ОБ ИЗУЧЕНИИ ПРОШЛОГО

Приступая к исследованию исторического прошлого, исследователь должен сознавать ценность и значимость его работы для настоящего и будущего; взявшись за исследование той или иной проблемы прошлого он должен чувствовать, находить связь этой проблемы с некоей проблемой настоящего, должен уметь увязывать исследование прошлого с интересами настоящего.

Великое значение изучения прошлого заключается уже в одном том, что настоящее порождено прошлым и поэтому прошлое дает ключ к верному пониманию настоящего- Знание предыдущего исторического этапа одна из непременных предпосылок правильного осмысления последующего исторического этапа. Это потому, что знание предыдущего создает возможность рассматривать исторические явления последующего в движении, дает картину исторического процесса, вне чего невозможно глубокое диалектическое познание действительности.

Неизвестное познается через известное. Сравнение, сопоставление, противопоставление являются приемами познавательного мышления. Постольку опять-таки изучение прошлого помогает в деле познания и осмысления современности, настоящего. Но сопоставляя настоящее с прошлым, находя аналогии и гомологии, следует твердо помнить ту истину, что нигде и никогда нет и не может быть тождества настоящего с прошлым и потому неоправданно стремиться отождествлять факты прошлого с фактами настоящего, явления одной среды с явлениями другой среды.

Одна ситуация во всей своей конкретности не может повторится, ибо все находится в процессе и все изменяется и возврата вспять нет. Поэтому сопоставляя, проводя аналогии и т. д. между явлениями прошлого и настоящего, между явлениями одной среды с явлениями другой среды, обязательно и непременно следует, во избежание грубой ошибки, во избежание самообмана и заблуждения, одновременно ставить также вопрос: а в чем разница между прошлым и настоящим, между той и этой средой? в чем заключаются различия сопоставляемых и сравниваемых? И только подчеркивая и учитывая различия можно правильно понять и степень, смысл, характер аналогичности. [13]

Изучение и исследование прошлого, имея исключительно важное познавательное в отношении настоящего значение, одновременно с этим имеет и большое воспитательное значение. Связное познание прошлого и настоящего имеет решающее значение для формирования самосознания (индивида, сословия, класса, народа и других социальных категорий) ибо в процессе познания определяется сознание.

Человеку органически присущ социальный инстинкт ибо человек общественное существо, как это общепризнано давно. Но всякий инстинкт может быть приглушен или более менее развит и обострен. Изучение прошлого, знание истории развивают в человеке сознание себя участником исторического процесса, сознание себя частью большого коллектива — общества. Это обостряет в нем социальный инстинкт, который есть основа повышенного общественного сознания, чувства привязанности и сознания долга. А повышенное общественное сознание, принимая рафинированную форму, становиться подлинным патриотизмом — благороднейшим общественным чувством человека. Так, изучение прошлого органически воспитывает чувство патриотизма — специфическое и высшее проявление социального инстинкта.

Но общественно-воспитательное значение изучения прошлого имеет не только социально-этический аспект.

История это практический, жизненный опыт общества, целого народа. Иметь многовековую историю означает иметь многовековый исторический опыт. Это большое добро и его нельзя игнорировать; безразличие к прошлому недопустимо и неоправдано, как недопустимо и неоправдано вообще безразличие к жизненному опыту. Наоборот, необходимо возможно углубленное и обстоятельное изучение прошлого данного народа и тем самым осознать, усвоить его исторический жизненный опыт. Знание истории, как необъятного объема практического опыта народа, необходимый компонент воспитания его общественного сознания и оно одно из непременных условий вызревания общественной мысли.

Изучая вопросы взаимоотношений народов в прошлых веках мы обнаруживаем их двойственный характер: дружба и вражда, польза и вред, благоприятствование и препятствование тесно переплетаются взаимно. Это не должно обескураживать исследователя, т. к. двойственный характер взаимоотношений, их противоречивость это так сказать in natura rerum. Нужно иметь мужество смотреть фактам в лицо и другим не закрывать на них глаза, какого бы характера они не были, не обходить молчанием и не затушевывать факты. Иначе будет совершена преднамеренная, сознательная фальсификация истории, что будет свидетельствовать об интеллектуальной слабости ее авторов.

Факты прошлого сами по себе не страшны, какого бы характера они не были; вся сложность в том как их толковать для настоящего, какие выводы делать из них для настоящего, установить ведущую тенденцию, найти правильную точку зрения, угол под которым их [14] рассматривать. Здесь и находится центр тяжести исследования в умении соответствующе понять и преподнести факты.

Мы считаем необходимым и обязательным всемерно содействовать воспитанию духа солидарности, духа взаимности, чувства общности.

Наша цель содействовать воспитанию дружбы народов, содействовать успеху этой плодотворной идеи, порожденной современностью.

Но это не следует понимать как обязанность лишь взаимно славословить наше прошлое. Мы следуем Давиду Гурамишвили сказавшего

«Как хорошее прославить
коль дурное не ругать?
если зло не злом назвать,
чемж добро именовать?»

и убеждены, что это верный путь.

Конечно будут шероховатости, не избежать дискуссий и т. д., но в конечном счете он должен привести к стабильному и взаимно удовлетворяющему решению вопросов. При этом даже печальные факты прошлого, факты прошлой вражды и борьбы в настоящем обратятся в основу для сближения и будут служить делу сближения народов.

Возможно обстоятельное изучение объективных фактов прошлых взаимоотношений должно помочь убедительной расчистке настоящих наших взаимоотношений от переживших свое время неблагожелательных осадков прошлого и одновременно привести к соучастию в формировании новых взаимоотношений. Но такой результат может быть достигнут лишь при открытом, откровенном и честном, непристрастном глубоком и длительном изучении и обстоятельном обсуждении соответствующих вопросов. Это длительный процесс, но его необходимо проделать.

XVIII в. В ИСТОРИИ ГРУЗИИ

Время необратимо и, следовательно, в истории нет возврата. Поэтому исторический процесс в своей конкретности единожд и неповторим. В чередующихся веках жизни народа чередуются различные ситуации и события. На долю каждого века приходится разрешение особых задач. Особы те общественные вопросы и те конфликты, которые служат в отдельные века формой концентрации общественной жизни. Поэтому в ряду веков, предшествующих и последующих, каждый век занимает особое место и специфичность каждого века проявляется в сопоставлении его как с предшествующими, так и с последующими веками. [15]

Такое объективное положение вещей определяет, что в глубокой исторической перспективе каждый век имеет для историографии свой особый, специфический интерес. Свой особый специфический интерес имеет для нас и XVIII век. Он определяется местом XVIII в. в ряду веков исторического существования грузинского народа.

В XVIII в. завершает свое тысячелетнее существование грузинское феодальное государство. XVIII в. есть последний век самостоятельного политического существования феодальной Грузии, последний век, когда она еще является ведущей государственной организацией на Кавказе, а грузинская феодальная монархия суверенной властью внутри Грузии; когда несмотря на все давления извне, несмотря на все враждебные посягательства извне Грузия сохраняла не только внутреннее самоуправление — автономию, своеобразный социальный и государственный строй, свои правовые нормы и т. д.: но и значительную свободу во внешней политике- Самое яркое и категорическое проявление этого являет собою тот факт, что вопреки Ирано-турецким требованиям и домогательствам, вопреки всем угрозам и нашествиям Грузия выбрала и сумела осуществить пророссийский внешнеполитический курс.

В средних веках Грузия не раз испытала превратности своих политических судеб, но ей удавалось сохранять самостоятельную и своеобразную феодальную социально-экономическую организацию. XVIII век-же исход феодальной Грузии; с наступлением XIX в. вместе с потерей государственности замыкается круг развития всей системы внутренних социальных связей, внутренней организации феодальной Грузии. XVIII в. — заключительная стадия развития экономики, социальной структуры, правовых норм, различных форм культуры и идеологии феодальной Грузии. Здесь можно увидеть каковым был уклад общественной жизни выражаемый понятием «картвелоба» («грузинство»), во имя которого три с лишним века вела борьбу Грузия; можно наблюдать внутренние социальные взаимоотношения, конфликты и тенденции развития, самобытные и характерные черты грузинского феодализма, которые хотя и претерпели видоизменения под внешними влияниями но не были ими задушены и смогли пробиться сквозь них, тот духовный и материальный мир, со всеми их противоречиями, которым жило и ради которого жило грузинское феодальное общество, что с наступлением XIX в. подверглось коренной ломке, трансформации и дальше со временем еще неоднократно было столь глубоко перепахано процессом исторического развития, что делало возрождение Грузии на прежней основе не только невозможным, но даже и немыслимым.

