ГЛАВА II

ТЮРКОЯЗЫЧНЫЕ ДОКУМЕНТЫ ФОНДА «КИЗЛЯРСКИЙ КОМЕНДАНТ» КАК И ИСТОРИЧЕСКИЙ ИСТОЧНИК

4. ТЕМАТИКА ТЮРКОЯЗЫЧНЫХ ДОКУМЕНТОВ

Деловое содержание рассматриваемых материалов — самое разнообразное. В своих письмах к местным русским властям (чаще всего — к коменданту Кизлярской крепости) обращаются местные жители, представители сельских общин, духовные лица, отдельные землевладельцы и другие с просьбами помочь в разрешении споров и претензий, в определении границ феодальных владений, пахотных земель и сенокосных угодий; в поимке и возвращении беглых крестьян, холопов, ясырей или потерявшегося личного скота; просьбы о замене аманатов, увеличении наделов, облегчении налоговых обложений, податей, таможенных пошлин, повинностей; в письмах содержатся также показания отдельных владетелей о своих сословных, поземельных или наследственных правах, о происхождении своего феодального рода, о своих действиях в качестве подданного России; ходатайства о возращении имущества, принадлежащего кому-либо из своих людей или родственников, которые оказались ограбленными кем-то и где-то; просьбы пропустить подвластных людей через Кизляр и обратно, а также выдать им проездные билеты (”паспорт”); просьбы разрешить кому-либо из своих людей купить определенные товары в Кизляре; донесения о враждебных или о других намерениях соседних владетелей; ответы на запросы представителей местной российской власти; жалобы на чьи-то недружелюбные или непристойные поступки; просьбы о разрешении на какие-либо хозяйственные постройки (плотины, паромы, мельницы, каналы и пр.) вблизи пограничной территории и об оказании им помощи при этом; просьбы о разрешении основать новое поселение или перекочевать на другое место жительства (особенно кочующих племен-ногайцев, части кабардинцев и пр.); просьбы помочь в подавлении крестьян (вплоть до предоставления войск для их усмирения), оказывающих неповиновение [50] своим феодальным владетелям; сведения о количестве подвластного населения и другие статистические данные; просьбы отдельных лиц оказать воздействие на своих должников, которые проживают в Кизляре; запросы о разрешении к выезду за границу (Персию, Турцию, Крым) или на поездку к государеву Двору; заверения в верности Российскому государству; извещения о выполнении (или о принимаемых мерах по выполнению) просьбы коменданта; сообщения о благополучном проведении гонцов, иностранцев, людей русской военной или гражданской службы через свое феодальное владение; сведения о торговых сделках, возникших конфликтных ситуациях и пр. пр.

Имеются и актовые документы-расписки, клятвенные обещания и др., но их количество невелико.

Как видно из вышеперечисленного, содержание писем и других документов — весьма разнообразное. Тем не менее, всю группу тюркоязычных материалов фонда ”Кизлярский комендант” можно разделить, если их рассмотреть в качестве исторических источников, на несколько тематических подгрупп, в которых содержатся материалы по следующему кругу вопросов, связанных с историей народов Северного Кавказа XVIII века:

1. Торгово-хозяйственная и экономическая жизнь. Работорговля.

2. Социальные отношения (Оразаев Г. М.-Р. Тюркоязычные документы из архива кизлярского коменданта — источник по социально-экономической истории народов Северного Кавказа // Источниковедение и текстология средневекового Ближнего и Среднего Востока. М.: Наука, 1984, с. 178-184).

3. Классовая борьба. Бегство крестьян от владельцев.

4. Судебно-правовые разбирательства.

5. Политическая жизнь.

6. Сведения по генеалогии северокавказских феодальных владетелей, правителей.

7. Миграции и рекреации населения, сведения о политической и исторической географии.

8. Этнографические сведения (о быте, утвари и пр.).

Разумеется, такое подразделение наших документов на тематические подгруппы — условное. Так как они, в большинстве случаев, бывают смешаны по своей тематике: адресанты [51] излагают в письмах несколько своих дел, содержащих сведения разного характера.

В качестве примера такого рода корреспонденции можно назвать письмо 1756 г. от князей Чеченского владения Арслан-бека, Бартыхана и Магомета Айдемировых на имя кизлярского коменданта И.Л. фон-Фрауендорфа (Текст письма опубликован в русском переводе с комментариями: Оразаев Г. М.-Р., Ахмадов Я. З. К истории политических связей Чеченского феодального владения с Россией в XVII-XVIII вв. // Роль России в исторических судьбах народов Чечено-Ингушетии (XIII — нач. XX в.). Грозный, 1983, с. 30-41; Оразаев Г. М.-Р. Документ на старокумыкском языке (1756 г.) // Вести: Кумыкское научно-культурное общество. Махачкала, 2000, № 1, с. 19-21; № 2-3, с. 32-35). Текст этого довольно длинного письма содержит материалы: о происхождении и генеалогии рода князей Чеченского владения — Турловых и Айдемировых; о русско-чеченских, русско-кумыкских, кумыкско-чеченских, чеченско-кабардинских, аварско-чеченских политических взаимоотношениях и исторических связях; о классовой борьбе в Чеченском феодальном владении; сведения по исторической географии Чечни и Северного Дагестана.

В данной работе невозможно, из-за известной ограниченности ее объема, полное и всесторонее освещение всего документального фонда архива. Естественно, несколько десятков документов не могли позволить решение такой задачи. Мы привели ниже лишь некоторые, но характерные для нашей темы, документы из архива. Основная задача, которая ставилась нами, — показать возможности архивных документов местного происхождения для привлечения их в качестве дополнительных источников при исследовании истории народов Северного Кавказа (Некоторые материалы, включенные в настоящую главу, использованы в докладе, доложенном на всесоюзной конференции ”Бартольдовские чтения”, которая проходила в Москве 1 апреля 1981 г. См.: Его же. Тюркоязычные документы архива Кизлярского комендантства — источник для социально-экономической истории народов Северного Кавказа // Бартольдовские чтения 1981: Тезисы докладов и сообщений. М.: Наука, 1981, с.65). Весьма важно то, что привлеченные документы являются первоисточниками. Тюркоязычные документы архива представляют собой официальную деловую переписку и актовый материал: это частные письма, жалобы, прошения, [52] челобитные, справки, расписки, грамоты, донесения мести правителей и крестьян. Письма адресованы главным образом представителям местной власти Российской империи, находящихся на ее южном пограничье. Но изредка встречаются письма иного адресата.

Переписка жителей многих дагестанских и других северокавказских владений и сельских обществ велась на литературной языке ”тюрки”, который, видимо, был принят а тот период щ качестве регионального языка официальной переписки на Северо-Восточном Кавказе (В этот список мы не включаем письма, написанные на османском языке от имени турецких султанов, крымских ханов, тарковских шамхалов (изредка), а также от кубанских сераскеров и некоторых ногайских владельцев, находившихся в подчинении крымскому хану. Таковые также встречаются в фонде ”Кизлярский комендант”), во всяком случае с русской администрацией.

Письма же на арабском языке встречаются в этом архивном фонде весьма редко.

