№ 352

1770 г. июня 4. — Письмо царя Ираклия графу Н. Панину о необоснованности утверждения о недостатках провианта у Ацкури и о причинах, побудивших царя предложить русским офицерам арестовать Тотлебена

/л. 193/ ПЕРЕВОД С ПИСЬМА К ДЕЙСТВИТЕЛЬНОМУ ТАИНОМУ СОВЕТНИКУ ГРАФУ ПАНИНУ, КАРТАЛИНСКАГО И КАХЕТСКАГО ВЛАДЕТЕЛЯ ИРАКЛИЯ [299]

Гвардии капитан порутчик (И. Львов), который привез к нам неожиданный знаки высочайшей ея и. в. милости, и котораго мы по возвращении из ахалцихскаго похода, неоднократно к себе призывали, в том единственно намерении, чтоб воздать ему нашу благодарность, и донесть через него к всевысочайшему ея и. в. двору о всех здешних происшествиях, совсем к нам не приезжал; и на сие он не поступил, по возпрепятствованию ли в том графа Тотлебена, или и сам собою, /л. 193об./ мы подлинно не знаем. Наконец прислал он к нам письмо, и чрезвычайно безчестное, и чрезвычайно гнусное (См. док. № 351). Не подумайте, ваше высокографское сиятельство, чтоб мы его письмо потому только таким называть стали, что он к нам писал; но потому, что содержание онаго безмерно нам язвительно и досадно; ибо он и граф Тотлебен оказуемыя нами ея и. в. как всеподданейшим и вернейшим рабом, услуги стараются только помрачить и сложить напротив того с себя на нас чинимыя ими разныя непорядки и великия преступления. Он нас назвал неприятелем, но соизволите, ваше сиятельство, милостиво разсудить возможно ли тому статься, чтобы мы ему /л. 194/ злодеями были? Сие нам весьма удивительно. Мы всю надежду и упование возлагаем, во первых на бога, а потом на ея и. в. и потому сами себя совершенно удостоверяем, что все оное с наблюдением безпристрастнаго правосудия ея и. в. соизволит повелеть изследовать; и кто есть истинной изменник, все явно тогда окажется. Ежели бы мы были неверным рабом государыниным; то какая бы нам нужда была графа при вход из Кавказских гор в наши границы встретить с братом, с детьми, с князьями и с множеством подданных своих? Ежели бы мы неверны были к Российской империи, то ктобы нас принудил /л. 194об./ позволить войску ея и. в. чрез целую зиму в нашей земле оставаться. Потому что мы давно знали и знаем, что соседи наши — магометане, увидя у нас Российское христианское войско, нас за явнаго своего неприятеля признавать будут, как то и в самом деле теперь они нас за такого считают? Ежели бы мы и духом и сердцем не преданы были к Российскому престолу, то какая нам неволя была турок раздражать, ходить с войском под пограничной их город Карс, предместие онаго разорять и множество народа побить? Ежели бы мы не хотели вечно сохранить верность свою к ея и. в., то кто бы нас приневолил /л. 195/ итти к графу в соединение и с сыном своим и с многочисленным войском в такое время, когда он от нас только пяти сот человек требовал? Граф Тотлебен из под Ацкверской крепости назад ретировался; но для чего мы, будучи называемы неверными государыне, томуж не последовали, а пошли напротив того далее к неприятелю, и божиею помощию и счастием ея и. в. одержали над ними такую победу, которая нам весьма была сумнительна? Ежели бы мы не от искренняго сердца желали удостоиться получить монаршее [300] покровительство, и ежели бы мысли наши ноползновены были к показанию против России неверности, /л. 195об./ то как бы мы могли все то стерпеть, что граф Тотлебен в бытность свою в Цхинвале и во всей Грузии делал? Он грабил наших подданных, насылал к ним приказы, бил их, многих арестовал, нас ни о чем не спрашивал, и поступал во всем без ведома нашего так, как бы сам был повелитель; но мы все то великодушно сносили и молчали единственно для того, чтоб военачальнику ея и. в. не подать повода к неудовольствию и огорчению; да и теперь мы о том воспоминаем по крайней только необходимости, и будучи уже им раздражены столько, сколько никогда не чаяли и не воображали. Конечно, мы никогда бы не отважились /л. 196/ доносить о том и вашему высокографскому с-ву, но что ж нам делать! Граф Тотлебен сам вывел нас из терпения, и сам и к такому доносу принудил. Мы как прежде старались, так и теперь неусыпно стараемся о оказании вернейших ея и. в. услуг:

