ГЛАВА III

ДОКУМЕНТЫ ФОНДА ”КИЗЛЯРСКИЙ КОМЕНДАНТ” КАК ИСТОЧНИК ПО ИСТОРИИ РАЗВИТИЯ ТЮРКОЯЗЫЧНОЙ ДЕЛОВОЙ ПИСЬМЕННОСТИ НА СЕВЕРНОМ КАВКАЗЕ

5.1 О ”ПИСЬМЕННЫХ ТЮРКСКИХ ЯЗЫКАХ” СРЕДНЕВЕКОВЬЯ.

Материалы архива Кизлярского коменданта, рассматриваемые главным образом в качестве исторических источников, не менее интересны для тюркологов-филологов: лингвистов и литературоведов. Однако пока еще рано дать полную и удовлетворительную характеристику этому своеобразному языку, на котором они созданы. Предстоит большая работа по накоплению фактов, исходя из данных, имеющихся в текстах документов, их анализ, сопоставление с данными современных тюркских языков, а также с данными других региональных книжне-письменных языков средневековья, т.е. комплексная обработка данных тюркских текстов.

Факт существования т.н. ”письменных языков”, употреблявшихся в тех или иных регионах в эпоху средневековья, существование их в некоторой оторванности от устного, разговорного языка местного населения, как закономерность отмечены во многих местах. К примеру, в алтаистике обычны термины и служат объектом изучения такие письменные языки, как ”монгольский письменный язык” XVI-XVIII вв., среднеазиатский тюрки, уральско-поволжский тюрки и пр. Они изучаются по определеным параметрам, исходя из их функциональной роли, региона распространения, степени распространенности, времени функционирования и пр.

5.2 О ФУНКЦИОНИРОВАНИИ ЯЗЫКА ”ТЮРКИ” НА КАВКАЗЕ И ЕГО ОСОБЕННОСТЯХ.

Порою в тюркологической литературе встречается также термин: ”кавказский тюрки”. При этом подразумевается некий якобы общепринятый на всем Кавказе (в т. ч. в Закавказье, [76] Северном Кавказе — восточном и западном его частях, в Предкавказье) письменный тюркский язык — язык деловой и частной переписки, научной и художественной литературы тюркских народов средневекового Кавказа. Очевидно, в данном случае необходим дифференцированный подход в отношении к разным областям Кавказа, по крайней мере — в позднем средневековье (XVI — сер. XIX вв.). Ибо, несмотря на языковую, этнографическую близость тюркских народов, населяющих Кавказ (азербайджанцев, балкарцев, карачаевцев, кумыков, ногайцев, трухмен, теркемейцев), они в то же время оказались в эпоху феодализма довольно разобщенными в политическом, культурном, языковом отношении. Разнятся также письменные традиции разных тюркских народностей Кавказа — между собой. Так, азербайджанцы имели совершенно иные традиции в письменной культуре, чем, например, карачаевцы или балкарцы и т. д.

В таком случае, вряд ли можно говорить о т.н. языке ”кавказском тюрки”. Видимо, следует говорить о ”северокавказском тюрки” (Благова Г. Ф., Наджип Э. Н. Тюрки // Лингвистический энциклопедический словарь. М., 1990, с. 525), представляющем собой письменную культуру носителей кумыкского, ногайского, трухменского и др. языков Северо-Восточного Кавказа. Говоря же о средневековой письменной культуре азербайджанцев, исследователи почти избегают термина ”кавказский тюрки”, речь ведется в этом случае обычно о староазербайджанском литературном языке (Гаджиев Т. И. К проблеме периодизации истории азербайджанского, литературного языка // Лингвогеография, диалектология и история языка. Кишинев, 1973, с. 147-152).

По крайне мере, возможно было бы говорить о двух вариантах ”кавказского тюрки”: 1) северокавказский вариант (Дагестан, Чечня, Ингушетия, Ногай, Карачаево-Балкария, Кабарда, Трухмен) и 2) южный или ”азербайджанский” вариант (Азербайджан, Южный Дагестан).

Основу языка тюрки, употреблявшемся в средневековом Азербайджане, составлял староазербайджанский язык, так же как основу среднеазиатского тюрки —чагатайский, основу [77] повoлжcкo-ypaльcкoгo тюрки — старотатарский. Основу же северокавказского языка тюрки в Дагестане, Чечне и Ингушетии ставляет язык старокумыкский. (См. пункт 5.5). Тексты рассматриваемых документов XVIII в. показывают при сопоставлении с кумыкским языком весьма большую близость. Язык некоторых из документов особенно близок, даже к современному кумыкскому. Тут речь идет о памятниках эпистолярного жанра, созданных в северном Дагестане, Чечне, Ингушетии. Что касается языка подобного рода материалов, созданных в южном Дагестане, а также в Кабарде, Черкесии, Карачаево-Балкарии, Ногае и др. местах Северного Кавказа, в них просматривается влияние азербайджанского, османско-турецкого, карачаево-балкарского, ногайского языков (В настоящей работе рассмотрены письменные памятники, созданные главным образом на территории современных административных границ Республики Дагестан и частично — Чеченской Республики). (См. пункт 5.5).

Факт широкого употребления кумыкского в качестве локального языка межэтнического общения на Северо-Восточном Кавказе (в особенности в Дагестане, Чечне), — общеизвестен. Это выражалось как в устной форме, так и в письменной. Об этом писали еще в XVIII-XIX вв. российские исследователи Д.И. Тихонов, И.-Г. Гербер, Т. Н. Макаров и многие другие. Напр., автор первой кумыкской грамматики Тимофей Макаров в своей книге ”Татарская грамматика кавказского наречия” (Тифлис, 1848) отмечал, что все племена, проживающие на левом фланге кавказской армии (т.е., на Северо-Восточном Кавказе) говорят, наряду с родными, и на ”кумыцком языке”. Выдающийся тюрколог акад. А. Н. Кононов также отмечал, что кумыкский — древнейший из тюркских языков Северного Кавказа, — ”для Северного Кавказа, равно как и азербайджанский язык для Закавказья, были своеобразными Lingua franca” (Кононов А. Н. Из истории кумыкского языкознания // Советская тюркология. Баку, 1982, № 1, с. 49. (Переп.: Вести КНКО. Махачкала, 2000, № 4)).

Одним из важных феноменов письменной культуры края в период средневековья было функционирование деловой письменности на тюркском языке в южной, восточной и [78] северо-восточной частях Дагестана — на территории расселения разноязычных этнических групп—лезгин, табасаранцев, части даргинцев (кайтагцев), андийцев, чеченцев, ингушей и, естественно, — ногайцев, азербайджанцев, кумыков.

Самые ранние из известных нам памятников тюркоязычной деловой письменности Дагестана датированы началом XVII века. Имеются однако, сведения о грамотах II пол. XVI в. Подавляющая часть материалов сосредоточена в РГАДА (документы XVII в.) и ГА РД (документы XVIII-XIX вв.). Всестороннее их изучение, можно сказать, только началось. Особенно это относится к лингвистической дифференциации языковых особенностей текстов.

Рассмотрение их позволяет выделить три варианта тюркоязычной деловой письменности в Дагестане: южный (азербайджанский), северный (кумыкский) и ногайский. Первый из них весьма близок к османской письменной традиции, а второй и третий — к крымско-татарской, казанско-татарской (resp. золотоордынской).

Особенный интерес для Дагестана представляет северный вариант, языковую основу которого составлял кумыкский язык. Тексты, созданные на нем, обнаруживают наибольшую близость из современных языков именно к нему. Российские ученые нач. XIX в. Ю. Клапрот, Т. Н. Макаров четко различают в своих исследованиях кумыкский разговорный и кумыкский письменный языки (Макаров Т. Указ. соч.; Klaproth J. Kaukasishe Sprachen: Anhang zur Reise in den Kaukasus und nach Georgien. Halle und Berlin, 1814, s. 282-288). Характерна, однако, насыщенность их арабскими и персидскими лексическими элементами, что позволяет отнести их в ряд книжне-письменных языков. В системе региональных письменных языков тюрки, северный вариант тюркоязычной деловой письменности Дагестана можно определить как ”северокавказский тюрки”, т.к. он обслуживал не только часть Дагестана, но почти всю северо-восточную часть Кавказа, включая Кабарду, Чечню и Ингушетию.

