§ 7. НЕУДАЧА ПОТИЙСКОЙ КАМПАНИИ. ИНТРИГИ ТОТЛЕБЕНА.

«НОВЫЙ ПЛАН» ВОЕННЫХ ДЕЙСТВИИ

3 октября 1770 г. Тотлебен направился к Поти. Еще до приближения русских войск, по сообщению кап. Н. Языкова, турки оставили крепости Рухи и Анаклия (в которых стояли по двадцать человек в [127] каждом) и Тотлебен вошел в пустые крепости (АВПР, ф. Сн. России с Грузией, 1769-71 гг., оп. 110/2, д. 13, лл. 134-135; Грамоты, I, с. 261), а потом вместе с кн. Дадиани начал осаду Поти.

Из Поти Тотлебен послал сообщение о своих успехах кизлярскому коменданту Неимчу, а этот последний в рапорте от 5 декабря 1770 г. писал гр. Чернышеву: «...он (Тотлебен — В. М.), с корпусом своим находитца у Черного моря н помощию божиею и щастием ея и. в. взяты у неприятеля крепости Анаклия и Рухия, да город Поти и форштат, а цитадель состоит в блокаде и все оные крепости и город переименованы и названы Поти город Екатерины, Анаклия — Алексеевны, а Рухия — крепость святого Павла...» (ЦГВИА, ф. 20, оп. 47, св. 245, д. 4, ч. II, л. 996).

Хотя в Кизляре сообщение Тотлебена было встречено с радостью (там отслужили молебен), но в Петербурге до получения рапортов об успехах Тотлебена были получены донесения кап. Языкова и кап. Львова, и правительству стало известно, что Тотлебен сорвал совместные военные действия и потийскую кампанию ожидала неудача. Поэтому 31 декабря 1770 г., незадолго до получения вышеупомянутого рапорта кизлярского коменданта, Военная коллегия дала ген. Сухотину, назначенному вместо Тотлебена, обширную инструкцию (Там же, лл. 809-818). Однако до прибытия ген. Сухотина в Грузию оставалось еще много времени.

Неправильно проведенная совместно с кн. Дадиани осада Поти длилась три с половиной месяца, что окончательно подорвало боеспособность корпуса и могло окончиться полной катастрофой, если бы в дело не вмешался царь Соломон.

Дело в том, что в декабре 1770 г. турки сосредоточили большие силы в Батуми, в помощь потийскому гарнизону. Это представляло опасность для ослабленного русского корпуса. Царю Соломону стало известно об этом, и он сообщил Тотлебену, но тот «не поверил» сообщению царя. Потом царь сообщил об этом кап. Языкову и Львову, но Тотлебен, «доверяя» Гуриели и Дадиани, считал сообщение царя ложным, пока не появился авангард турок. Царь Соломон по просьбе кап. Языкова и Львова в январе 1771 г. вступил в Гурию и отрезал путь туркам. Этим Соломон I спас русский корпус и подчинил себе Гурию (царь свергнул с престола ставленника Турции Георгия Гуриели и вновь восстановил его старшего брата Мамию, занял Асканскую крепость, где оставил гарнизон, а у гурийских князей взял заложников) (АВПР, ф. Сн. Россини с Грузией, 1769-70 гг., оп. 110/2, д. 13, лл. 157-163, 90-94, 164-167; АВПР, ф. Сн. России с Грузией, 1769-75 гг., оп. 110/2, д. 11, лл. 89-92; Грамоты, I, с. 274-281, 282-287, 289-290; 296-300).

Осада Поти не имела успеха по вине Тотлебена (Как вел Тотлебен осаду, об этом подробно пишут кап. Языков и кап. Львов (см. Приложение)), корпус потерял боеспособность, по настоянию офицеров генерал снял осаду и вернулся в Имерети. В рапорте от 15 февраля 1771 г. генерал писал, что он взял бы Поти, но вступление царя Соломона в Гурию и требование полк. Клавера, кап. Языкова и кап. Львова вынудили его 6 февраля снять осаду; более того, он мог бы даже без Томского полка «через двенадцать часов с малыми людьми, т. е. карабинерами и гусарами» взять Поти, но остерегался «здешних бунтовщиков», чтобы не расставили сетей и «Чоглоковские и Ираклиевые трагедии в пред не подошли...» (ЦГВИА, ф. 20, оп. 47, св. 245, д. 4, ч. II, лл. 953-955). Виновниками своих неудач в Поти Тотлебен [128] считал также моздокского и кизлярского комендантов. «Госп. граф, — с удивлением докладывал Иеимч ВК. 12 марта 1771 г., — на меня и моздокского коменданта возлагает вину отступления от крепости Поти, совсем я дознатца не могу...» (ЦГВИА, ф. 20, оп. 47 св. 245, д. 4, ч. II, лл. 927-928).

Во втором рапорте, после отступления из Поти, Тотлебен писал гр. Чернышеву: «Я теперь не только б крепость Поти взял, но, может статься, и еще б гораздо более б над неприятелем победы зделал, для славы российского престола, а они (Языков и Львов — В. М.) вместо хорошего обхождения и предприятий, будучи пять недель находились в конфузии и весь корпус через то в непорядок привели, напоследок до того довели, что по намерению даря Соломона я принужден находился отступить, к которому делу их кадетские и гвардейские камраты всякие вспоможения старались делать, то есть полк. Клавер, майор Марков и протчия» (Там же, лл. 929-931).

Не трудно видеть, что Тотлебен был намерен избавиться от представителей русского правительства (кап. Языкова и кап. Львова) и штаб-офицеров (полк. Клавера, майора Маркова и др.), как он уже избавился от Моуравова, Ременникова, Чолокаева и других. Особенно сердит был генерал на офицеров Томского полка, которые сорвали его авантюру в мае 1770 г. (начиная с июня 1770 г. он во всех своих рапортах клеветал на них).

Тотлебен главным виновником провала потийской кампании считает царя Соломона, однако это противоречит документам. Правда, с середины сентября до конца декабря 1770 года царь Соломон не ладил с Тотлебеном по причине его дружбы с врагами царя (К. Дадианом и Г. Гуриели), но в конце декабря, после появления турецкого корпуса у кр. Поти, Тотлебен призвал царя на помощь и принимал его советы. Более того, 17 января 1771 года Тотлебен из Грузии пригласил царя Соломона на совещание недалеко от Поти, но в это время царь был уже в Сачилао (ок. нынешней Самтредии) и в письме от 18 января, подробно сообщая о событиях в Гурии, тепло отозвался на письмо генерала и давал дружеские советы (АВПР, ф. Сн. России с Грузией, 1771 г., оп. 110/2, д. 23, л. 140). 3 февраля 1771 года царь сообщил генералу о прибытии Зураба Шервашидзе и Келеш-бея в Зугдиди и их намерении изгнать русский корпус из Поти; вместе с тем, царь Соломон советовал генералу: быть бдительным и не оставлять Поти, потому что гарнизон крепости не имеет дров и они долго удержаться не могут, а осада крепости русскому государству обошлась не дешево, да и хочется, чтоб вы прославились (Там же, л. 177). Наконец, царь обещал генералу помощь правиантом и всем, чем мог (Там же). Это письмо лежит среди бумаг Тотлебена и несмотря на плохой перевод (Там же, л. 176) генералу были ясны намерения царя. Итак, нет никакого основания обвинять царя Соломона.

Что касается русских офицеров, они действительно заставили генерала отступить из Поти, но они имели серьезные на то основания.

Рапорты Тотлебена противоречивы и вместе с ведомостями обличают его. Еще 3 декабря 1770 г. Тотлебен из Поти докладывал гр. Чернышеву: «... находящияся здесь в корпусе нижние чины почти все босы и голы ходят... Я ж теперь до такой крайности дошел, чтобы можно было хотя мало стыд прикрыть, гусарам приказал от седел отнимать черпаки, шить штаны... При корпусе нижние чины [129] претерпевают такую нужду, что и поныне находятся и лагере всегда под дождем и терпят стужу и защиты никакой, что смотреть крайне жалко... (АВПР, ф. Сн. России с Грузией, 1771 г., оп. 110/2; д. 23, л. 883). В феврале 1771 г. Тотлебен докладывал гр. Чернышеву: «... бедные люди н совсем голые и босые...» (Там же, лл. 929-931), а 30 марта из Кутаиси Тотлебен сообщал: «...полковые служители без шляп и без палаток находятся, в чем не менее прежнего претерпевают нужду. Зачем без оного в будущую кампанию и употребить их не можно будет» (Там же, л. 848).

Кроме того, корпус, по вине Тотлебен?, остался без лошадей, тат как они были угнаны абхазами (Например по ведомости 30 марта 1771 г. показано, то карабинеры и гусары вместо 611 строевых лошадей имели только 48, артиллерийский отряд вместо 76 лошадей имел 12; корпусу не доставало 217 тягловых лошадей; к 30 апреля положение то же самое, отмечено также, что казачий отряд вместо 408 лошадей имел только 19 (ЦГВИА, ф. 20, оп. ,7. се. 245, д, 4, ч. И, ля. «61-867; 805-806)). Весьма странным представляется, что Тотлебен, с одной стороны писал: «урон сих лошадей нимало важен, ибо оные б без того все попадали», и далее: «по здешним обстоятельствам конницу употреблять невозможно, а только что пешим быть» (ЦГВИА. ф. 20, оп. 47, св. 245, д. 4, ч. 11, Лл. 781-783; 858 (см. там ж«, лл. 784-788)), а с другой — от кизлярского коменданта 19 февраля 1771 года требовал: «...без всякого замедления и потери времени как карабинерскую, гусарскую амуницию и лошадей... в скорости сюда отправит»...», и далее: «...сколько можно более и лошадей закупить, хотя и наддачею сверх двенадцати, петнадцати и двадцать рублев» (ЦГВИА. ф. 20, оп. 47, Св. 245, д. 4, ч. II, ля, 893-899). Встает вопрос, почему, не имея надобности в лошадях, надо было покупать их по завышенной цене?

Корпус не имел боеприпасов, потому что горцы закрыли дорогу и снабжение вой к было затруднено. Дело было в следующем: осетины в начале пропускали русских свободно и помогали им, но в январе 1770 г., когда Тотлебен ехал из Моздока, осетины не пустили в село майора Жолобова, тогда Тотлебен послал отряд, разграбил село и 10 осетин-старейшин в кандалах привел в Картли, но в дело вмешался Ираклий II и невинные старейшины были отпущены (ЦГВИА. ф. 8, оп. 97, Св. 7, д. 55, лл. 276-290). Осетины перестали доверять Тотлебену и стали препятствовать снабжению русских войск; «Проезд ныне в Грузию, — писал кизлярский комендант Неимч 11 июля 1770 г., — по беспокойству живущих на дороге горских народов, которые проезжающим в обе стороны российским людям начали ныне делать препятствия, да и омываются, что совсем и пропускать не будут» (ЦГВИА. ф. 20, оп. 47, Св. 245, д. 4,ч 11. л. 663). Хотя 22 сентября Неимч докладывал, что осетины дали обещание пропускать русских (Там же, лл. 716-718, 719-722, 723-724) но из обещаний ничего не вышло и комендант был вынужден 30 октября 1770 г. обратиться к царю Ираклию с просьбой арестовать чимского старшину и запалить горцам препятствовать пропуску русских войск (ЦГВИА. ф. 20, оп. 47, Св. 245, д. 4,ч 11. л. 773-774).

Как уже отмечалось, в свое время Ираклий II обещал привести дороги в должное состояние (АВПР, ф. Сн. России с Грузией, 1769-70 г., оп. 110/2; д. 13, л. 383; Грамоты, I, с. 64). Это дело он поручил арагвскому моураву, Тотлебен же разорил и ограбил дом моурава (АВПР, ф. Сн. России с Грузией, 1769-70 г., он. 110/2; д. 12, л. 155, 162, 232-233; Грамоты, II, вып, I, с. 18-19, 49, 44-45). Вражда [130] Тотлебена к царю Ираклию, как уже отмечалось, сказалась на соседей Восточной Грузии: по призыву ахалцихского паши «лезгины» участили набеги, поднялись чарцы, ереванский хан вышел из повиновения и заключил союз с турками (АВПР, Сн. России с Грузией, 1769-76 гг., оп, 110/2, д. 12, ЛЛ, 142-144; Грамоты, II, ь. I, стр. 61-65). В таких условиях Ираклий II не мог по просьбе Неимча арестовать чимского старшину и северных осетин из друзей сделать врагами.

Разумеется, с босыми н истощенными воинами, не имея в достаточном количестве боеприпасов и средств передвижения (лошадей), продолжать осаду Поти было бессмысленно. Вот почему офицеры заставили Тотлебена снять осаду. Поти и отпустить.

Главная вина Тотлебена заключалась, в том, что он отвращал от себе союзников России - грузинских царей, он не хотел действовать с ними заодно: отказал и царю Ираклию и царю Соломону в совместном походе на Ахалцихе, при осаде Поти не хотел иметь при себе войско Соломона I; он враждебна относился к грузинским царям, и в письмах своих клеветал на них — Соломона I называл «татарином», а Ираклия II даже назвал «изменником» (АВПР, ф. Сн. России с Грузией, 1769-70 гг., оп. 110/2, д. 13, ля. 42-46; Грамоты, I. е. -180-183). Все это означало, что Основное назначение присылки русского войска в Грузию не выполнялось. Представители русского правительства в Грузии (специально посланные для урегулирования обстановки кап. Языков и вновь назначенный поверенный в делах Кап. Львов) прекрасно понимали это и ставили вопрос об освобождении Тотлебена, что и было сделано. Это хорошо понимал кизлярский комендант, который, однако, не осмеливался заявлять об этом официально.

