ЖАН ШАРДЕН

ПУТЕШЕСТВИЕ КАВАЛЕРА ШАРДЕНА ПО ЗАКАВКАЗЬЮ

В 1672-1673 гг.

VOYAGES DE MONSIEUR LE CHEVALIER CHARDIN EN PERSE ET AUTRES LIEUX DE L' ORIENT

Я дал пистоль секретарю за составление этого приказа. Определенной за это платы не существует, она всегда соответствует каллиграфии письма и рисунку, помещенному на названном приказе, а также соответствует и степени важности или значения приказа.

Мой проводник прежде всего объявил мне, что у него нет лошади и что на ее покупку необходимо пять пистолей. Я прекрасно знал, что это было чистейшею хитростью с целью выманить у меня деньги вперед из боязни, как бы по приезде в Эривань я не оказался настолько неблагодарным, что наградил бы его какою-нибудь безделицей, или же вовсе ничего не дал бы. Персы не обладают чувством признательности, а грузины в особенности неблагодарны. Самые большие услуги не производят на них впечатления, они забывают своих благодетелей и поступают с теми, кому обязаны успехом, также дурно, как и с незнакомыми. Вот почему персы всегда стараются за свои услуги получить вперед, прибегая для этого к довольно бесцеремонным и ясным по своему смыслу средствам, не стесняясь просить награды иногда за самую ничтожную услугу.

28-го в 11 часов утра я выехал из Тифлиса. Хирург-поляк, о котором я говорил и некоторые из знакомых мне грузин провожали меня один перегон. Мой провожатый ехал впереди, чтобы сборщики на некоторых малых заставах, где взимают со всех нагруженных лошадей, [231] выезжающих из города, не спрашивали бы ничего с моих людей. Такого рода проводников называют Мехемандаар, что значит: тот, кто заботится о госте. Их дают послам, посланникам и всем почетным иностранцам. На их обязанности лежит: предоставлять провожаемым ими особам помещения, жизненные припасы, экипажи и т. п., словом, избавлять их от всяких дорожных забот. Такие проводники, кроме того, служат как бы в качестве метр д’отелей или поставщиков лиц, сопровождаемых ими; их услугами можно пользоваться во всех случаях; их посылают за покупками, посылают к министрам с поручениями, которыми не считают нужным утруждать себя, выполняя их лично. Эти провожатые получают хорошо за свое путешествие и такое поручение само уже служит наградой. В деревнях, по которым они проезжают, им делают подарки для того, чтобы они не так строго собирали то, что жители обязаны поставить для продовольствия сопровождаемых лип и чтобы они не вводили их в чрезмерный расход. Они берут под свое покровительство купцов, охотно желающих быть ими сопровождаемыми, так как купцы в таких случаях помимо того, что находятся в безопасности от грабежа, освобождаются также от всяких пошлин и главным образом в таможнях, за что, конечно, проводник получает некоторую доплату. Самый большой доход таких проводников заключается в подарке, получаемом ими при отправлении их обратно.

Я очень был рад, выехав благополучно из Тифлиса, так как все время опасался неприятностей по двум причинам:

Во-первых, князь два или три раза приказывал передать мне о своем желании видеть то, что я везу царю и я постоянно отказывал ему в этом, извиняясь и ссылаясь на то, что я имел приказание его величества открыть эти вещи только перед его особой. Выше было сказано, что этот князь не признает особенной зависимости от персидского царя и не так подчиняется его приказаниям, как другие наместники и правители персидской империи, и что грузины очень хитры и с:ииш-ком алчны до чужого добра. Я опасался, что если покажу князю такие драгоценные вещи, какие были у меня, то их красота и стоимость, пожалуй, натолкут его на мысль отнять их у меня, или же их отберут другие, убив меня. Такая предосторожность помешала показать провозимый мною товар.

Во-вторых, благодаря моему крайнему недоверию, вызванному тем обстоятельством, что капуцины, желая оказать мне [232] особенную честь, чтобы потом самим воспользоваться ею для себя, выдали меня за человека очень богатого и влиятельного, так что по всему городу разошелся слух, будто у меня несметные сокровища. Этот слух в особенности взволновал таможенного досмотрщика, который рассчитывал получить с меня пошлину, но не досмотрщик беспокоил особенно меня, так как помимо того, что пошлины были пустяшными, еще и указ царя совершенно освобождал меня от них: я боялся другого, а именно, как бы, под предлогом уплаты пошлин, князь не воспользовался возможностью увидеть, против моей воли, то, что я вез. Вот, что заставляло меня бояться и настаивать на том, чтобы мне дали для сопровождения чиновника, так как по моему мнению, это налагало на наместника больше ответственности во всем, что могло со мною случиться и, следовательно, проводник являлся поручителем как за меня самого, так и за мое имущество.

Как только я выехал из Тифлиса, большая часть моих опасений рассеялась и я тотчас же почувствовал надежду на благополучное окончание моего путешествия. Я сделал в этот день две мили, пересекши невысокую гору; лежащую к югу от города и ночевал в одном большом селении, расположенном на берегу р. Куры, по названию Соган-лу, что означает место лука.

На некотором расстоянии я увидел царский дворец, называемый — Сефи-абад, что означает жилище Сефи, т. е. того самого персидского паря, который вступил на престол в 1627 году. Дворец этот выстроен на вершине холма и окружен широкими террасами с фонтанами и каналами для стока воды. Местечко это в особенности прелестно весною, благодаря аромату цветов и муравы, а летом и осенью оно изобилуют чудными фруктами.

