VII

ГЯНДЖИНСКИЙ ДОГОВОР 1724 ГОДА

В Гяндже и Карабахе наступательные действия турок встретил я серьезное сопротивление. Боевые силы гянджинского населения, при поддержке армянского воинства Карабаха, в июне 1723 года в течение 18-20 дней отбили несколько попыток турок ворваться в Гянджу.

В письме священника Александра от 20 декабря 1723 года о боях под Гянджой говорится: турки пришли с 60-тысячной армией, снабженной пушками и бомбами, захватили половину города, ограбили армянское население и многих взяли в полон. Уцелевшие армяне искали защиты в армянском сыгнахе. Это сообщение священника Александра, видимо, основано на слухах о первоначальных неудачах гянджинцев. В конце своего письма, автор, ссылаясь на только что полученные сведения, пишет, что турки потерпели поражение и потеряли убитыми 2000 человек (См. док. № 195).

По сообщению видного армянского деятеля той эпохи Ильи Мушегяна, согласно полученному им в декабре 1723 года от некоего Мирзы Али Наги письму, между османцами и жителями Гянджи семь раз происходили бои и всякий раз османцы оказывались разбитыми. Здесь [LXVII] же автор письма сообщает, что под Гянджой турки потеряли 5000 человек (См. статьи П. Т. Арутюняна в «Ученых записках Института востоковедения», III, стр. 117).

В марте 1724 г. в одном из своих обращений к дарю Петру, упомянув об обороне города в 1723 г., гянджинцы писали: турки прислали «70 000 войска с пашами, с артилериею и с пушками и с бомбами для взятья города Генджи, и мы имели с ними жестокой бой 18 дней и многих из них побили великих пашей... и... оное войско весьма разбили» (Док. № 237).

Решающую роль в поражении турок под Гянджой сыграл Кахетинский хан, он же бекларбек Гянджи, Махмет-Кули-хан.

В своих обращениях к Петру гянджинцы и карабахцы докладывали с том, что под руководством своего бекларбека — речь идет о Махмет-Кули-хане — гянджинцы «тысяч десять или 12 побили досмерти, а достальные из оного места ушли уходом, которые для отмщения хотят лаки на нас собранием притти» (Док. № 245. Ср. док. № 244). В донесении князя Русепа, посланца Махмет-кули-хана, к Петру читаем: «На Генжу турецкой сераскер с войском приехал и хотел завоевать Генжу. где жители были с 40 000, х которым генжинцам хан Махмет Кулы ездил с войском на секурс и соединясь з генжинцами, бились с турками 7 суток денно и ночно на котором бою побили турок 7000 человек и победили, после которого бою сераскер турецкой принужден был побежать» (Док. № 246, пункт 5).

Нет сомнений в том, что наряду с азербайджанцами и грузинами, достойный вклад в победу над турками и в оборону города внесли и армянские бойцы. К армянам, составлявшим значительную часть населения Гянджи, во время обороны присоединилась боеспособная молодежь окрестных деревень. Недаром турки с особой жестокостью грабили, уничтожали и угоняли в плен армянское население окрестностей Гянджи. По всей вероятности в обороне Гянджи принимали участие также армянские военачальники и добровольцы из ближайших армянских сыгнахов.

Когда лезгинский отряд во главе с хаджи Дауд-беком хотел перейти Куру, чтобы напасть на Гянджу, писал в августе 1723 г. поп Антон, «армянское войско до Ганджи оного Дауд бека не допустило и ныне стоит (он) на Куре с войском своим з двумя тысячи человек». Вот почему, еще в 1723 году, обращаясь к бакинскому военачальнику с просьбой об оказании помощи в обороне Гянджи, гянджинцы писали «просим, чтоб его величество изволили, счисляя нас яко подданных своих, прислать к нам на оборону провинции Генджинской и нас, нижайших против оных неприятелей российских войск в скорости, которые бы [LXVIII] соединясь с нашими сакнакскими войски могли против оных неприятелей действовать» (См. док. № 190).

Потерпев поражение, турки вынуждены были вернуться в Тбилиси. Безуспешная попытка овладеть Гянджой лишила их возможности соединиться с лезгинами, совместно с которыми они рассчитывали двинуться в сторону Еревана.

Впоследствии высшее турецкое командование сместило с должности командовавшего под Гянджой сераскера, обвинив его в том, что он потерял много дорогого времени на бесполезные переговоры с армянскими и азербайджанскими командирами (См. Lockhart, стр. 258). Позднее, намекая на эта переговоры, посланцы карабахских меликов писали: «Армяня весьма не хотят более быть под игом бесурманским, хотя их как шах Тахмасиб, так и турской Ибрагим паша из Генжи, когда оный там был, чрез письма свои призывали каждой в свою сторону, обнадеживая всякою вольностью, но они на то не склонились, ведая их непостоянство, и желают быть для веры своей под протекциею христианского государя» (Док. № 291, пункт 4). О подобных происках неприятелей доносил и Минас-вардапет. «Осведомился я чрез письма, — писал он в 1724 году царю, — что в наших странах языческии неприятели разными страхом и подарком и мирообещанием хотят и мыслят обманом собранных наших армянов (т. е. сыгнахцев. — А. И.), которые обнадеясь на в. и. в. разделить обманом, как обманули милитинцов» (Док. № 283. пункт 1).

Победа под Гянджой, достигнутая благодаря отваге и стойкости боевых сил Закавказья, внесла коренной перелом в развитие освободительного движения армян Карабаха и Кафана.

До Гянджинской победы значительная часть усилий армян названных областей шла на борьбу с персидским господством и с проперсидски настроенными местными феодальными кругами. Теперь же, при наличии положительных результатов совместной обороны Гянджи и перед лицом опасности неизбежного повторения еще более мощной турецкой агрессии, возникла необходимость в объединении всех свободолюбивых сил края, в их числе и представителей шахской власти и феодалов, поддерживавших в Закавказье персидское господство, для борьбы с султанской Турцией.

Наиболее четко такого перелома в руководстве и организации политических и боевых сил края добивался посланец Петра Великого — Иван Карапет. Более или менее сплотив вокруг себя разрозненные отряды карабахских армян, он завел в это время деловую переписку для установления живой связи и военно-политического сотрудничества между феодальными руководителями армянского, [LXIX] азербайджанского и грузинского народов. Через всю его дошедшую до нас переписку красной нитью тянется тенденция проводившейся им в Закавказье петровской тактики: создать единый антитурецкий фронт местных народов в союзе со всеми персидскими и проперсидскими элементами.

Нами уже указано, что еще в начале XVIII века идеологи освободительной борьбы освобождение народов Закавказья связывали с перспективой политического и боевого содружества господствующих классов угнетенных народностей — армян, грузин и азербайджанцев. В 20-х годах XVIII века этой идеей руководствовался и посланец Петра Великого — Иван Карапет, налаживая военно-политическое сотрудничество феодальных руководителей местных народов. По поручению российского правительства, озабоченного опасностью турецкой оккупации, он создавал единый фронт борьбы местных феодалов, в том числе и всех персидских и проперсидских элементов. Всей своей деятельностью Иван Карапет добивался ослабления трений между руководящими группами сыгнахцев армян и объединения их для обороны страны. В дальнейшем он добивался также устранения столь же серьезных трений между сыгнахцами и их ближайшими соседями — феодальными кругами азербайджанцев Карабаха и, в первую очередь, его столичного города — Гянджи.

До нас дошло написанное на армянском языке обращение Ивана Карапета к «мусульманам» Гянджи и Карабаха с призывом прийти к мирному соглашению с «христианами» Карабаха. Царь Петр, сказано в этом обращении, благоволит к мусульманам и весьма благосклонен к «нации шаха» (т. е. к персам. — А. И.), и он, Иван Карапет, послан с рекомендациями от царя умиротворить враждующих между собою армян и гянджинцев. Из другого обращения Ивана Карапета мы узнаем, что в интересах обеспечения обороны Закавказья от наступавшей 60 — 70-тысячной турецкой армии сыгнахцы уполномочили его заявить об их готовности «быть под ведением генджинским» и прекратить имевшиеся до того ссоры и разногласия (Док. № 235. До заключения согласия с гянджинцами, сыгнахцы иносказательно жаловались на то, что гянджинцы стремились подчинить своему командованию боевые силы армян Карабаха (***) док. № 220).

В сборнике имеются материалы, свидетельствующие о контакте, установленном с помощью Ивана Карапета между гянджинским бекларбеком Махмед-Кули-ханом и подчиненными последнему гянджинскими феодалами, вассалами шаха, которые, также как и их бекларбек, ориентировались на Персию. Действуя в качестве инициатора переговоров между армянами и азербайджанцами, 6 апреля 1724 года Иван Карапет добился составления «мусульманами» (т. е. азербайджанскими [LXX] и персидскими феодалами) Гянджи обращения к русскому царю с просьбой о покровительстве и помощи. Одновременно, благодаря его старанию, между «мусульманскими» руководителями Гянджи и подчиненными им армянскими руководителями Карабаха был заключен договор, послуживший базой для их сотрудничества в борьбе против турок.

В этом документе, выявленном нами в свое время в московском архиве и впервые опубликованном в научной транскрипции и в армянском переводе в 1927 году покойным академиком Р. Ачаряном (См. «Документы об армяно-персидских отношениях», подготовленные к изданию проф. Р. Ачаряном. Ереван, 1927, стеклографическое издание Ерев. госунта (на арм. яз.)), выдающийся представитель христианства — эльчибек Иван Карапет — предстает перед нами как лицо, посланное царским правительством («высоким двором») к сыгнахцам для устранения распрей и вражды, существующими между населением и землевладельцами («арбабами») города Гянджи и населением сыгнахов. Стороны, подписавшие договор, устанавливают, что в будущем, если сыгнахцы станут на путь «восстания, смуты и своеволия» и прибегнут к враждебным действиям против земледельцев города Гянджи и прочих мусульман-шиитов, то будут признаны виновными, заслуживающими наказания, вплоть до присуждения их к смертной казни с конфискацией всего принадлежащего им имущества. Далее, стороны устанавливают, что в случае, если «бунтовщики лезгины» или турки нападут на Гянджу и сыгнахцы не поспешат на помощь населению города, то высшей властью государства они также подвергнутся этой суровой каре.

Перечисленные в договоре начальствующие лица Гянджи, землевладельцы, вооруженная мусульманская молодежь («научикан») и прочие группы граждан в свою очередь дают обещание в том, что, если впредь кто-либо из каджаров и горожан окажется виновным в грабительском нападении и распре или если сыгнахцы и прочие группировки («тайфа») карабахских христиан подвергнутся нападению турок или лезгин и каджары (т. е. господствующее в Гяндже племя каджаров), а также горожане не придут им на помощь, то они, т. е. мусульмане, будут признаны виновными в предательстве, проступке, недостойном последователей ислама и подлежащем тяжкому наказанию (См. док. № 240).

