50. Д. VIII. 4 июня 1770 г.— Письмо царя Ираклия к графу Н. И. Панину, полученное чрез нарочно присланного от него грузинского дворянина Тархана Шахова.

Перевод с грузинского.

За первую должность мы себе поставляем представлять о здешних обстоятельствах к высочайшему двору: как скоро мы, возвратясь из неприятельской земли, отправили к высочайшему двору курьеров, то не умедлили войско свое и паки против неприятелей турок в поход отправить, которое над ними и лезгиндами, по милости Божьей и счастьем ее и. в., до пяти раз победу одержало, не упоминая о причиненном им великом разорении и множеств побитых и в плен захваченных. Первая удача в том была князьям Меликовым Автандилу и Георгию, которые многих на месте положили и многих же пленными учинили, и мы из числа сих последних отправили при сем к высочайшему ее и. в. двору трех турок, из которых один пашинский сын. С нашей же стороны при том убит князь Баадур Цицианов, который в военных делах был весьма искусен. Потом 15 Августа кумыцкий владелец Аджигерибегов брат Мамат, имея при себе войска тысячу двести человек, прокрался воровским образом чрез Кахетскую степь к Борчале. Мы, услыша о том, тот час отправили нашего главного артиллерийского командира князя Егора Моуравова и Борчалинского наместника Султана с войском для воспрепятствования ему в проходе к Ахалциху, которые, напав на него с тылу, почти все его войско разбили, захватя многих из них в плен; спасшиеся же неприятели бегством некоторые пробрались к Ахалдиху, а большая часть возвратилась в свои [119] жилища. И из числа захваченных в плен отправили мы к высочайшему двору ныне же вместе с турками трех лезгинцов, из которых один, называемый Пирмамат из Андиеевской деревни, другой подвластной тарковского Шефкала, а последней [из] Кодалело. 20 августа Кумыцкий владелец Аджигерибег с братьями своими, услыша о выступлении нашем в поход, и надеясь сей случай употребить в свою пользу, собрал четыре тысячи человек лезгинского войска и приблизился с оным к нашей провинции Туши называемой. Мы, получа о том известие, выслали навстречу против него Тушского начальника князя Чолакаева с войском, который оного владельца со всем разбил и привез к нам знаки победы, по древнему обыкновению,— триста правых рук и столько ж носов, отрезанных от мертвых неприятельских трупов. Сверх же того на другой день после сего происшествия наши тушинцы еще пятнадцать человек лезгинцов убили. С нашей же стороны убито пять, да ранено пятнадцать человек. 26 августа чарские жители, лезгинцы, которые прежде сего находились с нами в дружбе и согласии, но при настоящих обстоятельствах учинились нам недоброжелателями, собрав две тысячи войска приближались к местечку Кизихи, а 29 того ж августа пришли к ним на помощь и еще три тысячи пять сот, которые все и хотели было на оное местечко учинить нападение, но Кизихский начальник Князь Андроников, выступя против них с своим войском, помощью Божией и счастьем ее и. в., сто восемьдесят семь человек из них на месте положил, а прочие все по разным местам рассыпались; с нашей же стороны убито девять человек, да ранено пятнадцать. По рассыпании же оных чаринцов учинило наше войско нападение на их жилища, где множество из чаринцов побито ж и в плен захвачено тридцать семь человек, да более трех тысяч рогатого скота в добычу получено. А как за возвращающимся оттуда нашим войском они, чаринцы, в отмщение учинили погоню, то и притом случае им не удалось, ибо с их стороны еще сорок девять человек убито, а с нашей только три, да ранено пять человек. Потом Дагистанский владелец Аджи [120] Гирей с братом своим учинил нападение с ахалцихской стороны на наше урочище Памбак, но как от нас для предосторожности определен был там князь Вачнадзе с войском, то он и учинил с ним сражение, при чем побито с их стороны сто пятьдесят, да в плен захвачено пятьдесят пять человек, и мы в знак сей победы одного лезгинца при сем посылаем. Все лезгинцы, кроме Кунзухского владельца, будучи подкуплены с турецкой стороны великими подарками, сильные на нашу землю воровским образом чинят нападения и разоряют. Они хотя и весьма малое в прочем к своим владельцам послушание оказывают, но коль скоро увидят подарки, тотчас на их увещании склоняются и, прокрадываясь тайным образом в турецкую землю к Ахалциху, делают оттуда в наши границы набеги. По самой истине ваше в-ко гр. с. представляем, что если со стороны вашей приняты будут надлежащие к воздержанию оттого доброжелательных всероссийской Империи дагистанцов средства, или воинскими поисками, или захватом их скота, то они ни туркам против нас помощи учинить, ни нашу землю разорять не будут в состоянии. Кроме же лезгинцов и прочих окружающих нас варваров, денежной казны до сей поры издержали, а особливо при случае бывшего в неприятельскую землю похода—невозвратные убытки претерпели, в чем свидетельствуемся российскими, здесь находящимися людьми, и чему и в. с. без сомнения поверить соизволите. Но напрасно мы здесь воспоминаем о тех невозвратных убытках, которые на услуги ее и. в. употреблены, ибо мы для ее в-ва жизнью своею жертвовать в состоянии. Итак, в. с., если соизволите почесть все вышеприведенные наши изъяснения за истинные, а не ложные, то конечно скажет, что мы самовернейший ее и. в. слуга. Мы, конечно, никогда бы к в. с. о сем и писать нестали, если б происшедшие здесь неприятные обстоятельства к тому нас не принудили. По случаю вступления