1-го марта мною было сделано восемь миль по красивой долине и по довольно ровной дороге, идущей на северо-восток; в три часа я приехал в деревню, имеющую сто пятьдесят домов, называемую Куприкент, то есть — деревня моста. Такое название она носит потому, что близ нее находится очень красивый мост через реку Табади. Названный мост расположен между двух гор, разделяемых только рекой. Он держится на четырех арках неодинаковой вышины и ширины; эти арки имеют неправильную форму, благодаря двум громадным подводным камням, находящимся в реке, на которых и укреплены арки; крайние из них с обеих сторон имеют [233] открытые ниши; в последних устроены маленькие комнатки, каждая с камином и галереей. Арка, находящаяся по средине реки, имеет сквозной проход, по концам которого расположены две комнаты и два больших крытых балкона, на которых летом с удовольствием можно провести время, наслаждаясь свежим воздухом. К этим комнатам и балконам ведут две лестницы, вделанные в арку. Рядом с этим красивым мостом находится караван-сарай, который теперь уже приходит в ветхость и разрушается. Постройка его была восхитительна. В нем много комнат, выходящих на реку; каждая с балконом. Во всей Грузии я не встречал ни такого красивого моста, ни такого красивого караван-сарая.

Караван-сараи - большие здания для путешественников. Нужно заметить, что в городах Азии никогда не встречается так много путешественников-иностранцев как в Европе. Это объясняется многими причинами. Во-первых, Азия бесспорно не так населена как Европа (я подразумеваю страны, которые населены католиками и протестантами, и которые являются самыми густонаселенными во всем мире, кроме Китайской Империи); во-вторых, восточные племена живут в лучшем климате, чем мы и не стеснены столькими потребностями; поэтому они менее деятельны, заботливы и любознательны, чем мы, и менее склонны к торговой подвижной жизни. Вот этим-то причинам я и приписываю отсутствие на Востоке гостиниц или меблированных комнат; такое отсутствие названных помещений обусловливается еще и тем, что женщины никогда не показываются мужчинам и потому лица, путешествующие с ними, обязаны, в силу обычая, помещать их всегда отдельно. Таким образом, предпринимая на Востоке путешествие, необходимо брать с собою все необходимое как для сна, так и для еды. Но так как в восточных странах не употребляют кроватей, столов, стульев, потому что едят и спят на полу, на коврах, то багаж является нетяжелым и удобным для перевозки. Две лошади совершенно легко могут перевезти багаж двух-трех лиц. Поэтому в дороге требуется только кров и вот для этой цели устроены караван-сараи. В Турции на больших дорогах караван-сараев немного, потому что там обыкновенно путешествуют большими группами, приблизительно в тысячу человек, из которых каждый, подобно воину, имеет при себе свою палатку. В Персии же повсюду есть караван-сараи. В городах Могола их вовсе нет в силу [234] различных причин; первая причина та, что там постоянная жара, почему путешественники предпочитают скорее помещаться под открытым небом в тени деревьев или в галереях, чем в комнатах. В персидских городах и деревнях караван-сараи построены почти все по одному шаблону, если только не брать в расчет, что в городах их строят обыкновенно в два этажа. Помещения эти представляют собою большие, квадратные здания, обыкновенно в двадцать футов вышиною, со сводами, квадратными комнатами не более восьми футов длиною, расположенными в ряд во всю длину здания, как дортуары наших монахов, и возвышающимися над землею от четырех до пяти футов. Комнаты эти без окон, так что дневной свет проникает туда только через дверь. Перед каждой комнатой находится маленькая прихожая, шириною в восемь футов и в глубину четыре-пять футов, открытая с фасада, с маленьким очагом сбоку, накрытым куполообразным колпаком. Кроме этих помещений по две комнаты в караван-сарае есть еще коридор, такой же высоты, тянущийся во всю длину здания. Персы называют эти коридоры Маатаб. Позади комнат расположены конюшни, построенные в виде коридора вокруг всего здания. К конюшням примыкает с двух сторон галерея еще выше и шире, чем коридоры комнат, с маленькими в глубине очагами (10 на 10 футов), вделанными в стены. Эти галереи в дурную погоду служат помещением для прислуги и кухней, в хорошую же погоду кушанье приготовляется в прихожих, а лошадей путешественники привязывают на дворе, вдоль коридора караван-сарая, каждый против своей комнаты. Средина двора обыкновенно отмечается небольшим бассейном ключевой воды, или квадратным возвышением, или же шестиугольником от двадцати до тридцати футов в диаметре и вышиною от шести до восьми. Персы называют такое возвышение также Маатаб, что значит обращенное к луне. Эти Маатаб имеются также в садах, дворах домов, и часто по бокам обсажены большими деревьями, дающими тень и прохладу. Крыши караван-сараев — плоские, в виде террас; вход на них с галерей. По обеим сторонам галереи расположены лавки, в которых продают самую обыкновенную пищу. Эти лавки вышиною в здание запираются большими дверями с притолоками из цельного дерева. Некоторые состоят только из одной комнаты со сводами и балконами. В гостиницах подобного рода нет ничего, кроме голых стен. Каждый путешественник занимает [235] любую свободную комнату с той стороны, которая ему понравится. Он занимает ее столько времени, сколько пожелает и бесплатно; богатые люди, при отъезде, дают иногда привратнику несколько копеек на чай, так как он не имеет права требовать себе никакой платы в виду того, что эти здания учреждены, так сказать, с благотворительной целью, для нужд путешественников и как привратник, так и слуги обязаны служить безвозмездно. Привратник обыкновенно торгует тем, что требуется для лошадей и предметами первой необходимости, как, например: хлебом, вином, в некоторых местностях,— маслом, молочными продуктами, фруктами, дичью и всем необходимым для разведения огня. За мясом посылают в ближайшие селения или к пастухам соседней деревни. Вот каковы обыкновенно жилища путешественников Востока, а в особенности во всей Персии.

Что касается до городских караван-сараев, то они бывают двух родов. Одни — для путешественников и странников, в которых также останавливаются бесплатно, другие — для купцов; последние обыкновенно красивее и удобнее первых уже тем, что комнаты имеют хорошо запирающиеся двери; так как большинство комнат в таких караван-сараях занимают купцы, то они платят как за самую комнату так и за ночлег, но не выше одного или двух су в сутки.

