ГЕНЕРАЛ КОТЛЯРЕВСКИЙ

5-го июля 1870 года Феодосия была свидетельницею торжества, выходящего из ряда событий обыденной жизни этого небольшого города, торжества, которое составит эпоху в его истории и долго будет памятно его жителям. В этот день положено было основание часовни в память одного из храбрых героев Кавказа, генерала от инфантерии Петра Степановича Котляревского.

Петр Степанович Котляревский занимает одно из видных мест в истории покорения Кавказа. В свое время, в начале текущего столетия, он личною, неустрашимою храбростью оказал важные услуги отечеству во время войны с Персией, взял несколько неприступных крепостей, в числе их Ленкорань, и своим мужеством а самоотвержением много способствовал упрочению русского владычества на Кавказе. Израненный и изувеченный, он рано оставил боевое поприще и затем тридцать девять лет жил как мученик, перенося с христианским терпением тяжкие страдания от полученных им ран. Остаток своей страдальческой жизни, последние тринадцать лет ее, он провел в Крыму, на даче близ Феодосии, где и окончил мирно свою семидесятилетнюю жизнь 21 октября 1851 года. Мысль увековечить память этого героя, этого доблестного сына России, и увековечить там, где покоится прах его, принадлежит уважаемому Феодосийскому гражданину, знаменитому профессору живописи, действительному статскому советнику Ивану Константиновичу Айвазовскому. Зная хорошо почившего старца, уважая его заслуги отечеству и желая сохранить воспоминание о них в потомстве, Иван Константинович вознамерился увенчать память его достойным монументом. Благодаря его неутомимому старанию, мысль эта получила осуществление: Государь Император соизволил дать Высочайшее разрешение на сооружение памятника [166] генералу Котляревскому. С истинно художественным вкусом было избрано место для памятника на одной из возвышенных местностей, господствующих над Феодосией, с которой открывается чудный вид на город и на море, и начертан план его, по которому он будет состоять из часовни, с иконою св. апостолов Петра и Павла, и музея для феодосийских древностей.

Заложение часовни было совершено с полной торжественностью 5-го июля прошлого года. Сначала была отслужена литургия в феодосийском александро-невском соборе;, после которой двинулся из собора крестный ход к месту предполагаемой часовни, при участии преосвященного и всего феодосийского духовенства. Против армянской церкви, лежавшей на пути шествия, армяно-григорианское духовенство Феодосии встретило крестный ход и присоединилось к шествию. По прибытии на место закладки, украшенное зеленью и разноцветными флагами, владыка совершил освящение воды и затем, подойдя к восточному углу будущего здания, прочитал молитву и, с окроплением святой воды, положил в основание его первый краеугольный камень, в который помещена была надпись следующего содержания: «Во славу Святых Единосущных Неразделимых Троицы Отца и Сына и Святого Духа, с Высочайшего Его Императорского Величества, Благочестивейшего Государя Императора Всероссийского Александра Николаевича, соизволения, при святительстве преосвященнейшего Гурия, епископа таврического и симферопольского, усердием действительного статского советника Ивана Константиновича Айвазовского, основался молитвенный дом сей в память об усопшем рабе Божьем, генерале от инфантерии Петре Степановиче Котляревском, в лето от сотворения мира 7378-е, от Рождества же Бога Слова 1870-е, месяца июля в 5-й день». Надпись эта напечатана на пергаменте и вложена между двумя толстыми стеклами, герметически спаянными оловом, и все это помещено в изученное для сего место в камне. Вместе с надписью в камень положено было довольно много серебряных монет, чекана 1870 года.

По положении камня, его преосвященство обратился к присутствующим со следующею речью:

«Благоговейное уважение к разнообразными, доблестям и важным государственным заслугам генерала от инфантерии Петра Степановича Котляревского воздвигает здесь молитвенный дом, конечно в тех видах, чтобы и современники и потомки, взирая на этот высоко, в виду всех поставленный памятник, чаще и [167] удобнее вспоминали о приснопамятном рабе Божьем болярине Петре, изучали его жизнь, проникались его духом, подражали его вере, верности, преданности долгу и главное — молились бы об нем. Пастырски радуясь такому христианскому заявлению чувств патриотизма и самоуважения, со своей стороны не могу не признать, что, действительно, многую славу создал наш Господь через этого избранника своего, и что его заслуги государству, даже частная жизнь, стоят того, чтоб вспомнить об них и поучаться. Наблюдательные знают каких трудов, забот и каких жертв стоило нашему правительству упрочить за собою Грузию, Имеретию и вообще весь Кавказ с его мелкими, хищническими племенами. Но этой, важной для нас, цели никакими жертвами мы никогда не достигли бы, если бы Петр Степанович Котляревский в свое время не отразил, не уничтожил замыслов Персии, Турции и их диких и цивилизованных пособников. Военный гений этого человека, его преданность долгу, распорядительность, близкое знакомство с обычаями и свойствами местных жителей, знание края, своих и чужих средств обороны, отеческая заботливость о людях ему вверенных делали то, что Петр Степанович торжествовал над всеми, даже физическими препятствиями, как противопоставляли ему люди, осенняя и зимняя пора в горах Кавказа. Он совершал невероятные подвиги, брал, неприступные крепости, а однажды с горсткою храбрецов не только противостоял, но и разбил, уничтожил персидскую армию, в пятнадцать раз сильнейшую его, армию хорошо вооруженную, хорошо обученную, предводимую храбрым военачальником и имевшую лучших европейских офицеров. В виду такого осязательного благословенья Божьего, кто не скажет, что, действительно, многую славу создал нам Господь его ради!

«Великий на поприще военном, Петр Степанович и в частной жизни был не менее велик и достоин удивления. Его терпение, скромность, признательность, самообладание образцовы, достойны подражания. Из многого достаточно указать на одну общую, характерную черту второй половины его жизни. Когда, после восемнадцатилетних, почти постоянных походов, израненный, измученный Петр Степанович принужден был оставить службу по невозможности продолжать ее с пользой, то, живя в своем имении еще тридцать девять лет, он томился под гнетом мучительных от ран болезней, ни днем, ни ночью не дававших ему покоя. И во все это время никто не заметил в нем даже тени ропотливого нетерпения. Столь тяжкий крест он принял и нес с истинно-христианским [168] терпением совершенною преданностью воле Божьей. Подвиг подлинно мученический! Верный друг, попечительный начальник, благоразумный советник, предусмотрительный администратор, слабых и нуждающихся покровитель и ходатай, нужный супруг, заботливый родственник, усердный слуга Царю и Отечеству, преданный воле Божьей христианин и до гроба терпеливый страдалец, Петр Степанович всегда пользовался общим уважением, но ни разу не унизился до хвастливого рассказа о своих подвигах, действительно изумительных, никогда не забывал оказанных ему благодеяний, и неблагодарности боялся, как смертного греха.

«Счастлив народ, который умеет воспитать подобную высокую личность! Вдвойне он счастлив, если умеет оценить и поощрить доблесть и заслугу великих своих деятелей! Феодосии не судил Господь быть воспитательницею генерала Котляревского; за то дал ей другое, не меньшее счастье: Феодосия приютила старца, успокоила последние страдальческие годы его жизни. И теперь, за услугу оказанную всей России, она одна, впереди всех и за всех, воздвигает памятник, воздавая тем подобающую честь великому человеку и верному слуге отечества.

«О если бы Господь милостиво призрел на нас и помог нам за любовь приснопамятного раба Божьего Петра, за его труд и заботу о нашей славе и нашем покое, воздать ему от чистого любящего сердца молитвою к Богу об упокоении души его, и, по мере сил и способностей каждого из нас, подражать его полезной деятельности во славу Божью, честь собственную и пользу всех нам дорогого отечества!»

По возглашении многолетия Государю Императору и всему царствующему дому, святейшему синоду и преосвященному Гурию, усердному здателю и его сотрудникам и, наконец, вечной памяти приснопамятному рабу Божьему Петру с его храбрыми сподвижникам, крестный ход возвратился в собор.

В три часа пополудни, преосвященный Гурий, со старшим духовенством, начальник губернии и почетные особы города, в числе шестидесяти человек, собрались в прекрасном доме И.К. Айвазовского, на берегу моря, где, в роскошной столовой, украшенной картинами артиста-хозяина, быль сервирован обеденный стол. Чтобы воскресить в памяти своих гостей, знавших почившего Котляревского, светлые черты его жизни и познакомить с ними тех, кому не суждено было знать его живым, предусмотрительный хозяин [169] распорядился положить на каждом приборе биографический очерк генерала Котляревского, составленный г-жею Соханскою (Основанием для этого биографического очерка, который помещен ниже, брошюра графа Сологуба «Биография генерала Котляревского». Ред.).

______

Генерал от инфантерии Котляревский

(Биографический очерк)

Один из замечательных героев храброго кавказского войска, один из тех великих людей прошлого, которые будут всегда служить образцом военных и гражданских доблестей людям нового поколения — Петр Степанович Котляревский, был сын скромного деревенского священника. Он родился в селе Ольховатке Харьковской губернии, Купянского уезда, 12-го июня 1782 года. Первое образование Котляревский получил в харьковском духовном коллегиуме, где он десяти лет был уже в классе риторики.