Гянджинский договор от 6 апреля 1724 года — характерный для занимающей нас эпохи документ. Права и обязанности народностей Закавказья в договоре представлены в соответствии с нормами феодального понимания взаимоотношений между вышестоящими и нижестоящими, господствующими и подчиненными народностями и классами страны.

В нем полностью отсутствует представление о политическом или социальном равенстве договаривающихся сторон, являющихся [LXXI] представителями двух национальностей. Охраняя права и привилегии господствующих прослоек мусульман, договор осуждает зависящих от них вассалов из армян, обвиняя их в грабежах и убийствах. Нет сомнения, что по существу гянджинский договор был заключен между населением и «арбабами» (землевладельцами) Гянджи, с одной стороны, и руководителями сыгнахов Карабаха, с другой, в целях подчинения сыгнахцев гянджинским землевладельцам и установления между ними «мира и согласия». При всем своем прогрессивном внешнеполитическом значении этот договор вместе с тем носил на себе отпечаток господствующих феодальных отношений эпохи; он представляет собой яркий образчик феодального понимания дружбы народов; в договоре речь шла о «дружбе» и «сотрудничестве» между феодалами и их подданными, между народом господствующим и народом подчиненным.

По мнению некоторых исследователей, добиваясь покровительства и помощи русского царя, гянджинские феодалы якобы тем самым заявляли о своем неповиновении Сефевидам, иначе говоря, проявляли стремление к свержению персидского ига (Ср. А. Абрамян, стр. 190 и П. Т. Арутюнян, «Борьба армян и пр.» («Учен, зап. Института востоковедения», III, стр. 123)).

Однако обстоятельства, связанные с составлением гянджинского договора, как и все его содержание, решительно опровергают подобное умозаключение.

В своем обращении к Петру от 24 марта 1724 года гянджинские феодалы ясно указывают: «Написали и послали [мы это] прошение в присутствие приближенных порога престола поддишаха (речь идет о шахе Тахмаспе II. — А. И.), защитника христиан, совместно с Махди беком Каджаром и людьми высокопоставленных, высокоотмеченных начальников вали Картли и Шахнаваз хана». Шахнаваз хан — грузинский царевич Бакар, сын Вахтанга, а «вали Картли» — кахетинский царь Константин, он же Махмед-Кули хан, занимавший одновременно должность бекларбека Гянджи и Карабаха. Участие в гянджинских переговорах представителей этих правителей Закавказья дает, таким образом, основание рассматривать гянджинский договор как соглашение. заключенное армянскими феодалами Карабаха с азербайджанскими феодалами Гянджи, при посредничестве главы грузинских феодалов Закавказья Махмет-Кули-хана. Заметим кстати, что весною 1724 года туркам было оказано сопротивление и под крепостью Лори, подчинявшейся тогда Махмет-Кули-хану. Турки трижды атаковали эту крепость, однако грузинский гарнизон и армянское население Лори отбили все их атаки (См. док. № 246, пункт 11). Гянджинский договор закреплял политическое и боевое объединение народов Закавказья, направленное против их злейших врагов — турецких поработителей. Недаром же об этом договоре представитель Махмет-Кули-хана в России князь Русеп писал царю Петру: [LXXII] «Генжинские жители с армянами имели великие кровопроливательные ссоры, которых он же, хан (речь идет о Махмед-Кули-хане. — А. И.), помирил и договор междо ими положил, чтоб они междуусобные браня укратили и будучи в союзе против неприятеля крепко стояли» (Там же, пункт 9).

При сложившихся в Закавказье в начале 20-х годов XVIII в. условиях успешная борьба против турецких агрессоров могла вестись лишь при наличии политической поддержки и помощи российского правительства. Вот почему бекларбек Гянджи Махмед-Кули-хан и знатные жители этого города обратились к Ивану Карапету с просьбой добиться присылки в Гянджу «росийских войск хотя тысячю или две, токмо б имя их было и сидели б в Генже, понеже опасны от турков и ежели б де россияне в Генже засели б, то б персияне с согласия с армянами и с милитинцами (т. е. грузинами. — А. И.) могли против турков крепко стоять и их побеждать» (Док. №231, ср. с док. № 230).

Под персиянами здесь, прежде всего, подразумевалось азербайджанское население Гянджи. Однако не может быть сомнения в том, что ни бекларбек Гянджи, Махмед-Кули-хан, открыто придерживавшийся персидской ориентации, ни Иван Карапет, стремившийся положить конец враждебным действиям Закавказья против Персии, о каком-либо противопоставлении азербайджанцев персидскому шаху и не помышляли. Речь шла о переключении всех сил Закавказья, в том числе и элементов, ориентировавшихся на Персию, на общую борьбу с нависшей над страной угрозой турецкой агрессии.

Вряд ли, в самом деле, можно допустить, что гянджинские феодалы могли быть в заговоре против персидского господства в Закавказье с участием самого официального представителя шаха. Из всего содержания подписанных гянджинцами документов видно, что гянджинские феодалы являлись верными вассалами властителя Персии. В обращении к царю от 19 мая 1724 года они со всей отчетливостью заявляли: «Меж царем и шахом зело крепкая и постоянная дружба и приятство и союз находится и мы, нижайшие рабы, желаем дабы оная всегда непоколебимо пребывала». Армянские вассалы, согласно подписанному ими договору, должны были беспрекословно повиноваться не только гянджинским феодалам, но и сюзерену последних — персидскому шаху, против которого в 1722-1723 годах армянские магалы Карабаха подняли повстанческое движение. Текст договора не оставляет сомнения в том, что оставшиеся верными династии Сефевидов мусульманские феодалы Гянджи рассматривали освободительную борьбу армян против Персии как сопротивление крупным землевладельцам («арбабам») Гянджи ч как «путь восстания, смуты и своеволия», ведший к подрыву существующего правопорядка. Призывая армянских вассалов Карабаха и их [LXXIII] подчиненных к покорности, они, в полном соответствии с общеполитической линией Петра, добивались усмирения всех «бунтовщиков», вступивших в борьбу с верховной властью Сефевидов в Персии. Однако не ради поддержания верховной власти Сефевидов обращались они к царю за помощью, а лишь для укрепления своего классового господства в Закавказье, в частности для сохранения своих феодальных прав и привилегий в Карабахе.

Успеху проводившихся в Гяндже переговоров способствовало враждебное отношение турецких агрессоров к народностям Закавказья — грузинам, армянам и азербайджанцам. Достаточно указать на тот факт, что, объявив этим народностям священную войну, в 1723 г. турки издали формулу муфтия, в которой предписывалось уничтожать мужское население еретиков-шиитов, уводить в плен и порабощать женщин и детей как «еретиков» — шиитов, так и «неверующих» — христиан с присвоением их имущества. Там же далее говорилось, что сожительство с шиитками разрешается лишь при условии их обращения в суннитскую ортодоксию, а сожительство с женщинами-христианками — и без предварительного обращения их в ислам (См. Hammer, III, 397, Lockhart, стр. 252).

В «священной войне», объявленной турками и лезгинами «шиитам» и «кизилбашам» Персии и Азербайджана, «мусульманских» феодалов Закавказья и Персии, кроме связей социальных и политических, объединяла также тесная общность интересов религиозных и бытовых. Поскольку, однако, объявленная турецко-лезгинскими суннитами «священная война» была направлена также и против христиан Закавказья, то гянджинский договор закладывал основы антитурецкого военно-политического союза между мусульманами-шиитами (азербайджанцами и персами) Гянджи и армянами-христианами Карабаха.

Помимо интересов политических и экономических, ориентировавших народы Закавказья на Россию, разжигаемое Турцией религиозное изуверство суннизма также способствовало тому, что не только христианское население Закавказья, но и исповедовавшие шиизм азербайджанцы и персы, ища спасения, уповали лишь на помощь российского правительства.

Большой интерес представляет письмо к Петру, написанное 29 мая 1724 года от имени жителей, духовенства и юзбашей Гянджи. В нем повествуется о бесчинствах турецких войск в Закавказье, в частности о «пресечении христианской веры и о разорении ими церкви св. Троицы (речь идет, очевидно, о «уч-килисинском», т. е. Эчмиадзинском монастыре. — А. И.) Ереванской провинции, о порабощении христиан в Грузии и о превращении их церквей в конюшни, о препятствиях, учиненных в отместку за совместное выступление против турок гянджинским мусульманам и христианам в их паломничестве в Мекку и [LXXIV] Иерусалим. В конце письма гянджинцы просят у царя, как у верного союзника шаха, военного вспомоществования для оказания сопротивления турецким насильникам (См. док. № 190 и 245). В грамоте царя Константина (т. е. Махмет-Кули-хана) к представителю России в Грузии, написанной в том же 1724 году, читаем: «Ганжа и Карабаг, которые в моих руках, кроме них и персидские провинции (Закавказья. — А. И.) желают Вашего пребывания (т. е. прибытия в Гянджу. — А. И.) и хотят служить Вам» («Переписка на иностр. языках груз, царей», стр. 168).

После заключения договора обе стороны — мусульмане-гянджинцы и армяне-карабахцы отправили к шаху Тахмаспу II делегацию из 200 человек. В своем обращении к графу Толстому от 23 июня 1724 года Иван Карапет, докладывая об этом, писал, что «что армяне по учиненном поиске над турками пристают к стороне персицкой и послали к шаху двести голов и идут с персиянами на время помиритца пока дождутся помощи российской» (Док. № 253). В ответ на присылку делегации шах отдарил армянских военачальников халатами и установил с ними мир (См. док. № 310 и 312). Вслед за этим сыгнахцы примирились с неким Калбали-беком, пригласив его к себе. Речь идет об одном из персидских правителей Карабаха, названном в «Истории» католикоса Есаи «великим пароном Чараберта» (Есаи, стр. 48) и явившемся, по-видимому, среди азербайджанских феодалов Карабаха одним из наиболее активных сторонников персидской ориентации.

В свете событий, связанных с заключением гянджинского договора, становится очевидным, что Ивана Карапета и Авана-юзбаши летом 1724 г. занимала не только задача оказания военной помощи притесненным ханскими войсками кафанцам; помимо этого, они ставили себе целью установить в Кафане мир между армянами и азербайджанцами и поднять их на борьбу с турками. В дальнейшем и в Кафане все силы освободительного движения армян направлялись против турецких агрессоров. Это обстоятельство и побудило шаха послать вождю кафанских повстанцев Давид-беку подарки и назначить его правителем Кафана. В «Истории Давид-бека» это событие, происходившее при жизни Давид-бека, должно быть, в 1725 или не позднее чем в первой четверти 1726 года, ошибочно датировано 1727 годом (См. «История Давид-бека», стр. 58-59. Ср. также П. Т. Арутюнян, Освободительное движение, стр. 269).

