№ 475

1770 г. декабря 2. * — Письмо кап. Львова Степану Васильевичу ** о запальчивом нраве и жадности Тотлебена, о замешательстве в корпусе и восстановлении порядка» о взятии крепостей Багдади и Кутаиси, об осаде Поти, о невозможности примирения Тотлебена с царем Ираклием

(* — Сверху на 299 листе приписано: «Из Грузии 1770 года декабря 2-го дня»)

(** — Адресат неизвестен)

/л. 299/ Батюшка, милостивый государь мой, Степан Васильевич!

Письма ваши, батюшка, чрез Николая Даниловича Языкова и с приехавшим сюда после его курьером, я исправно получил. Надеюсь скоро иметь счастье вас, батюшка, скоро видить, от кого я вам подробно о последных здесь обстоятельствах чрез письмо донесть. Теперь же прилагаю при сем онным описание, из которого изволите усмотреть, достоин ли я обвинен быть в разсуждении неудовольствия, которое гр. Тотлебен на меня имеет и о коем все слышели. Уверяю, вас, батюшка, под лишением вашей милости, что все оное так происходило как я вам доношу. Чистосердечно вам батюшка, признаюсь, что хотя сие графское на меня неудовольствие мне весьма чувствительно, но утешает меня собственное мое удовольствие, потому, что я всегда со всевозможным усердием, и откровенности поступки мой противу его, графа, располагать старался, в чем мне и все здешние справедливости отдают. Истинно я охотно исполнил все то, что мне от него приказано было и так как по его, графа, собственной прозьбе, имел я позволение его во всяком случае предостерегать, то точное исполнение сего наиболее меня пред ним оправдает; Запальчивой его нрав мне как и протчим довольно был известен, но имев от него столько к себе доверенности за непременный долг почитал на то, не обращаться, а поступать с ним искренно; частью его признании о своем вспыльчивом нраве более меня к тому поощряли (На полях первой страницы 299 листа приписано: «Из посланных ко мне 1000 руб. получил я, батюшка, 600 рубл., а 400 брат Сергей взял в Петерб. у Данковича. Благодотель батюшка его с сят: 8: N: п: Скажите, батюшка, истенное спасибо», (л. 299)); /л. 299об./ в описании сем, батюшка, я не вместил только многия подробности, касающиеся до гр. Тотлебена, для того, что они ему весьма много безчестия делают, а особливо в разсуждении его отменной жадности к грабежу, что он весьма показал при безпутном взятие крепости Кутаис, [487] которой с умыслу им таким образом и расположению было, о чем я и Н. Д. Языков от всех здесь весьма обстоятельно слышали: клянуся вам, батюшка, что я никогда не смел подумать, чтоб мог быть гр. Тотлебен столько к интересу жаден, чтоб для получения онаго и честь свою повредить нимало не желеет; таким-то точно он теперь всеми, в команде его находящимися, по справедливости почитается.

Об определении моем к теперешния должность я никогда не думывал и потому был о нем очень удивлен. Я уверен, что сие исполнились по вашей, батюшка, ко мне всегдашней милости. В должность сию я уже вступил минувшего сентября 26 числа, положив себе за непременной закон, чтоб оную отправлять со всевозможния ревностию и без малейшаго пристрастия, желаю искренно наградить недостаток того искусства, каковое в отправлении сей должности требуется.

В разсуждении бывших здесь замешательств и искреннаго участия, которое я в сих по справедливости принимать должен был, большая часть здешних господ не кажутся мне чистосердечными, хотя они таковыми показались и стараются.