В XVIII в. Кавказ еще не был подчинен единой государственной организации, его политические силы не были скованы единой [16] политической системой. Несмотря на существование окружения держав Турции, России, Ирана, а иногда благодаря именно этому окружению политические силы Кавказа имели возможность действовать соответственно своим внутренним импульсам, возможность проявлять себя в выборе того или иного политического курса. Поэтому Кавказ XVIII в. и особенно во 2-ой его половине являл собой арену острой и непрерывной борьбы, располагавших свободой выбора и маневра, внутренних кавказских политических сил. Это придает XVIII веку особенный интерес, т. к. здесь мы имеем возможность наблюдать открытые проявления местных политических интересов и борьбы этих интересов, наблюдать местные социальные институты в их практической деятельности. Для познания Кавказа это ценно.

XVIII в. имеет особый интерес и с точки зрения внешних взаимоотношений Грузии. В XVIII в. происходил процесс пространственного перемещения внешних связей: Грузия постепенно, но решительно отрывается от переднеазиатского культурного-экономического-политического мира. Связи с ним постепенно атрофируются и рвутся; а одновременно развиваются прежние и возникают новые связи с Россией. Грузия переходит в новый культурный-экономический-политический мир, все решительнее и глубже начинает подключаться к Российскому культурному-экономическому-политическому миру. Изучение этого процесса перемещения нитей внешних связей с юга на север имеет большой научно-общественный интерес.

Вместе с тем XVIII в. не только исход феодальной Грузии, не только заключение предыдущих веков, XVIII в. к тому же канун XIX в., канун включения Грузии в состав Российской империи, т. е. канун большого нового этапа в истории грузинского народа. В истории всех кавказских народов присоединение к России на рубеже XVIII-XIX вв. является эпохальным явлением. С включением Кавказа в состав Российской империи для каждого из кавказских народов в отдельности и для всего Кавказа в целом наступила новая эпоха. Эта эпоха но-ва и отличается от предыдущей исторической эпохи этих народов во многих отношениях и существенно.

С приходом России изменилось международное положение на Кавказе и в Передней Азии; для Грузии и в Грузии, как и на всем Кавказе создается совершенно новая межнациональная ситуация, преобразованию подверглась социально-политическая организация, возникают новые факты и обстоятельства в хозяйственно-экономической жизни народа и т. д.

Разобраться в этой новой ситуации, осознать то новое что принесло с собой включение Кавказа в Российскую империю является насущной научной и общественной задачей грузинской и вообще всей кавказской историографии. [17]

Но несмотря на ломку всего общественного уклада, которая началась с 1801 г., преемственность и связи между XVIII и XIX вв. на Кавказе не были потеряны, историческая традиция сохранилась.

Поэтому чтобы выявить, что нового принесло включение Кавказа г. состав российского государства, чтобы глубже и полнее понять новую эпоху в истории Кавказа нужно прежде уяснить что было до этого, что и как было на Кавказе до вступления сюда России.

Следует вскрыть тот сложный клубок противоречий внутригрузинских, межкавказских и международных, который завязался в Грузии и вокруг Грузии; надо очертить те проблемы, те вопросы которые накопились в грузинской действительности и настойчиво требовали уже давно своего разрешения и выяснить какими интересами жила общественность того века. После этого понятно будет и то, в чем состояла новизна ситуации XIX в., в чем заключалось отличие нового положения грузинского народа; каковы те новые противоречия, которые начинают возникать и развиваться в Грузии XIX в., каковы новые вызревающие и требующие своего решения проблемы в жизни грузинского народа на протяжении XIX в.

Интерес к XVIII в. усугубляется еще тем, а решение указанных исследовательских задач одновременно облегчается тем, что в отношении XVIII в. грузинская историография располагает наиболее богатым фондом исторических источников. Многочисленные грузинские и русские наративные и документальные источники, как изданные, так и хранимые в архивах, армянская историческая литература, описания ряда путешественников на немецком и французском языках; фольклор всех кавказских народов, во всем многообразии его форм, масса памятников материальной культуры, обилие данных этнографии, до настоящего времени в полной мере пака еще нам недоступные персидские и турецкие письменные источники и архивы — это богатство исторического материала дает возможность с наибольшей полнотой, сравнительно с предыдущими веками, исследовать и осветить историческую жизнь грузинского народа в XVIII веке, дает возможность обнаружить неожиданные зигзаги развития исторических событий непредполагаемые переплетения тенденций и обстоятельств, скрытые мотивы межкавказских и международных взаимоотношений.

Эго означает, что мы располагаем возможностью воспроизвести картину Грузии XVIII в. убедительнее и правдивее, чем картину любого предыдущего века; картину насыщенную хорошо аргументированными реконструкциями социальной структуры, экономического состояния страны, системы государственного правления, культуры духовной, культуры быта и пр. и выявить подлинные мотивы внутренней и внешней политики.

Тем самым это исследование, одновременно, способно дать нам ряд опорных точек для ретроспективных суждений в отношении предыдущих веков, по меньшей мере для XVI-XVII вв. для которых нам обычно недостает исторических свидетельств. Следовательно, [18] пристальное и обстоятельное изучение истории именно XVIII в. оправдывается не только интересом к XVIII в., но и интересами изучения предыдущих веков.

XVIII в. — канун присоединения Грузии и Кавказа к России. Поэтому тема Грузия в XVIII в. значительна не только для истории Грузии и Кавказа, но и для истории России. Для понимания и оценки политики и мероприятий России на Кавказе в XVIII-XIX вв. необходимо знать обстоятельнее, что присоединила к себе Россия в лице Грузии и Кавказа, знать конкретные условия, в которых осуществлялась экспансия России; какие проблемы стояли перед Российской империей в Грузии и на Кавказе, насколько Россия верно сориентировалась и разобралась в местной ситуации. Изучение темы Грузия и Кавказ в XVIII в. одна из непреложных предпосылок для правильной оценки политики России на Кавказе в XIX в., для понимания ее промахов и успехов, ее силы и слабости, степени ее соответствия окружающей действительности. Это имеет принципиальный интерес для истории Российской империи, для понимания принципов ее колониальной политики и степени их эффективности.

Для истории России тема Грузия и Кавказ в XVIII в. важна еще тем, что она ведет к выяснению роли Грузии в процессе распространения России на Кавказ, в процессе постепенного включения Кавказа в состав Российской империи. Тема — Грузия и Кавказ XVIII века, в аспекте истории Российской империи имеет важное значение в выработке правильного отношения русской общественно-научной мысли к прошлому Грузии.

Таким образом, тема Грузия XVIII века многогранна и актуальна. [19]

К ИСТОРИИ ГРУЗИНСКИХ ПОСЕЛЕНИЙ В РОССИЙСКИХ ПРЕДЕЛАХ СЕВ. КАВКАЗА В XVIII В.

История грузинских колоний Москвы и Петербурга, их деятельность в XVIII в. изучалась не одним исследователем. Широко признано влияние этих колоний на идейно-политическое и культурное развитие Грузии XVIII в., и признается большое значение грузинских колоний Москвы и Петербурга в деле сближения Грузии и России. Соответственно этому история этих грузинских колоний вызывала и вызывает к себе живой интерес.

Вопрос же о грузинских поселениях XVIII в. в российских пределах Сев. Кавказа оставался в тени, хотя в досоветской литературе о них упоминалось неоднократно (Назовем лишь несколько из них: Равинский, Хозяйственное описание Астраханской и Кавказской губернии... СПб, 1809; Бутков П. Г., Матер, для новой истории Кавказа, ч. I и II, СПб, 1869; Муравьев, Грузия и Армения, ч. I, СПб, 1848; Савинский И., Астраханская епархия (1602-1902 гг.), вып. II-ой, Грузины и инославные христиане в Астраханской епархии. Астрахань, 1905; Шидловский Ю. Записки о Кизляре, см. ЖМВД за 1843, IV ч., № 1-12; газ. «Дроэба» за 1877 г., № 35 «Причина поселения грузин в Притеречьи» на груз, яз.; газ. «Иверия» за 1888 г., № 135. Два грузинских села в Кизлярском уезде» на груз, яз.; Аракчиев Д., Поездка к казакам — грузинам в Терскую область; см. журн. „Этнографич. обозрение“, 1904, № 4., М., 1904 стр. 164-168).

