ПОХОД ПЕТРА ВЕЛИКОГО В ПЕРСИЮ.

(Окончание).

Петр Великий всегда старался облегчать тяжесть службы какими-нибудь удовольствиями. Однажды, находясь в веселом расположении духа, он вспомнил корабельное обыкновение — купать никогда небывавших на море. Для того прикрепляют на конце раины блок с веревкою, к веревке привязывают доску и на ней спускают в море человека, который должен окунуться трижды, и откупиться дарами. Здесь было новое море для наших моряков. Государь желал повеселиться или [149] посмотреть на эту забаву. А как он не исключил и себя из числа тех, которых хотел купать, то никто и не отказывался от этого обыкновения, как бы страшно ни казалось море. Соймонов, со повелению Государя, был распорядителем этой забавы. Первый купался Генерал-Маиор Иван Михайловичь Головин, которого Император называл Адмиралтейским басом; потом следовал сам Император, за ним Адмирал и так далее. Купался весь Генералитет и Министры. Весело было смотреть, как некоторые, опускаясь в море, дрожали от страха, другие смело и весело кидались в воду. Соймонов говорит, что Генерал-Маиор Князь Борятинский перед всеми отличился своею неустрашимостию.

Во время этих развлечений прибыл курьер от Бригадира Ветерани с донесением, что Русский отряд, находившийся под его предводительством, понес значительный урон про вступлении в Дагестан, на что Государь тем более негодовал, что причиною этого несчастия была неосторожность самого начальника отряда. Ветерани был командирован Генерал-Маиором Кропотовым с четырьмя полками драгун для взятия одной укрепленной деревни; Волынский уверял, что жители этой деревни не будут делать никаких сопротивлений. 23 Июля Бригадир отправился к деревне; к ней он подходил узкою дорогою, лежащею между горами, не [150] принявши никакой предосторожности. Вдруг с высоких мест, в лесу, посыпались стрелы и ядра на драгун. Ветерани остановился с намерением вступить в бой с неприятелем. Но силы врагов были скрыты в лесу, и Ветерани не мог ничего выиграть своею остановкою. Предполагали, что если бы Бригадир в ту же минуту бросился к деревне, то меньше потерял бы людей. Это видно было из того, что Полковник Наумов, с согласия офицеров, оставил в лесу небольшой отряд для удержания неприятелей, а сам двинулся к деревне и без большого труда взял ее, не потерпев никакого урона. За то Русские, по входе в деревню, жестоко отомстили за восемьдесят человек своих убитых товарищей: они изрубили неприятеля, сожгли деревню, и получили значительную добычу.

Спустя немного времени после этого донесения начали подходить передовые войска драгун и Казаков, и как в лошадях уже не было недостатка, то Император послал Лейтенанта Соймонова к р. Сулаку, для исследования мест, где бы легче через нее можно было переправиться на лошадях. Река Сулак есть не что иное, как рукав реки Аграхана, текущей в море. От Аграханского-Ретраншемента до Сулака считали двадцать верст. Общее замечание, что реки в устьях своих бывают мелки, дало повод Государю думать то же и об устье Сулака. Петр [151] Великий приказал Соймонову прилежнее осмотреть устье этой реки. Соймонов действительно нашел устье довольно мелким: но здесь было другое препятствие: на средине реки грунт был так тинист, что лошади, на которых исследовали брод, едва-едва могли выбиться. Встретив в этом неудачу, они решили переправиться на плотах, которые должно было перетягивать через реку укрепленными на берегах канатами.

В обратный путь Соймонов ехал по краю берега, или по заплескам, состоящим из наносного песку; эти заплески были гораздо ниже настоящего морского берега. Когда Соймонов донес Государю о своих исследованиях, то Петр Великий спросил: «видно ли там, что во время сильных морских ветров заплески те понимаются водою?» И когда Соймонов доложил Государю, что заплески все понимаются водою до самых высоких мест и до песчанных бугров, то Он сказал: «Я угадал, что Генерал-Квартирмейстер Карчмин предполагал напрасно, что можно итти по заплескан»; я ему говорил: разве он хочет быть Фараоном.