А чтоб кто либо из грузинцов, малой или великой отважился на изменическия против ея величества поступки, истинно подумать того невозможно, потому что как бы скоро оные наружу вышли, тот час лишилась бы вся Грузия всевысочайшаго ея и. в. покровительства, а потому и разорилась бы до основания; ибо и в один год по причине /л. 196об./ неожиданных приключений, в великое пришла нестроение. Но чтоб и грузинцов, приемлемых в подданство и протекцию ея величества, порядочным образом в том навсегда утвердить, и распространить в Грузии православное христианство, нужен здесь для того такой человек, которой бы во всем и всегда был ея и. в. верен, и такой, которой бы никогда измены в сердце своем против ея величества не имел. Когда мы христиане, то конечно должны быть всегда к ея и. в. верны. С того времени как ваше высокографское сиятельство к царю Соломону первое письмо прислали, довольное число мы /л. 197/ денежной казны до сей поры издержали; а особливо при случае бывшаго в неприятельскую землю похода невозвратные убытки потерпели, в чем свидетельствуемся российскими здесь находящимися людьми и чему и ваше высокографское сиятельство без сумнения поверить соизволите (Хотя А. Цагарели пишет, что «далее следует как в № 50, стр. 120, строка 25. на стр. 123», но это не совпадение содержания двух документов, но путаница, которая искажает содержание док. № 50). Но напрасно мы здесь воспоминаем о тех невозвратных убытках, котор[ых мы разных] ея и. в. употреблены. Ибо мы для ея величества жизн[ю] свою жертвовать в состоянии. И так, ваше высокографское сиятельство естли соизволите почесть все вышеприведенныя наши изъяснения за истинныя, а не ложныя, то, конечно, скажет, что мы самовернейши /л. 197об./ ея и. в. раб, мы, конечно, никогда бы вашему сиятельству о сем и писать нестали, естли б произшедшия здесь неприятныя обстоятельства к тому нас не принудили. По случаю вступления в нашу землю вспомогательнаго ея и. в. войска все окружающия нас магометане, как-то: турки и лезгинцы, а при том персияне, паче и паче усугубили свое к нам недоброжелательство, и нам в средине крайних опасностей находящимся, пи какой к [301] спасению своему надежды, кроме бога и ея и. в. нет. Граф Тотлебен нас называет изменником, а турки и легзинцы, порицая нас таким же, жаждут нашей крови и наше злоключение желают употребить в свою пользу. Но мы теперь все сие должны терпеть. Генерал майор пишет о недостатке в провианте. По истинне он сие на нас взводит напрасно, и нам совсем невероятно, что б он сие собственно от себя и писал. Известное дело, что во время похода главнейшая всегда надобность состоит в провианте, то граф Тотлебен и выдумывает к оклеветанию нас такия основания, которыя — бы особливое заслуживали уважение, а чрез то самое и надеется прикрыть свои злоухищрения и преступления, слагая оныя с себя на невинных. Во время стояния нашего лагерем с ним в месте в Квишхети, наши военные люди весьма много в его войско хлеба и овса покупали. Когда-же начали мы приближаться к крепости Ацкверской, то бывшие в нашей службе горцы купили у его салдат не малое число печенаго хлеба-ж и овса-ж. А по прибытии в Ацкверы наше и его войски великое множество скота в добычу от неприятеля получили, и, сверх того, одни его казаки сто коров отогнали, чему мы самовидцы были; при всем же том неоставили мы в прибавление к тому и из полученной нашею армиею добычи с ними поделиться. Посланные тогда от нас в неприятельские деревни для снискания провианта партии, хотя на другой же день с великим онаго множеством к нам возвратились, но граф Тотлебен, несогласясь их обождать, хотя мы наисилнейше его о том просили, предприял свой марш обратно в Грузию. А есть-ли бы он обождал возвращения разосланных от нас партий, то во всем бы его войско с излишеством удовольствовано было. Когда-же он от нас отстал