На северокавказском тюрки еще в XVII в. (возможно, и в [79] VI в.) писали, насколько нам достоверно известно, кумыки (РФ ИИАЭ, ф. 3, оп. I, д. 292, инв. 6463), чеченцы (Кушева Е. Н., Усманов М. А. К вопросу об общественном строе вайнахов: (Письмо 1657 г. из Шибутского джамаата царю Алексею Михайловичу) // Советская этнография. М., 1978, № 6, с. 99-110), кабардинцы (Сокуров В. Н. Кабардинские грамоты XVI-XVIII вв. // Из истории феодальной Кабарды и Балкарии. Нальчик, 1981, с. 162-201). В русском канцелярском языке эту письменную традицию в то время обозначали термином кумыцкое письмо” (См.: Полиевктов М. А. Из переписки северно-кавказских феодалов XVII в. // Академия Наук СССР. XLV академику Н. Я. Марру. М.; Л., 1935, с. 754; Оразаев Г. Из истории кумыкского языка // "Дружба”. Махачкала, 1980, № 1, с. 102-104 (на кумык, яз.)) или ”татарское наречие”. В XVIII-XIX вв. на нем пишут как носители тюркских языков Северного Кавказа (кумыки, часть ногайцев, трухмены), так и некоторых иберийско-кавказских языков (андийцы, часть даргинцев — кайтагцы, чеченцы, кабардинцы, ингуши и пр). ”Северо-кавказский тюрки” — самый малоизученный, точнее, почти не изученный из региональных языков тюрки (Он не упоминается в старой сводной работе, которая посвящена локальным вариантам языка ”тюрки”, см.: Баскаков H. A. О периодизации истории литературного языка ”тюрки” // Лингвогеография, диалектология и история языка. Кишинев, 1973, с. 136-146. См. публ. поновее: Лингвистический энциклопедический словарь. М., 1990, с. 525). (См. пункт 5.9.9. в наст, книге).

Московский историк Е. Н. Кушева справедливо отмечала: ”Подлинные кумыкские и кабардинские грамоты XVII в. до сих пор совершенно неизвестные и не введенные в научный оборот, требуют специального изучения не только по содержанию, но и с лингвистической и палеографической сторон” (Кушева Е. Н. Северный Кавказ и международные отношения XVI-XVII вв.: (Обзор материалов русских архивов) // Исторический журнал, 1943, № I, с. 62).

Если тюркоязычные письменные культуры других регионов - в Средней Азии, Анатолии, Крыму, в Урало-Поволжье и др.— появились и получили свое дальнейшее развитие главным образом в среде самих носителей тюркских языков, то здесь — на Северном Кавказе — она развивается в полиэтнической среде. Однако, такая кажущаяся сложность этого феномена [80] легко объяснима, если вспомнить отмеченную акад. А Н. Кононовым и другими отечественными и зарубежными учеными-лингвистами функцию кумыкского языка в данном регионе. ”Северокавказский тюрки” являл собой один из важный этапов в развитии письменной культуры, литературы, языка кумыков. Этот письменный язык появился, очевидно, в XVI веке и был в употреблении вплоть до начала XX в. До этого же периода можно говорить о наличии у кумыков общетюркской письменной традиции. В XV в. Дагестан дал тюркскому миру известного поэта Умму Камала, сына Исмаила (псевдоним: Нури), уроженца с. Коюн-кала (О нем см.: Хрестоматия по дореволюционной кумыкской литературе/ Сост. Алиев С. и Акаев М.-Г. Махачкала, 1980, с. 33-40 (на кумык, яз.); Дмитриева Л. В. Описание тюркских рукописей Института востоковедения. М., 1980, вып. 3,с. 44-45; Алиев С. М.-С. Зарождение и развитие кумыкской литературы. Махачкала, 1979, с. 5-6; Гали М. Книга Умму Камала // ”Сов. литература”. Казань, 1941, № 5, с. 41-63 (на татар, яз.); Алиев С. Умму Камал // Возрождение”. Махачкала, 1999, № 5, с. 84-85; История татарской литературы. Казань, 1984, т.1, с. 290, 291, 365, 464, 944-945 (на татар, яз.); Аджиев А. М. Кумыкская народная поэзия. Махачкала, 1983, с. 106), который создавал свои произведения на общетюркском недифференцированном языке. Время существования ”северокавказского тюрки” явилось для кумыков своеобразным переходным периодом от общетюркской письменной традиции к дифференцированному национальному языку. Наиболее яркое представление о ”северокавказском тюрки” дают памятники эпистолярного жанра и поэтические произведения; относительно реже — прозаические произведения (некоторые списки ”Дербенд-наме” и др.). Последним ярким представителем из поэтов, писавших на этом тюрки, считается Абдурахман Какашуринский (Год его рождения пока не уточнен. См. его стихи в книгах: Маджму улманзумат ал-‘аджамиййат / Сост. А. Абусуфьян. Симферополь, 1903 (переиздана в Темир-Хан-Шуре в 1907 и 1914 гг.); Абдуррагьманны тюрклери /Сост. Шихаммат-кадий ал-Эрпели. Т.-X.-Шура, 1909; Хрестоматия по дореволюционной кумыкской литературе /Сост. Алиев С. и Акаев М.-Г. Махачкала, 1980, с. 48-59. О нем: Абдуллатипов А. История кумыкской литературы. 1 часть. Махачкала, 1995, с. 27-40; Акамов А. О поэзии Абдурахмана Какашуралы // КНКО: Вести. Махачкала, 2000, № 2-3, с. 25) (ок. 1780-1841 гг.). [81] С именем же Йырчы Казака (Йырчи Казак — классик дагестанской литературы. Махачкала, 1982; Алиев С. М. Жизненный и творческий путь Йырчи Казака. Махачкала, 1980; Ханмурзаева Н. К. Ирчи Казак и современная кумыкская поэзия. Махачкала, 1997. Наиболее полный свод его произведений: Йырчы Къазакъ. Заман гелир/Сост. С. Алиев. Махачкала, 2001 (на кумык, яз.)) (1830-1879 гг.) связано зарождение новой кумыкской литературы, на языке народа.

Несмотря на наличие множества арабо-персидских слов и выражений в тексте рассматриваемых документов, они не нарушают принципов тюркской (кумыкской) грамматики, ее морфологии или синтаксической структуры. Иноязычные (нетюркские) элементы касаются в основном лишь лексического уровня. В то же время, следует отметить, в тексте немало вкраплений из других тюркских языков — некумыкских слов. Они заимствованы в основном из старотатарского, староазербайджанского, османского языков. Таким образом, в текстах наблюдается смешанность кыпчакских, огузских и пр. элементов. Известно, что все региональные книжне-письменные тюркские языки характеризуются подобной смешанностью. Их так и называют поэтому ”смешанными языками”. Очевидно, степень загруженности того или иного текста иноязычными элементами зависела от уровня подготовленности и грамотности писарей. Более того, употребление иноязычных элементов и их обилие было ”модно” или принято в средневековой письменной традиции и считалось одним из признаков хорошего стиля.

Кроме лексических заимствований, местные писари использовали также стиль обращения и изложения, характерные для персидских, турецких, татарских эпистолярных памятников. Ср.: тексты инскрипций в начальной части наших документов. Такое характерное начало по традиции сохранилось вплоть до начала XX столетия. К примеру, обращение гр. Воронцова к населению Дагестана (сер. XIX в.), составленное на тюркском языке, начинается так:

*** (*** // Институт рукописей им. К. С. Кекелидзе АН Грузинской Республики, Тur d-46) [82]

Или возьмем членение речи в текстах тюркоязычных памятников. Оно почти идентично тому, что мы наблюдаем в арабоязычных текстах. В традиционном арабском письме, разграничения между ”кялям” (коммуникативными предложениями), как правило маркируются союзами. Чаще всего в этой функции выступают союзы уду, фа, а также баль, хатта, лякин и др. Подобную группу ”сверхфразовых союзов” можно наблюдать и в наших тюркоязычных текстах: ва, ва дахы, ике (экцн), эмдй, кй (кг), да, ва йене и другие.

Интересным явлением, характерным для текстов на ”северо-кавказском тюрки” следует считать употребление русизмов, как напр., император, бригадир, Россия, генерал, майор, лейтенант, ротмистр, поп и т. п. (Некоторые из этих терминов являются генетическими европеизмами. Подробнее об этом см.: пункт 5.8.).

Цель наших заметок — обратить внимание филологов на неисследованное письменное наследие наших предков, созданное на языке тюрки. Памятники эпистолярного жанра и актовый материал, сохранившийся в архиве Кизлярского комендантства, в большинстве своем представляют собой прекрасные образцы делового, а в некоторых случаях художественного стиля. Они несомненно послужат объектом исследований по истории средневековой письменной культуры народов Дагестана (и шире

всего Северо-Восточного Кавказа), а также первоисточниками по истории регионального книжно-письменного языка.

