СОЙМОНОВ Ф. И.

ОПИСАНИЕ КАСПИЙСКОГО МОРЯ

III.

О ПОХОДЕ ПЕТРА ВЕЛИКОГО К

лежащим при Каспийском море Персидским провинциям в 1722 году.

По заключении мира со Шведами 1721 года, открылись намерение Великого Императора, для чего он повелел с такою прилежностию описать Каспийское море, и оному сочинить карту. Волынской уже наперед был от Государя пожалован [55] вам Губернатором в Астрахань, коему повелено чинить к предбудущим предприятиям всякие приготовления. Пехотные полки имевшие свой квартиры в Финляндии, и привыкшие к морскому ходу на галерах и малых судах, получили указ, стоять на званиях квартирах в Кашине, Романове, Ярославле. И в другие места по Волге. Потом в начале 1722 гола повелено им было строить от каждого полку довольное число судов, по образцу тех, кои употреблялись в Финляндии между шерами и островами, и для того назывались Островские лодки. В тоже время посланы в Астрахань многие морские служители, и особливо все те, которые были в прежних посылках и при списании Каспийского моря, в числе коих был и Господин Соймонов. Журнал его содержит наипаче то, причем он сам находился. Но мы стараться будем, чтоб и сверьх того произшедшие дела дополнить из других известий, дабы как возможно, просветить сию часть Истории Великого Императора.

Государь изволил в Москву подняться еще в Декабре месяц, чтоб присмотреть, как чинятся к водяному пути потребные приготовления. Он повелел господину Соймонову приготовить несколько больших стругов, кои с Оки [56] обыкновенно с хлебом в Москву приходят, чтоб два пехотные полка, Ингерманландской и Астраханской, на оных уместились. Гвардейские полки приняли другие суда; и так по вскрытии льду все было в готовности. Суда нагружены были провиантом, артиллериею и аммунициею, а солдаты служили на оных работниками.

Маия 15 дня вступил Государь Император в путь из Москвы, в провожании Императрицы Его супруги. Езда отправлялась по рекам Москве и Оке до Нижнего Новагорода, на струге, Москворецким называемом. На корме оного зделаны были способные каюты, и на носу устроено удобно для гребли на подобие галер. На всякой стороне было по 18 весел. В Нижнем Новегороде находились построенные на Волге Островские лодки, такожде несколько из ходящих по Волге больших судов, Насады называемых, кои изготовлены были к настоящему предприятию. Там же строили морские суда, галиоты, шуйты, эверсы, в кои и в насады грузили все то, что привезено с Москвы на стругах. к каждому из сих судов придано по три Островские лодки, чтоб оные для поспешения тянуть во время противного ветра. Но сие было ненужно. Ибо Волга весною от прибывания воды делается довольно быстрою, так что Государь уже 27 Маия в Казань прибыл. [57]

Там имел Государь удовольствие, получить, чрез Геодезиста Евреинова, известие, о езде оного на Камчатку и к Курильским островам, о чем уже упомянуто в сих сочинениях 1758 году на месяц Апрель страница 325.

Остатки города Булгар, ниже устья реки Камы на повосточной стороне реки Волги лежащие, возбудили в Императоре, когда мимо Ехал, любопытство, чтоб оные осмотреть. Он сожалел, что древние строения со всем разваливаются, о чем вспомнив в Астрахани, писал 2 июля к Губернатору Казанскому, и велел немедленно послать туда несколько каменщиков для починки фундаментов у башен, и чтоб впредь таким же образом и протчие старые строения починили. Губернатор получил же притом указ, чтоб велел списать находящиеся там Татарские и Армянские гробные надписи, коим полезным трудом История оного старого города несколько изъяснена, потому, что копии с надписей остались в сохранении в Казанской Губернской канцелярии.

В Саратове пришел старой Хан Аюка к Государю Императору на аудиэнцию. Оказанное ему милостивое принятие обрадовало сего 83 летного старика таким образом, [58] что он сказал: Теперь охотно умру, удостоившись у Великого Императора толь любезного ему разговору. Он умер в следующем 1723 году.

Июня 11 дня прибыл Государь в Астрахань. Тот час публикован и повсюду разослан был манифест на Татарском, Турецком и Персидском языке сочиненной, и напечатанной, для показания причин сего военного похода всем народам, до коих это касалось. Князь Дмитрий Кантемир, бывшей Господарь Молдавской, сочинил сей манифест, будучи от Государя нарочно для того взят в поход, чтоб вспомогательствовать в таких делах; причем также имелась малая Типография Арапских литер, над которою Князь Кантемир имел дирекцию.

Сей манифест в тоже время напечатан и на Немецком язык (Российско-Турецкой Персидской военной Феатр. Перьвая часть Франкфурт при Майне 1724. в 8. стр. 57. Премененной России часть вторая стр. 56), с которого мы здесь внесем оной для дополнения истории.

"Божиею поспешествующею милостию Мы ПЕТР Перьвый Император и [59] Всероссийский, Самодержец восточных и северных царств и земель от запада и югу, Государь над землею, Царь над морями, и многих других государств и областей обладатель и по Нашему Императорскому достоинству Повелитель и проч».

"Всем под Его Величества Всепресветлейшего, великомочного, благополучнейшего и грозного, старого Нашего верного приятеля Шаха, державою и в службе его состоящим честнейшим и почтенным Сипазаларам, Ханам, Корбшицам, Агам над пехотою, Топжибашам, Беглербегам над армиею, Султанам, Везирям и другим начальникам, Полковникам и Офицерам при войске, также почтенным учителям, Имамам, Муазинам и другим духовным особам; и надзирателям над деревнями, купцам, торговым людям и ремесленникам и всем подданным, какогоб оные закона и нации ни были, объявляем Нашу Императорского Величества милость".

"По получении вами сего Нашего Императорского указа да будет вам известно, что как в 1712 году от рождества Нашего Спасителя Иисуса Христа [то есть от Магомета в 1124 году] [60] состоящей в подданстве Его Величества, всепресветлейшего великомочного и грозного, Нашего верного приятеля и соседа, государствами и землями знатнейшего Персидского Шаха владелец Лесгинской земли, Дауд-Бег, и владелец Кази-Кумыцкие земли, Сурхай, собрали в оных странах многих зломысленных и мятежных людей разных наций, и против Его Шахова Величества, Нашего приятеля, взбунтовались, также лежащей в Ширванской провинции город Шемахии приступом взяли, и не можно многих подданных Его Величества Шаха, Нашего приятеля, побили, но и Наших Российских людей по силе трактатов и старому обыкновению для торгов туда приехавших, безвинно и немилосердо порубили, и их пожитки и товары на четыре милиона рублей похитили, к таким образом противу трактатов и всеобщего покоя Нашему государству вред причинили».

"И хотя по указу Нашего Императорского Величества Астраханской Губернатор много раз посылал к начальникам сих бунтовщиков, и потребовал у них сатисфакции, да хотя и Мы видя прекращение купечества, отправили Посла с дружелюбивою грамотою к Шаху, Нашему приятелю, и повелели требовать [61] сатисфакцию на вышепомянутых бунтовщиков: но и поныне еще ничего на то не учинено; потому что Его Величество Шах хотя и весьма желал наказать бунтовщиков, и Нам чрез то учинит сатисфакцию, был воспрепятствован недостатком сил своих".

"А понеже Наше российское государство сими злодеями, как в имениях, так и в чести, весьма обижено, и не можно за то получить никакой сатисфакции: то Мы молившись Господу Богу о победе, Сами намерены итти с Нашим непобедимым войском на оных бунтовщиков, уповая, что Мы таких врагов, кои обеим сторонам толь много досады и вреда причинили, по достоинству накажем, и Сами себе сыщем справедливую сатисфакцию».

"Того ради всех Его Величества всепресветлейшего великомочного и грозного, Нашего любезного приятеля Шаха в подданстве состоящих начальников и подданных всяких вер и наций, Персиян и иностранных, Армян, Грузинцов и всех в сих странах ныне пребывающих всемилостивейше обнадеживаем, и твердое искреннее и непременное имеем соизволение, чтоб в вышереченных провинциях, как [62] жителям, так и находящимся там иностранным, наималейшего вреда не чинилось, и никто бы ни до них самих, ниже до их имения, сел и деревень не касался; как то Мы Нашим Генералам, Офицерам и другим командующим, как пехотным, так и конным, и вообще при всей армии наикрепчайше запретили, чтоб никому ни малейшей обиды учинено не было; но есть ли кто из наших хотя в малом чем уличен будет, то тот час строгое наказание за то воспоследовать имеет. Но Мы разумеем сие под такою кондициею, чтоб вы, как то приятелям надлежит, в своих жилищах спокойно пребывали, грабежа вашего имения не опасались, ниже для того укрывались, и свои пожитки не рассевали. Но есть ли Мы известимся, что вы присовокупитесь к сим дерзостным грабителям, и им тайно или явно деньгами, либо съестными припасами, помогать станете, или в противность сего Нашего всемилостивейшего обнадеживания, оставя домы и деревни в бег ударитесь, то Мы принуждены будем, признавать вас за наших врагов, и без милосердия изгонять огнем и мечем. Вы тогда истребитесь, и все ваше добро будет разграблено. Но вы будете сами тому виною, и на страшном суду пред [63] Всемогущим Богом в том ответ дать имеете".

"Також и всем со стороны светлейшей Оттоманской Порты в сих провинциях, для торгов, или других дел, находящимся подданным, подаем мы, сверьх прежде учиненных трактатов, вновь твердое и несомненное обнадеживание, нынешним Нашим Императорским указом, что по вступлении нашего войска, в помянутые страны, ничего они опасаться не имеют, но свои торги и другие дела без опасения продолжать будут, токмо бы пребывали в тишине и покое."

"Такожде Мы к наблюдению безопасности, для вас и вашего имения, отдали строгие приказы Нашим Генералам и другим начальникам, чтоб всем светлейшие Порты в сих местах находящимся купцам, есть ли они токмо спокойно поступать будут, как им самим, так и их товарам, ни малейшей обиды, вреда, или утеснения не чинить, как то заключенной между обоими нашими дворами вечной мир требует; ибо Наше мнение есть не инако, как сей вечной мир [есть ли Бог соизволит] содержать твердо и ненарушимо, что Мы засвидетельствуем Нашею Императорскою совестию. Да и Мы не сомневаемся, что также со стороны светлейшей Порты сие дружество [64] наилучше соблюдено, и обещанное непремено содержано будет."

"Для сих причин повелели мы сей Наш Императорской указ собственною Нашею рукою подписанной напечатать, и с сам оной, елико можно наискоряе, послать, и вам раздать, дабы вы не могли отговариваться незнанием. И так вы по оному поступать имеете. Впрочем желаем вам здравия и благополучного пребывания. Писано в Астрахани 15 Июня от рождества Христова 1722 году".