Несмотря на поворот, наметившийся в армяно-персидских взаимоотношениях в середине двадцатых годов, вопрос об освобождении армяк от персидской зависимости не снимался и после гянджинского договора. Этот вопрос лишь утерял на время свою остроту, в связи с возникшей тогда необходимостью направить усилия всех угнетенных [LXXV] народностей Закавказья на борьбу с турецкой агрессией. Недаром Иван Карапет докладывал П. А. Толстому, что посланные к шаху делегаты «идут с персиянами на время помиритца». Недаром также и в другом документе контакт с персами расценивается как временный мир, удалившемуся в Россию Вахтангу сыгнахцы пишут, что мир этот может быть нарушен, если обстоятельства потребуют этого (См. док. № 312).

VIII

ВООРУЖЕННОЕ ВЫСТУПЛЕНИЕ АРМЯН И АЗЕРБАЙДЖАНЦЕВ ПРОТИВ ТУРЕЦКИХ ЗАХВАТЧИКОВ

12 июня 1724 года царское правительство заключило в Константинополе договор с Турцией, в силу которого бывшее Каспийское побережье Персии — от Дербента до Мазандарана — было оставлено России с признанием прав Турции на персидские владения Закавказья, включая такие города, как Тбилиси, Ереван, Гянджа и Нахичеван, и такие провинции, как Карабах и Кафан, — а также персидские земли, расположенные севернее линии Ардебиль — Тавриз и западнее линии Тавриз — Керманшах. Ссылаясь на заключенный с Россией договор, турецкое командование обращалось к населению этих территорий с предложением сложить оружие и признать власть султана. Однако население этих территорий продолжало оказывать туркам упорное сопротивление. Борьба с новыми «законными» хозяевами страны приобрела характер вооруженного восстания. Лишь в августе 1724 года туркам удалось занять Нахичеван и Ордубад, вторгнуться в провинции Кохтан и Чорс и захватить город Хамадан. Предприняв безуспешную осаду Тавриза, они одновременно развернули военные действия за обладание Ереванской крепостью (См. Ismail Hami Danismend, IV, 14).

Турецкие захватчики, стремившиеся сломить сопротивление народностей Закавказья, создавших препятствия на их путях к берегам Каспийского моря, отлично понимали значение Ереванской крепости.

Обращает на себя внимание разоблачающее намерения турок показание турецкого генерала Салех-паши, взятого армянами весною

года в плен. «Султан приказал уничтожить в этих странах (речь шла о Закавказье, — А. И.) армян и персиан (читай шиитов Закавказья, — А. И.); так как войска русского царя заняли этот берег (Каспийского) моря, нам следует наступить на них. Следует изъять армян, врезывающихся клином между нами; нам следует убрать встречающиеся на нашем пути препятствия и тем открыть нам дорогу. Не будь вас [LXXVI] (армян), мы давно бы наступили на издревле принадлежавшие нам; Дербент и Баку» (Док. № 315).

Публикуемые в настоящем томе материалы свидетельствуют о тяжелом положении Армении в годы, последовавшие за заключением Константинопольского договора. Армения в представлении турок, с одной стороны, была мостом, облегчающим вторжение русских в Закавказье, с другой стороны — барьером, преграждающим путь туркая. «Жаль, что слава о нас по всем землям османским и кизилбашским, — писал Петрос ди Саркис Гиланенц, — будто армяне объявили себя подданными русского царя, и за все это все сосут кровь нашу» («Дневник осады Испагана», стр. 56; ср. там же, стр. 36-53 и след.). Надежды армян на помощь русского правительства не оправдались еще во время похода Петра в Персию; после подписания трактата, санкционировавшего захват кавказских земель турками, рассчитывать на прямую помощь российской армии и вовсе не приходилось.

Единым фронтом выступили армяне и азербайджанцы летом 1724 года против огромных армий турок, стремившихся захватить Ереван и Тавриз. Свое боевое содружество они скрепили обильной кровью, пролитой на подступах к этим городам.

После свержения Сефевидов персидские власти Еревана не желали подчиниться афганцам — «разорителям короны». Турецкие источники сообщают, что местные власти Еревана вместе с Эчмиадзинским католикосом и «с протчими того присудствия для уезду обывателями, которых до сорока тысяч», якобы еще в 1723 году обратились через эрзерумского пашу к Порте с просьбой восстановить господство османцев (См. док. № 262). Однако это сообщение не подтверждается. Известно, наоборот, что вступление российской армии в пределы Персии, подняв среди подавляющей части закавказцев волну освободительного движения, отразилось и на настроениях населения Еревана и всей Ереванской области. Недаром в своем донесении, полученном в России 23 февраля 1724 гола, Неплюев извещал: «Порта не надеетца, чтоб ириванския и протчия тамошния жители самоволно могли ей поддатца» (Док. № 272). Еще в августе 1723 года, во многом хорошо осведомленный Петрос ди Саркис Гиляненц писал, что Эчмиадзинский католикос Аствацатур «был за одно с армянскими силами (имеется в виду сыгнахское воинство) и постоянно, но тайно сносился с ними посредством писем» («Дневник осады Испагана», стр. 40). В нашем сборнике помещено адресованное сыгнахским военачальникам — Авану, Тархану, и Мирзе письмо, вардапета Овасапа, местоблюстителя Эчмиадзинского католикоса, в котором он просит сообщить прибывшему в Карабах посланцу русского царя — Ивану Карапету — о стремлении всего [LXXVII] населения Ереванской области вступить под покровительство России. Упомянув о неподдающихся описанию притеснениях, которые терпит Ереванская область, Овасап характеризует настроения армянского и азербайджанского населения этой области следующими словами: «Как наше, так и их общее упование лишь на северян; взоры всех направлены в их сторону в ожидании их прихода и не уподобляют их другим». «Помыслы местных» и прежде всего «мысли и пожелания крупнейших ага», — пишет далее автор письма, — обращены в сторону северян и они ждут их скорого прибытия, «пока мы еще не стали рабами и добычей в руках врагов». Из письма Овасапа мы узнаем также, что до ереванцев уже дошли слухи о прибытии в Карабах российского «эльчи» (Ивана Карапета. — А. И.). Овасап просит подтвердить эти слухи письменным обращением упомянутого «эльчи»; если он намерен прибыть в Ереван, — добавляет автор, — хотелось бы узнать об этом заблаговременно, чтобы успеть выслать мехмандара («гостеприемщика») и подготовиться к торжественному приему (См. док. № 228).

Армянский подлинник письма Овасапа составлен в несколько туманных выражениях: автор, очевидно, опасается, что оно может попасть в руки турок. Ясно, однако, что письмо передает настроения и пожелания местных жителей независимо от их классовой и национальной принадлежности.

Раскрывая содержание этого письма, брат Ивана Карапета — Лука Ширванов отметил, что здесь речь идет о присылке воинов российских для защиты армян от турок и что они, армяне, с «персианами» в согласии (Там же). Нет сомнения, что, говоря о «персианах», Ширванов имел в виду мусульманское население области, то есть преимущественно азербайджанцев или их руководящую верхушку. По данным источников армяне составляли четвертую часть населения города Еревана, а азербайджанцы — большинство (См. La Mamye-Clairac, II, стр. 153 и след.).

В отличие от положения дел в Карабахе и Кафане, в городе Ереване и в подчиненном ему ханстве между армянами и персидскими ханами и связанными с последними азербайджанскими кругами разрыва не произошло. Здесь с самого начала наметилась общая линия борьбы с турецкой угрозой.

В описываемый период эта угроза стала весьма реальной. Во главе большой армии, располагавшей сотнями переброшенных из Карса пушек, Арифи-Ахмет-паша в июне 1724 г. пробился через Гюмри и Абаран в Араратскую долину и пытался захватить Ереванскую крепость.

По свидетельству турецкого хрониста Челеби-Заде, продвигаясь з направлении Еревана, турки, желая обезопасить свой тыл, выселили жителей свыше 300 «ненадежных» деревень районов Сурмалу, [LXXVIII] Шорагела и Абарана в глубь Турции (См. «Турецкие источники об Армении, армянах и других народах Закавказья», сост. А. X. Сафрастян. Ереван, 1961, т. I, стр. 155 и след.). Десятки тысяч крестьян были порабощены. Тем не менее местные жители, невзирая на учиненный над ними лютый террор, оказывали врагу упорное сопротивление. Армянский хронист Абраам передает характерные слова, с коими турки, притворно недоумевая, обращались к жителям армянского селения Карби: «Вы де с давних времен еще были подвластны (нам), зачем вы сейчас поднимаетесь на борьбу против нас? Зачем вам биться ради страны, где власть не принадлежит вам, и зря обрекать ваше селение на меч и пленение?» (Абраам Ереванци. История войн (1721-1736 гг.), Ереван, 1939, стр. 17 и след.).

В турецкой армии, под командованием Арифи-Ахмет-паши осадившей Ереван, насчитывалось около 30-35-тысяч человек, ереванцев же, мужественно оборонявших город, было не более 5000 (См. La Mamye-Clairac, II, стр. 152 и след., Loekhart стр. 260; сведения Неплюева, см. док. № 303. Согласно армянским данным, в помощь осажденным поступили силы крестьянской округи, в количестве около 9 тысяч человек, «полностью снабженных мечами и ружьями». Ср. Абраам Ереванци, стр. 21 и след. Это сообщение заслуживает доверия. Известно, что во время нападения врагов хан гнал крестьянское население округи в Ереванскую крепость. См. Матенадаран, рукопись № 2911, стр. 150-152 и «The life and adventures of Ioseph Emin», Loadon, 1792, ,стр. 297).

Турки, — сообщает Неплюев, — ежедневно посылают в город своих представителей, предлагая «чтоб им здались, на что из города ответствуют, что могли б де они туркам здатца, но знают их неправду, что турки их не отпустят, но паче пленят, и варварски поступят, того ради до последнего человека лутче честно боем умереть желают, нежели пленным быть» (Док. № 303).

Осада города длилась три месяца. Под руководством испанского инженера Кордозо турки минировали стены осажденной крепости (См. Loekhart, там же, стр. 261). Пробив, несколько брешей, они три раза атаковали крепость, но героические защитники города, каждый раз отбрасывали их. «И такое было кровопролитие, — писал армянский хронист, — что покраснели река Зангу и земля, что прилегала к реке, и запах от потоков крови и трупов перебитых людей вокруг города заполонил собою даже отдельные местности» (Абраам Ереванци, стр. 25. Турецкие источники дают не менее тяжелую картину этой битвы: «Lе 7 juillet, les ottomans franchirent la Sengui et attaquerent les faubourgs de la ville. Les Persans arroserent cos lieus de leur sang, 12000 femmes et enfants tomberent au pouvoir des assiegeants, qui raserent toutes les maisons jusqu’au pied des fortifications», Hammer, III, стр. 406 и след.). Арифи-Ахмет-паша наконец вынужден был предложить перемирие, чтобы похоронить погибших (См. La- Mamye-Clairac, II, стр. 156). [LXXIX]

Предложение турок о заключении перемирия станет понятным, если принять во внимание особенности Еревана XVIII века. Заболоченность почвы и обилие фруктов в Ереване в необычайно жаркие летние месяцы превращали этот город в очаг малярии. Недаром же хан и имущие граждане лето проводили в его предгорных районах (См. Mouveaux Memoires des Missions de la Compagnie de Jesus dans le Levant, Paris. 1723-1724, III, стр. 36 и след.). Во время осады Еревана высокая смертность и заболеваемость, особенно в турецкой армии, вызвали среди солдат недовольство и брожение. Можно себе представить, какое впечатление производило на турецких аскеров зрелище несметных людских трупов, распространявших на всех подступах к городу зловоние миазмов.

