ЭПИСТОЛЯРИЙ

Воззвание Г. В. Вербицкого к чеченскому и ингушскому народам и всему тyзeмнoмy населению Терской области

(на арабском и русском языках)

«Приказом по области я, войсковой старшина Вербицкий, назначен искоренить разбойничество в родном крае. Обращаюсь поэтому к чеченскому и ингушскому народам и всему туземному населению.

Вы — храбрые племена. Слава о вашем мужестве известна по всей земле: ваши деды и отцы храбро боролись за свою независимость, бились вы и под русскими знаменами во славу России.

Но за последние годы между вами завелись люди, которые своей нечистой жизнью пачкают, грязными делами позорят вас. Эти отбросы ваших племен все свои силы направили на разбой и воровство, заливая краской стыда ваши честные лица. Имам Шамиль за разбой рубил им головы, а за воровство отсекал им лапы.

Правительство наше решило положить конец всем творящимся ими безобразиям. Оно требует, чтобы каждый пахарь, купец, пастух и ремесленник, к какому бы племени он ни принадлежал, мог спокойно трудиться на свою и общую пользу.

Призываю честных людей сплотиться и перестать якшаться с ворами и разбойниками, изгнав их из своей среды и лишив их свободы святого гостеприимства.

Я обращаюсь к вам, воры и разбойники.

Объявляю вам, что ваше царство приходит к концу. Я поймаю вас, и те, на ком лежит пролитая при разбоях кровь, будут повешены по законам военного времени (т.е. в 24 часа военно-полевым судом. Поэтому советую вам помнить мои слова и отнюдь не отдаваться моим отрядам живыми, а биться до последней капли крови. Кто не будет трус, умрет как мужчина, с оружием в руках.

Все же, кто еще не отдался целиком самим Кораном [494] осужденному пороку воровства и разбоя, опомнитесь и займитесь мирным трудом. Возрастите ваших детей в почитании закона и выучите их в школах во славу пророка Магомета и на пользу своего народа.

Теперь ты, Зелимхан!

Имя твое известно всей России, но слава твоя скверная. Ты бросил отца и брата умирать, а сам убежал с поля битвы, как самый подлый трус и предатель. Ты убил много людей, но из- за куста, прячась в камни, как ядовитая змея, которая боится, чтобы человек не раздавил ей голову каблуком своего сапога. Ты мог пойти на войну, там заслужить помилование царя, но ты прятался тогда, как хищный волк, а теперь просишь у начальства пощады, как паршивая побитая собака. Ответ начальства тебе уже известен. Но я понимаю, что весь чеченский народ смотрит на тебя как на мужчину, и я, войсковой старшина Вербицкий, предоставляю тебе случай смыть с себя пятно бесчестия, и если ты действительно носишь штаны, а не женские шаровары, ты должен принять мой вызов.

Назначь время, место и укажи по совести, если она у тебя есть, число твоих товарищей, и я явлюсь туда с таким же числом своих людей, чтобы сразиться с тобой и со всей твоей шайкой, и чем больше в ней разбойников, тем лучше. Кровникам твоим не позволю вмешаться в наше дело. Довольно между вами крови!

Но если ты не выйдешь на открытый бой, я все равно тебя найду (даже и в Турции, куда ты, кажется, собирался удрать), и тогда уже пощады не жди и бейся до конца, чтобы не быть повешенным. (Ого!)

Докажи же, Зелимхан, что ты мужчина из доблестного чеченского племени, а не трусливая баба. Напиши мне, войсковому старшине Вербицкому, в гор. Владикавказ и помни, что на перевод письма твоего на русский язык с арабско-чеченского мне нужно время». [495]

Письма Зелимхана, различным представителям власти

Письмо полковнику Галаеву

Бисмилла, аррахман, аррахим!

Начинаю от всемогущего аллаха после должной части полковнику!

Я думаю, что из головы твоей утекло масло, раз ты думаешь, что царский закон может делать все, что угодно.