Представляют большой интерес и заявления местных владетелей на имя кизлярских комендантов с просьбой ходатайствовать перед русским царем о принятии их и подвластного им населения, в российское подданство и просьбы о покровительстве, просьбы обеспечить безопасность передвижения по дорогам, защитить от ограблений и ишкиля (баранты), ходатайства о предоставлении местным купцам возможности вести торговые дела (покупать или продавать определенные товары) в Кизляре, Трухмене, Астрахани и прочих городах и торговых местах, о выдаче пропусков (паспортов) для проезда; просьбы помочь в разрешении земельных споров, в определении границ владений и угодий, в примирении кровников, в выдаче кормового и денежного жалованья и т. п. Рассматриваемый нами комплекс источников характеризует экономическую жизнь народов Северного Кавказа во многих аспектах: торговые и экономические связи, взаимоотношения горцев с военнослужащими и терскими казаками, денежные отношения, пошлины, занятия жителей сельским хозяйством (в т. ч. виноградарством, огородничеством, рисосеянием, мареноводством, а также скотоводством — разведением овец, [53] лошадей и др.), рыболовством, охотой, ремеслами, виноделием, шелководством и другую хозяйственную деятельность населения края.

Кизляр в XVIII веке оказывал значительное влияние на развитие производительных сил Северо-Восточного Кавказа. Документы показывают, что уже к середине XVIII в. Кизляр превращается в довольно крупный экономический центр для народов этого края, являясь в то же время важным военно-административным центром на Северном Кавказе (Феодаева Ф. З. Кизляр — экономический и административный центр России на Северном Кавказе в XVIII в. // Генезис, основные этапы, общие пути и особенности развития феодализма у народов Северного Кавказа: Региональная научная конференция: Тезисы докладов. Махачкала, 1980, с. 82; Гриценко Н. П. Кизляр — политический, экономический и культурный Центр Северо-Восточного Кавказа в XVIII — середине XIX века // Города Северо-Восточного Кавказа. Изд-во Ростов, унив-та, 1984, с. 84-113; Васильев Д. С. Очерки истории низовьев Терека. Махачкала, 1986).

4.1 ИСТОЧНИКИ ПО ИСТОРИИ ТОРГОВОХОЗЯЙСТВЕННОЙ И ЭКОНОМИЧЕСКОЙ ЖИЗНИ НАРОДОВ ДАГЕСТАНА И СЕВЕРНОГО КАВКАЗА XVIII в.

Тюркоязычные документы из фонда ”Кизлярский комендант”, как правило, являются подлинниками и могут служить одним из главных источников при исследовании истории как политической, так и социально-экономической жизни народов Северного Кавказа XVIII вв. (в основном, 30-80-х годов XVIII века). Однако огромный фонд этого архива, объединяющий около 8 тыс. единиц хранения, в которых насчитывается 500 тысяч документов, оставался не использованным из-за его необработанности и нестабильности местонахождения довольно длительное время. С 1964 года фонд находится в составе ЦГА ДАССР (ныне ГА РД) в Махачкале (Владимиров Г. 500000 на двоих // ”Дагестанская правда”, 31 марта 1968 г., с. 4).В последние годы научными сотрудниками ГА РД завершена техническая обработка и описание фонда (Кизлярский комендантский архив (1720-1917 гг.) // Архивные фонды ЦГА ДАССР: Краткий справочник. Махачкала, 1977, с. 72-78). [54]

Кизляр, начиная с 1735 г., как и его предшественники - Терский городок (1588-1725 гг.) и Крепость Святого Крест (1725-1732 гг.), играл роль крупного транзитного центр; находясь на важном торговом пути между Россией и Закавказьем, Персией. Через Кизляр шли на внешние рынки издели местного производства, продукты сельского хозяйства. Обмен производственным опытом с русским, армянским, грузински населением притеречного региона также имел весьма прогрессивное значение для местных народностей (Мансуров М. Х. Русское население Дагестана в конце XIX — нач. XX вв. /АДД. Махачкала, 1995; Бексолтанов Б. А. Роль русскоязычной населения в развитии капиталистических отношений в Северо-Восточное Дагестане (вторая пол. XIX — нач. XX вв.) / АКД. Махачкала, 2001). Наглядным примером может послужить развитие шелководства на Сев. Кавказ с нач. XVIII века.

Шелковая промышленность в России начала развиваться при Петре I. В 1710 г. в Сарафанникове (Ныне: станица Шелковская и селение Шелкозаводское в Чеченской Республике) был основан первый: России завод по производству шелка-сырца (Васильев Д. Загадка старого Кизляра // Вопросы истории Дагестан (досоветский период). Махачкала, 1974, вып. I, с. 53). В 1718 г. Петр Великий выдал грамоту армянину Васильеву Сафару об отводе ему места под разведение шелковицы и устройство шелковы) заводов. (ГА РД, ф. 379. оп. I, д. 1238, л. 131; Гриценко Н. П. Социально-экономическое развитие Притеречных районов в XVIII — первой половине XIX вв. Грозный, 1961, с. 33-34; Вопросы истории Дагестана. Махачкала 1974, вып. I, с. 44, прим 36) В развитии шелководства и виноделия на Сев. Кавказе большую роль сыграли армяне и грузины, поселившиеся тут (Я начала XVIII в. Напр., грузины (и новскрещенные) поселялись при шелковом заводе на определенных условиях: за отведенные им участки под тутовые и виноградные сады они обязаны были работать по 40 дней и рассадить 120 деревьев в год каждый (ГА РД, ф. 379, оп. I, д. 1238, л. 136). Здесь довольно широко проводились посадки шелковицы (тутового дерева).

Шелководство на Северном Кавказе было призвано в некоторой мере удовлетворить потребности российской [55] шелковой промышленности, которая развивалась, в силу ряда причин, в отрыве от сырьевых баз.

Весьма интересно содержание одного из документов, рассказывающего об истории развития агрикультуры в прикизлярском регионе. Это коллективное письмо от нескольких кизлярских жителей — тезиков на имя А. П. Девица (1750 г.) (Там же, д. 203, л. 67. (Док. № 12 в наст, книге)). Как пишут адресанты, они переехали из Сулакской крепости (Крепости Святого Креста) в Кизляр, в котором хлеб был дороговат. Они стали тут сеять пшеницу. До них тут никто не сеял пшеницу, как пишут тезики, — и теперь все здешние жители довольствуются хлебом, выращенным ими на Бекетее. Однако за неимением тут мельниц, мы терпим большие неудобства; мы засеяли в здешних местах и сорочинское пшено (дуги), — продолжают они, — которое не хуже персидского риса. Далее тезики просят разрешения построить мельницы, помочь восстановить разрушенные наводнением посевные поля и плотину.