Потом предстоял вопрос, как и где сохранить островские лодки от ветров, до возвратного пути? Им нужно было избрать безопасное место: потому что некоторые из них и без того уже очень пострадали от жестокого ветра, и притом тогда, как они стояли еще не на [152] якорях, а близ берега на мели. Для решения этого вопроса Государь нарочно приехал к Генерал-Адмиралу на гукер для совещании. Император думал «затопить их все у берегов; тогда с водою не так сильно, как порожные, поднимать и о землю бить будет; а после нетрудно будет их опять достать и вылить из них воду». Сказав это; Государь обратился к Соймонову: «ведь и ты морской, говоря о том же». Тут Соймонов вспомнил об одном острове, который он видел при осматривании Аграханского залива. На нем было единственное дерево, — высокая ветла, которую можно было видеть с гукера. Островские лодки можно поставить на тот остров, сказал Лейтенант, указывая на ветлу: там сильные ветры и волны не могут им так легко вредить. «Хорошо» — сказал Император, увидя высокое дерево — «туда не далеко; я и сам поеду и осмотрю место».

Тотчас Государь сел на шлюпку и поехал с Соймоновым к острову. Объехали его кругом и нашли весь покрытым водою и высоким камышом, да и самая ветла стояла в воде. Между камышом не нашли меньше четырех футов глубины, а глубина канала между островом и землею была от семи до осьми футов. Этот канал был с полверсты шириною. Одна была невыгода: не было сухого места, где можно было бы поставить палатку для караула. «Люди [153] караульные, сказал на это Государь, могут и на лодках жить. При дальных кораблеплаваниях больше времени проходит, что не пристанут к берегу, нежели сии здесь препроводить имеют». Потом, обратясь к Соймонову, в коротких словах приказал: «здесь той дивизии, а там другой дивизии лодкам стоять». На следующий день Лейтенант расстановил лодки, по приказанию Государя. На лодках остались для караула триста человек Малороссийских казаков.

Во время этих распоряжений остальные драгуны и Казаки, шедшие сухим путем, достигли Сулака, а с ними пришли и лошади для войска, стоявшего в ретраншементе. Лошадям дали отдохнуть на привольной пастве между Сулаком и Аграханом; а судам приказал Государь отправиться к острову Чеченю, для соединения там с ластовыми судами, и после ехать к Дербенту. В ретраншементе было оставлено двести человек регулярного войска, да тысяча казаков для гарнизона, под командою Полковника Маслова.

На другой день, запасшись водою, суда пошли в путь под предводительством Лейтенанта Соймонова. В седьмом часу вечера Соймонов прибыл к Чеченю и отдал Указ Государя начальнику ластовых судов, Капитану фон-Вендену. Через несколько дней весь флот двинулся в путь и в полтора дня был в виду Дербента. [154]

5 Августа и сам Государь двинулся с армиею под Дербент. 6 числа прибыл Император к Сулаку. В следующие два дни переправлялись через реку, на плотах и паромах. В это время были на аудиенции у Государя: Султан Махмуд, из Аксая, и посланник Шамхала Абдул-Гирея из Тарку. Они поздравили Его Величество с благополучным прибытием в их пределы и обещали всеми мерами содействовать успехам Русского похода. В знак этого Султан подарил Петру Великому шесть прекрасных персидских лошадей и сотню быков на продовольствие войска; а посланный от Шамхала привел с собою в подарок шестьсот быков, запряженных в телеги, для перевозки провианта, полтараста быков для войска и трех красивых персидских лошадей; на одной из них было богатое седло, обложенное серебром и узда, украшенная золотом. Оба — и Султан и Шамхал — были расположены к пользам России: первый потому, что владения его были вблизи города Терки, а второй потому, что княжеское свое достоинство получил он чрез содействие Русского Двора, как пишет об этом и Гербер.

11 Августа поднялась вся армия от Сулака. На пути к Дербенту хотя и много есть речек, текущих из гор, однакожь местами чувствуется недостаток в воде. И потому Шамхал на [155] безводных местах приказал нарыть колодцев для армии; но, к сожалению, в них было и мало воды, и она была очень мутна. 12 числа Русский авангард прибыл к городу Тарху. Сам Шамхал встретил Императора и проводил его в приготовленный у города лагерь. Прошло три дня, пока собралась вся армия круг города, который назначен был сборным местом.