Не стыдно тебе обвинять совершенно невинных? На каком основании наказываешь ты этих детей? Ведь народу известно, что сделанное в Ведено сделал я.

Знаешь это и ты.

Эй, вы, начальствующие и судьи! Эй, правосудие! Вы неправильно решаете дела. Почему вы неправильно судите, почему вы осуждаете невинных детей?

Вы же не можете подняться на крыльях к небу и не можете также влезть в землю. Или же вы постоянно будете находиться в крепости, решая дела так неправильно, зная это хорошо, зная так же, как я.

Куда вы денетесь? Вы никуда не денетесь, пока я жив. Разве вы не знаете меня? Вы знаете меня.

Я, Зелимхан, решающий народные дела. Виновных я убиваю, невинных — оставляю. Я вам говорю, чтобы не нарушали вы законы. Я вас прошу не нарушать их. А вы нарушаете их на основании ложных показаний. Ничуть вы не лучше женщин — мужчины. И о таких неправильных решениях вы после будете жалеть.

Я от Турченко требовал деньги еще четыре года назад Он все время обещал дать, а сам объявил об этом начальству. Я предупреждал его, что если он не уплатит требуемых денег, будет убит.

В ночь убийства я ходил к нему опять просить денег. Делал это в присутствии его семьи. И когда он отказался от уплаты, я его убил. Не из бедных же он, были же у него деньги и другое имущество.

Возьмите всю казну государственную и войска, преследуйте меня — и все равно не найдете меня. Волла-ги! Билла-ги! [496]

Я подчиняться вам не буду. Когда вам понадобится схватить меня — я буду от вас далеко; когда же вы мне понадобитесь — будете вы очень близко ко мне.

Эй, начальствующие! Я вас считаю очень низкими. Смотрите на меня: я нашел казаков и женщин, когда они ходили в горы, и я их не тронул. Я взял у них только гармонию, чтобы немного повеселиться, а потом вернул ее им.

Шерипа Субиева я в тот же день немного задержал, заподозрив его в неверности мне, а вы за это арестовали его. Но больше ни в чем он не виноват.

Вы нехорошие люди! Вы недостойные люди! Не радуйтесь, не гордитесь за взятую Вами неправду и за утверждение таковой. Хотя вы теперь радуетесь, но после будете плакать несомненно.

Эй, полковник! Я тебя прошу ради создавшего нас бога и ради возвысившего тебя — не открывай вражды между мной и народом. Ты должен стараться, чтобы женщины и дети не плакали и не рыдали. Они же плачут и проклинают меня. Говорят: «Хоть бы убили его и чтобы он был уничтожен богом!» Так они проклинают меня. Они не виноваты. Ты же не должен сомневаться, если будешь обижать арестованных, то ко мне будет вражда. А мы до сих пор жили хорошо: кто мне сделает добро, тому отплачу тем же; кто мне сделает дурное и злое, тому отвечу тоже тем же.

Эй, полковник! Если ты хочешь узнать, кто был со мной, когда убили Турченко, то были: я — Зелимхан, мой отец Гушмазуко, Давлет-Мурза хоевский, Исса хоркороевский и Кума и Гуду из Белготоя. Это дело сделали мы. Наших лошадей держал, когда мы входили в дом к Турченко, чеченец ауловец Гунна. Знай это, эй, пристав!

Я знаю и слышу, что ты делаешь. Идешь за Гела и Дуду. Посмотри же, что я с ними сделаю. Если я их оставлю, то вини меня; если же я это не оставлю, то не вини меня. Знай это!

Милость аллаха и аллах пусть сохранят того, кто будет читать это. Читающего прошу прочесть, ради аллаха, не преувеличивая и не преуменьшая.

(Приложены именная печать Зелимхана и печать Андреевского сельского управления). [497]

Второе письмо Зелимхана полковнику Галаеву

Полковник Галаев!