Как известно, многие населенные пункты Северного Кавказа специализировались на изготовлении каких-либо определенных кустарных и ремесленных изделий или в определенном виде хозяйственной деятельности. Особенно наглядно это видно на примере Дагестана. Документы рассматриваемого архива представляют возможность проследить состояние подобной ”специализации” населенных пунктов в XVIII веке. Например, из различных владений Тарковского шамхальства, Костековского, Эндиреевского, Аксаевского и др. владений часто поступали сопроводительные письма к коменданту, в которых местные владельцы просили разрешения ”предъявителю сего” купить столько-то пудов железа или свинца, олова, нашатыря (См. напр.: Там же, д. 203, л. 59-60; д. 596, л. 6; д. 677, л. 20; д. 853, л. 2; д. 1170, л. 128): многие аулы Дагестана славились своими оружейными мастерами и ювелирами, которые и нуждались в данных видах сырья. Андийский ”шамхал” шлет коменданту деловое письмо (1782 г.) и в конце сообщает о том, что в знак дружбы посылает в подарок черную и белую бурки (япунчи). (Там же, д. 1169, л. 112; д. 1170, л. 15) Анди — аул бурочников, [56] андийские бурки славились во всем Кавказе. Шамхал Тарковский Муртазали (1772 г.) просит пропустить в Кизляр Баммат с его товарищами, отправившихся туда с десятью арбами фруктов для продажи (Там же, д. 853, л. 42). В письме от эндиреевского владетеля Темира Хамзина, кадия и старшин на имя армян Гургена Степана (1772 г.) сообщается о продаже эндиреевцами 329 пум сушеной марены одному армянину (Там же, л. 36), т.е. местные мареновода продавали свой товар иногда на откуп кизлярским купцам. Я

Примеров из архивных документов можно привести много. Они дают обильный материал об экономическом состоянии отдельных населенных пунктов, областей, владений, общих и других регионов Кавказа. Наиболее интенсивными были связи Кизляра с крупными кумыкскими и чеченскими селениями Источники позволяют охарактеризовать ассортимент товаров Чаще всего упоминаются такие статьи торговли, как мед, соль, сахар, чай, вино, брага, шелк, ткани, марена, металлы, лес, кожа, шерсть, одежда, хлеб, зерно, овощи, фрукты, скот (быки, баран» лошади), рыба и многие другие. Письма дают довольно обширный материал для характеристики торговых отношений народ» Северного Кавказа как между собой, так и с Россией, Крымом со странами Ближнего Востока и Закавказья.

Особенно оживилась торговля с Россией во 2-й пол. ХУЦ в., когда постепенно отменяются ограничения и запреты торговле, введенные накануне и в период агрессии войск Надир шаха на Кавказ (Феодаева Ф. З. К вопросу о развитии русско-дагестанских торговых отношений во II пол. XVIII в. // Ученые записки ИИЯЛ (серия историческая) Махачкала, 1965, т. 14, с. 165).

Императрица Екатерина II уже в 1762 г. освободила а обложения пошлиной товары, доставлявшиеся горцами, а 1765 г. издала новый указ, который предписывал, чтоб) ”кабардинцы и кумыки не платили пошлины при продаж собственных изделий и скота” (Бутков П. Г. Материалы для новой истории Кавказа. СПб., 1869, ч. 3, стр. 106). В 1791 г. от уплаты пошли [57] были освобождены все народы Дагестана (Гаджиев В. Г. Архив Кизлярского коменданта // ”Известия Северо-Кавказского научного центра высшей школы. Общественные науки.” Ростов- н/Д., 1978, № 2, с. 10). Но всегда требовалось разрешение кизлярского коменданта, как на покупку, так я на продажу товаров в торговых центрах, да и на всякие передвижения торговых людей в сторону Кизляра и через него — в Астрахань, Поволжье, Крым, Трухмен, Ногайские степи и т.д. Тяга местного населения к торгово-экономическим связям с русскими, отмеченная еще в XVII веке известным турецким путешественником и ученым Эвлия Челеби (Эвлия Челеби писал в 1666 г. о дагестанцах: «Они никогда не любили персов, не ведут с ними торговли и их купцы никогда не ездят в Иран. Но они ведут торговлю с неверными московитами». (Элвия Челеби. Книга путешествия. М., 1979, вып. 2. с. 107). В последующем веке, однако, кумыкские купцы ездили в Иран с торговыми целями, хотя и относительно реже, чем в другие места.), как показывают документы архива, в дальнейшем усиливается и приобретает более устойчивый характер в XVIII в. Данная тенденция, вместе со сложившимися политическими условиями, подготовила почву к укреплению связей народов Предкавказья и Северного Кавказа (ингушей, кабардинцев, калмыков, кумыков, ногайцев, осетин, чеченцев и др.) с русским населением, а также к постепенному вхождению всего Дагестана, многих горских владений вплоть до Закавказья в состав России в нач. XIX века, вслед за некоторыми ногайскими, кабардинскими и другими владениями, которые признали свою зависимость от России еще в сер. XVI-XVII вв. Дагестан постепенно включается в орбиту складывавшегося в этот период общероссийского рынка. ”Ряд источников свидетельствует, — как отмечал А. П. Пронштейн, — о длительном сохранении отсталых форм в торговле и, в частности, о существовании в XVI-XVIII вв. в сношениях с Турцией, Крымом и Ираном работорговли, которая оказывала отрицательно е влияние на историческое развитие народов Кавказа” (Пронштейн А. П. Материалы о народах Северного Кавказа XVI-XVII векав о советских архивах // Известия Северо-Кавказского научного центра высшей школы: Общественных наук. Ростов-на-Дону, 1978, № 2, с.5).

Основным видом торговли в XVIII в. была меновая.

Надо отметить, в рассматриваемом архиве сохранились переводы многих документов на канцелярский язык русского [58] делопроизводства XVIII-XIX вв. Однако, часть тюркоязычных документов не представлена переводными дубликатами. Поэтому считаем актуальной задачей их перевод комментирование, что послужит расширению источников базы исследователей социально-экономической истории народов Северного Кавказа. (На материалах других, в основном — русских, источников написаны работы многих исследователей: Юдин М. Материалы Кизлярского архива // Сборник общества любителей казачьей старины. Владикавказ, 1912, № 6; Гриценко Н. П. Социально-экономическое развитие притеречных районов в XVIII — первой половине XIX вв. // Труды Чечено-Ингушского НИИИЯЛ. Грозный, 1961, т. 4; Его же. Города Северо-Восточного Кавказа...; Феодаева Ф. З. К вопросу о развитии русско-дагестанских торговых отношений во 2-й половине XVIII в. // Ученые записки ИИЯЛ Даг. филиала АН СССР. Махачкала, 1965, т. 14 (серия историческая), с. 155-174; Тхамоков Н. Х. Социально-экономический и политический строй кабардинцев в XVIII веке. Нальчик, 1961; Магомедов P. M. Общественно-экономический и политический строй Дагестана в XVIII — начале XIX вв. Махачкала, 1957; Кидырниязов Д. С. Архив Кизлярского коменданта — важнейший источник по истории русско-ногайских отношений в XVIII в. // Источниковедение истории досоветского Дагестана. Махачкала, 1987, с. 90-95; Иноземцева Е. И. Кизлярский комендантский архив как источник для изучения русско-дагестанских торгово-экономических взаимоотношений в XVIII в. // Источниковедение истории и культуры народов Дагестана и Северного Кавказа. Махачкала, 1989, с. 69-70; Ее же. Русско-дагестанские торгово-экономические взаимоотношения в XVIII в. /Автореферат канд. дисс. Махачкала, 1996) Кроме того, современные подлинникам переводы писем, хотя передают основное содержание, не могут не вызывать нарекание в отношении терминологии. К примеру, в документах встречаются специфичные для жителей региона социально-бытовые термины, которые порок не идентично даны или вообще пропущены в переводах.