Между тем прибыли депутаты от Наиба или Коменданта Дербентского засвидетельствовать Государю свое удовольствие о его прибытии, и вместе с тем выразить радость, что они имеют счастие пользоваться защитою Его Величества. Султан, главный повелитель тамошних мест, опасаясь за жизнь свою от Дауд-Бека и Сурхая Кази-Кумыкского, разграбивших в прошлом 1721 году город Шамаху, выехал из Дербента, в надежде на перемену обстоятельств. Теперь ему очень кстати была предложенная Русским Императором защита от его утеснителей: потому что Султан никак не мог ожидать помощи от Персидского Правительства из Испагани: весною 1722 года оно слишком было обессилено Мир-Махмудом, сыном Мир-Вейса. Петр Великий послал Полковника Наумова с двенадцатью Донскими Казаками в Дербент, обнадежить Наиба своим [156] покровительством и договориться с ним о приеме Его Величества.

Наумов прибыл в Дербент в то самое время, когда Капитан Фон-Верден показался перед городом с транспортными и прочими судами. Опасность тамошней рейды от всех ветров, худой грунт для якорей и нечаяние скорого прихода сухопутного войска побудили Капитана ехать мили на две далее Дербента к устью реки Милукенти и там ожидать повелений. Наумов, предупреждая отплытие судов, послал к Командиру Флота просить его в город для важнейших совещаний. Фон-Верден не мог явиться сам, по случаю болезни, а вместо себя послал в город Соймонова.

Совещания состояли в том, как бы обезопасить и жизнь Наиба от жителей города и въезд Государя в Дербент. Решили у двоих городских ворот, Северных и морских, поставить Русский караул; караульных взять с судов, где было два капральства драгун, которые не нужны были на судах. Драгуны заняли определенные места, и Имам-Кули-Бей, так звали Наиба, старался отблагодарить Наумова и Соймонова своим угощением за их заботы: он подчивал их с Азиатскою роскошью. Людям с судов дозволено было входить во всякое время в город и запасаться всеми [157] потребностями жизни. Поэтому Капитал фон-Верден остался с судами перед Дербентом.

Пока шли переговоры и приготовления к принятию Государя в Дербент, Русская армия, 16 Августа, выступила из Тарку и встретила на дороге своей измену двоих тамошних владельцев: Султана Махмуда, из Утемиша, и Усменя Xайтакского. Они хотя и обещали Послу Волынскому свою приязнь; но, при появлении Русской армии, вздумали противиться. Прошедши провинцию Боннах, 18 Августа Государь прибыл к смежным пределам Утемиша и Хайтаков. Послали несколько Казаков для разведания той земли. Они возвратились с донесением, что хотя жители и не оказывали явного сопротивления, однакожь не дозволяли им подходить к себе близко, а некоторые даже по ним стреляли. Вещь ясная, что нужно было готовиться к их усмирению, и потому Государь 19 числа приказал стоять на месте и дать роздых лошадям. А между тем, в тот же день поутру Генерал-Адмирал послал казацкого есаула с тремя казаками в местечко Утемиш, с письмом к Султану, чтобы тот или сам явился с покорностию, или прислал бы депутатов в Русский лагерь, для принятия Императорских повелений. Вместо ответа, Султан приказал изрубить посланных в куски. Он думал, что очень достаточно будет шестнадцатитысячного [158] войска, которое он набрал в обеих областях, чтобы совершенно истребить Русскую армию. Он решился для этого напасть на нее нечаянно; но ошибся в своих планах: в начале четвертого часа пополудни Русские увидели его идущего против них с своей армией. Начался бой; дрались отчаянно и запальчиво. Наконец неприятели не выдержали, смешались и побежали. Русские гнали их верст с двадцать, до султанской резиденции Утемиш. Резиденция и другие шесть деревень отданы на разграбление, и превращены в пепел. Неприятелей перебито до тысячи человек; в добычу Русским досталось до семи тысяч быков и до четырех тысяч баранов.