Пишу тебе последнее мое письмо, которое я с помощью аллаха безусловно исполню. Это будет скоро.

Мнение мое такое: ты, кажется, знаешь, что я сделал с Добровольским, с таким же полковником, как ты; что мое привлекает сердце в необходимость сделать с тобой за незаконные действия твои и из-за меня заключенных людей, которые совсем невинны.

Я тебе говорю, чтобы ты освободил всех заключенных, о вине которых ты не слыхал и в которых не видел ничего правдивого. За неисполнение этого с тобой, гяуром, что будет, смотри на другой странице.

Я Добровольскому говорил так же, как и тебе, гяур. Но ты меня тоже не понимаешь.

Я тебе дам запомнить себя. Губить людей незаконными действиями из-за себя я не позволю тебе, гяур. Раз я говорю «не позволю», значит правда.

Если я, Зелимхан Гушмазукаев, буду жив, я ж заставлю тебя, как собаку, гадить в доме и сидеть в доме с женой. Трус ты! В конце концов — проститутка, — убью тебя, как собаку.

Пусть ты будешь между тысячами, я смогу узнать тебя.

Ты, кажется, думаешь, что я уеду в Турцию. Нет, этого не будет с моей стороны, чтобы люди не обложили меня позором бегства. Не кончив с тобой, я на шаг дальше не уеду. Слушаю я о твоих делах, и ты мне кажешься не полковником, а шлюхой.

Освободи же людей невинных, и я с тобой ничего иметь не буду. Если же не послушаешь, то будь уверен, что жизнь твою покончу или увезу в живых казнить тебя.

Зелимхан Гушмазукаев.
(Приложены три печати).

Отрывок из письма Доногуеву

Теперь сообщаю вам, что я убивал начальство, что они незаконно сослали моих бедных людей в Сибир, сейчас находится моих бедных людей Сибире 9 человек. Потом бытности [498] начальником Грозненского округа полковника Попова, в Грозном был бунт, и за гордость свою начальство и войска убивал там бедных людей, но я тогда, узнав, чем дело, собрал свой шайка и ограбил поезд Кади-юрта, и убивал поезде русских людей за местью. Потом был командирован какой-то полковник Вербицкий для поимки меня, как вы теперь... Вербицкий начал по Терской области свой неправильный действий, первым долгом Вербицкий напал с своим открытый базар селений Гудермес и убивал там на базаре бедных людей, но высший начальство действии не правильно, Вербицкого начальство смотрели на хорошего и оставили как хороший, такой страшный действий, сделанный Вербицким один час, я 10 лет абреком, и то не сделал, Вербицкий убивал бедных, он только один действий, это был селений Цорх Назрановского округа. Тогда я собой взял свой шайка и приготовился напасть Кизляр на отмщений Вербицкого за то, что он был атаманом Кизлярского отдела и дал Вербицкому перед тем знать я еду Кизляр.

Зелимхан.

Записка к Мусса Куни

Любимому моему гостю, Мусса Куни, мой салам!

Я от верных людей слышал, что ваш Дада, сын Аббаса Хубарова, дал слово начальству убить меня за большие деньги, и начальство дало ему берданку.

Прошу вас дать мне знать, за что он меня хочет убить.

Если ему нужно имущество и много серебра, я ему дам больше, чем они. Но если ему не нужно имущества, то пусть от меня держит себя подальше.

Это лучше всякого богатства для него в этом мире.

Зелимхан.

Прошение Зелимхана на имя

Председателя Государственной думы

Так как в настоящее время в Государственной думе идет запрос о грабежах и разбоях на Кавказе, то депутатам [499] небезинтересно будет познакомиться с причинами, заставившими меня, одного из самых известных абреков терской и Дагестанской областей, сделаться абреком.

Все рассказывать не стоит — это займет слишком много Вашего драгоценного времени. Я ограничусь, как сказал, указанием обстоятельств, при которых я ушел в абреки, и, кроме того, расскажу о двух своих наиболее крупных преступлениях: первое — убийство подполковника Добровольского, старшего помощника начальника Грозненского округа, в 1906 году и второе — убийство полковника Галаева, начальника Веденского округа, летом минувшего 1908 года.