Больше месяца прошло времени, пока учинено распоряжение судам, на коих было ехать чрез Каспийское море. Прежние три шнавы и два большие корабельные бота паки здесь служили. Ктому еще употреблено один гукер, девять шуит, 17 тялок, одна яхта, сем эверсов, 12 галиотов, 34 ластовых судов разной величины и множество островских лодок, которые ходя подле берегов к морской езде способны были. Напротив того не взято ни одного из прежде употребляемых в Астрахани бусов, потому что оных неспособность и опасность была известна. И подлинно от сих бусов ничего доброго надеяться было можно. Сложение их не дозволяло ни на парусах ходить против ветру, ниже лавировать, ниже [65] дрейфовать, ниже на якоре стоять. Когда они имели ветр с кормы, то большой парус нарочито им способствовал. Но есть ли ветр переменился, и стал противен: то подъимали они другой маленькой парус, Гуляй называемой, и возвращались назад. Такова то состояния были сии Бусы. Всех к сей езде употребляемых судов считалось 442, хотя с одной Самому Императору приписанной реляции стоит токмо 274, может быть потому, что Его Величество не включал всех лодок в число морских судов. Пехоту, артиллерию, аммуницию и великой запас провизии, не можно было инако вести, как водяным путем. Но конница пошла еще из Царицына сухим путем, также и два корпуса Донских и Малороссийских Козаков шли степью и горами. По напечатанной тогда в иностранных землях росписи командированное в сей поход войско состояло из

22000 пехоты

20000 Козаков

30000 Татар

20000 Калмыков

9000 конницы;

5000 матрозов.

____________

Всех считалось 106000 человек.

Но мы не ручаемся за исправность сего счисления. Следующая роспись знатнейшим [66] судам, и ехавшим на оных персонам, есть надежнее, потому что она взята из журнала господина Соймонова.

Государь Император на корабельном боте, которым правил Подпорутчик Золотарев, потому что оной Золотарев на сем боте ходил в перьвую поездку, с Государем был Астраханской Губернатор Волынской.

Генерал Адмирал Граф Апраксин, которой имел главную команду над всем сим флотом, на Гукере, Прмнцесса Анна называемом, при нем Лейтенант Соймонов.

Тайной Советник Граф Толстой на Шнаве Астрахань; сию вел Подпорутчик Лунин.

Господарь Молдавский, Князь Кантемир, на Шнаве святый Александр, которую вел Подпорутчик Юшков.

Капитан от флота фон Верден на Шнаве святая Екатерина, яко предводитель ластовых судов.

Прочие морские Офицеры распределены были по шуйтам, галиотам, эверсам и другим малым судам. Один галиот назывался Кабинетным, потому что на оном ехал кабинет-Секретарь Макаров с [67] канцеляриею. Два Капитана перьвого ранга, Мартын Гослер, которой обыкновенно командовал собственным Его Величества военным кораблем, Ингерманланд называемым, и Никита Вильбой остались в Астрахани, чтоб отправить прочие ластовые суда, но вскоре потом получил Вильбой указ, чтоб и ему следовать за Государем. Ее Величество Государыня Императрица осталась в Астрахани, со всеми бывшими с нею дамскими особами.

Июля 18 дня началась езда из Астрахани. Тогда Генерал Адмирал, по приказу Государя Императора, вперьвые поднял Генерал Адмиральской флаг. Ибо хотя он на Бальтийсском море часто командовал всем флотом, и почитаем был Генералом Адмиралом: однако ни когда еще не имел он другова, кроме белого флагу и потому собственное начало достоинства Генерала Адмирала с сего времени считать должно. Для того, как скоро флаг показался, то поздравили его некоторыми выстрелами из пушек с города, и находящиеся на Островских лодках солдаты, также и с берегу смотрящий народ троекратно Ура прокричали. Сам Император поехал с корабельного бота к Генералу Адмиралу на Гукер, чтоб его поздравить, почему сей [68] престарелой честнейший муж не мог от слез удержаться; толь весьма была ему чувствительна высокая сия милость. Все Министры, Генералы и Штаб-Офицеры следовали за Государем. Никто не хотел быт последним, во оказании своей радости Генералу Адмиралу. В толь малом судне, каков есть Гукер, едва вместилось толикое множество людей.

По возвращении Государя на корабельный бот, приказал Генерал Адмирал учинить генеральной сигнал о походе. Тогда произошло великое замешательство, как от множества судов, коими вся Волга была покрыта, так и от быстрого реки течения. Судно на судно напирало. Должно было большие суда буксировать малыми, чтоб привести их таки в порядок, И в оном содержать. Того дня не далее дошли, как до Иванчука, что есть рыбной закол Сергиевотроицкого монастыря, в 30 верстах от Астрахани, на котором месте большие суда стали на якорях, а малые приставали к берегу. Сии рыбные заколы, общим именем Учуги называемые, известны из Струйсенова описания, в котором также рисунок оным находится. Таких учугов еще три имеется на Волге и на Яике они также в употреблении. [69]

Июля 19 дня по утру в начале осьмого часа по данному сигналу паки поехали, и около полудня прошли последней Учуг, откуда прибыли суда ввечеру к Ярконскому устью. Сию ночь стояли они еще не реке. На третей день, то есть 20 Июля, пошли они в море, и стали на якорях у острова, Четыре бугра называемого. На сем месте 21 числа, у Генерала Адмирала на Гукере, в присутствии Государя Императора, были совет, на котором определено следующее; 1) есть ли погодою суда разнесет, то собиратся им к устию реки Терки. 3) Государь соизволил на корабельном своем боте командовать авангардиею. Всем малым весельным судам, особливо Москворецкому Стругу и Островским лодкам следовать за Его Величеством вдоль подле берегов. 3) Всем ластовым судам под командою Капитана фон Вердена итти прямо к острову Чеченю, и там ожидать указа. 4) Гукеру и двум Шнавам, на коих были Граф Толстой и Князь Кантемир, ехать подле берегов, так блиско, как глубина дозволит.

Кабинет курьер Чеботаев послан морем в Гилан, чтоб наведаться о тамошнем дел состоянии, что тем удобнее учиниться могло, понеже с прошлого года Российской Консул Семен Аврамов, [70] находился в Ряще, и еще в сем году пошли туда несколько Российских купецких судов, о коих прибытии еще известия не имелось.

Тогоже дня в 3 часу по полудни, нашел весь флот при тихом северном ветре в море. Корабельной бот, на котором Государь ехать изволил, и следующие за оным Островские лодки видны были в малом отдалении. Ввечеру в исходе 9 часа восстал южно-западной ветр, и следовательно противной, с переменным порывом. Для того приказал Генерал Адмирал дать сигнал к бросанию якорей. Через час стал ветр паки благополучной. Новой день сигнал к продолжению езды: но Островские лодки оного не слышав, стояли до следующего утра на якорях.

Во время ночи Гукер и Шнавы, отдалились несколько от берегу. Как скоро день настал, то старались опять к оному приближиться. Но уже был полдень, когда Императорской бот стал паки у них в виду. Он стоял на якоре под мысом 12 холмов. По полудни около четырех часов подошли они к боту весьма блиско. Генерал Адмирал хотя и представлял главного командира, однако не смел в сем случае ничего [71] зделать без Императорского соизволения. Он послал Мичмана Ржевского, просить у Государя повеления; ехать ли ему далее, или здесь стать на якоре? Тогда примечено, что Государь на данной минувшего вечера сигнал к стоянию на якорях, гневаться изволил. Он спрашивал у Мичмана о причине оного. И как сей ответствовал, что противной ветр тому был причиною, и что через час паки дан сигнал к отъезду: то Государь на то сказал: однако Островские лодки назади остались. На повторенной доклад, что делать? ответ был: Генерал Адмирал пусть делает, что хочет. Слышав сие Генерал Адмирал тотчас приказал бросить якоря, и так всю ночь стояли; между тем подошли Островские лодки.

Следующего утра [23 дня] повелел Государь на своем боте якорь поднять и поехал прямо по морю к устью реки Терека, куда Его Величество тогоже дня и прибыл. Но Генералу Адмиралу и двум шнавам надлежало прежде буксироваться в округ мыса 12 холмов, и для того они так скоро за Государем итти не могли. Сверьх того Императорской бот шел скоряе, нежели их суда. По сим причинам были они принуждены, переночевать у острова Чеченя, за пять миль от устья реки [72] Терека, а на другой день [24 Дня] к 12 часу пред полуднем прибыли они к оному устью. Прочие суда и Островские лодки с войском назади остались, потому что их езда вдоль берега в округ Кизлярского залива была гораздо далее.

Между тем временем Государь Император, ездивши на шлюпке к городу Терки, изволил притти к Генералу Адмиралу на Гукер. Тогда уже не думано больше о прошедшем. Все мысли Великого Монарха были только о худом положении города Терки, и о высаживании войска на Аграханском мысе, чего для Государь привез с собою двух Козаков из города Терки, кои бы показали к тому удобное место. Что же Государю положение города Терки не понравилось, тому причина тамошнее ниское, мокрое и нездоровое место. Город стоял на малом острову между протоками реки Терека, и в округ оного рос один токмо камыш. Против города за рекою на южной стороне хотя и находилось небольшое высокое место, на котором жили Терские Черкасы и Козаки, но Российской гарнизон заключен был в тесной крепости. Для того Государь вознамерился перевесть город на другое место кчему вскоре потом при строении крепости Святого Креста оказался удобной случай. [73]

Искание места, где бы высадить войско, поручено Лейтенанту Соймонову. Генерал Адмирал дал ему 12 весельную шлюпку, и людям приказано запастись на два дни провиантом. Вышепомянутые Терские Козаки с ним поехали. Они вошел [25 числа] в Аграханской залив, и с начала держался правого или западного берега, подле твердые земли, не для того, чтоб искать там удобного места для высаживания войска; но токмо чтоб наведаться о тамошнем водяном ходе и о состоянии берега, что после было очень полезно Островским лодкам, потому что они принуждены были несколько времени там стоять для своей безопасности. Пришед к концу залива к устью реки Аграхана, ехал он вверх по сей реке пять верст. Вся страна была очень ниская, и везде Камышем зарослая, так, что пристать там флотом со всем было не возможно. От устья Терки до реки Аграхана считал он восемь миль расстояния. Наступающая ночь не допустила, предпринимать что более.

Как скоро день настал [26 числа] то начал господин Соймонов езду вдоль восточного берега, где он надеялся, удобное сыскать место для пристанища. И отъехав около пяти верст от устья реки [74] Аграхана казался берег что далее, то лучше и удобнее, и он высмотрел сперьва место, где бы приставать, а потом другое, на котором бы поставить лагерь для войска. Место было довольно приметно, потому не почитал он за нужное, поставить там маяк. Но из того воспоследовало, что после оного на нашли, и высаживание войска не без труда произходило.

Господин Соймонов хотел возвратиться ко флоту, которой он надеялся застать еще пред устьем реки Терки. Но ветр и волны были ему противны, а для флота способны, которой ввечеру в исходе пятого часа шел к нему на встречу. Тогда находился он почти на половине залива. Государь Император будучи на Москворецком струге, послал к Соймонову шлюпку, с приказанием, чтоб не заежжая к Генералу Адмиралу, репортовал он немедленно Его Величеству. По учинении сего, сказал Государь: "Мы не чаяли, что ты сего дня к нам возвратишься. Для того Генералу Адмиралу было приказано, чтоб около вечера стать на якорь. Но когда ты пришел: то должно сей приказ отменить. Поди же назад на Гукер, и поежжай ночью, сколь далеко можешь." [75]

Сей приказ донес Лейтенант Соймонов Генералу Адмиралу, и езда несколько времени ночью продолжалась. Но как около 10 часов восстал жестокой ветр с западу, за которым сильной дождь воспоследовал; то были принуждены бросить якори, и стояли да следующего утра, хотя по полуночи ветр паки утишился.