Священник Стефан, счастливый и довольный успехами своего сына, никак не думал, чтобы он поступил в военную службу; но неожиданный случай поставил молодого Котляревского на тот путь, где он, ценою крови, стяжал славу, почести и бессмертное имя в рядах русских героев.

Подполковник Лазарев, проездом через Харьковскую губернию на Дон, где стоял его полк, сбился с пути, во время метели, и случайно попал в село Ольховатку, где был принят в доме священника. Целую неделю продолжались вьюга и непогода: ехать далее было невозможно; но время летело быстро для Лазарева, в беседах с умным и добрым сельским пастырем. Молодой Котляревский, по случаю праздников, был также дома и очень занимал гостя своими бойкими и умными ответами. Лазарев всей душой полюбил своих хозяев и, чтобы отплатить священнику за его гостеприимство, просил его поручить ему сына, обещая заняться воспитанием мальчика и устроить его будущность. Отец Стефан сначала колебался, но потом согласился на предложение Лазарева, обещав отпустить сына по первому требованию. Года через полтора, именно в мае 1793 года, явился в дом отца Стефана сержант и потребовал фурьера Котляревского на службу.

Молодой Котляревский отправился в штаб-квартиру батальона в г. Моздок, где он в первый раз познакомился с [170] солдатским бытом. Судьба устроила так, что будущий герой Кавказа вступил на службу в тот самый корпус, который был сформирован бессмертным Суворовым. Лазарев честно исполнил слово, данное им отцу Стефану: он принял мальчика к себе в дом, наблюдал за его образованием и, в особенности, заставлял его заниматься военными науками и историей.

Котляревский был произведен в сержанты в 1796 году, когда открылась война между Россией и Персией. Русскими войсками командовал на Кавказе граф Зубов. Отряд, под начальством генерала Булгакова, должен был пройти через неприступные табасаранские ущелья и приблизиться к крепости Дербенту; полковник Лазарев командовал четвертым батальоном Кубанского полка, который находился в отряде, и 14-летний сержант Котляревский шел, с ружьем на плече в рядах его. Здесь в первый раз он услыхал свист вражеских пуль, с которыми так сроднился впоследствии. Он участвовал в осаде крепости и один из первых влез на стены, при взятии ее. Вскоре после того, в отряде генерала Корсакова, Котляревский дошел до Ганжи. Хан ганжинский, как и многие другие ханы, соседи Персии, сдались русскому оружию, и властелин Персии, Ага-Магомет Хан, уже со страхом ожидал вторжения русских войск в его пределы, как вдруг получено было известие о кончине императрицы и, вместе с тем, приказание прекратить военные действия, войскам возвратиться в свои пределы, а графу Зубову сдать начальство начальнику кавказской линии, графу Гудовичу. За эту экспедицию сержант Котляревский был представлен к офицерскому чину, но в Петербурге все представления графа Зубова остались без утверждения, и лишь в 1799 году Котляревский был произведен в подпоручики.

Вслед затем полковник Лазарев назначен был командиром 17-го егерского полка и взял к себе хотя юного, но уже испытанного в бою, подпоручика Котляревского в адъютанты. С этим назначением начинается новая эпоха в жизни Котляревского. Ему тогда было 17 лет; жизнь его с того времени была беспрерывною цепью битв и событий, в которых выказывался его светлый ум, твердый характер, геройская храбрость и всецельная преданность долгу.

Грузия, некогда сильное и славное государство, изнемогала тогда от внутренних беспорядков и от нападения внешних врагов; вторжение персидского войска в Тифлис было последним страшным ударом для этой страны. Обессиленная, истощенная, [171] она не была в состоянии защитить себя от грозного врага, и царь Грузии, Георгий XIII, вынужден был обратиться к императору Павлу I, прося его помощи. Просьба его была исполнена: 17-й егерский полк, при четырех орудиях, получил приказание, прямо через горы поспешно идти в Грузию. Отряд выступил в поход в ноябре; в горах господствовали холод и метели, и, несмотря на то, что не было ни дорог, ни просек, отряд вынес все ужасы кавказской природы и 26-го ноября 1799 года вступил в Тифлис. Русское войско было встречено с колокольным звоном и пушечной пальбой. С тех пор русские не оставляли более Грузии. Генерал Лазарев, как военный начальник отвечал за спокойствие и безопасность города и края; ему очень часто приходилось вести секретные переговоры с царем Георгием и большей частью он употреблял, для личных объяснений с царем, своего адъютанта Котляревского. Это доказывает, как высоко стоял уже 17-летний юноша во мнении своего начальника. В тифлисских архивах сохранилось много бумаг, относящихся к этой эпохе, писанных бойкой рукой Котляревского. Между тем, 20,000 лезгинов вторгнулись в Кахетию, и сыновья царя Георгия XIII выступили навстречу им с 10,000 грузинов; Лазарев, с двумя батальонами и артиллерией, поспешил на помощь и соединился с царевичами в крепости Сигнахе. Котляревский оказал тут большую услугу. Лезгины были в 15 верстах; Котляревский, с десятью казаками, отправился в ущелья гор следить за движениями неприятелей, и, по его донесениям, Лазарев двинул оба батальона к реке Иоре, где находился неприятель. Завязался бой; пушечные выстрелы заставили лезгинскую конницу отступить; генерал-майор Гуляков напал на лезгинскую пехоту; сражение продолжалось три часа и кончилось совершенным поражением неприятеля. За это сражение Котляревский получил орден св. Иоанна Иерусалимского и произведен в штабс-капитаны. В то время царь Георгий XIII был при смерти и, умирая, просил императора Павла I принять Грузию в русское подданство.

В 1801 году был обнародован высочайший указ о присоединении грузинского царства к русской империи. Когда это известие достигло Грузии, многие татарские поселения бежали к эриванскому хану, вследствие чего Лазареву дано было приказание выступить на границу и возвратить бежавших татар, которых оберегал персидский отряд. Между русскими и персами завязалось незначительное по сущности, но очень важное по последствиям дело: [172] эта стычка считается началом войны, которая продолжалась двенадцать лет и в которой Котляревский участвовал с начала до конца. На место генерала Кноринга, командовавшего русскими войсками был назначен князь Цицианов. Приехав в Грузию и видя все внутренние беспорядки, он, для водворения спокойствия, считал необходимым удалить из края всех членов грузинской царской фамилии, и потому уговорил их переселиться на жительство в Россию. Многие из них воспротивились этой мере, вследствие чего произошли смятения, причем храбрый Лазарев пал жертвою азиатской мести: он был предательски зарезан во дворце одной из цариц грузинских, когда требовал немедленного ее выезда из Тифлиса. Так Котляревский лишился своего покровителя и друга, и несмотря на то, что князь Цицианов предложил ему поступить к нему в адъютанты, Котляревский отказался, желая служить в строю, где, с производством в капитаны, он назначен был ротным командиром в том же егерском полку.

Русские войска не знали отдыха; едва кончалась одна экспедиция, как получалось приказание снова выступить для усмирения бунтующих кавказских племен. Так, ганжинский хан, покоренный генералом Корсаковым, изменил России, и князь Цицианов должен был двинуться к Ганже для осады города. Котляревский и в этот раз был первым на стенах крепости, на которую влез без лестницы. Раненый пулей в ногу, он не мог идти далее, так что поручик граф М.С. Воронцов (будущий фельдмаршал и наместник) и егерь Богатырев, тут же убитый пулей в сердце, должны были поддержать его. Тем не менее Ганжа не выдержала осады: город был взят, сам хан убит, и Ганжа переименована в Елисаветполь. За это дело Котляревский получил орден св. Анны 3-й степени и произведен в майоры.

Вскоре после взятия Ганжи, Мингрелия и Имеретия приняли подданство России; многие ханства также просили покровительства русских и защиты от нападения и влияния персиян. По этому случаю князь Цицианов отрядил команды в карабахское и нухинское ханства, для охранения и, вместе с тем, для удержания их в зависимости. В Карабах был назначен Лисаневич, а в Нуху Котляревский. Котляревский действовал очень осторожно и сумел так расположить хана и жителей к русскому правительству, что, после свидания князя Цицианова с ханом, устроенного Котляревским, нухинское ханство, без кровопролития, присоединилось к [173] России. Возвратясь в Елисаветполь, Котляревский с полком отправился в Карабах и там совершил один из самых блистательных, но, к сожалению, мало известных подвигов русского войска на Кавказе. Мы говорим про дело 1803 года, когда 70,000 персиян вступили в эриванское ханство. 24-го июня один из персидских отрядов приблизился к Карабаху, где находился, как выше сказано, майор Лисаневич с 300 человек русской пехоты. Князь Цицианов отправил к нему на помощь до 60О человек при двух орудиях, под командою полковника Карягина; старший по нем был майор Котляревский. Отряд спешил соединиться с Лисаневичем, как вдруг, на половине пути к Шуше, на реке Шах-Булахе, неожиданно наткнулся на отряд персиян из 3,000 человек, составлявших лишь часть персидского авангарда, число которого доходило до 10,000.

