ИСТОРИЧЕСКОЕ ВВЕДЕНИЕ

I

ЭКОНОМИЧЕСКИЕ СВЯЗИ КРУПНОГО АРМЯНСКОГО КУПЕЧЕСТВА С РОССИЕЙ В НАЧАЛЕ XVIII в.

В жизни армянского народа богатая бурными политическими событиями история первой трети XVIII века в значительной степени определялась активизацией ближневосточной политики России и, в частности, русско-армянских отношений.

Экономические основы политики русского государства в отношении армян нашли отражение еще в заключенном московским правительством в 1667 г. и с некоторыми ограничениями возобновленном в 1673 г. договоре с так называемой испаганской (или джульфинской) армянской торговой компанией.

История заключения этого договора и развернувшихся на его основе торговых связей России с крупным армянским купечеством столицы Персии в последние три десятилетия XVII века в достаточной степени освещена в документах предыдущего, тома настоящего сборника.

Торговая политика России в отношении Персии и испаганского крупного армянского купечества с момента заключения упомянутого договора и в течение первых двух десятилетий XVIII века была направлена на осуществление зафиксированного в нем основного условия, обязывавшего армянскую торговую компанию отказаться от транзитных путей Турции и перевести весь свой вывоз в Европу на каспийско-волжский путь (См. «Армяно-русские отношения в XVII в.», т. I, Ереван, 1953, стр. 48, 110, и след.).

Некоторые удобства и преимущества, предоставленные торговый договором 1667-1673 гг. армянским купцам, побудили последних значительно увеличить переброску персидских товаров и прежде всего шелка-сырца в западную Европу через Архангельск и Новгород. Однако и после заключения договора с армянской торговой компанией вывоз персидских товаров за границу, как и прежде, производился, главным образом через сухопутные магистрали Турции. [VI]

По подсчетам представителя испаганской армянской торговой компании Гр. Лусикова, ежегодный вывоз персидского шелка в Европу исчислялся приблизительно в 8000 тюков (тюк — 6 пудов), т. е. в общей сложности в 48 тысяч пудов (См. там же, т. 1, стр. 37, 71 и 158), тогда как в течение последней четверти XVII в. через российские пути вывозилось лишь несколько тысяч пудов.

Публикуемые во втором томе нашего сборника материалы показывают, что положение с персидским вывозом не изменилось и в первые два десятилетия XVIII века. Более того, в начальный период войны России со шведами, до 1705 года включительно, вывоз шелка через российские гавани был прекращен и, видимо, поэтому в публикуемых материалах мы не встречаем ни одного документа этих лет. Относящиеся же к следующему пятилетию факты показывают, что общий объем персидского вывоза по всем видам товаров за это пятилетие не превышал в среднем 3000 пудов.

Есть, правда, основание полагать, что публикуемые нами документы не дают полного представления о действительном размере вывоза за эти годы. Так, например, в челобитной армянского купца Сафара Васильева говорится о том, что он в 1706 году дал русской казне около 30 тысяч рублей дохода (Общий ежегодный сбор пошлинных и провозных денег с экспортируемых на Персии в Астрахань товаров составлял в это время 100 тысяч рублей (В. П. Лысцов. Персидский поход Петра I, 1951, стр. 49)). Между тем, по данным нашего сборника, в 1706 году из Персии было вывезено 887 пудов товаров всего лишь на 21782 рубля, что при оплате казне установленной пошлины «по 10 деньги с рубля и за провоз по рублю за пуд» не могло дать упомянутого Васильевым дохода.

Тем не менее столь же неоспоримо, что размеры персидского вывода все же далеко не оправдывали ожиданий российского правительства. Если после заключения договора 1667 года осуществлению его помешало восстание Степана Разина, ставившее под угрозу безопасность судоходства по каспийско-волжскому пути, то столь же серьезным препятствием к развертыванию персидского вывоза послужили ограничения, внесенные по настоянию российских купцов («гостей») в текст договора 1673 года. Эти ограничения давали армянским купцам право торговать с иностранцами лишь в т. Архангельске, то есть не вывозя товаров за рубежи Московского государства (См. «Армяно-русские отношения в XVII в.», т. I, стр. 129-143). Однако, несмотря на то, что s 1679 г. армянам вновь было разрешено вывозить шелк-сырец через Россию и установить с Западной Европой (См. там же, стр. 157 и след.) прямые связи, преследуемая московским правительством дель — вывозить иранский шелк-сырец исключительно через Россию — так и не была достигнута. [VII]

Невыполнение договоров правительство Персии и экспортирующие купцы-армяне объясняли ненадежностью каспийско-волжского пути ила же незаконными действиями российской администрации. В одной записи встречаем жалобы купцов на то, что «буса с товарами сгорела на море», что «воровские казаки бусу ж разграбили» или же, что «две бусы с русскими и персидскими товары на море волею божиею потопило». В той же записи имеется ссылка на убытки, причиненные в 1705-1707 годах в Астрахани заморским купцам «воровским бунтом» стрельцов — Булавинским восстанием. Существенна также ссылка на обременительность уплачиваемых в Астрахани пошлин за товары, «возимые в Москву (См. док. № 9).

В чело битной Сафара Васильева упоминаются убытки, понесенные армянскими купцами на пути из Персии в Европу и из Европы в Персию через Архангельский порт. По словам Васильева, в 1705-1706 годах товары этих купцов были «взяты» французами, в результате чего «учинилось их армянским компаниям разорение великое и великого государя казне... великий недобор» (В водных пространствах Севера в это время вряд ли могли орудовать пираты французского происхождения. Говоря о «французах», армянин Сафар должно быть имел в виду «франков», в значении «европейцев», вернее — европейских пиратов, совершивших налеты на русские беломорские судна). Ввиду этого Васильев считал, что персидские товары следует вывозить из России в Европу и из Европы в Россию не через Архангельск, а через Новгород и Ругодев. Жалобе Васильева было уделено должное внимание: правительство Петра I издало указ о пропуске ввозимых армянами товаров через Ругодев и С.-Петербург «морем на каких судах похотят», хотя бы и на шведских судах (См. док. № 17).

Выдвинув задачу «персидский торг умножить и армян, как возможно, приласкать и облегчить, в чем пристойно, дабы тем падать охоту для большего их приезда», русское правительство указом Петра от 2 марта 1711 года предписывало строго блюсти установленные старыми договорами порядки, не допускать случаев незаконного сбора таможенных н провозных денег, прибывающих в Россию купцов обеспечивать подводами, приставами и провожатыми и постоялыми дворами на путях следования, а в Москве — складами для продажи товаров и участками для постройки жилья. 14 мая 1711 года, вслед за указом, сенат принял особое постановление, в котором указывалось: «чтобы впредь с отпускных армянских товаров пошлины и провозные деньги изымались не и порубежных городах», а лишь в Москве, ввиду того, что, как писали в своих жалобах армянские купцы, «в Астрахани московских денег взять негде»; отсюда задержка в продаже товаров и в платеже пошлины, [VIII] в результате чего купцы «и в корабельный путь ко времени не поспевают».

Указ Петра и постановление сената отражали стремление российского правительства способствовать развитию армяно-русских торговых отношений. В последующих документах мы уже не встречаем жалоб на упомянутые мероприятия российского правительства.

Несколько новый и важный момент в истории армяно-русских отношений связан с именем упомянутого нами Сафара Васильева, добившегося для себя и своего потомства привилегии на посадку недалеко от Терека шелковицы и поощрения шелководства в России. В этих целях в своем челобитье от 13 марта 1710 года Сафар просил предоставить в его распоряжение удобные места и рабочую силу «из вольных тамошних людей или из казаков или из русских», содействовать в переселении из Персии мастеров шелкового дела с челядью, владеющих «тайным обычаем» шелководства, а также выделить ему удобные места для производства риса и хлопчатой бумаги, чтобы было чем прокормить и одеть занятую шелководством рабочую силу (См. док. № 23).

В ответ на это челобитье последовало повеление царя построить «к деланию шелку завод» и отвести Сафару нужных людей из местных жителей, а также разрешение привлечь мастеров из Персии и оказать им необходимое содействие (Следует упомянуть и о просьбе Сафара о предоставлении ему на его содержание нескольких способных («острых в учении») молодых людей из посадских или «какого-нибудь чину из Московских охотников» для обучения их персидскому, арабскому и армянскому языкам. Он считал, что освоение этими молодыми людьми восточных языков окажется полезным русскому правительству, поскольку «тех языков перевотчиков на Москве нет» (там же, пункт 6).

Идея, выдвинутая Сафаром Васильевым, ровно через сто лет была горячо поддержана его соотечественниками Лазаревыми. Однако российское правительство не обратило внимания на скромную просьбу армянского купца, — вывод, не противоречащий тому факту, что в 1716 году вышел Сенатский указ об отправке в Персию пяти юношей из так называемых латинских школ для изучения восточных языков. См. ПСЗ, т: V, № 2978).

Оказанное правительством Сафару внимание объясняется тем, что наряду с поощрением ввоза в Россию персидского шелка, Петр I стремился к созданию в России через содействие армян шелководства, могущего покрыть опрос отечественной шелковой промышленности на шелк-сырец. Терский завод Сафара Васильева явился первенцем российских «шелковичных заводов»; и лишь в 1720 году появился подобный же завод в Астрахани (Ср. В. П. Лысцов, стр. 29).

