившемуся на много рукавов, через которые нам надо было переправиться вброд. В это время течение было настолько сильное и воды так много, что фуры наши, чтобы они не опрокинулись, поддерживали два кабардинца, ходившие с этою целью взад и вперед по Чегему с высоко подвернутыми штанами (Ямщики объяснили нам, что кабардинцы эти отбывали своеобразную дорожную повинность.). От Чегема, по ту и другую сторону которого расположены «куденетовские» аулы, дорога круто повернула на юго-запад, прямо по направлению к Эльбрусу, вершина которого делалась все виднее и виднее, но затем, когда мы подъехали к большому подъему, скрылась.

На этот подъем мы отправились пешком, что, к слову сказать, делали на всех подъемах и спусках, и вообще очень много шли пешком, как с целью облегчения лошадям и избежания тряски по каменистой дороге, так и в видах лучшего ознакомления с местностью. Здесь считаем необходимым заметить, что дети совершали пешеходные путешествия с необыкновенною выносливостью и большою охотою. Например, одна девятилетняя девочка нисколько не уступала нам в ходьбе и даже езде верхом, а маленький, — кажется, третьего класса — гимназист поражал нас своею неутомимостью. Он не только не уставал при обыкновенной ходьбе, но нередко бегом опережал все фуры, возвращался назад, поднимался на ближайшие горы, собирал насекомых, и т. п.

Замечания эти я делаю с целью указать на возможность прекрасных экскурсий не только для юношей, но и для детей. Многие родители сидят на местах, ссылаясь на трудность поездок с детьми. Описываемые мною путешествия совершенно опровергают этот взгляд. Дети нашей компании съездили и в Балкарию, и в Урусбиевский аул вполне благополучно, получив массу истинных наслаждений и громадную [165] пользу для своего здоровья. Для взрослых они не только не представляли никакого затруднения, а наоборот, вносили много оживления в нашу компанию.

Сделав это небольшое отступление, возвращаемся к описанию дороги. С подъема следовал значительный спуск к Кишпеку, притоку Баксана (ямщики называли его «Ушпек»).

После небольшого отдыха на возвышенном берегу этой речушки, на прекрасном лугу, под тенью дикой груши, нам опять пришлось взобраться на большой подъем, с высоты которого открылась обширная степная долина сверкавшего вдали Баксана, по берегу которого было расположено много «Атажуковских» аулов. Аулы эти были и красивее, и зажиточнее горских; они напоминали хорошие русские села. В аулах видно было много садов, белели дома, а когда ближе подъехали к ним, то заметили, что сакли в них, по-видимому, вытесняются деревянными избами. И не одними только аулами степняки отличаются от горцев. В то время как у балкарцев и горцев вообще хлебопашество развито, как мы видели, в незначительной степени, кабардинцы имеют полную возможность вести земельное хозяйство и обширное скотоводство. Как известно, кабардинские лошади славятся далеко за пределами Кабарды, а обилие овечьей шерсти дало возможность кабардинцам широко развить выработку знаменитых кавказских бурок. Помимо земледелия и скотоводства, кабардинцы занимаются огородничеством, отчасти садоводством, и есть попытки разведения винограда. Но, к сожалению, все это ведется примитивно и в размерах гораздо более скромных, чем это возможно на самом деле. В распоряжении кабардинцев имеется весьма значительная площадь владения: в 1866 г. частные собственники получили в надел свыше 90.000, а общины — свыше 300.000 десятин земли, не считая находящихся в общем пользовании нагорных пастбищ и некоторой части леса.

Причина низкой культуры, по нашему мнению, кроется с одной стороны в невежестве, а с другой — в общественном строе кабардинцев, именно в многочисленности привилегированных, малотрудящихся сословий.

Спустившись в долину Баксана, мы скоро приблизились к этой большой горной реке и, переправившись на другой берег ее через мост во 2-м Атажукинском ауле, поехали параллельно Баксану, который сопровождал нас уже до конца путешествия, до самого того места, где он спускается с баксанского ледника Эльбруса. [166]

За Атажукинским аулом долина Баксана обрамлена невысокими, сравнительно, горами, с неимоверным количеством камней, как на самых горах и у подножия их, так и на дороге.

Горы эти далее прерывались красивою широкою луговою долиной левого притока р. Баксана, Гунделена, вытекающего из главных отрогов Кавказского хребта.

Вода в нем мутная, но близ моста имеется очень хороший родник с чистою, холодною водою.