Чтобы гг. депутаты имели хоть какое-нибудь представление о драме моей жизни, я должен упомянуть в коротких словах о месте моего рождения и о своей семье. Родом я из чеченского селения Хорочой, Веденского округа, Терской области. В то время, о котором идет рассказ (1901 г.), семья наша состояла из старика-отца, меня и двух братьев, из которых один был уже взрослый юноша, а другой совсем еще ребенок: кроме того, был у нас и столетний дед. Жили мы богато.

Все, что бывает у зажиточного горца, мы имели: крупный и мелкий рогатый скот, несколько лошадей, мельницу, правда, татарскую, но все же она нам давала приличный доход, и имели мы еще богатейшую пасеку, в которой насчитывалось несколько сот ульев. Добра своего было достаточно, чужого мы не искали. Но случилось несчастье. Произошла у нас ссора с односельчанином из-за невесты моего брата. В драке был убит мой родственник.

Теперь надо отомстить кровникам за смерть родственника, выполнить святую для каждого чеченца обязанность. Зная хорошо, что по русским законам кровомщение не допускается и меня за убийство человека, хотя бы кровника, будут судить со всей строгостью законов, я совершил акт кровомщения втайне, ночью,накануне рамазана месяца, и без соучастников. Все в ауле вздохнули свободно, — канлы должны были окончиться, и между сторонами состояться полное примирение. Но стали производить дознание. Начальник участка капитан X., ныне [500] благополучно управляющий одним из округов Терской области, показал, что он застал нашего врага живым и и последний будто бы указал как на виновников своей смерти на меня, на моего отца и двух братьев.

Таким образом, было найдено юридическое основание для того, чтобы нас обвинить. Суд нас четверых присудил в арестантское отделение. На запрос палаты, каким образом покойный ночью мог узнать кто в него стрелял, тот же начальник участка X. ответил, что была светлая ночь и лица были хорошо замечены умершим. Это была со стороны X. явная ложь и пристрастное отношение к делу. Во-первых, как всему народу, ему было известно, что мой отец и два двоюродных брата ни в чем не виноваты, а во-вторых, накануне месяца рамазана луна не светит. Люди говорят, что ему дали взятку наши враги, и я вполне этому верю.

Один из моих братьев умер в тюрьме, а другой умер впоследствии в ссылке. Я убежал из Грозненской тюрьмы с единственной целью отомстить виновнику всех несчастий нашей семьи, капитану X., но он нашелся. Узнав о том, что я на свободе, он прислал ко мне человека, который сказал, что капитан X. сознает свою ошибку, очень раскаивается и просит у меня прощения и, кроме того, обещает меня не преследовать никогда. Я поверил его раскаянию и простил ему. Из последующей деятельности этого человека выяснилось, что он очень далек от раскаяния и просто перехитрил меня, перейдя на службу в другое место. Таким образом, из мирного жителя селения Харачой я превратился в абрека Зелимхана из Харачоя, но не такого еще знаменитого, как сейчас.

Теперь я Вам, Ваше превосходительство, расскажу, за что я убил подполковника Добровольского. В то время Добровольский был старшим помощником начальника Веденского округа и жил постоянно в Ведено.

Естественно, на нем лежала обязанность меня преследовать, но как он это делал!

Прежде всего ставил в Харачое экзекуции, затем всячески давил моих родственников и лиц имевших, по его мнению, или вернее, по мнению доносивших, какое-нибудь отношение ко [501] мне. Мой старый отец, уже вернувшийся домой, отбыв свой срок наказания, и, в особенности, брат — самый тихий и добродушный из харачоевцев, — подвергались со стороны Добровольского всевозможным гонениям, аресту на продолжительное время под тем или иным предлогом, штрафам и пр. мелочам, пересказать которые я сейчас не сумею, но которые тем не менее жизнь делают тягостною, а иногда и невыносимою. Я ходил на свободе, и никто меня не беспокоил — ни казачьи резервы, ни милиционеры.