Заботясь об увеличении ввоза персидского шелка-сырца и о создании в России шелковой промышленности, Петр не ограничился покровительством армянскому купечеству. В декабре 1716 года через российского резидента в Гамбурге — Беттигера, царь искал европейских [IX] предпринимателей, которые бы «купечество завели шелку-сырцу из Персиды вывозить и тем в России торговать, из чего в Москве или в Петербурге камки, тафты и др., шелковые штофы сделаны быть могут, а когда от таких капиталистов, которые купечество в Персиду завести хотят, в состоянии приведено (будет), то потом надлежит стараться таких фабри кантов получить, которые оные товары делать могут» (В. А. Ульяницкий. Русское консульство за границей в XVIII в. М., 1899, ч. I, стр. 72).

Известно также, что Петр снабдил посольство А. П. Волынского а Персию (1715 г.) подробной инструкцией, в которой с особой настойчивостью вновь указывалось на необходимость склонить правительство шаха к выполнению обязательства испаганской торговой компании в отношении персидского вывоза. Волынскому поручалось добиться запрета вывоза персидских товаров через Турцию, учинить препятствие «смирнскому и алеспскому торгам», действуя при этом не только уговорами и поощрениями, но и, в случае нужды, подкупом падких на соблазны шахских вельмож (См. док. № 36, пункт 7). Заметим кстати, что в данном случае российское правительство руководствовалось не только экономическими, но и финансовыми соображениями. Интересно, что еще в 1717 году датский резидент Георг Грунт, основываясь на заявлении Петра, ставил свое правительство в известность, что царь рассматривает богатую шелком персидскую провинцию Гилян как обильный источник доходов, который сможет с избытком покрыть все затраты «а войну против шведов (См. «Материалы по истории Грузии», вып. IV, стр. 249).

В переговорах с Персией Волынский прикладывал все силы к тому, чтобы шах повелел армянской компании «весь свой торг обратить в Росийское государство» (Док. № 44, пункт 3). Однако в полученном от имени шаха ответе указывалось на то, что правительство не может принудить армянских купцов перевести вывоз товаров на волжский путь. «Понеже — говорилось в ответе — купцам есть золя их как хотят, так и торгуют и ежели оной компании насильство будет в том, чтобы от иных стран свое купечество отставить и в Россию возвратить, то будет, что им уже и не торговать, и такое повеление есть непристойное» (Док. Ма 47, пункт 3).

Уклончивый ответ, данный Волынскому от имени шаха, по существу завуалировал действительное положение вещей. Члены армянской торговой компании в основном являлись лишь торговыми агентами господствующего в Персии класса феодалов во главе с самим шахом: многие из них выполняли роль посредников между этим классом (главным собственником вывозимого из страны шелка-сырца) и иностранными покупателями персидских товаров. Вывоз товаров из Персии каждый раз [X] происходил по указу шахского правительства (См. «Армяно-русские отношения», I, стр. 44). Армянские «ходжа» (негоцианты) не имели ни возможности, «и особого желания отказаться от старых путей вывоза и от старых сношений с иностранными контрагентами Ирана; с которыми они связывались через транзитные пути Турции и через персидскую гавань Бендер-Абаси. Правда, помимо шелка, принадлежавшего фиску или крупным феодалам, армянские купцы скупали и вывозили также шелк-сырец или шелковые изделия непосредственных производителей — крестьян или городских ремесленников (Там же, I, стр. 51.), но следует предположить, что эта часть вывоза не составляла главной его доли. Помимо этого необходимо учесть, что шахское правительство регулировало направление вывоза под давлением Турции и таких заморских держав, как Англия, Голландия и Франция, которые отстаивали в Персии интересы своих торговых компаний в силу заключенных с Персией договоров, предоставивших иностранцам различные права и привилегии и возлагавших на шахское правительство известные обязательства в отношении ввоза и вывоза иностранных товаров. Англичане и голландцы занимали в персидском экспорте господствующее положение. В XVII веке персы делили с ними доходы гавани Бендер-Абаси. Вывозить персидские товары через океан для англичан и голландцев было выгоднее, чем через сухопутные магистрали Передней Азии, где приходилось выплачивать туркам огромные пошлины (См. Gouvea. Antoine de. Relation de grandes guerres et victoires obtenues par le roy de Perse Cha-Abbas contre les empereurs de Turquie Mahomet et Achmet son fils., Trad, de portugais, Rouen, 1646 p. 457. Herbert, Thomas, Relation du voyage de Perse et des Jndes orientales, Paris, 1663, p, 190. Della Valle, Piedro, Peiss — Beschreibung in unterschiedlichen Theilen der Welt, Genf, 1674, II, p. 224. Du Mans, Raphael, Estat de la Perse en 1660, Paris. 1890, Introduction, XXVI и стр. 6 н след.). В 1665 г. армяне получили право на создание в Индии своих фактор ил и право свободной торговли, а в 1688 г. английский наместник и связанная с Индией Лондонская торговая компания заключили с проживающим в Сурате испаганским армянином — ходжа Фаносом Калантаром — договор, в силу которого армянским купцам Индии и Персии предоставлялось равное с англичанами право торговли (См. М. Seth. Armenians in India, Calcutta 1937, p. 237 и след.). Взяв, вместе с тем, под свой контроль торговые операции армян, англичане поставили перед армянскими купцами задачу — добиться перевода персидско-европейской торговли с караванных путей Турции на морской путь» в Индию; они же (армянские купцы) были обязаны обходить не только левантийские биржи, где преобладало влияние французских покупателей персидского шелка, но и каспийско-волжский путь, через который испаганская армянская компания осуществляла свои торговые связи со странами Севера — Россией, Швецией и Голландией. Нет сомнения в том, [XI] что выполнению заключенного с Россией испаганской армянской торговой компанией договора английские и голландские контрагенты Персии и связанные с ними круги в Персии и Индии должны были оказывать решительное противодействие.

Заключенный с армянами договор англичан приобрел особенно большое практическое значение после 1689 года, когда англичане присоединились к антифранцузской коалиции европейских государств, и после 1693 года, когда французы потопили направлявшиеся в Турцию английские корабли. Одновременно англичане нанесли ущерб вывозу персидского шелка в Архангельске и Новгороде и тем самым учинили серьезное препятствие осуществлению заключенного в Москве в 1673 году договора с испаганской армянской торговой компанией. Выполнению этого договора противодействовали и голландцы: они подвергали его резкой критике, всячески настаивая на восстановлении права свободной торговли с армянскими и персидскими купцами на всей территории России: ведь русские «гости», как было упомянуто выше, не соглашались на предоставление армянам права вывозить иранские товары за рубежи Московского государства.

Направленная против России торговая политика голландцев и англичан причинила ущерб не только России, но и самой Персии. Она нанесла кустарной промышленности Персии сокрушительный удар, постепенно превратив эту страну в полуколонию заморского капитала н став одной из решающих причин ее экономической и политической деградации (См. А. Г. Иоаннисян. Очерки истории армянской освободительной мысля, кн. II, Ереван, 1959, стр. 113 и след, (на арм. яз.)).

Пагубное воздействие европейцев на докапиталистическую экономику Персии и, в частности, на позиции армянского торгового капитала в этой стране стало особенно очевидным с середины XVIII в., после вступления Англии на путь промышленной революции.

Ревниво оберегали свои экономические интересы в Персии также н французы. Во второй половине XVII и в начале XVIII века французские купцы и путешественники все охотнее наведывались в эту страну, а дипломаты и миссионеры Людовика XIV заверяли Сефевидов в верной дружбе «короля-солнца», добиваясь прав и преимуществ для развертывания в Персии торговли французских купцов. Одновременно французы заботились и об усилении своего влияния на армянских купцов Испагана, которым еще в 1629 г. они выдали особый патент на свободный доступ в Марсель (См. Г. Алишан. Сисуан, стр. 456 (на арм. яз.)). Когда же в начале XVIII века среди армян возникла политическая тяга к России, французские дипломаты усмотрели в этом явную угрозу своим экономическим интересам в Персии и пустили в ход все средства, чтобы воспрепятствовать политическому сближению армян с Россией (См. А. Г. Иоаннисян, там же, стр. 579 и след.). [XII]

Недовольное деятельностью испаганской торговой компании Российское правительство пыталось договориться с армянскими купцами, не связанными с этой компанией. Так, в бытность свою в Шемахе, Волынский оказал поддержку армянскому купцу из Карабаха — Манусову, который раньше торговал в Алеппо, а теперь решил искать счастья в России. Волынский приветствовал инициативу М анусов а и пожелал, чтобы похвальному примеру последовали его соотечественники.

Еще в 1711 .году Петр разрешил армянскому купцу Меркулу Агазарову переехать с семьей из Голландии в Москву. Посольскому приказу было дано указание «являть к нему всякую приязнь и протекцию и чтоб ему позволено было купечество отправлять против иных свободно» (Док. № 33. Ср. также док. № 30 и 46). В 1717 году российское правительство сделало попытку привлечь в Россию крупных армянских купцов Смирны, один из известных представителей которых, Петрос Абро, в бытность Петра I в Голландии, изъявил готовность вместе со своими братьями поехать в Персию для организации переброски персидских товаров через волжский путь в Москву и в С.-Петербург. Петр распространил на смирнских купцов все права и привилегии, ранее предоставленные испаганским армянским купцам (См. док. № 42). Однако все эти мероприятия российского правительства оказались безрезультатными.