В описываемых караван-сараях есть также помещения для производства торговли (то есть лавки), и за эти места купцы также уплачивают известную сумму, однако, гораздо более значительную, чем за ночлег. Плата за указанные помещения называется серольф, то есть висячий замок. Эти караван-сараи принадлежат: одни государству, другие частным лицам; нужно заметить, что во всех городах каждый караван-сарай особенно облюбован путешественниками известной страны, или торговцами известных товаров; так что, если кто-нибудь пожелает узнать новости из Мидии, Бактрианы или Халдеи, стоит только пойти в соответствующий караван-сарай, в котором останавливаются караваны, пришедшие из этих мест; если же хотят купить что-нибудь в магазинах, например: индийские материи, сукно, бирюзу, то также отправляются в соответствующий караван-сарай, где их продают.

Эти здания носят различные названия. В Турции их обыкновенно называют хан или кан. В Татарии и Индии серэ; в Персии караван-сарай. Карван по-персидски означает тоже, что по нашему караван, то есть, группу людей, [236] путешествующих вместе; она носит еще и другое название кафиле, что означает кампания вновь пришедших, или вновь возвращающихся (путешественников называют возвращающимися с хорошими вестями или предзнаменованиями). Слово серэ древнеперсидское и означает дворец, большое помещение, откуда и произошло слово сераль, означающее дворец царских или барских жен. Таким образом, под словом караван-сарай подразумевается гостиница или дворец каравана. Персы говорят, что дворцы и гостиницы потому называются одинаково, чтобы люди помнили, что они на земле только странники. По этому поводу я вспомнил один прочитанный мною рассказ персидского писателя о дервише, или магометанском монахе, путешествовавшем по Татарии. Приехав в город Балк и приняв дворец за караван-сарай, он направился туда с намерением там остановиться. Войдя во дворец и оглядевшись, он расположился в красивой галерее, сложил там свой мешок, разостлал коврик и сел на нем. В это время стража, заметив его, приказала ему встать и гневно спросила: что он делает? Я хочу переночевать в караван-сарае ответил он. Тогда стража еще грознее приказала ему убраться вон и разъяснила ему, что это не караван-сарай, а дворец царя. Царь, по имени Ибрагим, проходивший мимо, засмеялся над ошибкой дервиша и, приказав его позвать к себе, спросил: как это не хватило у него разума, чтобы отличить дворец от караван-сарая? Ваше величество! сказал дервиш, осчастливьте меня разрешением спросить вас одно: кто первый поселился в этом здании, когда постройка его была окончена? — Мои предки, ответил царь. - А после них, государь, кто жил в нем? - Мой отец.— А после него, кто тут был хозяином?— Я, ответил царь.— Будьте милостивы, ваше величество, и скажите, а кто будет тут хозяином после вас?- Мой сын.— Ах, Государь! воскликнул тогда добродушный дервиш, здание, в котором так часто меняются жильцы — гостиница, а не дворец.

2-го. Мы сделали девять миль по крутым и очень трудным для перехода горам; двенадцать часов было употреблено нами только на то, чтобы перейти их, хотя шли хорошим шагом. К вечеру мы достигли большого селения, называемого Меликкент, то есть царского селения, построенного на одной из вершин этих высоких гор, называемой Халькондилем Периарде.

3-го. То поднимаясь; то спускаясь, мы сделали восемь миль по этим же горам и заночевали в Шинкар, таком же большом селении как Меликкент.

4-го наш путь быль только в три мили, к полудню мы [237] дошли до одного городка в триста домов, называемого Делижан. Он расположен по реке Акалетафа, у подошвы высокой и страшной горы, принадлежащей к той цепи гор, которую мы проходили в предыдущие дни. При переходе через эти горы нам сильно затрудняли путь снега и холода. Там повсюду обилие воды и много небольших очень плодородных долин. Трудно себе представить то качество полей и то множество деревень, которые встречаются там. Есть деревни, расположенные на таких высоких горах, что путник с трудом их может разглядеть. Большинство деревень населено христианами, грузинами и армянами, но они живут не вместе; эти народы так враждебно и с такой антипатией относятся друг к другу, что не только не могут жить совместно, но даже не могут поселиться в одной и той же деревне. В этих горах нет ни караван-сараев, ни постоялых дворов. Останавливаются обыкновенно, даже с некоторыми удобствами, у крестьян, где можно вволю получить пишу и питье. Я не чувствовал недостатка ни в чем, так как мой проводник с полдороги опережал меня и, когда я приезжал в деревню, то находил хорошее помещение, свободные конюшни, разведенный огонь и приготовленный ужин. В первый день моего путешествия я хотел заплатить хозяину, но проводник помешал мне, сказав, что это не в обычае и просил отдать ему то, что я хотел дать хозяину. Благодаря этому ч следующие дни я платил украдкой тем, у кого останавливался. С такими проводниками очень удобно путешествовать и служат они очень проворно. Ночью моя комната охранялась деревенскими жителями как часовыми; делалось это, во первых, во исполнение отданного им приказа, а во вторых, для моей безопасности, хотя бояться положительно было нечего.

Большинство домов этих деревень — настоящие пещеры, они врыты в землю и крыши их едва достигают уровня почвы. Некоторые дома сложены из толстых бревен до самой крыши, сделанной террасой и покрытой дерном. По средине ее находится отверстие, через которое выходит дым. Эти отверстия по желанию и по мере надобности закрываются. Подобные пещеры удобны тем, что зимою в них тепло, а летом прохладно и еще тем, что не могут подвергнуться ограблению. Зимою снег до того заносит эти деревни, что их можно заметить только тогда, когда попадешь в них или заметить их по дыму и иритом на близком расстоянии, так как издали дыма не видно; дрова, которые здесь жгут, дают [238] небольшой и не густой дым, да и разреженный воздух тотчас же развевает его.