Это задержало несколько движение Русской армии, и потому войска выступили снова в поход не прежде 21 числа; 22-го стали лагерем при речке Дарбах или Дербах, а 23-го Император имел торжественный въезд в Дербент. Наиб за версту от города встретил Государя с многочисленною свитою из знатнейших граждан, — на коленях поднес ему городские ключи на серебряном блюде и произнес при этом случае следующую речь; «Мне и всем жителям города чрезвычайно приятно видеть великого Императора, шествующего в Дербент, для принятия нас под свое высокое покровительство. Город наш хотя и отстроен по вкусу Персидских [159] Царей, однакожь много есть доказательств, что оп получил основание свое от Александра Великого. Поэтому, нет ничего приличнее и справедливее, как город, основанный Великим, передать во власть не менее Великого Монарха, который обещал защищать его от всех грабительских нападений Персидских мятежников. Мы почитаем за величайшее счастие быть верноподданными Великого Государя, и в знак этого с рабскою покорностию подносим ключи города, поручая себя и все наше достояние покровительству и милости Вашего Императорского Величества». Один из этих ключей (а говорят, что один всего и был) хранится ныне (на деревянном блюде) в Кунсткамере при Императорской Академии Наук.

После этого, Петр Великий дал приказ двинуться всем войскам через город и стать лагерем на равнине близ моря. Драгуны и Казаки раскинули свои палатки на реке Милукенти, верстах в пяти от ее устья: там были прекрасные пастбища для лошадей. В это же время и Капитан Фон-Верден получил приказ итти к устью той же реки и там стать на якори. А Лейтенант Лунин послан к Баку с манифестом, переведенным на Персидский язык. Вот его содержание:

«Русский Государь Император, как верный сосед и союзник Шаха, пришел с своим [160] непобедимым войском только с того целию, чтобы принять эти провинции под свое покровительство и избавить их от грабительства Персидских мятежников. Дербентский Наиб, приняв от Его Величества сию высокую милость, нимало не медлил употребить оную в пользу города; потому и город Баку для безопасности своей надлежит принять Российский гарнизон, который будет снабжен провиантом и всеми потребностями из Дербента». Но жители города Баку хотя и приняли манифест от Лейтенанта, но в город его не пустили, а через несколько часов выслали следующий ответ: «Мы уже несколько лет оборонялись от мятежников без всякой посторонней помощи, точно так же и вперед обороняться надеемся: а потому, не примем мы ни одного человека гарнизона и не требуем ни одного батмана (Батман, Татарское слово, — вес в 15 фунтов, который особенно был в употреблении во времена Екатерины II. Мы знаем, что этот вес во многих Русских местечках, отдаленных от городов, употребляли еще около тридцатых годов.) провианта». С таким ответом Лунин возвратился в Дербент.

Нужно заметить, что в этом месте журнал Соймонова не согласуется с реляциями, напечатанными тогда же в разных сочинениях. В [161] сочинениях этих есть письмо жителей города Баку, писанное ими еще до прибытия Государя в Дербент. Вот оно: «Мы считаем на Божескую милость, что Его Императорское Величество, из дружбы к Шаху, изволил принять на себя труд шествовать в провинцию Ширван; об этом мы с радостию узнали из присланных к нам манифестов; и потому, не будем теперь опускать ни одного случая служить Великому Императору со всею верностию. Мы два года тому терпели от мятежников и изменников и ничего теперь так искренно не желаем, как достойного наказания злодеям и высокого покровительства Государя Русского». Другим доказательством покорности жителей города Баку служит письмо Петра Великого, писанное Сенату 30 Августа и напечатанное во многих сочинениях. В нем Государь упоминает о городе Баку, который изъявил покорность свою через письмо. Но вероятно, это письмо было писано частными людьми, которые заблаговременно искали милости Императора: потому что Петр Великий, по прибытии в Дербент, тотчас же послал Лунина с новым манифестом в Баку. Это подтверждается еще и тем, что Лунин возвратился к войску после 30 Августа, то есть, после времени в которое было написано письмо Государя.