в нашу землю вспомогательного ее и. в. войска все окружающие нас магометане, как-то: турки и лезгинцы, а при том персияне, паче и паче усугубили свое к нам недоброжелательство, и нам, в средине крайних опасностей [121] нагодящимся, ни какой к спасению своему надежды, кроме Бога и ее и. в., нет. Граф Тотлебен нас называет изменником, а турки и лезгинцы, порицая нас таким же, жаждут нашей крови и наше злоключение желают употребить в свою пользу. Но мы теперь все сие должны терпеть. Генерал-майор пишет о недостатке в провианте. По истинне он сие на нас взводит напрасно, и нам совсем невероятно, что б он сие собственно от себя и писал. Известное дело, что во время похода главнейшая всегда надобность состоит в провианте, то граф Тотлебен и выдумывает к оклеветанию нас такие основания, которые бы особливое заслуживали уважение, а чрез то самое и надеется прикрыть свои злоухищрения и преступления, слагая оные с себя на невинных. Во время стояния нашего лагерем с ним в месте в Квишхети, наши военные люди весьма много в его войске хлеба и овса покупали. Когда же начали мы приближаться к крепости Ацкверской, то бывшие в нашей службе горцы купили у его солдат не малое число печеного хлеба ж и овса ж. А по прибытии в Ацкверы наше и его войско великое множество скота в добычу от неприятеля получили, и, сверх того, одни его казаки сто коров отогнали, чему мы самовидцы были; при всем же том не оставили мы в прибавление к тому и из полученной нашей армией добычи с ними поделиться. Посланные тогда от нас в неприятельские деревни для снискания провианта партии, хотя на другой же день с великим оного множеством к нам возвратились, но граф Тотлебен, не согласясь их обождать, хотя мы наисильнейше его о том просили, предпринял свой марш обратно в Грузию. А если бы он обождал возвращения разосланных от нас партий, то во всем бы его войско с излишеством удовольствовано было. Когда же он от нас отстал и пошел в Грузию, мы, конечно, в том невиноваты, что военные его люди в провианте претерпели тогда в дороге недостаток, а виноват единственно он сам, потому, что подвергнул их такому изнурению. Все дело скоро наружу выйдет, и теперь граф Тотлебен к порицанию нашему одни только выдумки употребляет. Генерал Тотлебен хотя весьма часто в своих письмах [122] упоминает, что он верноподданный ее и. в. раб и, что крайне желает учинить над неприятелем сильные поиски, однако такая его похвальба весьма пустая и неосновательная. Целый год тому, как он здесь находится, но что ж чрез столько времени сделал? Мы до сих пор ничего такого еще не видали, чтоб он оказал где-нибудь государыне верную услугу. Разве в том он поставляет свою верность, что из верных государыниных рабов старается сделать неверными, что желающим оказать государыне услугу в том препятствует, и что чужие благонамеренные поступки тщится оклеветать недоброжелательными? Ваше с-во рассудите милостиво, какую бы мы причину имели злодейски с генералом-майором поступать? Воистину принудили нас настоящие злоключительные обстоятельства с такою подробностью теперь к в. с. писать. Когда генерал майор подвергнул нас в неприятельской земле крайним опасностям (где нас однако ж Бог не оставил), а сам ретировался обратно в Грузию, тогда мы его почли за неверного государынина раба и за изменника. А когда же он, отлучась от нас, пришел в Грузию и ни мало в оной не останавливаясь, продолжал свой марш со всем ее и. в. войском прямо к российской стороне, то мы, пришед в великое сомнение и отчаяние, ибо думали, что он вознамерился государынино вспомогательное войско вывести из нашей земли в Россию и оставить нас без всякой помощи на пленение и поругание неприятелям, пригласили потому к себе для совета находящихся здесь российских людей и всех своих Карталинских и Кахетских князей, и обще с ними определили, чтоб его генерала майора арестовать и войско при нем находящееся до повеления ее и. в. в нашей земле удержать, дабы чрез то быть в состоянии паки против неприятеля действовать. Как же скоро мы услышали, что он совсем своим войском остановился в пограничной нашей крепости Ананури, то мы означенное свое определение тот час и отменили. Но о том, что мы хотели графа Тотлебена арестовать к находящимся в его команде штаб и обер-офицерам не только никаких писем не писали, но ниже со словесным известием к ним никого [123] не посылали. А что касается до того, что князю Ратиеву, при случае бывшего у нас совета, дано было о том аресте письмо, которое он, Ратиев, по отлучении от нас послал ко всевысочайшему двору, объявя между тем об оном и всем в команде графа Тотлебена состоящим офицерам, оное есть то самое, которое мы, по отмене своего намерения, запамятовали от Ратиева назад к себе отобрать, и которое, как уничтоженное, кажется ничего уже и не значит. Весьма мы сожалеем, что сим, толь пространным описанием, утрудили в. с-во. Чистосердечно признаемся, что приключившиеся здесь печальные обстоятельства к тому нас принудили. Мы и все наши подданные столько верны и усердны к ее и. в., что хотя бы какая возложена была на нас служба без самомалейшего упущения исполнить желаем. А что нас назвали изменником, вся внутренность наша от того терзается. Рассудит милостиво в. с. сколь в несносной печали мы со всеми своими подданными теперь находимся! Ее и. в. никогда мы не осмелимся столь пространным письмом утруждать, но кому же мы донесем как не вашему в-ко гр. с-ву.

Тифлис.