Местечко Делижан и все его окрестности на шесть миль вокруг принадлежат Камши-хану и называются страною Казах. Оно находится от Персии в такой же зависимости, как и Грузия, то есть всегда управляется своим князем, местного происхождения, но по наследственному праву. Великий Абас покорил эти страны одновременно с Грузией. Казах населяют дикие и гордые горцы. Они происходят от казаков, населяющих горы, лежащие к северо-востоку от Каспийского моря.

5-го мы сделали пять миль, переправляясь через страшную, гору, о которой говорили выше. Выступив из Делижана, нам пришлось подниматься пешком две мили, до самой вершины, затем одну мы прошли по гребню горы, а остальные две — непрерывно спускались. Мне казалось, что в этот день я умру от утомления. Я заболел страшною дизентерией, заставлявшею меня через каждые четверть часа слезать с лошади. Двое людей поддерживали меня, а третий вел под уздцы мою лошадь. Вся гора, лишенная какой-либо растительности, была покрыта сплошным снегом. Дорога шла узкой тропинкой, протоптанной лошадьми и прохожими. Как только свернешь с тропинки, то до половины погружаешься в снег. По этой горе невозможно идти во время снега или ветра, так как следы совершенно заносятся и невозможно их найти. Ежегодно там погибает много людей и животных. Снега эти никогда не тают, и гора вечно покрыта ими.

Эта гора отделяет Грузию от Армении, и если бы я этого не знал, то был бы удивлен всем виденным мною здесь, так как когда я перешел ее, то нашел совершенно другую страну, а именно: вместо высоких гор с небольшим числом долин в промежутках и густо населенной страны, покрытой лесом, я встретил значительные долины с небольшими холмами, сплошь покрытыми снегом, безлесными, если не считать деревьев, посаженных вокруг сел. Мы остановились в Каракешишь – это большое селение, расположенное у подошвы только что пройденной нами горы на берегу реки Занги. Река эта орошает часть Большой Армении.

Описывая географическое положение страны, по которой я проходил, я не ссылаюсь ни на одного географа, ни древнего, ни новейшего, находя, что они противоречат друг другу и выражаются крайне неясно и сбивчиво. Страбон тоже самое говорит о своих предшественниках-географах и, [239] действительно, если сравнить между собою их труды или таковые сравнить с трудами древнейших авторов, то можно придти к тому же заключению. Для примера я укажу на Халдею или Ассирию. В настоящее время считается, что эта страна простирается до Средиземного моря, тогда как Геродот, Плиний, Страбон, Птоломей и другие, более известные древние географы указывают, что она лежит между Аравийской пустынею и Месопотамиею.

Я заметил в Персии такое разграничение наместничеств, что принужден верить авторам, указывающим границы и расположение стран различно; каждый одинаково прав согласно своему времени: размеры наместничеств то увеличивались, то уменьшились, соответственно отношениям к наместнику, то есть смотря потому: был ли он любим, или только терпим. Таким образом, провинция, давшая первоначально свое имя наместничеству, меняет с течением времени как свои границы, так и свое расположение. В настоящем труде я дам описание стран и их границ в том виде, какой они имели в мою бытность там и, в случае надобности, буду делать ссылки на персидских географов.

Некоторые из них делят Армению на три части. Первая называется у них ее собственным именем Армения, вторая - Туркмения, а третья Грузия. Большинство же делят ее только на две части: на Верхнюю и Нижнюю. Нижнюю, находящуюся под властью турок, иногда, они называют Малой, иногда Западной, но чаще всего Новой Армениею. Верхняя, называемая то Восточной, то Великой, а обыкновенно Старой Арменией принадлежит Персии. Границы Малой Армении определяют так: с востока — Великая Армения, с юга — Сирия, с запада Черное море и с с севера — Капподокия. Границами же Великой Армении служат – Месопотамия, Грузия, Мидия и Малая Армения. Такое описание границ отчасти согласуется с определением древних географов, которые говорят, что Новая Армения лежит между Капподокией и Ефратом, а Старая между Ефратом и Тигром, но оно не согласуется, как это видно, с теми описаниями некоторых географов, которые утверждают, что Армения граничит с Сирией и с берегами Средиземного и Каспийского морей и которые указывают на город Эдессу, как на столицу. Географы также не согласны между собою в наименовании этой страны. Одни берут имя Армения от Родосского или Фессалийского - Армен. Другие с большим основанием производят название Армении от еврейского имени Арам, что [240] значит высокий, возвышенный, но неизвестно: потому ли, что эта страна очень высока и что самые высокие восточные горы входят в ее состав, или потому, что Арам, внук Ноя, получивший при разделе именно эту страну, дал ей свое имя. Гайтон, армянский царь, производит название своего царства от Арама — Ноя, но как бы шатко не было происхождение этого названия, я все-таки верю тому месту в истории, где говорится, что Сальмоназар поселил в Армении большую часть евреев, взятых им в плен во время завоевания Палестины. В священном писании Армения всюду, называется Арарат. Это одна из самых красивых и плодородных стран Азии. Семь больших рек орошают ее и благодаря этому, как мне кажется, большинство толкователей ветхого завета указывают на нее как на место, где раньше был земной рай. Армения знаменита также великими событиями. Нет другого царства, где были бы такие кровопролитные сражения и в таком большом числе, как там. Она в разные периоды имела своих самостоятельных царей, но они не умели удержаться и историки удостоверяют, что все знаменитые завоеватели, которые только были в Азии, каждый поочередно подчинял этих царей своей власти. Армения послужила причиной последних войн между Турцией и Персией. Турки домогались подчинить себе Армению всю целиком, но в конце концов принуждены были разделить ее с Персами. Впрочем, в этом случае, все же турки так поделили Армению, что получили большую ее часть.