5.3 К ХАРАКТЕРИСТИКЕ СТИЛЕЙ В ТЮРКОЯЗЫЧНОЙ ПИСЬМЕННОЙ ТРАДИЦИИ

Тюркоязычные документы обнаруживают довольно экспрессивный, живой язык, особенно в некоторых своих выдержках. Особенно пышная, изощренная речь наблюдается, когда адресант касается благопожеланий и приветствий в адрес кизлярского коменданта, восхвалений его ”хороших”, ”добрых” качеств, а также в выражении своих подданнических чувств, в критике отрицательных поступков своих противников. В них можно встретить набор отборных формул благопожеланий, [83] проклятий, идиоматических выражений и прочих фразеологических словосочетаний и отдельных слов, прямо-таки выхваченных из живого народного языка, они отдают разговорным стилем, экспрессивностью. Этого рода материалы текстов, которые включают элементы живого разговорного языка, введенные в текст разными писарями-грамотеями, особенно интересны для истории языка.

Весьма примечательны также случаи фиксации пословиц и поговорок. К примеру, аксаевский Солтанбек в своих письмах 1764 и 1765 г. употребляет, в оправдание своего поступка, интересную кумыкскую пословицу: ”Хатуну олген хатун алагандыр, эри олген эрге барагандыр”, т е. ”У кого жена умерла, тот [заново] женится, а у кого муж умер, та [вновь] выходит замуж”.

Но нередки письма, тон изложений которых характеризуется ровным канцелярским стилем, сугубой деловитостью. В них чувствуется рука профессионального писаря — канцеляриста. В них чаще, чем в первых, можно встретить слова, перенятые из арабо-персидского лексического фонда. В их стиле чувствуется влияние определенной школы.

В этом смысле мы можем различить два основных типа тюркоязычных документов: 1) составленные в сугубо канцелярском стиле; 2) составленные в той же традиции, но в то же время заключающие в себе элементы стиля разговорного, народного.

Таким образом, оба основных типа составления документов (тут речь идет главным образом о письмах) предполагают в той или иной степени влияние канцелярского стиля, независимо от того, кем составлен тот или иной документ, — профессиональным ли писарем (канцелярским работником) или же просто кем-либо из грамотеев — не канцелярским работником.

5.4 О ДВУХ ТИПАХ ПИСАРЕЙ.

Представляется справедливым различить писарей соответственно двух типов: писарей-профессионалов (как правило, из числа канцелярских работников) и писарей-грамотеев (непрофессионалов). Исходя из палеографических, лексикограмматических, стилистических особенностей того или иного [84] документа, довольно легко можно установить (атрибуцировать) тип писаря.

В текстах отражаются язык и диалектные особенности самого писаря. Это более рельефно можно видеть в текстах тех документов, которые составлены писарями-непрофессионалами.

Перед нами встал, естественно, вопрос: кто же они из себя - эти писари (грамотеи и профессионалы), каково их этногеографическое происхождение, какова их школа, где и по чьей инициативе они обучались умению составлять документы — письма, донесения, акты и т.д. Ведь в XVIII в. тут была далеко не сплошная грамотность, более того, грамотность была уделом небольшого количества людей. Удалось выяснить также и то обстоятельство, что не всегда адресант, т.е. инициатор составления письма, был сам грамотен, — он заказывал их составление писарю-профессионалу или грамотею.

К сожалению, ответить на все поставленные нами вопросы не всегда представляется возможным. В архивных материалах обнаружены весьма редкие сведения о составителях тюркоязычных документов. И то они сообщают лишь имена некоторых писарей, а также адресантов, по заказам которых составлен тот или иной документ.

5.5 О ВАРИАНТАХ СЕВЕРОКАВКАЗСКОГО ТЮРКИ.

Но, как видно по документам, писари демонстрируют хорошие каллиграфические навыки владения тростниковым пером. Они владеют основными разновидностями почерка: тех, руки, насталик, иногда шикесте. Порою встречаются тексты, написанные смешанными почерками, например рук ‘и с элементами шикесте (см. пункт 2.6.).

Графические особенности тюркоязычных документов не позволяют, однако, провести их точную региональную дифференциацию. В этом, собственно говоря, заключается особенность арабской графики, которой пользовались писари для их составления. Можно говорить лишь о количественной характеристике дела. Например, тексты, составленные почерком шикесте исходят гораздо больше из Тарковского шамхальства, [85] Дербентского ханства и Кайтакского уцмийства, нежели из других мест. Это обстоятельство, видимо, говорит о некоторых различиях традиций и школ.

Исходя из комплекса особенностей в палеографическом, языковом, стилистическом отношении, в северокавказском тюрки, употреблявшемся на территории современных границ Дагестана, можно различить две основные разновидности. Их можно обозначить условно северным и южным вариантами северокавказского тюрки. Основное различие между ними заключается в степени их тяготения к той или иной традиции или школе. Если южный вариант северокавказского тюрки тяготеет более к азербайджанско-турецким и персидским письменным канцелярским традициям, то северный же вариант северокавказского тюрки — более близок к традициям золотоордынского, поволжского средневекового языка тюрки. Эта близость характеризуется в стиле обращения, некоторым различием лексического состава текста, большим или меньшим употреблением того или иного почерка, в архитектонике письма и пр.

Существование по крайне мере двух названных вариантов северокавказской тюркоязычной письменной культуры наводит на мысль о существовании на Северном Кавказе нескольких основных центров школ. В южном подрегионе распространения северокавказского тюрки, центры могли быть расположены в Тарках и в Дербенте. А в северном же подрегионе — в самом Кизляре, и по всей вероятности, — в Эндирее (Андрейаул), а возможно еще параллельно в Аксае и в Костеке (Напр., в архиве обнаружены документы, в которых имеется сведение о том, что двое русских обучались в кумыкском селе Костеке ”татарскому” языку (см.: Умаханов М.-С. Редкие сведения о русско-дагестанских культурных контактах в XVIII веке // Советский Дагестан. Махачкала, 1983, № 5, с. 78-79)). Существование же переводческой школы в Кизляре показывают нам архивные материалы ХУШ в. В частности, обучал молодых школьников там Халил Бадиров в 1770-е гг. (См.: РФ ИИАЗ, ф. I, оп. 1, д. 590, л. 49).

Что касается третьего — ногайского — варианта северо-кавказского тюрки, о котором мы упоминали выше, для рассматриваемых в настоящей работе материалов из архивного [86] фонда ”Кизлярский комендант” он менее актуален. Ногайский материал представлен в иных архивных фондах, которые не служат объектами нашего рассмотрения, — в Госархиве Республики Дагестан; РГАДА (Москва), Госархиве Ставропольского края, Астраханском областном архиве и др. Ногайская письменная традиция, как одна из основных г непосредственных преемниц богатой золотоордынской традиции, была занесена ногайцами на Северный Кавказ в период их переселения на Кубань, Терско-Кумское междуречье и другие места северокавказского региона и заселения ими этих мест в XVI-XVIII в. Она бытовала тут еще в XIX веке (См.: Оразаев Г. М.-Р. ”Прошение кумыкских ногайцев” 1860 г. как историко-этнографический источник // Письменные памятники Дагестана XVIII-XIX вв. Махачкала, 1989, с. 57-75, 167-176).

Представляет большой интерес постановка вопроса: кто же был писарем у дагестанских владельцев, кто именно составлял тексты корреспонденций от их имени? Ведь известно, что сами адресанты в большинстве случаев были неграмотны, а делопроизводством ведал везирь, писарь. Хотя, надо заметить, не все корреспонденции исходят от имени феодальных владетелей, они написаны также от имени простых узденей (См.: РФ ИИАЭ, ф. 3, оп. I, д. 381, док. № 1.).

К сожалению, рассматриваемые тюркоязычные материалы таких сведений не дают. Очевидно, традиции указывать в официальных и других документах имя или нисбу писаря- составителя в Дагестане не существовало.

5.6 ПЕРЕВОДЧИКИ И ТОЛМАЧИ В КИЗЛЯРСКОЙ КОМЕНДАНТСКОЙ КАНЦЕЛЯРИИ.