Пока дела шли таким образом на сухом [162] пути, на море случились для войска другого рода неприятности. При устье реку Милукенти стояли двенадцать ластовых судов, нагруженных мукою, под прикрытием Капитана фон-Вердена. Муку предположено было перепечь в хлебы и из них насушит сухарей для продолжения похода. К этому делу приставлен был Бригадир Левашев, имевший в своей команде четыре тысячи человек. В ночь перед выгрузкою подул жестокий Северный ветер и в судах открылась течь. Воду выливали до полудня течь увеличивалась; наконец не осталось других средств к спасению провианта, как только отрубить канаты и итти на мель. Много помокло муки; суда выгружены и употреблены на дрова для печения хлеба. Такое же несчастие случилось и с двумя тялками, которые были нагружены купеческими товарами. Они тоже разгружены о изрублены на дрова. И гукер, на котором был Соймонов, тоже пострадал было: канат его порвался, и гукер пошел было на мель, но успели бросить якорь, и тем спасли корабль.

Около этого же времени ждали еще Капитана Вильбоа, которому поручено было привести из Астрахани тридцать судов, нагруженных провиантом. Назначенное время прошло, а о Капитане не было еще никакого известия. Думали, что он проехал к Низабату, или не [163] предполагая, что армия так долго пробудет в Дербенте, или потому, что в Низабате лучше приставать к берегу. Апраксин послал Лейтенанта Соймонова к Низабату наведаться о Вильбоа, и Лейтенант нашел там одну только Татарскую бусу, а о других судах не было никаких известий. С этим посланный возвратился к Генерал-Адмиралу.

В то же время пришло известие от Капитана Вильбоа, что он остановился в Аграханском заливе, а далее не смеет пуститься в море с худыми судами. Эти обстоятельства побудили Государя принять другие меры. По его повелению, собран был военный совет, на котором положено — дальнейший поход отменить, по недостатку в провианте, и возвратиться в Астрахань, оставив в Дербенте гарнизон для удержания жителей в повиновении.

Но в армии думали иначе: там предполагали, что Император пройдет мимо города Баку к реке Куре, а по ней вверх до Тифлиса и оттуда прямо в Терки, с целию — лично узнать эти страны. В этой мысли утверждало воинов желание Петра Великого — возобновить Христианство в Грузии. Он хотел еще заложить при устье Куры купеческий город, в котором, как в центре, сосредоточивалась бы торговля между Грузинами, Армянами, Персами, и оттуда продолжалась до Астрахани. [164]

Когда в военном совете определили отложить дальнейший поход, то, не имея уже нужды в провианте, послали Капитана Бернарда на шняве, а на другой день Лейтенанта Соймонова на обыкновенном его гукере, с приказанием, чтобы Вильбоа не двигался с места; а если уже он начал путь, то возвратился бы к Аграханскому Ретраншементу, чтобы войско на возвратном пути нашло там продовольствие. Между тем Вильбоа опасался, чтобы армия в Дербенте не потерпела недостатка в провианте; и оттого хотел он попытать, не доведет ли судов до места. Но лишь только выступил он в открытое море, набежал с Юга жестокий штурм, и во всех судах открылась течь. Не было другого спасения, как посадит суда на мель. Это случилось у самого конца Аграханского мыса. В таком положении Бернард и Соймонов застали Вильбоа. Нетрудно представить, как много погибло провианта. Впрочем, для возвратного пути достаточно еще было войску и этих остатков.

Выходя из Дербента, Государь оставил в нем гарнизон под начальством Полковника Югнера. Потом, на реке Сулаке, в двадцати верстах от устья, в том самом месте, где отделяется от нее река Аграхан, Император заложил крепость Св. Креста. Здесь, для продолжения работ оставлено несколько пехоты, драгун и корпус казаков, под командою [165] Подполковника Леонтия Соймонова. Государь хотел этою крепостию заменить город Терки и обезопасить границы от нападений неприятельских.