Теперь я живу, батюшка, при царе Ираклие в городе, Гори называемом, куда приехал недавно, да, как кажется, и ненадолго. /л. 300/ Во время бывших здесь замешательств, когда подполк. кн. Ратиев с командою своею был в Тефлизе, узнал граф, что старались следующей в Грузию пехотной полк другою дорогою в Тефлиз же провести и как оной полк по трудности перехода чрез горы прибыть к графу умедлил, то сие замедление и более графа в том утвердило; тогда граф послал меня в самой скорости оному полку навстречу для объяснения полк. Клаверу, как неизвестных ему здешних обстоятельств. Несмотря на трудность и опасность, каковы здесь чрез сии горы проезжать, в одни сутки повстречал я оный полк, растоянием верст до ста от города Ананур, где тогда граф находился; при отправлении моем дал мне граф один ордер к полковнику, чтоб он с полком как возможно к нему в Ананур поспешил, другой открытой ордер имел я от графа такой, что когда полк. Клавер не к графу, а в Тефлис итти намерен, то, чтоб, объявя ему тот открытой ордер, команду над полком отдать другому по нем следующему, а его, полковника, отправить назад в Россию. Прибыв в полк, увиделся с полковником, узнал я, что полковник в Тефлис итти не хотел, хотя как от царя, так и от прочих туда чрез письма зван был; а что он с полком своим не мог еще прибыть к графу, тому была видимая причина в разсуждении претруднаго проезда. Пробыв несколько часов у полковника, получил я и еще ордер от графа, чтоб полковник от команды, естли он не хочет в Ананур итти, отказался, и хотя один баталион в самой скорости к нему доставит. Исполнения не по сим его ордерам мне было исполнить нельзя, потому что полковник и по первому ордеру прямо к графу маршировать хотел, да показал мне письма, кои он, советуясь с протчими штаб-офицерами, в ответ в Тефлиз отправил, что он туда быть не следует и что он идет к графу (да и без новых хлопот у нас тогда, по несчастию, довольно [488] их было); итак, не объявя я полковнику тех ордеров, уговоря его оставить тягости в деревне осетинской, в самой скорости из лагеря возвратился, а полковник с одним баталионом за мною ж в поход выступил. /л. 300об./