Неподалеку от Гунделена видны старинные, в виде склепов, шестигранные памятники. Куполообразные крыши их поросли мхом и травою. Такие памятники, к слову сказать, мы видели и на берегу Чегема.

Нам говорили, будто они сооружены над знатными кабардинцами в очень отдаленные времена. Гунделеном, собственно говоря, заканчивался наш степной путь, тянувшийся около пятидесяти верст, и отсюда уже начиналось ущелье Баксана. В отличие от Черека, скалы которого давали серое и мощное впечатление, если можно так выразиться, скалы Баксана имеют желтовато-красный оттенок, изобилуют пещерами и размоинами. Первый ночлег наш был за Гунделеном на берегу Баксана, среди громадных камней, когда-то, вероятно, свалившихся со скалы, что высилась над дорогою (Мы хотели ночевать у сыроварни кн. Урусбиева, но не нашли ее.).

За этим пунктом до Науразовского поселка, возле которого переехали поэтический, но очень шаткий мост через Баксан, и за поселком, верст на пять-шесть, долина Баксана сопровождается живописными видами, причем в одном месте показывается ненадолго Эльбрус, но затем верст на двадцать, путь идет среди оголенных скал, напоминающих дикую Балкарию.

Остановившись отдохнуть у речки Ксанты, притока Баксана мы, или, вернее, наши ямщики, с трудом разыскали для костра дров на берегу Баксана, принесшего их из отдаленных лесных гор. Мы начали было приходить уже в отчаяние, не предвидя конца путешествия по каменистой и ужасно тряской дороге; однако дальнейшие впечатления заставили забыть все эти неудобства. За речкою Коржуканом долина Баксана резко меняет свой вид. Здесь мы достигли уже пояса сосны и березы, которыми были покрыты и скалы, и долина, а некоторые полянки сплошь поросли клумбами вереска. Из-за [167] лесистых скал там и сям начали показываться величественные снежные вершины.

В этот день мы думали достигнуть Урусбиевского аула, но под вечер, когда уже значительно стемнело, очутились в безвыходном положении: путь наш упирался в самый Баксан, подмывший берег, по которому шла дорога. Делать нечего — пришлось заночевать, не достигнув цели, хотя, собственно говоря, мы хорошенько не знали — далеко или близко до названного аула; верст здесь, как говорится, никто не мерил.

На другое утро мы решили идти дальше пешком, оставив ямщиков на месте ночлега, так как, нам казалось, езда на колесах здесь прекращалась; но ямщики, произведя при посредстве кольев измерение Баксана и изучив местность, заявили, что приедут за нами в Урусбиевский аул. Мы же, обогнув подмытый берег, дальше шествовали по грязи, по узким бревнам и камням. К счастью, Урусбиевский аул оказался близко, и мы скоро достигли его.

Семнадцать лет тому назад, аул этот посетили М. М. Ковалевский и И. И. Иванюков (См. «Вестник Европы», январь 1836 г.). Добрались они к нему совсем с другой стороны, именно из Кисловодска. Путь их был таков: через горы Каентюб и Кизил-Колбаш, затем спуск в долину р. Малки, переправа через нее и подъем в ущелье Малки; далее, спуск в долину р. Шаукама, подъем на соседнюю с Кынчыр-Сырт гору и, наконец, Кертыкский перевал.

Вот как описали они вид с вершины этого перевала, т. е. с гор над Урусбиевским аулом: «Под нами широкая Баксанская долина и множество саклей Урусбиевского аула, лежащего на высоте 5.200 футов. Впереди, в пурпуровом свете от заходящего солнца, цепь вечных снегов, прорываемая двумя круто подымающимися с долины ущельями Адыр-су и Адыл-су. С ледяных великанов сползают глетчеры сюда. Справа долина замыкается горами Тхоти-тау и Эльбрусом, а прямо перед нами уходила в небо семью конусами одна из самых красивых и высоких гор Кавказа — Курмычи-баши.

— Нерон не мог бы избрать себе лучшего места, — сказал один из наших товарищей.

«Все члены нашего общества были хорошо знакомы с Швейцариею, и все мы соглашались, что таких красот, такого [168] величия природы, какие мы видели в последние два дня, не найдешь в Швейцарии».

Позволю себе привести еще одну небольшую выдержку из путешествия наших уважаемых ученых, касающуюся уже самого Урусбиевского аула.