Июля 21 числа был достопамятной день победы, которую Государь Император в 1714 году одержал при Гангуте над Шведскою эскадрою. Погода началась ясная с тихим северным ветром, чего для Генерал Адмирал приказал рано по утру приготовится к продолжению пути. Но Государь, в тоже время приехавшей на шлюпке, приказал ожидать, и велел быть благодарному молебну. К тому избрано для просторности судно Его Величества. Но как еще было рано отправлять молебен, то между тем хотел Государь осмотреть берег в том мнении, что они уже на том месте, где пристать можно. Соймомову повелено показать дорогу. Для того, что Государь приказал править прямо на берег, заключил господин Соймонов, что Государь намерен вытти на берег, и для того принужден сказать: что то место, где пристать можно, еще несколько далее. Потом Государь повелел править подле [76] берега, а Соймонов стал на носу шлюпки, дабы тем лучше усмотреть то место. В самом деле не знал господин Соймонов, где он был. Высокой камыш, подле которого очень близко ехали, закрывал берег. Надлежало ему итти на удачу. У Государя не стало больше терпения, видя, что так долго продолжается. Наконец открылась прогалина между камышем, и за оным сухой берег. И так рассудилось там быть пристанищу, не смотря на то, что настоящее место, господином Соймоновым избранное, как то он после узнал, отстояло еще больше полуверсты. Государь Император неизреченное имел желание, вытти на берег, но за мелкостию воды не можно было ближе, как на пять сажен, подойти к берегу на шлюпке, чего ради повелел Его Величество четверым гребцам нести себя на доске на берег. Гребцы шли в воде по пояс, и господин Соймонов шел подле их, чтоб поддерживать Государя, дабы не замочился. Он и пять гребцов имели заряженные ружья. Еще с ними был деньщик Поспелов, Государев любимец.

Несколько пещаных бугров лежали от 200 до 300 сажен от берега. Государь взошел на один из оных, откуда по другой стороне видно было [77] большое море. Тотчас избрал Государь место, на котором бы стоять войску лагерем. Тогда же пришла другая шлюпка с Квартирмейстером Преебраженского полку, которому от Государя было приказано за ним следовать, дабы ему показать место под лагерь гвардии, что и учинено. Приехали еще в особливой шлюпке Губернатор Волынской и Кабинет-Секретарь Макаров для сведания, не имеет ли Государь что приказать. Между тем гребцы нашли в камыше Татарскую лодку, в которой лежала мачта. Возвратившись к берегу Государь указал Лейтенанту Соймонову поставить на берегу сию мачту, для приметы флоту, а потом в шлюпке Губернаторской ехать ему обратно ко флоту, с повелением к Генералу Адмиралу, чтоб отправить молебен, и по окончании оного учинить на всех судах беглой огонь, а после того итти всем флотом, и стать у сего места на якорях. По сему все точно исполнено.

По полудни в четвертом часу по данному сигналу чинился выход со всех судов на берег. С больших судов перевозились на шлюпках, а островские лодки так близко, сколько было можно, подъежжали сами к берегу. Чрез то камыш везде поломан, и с водою [78] сравнен, и таким образом весь берег очистился. Генерал Квартирмейстер Карчмин наказывал каждому полку место в лагере. Следующего дня поставили палатки. Сей лагерь проименован Астраханским Ретранжементом, потому что Государь признавал за нужное, чтоб укрепить оной валом, дабы войско было в безопасности от всякого неприятельского нападения.

Больше недели прошло, пока можно было оттуда выступить, и собственное намерение сего похода приводить в исполнение; к сему требовались лошади, коих сухим путем ожидали с конницею. Но сия претерпела дорогою великую нужду за недостатком в степи воды и фуража, да при вступлении ее в Дагестан случилось от жителей деревни Андреевой нечаянное сопротивление, отчего зделалось немалое в походе замедление.

Между сим временен приуготовлял Государь, что было надобно, и послал проведать около лежащие страны, и сыскать место, где бы переехать чрез року Сулах, также Островки приведены в безопасность, дабы их и на возвратной езде опять употребить было можно. Да и не было без забав, когда время и случай к тому допущали. Государь Император, [79] Генерал Адмирал, Граф Толстой и Князь Кантемир всегда ночевали на своих судах. На берегу поставлен был для Государя преизрядной Персидской Шатер полотняной, Шелковыми парчами подбитой, которой Шамхал из города Тарку прислал Его Величеству в подарок. Но ни единого дня не проходило, в которой бы Государь не ездил на берег, и тогда обыкновенно заежжал к стоявшему ближе к берегу Генералу Адмиралу.

При сем случае однажды учинилось, что Государь вспомнил корабельное обыкновение, по которому небывалых прежде на каком либо море купают, что чинится изготовленным на конце райны блоком, с которого сидящие на доске спускаются в воду трижды, или откупаются подарками. Здесь было новое море для наших мореплавающих. Государь желал иметь увеселение, видеть оную церемонию; и как он сам себя от оной не выключил, то и другие не могли отговориться, коль им ни страшно казалось такое действие. Господин Соймонов имел по Государеву приказу дирекцию над сею веселостию. Перьвой купался Генерал Маиор Иван Михайлович Головин, которого Государь обыкновенно называл Адмиралтейским Басом. Потом следовал Государь сам, по нем Генерал [80] Адмирал, и так далее весь Генералитет и Министры. Весело было смотреть, как некоторые исправили сию церемонию с крайнею робостию, а другие весьма бодро поступили. Господин Соймонов пишет: что Генерал Маиор Матюшкин изо всех наибольшим страхом был объят, а Бригадир Князь Борятинской наибольшую оказал смелость.

В тоже время, как сие произходило, пришел Терской Козак курьером, от Бригадира Ветерани, с известием о претерпенном близ Андреевой уроне, о котором Государь тем больше сожалел, чем было виднее, что проступка Бригадира подал к тому случай. Ветерани был отправлен от Генерала Маиора Кропотова с четырьмя полками драгун для взятия укрепленной деревни Андреевой, о коей Губернатор Волынской обнадеживал, что жители противиться не будут. Но как 23 Июля в близости деревни шел он ускою дорогою, то вдруг и нечаянно с высоких мест из лесу встретила его стрелами и ядрами так жестоко, что несколько его войска были побиты. Тогда учинилася проступка, что Ветерани долго медлил в уском проходе, и думал противиться неприятелю, у которого вся сила была скрытна. Рассуждали так, естьлиб он вдруг устремился на [81] деревню, то бы он меньше людей потерял. Сие видно было, когда и полковник Наумов согласясь с протчими Офицерами, небольшое число людей оставил, для удержания неприятеля, а между тем прочие по малом сопротивлении изошли в деревню, и претерпенной урон храбро отомстили. Однако побитых было не больше 80 человек драгун. За то знатная получена добыча, И вся деревня превращена в пепел.

После того помалу приходили передние войска Драгун и Козаков, и как уже в лошадях не было больше недостатку, то Государь Император послал Лейтенанта Соймонова с 12 Терскими Козаками к реке Сулаху, для осмотру, не можно ли где чрез оную переправиться на лошадях. Река Сулах есть рукав реки Аграхана, и впадает в Каспийское море. От Аграханского ретранжемента до устья реки Сулаха считали 20 верст расстояния. Всеобщее примечание что реки при их устьях, от наносного песку с моря, бывают мелки, произвело в Государе мнение, что такое может быть и у реки Сулаха. И так хотя надобно будет перевозить войско на плотах; однако для обозу зделается облегчение, есть ли в тоже время реку при устьи переежжать будет можно. Сие приказано было господину Соймонову точно [82] осмотреть. Он нашел устье действительно довольно мелким, и с начала был грунт крепкой; но как на средину реки пришли, то так стало иловато и вяско, что с немалым трудом лошади выбиться могли. И так со всем миновала надежда о получении желаемого успеха, а вместо того более старались о плотах, кои привязанными на берегу канатами перетягивали.

Господин Соймонов назад ехал край морского берега, или по заплескам из наносного песку состоящим, которые гораздо ниже настоящего морского берега. Когда он Государю донес о сем обстоятельств: то изволил Его Величество спросить: "видно ли там, что во время сильных морских ветров те заплески понимаются водою". И как господин Соймонов донес, что все до самых крутых мест и до пещаных бугров понимаются: то Государь изволил скаэать присутствующим: "Я угадал, что Генерал Квартирмейстер Карчмин предлагал напрасно, что можно иттить по заплескам; я ему сказал, разве он захочет быть Фараоном."

Потом принято в рассуждение, как бы сберечь Островские лодки до их возвратной езды, чтоб они от ветров не [83] повредились? Ибо в одну ночь некоторые из оных, не на якорях, но на мели стоявшие, от бывшего жестокого ветру великой вред претерпели, и в воде погрузли. Государь Император, для советования о том с Генералом Адмиралом, на Гукер пришедший, великое имел попечение, как бы спасти лодки от сильных осенних ветров, дабы не повредились вовсе, и дабы было, на чем возвратиться войску в Астрахань. Мнение Его Величества такое было, "чтоб их Всех у берегов затопить; тогда с водою не так сильно, как порожние, подъимать, и о землю бить будет; а после не трудно будет их опять достать, и вылить из них воду." Сказав сие обратил Государь речь свою к предстоящему Лейтенанту Соймонову: Вить, де и ты морской; говори о том же". Тогда вспомнил господин Соймонов о своей езде, которую чинил вдоль западного берега матерые земли при осматривании Аграханского залива, и о лежащем недалеко от оного берега малом острове, которой у Терских Козаков Ракушечным называется. Сей остров на картах не означен: но есть речка Ракушечна, напротив Аграханского ретранжемента в залив текущая. На острову стояло тогда одно ветловое большое и высокое дерево, которое с Гукера было видно. Потому учинил господин Соймонов [84] предложение: "что можно Островские лодки поставить за оный остров; там сильные ветры и волны не могут столь легко их повреждать." Изрядно, сказал Государь, увидя высокую ветлу, туды не далеко, Я и сам поеду, и осмотрю место."

Вскоре потом сел Государь в свою шлюпку, и взял Лейтенанта Соймонова с собою. Пригребши к острову, кругом его объехали. Весь остров покрыт был водою и высоким камышем; да и большая ветла стояла в воде. Между камышем нигде не нашли меньше четырех футов глубины. Но глубина канала между островом и матерою землею была от 7 до 8 футов. Сей канал был на полверсты шириною. Правда что не доставало большой удобности в том, что не было сухого места, где бы поставить палатку: однако оное Государеву намерению не препятствовало, лишь бы впрочем Островки там были безопасны. "Люди караульные, сказал Государь, могут и на лодках жить. При дальних кораблеплаваниях больше времени проходит, что не пристанут к берегу, нежели сии здесь препроводить имеют." Притом же в коротких словак изволил, яко бы приказать Соймонову: "Тут той дивизии, а там другой дивизии лодкам стоять." [85] Потом поехали к находящемуся в култуке залива устию реки Аграхана, откуда возвратились к судам своим. Следующего дня заведены были все Островские лодки позадь вышереченного острова, и господином Соймоновым поставлены по данному от Государя приказанию. Три ста человек Малороссийских Козаков остались на оных для караулу. Не слышно, чтоб им приключилось там какое нещастие.