Наконец, случилось крупное столкновение, и вот по какому случаю. Добровольский ехал из Ведено в Грозный, а мой брат Солтамурад ему навстречу. Подполковник остановил тройку и приказал переводчику брата обыскать и отобрать у него оружие. На большой дороге не было до тех пор принято останавливать и обыскивать проезжающих. Очевидно, для Солтамурада сделали исключение. Брат сказал, что оружие его азиатского образца и выдавать его он не может, так как повсюду его преследуют кровники. Добровольский привстал на тройке с винтовкой в руке, Солтамурад ударил по лошади и ускакал, начальник пустил ему вдогонку несколько пуль, не знаю, с какой целью — напугать или попасть в него. Приехав в Грозный, Добровольский пожаловался начальнику округа, что брат Зелимхана оказал ему вооруженное сопротивление и т. д. Солтамурад, боявшись жить дома, скрылся и по моему совету вступил с Добровольским в переговоры через некоторых лиц, обещаясь выдать оружие и кроме того уплатить штраф в том размере, который укажет Добровольский, однако с тем условием, что Солтамурад останется жить дома. Но Добровольский и слышать не хотел ни о чем, грозил сгноить брата в тюрьме, повесить, а по моему адресу разразился скверными словами. Тогда мой брат ушел из дома и стал бродить один по горам, боясь присоединением ко мне навсегда опорочить себя и тем лишиться возможности вернуться к мирной жизни. А скитаясь один, он надеялся на то, что либо начальник смилостивится, либо на его место назначат другого, более доброго.

Но надеждам брата не суждено было осуществиться, — его [502] поймали в Дагестанской области (при этом он не оказал ни малейшего сопротивления) и посадили в Петровскую тюрьму. Там он пробыл около года и бежал прямо ко мне. С этого момента он сделался уже настоящим абреком. Отец мой еще раньше брата присоединился ко мне, предпочитая жизнь абрека тюремному заключению, которое должно было длиться до тех пор, пока меня не убьют или не поймают. За то, что он заставил сделаться абреком моего отца и брата, обругал меня скверными словами, Добровольский поплатился своей жизнью.

Далее я вам расскажу, Ваше превосходительство, за что я убил полковника Галаева. Вскоре после смерти Добровольского Веденский округ был объявлен самостоятельным в административном отношении, и нам прислали начальника округа, именно Галаева. Этот оказался человек деятельный и энергичный, он сразу выслал из Веденского округа 500 человек, якобы за воровство, которые вернулись все уже в качестве абреков и наводнили весь Веденский округ. Но потом полковнику пришлось объявить им всеобщую амнистию, и они вернулись в свои дома, стали заниматься тем, что делали раньше до появления Галаева. Впрочем, это к делу не относится, ая это сказал, как факт, характеризующий этого администратора. Меры его, направленные против меня, а также против отца и брата, выражались в том, что он приблизил к себе нашего противника Элсанова из Харачоя и стал по его указанию сажать в тюрьму и высылать наших родственников и друзей, а иногда лиц, совершенно не имеющих к нам никакого отношения. Я ему предлагал письменно оставить всех этих ни в чем не повинных лиц в покое, а преследовать меня всеми способами, какие рн может изобрести: полицией, подкупом, отравлением, чем только он хочет. Но Галаев находил самым правильным избранный им путь поимки меня с товарищами. Очевидно, борьба с мирными людьми гораздо легче, чем с абреками. Некоторые сосланные им лица находятся в северных губерниях России. Быть может, они и умерли. Между ними, например, два моих двоюродных брата по женской линии и два зятя тоже из другой фамилии, чем я. Затем посаженные Галаевым в тюрьму до сих пор еще сидят там. [503]

Хозяйства как сосланных, так и заключенных, совершенно разорились, жены и дети их живут подаянием добрых людей да тем, что я иногда уделяю им из своего добра после удачного набега.