«Дед Измаила Урусбиева (нынешнего владельца аула) пришел из Кабарды в незанятую никем Баксанскую долину и положил здесь основание нынешнему Урусбиевскому аулу. В нем 294 двора с 2.200 душами. Аул владеет пахотной землей и сенокосами в размере 200 десятин и пользуется даром лесом из громадного баксанского урочища, состоящего в споре между казною и князем Урусбиевым.

«Скотоводство служит важнейшим источником благосостояния аула. Крупного скота и лошадей насчитывали в нем 4.860 штук, баранов и овец — до 48.000.

«Страна, заселенная в наши дни горскими татарами, по всем признакам была занята до их прихода осетинами, доказательством чему служат названия гор, рек, следы культа, которыми осетины окружали Божию Матерь, а также — раскопки и институты гражданского и уголовного права и процессуальные правила, построенные у татар буквально на тех самых началах, что и у осетин.

«Подобно другим народностям Кавказа, татары доселе живут родовыми сообществами. Нередко целые аулы, каковы, например, Азрокиевский или Урусбиевский, основываются исключительно одним родом, который в этом случае и переносит свое фамильное название».

Теперь передадим наше впечатление от Урусбиевского аула, а затем опишем путь от него к подножию Эльбруса, заметив, что М. М. Ковалевский и И. И. Иванюков, судя по их данным, достигли этой горы иным путем, чем я.

Перед аулом был мост через Баксан, а с горы стремилась бурная горная речка Кертык. На берегу этой речки мы увидели местного волостного писаря, который ловил удочкою форелей. Он-то и сделался нашим чичероне.

Скоро из разных мест появились любопытные урусбиевцы и урусбиевки, и, в сопровождении их, мы, во главе с писарем, направились среди грязных саклей к волостному правлению. Бедность, нищета и грязь здесь бросались в глаза, так же, как и в Кунимском ауле Балкарии. Отличие было лишь то, что сакли в Урусбиевском ауле были сложены не из валунов, как в балкарских аулах, а из трухлявого дерева. [169]

Вследствие пожара, уничтожившего дом волостного правления, последнее ютилось в маленькой избе, где стоял стол, а над столом висел портрет Государя.

В избу эту вслед за нами явились урусбиевцы, у которых мы стали торговать кур, яйца, молоко, а также договариваться относительно ослов и проводников для путешествия к Эльбрусу. Беседа велась при посредстве писаря, исполнявшего роль толмача, и ни к чему не привела. Урусбиевцы запрашивали несуразные цены, и мы, ничего не купив, а договорившись лишь относительно ослов и проводника, — но опять-таки настолько неопределенно, что впоследствии как увидим, и это вызвало недоразумение, — постарались поскорее уйти из аула от назойливых и диких его обитателей на другую сторону Баксана, куда уже прибыли ямщики и устроили лагерь среди раскаленных солнечными лучами камней. Но и здесь покоя мы не нашли: вслед за нами скоро явились аульцы, продолжая с любопытством рассматривать нас и делиться между собою впечатлениями, причем женский пол, среди которых были и миловидные личики молодых урусбиевок, более всего интересовался нашими барышнями, тщательно изучая их костюмы и уборы. Подкрепившись пищею, мы, оставив наших ямщиков, отправились пешком к конечной цели нашего путешествия — к Эльбрусу, предшествуемые двумя ослами, нагруженными вещами и провизиею, и верховым проводником. Сколько нам надо было идти до Эльбруса, мы не знали, так как показания были самые противоречивые: одни говорили — четыре часа, другие — пять, а может шесть и даже семь часов, т. е., другими словами, считая ходьбы в час 3 версты, выходило от 12 до 21 версты.

От Урусбиевского аула довольна широкая дорога шла среди отгороженных лугов, а затем начался прекрасный сосновый лес, сопровождавший нас уже до Эльбруса. Верстах в 8-ми от Урусбиева, на правом берегу Баксана ясно вырисовывается прекрасный ледник, а Баксан в этом месте, запруженный обвалами, кипит и ревет, образуя нечто в роде водопада. Еще великолепнее вид верстах в 12-ти за Урусбиевским аулом, в месте, где Баксан разделяется на два рукава и через него перекинут мостик. Против этого мостика, из-за темно-зеленых рамок, образуемых лесистыми горами, высится чудной красоты ледник, спускающийся с черной, напоминающей замок, скалы.