Документы местного происхождения позволяют дополнит сведения известных источников XVIII-1-й половины XIX вв. (И. Гербер, И. Гюльденштедт, С. Гмелин, И. Лерх, С. Броневский, М. Чулков, П. Бутков) (Гербер И. Известия о находящихся с западной стороны Каспийского моря между Астраханью и рекою Куром народах и землях, и о их состоянии в 1728 году. СПб., 1760; Гюльденштедт И. Географические и статистические описания Грузии и Кавказа 1770-1773 гг. СПб., 1809; Гмелин С. Г. Путешествие по России для исследования всех трех царств естества. СПб., 1773-1785, ч. 1-3; Лерх И. Выписка из путешествия, продолжавшегося от 1733 по 1735 гг. из Москвы до Астрахани, а оттуда по странам, лежащим на западном берегу Каспийского моря // Новые ежемесячные сочинения. СПб., 1790, ч. 43; Броневский С. Новейшие географические и исторические известия о Кавказе. М., 1823, ч. I-II; Чулков М. Историческое описание российской коммерции. М., 1785; Бутков П. Г. Материалы для новой истории Кавказа с 1722 по 1803 г. СПб., 1869-1875, ч. I-III), также дают материал для правильного и глубокого осмысления в хозяйственно-экономическом отношении состояние народов Северного [59]

Кавказа в насыщенный бурными политическими событиями период XVIII — нач. XIX вв.

Таким образом, архив Кизлярского коменданта содержит ценные документы — первоисточники, привлечение которых позволяет осветить многие чрезвычайно важные проблемы истории народов Северного Кавказа. Интересные сведения могут почерпнуть из него этнографы, экономисты, лингвисты.

4.2 ИСТОЧНИКИ ДЛЯ ХАРАКТЕРИСТИКИ СОСТОЯНИЯ РАБОТОРГОВЛИ И СОЦИАЛЬНОЙ ЖИЗНИ В КРАЕ

Вопрос о рабстве в средневековом Дагестане освещен в нескольких специальных работах исследователей, хотя затрагивается также во многих статьях, посвященных истории края (Броневский С. Указ. соч., т.2; Руновский. Взгляд на сословное и поземельное право в Дагестане // ’’Военный сборник”, 1862, № 8; [Лобанов-Ростовский М. Б.] Кумыки, их нравы, обычаи и законы // ”Кавказ”. Тифлис, 1846, № 37, с. 148; Дубровин Н. История войны и владычества русских на Кавказе. СПб., 1871, т. I, кн. I; Освобождение бесправных рабов в Дагестане // Сборник сведений о кавказских горцах (далее: ССКГ). Тифлис, 1868, вып. I; Хашаев Х. О. К вопросу о тухумах, сельских общинах и ”вольных обществах” в Дагестане в XIX в. // Ученые записки ИИЯЛ. Махачкала, 1956, т. I; Магомедов P. M. Общественно-экономический и политический строй Дагестана в XVIII — нач. XIX вв. Махачкала, 1957; Рамазанов Х. Х. К вопросу о рабстве в Дагестане // Ученые записки ИИЯЛ. Махачкала, 1961, т. 9, с. 155-167; Ахмедов Ш. М. Рабство в Дагестане // РФ ИИАЭ, ф. 3, оп. I, д. 287; Айтберов Т. М. К вопросу о рабстве в Дагестане // Письменные памятники и проблемы истории культуры народов Востока. XII годичная научная сессия ЛО ИВ АН СССР: (Краткие сообщения). М., 1977, с. 52-57; Иноземцева Е. И., Виноградов Б. Б. К вопросу о работорговле в Дагестане в XVIII — начале XIX в. // Вопросы северокавказской истории. Армавир, 2000, вып. 5, с. 46-52). [60]

А состояние же работорговли — очень мало освещенная частная сторона общей темы о рабстве. Правда, в упомянутых работа затронут и этот вопрос. Но статей, посвященных специально этому вопросу, пока можно встретить весьма редко. Можно назвать среди них небольшую статью: ”К истории рабствуй! Северном Кавказе”, подписанную инициалом ”К” и помещенную в ныне очень редком издании ”Революция и горец” № 5 (7) за 1929 г., с. 39-42.

Пожалуй, наиболее полную информацию по данному вопросу можно почерпнуть из русских и тюркоязычных материалов фонда ”Кизлярский комендант”, хотя и за ограниченное время XVIII — нач. XIX в.

Бесспорно доказано наличие рабского сословия еще в раннесредневековом Дагестане и существование рабства вплоть до сер. XIX века. Рассмотрим, исходя из наших документов и с привлечением данных других материалов, вопрос о некоторых; источниках рабства в крае.

В текстах документов в ряде случаев упоминается этническая принадлежность или место приобретения, иногда вероисповедание того или иного раба. Напр., Темир Хамзин (нач. 80-х гг. XVIII в.) пишет, что несколько кулов родом из Черкеса, принадлежащие эндиреевским владетелям, сбежали в Кизляр. ; В другом документе упоминается кул-каджар, т.е. раб-перс (ГА РД, ф. 379, оп. I, д. 3. л. 83; Там же, д. 436, л. 24). В подавляющем большинстве, раб в Дагестане — немусульманского происхождения или, по крайней мере, происхождение их — из мусульман-шиитов (в то время как сами коренные дагестанцы, как известно, были в подавляющем большинстве мусульманами-суннитами), они в документах названы каджа-рами (”къажар”). Причина этого обстоятельства, видимо, кроется в том, что согласно предписанию ислама единоверец-мусульманин не мог быть обращен в рабство (Караулов Н. Основы мусульманского права // СМОМПК. Тифлис, 1909, вып. 40, отд. I, с. 77-80; Петрушевский И. П. Ислам в Иране. Л., 1966, с. 186-187) .

Как показал в своем исследовании историк Х. Х. Рамазанов, в ”Дагестане внешний источник рабства был основным и главным” (Рамазанов Х. Х. Указ. соч., с 157). То есть контингент рабов пополнялся главным [61] образом за счет пленников, которые становились ясырями (Ясырь — пленник, обращенный в раба. (Слово тюркского происхождения ”йесир”, восходящее к арабск. " 'асир”)). Г.- M. Дебиров также затрагивает в своей заметке о сословиях кумыков вопрос об источниках образования и пополнения рабского сословия в кумыкском обществе. Он отмечает: ”Кулами, или рабами, делались военнопленные или обманом увезенные из других аулов и проданные хану или узденю. Промышленность эта была развита еще в недавнее время...” (Дебиров Г.-М. Сословия и браку кумыкцев // СМОМПК. Тифлис, 1884, вып. 4, отд. 2, с. 31). В рассматриваемых тюркоязычных документах рабы обозначены термином ”кул” (Иногда это же слово ”кул” означает в контексте понятие: подданный. Ср.: ”ихпаслы кул” — верноподданный (док. № 2). Таким образом, слово куя имело в старом кумыкском языке два основных значения. В этом смысле, данное обстоятельство было аналогично грузинскому языку. Как отмечает один из авторов XIX в., ”в грузинском языке нет слова, равносильного верноподданному, да и все азиятцы не разумеют иначе подданства, как под именем рабства...” (АКАК, т. 6, ч. 2, с. 823).