В послереволюционной научной литературе можно назвать две работы имеющие предметом своего исследования грузинские поселения в Притеречьи: Ст. Чхенкели, Кизлярско-Моздокский диалект грузинского, см. труды Тбил. гос. ун-та, т. V на груз. яз., Тб. 1936, стр. 269-291 и Н. Г. Тарсаидзе, Материалы по истории поселения грузин в России в первой полов. XVIII в., Тб., 1964, стр. 50.

Первая работа филологического характера; касается особенностей грузинской речи XX в. грузинских поселенцев в Притеречьи и именно станиц Шелковской (Сарафаниково) и Александро-Невской (Сасоплинской). В статье опубликован ценный фольклорный и этнографический материал, характеризующий грузин Притеречья 30-х годов XX в. Особенно интересны зафиксированные факты языка и фольклора. Но это все собственно материал XIX-XX в., и к тому же материал филологический. Автор не выделил особо материал XVIII в. и исследования истории этих поселений в XVIII в. автор своей целью не ставил. [20]

Работа Н. Г. Тарсаидзе помимо публикации трех документов (1784, 1793, 1839 гг.), содержит обстоятельный перечень источников и литературы по намеченной теме, представляющий собою несомненно ценную библиографическую сводку. В своем исследовании автор вышел за рамки 1 полов. XVIII в. и даже за рамки XVIII в. в целом. Он сообщает много любопытных фактов установленных в результате разысканий. Но все это касается грузинских поселений Москвы, Казани, Украины. Лишь на последних 2-3 страницах коснулся автор грузинских поселений Кизляра и Моздока, однако допустил при этом некоторые неточности. Следовательно, и эта работа не восполняет пробела, существующего вследствии неизученности истории грузинских поселений в российских пределах Сев. Кавказа в XVIII в.

Кроме названных двух есть еще ряд работ, посвященных вопросам истории вообще Притеречья XVIII в., в которых в ходе исследования авторы касаются в той или иной мере и грузин поселившихся в Притеречьи. В этих работах (Фадеев А. В., Очерки экономич. развития степного Предкавказья в дореформенный период. М., 1957; Ларина В. И., Основание Моздока и его роль в развитии русско-осетинских отношений. Известия СОНИИ, т. XIX, Ордж. 1957. Гриценко Н. П., Социально-экономическое развитие притеречных районов в XVIII — первой, полов: XIX в. Грозный, 1961 и др.) грузины-поселенцы не являются самодовлеющим предметом исследования, они рассматриваются лишь как привходящий элемент общего социально-экономического развития Притеречья. Поэтому материал по истории грузинских поселений представлен в них весьма ограничено и фрагментарно. Сказалась и не изученность истории этих поселений.

Происхождение грузинских поселений Сев. Кавказа отличается от происхождения московской и петербургской колоний, различным был их социальный состав, общественно-производственная деятельность, различной была и кривая роста численности населения этих двух групп грузинских колоний в России.

Но есть между ними и общие черты. В исторической перспективе, как московско-петербургская, так и северокавказские поселения грузин XVIII в. предстают одним из проявлений самого трагического факта грузинской действительности того времени — процесса кромсания и рассеяния грузинского этнического массива. И вместе с тем обе группы грузинских поселений, каждая из них по своему, действовали з плоскости развития ведущей тенденции того века — тенденции сближения Грузии с Россией.

История грузинских поселений в российских пределах Сев. Кавказа раскрывает перед нами узел русско-грузинских взаимоотношений, как они развивались на Сев. Кавказе и в связи с проблемами, которые ставил Сев. Кавказ перед Грузией и Россией; а с другой стороны знакомит нас с новыми сторонами собственно грузино-северокавказских непосредственных взаимоотношений. [21]

ГРУЗИНСКИЕ ПОСЕЛЕНИЯ В РОССИЙСКИХ ПРЕДЕЛАХ ЗАПАДНОГО ПРИКАСПИЯ

А. до 1722 г.

Первым долгом необходимо ознакомиться с историческими фактами.

В истории грузинских поселений в российских пределах. Сев. Кавказа вехой является поход императора Петра I в Прикаспийские провинции и годы их последующей оккупации.

До Персидского похода Петра I сообщений о компактном населении грузин в русских пределах Сев. Кавказа мы в источниках не встречаем. До этого похода территория России ограничивалась низовьем р. Терека, и здесь неизвестен какой-либо грузинский населенный пункт. Есть сведения, что торговые люди из Грузии бывали на Сев.- Восточном Кавказе и в частности в Терках, что грузины из числа находившихся в плену в Дагестане и провозимых работорговцами в Крым убегали в российские пределы. Однако эти сведения такого характера, что не дают основания говорить о наличии компактной группы грузин поселенцев в низовьях Терека.

Так, старец Кирилл, посол кахетинского царя, будучи в Москве в 1603 г. в своих челобитиях писал о двух случаях поездки в 1598-1600 гг. с торговыми целями из Кахетии в Терки (Белокурове. А. Снош. России с Кавказом. М., 1889, стр. 418-419). Сообщает он также, что в тех годах «воевали кумицкие люди нашу иверскую землю и полон многие имали... И тот иверской полон от них утекали и приходили в твою государеву вочину в Астрахань и на Терек; и на Койсу (В те годы на р. Койсу-Сулак стоял русский городок) потому, что в твою государеву вочину бежати ближе своей иверские земли»; А т. к. на родине у них остались семьи и родня, то старец Кирилл просил об отпуске их обратно в Грузию (Белокуров С. А., Там же).

В материалах посольства М. Татищева и А. Иванова также находим сообщение о приезде в Терки из Кахети грузина с товарами и с торговыми целями (Там же, стр. 448, 450). Вся дипломатическая переписка рубежа XVI-XVII вв. пестрит жалобами на «кумицких людей», которые нападают на Кахетию и многих уводят в плен. Какая-то часть пленников из Дагестана, видимо, убегает в Терки. Об этом неоднократно говорилось между кумыкскими феодалами и терскими воеводами. Шамхал Ильдар в 1633 г. писал царю Михаилу Федоровичу, что хотя «в том воевода Петр Петрович с товарыщи душю свою давали, что было купленных и полоненных людей, кроме русских людей, выдавать» однако обещанного не выполняют и «...у многих людей покупнные и полоненные люди черкаские и нагайские и Кызыл батские и грузинские и бухарские и юргенские, окроме твоих государевых русских людей, бегают на Терек и тех твои государевы воеводы мне, холопу твоему, и людем моим с Терека не выдают», поэтому «многие мои люди [22] негодуют, что им ставятца убытки великие и ставятца безлюдны» (Русско-дагестанские отношения ХУП-первой четверти XVIII в. Документы и материалы Махачкала, 1957, стр. 102). Вопрос этот подымался и в последующие годы (Там же, стр. 161-164). И все же в известных нам документах (последующих годов не обнаруживается присутствия мало-мальски значительной группы грузин в Терках.

Так, например, в материалах посольства кн. Мышецкого и дьяка Ключарева в Кахетию (1640-43 гг.), о проживании грузин в Терках подтверждающих данных нет. Тогда как о грузинах в Астрахани есть конкретное свидетельство поименно названы 8 грузин; двое из них имели еще там же семьи (Посольство князя Мыщецкого и дьяка Ключарева в Кахетию 1640-1643, Тб., 1928, стр., 61 и 98). Но откуда попали грузины в Астрахань-не ясно. Одновременно в материалах посольства отмечено, что в Терках грузинских толмачей нет и для перевода поступающих от времени ко времени из Грузии писем их пересылают в Москву (Там же, стр. 65 и 81).

Во многих документах XVII в. упоминаются в Терках «черкеские, окоцкие, татарские слободы», «тезичий двор», но упоминания грузинской или армянской слободы не встречается.

Такие данные склоняют нас к выводу, что в Терках в то время не было компактной группы грузин-поселенцев, хотя единичные лица могли быть и, по всей вероятности, были.

Вопрос в целом решает, конечно, не только отсутствие прямых указаний в исторических документах. Просматривая контекст исторической действительности XVII в., мы приходим к выводу, что вообще в XVII в. нет таких условий, которые могли бы способствовать образованию в российских пределах Сев. Кавказа грузинских поселений. Между Грузией и низовьем Терека лежала вся ширь массива Бол. Кавказа плюс примерно 100-километровая полоса плоскости Дагестана и Чечни. Труднопроходимые горные дороги и подверженность нападениям исключали возможность мирного общения демократических слоев населения. Грузинские посольства бывали малочислены и редки, чтобы от них могли оставаться какие-либо заметные следы в составе населения Терки.