Проблема дорог, с чем были связаны коммуникация и снабжение корпуса, со второй половины 1770 г, все более осложнялась (Для изучения дорог и установления кордонов в декабре 1770 г. был специально послан полк. Левин. На основании его доклада астраханский губернатор Бекстов 18 января докладывал правительству; установить кордоны невозможно для обеспечения безопасных сообщений и охраны мостов необходимо назначить старшинам горских племен годовой оклад. (ЦГВИА, ф. 20, оп. 4/, ей. 245, д. 4, л. 956 957- 958 I др.)).

Зимой 1770-71 г для снабжения корпуса кизлярскому коменданту нужно было выделить большой отряд для сопровождений транспорта, тысячи аршин полотна на подарки горцам и большое количество подъемных лошадей, чего у него не посланные Тотлебеном офицеры месяцами сидели в Кизляре. Если что-нибудь высылалось оттуда, на дороге захватывалось горцами, следовательно, войско не снабжалось (Там же. лл. 730-731, 856 - 857. 996-999, 990, 1000, 921-923, 1003-1005.).

Кизлярскому коменданту полк. Неимчу было известно, что причиной осложнения отношений с горцами был Тотлебен, однако он не осмеливался заявлять об этом; узнав же об освобождении Тотлебена, 8 марта 1771 г. он сообщил об этом Ираклием и попросил помощи (ЦГВИЛ, ф, 20, оп. 47, СВ. 245, д. 4, ч II, ял. 925 -926), а 11 марта в ВК доложил, что если бы Тотлебен имел с царем Ираклием согласие, царь помог бы «людьми «подводами», «а ныне... в надежде и от владетеля вспомоществования при Штейне транспорт уже отправил, да и другой более пяти Дней не умедлю» (Там же, д. 921-923). 4 мая Неимч в рапорте писал о нормализации условий для проезда (Там экс. л. 950).

Поведение Тотлебена не имело ничего общего с намерениями [131] русского правительства и противоречило инструкциям. Его враждебное отношение к царю Ираклию (и после перехода генерала в Западную Грузию) (Ираклий II скрывал эго, но турки об этом узнали) не было тайной для врагов н, как уже отмечалось, значительно осложняло положение царя, влияло на его отношения не только с соседями, но и с вассалами (выход из повиновения ереванского хана) и подданными. Как мог Ираклий II заставить жителей Арагвского ущелья и их моурава служить Тотлебену или уговаривать осетин, когда они на себе испытали грубость и насилие генерала. Беда была и в том, что в лице Тотлебена они видели представителя русского правительства и, пока он оставался на посту, могли считать, что русское правительство солидарно с ним. Освобождение Тотлебена означало, что его действия не соответствовали намерениям России.

Поведение Тотлебена вызвало возмущение горских племен. Царь Ираклий, в виду враждебного к нему отношения Тотлебена, не принимал участия в делах и Дарьяльская дорога почти целый год была фактически закрыта.

Отрицательные последствия деятельности Тотлебена не ограничиваются вышесказанным, Тотлебен фактически сорвал военную кампанию на Кавказе в самое удобное время, чем нанес значительный ущерб не только Грузии, но и России. Дело в том, что летом 1770 г. блестящие военные операции Румянцева на главном участке фронта (при Ларге и Кагули) принесли значительные успехи — основные силы турецкой армии были разгромлены н военные операции были перенесены на Дунай; успешно действовала и вторая армия — пала Бендерская крепость; русский флот разгромил морские силы Турции и стал господствовать в восточной части Средиземного моря. В такой обстановке турки не могли перебросить большие силы на кавказский фронт. Поскольку Ираклий 11 разбил основные силы ахалцихского паши, можно было свободно развернуть большие операции и на Кавказе и добиться значительных успехов.

Царь Ираклий, прекрасно зная намерение России, даже после авантюры Тотлебена в июне 1770 г. неоднократно предлагал ему забыть вражду и выступить в поход на Ахалцихе, но, как уже отмечалось, генерал этого не сделал (хотя в 1769 г. Тотлебен не раз писал, что по получении вспомогательных сил намерен идти на Ахалцихе) (Об этом см. выше).

Царь Ираклий, ожидая ответа из России о поведении Тотлебена, не терял надежды на совместное выступление с русским корпусом. Об этом свидетельствуют не только переписка царя с генералом, но и другие факты. Так, Ираклий II обещал русскому правительству, что если он будет иметь поддержку со стороны русских войск, то сможет поднять соседние народы против Турции и добиться значительных успехов. Летом 1770 г, курды и ассирийцы были готовы выступить и ждали приближения царя Ираклия (Об этом см. выше; а также: В. Мачарадзе, Грузинские документы). Разумеется, Ираклий II легко мог поднять против Турции и армян (Записки Иосифа Эмина, труды А. Иоанесяна я многочисленные документы, с которыми нам допелось ознакомиться, но вызывают в этом сомнений). Но ввиду враждебных отношений с Тотлебеном и нежелания генерала идти на Ахалцихе, Ираклий II не мог выступить в сторону Ахалцихе, Карса и Баязета и ограничился тем, что соответствующий материал переписки послал рускому правительству.

Специально присланный от двора кап. Н. Языков и поверенный в делах кап. И. Львов, ознакомившись с положением дел, убедились [132] в правоте царя Ираклия и потребовали возобновления поенных действий в направлении Ахалцихе и даже просили русское правительство прислать осадные орудия для взятия крепостей (АВПР, ф. Сн. России с Грузией, 1769-70 гг., д. 13, on- 110/2, лл. 152-154; Грамоты, 1 с. 247-248).

Нежелание выступать вместе с грузинскими войсками в поход в Ахалцихском направлении Тотлебен выражал не только во время своего пребывания на посту командира корпуса, но и после освобождения с поста уговаривал Военную коллегию не делать этого. Так, 24 апреля 1771 г. Тотлебен. сен докладывал гр. Чернышеву, что корпус стоит в Кутаиси в хорошем состоянии и готов по первому указанию выступить в поход, но «8 месяцев не имею указаний ни от вас, ни от императрицы и не знаю, как действовать; остаюсь здесь в ожидании прибытия на место меня назначенного генерала» (ЦГВИА, ф. 20. оп 47, св. 245. д. 4, ч. II, лл. 795-798). И далее: несмотря на требования, не мог целый год получить из Кизляра боеприпасы, не имел пороха (Там же). Можно ли говорить о том, что войско готово выступить в поход, если нет боеприпасов и из орудий «нельзя было выстрелить». Ниже Тотлебен утверждает, что выступить в Ахалцихе из Картли нельзя, и если прислушаться к советам Ираклия II и кап. Н. Языкова, корпус ожидает неминуемая гибель; он сообщал далее, что пойдет на Ахалцихе из Имерети только в том случае, если Ираклий II выступит заранее, обложит крепость и развернет операции в сторону Карса; но ответа на это предложение не последовало; Ираклий II и Языков, пишет Тотлебен, хотят вывести корпус из Имерети и предоставить возможность кабардинцам, осетинам, кубанцам, абхазцам иметь свободную коммуникацию с турками, и тогда труды его окажутся напрасными; поскольку, по его мнению, в Ахалцихе сосредоточено большое число войск, то он предлагал русским и местным войскам устроить диверсии в «Армении, Алмазии, Наталии» и других местах, и тогда сосредоточенные в Ахалцихе войска вынуждены будут двинуться в разных направлениях (Там же).

Этот план Тотлебена можно считать планом срыва кампании, а не планом действий. Через 20 дней, т. е. 14 мая 1771 г., при сдаче корпуса ген. Сухотину он предложил более «разработанный» план, о котором 19 июля 1771 г. докладывал гр. Чернышеву в Петербург «...корпу и команду., в хорошем состоянии здал... причем я ему (Сухотину — В. М.) обстоятельно дал знать ... чтоб корпус неотменно следовал к Черному морю, а в Грузию б (и Картли — В. М.) не возвращался и нынешния б успех чрез Батум к Трапезонду или против Крыму продолжал или б по крайней мере от Анаклии до Киндриша по берегу Чернаго моря стоял, пока с Азовом коммуникация учреждена будет и что потоку лутче бы было естли бы он (Сухотин - В. М.) взятых им для возвращения в Грузию при переезде до корпуса трех тифлизских ираклинских князей с людьми, лошадьми и волами обратно отослал, а приведенных с собою рекрутам и лехкому войску, которые оставлены им в Грузии (в Картли — В. М.) приказал бы за собой следовать и союз с князем Дадианом в Мингрелии, а с князем Такеридзевым в Гурии состоящими у них в готовности к выступлению в поход войсками утвердить» (ЦГВИА, ф. 20. оп 47, св. 245. д. 4, ч. II, лл. 788-792; (выделено нами. – В. М.)).

Здесь ясно выражено нежелание Тотлебена. чтобы Сухотин устанавливал связи с царем Ираклием; предложенный им план похода [133] был явно не осуществим. Мы не склонны считать, якобы Тотлебен не понимал, что с обессиленным и оголенным корпусом нельзя было выступить в поход на Трапезунд пин «против Крыма».

Далее Тотлебен в своем «завещании» Сухотину писал: «...невозможно царям и князьям, собрав свою силу и соединясь против Порты... приамыя царския (Ираклия — В. М.), намерения ни мало не склоняется к тому, чтоб... против неприятеля по высочайшему ея и. в. намерению воевать, а единственно желания царя Ираклия в том состоит, государственную казну и войска на предприятия против Персии употребить. Царь же Соломон стремится против князей Дадиана и Гуриеля, но... я на это не согласился и их представлении не опробовал...» (ЦГВИА, ф. 20, оп. 47, св. 245, д. 4, ч. II, лл. 788-792, — В. М.)).

Не входя в подробности, отметим, что Тотлебен явно грешит против правды, когда говорит о намерениях царя Ираклия. Генералу было известно, что одним из пунктов требований царя Ираклия, предъявленных представителям русского правительства во время переговоров, было заверить Керим-хана, что союз не направлен против Персии. А с момента заключения союза с Россией Ираклий II делом показал, чего он хотел. Тотлебен безусловно знал обо всем, но он всячески старался вызвать недоверие России к царю Ираклию.

В конце рапорта Тотлебен выдвигает план, который не имел ничего общего с реальными возможностями и мог ввести в заблуждение русское правительство (но не военных специалистов), не знавшее местных условий. «Мой план операции нынешней кампании в том состоял, чтоб царь Ираклий в местах в Ахалцих и Карс, Соломон в Большой Кабарде, а кн. Дадиани в Кубани нападение учинили и неприятельским образом против турка воевали, а российский корпус о двумя б тысячами гурьяльцов против Батум и Трапезонта действия повел, чрез что по всевысочайшему намерению ея и. в. неприятель бы в разных местах вдруг встревожен был, силы свои разделил, а здешния предприятия напротив того облехчил и российская ох неприятельскаго обеспокоения безопасными учинил» (ЦГВИА, ф. 20, оп. 47, св. 245, д. 4, ч. II, лл. 788-792, — В. М.)).

Трудно поверить, что Тотлебен не понимал всю несуразность выдвинутых им планов и не знал положения своего корпуса. Однако удивляет, как могла Военная коллегия не рассмотреть этот «план» и действия Тотлебена оставить без внимания (Странно, что больного ген. Сухотина за ошибку хотели отдать под суд, а с Тотлебена не потребовали ответа, хотя из рапорта ген. Сухотина хорошо видно, что Тотлебен огранил корпус).

Действия Тотлебена к предложенный им «план» идут в разрез с намерениями русского правительства и данной ему инструкцией — задачей. Намерение русского правительства было объединить грузинские силы и при поддержке русского корпуса направить против турок, чтобы приковать значительную часть турецких войск на кавказском фронте, облегчив тем самым положение первой русской армии на главном направлении военных действий. Тотлебен же делал все, чтобы разобщить грузинские силы и не допустить их совместных действий с русским корпусом. Поэтому царь Ираклий и царь Соломон не могли действовать совместно. Одного этого факта достаточно для обвинения Тотлебена.

В действиях Тотлебена в Грузии можно выделить два периода: 1) с августа 1769 по февраль 1770 г, и 2) с середины февраля 1770 года до конца его пребывания в Грузии (т. е. до середины мая 1771 г.). [134]

В первый период в его действиях ничего предосудительно (кроме алчности) с точки зрения интересов России не наблюдается — наоборот, он старается выполнить возложенную на него миссию. Во второй период он действует вразрез с намерениями русского правительства и против инструкции, а это, думается, не случайно.

Существуют документы, которые явно указывают на связи ген. Тотлебена с ахалцихским пашой, именно с тем, кому султан доверил кавказский фронт. В этом отношении интересные сведения сохранили протоколы казанского суда.

В оказаниях Деграли казацкому суду 4 октября 1770 года читаем: «Призвал меня к себе гр. Тотлебен... приказал мне к ахалцихскому паше письмо писать в следующих речах: пред несколькими до сего днями ис под командующих моих гусар бежали семь человек с одним толмачем грузинским и находятся у показанного паши. Просил ево, что их к нему прислали, взяв за них денежный выкуп или на обмен турок, которых у него и не было. В конце же изъяснялся ему, чтоб его к себе ожидал бы в гости с пятью десят тысячами российского войска. В день светлого воскресения второе письмо писанное его рукою на французском диалекте, которое он мне приказал прибывшим тогда у него майора Ременникова и офицерах перевесть, Оное я тогда же и перевел, будто ахалцихский паша уведомлял его, что он своим туркам естли они привезут из армии российской голову главнокомандующего за оную положено тысячу червонцев, за офицерскую сто рублей, а за казатскую десять рублей, а он, граф Тотлебен, положил в том письме за его пашевую кожу пять копеек, а послал ли он сие письма того-не знаю» (ЦГВИА, ф. 8, оп. 94, св. 7, д. 55, лл. 276-250). Далее там же: «В начале ж декабря месяца не знаю кем пойманной и представленной шпион жид, который, как я от многих слышал, прислан от ахалцихского паши, оной по приказанию в крепости Цхинвале под крепким караулом держан был более месяца, а после оного граф призвал означенного жида к себе, приказал мне писанное по приказанию его секретарем, у него находящимся Кристьяном Зиге и то письмо тому жиду отдать и при том дать ему денег сем рублей, обьявя сам ему, что естли он к нему возвратитца и принесет ответ, заплатить ему сто рублев, какого его было содержания, того не знаю, да н не от кого не слыхал. Но когда я был у царя, тогда царь спросил меня по какому случаю граф жида, почитающего шпионом из-под караула выпустил, но на сие я доложил, что не знаю, чего для он выпустить-приказал» (Там же).