Дождавшись подкрепления и несколько воспрянув духом, турки в сентябре месяце сделали еще одну серьезную попытку ворваться в крепость. Но и эта попытка оказалась тщетной.

В дальнейшем обстоятельства сложились в пользу турок. Запасы продовольствия и военного снаряжения осажденных исчерпывались, к туркам же прибывали свежие подкрепления. Присоединились к ним в войска, в августе того же года захватившие Нахичеван и Ордубад. Учитывая эти обстоятельства, ереванский хан вступил с турками в переговоры; в результате 28 сентября 1724 года город был сдан (См. Ismail Hami Danismend, стр. 14-15. См. также La Mamye-Clairac II, стр. 157 и след., III, стр. 406 и след. См. также Locikhart, там же, стр. 147 и след., 163. Армянская хроника Абраама Ереванци, написанная, по-видимому, по рассказам современников лет 15 спустя после событий, наряду с ценными деталями содержит много неточностей. Так, например, в отличие от всех турецких и европейских датировок, начало осады Еревана Абраам Ереванци переносит на апрель, а падение города на 7 июня 1724 г. Точно так же всю операцию осады он связывает с именем Абдуллах-паши, между тем как последний принял участие лишь в конце осады. Очевидно, у нашего хрониста факты, связанные с концом осады, по какому-то недоразумению отнесены к ее началу).

Население Еревана относилось к врагу по-разному. После победы, одержанной над турками у местечка Карби, остатки ханских войск вместе с армянскими богачами и представителями духовенства заперлись в городской крепости и в дальнейшем почти не принимали участия в защите города. Что же касается персидского гарнизона, то ему разрешили покинуть город и при этом он был удостоен воинских почестей (См. Hammer, III, 407).

Всю тяжесть сопротивления врагу вынесло трудовое население — жившие вне крепостных стен мелкие торговцы и ремесленники, а также крестьяне окрестных сел. Этот же трудовой люд, невзирая на условия капитуляции, подвергся нещадному избиению. По сведениям турецких источников, «армянские бойцы были перебиты и многие из них потоплены в реке. Османцы увели в плен их жен и детей, и уведя заполнили [LXXX] ими лагерь свой и злыми деяниями осквернили их». Пострадало и азербайджанское население города (Там ж).

По сведениям самих турок, под Ереваном они потеряли не менее 20 000 солдат, без учета умерших от болезней. Большие потери понесли и ереванцы (Там ж). Вдобавок им пришлось сдать туркам все свое оружие, в том числе и 79 пушек (См. Lockhart, стр. 406).

После падения Еревана, лицом к лицу с турками, продвигавшимися к Каспийскому морю, встало население Карабаха и Кафана.

Взамен ожидаемой из России военной помощи, вернувшиеся из Петербурга делегаты сыгнахцев вручили своим военачальникам царскую грамоту, извещавшую армянский народ об особливой царской милости V. протекции и об отведении армянам в оккупированных русскими войсками провинциях Прикаспия удобных для поселения мест.

В письме, переданном сыгнахскими делегатами Ивану Карапету, канцлер Ф. А. Головин предлагал склонить армян переселиться в прикаспийские провинции, «ибо его императорскому величеству для обороны и защищения их, армян, в те места, где они ныне живут, войска свои послать весьма не возможно, понеже имеет с Портою Оттоманскою трактат» (Док. № 300).

План заселения армянами Каспийского побережья назревал еще задолго до подписания Константинопольского трактата. Вернувшись из Дербента в Россию, Петр направил ген. Матюшкину датированную 4 октября 1722 года инструкцию: по возможности с будущего года заселить армянскими торговцами, ремесленниками и крестьянами районы Дербента и Баку с предоставлением им прав и удобств для их жилья и хозяйства (См. В. Комаров. Персидская война 1722-1725 гг. (См. «Русский вестник», 1867, т. 68, стр. 596 и след.)). Позднее, 23 мая 1724 г., Петр дал Матюшкину новую инструкцию: «Тщиться всяким образом — чтобы армян призывать и иных христиан ежели есть, в Гилянь и Мазендарань и ожилять, а бусурман зело таким образом, чтобы не узнали, сколько возможно убавливать, а именно турецкого закона» (т. е. мусульман суннитского вероисповедания. — А. И.) (Там же, стр. 606 и след.). И наконец, после подписания Константинопольского договора в рескрипте, написанном Румянцеву, сообщив о предоставлении армянам права переселиться в Прикаспий, царь писал: «Нам, ради христианства, армянам, как христианам, отказать в том было нельзя, как и визир сам часто объявлял, что по единоверию просящим покровительство отказать невозможно... Порте еще выгоднее [LXXXI] будет, когда армяне выйдут, потому что она тогда без сопротивления землями их овладеет» (Соловьев, стр. 702).

Несмотря на тяжелую ситуацию, возникшую после заключения е Турцией договора о новом разграничении персидских владений, признавшие себя царскими «подданными» армянские мелики, юзбаши и старшины наотрез отказались от обещанной царской грамотой перспективы переселения в прикаспийские провинции (См. док. № 318 и 319). Признавая себя «подданными» царя, сыгнахские бойцы и старшины, военачальники и мелики добивались не одного лишь покоя и благосостояния. Переселение на берега Каспийского моря было бы равносильно отказу от родной страны, от ее прошлого и будущего, от идеи ее политического освобождения. Ориентируясь на покровительство и помощь России, сыгнахцы прежде всего имели в виду освобождение от персидско-турецкого ига и создание элементарных условий, которые гарантировали бы им более или менее независимое существование.

В 1726 году главнокомандующий российскими войсками и управляющий делами оккупированных Россией областей Прикаспия генерал В. В. Долгоруков в своем обращении к петербургскому правительству сообщал: «А что велено мне армян уговаривать, чтоб в завоеванных наших провинциях в Персии, где похотят, селились бы, и армяне о том слышать не хотят, и правда, великий резон есть: оставить места угодныя и идти в бесплодныя» (Соловьев, стр. 953 и след. Ср. также док. № 347).

Заняв Ереванскую крепость, весною 1725 года турки начали развернутое наступление в направлении Тавриза и Ардебиля. В целях обеспечения своего тыла они одновременно решили сломить сопротивления, оказываемое им в Карабахе и Кафане.

Еще в августе 1724 года, турки, стремившиеся захватить провинция южного Азербайджана, наткнулись на решительное сопротивление Тавриза. Осуществить захват этого города им удалось только в результате наступления 1725 года и то лишь после двухмесячных упорных боев (июль — август 1725 г.), проведенных под командованием Кепрюли-заде Абдаллах-паши (См. Ismail Hatni Danismend, IV, стр. 14 и 15; Соловьев, т. XIX, стр. 950. Ср. также «Мелкие хроники», II, 433 (на арм. яз.)).

Начав наступление в направлении Гянджи и Карабаха, Хаджи Мустафа-паша занял крепость Лори, Казах, Шамшадин и Борчалу (См. док. № 310). Затем турки решительной атакой захватили Гянджу (в октябре 1725 г.) (Датируем согласно данным турецкой хронологии, Danismend, IV, стр. 15 По данным армянской летописи Гянджа была занята 25 мая 1725 года. См. «Мелкие хроники», II, стр. 433). Как повествует Du Cerceau, гянджинцы сопротивлялись два [LXXXII] дня (Du Cerceau, Hustoire de la dernier revolution de Perse, Paris, 1728, t. II,стр. 351). Не желая сдаваться неприятелю, жители города (очевидно, речь идет об армянах-гянджинцах), согласно сообщению посланца сыгнахцев, Кевха Челеби, «с женами и с детьми и с пожитки, вышли вон и пришли в их армянское собрание», т. е. к сыгнахцам (Док. № 325).

Серьезные неудачи турки потерпели в нагорных районах Карабаха и Кафана.

Как правильно было уже замечено в советской историографии, героическая стойкость, проявленная в боях за Ереван, задержала наступление турок в направлении Карабаха и Кафана на несколько месяцев вследствие чего эти две области получили возможность подготовиться к обороне (См. «История армянского народа», Ереван, 1956, стр. 366 (на арм. яз.)).

Еще в феврале 1725 года три турецких подразделения общей численностью в 6 000 человек проникли в Карабах и в районе Варанди заняли 33 армянских деревни. Однако в начале марта восставшие против гурок крестьяне, стремясь предотвратить порабощение населения, внезапным ночным ударом перебили размещенные в захваченных деревнях отряды оккупантов. Двое пашей были убиты, а третий — Салех-паша — пленен. Бегством спаслись лишь немногие из турецких солдат. Количество перебитых турок в наших документах составляет 4-5 тысяч человек (См. док. № 310, 312, 315, 318). Внезапные нападения сыгнахцы практиковали, видимо, также и в отношении недругов из армян. Что же касается численности турок, уничтоженных в Варанде, то ввиду слабой вооруженности сыгнахов приведенные выше данные нам представляются преувеличенными. Следует, кстати, полагать, что варандинские сыгнахцы за счет боеприпасов разгромленных турок значительно подняли уровень своей вооруженности. Той же весной турки вторглись в Кафан, но были отогнаны войсками армянских повстанцев (См. док. № 312. Составленная значительно позднее армянская «История Давид-бека» описание этих событий относит не то к 1726, не то к 1727 году. См. «История Давид-бека», стр. 43 и след., ср. стр. 58).

Однако успехи карабахцев и кафанцев дали армянам лишь временную передышку. В ответ на уничтожение разместившихся в армянских селениях турецких отрядов, турки устраивали армянские погромы: взрослых убивали, а малолетних уводили в плен.

Докладывая об этом графу Головкину, Иван Карапет сообщал: «Турки получа известие о побитии от здешняго народа их войска в провинциях Капан, Реван, Тефлис, где християн ни найдут старых побивают, а молодых берут в полон, а жилища оных разоряют» (Док. № 318 и 319). По [LXXXIII] сообщению католикоса Есаи, турки ловили армян и отправляли их в Турцию или Дагестан (См. док. № 317). В районе Нухи они разрушили много церквей, сожгли немало ценных рукописей, убивали либо вынуждали к обращению в магометанство священнослужителей (См. док. № 324).