В ходе переговоров с персидским правительством Волынский добивался, чтобы русским купцам, в отмену существовавшего в Персии запрета, было разрешено закупать шелк-сырец в Гиляне и Ширване, с признанием за ними преимущественного права такой закупки («прежде всех покупать шелк купцам российским, а другим не покупать»). Домогательств Волынского, явно направленных против армянской торговой компании, пользовавшейся преимущественным правом закупки и вывоза персидского шелка — правительство шаха не поддержало. Российским купцам было разрешено покупать в Гиляне и Ширване шелк-сырец и по уплате пошлин экспортировать его в Россию лишь на равных правах с иранско-подданными купцами (См. ЦГАДА, ф. Сношения России с Персией, 1716-1718 гг., № 2, лл. 208, 233; № 3, л. 309, 310).

Волынский вынес из своих переговоров 1В Персии твердое убеждение, что заключенный в 1717 г. русско-персидский договор не создаст прочной базы для дальнейшего развития русско-персидских отношений. Судя по его запискам, местные власти в Шемахе не признавали заключенного им с шахом договора и не удовлетворяли вытекавших из него требований (См. там же, л. 411). Что касается армянских купцов из Новой Джульфы, то и они в свою очередь действовали в обход заключенного Волынским [XIII] договора (См. там же, л. 586-587). Вот почему Волынский добился от российского правительства аннулирования заключенных с армянской торговой компанией старых договоров московского правительства. Указ Петра от 6 июня 1719 года, отменивший эти договоры, был прямым результатом домогательств Волынского. Более того, вслед за изданием указа политика «обласкивания» армянских купцов и привлечения их к экономическому сотрудничеству с Россией должна была уступить свое место форсированию рекомендованного Волынским похода в Персию и захвату прикаспийских провинций Персии ^— родины персидского шелка.

Поводом к организации похода послужило сопротивление, оказанное ширванскими властями заключенному в 1717 году русско-персидскому договору. Сопротивление это особенно ярко выразилось в том, что в 1721 году лезгинские феодалы Дагестана и Ширвана во главе шеститысячного отряда горцев заняли Шемаху и разграбили в этом городе товары русских купцов стоимостью в полмиллиона рублей.

Враждебный по отношению к русскому купечеству акт лезгинских феодалов был совершен в угоду политике султанской Турции; руководители захватчиков явились ее прямыми агентами. По сведениям российского правительства, в ответ на посольство Волынского, Порта отправила в Испаган посланника, который должен был потребовать, «чтобы персидское купечество все обратило через Турецкое государство» и отправило султану 1600 таев шелка в виде подарка (См. там же, л. 47). Раздраженные русско-персидским договором турки разговаривали с шахам Султаном-Гусейном языком наглых ультиматумов. В 1721 г. в. осажденном афганцами Испагане турецкий посол обратился к шаху с требованием не допускать европейских купцов в Персидский залив, и, по прекращения вывоза персидских товаров через Россию, весь гилянский шелк направлять в Европу по турецким магистралям. Одновременно он потребовал, чтобы Персия обеспечила себя собственными морскими судами и не давала воли российскому судоходству на Каспийском море (См. В. П. Лысцов, стр. 68. У Лысцова в соответствующем месте речь идет не о «европейской», а о «французской» торговле, что, конечно, является явным недоразумением. Речь, очевидно, шла о торговле не «французов», а «франков», т. е. «европейцев» вообще).

Новый курс, взятый российским правительством в отношении армянского купечества, был изменен фактически лишь после оккупации русскими войсками Каспийского побережья. В указах от 5 июля 1723 года и 8 июля 1725 г. царь возобновил торговлю армян как в оккупированных русскими владениях Персии, так и в самой России (См. док. № 61 и 63).

Указы и инструкции, составленные в последние годы царствования Петра, свидетельствуют не только о восстановлении старых прав [XIV] прибывавших из Персии армянских купцов, во и о стремлении основать в ряде областей и районов Кавказа и юга России купеческие колонии. Одновременно русское правительство ставило себе целью усилить политические связи с армянским народом, содействуя его освободительной борьбе против персидских захватчиков. Перед нами здесь встает вопрос нуждающийся в особом освещении.

II

ПЕРЕГОВОРЫ АРМЯНСКОЙ ДЕЛЕГАЦИИ С РОССИЕЙ

Оживление торговых отношений армян с Россией в известной мере способствовало развитию русско-армянских политических связей. В дальнейшем эта взаимосвязь до некоторой степени содействовала тому, что в борьбе с персидскими и турецкими поработителями руководители освободительного движения армян могли возлагать надежду на покровительство и поддержку великой северной державы.

Было бы ошибочно искать реальную почву для возникновения политической ориентации армян на Россию лишь в усилении русско-армянских торговых связей. Выше нами было указано, что члены испаганской армянской торговой компании, будучи поставщиками иранского шелка-сырца, являлись в основном торговыми агентами шаха и феодальной верхушки Персии. Накапливая личное богатство далеко от родины и сохраняя лишь общие культурные и религиозные связи с ее населением испаганские представители крупного армянского купечества в своей деятельности не отражали экономических и политических интересов Армении и ее народных масс. Лишь в относительно малой степени подвергаясь притеснениям со стороны господствовавшего в Персии или Турции деспотического режима, они не могли стать выразителями социальных и политических устремлений народных масс Армении и иметь прямое отношение к их освободительной борьбе.

На протяжении веков различные политические направления освободительных идей внутри Армении формировались главным образов под прямым воздействием феодально-церковной или народно-крестьянской среды. Представители армянского купечества принимали и могли принимать участие в освободительном движении армянского народа лишь там, где они, не имея материальных связей с господствующей в стране чужеземной верхушкой, сами испытывали воздействие тяготевшего над страной социального и политического гнета.

В армянских фольклорных и литературных источниках Московское государство начало фигурировать в роли покровителя освободительных движений народов христианского Востока еще с XV-XVI веков. [XV] Характерно, однако, что оно рассматривалось в этих источниках как государство, которое должно было взять на себя миссию освобождения армянского народа наряду с другими странами христианского мира. Принимая активное участие в формировании идеи общеевропейского фронта борьбы с османскими завоевателями, руководители освободительного движения армян еще в XV-XVI веках отводили Московскому государству роль одного из участников и руководителей этой борьбы (Подробнее об этом см. в нашей работе «Очерки истории армянской освободительной мысли, книга II, стр. 474 и след.).

В конце XVII и начале XVIII веков переживаемая Персией экономическая деградация и усиление гнета государственной власти Сефевидов вызвали среди подвластных ей народов сильное брожение. В различных окраинах страны, как и в Закавказье, поднялась волна освободительного движения. Победоносное завершение Северной войны и активизация к этому времени интереса России к берегам Каспийского моря ориентировали освободительное движение народов Закавказья почти исключительно на великую северную державу.

Как показывают материалы настоящего сборника, еще в начале

века в роли идеолога русской ориентации армянского освободительного движения выступил представитель армянских меликов — Исраел Ори.

Сведения о прошлом этого выдающегося деятеля армянского освободительного движения конца XVII — начала XVIII веков порою весьма противоречивы. Но критический анализ этих сведений все же дает возможность установить политическую биографию Ори.

В дошедших до нас документах (См. Г. А. Эзов. Сношения Петра Великого с армянским народом, СПб, 1898, док. № 2, 5, 6, 7, 8 и 44. Последние четыре документа в нашем сборнике помечены под № 66, 67, 68 и 86) сообщается о состоявшемся в 1677 году, в Эчмиадзине или в Ереване, под руководством верховного католикоса армян, Акопа Джугаеци, тайном совещании с участием представителей духовных и светских армянских магнатов (в том числе и отца Исраела Ори, одного из кафанских меликов). На совещании была принято решение установить связь с возглавлявшими в это время вооруженное восстание против шахского правительства картлинским царем Георгием XI и кахетинским царем Арчилом и вместе сними обратиться за помощью как к Московскому государству, так и к римской курии я заинтересованным в восточных делах государствам Западной Европы.

По завершении переговоров в Грузии, намеченная для следования в Европу делегация, во главе с католикосом й с участием отца Ори в 1680 прибыла в Константинополь. Однако вследствие скоропостижной кончины главы делегации и по ряду других причин члены делегации вынуждены были вернуться обратно. Лишь одно лицо, молодой Исраел Ори, сопровождавший отца в Константинополь, продолжал путь в [XVI] Европу. В Италии и во Франции он ввязался в различные торговые и интендантские предприятия, а в середине 90-х годов, очутившись в качестве городского комиссара по поставке товаров при дворе пфальцского курфюрста, встретил в лице курфюрста Иоанна-Вильгельма государственного деятеля, проявившего активный интерес к занимавшей его идее освобождения Армении и даже выразившего готовность возглавить будущее «Армянское царство». В 1699 году, получив через Ори соответствующие заверения за подписью собравшихся в селе Ангелакоте десяти меликов Кафана, курфюрст направил Ори во Флоренцию к своему тестю, великому князю Козьме III, затем в Рим, к папе Иннокентию XII, и в Вену, к императору Леопольду I, зля ведения с ними переговоров по вопросу об освобождении Армении. Кроме письменной рекомендации курфюрста, в распоряжении Ори имелись составленные от имени собравшихся в Ангелакоте меликов обращения к европейским государствам, а также и к русскому царю, и доверительная грамота («carte blanche») на имя Ори и Минаса-вардапета — армянского архимандрита, в 1699 г. также участвовавшего на совещании в Ангелакоте и в дальнейшем сопровождавшего Ори во время его переговоров с упомянутыми европейскими государствами, а позже и с Россией.