В ведомости о выдаче денег показано: в Ахалцихе был послан дворянин из Кизляра Никита Черный с тремя людьми, дано 33р.; в Ахалцихе для приведения шпиона был послан грузинский дворянин Макарин, которому дано 50 р.; в Ахалцихе был послан шпион еврей, которому дано 7 руб. (ЦГВИА, ф. 20, он. 47, св. 245. д. 4. ч. I, лл. 397-398). Сведения о расходах приложены к рапортам и ведомостям от 31 декабря 1769 г. и 1-3 февраля 1770 г., которые вместе были посланы в Военную Коллегию (Там же, лл. 392-407). Надо отметить, что в конце декабря 1769 г. и в начале 1770 г. Тотлебен не был в Грузии (он уехал на Северный Кавказ), поэтому отправление шпиона в Ахалцихе, наверно, состоялось во второй половине января или в начале февраля 1770 года.

Деграли но сообщил ничего такого, чего нельзя было бы доказать. К тому же его показания воздержаны, он старается ничего [135] лишнего не сказать и доказать, что никогда не осмеливался, даже в частных разговорах, назвать Тотлебена изменником (Дело в том, что Военный суд искал не факты против Тотлебена, а того, кто осмелился назвать его изменником. Богданов был наказан за то, что он, по донесению Пикснера, назвал его и Тотлебена изменниками). Остальная часть показаний Деграли разоблачает жадность и непорядочность Тотлебена, нарушавшего инструкции, которые ему переводил Деграли с русского. Создается впечатление, что справедливость и прямота Деграли заставили казанского губернатора, чтобы не обострять дело, не заниматься выяснением отношений Тотлебена с ахалцихским пашой; и хотя Деграли прямо говорил о жадности и непорядочности Тотлебена (Характеризуя личность Тотлебена, кап. Н. Языков и И. Львов на первый План выдвигают его жадность, вспыльчивость, себялюбие — стремление «одному завоевать славу и т. д. Кап. Языков писал гр. Панину: «...пребывание ево (Тотлебена — В. М.) здесь ни на что иное как только, чтоб достичь себе добычу, что довольно уже и достал, и для тово точно отгоняет от себя здешних царей и один хочет города брать» (АВПР, ф. Сн. России с Грузией, 1769-70 гг., оп. 110/2, д. 3, л. 44». Грамоты, I, с. 182). В докладах кап. Львова, которые печатаются в Приложении, немало подобных же заключений, подкрепленных конкретными фактами. Однако Тотлебен мог бить «мягким», когда видел опасность для собственной персоны (во время появления турецкого авангарда около Поти он на все был согласен)) (что по тогдашним понятиям о взаимоотношениях между чинами можно было квалифицировать как вину), Брант не осмелился наказать его. Верховный суд Военной Коллегии, высшая инстанция наказала Деграли (у него отняли звание, данное ему Тотлебеном перед освобождением со службы) не за ложные показания, а за то, что не хранил тайны и разоблачил Тотлебена перед царем Ираклием.

Итак, сообщение Деграли о связях Тотлебена с ахалцихским пашой и освобождение шпиона паши доказаны. Официальные-связи Тотлебена с пашой не снимают вопроса о подозрительном поведении Тотлебена (и во время Семилетней войны шпионаж Тотлебена осуществлялся таким же методом). Да иначе и не могло быть, генерал, окруженный сбитой и войском, иным путем не мог связаться с иностранной державой.

Напомним также следующий факт: узнав о том, что царь Ираклий осведомлен обо всем через Деграли, Тотлебен, хотя и освободил его, но повысил в чине. Это нельзя считать случайным. Разумеется, Деграли не мог до конца разоблачить Тотлебена, поскольку он был освобожден еще до возвращения из Ахалцихе шпиона с ответом.

Поведение Тотлебена вызывало подозрение у Ираклия II и Соломона I. Если Ираклий II после ацкурских событий мог быть тенденциозным, то этого нельзя сказать в отношении Соломона I, которому в июле-августе Тотлебен помогал в освобождении Багдади и Кутаиси. Царь Соломон, хорошо отзывавшийся о Тотлебене в июле-августе, уже в сентябре был о нем другого мнения. В письме к гр. Н. Панину от 19 сентября 1770 г. Соломон I писал: «Он (Тотлебен — В. М.) так действует, что способствует усилению и ободрению врага» (АВПР, ф. Сн. России с Грузией, 1769 -75 гг., оп 110/2, д. II, л. 171; Грамоты, II, в. 1, с. 54-56; (Ср.: Грамоти, 1, с. 162-163)). То же самое повторяет царь в письме к императрице (АВПР, ф. Сн. России с Грузией, 1769-75 гг., оп. 110/2, д. 11, лл. 78-79; Грамоты, II, в. I, с. 56-58). [136] Правда, Соломон не называет вещи своими именами и приписывает все будто бы своенравию Тотлебена, но в письмах даря нетрудно заметить нежелание Тотлебена объединить грузинские силы и идти против турок.

Каковы действия Тотлебена после отправления шпиона в Ахалцихе? — отказ помогать Ираклию II в приведении артиллерии в готовность чего не треб чала инструкция; арест подполк. Чолокаева и отправление его в Россию (21 февраля 1770 г.); самовольное и грубое орошение к населению и грузинским князьям, вызывавшее их недовольство (февраль-март); арест неповинных русских офицеров и отправление их в Россию, с целью избавиться в команде от неугодных штаб-офицеров и напугать других (начало апреля); предложение Ираклию II выделить для похода только 300-500 человек (конец марта — начало апреля; несмотря на обещание (сентябрь-ноябрь 1769 г) его нежелание идти в поход на Ахалцихе (март-апрель 1770 г.); оставление грузин в Ацкури (апрель 1770 г.), авантюра в Картли (май 1770 г.); нежелание совместно с царем Ираклием выступить в поход на Ахалцихе (июнь-август 1770 г.); нежелание идти в погод на Ахалцихе с царем Соломоном (сентябрь 1770 г); нежелание идти вместе с царем Соломоном на Поти (октябрь-декабрь 1770 г.); клевета на Языкова, Львова и офицеров Томского полка (январь-май 1771 г); особое «доверие» к Дадиани и Гуриели, хотя они не раз были замечены в сношениях с турками (октябрь 1770 — май 1771 г.); «целый план» военных действий для введения в заблуждение ген. Сухотина (май 1770 г) и русского правительства (июль 1771г.).

Наконец, подозрение вызывают также заявления Тотлебена гр. Чернышеву в рапорте от 6 апреля 1770 г. перед выступлением в поход на Ахалцихе и в рапорте от 10 июня 1770 г. перед отправлением снова в Имерети, где он просит освободить его, очевидно, для того, чтобы иметь возможность себя оправдать.

Итак, есть все основания ставить поведение Тотлебена под сомнение.

Аналогия не всегда может служить средством для установления истины но поведение Тотлебена и Грузии в 1770-1771 годах во многом напоминает его действия в 1760-1761 гг. Но на этот раз (1770 г.) он действовал более осторожно — еще в начале апреля избавился от возможных «противников» — арест офицеров Ременниковa, Чоглокова и др., «освобождение» Деграли; готовил и изгнание Языкова, Львова, полк. Клавера, подп. Маркова и других офицеров Томского полка, которые могли ему помешать в 1771 году.

Тотлебен фактически сорвал военную кампанию на кавказском фронте 1770-71 гг., этим он нанес тогда России гораздо больший вред, чем в 1761 г.

Тотлебену способствовал ряд обстоятельств: требование военного устава (слепое повиновение старшему) тогдашние средства связи (из Тбилиси до Петербурга курьеры с письмами добирались 30-40 дней только в один конец); сложное внутриполитическое [137] положение Грузии также играло на руку Тотлебену (Враги Соломона I, ведя недоброжелательное отношение генерала к царю, решили воспользоваться этим. Так, владетельные князя Западной Грузии (Г. Гуриели, М. Гуриели, К. Дадиани) искажали перед Тотлебеном политику Соломона I в Гурии и Мегрелии н вместе с отстраненным католикосом Бесарионом клеветали на него. Например, в конце 1770 года католикос Бесарион сообщил генералу о тем, якобы Соломон I отправил в Петербург письма, в которых клеветал на него, я в Черкесию послал человека для приглашения войска против него (АВПР, ф. Ск. России с Грузией, 1769-71 гг., оп. 110/2, д. 22, л. 716); это сообщение вызвало подозрение даже у кап. Львова, однако Ираклий II 3 января 1771 года писал кап. Львову, что ему не верится, чтобы Соломон 1 мог пригласить против русских войск черкесов (АВПР, ф. Сн. России с Грузией, 1770-74 гг., оп. 110/2, д. 14, лл. 729-734); 4 апреля 1771 года К. Дадиани писал ген. Тотлебену, что царь Соломон находится в связях с ахалцихским пашою, его шпиона держит в дер. Кутяри и в случае получения положительного ответа из Ахалцихе помышляет измену (АВПР, ф. Сн. России с Грузией, 1771 г., оп. 110/2, д. 23, лл. 386-387).

Как уже отмечалось, враждою Тотлебена к Ираклию II постарались воспользоваться картлинские князья, чтобы низвергнуть Ираклия II. Аналогичное положение было и в Западной Грузии). Вот условия, которые позволили Тотлебену в течение целого года наносить только вред русско-грузинскому союзу.

Назначением Тотлебена, бывшего иностранного агента, на столь ответственную должность, какой являлась должность начальника войск з Грузии, было непоправимой ошибкой русского правительства.

§ 8. ВОЕННАЯ КАМПАНИЯ 1771 ГОДА И ОТЗЫВ РУССКИХ ВОПСК ИЗ ГРУЗИИ

Екатерина II, ознакомившись с докладами Тотлебена из Квишхети, еще з мае или в начале июня 1770 г. писала Н. Панину: «Я думаю, что он (Тотлебен — В. М.) способнее в Грузии наши дела испортить, нежели оныя привести в полезное состояние; надлежит определить кого другою» (Сб. РИО т. X. СПб, 1872, с. 441). 20-22 нюня же, после того, как 17 числа того же месяца в Петербурге было получено странное сообщение из Грузии (о разрыве Ираклия II с Тотлебеном, бегстве из-под треста Чоглокова, выступлении Ратиева и т. д.), Екатерина II вторично писала гр. Панину: «Графа Тотлебена надлежит сменить» (Там же, с. 442). Но так как в корпусе надо было восстановить порядок — отозвать кн. Моуравова и «недисциплинированных» офицеров, вопрос об освобождении Тотлебена временно отодвинулся на второй план. В Грузию был по - лан кап. Языков, доклады которого убедили правительство, что Тотлебен действительно был «способнее в Грузии... дела испортить», чем «привести в полезное состояние» в интересах России, в декабре 1770 г. его освободили, а командиром корпуса назначили генерала Сухотина.

Назначение Сухотина произошло в значительно изменившейся обстановке, поэтому инструкция, данная ему, коренным образом отличается от инструкции, данной Моуравову и Тотлебену.

В инструкции, подписанной Екатериной II 13 января 1771 г., ген. Сухотину дается такой совет: 1) «Наше намерение было и есть самих грузинцов на диверсию против неприятеля употреблять... не ищется присовокупить грузинских земель, как отдаленных и совсем не подручных к нашей Империи...» (АВПР, ф. Сн. России с Грузией 1768-75 гг., оп. 110/2, д. 20, лл. 18-31; Грамоты, I, с. 469-477) (т. е. лишнее то, что Тотлебен предложил); 2) «диверсия» против врага должна быть произведена [138] следующим образом: было бы хорошо, если бы грузины могли вести войну по правилам. Разумеется, за этим последовало бы «знатных успехов», но, как видно, это невозможно. Грузины могут только набеги устраивать и пусть так действуют, чтобы беспокоили Турцию. Поскольку дело обстоит так, от вас зависит, на каком направлении вы будете считать нужным их поощрять и поддерживать; не запрещаем приступить к осаде крепостей, но учитывайте свои силы н то, насколько можете грузинам доверять; 3) «ежели начатое гр. Тотлебеном и еще продолжаемое приведение грузинцов к присяге в верности к нам... будет служить к лутчему грузинцов совокуплению в единомнение в разсуждении поисков против неприятеля, то и вам сие средство... употребить останется, а без того оной обряд со всем излишним почитается...» (АВПР, ф. Сн. Россия с Грузией, 1768-75 гг. оп. 110/2, д. 20 лл. 18-31; Грамоты, I, с. 469-477). В ссоре между Соломоном I и Дадиани действуйте так, как лучше для интересов России (стать на стороне того кого можно использовать против Турции; старайтесь их примирись), также поступайте и с Гуриели; по прибытии в Грузию установите контакт с Ираклием II, как сильнейшим в краю, хотя Тотлебен его рисует опасным человеком, кап. Языков иного мнения, действуйте по своему усмотрению; 4) по докладам Тотлебена — грузины опасный народ и «чтоб вы обращались с грузинскими владетелями и со всеми тамошними людьми с осторожностью» и «быть вам им, как непросвещенным и невеждам, и руководителем, и наставником во всех распоряжениях, до военных предприятей касающихся» (Там же); 5) хотя мы в начале намеревались оказать грузинам такую помощь не только временную, но и такую, чтобы они могли лучше защищаться в будущем, поэтому отсюда было писано не только грузинским владетелям пользовались «сообщаемым им просвещением», «но и в данной надв. сов. кн. Моуравову инструкции, по которой и ген.-м. гр. Тотлебен исполнять имел, довольный о том разсуждения внесены: порядочное при сражениях устроенные войска, проворное употребление ружья, дело лутчаго пороха... литие пушек, поставление их на лафеты, укрепление иметь по образу европейскому, все сие некоторым образом могло б грузинцам показано быть, по содержанию учиненных к их владетелям отзывов... по как в продолжение времяни по доношениям ген.-м. гр. Тотлебена и других, также по всем бывшим в Грузии приключениям и некоторым образом удостоверявся, что лехкомыслие не только подлых, но и знатных грузинцев величайшее... не продавая оных и всем, кто них купит похочет, а весьма напротив того нужно, чтобы соседи их лезгинцы, в горах живущия, который и также и здешния соседи... ничего не перенимали, чем они разбой свой благоуспешнее производить могли б, то посему и надобно уже ограничить допущение до грузинская сведения нужных в разсуждении войны вещей...» (Там же (выделено нами. — В. М.)).