Чем дальше, тем ущелье Баксана делалось уже и уже, [170] но дорога все время шла почти у самого берега, никогда не доходя до таких крутизн, как в долине р. Черека.

Созерцание прекрасных видов, вероятно, было причиною, что до «сторожки» (кажется — № 19), расположенной всего в 15 верстах от Урусбиева, шли мы очень долго. Сторожка эта находится на левом берегу Баксана. В ней живут три или четыре представителя ветеринарного надзора, которые вряд ли имеют возможность уследить за всем скотом, который гонят через горные перевалы из Сванетии и Кубанской области, а единственному ветеринарному врачу на весь Нальчикский округ, по нашему мнению, нет физической возможности надзирать за всеми сторожками. Нет поэтому ничего удивительного в том, что южные земства указывают на Кавказ, как на главный источник распространения болезней скота.

Обитатели сторожки предлагали нам заночевать у них, но мы имели неосторожность послушаться нашего проводника и отправились на три версты дальше, к аулу Кейсрюльчик. У проводника оказалась здесь сестра, тем и объяснялось его стремление к этому аулу, а мы не мало здесь претерпели, хотя, впрочем, многому и научились.

Окружившие нас, по обыкновению, любопытствующие и назойливые горцы, мужского и женского пола, предлагали нам ночевать в саклях. Но мы, конечно, не согласились, потому что эти сакли, как и во всех аулах, представляли внутри помещения, совершенно не удовлетворявшие самым элементарным запросам мало-мальски культурного человека, не говоря о массе насекомых, наводняющих жилища горцев. Кроме того, погода была великолепная, и мы с удовольствием расположились на ночлег на поляне, окруженной сосновым лесом, горами, Баксаном и его небольшим, шумным притоком, причем лично мне очень понравилось место на самом берегу Баксана, под громадною сосною. Скоро ко мне присоединились еще некоторые лица из нашей компании, так что образовалось два лагеря, причем мой лагерь натаскал множество сосновых дров, и мы разложили большой костер.

Часов около десяти оба лагеря начали укладываться спать, чтобы проснуться возможно раньше и идти к Эльбрусу, расстояние до которого и теперь было нам совершенно неизвестно, так как горцы говорили разно, да и в сторожке ничего определенного не сказали.

Ночь была превосходная. На ясном небе блистали и звезды, и серп первой четверти луны; свежий горный воздух был [171] насыщен смолистым ароматом соснового леса; мелодично шумели Баксан и его приток, а им время от времени тихо и таинственно аккомпанировал сосновый лес.

Усталые, мы скоро уснули под эту музыку природы. Не более как через час, я был разбужен раскатами грома. Открываю глаза и вижу, что над головою из-за вершины одной горы показывается туча. Но так как оставалась еще большая площадь ясного неба, я решил, что гроза, должно быть, разыгралась в одной из долин высоких гор, темными массами окружавших наш лагерь, и, опять укрывшись одеялом с головою, предался сну. Однако очень скоро сильный громовой удар вторично разбудил меня, причем на этот раз представилась совсем иная картина. Тьма была непроглядная. Баксан и его приток ревели; лес мрачно шумел; раскаты грома грозно раздавались в горах и шел дождь. Вскочивши на ноги, наш лагерь кое-как развел потухший костер, благодаря свету которого нас нашел товарищ из другого лагеря. Он сообщил, что дела его лагеря плохи: должно быть, все уже намокли, а проводник ничего и знать не желает. На предложение переночевать в сакле проводник заявил, что ночью в сакли идти нельзя, и порекомендовал, укрывшись бурками, взятыми напрокат, спать. При этом сам плотно укутался в бурку и уснул, не обращая ровно никакого внимания на разыгравшуюся стихию.

— Может быть, вы что-нибудь сделаете, — прибавил товарищ.

Я отрицал возможность влияния на упрямого горца, и старался разложить большой костер, но, к сожалению, дров было мало, и сильный дождь препятствовал горению.

Мы решили было как-нибудь дождаться рассвета, но когда ливень усилился, отправились скопом воздействовать на проводника. Блуждая во тьме и опасаясь как-нибудь не попасть в бурные горные реки, мы кое-как добрались, наконец, до другого лагеря, и здесь узнали, что проводник с курсисткою и одною дамою ушли в саклю. Измокшие, мы выражали негодование и на проводника, и на наших спутниц, ушедших без нас, как вдруг из тьмы появился проводник и предложил и нам всем идти за ним.

