81. Д. XI. 30 ноября 1770 г. — Рапорт капитана Языкова графу Н. И. Панину.

Нижайше честь имею в. с-ву донести, что я 15 октября, отправил н. с. князя Моуравова в Питербурх под присмотром майора барона Штейна, так и о приезде моем в наш корпус в. с-ву нижайшим моим письмом доносил. А 19 ноября получил я из Моздока от оного майора барона Штейна раппорт, в котором пишет, что вся команда ограблена до нага тагаурцами в горах, то и считаю за должность в. с-ву писанное в тех письмах еще повторить, что я 23 сентября в корпус наш, который стоял при городе Кутаисе, приехал и гр. Тотлебену как ее в. рескрипт, так и в. с-ва письма вручил, а прежде, 2 октября, из лагеря к царю Ираклию, который стоял с войском два дня езды за Тефлисом, выехать не мог, потому что г. капитан поручик Львов был болен. С дороги писал я с нарошным к Моуравову, чтобы он в корпус наш приехал, прописывая ему, что мне для с ведома всех обстоятельств прежде с ним, нежели с царем видеться надлежит—в рассуждении того, ежели он проведает о его аресте, то от страха может скрыться, однако ж он в лагерь наш 26 сентября приехал, где я его и арестовал, и отправил из лагеря, а из Мухрана 15 октября, за караулом, под присмотром майора барона Штейна, с конвоем 50 казаков до Кизляра, в Кизляр к коменданту писал отправить до Астрахани, а к Астраханскому губернатору, чтоб отправил прямо в Иностранную Коллегию. В корпусе нашем хлеба и мяса весьма довольно было. При [173] свиданье моем с царем Соломоном между прочим просил он 50000 червонцев, которые ему государыня изволила в грамоте пожаловать; на которое я ему отвечал: как он сторонних войск не имеет, следственно ему и нужды теперь в деньгах нет, да и граф о выдаче ему денег указу не имеет. Еще царь говорил, что князь Дадиан действительно его подданный, а отложился от него, для чего он хочет идти на него войной, или сам пропадет или его покорить. Но как я ему представил сколь худо начинать между усобную войну и давать тем случаем общим нашим неприятелем туркам пользоваться, к тому же приведет на гнев нашу монархиню, а чтоб на оное дождался действительной решимости от нашей государыни, в чем он и согласился, и как царь Соломон так и брат его патриарх, и архиерей клялись, что они и вся Имеретия ради в услугах нашей государыни всю кровь пролить и за честь ставят себе быть подданными такой великой монархини. Я привез первый ведомость в Грузию о совершенной победе над верховным визирем. 26 сентября весь корпус был в параде, после благодарного молебна производился троекратный беглый огонь при восклицании “ура, Екатерина!” Царь Соломон был при оном, и как царь, так и все имеретинцы были веселы и чрезвычайно рады поражению турок. 23 октября вместе со Львовым я к царю Ираклию, который с войском три дня езды за Тефлисом в персицкой провинции Борчалу стоял, приехал и тот день ему запечатанную ее и. в. грамоту и в. с. письмо вручил, также представил ему на место кн. Моуравова г. капитана поручика Львова. Царь весьма был рад о получети грамоты, потому что в неведении был о своей судьбе. На другой день при свиданье моем с царем, царь Ираклий при всех его князьях, патриархе и духовных, говорил, что как его прадеды искали покровительства от Российского двора, но не нашли, а он считает себя всех счастливее, что получил, клялся, что он вечно верноподданный раб нашей государыни, недавольно же быть графу послушну,— ежели государыня пришлет к нему указ быть ему в команде у последнего солдата, он с усердием все исполнит и кровь свою во услугах [174] государыни рад пролить. Прибавил еще, что он с войском целое лето стоит, дожидаясь от гр. Тотлебена приказу, где с ним соединится, но не мог получить и жалеет, что мало мог в нынешнее лето оказать нашей государыне услуг. Что ж происходило у них с графом, то по многим моим ему доказательствам признался, что от незнания его в том обманули; а что же провианту у графа не стало, то де конечно граф сам причина, для чего не заготовя магазину, в поход пошел. Между прочим, просил меня царь, чтоб я отправил к гр. Тотлебену курьера,—когда и где назначить ему с ним видеться для примирения. А со своей стороны царь назначил в Грузии город Гори, число 25 ноября, как для примирения и положения мер на будущую кампанию; я и отправил к графу с письмом 26 октября солдата в команде моей нашего полку дворянина Бершова, а сам остался по просьбе царя дождаться на мое письмо от графа ответа. 