Приехав в Ананур, репортовал я графа, что полковник не в Тифлиз, а к нему следует и что он с одним баталионом и прибыть сюда чрез два дни надеется. Граф показал при сем случае первое свое на меня неудовольствие, говоря мне, для чего я полковнику в команде не отказал и его назад не отправил, и когда я ему донес, что по его же ко мне ордерам я того зделать был не должен, то, хотя он более меня в сем и не винил, однако же видна была его на меня досада; притом довал мне не раз знать, что он и еще сомневается, чтоб полковник прибыл к нему, а не в Тефлиз. На другой день после сего полковник к графу с одним баталионом и прибыл, спустя несколько дней и весь полк туда же пришел, наконец, и Ратиев с командою его из Тефлиза прибыл же. Намерение графское положено было, чтоб итти со всем корпусом в Имеретию. Вошед в оную, от границы грузинской верст до 20, царь Соломон с своими князьями графу приехал навстречу. Положено было атаковать крепость Багдати. Между тем царь Соломон жаловался графу, что князь его, Дадиян называемой, давно уже от него отложился и не только ему не повинуется, но уже его с своими людьми и атаковать покушался. Граф, по обыкновенной своей скорости и запальчивости, велел перевести царю, что «я де с Дадияна здеру кожу очень скоро». Как я из поверенных мне от графа дел знал, что о Дадияне письмо было из Петербурга и к царю Ираклию, чтоб его с царем Соломоном помирить и обратить противу турок, то я за долг почел тихонько графу напомнить, что то самой тот Дадьян, о коем писано было. Я знаю, что то он самой, отвечал граф, показал при сем свое неудовольствие. Итак сии слова царю Соломону переведены были. Царь был доволен и, благодаря графа, просил, чтоб он кожи с Дадьяна не здирал, а отдал бы его ему только живаго в руки. К крепости Багдати пришли мы спустя несколко дней после сего и, осмотря оную сколько неприятели позволили, видно было, что не весьма легко и не без малаго потеряния людей оную взять можно, /л. 301/ а особливо в разсуждении того, что граф в корпусе своем осадных орудиев не имеет, а имеет только двенатцатифунтовые и трехфунтовые единороги и пушки, коими здешние из дикаго камня, до двух сажень толщиною, построеныя стены пробивать невозможно, о чем я графу и прежде сего неоднократно представлял, и кроме того, что известное действие сих орудий из теории, видно оное было в практике при атаке крепости Ацкур; крепости же здешние все из дикаго камня и наподобие сего построены. Осмотрев таким образом крепость, того же дня были мы в лагере у царя Соломона, с коим граф говорил, что когда сия крепость взята будет, то может ли он ее занять, оставя в ней довольное число гарнизона, потому что она лежит неподалеко от границы турецкой и от крепости Ахалцих, турецкой же. На это ему царь отвечал, что естли оная крепость возмется, то он намерен ее до подошвы раззорить, опасаясь, чтоб турки опять ее не заняли, потому что он в [489] ней довольнаго гарнизона оставить не может. Граф хотя и советывал ему не разорять, но, наконец, отдал ему на волю. Тот же день около вечера начали мы по крепостным стенам палить, и хотя, по малости орудиев, без всякаго почти действия, исключая, что удалось нам (как мы то после узнали) в обеих башнях, из коих на нас ис пушек, же палили, под оными подбить лафет и несколько повредить башни; сие неприятеля привело в страх, так, что нам довольно слышно было, как они из крепости кричали, упоминая имя Соломона, в которое время от царя Соломона прислан был князь с прозьбою к графу, чтоб приказал перестать палить, потому что неприятели хотят здаться без бою и из крепости кричат, чтоб к ним царь подослал с кем бы о сей переговорить. Граф приказал перестать палить. Позволил царю послать для договора к крепости с тем только, чтоб завтре поутру графа о здаче обстоятельно уведомить, и мы возвратились с батерей в лагерь, будучи весьма довольны, что получили крепость, не потеряя ни одного человека; /л. 301об./ по утру узнал граф от царя Соломона, что неприятели крепость без бою отдадут, когда супруга его, царица, их обнадежит, что оний останутся все живы и при своем имении, и что, получа от царицы таковое обнадеживание, тот же час все знамена и пушки из крепости графу представят и царицу с их людьми в крепость впустят; и как царица тогда жила не далее 20 верст от крепости, то приказал граф, чтоб за нею послано было и, когда он получит знамены и пушки, а крепость имеретинцами займется, то пойдет далее к Кутаису, и из русских там, в крепость сию, не впустить; между сим временем употреблено было несколько часов в пересылке тех трех турков, коих мы из сей крепости, за два дня пред сим, чрез царя Соломона, в наш лагерь получили и о коих жизни протчие в крепости турки сомневались, и чтоб их уверить положено было тех трех турок в крепость отпускать, брав на места из крепости других в аманаты. Царица прибыла, неприятели были обнадежин и несколько имеретинских князей с военными людми во оную впущено уже было; царица прислала сына своего, графа, благодарить за взятие крепости. Спустя с час, и царь к графу прибыл и за то же благодарил и уверял, что и царица в крепость вошла. Для чего ж знамена еще не принесены? — спросил граф с горячностию. Царь уверял, что тот же час они принесутся и что в крепости уже действительно его люди и царица; и как царь от графа уехал, то пошел граф на батарею, с которой и царицына ставка видна была; граф видя, что царица еще не в крепости, говорил с обыкновенным жаром, что-то, конечно, обман от царя и турки еще крепость не отдают, я их проучу, и подобное сему, велел тотчас готовиться, чтобы снова пальбу начать; царь в самое то время пришел же на батерею и, видя, что хотят палить по крепости, просил графа усильно, чтоб он того не делал, потому что люди его впущены в крепость и пропасть будут должен. Граф упрекал ему, что он ему солгал будто царица уже в крепости; царь просил, будучи в слезах, чтоб граф потерпел хотя один час, в которое время непременно знамени и пушки граф из крепости получит и царица в крепость войдет; я, как обыкновенно, всегда переводил, что граф с царем говорил, и [490] при сем случае то же исполнял, принужден был, видя сие, /л. 302/ графа просить, чтоб он подождал. И как граф на то согласился, то видны были уже знамена, выносимыя из крепости; царь, приметя сие, бросился