Окончательно убедившись, что Галаев твердо держится своей системы, что он будет ссылать и арестовывать все новые и новые лица и что разоренные семейства станут молить бога о моей гибели, я решил с ним покончить. Решение свое я выполнил летом истекшего 1908 года.

Все, что изложено в этом прошении, безусловно — правда, ибо я стою вне зависимости от кого бы и чего бы то ни было, и лгать мне нет никакой нужды. Голова моя, как говорят, оценена в 8 тысяч рублей, конечно, деньги эти собраны с населения. Отец и брат мой убиты чеченцами во время пленения Месяцева 31 августа 1908 года, и теперь я одиноко скитаюсь по горам и лесам, ожидая с часа на час возмездия за свои и чужие грехи. Я знаю, дело мое кончено, вернуться к мирной жизни мне невозможно, пощады и милости тоже я не жду ни от кого. Но для меня было бы большим нравственным удовлетворением, если бы народные представители знали, что я не родился абреком, не родились ими также мой отец и бра и другие товарищи.

Большинство из них избирают такую долю вследствие несправедливого отношения властей или под влиянием какой-нибудь иной обиды или несчастного стечения обстоятельств. Раз кто стал на этот путь, то он подвигается по нему все глубже в дебри, откуда нет возврата, ибо, спасаясь от преследователей, приходится убивать, а чтобы кормиться и одеваться, приходится грабить. А в особенности тому, кто должен поддерживать семейства, отцы которых в ссылке или в заключении.

Все изложенное покорнейше прошу, Ваше превосходительство, довести до сведения Думы. Если же вы не найдете возможным, чтобы мое прошение было предметом внимания народных представителей, то покорнейше прошу вас отдать его в какой-нибудь орган печати, быть может, найдутся такие, которые пожелают его напечатать. К сему прилагаю свою именную печать и казенную печать Андреевского сельского правления [504] Хасав-юртовского округа. Администрация Терской и Дагестанской областей знает, что всякое письмо, снабженное этими знаками, идет от меня.

Зелимхан Гушмазукаев.
15 января 1909 г., Терская обл.

Из содержания и формы изложения приведенного докумета видно, что оно написано не лично Зелимханом, а лишь подписано им, ибо, как свидетельствуют источники, он не владел русской грамотой. Автор книги о Зелимхане, Дзахо Гатуев отмечает: «Письмо председателю Государственной думы в свое время было опубликовано в октябрьском «Голосе правды». Составителем думского письма был чеченский интеллигент и нефтепромышленник. Как интеллигенту и промышленнику, националистически конкурировавшему с великодержавным капитализмом, ему необходимо было индивидуализировать Зелимхана: дать его в качестве единичной жертвы сатрапствующей администрации». (Дзахо Гатуев. «Зелимхан», Орджоникидзе, 1965, с.144).

Судя по дате, которая стоит под прошением Зелимхана, оно было написано вскоре после начала обсуждения в Думе кавказского запроса о положении дел на Кавказе в связи с захлестнувшими его разбоями и грабежами. Однако прошение не было доведено до сведения депутатов. И это понятно: оно являет собой настоящий обвинительный акт против бесчеловечного отношения к местному, «туземному», как тогда называли его, населению со стороны русской кавказской администрации.

Зелимхан прежде чем учинить расправу над противником, как правило, писал ему письмо, в котором требовал прекратить всякое насилие над его близкими и населением, предупреждая в противном случае о печальных для него последствиях, вплоть до убийства. И таких писем, было много. Каждое из них Зелимхан скреплял собственными печатями, на которых было отгравировано его имя. Они были адресованы Добровольскому, Вербицкому, Каралову, Галаеву, Дудникову, Маргании, Доногуеву и даже самому Михееву, начальнику Терской области. Некоторая часть этих писем, хранившихся у Бетыр-Султана, была отобрана [505] во время обыска начальником особого отдела какой-то дивизии. Убежден, они пролили бы свет на многие стороны деятельности, внутреннее состояние и черты характера этого выдающегося абрека. Однако обнаружить их в архивохранилищах за редким исключением не удалось. К их числу относятся только те, которые приводятся в тексте выше. Другая часть заимствована у Дзахо Гатуева из книги «Стакан шейха». — (Изд-во «Ир», 1981, с. 244-255).