В послании Мхитар-бека от 24 марта 1726 года перечислены бедствия, причиненные турками Кафану. Заняв местность «Джермук» и овладев в Кафане множеством поселков, монастырей, скитов и деревень, «белоголовые» нещадно резали христиан, вплоть до детей, брали в плен женщин, насиловали девиц. Справившись с беззащитным населением, они обрушили всю свою ярость на вооруженные отряды кафанцев, которые, надеясь на скорую помощь русских, бились как львы, нанося наглому врагу чувствительные удары и освобождая пленных. Освобожденные перебирались в армянскую крепость (речь по-видимому идет о крепости Алидзор. — А. И.). Однако ратная доблесть кафанцев не принесла им спасения. Турки то и дело обрушивались с новой силой на отчаянных защитников Кафана, запертых в теснинах своих скал «как птицы в клетке» (Док. № 335).

Данные послания Мхитар-бека указывают на резкое ухудшение положения героических кафанских борцов за свободу. Этими данными до некоторой степени подтверждаются сообщения армянского источника середины XVIII века о вторжении в Кафан больших сил турок и о блокировании ими армянских партизан, в результате чего «все население страны в смятении и ужасе покинуло Давид-бека и капитулировало перед турками». Лишь один Давид-бек, — читаем мы в этом источнике, посвященном истории восстания кафанцев, — со своими 17 сподвижниками защищал неприступную крепость Алидзор (См. док. — «История Давид-бека», стр. 43).

В советской исторической литературе была сделана попытка связать резкое сокращение численности кафанских повстанцев с предположением об имевшей в это время место гибели Давид-бека (См. статью П. Т. Арутюняна, Послание Мхитар-бека русскому правительству в «Известиях Академии наук Арм. ССР», 1952, № 3, стр. 87 и след, (на арм. яз)). Оставляя здесь в стороне спорный вопрос о дате смерти Давид-бека, мы считаем, что подобное преувеличение роли талантливого предводителя кафанского восстания вряд ли допустимо, поскольку изменение соотношения сил было обусловлено, в основном, общей ситуацией в Закавказье.

Изменением в пользу турок соотношения сил в Закавказье определилось и изменение в дальнейшем позиции ряда деятелей армянского освободительного движения этого периода.

Характерно, что при этом наименее устойчивой оказалась позиция представителей верхушки церковных феодалов. Правда, указы царского [LXXXIV] правительства и вербальные посулы Ивана Карапета об оказании армянам военной помощи не могли не привлечь симпатий высшего армянского духовенства на сторону России. Но для преодоления перешедшей в наступление турецкой армии нужны были не одни указы и посулы. Требовалась реальная помощь со стороны России, нужны были войска и пушки.

Вполне понятно, что оказываемое успешно наступавшим туркам сопротивление ущемляло интересы высшего армянского духовенства, и поэтому оно легко поддалось капитулянтским настроениям. К капитулянству особенно склонялось высшее духовенство Эчмиадзина, превыше всего ставившее заботы об удержании своей духовной власти над «всеми армянами».

В свое время еще ориентировавшийся на шаха Махмет-Кули-хан, т. е. грузинский царь Константин, за измену армян интересам Персии привлек католикоса Аствацатура к ответственности. Ссылки католикоса на то, что восставшие против персов армяне и войска сыгнахов не подчинены Эчмиадзину, не оказали воздействия на Махмет-Кули-хана. Престарелый католикос был подвергнут пыткам и освободился из-под ареста лишь по выплате хану 700 туманов (См. док. № 168). Однако к концу осады Еревана он уже предлагал туркам свои услуги для ведения переговоров с защитниками Еревана о сдаче крепости (См. Абраам Ереванци, стр. 26 и след.). В письме к Есаи от 4 сентября 1724 года, Эчмиадзинский католикос уговаривал сыгнахцев прекратить сопротивление и послать к турецкому паше представителей с выражением готовности к капитуляции. «Ежели к ним кто придет и поклонится, смерти не будет, понеже, ежели кто придет с покорностию, то не токмо от них какой боязни иметь, но и жалованья от них будет, и дают таким чин, что лутче и прежнева их чину» (Док. № 285). Слова католикоса не лишены основания. Еще в 1724 году, когда началось наступление турок на Армению, эчмиадзинский легат («нвирак») в Константинополе, Симеон Ереванци, выхлопотал у султана на имя сераскера приказ о том, чтобы оккупационные войска «не подходили к св. Престолу (т. е. Эчмиадзинскому монастырю) и не нанесли ему какого-либо вреда» (Симеон Ереванци. Джамбар. М., 1958, стр. 97. Ср. там же стр. 177 и след. 205 и след., 213 и след., 316 и след., 324 и след.). Этот приказ во многом помог Эчмиадзину.

По свидетельству преемника Аствацатура — католикоса Карапета правительство султана в 1726 году «с избытком восстановило» права Эчмиадзина на все старые его владения в пределах земель, перешедших теперь к Турции (См. Каталог армянск. рукописей монастыря Кармир-ванк в Ангоре, Антилас, 1956, стр. 102-103 (на арм. яз)). [LXXXV]

Не твердую позицию занял и католикос Нерсес из монастыря Трех Младенцев. Указывая на начавшееся в направлении Гянджи наступление турок, он советовал католикосу Есаи воздерживаться от решительных проявлений симпатий к России. Образно намекая на турецкую угрозу, — «ехидна седмиглавая уже пришла и все четыре стороны земли обсыпала и до нас хвостом достает» — и потеряв надежду на помощь со стороны России, он писал: «Вы лутче меня знаете, а от оных, которые к нам приехали, радости нет и доброва от них ждат ничево, и я ныне, смотря на оное, зело боюсь, не будет ли хуже...». Далее, осенью 1724 года в письме к тому же Есаи, католикос Нерсес сообщал, что подчиненные ему военачальники Гюлистана и Чараберта не проявляют былого единодушия: одни «желают к христианской стороне (т. е. ориентируются ка помощь и покровительство России. — А. И.), а иные желают к бусурманской (т. е. турецкой. — А. И.) стороне». Есаи из Гюлистана придерживался «ориентации на сильного» и изъявлял готовность капитулировать перед турками, как только они займут Гянджу, «того ради, что некуда детца». В конце своего послания Нерсес добавил, что им получено письмо, где писано — «генжинские жители татары хотят встретить турецкое войско и поклониться» (Док. № 286).

К концу лета 1725 года турки оккупировали почти всю Грузию и Армению, а также южный и северный Азербайджан.

Свободными от турецкой оккупации были лишь узкая полоса Каспийского побережья, перешедшая к России, и нагорье Закавказья, оставшееся в руках царя Константина и армянских повстанцев Карабаха и Кафана (См. Lockhart, стр. 266).

Вся эта описанная нами ситуация, разумеется, не могла не обескуражить народы Закавказья. В послании, адресованном царю Петру 28 октября 1725 года, армянские крестьяне из района Кабалу (Нухинской области) рисовали свое положение в самых мрачных красках: «Докладываем тебе... что османская армия прибыла и заняла Гянджу. Положение сыгнахцев тяжелое. Не сегодня — завтра турки займут и их земли, после чего они наступят на Шемаху. Пока не заняли земли сыгнахцев, наступить на Шемаху боятся, опасаясь очутиться в тисках (со стороны сыгнахцев и русских). Все наши деревни, а также и Шеки насильно исламизированы. Наши рукописи, книги и церкви сожжены, священники вырезаны. Много людей погибло под ударами мечей из-за веры. Положение сейчас такое, что днем исповедуем магометанство, ночью — христианство. Другого выхода не осталось у нас» (Док. № 324. Ср. док. № 308).

Весною 1726 года в письме к Минасу-вардапету католикос Есаи извещал: захватив Тбилиси, Ереван, Гянджу и Тавриз, турецкие войска [LXXXVI] упрочили свои позиции вплоть до Шемахи и тем самым крайне затруднили положение сыгнахцев; так что для наступления в сторону Баку и Дербента туркам остается занять лишь Карабах. Многие из сыгнахцев, перестав надеяться на скорую помощь из России, переходят к туркам. В этих условиях продолжать сопротивление туркам «окажется вредным» (Док. № 339).

В ожидании наступательных операций турецкой армии католикос Есаи обратился также и к российскому командованию с предупреждением о том, что, если до пасхи русские не войдут в Шемаху, то турки возьмут верх, и судьба Карабаха будет решена (См. док. № 337 и 338. Ср. док. № 344).

В мрачных красках представлялось в это время положение дел в Карабахе даже таким руководителям сыгнахцев, как Аван-юзбаши и Иван Карапет.

Еще в конце 1725 года они задумывались над вопросом переброски подчиненного им 10-тысячного войска в Гилян. Из докладной записки генерала Матюшкина от 19 декабря 1725 года мы узнаем, что мысль эта не была осуществлена лишь потому, что карабахцы не желали перед лицом турецкого наступления оставить страну без военной защиты. Аван-юзбаши принял решение продолжать сопротивление туркам й для этой цели построить в Карабахе «новую крепость» (См. А. Абрамян, стр. 121). Приступить к этому делу было тем более необходимо, что через посланного к русскому командованию гонца Ивана Карапета, некоего Хачатура, весною 1726 года сыгнахцы получили сведение о скором будто бы вступлении в Шемаху 60-тысячной русской армии. В связи с этим Ивану Карапету предлагалось готовиться к продвижению сыгнахских войск в сторону Шемахи (См. док. № 340).

Известие, полученное от Хачатура, приободрило армян, вселило в них светлую надежду. В мае 1726 года Иван Карапет получил от патриарха Есаи, меликов и юзбашей сыгнахов и Гехаркуни (в юго-восточном районе озера Севан) новую серию заявлений об их верности российскому знамени и готовности с оружием в руках поддержать наступление русских. В орбиту освободительного движения карабахских армян в период нового его подъема были вовлечены также армянские медики, юзбаши и старейшины Чараберта, Полистана и Варанды, порою занимавшие выжидательную либо враждебную позицию (См. А. Абрамян, стр. 247-253). Но, поскольку в условиях неуклонного расширения зоны турецкой оккупации переброска основных боевых сил сыгнахцев в сторону Шемахи могла быть воспринята армянским населением Карабаха как прекращение сопротивления [LXXXVII] туркам, руководители сыгнахов обещали выслать навстречу русским тешь отдельные отряды (Там же, стр. 251).

Вскоре, однако, выяснилось, что, в точности выполняя взятые по Константинопольскому трактату обязательства, согласно которым Шемаха и прилегающие к ней районы должны были остаться под протекторатом Турции и в непосредственном подчинении вассала турок - Хаджи Давуд-хана, русское командование никакой армии в Шемаху не перебросит. И это несмотря на то, что, грубо нарушив установки этого трактата, турки заняли Ардебиль и Казвин, — города, отнесенные по трактату к территории Персии.