Крепость Св. Креста должна была находиться между реками Сулаком и Аграханом. Крепостные валы положено было сделать кажется несравненно укрепленнее, чем нужно было для защиты от Азиатских народов. Тамошние земли отличались своим плодородием, и потому Петр Великий издал Указ переселить туда тысячу казацких семейств с Дона. С этого времени по реке Аграхану начали появляться укрепленные деревеньки, называвшиеся городками, а казаки от слова семья именовались семейными. Известно, что в последствии времени, в 1736 году, положено было оставить эту крепость, а казаков перевести на реку Терек, где они и поселены между крепостию Кизляром и Гребенскими Казаками, в таких же городках и на равных правах с последними.

При заложении крепости Св. Креста, Император дал повеление Атаману Краснощокому — итти с тысячью человеками Калмыков и сделать вторичное нападение на жилища Усменя и Султана Утемишского Махмуда, чтобы привести их в покорность. 25 Сентября выступил Краснощокий в поход, а 26 явился, как снег на голову, при жилищах неприятельских. Калмыки и казаки дружно и усердно трудились над [166] уничтожением остатков от первого нападения, — разорили все, что оставалось от прежнего похода, или что опять возобновлено было неприятелями. Многие из жителей побиты, до трехсот пятидесяти человек взято в плен. Победителям досталось в добычу одиннадцать тысяч голов рогатого скота, кроме драгоценностей, которыми завладели казаки. 30 Сентября Краснощокий возвратился к армии.

Тогда Петр Великий садился уже на суда, у Аграханского Ретраншемента, которые приготовил Князь Борятинский, предварительно посланный с четырьмя тысячами человек. Государь сел на прежний свой бот и поехал наперед в Астрахань, куда и прибыл благополучно 4 Октября. Но Генерал-Адмирал, который отправился на гукере через три дня после Государя, а также шнява, на которой ехал Графа Толстой, и все островские лодки потерпели ужасный штурм. Распространившиеся нелепые слухи очень опечалили Императора. Но, слава Богу, все кончилось благополучно; только армия немного пострадала от перемены климата, пищи и переходов.

Государь велел готовиться к возвратному пути в Москву. Перед отъездом ему захотелось осмотреть ловли осетров и белуг у так называемых учугов. При осмотре первого учуга, который называли Иванчуг, прибыл к Государю из Гилани Кабинет-Курьер Чеботаев [167] от находящегося в Ряще Консула Семена Аврамова, с донесением и с письмом от Визиря к Губернатору Волынскому. Письмо заключало в себе жалобы тамошних жителей на разорения от мятежников и сильное желание принять Русское войско к себе для защиты их от нападений этих врагов. Петр Великий тотчас послал в Астрахань с повелением немедленно явиться к нему Генерал-Адмиралу Графу Апраксину, Тайному Советнику Графу Толстому и Губернатору Волынскому. Но как настала ночь то они явились на другой день, а между тем Государь отъехал к другому учугу, который называется Камысяк и лежит в двенадцати верстах от первого. Император, Апраксин, Толстой и Волынский имели там тайный совет, на котором было положено: не упускать этого удобного случая и в настоящую же осень послать войско в Гилань. После этого, Государь возвратился в Астрахань.

Незадолго до этого Апраксин поручил Соймонову, бывшему тоже на учугах, осмотреть и описать рейду Четырех Бугров и найти там удобное место для постройки провиантских магазинов. Но Государь приказал Соймонову ехать вместе с собою в Астрахань: потому что в тайном совете он назначен был для перевезения войска в Гилань. Тогда же Император пожаловал его Капитан-Лейтенантом. [168] Государь до тех пор не хотел отправиться в Москву, пока не увидит на кораблях всего войска, назначенного к походу.

Войско, назначенное в Гилань, состояло из двух баталионов пехоты, над которыми Государь определил командиром Полковника Шипова (бывшего после в Статс-Конторе Президентом), а Капитан-Лейтенанту Соймонову поручил приготовить суда, на которых можно было бы пуститься в дальний путь. Соймонов вместе с корабельным мастером Пальчиковым нашли годными к езде часто употреблявшийся гукер, один эверс, три гальйота, да девять тялок, но и эти нужно было починить. Тогда как Пальчиков производил починку, Соймонов снабдил суда такелажем и всеми потребностями на море. Ему также дозволено было выбрать из морских служителей таких, на которых он мог надеяться.