Зато документы, составленные в самой канцелярии Кизлярского комендантства, иногда сопровождаются указанием фамилии (иногда и имени), а также должности исполнителя — писаря или переводчика. Например, по получении письма от дженгутаевского владельца в 1738 г., оно было обработано в комендантской канцелярии: ”Толмачил дворянин Алексей Тузов [на русский язык]”, а переводил письменно с тюркского на русский же — ”мулла Келакай Аллахбердиев сын”. Последний [87]

Сам написал после перевода, осуществленного им так (ГА РД, ф. 379, оп. I, д. 16, л. 62 об.):

***

Стало быть, в 1738 г. в кизлярской канцелярии несли службу эти вышеназванные лица. Но сказать о них что-либо определеннее пока нет у нас достаточных материалов. Можно лишь судить о них по этим приведенным коротеньким записям: судя по фамилии, толмач — ”кизлярский дворянин Алексей Тузов” (Кабардино-русские отношения... М., 1957, т. 2, с. 107) из числа русских, знавших только устный тюркский язык местных жителей (в противном случае не потребовался бы письменный переводчик). ”Аллахберди оглы Мулла-Келакай” упом. в док. 1743 г.". ”кизлярской гражданской канцелярии толмач коротоицкого аула (То есть, из ногайского аула Каратаяка на Сев. Кавказе) татарский мулла Келекай Аллабердиев” (ГА РД, ф. 379, оп. I, д. 63, л. 71). Обращает внимание слово ”мулла” в составе полного имени этого лица. Очевидно, в комендантской канцелярии вряд ли была нужда в штатном мулле-мусульманском священнослужителе, разве только для обслуживания аманатчиков; но в данном случае это слово означает, по всей вероятности, не служители мечети, а употреблено в качестве почетного прозвища: мулла — грамотный, ученый человек (См.: Толковый словарь татарского языка. Казань, 1979, т. 2, с. 410. Ср. кумыкское выражение ”молла болмакъ ”, означающее не только понятие ”стать муллой”, но и (в переносном смысле) — ”выучиться грамоте, стать грамотным”. (Кумыкско-русский словарь. М., 1969, с. 231)). Или же речь идет о бывшем служителе мечети, у которого в имени сохранилось название его должности в качестве прозвища. Такие случаи нередки в тюркской антропонимике.

Лишь изредка встречаются случаи указания на происхождение переводчика: напр., мулла Магомедрасул Телякаев — ”оренбургский житель”, переводчик в канцелярии Кизлярского коменданта, в 1759 г. (ГА РД, ф. 379, оп. I, д. 440, л. 48 об.) [88]

Большинство тюркоязычных материалов 1758 г. переводил на русский язык Калмамет Айтов (Там же, д. 436, лл. 5 об., 20 об., 23, 27, 28, 42, 71, 84). Судя по внешнему оформлению этого имени, носитель его, видимо, был татарин. Переводчиком письма, полученного от крымского хана в 1751 г., указан войсковой переводчик гребенского войска Абдрахман Байчурин (Там же, д. 248, л. 35). Письмо от кумторкалинского бека в 1750 г. было переведено по получении его в кизлярском комендантстве штатным служителем этого учреждения. Имя его указано в конце старого русского перевода письма: ”переводилъ Ибраимъ Бодыревъ” (Там же, д. 203, л. 20). Имя этого переводчика нередко встречается в документах 50-х годов XVIII в. фонда № 379 ГА РД и в других модификациях, как Ибрагим Бодырев, Ибрахим Бадиров. Во II-ой половине XVIII века упоминаются переводчики в Кизляре Халил Ибраимов и Халил Бадиров (Вполне возможно, однако, что обе эти фамилии носило одно и то же лицо по имени Халил), которые переводили письма с ”татарского”, турецкого и арабского языков (См.: Там же, д. 564, лл. 12, 68; д. 1198, лл. 55 об., 61; Гос. архив Астраханской области, ф. I, оп. 17, д. 137, л. 164; ф. I, оп. 18, д. 2, л. 40-41; ф. 394, оп. I доп., д. 349, л. 12 об.; РФ ИИАЭ, ф. I, оп. I, д. 590, л. 49; Кабардино-русские отношения... М., 1957, т. 2, с.237, 275, 293, 332). Если попытаться оперировать их именами арабского происхождения, то весьма затруднительно говорить что-либо определенное о происхождении самих их носителей, т.к. в XVIII веке все мусульманские народы, в т. ч. тюркские, носили чаще всего имена именно арабского происхождения. Лишь изредка в документах находим о них более или менее конкретные сведения. Напр., известный нам кизлярский переводчик Халил Бодиров ”засватал за себя невесту в Тарках”, — как об этом сообщает в своем письме от 1783 г. тарковский шамхал (ГА РД, ф. 379, оп. 1, д. 1198, л. 55 об.).

В составе посольства от тарковского владельца Адильгирея к Петру I в С.-Петербург в нач. 1719 г. находился ”терской житель” дворянин Семен Романов сын Авась, который мог служить в посольстве ”для переводу языка” (РФ ИИАЭ, ф. I, оп. I, д. 60, л. 163). [89]

В 1747 г. в Кизлярском комендантстве ”переводил толмач Василей Невзоров с муллою Магамет Усеином Ажикаевым” (ГА РД, ф. 379, оп. I, д. 156, л. 14 об.). В 1805 г. переводили ”с письма татарского” переводчик Савели Тубулев (Там же, оп. 3, д. 243, л. 69). В других документах упоминаются ”азиатских диалектов ученики” Герасим Григорьев, Федор Порошин, Мамадгирей Бодиров — в 1783 г. Последний подписывается под своим донесением так:

*** (Там же, оп. I, д. 1195, л. 50,51)

то есть, ”ученик, обучающийся татарской грамоте (татарча), - Мухаммад-Гирей сын Бадиров”.

Упоминаются еще такие имена: в 1738 г. — толмачил дворянин Иван Мещеряков (Там же, д. 16, лл. 12, 15), в 1762 г. — ”переводчик с татарской речи” дворянин Семен Мещеряков (Там же, д. 536, л. 70), в сер. XVIII в. с ”турецкого” переводил подпоручик Егор Маслов (Там же, д. 73, л. 17 об.), в 1782 г. — переводчик ”подпорутчик Еким Вилковский” (Там же, д. 1169, лл. 92 об., 114 об.). С большой долей уверенности можно предположить, что носители последних из перечисленных имен были терскими казаками — русского или украинского происхождения. Как известно, терские казаки являлись частью бывшими донскими казаками, переселенными издавна на терские берега. А донские казаки ”хорошо знали тюркские языки” (Кононов А. Н. История изучения тюркских языков в России: (Дооктябрьский период). Л., 1982, с. 30. См. еще: Аджи М. Полынь Половецкого поля. М., 1994, с. 341). В одном из архивных документов 1836 г. прямо указывается, что ”переводчиками при кизлярском коменданте состоят казаки кизлярского полка — грамотные” (См.: ГА РД, ф. 379, оп I, д. 1238, л. 90). Как показывают архивные документы XVIII века, большинство терских казаков и служащих знали местный ”татарский” язык. [90]

К концу XVIII в., как замечено нами, переводчики кизлярской комендантской канцелярии носят, чаще всего, русские фамилии. Видимо, переводчиков в тот период стали готовить из числа местных терских казаков. Напр., в 1773 г. упоминается Яков Александров — как самый успевающий (”рачительной”) ученик из школьников, которые обучались переводческому искусству в Кизляре у известного нам Халила Бадирова (См.: Оразаев Г. М.-Р. Материалы Астраханского обл. архива // РФ ИИАЭ, ф. I, оп.1, д. 590, л. 49).

Но тут следует также заметить, что русские фамилии и имена в отношении терских служащих и казаков XVIII в. — могут быть для нас обманчивы, так как по ним еще нельзя судить об этническом происхождении их носителей. Ибо известно, что в тот период терское казачество в немалой мере пополнялось за счет беглых людей — из числа кумыков, ногайцев, кабардинцев и прочих местных кавказских народов (Гриценко Н. П. Города..., с. 88-90) и, поступая на службу к российским властям, они вынуждались принимать христианскую веру и сменить свои имена и патронимы на русские имена и фамилии. Естественно, эти ”новоиспеченные” терские казаки знали свой родной, семейный язык и вполне могли служить в качестве устных переводчиков — толмачей. Грамотные же из них (тут имею в виду казаков, знающих русскую грамоту) — могли служить письменными переводчиками. Напр., 22 мая 1805 г. на имя Кавказского военного инспектора Г. И. Глазенапа подал прошение определить штатным переводчиком ”живущий в городе Кизляре князь” по имени Семерхан Булаев, который пишет, что он ”обучен по-персицки, по-арапски, татарский и мало русски читать, писать и говорить, могу на оные диалекты делать и переводы” (ГА РД, ф. 379, оп. 3, д. 243, л. 36, 51).

Вот что пишет о подготовке таковых кадров, месте и роли переводчиков и толмачей Н. Веселовский. ”Сложное дело дипломатических сношений Русского правительства с мусульманским Востоком требовало учреждения в России обширного института переводчиков и толмачей, находившихся в ведении Посольского приказа. (Тут речь идет о кон. XVI-XVII вв. — [91] Г. О.). Переводчики составляли в некотором роде высшую степень и назначались главным образом из русских. Толмачи занимали второстепенное место и определялись из инородцев, преимущественно из татар” (Труды восточного отделения имп. Русского археологического общества. СПб., 1892, т. 21, с. I). О переводчиках с тюркских языков, состоявших в штате Посольского приказа XVII в. в Москве, см. в книгах. Белокуров С. А. О Посольском приказе. М., 1906, с. 54, 55, 132, 138; Кононов А. Н. История изучения тюркских языков в России: (Дооктябрьский период). Изд. 2-е. л, 1982, с. 32. Однако, о переводческих школах и положении переводчиков на Северном Кавказе, в частности XVIII в., в исторической литературе ничего пока не написано.