Таково содержание основных первых пяти пунктов секретной инструкции, которая была дана генералу Сухотину.

Не только сопоставление двух инструкций (данной Моуравову в 1769 г. и Сухотину в 1771 г.), но и отдельно взятая вторая инструкция ясно показывает коренное изменение русской политики по отношению к Грузии, а это как указано в самой инструкции ген, Сухотину, в основном вызвано деятельностью Тотлебена. Мы не исключаем возможности того, что если бы русскому правительству были известны [139] доклады кап. Языкова и кап. Львова за ноябрь-декабрь 1770 г. (См. АВПР, ф. Сн. России с Грузией, 1769-70 гг.. оп. 110/2, д. 13. лл. 34-39; 42-45, 152-154, 299-300; ср.: Грамоты, 1. с. 172-179, 180-183, 249-261), не говоря уже об их докладах за январь-февраль 1771 года, то содержание инструкции было бы, безусловно, иным. Но следует учесть, что в 1771 г. (по сравнению с 1769 г.) обстановка коренным образом изменилась — блестящие операции Румянцева летом 1770 г. у Ларга и Кагула, а также успехи русского флота на Средиземном море сломили военную мощь Турции, в связи с чем действия со стороны Грузии не имели прежней значимости. Наконец, очевидно, что высадка небольшого десанта на Балканском полуострове не оправдала надежд русского правительства (хотя ход событий в Грузии и на Балканах диаметрально отличался друг от друга). Не умаляя значения участия в боях греческих моряков, проживавших на островах, надо отметить, что не удалось поднять угнетенные Турцией народы на Балканском полуострове, как это было задумано братьями Орловыми. А это не могло не повлиять на разработку плана участия Грузии в войне и на действия экспедиционного корпуса в стране. Конечно, Балканы и Грузия находились в далеко неодинаковом положении: первый был край, полностью подчиненный Турцией, Грузия же была страна с местными органами власти (в лице царей), с которыми надо было считаться, доверять им и помогать.

Инструкция, данная императрицей ген. Сухотину, могла только запутать генерала, неопытного в политике и дипломатии. Это необходимо подчеркнуть, ибо кап. Львов, введенный вначале в заблуждение Тотлебеном, потом лишь разобрался в обстановке, кап. Языков же сразу принял правильное решение, а ген, Сухотин этого сделать не смог.

Обширную инструкцию (ЦГВИА, ф. 20, оп. 47, св. 245, д. 4, ч. II, лл. 809-818) дала генералу Сухотину н Военная Коллегия, в которой, помимо ознакомления с положением корпуса, она требовала от генерала сохранения дисциплины и нормальных отношений с местным населением; «строжайшая военная дисциплина,— читаем в указе ВК от 31 декабря 1770 г.,— конечно, должна во всех частях твердо наблюдаема и всякое своевольство, обиды обывателям и тому подобные непорядки с крайним наблюдением и порядочною строгостью предупреждены и отвращены быть» (Там же).

Правительство не поручало генералу Сухотину брать крепости, ибо считало это невозможным, поскольку грузины способны «только набеги устраивать» и к тому же «доверять им нельзя». Сухотин, должен был подкреплять по своему усмотрению набеги грузин. Единственной и главнейшей задачей, которую ставила ВК перед генералом, было обеспечение нормальной связи с Моздоком: «... главнейших ваших попечений, — сказано в указе, — обращено быть должно на установление и утверждение без затруднительной и безопасной коммуникации от корпуса войск команды вашей с Моздоком» (Там же 814). А императрица в рескрипте от 13 января 1771 г. поручала: «...есть ли вы, по приезде вашем в Грузию, найдете, что гр. Тотлебен действительно овладел городом, крепостью и портом Поти, то старайтесь оной удержать...» (АВПР, ф. Сн. России с Грузией, 1768-1775 гг., оп. 110/2 д. 20, л. 37; Грамоты, I, с. 469).

Это условное, а не категорическое требование было продиктовано и тем, что по «милости» Тотлебена, как уже отмечалось, [140] Дарьяльское ущелье было закрыто горцами. Кизлярский комендант, объясняя причины сложности снабжения корпуса через горы, советовал правительству: «... по слабейшему моему мнению за наилутчее признаетца все подлежащее к нему гр. Тотлебену принадлежности доставляет морем из крепости Св. Дмитрия Ростовского или из Таганрога, яко же он теперь находитца при самых берегах Чернаго моря, что и казне будет гораздо безубыточнее и полезнее, ибо всех вышеописанных излишних издержек уже не будет, да и доходить к нему может поспешнее, нежель чрез здешние трудные гористые места...» (ЦГВИА, ф. 20, оп. 47, св. 245, д. 4, ч. II, лл. 906-998).

В феврале 1771 г. правительство специально занималось вопросом состояния дорог для снабжения корпуса, поскольку Неимч так и остался при своем мнении, но ни к какому решению не пришло и урегулирование вопроса о дорогах предоставило Сухотину (Там же, лл. 1005-1009). Разумеется, Азовско — Черноморская флотилия, которая стала вновь возрождаться, еще не была готова для выхода в Черное море. Не случайно, что в центре внимания ВК ставился вопрос о дорогах через Дарьяльское ущелье.

Наконец, удержать занятый город (Поти) было делом престижа.

Такими задачами и наставлениями напутствовали генерала Сухотина в Петербурге зимой 1771 г., вручили ему Грамоту императрицы от 13 января 1771 г. к грузинским царям Ираклию II и Соломону 1, а также письма гр. Панина от 20 января 1771 г. к тем же лицам, где сообщалось об освобождении «ген.-м. гр. Тотлебена по всеподда…

Такими задачами и наставлениями напутствовали генерала Сухотина, которому они должны были подчиняться — «принимали его советы и требования, и сколько возможно, но оным исполнять старались» (АВПР, ф. Сп. России с Грузией, 1769-1776 гг., он. 110/2. д. 12. л. 547— 548, 323-326; АВПР, ф. Сн. России с Грузией, 1769-75 гг. оп. 110/2, д. 11, лл. 47— 48, 140-142; Грамоты, I, с. 205-270).

Весной 1771 г. ген. Сухотин был уже в Кизляре, Неимч связался с Ираклием II и дорога была приведена в должное состояние, после чего генерал прибыл в Грузию. Ираклий II устроил Сухотину торжественную встречу в Душети и Тбилиси, а 13 мая Сухотин прибыл в Кутаиси.

Ознакомившись с положением дел, ген. Сухотин в письме от 5 июня 1771 г. писал гр. Н. Панину: «нашел оной (корпус — В. М.)… в состоянии о самом бедном: люди бес палаток, мундиров, на какого знания, ни одной лошади, ни одного седла, ни одного хомута, пороху на пушку только по пяти, а на человека по десяти выстрелов, ни одной штуки шанцового инструменту, казна комиссарская вся в долгах, без книг, росписок, щетов... Обнажа всем корпус, казалось бы довольно отдает мне Тотлебен его безсильим, но к приведению меня до того, чтоб сотовариществовал я ему в безполезном здесь пребывании, показалось мало, старался разными, милостивый государе, хитростями слабит: усылкою множества молодых и годных к службе людей в отставку и отправлением желая притом меня предуготовить стороною ко вредным ссорам, предворял наносными известиями о измене царей...» (АВПР, ф. Сн. России с Грузией, 17Г0 г., оп. 110/2, д. 24, лл. 14-19 (Грамоты. I, с. 477-184)).

В донесении императрице ген. Сухотин сообщал: корпус «получил от предместника моего, быть уже было ему неможно: обнажен, опешен и едва не обезоружен...», и далее: «царей нашел я... столько [141] же оскорбленных графом Тотлебеном, сколько перших и преданных вашему имп. вел-ву, ибо представить не могу» (АВПР. Ф. Сн. России с Грузией, 1770 г., оп. 110/2, д. 2-1, ля. 1, 4).

В тот же день 5 июня 1771 г. ген. Сухотин послал в ВК рапорт с приложениями ведомостей, где на конкретном материале наглядно показал жалкое, состояние н небоеспособность корпуса, я отметил, что из-за неимения лошадей корпус не мог даже передвигается: «как вместе с лошадьми гусарскими, карабинерными и казачьими отбыть полковые и главкой артиллерии, теперь, подъемной никакова звания во всем корпусе лошади нет ни единой, почему ка всякое движение надо просить у царя Ираклия (ЦГВИА, ф. 20, оп. 47, св. 176, д. 4, ч. II, лл. 23-24).

Ген. Сухотин, учитывая дальность расстояния, не мог рассчитывать на скорое исправление дел (да и этот рапорт Военная Коллегия слушала 28 августа 1771 г). Оставаться в бездействии он не мог, поэтому вместе с царем Соломоном он переехал в Картли и встретился с царем Ираклием в с. Хелтубани, где 15 июня 1771 года было достигнуто соглашение о плане военных действий, который, по справедливому замечанию Я. Цинцадзе, целиком служил взятию Поти (Грузинская часть «Плана» издал Я. Цинцадзе. См.: ***). По устному соглашению (Окончательный письменный вид «План» принял в Кутаиси 5 июля 1771 года н представлен царю Ираклию для подписания 22 июля 1771 года, а Ираклий II как увидим ниже, сделав несколько примечаний, подписал 27 июля 1771 годя) роли распределялись следующим образом: Сухотин с русским корпусом должен был ссадить Поти, а грузинские войска должны были прикрывать его. Ираклий II должен был часть войск направить в разные места Восточной Грузии для защиты от нападения «Лезгин», а сам с основными силами выступить в направлении Ахалцихе, Ахалкалаки и Карса, чтобы не дать возможности туркам прийти на помощь потийскому гарнизону. Соломон I со своим войском должен был закрыть проход из Ахалцихе в Имерети; Гуриели — закрыть дороги, ведущие от Трапезунта к берегам Черного моря, к Поти; Дадиани — охранять дороги, ведущие из Абхазии в Поти. Выступление в поход было назначено на 5 июля 1771 г., а срок действия определен в 6 недель.

Этот план не имел ничего общего с «планом», который был предложен Сухотину Тотлебеном. Принимая во внимание состояние корпуса, который не мог быстро передвигайся и маневрировать, Сухотки, очевидно, считал данную операцию более приемлемой. Но он допустил ряд ошибок: не учел климатических условий, не внял предупреждениям Ираклия II в Хелтубани (Ираклий II не только устно предупредил ген: Сухотина, но и после совещания в тот же день (15 июня) официальным письмом обратился к нему; в нем говорилось, что ген. Тотлебен зимой истощил войска в Поти, а сейчас, летом поход будет трудным, поэтому лучик идти из Ахсацихе, если нет на то приказа императрицы (АВПР, ф. Сн. Россяи с Грузия, «770 -1774 гг., оп. 110/2, Д. 24, л. 7.5)), а позже Соломона I (АВПР ф. Сн. Россия с Грузией, 1769-75 гг.. оп. 110/2. д. 11, л. 103; Грамоты, I, 345), что летом нельзя было идти на Поти; не принял во внимание требований Ираклия II о походе на Ахалцихе, где можно было добиться больших успехов, чем на других направлениях, поскольку этого требовал более сильный союзник, чем все остальные. (Хотя ген. Сухотин и обнадежил Ираклия II, что после взятия Поти он пойдет на Ахалцихе).

По возвращении из Хелтубани в Кутаиси ген. Сухотин продолжал ранее начатые переговоры с кн. К. Дадиани и скрывающимся у [142] него после свержения Г. Гуриели. В сложной обстановке, которая царила в Западной Грузии, генералу трудно было разобраться, дело осложнялось и тем, что Екатерина II в данной ею инструкции поручала генералу примирить грузинских владетелей и советовала не доверять грузинам, Сухотин стал и уступчивым и недоверчивым, порой не мог отличить надежных от подозрительных и стал требовать заложников (аманатов) — ошибка усугублялись.