к знаменам навстречу и, ухватя одно из оных, выбежал весьма скоро на батарею, знамя уклонил к графским ногам и его благодарил за получение оной крепости; скоро после сего и пушки все из крепости к ним привезены, были; крепость заняли имеретинцы и царица во оную вошла, и как граф дал слово, чтоб никого из русских в крепость не впускать, то определил к крепостным воротам для того нарочно наш караул; учредя сие, послал граф переводчика поздравить царицу с совершенным занятием крепости, и как оной переводчик назад возвратился, то сказал графу, между протчим, что он в крепостной стене множество видел дир, пробитых нашими ядрами. Услышать сие весьма было удивительно; на ту же пору пришел к графу гусарской офицер, Луке называемой, и тоже графу говорил, что им тоже видел; граф, несколько переменясь, послал меня тотчас в крепость, дав мне одного артиллерийскаго офицера и адъютанта, чтоб я с ими осмотрел крепость, обо всем ему репортовал; видна была его на меня досады потому, что он подумал непременно, что я ему о действии наших пушек несправедливо доносил; осмотря крепость, не найдено было ни одной диры, пробитой нашими ядрами, а найдено множество называемых амбразур, или бойниц, кои во всех здешних крепостях, наподобие циркуля для ружей, делаются в стенах и в башнях и кои от ядер пробитыми показались; возвратясь, репортовал я графе о сей их ошибке и о твердости крепости, причем спрашивал он меня, что как бы я думал, что когда б сия крепость не здалась? Я доносил ему, что не без малаго потеряния людей и не весьма скоро ее взять бы можно было. Спрашивал он потом, что царь Соломон в крепости с турками зделает. Я ему отвечал, что он, как сказал прежде, разсылает их целыми семьями по своим деревням и крепость намерен всю срыть. Я это слышел, сказал граф, да он их, ограбя, по деревням разсылает, о сем мне теперь репортовали казаки с пикета. Я уверял его, ссылаясь на посланных со мною и на караульнаго у ворот офицера, что в крепости /л. 302об./ грабежа не приметно и все, кажется, спокойно; почти и все офицеры, кои в ту крепость от графа уволены были, сие ему подтвердили. На что граф сказал: «ну как бы то ни было, а мне весьма жаль, что я крепость сию отдал Соломону, а моим людям ничего недосталось» и подобные сему слова, касающиеся до добычи. На другой день было приказано итти в поход к Кутаису. Граф по утру рано подъехал к крепости и, видя, что неприятели уже все разосланы, и оставшие после их некоторые домашние вещи (например, лукошки, корзинки и подобно сему) Имеретинцы из крепости выносят, в присутствии своего царя и патриарха, что и представилось графу, что крепость грабят, подъехал к царю и, покричав с ним, плюнул и в лагерь поскакал; в лагере говорит мне с превеликим сердцем: «вот вы репортовали мене вчерас, что в крепости не грабят, а я теперь оттуда» и, посадя меня на свою лошадь, принудил ехать к крепости, чтоб посмотреть. Подъезжая я к крепости видел великой внутри оной дым и после вдруг [491] огонь; подъехав к воротам, спрашивал о причине пожара и что здесь граф делал. Караульный и прочие офицеры, кои для выбирания из крепости некоторых артилерийских припасов командированы были, сказали мне, что граф, подъехав к царю и покричав с ним, плюнул и ускакал в лагерь, а царь Соломон, осердясь, ничего из крепости не велел выносить и строение зажег; и так в короткое время все домы в крепости были в огне; царь своими людьми остался, а мы пошли в поход к Кутаису. Отъехав верст с 20, остановились в поле для роздыха; граф начал говорить тотчас о взятие Багдатской крепости, говоря мне, что весьма желеет, что сие крепость таким образом взята, и не иначе. Зависело от вас — говорил я. Потом говорил граф: скажите мне, какая нам в том польза, что она только взята? Я должен был ему сказать, что польза та, что не потеряно ни одного солдата, а крепость от турков отнята. И то бы я немного потерял, да взял бы так, чтоб Соломону ничего недосталось в добычу, да вы меня уговорили. Учтивейшим образом говорил я ему, что я с его же, графа, позволения то делать осмеливался и что то от него ли зависимо /л. 303/ здачу той крепости принять, или иначе оную взять. Граф, будучи в обыкновенной свое запальчивости, продолжал говорить свое и, браня Соломона, вдруг говорит мне: я удивляюсь, что вы имеретинскую сторону держите. Должен был я сие выслушать с наичувствительнейшим огорчением и потом ему сказал, что я никогда не надеялся, чтоб его с-во, по всем моим искренним и усердным вразсуждении его поступкам обо мне зделал такое заключение, и что я сие слышать считаю за великое несчастие. И, когда я приметил, что его сие весьма разгоречило, то принужден был замолчать — будучи в крайней прискорбности, не мог истинно надивиться, чтоб графа неполучение никакой добычи так тронуть могло. Пошли после сего опять в поход и, заняв тот же день лагерь неподалеку от Кутаиса граф пригласил меня на чашку кофе. Он, конечно, мог видить мое справедливое смущение, но, однако ж, о сем говорить не начинал. Спустя день, празднована была победа наша над турками, царь с духовными и с князьями своими у графа обедали, при окончании стола граф начал говорить, что он считает великим несчастием, что имеет горячей нрав, и что он бы дорого заплатил, естли бы мог иметь нрав Петра Семеновича Салтыкова, или кн. Волконскаго, и подобное сему; сей разговор начал он, как я думал, нарочно, однако я в него не мешался; неподалеко от графа и от меня сидел майор, Карп называемой, которой, вмешаяс в сей разговор, говорил, что это правда, что ваше с-во горячи весьма, и что чистаго и праваго обидите, как например, третьяго дня, указывая на меня, вы осердились на Ив. Лав.». Чтоб перервать сию речь, сказал я майору Карпу, чтоб он, естли меня любит, говорил обо мне без меня, а теперь я сам здесь и разговор сей почитаю не вовремя начатым. Граф как бы рад был сему, тотчас мне при всем столе говорил, что он весьма жалеет, естли мне досадил, и что он меня всегда любил и не имел смысла мне досаду зделать. /л. 303об./ Я, нимало не противуреча, слушал его уверении. Стол кончился, царь с своими уехал, граф начал меня снова уверять, что он никогда не хотел меня обидить, и естли то зделал по своей [492] известной горячности и вспыльчивости, то он об том сожелеет. Я никогда не надеялся сыскать лутчаго случая как сей с должною учтивостью ему изъяснить, что сказанные им третьяго дня слова должны были мне чувствительны, что и обидны, и что я ничью иную сторону держать не могу, как справедливейшею, и что, как кажется мне, он должен быть уверен о сем из моих поступок. Граф божился, что он с намерением, чтоб меня обидить, никогда не говаривал, и подобное сему, и целовав меня, уверял, что он меня как брата своего любит, и просил, чтоб я и вперед с ним всегда искренно обходился; между тем, указав на крепость, говорил, что когда благополучно сия крепость возьмется, то я намерен вас с сим отправить Петербург, с тем, чтоб вы, конечно, назад возвратились. Я просил его, чтоб он и при атаке той крепости меня употреблял к чему найдет способным и что я все с истинною охотою исполнять буду. Таким образом, сие изъяснение кончилось. 