Занятие западных районов Восточного Закавказья турки считали необходимым условием вторжения в Шемаху и Дербент или даже в Гилян (См. док. № 333 и Lockhart, стр. 351 и след.).

В адресованном прибывшему в Закавказье Вахтанг-хану письме от 15 июня 1726 года сообщив о налете турок на армянские деревни Чараберта и об отбитом сыгнахцами турецком наскоке в районе Хачена, католикос Есаи категорически предупреждал о том, что взятие Шемахи же не терпит отлагательства. Если будет упущен и тот срок, — писал Есаи, никто больше сыгнахцам не поможет. «Если вовсе не полагаете помочь нам, пришлите об этом хотя бы ясный ответ с тем, чтобы мы поискали бы себе выход из положения, так как дело уже дошло до крайности» (Док. № 344). Четырьмя днями позже, не дождавшись ответа от Вахтанга, Есаи написал письмо Ивану Карапету, в котором дал понять, что мы принял решение резко изменить направление своей деятельности и будет вынужден отказаться от сопротивления турецким захватчикам. Это письмо также не удостоилось ответа.

Перемена в позиции католикоса Есаи произошла, очевидно, лишь после того, как ему стало известно, что турки совместно с представителем Росии приступают к проведению в Закавказье предусмотренной Константинопольским трактатом демаркационной линии между владениями обоих государств. В упомянутом письме к Ивану Карапету католикос сообщает о прибытии в Шемаху турецкого сераскера — Хаджи-Мустафа-паши и русского «посла» — майора Александра Румянцева полномочного представителя России для проведения пограничной линии между двумя царями» (т. е. между Россией и Турцией) и признает дальнейшее сопротивление осуществлению подписанного двумя державами трактата бесцельным. Католикос Есаи считал, что при сложившихся обстоятельствах необходимы уступки силе и что делаются они не ю доброй воле, а по злой необходимости, ради сохранения физического существования своей паствы. «Тебе надлежит, — читаем мы в армянском подлиннике упомянутого письма, — увещевать наших ребят [LXXXVIII] угомониться и не связываться с настроением деревенских масс: если все же начнут драку [с турками] — пусть сами и отвечают за последствия» (Док. № 345). Эти строки весьма сведущего в сыгнахских делах патриарха крайне ценны. Они проливают свет на характер всего движения сыгнахов, свидетельствуя о том, что подлинной движущей силой в освободительной борьбе армян Карабаха (и Кафана) являлись «деревенские массы». Феодальные верхушки лишь возглавляли движение, «связываясь» с этими массами или учитывая их «настроения» в интересах движения в целом или же своих собственных.

Есаи не счел возможным ограничиться лишь ролью стороннего наблюдателя «драки» сыгнахцев с турками. Он вмешался в «драку» с. целью приостановить ее. Об этом мы узнаем из письма юзбашей Авана и Ована к военачальнику русской армии от 14 ноября 1726 года.

В этом письме упоминается о встрече ряда карабахских меликов и старейшин («кедхуда») во главе с католикосом Есаи с прибывшим из Шемахи в Барду турецким сараскером, главнокомандующим турецкой армией Сары-Мустафа-пашой. Встреча предвещала капитуляцию сыгнахских властей перед вооруженными силами турок.

Глубоко трагичным был конец патриарха, одного из замечательных деятелей повстанческого движения сыгнахцев: он встал на путь капитуляции перед лютыми врагами свободы Армении и народов всего Закавказье. Одни, не желавшие сдаваться врагу, инкриминировали ему предательство, другие, благодаря движению сопротивления разорившиеся вконец, обвиняли его в том, что обещанием помощи из России он обманул народ. Согласно реляции Минаса-вардапета, сыгнахские армяне «межд[о]усобную брань учинили и на его, патриарха, вознегодовали... причем оной патриарх от возимеющих[ся] ему великих оскорблений и печалей бедственне живот свой окончал» (Док. № 380, § 13).

В 1727 году захват Карабаха был уже совершившимся фактом. В армянской памятной записи этого года, сделанной в Чараберте, читаем: «страна наша подвластна османцам» (А. Топчиян. Каталог рукописей Хачика-вардапета Дадяна. 1898 г., Вагаршапат, ч. I, стр. 70 (на арм. яз.)).

Капитуляция гражданских властей еще не означала прекращения борьбы вооруженных сыгнахцев. Несмотря на неимоверные трудности и явное неравенство сил, в Карабахе и Кафане сыгнахцы продолжали сопротивляться туркам: в сентябре 1726 года они восстали прошв захватчиков, считавших себя полноправными хозяевами Карабаха не только в силу заключенного с Россией трактата, но и в результате капитуляции Гянджинского ханства, в состав которого входил и [LXXXIX] Карабах (См. «Турецкие источники об Армении и армянах и других народах Закавказья», стр. 158 и след.). Турецкий хронист Челеби-заде, со слов главаря лезгин Хаджи- Давуда, повествует о «разбое» сыгнахской конницы Авана, после захвата турками Гянджи в составе тысячи наездников осмелившейся прибыть в Карабах и, укрепившись в Сыгнахе, выказывать неповиновение туркам и своими пушками и снарядами якобы разорять страну сыгнахцев и ввергать жителей в тяжелую нужду.

Осенью 1726 года прибывшие из Шемахи войска Сары-Мустафы-паши, при поддержке капитулировавшей перед ними части сыгнахских руководителей, вооруженные пушками и снарядами, заняли деревню Шуши (Шош, ныне Шушикенд. — А. И.), ворвались в центр военного лагеря Авана-юзбаши, укрепившегося в сыгнахе (т. е. в крепости Кар. — А. И.), и (принудили его к бегству. После восьмидневных боевых действий турки расстреляли 400 повстанцев-армян, многих полонили и прибрали к рукам табуны лошадей и большое количество скота. Однако они не смогли овладеть всем районом восстания (Там же, а также док. № 346). Аван-юзбаши и его сподвижники сосредоточили остатки своих сил в подчиненном Тархану-юзбаши укреплении Туг в магале Дизак, но с ними турки в бой не ввязались. По данным наших документов войска Сары-Мустафы-паши потеряли на поле брани двух генералов, 800 аскеров и продержались з крепости Кар недолго. Перед наступлением зимы они покинули крепость, оттянув свои войска в Гянджу (Там же).

Освободительное движение армян против турецких захватчиков перекликалось с настроениями прочих народностей Закавказья также и во второй половине двадцатых годов. К восставшим против турок сыгнахцам примкнуло живущее на стыке Карабаха и Кафана горное курдское племя карачорлу, а также и «шахсеваны» Муганской степи во главе с ориентировавшейся на Персию частью азербайджанских феодалов (См. «Турецкие источники об Армении н армянах и других народах Закавказья», стр. 159).

В адресованном Остерману зашифрованном письме от 1 августа 1726 года генерал В. Левашов сообщал: «Турки с великими тугами неоднократно на армян ходили, но четверократ баталии проиграли и до ныне армяне туркам сопротивляются. И на муганцов неоднократно ж турки ходили, а овладеть ими не могли» (А. Абрамян, стр. 132).

Сообщение Левашова подтверждается также и турецким повествованием об упорных боях турок против действовавших в союзе с армянами курдских и азербайджанских повстанцев. Согласно сообщению Челеби-заде, в августе 1727 года тавризский сераскер двинул в магалы Дизак и Баргушат против курдских племен карачорлу, Хаджи-Али и [XC]

Мамуды и против «шахсеванов» Муганской стегни 15-тысячную легкую кавалерию. Однако мобилизованные для этой кампании новобранцы, а также широкие слои турецкого народа высказывались против борьбы с мусульманами и, не поднимая оружия против единоверцев, заставили Порту заключить с ними мир. Прекратив борьбу с племенем карачорлу, обязавшимся подчиняться их аширетам и в дальнейшем не поддерживать связей с армянами, турки заключили с курдскими повстанцами мирное соглашение, в силу которого, по проведении переписи населения аширета карачорлу, им были переданы обособленные имперские земли (хасы и хасы мир-лева), с тем, чтобы одна половина доходов от этих земель поступала в распоряжение племени карачорлу, а другая — в гянджинскую казну (Пользуемся армянским переводом выписки из хроники Челеби-заде (VI том «Тарих Рашид»), не вошедшим в составленный А. X. Сафрастяном сборник «Турецкие источники об Армении и пр.» (См. Архив Института истории Академии наук Арм. ССР), также Hammer, III, стр. 412).

IX

РУССКО-АРМЯНСКИЕ ОТНОШЕНИЯ ВО ВТОРОЙ ПОЛОВИНЕ 20-х ГОДОВ XVIII ВЕКА

Дав согласие на подписание Константинопольского договора, Петр не перестал интересоваться освободительным движением народов Закавказья.

Если, в частности, армянский народ тешил себя надеждой освободиться от гнета Персии или Турции с помощью Петра, то и Петр не терял из виду перспективу проникновения в области, населенные армянами, даже после того, как им была санкционирована оккупация этих областей турками.

Содержание Константинопольского договора определялось реальным соотношением сил, сложившихся в Закавказье и во всей Передней Азии к моменту его подписания. Однако намеченные в договоре пограничные линии между Россией, Турцией и Персией вовсе не означали, что турки отказываются от стремления расширить пределы своего господства, а русские от политики распространения своего влияния на области Закавказья, обитаемые азербайджанцами, грузинами и армянами.

В августе 1724 года, отправляя бригадира Румянцева в Закавказье для установления новых пограничных линий, царь дал ему наказ «смотреть крепко местоположения от Баку до Грузии; какая дорога для прохода войск; можно ли провианту сыскать; Армяне далеко ли от [XCI] Грузии и с тою пути; можно ли Курою идти до Грузии судами, хотя малыми; состояние и силы Грузинцев и Армян, також пути» (П. Г. Бутков, I, стр. 62).

Этот наказ свидетельствует о том, что, взяв курс на мирное урегулирование конфликта с Турцией, Петр надеялся, что, по мере укрепления военной базы России на Каспийском побережье и при благоприятном стечении обстоятельств, российское правительство сможет перейти к политике противодействия турецким агрессорам даже после подписания договора 1724-го года (См. Lockhart, стр. 353, прим. 3). Однако после доследовавшей в начале 1725 года кончины Петря, ближайшие преемники царя не проявляли склонности к активному выступлению против турок. И это несмотря даже на то, что, по мнению гурок, после заключения Россией в 1727 году мирного договора с Эшреф-ханом, захватившим персидскую корону, русско-турецкий трактат 1724 года был лишен юридической силы (См. Ismail Hami Danismend, стр. 16).