В таких условиях ген. Сухотин уточнил свой «План кампании». Окончательный вариант «Плана компании в Азии 1771 года» ген. Сухотин подписал 5 июля 177І г. и послал в Петербург (АВПР, ф. Сн. России с Грузией, 1770-1712 гг., оп. 110/2, д. 24, лл. 2-3), второй экземпляр «Плана» с параллельным переводом на грузинский язык (Там же л. 97), в двух экземпляра (Там же, лл 100-103), отправил кап. Львову, чтобы представить Ираклию II для подписания (Там же, л. 99). В самостоятельно доработанном «Плане» Сухотин срок выступления в поход, без согласия с Ираклием II, перенес с 5 на 20 июля, а в обязанности царя включил: выставить 14300 человек, из них 4300 распределить в Восточной Грузии (2000 чел. в Кахети, 2000 чел. в Борчало, а 300 чел. — в Гори) для защиты от нападения «лезгин»; самому же царю Ираклию с 10-тысячным корпусом (при 8 пушках) выступить в направлении Ахалцихе, Ахалкалаки и Карса, чтобы своими набегами беспокоить турок и не дать им возможности идти на помощь потийскому гарнизону, где будет находиться русский корпус; прислать заложника из близких родственников и учинить присягу вместе с князьями (Там же, лл. 100-103).

Ген. Сухотин в письме к царю Ираклию просил подписать «План» и один экземпляр прислать ему (Там же, л. 97). А кап. И. Л. Львову, находившемуся в Картли, писал: «Хотя время к выступлению и назначено было пятого числа сего июля, однакож оное не совершалось потому: первое, что я промедлился в дороге за грязями больше нежели думал; другое, в Кутаисе нашел магазин еще ненаполнен, и так то и другое принудило меня переменить выступление на непременное число двадесятое, которого прошу в исполнении держаться» (Там же, л. 99). Генерал сообщил также кап. Львову, что «князя Дадиани увидит и ссор прекратит в дружелюбие скоро надеюсь, а какие к нему и Гуриелю для призыва письма посланы, вы увидите не приложенных коней» (Там же); и далее: «затем прилагая нынешней компании какой представил ея и. в. сочинением мною под номером первым план изволите доложить царю [Ираклию], чтоб он своей фамилией и князями учинил торжественную присягу и утвердили бы ево и присяжной лист своею рукою и печатью и дал бы и своих сродников аманата (Там же). Наконец, ген. Сухотин просил кап. Львова, сразу же после подписания Ираклием II, прислать «План» назад «и не худо, чтоб явился у меня и аманат» (Там же); а «естли царь будет препятствовать в упор нашего намерения невозможности итти к Ахалциху по причине болезни, в таком случае стараться изволите ево склонить к непременному выступлению назначенному числу двадесятому» и «как выступите в поход прошу меня уведомить в то же самое время (Там же). [143]

Итак, ген. Сухотин сам признавал, что «План» действий, совместно разработанный в Хелтубани, подвергся изменению и его надо было вновь согласовать с царем, поэтому он просил кап. Львова добиваться согласия Ираклия II.

Но еще до получения «Плана» Ираклий II, согласно принятому в Хелтубани соглашению, выделил отряд для охраны страны, а сам был готов выступить в назначенный срок, т. е. 5 июля. И хотя царь не имел сообщений от ген. Сухотина, но по предложению кап. Львова 12 июля выступил из Тбилиси; 15 июля он писал Сухотину, что через 3 дня будет у границ Ахалцихского пашалыка и просил уведомить о выступлении генерала в направлении Поти (АВПР, ф. Сн. России с Грузней, 1770-72 гг., оп. 110/2, д. 24, л. 136). Однако враги Ираклия II не дремали: они уведомили ереванского хана о готовящемся походе царя, а хан в свою очередь сообщил ахалцихскому паше, который принял соответствующие меры (укрыл население в крепостях, гарнизоны которых усилил, а Ираклию II послал посольство с предложением примирения) (Там же, лл. 258); кап. Львову было сообщено будто Ираклий II для похода на Ахалцихе выделял незначительное войско и ведет переговоры с ахалцихским пашой (Имена информаторов кап Львова нам неизвестны, но ими могли выть, по всей вероятности, Заал Орбелиани и Давид Эристави и вот почему: хотя раньше они и выставляли себя сторонницами России, ни после отказа русского правительств принять план свержения Ираклия II, они не могли оставаться преданными России, ибо позиция русского правительств укрепляла положение Ираклия II; чтобы ослабить Ираклия II, они могли перейти на сторону ахалцихского паши). Кап. Львов в письме от 15 июля сообщил об этом ген. Сухотину (АВПР. ф. Сн. России с Грузией, 1770-1772 гг. оп. 110/2, д. II лл. 123-124).

Только 22 июля получил кап, Львов письмо генерала об изменениях, внесенных им в «План» и новый вариант самого «Плана» с параллельным переводом на грузинский язык через вахмистра Шварца. В тот же день, т. е. 22 июля, он вручил «План» царю Ираклию, а 23 июля явился к царю для ответа. Царь ему сказал, что «оной не так написан, как положено было в Хелтубане, и что ему потребно довольное время на размышление» (Там же, 149-152). 24 июля кап. Львов вновь явился к Ираклию II, а царь «в присутствия царевичев Георгия, Левана и зятя своего Цицианова» объявил, «что, он присягу как предписано утвердить намерен, а что требуется от его высоч-ва аманат, того исполнить не может, потому что подданный его, особливо князья, могут из сего зделать вредныя заключения, а более потому, что и сначала вступления корпуса российского в Грузию, аманата от него не требовано (Там же). Кап. Львов старался уговорить царя, но напрасно. А когда царь спросил кап. Львова, что «аманат оной пошлется ли в Россию или здесь останется», кап. Львов, не имея точного указания, ответил, что наверно останется у генерала, после чего царь сказал «с весьма печальным видом; что царевичю Георгию поручена Кахетия, царевичю Левану — Грузия (Картли — В. М.), а протчия дети малолетныя, а ближе князей Еристова и Абашидзева родственников не имеет, при сем просил, чтобы курьера Не отправить и дать ему еще время» (Там же). Далее кап. Львов пишет; «26-го числа объявил его высочество (царь Ираклий — В. М.), что он присланных от вашего превосходительства (ген. Сухотина — В. М.) плана компании и присяги ни под каким видом подписать не может, потому что предписанное во оном плане он исполнить [144] не в силах а намерен послать к вашему превосходительству план компании, сочиненной им самим, также и подписанную присягу другого содержании» (АВПР, ф Сн. России с Грузией, 1770- 1772 гг., оп. 110/2, д. 24, л. 149-152). После этого Ираклий II еще раз потребовал время для рассмотрения, а потом сообщил кап. Львову, что «как он и дети ею, Георгий и Леван, утвердили присягу, то он думает, что сия присяга и без князей его довольно действительна быть может и так князей привести к присяге совсем не согласился» (Там же). 27 июля Ираклий II уведомил кап. Львова, что «он не присягнет, а план подписал, оговаривая некоторые пункты» (Там же); и далее Львов писал ген. Сухотину: «я получил от ею высочества подписанный план с исключением многих пунктов и подписанную со оговоркою присягу, по которой его выс-во присягнуть при мне не согласился» (Там же (выделено нами.— В. М.)).

Ираклий II честно выполнял план, принятый в Хелтубани: в назначенный срок выступил с войском и стоял в Триалети (недалеко от Ахалкалаки) чем привел в страх ахалцихского пашу и гарантировал безопасность русского конуса. Но в переговорах с кап. Львовым он отказался принять дополнительные требования ген. Сухотина, которые могли подорвать авторитет царя в глазах его подданных, о чем он прямо говорил (Неверно утверждение Я. Цинцадзе, что Ираклий II в Хелтубани сделал приписки на «Плане» и будто это было «хитростью» царя (см ***)). Вместе с тем, 28 июля 1771 года Ираклий II сам писал ген. Сухотину о положении дел в Восточной Грузии (АВПР, ф, Сн. Россия с Грузиею, 1770-172 гг. оп 110/2, д. 24, лл. 165 - 166) ввел генерала в курс его отношений с соседями, ц к своему письму приложил письма, полученные им из Ирана (Там же, лл. 127-128) и Ахалцихо (Там же, лл. 131-134). Он ждал скорого окончания потийской кампании, чтобы ген. Сухотин принял участие в походе на Ахалцихе (Там же, лл. 165-166).

Такая откровенность должна была успокоить генерала. Но письма кап. Львова от 15 июля (Там же, лл. 123-124) и 27 июля (Там же, лл. 149-154), а также «План» с примечаниями царя Ираклия, так возмутили ген. Сухотина, что он грубо ответил Ираклию 11 и вернул ему «План» (Там же, лл. 167-169), а кап. Львову поручил заставить Ираклия II выполнить все по предписанию (См. док, № № 599, 600, 601, 602).

8 августа 1771 года, еще до получения ответа от Сухотина царь Ираклий писал ему, что 12 июля он выехал из Тбилиси и находится на границе; испуганный ахалцихский паша просит, примирения, но он потребует 6 заложников, чтобы потом вместе с генералом решить, что делать с ними, но еще не имеет от него никаких сведений (АВПР, ф Сп. России и Грузией, 170-173 гг., оп 110/2, д. 24, л. 258). А получив письмо ген. Сухотина, в котором тот требовал без оговорки подписать «План» и всю вину даже в прошлом возлагал на царя и оправдывал Тотлебена (Там же, л. 169), 21 августа Ираклий II послал генералу в ответ два письма: в первом огорченный царь коротко перечислял все свои действия против Турции после вступления в союз с Россией; он подчеркивал, что его враги неправильно информируют генерала, намекнул даже на Львова, что он его не доброжелательствовал [145] (подразумевается позиция Львова во время авантюры Тотлебена и письмо Львова царю); Ираклий II писал, что в Хелтубани было решено выступить 5 июля и он выступил с войском, потом срок перенесли на 20 июля, а 19 августа приехал наш человек из Имерети и сообщил, что царь Соломон стоит еще в Багдади. Срок похода, рассчитанного на 6 недель, уже истекает, крестьян напрасно оторвали от летних полевых работ; относительно «Плана» Ираклий II сообщал, что он принял и подписал его и взял ка себя посильную обязанность, что же касается потийской кампании, то 6-недельный срок уже истекает и подписание плана уже не имеет никакого значения, в конце он просит не беспокоить его больше по этому вопросу (АВПР, ф. Сн. России с Грузией, 1770-1772 гг., оп. 110/2, д. 24, лл. 260, 263, 251, 261-262). Во втором письме Ираклий II напоминал генералу, что в Хелтубани, хотя и другие настаивали, но он не обязался выделить какое-то определенное число воинов для похода вообще и в отдельных областях в частности ввиду сложной обстановки в стране; затем он сообщает, что половику войска ему пришлось послать в Тушети, на который напали «лезгины» и хотя они изгнаны, но войска еще не вернулись, другая часть послана в Ялгуджи (ок. Тбилиси), также против «лезгин», получено известие о нападении лезгин и на Ахмета; что же касается заложника, то, как писал Ираклий II, аманатов требуют от врага, а не от друзей, а если от друга, то ему разъясняют причину (Там же, лл. 267-268, 264-266).

Ответ царя Ираклия был твердым, но тон умеренным и дружественным. Распределить силы по совету ген. Сухотина Ираклий II не обязался и не мог, принять же присягу вместе с князьями означало уравняться с ними, что подрывало авторитет царя, разрушало то, что Ираклий II строил в течение 37 лет. Ираклий II на это не пошел.

В Западной Грузии дело обстояло не лучше. Прибыв в Грузию, ген. Сухотин сразу же принял меры к тому, чтобы примирить западногрузинских; владетелей и объединенными силами вести войну против султанской Турции, как этого требовала инструкция. По поручению русского двора и по просьбе ген. Сухотина царь Ираклий послал письма царю Соломону, кн. К. Дадиани и кн. Г. Гуриели, чтобы они помирились и вместе выступили против общего врага христианства — Турции (Там же, лл. 48, 50, 52), а кн. Зурабу Шервашидзе письмо с предупреждением — возвратить в русский корпус отогнанных лошадей (Там же, л. 49). По прибытии в Имерети ген. Сухотин начал переписываться с кн. К. Дадиани и кн. Г. Гуриели. Сколь досадным ни было это для царя Соломона, он согласился и послал католикоса Иосифа (своего брата) для переговоров, но Дадиани устроил там провокацию (Там же, л. 95). После возвращения царя Соломона и Сухотина из Хелтубани, генералу все донесли в искаженном виде и он обвинил католикоса в том, что тот не хочет примирить царя Соломона с Дадиани (Там же, л. 96). Тогда Сухотин сам начал переговоры с кн. Дадиани, решив пойти на некоторые уступки. Эта уступка отразилась в «Плане», доработанном после Хелтубани в Кутаиси 5 июля 1771 года: царю Соломону поручалось с 6-тысячным корпусом закрыть проходы из Ахалцихе в Имерети, а Дадиани — охранять дороги, ведущие не только из Абхазии в Поти, но и коммуникации из Кутаиси (Там же, лл. 100-103) в Поти. Суть поручения К. Дадиани охранять коммуникации из Кутаиси в Поти заключалась в том, чтобы не [146] допустить войска царя Соломона в пределы Мегрелии, чего К. Дадиани давно добивался (К. Дадиани еще 27 июля 1770 г. писал ген. Тотлебену, что если царь Соломон вступит с войском вместе с вами в Мегрелию, мой народ и страна придут в беспорядок и я не смогу исполнить службу (ABI1P, ф. Сн. России с Грузией, 77 гг., оп. 110/2, д. 22, лл. 467-468)). Царь Соломон, хотя и был огорчен действиями ген. Сухотина, но он принимал все меры для снабжения русского корпуса (АВПР, ф. Сн. России с Грузией, 1770-1772 гг., оп. 110/2, д. 24, лл. 109, 208). Вместе с тем, понимая, что примирение его с кн. Дадиани было делом не легким, поскольку дом Дадиани превратился в убежище недовольных Соломоном I людей: свергнутого с престола Г. Гуриели, отстраненного католикоса Бесариона (брата эристави Рачи) и др., царь писал Сухотину, что католикос Бесарион находится в союзе с турками и натравливает кн. Дадиани на него (царя Соломона) и пока Бесарион находится в Мегрелии, мир с кн. Дадиани невозможен (Там же, л. 113).