Раем показалось нам теперь грязное, низкое, с земляным полом жилище горца, и мы все бросились к костру, разложенному у одной из стен, обступили его и стали сушить свои совершенно мокрые платья. [172]

Теперь только мы поняли, как легкомысленно путешествовали. Хорошо, что нас сопровождала хорошая погода, но попади мы в дождливое время — Бог весть, какие были бы последствия. При этом я пришел к глубокому убеждению, что всего необходимее иметь с собою брезентовую палатку. Обязательно следует иметь собственные кавказские бурки на каждого путешествующего, а не брать напрокат одну на два человека, как это сделали мы. Никакая погода не была бы опасна, если бы мы, завернутые каждый в свою бурку, спали под прикрытием палатки. В эту же ночь выяснилась необходимость иметь топор для рубки дров и — непременно — фонарь: без света в темную ночь грозит опасность попасть в горную речку, причем оступиться в такую реку, как Баксан — это почти верная смерть.

Усталые после бессонной ночи и пешего путешествия, промокшие до ниточки, мы были в таком мрачном настроении, что отказались идти на Эльбрус, и решили возвратиться обратно в Урусбиево. Ранний рассвет нисколько не изменил нашего намерении, так как небо и горы были покрыты тучами и дождь не переставал. Но стоило через некоторое время выглянуть солнышку, как с ним возвратилась бодрость, и кто еще мог волочить ноги — решили достигнуть Эльбруса. Это были: я, литератор со старшею дочерью и бонною и петербургская дама с двумя гимназистами.

Оставив своего проводника и ослов в распоряжении дам, которые не были в состоянии идти с нами и возвращалась в сторожку, чтобы там окончательно обсушиться, отдохнуть и ждать нашего прихода, мы взяли в проводники старого горца, не знавшего ни единого русского слова. К нашему удивлению, прежний наш проводник заявил, что с этим старым горцем мы в три часа сходим на Эльбрус и обратно! А вчера еще речь шла о четырех и даже пяти часах ходьбы только до Эльбруса!

Старый горец, заложив палку на спину и просунув ее под обе руки, пошел быстрыми шагами вперед, заставляя нас напрягать все оставшиеся силы, чтобы не отставать от него.

А дорога была нелегкая. Тотчас за аулом Кейсрюльчик она среди леса шла прямо в гору, причем первые две версты наши ноги почти по щиколотку увязали в навозе, так как путь шел по скотопрогонной тропе, размытой теперь дождем. Далее лес делался гуще и гуще; на каждом шагу встречались [173] горные речки, поваленные деревья, камни. Приходилось прыгать, перелезать, скакать, вообще находить точки опоры, чтобы удержаться на ногах, не выкупаться в воде и т. п. Когда, в особенно затруднительных случаях, мы взывали к проводнику, он оборачивался, но, не понимая, чего мы от него требуем, улыбался и показывал палкою вперед. Наконец, через час и 45 минут отчаянной ходьбы, мы достигли конечной цели нашего путешествия, очутившись в такой чудной местности, что моментально забыли пройденный путь и не чувствовали, казалось, никакой усталости. Это была сравнительно небольшая зеленая долина, со всех сторон окруженная величественными снежными горами, с которых спускались ледники. Горы эти были: Эльбрус и его отроги — Азау и Донгузорун.

Напившись прекрасного холодного айрану в ауле Качкаров, расположенном в названной долине, поближе к Эльбрусу, мы, перешедши по дощечке через бурный, но узкий здесь Баксан, поднялись на ближайшую к аулу гору, чтобы оттуда полюбоваться редкою по своей прелести местностью. С этой горы вправо видны были Эльбрус, главным образом снежные поля его с моренами и громадный ледник, спускавшийся отвесною стеною в долину; с этого ледника ниспадал один из притоков Баксана, или, как уверяли аульцы, — «сам Баксан»; впереди высился Азау, также с громадным ледником, а влево виднелся неподражаемый по красоте снежный великан Донгузорун, важнейший перевал, через который гонят скот из Сванетии и Кубанской области. Сочетание девственной белизны снегов с сверкающими водами, ниспадавшими с ледников, с темной зеленью сосен, поднявшихся к самым снегам, и ярко-голубым цветом неба давали такую прелестную картину, какую, казалось, не может нарисовать самая богатая фантазия...