5.7 ЗНАЧЕНИЕ МАТЕРИАЛОВ ФОНДА ”КИЗЛЯРСКИЙ КОМЕНДАНТ” ДЛЯ ИЗУЧЕНИЯ ИСТОРИИ КУМЫКСКОГО ЯЗЫКА

Особенно ценны для исследования тюркоязычных материалов с лингвистической точки зрения — тексты, снабженные знаками огласовок. Эти тексты можно с большей или меньшей точностью подвергнуть лингвистической интерпретации. Но таковых текстов в архиве, к сожалению, меньше. Слова же, написанные на тюркских языках на аджаме, и в особенности не согласованные, в некоторых случаях весьма затруднительно расшифровать в точности.

Лингвист почерпнет из этих документов интересный материал по исторической диалектологии. Весьма привлекательным нам видится, например, факт употребления глаголов в разных оформлениях. Напр., если в тексте письма из Дженгутая употреблен глагол в диалектной форме — ”этмакь ” (***) , вместо ”этмек”, то в тексте письма из Аксая употреблен глагол ”беражек” — в характерной для северных кумыков форме (***). Формы ”этмек”, ”бережек’’ употребимы и ныне в северных диалектах кумыкского языка и литературном кумыкском языке. А формы же ”этмакь”, ”бережакъ” — употребимы в буйнакском и подгорном диалектах кумыкского, в т ч. в дженгутаевском говоре. Как видно, [92] диалектные различия в кумыкском языке наблюдаются в XVIII в. и они письменно зафиксированы, по крайней мере, во II четверти XVIII столетия (1738 г.).

При дальнейшем изучении языка подобных документов весьма перспективным нам представляется применение современных методов математической лингвистики и статистики. Это позволит исследователям проводить сравни тельный анализ лексики тюркоязычных документов северокавказского происхождения с подобного рода документами на ”тюрки” других регионов — среднеазиатскими, поволжско-уральскими и пр.

Тексты старописьменных тюркоязычных памятников официального делопроизводства на Северном Кавказе XVIII в. несколько отличаются от памятников XVII века, которые характеризуются относительно частым использованием арабизмов, фарсизмов, архаичных и излишне витиеватых выражений, особенно в начале текстов писем. Писари XVIII в., хотя, видимо, многие из них были знакомы с историографической школой раннего периода, с персидско-турецко-золотоордынской и местной арабской литературными традициями, избегают витиеватость стиля не только в самом тексте с деловым содержанием, но также в начале — обращениях к адресату (пре- скриптах). Обращения в письмах занимают не более 1-2 строк, инскрипции и салютации содержат минимум ”хвалебных” эпитетов.

Для некоторой части писарей этот язык не был, видимо, привычным. Правда, отсутствие какого-либо единого во всех отношениях официального тюркского языка средневековья несколько затрудняют сравнительно-текстологический анализ языка северокавказских тюркских памятников эпистолярного жанра. Однако, его можно сопоставить с аналогичными явлениями, которые имели место в различных регионах с тюркоязычным населением, среди которых имело хождение смешанная тюркоязычная эпистолярика. Но даже если провести поверхностное, ориентировочное сопоставление их языков, обнаруживается наличие двух подгрупп, различаемых между собой не особо контрастно, хотя и довольно ясно. Первую, [93] наиболее многочисленную, подгруппу составляют письма, написанные с относительно большим влиянием арабо-персидских и поволжско-тюркских эпистолярных традиций. Очевидно, авторами-составителями их текстов являлись специалисты-писари, прошедшие школу эпистолярики. Вторую же, меньшую, подгруппу составляют письма, в которых выявляется большее влияние разговорных языков местных тюркских народностей, в особенности — кумыков.

Как ни казалось парадоксальным, кумыкское влияние на язык писем особенно заметно наблюдается в текстах, исходящих от феодальных владений и обществ Чечни. ”Вся дипломатическая переписка чеченцев с Россией, — пишут авторы книги ”История народов Северного Кавказа...”, — составлялась на арабском и кумыкском языках арабской графикой” (История народов Северного Кавказа с древнейших времен до конца XVIII в. М.: Наука, 1988, с.491). Многие из этих писем написаны разговорным, правда, близким к литературному, языком, в котором, как известно, обычны и допустимы отклонения от норм письменного литературного языка. В этом отношении мы не только не исключаем возможного влияния строя родного языка писаря на язык письменных памятников, но и с полной определенностью можем сказать, что писарями многих чеченских адресантов служили обычно представители кумыков. То же можем сказать в отношении части писем, исходящих из самих кумыкских (засулакских) владений.

Однако другая, притом большая часть кумыкских писем подвержана влиянию арабо-персидской традиции. Особенно оно заметно в эпистолярике, исходящей от южных и шамхальских кумыков (Тарки, Бойнак, Казанище, Кумторкала, Канабур, часть Кайтага и пр.).

Таким образом, тюркоязычные материалы фонда ”Кизлярский комендант” представляют немалый интерес и с лингвистической точки зрения. Хотя они написаны на т.н. языке ”тюрки”, но включают довольно много исконно кумыкских слов и фразеологических оборотов. Наряду с этим в большинстве текстов встречаются и некоторые русские слова. [94]

5.8 О СЛОВАХ РУССКОГО ПРОИСХОЖДЕНИЯ В ТЮРКОЯЗЫЧНОЙ ДЕЛОВОЙ ПИСЬМЕННОСТИ ДАГЕСТАНА XVIII в.

Этот аспект изучения письменных памятников Дагестана весьма интересен с точки зрения русско-дагестанских культурно-исторических контактов. Эти контакты отразились в лектсических особенностях тюркоязычных памятников местного\ происхождения. Документы архива Кизлярского коменданта представляют исследователям богатый материал для изучения русизмов, проникших в письменные языки местных народностей. Здесь мы рассмотрим лишь часть архивных документов - письма кумыкских владельцев на имя представителей русской администрации в Кизляре. Эти материалы до сих пор не изучены в данном аспекте (Оразаев Г. М.-Р. Фонд ”Кизлярский комендант” как источник по истории русско-дагестанских взаимоотношений // Тезисы докладов Научной сессии Дагестанского филиала АН СССР (22-24 апреля 1985 г.): Общественные науки. Махачкала, 1985, с. 18-19).

Русско-тюркские языковые контакты имеют давнюю историю. Напр., ”русское слово ”закон”, по свидетельству Константина Багрянородного (X в.), проникло в печенежский язык. В памятнике половецкого языка, известном под названием ”Кодекс Куманикус” (1303 г.) и в некоторых арабских трактатах по лексике и грамматике половецкого, или кыпчакского, языка зафиксированы заимствованные половцами русские слова: смола, печь, изба, солома, овес, деготь” (Кононов А. Н. История изучения тюркских языков в России: (Дооктябрьский период). Л., 1982, с. 23). М. А. Казем-Бек считает, что слова ”туман (вероятно от тьмы); буран; чоботы; шомпол; бревно и некоторые другие, которые чисто русские и, в числе многих давно вошли в состав тюркских наречий” (Казем-Бек А. Об этнографическом исследовании русских слов... // Вестник ИРГО. СПб., 1852, ч. 4, отд. 6, с. 4). Таким образом, исследователи отмечают давность также обратного процесса — проникновения русизмов в язык соседних тюркских народов.

Что же касается кумыкского языка, по нашим наблюдениям, в нем русизмы фиксируются документально не позднее [95] XVII в. (См.: Оразаев Г. М.-Р. Ранние русизмы в языке кумыков (XVII в.) // Тезисы конференции аспирантов и молодых сотрудников. М.: Наука, 1981, т. 2. (Языкознание. Литературоведение), с. 82-84; Его же. Из истории кумыкского языка // ”Дружба”. Махачкала, 1980, № 1 с. 102-104 (на кумык, яз.); Исаев А. А. Проникновение в дореволюционный Дагестан русского языка и его значение в жизни горцев // Русский язык и его влияние на развитие дагестанских языков. Махачкала, 1984, с. 47) Материалы этого и последующих веков отражают интенсивное развитие русско-кумыкских и вообще русско- дагестанских политических и экономических связей. По сравнению с документами предыдущего столетия, в документах XVIII века обнаруживается относительно большее количество русских лексических вкраплений. Видимо, это в некоторой мере отражает и устный язык местного населения. В письмах зафиксирован пласт ранних заимствований, причем эти русизмы точно датируются в каждом конкретном случае.