3 ноября приехал к царю Ираклию от персицкого Керим-хана посланник с грамотой, кою царь ко мне для сведения прислал, которой главное содержание в том, что он просит царя Ираклия от имени султана, чтоб он наших войск к себе в землю не впускал, а которые и есть, чтоб выгнал, а для точности царь Ираклий мне сказал, что он подлинную оную грамоту к ее в. пошлет. При свиданье моем с царем просил я его, чтоб он в ответе Керим-хану написал, что как Персия издревле имела всегда войну с турками и турецкая Порта многими персицкими провинциями владела, но Шах-Надир оное возвратил, а по смерти Шах-Надира турки вторично отняли все у персиян, они же не могли противиться по причине междоусобной войны, в рассуждении сего, а более, чтоб ему усилиться на своем престоле, не хочет ли он пользоваться сим случаем, когда турки в такой расстройке, великое множество их войска нашими побито, а остальное их войско занято со стороны Дуная и морей,—идти против турков, чем он может приобрести благоволение к нему нашей монархини. Для удостоверения его дал я реестр всем городам, которые нашими войсками как в море, так и других местах взяты. Все оное царь в грамоте к нему велел написать. Керим-Хан теперь сильнейший владелец [175] в Персии и имеет более пятидесяти тысяч войска: дай Бог, чтоб сие письмо подействовало, того как верный сын отечества желаю, а сим нечаянным случаем я бы мог оказать малую услугу моей монархине. 21 ноября посланный от меня к графу курьер с письмом возвратился, которое в оригинале в. с. при сем и представляю. При отъезде моем от графа к царю Ираклию требовал я от него точного его распоряжения на будущую кампанию и чего мне надлежит требовать от царя, представя ему, что он знает желание нашей государыни, которое состоит в делании наибольшей диверсии с грузинских сторон при его подкреплении, да и в его наставлениях и в последнем к нему ее в. рескрипте то самое значится; на что он мне отвечал, что свое расположение вслед за мною ко мне пришлет. На границе грузинской в городе Сураме 6 октября я от него письмо и получил, которое в оригинале я 15 октября с майором бароном Штейном к в. с. отправил, но по рапорту от оного майора при ограблении их тагаурцами письмо мое к в. с. пропало, то оставшую у меня копию с оного письма под № л, при сем представляю. В каком же расположении я гр. Тотлебена нашел, то искренно и без пристрастия, и как верный сын отечества в. с. донесу, сообразя все обстоятельства: мысль его, чтоб одному против неприятеля работать и тем пустую славу думает себе получить, и у него довольно людей как под Кутаисом, так теперь и под Поти пропало, а всю понапрасну. Такой ли малой диверсии ожидала государыня в здешнем краю?! Из приложенных при сем его ко мне писем в. с. изволите усмотреть, что он с царем Ираклием и Соломоном как мириться, так и ни какого дела иметь не хочет. Что ж он пишет, чтоб царь Ираклий выгнал лезгинцов из Грузии и не пропускал их к Ахалциху, то мне кажется, когда он сам не жалеет своей земли, то нам какая нужда? Да наша же цель делать диверсию над турками, а не над лезгинами; заставить же им дорогу сквозь Грузию никак нельзя потому, что им через горы на всякой сажени дороги, и они дорог более знают, нежели сами грузинцы, и ходят все тропинками. Сам мне граф сказывал, что царь Ираклий к нему несколько раз писал, [175] чтоб он ему дозволил к нему приехать, что он будет у него на коленях просить прощения, и оставил бы ссору персональную до решения государыни, а теперь бы вместе идти на турков—из чего легко можно заключить о его к нам усердии. На то граф ему отвечал, что он в жизни его никакого дела с ним знать не хочет, здешнее же войско без нашей артиллерии ничего сделать не может и маленького города не в состоянии взять.