Ген. Сухотин послал в Мегрелию подполк. О. Б. Бибикова с письмом и просил К. Дадиани договориться о свидании и мире с царем Соломоном (Там же л. 105). В ответ К. Дадиани 20 июля писал Сухотину, что он боится царя Соломона и просит приехать к нему в Хунци, где будет и кн. Г. Гуриели (Там же, л. 107). Сухотин послал офицера и к кн. Г. Гуриели и обещал ему возвратить княжеский престол (Там же, лл. 93, 116, 138, 141, 144-145, 147, 300-301), а решение гурийского вопроса после войны предоставить императрице (Там же, л. 116); царя же Соломона он заставил дать согласие во время войны помириться с Г. Гуриели (Там же, л. 114). К. Дадиани добивался не только восстановления на престол Г. Гуриели, но и освобождения заложников из Гурии, находившихся у царя Соломона, и выведения гарнизона царя Соломона из крепости Аскани, чтобы предоставить Гурии полную независимость от имеретийского царя.

Свидание генерала с кн. Дадиани, хотя не при совсем желательных обстоятельствах, состоялось (Там же, лл. 304-309), но К. Дадиани, брат его Николай и кн. Г. Гуриели 29 июля подписали «План» (Там же, лл. 117-121) и приняли присягу (Там же, л. 122). В письме от 29 июля К. Дадиани предлагал ген. Сухотину, чтобы его представитель принял в Гурии села и крепости и отдал их Г. Гуриели, иначе Соломон I не отдаст их Гуриели, и доказывал, что Г. Гуриели нужен во время осады Поти (Там же, л. 141). Хотя представитель царя Соломона в Гурии обещал генералу обеспечить лучшее использование Гурии во время войны (Там же, лл. 211-212), но ген. Сухотин больше слушал противников Соломона I. 3 августа К. Дадиани писал генералу, что Г. Гуриели уехал до приезда вашего офицера, поэтому мы его (офицера) послали в Гурию (Там же, лл. 144-145). А 13 августа ген. Сухотин от Г. Гуриели получил письмо, в котором сообщалось, что офицер (посланный ген. Сухотиным) прибыл в Гурию и объявил всем ваше (Сухотина) повеление, но приехал и представитель царя Соломона и объявил нашим людям, что если они явятся ко мне, царь задушит заложников, поэтому [147] гурийские князья и дворяне боятся явиться к нам, прошу прислать вашего человека и заложников (АВПР, ф. Сн. России с Грузией, 1770-1772 гг., оп. 110/2, д. 24, л. 147).

Уступка ген. Сухотина кн. Гуриели, в чем немалая заслуга принадлежит К. Дадиани, была ошибкой генерала. В этом деле свою роль сыграли также доклады Тотлебена, инструкция Екатерины II н даже сам возведенный на престол княжества Мамия Гуриели, который после занятия княжеского престола упорно добивался выведения войск даря Соломона из крепости Аскани, а о политике Соломона в Гурии говорил не лучше (АВПР, ф. Сн. России с Грузией, 1771 г., оп. 110/2, д. 23, лл. 235-236, 243. АВПР, ф. Сн. России с Грузией, 1770-71 гг., оп. 110/2, д. 24, лл. 243), чем Г. Гуриели (АВПР, ф. Сн. России с Грузией, 1771 г., оп. 110/2, д. 23, лл. 386-387; АВПР.ф. Сн. России с Грузией, 1770-71 гг., оп. 110/2, д. 24, лл. 300-301), К.. Дадиани (АВПР, ф. Сн. России с Грузией, 1770 г., оп. 110/2, д. 23, л. 383; АВПР, ф. Сн. Росии с Грузией, 1770-71 гг., оп. 110/2, д. 24, лл. 297) и ген. Тотлебен (См.: док. № 525).

Итак, для примирения царя Соломона с владетельными князьями ген. Сухотин, слепо следуя инструкциям императрицы (примирить грузинских владетелей), шел на уступки князьям, чем ставил в затруднительное положение верного союзника России царя Соломона и еще более осложнял обстановку в Западной Грузии. Удельные князья (К. Дадиани и Г. Гуриели) вели двойную игру — они, объявляя свою преданность России, хотели добиться самостоятельности от царя Соломона и в то же время не хотели портить отношений с турками, чтобы после ухода русских войск не остаться без помощи. Это же не могло не повлиять на ход событий.

Царь Соломон, зная намерения князей, хотя согласился с генералом о восстановлении князя Г. Гуриели на престол, но не отпустил заложников и не вывел гарнизон из крепости Аскани, чем удержал позицию в Гурии.

В середине августа ген. Сухотин двинулся к Поти. Немедленно взять штурмом Поти, из-за отсутствия осадных орудий крупного калибра, оказалось невозможным и осада приняла затяжной характер. Пренебрежение советами царей дорого обошлось Сухотину: климат Колхиды вызвал массовое заболевание в корпусе, тяжело заболел и сам генерал. Вернувшись с неудачей из Поти, ген. Сухотин 20 октября 1771 г. докладывал из Кутаиси императрице: «Судьба, уничтожившая все мои труды и дела, в нынешную кампанию своими неприступными пределами, подвергнув меня в болезнь, которая разплодила такие припадки, на исцеление коих потребно время, о увольнение при смене, ибо я, как насилу дышащий, ни корпусом повелевать, ни предпринимать с ним что против неприятеля не в состоянии» (АВПР, ф. Сн. России с Грузией, 1770-72 гг.. оп. 110/2, д, 24, лл. 24-25: Грамоты, 1, с. 485). Более подробный доклад с приложением ведомостей был послан в Военную коллегию. Итоги похода на Поти согласно этим ведомостям: убито 4 чел., ранено 15, от болезни и ран умерло 293, бежали 57, а налицо: больных 1934, здоровых только 782 (ЦГВИА, ф. 20, оп. 47, св. 245 д. 4, ч. I, лл. 457-465).

Доклады ген. Сухотина были получены в Петербурге в начале декабря, а уже 15 декабря 1771 г. Совет слушал этот доклад и решил отозвать корпус из Грузии (Архив Гос. совета, т. I, ч. II, с. 774).

В неудачах похода ген. Сухотина целиком были виноваты Тотлебен и Екатерина II: Тотлебен, выражаясь словами Сухотина, [148] «обнажил, опешил» и почти «обезоружил» корпус, а Екатерина II, слепо веря сообщениям Тотлебена, советовала генералу не доверять грузинам.

Основная задача «Плана военных действий 1771 г.», составленного ген. Сухотиным, как видно, не была выполнена, вспомогательные задачи же, которые имели целью прикрыть действия русского корпуса силами Западной Грузии, были выполнены. Что же касается царя Ираклия, то он своими активными действиями и набегами не только беспокоил ахалцихского пашу, который уже не мог оказать помощь потийскому гарнизону, осажденному русским корпусом, но в ночь с 25 на 26 октября 1771 г. взял Хертвисскую крепость, находящуюся недалеко от Ахалцихе (АВПР, ф. Сн. России с Грузией. 1769-76 гг., оп. 110/2, д. 12, л. 76; Грамоты, 1, с. 322).

После неудачи потийской кампании у генерала Сухотина окончательно испортились отношения не только с грузинскими царями, но и с представителем России кап. Львовым (АВПР, ф. Сн. России с Грузией, 1769-70 гг., оп. 110/2, д. 13, лл. 179, 179а, 1796. 180; Грамоты, I, с. 347-351). Тяжело больной Сухотин жаловался на царей, а цари — на генерала. А причины для этого были: Сухотин, слепо следуя советам Екатерины II и К. Дадиани, вопреки требованиям Соломона I, восстановил в Гурии на княжество Георгия Гуриели (ставленника Турции, который за измену во время стояния русского корпуса в Поти еще при Тотлебене был наказан царем Соломоном). Тем самым были подорваны авторитет и влияние имеретийского царя в Гурии; Г. Гуриели оказался ненадежным и неспособным (этот шаг генерала считал ошибочным и кап. Львов) и ген. Сухотин был вынужден примириться с царем Соломоном (АВПР, ф. Сн. Росии с Грузией, 1769-70 гг., оп. 110/2, д. 13, лл. 198-199). Помимо этого, генерал не допустил участия царя Соломона в осаде Поти и тем самым предопределил неудачу потийской кампании.

Что касается осложнения отношений с Ираклием II, то дело, в основном, кроме отмеченного, состояло в следующем: Ираклий II, находясь на границе, вел переговоры с пашой и требовал заложником брата паши; он добился отказа ахалцихского паши помочь по-тийскому гарнизону, царю удалось также поссорить пашу с «лезгинами», чем лишил первого возможности активного действия (АВПР. ф. Сн. России с Грузией, 1770-72 гг., оп. 110/2, д. 24, лл. 271-272) и, наконец, договорившись с начальником Хертвисской крепости, сделал ложный маневр — приняв подарки от паши, он неожиданно вернулся из Триалети в Картли (в сентябре), чтобы ввести в заблуждение турок — ослабить их внимание, но потом вновь вступил в Ахалцихский край и внезапным штурмом взял Хертвиси (Там же, лл. 312-314). Но Ираклий II, боясь разглашения плана военных действий, заранее не сообщил об этом ни Сухотину, ни капитану Львову. Последние стали жаловаться на Ираклия II, обвиняя его в примирении с турками. Впоследствии они убедились, что никакого примирения не было, а кап. Львов даже сам участвовал в операции взятия Хертвиси (АВПР, ф. Сн. России с Грузией, 1769-76 гг., оп. 110/2, д. 12, лл. 76-77; Грамоты, 1, с. 322-325), но жалобы на Ираклия и огорчения остались не только в документах, но и способствовали охлаждению отношений между ними.

Причиной, вызвавшей недовольство ген. Сухотина и кап. Львова, впоследствии стал и тот факт, что Ираклий II в письме от I ноября [149] 1771 года просил генерала или принять участие в походе на Ахалцихе или прислать хотя бы 1500 человек. Он убеждал генерала, что если тот будет с ним, то ни имеретийский царь, и никто другой не осмелится ослушаться и дело пойдет успешно (АВПР, ф. Сн. России с Грузией, 1770-72 гг., оп. 110/2, д. 24, лл. 312, 313-314), но генерал не послушал его. Не получив положительного ответа, царь без ведома ген. Сухотина и кап. Львова со специальным заданием послал в Петербург чрезвычайное посольство во главе с царевичем Леваном и католикосом Антонием. Ираклий II требовал от русского правительства дополнительных войск, которые бы действовали с ними заодно, ибо командир русского корпуса никак не хотел учесть его интересы; вместе с тем царь предлагал условия, на каких он хотел вступить под покровительство России (Об этом см. ниже). Очевидно отправление столь представительного посольства в Петербург без их ведома вызвало недовольство генерала и кап. Львова Ираклием II (АВПР, ф. Сн. России с Грузией, 1769-70 гг., оп. 110/2, д. 13, л. 172; Грамоты, I, с. 334). Но царь постарался развеять сомнения генерала и призывал его к совместным действиям (АВПР, ф. Сн. России с Грузией, 1770-72 гг., оп. 110/2 д. 24, лл. 331-333).

Царь Соломон, также не ведая за собой вины, сообщал русскому правительству, что пусть дадут ему только пушки и несколько человек артиллеристов и он собственными силами возьмет Поти (АВПР, ф. Сн. России с Грузией, 1769-75 гг., оп. 110/2, д. 11, лл. 97-101, 103-104, 183-185; Грамоты, I, с. 320-322, 345-347). Этим царь Соломон указывал на ошибку генералов, которые не допустили его участия в осаде Поти (Там же).

Не лишне отметить, что К. Дадиани и на этот раз не был искренним (Ген. Сухотин по подозрению арестовал мегрельского кн. Чичуа и увез с собой в Россию (см. АВПР, ф. Сн. России с Грузией, 1768-71 гг., оп. 110/2, д. 5, лл. 78-92)).

Как отмечалось, 15 декабря 1771 г. Совет, ознакомившись с докладом Сухотина от 20 октября, принял решение отозвать корпус из Грузии (Архив Гос. совета, т. 1, ч. II, с. 774). Принятие такого решения было обусловлено рядом обстоятельств: во-первых, в корпусе преобладали больные малярией, для исцеления которых требовалось немало времени, а для снабжения «оголенного и опешенного» корпуса необходимы были средства; к тому же после неудачи в Поти отношения больного Сухотина с грузинскими царями осложнились; во-вторых, итоги военной кампании 1771 года на главных направлениях были значительными — главные силы Турции, разгромленные и переброшенные за Дунай, уже не могли наступать и были вынуждены перейти на тактику обороны. Вторая русская армия заняла Крым и татары изъявили готовность окончательно порвать с Турцией. С другой стороны, вместе с этими успехами росла опасность со стороны Швеции, позиция Австрии была подозрительной, к тому же русская армия устала и нуждалась в пополнении и снабжении.. Во влиятельных кругах России созревала мысль воспользоваться достигнутыми в войне успехами и с незначительными уступками заключить мир с Турцией (В основном опираемся на труды С. Соловьева, Д. Чечулина, а также на протоколы Государственного Совета). Разумеется, в этих условиях перспектива развития военных действий со стороны Грузии уменьшалась.

Учитывая указанные обстоятельства, Екатерина II сочла [150] целесообразным утвердить решение Совета и 25 января 1772 г. издала Указ Военной Коллегии об отзыве корпуса из Грузии, а «при возвращении корпуса, отдал он дарю Соломону пороху и пушечных ядер столько, сколько остаться может за снабжением корпуса для проходу...» (ЦГВИА, ф. 20, оп. 47, св. 245, д. 8, л. 1). Вместе с тем, русское правительство сочло целесообразным оставить в Грузии своего представителя кап. И. Львова.