Неприятель был в пять раз сильнее; несмотря на то, русский отряд построился в каре и, под выстрелами, по трудной, гористой местности, продолжал подвигаться вперед. В течение шести часов отбивалась горсть храбрецов, наконец персияне отошли, но не теряли отряда из виду. Карягин выбрал место близ реки и расположился отдохнуть; в четырех верстах от него стоял весь персидский авангард. Рано утром, когда солдаты, утомленные переходом и боем, отдыхали, персияне окружили их. Отряд быстро сомкнулся опять в каре, и когда персидская конница с криком бросилась на русских, то встретила стальную стену, которую не могла опрокинуть; между тем подоспела и персидская пехота, но и ее усилия были тщетны: после трехчасового боя, персияне отступили. Хотя русские отразили неприятеля, сначала в пять раз, а потом в пятнадцать раз сильнейшего, однако положение их было безвыходное: они увидели себя в блокаде. Карягин укрепился как мог, и несмотря на то, что сам был ранен, а отряд уменьшился на половину, все почти лошади перебиты, помощи ожидать было не откуда, продолжал отчаянно обороняться. Персияне старались отрезать у нас воду и устроили для этого на реке Шах-Булахе несколько батарей. Следующий день прошел в томительном ожидании; наступила ночь. Сто человек русских сделали вылазку, отбили у персиян на реке пять батарей, из которых три взял Котляревский, но, не имея людей удержать их, тут же их уничтожили. На другой день пронесся слух, что предводитель персов, Аббас-Мирэа, со всем войском, расположился в четырех верстах и намерен своей артиллерией [174] истребить оставшихся русских. Действительно, на 27-е июня, показалось несметное число персиян и открылась пушечная пальба. Конница снова ринулась на русских и снова встретила упорное сопротивление; выстрелы продолжались целый день; гибель казалась неизбежной. Карягин получил две контузии и был ранен в спину; Котляревский в левую ногу; большая часть отряда не существовала и далее сопротивляться было невозможно. Кто не был убит или ранен, тот изнемогал от усталости, после четырехсуточного боя. Тогда Котляревский предложил бросить обоз и убитых и пробиться грудью, сквозь персидскую армию, к небольшой крепости Шах-Булах, овладеть ею и укрепиться в ней. Отчаянное положение заставило согласиться на это отчаянное предложение. В ночь, 28-го июля, выступил остаток отряда; несмотря на изнеможение, солдаты везли на себе орудия и несли раненых; шли молча, подвигались тихо. Счастливо миновав главный отряд, они вздохнули свободнее; но вдруг наткнулись на объезд. Началась перестрелка; темнота ночи помогла русским подвигаться вперед; выстрелы и погоня продолжались, пока, наконец, в темноте неприятель потерял горсть храбрецов из виду. К рассвету отряд был у стен крепости Шах-Булаха, которая тут же была взята штурмом; два хана были убиты, гарнизон рассеян, а победители заперлись в новом своем убежище. При штурме крепости Шах-Булаха, Котляревский был вторично ранен в руку картечью.

Вскоре было получено известие, что сам шах идет к крепости и намерен уморить русских с голоду. Действительно, в Шах-Булахе не было никаких запасов, и недостаток в них уже начал ощущаться, так что солдаты принуждены были есть траву и лошадиное мясо. Кругом крепости стояло персидское войско, поджидая шаха. Чтобы спастись от голодной смерти, оставалось одно средство: бросить Шах-Булах и овладеть, в 25 верстах, другою крепостью — Мухрату. Котляревский предложил обмануть сонную бдительность персиян и расставить ночью часовых, так чтобы персияне слышали их оклики; самим же выступить из крепости и опять, пользуясь темнотою ночи, идти к крепости Мухрату. Предложение было принято и исполнено так удачно, что даже часовые успели выйти из крепости и догнать отряд.

Следующей факт может ясно доказать, с каким самоотвержением действовали солдаты и каким геройским духом все были проникнуты. На пути из крепости Шах-Булаха в крепость [175] Мухрату, встретился небольшой ров, через который нельзя было перевезти орудия. Четыре солдата добровольно предложили сделать из себя мост: легли поперек рва и орудия перевезли по ним; только два из них остались живы. К сожалению, история не сохранила имена героев, которые, своею преданностью долгу и храбростью, могут состязаться с любым из героев древнего мира.

Русские благополучно добрались до крепости, которую и заняли, после небольшого сопротивления.

Едва Котляревский оправился от ран, полученных им при Шах-Булахе, как в августе, уже опять, участвовал в экспедиции, для усмирения изменивших России народов; а в ноябре месяце, под личным начальством князя Цицианова, он выступил с отрядом к крепости Баку. Отряд состоял из 2,000 человек, при десяти орудиях; Котляревский командовал авангардом. У ворот Баку, князь Цицианов был вероломно убит. Вследствие сего осада крепости была снята и войско должно было возвратиться в свои пределы. Но не надолго Котляревский оставался в бездействии; скоро он нашел опять пищу для своей деятельности и случай снова отличиться. Карабахский хан изменял России, не хотел платить условленной дани и, кроме того, был недоволен тем, что в столице его, Шуше, находился русский отряд. Возобновив дружеские сношения с Персией, хан просил персидского шаха защитить его владения от русских. Шах исполнил просьбу, выслав в Карабах 20,000 персиян. С нашей стороны был отправлен туда же генерал Небольсин с отрядом, в котором находился неутомимый Котляревский. Встреча с неприятелем произошла около той же реки Шах-Булаха; завязалось дело; отряд под выстрелами продолжал подвигаться вперед. Так он прошел 16 верст. Котляревский со своими егерями шел бойко впереди, неустрашимо поражая неприятеля и открывая свободный путь отряду; он поспевал везде, где нужно было распорядиться, поддержать или воодушевить своим примером мужество храбрых, но иногда колебавшихся солдат. Постоянная победа русского отряда раздражила начальника персидских войск, до того, что он взял от своих подчиненных клятву победить или умереть.

Спустя несколько дней произошло жестокое сражение, при хонашинском дефиле. Несмотря на данную клятву и на выгодную позицию персидского войска, персияне были разбиты и бежали за Аракс. Во время сражения Котляревский со своими егерями [176] был на левом фланге; неприятель занимал на высотах очень выгодную позицию, которую Котляревский вскоре отбил у них и сам занял. Тогда персияне окружили его и отрезали от остального русского войска. Четыре раза они вновь брали высоты; но и Котляревский, своей стойкостью, четыре раза сбивал их с позиции и, наконец, обратив неприятеля в бегство, довершил победу. Котляревский, главным образом способствовавший победе, был произведен в подполковники и назначен начальником русского отряда в Шуше, на место Лисаневича. В следующем 1808 году он был произведен в полковники.

Несмотря на все победы, которые беспрестанно одерживали русские, пламя войны не угасало, а разгоралось в Закавказье. Персияне, едва успевая оправиться от одного поражения, замышляли новое нападение и вторгались в русские пределы. Вскоре они выступили к Нахичевани. Генерал Небольсин опять получил приказание остановить это движение. Невзирая на страшную погоду, русские перешли в октябре снежные и утесистые карабахские вершины. При выходе из ущелья гор, отряд встретился с неприятелем. Персидские всадники и подоспевшая к ним пехота бросились на него; завязался упорный бой, в котором персияне едва не одержали верх. Неприятель больше всего нападал на левый фланг, которым командовал Котляревский; ему, однако, удалось, сильным движением сбить противника с выгодной высоты и занять ее. Немедленно Котляревский устроил батарею на отбитой высоте и начал с нее громить персиян, которые употребляли все силы, чтобы взять обратно эту возвышенность; но Котляревский везде был впереди, и от него ни на шаг не отставали обожавшие своего храброго начальника храбрые солдаты. Сражение продолжалось полсуток; наконец русские штыки принудили персиян бежать. Котляревский отнял у них три пушки и преследовал бегущие толпы более трех верст. После этого сражения русские без боя заняли крепость Нахичевань.

Для защиты Грузии от нападения персиян назначены были два отряда, из которых один, под начальством Лисаневича, охранял Елисаветинский округ, а другой, под начальством Котляревского, Карабах. С этих пор для Котляревского начинается новая эпоха его боевой жизни — эпоха командования отдельными отрядами.

Если бы англичане тайно не поддерживали шаха против России, то персияне не могли бы так долго бороться с нашим оружием. [177]

Но Англия употребляла все усилия, чтобы продолжить войну России с Турцией и Персией; она не жалела ничего для достижения своей цели и высылала в Персию не только оружие, но даже офицеров, для обучения персидского войска. Персидское правительство, между тем, желая выиграть время, притворно вело с Россией переписку о заключении перемирия.