6-го, полумертвый от холода и дизентерии, я все-таки решил продолжать свое путешествие. Надежда, что в Эривани найду необходимую медицинскую помощь, заставляла меня двигаться вперед, несмотря на испытываемые боли. Сделав четыре мили, мы прибыли в Битни, довольно значительное селение, расположенное у подошвы горы, на берегу реки Занги. Нам пришлось остановиться в одном красивом армянском монастыре, построенном между этим селением и горою. Этот монастырь очень древний, основан в 700-800 годах. Церковь в нем еще хорошо сохранилась и содержится вполне удовлетворительно. Она выстроена из крепкого камня и имеет туземную архитектуру, сам монастырь обнесен высокой, толстой стеною из тесаного камня. Близ него видны развалины башен, крепостей и оград в таком огромном количестве, которое указывает на полную вероятность передаваемого местными жителями рассказа о том, что селение Битни некогда было одним из сильных городов Армении. Я остановился [241] в монастыре. Монахи приняли меня очень гостеприимно, отвели мне лучшее помещение, но, по случаю великого поста, не могли добыть мне никакой птицы, чтобы приготовить бульон. Моему проводнику пришлось употребить всю свою власть и даже пригрозить палкой, чтобы заставить их дать мне яиц. К вечеру у меня явилось желание выпить кофе (по местному кахве) и проводник принес мне, сварив его с сахаром. Я выпил четыре маленьких чашки очень горячего кофе и, затем, укрывшись тепло, лег близ огня. Господь, по своему великому милосердию, дал силу этому слабому лекарству оказать мне помощь; я проспал всю ночь, не просыпаясь, и утром моя болезнь почти совершенно прошла.

7-го. Сделав небольшой вклад в монастырь, я на рассвете выехал и сделал девять миль по долине, покрытой снегом, как и в предыдущий день. Очень трудно и рискованно путешествовать по этим снегам; от снега, освещенного целый день солнцем, страшно болят глаза и лицо мучительно горит. Туземцы в этом случае принимают некоторые предосторожности, надевая на глаза в виде зонтика белый платок или кусок зеленого или черного шелку; впрочем эта мера мало помогает. Случается иметь неприятности при встрече с крестьянами: начинается спор — кому свернуть в снег, так как тропинка настолько узка, что две лошади разойтись не могут. Когда встречаются люди равные по званию, то обыкновенно дело кончается рукопашной, в других же случаях уступает низший. Лошадей разгружают и сворачивают в снег, так что оне уходят в него по самое брюхо. Мой проводник заставлял всех встречающихся с нами разгружать лошадей, что мне доставляло большое облегчение. Мы проехали много деревень и местечек и при наступлении ночи прибыли в Эривань.

Указать правильно направление дороги, ведущей из Тифлиса в этот город почти невозможно, так как все время приходится поворачивать, подниматься и спускаться. Однако же, я заметил, что дорога идет на юго-запад.

От Тифлиса до Эривани 48 миль.

Эривань – большой, но некрасивый и грязный город; большую его часть занимают сады и виноградники; в нем нет красивых построек. Он расположен в долине, окруженной со всех сторон горами, и омывается двумя реками: с северо-запада течет р. Занга, а с юго-запада Кирх-Булаг - в переводе означающая сорок родников (говорят, что эта [242] река действительно питается таким количеством родников).

Крепость, находящаяся в Эривани, сама по себе может считаться маленьким городком, она овальной формы в четыре тысячи шагов в окружности и заключает в себе до восьмисот домов. Живут в ней только природные персы, армяне все имеют там только лавки, где они работают и торгуют днем, а вечером, заперев их, расходятся по своим домам. Эта крепость окружена тремя рядами зубчатых стен из необожженных кирпичей, а может быть и просто земляными; стены снабжены башнями и, по древневосточному способу укреплять крепости, имеет неправильной формы вал. Впрочем, другого вала, более правильного даже и невозможно было бы сделать, так как крепость к северо-западу тянется по краю ужаснейшей пропасти, широкой, с отвесными краями, глубиною более ста сажен, по дну которой протекает река. Эта местность, будучи сама по себе крайне неприступной, не имеет других укреплений, кроме земляной насыпи, на которой уставлены артиллерийские орудия. Гарнизон ее состоит из двух тысяч человек. Каждая стена снабжена, окованными железом, воротами, спускной решеткой с затворами и со своей специальной стражей. Дворец наместника находится в крепости, на краю той ужасной бездны, о которой я только что говорил. Это - красивое и очень большое здание, производящее очень хорошее впечатление летом.

Близ крепости, всего только в тысячи шагах, находится командующий ею холм, укрепленный двойною стеною и располагающий хорошею артиллериею; там могут поместиться до двухсот человек; эта небольшая крепостца называется Кетчикала. Самый город Эривань отстоит от крепости на расстоянии пушечного выстрела. Середина его занята под базары и постройки; последние настолько плохи, что нет ничего удивительного, если в один прекрасный день оне совершенно развалятся. В городе много церквей, главнейшие из которых суть — епископская, называемая Ирку иерице (в переводе — двухпрестольная) и Катовик, Это две церкви существуют со времен царей Армении. Остальные выстроены позже. Оне малые, углублены в землю и имеют сходство с катакомбами.

Близ резиденции епископа находится древняя башня, построенная из тесанного камня. Я не мог узнать ни о времени ее постройки, ни о том, кем и для какой цели она выстроена. С наружной ее стороны имеются надписи, похожие, судя [243] по буквам, на армянские, но армяне, однако, не могут их прочесть. Башня эта древняя и совершенно особенной архитектуры. Внутри она совершенно пуста; кругом же нее много развалин; по расположению их можно предположить, что там был монастырь, а башня находилась посреди его.

Перед резиденциею епископа находится большой рынок, а рядом — мечеть, построенная из кирпичей и в настоящее время полуразрушенная. Эту мечеть называют Деф-Султан именем ее основателя; в трехстах шагах от нее находится большой Майдан. В Азии майданами называют все большие площади. Эриванская площадь, окруженная деревьями, представляет собою квадрат, диагональ которого равна четырем стам шагам; она служит для гуляний, каруселей, борьбы, выездки лошадей и вообще для всех упражнений как пеших, так и конных.