Торговые связи носили эпизодический характер и совершались также малым числом лиц, так что и они не могли бы образовать какое-либо поселение в Терках и его окрестностях.

Еще одним возможным источником появления грузин на Сев. Кавказе было бегство из дагестанского плена. Из вышецитированного мы видим, что подобные факты имели в действительности место.

Но рабовладельцы вели с этим борьбу. Дагестанские феодалы и рабовладельцы различали бежавших от них пленников-рабов лишь по этническому признаку: «русские люди» и «люди розных земель» (Русско-дагестанские отношения XVII-XVIII вв. — стр. 102, 165-166). И не требуя от российских властей возврата русских беглецов, настоятельно домогались возвращения им «ясырей иных земель». Российские власти, со своей стороны, подразделяли пленников по [23] признаку вероисповедения: христиане, магометане «бусурмане» и т. д. Но в русских документах параллельно встречается другое деление: русские, крещенные и некрещенные. Это означало, что деление по конфессиональному признаку перебивается делением по этническому признаку. Российские власти считали себя морально обязанными и вопросом своего престижа, защищать всех единоверцев, т. е. всех христиан.

Русское правительство в своих ответах твердо отказывает возвращать «русских» и «крещенных» если таковые выйдут к Теркам из плена, разысканию и возврату остальных же, т. е. «некрещенных» обещает не препятствовать (Там же, стр. 104-117). В течение всего XVII века русское правительство в сношениях с дагестанскими феодалами по вопросу о беглых пленниках придерживается этого принципа. Но он, можно полагать, на практике осуществлялся не последовательно и перебивался делением пленных на «русских» и «ясырь иных земель». Такое же деление пленников не гарантировало грузинам, вышедшим из плена, свободу и неподверженность возврату обратно в плен. Невозможность объясняется за незнанием языка, нежелание русских воевод ссориться и вызывать лишний раз недовольства дагестанских владетелей и промежуточность положения — «ясырь иных земель», хотя христианин, ставило грузин в двусмысленное положение. Даже в XVIII в. имели место некоторые случаи возврата бежавших из рабства грузин обратно их владетелям, по произволу местных военно-административных чинов (ЦГА ДАССР, ф. Кизл. ком., за 1738г., ч. I, д. 3946, л. 46; ч. II, д. 3952, л. 124; АВПР, ф. 110, оп. 1, за 1756 г., д. 2, л. 2 и др.), тем более могло оно иметь место в XVII в.

Сам побег был затруднителен. Терки отстоял далеко, 80-90 км от центра работорговли — Эндери; был в стороне от дороги, шедшей из Прикаспия в Крым, по которой провозили пленных грузин азовские работорговцы; местонахождение города Терки грузинам-пленникам не могло быть известным, и был он за рек. Тереком. Поэтому успешные попытки бегства не могли быть частыми. А если кому и удавалось это, то вследствие своего бедственного положения, немногочисленности и православного исповедания такие лица, должно быть легко теряли свое национальное лицо и подвергались обрусению. Таким образом грузины убегавшие из дагестанского плена также не составили в Терках компактного поселения.

Вместе с этим в течении XVII в. наблюдается пассивность политики России на Кавказе. Со стороны России не были осуществлены какие-либо государственные мероприятия по заселению Сев.-Вост. Кавказа, или расширению фактических границ. Попытки закрепиться в устье р. Сунжи в 1635 и 1651 гг. не удались. Построенный на Сунже городок пришлось оставить в 1653 г. под натиском враждебных сил (войска кумыкских владетелей и Хусрев-хана шемахинского) (Каб.-русс. отнош. I т., стр. 311-317, 419; Русс-дагест. отнош., стр. 181-193, 306). [24]

Даже дальний перевоз на р. Тереке (Кизлярский перевоз) не мог быть удержан и в результате неоднократных враждебных нападений на выставленный там караул пришлось перевоз перенести поближе к г. Терки (Русс-дагестан. отнош. стр. 179). Сам г. Терки неоднократно, в 1635, 1652, 1672 и др. годах подвергался угрозе нападения враждебных войск (Крыма, Казыевой Кабарды, Мал. Ногай) (Каб.-русс-отнош. I т., стр. 157, 310-311, 333). Кабардинские и кумыкские феодалы систематически присягают на верность царю, но часто нарушают присягу.

Иран, Турция, Крым еще сильны и упорно отстаивают свои претензии на Сев. Кавказ. Они имеют большое влияние среди феодалов Дагестана и Кабарды, поддерживают и инспирируют их против России. Поэтому общая политическая ситуация на Сев. Кавказе остается напряженной. Глубже на северо-кавказской степи и в предгорьях Б. Кавказа влияние и реальная власть России весьма ограничена и не прочна. Там с перерывами идет междоусобная борьба. Организующая роль России хотя и проявляется, стремится к расширению, но пока еще слаба и часты срывы. Такие условия не благоприятствовали и прямо исключали возможность возникновения в Прикаспии и Притеречьи грузинских поселений.

Вследствие враждебности кумыкских владетелей и крымчаков и засилия кабардинских феодалов грузинские поселения не могли самостоятельно сформироваться и существовать на Сев. Кавказе. Грузины являлись на Сев. Кавказе в условиях, которые делали их неспособными образовать самостоятельные поселения. Появляясь по одиночке или группами лишь в несколько человек, они оказывались беззащитными от посягательств местных феодалов и работорговцев; в лучшем случае они быстро ассимилировались в местной этнической среде. Показательно, что горцы — осетины и ингуши, также сталкивались с большими трудностями, препятствиями в образовании своих самостоятельных поселений на низменности Сев. Кавказа. Для образования мирных земледельческих поселений им прежде всего необходима была огражденность от внешних нападений, вооруженная защита от посягательств феодалов и работорговцев. В роли такого защитника реально могла выступать только Россия, а Россия до начала XVIII в. не проявляла себя активно на Сев. Кавказе. Лишь с 20-х годов XVIII в. сложились условия, приведшие к возникновению грузинских поселений в Прикаспии и Притеречьи.

Б. в 1722-1735 гг.

Вступление российских войск в Прикаспий в 1722 г. было крупным событием в жизни народов восточной половины Кавказа и громким событием международной жизни. Оно взбудоражило и всполошило всех на Кавказе; оно вызвало живую реакцию в политических кругах и вне Кавказа, особенно среди держав заинтересованных Кавказом, т. к. поход императора Петра I в Прикаспий сразу вызвал резкое [25] изменение международной ситуации, полную ломку границ размежевания крупных держав на Кавказе.

Различные правительства и правители по разному реагировали на поход Петра I, в зависимости от того как сказывался этот поход на их политических и экономических интересах. В самой же зоне движения российских войск в Прикаспии многие дагестанские феодалы враждебно встретили приход российских войск. Открытую враждебность проявили эндерииские владетели, кайтагский уцмий, утемышский султан и др., что привело к военным столкновениям. С их стороны были попытки сопротивления продвижению российских войск.

В ответ на нападения упомянутых феодалов российские войска предприняли карательные экспедиции: 23-24 июля 1722 г. разорено было крупное селение Эндери (Андреево), а 4 августа оно было вновь разорено; в августе же и сентябре месяцах повторным разорениям были подвергнуты владения кайтагского уцмия и утемышского султана. Владения тарковского шамхала и все побережье, включая окрестности Дербента, широкой полосой были оккупированы. Карательные экспедиции против враждебных дагестанских феодалов по указанию императора Петра I продолжались и в последующем. В них участвовали кроме регулярных воинских частей также и отряды калмыков (Соловьев С. М., Ист. России с др. времен, кн. IX, М., 1963, стр. 378-379; Бутков П. Г., Матер, нов. ист. Кавказа, ч. 1, СПб, 1869, стр. 21-22, 25,. 34; Лысцов В. П., Персидский поход Петра I, 1722-1723, М., 1951, стр. 130-131), находившиеся в составе экспедиционного корпуса. Эндери — крупный центр работорговли в Дагестане, и здесь рабовладение было обычным явлением. Поэтому при разорении Эндери российскими войсками там, вероятно, было вызволено много пленников-рабов, среди которых были и грузины. Подобное освобождение пленников-рабов, в том числе и грузин, должно было иметь место и при экспедициях против уцмия, утемышского султана и других, а также во время общего похода по побережью Прикаспия через владения шамхала Тарковского (Интересен факт, сообщенный мне научными сотрудниками института ИЯЛ Даг. ФАН Д. Атаевым и А. Абакаровым о том, что некоторые селища в Прикаспии (вблизи жел.-дор. станции Манас, выше Карабудахкента и др. ) носят наименование «Гуржи-юрт» и «Эрминюрт», т. е «грузинское село» и «армянское село»).