Для переговоров был назначен, с нашей стороны, командовавший в то время кавказскими войсками граф Тормасов, а от персидского правительства хитрый Мирза-Безюрк. Уполномоченные съехались в крепости Аскеран. Требования, заявленные Мирзою-Безюрком, не согласовались ни с видами, ни с достоинством русской державы, а потому свидание дипломатов кончилось ничем. Вскоре Персия заключила союз с Турцией против России, и персидское войско заняло крепость Мигри, в карабахском ханстве, а так как Карабах с 1805 года принадлежал России, то граф Тормасов послал отряд, в 400 человек, под начальством полковника Котляревского, чтобы очистить крепость Мигри от персиян и занять ее. Отдав это приказание, главнокомандующий получил известие, что сильные отряды персидских войск двигаются по тому же направлению.

Не желая посылать людей на верную смерть, граф Тормасов отдал приказание о немедленном возвращении отряда Котляревского, но предписание его дошло до Котляревского тогда, когда неприступная Мигри находилась уже несколько дней в руках русских. Вот как совершил Котляревский этот подвиг.

Крепость Мигри стоит на неприступных скалах; персияне, в числе 2,000 человек, засели в ней, ожидая нападения русских. Котляревский, избегая встречи с неприятелем, опасался идти по дорогам ведущим к крепости; он желал сохранить для предстоящего штурма всех своих людей, а потому решился, оставив пушки, пробраться к крепости, по вершинам карабахских гор, тропинками, которые считались непроходимыми и потому оставались без надзора. Три дня солдаты то спускались в пропасти, то карабкались на утесы; наконец, сошли с гор, в пяти верстах от Мигри. Оставив весь обоз в небольшом ауле, отряд двинулся к крепости и с трех сторон атаковал ее. Днем Котляревский успел занять передние высоты. Персидские войска, слыша выстрелы, бегом спешили на помощь осажденным: медлить было некогда, а потому Котляревский, с наступлением ночи, начал приступ, напав на селение, окружающее крепость, и к утру [178] овладел им. Заняв селение, Котляревский устремился на батареи, находившиеся на левом хребте, перед крепостью. От этого приступа зависела победа или общая гибель. Дружно бросились солдаты, предводительствуемые храбрыми офицерами; ошеломленные персияне пришли в смятение и не успели опомниться, как майор Дьячков взял три батареи, а остальные две сам Котляревский. Покончив тут, русские бросились на правый хребет. Солдаты, воодушевленные успехом, грудью и штыками вытеснили персиян из укреплений и заняли их. Оставалась одна неприступная батарея, устроенная на вершине отвесного, кремнистого утеса, к которому даже невозможно было приставить лестницы. Утес прямо и гордо высился к небу, как бы смеясь над ничтожною горстью людей, которые возгордились своими успехами до того, что осмелились атаковать его. Котляревский, осмотрев утес со всех сторон, убедился, что приступом не одолеть гиганта и что тут приходилось бороться не с людьми, а с природой. Но природа, как и люди, должна была уступить перед силой воли и твердостью духа. Котляревский окружил неприступную батарею со всех сторон, потом приказал отвести реку и тем лишил осажденных воды: через сутки гарнизон, измученный жаждою, сам оставил свой гранитный приют; многие с отчаянием бросались с вершины утесов, не желая сдаться. Русские овладели крепостью; персияне бежали. При штурме Котляревский был ранен пулей в левую руку. Главнокомандующий со страхом ожидал известия об отряде, и когда получил донесение о взятии Мигри, то не верил своим глазам: граф Тормасов знал хорошо стойкость своих войск, но такой геройский подвиг превышал все его ожидания. После донесения о победе, главнокомандующий, боясь за участь храбрецов, послал предписание: «немедленно вытребовать Котляревского с командою из Мигри». Но Котляревский в это время не удовольствовался взятием крепости, а довершал дело, уничтожая персидское войско. Аббас-Мирза, приблизясь к Мигри, пришел в бешенство, узнав о взятии ее: он угрожал своим подчиненным зверским мщением, если они не вытеснят русских из крепости. Котляревский, зная с кем имеет дело и вполне сознавая неприступность взятой им крепости, смело ждал нападения. К тому же, горными дорогами, из Шуши успели выслать отряду провиант и подкрепление, а чтобы сохранить воду, Котляревский защищал реку двумя сильными батареями. Персияне окружили крепость, но не решились брать ее штурмом и тщетно стреляли в [179] непоколебимый гранит. Наконец, Аббас-Мирза, согласуясь с мнением английских офицеров, убедился, что со своими полчищами ему не взять крепости, что тут нужна стойкость и храбрость, а не многочисленность; он донес Ахмет-Хану, что Мигри неприступна, после чего получил повеление отступить. Персияне оставили Мигри и потянулись к Араксу. Немедленно, вслед за ними, Котляревский выступил ночью с 500 человеками и нагнал их близ реки, через которую они переправлялись частями. Русские тихо подкрались, окружили неприятеля и врасплох ударили на него в штыки. Панический страх овладел персиянами; они, в темноте ночи, бросаясь во все стороны, натыкались сами на штыки, и, спасаясь от штыков, бросались в быстрый Аракс, и там и тут встречая смерть. Та же часть войска, которая была переправлена за реку, от страха бежала в горы. Русских было так мало, что нельзя было брать пленных, потому что некому было бы их караулить, а потому Котляревский приказал прикалывать тех, кто попадался живой в руки. Река была запружена трупами, кровь струилась в ней как вода; едва доставало рук, чтобы исполнить суровое, но необходимое приказание героя. Неприятельское войско было буквально уничтожено. Всю добычу и оружие Котляревский приказал побросать в воду, так как не на чем и не на ком было ничего везти нести с собою. В этом неслыханном дотоле в летописях Кавказа геройском деле, Котляревский выказал себя не только как храбрый воин, преданный своему долгу, но и как полководец, достойный страниц в истории.

Вскоре Котляревский за свои заслуги назначен был командиром Грузинского гренадерского полка, получил Георгия 4-й степени и золотую шпагу с надписью: за храбрость. Мигринский герой был оставлен во взятой им крепости и получил приказание укрепить ее, на что отвечал: «Мигри так укреплена природою и персиянами, что неприступна ни для какого неприятеля и укрепить ее сильнее невозможно». Котляревский жестоко страдал от четырех ран, которыми не имел времени хорошенько заняться: он просил графа Тормасова дать ему отдых. Главнокомандующий сейчас же согласился, и Котляревский отправился в Тифлис, где ему необходимо было обратить внимание на расстроенное свое здоровье.

После отъезда Котляревского, Аббас-Мирза, оправившись от поражения, покушался еще раз отнять Мигри; но все его старания остались тщетны: Мигри стояла грозная и неприступная. [180] Несколько времени спустя, граф Тормасов, утомленный управлением взволнованным краем, просил об увольнении; на его место назначен был маркиз Паулучи, который уже был известен на Кавказе победою, одержанною им над соединенными персидскими и турецкими войсками близ Ахалкалакской крепости. Маркиз Паулучи находил, что необходимо овладеть турецкою крепостью Ахалкалаки; но он сознавал всю трудность своего намерения и помнил, что в 1807 году граф Гудович, с 8,000 отрядом, не мог взять этой крепости и отступил с большим уроном.

Для взятия Ахалкалаки, как и для взятия Мигри, нужна была не сила материальная, а сила нравственная, не численность войск, а распорядительный, предприимчивый и храбрый начальник. Конечно, маркиз Паулучи остановился на Котляревском, назначив его начальником отряда, который посылался для взятия, по мнению всех и даже самого главнокомандующего, неприступной крепости Ахалкалаки.

Котляревский с благодарностью принял на себя трудное поручение и бойко и бодро пошел на новый подвиг. Он избрал, для достижения Ахалкалаки, по прежнему тот же путь, каким следовал к Мигри: предводитель русских орлов шел там, где орлы вьют себе гнезда. Пройдя Боржомское ущелье, Котляревский пробрался по вершинам Триалетских гор в декабре месяце, когда в горах мороз бывает невыносим, и когда даже самые тропинки, пробитые полудикими обитателями гор, бывают занесены снегом. С двумя батальонами своего полка, без орудий, взяв с собою только складные лестницы, Котляревский выступил в ночь с 3-го на 4-е декабря 1811 года; в продолжение четырех дней, утопая в снегу, засыпаемый метелью, застывая от стужи, отряд все простирался вперед, движимый силою воли и безграничным доверием к своему начальнику. Наконец, 7-го декабря, отряд вступил в Ахалцыхский пашалык и в 25 верстах от Ахалкалаки скрылся в ущельях гор; ближе нельзя было подойти, потому что местность, которая окружает крепость, открыта, и прибытие русских было бы тотчас замечено. Котляревский ночью вывел отряд из ущелий и неслышным, но быстрым шагом повел его к крепости. Не доходя верст двух от глубокого рва, окружавшего крепость, он дал солдатам отдохнуть. С крепости, в ночной тиши, долетали уже оклики часовых. В темноте отряд подвигался осторожно и гарнизон только тогда заметил русских, когда они уже перелезали овраг у самых стен крепости. [181] Стремительно бросились наши герои на стены; в миг подставили лестницы; солдаты спорили между собою, кому первому лезть на приступ. Капитан Шультен бросился с гренадерами на батарею, которая была всех ближе, и, овладев ею, устремился на две других и также занял их; турки отчаянно защищались, но русские, помня все ужасы, которые они вынесли для достижения своей цели, как разъяренные львы бросались на турок и беспощадно кололи их своими трехгранными штыками. Еще солнце не показалось из-за гор, как уже крепость была в руках русских. Гарнизон большею частью был переколот, остальные скрылись бегством. В крепости взято 16 орудий, 40 пудов пороху, два знамени и множество оружия и снарядов. На другой день Котляревский послал капитана Шультена к главнокомандующему, для личного доклада об исходе дела. Маркиз Паулучи отправил того же капитана Шультена с донесением к государю о победе. За взятие крепости Ахалкалаки, Котляревский, на 29 году жизни, произведен в генерал-майоры. Этой награды был вполне достоин юный полководец, обещавший своими гениальными воинскими способностями быть вторым бессмертным Суворовым, если бы судьбе угодно было сберечь его для славы русского оружия. Но увы! мы увидим, как рано увечья и тяжкие раны пресекли его доблестные подвиги.