5 числа начали атаковать крепость, не раз старались мы пробить стены, но, по малости орудиев, того зделать не могли; принуждено было окружить вся крепость частыми постами, чтобы отнять у неприятеля способ доставить себе пропитание, которое они прежде от имеретинцов доставали. Спустя несколько дней, пойманы были нашими несколько турок, кои объявили, что из крепости ночью вышли, чтоб достать и провесть в крепость лошадей, коих они, за неимением другой пищи, уже давно употребляют, и получали их прежде от имеретинцов в ночное время, и как оных в крепости теперь только 6 осталось, то он послан был, чтоб достать еще, /л. 304/ что гарнизона в крепости от 50 до 60 человек и до 220 человек мещане обоего пола, кои уже великой недостаток в провианте терпят, потому что вооруженный протчим почти уже ничего не дают. На другой день пойманы были еще несколько турок, для того же из крепости вышедшия, обявили, что некоторые мещане с гарнизоном уже и шум начинали, принуждая или здать крепость, или им производить пропитания, в противном случае, они будут принуждены гарнизон к тому принудить; обявили притом, что от голода многия мещане намерены из крепости вытти с своими семьями, да опасаются, чтоб русскими не были побиты, и для того остались. Узнав сие, граф послал переводчика, чтоб мещан с их семьями и имением ис крепости вывести и обнадежить, что живы останутся; я почитал за долг и представлял графу, чтоб он того [не] (В тексте — «и») сделал, потому что видно было, что турки, имея весьма мало пропитания, намерены из лишних и безполезных в крепости людей освободиться с тем, следовательно, и хлеба сбить. Сие мое представление графом принято не было, а приметил только я, что он осердится. Переводчик был послан; к вечеру нарочно для принятия тех вышедших послана была команда; как скоро атакой вызов в крепости узнали, то тот же вечер до 60 человек вышло, кои все были или люди старые, или почти младенцы, и большая часть женщин, и все почти чуть могли от голода ходить; с сего время начали из крепости выходить каждой день по нескольку человек, все невооруженные и подобные сим, объявляли они, что их в крепости нимало не удерживали; чрез несколько дней набралось у нас [493] таковых голодных до 160 человек, а крепость еще не отдают и наших солдат ежедневно или бьют, или ранят — мне чувствительно было, что граф моего представления не принял, что ему и полковник говорил же; после увидал граф, что мое представление не неосновательно, и хотя и приказал на всех пикетах, чтоб никого из крепости не выпускать и всех стрелять, но то было довольно поздно; /л. 304об./ между тем, граф много раз посылал к крепости уговаривать неприятеля, чтоб здались, и что они отсидеться никакого способа не имеют. Турки всегда обманывали; наконец, просили, чтоб граф уверил их письменно в высочайшем имени ея и. в., что они живы останутся, когда здадутся, и сие им писменное уверение переслано было, но и после сего несколько дней крепость не здают; еще безпрестанно граф посылал их уговаривать, и как они сказали, что сомневаются, граф к ним так часто подсылает, то граф и сам им у стены показался, сказав им, что он генерал Российскаго здесь войска. После сего сказали, что вышлют они трех доверенных турок, с коими и здаче их договориться можно и графу будет. И действително трех турок к графу выслали. Граф приказал полк. Клаверу, всем штап офицерам и мне с сими турками переговорить, с коим намерением они пришли, и ему донести; но прежде нежели у тех доверенных спрашивано было, просили они, чтоб их накормить и чрез то зделать великую им милость; граф приказал им подать кушанья, и они показали, сколь были голодны, отложив обыкновенную турецкую гордость, кою они во время такова посольства имеют, спрашивал после полковник, что от присланы? Они отвечали, что присланы объявить графу, что крепость, как он к ним писал, опдают с тем, чтоб их отпустить всех, куды они пожелает, и без имения; в сие время и граф в палатку к нам вошел, и сведав, что турки говорят, осердясь, говорил, что они врут, он к ним того не писал, а писал сегодня, как прежде, чтоб отдались военнопленными, и говорил, что я вам и письмо то велю им из крепости выслать и показать; однако мы его не видали; /л. 305/ турки просили, чтоб из них отпустить хотя однаго в крепость, чтоб сие графское предложение объявить; один из них и отпущен был, но ответа мы не получали, а протчие здесь осталис у нас; и так мучились мы с сею крепостию по 6 число августа месяца, котораго числа удалось нам в одном месте приметить, что крепостная стена гораздо осыпалась, и потому заключили, что она слаба, и для того в одном, близ стены лежащем доме, поставили 12 фунтовый единорог и начали в то место палить с такою пользою, что с семнатцати выстрелов пробили бреш в диаметре сажень с полторы; неприятели нам в сем месте вредить не могли, и мы хотели пальбу продолжать; к несчастию, от пальбы нашего единорога стенка каменная сего дома, лежащая к крепости, вдруг обрушилась и нас открыла; в самое то время из ружей двух канонер у нас и ранили, и мы, не могши в том доме остаться, перебежали с артиллерийским офицером и с канонерами вблиз лежащей другой дом и к которому тогда и граф пришел же; с другой батареи я показывал ему пролом и просил позволения, чтоб, зделав прикрытия, вместо обваленной стенки, турами палбу продолжать, и тем ползоваться; полк. Клавер, случившейся [494] неподалеку от того же места, графу о сем же представлял; граф согласился; приказано