Между тем прочие драгуны и Козаки, сухим путем шедшие, пришли к реке Сулаку, и с ними лошади для войска стоящего в ретранжементе. Лошади отправлены были порожние из Астрахани чрез степь в Терки, а оттуда шли они под конвоем драгун. Но им надлежало несколько отдохнуть, к чему очень была пригодна хорошая паства при реках Сулаке и Аграхане. В ретранжементе оставлено для гарнизону 200 человек регулярного войска, да 1000 Козаков под командою подполковника Маслова. Все прочее войско следовало за Государем, когда изволил пятого Августа вступить в поход под Дербент. Для судов, в Аграханском заливе стоящих, повелел Государь Генералу Адмиралу поручить Лейтенанту Соймонову, чтоб с оными итти к острову Чеченю, и там соединясь с командиром всех ластовых судов [86] Капитаном фон Верденом следовать к Дербенту. Господин Соймонов и прочие от флота Офицеры провожали несколько Генерала Адмирала на походе. Государь Император изволил верьхом ехать пред гвардиею. Генерал Адмирал и весь Генералитет также ехали на лошадях. Все чинилось в наилучшем порядке. По прощании пошли морские Офицеры на своя суда, и запасшись следующего утра пресною водою, поехали около полудня в путь свой. Ввечеру в седьмом часу были они у острова Чеченя. Капитан фон Верден приняв над всеми команду, по полученному с Лейтенантом Соймоновым указу, готовился к отъезду, но несколько дней прошло, пока все было в готовности. За то езда в Дербент тем скоряе отправлялась; ибо полтора дня токмо ехали, имея ветр и погоду весьма способные.

Августа 6 числа прибыл Государь с армиею к реке Сулаку, чрез которую надлежало переправляться на плотах и прамах. Переправа чинилась в следующие два дни. Султан Махмут из Ахсая, и отправленной от Шамхала Абдулгирея из Тарку Посланник, были здесь у Государя на аудиэнции, на которой поздравила Его Величество благополучным прибытием, и по его повелениям обещали [87] всякое послушание. Султан Махмут подарил Государю Шесть изрядных Персидских лошадей, и 100 быков на содержание войска. Отправленной от Шамхала привел 600 быков в телеги запряженных, для перевозу провианта, 150 быков на пищу войску, и трех изрядных Персидских коней, из коих на одном было богатое серебром обложенное седло, и золотом украшенная узда. Как Султан так и Шамхал были давно приклонны к Российскому интересу: перьвой потому, что его земля находится в близости от города Терки, чего ради он имел пользу от содержания дружбы, другой, что получил княжеское свое достоинство помощию Российского двора (Герберовы известия в сочинениях 1760 году на месяц Июль стр. 38), и для того в случае упорства, опасаться ему надлежало, чтоб паки оного не лишиться.

Августа 11 дня поднялась армия от реки Сулака. Хотя многие находятся речки, из гор в море текущие: однако в некоторых местах воды не достает, чего ради Шамхал приказал там рыть колодези, но в них была токмо малая и мутная вода. 12 числа переднее войско приближалось к городу Тарку. Тогда Шамхал сам [88] встретил Государя Императора, и проводил его в назначенной у города лагерь. Три дни прошли, пока вся армия прибыла к сему для збору определенному месту.

Некоторые депутаты от Наипа, или Коменданта, города Дербента пришли в Тарку, и засвидетельствовали Государю свое удовольствие о Его прибытии, и что Его Величества покровительством пользоваться имеют. Султан, яко главный повелитель тамошнего места и окольных дистриктов, выехал (Сочинения 1760 году, Сентябрь стр. 202) из Дербента, для великой опасности от Дауд-Бега и Сурхая Казы-кумыкского, кои в минувшем 1721 году паки овладели городом Шамахии, и оной разграбили. (Ганвай част 2, стр. 75 немецкого издания) И так ему предложенное от Государя защищение было нужно, потому что ему ожидать было нечего от персидского правления из Испагана, приведенного весною сего 1722 года Мир Маухмудом, Мир-Вейса сыном, в крайние бессилие. Государь Император послал в Дербент полковника Наумова с одним Порутчиком и 12 Донскими Козаками, чтоб утвердить Наипа в от добром мнении, и договориться с ним о приеме Его Величества. [89]

Наумов прибыл в Дербент в то самое время, когда Капитан фон Верден показался пред городом с транспортными и прочими судами Опасность тамошней рейды от всех ветров, и притом худой грунт для якорей, известны были морским Офицерам. Не зная ничего о Наумове, и не чаючи толь скорого Императорского прибытия, согласились они, ехать две мили далее в южную сторону к устью реки Милукентия, где грунт для якорей гораздо лучше, и стоять там до указу. Но тогда послал Полковник Наумов к командиру флота, и приказал его просить к себе в город, поточу что имеет с ним говорить о нужных делах. Фон Верден, будучи тогда болен, послал вместо себя Лейтенанта Соймонова.

Дело было сие: Наумов согласился с Наипом, чтоб у двоих городских ворот, северных и у морских поставить Российской караул, дабы жители, от которых Наип был не безопасен, не могли препятствовать вшествию Государя Императора. Но понеже при нем толь мало было людей, то хотел он, чтоб прислали ему с судов несколько человек, без коих на судах обойтися можно. На судах были два капральства драгун; сии пришли без труда в город, и стали у [90] городских ворот. Имам Кули Бег, сие то было имя Наипа, показал себя Наумову и Соймонову весьма благосклонным. Он подчивал их великолепно. Людям с судов было вольно, всякой день приходить в город, и запасаться всякими потребностями. Для того остались суда пред Дербентом; но они имели и то щастие, что не случалось сильных ветров, кои бы им вредить могли.

Между тем российская армия, выступивши 16 Августа из Тарку, претерпела некоторой вред от неверности двух тамошних владельцев, Султана Махмута из Утемиша, и Усмея Хайтакского, кои хотя Послу Волынскому оказывали всякое доброхотство; но когда дошло до самого дела, то со всем противное тому учинили. Августа 18 числа прошедши провинцию Бойнак прибыл Государь на то место, где земля Утемиш соединяется с Хайтаками. Послано было несколько Козаков дли рассматривания той земли. Сии возвратились с таким известием, что жители хотя и не оказывали неудовольствия о прибытии Россиан, однако не дозволяли к ним подходить близко; да и некоторые по ним стреляли. Для сего было определено, чтоб 19 числа стоять на мест, и лошадям дать отдохнуть. Того-же дня по утру послали Есаула Козацкого [91] с тремя человеками в местечко Утемиш, для отнесения Султану письма, от Генерала Адмирала, и для объявления ему, чтоб он либо сам пришел, или бы прислал депутатов в лагерь, для принятия повелений от Его Императорского Величества. Вместо того, чтоб на то изъясниться, приказал Султан Махмут Есаула и Козаков изрубить безчеловечным образом. Войска из 16000 человек состоящего, которое он во своей и Усмеевой области собрал, было по его мнению довольно, чтоб истребить Россиан, потому что он надеялся, нечаянно учинить на них нападение. Но не зделалось по его желанию. В начал четвертого часа по полудни увидели их приближающихся. Они бились запалчиво, и долго стояли в сражении. Ибо с начала не можно было против их поставить довольную силу. Но как скоро сие учинилось, то все неприятели в бег ударились. Гнались за ними 20 верст до Султанской резиденции, которая есть тоже местечко Утемиш. Сие местечко, из 500 домов состоящее, тогда Россианами разграблено, и в пепел превращено. Тоже учинилось с шестью деревнями. Число побитых неприятелей простиралось до 2000 человек, и полученная добыча скота до 7000 быков и до 4000 баранов. [92]

Сей случай причинил, что армия не прежде 21 числа паки вступила в поход; 23 числа стали лагерем при речке Дарбахе, или Дербахе, а 23 воспоследовало шествие Его Величество в Дербент. Наил с великою свитою знатнейших жителей встретил Государя за версту от города и пад на колени поднес Его Величеству два серебреные ключа от городских ворот, или оные то представляли, на серебреном блюд; причем он изъяснился следующими словами: "Чрезвычайно радостно ему и всем жителям города Дербента, что Его Величество Великий Император Всероссийский пришел для принятия их во свое покровительство. Город хотя и построен, по нынешнему его состоянию, Персидскими Царями: но он имеет свое начало от Александра Великого, потому что еще многие находятся остатки, кои такое бесспорно доказывают. Для того есть пристойное и справедливое дело, что город предается во власть не меньше Великому Монарху, которой обещался защищать оной от всех грабительских нападений бунтовщиков. Того ради почитая себя за честь быть верноподданными Великого Императора, тоже с уничижением засвидетельствуют чрез поднесение ключей сего города; причем они всеподданнейше себя препоручают милости и по [93] покровительству Его Императорского Величества". Один из сих ключей, [и сказывают, что один токмо был] хранится и ныне [на деревянном блюде] в Императорской кунсткамере при Академии Наук. Кажется, яко бы он был от посредственного висячего замка, каковые во всех восточных землях и в Китае обыкновенно употребляются.

Регулярное пехотное войско, прошед чрез город, стало лагерем на равнине близ моря. Но драгуны и Козаки нашедши лучшей корм для своих лошадей поставили свой стан при реке Милукенти за 5 верст от устья. Тогда получил Капитан фон Верден указ итти с судами к устью реки Милукентии, и там стать на якорях. А Лейтенант Лунин послан был на Шнаве в Баку, чтоб склонить жителей к послушанию, и роздать сочиненной на Персидском языке манифест, коего содержание было такое: "Государь Император, яко верной сосед и союзник Шаху, пришел со своим войском токмо в том намерении, чтоб принять сии места в защищение от бунтовщиков; Дербентской Наип принял он Его Величества сию высокую милость, ни мало не медлил, употребить оную в пользу города; потому бы и город Баку для своей безопасности принял [94] Российский гарнизон, которой имеет быть снабден провиантом и всякою потребностию из Дербента". Однако не воспоследовало на то по желанию. Жители города Баку хотя от Лейтенанта и приняли манифест, но в город его не пустили. Чрез несколько часов дан ему сей ответ: "Они уже несколько лет оборонялись от бунтовщиков без всякой помощи, также и впредь обороняться думают; потому они не примут ни одного человека гарнизону, ниже одного Батмана [вес в 15 фунтов] провианту не требуют". С сим Лунин в Дербент возвратился.

Не должно оставить без упоминания, что имеется здесь прекословие между Журналом господина Соймонова и тогдашними реляциями, в разных печатных сочинениях находящимися, а именно изъявляется там благосклонное жителей города Баку намерение, о котором дали они знать Государю чрез письмо еще до его прибытия в Дербент следующими словами: (Российской, Турецкой и Персидской Театр войны. Част 1. стр. 75) "Призывают-де они за Божию милость, что Его Императорское Величество по дружелюбию его к Шаху, [95] изволил труд на себя принять, и шествовать в провинцию Ширван, о чем они с радостию усмотрели в присланных к ним манифестах, потому они не преминут, оказать Великому Императору всякую верную Службу; они уже два года назад оборонялись от бунтовщиков, и ничего так не желают, как чтоб такие злодеи вскоре понесли надлежащее наказание, напротив же того они были бы удостоены высокой Императорской защиты".