О терминах подданство и холопство у нерусских народностей России в позднем средневековье см: Фирсов Н. А. Положение инородцев в Московском государстве // Ученые записки имп. Казанского университета. Казань, 1864, C. 369-424; 1866, с. 166-310).

Вплоть до XIX в. нередким явлением были набеги на территорию Закавказья, которые сопровождались пленением людей и обращением в неволю мирных жителей. ”Невольники из числа армян и грузин были обычным явлением в Ширване и Дагестане” (Рамазанов Х. Х. Указ. соч., 157; Лысцов В. П. Персидский поход Петра I: 1722-1723. М., 1951, с. 216. См. еще: Гербер И. Г. Известия о находящихся..., с. 33, 133. Здесь вспоминается замечание П. К. Услара, который писал, что аварцы называют своих невольников, "которые большею частью происходят от пленных грузин”, — горги; ”слово есть испорченное Георгий; горгил тухум или горгил урлук — рабское происхождение”. (Услар П. К. Аварский язык. Тифлис, 1889, с. 63)). Напр., в письме ген.-лейт. Кнорринга к грузинскому царю Георгию (от 16 мая 1800 г.) сообщается о том, что посланный им за р. Терек казачий отряд ”отбил караван андреевских и аксаевских жителей, которые везли пленных грузин и армян обоего пола 53 души” (АКАК, т. II, с. 1156). Немалое количество пленных, ставших [62] впоследствии рабами, осталось в Дагестане во время походов иранского шаха Надира: персы, тюрки-каджары, афганцы и пр.

Другой источник рабства — купля рабов в невольничьих рынках. Об этом источнике говорят многие документы. Напр., крымчанин Солтанмурад-хаджи покупал попадью — жену грузинского попа — и находится в Эндирее; андийцы покупали девушку, чеченцы — одного юношу; тарковский шамхал Муртазали выкупил русского солдата у одного рабовладельца и отправил его к кизлярскому администратору. Такого типа документы имеются и в других делах фонда, ”Ряд источников свидетельствует, — отмечал также А. П. Пронштейн.., — о длительном сохранение отсталых форм в торговле и, в частности, о существовании в XVI-XVIII вв. в сношениях с Турцией, Крымом и Ираном работорговли, которая оказывала отрицательное влияние на историческое развитие народов Кавказа” (Пронштейн А. П. Указ. соч., с. 5).

Надо отметить также, что дагестанцы были не только ”потребителями” рабов, они же их продавали. Как пишет кн. Цицианов в своем донесении гр. Кочубею (20 января 1804 г.), аксаевцы ”вели под прикрытием сильного конвоя на продажу в Анапу в 1800 году 57 человек пленных грузин и армян, которые были отбиты командиром Моздокского казачьего полка майором Лучкиным (АКАК, т. II, с. 936-937). В рапорте ген-м. Дельпоццо кн. Цицианову (от 25 июня 1805 г.) отмечает: ”Дагестанцы, кумыки, чеченцы, тагаурцы, дигорцы, ингуши и прочие другие горские народы, пленив наших русских, грузин и прочих христиан и нехристиан, продают кабардинцам и сами похищают оных чрез Каменной мост, отвозят в турецкий город Анапу (Анапа — ныне: город в Краснодарском крае РФ) для продажи туркам, а оттоль и далее в Константинополь. Таковых пленников ежегодно провозится туда немалое количество…” (АКАК, т. II, с. 973).

Устанавливаются центры работорговли на Кавказе. В наших документах показаны места купли-продажи пленников: Эндирей, Аксай, Анди, Тарки, Кумух, Дербент и пр. Во многих [63] источниках Эндирей назван крупнейшим рынком по работорговле на Северном Кавказе (Броневский С. Указ. соч., с. 197; Гаджиева С. Ш. Кумыки. М., 1961, с. 101, 116). ”...Весьма жадно они [аксаевские и эндиреевские жители — Г. О.] по всем местам в горах их [т. е. пленников] закупают и отправляют на продажу в Анапу и в другие турецкие города” (АКАК, т. I, с. 756: из документа 1802 г.). Говоря о конце XVIII в., П. И. Ковалевский отмечает: ”Базары в Ахалцихе (Ахалцихе — ныне: город на юге Грузинской Республики), Эндери и Анапе были переполнены грузинскими невольниками. Продавали их хищники (Так автор шовинистического толка отзывается здесь о горских народах), продавали грузинские князья, продавали и мирные грузины, похищая детей у соседей” (Ковалевский П. И. Кавказ. СПб., 1915, т. II. с. 47).

В некоторых документах говорится о цене раба, пленника. Она зависела ”от ряда внешнеполитических и внутренних обстоятельств. В зависимости от физических способностей, знания ремесла, а также в зависимости от красоты и возраста, цена раба в XIX веке колебалась от 100 до 600 рублей” (Освобождение бесправных рабов в Дагестане // ССКГ. Тифлис, 1868, т. I, с. 48-49; Рамазанов Х. Х. Указ. соч., с. 160; Гаджиева С. Ш. Указ. соч., с. 116.

Интересно, что т. н. ”кавказский пленник” стал распространенным героем в русской литературе XIX в. В известной повести Л. Н. Толстого горцы требовали с русских выкуп за Жилина в три тысячи монет (300 рублей). Герой повести имел реального прототипа и Л. Н. Толстой, служивший в русских войсках на Сев. Кавказе, знал эти обычаи, цены выкупа. (См.: ”Кто был кавказским пленником?” // ”Дагестанская правда”, 24 декабря 1981 г.)). Видимо, примерно так обстояло дело и в XVIII в.

К сожалению, в рассмотренных нами документах не удалось проследить таковую зависимость. В них названа только цена, без никаких подробностей или описаний раба, невольника. К примеру, крымчанин Солтанмурад-хаджи покупал грузинскую попадью — невольницу за 20 туманов (200 рублей), ”о чем дали свидетельские показания много людей”; он же уступил невольницу за 17 туманов (170 рублей) наличными деньгами (см. док. № 29). Казанищенский владелец Баммат называет стоимость своей рабыни (чагар караваш), которую умыкнул в [64] Эндирее (Видимо, рабыня казанищенского владетеля Баммата оказалась в Эндирее, будучи привезенной для продажи на невольничьем рынке) один армянин и увел в Кизляр,-20 туманов (см. док. № 41). Хозяин кула, купленного тарковским шамхалом Муртазалием и отправленного к кизлярской администрации, назвал цену кула (русского солдата-невольника)-20 туманов, но уступил его за 15 туманов, т. е. 150 рублей (см. док. № 10).

Цены на пленников и рабов, как видно их документов архива, и были не всегда одинаковы и зависели, видимо, действительно от качества полона, состояния рынка, спроса и предложения.

Но чаще всего наши источники говорят о цене 20 туманов, то есть 200 рублей.