Царя Соломона граф так же отогнал от себя. Прежде писал граф Тотлебен, что царь Соломон и себя не может прокормить, не только наш корпус. Теперь совсем напротив: в Имеретии много хлеба и скота, и одна Имеретия теперь наш корпус кормит. При городе Поти с графом князь Дадиан и с ним людей его человек двести, посланный от меня к графу солдат Бершов, и которому я велел о всех обстоятельствах тихо разведывать, объявил, что князь Дадиан и князь Гуриель, а более первый старается во всем нашему войску услужить и так ежели бы сговорчивый генерал, соединив царя Ираклия, Соломона, князей Дадиана и Гуриеля с войсками, при подкреплении нашей артиллерии можно превеличайшую диверсию в здешнем краю сделать, —они в нем уверены. Может и от трусости, что пока царь сам с саблей не поскачет на неприятеля, то прежде его никто не сунется, что и было под Аспиндзой,—лаской из здешнего народа все сделает, а грубость и суровость их отгоняет. Я ожидал по обстоятельствам, что мне будет работа уговорить царя Ираклия; вместо оного царь во всем послушен и совершенно слепо предан нашей государыне, а граф Тотлебен, против повелений, нехочет смириться, хотя я ему данную от ее и. в. инструкцию и показал, и он совершенно знает всю нашу цель, совсем же, против моего чаяния, получил я от графа такой ответ, по которому теперь должен я к графу в Имеретию не ехать, а идти пешком, потому, что снегами все горы покрыты и реки все вплавь перебираются, с тем что сызнова прочту ему данную мне инструкцию и буду уговаривать. В противном случае буду ожидать от в. с. скорейшего наставления, а как мне кажется, хотя граф и помирится, только все оное [176] будеть наружно и успеху мало будет, потому что как граф царя, так и царь графа внутренне, так и все князья не терпят, и так как я выше доносил, что по соглашении всех их, в чем надеюсь и успеть, при начале весны можно сильнейшую диверсию сделать, и думаю за лучшее начать кампанию с Ахалциха, так как он ключ здешнему краю, потому как оный возьмет, то лезгинцы не могут более помогать туркам, а отрезаны будут от границы; от Ахалциха же большая дорога к Трапезонту. Осмелюсь донести в. с., что здесь наша артиллерия весьма слаба: 12 фунтовый единорог, что может сделать против каменной стены (а здесь стены бывают от двух до трех сажень)? Такой единорог считается полевым орудием! К будущей кампании не укажет ль сюда прислать некоторую часть осадной артиллерии со всеми принадлежностями, а чрез горы их сюда доставит царь Ираклий своими людьми,—сам мне обещал.

24 ноября, день тезоименитства нашей государыни, было у царя Ираклия торжество: после литургии был за здравие ее в. благодарной молебен при пушечной пальбе; царь нас со Львовым пригласил к обеденному столу и за столом при питии за здравие ее в. и его в-ва цесаревича производилась пушечная пальба. Царь Ираклий при всем моем с ним свидании и при всех князьях говорил, что он себя считает последним рабом ее в., и за все ее к нему милости неиначе может заплатить как своею кровью. Заарестовав экипаж надворного советника князя Моуравова, между писем нашел я переписку его с Ратиевым, которые все как Ратиева, так и Моуравова в оригиналах 12 номеров в. с. при сем представляю, а копии с оных казанскому губернатору послал. Как мне кажется, ежели бы князь Моуравов исполнял свою должность, то бы Ратиев с командою в Тефлис не смел прийти, и Чоглоков убежища бы не нашел, да и графа Тотлебена изменником царь Ираклий бы не назвал. Что касается до Чоглокова и Ременникова, по данным мне от графа Тотлебена именам, я требовал от офицеров рапорты, которые все во оригиналах 18 номеров в. с. представляю, а копии со оных также к губернатору казанскому послал. [177]

Подполковник Ратиев по первому его письму к Моуравову никак оправдаться не может, и ежели бы у него с Моуравовым в Тефлисе не произошла персональная ссора, то наверное бы Ратиев с командою к графу непошел, а по ссоре уже Моуравов принудил его Чоглокова публично произносить слова, якобы он Российского престола наследник, да и переводчик его Назаров в Грузии всем оное объявлял.