Еще имеется и письмо Государя Императора писанное из Дербента от 30 Августа к Правительствующему Сенату в Москву, и находящееся во многих (Театр войны стр. 83. Штат Казани, Астрахани и Георгии, стр. 40) печатных книгах, в коих Государь, объявляя о знатнейших по оное время произшедших случаях, упоминает и о городе Баку, что оной чрез письмо предался в Его Величества волю. Нет сомнения, что Государь получил такое письмо. Может статься, что все помянутое во оном состояло, но по всему виду писано сие письмо от приватных людей, милости у Российского Монарха заблаговременно себе ищущих, а не от [96] градоначальника. О сем Государь уведав по прибытии своем в Дербент, уповательно чрез то побужден был, чтоб послать в Баку Лейтенанта Лунина с новым манифестом.

Мы видим еще сие из помянутого обстоятельства, что Лунин возвратился из Баку уже после 30 Августа. Между тем еще больше приключилось нещастий, кои, как касались до транспорта провианта, весь поход остановили. Под прикрытием Капитана фон Вердена, стояло пред устьем речки Милукентия 12 нагруженных мукою ластовых судов, из коих надлежало муку выгрузить, и печь хлебы, и сушить сухари для продолжения похода. Над сим поручено смотрение Бригадиру Левашеву, которой имел у себя в команде 4000 человек солдат. Но за ночь пред выгрузкой восстал с севера жестокой ветр, от которого ластовые суда течь начали. Они держались до полудни; воду выливали из них всеми силами. Наконец, как течь умножилась, и к выливанию воды сил больше не доставало, то не было уже другого средства, как отрубить якори, и шедши на берег, садиться на мель. Одно судно последовало за другим. В два часа все 12 судов на мель сели. Легко можно себе представишь, что тогда много муки [97] подмокло и попортилось. Но выгруска за то была легче солдатам: ибо могли они все с судов переносить на берег, вместо того, чтоб надлежало все перевозить на шлюпках и ботах, естьлиб суда находились в прежнем своем состоянии. По учинении сего, суда были разломаны, и дрова употреблены на печение хлеба.

Две Тялки с купеческими товарами, равное имели нещастие с ластовыми судами. Когда Капитан фон Верден приказал всей эскадре, стать полуциркулом Пред устьем речки Милукентия, то досталось обоим Тялкам, коими два братья Князья Урусовы, Капитан Лейтенант, а другой Лейтенант, командовали, стоять по обеим концам эскадры, и потому блиско к берегу. Но там был грунт раковинами наполненной, и от того якори не держались. Тялки принуждены были также итти на мель, и как ластовые суда на дрова употреблены. Напротив того большие суда остались невредимы. (Не можно с сим согласиться, что стоит в напечатанном описании жития Князя Кантемира: что фрегат, на котором были его вещи и служитель, под Дербентом сел на мель, и выключая людей, все пропало. В Журнале господина Соймонова не находится ничего о таком нещастии. Еще стоит в оном описания жития: что Князь Кантемир, по причине своей жизни, от трудной езды умножившейся, еще в Августе месяце из Дербента возвратился в Астрахань. Коль же он долго был в Дербенте! и когда же ему было описывать Кавкасскую стену? О чем имеется особливое сочинение господина Профессора Байера в первой части Академических Комментарий) Господина Соймонова гукор, [98] по перервании якорного каната, хотя и шел к берегу; но тотчас бросили другой якорь, и чрез то освободились от кораблекрушения.

Ожидали еще Капитана Вильбоа, которому поручено, 30 провиантом нагруженных судов привести из Астрахани. Но то время, в которое быть ему надлежало, уже прошло. Думали, что он к Низабату проехал, потому что может быть он себе не воображал, что армия так долго пробудет в Дербенте, или что способнее в Низабате приставать к берегу. Господин Соймонов послан был по приказу Генерала-Адмирала о том наведаться в один день доехал он до Низабата, потому что сие место токмо на [99] девять миль отстоит от Дербента; но он нашел там одну токмо Татарскую Бусу, а о других судах известия никакого не было. С тем возвратился Соймонов на другой день к Генералу Адмиралу в Дербент.

В тоже время пришло известие от Капитана Вильбоа, что он прибыл с ластовыми судами в Аграханской залив, а далее итти опасается, потому что суда в худом состоянии, и трудно на них будет ехать по большому морю. Сие побудило Государя Императора принять другие меры. По приказу его собран был военной совет, в котором рассуждали, что войску не станет больше провианту, как на один месяц, чего ради принято намерение, поход ныне отменить, и поставя гарнизон к Дербенте, возвратиться в Астрахань.

Впрочем думали тогда в армии, что Государево было намерение, мимо города Баку следовать к реке Куру, и итти вверьх по ней до Тифлиса, а оттуда прямо в Терки, дабы собственным испытанием подлиннее известится о всех сих странах. Известно, что Государь желал возобновить христианство в Грузинии. Он хотел при устье реки Кура заложить большой купеческой город, в котором [100] бы торги Грузинцов, Армян, Персиян, яко в Центр, соединялись, и оттуда бы продолжались до Астрахани.

Во время приготовления к возвратному походу, послан Капитан Лейтенант Бернард на Шнаве, а на другой день день Лейтенант Соймонов на обыкновенном своем Гукере, на встречу Капитану Вильбоа, чтоб его уведомить о сем намерении. Тогда уже не нужно было, чтоб Вильбоа пошел с худыми судами большим морем. Паче того есть ли он езду уже начал, то велено ему возвратиться к Аграханскому Ретраншементу, дабы там войско на возвратном своем пути могло у него запастись провиантом. Между тем опасался Вильбоа, чтоб войско в Дербенте не претерпело недостатку в провианте; для того хотел он еще отведать, не доведет ли он туда ластовых судов. Но как только он выступил на открытое море, то восстал жестокой штурм с Югу, от которого все суда с провиантом течь начали. Множеству натекшей воды противиться больше не могли. Никакова другого не было средства, как чтоб посадить суда на мель; и сие учинилось у самого конца Аграханского мыса. В таком состоянии Бернард и Соймонов застали сию эскадру. Легко представить себе можно, что от [101] того паки великой урон причинился. Однако довольно еще осталось провианту, чтоб войско для возвратного походу, и оставленные в тамошних местах гарнизоны удовольствовались.

Что касается до сих гарнизонов, то перьвого был поставлен в Дербенте, над которым Полковнику Юнгеру поручена была комманда. Потом на возвратном походе изволил Государь Император при реке Сулаке, 20 верст от устья оные, на том месте, где река Аграхан от оные отделяется, заложить новую крепость Святого Креста называемую. Там остались под командою Полковника Леонтья Соймонова несколько пехоты, драгунов и с корпусом Козаков, которые после отбытия Его Величества совершали строение крепости. Намерение притом такое было, чтоб сия крепость вместо города Терки, для усмотренного самым Императором худого положения сего места, прикрывала Российские границы.

Положение ее было между двумя реками Сулаком и Аграханом, кои уже несколько служили к ее укреплению. Крепостные валы казались важнее, нежели требовалось, в рассуждении Азиатского неприятеля. Впрочем тамошнее место имело по плодородию своему многие превосходства. По [102] причине последнего обстоятельства состоялся указ, чтоб поселить там 1000 семей Козаков с реки Дону. От того зделались по реке Аграхану разные укрепленные деревни, Городками называемые; Козаки от слова Семья проименовались Семейными. При воспоследовавшем 1736 года оставлении сей крепости, переведены оные Козаки на реку Терек, где они живут между крепостью Кизляром и Гребенскими Козаками в таких же городках, и с Гребенскими Козаками равное имеют распоряжение.

В то время, когда Государь упражнялся в заложении крепости Святого Креста, учинил по Его Величества указу Атаман Краснощокой с 1000 человек Донских Козаков и с 4000 Калмыков нападение на жилища Узмея и Утемишского Султана Махмуда, дабы еще отметить им за их упорство. Сентября 25 числа вступил Краснощокой в поход, и 26 дня поутру прибыл к неприятельским жилищам. Тогда все разорено, что от прежние акции осталось, или опять жителями приведено в состояние. Многие из неприятелей порублены, 350 человек взято в полон, и 11000 рогатого скота получено в добычу, кроме, что всяких вещей и драгоценностей Козакам досталось. Сентября 30 числа прибыла сия партия обратно к армии. [103]

В самое то время, Государь Император, дошедший между тем с пехотою до устья реки Аграхана и до Аграханского ретраншемента, сел на суда, равномерна как драгуны и легкие войска пошли возвратно сухим путем. Бригадир Князь Борятинской пришел с 4000 человек за несколько дней, наперед к судам, что б их изготовить. Когда все было готово к отъезду, то Государь изволил сесть на прежней свой бот, и поехал наперед в Астрахань, куда четвертого Октября прибыл благополучно. Но Генерал Адмирал, отправившись три дни после Государя на Гукере, также Шнава, на которой ехал Граф Толстой, и все Островские лодки, претерпели чрез четыре дни ужасной штурм. От того произошли некоторые опасные известия и слухи, кои не мало Государя опечаливали. Наконец все удалось нарочито по желанию, выключая, что у армии не было без урона от сего похода, о чем дивиться не можно, в рассуждении переменных обстоятельств мореплавания, и при трудностях толь дальнего похода сухим путем, также от перемены воздуха и пищи, потому что от одного токмо изобилия плодов великие войска погибнуть могут.

Между тем, как чинились приуготовления к возвратной езде в Москву, [104] соизволил Государь посмотреть ловли осетров и белуг у так называемых Учугов. На первом из оных, Иванчуг называемом, пришел из Гилани кабинет-курьер Чеботаев с известием к Государю от находящегося в Ряще Российского Консула Семена Аврамова, и с письмом от Везиря, или Коменданта, оного города к Губернатору Волынскому, такого содержания: "что тамошние жители, от бунтовщиков весьма утеснены, и ничего так не желают, как чтоб пришло российское войско, и приняло их в защищение". Тотже час послал Государь указ в Астрахань к Генералу Адмиралу Графу Апраксину, к Тайному Советнику Графу Толстому, также и к Губернатору Волынскому, чтоб они туда приехали. Но понеже ночь уже настала, то прибыли они на другой день, а между тем Государь отъехал к другому Учугу, которой именуется Камысях, и находится от перьвого на 12 верст расстоянием. Там имели тайной совет. Намерение принято такое, чтоб не упускать удобного сего случая, и сей еще осени послать несколько войска в Гилан. Потом возвратился Государь в Астрахань.

Около того-же времени поручил Генерал Адмирал Лейтенанту Соймонову, чтоб точно описать рейду Четырех [105] бугров, и такое изыскать место, где бы провиантные магазины построить, было можно. Соймонов был также в учугах. Но ему приказано, вместе ехать назад в Астрахань, потому что в тайном совете его выбрали, для перевезения войска в Гилан. Тогда Государь Император пожаловал его Капитаном-Лейтенантом. Отправление войска происходило пои присутствии Его Величества, и Государь не изволил прежде из Астрахани подняться, пока все не отправились.