н пошел в Грузию, мы, конечно, в том невиноваты, что военные его люди в провианте претерпели тогда в дороге недостаток, а виноват единственно он сам, потому, что подвергнул их такому изнурению. Все дело скоро наружу выдет и теперь граф Тотлебен к порицанию нашему одни только выдумки употребляет. Генерал Тотлебен хотя весьма часто в своих письмах упоминает, что он верноподданный ея и. в. раб и что крайне желает учинить над неприятелем сильныя поиски, однако такая его похвальба весьма пустая и неосновательная. Целой год тому как он здесь находится, но что-ж чрез столько времяни сделал? Мы до сих пор ничего такого еще не видали, что-б он оказал где нибудь государыне верную услугу. Разве в том он поставляет свою верность, что из верных государственных рабов старается зделать неверными, что желающим оказать государыне услугу в том препятствует, и что чужие благонамеренные поступки тщится оклеветать недоброжелательными? Ваше с-во разсудите милостиво, какую-бы мы причину имели злодейски с генералом майором поступать? Во истинну принудили нас настоящия злоключительныя обстоятельства с такою подробностию теперь к вашей светлости писать. Когда генерал майор подвергнул нас в неприятельской земле крайним опасностям (где нас однако-ж бог не оставил), а сам ретировался обратно в Грузию, тогда мы его почли за невернаго государынина раба и за изменника. А когда-же он, отлучась от нас, пришел в Грузию и ни [302] мало в оной неостанавливаясь, продолжал свой марш со всем ея и. в. войском прямо к Российской стороне, то мы, пришед в великое сумнение и отчаяние, ибо думали, что он вознамерился государынино вспомогательное войско вывесть из нашей земли в Россию и оставить нас без всякой помощи на пленение и поругание неприятелям, пригласили потому к себе для совета находящихся здесь российских людей и всех своих карталинских и кахетских князей, и обще с ними определили, что-б его генерала майора арестовать и войско при нем находящееся до повеления ея и. в. в нашей земле удержать, дабы чрез то быть в состоянии паки против неприятеля действовать. Как-же скоро мы услышали, что он совсем своим войском остановился в пограничной нашей крепости Ананури, то мы означенное свое определение тот час и отменили. Но о том, что мы хотели графа Тотлебена арестовать к находящимся в его команде штаб и обер офицерам не только никаких писем не писали, но ниже с словесным известием к ним никого непосылали. А что касается до того, что князю Ратиеву, при случае бывшаго у нас совета, дано было о том аресте письмо, которое он, Ратиев, по отлучении от нас послал ко всевысочайшему двору, объявя между тем об оном и всем в команде графа Тотлебена состоящим офицерам, оное есть то самое, которое мы, по отмене своего намерения, запамятовали от Ратиева назад к себе отобрать, и которое, как уничтоженное, кажется ничего уже и не значит. Весьма мы сожалеем, что сим, толь пространным описанием, утрудили ваше с-во. Чистосердечно признаемся, что приключившияся здесь печалныя обстоятельства к тому нас принудили. Мы и все наши подданные столько верны и усердны к ея и. в., что хотя-бы какая возложена была на нас служба без самомалейшаго упущения исполнить желаем. А что нас назвали изменником, вся внутренность наша от того терзается. Разсудить милостиво ваше сиятельство сколь в несносной печали мы со всеми своими подданными теперь находимся! Ея и. в. никогда мы неосмелимся толь пространным писмом утруждать, но кому-же мы донесем как не вашему высокографскому сиятельству.

АВПР, ф. Сн. России с Грузией, 1769-76 гг., оп. 110/2, д. 12, лл. 193-202. Перевод с грузинского (опублик. См.: Грамоты, I, с. 458-460, 120-123)

(Надо отметить, что А. Цагарели перепутал документы и вторую половину настоящего письма (от 4 июля 1770) припечатал документу от 5 октября 1770 года. (См.: Грамоты, I, с. 120-123)).