После взятия крепости, Котляревский озаботился обеспечить продовольствием гарнизон, который должен был остаться в ней. Все окрестные жители разбежались и угнали с собой стада. Он послал команды вслед за бегущими, чтобы отбивать у них скот и хлеб, а сам отправился вглубь страны, занял несколько деревень и забрал в плен до 400 семейств, которые отправил в Грузию вместе с пленными турками. Окончив все распоряжения в завоеванной крепости, генерал Котляревский возвратился в Гори к своему полку.

Двум батальонам, отличившимся при взятии Ахалкалаки, были пожалованы георгиевские знамена.

В то время, как мигринский герой налетел с гор на Ахалкалаки и разорял турецкое гнездо, смывая своей победой неудачную попытку графа Гудовича взять крепость в 1807 году, в Карабахе, который так еще недавно Котляревский очистил от неприятеля и внушил в жителях его страх и полное доверие к русскому оружию, начались опять беспорядки: полчища Аббас-Мирзы нахлынули снова на Карабахское ханство; один батальон [182] Троицкого полка под командою капитана Джине, был нечаянно окружен персиянами, и, не выдержав натиска неприятеля, сдался в плен. Не так поступили Карягин и Котляревский, когда их окружил Тур-Кули-Хан с войском в пятнадцать раз сильнее их... Но Карягин уже не существовал, а Котляревский был далеко. Персияне безмерно возгордились своей победой, а татары, подвластные России, упали духом. Лишь только маркиз Паулучи узнал о вторжении в Карабах и о неудаче, которую потерпела русские, он немедленно назначил отряд из 1,000 человек под командою генерала Котляревского, для вторичного изгнания персиян из Карабаха.

Аббас-Мирза, узнав о прибытии в Карабах бича персиян забрал жителей, награбил все что мог и поспешно отступил за Аракс. Когда Котляревский прибыл в край, так хорошо ему знакомый, первой заботой его было восстановить в жителях доверие к русской силе. Для достижения этой цели он решился преследовать Аббаса-Мирзу, перейти за Аракс, возвратить взятых в плен карабахцев и отнять у неприятеля награбленное имущество. К сожалению, ему не удалось привести свой план в исполнение. Дойдя до Аракса, русское войско встретило неожиданное препятствие: мост был сломан неприятелем, а вброд невозможно было переправиться; вода слишком была высока от сильных дождей и оттепели, так что отряд должен был довольствоваться действиями по сю сторону реки. Котляревскому удалось разбить две шайки разбойников, забрать их в плен, взять местечко Кир-Коха, которое персияне считали неприступным, возвратить более 400 семейств карабахцев и отбить до пятнадцати голов рогатого скота. Хотя план Котляревского и не вполне удался, но того, что он сделал, было достаточно, чтобы внушить жителям прежний страх к русскому оружию и доказать им, что у русских есть еще довольно войска и силы, чтобы преследовать и бить персиян.

За эту экспедицию Котляревский был награжден орденом св. Анны 1-й степени и, сверх того, ему назначено ежегодно по 1,200 рублей ассигнациями.

После маркиза Паулучи, главнокомандующим кавказскими войсками назначен был генерал-лейтенант Ртищев, человек преклонных лет, характера нерешительного и не отличавшийся никакими военными способностями. Трудный пост, на который был поставлен Ртищев, превышал его нравственные и [183] физические силы. Приняв командование, он начал поступать со свойственною ему осторожностью. Добрый и честный старик простодушно надеялся склонить персиян к миру и, вместо того чтобы действовать наступательно, завязал по этому случаю с Аббас-Мирзою и с английским посланником бесполезную переписку. Английский посланник прислал своего племянника Гордона в Тифлис. Ртищев принял его очень радушно и даже предложил ему осмотреть войска, стоявшие в бездействии. Персияне же, несмотря на переписку о мире, беспрестанно продолжали нападать на русские границы. Внутренние смуты и смелость врагов все более и более усиливались. Котляревский не верил в возможность мира с персиянами; ему все распоряжения главнокомандующего были не по душе; хорошо зная вероломство персиян и хитрую политику англичан, он ждал беды, заботливо следил за движениями неприятеля, был всегда наготове и негодовал на свое невольное бездействие. Вскоре был объявлен мир России с Турцией; в то же время наступил 1812-й год. Все силы России, все помышления, все заботы были сосредоточены для защиты сердца Империи — Москвы. На Кавказе войска не комплектовались; внутренние беспорядки усиливались; мир с Персией был только в мечтах генерала Ртищева. Вдруг пришло известие в Тифлис, что персияне готовятся сделать нападение на Грузию. Главнокомандующий не был готов встретить врагов и мог выставить против них только три небольших отряда; одним из них командовал Котляревский. Этот отряд защищал Карабах и должен был остановить движение неприятеля через Нуху к Тифлису. Карабахцы волновались: Аббас-Мирза показался с войском и вступил в русские владения. Переписка же о мире все продолжалась и тем ясно доказывалось вероломство персиян. Котляревский напрасно писал несколько раз Ртищеву, прося у него разрешения перейти за Аракс, чтобы начать наступательные действия и тем остановить дальнейшее движение неприятеля: на свои рапорты Котляревский не получал ответа. Выведенный из терпения, он написал главнокомандующему: «если через пять дней я не получу испрашиваемого разрешения, то, невзирая ни на что, пойду за Аракс; ибо если Аббас-Мирза успеет овладеть Талышинским ханством, то это будет такой вред, что его нельзя будет поправить».

Ртищев, все еще мечтая о возможности заключить мир с Персией, выступил, для свидания с Аббас-Мирзою и для личных с ним переговоров о мире, из Тифлиса с 3,000 отрядом к [184] границе Персии и близ Аракса соединился с отрядом Котляревского. К Аббас-Мирзе был отправлен офицер с предложением назначить место для переговоров о мире. Хитрый персиянин требовал, чтобы главнокомандующий приехал к нему, на ту сторону Аракса, за восемьдесят верст, в глубь Персии. Ртищев, конечно, не согласился на это дерзкое требование. Котляревский предлагал отвечать пулями и штыками; по Ртищев надеялся склонить Аббаса-Мирзу к миру и нашел, что самое лучшее будет вести переговоры через поверенных. В самый день открытия совещании получено было известие, что Талышинское ханство возмутилось и что 10,000 персиян вошли в крепость Ленкорань. Тут только Ртищев убедился, на сколько персияне желали мира.

Котляревский все это предвидел и просил Ртищева не терять времени на ни к чему не ведущие переговоры о мире, а атаковать Аббаса-Мирзу, обещая верную победу. Ртищев боялся неудачи. Между подчиненным и начальником возникло неудовольствие. Старческая осторожность главнокомандующего возбуждала негодование в кипевшем храбростью и отважною решительностью молодом полководце. Однажды, за обедом, Котляревский не соглашался с распоряжениями Ртищева; старый генерал вспылил и сказал, что «молодые генералы должны, прежде всего, выучиться молчать перед старшими». Котляревский отвечал, «что дело идет о спасении людей и славы русского оружия, и что он не станет уклончиво молчать там, где надо говорить правду», и прибавил, что просит главнокомандующего уволить его вовсе от службы. На это Ртищев хладнокровно заметил, что каждый дворянин имеет право выходить в отставку, когда пожелает. Тем разговор кончился. Слух, что Котляревский оставляет войско, быстро разнесся по лагерю. Солдаты пришли в уныние; офицеры сознавали вполне те последствия, которые должна была иметь потеря генерала, одно имя которого наводило ужас на персиян. Генерал Ахвердов пошел к главнокомандующему и долго пробыл с ним; что было говорено неизвестно, но, через несколько времени, Ртищев оценил военный гений своего подчиненного: выйдя из палатки, он громко позвал своего ординарца, приказал ему ехать к Котляревскому и объявить, что будет у него к чаю. Котляревский вышел навстречу главнокомандующему, который с истинным великодушием, со слезами извинился перед ним, прося, чтобы он не оставлял службы. Ртищев прибавил, что обстоятельства требуют его [185] немедленного возвращения в Тифлис; а так как Котляревский знает лучше край и характер войны, то разрешает ему действовать во всем по собственному усмотрению, полагаясь вполне на его опытность и благоразумие. Одно запрещал главнокомандующий Котляревскому: отнюдь не переходить за Аракс. Энергический, кипучий отвагою молодой генерал, как мы вскоре увидим, не исполнил приказания осторожного начальника. Самый успех действий Котляревского не может вполне оправдать его ослушания: дисциплина есть краеугольный камень военной службы; на ней зиждутся крепость и единство действий войска; к счастью, Котляревский загладил свой проступок, одержав одну из тех блистательных побед, которою может гордиться летопись русского войска.