Но мы о сем будем говорить в следующей главе, здесь еще примечать надлежит, что Государь Император поднялся из Астрахани 7 Ноября, а 11 Декабря имел в Москву торжественной въезд. На триумфальных воротах над проспектом города Дербента (Г. Профессор Мартини ищет во своем известии из России стр. 123, что Государь повелел сей стих написать на градских воротах в Дербенте. Но сего не было) была следующая на Александра Великого, яко мнимого жителя города, клоняющаяся, и год 1722 в себе содержащие, надпись:

StrVXerat hanC fortIs, tenet hatiC fcD fortIor VrbeM,

которая по простому ее слогу неотменно всякому нравиться должна.

IV.

О ОТПРАВЛЕНИИ В ГИЛАН.

Назначенное в Гилан войско состояло не больше как из двух баталионов пехоты, над которым Государь определил командиром Полковника Шипова, наилучших свойств мужа, которой служивши наконец в Статс-кантор Президентом, за несколько лет скончался. Капитан Лейтенант Соймонов получил указ, чтоб с корабельным мастером Пальчиковым изъискать такие суда, кои бы к толь поздой езде чрез море были удобны. Они не нашли больше к тому способных кроме 14 судов, а именно часто упомянутой гукер, один эверс, три галиота, да девять тялок, и сии еще починить прежде надлежало. Между тем как корабельной мастер исправлял починку, то господин Соймонов снабдил суда добрым такелажем и нужными морскими провизиями. Ему также было дозволено, из морских служителей выбирать таких, на коих он большую полагал надежду.

Небеспотребно было, чтоб наперед известиться о состоянии земли Гиланской, о чем как Кабинет-курьер Чеботаев мало сказать мог, то по случаю нашолся во [107] Астрахани Московских купцов Евреиновых приказчик Андрей Семенов, которой много лет живши в Гилани, обо всем имел довольное знание. Сего допрашивал Государь обстоятельно, и велел потом Капитану Лейтенанту Соймонову, начертить по его словам на карте положение города Ряща с окольными местами, и со всеми туда ведущими дорогами. На оной карте была между прочим представлена и дорога в Казбин. И оттого принял Государь повод предписать в инструкции Полковнику Шилову: чтоб на сей дорог изъискав место зделать крепость, дабы бунтовщикам и Персиянам пресечь путь в Гилан.

Между тем как Государь помянутого Евреиновым прикащика спрашивать изволил, дошла речь и до Грузинского купечества и до города Тифлиса. Тогда хвалил Государь способной водяной ход от Тифлиса по реке Куре к Каспийскому морю, однако сожалел, что оным мало пользуются. "Там на устье рехи Кура" продолжал Государь к Соймонову, "надлежит места осмотреть; потому что там должно быть зборищу для всего восточного купечества." О чем написано было и в инструкции данной господину Соймонову за собственною его Величества рукою, и велено ему все протоки реки Кура вымерять. [108]

Полковник Шилов признал запотребно, чтоб предложить Государю некоторые пункты в доклад, кои не толь сами собою, как для данных от Его Величества на то ответов, суть достопанятны. Шилов спрашивал: "Есть ли по случаю разлучатся суда, и останется при нем токмо половина судов, или меньше, в таком случае продолжать ли путь в Гилань?" Государь на то ответствовал, показав на господина Соймонова: "это его должность, о том Соймонов постарается." А Соймонову говорил: "а ты рандеву дай." Шилов еще спрашивал: "довольно ли будет двух баталионов для защищения провинции Гиланской? На то сказал Государь: "Стенька Разин с 500 Казаками их не боялся. а у тебя два батальона регулярного войска."

В тоже время разговаривал Государь с знатным купцом Индостанской земли, которой жил тогда в Астрахани, и назывался Амбуран. Индеец донес Его Величеству: "Что прежде бунта из одной токмо провинции Гиланской ежегодно вывозилось в Турцию до 9000 тай шелку, в которых весу от 7 до 9 пудов, ценою от 70 до 90 рублей за пуд, и говорили также о шелке, что некоторые Козаки в Терках делают. На то сказал Государь; "со временем и Терские места [109] не хуже Гилани быть могут. И притом удивляться изволил о лености Терских Козаков, что к такому лехкому промыслу, склонности в умножению не имеют."

Дабы суда тем наискоряе приготовлены были, приказал Государь старание о том иметь трем Генералам Маиорам и двум Бригадирам, а именно: Матюшкину, Князь Юрью Трубецкому, Дмитриеву-Мамонову, Левашеву и Князю Борятинскому, которые притом так ревностно поступали, как токмо желать было можно. В пять дней [и сие было Шестого Ноября] стали готовы суда к отъезду. Государь изволил на Гукер прибыть в провожании Генерала Адмирала, Тайного Советника Графа Толстова и Генерала Маиора и гвардии Маиора Дмитриева-Мамонова. Тотже час приказал Его Величество Соймонову, дать сигнал о поход. Как уже все было в движении то возвратился Государь в город.

Собственная морская езда началась 14 Ноября от четырех бугров, и чинилась прямо к Апшеронскому полуострову, причем больше ничего не произошло достопамятного, как что отчасти жестокой северной ветр к скорой езде способствовал, а отчасти сильным течением в море суда прибивало, больше нежели [110] думали, к западному берегу, и на самом ходу влекло их весьма сильно к Югу. Перьвое приметили 15 числа, увидя город Дербент в четвертом часу по полудни, когда по счислению надлежало еще быть им на шесть миль от оного, и мыс у реки Самуры иметь к SZW. Но найдено расстояние от Дербента не больше одной мили к западу, и мыс реки Самуры усмотрели к южнозападной стороне. Второе сделано на другой день, когда уже подходили к Апшеронскому полуострову. По счислению переехали они четыре мили в один час. И потому думали, что мыс Бармак еще впереди, и в южнозападной стороне. Но сверх чаяния увидели оной позади себя, в северозападной стороне. От того заключили, что прошедшей ночи больше шести миль в один час переехали, что также от сильного течения в море происходило.

Как 18 Ноября около полудня со всем утишилось, то стал господин Соймонов на якорь не далеко от берегу на 28 саженях глубины. По полудни паки восстал способной северной ветр, коим в продолжении пути он пользовался. Однако не мог он до наступления ночи доехать до Апшеронского пролива, а входить в оной ночью было опасно. И так надлежало опять стать на якоре, что было [111] по его счислению, за две мили от пролива на 18 саженях глубины. В ночи ветр так усилился, что он мало уступал прежнему штурму. Опасались, что оторвутся якори, от чего бы могло воспоследовать кораблекрушение при Апшеронском берегу, или при так называемом Святом острове: но к великому счастию удержались якорные канаты до рассвету, и тогда уже не трудно было принять такие меры, кои бы привели суда в безопасность. Господин Соймонов велел якорь отрубить, потому что при великом волнении моря не способно было оной вытащить. Вскоре потом вошел он в пролив Апшеронской.

Апшеронской пролив назначен был, чтоб там собираться всем судам, и друг друга ждать до 30 Ноября. Тогоже дня, в которой господин Соймонов туда вошел [и сие было 19 числа] соединились с ним еще 9 судов, из коих каждое в минувшей штурм страшную претерпело опасность. Волны суда покрывающие, не однократно смывали людей с деку. Принуждены были из некоторых судов побросать несколько провианту в море. Следующего дня [20 числа] увидели Эверс, при Северном мысе Святого острова между камнями стоящей, которого погибели с часу на час ожидали. Но он [112] там простоял тот день и следующую ночь, пока ветр утишился, и тогда [21 числа] сие и еще другое судно галиот к прочим прибыли.

Недоставало еще двух судов, о коих со всем отчаялись, чтоб они пришли. По репортам от некоторых показано было: что видели судно без мачты по морю носящееся. Из чего заключали, что оно тялка самая та, коей нет, потому что на оной мачта была худа, о чем и корабельному Мастеру в Астрахани было предложено, но не переменя мачты отправлены были. Таким образом почитали сие судно со всем за пропавшее. Также о другом токмо малую имели надежду, потому что штурм беспрерывно был с северу, и следовательно оному судну, есть ли бы чего несчастливого не учинилось, надлежало прибыть на зборное место равномерно, как и прочие. По сим рассуждениям казалось излишно, чтоб там медлить для оных судов до определенного к собранию срока. Господин Соймонов донес о сем Полковнику Шилову, которому хотя и не бесприскорбно было, лишиться двух рот солдат, на обоих судах находящихся, но понеже ежечасно умножалась вероятность, что суда пропали: то на конец склонясь на то, дал позволение к отъезду. Об одном из [113] сих судов после ничего больше не слыхали. А другое, под командою унтер Лейтенанта Князь Великого-Гагина, спаслося, хотя сей Офицер сам лишился при том жизни.

Можно бы было прямо ехать в Гилан, но понеже осматривание устья реки Кура было от Государя особливо поручено Капитану Лейтенанту Соймонову, то, мимо оного едучи, не хотел он упустить удобного к тому случая. Ноября 28 дня прибыл он к устью, а 29 числа вошел в реку со всеми судами. Что он там приметил, и в котором устъе реки суда были, того не показано в журнальной выписке, сему известию к основанию служащей. Знать, что ничего не произошла достопамятного. Господин Соймонов вторично туда пришел в следующую весну, и тогда чинилось точное осматривание, о чем в надлежащем месте говорено будет.

От реки Кура отправлялась езда в Гилан, которая и окончилась в краткое время без препятствия. Как они вошли в морской залив, или озеро Зинзили [у Олеария Ензели, а у Ганвая Енцелли, что больше сходствует с истинным произношением] то Полковник Шилов послал Капитана Языкова в Ряще, чтоб [114] тамошнего Везиря и Консула Аврамова известить о своем прибытии, и требовать, чтоб прислали к нему лошадей в Перибазар, для перевозки тягостей чрез восемь верст до Ряща. В тоже время Иностранной коллегии Переводчик Петричи, Грек родом, пришел к Полковнику с известием: "что он провожал посланного от Шаха к Государю Персидского Посла, и они де были намерены, итти сухим путем до Дербента; но с Талишинских гор, от Ряще вдоль морского берега до реки Кура простирающихся, усмотрели они Российские суда: и потому показалось Послу удобнее, ехать на судах чрез море, чего ради воротился он в Ряще; а он Петричи чрез лежащей от Перибазара к западу город Кескер пришел к Полковнику, чтоб его о том уведомить."

По прошествии двух дней Капитан Языков возвратился из Ряща, и репортовал следующее: "При его приходе в Ряще собирались знатнейшие из граждан в дом Везиря для советования, и по окончании совета ему объявили, что в город Ряще без указу своего Шаха не могут принять Российского войска, и того ради ехал бы он назад, и сказал Полковнику, чтоб он остался на своих судах, а в противном случае [115] принуждены они будут чинить ему сопротивление." Сие же представление велено было и Дарге, яко депутату от города, с Языковым пришедшему, повторить пред Полковником. Но Консул Аврамов обнадежил Языкова, что непостоянной народ, которой прежнее свое намерение толь легко переменил, склониться может и на другую сторону, по добрым его представлениям.

