124

1743 г. — Прошение Элиаса Мушега о возврате конфискованных писем

/л. 326/ Прошлаго 1724 года, которого в персицком государстве смятение началось быть, намерен я был во Францию ехать и как о том бывшей персицкой шах Тахмасиб услышал, то поручил мне три грамоты, повелев оные к римскому цесарю, францускому королю и папе отвесть, которые я приняв, заблагорассудив путь мой чрез Россию, яко христианское государство, восприять, нежели оной чрез провинции безверных турок продолжать. Итако, я к пребывающему тогда в Гиляни от стороны величайшаго монарха генералу Левашову о том писал, на что от него и ответ получил, в котором меня уверил, что мне проезд мой во Францию чрез Российскую /л. 326об./ империю иметь не токмо дозволено, но и надлежащее почтение при том показано будет. В рассуждении чего я со всякого надеждою из Тевриза в Гилянь отправился, где оной генерал при свидании моем с ним и словесно вышеупоминаемое свое письменное обязательство подтвердил, и, дав мне проезжей указ, морем в Астрахань послал. По прибытии моем куда три месяца с половиной меня держали, а после, определя ко мне одного капрала с рядовыми солдатами, приказали оному меня в Москву не прямою дорогою, но Волгою вести. И сколь скоро мы в город Касимов приехали, то там меня взяв, в такую темницу посадили, в какую воры и разбойники заключены бывают, и потом, оковав в кандалы руки и ноги мои, в Москву повезли, где равными мерами, как и в Касимове, со мною поступлено было, ибо и там меня близ двух месяцов под караулом содержали. А 23-го декабря того ж года оттуда меня одного в Петербурх отправили. И едва только я к первой от Москвы деревне прибыл, то там Иностранной коллегии Петр Курбатов /л. 327/ с подчиненными своими меня остановил и, отперши все мои сундуки, положенные во оные вещи с крайнею строгостью осмотрел и [176] имеющиеся все мои на француском, армянском, персицком и протчих языках письма, не оставляя ни малаго лоскутка, к себе забрал и поехал. После чего, спустя четыре месяца, меня в Петербурх привезли и в Иностранную коллегию отвели, где мне министры Гаврила Головкин, Петр Толстой, Василей Степанов, барон Остерман и протчие, пред которых я представлен был, высочайшим именем блаженные памяти предражайшия в. в. матери объявили, что я во Францию пропущен не буду и надлежит мне из Петербурха во Астрахань обратно следовать. Еже я слыша, того ж момента или часа оным министром по возвращении мне отобранных у меня многих писем просьбу произвел, которые мне отдать и обещали, но токмо оные до днесь до меня не дошли. А понеже ныне я осведомился, что божиею поспешествующею милостию в. в. /л. 327об./ наследным родительским престолом обладатьн корону самодержавства принять соизволили, в таком случае я принял дерзновение в. в. обо всем обстоятельно донесть, коим образом я с тринатцать лет был без погрешения вины толь меньше, будучи от всяких непристойных дел и подозрения в том, чтоб я какой государству вашему вред нанес, чюжд, напрасно в заключение ввержен и чрез толь долгое время изнурение, затруднение, поношение, безчестие и обиду против обыкновении и прав от рабов ваших претерпеть и всего моего иждивения и должности моей лишиться принужден был и, наконец, с превеликою трудностию едва наг и беден из России в Польшу выехать мог. При всех же сих в России горестных приключениях, о которых ни словесно выявить, ни пером оные описать невозможно, еще отраву мне дать не убоялись, желая тем жизнь мою пресечь. И хотя господь тварей меня сохранил,/л. 328/ и гласно, как вновь мне живот даровал, однако той отравы и поныне сердцем моим и всею внутреннею стражду, препровождая дни мои в мучительных болезнях; одним словом, не знаю, какое бы я зло учинил, за которое бы такие бедствии я повинен был понести.

Превеличайшая государыня!

Благоволи милостиво слова нижайшаго вашего раба выслушать, что я никогда и ни при каких случаях ничего злаго не показал, но паче всегда добрые мои поступки без всякого предосудительства имею, чему и многие опыты суть, из которых только о двух небезважных и всем явственные и так, что оные никто опровергнуть не может в. в. представляю, а именно: поданные ваши рабы четырнадцать человек персиянами пленены и в Кескерте у Мир-Азиз-султана со уничтожения содержались, которые я богу помогаючи из рук персицких высвободил и одетых в богатое платье и к вышеозначенному генералу отослал, о чем, ежели соизволите удостовериться, то между теми пленными один знатной московской житель Алексей Волков был, который или сродники ево, буде туда он сам умер, о том засвидетельствуют; равномерно и посланника вашего Флория ¹¹⁰, которой в Бухары посылан, и при возвратном онаго со всею свитою пути в Гилянь в проезде ево чрез Казеин тамошним командиром задержан был, я по прозбе генерала Левашова чрез письмо мое х казвинскому командиру выручил и напоследок оной Флори оттуда определенным к нему приставом с подобающей честию благополучно до Гиляни препровожден и генералу Левашову отдан, о чем чрез людей обретающихся при [177] Флории, ежели надобно, откуды можно. Напротив же все тех моих благодеяний от подданных в. в. рабов мне вышедонесенные отдаянии учинены: или у вас за великой грех не почитается и пред всем светом не зазрительно быть является, за добро зло делать; разве вашему государству слава и честь чрез таковые поведения бывает, за которые я уже о показании мне /л. 329/ удоволствля не домогаюсь, то б наивящее ничего от тебя не желаю, кроме, что, припадая к престолу в. в., прошу всемилостивейше повелить все те взятые от меня мои письма, не удерживая из оных ни лоскутка, мне отдать, чтоб я впредь более о том моим доношением в. в. не утруждал.

У меня хотя бы великая сумма бы против казны одного государства была, в России имелась, я бы и об оной не докучал, а что ж подлежит до писем, в то при производимом моем со многими людьми торге для верных счетов мне без тех обойтись нельзя, понеже как и намногие мои долги считая, не ведая сколько с кого взять и сколько на ком есть, так и сам я многим должен, которым не памятую, сколько заплачено и сколько отдать потребно. Ежели же без вида наугад расплату делать, то бога боясь, дабы в чем ни есть тяжкому греху и будущему вечному огню себя не подвергнуть, почему об означенных моих письмах в. в. мое прошение повторяю,/л. 329об./ и притом несумненно вед, что в. в. к тому чтоб я какой убыток понесть мог, склонные быть не позволите, не по своему великодушию указать соизволите оные мои письма для безпрепятственной и безпечальной разделки ко мне в Тевриз или в Испагань прислать, чем я буду обязан пока жив и высочайшем здравии и благополучном государствовании в. в. всевышнаго молить.

Доноситель о сем всенижайший раб Илиас Мушех и по прозванью Ехья-бек.

Притом внизу напереди чернильная печать.

Переводил Петр Чекалевской.

Помета: Перевод с персидскаго с доношения к е. и. в. от Илиаса.

АВПР, ф. СРП, 1743 г., д. 12, лл. 326-329 об. Копия.

Комментарии

110. Флорио Беневини — посланец Петра I в Бухару в 1718 году. В миссию Беневини входили военно-политическая разведка, а также сбор торгово-экономических сведений о крае.