На Кавказе положение дел было тогда самое прискорбное; покоренные или подчиненные кавказские народы, один за другим, снова поднимали оружие против России. Кахетия, лезгины и все горцы взбунтовались и отрезали сообщение с Россией. Войска не комплектовались; денег из России не высылали по случаю двенадцатого года; депеши и почту перехватывали горцы; чума и голод довершали бедствия края. Когда Ртищев удалился с главным отрядом, а персидское войско все прибывало к границе, карабахский хан начал весьма непочтительно обращаться с русскими, так что, при отъезде Ртищева из Карабаха, даже не выехал проводить главнокомандующего, но спокойно сидел у себя в Шуше. Котляревский хорошо знал азиатский характер. Он предвидел, что обида, нанесенная ханом перед всем краем русскому военачальнику, неминуемо должна будет иметь самые пагубные последствия. Надо было остановить могущее вспыхнуть возмущение. Лихой наездник, смелый молодой генерал, проводя своего начальника, один, в сопровождении казака, поскакал в Шушу, прямо на ханский двор. Хан, сидя у фонтана, спокойно курил кальян; вооруженные карабахцы толпились около своего властелина. Подскакав к самому хану, Котляревский закричал ему по-татарски, махая нагайкой: «Я тебя повешу». Озадаченный хан спросил в замешательстве: «За что ты гневаешься?» «Как за что!» грозно кричал Котляревский; «разве ты ни во что ставишь русского сардаря, что смел не приехать проводить его и проститься с ним; ты должен был явиться к нему и провожать его»! Смелость и храбрость имеют обаятельную силу. Толпа, окружавшая хана, всегда готовая, по мановению своего начальника, растерзать человека, стояла поникнув головами, а хан начал [186] униженно оправдываться, делая тут же распоряжения, чтобы седлали коней и навьючили несколько мулов дарами, по азиатскому обычаю, для поднесения главнокомандующему. Когда все было готово, хан немедленно отправился вслед за Ртищевым. Догнав его, по дороге к Елисаветполю, хан представил подарки и простился, как следовало, с русским сардарем.

Этим смелым личным поступком Котляревский остановил мятеж в стране, где он находился с вверенным ему отрядом.

Вскоре персидские войска начали переправляться через Аракс. Глядя как они ставили свои палатки, по сю сторону реки, Котляревский радовался, предвидя скорый конец своему томительному бездействию. Вдруг персияне снялись и снова перешли за реку. Одним из главных достоинств Котляревского, как полководца, была распорядительность и глубокое, быстрое соображение. Он, сметливым умом своим, проникал в тайные замыслы неприятеля и предугадывал его намерения. Этому редкому качеству он обязан был своими постоянными успехами в предприятиях, по видимому безрассудных, а на самом деле всегда зрело обдуманных. Когда Котляревский увидал, что персияне переправляются обратно за Аракс, он догадался, что Аббас-Мирза хочет идти на Грузию другим путем, т.е. через Шекинское ханство, и, зорко следя за действиями неприятеля, убедился, что его догадка подтверждалась теми направлениями, которые принимали персидские отряды. Он боялся, чтобы Аббас-Мирза, обойдя его, не соединился с бунтующими горцами и татарами и не произвел общего восстания подвластных России племен: тогда гибель русских на Кавказе была бы неминуема. Отвратить ее можно было только решительным ударом, т.е. уничтожением персидского войска!.. Отважный до безрассудства подвиг, на который, однако, твердо решился Котляревский, несмотря на свои маловажные силы. Он уведомил генерала Ртищева, что обстоятельства вынуждают его перейти за Аракс и атаковать Аббаса-Мирзу, и хотя он сам сознает, что это очень трудно, но решился для пользы и славы русского оружия. Выступая на неравный бой, Котляревский написал распоряжения, на случай своей смерти, и диспозицию к атаке, и, обсудив хладнокровно все обстоятельства, горячо приступил к делу. Раздался по лагерю барабанный бой; все войска скоро были в строю и дожидались появления генерала. Котляревский вышел и, обращаясь к солдатам, сказал: «Братцы! нам должно идти за [187] Аракс и разбить персиян. Их на одного десять; но храбрый из вас стоит десяти, а чем более врагов, тем славнее победа. Идем, братцы, и разобьем». Солдаты и офицеры восторженно кричали ура! воодушевленные словами своего доблестного начальника. Отряд состоял из 1,500 пехоты и 500 конницы, при 9 орудиях; персиян было 30,000 человек. Он выступил 18 октября 1812 года, и 19-го, на заре, начал переправляться через Аракс, пятнадцатью верстами выше персидского лагеря. Переправа совершилась благополучно; только одно орудие осталось в реке. На другой стороне Аракса отряд сомкнулся в каре и двинулся вперед, пробираясь в тыл неприятелю: надо было сделать переход в 70 верст, чтоб зайти со стороны Персии.

К вечеру вдали показался персидский лагерь, широко раскинувшийся по реке. Никто не подозревал приближения русских; все беззаботно занимались своими вседневными делами; солдаты были частью на учении, частью отдыхали; Аббас-Мирза беседовал с английскими офицерами и с персидскими сановниками, важно покуривая кальян. Увидев издали наших конных татар, Аббас-Мирза сказал сидевшему с ним английскому офицеру: «Посмотрите, какой-то хан едет ко мне в гости». Англичанин, посмотрев в зрительную трубу отвечал: «Нет, это не хан, а Котляревский». Аббас-Мирза смутился, но, храбрясь, воскликнул: «русские сами лезут ко мне на нож!» Он забыл, вероятно, что персидский нож не раз уже ломался о русский штык. Никто не допускал возможности такого смелого нападения. Когда русские стали приближаться к лагерю, персидские солдаты бросились бежать в разные стороны, так что начальники едва могли удержать их. Персидская конница была расположена на горе. Заметив эту выгодную позицию, первый свой удар Котляревский устремил туда, и когда персидская пехота подоспела для защиты горы, уже было поздно: гора была в руках русских, а конница рассеяна и лагерь отрезан к Араксу. Аббас-Мирза со своими войсками обошел гору и намеревался отнять ее у русских; Котляревский встретил его у подошвы горы и с громким ура! грянул в штыки. Русские с таким ожесточением бросились в атаку, что панический страх вдруг овладел персиянами: несмотря на угрозы, на увещания и команду английских офицеров, они бросились бежать, в полном расстройстве, за реку Дараут.

Весь персидский лагерь, со всеми сокровищами и снарядами, остался в руках Котляревского. В лагере нашли 400 тюков [188] английских патронов. Но бич персиян не удовольствовался своей победой: лишь совершенное истребление персидского войска могло удовлетворить его отвагу. В то время, как он размышлял о достижении своей цели, наш унтер-офицер, долго находившийся в плену у персиян, принес на поклон победителю персидское знамя. Котляревский начал расспрашивать его, не знает ли он, как пройти, чтобы отрезать отступление персидской армии и не потерять ее из виду. Унтер-офицер вызвался быть проводником и сказал, что Аббас-Мирза, собрав все свои разбежавшиеся войска, остановился на реке Дараурт, в Асландузском укреплении, расположенном на горе.

Котляревский немедленно отдал приказание отряду готовиться к выступлению. В глухую ночь отряд переправился через реку Дараурт и, тихо подвигаясь к Асландузу, окружил его.

Восточная лень и легкомыслие погубили персидское войско. Укрепившись в Асландузе, персияне были так уверены в своей безопасности, что даже не расставили ни часовых, ни пикетов. Они беспечно предавались кейфу, вокруг пылающих костров, и, как истинные азиатцы, наслаждались отдыхом после боя и перехода. Вдруг пламя костров озарило кровавым светом пылавшие яростью, угрюмые лица наших солдат; как гром над головами персиян, грянуло победоносное русское «ура!», засверкали штыки и, в мгновение ока, сотни трупов пали под ударами их. Котляревский скомандовал «не щадить никого»; рассвирепевшие кавказские львы беспощадно кололи обезумевших от ужаса персиян, которые уже не защищались, а только, с воплями отчаяния, молили о помиловании. Остановить кровопролитие не мог даже сам Котляревский; он напрасно кричал: довольно! довольно! Солдаты не слышали его; упоенные победою, они довершали истребление врага.