было ставить туры, а мы между тем пошли с графом в лагерь с тем намерением, чтоб после полудня пальбу продолжать; прибавя на сию батарею еще орудиев, после полудня пошли мы с графом и с полковником на батарею, и лиш толко туда пришли, репортовано было графу, что на пикете пойман турок и привезен к его ставке в лагерь. /л. 305об./ Граф говорил нам, чтоб его подождать на батерее, а он из лагеря тотчас возвратился. Мы остались и дожидалис с полковником до 7 часов пополудни и, видя, что граф не едет, пошли в лагерь; подходя к лагерю увидели, что многие команды идут из лагеря к крепости; повстречав их, спрашивали и узнали, что они посланы для подкрепления пикетов; подходя к графской ставке, нашли графа, которой нам за тайну сказал, что удержало его назад возвратиться то, что вышедшей сегодня турок уверил, что все военные из крепости люди сию ночь прорваться и уйти хотят, и что положили сие твердо, несколько и из имения своего для того приготовили, чтоб взять с собою; к сему, говорил граф, что он уже для сего все потребное распоряжение зделал; и нам не можно было себе представить, чтоб из них кто нибудь мог бегством спастись, хотя не сомневались, что они сие предпримут; уходить им непременно надлежало из крепости только в одну сторону, потому что протчие две окружены были рекой Рионом, глубокою и быстрою, а от последней был форштат, в котором жили наши карабинеры и в конце котораго начинался наш лагерь, и там оставалась одна сторона, где бы туркам прорваться надлежало, которую, как казалось, зная сие их предприятие и имея до 4 тысеч человек в команде, весьма легко было, укрепя, сих голодных турок удержать и не дать им того исполнить; для сей ночной експедиции употреблены были выбранные самим графом офицеры, семь человек из Немцов и осьмой русской, сам граф Давал им и наставление как им поступать. /л. 306/ Часу в десятом после полудня, того 6 числа августа, как только темнеть стало, турки все и действительно из крепости вышли и между пикетами нашими прорвались все, исключая тех, кои за военными несли вьюки с их имением и коих, отбив вьюки, наши перерезали и вместо того, чтоб преследовать неприятелей, бросились все в пустую крепость, в которую и граф сам в пробитой в стене пролом вошел же с несколькими гусарами, в то время как услышал на другой стороне крепости, где турки вышли, тревогу и заключил, что они уже из крепости вышли; услышав в лагере, что подле крепости бьют тревогу, и не нашедши графа в его станке, ни в целом лагере, не имев при том на сей случай никакого особливаго приказания, командиры все собрали в лагере каждой свою команду и, слышав, что тревога у крепости продолжается, да и у ставке графской оную бьют же, а подле крепости и стрельба слышна ж была, то сочли за нужное, оставя в лагере надлежащее прикрытие, команды свои поспешно вести к крепости; услышев я тревогу и не нашед графа дома, узнал только, что он уже давно к крепости пошел, и видя, что Томской пехотный полк туда следует, пошел туда же; при том полку, подходя ближе, слышна была продолжающаяся тревога и перестрелка и великой крик; пришедши на место, где наш пикет был поставлен, нашли только однаго [495] часоваго, которой обявил, что турки уже давно вышли, но не знает, все ли прорвались, и что офицер от сего пикета в крепости, а о графе сказать ничего не мог; в сие самое время подбежал ко мне канонер от артилерийскаго офицера, ко торой его послал, чтобы на его батарею прислана была команда для прикрытия, потому что бывшую у него граф взял с собою; услыша, что граф в той стороне, спешил я туда и, идучи, повстречал карабинернаго майора Желабова, идущего с командою в крепость же, пошел и он со мною, узнав о графе; пришед туда, артилерийский порутчик Сергеев /л. 306об./ сказывал нам, что граф на его батареи был давно и, сидя долго, услыша, что на другой стороне крепости бьют тревогу, вошел сим проломом в крепость, и что, два раза из онаго выходя и забрав отсюда последних людей, там остался; в сие время возвратился из крепости адъютант, посланный к графу от майора Жолобова, и объявлял, что граф команды все приказал вести назад в лагерь и сердится, для чего без повеления его оные приведены, что турок в крепости уже никого нет, исключая двух, кои заперлис в башне, которых граф до утра там оставляет, и что у ворот поставлен уже караул, чтоб никово в крепость не впускать, а высылать бы всех из оной; в то же время и начали выходить из крепости солдаты с со вьюками целыми толпами; таким образом прошла вся ночь; по утру граф говорил мне, что бывшя в тоя безпорядок ему чувствителен и что он желеет, что неприятели ушли, и протчее. Я сказывал графу, что и я на многих постах поставленных не нашел и жалею, что они вместо того, чтобы преследовать неприятеля, бросились в пустую крепость для грабежа; поговоря таким образом, граф казался в великой досаде, наконец, сказал мне, что, быть так, я не хочу о сем безпорядке подробно изследовать для того, что многия будут несчастливый; я с должною учтивостью донес, что то зависит от него, но сожалел, что неприятели все почти ушли, бывши в наших руках, и что как в крепости, так и вне оной, число убитых составляет большею частию женщины и младенцы, а военных людей в том числе весьма мало найдено; осмотрев граф сам убитых, и видя что их весьма немного, посылал к царю Соломону, чтобы он по всем близлежащим деревням приказал ушедших турок ловить и представлять графу, обещая за то награждение; однако ж не более одной турецкой головы и однако живаго турка Имеретинцы привели; /л. 307/ протчим же всем туркам весьма нетрудно было проити, куда они хотели, потому, что как имеретинцы, поблизости сей крепости живущия, находились у турок в потданстве, и большая часть им была знакома, то и за малейшую плату их до желаемых мест лесами чрез горы проводили; видя граф, что так многия из крепости ушли и чтоб то некоторым образом прикрыть бывшим в ту ночь безпорядком (что также от его же распоряжения произошло) требовал от всех командиров ответув, почему они без повеления к крепости, а после и в крепость команды свои привели? Таким образом взятие крепости Кутатис кончилось (Дальше пропущено 1,5 страницы (вторая половина 307-го листа и оборот 307 листа) и идет продолжение текста тем же почерком (автограф И. Львова)). /л. 308/... [496]