Когда Дарга хотел Полковнику учинить вышепомянутое объявление, то подхватя слово, говорил Полковник: "что весьма он тому удивляется, как жители города Рящи, сами просивши Государя Императора всея России Самодержца о помощи и защищении против бунтовщиков, ныне, когда Его Императорское Величество исполнил по их прошению, сомневаются принять оное вспоможение, и в Ряще пустить его не хотят. На судах он быть не может, и еще меньше, без имянного Императорского указу, возвратиться в Россию. В Ряще конечно ему жить должно, а к тому потребны лошади. Больше ничего он не требует. Надлежит рассудить, какая та безделица, в которой ему отказывают. И не будет ли Великий Монарх Российской возбужден, толь несправедливою поступкою, к отмщению [116] и наказанию тех, кои суть тому виною?" От сих слов забыл Дарга то, что имел донести. Он обещал все делать, чего Полковник ни потребует. Но в Ряще Везирь и народ остались при прежнем их намерении.

После сего поспешал Полковник с судами войти в устье реки Перибазара, и занять лежащее несколько верст вверьх по оной местечко тогоже имени. Надлежало предупредит Везиря, которой также в Перибазаре засесть намерился. Ибо нигде инде пристать было не можно, для ниских и болотных мест, со всех сторон озеро Зинзили окружающих, и везде камышем зарослых. Одно токмо там есть способное и хилое место Перибазар. Естьлиб Везирь наперед пришел в Перибазар: то бы надлежало против его употребить силу, что было бы непристойно учинить вспомогательному войску. Напротив того должно бы теперь было начинать Везирю неприятельские действия, естьлиб он захотел из Перибазара Россиян выгнать, к чему предосторожность и благоразумие толь же мало допустили. И так стали суда на якорях в устье реки Перибазара, и две роты салдат пошли на шлюпках и лодках к оному местечку. Еще больше требовалось людей, провианту, оружия, аммуниции и [117] пушек. Все то перевезено в Перибазар на гукер и на большем корабельном боте, хотя весьма трудно было, тянуть суда по многому камышу против воды. Вытащили несколько пушек на берег, и зделали окоп. И то все окончали в два дни. Притом же с находящимися в устье реки судами содержали беспрерывную коммуникацию,

Везир сие слышав приказал в Ряще пригласить несколько пушек, которые хотел он употребить к своему защищению. Но вскоре потом одумался, и желал токмо знать: "правда ли, что отправлен Полковник от самого Императора, и есть ли у него собственноручный Его Величества указ для защищения Гилани от бунтовщиков. Ибо естьли сие так, говорит он, то ему легче будет в том ответствовать пред своим Государем, что он пустил Россиян в Ряще". Как о сем уведомился Полковник чрез Консула, то больше не было нужды, как чтоб позвать Везиря в Перибазар для его уверения. Он приехал в великолепном стате, и с состоящею из 200 человек свитою. Полковник поставил, чтобы ему в честь, 200 человек солдат в строй, с заряженными ружьями. Все происходило по дружески. Полковник сам объявил притчину [118] своего прибытия, и показал его Императорского Величества указ, которой поцеловал Везирь с величим почтением, и возвысил над своею головою. По сем соглашенось о Полковничьем в Ряще вступлении.

В Ряще был каменной четвероугольной Караван-Сарай, или торговой дом, по Российски называемой, потому что Россияне обыкновенно там жили, и продавали свои товары. У оного были двои ворота, и посреди двора колодезь. Сей торговый дом стоял на конце города, и с городской стороны и была перед ним широкая площадь, а с другой луг большой. Оной подобен был замку, или без труда укромен быть мог. Там отвели Полковнику квартиру, которые ему для своей безопасности лучше желать было не можно. Он шел туда с пятью ротами; а в Перибазаре остался Подполковник Колюбакин с двумя ротами. Безчисленное множество народа смотрело на идущих в преизрядном порядке и при игрании музыки Россиян. Напротив того Россияне удивлялись величине города, которой вдоль и поперег на пять верст мерою, и никаким не окружен крепостным строением. По сему последнему обстоятельству некоторые сомневались назвать Ряще городом. Но есть ли рассудим по [119] состоянию жителей, и их пропитанию, в торгах и мануфактурах состоящему; есть ли увидим там одне токмо каменные и черепицею крытые домы; есть ли помыслим, что Персияне могли и не укреплять такова города, которой мы бы признавали за достойного наилучшим крепостным строением: то не можем сие место не почесть городом. Между тем признавать должно, что от недостатка крепостного строения происходили там многие злоключения, и что жители в прежние времена дважды претерпевали от Донских Козаков нападения. О перьвом грабеже, бывшем в 1636 году, упоминает Олеарий в 6 кн. гла. 5 страница 369 путешественного своего описания. Второй грабеж Стеньки Разина, в 1668 году учиненной, еще больше был прежнего, потому что сей разбойник в Ряще жил несколько времени, и оттуда вывез несказанное богатство.

Вскоре потом увидели судно на море, и не обманулись в мнении, что то будет одно из тех судов, которые в минувшую осень за жестокою погодою отстали, и за пропавшие почитаны были. Оное было галион, коим прежде командовал Унтер-Лейтенант Князь Великого-Гагин, а тогда главным Офицером на нем был Мичман Прончищев, Князь Великого- [120] Гагин с одним матросом и с одним служителем ехав близ Дербента на лодке к берегу, потонул. Находящиеся на судне солдаты взяты немедленно в Ряще, а галиот приведен к прочим судам в устье реки Перибазара стоящим. Большой корабельной бот послан был в Терки с известием о занятии города Ряща, как то Полковнику предписано было в инструкции, и оттуда возвратился. Надлежало употребить сие средство, потому что в зимнее время, за льдом, в Волгу войти не можно. Терской Комендант послал сухим путем известия в Астрахань, а тамошней Губернатор отправил оные к Государю в Санкпетербург.

Назначенной в Россию Персидской Посол находился еще в Ряще, и приметили, что Везирь старается его удержать от езды. Напротив того домогался Полковник всячески его отправить, предвидя, коль Государю Императору будет приятно сие посольство. Посол назывался Измаил Бег. Он был уполномочен от Шаха Гусеина и от его сына Шаха Тахмаса, которого другие Тахмазибом называли, чтоб заключить с российским Императором союз против бунтовщика Мир-Махмуда, и за чинимое Шаху Тахмасу вспоможение обещать некоторые при Каспийском море лежащие провинции Шах [121] Гусейн тогда его отправил, когда еще бунтовщики были в пути к Испагани. А тогда сидел Гусеин в темнице, и Мир-Махмуд на престоле, которая перемена произошла 23 Октября в Испагани. Того ради не оставил Измаил Бег, будучи в пути, заехать к Шаху Тахмасу, коего все верные Персияне признавали за одного законного наследника престола, и требовать от него подтверждений. Есть ли дозволяется испытать по догадкам намерение Везиря, то кажется, что оное состояло в том, чтоб не лишиться своей власти. Шах Тахмас ни мало еще не утвердил своего правления. Отставивши Испагань, странствовал он с прошедшей весны по отдаленным провинциям, и находился в оное время, то в Ардевиле, то в Таврисе. Сверх того был он Государь слабого разума, которой последовал во всем советам своих Министров. И так Везирю можно было надеяться, чтоб уничтожить сие посольство. Но Измаил Бег положился на свою инструкцию, и на полномочие от двух Государей ему данное, и Полковник Шилов отвел его на суда, из коих два под командою Лейтенантов Лунина и Татищева, получили ордер, чтоб перевести его в Астрахань. [122]

К отъезду все было готово, и хотели следующего дня итти в море, но ввечеру перед тем в 9 часу пришла весть из Ряща от Консула Аврамова к Капитану Лейтенанту Соймонову "что по Шахову указу Посол назад будет потребован, чего ради бы поспешали отправить его в море до получения оного указа." Сие же подтверждал вестник от Полковника Шилова. По сему надлежало судам с Послом еще тойже ночи отъехать. Но какую бы предъявить причину такой поспешности? Господин Соймонов, зная, в коль великом почтении состоит звездогадание у Персиян, донес Послу: "Яко бы он нашел, что наступающей полунощной час много щастия предвещает для его пути; и что сверьх того теперь полномесячие, чего ради надлежит поспешать, вытти в море, пока вода не сбудет." Посол на все согласился, и так употреблены были все шлюпки и лодки для буксирования судов в море.

Таким образом Измаил Бег поехал из Гилани в начале Генваря 1723 года, в той надежде, что он морем скоряе, нежели сухим путем, прибудет в Астрахань; но сие было не возможно, потому что море обыкновенно замерзает при устье реки Волги. Но Послу о том не объявили. Напротив того [123] Лейтенанту Лунину было приказано, чтоб в Апшеронском проливе у Святого острова промедлить под разным видом до тех пор, пока можно будет надеяться, что Волга [что обыкновенно бывает в Марте месяце] вскрылася. Пришедши около половины Генваря в помянутой пролив, Посол с начала радовался, что на Святом острове несколько отдохнуть может от беспокойствия морской езды. Но вскоре потом ему там прискучилось, и Лейтенант Лунин едва его успокоил. Он принужден был Послу объявить истинную причину медления, потому что Волга льдом покрыта. Как с начала Марта настала теплая погода, то Лунин паки езду начал, и без дальних препятствий привез Посла благополучно в Астрахань.

По отъезде Посла, услышал господин Соймонов, как то зделалсь, что Консул прежде Везиря известился о Шаховом указе, по коему Измаила Бега возвратить велено, и каким образом оной указ задержан. Аврамов, слышав, что ожидают такого указа, находился нарочно для того в некоторой деревне, чрез которую курьеру с указом ехать надлежало. Он позвал его к себе в квартиру, подчивал его, и толь много оказал ему дружества, что сей не спешил ехать в Ряще. [124] Между тем Аврамов отправил нарочного к Полковнику и к господину Соймонову. Как он услышал, или по крайней мере мог надеяться, что суда в море вышли, то он отпустил курьера в Испагань, одарив его довольным числом денег. Везирь, о всем произшедшем ничего не ведая, послал указ на суда, в том мнении, что Посол еще не уехал. Но сей был уже на море. Таким образом коварство Везиря, испросившего сей указ у Шаха, предупреждено было хитростию российского Консула.

После сего еще больше явилось признаков злого Везирьского умысла, потому что ежедневно приходили в Ряще вооруженные Персияне, коих намерении ни к чему иному клонится не могло, как только чтоб Россиян оттуда выгнать. Сих Персиян не можно было почесть за обученной ружью воинской народ, потому что таких не находилось ни в Гилани, ниже в соседственных провинциях; но были токмо жители деревенские с саблями, и немногие имели ружья без замков, кои фитилями зажигают. К каждому такому ружью не было у них больше двух, или трех, камышем обверченных патронов. Но множество оных наводило страх Полковнику, однако не давал он знать, о том Везирю, потому что ни о [125] чем жаловаться причины не было. Потом спустя несколько недель уведомленось чрез чрех Армянских и Грузинских купцов, что собралось уже до 15000 человек. Да еще пришли в Ряще два Везиря, Кескерской и Астаринский. Тогда Полковник приказал на углах Караван-сарая своего зделать два болверха. Везирь велел его спросить о причине того. На то ответствовал Полковник: "что Европейские воинские правила требуют такой предосторожности, хотя и нет никакой явной опасности." С того времени не посылал больше Полковник просить Везиря о лошадях для перевозу нужных снарядов и провианту из Перибзара; но он возил все потребности на наемных лошадях, или перетаскивали оные солдаты.