Сообщая о выводе русских войск из Грузии, императрица 4 февраля 1772 г. писала царю Соломону, что несмотря на старания России военные действия со стороны Грузии не принесли желаемого результата, поэтому оставление корпуса не находим нужным, решили его отозвать и употреблять там, где может он принести пользу (АВПР, ф. Сн. России с Грузией, 1769-75 гг., оп. 110/2, д. 11, лл. 49-50; Грамоты, I, с. 334-336). Выводя войска, Екатерина II намеревалась использовать грузинские силы до конца войны, поэтому сообщала царю Соломону, что по его просьбе он будет снабжен боеприпасами и поручала ему продолжать борьбу против Турции; вместе с тем она обнадеживала имеретийского царя, что при заключении мира интересы Имерети будут учтены (Там же).

В письме к царю Ираклию от того же числа императрица подчеркивала, что грузины на призыв России о помощи существенно не отзывались, но она все-таки учтет их интересы при заключении мира, а если они что-нибудь успеют еще занять, то по возможности эти места будут трактатом закреплены за ними (АВПР, ф. Сн. России с Грузией, 1770-1774 гг., оп. 110/2, д. 14, лл. 31-32; Грамоты, I, с. 336-338).

Сообщение о выводе русского корпуса из Грузии было встречено Ираклием II и Соломоном I с большим огорчением.

В письме от 21 апреля 1772 г. царь Ираклий писал гр. Н. Панину: «...не в состоянии уже мы молчать ...пред ея и. в. и потому по сущей справедливости осмеливаемся объявить, что до получения ея и. в. повеления находились мы в тишине и мире с султаном, и с персицкими владетельными ханами имели с некоторыми мир, а некоторыя из них платили нам дань, из лезгинов же некоторыя жили с нами в перемирии и хотя из них некоторыя и делали нападения и раззоряли наши владения, однакож доведены нами были до того, что и они начинали опасаться нас. Помощию божиею в несколько лет обстоятельства нашей земли привели мы в лутчее состояние. А ныне, буде находящийся здесь корпус возвратится в Россию, то в Грузии христианство совершенно истребится» (АВПР, ф. Сн. России с Грузией, 1769-76 гг., оп. 110/2, д. 12, л. 65-68; Грамоты, I, с. 343-344).

5 мая 1772 года русский корпус вышел из Кутаиси, имеретийский царь сам провожал корпус до картлийской границы и 26 мая снабдил его всем необходимым. Соломон I, по сообщению кап. Львова, «с корпусом нашим в слезах расставшись, назад возвратился» (АВПР, ф. Сн. России с Грузией, 1769-70 гг., оп. 110/2, д. 13, лл. 196-202; Грамоты, I, с. 351-358).

31 мая 1772 г. корпус был в Цхинвали и, оставив вскоре Картли, направился в Россию. 2 июля Ираклий II писал гр. Панину, что уход корпуса «превеличайший знак разорения нашей земли», и далее: «при возвращении сего корпуса все дела наши превратились в отчаяние, лишась ея и. в. покровительства, того для прошу оказать предстательство ваше у ея и. в. великой монархини, чтобы явила она матернюю свою милость по представленной от меня прозьбе чрез брата [151] и сына моего, и избавить нас от такого нашего нещастия и всегдашнего разорения, притом от нарекания от неверных, кой великою радостию, смеясь над нами, говорят: на кого имели упование — лишились» (АВПР, ф. Сн. России с Грузией, 1769-76 гг., оп. 110/2, д. 12, лл. 61-63; Грамоты, 1, с. 345). Ираклий II был вынужден даже распространить ложные слухи, якобы он от царевича Левана получил сообщение (Царевич Леван в это время был в Астрахани), что вместо старого корпуса из России отправляется новый (АВПР, ф. Сн. России с Грузией, 1769-70 гг., оп. 110/2, д. 13, л. 200; Грамоты, I, с. 356).

Несмотря на то, что русское войско почти три года находилось в Грузии, фактически не удалось осуществить совместного согласованного похода и добиться значительных успехов. Екатерина II и гр. Н. Панин в письмах к грузинским царям причину этого видят в противоречиях и несогласованности между грузинскими деятелями (АВПР, ф. Сн. России с Грузией, 1769-75 гг., оп 110/2, д. 11, лл. 49-52, 143-147; АВПР, ф. Сн. России с Грузией, 1770-74 гг., оп. 110/2, д. 14, лл. 31-32; Грамоты, I, с. 334-341).

Правда, между грузинскими деятелями были разногласия, однако известно, что Ираклий II и Соломон I до прибытия Тотлебена согласились выступить вместе. Причиной их разрыва, как пишет царь Соломон (АВПР, ф. Сн. России с Грузией, 1769-75 гг., оп. 110/2, д. 11, л. 171; Грамоты, II, в. I, с. 55), был ген. Тотлебен. В докладе ген. Сухотина подчеркивалось, что Соломон I был готов на все (АВПР, ф. Он. России с Грузией, 1770-72 гг., оп. 110/2, д. 24, лл. 14-49; Грамоты, I, с. 482). Кап. Языков и кап. Львов неоднократно указывали на нежелание Тотлебена действовать совместно с Ираклием II и Соломоном I, о невозможности же объединения сил Ираклия II и Соломона I вообще не было речи. После выводя русского корпуса в 1773 году, как будет отмечено ниже, Ираклий II и Соломон I восстановили союз и организовали совместный поход на Ахалцихе. Эти факты свидетельствуют о том, что грузинских царей можно было привести к согласию, избрав путь похода, приемлемый для обеих сторон.

Кроме того, для успешных совместных действий с Грузией следовало, в первую очередь, учесть интересы более сильного в Грузии Картли-Кахетийского царства (кап. Языков это хорошо понимал). В 1771 г. Сухотин, сообщая правительству о хелтубанском военном совете, писал, что Ираклий II требовал похода на Ахалцихе, а «Соломон горя усердием ея и. в. на все без размышления соглашался...» (Там же). Это было не соглашение «без размышления», а более приемлемое направление похода для обоих царств, но Сухотин этого не понял.

Несмотря на то, что не удалось осуществить совместных действий крупного масштаба и добиться значительных успехов, пребывание русского корпуса в Грузии имело результаты: увеличение войска обеспечило вступление Ираклия II в войну, а блестящая победа царя под Аспиндзой сломила мощь ахалцихского паши и лишила его возможности помогать турецким гарнизонам в крепостях Имерети. Так что Соломону I при помощи русских войск легко удалось очистить Имерети от турецких оккупантов. Значение этого факта нельзя переоценить. Пребывание русского корпуса в Грузии было выражением союза русского и грузинского народов. Авантюра Тотлебена, бестактность и ошибки Сухотина не поколебали веры грузинских деятелей в Россию, с помощью которой они надеялись окончательно изгнать турецких оккупантов с родной земли. [152]

Русский корпус находился еще на территории Грузии, когда перемирие с Турцией вступило в силу. I июня 1772 г. Румянцев послал Сухотину сообщение, которое вместе с указом верховного визиря Сухотин получил 5 июля в горах Кавказа и отправил царю Ираклию и кап. Львову. И. Львов 10 июля получил указ и послал сообщение ахалцихскому паше, который получил соответствующие сообщения и с турецкой стороны (ЦГВИА, ф. 20, оп. 47, сб. 245, д. 8, лл. 40, 41-42, 49). С Картли-Кахетийским царством перемирие вошло в силу. Что же касается Имерети, то ахалцихский паша послал туда отряд, который, однако, был разбит царем Соломоном; после этого перемирие не нарушалось до конца сентября, как об этом сообщает кап. Львов в донесении от 29 сентября 1772 г (АВПР, ф. Сн. России с Грузией, 1769-70 гг., оп 110/2, д. 13, л 219; Грамоты, I, с. 360).

§ 9. ПОСОЛЬСТВО ЦАРЕВИЧА ЛЕОНА И КАТОЛИКОСА АНТОНИЯ В РОССИЮ. ВОЗОБНОВЛЕНИЕ ВОЕННЫХ ДЕЙСТВИЙ.

КОНЕЦ ВОЙНЫ.

Дело освобождения Южной Грузии, во имя чего вступил в войну Ираклий II, оставалось не решенным; с назначением Сухотина Ираклий II мог надеяться, что поход на Ахалцихе будет возобновлен, поскольку его поддерживал кап. Языков, который даже просил русское правительство прислать осадные орудия; однако Сухотин настаивал на взятие сперва Поти, и лишь потом, как он обещал Ираклию II, Ахалцихе (АВПР, ф. Сн. России с Грузией, 1770-72 гг., оп. 110/2, д. 24, л. 18 98; ср. Грамоты, I, с. 482). Но неудача летней кампании в Поти, массовое заболевание солдат, осложнения отношений между Сухотиным и Ираклием II лишили последнего этой надежды.

В декабре 1771 г., как уже отмечалось, Картли-Кахетийский двор решил предпринять новый шаг — послать в Россию посольство во главе с царевичем Леоном и католикосом Антонием и предложить русскому правительству конкретные условия вступления царства под Покровительство России.

В проекте договора, который был составлен 30 декабря 1771 г.. Ираклий II предлагал русскому правительству следующие условия: 1) прислать из России непосредственно в Картли-Кахети войско численностью в 4 тыс. человек, командующий которого принимал бы советы царя, как знающего местные условия; 2) принять Картли-Кахети под вечное покровительство России, но с условием «как из древних Бремен предки наши (Ираклия II — В. М.) были царями, то потому... и я с потомками моими вечно оставался без перемены в моем достоинстве, но однакож под послушанием» русского императора; 3) сохранить независимость грузинской церкви — «католикос имеет также оставаться в своем сане без перемены»; 4) пленным, освобожденным в Крыму, предоставить возможность вернуться на родину; 5) (Прислать деньги взаем для содержания войска (АВПР, ф. Сн. России с Грузией, 1779-76 гг., оп. 110/2, д. 12. лл. 462-463, 482 485; ср.: Грамоты, II, вып. I, с. 73-84; АВПР, ф. Сн. России с Грузией, 1774 г., оп. 110/3, д. 453, лл. 14-21; Грамоты, I, с. 329-332; В. Мачарадзе, Георгиевский трактат, ук. издание).

Со своей стороны Ираклий II обязался: 1) «сколько ныне имеется в нашей области разных руд металлов, также сколько и в пред оных отыщется, то из получаемой от всех тех прибыли половинное число в казну вашего и. в. отдаваемо и собираемо быть имеет»; 2) «также все те обыватели, кои находятся под нашим владением имеют в казну вашего величества платить с каждого двора ежегодно [153] по семьдесят копеек»; 3) «для двора вашего величества самого лутчего, какое в нашей области имеется виноградного вина числом две тысячи ведер на нашем коште будем мы ежегодно привозить в Кизляр»; 4) «к вашему и в. присылаемо быть имеет всякий год по четырнадцати из найлучших а наших областях имеющихся лошадей»; 5) по освобождении с помощью российских войск областей, захваченных османами, население будет «платить половину того, сколько платят крестьяне князям в России» (АВПР, ф. Сн. России с Грузией. 1769-76 гг., оп. 110/2, д. 12, лл. 462-463; ср.: Грамоты, II, вып. I, с. 73-84; АВПР, ф. Сн. России с Грузией, 1774; оп. 110/3, д. 453, лл. 14-21; Грамоты, I, с. 329-332; В. Мачарадзе, Георгиевский трактат, с.59-62); 6) если будет освобождена часть захваченных врагом Кахетийских земель, то население той области будет платить ежегодно с двора 70 копеек (АВПР, ф. Сн. России с Грузией, 1769-76 гг., оп. 110/2, д. 12, л. 463. Это место пропущено в опубликованном Цагарели грузинском оригинале (Ср.: Грамоты, П. Вып. I, с. 84) и русском переводе (ср.: Грамоты, I, с. 331)), «да и с тех же самых мест вашему величеству имеем мы прислать всякий год двести пуд шелку, а ежели возможно нам будет, то и более оного числа»; 7) когда положение страны улучшится, деньги, расходованные на содержание войска, будут возвращены в казну; 8) когда страна успокоится как из старых владений, так и освобожденных «ко услугам вашего к. в. представлят имеем мы солдат с коликого числа душ в Российской империи набирается»; 9) когда будут оказаны милости, «то к вашему и. в. имею я прислать одного из сыновей своих, также по возможности и несколько князей и дворян» (В. Мачарадзе, Георгиевский трактат, с. 59-62).

В проекте договора неоднократно повторяется, что это служит делу освобождения захваченных врагом областей и обязательство берется и с населения этих областей и особо подчеркивается: «дабы побелено было нынешнею весною приступить к завоеванию Ахалцихской области, и когда воспоследует с султаном мир, то и тогда не оставлять оную под турецким владением, ибо оная область Ахалцихская лежит на грузинской земле, народ имеет там грузинский язык, и много находится там христиан, да и множество таких, кои с недавных времен превратились в магометанство» (Там же).

Хотя обязательства, которые брал на себя Ираклий II, ограничивали суверенитет царства, однако они не лишали царя права свободною ведения внутренней и внешней политики. Такой шаг был продиктован целью освободить захваченные турками и «лезгинами» Ахалцихе и Чари, превращенные ими в плацдарм для нападения на Картли и Кахети; ибо без возвращения этих провинций нельзя было и думать о безопасности и экономическом возрождении Восточной Грузии, даже в тех границах, в которых она находилась в 1771 году.