...А то шатаемся по большия части в горах, ущельях посреди лезгинцов. Две недели назад были мы в персицкой провинции, которая принадлежит Грузии — Борчалу-Касан называемая.

Потому что в Тефлизе продолжается моровая язва, как и во многих близ лежащих деревнях то я бывшиа по приказанию вашему и исполнить не мог, а кроме Тефлиза, здесь с великою нуждою можно и сапоги сыскать купить, не только изумруды. В Тефлизе ж как объявляют сыскать можно, а между тем обещал мне сыскать у здешних князьков, может быть в скором времени сберу и перешлю.

Недавно царь Ираклий присилал ко мне подарок 400 ру. дягалей и несколько кусков парчей перситских, за привезеним мне ему орден, однако я не взял ничего, поблагодаря его; думаю, что естли б он хотел меня подарить тогда, и мог бы оное уже давно исполнить, а теперь в рассуждении мое должности хочу, чтобы быть ему ничем не обязанным.

Изволили вы батюшка писать, чтоб подумать о продолжении вперед моей службы, в военком или в штатском оную мне продолжать, я в сем случае на вас бывшия совершенно полигая, но кажется мне еще военная служба несколько леснее и потому я бы считал себя довольним, естли бы выпущен был из гвардии в подполковники, и как, повидимому, должен я остаться при сей должности некоторее время, то бы старшинство мое по армии щиталось. /л. 308об./