Для успешнейшего приготовления судов, Император назначил еще трех Генералов и двух Бригадиров: Матюшкина, Князя Юрия Трубецкого, Дмитриева-Мамонова, Левашева и Князя Борятинского.

Для пути в Гилань нужно было иметь человека, который знал бы тамошние места. По случаю, в Астрахани был прикащик Московских купцов Евреиновых, Андрей Семенов, который, долго находясь в Гилани, мог [169] сообщить морякам о многом, что нужно было для войска. Его представили Петру Великому; Государь долго разговаривал с ним о Гилани и наконец приказал Соймонову начертить на карте план города Ряще с окольными местами и со всеми ведущими туда дорогами. На этой карте между прочим означена была дорога в Казвин. От того Император предписал Полковнику Шипову найти на этой дороге место для крепости, чтобы пересечь путь в Гилань Персидским мятежникам.

Разговор Государя с прикащиком Семеновым склонился на Грузинское купечество и город Тифлис. Петр Великий хвалил водяной путь от Тифлиса до Каспийского моря по реке Куре, но очень жалел, что на него не обращают никакого внимания. «Там, на устье Куры», — сказал Государь Соймонову, — «надлежит места осмотреть, потому что там должно быть сборищу для всего Восточного купечества». Император означил это и в инструкции, данной Соймонову, где между прочим предписал ему вымерять все притоки Куры.

Перед отправлением своим, Полковник Шипов заблагорассудил просить разрешений Государя на два вопроса. Если как-нибудь, говорил Полковник, суда разлучатся между собою и останется их всего половина или меньше, то должно ли ему продолжать путь в Гилань? На это [170] сказал Государь, указывая на Соймонова: «Это его должность; о том Соймонов постарается». И, оборотясь к Соймонову, сказал: «А ты рандеву дай». Шипов спрашивал еще: довольно ли будет двух батальйонов для жителей Гилани? Петр Великий сказал: «стенька Разин с пятью стами Казаками их не боялся, а у тебя два батальйона регулярного войска».

После этого Петр Великий разговаривал с одним купцом земли Индостанской, который жил тогда в Астрахани по торговым делам и назывался Амбурак. Индеец, между прочим, сказал Государю: прежде бунта из одной Гиланской области ежегодно вывозилось в Турцию до девяти тысяч тай шелку; каждый тай содержит в себе весу от семи до девяти пудов; а каждый пуд продавался от семидесяти до девяноста рублей. Потом разговор склонился на шелковое производство в Терках у казаков. «Современем Теркские места» — сказал Государь — «не хуже Гилани быть могут; но удивляюсь я лености Теркских Казаков, что не имеют они склонности к умножению такого легкого промысла».

6 Ноября суда были готовы. Император прибыл на гукер в сопровождении Генерал-Адмирала, Графа Апраксина, Тайного Советника Толстого, Генерал-Майора Матюшкина, Гвардии Майора Дмитриева-Мамонова. Тотчас, по [171] приезде своем, Государь приказал Соймонову дать сигнал к отплытию. Когда все пришло в движение, Государь возвратился в город.

По отплытии войска, Император 7 Ноября поднялся из Астрахани, а 13 Декабря имел торжественный въезд в Москву. На триумфальных воротах, в которые въехал Государь, над проспектом города Дербента, изображенного в этом триумфе, была следующая надпись, намекающая на Александра Великого, как основателя города Дербента, и заключающая в себе 1722 год:

SlrV Xerat hanC fortIs, tenet hanC seD fortIor VrbeM,

(Возмем в самом деле эти прописные буквы: V.X.C.I.C.D.I.V.M. и поставим так, чтобы из них действительно вышел известный год; для означения года по Римски их иначе поставить не льзя, как в следующем порядке: MDCCXVVII — и выходит 1722.)

«Основан Героем, а взят Великим».

Профессор Мартини говорит в своих записках о России (на стр. 123), будто Петр Великий приказал вырезать эту надпись на воротах Дербента. Но это несправедливо.

Текст воспроизведен по изданию: Поход Петра Великого в Персию // Журнал для чтения воспитанникам военно-учебных заведений, Том 79. № 314. 1849