Никаким пером нельзя передать этой страшной ночи; вопли ужаса, стоны умирающих, мольбы о даровании жизни, торжественные крики победителей потрясали воздух. Пылающие костры освещали багровым светом кровавый праздник русского войска. Оставалось на горе еще одно укрепление, куда бросились те персияне, которым посчастливилось спастись от штыков; но Котляревский, заметив их движение, устремился на штурм, и сейчас же овладел укреплением.

Аббас-Мирза, во время боя, бежал с полсотнею человек к Тавризу. Пять знамен, одиннадцать пушек остались трофеями победы. На одной из взятых пушек были вырезаны слова: «от [189] короля над королями шаху над шахами, в дар». Надпись показывала, что это был подарок английского короля персидскому шаху. Регулярная персидская пехота была почти совсем истреблена: когда стали поверять число убитых персиян, их оказалось до 9,000; но Котляревский показал в донесении своем лишь седьмую часть, говоря: «напрасно писать правду, не поверят. Успех Котляревского в этом смелом нападении свидетельствует, как молодой генерал глубоко постиг характер азиатцев, быстро переходящих от отваги к робости. Неожиданное и стремительное нападение русских, застигших врасплох персиян, не дало им опомниться: они оробели до того, что даже потеряли сознание о возможности защищаться.

Разрушив Асландузское укрепление до основания, Котляревский со своим отрядом, не потерпевшим почти никакого урона, перешел Аракс и возвратился в свой лагерь. Цель была достигнута: уничтожение персидского войска положило конец всем замыслам Аббаса-Мирзы. Эта неслыханная победа распространила такой ужас между ханскими и татарскими владениями, что общий мятеж, готовый вспыхнуть, был подавлен в своем основании. Никому и на мысль не приходило бунтовать против непобедимой силы русского оружия, для которого не существовало препятствий; страх и уважение к русским заменили непокорность. Невозможно описать той гордой радости, с которой русские войска возвращались в Карабах, где их встретили жители, униженно преклоняясь и опуская оружие перед победителями.

Донесение о победе главнокомандующему начиналось следующими словами: «Бог, ура и штыки даровали и здесь победу Всемилостивейшего Государя».

Старик Ртищев, получив донесение о победе, читал его со слезами благодарности: он письмом поздравил Котляревского со знаменитой победой, сознавая вполне всю важность оказанной услуги. О том же, что подчиненный не исполнил приказания и перешел Аракс, Ртищев не упомянул ни одним словом; напротив, благодарность свою изливал в самых теплых выражениях, отдавая должную честь воинскому искусству и достоинствам победителя. Котляревский, за рассеяние персидских сил и за овладение лагерем, был награжден чином генерал-лейтенанта, а за то, что отнял всю неприятельскую артиллерию и знамена, взял и разорил Асландузское укрепление, истребил персидскую армию, получил по статуту орден св. Георгия 3-й степени. [190]

В то же время Ртищев получил знаки ордена св. Александра Невского; надевая их, он всегда говорил, что обязан Котляревскому этою монаршею милостью.

С исходом двенадцатого года, Кавказ представлял более отрадную картину: чума прекратилась; голод и неурожай сменились изобилием; внутренние смуты утихли, восстания прекратились; в Ширванском, в Шекинском, в Карабахском ханствах не было ни одного неприятеля; Аббас-Мирза смирно сидел в глубине Персии. В одном только Талышинском ханстве персияне укрепились в Ленкоранской крепости, где сосредоточили свое лучшее войско. Укрепление это было построено английскими офицерами, они сделали его почти неприступным; кроме того, по дороге к Ленкорани, укрепили крепость Аркевань. Взятие крепости Ленкорани было необходимо для русских, чтобы покончить войну с персиянами и удержать их от дальнейших действий. Возвратясь из Тифлиса в Карабах, куда Котляревский ездил после асландузской победы, он начал готовиться к выступлению в Талышинское ханство, для изгнания оттуда персиян.

Никогда не был Котляревский так угрюм и встревожен, как перед выступлением в эту экспедицию; какое-то тайное предчувствие смущало его бодрый дух и отнимало у него ту веру в успех, которая всюду и всегда его сопровождала. Он писал перед выступлением в Тифлис к одному из своих сослуживцев: «И так я выступаю; эта экспедиция меня сильно тревожит. Прошу Бога о помощи и могу назваться слишком счастливым, если Бог даст кончить счастливо».

Отряд был в том же составе, как при Асландузе, т.е. 1,500 пехоты и 500 конницы и шесть орудий. 17-го декабря 1812 года он выступил, на другой день перешел Аракс и двинулся Муганскою степью. Время года не благоприятствовало походу. Надлежало пройти 80 верст степью, в которой не было никакой дороги; солдаты то вязли по грудь в болоте, то вьюга и снег засыпали их. На пятый день, т.е. 21-го декабря, отряд вступил в Талышинское ханство. В тот же день русские встретили авангард персидского войска, который однако не решился атаковать их. Отряд двинулся далее и приблизился к Аркеванскому укреплению, которое составляло как бы преддверие к крепости Ленкорань. Оно было обнесено рвом и в нем находилось около 2,000 гарнизона.

Но, видно, персияне еще живо помнили асландузское побоище. [191] Страх, внушенный русскими был так велик, что лишь только в Аркевани увидали приближение русских солдат, как весь гарнизон, без оглядки, пустился бежать из укрепления, бросив две пушки, порох, оружие и все, что там находилось. Котляревский без выстрела занял Аркевань и послал часть отряда в погоню за трусами; пехота и казаки настигли их и уничтожили почти всех. Затем, оставив гарнизон в Аркевани, Котляревский пошел к Ленкорани. Там, под командою Садых-хана, находилось 4,000 лучшего персидского войска.

Грозная крепость могла навести ужас на всякого, кроме Котляревского и его неустрашимых подчиненных. Она была окружена болотами; ее гранитные высокие стены были унизаны орудиями: валы и земляные верки защищали ее снаружи. Но для Котляревского преград не существовало: чем труднее было достижение цели, тем упорнее он шел к ней. Подойдя к крепости, русские немедленно устроили батареи и, 26-го декабря, открыли канонаду. Но пальба из орудий не делала вреда крепости; снаряды вязли в земляных стенах, не долетая до каменных. О траншеях же Котляревский не мог думать, при малочисленности своего отряда. Снарядов для продолжительной блокады было недостаточно. Рассчитывая на страх, внушаемый русскими персиянам, герой Аслан-дуза написал всем жителям крепости, персидским войскам и их начальникам, прокламацию, в которой говорил, что он прислан с войсками великого в свете императора, для изгнания персиян из Талышинского ханства; что он непременно возьмет крепость Ленкорань, что у стен крепости находятся все русские войска, который были при взятии крепости Мигри и при уничтожении Асландуза, и что если против победоносного русского оружия не устояли Аббас-Мирза с 30,000 войском и целая персидская армия, то где же устоять ленкоранскому гарнизону, как бы он ни был храбр. Потом Котляревский уведомлял, что укрепление Аркевань уже в его руках, что все пути заняты его войсками и что осажденные не могут ожидать ни откуда помощи или подвоза припасов и снарядов. Но, не желая даром проливать кровь, он предлагал жителям и гарнизону добровольно сдаться, и тем спасти свое имущество, жен, детей и свою собственную жизнь. В противном же случае, писал Котляревский, он не отступит от крепости, покорит ее «и тогда горе побежденным!»

На это грозное увещание Котляревский не получил никакого ответа. Тогда он решился штурмовать крепость, зная, что не [192] может продолжать блокаду, по неимении снарядов. Тяжело ему было приступать к штурму: он хорошо сознавал, что у него не хватало для этого ни сил, ни способов. Перед штурмом он писал к Ртищеву: «Мне, как русскому, остается только победить или умереть; ибо отступить значило бы посрамить честь оружия российского». Помолившись Богу, он назначил штурм крепости 31-го декабря 1812 года. Накануне отдал следующий приказ, который вполне может выяснить силу его характера, взгляд на дисциплину и на обязанности каждого воина. Вот, в подлиннике, этот приказ, как образец увлекающего военного красноречия, которым обладал Котляревский.