Русизмы, зафиксированные в кумыкских письменных документальных материалах XVIII в., можно подразделить на несколько групп: а) военные и административные термины (звания, должности и их атрибуты); б) социальные термины; в) канцелярские термины; г) названия хозяйственно-бытовых предметов; д) религиозные (христианские) реалии; е) ономастика (имена и фамилии людей, топонимические элементы).

По своему происхождению, эти русизмы представляют собой как собственно русские слова, так и генетические европеизмы, которые проникали в XVIII веке в языки Дагестана через посредство русского языка.

Русская лексика отражена в письменных документах в той форме, в какой она произносилась в речи местного населения в то время. Приведем примеры русизмов в текстах старокумыкских документов XVIII в. В нашем нижеприведенном списке имеется несколько граф: в 1-й графе — русизм в арабографической записи (по оригиналу); во 2-й — то же слово в русской транскрипции; в 3-й — русский этимон, который отражен в данном слове; в 4-й — год фиксации соответствующего русского слова в обнаруженном нами старокумыкском документе. [96]

Встречающиеся разнописания ойконимов, при относительной стабильности в написании их тюркских дублетных наименований, исходят из трех основных причин: 1) изменение официального статуса населенного пункта (напр., военная крепость превращена в казачью станицу или станица превращена в городок. При этом местное наименование населенного пункта остается неизменным); 2) отражение вариантов русских названий одного и того же населенного пункта (напр., станица Червленская // Червленная // Червленая); 3) механическая описка, допущенная русским писарем.

Разнобой в написании имен и фамилий объясняется также несколькими причинами: 1) нестабильностью русской орфографической системы в XVIII веке; 2) недостаточной освоенностью или отсутствием унификации в написании имен местного происхождения; 3) описками, допущенными канцелярским писарем. Примеры: Вишняков /Вешняков; Гичибике // Кичибике // Кичебике // Кечибике; Казбулат // Каспулат // Хазболат // Хасполат и т.п.

Такова вкратце характеристика преимуществ и недостатков старых русских переводных документов XVIII в. из архива Кизлярского коменданта.

5 9.9. ”СЕВЕРОКАВКАЗСКИЙ ТЮРКИ” В СИСТЕМЕ ТЮРКСКИХ РЕГИОНАЛЬНЫХ ПИСЬМЕННЫХ ЯЗЫКОВ XVI-XIX вв.

В отечественном востоковедении дифференцируются несколько вариантов так называемых письменных языков, функционировавших в период средневековья и вплоть до начала XX века на территориях обитания различных тюркских народов: ”среднеазиатский тюрки” — в Средней Азии, Казахстане; ”поволжско-уральский тюрки” — в Татарии, Башкирии, Калмыкии и некоторых других областях. В их изучении, начатом еще в XIX столетии, уже накоплен определенный опыт (И. Н. Березин, В.В. Радлов и др.). В 20-е годы XX столетия ими занимался А. Н. Самойлович. [117]

Особенно интенсивно оно велось советскими исследователями в 70-80-е годы XX в. (А. Н. Кононов, Э. Р. Тенишев, М. А. Усманов, А. К. Боровков, А. П. Григорьев, Э. Н. Наджип, Э. И. Фазылов, Л. Ю. Тугушева, А. М. Щербак, Р. Х. Халикова, Г. Ф. Благова, М. З. Закиев, Т. М. Гарипов, А. К. Курышжанов, Ф. С. Фасеев, Ф. М. Хисамова, А. Х. Маннапова, В. Х. Хаков, Д. С. Кулмаматов и др.). Выявлено несколько тысяч единиц письменных памятников, созданных на указанных языках; издано в печати, однако, гораздо меньшее их количество.

По своему жанру они представляют собой разнообразные памятники: нарративные исторические сочинения, прозаические и поэтические произведения литературно-художественного характера, актовый материал, частноделовую переписку, хроникальные записи (летописи).

Наименее изученными к настоящему моменту оставались тюркоязычные памятники северокавказского региона, созданные в XVI-XIX веках в Дагестане, Карачаево-Черкесии, Кабардино-Балкарии, Чечне, Ингушетии. На языке оригиналов издано всего лишь несколько таковых памятников, причем главным образом силами специалистов по историческим дисциплинам, интересы которых обычно ограничивались ”сохранением смысла” их. Так, одним из первых обратил внимание на средневековые тюркоязычные материалы Дагестана выдающийся российский востоковед М. А. Казем-Бек (1802-1870), издавший в 1851 году в С.-Петербурге тюркский текст и английский перевод исторического сочинения ”Дербенд-наме” (Derbend-nameh, or the History of Derbend... /by Mirza A. Kazem-Beg. SPb., 1851), автором которого был житель северокумыкского аула Эндирей - Мухаммед Аваби Акташи (Бартольд B. B. К вопросу о происхождении Дербенд-наме // Сочинения. М., 1973, т. 8, с. 474); а также небольшую часть текста письма дагестанского Будай-шамхала II пол. XVII в. (См.: Derbend-nameh ..., р. 490, rem. 33 и. (См. стр. 72-73 наст, книги)) Несколько тюркоязычных дагестанских писем делового характера нач. XIX в. опубликованы в ”Актах, собранных Кавказской [118] археографической комиссией” (АКАК) (АКАК. Тифлис. 1868, т. 2. с. 764. 774. 784; 1875, т. 6. ч. 2, с. 72-73). Факсимиле образце письма XVII в. кабардинского происхождения представлено в сборнике документов ”Кабардино-русские отношения” (Кабардино-русские отношения в XVI-XVIII вв. Документы и материалы в двух томах (далее: КРО). М.. 1957, т. I. док. № 178). Текст письма сер. XVII в., написанного от имени одного из ингушских обществ на имя русского царя, подвергнут историко-филологическому изучению Е. Н. Кушевой и М. А. Усмановым. (Кушева Е. Н., Усманов М. А. К вопросу об общественном строе вайнахов. (Письмо 1657 г. из Шибутского джамаата царю Алексею I Михайловичу) // Советская этнография. М., 1978. № 6, с. 99-110) Образцы дагестанской поэзии на языке ”тюрки” были изданы литографским способом в нач. XX в. (Маджму'ул манзумат ал-"аджамийат /Сост. — Абусуфьян, сын Акая из Нижнего Казанища. Симферополь, 1903 (переиздана в г. Темирханшуре в 1907 - а 1914 гт.). Абдуррахманны тюрклери /Сост. — Шихаммат-киди, сын Байбулата из Эриелл. Темирханшура, 1909. См. переиздание в русскографической транслитерации: Абдурахман Атлыбоюнлу-Къакъашуралы кьумукъ поэзияны поэзияны классиги /Сост. А.-Г. Гаджиев, М.-Г. Акаев. Махачкала, 2000) Несколько дагестанский писем XVIII в. были изданы недавно автором этих строк (См. в кн.: Письменные памятники Дагестана XVIII-XIX вв. Махачкала. 1989. с. 145-176; Тюркско-дагестанские языковые контакты: Сборник статей. Махачкала. 1982. с. 66. 69). Пожалуй, этим небольшим перечнем в основном и ограничивается опубликованный в печати документальный, поэтическим и нарративный материал северокавказского происхождениям созданный на языке тюрки.

Большая же часть интересующих нас материалов былая издана, однако, в русских переводах (См.: АКАК. Тифлис. 1870. т. 4. с. 676; 1873. т. 5. с. 646-647: 1875. т. 1 6. ч. 2. с. 25 (дагестанские письма нач. XIX в.). Белокуров С. А. Сношения России с Кавказом. Вып. 1-й. 1568-1613. М.. 1889; Веселовский Н. И. Памятники дипломатических и торговых отношений Московской Руси с Персией. СПб.. 1892. т. 2. с. 27-28 (грамота кумыкского Шевкала 1597 г.); Полиевктов М. А. Из переписки северно-кавказских феодалов XVII века // Академия наук СССР. 45 академику Н. Я. Марру. М.-Л., 1935, с. 745-755 (письмо тарковского шамхала Сурхая 1655 г.); Русско-дагестанские отношения... Махачкала, 1958 и М., 1988 (дагестанские письма XVII — нач. XIX вв.); КРО. т, 1-2 (кабардинские письма XVII-XVIII вв.); Оразаев Г. М.-Р., Ахмадов Я. З. К истории политических связей Чеченской феодального владения с Россией в XVII-XVIII вв. (Публикация источник) // Роль России в исторических судьбах народов Чечено-Игнушетии. Грозный. 1983, с. 34 -38 (письмо князей Чеченского владения 1756 г.); Оразаев Г. М.-Р. Архитектоника тюркоязычных писем XVIII в. адресованных кизлярскому коменданту // Тюркско-дагестанские языковые взаимоотношения: Сборник статей. Махачкала, 1985, с. 178-179; Русско-чеченские отношения… М,, 1997 (чеченские и дагестанские письма XVI-XVII вв.))), и поэтому мало пригодна [119] для изучения их тюркских оригиналов. Но и эти издания полезны тем, что по ним можно ориентироваться на местонахождение самих оригиналов, с которых в свое время были осуществлены русские переводы.

