|
121. Д. X. 25 января 1771 г.—Рапорт
капитана Языкова гр. Н. Е. Панину.
От прошедшего 19 декабря с глубочайшим
моим почтением честь имел я нижайшим моим
письмом с отправленным от гр. Тотлебена курьером
Шилтом в. с. доносить. Того ж числа выехал из
Кутаиса; приехав в деревню Хони, на границе
Мингрелии, получил я от царя Соломона письмо,
которым просил меня, чтоб я, не мешкав, с
приехавшим от него князем для важной нужды
приехал. Тот же час я, вместе с капитаном Львовым,
расстоянием день езды, к царю поехал. По приезде
моем царь мне объявил, что он вернейшее известие
имеет, что до десяти тысяч турецкого войска
собралось в Батуме и хотят идти на помощь
крепости Поти. К графу же он более писать не
осмеливается, потому что он о сборе турецкого
войска письмом его уведомлял, но получил в ответ,
что он напрасно его уведомляет, ибо он ему не
верит. Требовал на оное царь от меня наставление;
почему я принужден был просить царя Соломона,
чтоб он наискорее велел своему войску
собираться. Через час получил царь письмо от его
зятя, князя Тавдгиридзева, коего деревни лежат к
самому Черному морю, которым уведомляет царя, что
два паши с войском в шести тысячах выступили из
Батума и идут с тем, чтоб напасть на наш корпус
при крепости Поти и отрезать привоз провианта, а
удержать турков он один не в силах; уведав о сем
удвоил я просьбу мою к царю, чтоб как можно он
поспешил с войском в Гуриелскую землю и старался
бы напасть на неприятеля с тылу. Все требования
мои обещал царь исполнить. Тот самый день выехал
я от царя, спешил день и ночь, дабы скорее
приехать в наш корпус, чтобы остеречь графа, знав,
что он имеет от многих известие о приближении
турок, но не доверяет. Прибыв в наш корпус 26 числа
прошедшего декабря, в ночь, объявил тот же час я
графу при полковнике Клавере, что два паши с
сикурсом к крепости идут. На оное он мне отвечал,
что меня давно стращают,—оное неправда. На
другой день, прейдя я вместе с капитаном Львовым
к графу, просил его с., чтоб он меня выслушал и
извинил бы, что я, по вверенной мне от ее и. в.
инструкции, должен ему вползу нашу представлять:
первое, что точно сикурс к крепости идет, и его с.
оному верил, и чтоб взял, конечно, все [283]
предосторожности, ибо со стороны турецкой только
один пикет был из двенадцати человек; второе, что
почти все люди наги и босы, на редком есть
рубашка, претерпевают нужду в провианте, потому
что на один день выдают провиант натурою, а на
пять дней деньгами, а за деньги почти достать
купить нельзя, по здешним же обстоятельствам, не
заготовя вперед провиант, действовать не можно,
да и опасно, большой недостаток в соли, а когда и
подвезут, то по тридцати копеек фунт, и той
недостаточно, пороху по нескольку зарядов к
пушке было, патронов не более двадцати на каждого
солдата, лазарет с ранеными и больными под
ружейными выстрелами, абазинцы отогнали
казенный табун в 412 лошадях, с царями и князьями
перебранился, царя Соломона называл в письме
турком, а ежели он далее будет с ними ссорится, то
они, как дикий народ, могут от нас отстать, через
что все наши предприятии рушатся. Просил я графа,
чтобы он с ними учтивее обходился. Перехватив
речь, граф отвечал, что мы ему реприманды делаем;
на которое я графу учтивым образом доложил, что
то не выговор я ему, а истинные представляю, и
повторил ему, что я в силу данных мне от моей
всем—шей г—рыни повелении о восстановлении
сильнейшей диверсии, как верный раб, не должен
молчать, а принужден его с. представлять. Нехотя
граф слушать далее наших ему представлений, с тем
же сердцем, не сказав слова, нас оставил. Тот же
день за столом при всех штап-офицерах, я графу еще
доложил, что, конечно, неприятель в Гуриелской
земле и уже несколько деревень сожгли, и о оном я
имею точное известие; однако граф мне на оное
смехом отвечал, что то неправда, но случившегося
в то время при столе князька Дадианова Бежана
спросили, нет ли им известия, где турки; он
подтвердил, что неприятели в Гуриельской земле, и
жгут деревни расстоянием от нас в тридцати
верстах; однако же, граф остался еще в сомнении.