По-видимому, этот уголок описывали в «Вестнике Европы» М. М. Ковалевский и И. И. Иванюков. Именно они писали (янв. 1886 г.):

«Долиною, вверх по течению Баксана, прибыли в полдень к подошве Тхотитау, стоящей на границе трех областей: Кубанской, Терской и Кутаисской. Здесь начинается перевал. Нам предстояло подняться по южному склону Тхотитау и затем, после небольшого спуска, взбираться на Донгузорун, составляющий собою продолжение Эльбруса, с южной его стороны.

«Остановились отдохнуть. Лежа под соснами, среди очаровательной обстановки, и слушая сообщения князя (Урусбиева) о богатстве источников в этом месте долины — источников [174] щелочных, железных, углекислых, — мы фантазировали о том, какой прекрасный лечебный пункт мог бы быть устроен у подошвы Тхотитау и Эльбруса. В отношении природы и чистоты воздуха он не имел бы себе соперников и, в тоже время, кругом обширные хвойные леса, ровные прогулки по долине и интереснейшие горные экскурсии. Провести дорогу от Баксанского поста по долине не представляло бы никаких трудностей, а от Баксанского поста уже имеется почтовый тракт во Владикавказ» (?).

При подъеме на Донгузорун «любовались колоссальными глетчерами южной стороны Эльбруса: Азау и Терескалы. Азау больше Mer de Glace Монблана, а Терескалы — едва ли не единственный по своей форме и красоте глетчер; он представляет несколько рядов ледяных скал, громоздящихся амфитеатром. Баксан выходил из ущелья, образуемого горами Чегет-Кара и Тхотитау».

В этом описании нас удивляет только сообщение, что от «Баксанского поста уже имеется почтовый тракт во Владикавказ».

Насколько нам известно, колесный путь до Урусбиева и далее до сторожки на Баксане имеется только от Нальчика, — это именно путь, который описан в настоящей статье. Но это не «почтовая дорога», а проселочная, и до Урусбиева ходит лишь волостная почта от Нальчика, а чтобы от этого последнего проехать на Владикавказ, необходимо сначала отправиться до станции Котляревской и от нее ехать по владикавказской железной дороге — другого пути, кажется, нет, если, конечно, не считать горных троп.

Описанная нами дорога от Нальчика, вероятно, кратчайшая и наиболее удобная из всех существующих дорог к высочайшей и, быть может, прелестнейшей вершине в Европе, и мы положительно рекомендуем всем, желающим насладиться природою Кавказа, проехать по этому пути к Эльбрусу и пожить в только что описанной долине возможно дольше, запасшись провизиею, палаткою и теплой одеждою (Ехать нужно в июле: в июне здесь дожди, а в августе уже, вероятно, холодно.). Помимо удовольствия, более или менее продолжительное пребывание в ауле Качкарова дает возможность найти здесь много интересного в смысле знакомства с природою в области величайших гор. Нам же надо было поскорее возвращаться обратно в сторожку [175] за нашими дамами, а затем идти в Урусбиевский аул, куда мы и прибыли вечером того же дня. Здесь, при расплате с проводником, вышло недоразумение, о котором говорилось выше. Именно, мы, договариваясь при посредстве урусбиевского писаря, поняли, что за ослов проводник требовал полтора рубля за каждого осла за весь путь от Урусбиева до Эльбруса. Оказалось же, что уплатить надо было по полтора рубля в сутки за каждого осла, и ему, проводнику, также по два рубля в день. Проводник же, сопровождавший нас от аула Кейсрюльчика до Эльбруса и обратно, особо получил полтора рубля за пять часов. Переночевав в Урусбиевском ауле, мы рано утром на другой день отправились в Нальчик и ровно через сутки достигли этой слободы.

______

Совершив без перерыва оба описанные путешествия, то есть, съездив в Балкарию и на Эльбрус, — что в общем составило 420 верст, из которых, вероятно, верст 120, если не больше, пришлось идти пешком, я не чувствовал почти никакой усталости. Точно так же превосходно чувствовала себя и вся компания, не исключая детей. Несмотря на то, что нам пришлось мокнуть, переходить вброд реки, купаться в страшно жаркие дни в такой ледяной воде, что немели члены, несмотря на все это, никто не получил даже насморка. И это объясняется, несомненно, чудным горным воздухом, который может, кажется воскрешать мертвых.

И. П. Белоконский

Текст воспроизведен по изданию: На высотах Кавказа. Путевые заметки и наблюдения // Вестник Европы, № 7. 1903