По аналогии с названиями других региональных письменных языков, письменную традицию Северо-Восточного Кавказа обычно обозначают, как было выше сказано, термином ”северо- кавказский тюрки". Термин этот отражает одновременно ее географическую и языковую соотнесенность.

Северокавказские материалы на ”тюрки” представлены теми же жанрами, какие были упомянуты выше в отношении среднеазиатских и поволжско-уральских тюркоязычных памятников. Это нарративные исторические сочинения (списки ”Дербенд-наме”, ”Тарихи Дагестан” и др.); художественная литература — проза (тексты религиозного содержания, ”Кысас ул-анбийа’”, ”Тарихи мукаддас” и др.) и поэзия (”Анжи-наме”, "Кысса-и Йусуф”, поэмы и стихи разных авторов: Аманхор, Багдат-Али, Халимат, Муса-молла, Абдурашит сын Арсланмурзы, Абдулкерим, Абдурахман Какашуралы (Атлыбоюнлу), Ибрагим сын Казакмирзы, Абдулла, Юнус, Умар, Гаджи, Гамзат Ильяс, Акай-хаджи, Гасан-оглы, Абубакар, Шейх-Али-оглы, Алисолтан, Саид, Сулейман, Мама, Аксак, Ибрагим-Халил, Казакай, Дербиш-оглы и др.); актовый материал (”Алходжакентский свиток” и др.); частная и официальная переписка (документы, хранящиеся в Центральном госархиве Республики Дагестан (ГАРД), в Архиве внешней политики России, в Российском госархиве древних актов); краткие памятные записи. В количественном же отношении превалируют, как можно судить по сохранившимся материалам, памятники частноделовой переписки, а также [120] поэтические произведения. Например, в вышеуказанным архивах сохранилось около трех тысяч таких документальным источников. Это памятники эпистолярного жанра, — письме XVIII и нач. XIX века, адресованные, главным образом» комендантам Кизлярской крепости от имени феодальным владетелей, джамаатов и простых жителей Кабарды, Балкарии, Дагестана, Чечни, Ингушетии.

Таким образом, наличие такого довольно внушительного количества оригинальных тюркоязычных памятников северо-кавказского происхождения позволяет выделить язык, на котором они созданы, тем вышеназванным термином, — ’’северокавказский тюрки”. Как и другие региональные письменные языки того периода, ”северокавказский тюрки” употреблялся главным образом в сфере официального письмоводства, в научной художественной и конфессиональной литературе, а Таким образом, это был своего рода искусственный язык регионального употребления. (Подробнее см. пункт 5.1. в наст. I книге).

Сделаем попытку найти подход к интересному вопросу — характеристике общих для всех трех региональных тюркских языков черт и отличительных особенностей каждого из них. Так, общини для среднеазиатского, поволжско-уральского и северокавказского ”тюрки” являются:

а) Смешанный характер в отношении лексики и морфологии. В этом смысле они до некоторой степени отражают особенности многих тюркских языков —древнетюркского, уйгурского, чагатайского, узбекского, туркменского, турецкого, азербайджанского, татарского, крымско-татарского, казахского, ногайского, кумыкского, башкирского, карачаево- балкарского и др. Бытование некоего ”смешанного” языка в практике жителей Северо-Восточного Кавказа и северной части Азербайджана было замечено уже учеными и путешественниками XVIII-XIX вв. Так, в ”Описании стран” 1728 года капитан русской службы И. Г. Гербер отмечает в отношении Тарковского шамхальства (по Герберу, ”Дагистана настоящего”), Засулакской Кумыкии, Буйнака, Утямыша, Будуха, Ханалука, Криза, Джака, Алыка, Капута, Хайтака, Карахайтака, Ширвана (Дербент, Мушкур, Низават, Шабран, Рустау, Шеспара, Бермяк, [121] Шамаха, Кабала, Агадаш, Бака, Салиян, Джават), некоторой части Лезгистана, что в названных ”уездах” и ”провинциях” употребляется ”татарской с турецким помешанной”, или иногда - ”турецкой с татарским и персидским помешанной” язык (Топонимические сведения даны здесь в основном по орфографии издания рукописи И.-Г. Гербера. См.: Гербер И.-Г. Описание стран и народов вдоль западного берега Каспийского моря. 1728 г. // История, география и этнография Дагестана XVIII-XIX вв.: Архивные материалы. М., 1958, с. 71. 73, 74, 80, 81, 82, 83, 84, 85, 87, 89. 91. 92, 93. 94, 96. 97, 98, 99, 100, 105, 106, 107, 109).

Выдающийся азербайджанский писатель и историк А.-К. Бакиханов (1794-1847) не случайно отмечал в сер. XIX в., что в северной части Персии, в Азербайджане, большей части тогдашнего Дербентского уезда общий язык — ”средний между турецким, кумыкским, ногайским и джигатайским” (Бакиханов А.-К. Сочинения. Записки. Письма. Баку. 1983, с. 133). Весьма примечательно замечание видного дагестанского ученого и просветителя Гасана Алкадари (1834-1910), что кумыки и кайтагцы говорят на языке ”джагатай тюрки” (Алкадари Г.-Э. Китаби Асари Дагестан. Баку. 1903. с. 12 (на азерб. Яз;.); Бартольд В. В. Краткий обзор истории Азербайджана // Сочинения. М., 1963, т. 2, ч. I, с. 775). Очевидно, под последним термином ученый имел в виду как раз тот смешанный тюркский язык письменного употребления, который чаще всего бытовал в Дагестане именно у кумыков и кайтагцев.

Российские ученые нач. XIX в. Ю. Клапрот и Т. Н. Макаров четко различают в своих исследованиях кумыкский разговорный и кумыкский письменный языки (Макаров Т. Татарская грамматика кавказского наречия. Тифлис, 1848: Klaproth J. Kaukasische Sprachen: Anhang zur Reise in den Kaukasus und nach Georgien. Halle und Berlin. 1814. s. 282-288), их данные также говорят о смешанном, наддиалектном характере последнего.

Смешанный характер языка тюркских документов проявляется, в частности, в том, что одна и та же лексическая единица (порою даже в пределах одного и того же памятника) может быть оформлена в нескольких видах. Напр., улан // оглан // огул ”сын”, уй // эв ”дом”, кичи // кучук ”маленький, младший, меньшой”, болмак // олмак ”быть, стать, становиться”, тугул // [122] // дегул ”не является”, бар // вар ”есть, имеется”, энди // эмди ”теперь, ныне”, береджак // вереджек ”отдаст”, гелен // гелгет ”пришедший, явившийся”, сага // сета ”тебе”, болган // олан ”бывший, являвшийся”, бизге // бизе ”нам”, булар // бунлар ”эти” барса // варса ”если пойдет”, эл // кол ”рука”. Тут речь не идет от синонимах: здесь параллельно представлены одни и те же лексемы, оформленные в кыпчакских и огузских формах. Таким образом, мы здесь наблюдаем кыпчакско-огузское смешение в лексике северокавказского тюркского языка. Аналогичное смешение имеет место и на морфологическом уровне.

Бытование т.н. смешанных языков в литературной, научай, официально-деловой практике тюркских народов не является их ”прерогативой”; наоборот, это было явлением, характерным для многих народов мира в период зрелого феодализма их истории. Оно наблюдается в определенный период их истории щ в большинстве районов мира как закономерность. Очевидно, что смешанные языки могли сложиться там (или только там), где представители различных племен (resp. —носители племенных языков) в течение длительного исторического периода времени имели между собой тесные этнокультурные контакты. Стало быть, в письменных памятниках, созданных , на ”северокавказском тюрки”, до некоторой степени отражены контакты народов Северного Кавказа со своим ближайшими и дальними соседями.