В городе и крепости много бань и караван-сараев; самый красивый из них находится в пятистах шагах от дворца; несколько лет тому назад его приказал выстроить наместник Армении. Портал этого караван-сарая имеет восемьдесят шагов длины, образуя красивую галерею с лавками, торгующими разными материями. Корпус здания квадратный и содержит в себе три больших помещения и шестьдесят маленьких, с просторными конюшнями и большими магазинами. Напротив него находится площадь, окруженная лавками, торгующими всякой съестной провизией, а сбоку, красивая мечеть и две кофейни.

Эривань расположен под 41⁰ 15' ширины и под 78⁰ 20’ долготы, Воздух хорош, но немного тяжел и суров. Зима длится там долго: иногда даже в апреле выпадает снег. В виду этого крестьяне закапывают виноградные лозы при наступлении зимы и откапывают их только весною. Сама страна в общем довольно хорошая и очень плодородная. Земля дает превосходный урожай; в особенности там много очень хорошего и дешевого вина. По армянским преданиям Ной посадил виноградные лозы близ Эривани. Некоторые даже указывают это место, находящееся менее чем в одной миле от города. Почва производит всевозможные продукты, продаваемые по низкой цене. Две реки, омывающие город с двух сторон, и озеро, о котором будет сказано ниже, снабжают жителей хорошей рыбой, между прочим превосходной форелью и карпами, славящимися на всем Востоке. Мне приходилось видеть эту рыбу в три фута длиною. Эривань потребляет [244] также не малое количество куропаток. Озеро лежит от г. Эривани на расстоянии трех кратких дней пути к северо-западу. Персы его называют Дариа-Ширин, что значит пресное озеро, а армяне — Киагар-куни-су, означающее тоже самое. Озеро это называется так потому, что вода в нем совершенно пресная. Оно очень глубоко и в окружности имеет двадцать пять миль. В нем насчитывают девять пород рыб; прекрасные форели и превосходные карпы, которые едят в Эривани, ловятся в этом озере. Посреди его находится остров, на котором стоит монастырь, основанный приблизительно в 600 годах. Настоятель его, архиепископ, присваивает себе звание патриарха, отказываясь таким образом признавать над собою главенство великого армянского патриарха. На наших картах озеро это не обозначено и, странное обстоятельство, никто из персидских путешественников не упоминает о нем. По одному этому упущению можно представить себе, насколько писатели относились небрежно к исследованиям особенностей страны, по которой проезжали. Река Занга, о которой мы говорили выше, берет свое начал в этом озере. Она пересекает часть Армении и, сливаясь с Араксом, близ Каспийского моря, вместе впадает в последнее. В этой части Армении, а также и в ближайшей к ней части Мидии, находится много других озер, тоже не указанных на картах, но оне не так велики, и не так обильны рыбой, как это; в некоторых же рыбы совсем не водятся,

По мнению армян, Эривань — самое древнее поселение в мире, так как, по их преданиям, там жил Ной со всем своим семейством, как до потопа, так и после,— сойдя с горы, на которой остановился ковчег; кроме того, армяне утверждают, что именно здесь-то и был земной рай. Конечно, эти предания маловероятны и передаются людьми невежественными и спесивыми. Некоторые писатели говорят, что Эривань — тот самый город, который Птоломей называет Терва и считает столицей Армении. Другие полагают, что это царственный Артаксат. В турецкой истории он носить название Еритце. В армянских летописях, находящихся в знаменитом монастыре трех церквей, говорится, что этот город прежде назывался Вагар-Шапат, что в нем цари содержали свой двор, что город был построен одним из первых князей страны по имени Вагар и что поэтому он и назывался Вагар-Шапат, что значит в буквальном переводе город Вагара. Но эти же самые летописи не заслуживают полного доверия на [245] том основании, что, указывая на происхождение названия города Эривань от армянского глагола, означающего видеть, оне утверждают, будто такое название дано городу потому, что Ной, спускаясь с горы Арарат, увидел эту землю первою. Однако, кто же не знает, что армянский язык — новейший и не был известен 700 лет тому назад. В персидской истории нет никаких указаний о происхождении названия Эривани. Что же касается моего мнения, то мне кажется, что этот город был воздвигнут не раньше совершенных арабами в Армении завоеваний. Я думаю так на том основании, что ни в самом городе, ни в окрестностях его нет никаких следов особенной древности. Турки овладели Эриванью в 1582 году и построили там крепость. Персы ее взяли в 1604 году и укрепили так, чтобы она могла выдержать любую канонаду. В 1615 году она выдержала четырехмесячную осаду. Окружающий ее вал, несмотря на то, что он был только земляной, устоял перед турецкой батареей и турки принуждены были отступить. Они возвратились после смерти Великого Абаса и овладели городом; но не надолго. Сефи взял его обратно в 1635 году и после этого оне уже более осаде не подвергался.

В трех милях от Эривани находится знаменитый монастырь трех церквей, так сказать святая святых армянских христиан — монастырь, к которому они относятся с особенным благоговением. Армяне называют его Эчмиадзин, что означает явление единорожденного сына, или единорожденный сын явился; они говорят, что такое название было дано этому монастырю потому, что на том месте, где он выстроен, Иисус Христос явился св. Григорию — первому патриарху. Магометане называют его Учлисси, то есть три церкви, потому что, помимо монастырской церкви, близ нее находятся еще две церкви, так что в общем их три. Первая, и главная из церквей, называемая, как сказано, Эчмиадзин — очень мрачная — прочно выстроена из толстых тесанных камней; колонны вышиною в семьдесят два фута построены из массивного камня также, как своды и купол. Внутри здания нет никаких ни скульптурных, ни живописных украшений; приделы, числом три, находятся в самой глубине церкви и выходят на восток. В среднем, большом, приделе помещается красиво убранный каменный алтарь, построенный в восточно-христианском стиле. В боковых приделах нет алтарей: один, служит ризницей, а другой сокровищницей. Причиной, вследствие которой число алтарей так ограничено, служит то, что у армян, [246] равно как и у других христиан востока, в церкви превозглашается святое причастие только один раз в день и только потому, что, хотя их немного, но все же находятся желающие причаститься. При этих условиях нет необходимости иметь больше одного алтаря в каждой церкви.