В конце Февраля послали три Везиря в Полковнику, и велели ему сказать общим именем:"Не можно де им более терпеть пребывания его с войском в их земле; они де сами в состоянии защищать себя от своих неприятелей; и того де ради бы он вышел, пока его к тому не понудит; на что требовали у него ответа." Как сие неприятельское требование учинено не сверх чаяния: то дан на то тотчас ответ следующий: "Не мы тому виною, говорил Полковннк, [126] что мы сюда пришли. Везирь и жители города Ряща призвали нас для своего защищения. И я не думаю, чтоб нечто мною учинено или дозволено было, почему бы мое и порученного мне войска пребывание здешнему народу противно быть могло. Как Великий Государь Император Всероссийский чрез то, что он нас послал, явно засвидетельствовал свое дружелюбие к Шаху и Персидскому государству: так я не сомневаюсь, что и назад он нас позовет, когда будет ему представлено, что пребывание наше в здешней стране больше ни нужно. Но без именного Его Императорского Величества указа не могу я с места тронуться. Невозможность исполнения того, чего они требуют, также из того явствует, что отъехали отсюда Два судна с Послом Измаилем Бегом, коих обратного прибытия ожидать должно, дабы все при мне находящиеся люди могли вдруг отправиться. Естьлиб я и хотел учинить нечто без указу Всемилостивейшего моего Государя, в той надежде, что пременившиеся обстоятельства оправят мою поступку, и что Государь Император по мудрому своему рассуждению не причтет того мне в вину: однако не мог бы я ничего больше зделать, как чтоб сперьва послать на судах в Дербент все [127] тягости, и по возвращении судов итти мне самому с войском." Сей толь благоразумной ответ удовольствовал Персиян на некоторое время, в ожидании, что тягости, а особливо артиллерия, которая наибольшей страх им наводила, на суда нагружены будут. Но Полковник не признавал за полезно, остаться без оныя; однако между тем приготовлялись суда к отъезду, потому что надлежало Капитану Лейтенанту Соймонову окончать описание мест при устье реки Кура, и оттуда ехать в Астрахань.

До приготовления судов к отъезду, говорил некто господину Соймонову: "что может притти на мысль Персиянам, чтоб суда, на реке Перибазаре стоящие, сжечь нефтию; они де могут несколько бочек, сим земляным маслом наполненных, по зажжении оного в реку вылить; и есть ли де оная нефть доплывет до судов, то легко могут оные от того загореться." Сие хотя господин Соймонов почитал тогда за пустые рассказы, коими токмо в страх его привести хотели: однако после, когда он был в Баку, и познал свойства нефти, и увидел, что оная действительно на воде горит сильным пламенем выше полуаршина, удостоверился он, что опасность не была без основания. [128] Особливо высокой и в то время иссохшей камыш, а по берегам реки Перибазара ростущей, в котором суда стояли, причинил бы неминуемое нещастие, естьлиб огонь то понял. Но может быть, что Персиянам на мысль сего не приходило, или что они не хотели употреблять такого способа: довольно, что суда остались в целости.

Чрез несколько дней потом уведомил Полковник Шилов Капитана Лейтенанта Соймонова, "что Везирь Кескерской вознамерился итти к Зинзилинскому проливу; а что он намерен там делать, и сухим ли путем поедет, или водою от деревни Перибазара на судах, того не известно. Но есть ли он поедет водою мимо российских судов, то бы господин Соймонов непреминул его принять честно, впрочем наведывался бы он сего намерениях." И так ожидали сперьва Везиря водою, но как услышали, что он поехал сухим путем, то послал господин Соймонов Мичмана Прончищева в матросское платье одетого, и с матрозами на шлюпке, к проливу, под видом, яко бы там ловить рыбу. Прончищеву приказано примечать все Везирьские предприятия. Он пробыв там три дни, по возвращении своем репортовал, что с Везирем было великое число [129] войска конного; что Везирь прилежно осматривал устье пролива в Каспийское море; и что казалось яко бы он избирал места, на которых бы зделать батареи, или крепостцы, чтоб пресечь вход Российским судам в Зинзилинское озеро. Господин Соймонов еще наперед догадывался, что такое есть Везирское намерение, как то и по вероятности в том сумневаться не можно однакож оное не произведено в действие.

В начале Марта месяца начали изготовлять суда, на которых господину Соймонову итти в море. Оных было восемь. Ибо по данной Полковнику Шилову инструкции надлежало несколько судов оставить для защищения гавани. Таким образом под командою Капитана-Лейтенанта Золотарева остались в проливе Гукер, большой корабельной бот и эверс, из коих два перьвые снабдены были артиллериею. Марта 17 числа пошел господин Соймонов в море.

Едва он отъехал, то Персияне, услышав, что тягости никакой на судах не повезено, повторяли прежние свои требования, и наступали на Полковника Шилова с том, чтоб он неотменно из Ряща выступил. Он представлял невозможность: "потому что осаталось у [130] него токмо три судна, на которые и четвертая часть находящегося при нем войска уместиться не может." Сверьх того, говорил он: "не нахожу я причины, принимать от них повеления, пока я не уведомлюсь о намерении их Шаха." Чрез несколько дней показывали ему указ, яко бы от самого Шаха присланной, тогоже содержания. Но хотяб и подлинной был указ, или подложной: однако Полковнику выехать было не можно. Грозили ему силою: он обещался оборониться. "Только Везири бы рассудили, когда они начнут неприятельские действия, то имеют они и ответствовать во всех следствиях войны, которые от того произойдут."

Великое их множество, и малое число Россиян, придало Персиянам смелости, что следующего дня из четырех пушек и некоторого числа мелкого оружия стреляли по российскому Караван-Сараю. Российской Капитан, Резин, застрелен был, а больше никакова вреда не случилось. Полковник пробыл тот день спокойно, ожидая ночи, когда Персияне отдыхать будут. Около полуночи послал он роту гранадер под предводительством Капитана Шиллинга в задние ворота на поле, с таким приказанием, [131] чтоб обошедши, напасть стылу на неприятеля. Как сии далеко уже дошли, то Полковник приказал еще выступить двум ротам в передние ворота, и бить тревогу. Неприятели увидя, что с двух сторон вдруг чинится на них нападение, не знали, где больше требовалось их сопротивления. Больше 1000 человек, отчасти на месте пред Караван-сараем, отчасти же на побеге, побито. Чрез несколько минут место сражения очистилось. За бегущими чинена погоня по всем улицам города.

Тогоже дня думали Персияне истребить еще и три судна в Зинзилинском проливе стоящие, зделав в ночи батарею из плетня землею насыпанную, и поставя на оной четыре чугунные шести фунтовые пушки. На рассвете начали они стрелять из пушек. На судах было не больше 100 человек. Напротив того число Персиян простиралось до 5000 человек. Какие надлежало здесь принять меры? Должно ли удалиться? Капитан-Лейтенант Золотарев того не зделал. Он шел против огня. Судам велел он тянуться завозом к батареи. Присем хотя и не было без урону, потому что неприятельское мелкое ружье доставало до людей у завоза бывших и тянувших: но как стали напротив батарей, и со всех [132] судов, как из ружья, так и из пушек, стрелять начали: то в четверть часа ни одного неприятеля не осталось. Поимали несколько побежавших, которые на сандалах [малые Персидские суда] чрез озеро Зинзилинское уйти хотели. Потом Персияне оставили Россиян в покое, а вскоре потом пришли прибавочные Российские полки, так что тем меньше Персиян было опасаться.

Между тем, как в Ряще сие произходило, пришел господин Соймонов к реке Куре, и особливо осматривал большой западной рукав сей реки. Он нашел место, на котором по нужде заложить город можно. По правде тамошняя страна ниская и болотная, которая выступающею из Каспийского моря водою часто заливается, о чем посмотреть можно описание Полковника Гербера в Ежемесячных Сочинениях 1760 года на Октябрь месяц стр. 299. Господин Соймонов думал, что может быть еще найдется другое к тому удобное место в залив Кизыл-Агачском, с западной стороны от реки Кура лежащем. Сие было содержание репорта посланного, по своем возвращении в Астрахань, к Его Императорскому Величеству. [133]

Когда господин Соймонов вошел в Волгу, то встретился с ним Капитан-Лейтенант Мятлев, которой на трех эверсах вез провиант и другие потребности для находящегося в Гилани войска. Бригадир Левашев стоял в Астрахани с четырьмя баталионами пехоты, и был также назначен в Гилань. Для перевезения сих употреблены пришедшие с господином Соймоновым, и еще некоторые в Астрахани находящиеся суда. Но знатнейшая экспедиция, к завоеванию города Баку клонящаяся, осталась на будущее лето 1723 года, при которой как паки употреблялась служба господина Соймонова: то увидим мы произшедшие при том походе дела по его журналу в следующем отделении. Здесь надлежит нам упомянуть еще о Персидском После, которой тогда из Астрахани поехал в Санктпетербург.

Измаил-Бег прибыл в Санктетербург 10 Авуста 1721 года, и 15 числа тогож месяца был у Государя Императора на публичной аудиэнции. Сентября 12 дня, по данному ему от Шаха Тахмаса полномочию, заключил с Российским министерством известной (Зри Corps Diplomatique par Dumont. Tome VIII. Memores de Lamberti. Tome X. Schumans Corp. Iur Gent. Acad. p. 1959. Weber veraendertes Russland. Theil G. 103. Histoire de Pierre k Grand. Amft. 1742. 4. p. 475) [134]  трактат. Потом 14 дня тогож месяца воспоследовала отпускная его аудиэнция, и чрез несколько дней поехал он назад в Астрахань. Толь важное дело не можно бы было скоряе привести ко окончанию. По силе второго артикула сего трактата все Персидские при Каспийском море лежащие провинции, Дагестан, Ширпан, Гилань, Мазандеран и Астрабат вечно уступлены России.

Тогдаже Измаил-Бег поднес Государю ПЕТРУ Великому реляцию о произшедших в Персии беспокойствиях, которые за весьма вероятную почитаться может. Она еще в 1737 году внесена в Санктпетербургские ведомости, которые тогда при императорской Академии на немецком языке печататься начали: но на российском языке она не печатана. Для того не бесполезно быть может, оную здесь сообщить. Кому в том нужда, тот может произшествие дел поверить с тем что П. Церсо, Оттер, Ганвай, Шофелие в арт. Надир и другие о том написали. Мы будем тем довольны, чтоб [135] поправить находящиеся в немецком переводе погрешности, сколько без сношения с оригинальною реляциею чиниться может. Однако признаваемся, что может быть в некоторых именах еще останутся неисправности, а оных прежде избежать не можно, пока описание Персидского государства в совершенную ясность приведено не будет.