Реальных результатов переговоры Ори на Западе не дали. Разразившаяся после заключения с Турцией Карловицкого мира война за Испанское наследство отвлекла взимание немецких государств, в том числе и пфальцского курфюрста, от восточных дел, и Ори был вынужден пересмотреть программу своих действий. В 1701 году Ори и Линас-вардапет с рекомендательными грамотами императора Леопольда (См. док. № 71) и пфальцского курфюрста (См. док. № 69) прибыли для ведения дальнейших переговоров в Москву. Здесь они передали по назначению составленное от имени кафанских меликов обращение к Петру I от 29 апреля 1699 года (Анализ представленного царю варианта обращения показывает, что в действительности оно было составлено несколько позднее, в связи с переменой политической ситуации в Европе — в самый канун московских переговоров Ори и Минаса-вардапета. См. наши работы: «К вопросу о начале ориентации армян на Россию», Эчмиадзин, 1921 (на арм. яз.) и «Очерки истории армянской освободительной мысля», книга II, стр. 341). Описав положение армян, изнывавших под игом Персии, мелики Кафана обращаются к Петру I с просьбой оказать армянам покровительство и помочь им избавиться от «вавилонского пленения». «Не имеем иной надежды, — читаем в обращении меликов к царю, — токмо в Бозе монарха небесного [и] Вашего Величества на земли государя». Авторы послания сообщают далее, что они дали Исраелу Ори, родом среди них старейшему, свое согласие и закрепленную подписями и печатями доверительную грамоту, уполномочив его договориться с российским [XVII] царем об условиях и путях их освобождения. «Наше намерение есть, дабы мы и все народы наши, великие и малые, поддалися бы власти и государствованию величеству вашему, якоже толикие принципы и бояре, которые суть под властию вашего величества» (Док. № 68, ср. также армянский текст и латинский перевод док. № 66 и 67). По смыслу этого обращения, в отличие от планов Ори до его приезда в Россию, военные меры, необходимые для освобождения Армении, должны быть предприняты по инициативе и под руководством России. Армяне, разъясняет Ори, просят царя взять в свои руки инициативу по их освобождению. В случае нужды другие государства Европы могут принять в этом деле участие, предоставив в распоряжение царя вспомогательные силы (См. док. № 79 и 80).

В соответствии с текстом обращения Ори разработал и представил в Посольский приказ детальные соображения о перспективах всего этого дела. Осуществление своей идеи он связывал с организуемым царем персидским походом. Военная помощь курфюрста и его союзников, полагал Ори, понадобится разве только в том случае, если турки не примирятся с идеей освобождения персидско-подданных армян и объявят России войну; но и в этом случае вспомогательные силы курфюрста «проходити будут чрез земли его царского величества... под крышкою и именем его царского величества» (Г. А. Эзов. Док. № 83, (§1 и 2), ср. док. № 110).

Для занятия Закавказья (Кавказского побережья Каспийского моря, Тифлиса, Еревана и Нахичевана) навстречу 25-тысячному русскому войску (15-тысячной казацкой коннице и 10-тысячной пехоте), — писал Ори, — выйдут грузинские и армянские повстанцы. В случае сопротивления со стороны центральной Персии, армия освободителей, форсировав реку Араке, доберется до Тавриза и главной базы производства персидского шелка-сырца — Гиляна (См. там же, док. № 85).

В своих записках Ори неоднократно ссылается на свидетельство бывшего имеретинского царя Арчила, — руководителя освободительного движения в Грузии, в свое время поднявшего знамя восстания прошв персидских и турецких захватчиков Закавказья и под конец обретшего приют в Москве, — который вместе с Ори не переставал надеяться на освобождение родины с помощью России (См. «Переписка на иностранных языках грузинских царей с российскими государями от 1639-1770 гг.», СПб. 1861, стр. XXV). Ряд документов, включенных в настоящий сборник, свидетельствует о московских встречах Ори с Арчилом и об участии последнего в разработке представленных в Посольский приказ планов российского похода в Закавказье.

В интересах обеспечения деятельного участия Арчила в будущем походе Ори считал необходимым, чтобы русское правительство ходатайствовало перед шахом о восстановлении Арчила в правах. Ори [XVIII] полагал также, что в момент вступления русских войск в Персию он и Арчил закроют переход через реку Араке и тем самым не дадут персам последовать примеру отступающих армий шах-Аббаса — опустошить, разорить Армению и лишить русские войска продовольственных баз (См. док. № 110 и Г. А. Эзов. № 141 и 145).

Ори ссылается на Арчила, как на человека, хорошо знавшего его родителей должно быть ,еще со времени пребывания в Грузии упомянутой нами делегации католикоса Акопа Джугаеци. В одном «из своих писем, отправленных из Москвы пфальцскому курфюрсту, Ори сообщал: «Грузинский князь знает моих родителей давно и относится ко мне благосклонно и с любовью, доверяя мне во всем и уверяя меня в том, что солидарен со всеми моими действиями. Арчил желает заключить прочный союз с (германским) императором... и уверен, что сможет склонить в сторону императора не только грузин, но и тюркменов (азербайджанцев, — А. И.), курдов, абхазцев и других, которые начнут войну против турков, в случае, если они объявят его величеству войну» (Док. № 110. Цитируем в современном переводе с французского). Эти строки — неоспоримое свидетельство общности политических позиций Ори и Арчила.

Политическое единомыслие Ори и Арчила нашло свое яркое выражение не только в их расчетах на военную интервенцию России в Закавказье, но и в их плане союза царя с цесарем и общей их установке на развертывание восстания угнетенных народов Закавказья и Турции против персидских и турецких захватчиков.

Ори знал, что освободительное движение армянского народа не ограничится борьбой Закавказья с персидскими поработителями. Он понимал, что как экономические задачи Петра, так и его поход в Персию, в конечном счете, приведут к конфликту с Турцией и одновременно откроют перед народами Закавказья перспективу вооруженного столкновения с турками. В 1703 году, представив в Посольский приказ географическую карту Армении (См. карту, приложенную к настоящей части сборника), Ори обращал внимание Петра на то обстоятельство, что в персидском Закавказье иной крепости, кроме ереванской, нет. Мало крепостей также и в Восточной Анатолии, — писал он, — притом населена она главным образом армянами и греками. Турки поймут, что вторжение царя в Закавказье открывает перед Россией путь в Константинополь и, если попытаются воспрепятствовать вторжению России в Персию, то русским придется искать союза с непримиримым врагом турок, с цесарем (т. е. Австрией (См. док. № 107)). Ори выдвигал не только план союза царя с цесарем, но и «план развертывания внутри Турции освободительного движения угнетенных ею народностей. В Политических [XIX] перспективах Ори, кроме армян, грузин и греков, в качестве участников этого движения фигурируют даже курды, арабы и сирийцы (См. док. № 98 и 100).

Пожелания армянских меликов, сформулированные Исраелом Ори, обратили на себя благосклонное внимание даря, поскольку мелики шли навстречу его политическим перспективам в отношении освоения юго западного побережья Каспийского моря.

До нас дошли послания кафанских меликов, доставленные в 1703 году в Посольский приказ в ответ па извещение Ори о склонности царя взять в свои руки дело об освобождении Армении (Док. № 97, 98, 99, 100, 101, 103 и 104).

Критическое изучение этих посланий нас привело к отрицанию их аутентичности (Ср. А. Иоаннисян. К вопросу о начале ориентации армян на Россию, Эчмиадзин, 1921 (на арм. яз.) и его же «Очерки истории освободительной мысли, кн. II, стр. 523-534). Нами было высказано соображение, что Ори и Минас-вардапет, воспользовавшись полученными ими в свое время от армянских меликов полномочиями и чистыми листами для ведения переговоров с европейскими державами, по существу вкладывали в эти послания лишь собственные взгляды и пожелания и обрисовывали в них положение дел в Армении по информациям частных лиц. Тем не менее, поскольку в Посольском приказе эти документы были восприняты как об ращения, исходящие от лиц, чьи имена стояли под ними, они содействовали дальнейшему ведению переговоров.

Готовясь к персидскому походу, Петр считал необходимым изучить будущий театр военных действий, а также выяснить настроение стран и народов, с которыми придется иметь дело. Для этой цели он полагал отправить в Персию «посылщика своего чином купеческим» (Док. № 91, пункт 4). В своих обращениях к Посольскому приказу Ори заверял, что неизвестный армянам, случайный «посылщик» не сможет получить доступ в укрепленные пункты страны, и считал целесообразным отправить в Персию «посылку гонецкую». При этом он выразил желание самому присоединиться к этой посылке, чтобы облегчить гонцу встречу с армянскими медиками (См. там же. № 91, пункт 4). Эта мысль в Посольском приказе получила, по-видимому, положительную оценку — с той лишь оговоркой, что было признано нужным функцию гонца возложить на самого Ори. Было также признано целесообразным использовать связи Ори с немецкими государями с тем, чтобы получить для него верительные грамоты: это завуалировало бы посылку и притупило бы бдительность шаха, сильно обеспокоенного приготовлениями русских на Волге. Заодно Ори смог бы по лучить от своих немецких покровителей обещанных ими офицеров, инженеров и мастеров, необходимых для сопровождения его в Персию и [XX] для сформирования в Астрахани полка карабинеров, могущего принять участие в будущем походе (См. док. № 91, пункт 2-3 и 94, пункт 1-2).