Опальный при Петре генерал В. В. Долгоруков, назначенный поело смерти царя главнокомандующим войсками и управляющим делами оккупированных Россией областей Прикаспия, в своих обращениях в Петербург неоднократно указывал на ослабление турок после нанесения им Эшрефом поражения и на необходимость активизации российской армии в интересах защиты армянских повстанцев, просящих помощи. В своем обращении к императрице 30 ноября 1726 -года Долгоруков писал:

Турецкие действия в Персии зело в слабость приходят: армяне неоднократно турок побили и требуют с нашими войсками соединиться; слезно просят с нашими войсками соединиться; просят хотя-б некоторую часть к ним прислать: а мне за указом в. и. в. того учинить нельзя для озлобления турок, и, сколько могу армян обнадеживаю, чтоб с терпеливостью ожидали несколько времени; однакож видят они, это от нас им никакой пользы и надежды нет, и сколько могут, с великою отвагою против турок мужественно поступают; и ежели в нынешнее благополучное время соединиться было можно нашим войскам с армянами, видя слабость турецкую, можно б надеяться, что действа наши сильны могли быть... Паша (речь идет о Сари-Мустафе-паше. — А. И.), который был определен для разграничивания с г. Румянцевым, пошел из Шемахи на армян, и ежели турки пользу какую над армянами получат и приведут их в подданство к себе, — зело сожалеть нам их, армян, что мы их оставили, и впредь нам, трудно к себе присовокупить будет» (Соловьев, стр. 953 и след. Ср. также док. № 348).

Далее, в конце февраля 1727 года Долгоруков докладывал правительству о том, что к нему в Дербент прибыли представители армянских сыгнахов и что они просят присылки российского войска, содержание [XCII] которого готовы взять на себя. По мнению Долгорукова отказывать в этом армянам значило бы «вовсе их от себя отогнать» (Док. № 352). Он не считал возможным игнорировать значение самостоятельных действий сыгнахских войск и, согласно «полученному им из Петербурга приказу, призвать армян на службу в русской армии. Для службы в регулярной русской армии, — писал Долгоруков, — сыгнахские партизаны мало пригодны, «кроме великой и несносной суммы денег помянутым за заплату, не стоят оные одного полку нашего пехотного или драгунского»; притом, — напоминал он, — призыв армян в российскую армию противоречил бы духу заключенного трактата и вызвал бы недовольство турок. Не следует призывать сыгнахских армян еще и потому, что они ведут непрекращающиеся бои с сосредоточенной в Гяндже мощной армией Сяри-Мустафы-паши. Русское правительство не должно также лишать их надежды на военную помощь, если даже эта помощь вряд ли возможна. Следует, — писал генерал, — показать армянам «слабость состояния турецкого» и в связи с этим не лишать их перспективы нашего продвижения к линии реки Аракса что могло бы дать им возможность переселяться в ваши владения (См. док. № 355).

Хотя Долгоруков и сам мало верил в эффективность и полезность подобной политики, тем не менее, не находя иного средства «армян удержать от подданства» (туркам. — А. И.), он счел нужным направить прибывших к нему представителей сыгнахцев в Петербург. Эту меру, полагал он, армяне воспримут как проявление интереса к их домогательствам и, кроме того, она поможет выиграть время, ибо «воспоследует конъюнктурам какая в пользе нашей п[е]ремена, по которым тогда можем принять другая меры» (Там же).

В августе 1727 года в ответ на донесение Долгорукова последовал указ, и в нем было сказано; «Вам надлежит, по силе прежних наших указов, собрав тамо войска нашего сколько возможно, ввесть далее в Персию, дабы тем показать вид к действам и армян ободрить к вящей надежде на нас». И далее: «при настоящем времяни армян вам всякими способы укреплять, чтоб они против турок твердо стояли и оным не поддавались, чиня им представления и обнадеживания, таким образом, как вы о том в доношении своем от 11 майя мнение свое написали, и показывая слабость турецкую, и что, чаятельно, вскоре может притти случай им с нашей стороны сильно вспомогать и обще с ними действовать» (Док. № 357).

Политика обнадеживания не дала положительных результатов. Продолжая укреплять свои позиции в захваченных ими областях Закавказья, турки упорно продолжали внедряться в контролируемые [XCIII] армянами районы Кафана и Карабаха. Некоторые из сыгнахских военачальников, в том числе и Аван-юзбаши, и его брат Тархан-юзбаши, перебрались в Россию. Хотя российское правительство и ставило вопрос о целесообразности привлечения на русскую службу «знатных» армянских военачальников, единодушия в разрешении этого вопроса не было, «Ежели все знатные в российскую сторону перейдут, — писал бригадир Румянцев, — то никакого плода от них не надлежит ждать, понеже будут требовать себе великого жалованья; также, которыя имеютца в порции российской армянския деревни, то ими их (т. е. «знатных» армян. — А. И.) удовольствовать будет не возможно; еще станут просить и бусурманских деревень, которых по ево (Румянцева — А. И.) мнению, отдавать им не возможно» (Док. № 372). «Ежели юзбаша Тархан будет требовать, — продолжал Румянцев, — что армянския деревни, которыя в порции российской имеются, отдать в их команду, или некоторых деревень будут требовать во владение свое, то весьма армяня под командою их быть не желают, ибо от них ему, Румянцеву, пропозиция о том была, и ежели отданы будут, то все разойдутся. А понеже в Мушкурах и около Теньги и Шеврани армянских деревень имеется многое число с которых в казну податей сбирается больше, нежели им (т. е. армянским военачальникам) жалованье учинить» (Док. № 374).

Опасения Румянцева не были лишены известного основания. Переселившись на Северный Кавказ, Аван-юзбаши стал хлопотать о том, чтобы российское правительство передало ему в собственность девять деревень армян-переселенцев и чтобы ему был присвоен чин генерал- майора. Затем, получив и чин и деревни, он просил правительство запретить освобожденным российскими войсками пленникам-армянам возвращаться на родину (См. Лео, История армянского народа, III, стр. 664 (на арм. яз.)), дабы не испытывать нужды в рабочей силе.

Эти сообщения о домогательствах военачальников и сведения об оказываемом им сопротивлении со стороны крестьянства весьма ценны. Они вскрывают острые противоречия, существовавшие во взаимоотношениях между армянскими военачальниками и подчиненными им крестьянскими общинами Карабаха, которые переносились или могли быть перенесены в районы прикаспийских поселений. В качестве персидских тиульдаров армянские мелики и юзбаши Карабаха распоряжались налоговыми сборами, что давало им возможность управлять деревнями, набирать« содержать войска и прочее. Усилив свою власть над крестьянами, в дальнейшем они расширили свои права на их земли. На этой почве между армянскими феодалами и подчиненными им крестьянами, очевидно, шла упорная борьба.

Нельзя, тем не менее, обойти молчанием некоторую [XCIV] неприязненность, проскальзывающую в донесениях бригадира Румянцева от армянских деятелях и их домогательствах. Озабоченный задачей быстрого и успешного проведения новой пограничной линии, Румянцев не имел ни возможности, ни желания заниматься рассмотрением вопросов, волновавших представителей армянских сыгнахов. Последние не понимали, конечно, что Константинопольский трактат, реализация которого входила в обязанность бригадира, не совмещался более с освободительной борьбой армянского народа и, вопреки рекомендациям Румянцева, продолжали оказывать туркам вооруженное сопротивление. Отсюда жалобы Румянцева на то, что армяне его «безпрестанно докучают» разными просьбами, что он от них «покою не имеет», что Аван юзбаши, прославленный организатор и руководитель сопротивлении сыгнахцев — человек «весьма слабаго ума» (Док. № 372), а также, что армянским юзбашам следует выдавать некоторое денежное вознаграждение, и «то токмо для единого христианства», но что «от них пользы надеятца» он. Румянцев, «впредь надежды не имеет» и прочее.

Несмотря на случаи прорыва фронта сыгнахцев и понесенные ими большие людские и материальные жертвы, туркам не удавалось сломить их сопротивление. Отстаивая свою независимость, армянское население сыгнахов отказывалось платить туркам подати: лишь некоторые отдаленные от укрепленных мест деревни вынуждены были выполнять податные претензии турок (См док., № 375, пункт 5, и 376).

В прошении сыгнахских юзбашей на имя императора Петря, написанном в феврале 1729 года, встречаем заверение в том, что бот уже несколько лет в Нагорном Карабахе существует «армянское собрание», ведущее «с турецкими войски... баталии» и что в армянских сыгнахах «имеются многия тысячи душ, которыя... все сохранны и в плен турецкому войску ни одной души не утрачено» (Док. № 376).

По, возможно, несколько преувеличенным сообщениям юзбашей Авана и Тархана, сделанным в коллегии иностранных дел, в том же году, несмотря на значительный отсев сыгнахцев, армянское воинство все еще состояло из четырех подразделений, общей численностью до 30 тысяч человек. Оборонялось оно по-прежнему «в крепких местах, в горах, — писали Аван и Тархан-юзбаши, — и как они надеются... никто их,, по крепости местоположения и по силе их, взять не может». Во главе этих войск стояли юзбаши Аван (в Шоше), Тархан (в Дизаке), Абраам (в Гюлистане), Оан (в Хачене) и Багы (в Варанде) (См. Эзов, стр. 444 и след.). [XCV]

После 1729-го года, когда старые вожди сыгнахцев, такие, как Аван и Тархан, покинув Карабах, переселились в Россию, руководство движением перешло к другим военачальникам. Не изменяя политической линии, основы которой были заложены Гянджинским договором, новые военачальники продолжали борьбу с турецкими захватчиками в едином фронте с поддерживаемым Россией диктатором Персии — Надиром (О борьбе Надира с Турцией см. Акты Кавказской археогр. Комиссии, II, чр. 1995 и след.). Среди боевых руководителей сыгнахов начали выделяться имена юзбаши Баги из Варанды и особенно юзбаши Абрама из Гюлистана.

Ряд турецких фирманов на имя Али-султана Шекинского говорят о сопротивлении, оказанном сыгнахами туркам в 1729-1731 годах.

Еще в 1722 году фирманом турецкого султана Али-султан был назначен бекларбеком Шекинского владения, с поручением «действовать совокупно» с Ширванским бекларбеком Хаджи-Давудом (См. Акты Кавказской археографической комиссии, II, стр. 1091).

Спустя семь лет, в 1729 году, Али-султан, ставший теперь Али-пашой, назначается в отряд гянджинского визиря Ибрагима-паши и получает указание: «двинуться для наказания и усмирения сыгнахских возмутителей», коим объявляется священная война (Там же, стр. 1091 и след.).

Из другого фирмана того же года мы узнаем об этих «возмутителях» ряд подробностей: «Некий негодяй из Сигнахских жителей по имени Абрам, явившись туда (т. е. в страну Сыгнах, — А. И.) предъявил подложный фирман от Исфаганского шаха и разослал копии с него з разные стороны. Хотя большинство шиитов не дало этому фирману веры, но часть молодежи, полагая его действительным, собралась к упомянутому негодяю Абраму, о чем донесен нашему двору Генджинским правителем, нашим визирем Ибрагим-пашею. Вследствие чего, по высочайшей нашей воле, названный наш визир назначен на истребление того Абрама и его скопища».