Для ”перекрестного допроса” рассмотрим несколько источников из других архивов. В одном документе 1800 года говорится, что аксаевцы и эндиреевцы 53 пленных грузин и армян купили ”от персиян и других горских народов” и заплатили им всего 14236 руб. серебряною монетою (АКАК, т. II, с. 1156). Это означает, что один пленник тогда стоил около 270 рублей.

В отношении кн. Цицианова к кн. А. А. Чарторыйскому, от 26 сентября 1805 г., написано, что ”прежде пленный грузинец в Андреевской деревне (Эндирее. — Г. О.) дагестанцами продаваем был за 120 рублей, ныне же до 400 и более восходит цена оных” (Там же, с. 1037). Тут, естественно, сыграли роль политические обстоятельства (внутренние и внешние) на столь большое изменение рыночных цен в Дагестане.

Русские власти применяли для освобождения своих подданных, попавших в плен, способ выкупа. Русская администрация выкупала не только своих, русских земляков, попавших в полон, но и других единоверцев — христиан, независимо от этнической принадлежности последних. ”...Мирные народы (Имеется в виду: народы, принявшие российское подданство) обязаны пленных христиан, какого бы исповедания они не были, представлять к Российскому начальнику за известную плату” (АКАК, г. II, 936), [65] - говорится в одном документе (Однако, иногда случались нарушения существующих договоров, и рабовладельцы вели торговлю живым товаром на рынках, где цены были более высокие). Согласно 10-му пункту трактата, постановленного с грузинским царем Ираклием Теймуразовичем, ”пленники таковые грузинские должны отпущены быть восвояси по их желаниям, возвращая только издержки на их выкуп и вывоз” (АКАК, т. II, с. 1156).

В одном документе говорится о требовании кизлярского коменданта выдать в руки русской администрации одного якобы купленного андийцами невольника-юношу. Далее андийцы, отвергая обвинение в покупке ими того невольника, напоминают об уговоре (ва‘д) с русскими: ”Вы с нами договорились о том, что если попадает [ваш] человек в нашей стороне, то вы отдадите выкупа столько, сколько мы отдавали за него [при покупке]. Мы сохранили [верность] тому уговору” (см. док. № 44).

За пленную грузинку владелец этой невольницы крымчанин Солтанмурад-хаджи требует выкупа-17 туманов (см. док. № 29). Тарковский шамхал выкупил пленного русского солдата: не для себя, а для ублажения кизлярского коменданта И. Вешнякова.

Надо думать, выкуп, являясь актом гуманности со стороны русских властей, с другой стороны объективно поощрял местных феодалов на набеги и захваты пленников, ибо это приносило прибыль хозяинам. Последние шли на всякие ухищрения, чтобы получить большой выкуп. Но чаще всего случалось так, что хозяин пленника, как и владельцы рабов, охотно сбывали свой товар на рынке, где спрос на них был большой. Вот один пример: аксаевские и эндиреевские жители принесли в 1802 г. в Кавказское пограничное начальство жалобу на Кизлярскую таможенную службу, что раньше до этого ”бежавшие холопья от них на Линию из магометан возращаемы были обратно, а за пленных христиан выдаваемы были хозяевам деньги, какие ими на покупку их употреблены”. На это ген.-л. К. Ф. Кнорринг (управляющий пограничными делами [66] Кавказского края) ответствовал, что ”холопья от аксаевцев и андреевцев к нам бегущие тотчас им возвращаются, да и за пленных христиан выкупные деньги выдаваемы бы им были, если бы они пленников таковых представляли; но во все время начальства моего здесь ни один таковой пленник в представлении от них не был...”, а охотнее отправляют на продажу в турецкие города (См.: АКАК, т. I, с. 756).

В таких условиях, русская администрация прилагала усилия для прекращения работорговли на Кавказе, принимала меры, направленные на запрещение или ограничение движения торговцев к невольничьим рынкам. См. рапорт астраханского губернатора Н. А. Бекетова от 31 марта 1770 г.: ”запрещено пропускать в Кумыцкие и Дагестанские жилища крымских купцов, промышляющих торговлею невольников” (Там же, с. 85). В обосновании проекта строительства ”Александрова пути” (Дорога, ведущая с Кавказской Линии в Грузию. Впоследствии она получила официальное название: Военно-грузинская дорога) говорилось, что ”чеченцам, андреевским жителям и всему Дагестану сим путем пересечена будет дорога водить пленников на продажу в Анапу, а потом, когда со временем пресечется таковая же из Дагестана в Персию, то сей постыдной и против самого человечества вкоренившийся торг нечувствительно (То есть, постепенно) и уничтожиться должен” (АКАК, т. II, с. 224).

Одним из источников пополнения контингента рабов в Дагестане (после внешних источников и работорговли) было превращение т. н. канлы (кровников) и несостоятельных должников в рабов. Интересной иллюстрацией этому служит наш документ № 24: ”френк” по имени Афрам задолжал в Крыму эндиреевскому жителю Джанакаю 40 туманов. Тот имел письменный договор о том, что вернет свой долг через 101 день, в противном же случае Афрам и его невольник становились пленниками (йесир) Джанакая. И действительно, согласно письму, оказавшийся должником Афрам был закован эндиреевцем. [67]

Таковы были основные источники рабства в Дагестане. Архив Кизлярского комендантства дает прекрасный материал для их изучения. Естественно, мы вынуждены в настоящей работе ограничиться лишь отдельными примерами.

Нередко русские власти на Кавказе, занимая в период Кавказской войны отдельные территории Дагестана, освобождали рабов. Так, ген. Ермолов уничтожил рынок работорговли в крупнейшем кумыкском ауле Эндирей (АКАК, т. VI, ч. 2, док. № 896; Рамазанов Х. Х. Указ. соч., с. 164; Гаджиева С. Ш. Указ. соч., с. 101, 117).

Как показали иследования историков, ”рабство в Дагестане, имевшее многовековую историю, не переросло в рабовладельческую формацию, т.к. в недрах горского общества не было для этого необходимых условий. Поэтому рабство неминуемо было обречено на отмирание” (Рамазанов Х. Х. Указ. соч., с. 161). Соответственно упала и работорговля. Этому способствовали также последовательные и эффективные меры русских властей, принятые после вхождения Дагестана в состав России. В 1866-68 гг. рабство в Дагестане было ликвидировано окончательно.

4.3. ИСТОЧНИКИ ПО ИСТОРИИ ПОЛИТИЧЕСКОЙ ЖИЗНИ XVIII в.

Мы уже отмечали то обстоятельство, что содержание многочисленных тюркоязычных документов из архивного фонда ”Кизлярский комендант” — самое разнообразное (Оразаев Г. М.-Р. Новая группа источников по истории феодальных отношений народов Северного Кавказа // Генезис, основные этапы, общие пути и особенности развития феодализма у народов Северного Кавказа). Это - классовая борьба (в основном о бегстве холопов от владельцев), социальные отношения, работорговля, торговохозяйственная и экономическая жизнь, судебно-правовые разбирательства, миграции и рекреации, сведения о политической географии, этнографические сведения (о быте, утвари и пр.). Естественно, содержание их не могло не касаться бурных [68] событий политической жизни на Северном Кавказе в XVIII веке. Историкам-дагестановедам хорошо известна богатая палитра событий этого времени. Но даже вся совокупность документов рассматриваемого нами архивного фонда не может отражать все стороны политической жизни региона. Они показывают лишь некоторые эпизоды из политической жизни северо- восточного Дагестана того времени.