Так, из документа, составленного 2 IX.1722 г., узнаем, что 28.VIII. 1722 г. был «взят от андреевцев грузинец Егор Егорьев» пасший в лесу овец (Пайчадзе Г. Г. К истории русс.-грузинск. взаимоотношений (1 четверть XVIII в.) (на груз, яз.), Тб., 1960, стр. 188).

А в октябре 1729 г. в канцелярии дербентского коменданта «грузинец Шермазан Рамазанов» на допросе показал, что он был ребенком пленен и «продан был дербендскому жителю Оджа Кулы Беку, у которого жил во всякой работе лет с 20 и будучи при Дербенте блаженныя и вечно достойныя памяти е. и. в. (т. е. имп. Петр I — В. Г.) изволил меня для христианства выкупить и с того времени живу здесь на воле с протчими грузинцы за городом» (ЦГА ДАССР, ф. Кизл. ком. за 1729-30 гг., ч. I, д. 4044, л. 119 об. 120). [26]

«Петр I, следуя с армией к Дербенту, освобождал грузинцов и армян, которые были в плене у лязгинцов и других тамошних народов. Будучи в Дербенте, Петр требовал от дербентских бусурман известия о полоняниках — о грузинцах, армянах и о русских. Избавленные от неволи грузины и армяне были доставлены в Астрахань» (Лысцов, Указ. соч., стр. 216; при этом дана ссылка на источник, Ф. У., № 17, л. 76 и ЦГАДА, ф. Каб. Петра ВЕЛ., П., кн. 63, лл. 632-633). Из более позднего документа узнаем мы, что «в 1723 году ис крепости Св. Креста чрез партию взяты у горских татар ис полону грузинской нации людей мужеска и женска полу немалое число и присланы в Астрахань» (АВПР, ф 110, оп. 110/1, за 1729, д. 1, л. 2).

Об этом же факте другой документ сообщает, что в 1723 г. от калмыков, находящихся в персидском походе «при Сулаке» отобрали «человек з двести грузинцов российские войска... и привезены были в Астрахань, а к калмыкам эти «грузинцы» попали от «горских черкесов», у которых они находились в плену-рабстве (АВПР, Там же, л. 6 и 7 об.). Итак, с первых шагов похода российских войск в Прикаспий встречаемся мы с целым радом фактов освобождения грузин из плена и рабского положения. Находившиеся в Дагестане плененные грузины должны были реагировать на приход российских войск по своему. Разобравшись постепенно в разворачивающихся событиях, они должны были усмотреть в присутствии на берегах Каспия российских войск возможность к освобождению из плена и рабского положения.

Близкое расположение российских гарнизонов крепости Св. Креста и Дербента, российских полевых укреплений, форпостов и военных разъездов, конечно, повысили на много шансы пленников-рабов на успешные исходы попыток к бегству. И они действительно постепенно начинают при удобных случаях убегать в места, занятые российскими войсками. Эти бегства, видимо, вскоре столь участились, что многочисленность прибывающих поставила в затруднение российское военное командование, не знавшего как с ними поступать.

В рапорте за 1724 г. ген-м. Кропотов сообщил в Колл. иностранных дел, что «грузинцы выходят к крепости Св. Креста непрестанно, человеко по 7 и по 10» и он запрашивал указания как с ними быть. Вопрос этот обсуждался в Сенате и командующим в Прикаспии ген.-л. Матюшкину и ген.-м. Кропотову был послан указ от 23 ноября 1724 г. чтоб «оным грузинцам для поселения места отводить около крепости Св. Креста в пристойных и безопасных местах... и которые впредь приходить будут, тем дав на первое пропитание денег и хлеба по рассмотрению сколько кому надлежит, селить в тех же местах» (ПСЗРИ, т. VII, 1723-1727 гг., СПб., 1830, стр. 373). Начальствующим в Прикаспии лицам были посланы из Сената и КИД аналогичного содержания указы еще 26 ноября 1724 г., 11 февраля, 22 апреля и 22 мая 1725 г. (АВПР, ф. 110, оп. 1, за 1725 г., д. 9, лл. 3 об., 4). [27]

Вот этим было положено начало поселению грузин при крепости Св. Крест и тем самым начало образованию грузинских колоний в российских пределах Сев. Кавказа. В оккупированные российскими войсками провинции Прикаспия прибывали грузины и из других мест. Так например П. Бутков пишет, что после занятия турками Грузии и Армении в 1723 г. «многие из грузин и армян,... оставя свое отечество вышли в Гилян в 1723 г. и там по увещеванию Левашева (ген.-м. — В. Г.) вступили в российскую службу, и простираясь до 700 человек, составили несколько рот или шквадронов нерегулярных» (Бутков П. Г., Матер, для новой истории Кавказа, ч. 1, СПб, 1869, стр. 57, 153). Военная служба грузин упоминается и историком С. Соловьевым: «В русском войске (в Гиляне в 1726-27 гг. — В. Г.) было две иностранных роты, армянская и грузинская (Соловьев С. М., История России с древн. времен, кн. X, М., 1963, стр. 16).

О том, что и после эмиграции царя Вахтанга VI немало лиц покинуло Грузию и выехало в Прикаспий, в пределы, занятые российскими войсками, было заявлено официальным представителем султанского правительства российскому резиденту в Константинополе И. Неплюеву 17 апреля 1726 г. Турецкий представитель заявил: «паша ис Тифлиса пишет, что от принца Вахтанга туда посылки есть и народ жоржинский в российскую сторону бежит» и просил «беглых не принимать» (АВПР, ф. 89, за 1726 г., л. 6, т. 1, л. 257 об.). И. Неплюев в своем ответе не отрицал факта эмиграции грузин, а только объяснил: «чтож касаетца до побегу тамошних народов (т. е. грузин — В. Г.) оным ныне воспретить трудно, ибо они не видев между империи границ государя своего надлежащего не знают, а когда будут учинены границы то... и бежать будет не отчего» (Там же)... Из ответа И. Неплюева следует, что он знал о продолжающемся процессе эмиграции грузин в Россию и оправдывал это отсутствием в Закавказье четко установленной границы между территориями подведомственными российским и турецким властям, согласно константинопольского договора от 12 июня 1724 г.

Вместе с этим имеется ряд документов, составленных на частные случаи выезда из Грузии лиц духовного сословия и представителей феодальной знати. Часть из них задерживалась если и не навсегда то на длительное время в Прикаспии.

Часть лиц выехавших из Грузии вместе с царем Вахтангом VI с 1725 г. стремиться осесть в Прикаспии. «Выписка краткая о селении в персицких провинциях грузинцов», составленная в КИД, сообщает, что «Грузинские князья Отар Чолокаев, Джавах и Мераб Эндрониковы (Все эти три князя были в составе свиты царя Вахтанга VI, сопровождавшей его при эмиграции в Россию. См. список лиц, сопровождавших царя в эмиграцию в книге Г. Пайчадзе, К истории русс.-грузинских взаимоотношений, на груз, яз., Тб., 1960, стр. 209-210) просят дабы принять их в службу е. и. в. и отправить в [28] крепость Св. Креста и определить тамо для строения домов и для пашни земли... выдать им денежное и хлебное жалованье... чем бы они себя; з женами и детьми из служители содержать могли. И ежели им при крепости Св. Креста дано будет довольное место земли, то могут размножить виноградные сады и протчие овощи, також и шолк... и, что они грузинские князья будут старатца, чтоб и других грузинцов присовокупить в службу е. и. в.» (АВПР, ф 110, оп. 1, за 1725 г., д. 9, л. 3). Были случаи переезда из Астрахани в крепость Св. Креста и Дербент и грузинских церковнослужителей. Рост численности грузин в Прикаспии привел к тому, что с 1725 г. уже свидетельствуется наличие групп грузин в нескольких: пунктах западного побережья Каспия. В Гиляне и Баку они находились на российской военной службе; а в Дербенте и Св. Кресте они являлись поселенцами под ведением русской военной администрации. Но в большинстве это не те грузины, которые эмигрировали в Россию с царем Вахтангом VI.