Я сердечно желаю, чтоб Н. Д. Языков отсюда скорея мог отправиться и, зная здешния все обстоятельства, вслед бы батюшка, конечно ж и подтвердил, что я вам донес правду. В протчем уверяю вас, батюшка, что я по гробе мои непременным остаюс искренным и наиблагодарнейшим к вам Иван Львов (Подпись кап. Львова).

[Р. S.] Узнав, что я определен к сей должности, истенно сам в себе не раз смеялся в здумая: свой титул поверенный в делах; ест до чего дошло, можно ли я Министр, а Николай Данилович полномочной посол, подумать, батюшка, и представьте и сей говорящих с царем о важных материях, желал бы я чтобы граф Н. И. (Н. И. — Никита Иванович Панин) нас послушал, я думаю, что посмеялся б довольно, разве понравилось бы ему тому, ч-то мы за нашу пользу спорить и шуметь хоть до брясси готовы спасибо, что с нами и немного спорят: (и естли б не точ то право шло бы у нас как быть надобно).

Милостивому государю моему Федору Григориевичу и милостивой государине моей Катерине Карповне свидетельствую мое искреннее почтение.

Послал я при сей челобытную о взпуске, естли то кстате.

На сих днях получили мы от графа известие с отправленным от нас нарочно, что граф с корпусом стоим еще по крепостию, Поти называемом, в которой велик доволно гарнизон, в 60 верстах оттуда турки оставили крепостцы Инакла (Очевидно — Анаклия) и Рагии (Очевидно — Рухи), кой граф все переименовал — Поти названа и не взявши Екатерино, вторая крепость названа Алексеевна, а последнея — Павел. Я приложил здесь полученной [497] от полк. Клавера план, из которого видно, что тут ли возьмут.

В разсуждении нашей артиллерии я в нискол: да и принужден туда ехать, чтоб его уговорить с Ираклием помириться чего он зделать не хочет, и несмотря на то, что ему то зделать велено непременно, да хоть и согласился, сомнительно, чтоб была польза. Жестако не любят.

АВПР, ф. Сн. России с Грузией, 1769-1770 гг., оп. 110/3, д. 13, лл. 299-308. Подлинник (Опублик. частично. См.: Грамоты, I, с. 249-161).