Несомненно, Зелимхан — незаурядная фигура. Для одних он был защитником и борцом за справедливость, для других — обычным разбойником и бандитом. Тюрьма и последующая вооруженная охота за ним не сломали его. Напротив, они еще больше озлобили его и, обрекая себя на пожизненные скитания приговоренного беглеца, повел решительную борьбу с властями, пусть даже неравную, а в какой то мере даже бессмысленную, до конца своих дней. Он был готов и к пощаде, но только тех, кто будет выполнять его условия. И не просто противостоял властям и режиму, но еще как правый и победитель диктовал им свои условия.

Зелимхан — человек из народа, такой же безграмотный и социально незащищенный. И как выходец из него на примере своей жизненной катастрофы видел трагедию если не всего чеченского народа, то, по крайней мере, многих сотен и тысяч простых соплеменников. Это была личность со своими достоинствами и слабостями. К достоинствам можно отнести его отвагу, черты вожака и военачальника, национал-патриотизм, верность мужскому слову, готовность защитить обиженных и восстановить справедливость. Слабости составляли — излишняя горячность, неумение гасить конфликты с кровниками, что усугубляло его положение подпольщика, социальная неразборчивость мстителя, недостаточное самообладание и временами охватывающая трусость, несмотря на сильный характер в целом. [506]

Из фольклора о кавказских абреках

Песни о Зелимхане

Чеченская песня о Зелимхане
(Записана А. Костериным)

Уа-лай-ла я-ла-лай
Уа-лай-ла я-ла лай
Уа-лай-ла я-ла-лай

Его мягкою постелью была черная земля...
Подушка его — чинаревые корни...
Одеяло его — голубое небо...
От голода кушал чинаровый лист..
От жажды пил росу...

Когда туман спускался на плоскость — уходил в горы...
Когда туман в горах — уходил на плоскость...
По ущелью шел волчьим скоком...
На вершинах слушал голоса ущелий и долин...
Родной его брат — винтовка...
Бросил вызов своей судьбе...
Придавил ее ногой...
И вышел на борьбу чеченский Зелимхан...
Взял Зелимхан свою семью
И засел на черных вершинах.

Один кляузник пошел в крепость
И бросил свой длинный язык к порогу полковника: —
Марша-аль, начальник округа,
Не спите в эту страшную ночь:
Храбрый Зелимхан, который бьет начальство и купцов,
Горный орел — Зелимхан,
Остановился на горных вершинах.

Чтоб отсох длинный язык кляузника!
Когда проклятый кляузник высунул свой длинный язык,
Зазвенели медная труба и медный барабан...
Как ток на базу окружают голодные вороны, [507]
Так был окружен гордый Зелимхан:
Три железных ряда окружили вершину.

И послал полковник Зелимхану такие слова:
— Сдавайся живым — будет здорова голова,
Я возьму тебя с вершины, как ястреб курицу...
Ты в моем кармане, ты под моей подошвой...

Отвечал ему гордый Зелимхан:
— Живым не сдаюсь — больше одной смерти не бывает...
А ты, полковник, береги свои подметки...
А когда ложишься спать, смотри под подушку:
Нет ли там Зелимхана.