В соответствии с планом Посольского приказа, готовясь выехать на Запад, Ори в своих обращениях в Посольский приказ, к канцлеру Ф А. Головину и к самому царю просил пожаловать ему ранг полковника карабинеров. Это, разъяснял он, поможет ему завербовать в Германии офицеров, инженеров и оружейных мастеров, могущих быть использованными в России сообразно с помыслами царя (См. Г. А. Эзов. Док. № 106-111 и 116. Наст. сборник, док. № 107 и 108). Ранг полковника, полагал он, облегчит ему получение в Германии верительных грамот, а по возвращении из Персии даст возможность перебросить в Астрахань одну, две и более тысяч людей и коней, с тем, чтобы «своими проторами» (если нельзя иначе) организовать полк карабинеров. Создание такого полка не только послужит на пользу будущего похода в Персию, но и, укрепив надежду армян на обещанную царем помощь делу их освобождения, поможет рассеять среди армян сомнение всех инакомыслящих (См. Г. А. Эзов. Док. № 110 и 144 и наст. сборн., док. № 110).

Просьба Ори о пожаловании ему звания полковника была удовлетворена самим царем (См. док. № 108). Тем самым по существу был одобрен и весь план его посылки и Персию. Для получения верительных грамот к шаху в 1704 году Ори с рекомендательными письмами Петра на имя императора и курфюрста прибыл в Германию. Однако в условиях вторжения шведов в Россию немецкие покровители Ори сочли, что для них безопаснее выхлопотать ему грамоту папы. Пфальцский курфюрст через своего исповедника передал Ори для вручения шаху письмо папы от 15 июля 1705 года, в котором Клемент XI заступается за армян, подвергаемых правительством властелина Персии религиозным преследованиям.

Несмотря на все эти предосторожности, Ори, прибывший в 1708 году в Персию, все же был встречен недружелюбно: он был принят как прикрытый грамотой папы посланец русского царя. При этом наиболее враждебно к нему отнеслись как раз аккредитованные в Персии папские миссионеры и посланник католической Франции.

Особое усердие перед персидским дворам проявили миссионеры-французы. Они распространили слух о том, что Ори, полковник русской службы и потомок древних царей Армении, прибыл с намерением восстановить с помощью русского царя древнее царство армян и что он сам претендует на пустующий престол этого царства как его правомочный, законный наследник. В доказательство указывалось, что даже в самое имя Исраел Ори включается анограмма: «il sera roy» — «он будет царем» (J. Th. Krusinski. Tragica vertenlis belli persici historia, Leopoli, 1740, §268). [XXI]

Муссируя (Подобные слухи, враждебные к России элементы надеялись воспрепятствовать выдаче разрешения на въезд Ори в столицу Персии, но они только нагнали страх на суеверного Султана-Гуссейна, и шах, из опасения вызвать гнев даря, решил, наоборот, санкционировать и ускорить прибытие «посланца папы» Ори из Шемахи в Испаган.

Результаты дипломатических переговоров Ори с правительством Персии, как не трудно заключить из послания шаха к Петру (См. док. №124), были незначительными. Зато более чем двухлетнее пребывание Ори в Персии и Закавказье содействовало укреплению политической ориентации армян на Россию. Блестящее посольство полковника русской службы произвело должное впечатление на высшие слои его соотечественников, прежде всего на армянское духовенство, меликов и купечество, и способствовало переориентации их на Россию. По пути в Испаган и по возвращении из Испагана Ори имел встречи с верховным патриархом армян католикосом Александром. В письме к царю последний засвидетельствовал, что своим посольством в Персию Ори «вызвал всеобщее восхищение», что его самого он привел к «великой радости и ликованию» своими рассказами о совершенной любви русского царя к народу армянскому (См. А. Г. Иоаннисян. К вопросу о начале ориентации армян на Россию, положение № 5). Однако осторожный пастырь армянской церкви в этом письме воздержался от выражения своих политических симпатий к России и своего отношения к идее распространения российского протектората на армян Закавказья. Такая осторожная и выжидательная по существу позиция была характерна и для ряда последующих католикосов Эчмиадзина. Так, в 1716 гаду, преемник Александра, католикос Аствацатур, при переговорах в Эчмиадзине со сподвижником Ори Минасом-вардапетом, отделался лишь словесным заявлением, «что то де дело, о котором мыслят и он вардапет объявил, зело добро и он в том деле его царскому величеству служить и вспомогать желает». Как поясняет Минас, католикос все же отказался высказать это в письменном виде, опасаясь шаха, «понеже то дело великое и чтоб всем им в разорении не быть» (Док. № 154).

На обратном пути в Россию состоялась встреча Ори с католикосом Гандзасара — Есаи Гасан Джалалянам. Будучи отпрыском рода армянских меликов Хачена, католикос Есаи выражал интересы не только высшего армянского духовенства Карабаха, но и известных кругов мелкой армянской знати этой области. Область эта, имевшая в то время экономические связи с побережьем Каспийского моря и со славящимся шелководством Ширванским ханством, с одной стороны, и грузинскими княжествами, с другой, испытывала, как и эти земли, экономическое и политическое тяготение к России. В частности, католикос Гандзасара [XXII] стремился распространить свою церковную компетенцию на армянские поселения Москвы, Астрахани и всего юга России. Не было случайностью, что католикос Есаи одним из первых воспринял политическую ориентацию на Россию и в дальнейшем явился убежденным сторонником московской программы Ори и одним из организаторов и руководителей борьбы за ее осуществление.

Вполне вероятно, что, то возвращении из Испагана, Ори побывал з Гяндже, столице Карабахского ханства, где он, должно быть, имел встречу и с другими армянскими руководителями Карабаха. Об этом может свидетельствовать составленное десять лет спустя-1 апреля 1721 г. — письмо ряда духовных и светских представителей армян этой области, адресованное Петру I. Авторы письма, приветствуя царя как «освободителя» угнетенных христианских народов, в частности сообщают, что об их «помыслах» (т. е. об их ориентации на царя. — А. И. ) в свое время осведомлялся посол Исраел Ори, «когда прибыл в этот край и узнал обо всех входах и выходах «а море и на суше, о войсках как пеших, так и конных и о прочих делах». Далее в письме говорится, что во время своего пребывания в Карабахском ханстве Ори изучил имеющиеся там пути сообщения, месторождения шелковицы и завербовал специалистов по шелководству с намерением перевезти их в Россию. Кроме католикоса Есаи и настоятелей четырех крупнейших армянских монастырей, под этим письмом подписались мелик Чараберда, Есаи сын Ахаджана и трое горожан, являвшихся, по-видимому, представителями армянского купечества Гянджи ⁵⁹. В другом, более раннем обращении к царю, написанном в 1716 году, католикос Есаи писал: «...пред сим и ныне, как в. в. изволили посылать в сито землю Израиля Ория посланника, и он, прибыв к нам в Армянскую землю и быв зде, о в.ц.в. силе добродетелях великих донес нам, и мы о том зело радовались и Бога благодарили, а о которых он Израиль Орий в. в. полезных делех донес, и мы тому всему, я и мои верный епископы и причетники, верили. И для того дела меня Израил Ори брал до Астарахани, чтоб меня привесть и поставить пред в.в.» (Док. № 149 и 150).

В своих докладных записках, присланных из Персии, Ори вновь возвращался к вопросу о возможном (военном столкновении России с Турцией. Заслуживают внимания собранные им сведения о Турции и его соображения о том, что продвигаться к Константинополю целесообразнее через сухопутные подступы Малой Азии. Очевидно, ему было хорошо известно стремление Петра утвердиться на развалинах Турции, стремление, от которого пришлось отказаться, по всей вероятности, лишь после неудачного Прутского похода. Еще более Ори был озабочен вопросом об устранении препятствий, которые Турция может учинить [XXIII]

России во время будущего похода царя в Персию. Учитывая, что продвижению русских в Персию политические агенты Турции на Кавказе - лезгинские феодалы Дагестана — могут оказать сопротивление, Ори искал встречи и сближения с влиятельными азербайджанскими руководителями Ширвана. Он подружился с кубинским ханом и приложил усилия, чтобы склонить его на сторону России (Док. № 134, § 11). Недалеко от пристани Низовой, сообщал впоследствии Минас-вардапет, он перекинул через три речки мосты и водрузил на них российский герб. Более того, Ори избрал между двух рек удобное место для будущего города: «и оной кубинской хан, — уверял Минас-вардапет, — в том не воспрещал, по союзу двух монархов» (Док. № 380, пункт 2-3). Эти слова Минаса-вардапета дают основание предположить, что, предвидя возможность турецкой агрессии в Закавказье, Ори ориентировал кубинского хана на перспективу совместного сопротивления России и Персии туркам. Узрев в позиции лезгин признаки антирусских происков Турции, Ори и католикос, согласно разъяснению Минаса-вардапета, делали все «для союза двух монархов» (т. е, царя и шаха. — А. И.), с тем, чтобы парализовать в будущем враждебные действия турок и их подручных из числа местных лезгинских феодалов (См. док. № 134, §3).