Рапортом от 27/VII — 1725 г. ген.-л. Матюшкин сообщал в КИД, «что по ведомости дербентского коменданта полковника Юнгера вышедшим ис полону в Дербень грузинцам 91 человеку дано на первое пропитание провианта солдацка дача. И выдано руже после умерших: казаков и дворы отведены и впредь выходящим грузинцам велел давать жалования... и отводить места военным и купецким в городе, а пашенным за городом» (АВПР, ф. 110, за 1725 г., д. 9, л. 4). Несколько позже из числа грузин, вышедших в Дербент «из полону от лязгинцов 77 человек приняли в службу (военную — В. Г.) и... отправили в Баку» (Там же, л. 5).

Выходили из плена и прибывали в российские поселения грузины и в следующие годы, в 1727-1729 гг. В числе таких были: «вышедший из полону грузинец Зурап Григорьев», «Чито Тандильев сын, природы грузинской уроженец города Ананурия», «грузинец Петр Китиев» «грузинского закона взят был в плен через лязгинцов тифлисского уезду из деревни Колту...», «грузинец Беро Григорьев... ис Кахетского уезду деревни Чилда» и др. (ЦГА ДАССР, ф. Кизл. ком-та, за 1729 г., ч. I, д. 4045, л, 99; ч. III, д. 4049„ л. 65; за 1729-1730, ч. 1, д. 4044 лл. 119-122 и др.). О многочисленности пленных грузин в Дагестане позволяет судить донесение в 1733 г. командующего войсками при крепости Св. Креста ген.-л. Дугласа в Петербург: «турецкого владения азовские купцы с товарами для продажи, по пашпортам нашего генералитета в кумыцкие деревны беспошлинно ездят. И по продаже тех товаров равной пропуск, с купленными ясырями, из кумыцких деревень назад получают; и великое число тех ясырей грузинского народа, человек по 200 и свыше, вдруг провозят» (АВПР. ф. 110, оп. 1, за 1745, д. 3, л, 6).

В акте сдачи-приема канцелярских дел за 1734 и 1735 гг. в Терском редуте и Кизлярской крепости значатся наличными: «столп [29] грузинским допросам вышедшем ис плену (ЦГВИА, ф. 410, за 1735, д. 7, л. 107-107 об.)». Это означает, что еще в последние годы оккупации Прикаспийского побережья, в 1734 и 1735 гг., в гражданской канцелярии велись специальные дела по допросам бежавших из плена грузин. Это позволяет заключить, что подобные факты — приход бежавших из плена, были не редки.

Следовательно грузинские поселения за годы оккупации Прикаспия российскими войсками все продолжали расти за счет непрерывно прибывающих из Дагестана, Кабарды и др. мест пленных лиц.

Большое множество документов позволяет заключить одновременно и то, что организация поселений грузин и армян в Прикаспии соответствовала интересам и расчетам российских властей. В переписке и переговорах с представителями армянского народа еще до похода в Прикаспий, так же и в последующие, за началом этого похода, годы ими. Петр I призывал тысячи армян к добровольному переселению из армянских областей Турции и Ирана е Прикаспийские провинции.

Петр I не ограничивался армянами; он был заинтересован и в переселении грузин. 28 сентября 1722 г. он отправляет к царю Вахтангу VI посланником подпоручика И. Толстого и в инструкцию ему записал пятым пунктом разведать и сообщить «возможноль из них (грузин — В. Г.) сыскать таких людей, которые бы похотели поселится близ Дербена и Шемахи, также ежели из нестройных оные добры, мочноль нанять их в собственную нашу службу и почем возьмут?» (Соловьев С. М., Цит. соч., кн. IX, стр. 405).

В своих черновых записях от 23 мая 1724 г. имп. Петр I записал в инструкцию для ген. Матюшкина следующее: «Тщиться всяким образом, чтоб армян призывать и иных христиан, ежели есть, в Гилянь и Мазандерань и ожилять, а бусурман зело тихим образом, чтоб не узнали, сколько возможно убавливать, и именно турецкого закона. Так же когда осмотрится дабы знал сколько возможно там русской нации на первый час поселить» (Комаров В. В., Персидская война 1722-1725 гг., см. журн. «Русский вестник», т. 68, М., 1867, стр. 606).

В духе этой идеи даны были указания в июле 1724 г. и в рескрипте Петра I, посланного бригадиру А. Румянцеву в Константинополь (Соловьев С. М., Цитир. соч., кн. IX, стр. 403), эта же идея содержится в «Грамоте патриарху Исаию... и всему армянскому народу» данной 10 ноября 1723 г. (ПСЗРИ, т. VII, 1723-1727, СПб 1830, стр. 157-158). Все это вытекало из того, что как правильно заметил С. М. Соловьев, писавший свою «Историю России...» на базе весьма широкого знания источников: «лучшим средством для закрепления провинций (Прикаспия — В. Г.) за Россиею Петр считал усиление в них христианского народонаселения и уменьшение магометанского» (Соловьев С. М., Цитир. соч., кн. IX, стр. 386). [30]

Из всего вышецитированного ясно виден политический расчет имп. Петра I — созданием в Прикаспии надежной социально-политической базы закрепить за Российской империей западное побережье Каспия. Этой цели должны были служить и поселения грузин и армян, которые стремился Петр I организовать в Прикаспии; поэтому и стремление — как можно больше грузин и армян привлечь в Прикаспий.

Эта идея, с точки зрения интересов Российской империи в Прикаспии, преемниками имп. Петра I признавалась вполне здравой и: они старались ее последовательно осуществлять. Тем более что командующие в прикаспийских провинциях чины не только в 1723, 1724, но и в последующих годах в своих рапортах и донесениях в Петербург неоднократно отмечали недостаток воинских контингентов, враждебные настроения и действия дагестанских, азербайджанских правящих кругов, вредность климата, создавшееся общее затруднительное положение росийской администрации и войск.

Показателен ответ российского правительства — указ Коллегии иностранных дел от 11 февраля 1725 г. на просьбу кахетинского царя Константина о защите и покровительстве. Вследствие сложившихся отношений с Оттоманской Портой после заключения договора от 12. VI. 1724 года, кахетинскому царю в просьбе было отказано, но предложено, что «ежели им такое великое утеснение есть, что и в своих землях остатца невозможно... то е. в. императрица всемилостивейше соизволяет, чтоб он, кахецкий хан и кто пожелает из народу их приезжали в провинции и земли под областию е. в. обретающиеся, при Каспийском море и около крепости Св. Креста и других тамошних мест поселились, где себе за удобное и выгодное разсудят, в чем от учрежденных тамо российских командиров учинено будет им всякое возможное вспоможение» (АВПР, ф. 110, оп 1, за 1725 г., д. 2, л. 4, об. 5). Следовательно, для спасения от гонений и угнетений оккупационных турецких властей кахетинцам предлагалось переселится в Прикаспий.

Известно, что первоначально имп. Петр I, получив известие о желании царя Вахтанга VI найти убежище в России, убедительно хотел «чтобы Вахтанг основал себе жилище в крепости Св. Креста или где на границе» (Бутков, Материалы... ч. 1, стр. 63; см. еще стр. 64) т. е. в Прикаспии.

Вопрос о переселении грузин в Прикаспий был поставлен российским правительством особенно широко перед царем Вахтангом VI. Просьбу Вахтанга VI разрешить ему эмигрировать в Россию не только удовлетворили но еще предложили вывести с собой из Грузии в российские пределы войско в несколько тысяч человек, которые были бы содержаны на государственный счет (Переписка на иностранных языках Броссе, стр. LХХVIII, 186-189).

По прибытии Вахтанга VI в Петербург в июне 1725 г. российские правительственные лица в переговорах с ним высказали, что «е. и. в... [31] желание было дабы он, принц, со всеми с ним выезжими мог пребывать у крепости Cв. Креста... чтоб он мог присовокупить себе и перезвать не токмо своих грузинцов, но и других християн, армян и протчих под областию персидцкою обретающихся. И поселить их во удобных местах около крепости Св. Креста, також и около Дербени и Баки... и берег по Каспийскому морю в безопасное владение привесть» (АВПР, ф. 110, оп. 1, за 1725 г., д. 1, ч. 2, л. 421-421 об.).