б) Смешанный характер в отношении стилей. Региональным письменным языкам ”тюрки”, которые обслуживали главным образом сферу делопроизводства и искусства, был характерен ”высокий” стиль, обремененный многочисленными заимствованиями из тех или иных ”престижных” для мусульман средневековья языков — арабского, персидского, османского. В этом отношении характерный образец представляет, например, предисловие Мухаммеда Аваби Акташи к своему сочинению ”Дербенд-наме”, буквально напичканное арабо-персидскими витиеватыми оборотами и целыми предложениями (См.: Kazem-Beg M. A. DErbend-nameh..., р. 679-680). Дагестанский тюркоязычный поэт Абдурахман Какашуринский (Атлыбуюнский) и некоторые другие авторы [123] нередко включают в состав своих поэтических произведений отдельные слова, целые строки, двустишия, четырехстишия и т. д., состоящие почти целиком из арабских выражений. Так же обстоит дело в тюркоязычных эпистолярных памятниках Северного Кавказа, в которых инвокация, инскрипция, формулы богославия (богопочитания), благопожелание и некоторые другие составные части (компоненты) писем чаще всего содержат арабо-персидские выражения, ”штампы” нетюркского происхождения (Оразаев Г. М.-Р. Архитектоника..., с. 163-175).

В то же время питательной средой для письменного языка ”тюрки” являлись разговорные языки местных народов, родной язык корреспондента или писаря.

в) Другая общая черта: каждый из названных региональных письменных языков представлен памятниками различных жанров (нарративные, поэтические, эпистолярные, актовые и пр. памятники), имеющими характерную и приблизительно схожую архитектонику.

г) Внутри каждого из региональных письменных языков выделяются несколько вариантов. Так, различают башкирский и татарский варианты в составе ”поволжско-уральского тюрки”. Языковые особенности ”северокавказского тюрки” показывают целесообразность выделения в его составе по крайней мере двух основных вариантов, северного (или кумыкского) и южного (или азербайджанского). Различие между обоими вариантами ”северокавказского тюрки” примерно того же порядка, как различие между ”тюрки”, употреблявшимся башкирами, и татарским ”тюрки”, которые наблюдаются в ”поволжско-уральском тюрки”; то есть влияние в той или иной мере живых разговорных языков. (Соответственно башкирского или татарского на ”поволжско-уральский тюрки”, кумыкского или азербайджанского на ”северокавказский тюрки”).

Несколько особняком стоит вопрос о третьем — ногайском - варианте языка ”тюрки”, который пока остается, к сожалению, никем не изученным. [124]

Следует заметить, что в их дифференциации основным критерием может служить не столько географический, сколь; лингвистический аспект. Так, скажем, азербайджанский (или южный) вариант ”северокавказского тюрки” не потому? обозначен нами таковым термином, что он употреблялся в азербайджаноязычных или непосредственно граничащих с азербайджанцами южных микрорегионах Северного Кавказа, а потому, что упомянутый вариант употреблялся писарями, которые следовали азербайджанской письменной традиции. На азербайджанском (южном) варианте составлены не только письма, исходящие из южных частей Дагестана (Кайтаг, Я Табасаран, Дербент и пр.), но и некоторые письма, исходящий из Тарковского шамхальства или даже из северокумыкских феодальных владений (См. например тексты писем: ГА РД, ф, 379, оп. I, д. 16, лл. 63, 71; д. 354, л. 78; 78; 1198, л. 41 и пр.). Очевидно, их составители (писари) являлись представителями южной школы письмоводства — азербайджанской письменной традиции.

В заключение темы, хочу остановиться на основных ОТЛИЧИТЕЛЬНЫХ ОСОБЕННОСТЯХ языка северного (кумыкского) варианта ”северокавказского тюрки”. Здесь наблюдаются:

а) Сильное влияние народно-разговорного языка кумыков на лексические, фонетико-морфологические черты письменного ”тюрки”. Степень этого влияния на язык того или иного памятника различна, от отдельных кумыкских лексикоморфологических вкраплений до их превалирующего количества в тексте. В этом отношении трудно переоценить значение этих памятников как источников для изучения истории кумыкского языка во всех грамматических уровнях — его исторической фонетики, морфологии, лексики, фразеологии, диалектологии, синтаксиса. Так, диалектные различия в кумыкском языке зафиксированы, например, в документах I пол. XVIII столетия довольно четко: в тексте письма из Дженгутая употреблен вспомогательный глагол в диалектной форме — этмак (***) (См.: там же, д. 16, л. 63 (письмо 1738 г.)), вместо этмек; в тексте письма из Аксая употреблен глагол [125] бережек — в форме, характерной для языка северных кумыков (ср. у центральных кумыков — бережак). Или другой пример: вспомогательный глагол эйлемек встречается иногда в диалектной форме — айламак; вермек // вермак (См.: там же, лл. 17, 71 (письма 1738 г.)) и т.д.

Интересны кумыкские фразеологизмы, пословицы, введенные в тексты, например, ав авлап ”поохотившись”; кошларын басып (См.: там же, д. 355, лл. 117-118 (письмо 1756 г.)) ”напав на их стоянки”; Хатуны олган хатун алагандыр, эри олган эрга барагандыр (См.: там же, д. 565, л. 48 об.; д. 595, л. 37 (письма 1764 и 1765 гг.)). ”У кого умерла жена, тот женится [вновь], а у кого умер муж, тот [человек] выходит замуж [вновь]” и т.д. Как видно из примеров, народно-разговорная экспрессивная речь порою вторгается в тексты деловых корреспонденций.

б) В северном варианте ”северокавказского тюрки” отмечается употребление таких слов, как иргай ”осетр”, озден ”свободный крестьянин”, чагар —’’крепостной крестьянин”, шамхал // шавхал — титул тарковского правителя; обурлук ”плутовство, хитрость” и др., не характерных для лексики поволжско-уральского и среднеазиатского тюрки, по имеющихся в некоторых тюркских языках Северного Кавказа.

в) Употребление типичных для кумыкской ономастики топонимов и этнонимов, как Авар ”с. Хунзах”, Гунбет ”с. Мехельта”, Арийак ”территория по другую сторону р. Сулак”, мычыкыш ”чеченец”, гуржу ”грузин”, эрмали ”армянин”, Кызлар кача ”Кизлярская крепость”, Иахсай ”с. Аксай”, Эндирей ”с. Эндирей // Андрейаул”, Гиччи Кабарты ”Малая Кабарда”, Казаныш ”с. Казанище”, Цжунгутей ”с. Дженгутай”, Оразкала ”Червленная станица”, Солак кала ”Крепость Святого Креста” и пр.

г) Географическая близость носителей кавказских горских языков также наложила определенный отпечаток на лексику северокавказского тюрки. К примеру, в текстах зафиксированы некоторые горские топонимы и термины, заимствованные из нахско-дагестанских и других языков: Унсукул (<аварск. Онсоколо) ”с. Унцукуль”, Акуша (<дарг. [126] Ахъуша) ”с. Акуша”, Суйунч (<чеченск. Соьлжа) ”р. Сунжа”, усмий (<уцмий) ”титул кайтагского владетеля”, мичари (<дарг. мучари) ”кукурузный хлеб” и др.

д) Частое употребление арабизмов и фарсизмов. В этом отношении ”северокавказский тюрки” сближается с особенностями ”среднеазиатского тюрки”. Но в отличие от последнего, на ”северокавказский тюрки” заметное влияние имел также османский язык.

е) Довольно большой пласт заимствований в ”северокавказском тюрки” занимают русизмы и генетические европеизмы: киназ ”князь”, йанарал // джапарал ”генерал”, вайавада ”воевода”, бурам ”паром”, лотке ”лодка”, ордур ”ордер”, зават ”завод”, указ ”указ”, пулкувлик ”полковник”, пстаршина ”старшина”, дибернин ”дворянин”, пашпурт // паспур ”паспорт”, кирес ”крест” и многие другие. Для языка же ”среднеазиатский тюрки” употребление русизмов малохарактерно, но их много находят в текстах поволжско-уральского региона (Аюпова Л. А. Источники изучения русско-башкирских языковых контактов // Археография и лингвистически текстология Южного Урала. Уфа, 1977, с. 104-107. и др.). По нашим наблюдениям, процесс более или менее активного усвоения отдельных русских слов народами Северного Кавказа, в частности, кумыками, начался еще в I половине XVII века (Оразаев Г. М.-Р. Ранние русизмы в языке кумыков (XVII в.) // Тезисы конференции аспирантов и молодых сотрудников. М.: Наука, 1981, т. 2, с. 82-84; Исаев A. A. Проникновение в дореволюционный Дагестан русского языка и его значение в жизни горцев // Русский язык и его влияние на развитие дагестанских языков. Махачкала, 1984, с. 47) и непрерывно продолжался в последующих веках. (Подробнее см. пункт 5.8. в наст, книге).

Возможно, дальнейшее изучение тюркоязычных материалов северокавказского региона выявит и другие особенности их языка, отличающие его от среднеазиатского и поволжско- уральского тюрки, или его черты, сближающиеся с чертами последних. Оно также уточнит характерные черты, которые позволяют более или менее четко дифференцировать соотношение в лингвистическом аспекте кумыкского, ногайского и азербайджанского вариантов ”северокавказского тюрки”.