Местные монахи показывают сохраняющиеся в ризнице многочисленные красивые и очень богатые украшения, кресты, золотые чаши, лампады и серебряные подсвечники необыкновенной величины. Большая часть этих богатств — подарки пап и служат доказательством с одной стороны — легковерия Рима, а. с другой, — пронырливости армян. В сокровищнице много рак, как чисто серебряных, так и вызолоченных. Главнейшие мощи, по свидетельству монахов, оберегающих их, — составляют: верхняя часть туловища св. Репсиме и бедро св. Гаяне, рука св. Григория Просветителя, названного так потому, что он обратил Армению в христианство, ребро св. Иакова — Иерусалимского епископа, палец св. Петра и два пальца св. Иоанна Крестителя. Монахи Эчмиадзинского монастыря утверждают, что мощи этого святого находятся в церкви одного монастыря их ордена близ Иерусалима. Леонтий, епископ Кесарийский передал их первому патриарху Армении и оне, пробыв в Эчмиадзине 350 лет, были перенесены в то место, где находятся поныне. Эчмиадзинские монахи, считающиеся великими армянскими учеными, до того невежественны, что не знают даже того факта (о котором услыхали впервые от меня), что, по историческим сведениям, тело Иоанна Крестителя было сожжено и обращено в пепел по приказанию Юлиана Отступника.

О других мощах, которые, говорят, находятся в этой сокровищнице, я не стану распространяться, потому что эти святые малоизвестны. Передам только сведения людей, живущих в описываемом монастыре, что у них долгое время находились два гвоздя, которыми были прибиты к кресту святые руки Иисуса Христа и что они в настоящее время хранятся, один — в Диар-бек, а другой в Грузии и что великий Абас взял из их сокровищницы копье, которым был прободан бок Иисуса Христа и нешвенный хитон, обогатив ими сокровищницу царей в Испагани.

В центре церкви находится большой квадратный тесанный камень, по диагонали в три фута и в пять футов толщиной. Армяне твердо верят, что именно на этом месте в воскресенье вечером явился Иисус Христос и говорил с молящимся св. Григорием апостолом. Они уверяют, что [247] Иисус Христос начертал вокруг святого огненным лучом рисунок Эчмиадзинской церкви и приказал ему построить ее по начертанному Им рисунку; они прибавляют еще, что в том месте, где ныне лежит камень, разверзлась земля и Спаситель побросал в образовавшуюся пропасть дьяволов, живших в армянских храмах и представлявших собою оракулов.

Св. Григорий тотчас же закрыл это отверствие мраморною плитою, но великий Абас увез ее и поставил в царскую сокровищницу Персии, а вместо этой плиты поставил там камень, о котором я говорил. Будучи в Испагани я самым тщательным образом навел справки об этом факте и спрашивал у заведующих царской сокровищницей, но они ничего не знали. Относительно центра этой церкви, армянское предание передает еще следующую легенду, о которой, несмотря на то, что она мне кажется такой же вымышленной, как и все остальное, я все-таки хочу здесь упомянуть: эта легенда говорит, что центральное место церкви есть то самое, где Ной построил алтарь и принес ту жертву, о которой говорится в VIII главе Бытия.

Большая колокольня в настоящее время переделана заново; на ней шесть колоколов, из коих самый большой весит 1200 фунтов. Одна из маленьких колоколен сорок лет тому назад рухнула и с тех пор, по словам монахов, ее не возобновляли по недостатку средств. Такому заявлению можно поверить безусловно, так как известно, что эчмиадзинские монахи очень бедны.

Монастырь при этой церкви впервые был построен 29-м патриархом Армении – Нерсесом. Его разрушили татары и, если верить местным рассказам, то этот монастырь в общем разрушался пять раз до самого основания. В настоящее время он выстроен из кирпича. Палаты патриарха расположены на восток. В монастыре, рассчитанном на восемьдесят монахов (хотя обыкновенно в нем живут не более двенадцати-пятнадцати человек), находятся еще особые помещения для всех посещающих его иностранцев. Армянские патриархи обязаны иметь свою резиденцию в Эчмиадзинском монастыре, но надо признаться, что в этом столетии корыстолюбие, зависть и честолюбие настолько овладели патриархами и приносят им такую бездну хлопот, что они почти всю свою жизнь проводят в разъездах по Персии и Турции. Армянский патриарх под своим началом имеет всего каких-нибудь двадцать епископств. [248]

Упомянутые выше две церкви, находящиеся близ главной, монастырской, носят названия: одна св. Гаяне, другая св. Репсиме, двух дев, бежавших в Армению во время девятого гонения и замученных на смерть на тех местах, где построены эти церкви. Церковь во имя св. Гаяне находится всего в семистах шагах вправо от монастыря. а во имя св. Репсиме влево, в двух тысячах шагах. Эти обе церкви наполовину разрушены и в них уже давно не служат.

Эриванское наместничество простирается более чем на двадцать миль вокруг г. Эривани. На этом пространстве двадцать три мужских и пять женских монастырей. Они очень бедны, запущены и в каждом из них живет не более пяти-шести монахов или монахинь. Монахи и монахини там очень бедны, а потому совершают службу только в торжественные дни, так как в остальное время принуждены непрестанно заботиться о своем пропитании и вообще бороться за свое существование. Один из более значительных монастырей называется Куер-Вираб (Хорвираб) — церковь, построенная на колодце; такое название ей было дано потому что, по преданию, она выстроена над тем колодцем, куда был брошен св. Григорий и откуда спасся, питаясь таким же образом как Даниил во львином рву. Этот монастырь находится на границе Эриванского наместничества к югу от Эчмиадзина. Туземцы говорят, что там видны развалины Артаксата, города называемого ими Ардашат по имени персидского царя, Артаксеркса, произносимому на востоке Ардешер. Они утверждают также, что среди этих руин виден дворец Тиридата, построенный 1600 лет назад; и говорят, что только одна сторона дворца уцелела и только на половину, что там еще сохранились четыре ряда колонн из черного мрамора по девяти в каждом ряду и что эти колонны, в три обхвата толщиной, окружают массу искусно обработанного мрамора.