«Истощив все средства принудить неприятеля к сдаче крепости, найдя его к тому непреклонным, не остается более никакого способа покорить крепость сию оружию российскому, как только силою штурма. Решаясь приступить к сему последнему средству, даю знать о том войскам и считаю нужным предварить всех офицеров и солдат, что отступления не будет. Нам должно или взять крепость, или всем умереть: за тем мы сюда присланы. Я предлагал два раза неприятелю о сдаче крепости, но он упорствует; так докажем же ему, храбрые солдаты, что штыку русскому ничто противиться не может; не такие крепости брали русские, и не у таких неприятелей как персияне; сии против тех ничего не значат. Предписывается всем первое: послушание; второе: помнить, что чем скорее идешь на штурм и чем шибче лезешь на лестницы, тем менее урон взять крепость; опытные солдаты сие знают, а неопытные поверят; третье: не бросаться на добычу, под опасением смертной казни, пока совершенно не кончится штурм; ибо, прежде конца дела, на добыче солдат напрасно убивают. Диспозиция штурма будет дана особо, а теперь остается мне только сказать, что я уверен в храбрости опытных офицеров и солдат Грузинского гренадерского, 17-го егерского и Троицкого полков; а малоопытные Каспийского батальона, надеюсь, постараются показать себя в сем деле и заслужат лучшую репутацию, чем доселе между неприятелями и чужими народами имеют. Впрочем, если бы, сверх всякого ожидания, кто струсил, тот будет наказан как изменник, и здесь, вне границы, труса расстреляют или повесят, несмотря на чин.

Котляревский составил из своего отряда три колонны; в пять часов утра они двинулись к крепости; шли очень скоро, соблюдая мертвую тишину. Но колонны не успели дойти до назначенных [193] им мест, как неприятель открыл сильный огонь. Под градом пуль, русские войска спустились в ров и стали укреплять лестницы; в это время персияне, которые были гораздо многочисленнее, ждали штурмующих на стенах с рогатинами, пиками, камнями и ручными гранатами, которыми засыпали солдат, работавших во рву. Толпами валились люди; подполковник Ушаков и многие офицеры мгновенно были убиты; колонны редели, а число неприятеля на стенах все увеличивалось. Несмотря на гибель товарищей, на упорное сопротивление персиян, солдаты укрепили лестницы и самые смелые первые полезли на стены.

Град камней и гранат посыпался на смельчаков; изувеченные, убитые, они падали в ров один за другим... Солдаты замялись... Котляревский, видя что отряд гибнет, бросился в ров и стал ободрять солдат. Он был окружен трупами своих храбрецов; осажденные отчаянно оборонялись. Минуту спустя, Котляревский был ранен в ногу, но, несмотря на рану, придерживая ее рукою, бросился к лестницам, громко крича: «Сюда! ребята вперед! за мной!.. «Ура!»... Солдаты бросились за обожаемым начальником; но в этот момент, у самых стен крепости, еще две пули поражают неустрашимого героя; Одна ударила ему прямо в лицо, раздробив ему всю челюсть. Тут же он лишился одного глаза и без чувств упал в ров, на груды тел своих боевых товарищей. Но Господь утешил страдальца: в ту минуту, как силы оставляли его, он, как будто в сладком сне, слышал над головою своей, на стенах крепости, громовое «ура!», крики победы и проклятия персиян. Последняя геройская команда храброго командира воодушевила солдат. Они полезли на стены, хотя персияне стреляли в них в упор, хватались за дула ружей неприятеля, чем помогали себе взбираться на стены, и вскоре все, кто не был убит или ранен, очутились на стенах крепости, где начался кровавый рукопашный бой. Перед русскими штыками персияне, как всегда, не могли устоять; ожесточенные солдаты не брали никого в плен и слова Котляревского сбылись — упорство осажденных погубило всех: жены, дети, старики, все падали под ударами штыков. В то же время майор князь Абхазов, овладев одной персидской батареей, тотчас оборотил орудия и начал стрелять картечью в середину крепости. Вслед за тем была взята еще одна батарея и орудия ее также повернули немедленно против неприятеля. Персияне, чтобы избежать смерти, стали бросаться через стену, в речку [194] Ленкорань но на реке русские уже успели построить батарею и всех спасающихся встречали картечью. Число убитых неприятелей превышало всякое вероятие: в крепости и на берегу найдено до 4,000 тел. Штурм продолжался три часа и им достойно закончен 1812 год...

После битвы, в груде тел, отыскали виновника великой победы. Когда Котляревский пришел в себя, он был обрадован вестью о победе и, донося о штурме главнокомандующему, писал: «Я сам получил три раны, и благодарю Бога, благословившего запечатлеть успех дела сего собственною моей кровью. Надеюсь, что сей же самый успех облегчит страдания мои». Трофеями победы были два знамени, восемь орудий, сардарская булава и все имущество, хлеб и проч. Изувеченный герой победы, несмотря на тяжкие раны, не сдавал команды, но следовал за отрядом, который возвратился в Карабаг 29-го января 1813 года. Нерадостно, однако, возвращались победители. Офицеры и солдаты, поникнув головой, без песен, со слезами на глазах, благоговейно шли за носилками, на которых лежал обезображенный страдалец, и себе, и кавказскому воинству стяжавший своими победами бессмертную славу.

Котляревского полумертвого повезли в Тифлис. Ртищев, в полной парадной форме, сейчас же поехал навестить героя-страдальца. За взятие Ленкоранской крепости, генерал-лейтенант Котляревский получил орден Св. Георгия 2-го класса, на 31-м году жизни; но тяжкие раны лишили Петра Степановича навсегда возможности продолжать служение царю и отечеству.

Славная его боевая деятельность, к величайшему сожалению, пресеклась слишком рано; память же о его доблестях и о геройских подвигах навеки запечатлена в летописях Кавказа. Шах-Булах, Мигри, Ахалкалаки, Асландуз и Ленкорань, положившие конец тринадцатилетней войне с персиянами, такие памятники, которых не сокрушат ни время, ни людская забывчивость. Как все высокое издали яснее и величественнее представляется глазам человека, так доблестные деяния и беспримерная храбрость Петра Степановича Котляревского, чем далее, тем яснее и величественнее выдвигают его из среды кавказских деятелей, упрочивают за ним славную страницу в истории кавказской войны и дают ему одно из первых мест в числе великих полководцев русского воинства.

Тяжкие раны заставили Петра Степановича Котляревского сойти с поприща славы и почестей. После того тридцать девять лет [195] он жил как мученик, без ропота перенося свои страдания. Он вел жизнь почти затворническую, молчаливую и однообразную, в которой мощный дух его смирялся перед силою страданий; из правого уха у него вышло до сорока костей и все лицо было сведено в правую сторону; глаза он лишился, как сказано, при Ленкоране, и удивительно, как мог он прожить столь долго живым мертвецом. Выйдя в отставку, Петр Степанович купил, на дарованные ему государем после Ленкорани деньги, небольшое имение, близ Бахмута, село Александрове, где и поселился.

В 1826 году, император Николай I, прибыв в Москву на коронование, вспоминал героя-мученика и, при следующем рескрипте, пожаловал Котляревского в генералы от инфантерии:

Петр Степанович!

«Отличное служение на поприще военном и неоднократными опытами доказанное искусство и храбрость ваши, не переставали обращать на себя внимание в Бозе почивающего Брата Моего, который, с прискорбием видя, что расстроенное здоровье и раны, полученные вами на поле чести, были действительными препятствиями к дальнейшему продолжению службы, принужден был согласиться на временное ваше от оной удаление. Отдавая всегда должное уважение заслугам вашим и зная всю пользу, которую опытность и храбрость ваша могут принести отечеству, при возникающих ныне неприязненных делах с персиянами, Я льщу Себя надеждою, что время уврачевало раны ваши и успокоило от трудов, понесенных для славы российского оружия, и что, при настоящих обстоятельствах, вы не откажете Мне вступить на то поприще, на коем вы подвизались с таким успехом. Уверен, что одного имени вашего достаточно будет, чтобы одушевить войска, предводительствуемые вами, устрашить врага неоднократно вами пораженного и дерзающего снова нарушить тот мир, которому открыли вы первый путь подвигами вашими.

«Желая, чтобы отзыв ваш был согласен с Моим ожиданием, пребываю вам благосклонный.»

«НИКОЛАЙ».

В Москве.

Августа 12 дня 1826 года.

Котляревский был тронут до глубины души вниманием государя императора; но головная рана, которая не позволяла ему выходить зимой на воздух, заставила его отказаться от всемилостивейшего приглашения. Генерал Паскевич принял командование войсками, и [196] несчастный Котляревский лишь издали, в глуши своего уединения, жадно следил за ходом войны, хотя душою был всегда на Кавказе, который он любил горячо и беспредельно и до самой смерти своей принимал живое участие во всем, что касалось до колыбели его славы. О своей боевой жизни он никогда не говорил, и если разговор касался прошлого, то старался всегда переменить его на другой.

В 1838 году, Петр Степанович купил в Крыму, близ Феодосии, на взморье, прекрасную мызу, которую назвал Добрый Приют. Южный климат имел благотворное влияние на его здоровье: он мог выходить из комнаты на воздух, даже зимой, вставал с восходом солнца, гулял много. Последнее время своей жизни старец провел тихо и покойно в кругу своих близких и друзей, дожил до 70 лет и скончался 21-го октября 1851 года. Тело его покоится в Добром Приюте, в саду близ берега, где, убаюкивая мирный сон почившего, вечно плещут волны Черного Моря.

Елизавета Соханская. 

Текст воспроизведен по изданию: Генерал Котляревский // Военный сборник, № 3. 1871