Некоторые из архивных документов имеют содержание, сюжетно связанные между собою. Напр., часть документальных материалов наглядно отражает феодальную междоусобную борьбу между аксаевскими и эндиреевскими князьями в сер. XVIII в. А другая группа документов — феодальную междоусобицу аксаевских князей между собой, а также борьбу жителей с. Исси-Сув (горячеводцев) за независимость от аксаевских князей в конце XVIII в. Часть документов этого архива имеет прямое или косвенное отношение к такому крупнейшему событию в регионе как экспансия персидских войск Надир-шаха на Дагестан во II четверти XVIII в.

Политическая жизнь — едва ли не самая разработанная и хорошо изученная область исторической науки. И поэтому мы не станем тут подробно останавливаться в этом аспекте. Достаточно отсылать на известные публикации по истории Дагестана (Очерки истории Дагестана. Махачкала, 1957, т. I, с. 142-170; История Дагестана. М., 1967, т. I, с. 305-400; Магомедов P. M. История Дагестана. Махачкала, 1961, с. 180-256; Его же. Крестьянские восстания в Дагестане в XVIII веке // Ученые записки Дагест. пед. ин-та. Махачкала, 1959, вып. 2, с. 25-50; Гаджиев В. Г. Роль России в истории Дагестана. М., 1965, с. 11-178; Иванов А. Социально-экономическое и политическое положение Дагестана до завоевания царской Россией // ”Исторический журнал”. М., 1940, № 2, с. 70-71, и многие другие работы). Но наши документы во многом конкретизируют имена лиц, связанных с теми или иными политическими событиями, локализуют их, дают сведения в более мелких подробностях. Нельзя забывать и то, что отдельные события отражены в них с точки зрения того или иного адресанта. К примеру, известно, что чеченское население Исси-Сува в конце [69] XVIII в. выступило против аксаевских феодалов, в руках которых оно находилось в ту пору. Это действительно антифеодальное движение. С точки зрения же аксаевского владельца Ахмадхана — ”между братьями нашими (т.е. между аксаевскими феодалами — Г. О.) имеются ссоры. Поэтому нас и не слушаются люди Исси-Сува”. Последние, по их мнению, — ”зловредные люди”.

Документы показывают, что в сер. XVIII в. некоторые горские общества были подвластны эндиреевским владетелям, дженгутаевскому владетелю, а некоторые из чеченских обществ (ауховцы) еще в конце XVIII в. находились в политической зависимости от аксаевских феодалов. В свою очередь, аксаевские, и эндиреевские, и дженгутаевский, а также хайдакский владетели признают себя подданными Российского государства и это неизменно подчеркивают в своих письменных обращениях к кизлярскому коменданту.

Кизлярский комендант, как известно, в административном отношении находился в подчинении от астраханского губернатора. И всякие сношения народов Северо-Восточного Кавказа с губернатором осуществлялись с ведома и официального разрешения кизлярского коменданта.

В связи с этим остановлюсь на весьма малоизученном вопросе — об отношениях между Дагестаном и Астраханью. Официальные отношения дагестанских владельцев с астраханским воеводой (а впоследствии — губернатором) сложились видимо, со II пол. XVI века, — вскоре после завоевания татарской Астрахани русскими войсками (1556 г.). Правда, турки предприняли тогда отчаянные попытки отобрать Астраханское ханство у русских, но неудачно. В исторической рукописи, известной под названием ”Ключаревская летопись” (нач. XIX в.), сказано: Разбивши турецкое войско, [астраханский] воевода посылает князя Тимбаева и с ним несколько из завоеванных татар, за Мачаги, к Сулаку и Терику... объявить им (т.е., местному населению Северо-Восточного Кавказа, в т. ч. терско-сулакского региона — Г. О.), чтобы они ... жили бы мирно, знали бы русского царя, по обидах со стороны русских приезжали бы к нему в стан [т.е., к российскому воеводе в Астрахани], для чего [70] нарочито были сделаны и приказные избы” (”Ключаревская летопись” (рукопись) // Государственный архив Астраханской области, ф. 857, оп. I, д. 14, л. 3 об.). Как сообщается в той же летописи, через 8 месяцев после визита кн. Тимбаева, в стан астраханского воеводы прибыли представители от местных владетелей. Так начинаются официальные отношения последних со ставшей уже российской Астраханью.

По архивным данным, тарковский шамхал установил отношения с русской Астраханью в тот же год, когда Астраханское ханство было завоевано Россией. В декабре 1556 г. в Астрахань прибыл посланник шамхала с просьбой о заключении договора о мире и торговле (Белокуров С. Сношения России с Кавказом. М., 1889, с. LI). В последующие 20-25 лет российские войска несколько раз строят на Тереке и Сунже крепости, которые, однако просуществовав всего лишь несколько лет, подверглись разрушению. Наконец, в 1588 г. было учреждено зависимое от астраханского воеводы Терское воеводство с центром Терки. И эта крепость (просуществовавшая до 1725 г.), и ее преемницы — Крепость Святого Креста (просуществовавшая в 1722-1735 гг.) и Кизлярская крепость (основанная в 1732 г.) — оставили заметный след в политической истории Дагестана, в особенности XVII-XVIII вв. Они были по сути дела главными форпостами Российского государства на Кавказе. В этих крепостях официально принимались присяги местных владетелей на верность Российскому государству. Через представителей местных русских властей, которые находились в этих крепостях, осуществлялись связи с Астраханью, и далее с российской столицей.

В Российском гос. архиве древних актов (РГАДА) в Москве сохранилось немало документов по данному вопросу. В них имеются сведения как о посредственных (через терских воевод или комендантов Кр. Св. Креста и Кизляра), так и непосредственных связях с Астраханским воеводой (и губернатором) (См., напр.: РФ ИИАЭ, ф. 3, оп. I, д. 292, л. 50; ф. 6, оп. I, д. 77, л. 10; Русско-дагестанские отношения в XVII — I четв. XVIII вв.: (Документы и материалы). Махачкала, 1958). Корреспонденции, адресованные от дагестанских владетелей [71] на имя Российского государя, в І четв. XVIII в. стали распечатывать уже в Астрахани и принимать соответствующие решения на месте; в особых случаях решение по изложенному в письмах делу принимала непосредственно Коллегия иностранных дел. Вот что говорится в указе Коллегии иностранных дел к астраханскому губернатору А. П. Волынскому, от 26 августа 1720 г.: ”...Чтоб он губернатор (Астраханский — Г. О.) впредь присылаемые от тамошних кумыцких, кабардинских и других народов владельцев (О соотношении терминов ‘‘владелец” и ”владетель” см. в примеч. к коммент. 5 (док. № 19) — с. 214), також де и от Шемахинского хана и от прочих персицких пограничных управителей листы на имя его царского величества присылаемые (кроме грамот к его царскому величеству: от шаха персицкого, також и от ханов бухарского и хивинского) принимая в Астрахани роспечатывал и велел тамо оные переводить и те подлинные листы (т.е. оригиналы — Г. О.) с переводами присылал в Государственную коллегию иностранных дел и на те материи прилагал при том свои мнении по тамошнему состоянию, смотря что к интересу его царского величества надлежит по оным чинить, а присланных бы с теми листами удерживал до указу в Астрахани...” (РГАДА, ф. Колл. ин. дел. ”Кумыцкие дела”, 1720 г., д. № І, лл. 22 об.-23; копию этого архивного документа см.: РФ ИИАЭ, ф. I, оп. I, д. 60, лл. 59-60).