Стал бить полковник по горе из пушек и пулеметов...
Когда же от пороха пошел туман по ущелью,
От запаха серы стали ржать и задыхаться кони,
Закричал с вершины гордый Зелимхан:

— Делль мостугай!.. послушай меня:
Много есть в лесу кабанов, что роют носом землю,
А их разгоняет один волчонок...
Меня для вас тоже хватит...
И опять гремели пушки, ржали кони в пороховом тумане,
А гордый Зелимхан сидел один на вершине и пел песни...
А с первым криком муллы, с вечерним намазом
Взял Зелимхан свою семью под бурку и винтовку — брата своего.
Подавляя свою судьбу, ушел гордый Зелимхан.

Другая чеченская песня о Зелимхане.

(Записана для автора повести о Зелимхане Дзахо Гатуева в Чечен-ауле Д.Курумовым от певца Сайда Мунаева)

Во время бури на плоскости пробираясь в ущелье,
Во время снега в горах пробираясь на плоскость,
Родным братом считая винтовку,
Как лев, который собирает зверей для спасения львят,
Любимую свою семью в большом лесу в горах собрал
И остановился для ночлега
Харачой Зелимхан. [508]

С доносом поехал один человек,
Подробно доложил в большом суде большому начальнику:
— Если это неправда, я положу на твои плечи офицерские погоны:
Если это неправда, сниму твою круглую голову. —
Не для службы начали звонить городские церкви — для тревоги,
Собрали врагов аллаха бесчисленное множество на церковной площади.

Уа-да-дай, я-да-дай, да-дай-я,да-дай...
Уа-да-дай, я-да-дай-и-и-и...

Сыграв в медную зурну, по три человека их выстроив,
По узкой дороге вели их в черный лес,
Прежде чем показалось желтое солнце,
Прежде чем скрылись последние звезды,
В то время, как утренняя серая заря появляется,
Тремя рядами был окружен Харачой Зелимхан.

Чтобы скрыться в черной земле — как тебе тверда эта земля...
Чтобы подняться на небо — как тебе высоко небо...
— Теперь ты за учкуром моих штанов и не уйдешь от меня, —
Сказал царский генерал!

Уа-да-дай, да-дай-я, да-дай...
Уа-да-дай, я-да-дай-и-и-и...

— Удивляюсь я тому, что, имея русское образование,
Сделал тебя, такого глупого, генералом московский царь...
Много я видел таких кабанов, как вы, —
Неужели вы не видели такого храброго волка, как я...
Много кабанов, гуляющих в лесу, —
Один только волк разбивает их целое стадо, -
Сказав так, начал стрелять из винтовки Зелимхан.

Положил он на месте пулей,
Как охотник оленя, одного офицера полка.
Начали бежать враги Зелимхана,
Получив несколько ран, ушел в это время Зелимхан,
Сказав своим, чтобы не беспокоились,
Что снова появится к ним до рассвета.

Уа-да-дай, я-да-дай, да-дай-я, да-дай....
Уа-да-дай, я-да-дай-и-и-и... [509]

Чтобы провести день, он остановился в камышах,
Вечером сел на коня и поехал
Искать своими глазами отряды солдат,
Как старую арбу, разбивать своими руками разъезжающую царскую почту
Так начал ездить Харачой Зелимхан.

Уа-да-дай, я-да-дай, да-дай-я, да-дай...
Уа-да-дай, я-да-дай-и-и-и...

Ингушская песня о Саламбеке Гороводжеве.

    Бесстрашный волк — Саламбек Сагопшинский...
    Саламбек в сердце города въехал на черном коне.
    Саламбек, как ветер, тряс листву солдатских сердец.
    Саламбек пристава Богуславского убил.
    Саламбек на грозненскую станцию нападал.
    Саламбек сам на смерть пришел.
    Бесстрашный волк — Саламбек Сагопшинский.
Рыжим телом славит солдатские пули.
...Генерал обещал расстрелять Саламбека!
Не значит это, что своими руками расстреляет он.
Когда даже генерал смерть обещает— через суд обещает ее.
Какой бы большой генерал ни был, больше самого большого генерала
Царский закон, книги которого как семьдесят семь Коранов...