Посольство, облеченное большими полномочиями, выехало из Тбилиси 5 января 1772 г. и 6 марта прибыло в Астрахань (АВПР. ф. Сн. России с Грузией, 1771-75 гг., оп. 110/2, д. 16, л. 32; Грамоты, с. 363). Астраханский губернатор, узнав о прибытии царевича Леона в Кизляр, 30 января 1772 г. запросил гр. Панина, пустить ли посольство в Петербург (В докладе губернатора был нзмек на то, что по сообщениям из Грузии не оказывают должной помощи русскому корпусу (АВПР. ф. Сн. России с Грузией, 1771-75 гг., оп. 110/2, д. 16, л. 19; Грамоты, I, с. 368)). Поскольку давно было решено вывести русские войска из Грузии, то, согласно решению Совета от 23 февраля 1772 г., (Архив Гос. совета, т. I, ч. II, с. 775) 28 февраля Н. Панин писал губернатору, что целесообразно задержать [154] посольство в Астрахани до того, пока Ираклий II не будет уведомлен о выводе русского войска, потом же в зависимости от того, как поведет себя царь, оно либо будет принято, либо отправлено обратно (АВПР, ф. Сн. России с Грузией, 1771-75 гг., оп. 110/2, д. 16, лл. 19-28' Грамоты, I. с. 368-369).

Словом, решение вопроса о грузинском посольстве целиком зависело от обстановки. А обстановка не благоприятствовала благополучному для Грузии исходу. Хотя Россия и Турция согласились на перемирие (19 мая) и решили начать переговоры в Фокшани (Румыния), но трудно было предугадать, как они закончатся. В случае возобновления войны отказать Ираклию II принять его сына в Петербурге было бы нецелесообразно, а в случае заключения мира прием царевича в Петербурге мог создать излишние затруднения.

Кроме того, русское правительство своим представителям на мирном конгрессе поручило «...для склонения их (турок — В. М.), к уступке кроме отказа от Молдавии и Валахии вы можете еще уступить статью, касающуюся грузинских владельцев» (С. Соловьев, История России, М., 1965, кн. XIV, т. 28, с. 546).

Сделаем некоторые пояснения. Дело в том, что прусский король, преследуя свои цели, сообщил русскому правительству, что Австрия готовится к войне (АВПР, ф. Сн. России, с Турцией, 1770-1771 гг., д. 1719, лл. 56-67) и если последняя вступит в войну, то будет действовать совместно с турками, чтобы выгнать Румянцева из Валахии и Молдавии, а также подкреплять польских конфедератов (Там же, 57-61); поэтому Россия должна отказаться от требований отторжения Молдавии и Валахии от Турции (Там же, 61-62); Австрия добивалась того, чтобы Россия вообще отказалась от требований отторжения от Турции какой-либо территории (Там же, 62-64). Со своей стороны, прусский король обещал России содействие против Австрии и Польши, в вознаграждении за что требовал уступить Гданьск (Там. же, лл. 64-69, 70-73). Надо заметить, что за Гданьск прусский король обещал содействие России не во всех ее требованиях, а только в татарском вопросе и свободном плавании на Черном море, кроме того, прусский король выразил свое согласие на расширение территории России на Западе (Там же, лл. 74-84), т. е. предлагал раздел Польши (АВПР, ф. Сн. России с Турцией, 1772 г., д. 1671, л. 5).

Правда, здесь не упоминается Грузия, но поскольку Австрия боролась за сохранение целостности Турецкой империи, а Пруссия поддерживала Россию только в татарском вопросе (признание независимости Крыма — отторжение его от Турции) и свободном плавании на Черном море, разумеется, в других вопросах тех же как и в вопросах Молдавии и Валахии, Пруссия, вместе с Австрией, будет стоять на стороне Турции.

Русская дипломатия оказалась в трудном положении и была вынуждена уступить не только в вопросах Молдавии и Валахии, но и в грузинском вопросе. Поэтому русское правительство своим представителям на мирном конгрессе (хотя 5-й пункт Инструкции содержал довольно убедительные утверждения в интересах Грузии) (Там же) писало и то, что (для склонения турок к уступкам) разрешается уступить не только в вопросах Молдавии и Валахии, а также «...согласиться в рассуждении грузинских владетелей на восстановлении с ними [155] границ, как он« до войны были, только бы по последней мере избавлены они были навсегда утвердительно бесчеловечной подати христианскими девками, взыскиваемой с них пашами турецкими» (АВПР, ф. Сн. России с Турцией, 1772 г., д. 1671, л. 6).

Переговоры, начатые в Фокшани в июле 1772 г., 28 августа были прерваны из-за неуступчивости турок, но турецкое правительство снова просило продлить перемирие и 29 октября в Бухаресте было достигнуто соглашение о продлении перемирия до 9 марта 1773 г., и переговоры возобновились (С. Соловьев. История России, кн. XIV, т. 28, М., 1965 г., с. 546-550).

Грузинские послы почти полгода сидели в Астрахани без всякого ответа. В октябре 1772 г., окончательно вышедшие из терпения, они категорически потребовали от губернатора немедленно отпустить их в Петербург или отправить обратно на родину; к тому же они не доверяли губернатору и просили отпустить их человека в Петербург. Бекетов «дабы не оскорбить их до крайности, что... было бы ея и. в. восьма неугодно», согласился на их последнюю просьбу (АВПР, ф. Сн. России с Грузией, 1771-75 гг., оп. 110/2, д. 16, л. 30; Грамоты, I, 365). В письме Панину от 24 октября 1772 г. послы писали; «...яко пленные, находимся от отечества нашего лишены, а не имея достигнуть и совершить комиссию, врученную нам от царя Ираклия... просим, чтобы мы освобождены были отсюда и удостоились пред ея и. в. предстать, не имея никакой ко утруждению и противной прозьбы, кроме ея и. в. и Российской империи прибытка и полезности и некоторых царя Ираклия прошениев» (АВПР, ф. Сн. России с Грузией, 1771-75 гг., оп. 110/2, д. 16, л. 32; Грамоты, I, с. 365-366).

Хотя переговоры с турками еще не были закончены, но предварительное соглашение по грузинскому вопросу было достигнуто (Архив Гос. совета, т. I, ч. I, с. 218-227) в декабре. К тому же требование послов было категорическим, и гр. Панин 30 декабря 1772 г. разрешил Бекетову отпустить послов в Петербург (АВПР, ф. Сн. России с Грузией, 1771-75 гг., оп. 110/2, д. 16, лл. 49-50; Грамоты, I, с. 367-368).

В конце января 1773 г. грузинское посольство выехало из Астрахани и, прибыв в Петербург, 27 апреля письменно представило Панину решение царя Ираклия вступить под покровительство России (АВПР, ф. Сн. России с Грузией, 1771-75 гг., оп. 110/2, д. 16, лл. 111-112; Грамоты, II, в. I, с. 90-92). В представлении послов повторяются условия, которые были изложены в рассмотренном проекте договора, датированном 30 декабря 1771 г.

Русское правительство, конечно, не могло в той ситуации принять предложения царя Ираклия, но сразу отпустить послов с отказом было нецелесообразно, поскольку в марте 1773 г. переговоры с турками были прерваны и возобновлены военные действия; огорчать Ираклия II, отказом не-стоило. Посольство было задержано и в Петербурге.

* * *

Во время перемирия хотя ахалцихский паша официально не нарушал условий, но участились нападения «лезгин» (Институт рукописей, ф. Н, док, № № 13739, 13715, 13716, 13719), в чем, очевидно, определенную роль сыграли и турки; кроме того, паша использовал грузинского кн. Хидербегишвили и осенью 1772 г. послал его в Картли с отрядом, который разорил окрестности Сурами и [156] Цхинвали и угнал население в плен (АВПР, ф. Сн. России с Грузией, 1769-70 гг., оп. 110/2, д. 13, лл. 154-156; Грамоты, I, с. 490-493). Поэтому Ираклий II писал гр. Панину, что ахалцихская сторона не соблюдала мир до установленного времени (АВПР, ф. Сн. России с Грузией, 1769-76 гг., оп. 110/2, д. 12. лл. 30-31; Грамоты, II в. I, с. 92-94).

В мае 1773 г. из России поступили известия о срыве переговоров и возобновлении военных действий, а также об отправлении царевича из Астрахани с почетом в Петербург (Институт рукописей, ф. Нd., док. № 1374).

В конце июля 1773 т., по предложению кап. Львова, Ираклий II и Соломон I встретились и согласились в том, чтобы в конце августа вместе выступить в ахалцихском направлении (АВПР, ф. Сн. России с Грузией. 1769-70 гг., оп. 110/2. д. 13, лл. 230-231; АВПР, ф. Сн. России с Грузией, 1769-75 гг., оп. 110/2; д. 12, лл. 23-24, Грамоты I, с. 378-381; 389-391), однако выступить в назначенный срок не удалось, поскольку ахалцихский паша вывел против Соломона I Дадиани и абхазов, а против Ираклия II — «лезгин» во главе с Нурсал-беком и чарцев, Только в октябре цари, выделив часть войска для защиты страны, могли выступить в поход (АВПР, ф. Сн. России с Грузией, 1769-70 гг., оп. 110/2, д. 13, лл. 238-241; Грамоты, I, с. 384-389).

В октябре 1773 г. Соломон I с войском перешел в Картли и соединился с Ираклием II. Паша успел укрепить Боржомское ущелье, поэтому цари из Гори выступили в Джавахети и 17 октября заняли окрестности Ахалкалаки, но начать осаду сильно укрепленной крепости без осадных орудий не имело смысла; цари, уверенные, что турки не осмелятся вывести войска из крепостей, устроили глубокий рейд в сторону Карса и дошли даже до самого Ардагана, нанеся туркам немало вреда, но болезнь царя Соломона I заставила приостановить поход и вернуться обратно (Там же).

1 декабря 1773 г. Ираклий II и Соломон I писали гр. Панину об их совместном походе, обещали и впредь продолжать борьбу против Турции и просили, чтобы их интересы не были забыты (АВПР, Ф. Сн. России с Грузией, 1769-75 гг., оп. 110/2, д. 11, лл. 107-108; Грамоты, I, с. 390-391).

Война с Турцией затягивалась. Держать грузинских послов столь долго становилось невозможным, поэтому решено было отправить их обратно, а кап. Львова отозвать из Грузии.

Принятие Восточной Грузии под покровительство России еще больше затянуло бы войну с Турцией и, по справедливому замечанию Н. А. Бердзенишвили, вызвало бы недовольство Ирана (***), поэтому в грамоте от 31 декабря 1773 г. Екатерина II, одобряла намерение царя, сообщала Ираклию II о невозможности принять его предложения и обещала при заключении мира заставить Турцию взять обязательство о безопасности грузинского народа, за выполнение которого будет следить сама (АВПР, ф. Сн. России с Грузией, 1770-1774 гг., оп. 110/2, д. 110/2, д. 14, лл. 45-47; Грамоты, I, с. 394-397).

5 февраля 1774 года Бакунин вручил царевичу Леону официальный ответ русского правительства и, вознаградив послов, вначале февраля отправил их (католикоса — 9 февраля, а царевича -13) на родину (АВПР, ф. Сн. России с Грузией, 1774 г., оп. 110/3, д. 453, лл. 29-32, 47, 65). Перед отъездом царевич просил Н. Панина об отпуске [157] пленных, освобожденных русской армией (АВПР, ф. Сн. России с Грузией, 1774 г., он. 110/3, д. 453, лл. 37-39) в Крыму, на что ему ответили, что соответствующие распоряжения посланы (Там же, л. 36).

Хотя предложения Ираклия II не были приняты, но впоследствии они стали основой при подготовке проекта Георгиевского трактата (Об этом будет сказано в следующей книге).

В 1774 г. турки стали активнее действовать в Грузии. В январе ахалцихский паша послал 4-тысячный корпус в Имерети в надежде на поддержку со стороны князя Дадиани. Но Ираклий II заставил кн. Дадиани отказаться от вступления в Имерети, а сам (Ираклий) выступил с войском. Турки, узнав о выступлении Ираклия II, намеревались бежать, но Соломон I наголову разбил их (АВПР, ф. Сн. России с Грузией. 1769-70 гг., оп. 110/2, д. 13, лл. 256-259; Грамоты, I, с. 401-405). Вскоре отложились от Турции и аджарцы, ахалцихский паша для их усмирения сам выступил с войском, но аджарцы разбили его и прогнали (АВПР, ф. Сн. России с Грузией, 1769-70 гг., оп. 110/2, д. 13, л. 260; Грамоты, I, 405).

В 1774 г. обстановка в России была тяжелой — на Урале и в Среднем Поволжье бушевала крестьянская война. Русское правительство поручило Румянцеву перейти Дунай и ударами на Варну и Силистрию заставить турок заключить мир. Вместе с тем, главнокомандующему для достижения мира разрешили идти на уступки — отказаться от Керчи и Еникале, но непременно добиться получения Кинбурна и права свободного плавания на Черном море (С. Соловьев, История России, М., 1966, кн. XV, т. 29, стр. 76-78). Турки, узнав о трудностях России, думали уступить только Азов (Там же, с. 78).

В мае 1774 г. русские корпуса перешли Дунай и начали активные действия. Верховный визирь просил перемирия. 10 июля 1744 г. в с. Кючук-Кайнарджи был подписан мирный договор.

В августе 1774 г. грузинское посольство вернулось из Петербурга, а кап. Львов выехал в Россию. Ираклий II еще не знал о заключении мира, и в письме от 24 августа 1774 г. еще раз напоминал русскому правительству, что он вступил в войну по предложению России и она обязана заботиться о безопасности Грузии (АВПР, ф. Сн. России с Грузией, 1769-76 гг., оп. 110/2, д. 12, л. 443; Грамоты, II, в. I, с. 98-99).

Хотя из России официальное сообщение было отправлено в Грузию 5 сентября 1774 г., но, видимо, сведения из Турции дошли раньше и 30 августа мирные отношения Ираклия II с ахалцихским пашой были уже установлены (ЦГИА ГрузССР, ф. 226, док № 392). [158]