Через два часа получили мы известие от стоящего
нашего пикета у взморья, на устье речки
Полиостоми, которая тут впадает в Черное море,
расстоянием восемь верст от крепости, что
передовые турки показались в лесу и нашего
гусара ранили. Тогда уже граф поверил! Тот час
командирован майор Карп с двумястами человек и
двумя пушками на взморье к оной речке Палеостоми.
28 числа до свету поехал я с графом к оному посту;
приехав, велели тотчас против острова, где,
казалось по огням в лесу, стоял неприятель, из
выбросанных из моря деревьев на подобие [284] бруствера скласть, хота для
малой защиты; не успели еще докончить как толпа
турок в шести тысячах, под предводительством
двух пашей, по берегу взморья показались и хотели
силою через речку вброд перебраться, но
встречены были нашими двумя пушками и метким
ружьем так удачно, что ту же минуту неприятель
обратился в бег, и забравшись в лес, сильную по
нас ружейную пальбу производил: в тот час ранено
наших гусарский поручик Луис и три гусара. В ночь
послано еще в подкрепление двести человек с
двумя пушками.
Находясь мы в таких обстоятельствах,
что при князе Дадиане не более было трех сот
человек, от князя же Гуриеля никакого известия
нет, хотя мне князь Дадиан и сказывал, что как он,
так и князь Гуриель графа уведомляли о сборе
неприятельского войска и о его приближении,
только он им не верил и войска князю Дадиану
собирать не приказывал, то, по соглашении нашим с
графом, господин капитан поручик Львов поскакал
к царю Соломону с тем, чтоб он его немедленно вел
с войском через Гуриельскую землю и в спину бы
напал на неприятеля. Выговаривал граф господину
Львову, чтоб он обнадежил царя Соломона, ежели, он
поспешит с войском на турков, то он ему обещает
испросить те 50.000 р., кои ему давно обещаны. Ясно
было нам видно, в каком замешательстве и нужде
граф был: считая себе за злодея царя Соломона,
обещает ему деньги! Но мы с господином Львовым
положили, чтобы царя Соломона оным не
обнадеживать, а оставлять его в сомнении, так как
и прежде; а с войском он должен был и без сего
идти, что царь и сделал. В то время граф Тотлебен
был совсем другой: все мои представления
выслушивал и не только от меня, но и от всякого
собрал граф советь из штап-офицеров. В совете
граф предложил: ежели у взморья нашей батареи
турки овладеют, и та команда не удержит
неприятеля, то он может быть в один миг у нас на
шее, и из города могут вылазку сделать, то, по
положению нашего невыгодного места, нам будет
должно пропадать, в провианте и в порохе имеем
недостаток, и так как скоро неприятель прорвется,
то нам от крепости отступить. 29 числа граф послал
меня с двумя 12 фунтовыми единорогами и сто
человек мушкетер в подкрепление на батарею; по
счастью, сколько ни покушался неприятель через
речку, всегда с уроном был отбит и целую ночь
метали мы в неприятельский лагерь гранаты,
который [285] стоял в лесу,
коими много их побито—в доказательство, по уходе
их, найдено много тел, коих они с собой на лотках
увести не успели. Неприятель, получив известие,
что царь Соломон идет с войском им в спину, 3 числа
января со светом вдруг, несмотря на великое
волнение, увидели мы, что от берега показались до
шестидесяти неприятельских лодок и два галиота;
хотя неприятель маяк из лесу стрельбой из одной
пушки делал, однако ж, через четверть часа или
менее, не слыхав выстрела от них, послали мы
охотников через речку в лес, где в батарее нашли
одну медную пушку, несколько лошадей и домашней
посуды в добычу получили,— радость была наша
велика, что так дешево отделались. При сем случае
царь Соломон великую нам услугу оказал: ежели бы
он не спешил с войском, а неприятель бы успел
плоты поделать, то бы, конечно, превосходством
своим нашей батареей завладеть мог, или по
взморью между наших батарей высадить войско, то
бы наша гибель была; я же во все время, во всех
опаснейших местах сам из доброй воли бывал и
бываю, ссылаются на самого графа Тотлебена, и на
весь корпус. Представил я е. с., не изволить ли он
согласится предложить князю Дадиану, чтоб его
войско штурмом или хитростью при нашем
подкреплении крепость взял с тем, что вся