В этих дальновидных заботах Ори не трудно видеть стремление вывести освободительную борьбу армян из тупика ее национальной ограниченности; в 20-х годах XVIII века его политическая линия должна была найти блестящее подтверждение в действиях армянских и союзных с ними грузинских и азербайджанских руководителей освободительного движения народов Закавказья.

Еще в период разработки своей предыдущей, пфальцской, программы Ори с большим сочувствием отозвался о «храбром турчанине» Сулеймане-баба, в конце XVII века поднявшем во главе пяти тысяч своих бойцов знамя восстания против шаха и поставившем под угрозу столицу южного Азербайджана — Тавриз (См. Г. А. Эзов. Док. № 9 (стр. 38). Ср. также наст, сборн. док. № 97. В соответствующем месте последний документ, по-видимому, несколько искажает смысл не дошедшего до нас армянского подлинника). Во время своего пребывания в Персии Ори нашел нужным лично переговорить с этим «храбрым турчанином», очевидно, рассчитывая использовать столь популярного среди народных масс Азербайджана политического деятеля в качестве союзника в освободительной борьбе закавказских народов против их персидских и турецких угнетателей (См. док. № 134).

В своих записках, посланных в Москву из Персии, Ори не изложил подробностей собранных им о Персии и Закавказье сведений. Он [XXIV] полагал, что доложит о них по возвращении в Москву. Однако скоропостижная смерть, постигшая Ори в Астрахани (сентябрь 1711 г.), лишила его этой возможности.

Смерть Ори не положила конец делу, которому он служил. Его начинания были продолжены Минасом-вардапетом и в особенности наставником и руководителем армянских меликов в Карабахе — католикосом Есаи. Представленные в настоящем сборнике документы показывают, что до 1724 года именно Есаи являлся выразителем освободительных идей армян Карабаха, ставившим себе целью объединить разрозненные боевые силы меликов и военачальников и ориентировать их на идею осуществления освободительных устремлений армян с помощью России. Еще в 1716 году, в одном из писем к Петру, ссылаясь на свое единомыслие с Исраелом Ори и Минасом-вардапетом, католикос Есаи писал, что «вместе со всеми меликами, начальствующими и подчиненными людьми своей провинции» готов служить царю, как только последний во главе своих войск вступит в пределы Закавказья (См. док. № 149 и 150.). Несколько позднее, в 1718 году, в письме к Минасу-вардапету он уже выражал не только свои личные помыслы, но и настроения свободолюбивых людей своей страны: «О, дабы исполнилось оное дело по желанию и намерению нашему, чтоб свободился бедный наш народ от рук тиранских! А вы, вернолюбезный, елико можете, по всей своей силе (о чем сам известен), старайтесь всячески в действо произвести, чтоб мы при животе нашем своими очами сподобились увидеть, ибо все, как малые, так и большие, упадшаго народа християне армянские желают свободы, о которых мы здесь попечение имеем, а оных сколько есть силы, все в готовности обретаются и ожидают видеть тот день, в которой бы новую издавна желаемую свободу от всего сердца получить» (Док. № 155).

III

МЕЖДУНАРОДНАЯ ОБСТАНОВКА И РОССИЙСКАЯ ДИПЛОМАТИЯ В ПЕРИОД ПЕРСИДСКОГО ПОХОДА ПЕТРА I

Глубокий военно-политический кризис, переживаемый Персией в конце XVII и начале XVIII века, привел в этой стране, раздираемой межфеодальными противоречиями и недовольством обнищавших крестьянских масс, к усилению повстанческих движений, подчас возглавлявшихся феодальными верхами. В середине десятых годов, в бытность свою в Персии, Волынский писал, что персы «не только от неприятелей, и от своих будущих бунтовщиков оборониться не могут и уже мало мест осталось, где бы не было бунта». [XXV]

Еще во время пребывания Волынского в Персии, восставшие против власти Сефевидов предводители афганских племен шаг за шагом продвигались к центру страны, полные решимости захватить ее столицу и низвергнуть господствующую династию. А в 1719 году с запада хлынули курдские племена. Опустошив лежащие вокруг Хамадана районы, они распространили свои набеги вплоть до подступов Испагана. Такие же опустошения производили узбеки, совершавшие налеты на северные районы Хорасана, и, наконец, — лезгинские феодалы, двигавшиеся со стороны Дагестана к Ширвану; своими периодически повторявшимися набегами последние стремились к захвату столицы этой области — Шемахи. Возглавлявшиеся феодалами повстанческие движения лезгинских племен поощряла султанская Турция; она использовала их в качестве орудия против торгового договора, заключенного между Персией и царским правительством, представленным Волынским.

Борьбу лезгин против режима Сефевидов подогреваемый султанской Турцией суннизм изолировал не только от освободительного движения христианских народов Закавказья, но и от шиитов Азербайджана. Религиозный фанатизм ориентировал лезгинских предводителей на политическое покровительство и военную поддержку единоверной Турции, встречая решительный отпор со стороны тяготевших к России народов Закавказья.

Вернувшись из Персии, Волынский убеждал Петра в том, что уже настало время, когда не только возможна, но и необходима оккупация персидского побережья Каспийского моря и его «заселение войсками российскими» (П. Г. Бутков. Материалы для новой истории Кавказа с 1722 по 1803 гг., СПб, 1869, 1, 6). Если налеты лезгинских феодалов послужили поводом для военного выступления России, то создавшаяся в начале 20-х годов общеполитическая ситуация в Персии поставила перед Петром неотложную задачу — присоединить к владениям России богатые и доходные прикаспийские провинции Персии, могущие стать добычей Турции. Оживлению агрессивных намерений турок, в отношении Ирана содействовало, помимо всего прочего, и то обстоятельство, что, заключив в 1718 г. в Пассаровицах мирный договор с Австрией и подписав в 1720 г. «вечный мир» с Россией, Турция получила возможность начать военные действия на Востоке и компенсировать здесь то, что в течение последних десятилетий было утеряно ею на Западе. Подобные настроения агрессивных кругов Турции особенно поощрялись английской дипломатией.

«Можно оказать, что со времен появления Ченслера и начала русско-английских торговых отношений при Иване Грозном, — писал в своей последней работе Е. В. Тарле, — англичане стремились препятствовать активному участию русского купечества в морской торговле. [XXVI] И чем решительнее проявлялось стремление России закрепиться на балтийских берегах, тем враждебнее делалась позиция англичан» (Е. В. Тарле. Северная война, 1958, стр. 20).

Завоевание берегов Балтийского моря существенно укрепило политическое и экономическое положение России в ее соперничестве с Англией. Но именно это обстоятельство и должно было усилить враждебность последней к России и, в частности, побудить ее противопоставить домогательствам России на Востоке вооруженные силы турецких янычаров. Английский посол в Константинополе, Абрахам Станьян подбивал Турцию на захват Закавказья, иначе де западные области могут стать добычей России и нарушить целостность султанской империи. Одновременно он внушал туркам мысль, что, поскольку короли Англии, Дании и Польши заключили против России альянс и тем вынудили ее сосредоточить свои силы на Балтийском море, царь не в состоянии проявить активность в Персии или выставить против Турции более или менее крупные войска (См. док. № 254 и 270). По данным российских источников, наряду с представителями Англии и Венеции, резидент Австрии в Константинополе также старался внушить султану, что поход русского царя в Персию приведет к завоеванию Армении и Грузии, что навлечет за собою развал Османской империи (См. С. М. Соловьев. История России с древнейших времен, изд. 2-е, книга четвертая, том XVI — XX, стр. 691). «Послы английский, венецианский и резидент австрийский разглашали, что русский государь вступил в Персию с 100 000 войсками, а когда возьмет провинцию Ширванскую, Эриванскую и часть Грузии, тогда турецкие подданные, грузины и армяне, сами вступят под русское покровительство, а оттуда близко и к Трапезунту, отчего со временем может быть Турецкой империи крайнее разорение» (Там же).

Данные русских источников полностью совпадают со свидетельствами английских источников и могут быть подтверждены выводами английской буржуазной историографии. По словам В. Саммера, Георг 1, который с 1698 г. состоял курфюрстом в Ганновере, а с 1714 г. был королем Великобритании, понимал, что победами Петра сильно поколеблено политическое равновесие на Балтике и ущемлены интересы английской короны. Английский король считал, что если Турция была бы втянута в войну с Россией, это могло бы отвлечь внимание Петра от Германии и улучшить на Балтике положение дел Англии и связанного с нею Ганновера (См. В. Summer. Peter the Great and the Emergence of Russia. London, 1950, стр. 94). В соответствии с позицией английского короля и действовал Станьян, его посол в Константинополе, когда он в письме к агенту Ост-Индской кампании в Испагане силился «вызвать тревогу его [XXVII] и персидского двора планами царя относительно Каспийского моря и которые по всей вероятности имеют единственную цель заполучать персидскую торговлю шелком из Турции в Московию» (L. Lockhart. The tall of the Saefavi Dynasty and the afghan occupation of Persia. Cambridge, 1958, p. 218). Станьян исходил из уверенности в том, что мирная развязка русско-турецкого конфликта нанесет интересам англо-персидской торговли большой ущерб, так как Россия приберет к рукам торговлю шелком с Персией (См. там же, стр. 236).