Ответственные правительственные лица интересовались выяснить сколько тысяч грузин и армян смог бы царь Вахтанг VI привлечь на поселение в Прикаспий (Гилян, Баку, Дербент, Св. Крест), «каким образом лутчее и способнее перезвать как грузинцов так и армян и теми народы сильно укрепитца по берегу Каспийского моря», и готовы были «подать ему (Вахтангу VI — В. Г.) надежду, что он, принц, будет над всеми тамошними месты главным владетелем» (Там же, л. 422-422 об.). Однако Вахтанг VI отклонил план массового привлечения грузин из Грузии в Прикаспий или Притеречье. Он считал осуществимой и благоразумной — лишь идею создания в Прикаспии и Притеречьи поселений грузин в ограниченном числе и готов был со своей стороны оказать содействие соответствующим мероприятиям.

Из вышецитированных документов с полной несомненностью явствует, что правящие круги России, исходя из своих стратегических планов (сперва укрепится в Прикаспии, а затем вытеснить из Грузии и Армении Отоманскую Порту и Сефевидский Иран) (Переписка на иностранных языках... Броссе. стр. 186-187, 189; Лысцов, Персидский поход. стр. 190-191, 236; Пайчадзе. Г., Русск.-грузинск. отношения в 1725-1735 г ., Тб., 1965, стр. 163-166), не только благосклонно относились к организации поселений грузин в Прикаспии, но усиленно это рекомендовали, всячески поощряли и содействовали этому материально.

Вышедшие из плена грузины, селясь при крепости Св. Креста и Дербенте, получали на первый случай пособия от военного командования. Но в дальнейшем они должны были заботиться о своем существовании самостоятельно. Начиналась будничная обывательская жизнь с повседневными житейскими заботами. В связи с этим параллельно возникает о грузинах новая серия документов.

Среди архивных документов канцелярий комендантов Дербента и крепости Св. Креста, а также канцелярии гражданского суда крепости Св. Креста за 1728=1729 гг. встречается много таких бумаг (ЦГА ДАССР, ф. Кизлярск. коменд., за 1727, 1728 и 1729, дд. 4059, 4057, 4055, 4053, 4045, 4043, 4039, 4049), в которых упоминаются проживающими в Дербенте и Св. Кресте грузины и «грузинские армяне», занятые хозяйственной деятельностью или едущие «для торгового промысла» и «по своим нуждам» в Астрахань, Кабарду, казачьи гребенские городки и более близкие пункты Сев. Кавказа. [32]

Из их числа для иллюстрации приведем два документа.

Желаю я ниже именованный отпустить ис крепости Св. Креста на реку Аксай в долобную бы, где погодитца удобное место для рыбной ловли, людей своих грузинцов Григория Иванова, Шамурзу Оруднова (имя неразборчиво — В. Г.) Иванова, Мамуку Федорова да работника руссково человека Михаилу Хлебникова.

Того ради покорно прошу дабы повелено было ис крепости Св. Креста на реку Аксай в долобную на светлые воды, в застенную протоку для рыбной ловли також и возвратно до крепости Св. Креста для свободного пропуску дать людям моим и работникам пашпорт.

О сем просит грузинской архиепископ Арсеней 1728 году марта 28 дня, доношение писал терского полку писарь Ермил Куликов» (ЦГА ДАССР, ф. Кизл. ком., д. 4055, л. 21).

Желаю я нижеименованный ехать ис крепости Св. Креста сухим путам в Дербент для своих нужд да при мне работников грузинцов Асын Анына, Атыя Лизбаров, Тамам Иванов, жена ево Анна да двои ребята, Папуа Еремеев, Григорей Гагиев итого 5 человек.

Того ради всепокорно прошу дабы повелено было 5 с крепости Св. Креста до Дербента для свободного пропуску дать мне и с работниками пашпорт.

О сем просит грузинец Иван Мамукин 729 году июня 16 дня, доношение писал Воронежского полку писарь Семен Яров» (Там же, д. 4049, л. 72).

К 1733 г. в окрестности крепости Св. Креста существовала уже значительная «грузинская слобода». Комендант Св. Креста ген.-л. Дуглас сообщал в С. Петербург, что «в крепости Св. Креста многие являются пленники грузинцы мужеска и женска полу, вышедшие из гор и из других мест и пристают жить в грузинской слободе и праздно шатаютца... и по силе указа состоявшегося в 1714 г. ноября 13 дня, для поселения места многим грузинцам отведены и не малая слобода населена. И еще от времени до времени умножается и ежели оные пожелают... к поселению их для пашен близ гребенских городков или других мест, от многолюдства, земли не без утеснения произойти может» (АВПР, ф. 110, оп. 1, за 1754, д. 3, л. 6-6 об.). Поэтому ген.-л. Дуглас предложил «для пользы наших интересов и потребности персицком корпусе, таких лехких людей набрать в службу нашу сколько человек возможно и определить бы их конными или пехотою, которых... до 2-х или до 3-х рот соберется» (Там же, л. 6 об. — 7). [33]

Естественно, что военное командование, испытывавшее нехватку воинских контингентов, стремилось использовать на военной службе имеющиеся человеческие ресурсы и по-своему расценивало людей.

Из другого документа мы узнаем, что в том же 1733 г. в грузинском эскадроне состояло именно 198 человек и в армянском 167 человек (ЦГВИА, ф. 23-Воинские комиссии, за 1764, д. 108, св. 1, л. 1 об и 4. П. Бутков в своей книге — «Материалы для нов. ист. Кавказа, 1ч. (стр. 159, 155) указывает численность военнослужащих в Прикаспии грузин и армян в 700 человек, с ссылкой на «Кизлярский архив» (стр. 152). Оправдание этой цифре вероятно следует видеть в том, что грузины и армяне служили и в других войсковых подразделениях помимо названных эскадронов). Таким образом выходящие из плена в горах «и из иных мест» грузины составили контингент не только «пашенных людей», но и воинских частей слобод при крепости Св. Креста и Дербента.

В формировании грузинского населения в Дербенте и Св. Креста деятельное участие приняли грузинские церковнослужители из числа сопровождавших царя Вахтанга VI в эмиграцию.

Особенно отмечается деятельность архиерея Иоанна Манглели, который также выехал из Грузии в числе лиц сопровождавших даря Вахтанга VI в 1724 г. Из «Выписки о Грузинском архиерее Иоанне» составленной в Коллегии иностранных дел в 1737 г. мы узнаем, что в середине 1725 г. находясь в Астрахани Иоанн Манглели ходатайствует перед Коллегией иностранных дел о разрешении ему переехать «с архидеаконом и прочими служители всего 11 человек в Дербент; ибо он желает в Дербени жить и христианскую церковь, також дворы и огороды построить; и ежели будут выходить ис полону грузинцы и греки и прочие христианского закона люди, чтоб ему таких позволено было принимать, и селить невозбранно» (АВПР, ф. 110, оп. 1, за 1724-1737, д. 6 л. 4).

Резолюцией сената от 8 X. — 1725 г. ходатайство это было удовлетворено и предписано через Коллегию иностранных дел командующему в Прикаспии ген.-л. Матюшкину об отводе Иоанну Манглели квартир, земли под огороды, и о построении церкви. Иоанн Манглели энергично взялся за созидательную деятельность: «через труд свой построил церковь божию каменную крестообразную в 4 годичное время немалого здания.... кельи и колодези строил и сады 2 виноградные купил, а иные через наем и вновь заводил……. присовокупил было к своей пустынной обители работных людей, також и в приход неимущих и вдовиц; и имеет при себе на пропитании мужеска иолу и женска со 160 человек, також которые собирались из полону и из гор, а иные из Грузии верующие во Христа. И таких у него при пустыне имеется больше 400 человек мужеска и женска полу, которые обещались быть в подданстве е. и. в.» (Там же, л. 8-8 об.).

Приведенные данные позволяют заключить, что в Дербенте Иоанн Манглели сумел сорганизовать численно солидную колонию и что [34] помимо церковных дел велась крупная хозяйственная работа. Конечно, это могло быть итогом лишь многолетних трудов. О значительности проведенной им работы говорит и тот факт, что в мирный договор от 10. III.1735 г. заключенный между Россией и Ираном в Гандже, включен специальный артикул 2-ой, в котором оговоренно сохранение этой церкви в Дербенте, и обязательство иранской стороны никак не ущемлять церковнослужение (ПСЗРИ, т. IX, 1733-1736, СПб, 1830, стр. 494). Практически этот пункт оказался излишним т. к. Иоанн Манглели отказался остатся в Дербенте и во время эвакуации, при содействии военных властей, христиане поселенцы были выведены, а все церковное имущество вывезено оттуда. Тем не менее включение в мирный договор пункта о дербентской церкви показательно.