Мы затрудняемся отожествить названного здесь Абрама-юзбаши с неоднократно упомянутым нами юзбаши Абрамом из Гюлистана, братом юзбашей Есаи и Саркиса, некогда «ориентировавшимся» на турок. Возможно, что упоминаемый в фирмане «гяур» — новая фигура. Не исключена возможность, что это тот «Абрам юзбаши, сын Геворка из деревни Гюлистан», имя которого встречается в одном из издаваемых нами документов (См. док. № 341). Бесспорно, однако, что это — личность, оставившая в памяти своих односельчан яркий след. В селе Гюлистан сохранилась построенная им крепость с высеченным на ней именем «Абрам спарапет» (См. М. Бархударянц. Арцах, Баку. 1895, стр. 241 (на арм. яз.)). Как известно, современники присвоили титул «спарапет» и [XCVI] соратнику Давид-бека — Мхитар-беку. По армянским преданиям, юзбаши нагнал на турок страх и получил от них прозвище «Ибрагим-гяур» (См. Раффи. Меликства хамсе, Тифлис, 1882, стр. 10, прим., (на арм. яз.)).

Особенно важно отметить, что под руководством Абрама-юзбаши сыгнахцы выступали совместно с азербайджанской молодежью. Турецкая версия о якобы «ложном» фирмане шаха создана, по-видимому, для того, чтобы изолировать армянских повстанцев от их азербайджанских соседей. На деле указание на то, что юзбаши Абрам прикрывался «ложным» шахским фирманом, свидетельствует лишь о том, что установленный Иваном Карапетом контакт с персами оставался в силе и в эту пору, в период возвышения Надира.

Последний из упомянутых фирманов относится к 1731 году.

«Жительствующие в соседстве. Гянджинской области проклятые сигнахские гяуры, — читаем мы здесь, — уже несколько лет перестали платить законную дань и начали упорствовать в непокорности и возмущениях, а потому, согласно постановлениям шариата, оказалось необходимым истребить их в наказание за их действия». Для этой цели туркам пришлось мобилизовать силы управляющего Ереваном Ибрагима-паши, управляющего Баязетом Махмуд паши, эмиров Курдистана, войска Дагестана, Ширвана и Гянджи. В конце фирмана говорится, что если «гяуры» изъявят желание внести з казну причитающуюся с них дань, согласятся стать на словах и на деле покорными подданными султана и представят верных заложников, «то уважить их просьбу»; иначе — двинуться на них, разрушить их жилища и укрепления и произвести в их стране «должное опустошение» (Акты Кави. арх. комиссии, II, стр. 1093).

Ценным в этом фирмане является прежде всего указание на длительный характер сопротивления («уже несколько лет») армян сыгнахов признанию турецкого господства и на решительность этого сопротивления. Чтобы преодолеть его, туркам пришлось мобилизовать войска нескольких пашалыков, эмирств и бекларбекств.

Следует, однако, учесть, что поддерживаемое армянами восстание к Карабахе не было единственным, — подобные восстания в районах турецкой оккупации попыхивали всюду. Они имели место также в Карадаге, Ардебиле, Халхале, Ширване и Мараге. Количество повстанцев достигло нескольких десятков тысяч. Султан перебрасывал в районы оккупации целые армии и, как например в Ардебиле, жестоко подавлял народные волнения (См. «История Азербайджана», Баку, 1958, т. I, стр. 312).

Поднявшаяся повсюду новая волна повстанческого движения против турецких оккупантов, по всей вероятности, была вызвана упрочением власти Надира и активизацией его антитурецкой политики. С другой стороны, движение это явилось, по-видимому, ответом широких [XCVII] народных масс на усиление налогового пресса турок. Исходя из данных опубликованных недавно налоговых реестров деревни Вагаршапат за 1725 и 1728 годы, можно предположить, что в первые годы оккупация турки проводили в Закавказье сравнительно мягкую налоговую политику; однако впоследствии, после всеобщей переписи 1728 года, обложение населения осуществлялось согласно действовавшим в Турции налоговым нормам, что повлекло за собой введение новых видов обложений и резкий скачок общей суммы налоговых взносов (См. А. Папазян. Турецкие налоговые реестры села Вагаршапат 1725-1728 гг. («Банбер Матенадарани», № 5, стр. 446). На арм. яз.).

Ближайшие преемники Петра Великого сочли целесообразным отозвать из Гиляна свои войска (1732) и вскоре после этого покинуть также западное побережье Каспийского моря (1735), поскольку, как утверждали российские дипломаты, благодаря удаче Надир-шаха, Иран уже мог противодействовать турецкой экспансии и без российской помощи. Вслед за этим, в 1736 г. в Эрзеруме был подписан персидско-турецкий договор, в силу которого Персии были возвращены также владения, оккупированные турками в Закавказье.

Хотя, таким образом, с середины 30-х годов географическая карта Закавказья получила тот же вид, какой она имела накануне Персидского похода, все же в истории русско-армянских отношений первой трети XVIII века трудно переоценить политические результаты этого похода.

Развернувшиеся в это время события в Персии и Закавказье всколыхнули широкие массы армян, поставив их перед необходимостью организации обороны страны от вторжения поработителей. Продвижение России к ее естественным рубежам на Кавказе и оккупация российскими войсками принадлежавшего персам побережья Каспийского моря придали оборонительным выступлениям армян характер освободительной борьбы против персидских и турецких захватчиков. Народно-освободительное движение армян в дальнейшем стало одним из исторических рычагов для претворения в жизнь ближневосточной политики российского правительства.

Публикуемые в настоящем сборнике документы свидетельствуют не только о крайней напряженности этой борьбы, — они раскрывают и сущность идей, окрылявших армян в этой борьбе.

Вооруженные выступления повстанческих Отрядов армян в Ереване, Кафане и Карабахе, сотрудничество боевых сил грузин, армян и азербайджанцев в деле защиты от лезгинских и персидских феодалов и вторгавшихся в глубь Закавказья полчищ султанской Турции — стоили много крови. Однако эти усилия и жертвы спасли народы Закавказья от массового истребления и порабощения.

Надежда на военную помощь великой северной державы, в [XCVIII] частности, пробудила политическое самосознание масс и руководителей армянского народа. Движение сопротивления армян в Карабахе и Кафане переросло в совместную борьбу армян и грузин за политическое освобождение от персидской зависимости. Под конец в эту общую борьбу включились азербайджанцы и персы для совместных выступлений уже против турецких захватчиков. Идея содружества народов Закавказья осуществлялась не без руководящих рекомендаций российского правительства.

Поддерживаемое Россией сотрудничество закавказских народов г. Персией оправдало себя и позднее, в период выхода Надир-шаха на арену истории. Надир отвоевал захваченные турками территории Персии, в том числе населенные армянами области Нагорного Карабаха и Кафана. Учтя поддержку, оказанную ему армянскими сыгнахами, он расширил права армянских меликств в Карабахе и признал их независимость от гянджинских ханов, верных вассалов Сефевидов, не признававших власти персидского узурпатора (Матенадаран, рук. № 4463. (Армянский перевод азербайджанской хроники Мирза Адюгезаль-бека)).

Боевое содружество грузин, армян и азербайджанцев явилось одним из ранних проявлений поднявшихся в 20-х годах XVIII века з Персии и Закавказье народных движений против чужеземных поработителей. Наступательные действия против Надира, оказавшегося на гребне волны народно-освободительного движения, были парализованы массовыми брожениями внутри армии завоевателей — турок. В итоге это и заставило последних отказаться от захваченных в Персии и Закавказье территорий.

После смерти Надира (1747) мелики Карабаха пользовались своим независимым положением еще лет 15. Позднее, многие из них оказались в зависимости от мусульманских ханов Карабаха. Проецируя свои политические идеалы в прошлое, идеологи армянской буржуазии проявляли склонность считать меликов Карабаха предшественниками армянского национально-освободительного движения XIX века. Однако феодально-ограниченному классовому сознанию меликов были чужды национальные устремления армянской буржуазии XIX века. Задачи, вытекавшие из устремлений буржуазных наследников, им были не по плечу.

Впрочем, общенациональные устремления были чужды и противникам карабахских меликов — азербайджанским ханам Карабаха. «Независимые ханы, овладевшие разными областями, вели междоусобные и внешние войны, не имея ни времени, ни способов восстановить благоденствие народа», — писал историк-просветитель азербайджанского народа Абас Кули Бакиханов (А. К. Бакиханов. Гюлистан — Ирам, Баку.. 1926, стр. 164). [XCVIX]

Продолжая претендовать на независимость от Карабахского ханства, в своих обращениях к России армянские мелики называли себя наследниками Аршакидских и Албанских царей (А. Р. Иоаннисян. Россия и армянское освободительное движение 80-х годов XVIII столетия, Ереван, 1947, стр. 33), обнаруживая этим намерение заменить после распада государства Надир-шаха господства ханов Карабаха независимыми феодальными меликствами в противовес стремлению ханов сохранить свои феодальные суверенные права на владения меликов. Однако в условиях экономической деградации и политического распада персидского государства, крайнего упадка производительных сил, непрерывных войн между отдельными центральными областями страны, никаких предпосылок для дальнейшего существования местных ханов или меликов не было. Стремление азербайджанских и армянских феодалов к независимости оказалось несбыточным, также как в свое время и стремление Давид-бека ограничить власть местных феодалов или упрочить союз феодальных «верхов» и «низов». Подобный, более или менее прочный или длительный союз во второй половине XVIII века не был возможным и между народами и областями Закавказья.

Даже Ираклий II, царь Картли, на которого передовые представители армянской общественной мысли XVIII века уповали как на вождя, призванного объединить освободительные усилия народов Закавказья, не только не встал во главе освободительного движения, но и был вынужден отступить перед варварской армией Ага Махмат-хана. Присоединившись к России, феодалы Грузии лишились собственного царства.

Народы Закавказья не были заинтересованы в увековечении власти местных меликов и тавадов, беков и агаларов, князей и ханов, бессильных ликвидировать господствовавший в стране режим феодальной междоусобицы и анархии и вывести ее из тенет экономической отсталости, варварства и одичания. Единственным выходом для них явилось присоединение страны к России, способной обезопасить ее от реставрации персидско-турецкого владычества и щупальцев англо-французских интриг и обеспечить ее народам мир и перспективы экономического и культурного преуспеяния.

Освободительное движение народов Закавказья вступило в новую полосу своего развития, — в полосу борьбы трудящихся за национальное и социальное освобождение от помещичье-капиталистического гнета эпохи царизма — лишь спустя сто лет после того, как его руководители сошли с исторической арены.

Ашот Иоаннисян