При последнем моем свидании с царем Ираклием, он мне объявил, что к будущей кампании он соберет восемнадцать тысяч войска отборных и лучших людей, мог бы и более собрать только опасается лезгинцов, потому ежели в деревнях мало останется людей, то всех в полон поберут. Между прочим, царь еще говорил, что как известно Грузия разорена, а я не в состоянии содержать войска, а трудить государыню о деньгах несмею по причине, что никакой еще услуги не оказал, а уже милости ее на себе ношу, когда же буду впредь достоин, то отдаю на волю моей государыни. Из первейших здесь князей князь Давид Эристов всякую проходящую мимо его деревни команду снабжает всем возможным, даже когда граф Тотлебен недостаток имел весной в провианте, то он безденежно хлеб и скот предлагал,—весьма нашим русским предан; за усердие его, и как он теперь нужен, а в поощрение другим князьям, не можно ли его в. с., каким-нибудь знаком милости отличить? Находящихся в команде моей Семеновского полка отправленный с сими депешами ундер-офицер Протопопов и солдаты Бершов и Трусов—бедные дворяне по семи лет в службе, много труда терпели, употребляемы были от меня в разные посылки и исправляли добропорядочно: осмелюсь нижайше в. с. предать оных в ваше покровительство. Из данных мне на проезд и на житье здесь денег, присовокупя еще своих, все истратил, по причине, что в потопшем моем в реке Тереке вьюке несколько денег пропало, да в горах под идущую амуницию, для строения мостов вперед давал деньги и сукнами старшин дарил в рассуждении сего, что мостов неделали, а три месяца затем в Моздоке амуниция лежала, корпус же претерпевал во всем крайнюю нужду, здесь же лошадей [178] содержание, одним словом, все слишком дорого, и притом, имея столь важную и знатную компанию, осмелюсь доложить в. с. везде лишняя издержка. О возвращении моем, по примирении царя Ираклия и Соломона с графом, в Россию, так и о всем вышеописанном буду ожидать с покорностью от в. с. повеления.

Сейчас получил я чрез нарошного известие, которое в. с. сим покорнейше и доношу: крепость Поти еще не взята и надежды нет, потому [у турок] провианту там много. Читая письма графа Тотлебена, и сообразя, удивляюсь его странным предприятиям: взятия им города весьма мало значат, город Багдад самой малый город, в котором вооруженных турок менее тридцати человек было, в Кутаисе было с шестьдесят человек, только все от слабости команды сквозь пикеты прорвались и ушли, а наших при взятии города человек семьдесят пропало; теперь под Поти побито до ста человек, напротив турков только пять; один артиллерийский офицер и был князь Колычев, и того под Поти на батарее из ружья убили, теперь при артиллерии офицера нет. Еще две крепостцы, Анаклий и Рухи, заняты нашими, только пустые, в которых ни одного турка не нашли. Да и нельзя не бить наших потому, что ретражемент около города Поти сделан негодный, к тому же весь корпус расположен под выстрелами ружейными, в корпусе пороху и ядер весьма мало осталось,—того жаль что принужден будет со стыдом оставить или много потерять. Мне бы казалось лучше отдать имеретинцам, чтоб они облегли крепость, а самому из выстрелов стоять. Корпус здесь небольшой, да и доставление суда людей весьма трудно и дорого, следственно и надлежало, чтоб здешние руки работали. А чтоб отразил граф коммуникацию от абазинцов и прочих народов с турками—в том конечно е. с. обманулся. Что же я долго неотправил о всех обстоятельствах курьера, тому причина в. с. ожидание мое от графа Тотлебена ответа, да и царь просил меня несколько обождать для его писем, отправя курьера, сей день и отправился к графу Тотлебену. Я же предпоруча себя в милостивое всегдашнее в. с. покровительство и с непременным почтением честь имею назваться Николай Языков.

Город Гори.