находящаяся в крепости добыча им. Как тогда было
еще то время в которое граф выслушивал мои
представления, то он на то и согласился. Послано
было за князем Дадианом, которому я в присутствии
е. с. вышеописанное объявил, и он охотно за оное
взялся, хотев для сего поставить две тысячи
человек. Как расположен наш корпус при крепости
Поти—осмелюсь в. в. гр. с. донести. Мы живем под
пушечными и ружейными выстрелами от крепости в
ста саженях, следственно, иногда не без урона,
только счастье наше, что наш неприятель прост, а
то бы в один час мог нас выжить; даже в котором
домике я живу, он ядрами и пулями стрелян. Мы
держимся здесь, смело в. с. доложу, одним счастьем
нашим великой государыни. Осмелюсь представить
в. с. и весь корпус то же подтвердит, что ежели бы я
не поспешил приехать в наш корпус, то бы, конечно,
много дурного было; потому что граф не верил, что
сикурс неприятельский идет, предосторожностей
же не брал, и неприятель бы нечаянно напасть мог,
а находящиеся в команде его штап-офицеры не смеют
ему ни о чем представлять, ибо он ни от кого
никаких представлений принимать не хочет. Что ж
принадлежит до [286] того, чтобы
здешней народ обще с нами против неприятеля
действовал, оного граф Тотлебен совсем не хочет,
заключить должно, и потому до приезда моего в
корпус граф дал инструкции для штурмования
крепости штаб офицерам, в которых предписал, что
бы во время штурма ни одного мингрельца не
пускать, наших же тетерь, за расходом, под ружье
станет только тысяча двести человек,
следственно, регулярную крепость сим числом
пристанно обнять не можно. Во время бывшего в
глазах у нас неприятеля граф ко мне весьма был
ласков и мои представления и распоряжения
принимал, и исполнял, и чрезвычайно был низок. По
уходе же от нас неприятеля, через несколько дней,
я еще при господине Львове е. с-ву представил, что
так как е. с. предписано и в моей инструкции
значится, что воля нашей государыни состоит в
том, чтобы сильнейшую диверсию здесь
восстановить, да и его гр. с. граф Никита Иванович
к е. с-ву именно пишет, чтоб стараться, дабы
здешние руки были, а душа наша, а е. с. напротив, с
царем Ираклием ни мириться, ни свидеться, и
вместе с его войском действовать не хочет, да и с
царем Соломоном вновь еще ссору завел, и публично
говорит, что царь Соломон, так как и царь Ираклий,
его неприятели, также с князем Дадианом и со
всеми здешними народами грубо обходится, и царю
Соломону видимая обида, что е. с. в письме к нему
писал весьма грубо, называя его турком, а как мне
кажется, то бы надлежало к ним несколько учтивее
писать: просил я графа, чтоб он разведал мне мои
мысли, чтобы оно значило, чтоб он вместо того,
чтоб сильнее диверсию поставить, он ее видимо
умаляет, и что одному, конечно, без здешних
народов никакого предприятия сделать не можно, а
ежели царь Соломон ему подозрителен, то просил я
графа, чтоб он мне объявил причину, представя ему,
что ежели он нам изменит, то корпус наш в великой
опасности, и что я тотчас поскачу к царю Соломону
для предупреждения его намерений. Тут встретил
нас опять граф с тем же сердцем, и на все мною ему
выговоренное никакого точного ответа мне не дал
как только то, что ему злодеи как Ираклий, так и
Соломон, и он с ними никакого дела иметь не хочет,
а о царе Соломоне сказал, что он опасен не для
нашего корпуса, а собственно для его персоны, и с
тем же сердцем нас оставил. По данному мне от е. и.
в. выс. наставлению, и как верный ее раб, должен я
в. гр. с. нижайше представить, что, в силу [287] данной мне от моей всем—шей
г—рыни выс. инструкции, гр. Тотлебен никаких
представлений в нашу пользу от меня не принимает
и всегда с сердцем их отметает: объяснить в. гр. с.
должен, что я приметил, что графу мой приезд в
корпус весьма не здравен, следственно, мое
пребывание здесь будет напрасно, и я не надеюсь,
чтоб в бытие в здешней стране гр. Тотлебена такая
могла быть диверсия, какую е. и. в. желает: большая
будет тому остановка, что все здешние народы
оскорблены графом, и, как видно, они больше нам не
ради. На все сие прошу от в. гр. с. наставления.
При крепости Поти.
|