«Я воспользуюсь любым предлогом, — обещал своему правительству Станьян, — чтобы подстрекнуть визиря, мотивируя тем возможным ущербом, который нанесут нашей торговле новые завоевания русских, н под знаком дружбы к Порте по возможности постараюсь намекнуть ему на опасность, которой империя подвергается с их стороны» (Там же, стр. 223).

Согласно указанию своего правительства, 4/15 января 1724 г. английский посол имел интервью с визирем, склонным к мирному разрешению спорных вопросов в отношении Персии и Закавказья. Станьян представил ему опасность, могущую возникнуть в результате договоренности России с шахом Тахмаспом относительно присоединения Прикаспия, а также вследствие прекращения торговли между Турцией и Персией. «Я, — докладывал своему правительству Станьян, не упустил ни одного намека, чтобы вызвать у него тревогу и разжечь его и, хотя он согласился со мною, я все же придерживаюсь того мнения, что, если война разразится, это будет против его воли и должна быть разрешена Великим советом» (Там же, стр. 229).

В 1724 году, со времен константинопольских переговоров с русскими, турецкий визирь не скрывал соображений английского посла об опасностях, угрожавших персидскому транзиту. Как заявлял турецкий визирь, Англия внушала Турции, «что русский государь хочет овладеть не только персидскою, но и всею восточною торговлею, вследствие чего товары, шедшие прежде в Европу через турецкие владения, пойдут через Россию, тогда англичане и другие европейцы выедут из Турции, к великому ущербу короны турецкой. Поэтому Порта оружием должна остановить усилия русских на Востоке; и если Порта объявит России войну, то получит денежное вспоможение не только от короля, но и от всего народа английского» (Соловьев, стр. 700).

Захватив в 1721 г. Шемаху и готовясь завладеть Ширваном, лезгинские вожди объявили себя вассалами султана и признали протекторат Турции. Вторгаясь в 1722 г. в Персию, Петр, со своей стороны, предполагал занять Ширван и Гилян, будучи уверенным в том, что, если он [XXVIII] не предупредит открытое выступление турок, то богатые месторождения персидской шелковицы станут добычей последних.

Петру стало также известно, что главари лезгинских племен, разграбившие в Шемахе имущество русских купцов, тесно связаны с Портой и действовали по ее указке. Еще в 1697 г. русский посол обратил внимание на деятельную помощь, оказанную Турции во время осады Азова некоторыми из горных племен Кавказа и, в первую очередь, лезгинами (См. «Relation d’une Mission laite nouvellement par monzeigneur d’archevesque d’Ancyre a Jspahan en perse pour la reunion d‘Armeniens a l’Eglise Catholique. Paris, 1702, стр. 21 и след.).

Если, однако, интересы господствующих классов России поставили Петра перед необходимостью подготовить завоевательный поход в Персию и положение дел в Персии значительно облегчало решение этой задачи, то общеполитическая обстановка в Европе и на Ближнем Востоке, да и в самой России, диктовала ему сугубую осторожность в отношении Турции.

Лишь недавно вышедшая из тяжелой войны со Швецией и с трудом справившаяся с Булавинским восстанием в Астрахани, страна не была еще готова к новой войне. Опыт похода в Персию, трудности, связанные с переброской войск, амуниции и продовольственных запасов по Каспийскому морю, а также неблагоприятные климатические условия на его болотистом побережье свидетельствовали о рискованности подобной войны, и царь прилагал все силы к тому, чтобы заменить военное столкновение с турками договоренностью с ними относительно присоединения персидских территорий.

Весть о вторжении русской армии в Персию турки встретили крайне враждебно. Возможность проникновения русских в Ширван и Гиля« сильно взволновала их; они были убеждены в том, что благополучие Турции несовместимо с утверждением на берегах Каспийского или Черного морей какой-либо другой державы (См. Hammer. Histoire de l’empire Ottoman depuis son originejusqu a nos jours, Paris. 1842, tome 111, стр. 396). Турки считали, что, поддержав повстанцев Дагестана, в условиях падения династии Сефевидов они могли бы восстановить свои «исконные суверенные права» на наследственное обладание Закавказьем и Северной Персией: имелся в виду захват этих территорий турками в 1578 г. В этих именно видах летом 1722 года они удостоили в Константинополе торжественного приема посланцев лезгин Дагестана и Ширвана — Хаджи Давуд-хана и Сурхай-хана; Хаджи Давуд-хан принял турецкое подданство и был назначен правителем Ширвана и Дагестана, в связи с чем Турция потребовала вывода из его владений российских войск.

После занятия Дербента (август 1722 г.), получив сведения о том, [XXIX] что англичане и венецианцы в правящих кругах Турции распространяют тревожные слухи о мобилизации и отправке в Персию большого количества российских войск и о намерении царя взять провинции Ширван, Ереван и Грузию, Петр направил в сентябре 1722 года константинопольскому резиденту Неплюеву успокоительный рескрипт. Здесь сообщалось, что войска царя прибыли в Персию лишь для «получения сатисфакции» за убытки, понесенные в Шемахе российскими купцами, и для защиты российских границ от персидских «ребелянтов». Указывалось из то, что российские войска «к турецким границам в Жоржию и Армению не будут приближатца и ни в горы (имеется, очевидно, в виду Армянское нагорье. — А. И.) итти, — токмо подле берегов Каспийского моря маршировать имеют» (Док. № 260). Неплюеву была дана инструкция — дать понять туркам, что если они присоединят к своим владениям кое-какие персидские территории, то царю «по имеющей с Портою дружбе противно то не будет», однако в таком случае и России «такожде потребно будет для безопасности своих границ некоторые провинции удержать». В своем рескрипте царь подчеркивал, что «ис провинцей персидских, которые близ границ турецких лежат, отнюд не желаем себе присовокупить, а кроме тех, которые обретаются по Каспийскому морю за собою удержать не хощем» (Док. № 258).

Несколько позднее через своего консула в Персии, Семена Аврамова, царь изъявил готовность помочь шаху освободиться от всех его притеснителей, т. е. восставших против шаха «ребелянтов», с тем, однако, чтобы в ответ на услугу шах уступил ему прикаспийские области. И 12-го сентября 1723 года через полномочного персидского посла Измаил-бека был заключен договор, в котором царь обязался оказать шаху военную помощь, за что Персия согласилась уступить России города Дербент и Баку с прилегающими землями, а также провинции Гилян, Мазандаран и Астрабад. Оба государства заключили также военный союз для защиты персидских земель от возможной агрессии Турции (См. П. Г. Бутков, I, 54 и В. П. Лысцов, стр. 188).

Поддерживаемая через испаганских армян торговля с Персией способствовала активизации политики царизма в странах Ближнего Востока, в том числе в Армении и Закавказье. Стремясь перевести вывоз персидского шелка с турецких путей на водные пути России, Петр шел навстречу основной задача ближневосточной политики царизма XVI-XVII веков — положить предел военно-политической экспансии Турции к Каспийскому морю наперерез русско-персидской торговой магистрали. Для достижения этой цели Царь полагал создать военно-политический буфер, армяно-грузинское царство, могущее обеспечить со стороны Турции неуязвимость Закавказья и российских владений Прикаспия. [XXX]

Для успешного решения задачи — присоединения Каспийского побережья и организации защиты его от посягательств Турции, Петр нуждался в тесном контакте с народами Закавказья. Исходя из этого он поддерживал освободительное движение народов Закавказья, в частности заявлял о том, что приветствовал бы отказ Персии и Турции от их прав и претензий на территории Закавказья, населенные армянами и грузинами. Петр рассматривал Восточную Армению и Восточную Грузию как страны, с помощью которых Россия сможет упрочить свои позиции на западном и южном побережьях Каспийского моря. В связи с этим он планировал создание под скипетрам России объединенного армяно-грузинского государства, во главе с грузинским царем Вахтангом VI (См. В. П. Лысцов, стр. 190 и след., 216 и след.). Еще накануне похода, 2 июля 1722 г. в письме к грузинскому царю Вахтангу Петр писал: «Надлежит вам, чтоб протчие ваших народов християн, которые под турецкою властию ныне никакого б движения не чинили, дабы тем непривлечена была оная держава напрасно к затруднению сего от Бога благословенного дела» (Док. № 165).