В первой половине 30-х годов начинается постепенный, в несколько этапов, уход российских войск из Прикаспия и передача занятых провинций. Этот процесс завершился в 1735 г. заключением в Гандже (Кировабад) мирного трактата между Россией и Ираном з силу которого русские войска окончательно оставили побережье Каспия, от Гиляна до крепости Св. Креста включительно. Соответственно этому и грузины были переведены из Гиля ни (Решт) в Дербент еще в 1730 г., в 1733 г. началась подготовка к их переводу из Дербента в Св. Крест и гребенские городки, а в 1735 г. их эвакуировали и из Св. Креста, и они поселены были в Кизляре (Бутков П., Цит. соч., стр. 154, 155). Но при этом передвижении на север не все грузины, находившиеся в Прикаспии, последовали в Кизляр.

Из «Экстракта о находящихся при Кизляре армянах и грузинах» составленного в Гос. Военной коллегии в 1764 г. мы узнаем, что «в прошлом 1735 году при возвращении в персидскую сторону достальных провинцией, тем (служившим в эскадронах — В. Г.) армянам и грузинцам, при выступлении оттуда войск, от генералитета... дана всем свобода и из службы российской отпуск объявлен; и жалованья им выдано только на заслуженную генварскую треть прошлого года... и из оных армян и грузинцов некоторые остались в Персии, а достальные... при войсках российских оттуда выехали в Россию. И некоторые из них (старшие офицери — В. Г.) приехали сюда в С. — Петербург, а прочие остались в Кизляре и в Астрахани и поданными челобитиями просят об определении в службу и о даче жалованья, тож и позволения поселиться и жить при Кизляре» (ЦГВИА, ф. 23 Воинские комиссии, за 1764, д. 108, св. 1, л. 4 об.). Государственная Коллегия иностранных дел со своей стороны ходатайствовала перед императрицей о принятии «оных всех по прежнему в службу... при Кизляре им для житья места отвести и тамо их в службу военную куда нужда будет употреблять».

По этому докладу Коллегии иностранных дел последовал из Сената 24. VIII. 1736 г. указ «армянам и грузинам, оставшимся при [35] Кизляре и Астрахани жалованье и в награждение выдать из Астрахани... В службе ж при Кизляре и куда случай позовет, быть в полной диспозиции Военной коллегии. А для житья отвесть им всем тамо в пристойных местах подворы, огороды и под пашню надлежащие места, сколько кому надлежит, по рассмотрению астраханского вице-губернатора» (Там же, л. 5).

Из цитированного можно заключить, что не все, но большинство грузин-военнослужащих из Прикаспия выехали в Кизляр и Астрахань и здесь вновь были приняты на военную службу и остались в ведении Военной коллегии. Большая часть гражданского населения грузинских слобод Дербента и Св. Креста также переселилась в Кизляр (АВПР, ф. 110, оп. 1, за 1724-1737, д. 6, л. 9; ГАСК, ф, 235-Кавказское наместнич. Правление, оп. 1, д. 29, л. 1; Бутков П. Г., указ. соч., стр. 154-155.).

В «Топографическом описании Астраханской губернии» составленном в г. Астрахани в октябре 1785 г. в форме вопросов и ответов на них, касательно Кизляра читаем следующее: «вопрос — когда и на какой случай построен (Кизляр — В. Г.) и какими людьми спервоначалия был заселен», и ответ — Кизляр построен в 735-м году... по уничтожении... на р. Сулаке крепости Св. Креста и жители российские, грузины и армяна какие там тогда были, равно и служащия регулярные и нерегулярные переведены, а потом жители селились азиатцы вольно приходящие ис Персии, Грузии и ис кавказских гор, грузины, армяна и татара» (ЦГВИА, ф. ВУА, д. 18570, ч. 1, 1785, лл. 82 об-83).

Из более поздних и из более ранних документов XVIII в. мы узнаем, что многие из грузин, бежавших из плена в российские пределы, возвращались при удобных случаях к себе домой в Грузию. Естественно допустить, что и из Прикаспия некоторая часть грузин, особенно из имевших на родине семьи, вернулась в Грузию.

Итак, окончательное оставление русскими войсками в 1735 г. западного прибережья Каспия южнее устья р. Терека привело к скоплению при новопостроенной крепости Кизляр и в окрестных станицах основной части того грузинского населения, которое до того находилось в Прикаспии на русской службе или под покровительством российских войск проживало в Гиляне (Решт), Баку, Дербенте, Св. Кресте. Таково происхождение первоначального состава кизлярских грузин. В его формировании некоторое участие приняла группа лиц, эмигрировавшая из Грузии в составе свиты царя Вахтанга VI, но большинство грузин в Прикаспии не из свиты царя Вахтанга VI; это — вышедшие самостоятельно из плена в Дагестане, выехавшие из Ирана и прибывшие из самой Грузии, но уже после эмиграции царя Вахтанга VI.

Сам царь Вахтанг VI отказался от предложения российского императорского двора остаться на жительство в Прикаспии или на Сев. Кавказе и остался жить со своим ближайшим окружением и [36] большинством свиты в Астрахани, Москве и др. городах центральной России. Тем не менее он и его ближайшее окружение поддерживали дело организации в Прикаспии поселений грузин из числа эмигрировавших из Грузии и вышедших из плена. Одним из практических мероприятий такого рода был переезд епископа Иоанна Манглели в 1725 г. из Астрахани в Дербент для организации там грузинской колонии. Выше мы уже говорили о его плодотворной деятельности в Дербенте. Показательно, что до обращения в КИД о разрешении переехать в Дербент, об удовлетворении просьбы Иоанна Манглели ходатайствовала перед начальствующими лицами в Прикаспии супруга царя Вахтанга VI — царица Русудан, при которой находился этот епископ.

За годы своей эмиграции и самому царю Вахтангу VI с сыном Бакаром довелось, по поручению российского правительства, дважды побывать в Прикаспии: в 1726-1727 гг. и в 1734-1735 гг.

Еще находясь в Москве царь Вахтанг VI поддерживал связь с грузинами в Прикаспии и не раз ходатайствовал перед высшими властями за отдельных грузин и армян или за группы лиц, из числа находящихся в Прикаспии. В годы же его пребывания в Прикаспии эти связи, конечно становились более интенсивными. В документах встречаются сведения о том, что для лучшей организации грузин-поселенцев Вахтанг VI в 1735 г. уполномочил по делам грузин Дербента представительствовать перед российской администрацией князя От. Чолокашвили (Чолокаев) (ЦГА ДАССР, ф. Кизл. ком-та, за 1735 г , д. 3957, лл. 12, 13) и старосту Тамаза, а по делам грузин поселившихся при крепости Св. Креста представительствовать уполномочил князя Ом. Моуравишвили (СА, т. 3, СПБ, 1890, стр. 480).

Так 28 февраля 1735 г. была послана «Промемория ис канцелярии его высочества грузинского государства царя Вахтанга Леоновича в канцелярию его превосходительства г-на ген.-м, Дм. Ф. Епрокина», в которой говорилось, что «Понеже по усмотрению его высочества, для лутчего порядка и смотрения над живущими при Дербенте грузинцами, определен на время грузинской князь Отар Чолокаев да староста Тамаза, того ради его высочество изволил приказать послать сию промеморию и требовать ежели потребуется какие справки или нужды и протчее касающееся до грузинцов, чтоб требовано было от помянутого князя и старосты; також и отезжающим отсюда грузинцам для нужд пашпорты даваны оным было по ведомостям оного князя…» (ЦГА ДАССР, ф. Кизл. ком., за 1735 г., д. 3957, л. 13). Ген.-м. Еропкин копию этой «Промемории» переслал 19 марта 1735 г. коменданту Дербента Я. М. Ломану и предписал ...«извольте ваше благородие быть известны и по оной промемории чинить исполнение неотменно» (Там же, л. 12).

Таким образом военная администрация в Прикаспии должна была [37] сноситься с грузинами — поселенцами через уполномоченных назначенных царем Вахтангом VI. Это было постановлено, конечно, не без санкции высших властей и возможно было вызвано ожидавшейся эвакуацией из Дербента и крепости Св. Креста. Приведенные факты, далеко не единственные из известных, говорят ярко о том, что Вахтанг VI и его окружение принимали участие в организации поселений грузин в Прикаспии.

С переселением к Кизляру в жизни грузин на Сев. Кавказе начался другой период.