Действительно, материалы архива Кизлярского коменданта (г. Махачкала, ГА РД) показывают, что наиболее важные по своему содержанию корреспонденции, поступавшие от местных феодальных владений и обществ, кизлярская комендантская канцелярия отправляла дальше — в Астраханскую губернскую канцелярию (в гражданскую и военную часть). Казалось бы, эти документы следует ныне искать в Астраханских архивах. Однако, предпринятая нами недавно попытка найти такого рода материалы не привела к ожидаемому результату (См.: Оразаев Г. М. Материалы Астраханского областного архива // РФ ИИАЭ, ф. 1, оп. I, д. 590, инв. № 7432): в рассмотренных нами материалах не обнаружено ни одного тюркоязычного или арабоязычного документа из Дагестана. По всей видимости, поступавшие через комендантов крепостей в Астрахань оригинальные материалы отправлялись далее в [72] Москву или С.-Петербург, вместе с их русскими переводами, сделанными на месте (в крепостях или в Астрахани, где находились переводческие школы и штатные переводчики в канцеляриях). Почти все материалы, хранящиеся в Гос. архиве Астраханской области — на русском языке, и, надо заметить, в них имеются богатейшие сведения о дагестанско-астраханских, связях периода позднего средневековья.

Что касается материалов на восточных языках, написанных на имя кизлярского коменданта или на имя астраханского губернатора (корреспонденции с мест Северного Кавказа составлены главным образом на восточных языках — на ”тюрки”, арабском и персидском языках), то они никогда в истории русской досоветской историографии не публиковались (Имеются публикации лишь некоторых русских переводов, осуществленных с восточных языков). Исключение составляет, кажется, лишь одна публикация небольшого отрывка из тюркоязычного письма II пол. XVII века, предпринятая А. Казем-Беком, в примечаниях к книге ”Дербенд-наме”, изданной им в С.-Петербурге на тюркском языке (вместе с английским переводом) в 1851 г. Это суть несколько строк, составляющие начало текста письма Будай-шамхала Тарковского (годы правления: 1682-87) (Шихсаидов А. Р. Новые данные по средневековой истории Дагестана // Ученые записки ИИЯЛ. Махачкала, 1961, т. 9, с. 153; Шамхалы Тарковские // Сборник сведений о кавказских горцах. Тифлис, 1868, вып. I, с. 58; Лавров Л. И. Эпиграфические памятники Северного Кавказа X-XX вв. М., 1980, ч. 3, с. 102-105) на имя астраханского воеводы. Учитывая то обстоятельство, что упомянутая публикация оригинального дагестанского тюркоязычного текста, предпринятая А. Казем-Беком, видимо, самая первая, и то, что книга А. Казем-Бека ныне весьма редка, да и осуществлена она в малоприметных примечаниях, уделю здесь несколько строк, чтоб привести этот текст из письма Будай-шамхала. Содержание его также весьма примечательное: [73]

*** (Kazem-Beg A. Derbend-Nameh. St.-Petersburg, 1851, p. 490, rem. 33 u. К сожалению А. Казем-Бек не указал свой источник, из которого он заимствовал этот интересный отрывок. С большей долей вероятности можно предположить, что подлинник этого письма хранится ныне в РГАДА)

В литературе упоминаются и другие письма раннего периода от дагестанских владельцев к представителям русской власти в Астрахани. Напр., письмо ”Тарковского Чобан-шевкала”, отправленное в Астрахань в 1668 г. (Акты исторические, собранные и изданные Археографической комиссией. СПб., 1842, т. 4, с. 396; Лавров Л. И. Указ. соч., ч. 3, с. 102; см. еще: Русско-дагестанские отношения... Махачкала, 1958, и другие)

Из всего этого не следует, конечно, что всякие дела местного значения решались только астраханским губернатором, а комендант Кизлярской крепости выполнял лишь посреднические функции. Наоборот, большая часть решения дел (в том числе по корреспонденциям, исходящим с мест) находился под ответственностью именно коменданта и последний обладал достаточно большой властью и влиянием. Это отражается, в частности, в обращениях писем к нему, отправленных от имени местных владельцев Северного Кавказа. Последние нередко обращались к коменданту с просьбой урегулировать междоусобную неприязнь местных князей или споры узденей со своими беками. Напр., эндиреевский уздень Алчак и его сын Хаджибатыр пишут благодарственное письмо к коменданту за посредничество последнего в урегулировании какого-то спора адресантов со своим беком, в результате чего произошло их примирение (см. док. № 47).

Однако в некоторых письмах можно заметить нотки довольно резкого или требовательного тона. В этих случаях, как очевидно, делается ставка на то, что комендант головой отвечает за [74] сохранение спокойствия во ввереном ему регионе и обязан следить за тем, чтоб удержать местные владения в послушании к Российскому государю. Вот как, например, пишет к коменданту Н. А. Потапову (1764 г.) аксаевский владелец Солтанбек: ”Если Ваше превосходительство не хотите, чтобы были разорены селения, подвластные государю, то, как только дойдет это письмо, незамедлительно отправьте одного вашего хорошего надежного человека вместе с этим посланным туда нашим человеком”, в противном случае мы, мол ”будем биться — знайте это” (см., док. № 33).

Вряд ли здесь стоит остановиться подробнее и на других аспектах политической жизни Дагестана, затронутых в привлеченных нами в работе документах. В комментариях к каждому из рассматриваемых нами документов имеются более или менее полные оценки тех или иных мест из текстов. Повторение их тут было бы излишним.

Но следует особо подчеркнуть, что отнестись к содержанию этих и других писем из архивного фонда ”Кизлярский комендант”, как и всяким документам эпистолярного жанра, нужно очень критически. Ибо в них выражено субъективное видение адресанта, отношение частных лиц (корреспондентов, — большей частью — феодалов) к тем или иным коллизиям, историческим событиям. Особенно необходим внимательный подход к тем из документов, которые затрагивают именно политические аспекты в жизни народов северокавказского региона. Необходимо также привлечь сравнительный материал из других независимых источников. Тем не менее, рассматриваемые документы дают в руки исследователей немало неизвестных фактов, материалы для уточнения многих малоизвестных в исторической литературе сведений. (Заметим, что не все тексты документов, приведенных нами в наст, книге, можно отнести к историческим по содержанию источникам. В нашей работе, носящей комплексный характер, привлечены документы разнообразного содержания, тексты которых представляют интерес не только для историков, но и для исследователей ретроспективной этнографии, позднесредневековой письменной культуры, истории языка нашего региона)