При всем том царь допускал даже возможность вступления русских в военный конфликт с Турцией из-за Армении и Грузии. Он обещал Вахтангу оказать грузинам и армянам военную помощь, но только посте того, как русская армия укрепится на Кавказском побережье: полагал, по взятии Баку, направить к ним свои войска, даже «несмотря на то, что хотя бы у нас от того дошло и до войны с турками» (В. П. Лысцов, стр. 224-225). Петр предвидел при этом военное столкновение не с Персией, а только с Турцией, что, конечно, не являлось случайностью. Не следует забывать, что персидский поход был предпринят без объявления войны Персии и осуществлен под видом оказания помощи шаху против «бунтовщиков». Избегая конфликта с Персией, царь находил, что вопрос о предоставлении закавказским христианам самостоятельности разрешится путем дипломатических переговоров с шахом и что инициатором этих переговоров должен быть сам Вахтанг. Он считал даже, что взамен предоставленного им протектората закавказские христиане должны взять на себя обязательство помочь шаху усмирить восставших против него в Закавказье и Персии «бунтовщиков» (См. док. № 165). В одном из своих писем Вахтангу, написанных в это время, Петр ставил его в известность, что, по поступившим из Константинополя сведениям, турки хотят завладеть Ереваном, и в связи с этим предлагал сохранить Ереван, пока он, Петр, «овладеет Шемахою и протчими местами на берегу Каспийского моря и тогда он (Вахтанг. — А. И.) под обороною е. и. в. лехко себе сможет получить и оным (т. е. Ереваном. — А. И.) — овладеть» (ЦГАДА, Грузинские дела № 1, 1700-1741, л. 17. О намерении турок замять Ереван Вахтанг был поставлен в известность еще в 1722 году самими же турками. В случае если Вахтанг выступит против персов и присоединится к туркам, они обещали отдать ему в награду «всех тех христиан во владенье, кои есть под властию турецкою в Грузии и в Иверии». Вахтанг отвергнул предложение турок (см. док. № 165). Более того, чтобы приостановить продвижение турок к Еревану, в ноябре того же года Вахтанг предложил царю высадить десант в Баку. В помощь этому десанту, писал Вахтанг, «придут генжинские армяне до самой реки Куры»). [XXXI]

В ответ на это 4 октября 1722 года Вахтанг известил даря, что, согласно его приказу, он действует против лезгин в Карабахе и предполагает встретиться с русскими войсками в Ширване. «Если Государю, писал Вахтанг, — по причине тамошних дел не будет досужено и если они будут задержаны оттого, чтобы прибыть сюда, пусть они соизволят по крайней мере приказать своему войску итти в Ширван; мы выступим отсюда, соединимся, а после все дело устроится с Божею помощью. Мы завладеем всеми землями до Эревана и постараемся взять самый Эреван» («Переписка на иностранных языках грузинских царей», стр. 142 и след.).

Эта переписка между Петрам и Вахтангом дает вполне ясное представление как о планах создания, так и о политическом статусе будущего армяно-грузинского государства.

Связанные с Вахтангом армянские деятели были осведомлены о планах Петра и полностью разделяли их. Также как и Петр, осуществление этих планов они обусловливали взятием ереванской крепости. В датированном 22 декабря 1722 года письме архиепископа Минаса Первазяна, начальника тифлисской (ахпатской) армянской епархии, к Минасу-вардапету, читаем: «Тебе известно, что Эриван яко замок Персицкой земле, и наше намерение токмо, чтоб нам взять Эриван, а как оной в наши руки достанетца, тогда ни турки ни персияне ничего нам сделать не могут» (Док. № 170).

С этой мыслью, перекликавшейся со стратегическим планом Ори, был полностью согласен Минас-вардапет — сподвижник Ори. В одной из своих записок он писал, что от границы Турции к Каспийскому морю ведут двое ворот, стражем одних является грузинский царь Вахтанг, стражем других — руководители армянских сыгнахов Карабаха, и что Грузия и Армения это те ключи, посредством которых Россия сможет стать хозяином положения во всем Закавказье (См. док. № 380, § 12. ср. также док. № 279).

Выясняется, таким образом, что общность интересов и дружба народов Закавказья с Россией создавалась и выковывалась не на почве стремления России присоединить к своим владениям населенные грузинами и армянами области этого края, а благодаря той политической и военной помощи, которую Россия оказывала или обещала этим народам в их борьбе за политическую самостоятельность, за освобождение от гнета Персии и Турции. [XXXII]

Неудачный оборот похода в Персию помешал Петру выполнить данные им армянам и грузинам обещания. Как известно, еще в конце августа — начале сентября русская флотилия, потерпев крушение, лишила армию продовольствия, морских судов и артиллерии; вдобавок начался падеж лошадей, а среди солдат распространились эпидемические заболевания. И все это резко ослабило боеспособность конницы и пехоты.

Последовавшие в 1723 году события: захват турками Тифлиса и отстранение от власти Вахтанга, не дождавшегося помощи российских войск, которые месяца через два после этого заняли Баку, окончательно похоронили петровский план создания грузино-армянского царства.

Вооруженное вмешательство России во внутренние дела Закавказья могло привести к войне с Турцией, но к такой войне Россия не была готова, и, как видно из отношения канцлера Г. И. Головкина к константинопольскому резиденту Ивану Неплюеву, еще весною 1723 г. имела твердое решение попытаться найти выход из конфликта с Турцией дипломатическим путем. Обещание оказать Вахтангу военную помощь, при наличии неблагоприятных условий для ведения войны с Турцией, Петр не мог выполнить даже после занятия Баку (август 1723 г.). Попытки Петра в переговорах с турками добиться хотя бы согласия на нейтрализацию Грузии и контролируемого лезгинами города Шемахи (Ср. В. П. Лысцов, стр. 136; Соловьев, т. 18, стр. 72, где наряду с нейтрализацией Грузии говорится и о нейтрализации Армения) успехом не увенчались, и он был вынужден не возражать против расширения границы Турции за счет оккупации Армении и Грузии, при условии признания турками прав России на побережье Каспийского моря, то есть на береговую полосу Ширвана и Гилян (См. док. № 269). Именно на этой основе

июня 1724 года в Константинополе был подписан мирный трактат России с Турцией.

Заключенный в Константинополе договор не только положил известный предел претензиям турок на «персидское наследство» в Закавказье я их продвижению к берегам Каспийского моря, но и обязывал Россию отказаться от помощи освободительному движению армян и грузин. Не пойти на подписание этого трактата или же после его подписания нарушить его — в ту пору для России значило бы вступить в неизбежную войну с Турцией, за спиной которой стояли сильнейшие державы Европы — Англия и Франция.

Став после заключения Константинопольского трактата почти единственным хозяином гилянского шелка-сырца, Петр полагал снабжать этим товаром также и заморских контрагентов Персии — англичан и голландцев. Одновременно он был готов заключить торговый договор с Францией (См. Бутков, 1, 146), страной, наиболее заинтересованной в сохранении [XXXIII] сухопутных магистралей гилянского экспорта и, отчасти и поэтому, охотно взяв, шей на себя роль посредницы в деле мирного урегулирования взаимоотношений между Россией и Турцией.

Посредничество Франции стало возможным после того, как, завладев источникам персидского шелка, царь должен был отказаться от идеи вывоза этого товара исключительно через каспийско-волжский путь. В рескрипте к Неплюеву Петр I указывал на необходимость рассеять опасение турок, что переход Каспийского побережья к русским повлечет за собой прекращение персидского экспорта в Смирну и Алеппо и лишит Турцию торговых доходов. Неплюеву была дана инструкция — объявить туркам, что, овладев Гиляном, «тому торгу никакого повреждения неучинитца, ибо мы позволяем чтоб оный торг по-прежнему в те турецкия места из Гиляни отправлялся и в том никакого помешательства с нашей стороны учинено не будет и когда турки похотят, то о том с ними согласитца и конвенцию учинить...» (Док. № 269).

Посредничество Франции в деле мирного урегулирования русско-турецкого конфликта в Персии и Закавказье имело также серьезную политическую причину.

На протяжении всего XVII в. французский абсолютизм боролся за усиление и сохранение своей гегемонии в Европе, направляя внимание Габсбургов на их борьбу с Турцией. Разжигание австро-турецкого антагонизма являлось испытанным орудием французской политики эпохи Генриха IV и Людовика XIV. Отвлечение Турции от Запада, в случае возникновения войны с Россией из-за дележа «персидского наследства», могло лишь упрочить положение Австрии и тем самым нанести расшатанной в начале XVIII в. гегемонии Франции новый удар. Вот почему, вопреки данным Неплюева, французская дипломатия взяла на себя посредническую роль между Турцией и Россией. В то время как Австрия и ее союзница Венеция были заинтересованы в разжигании турецко-русского конфликта, Франция стремилась к мирному разрешению этого конфликта, поскольку лишь этим путем она могла способствовать укреплению Турции и получить возможность с успехом противодействовать своему главному врагу на европейском континенте — Австрии.

Еще до начала русско-турецкого кризиса французский посол в Турции, маркиз де Боннак, использовал свое влияние в Константинополе, чтобы ускорить заключение русско-турецкого договора 12 июля 1724 г. Тот же де Боннак после вторжения русских войск в Персию уверял российского резидента Неплюева в том, что, если царь займется исключительно каспийскими провинциями Персии, Турция не нарушит нейтралитета, и, со своей стороны, возможно ограничится лишь присоединением некоторых областей Закавказья и Северной Персии (См. Lockhart, там же, стр. 220). [XXXIV]

Подписанный на базе этих предложений русско-турецкий трактат явился победой французской дипломатии. Она достигла своей цели. Заключенный между Россией и Турцией мир давал ей возможность с помощью Турции контролировать Австрию. Согласно данным турецких источников, Франция в это время добивалась большего: заключения формального русско-турецко-французского договора против Австрии (См. Jsmail Hami Danismend. Osmanli tarihi kronologisi, 1955, celt. IV, стр. 14). В интересах изоляции державы Габсбургов французская дипломатия пошла на сделку с халифом «неверных» за счет угнетенных народов Закавказья — армян и грузин.

Во время переговоров 1724 года французский посол маркиз де Боннак заявлял российскому резиденту, что, если русские ограничатся присоединением Прикаспия, то есть не приблизятся через Армению и Грузию к турецким границам, то Турция охотно заключит на этой основе мирный договор с Россией (Соловьев, стр. 691). Своим посредничеством в переговорах де Боннак добивался признания Россией захвата турками Закавказских земель, населенных грузинами и армянами.