Место, где находятся эти развалины, называется Тахт-Тердат, то есть трон Тиридата. Я не буду говорить об остальных монастырях, ни об их, сообщаемых армянами, особенностях, ни о показываемых там мощах, среди которых упоминают мощи Вероники, Фомы и Симона; все эти рассказы крайне глупы и смешны (действительно, армянские предания бессмысленны). Здесь было бы очень кстати сказать несколько слов о религии и богослужении армян, но это такой предмет, который я нахожу лучшим оставить в стороне. Я упомяну только, что первыми их учителями по богословию были греки [249] и евтихианпы, которые объяснили им происхождение св. Духа по греческому учению, то есть, что св. Дух происходит не от Отца и Сына, но от Отца через Сына; что же касается воплощения Сына Божьего, то они держатся учения евтихианцев, то есть признают в Иисусе Христе только одно естество, таким образом они являются последователями монофизитов, называемых на востоке якобитами, хотя, благодаря своему невежеству, до сего времени не имеют о последних никакого представления. В общем они принадлежат к числу православных христиан и исполняют божественную службу в том точно виде, как она исполнялась в четвертом веке, читая слово Божье с пением псалмов на своем родном языке и не создавая себе из икон постыдного культа. Когда они принимают святое причастие, то этот день в церкви празднуется ими совокупно, то есть священник, народ и дети причащаются все сообща одним и тем же простым, обыкновенным хлебом и чистым вином из одной и той же чаши.

Так как в то время, когда я находился в монастыре, во Франции шли большие диспуты относительно религии восточных христиан, то я часто беседовал с местными и иноземными армянами об их истинной вере. Однажды я и отец Рафаил дю-Монс, капуцин, бывший миссионером в Испагани, беседовали с одним из самых богатых купцов этой страны по имени Кожа-Маркара-Серхот, человеком образованнее тех, с которыми нам приходилось встречаться раньше. Отец высказал ему мои предположения, что армяне некогда были лютеранами, то есть, так сказать, имели одну веру с европейскими протестантами и что святое их причастие состояло только из хлеба. Армянин воскликнул на это: Боже нас сохрани! Мы верим, что это тело Иисуса Христа! Затем я сообщил ему мнение римских католиков, которые утверждали относительно армян, что, по верованию последних, причастие состоит из мяса, костей и человеческой крови. Армянин еще громче вновь воскликнул: Боже нас сохрани! это не мясо и кровь; а это тело Иисуса Христа! Таким образом, вот вам, читатель, та вера, которой держатся армяне и дай Бог, чтобы весь свет держался всегда того же.

Армянское духовенство состоит из патриарха, епископов, священников и монахов одного только ордена св. Василия. Патриарха они называют Калифе, что означает наследник, и также первосвященник; епископы, называемые Вертабие, обыкновенно назначаются из монахов, которых называют [250] Оппига. Я говорю обыкновенно, потому что иногда епископы назначаются и из белого духовенства, смотря потому — насколько они честолюбивы и богаты, так как надо заметить, что сан епископа можно получить только при помощи денег. В жалком беспорядке находится теперь древневосточная церковь. Патриарх покупает свое место у магометан и затем продает священнические места тому, кто дает дороже. Внешний знак епископов из монашеского ордена заключается в пасторском посохе и в праве проповедовать сидя. Они все считаются гораздо ученее остального духовенства и служат авторитетами. Монахи не имеют права исполнять других духовных треб, кроме обедни: они не имеют также установленного времени для искуса и среди них есть такие, которые живут по восьми лет в монастыре, прежде чем получить право на монашеское одеяние. В день пострижения в монахи, постригающемуся отрезают на голове пряди волос — крестом и уединяют его на сорок дней, в течение которых он должен молиться и поститься, а чтобы лучше соблюсти все это, ему не позволяют ни говорить, ни даже видеть луч солнца и разрешают есть только раз в день; по прошествии же этих сорока дней, вновь постриженные воздерживаются течение двух лет от мяса и только после уж такого искуса начинают жизнь подобно другим монахам. Когда же выстриженные на голове крестом волосы отрастут, то их больше уж не стригут и монахи надевают себе на голову венец. Так как все армяне верят, что такой венец носят в память тернового венца, то он преимущественно перед всеми другими символическими знаками служит признаком христианства, а поэтому все армяне, как духовные, так и миряне, носят на головах венцы. Церковные служители из белого духовенства все принадлежат только к одному ордену (других орденов нет), называемому Дердер. Им разрешается вступать в брак также, как и мирянам, но в первые семь дней после брака священнику по закону запрещено служить обедню, равно как запрещается ему видеть свою жену в течение семи следующих дней после того, как отслужил обедню. Затем нет более таких запрещений. Всех духовных лиц называют одним общим именем — Баронтхер, что означает священнослужитель и ученый. Это имя взято из еврейского языка раби. Я уже заметил, что армяне всегда держались своего древнего богослужения и это обстоятельство можно считать прямо поразительным, чтобы не сказать сверхъестественным, так [251] как они одиннадцать веков находятся под властью магометан и при том так бедны и невежественны, насколько лишь может быть беден и невежествен народ, доведенный до такой степени порабощения; однако, несмотря на эти условия, их вера, как уже сказано, осталась непоколебимой и они сохраняют ее, не желая менять на другую, стойко выдерживая как притеснения магометан, их неограниченных хозяев, так и все попытки римских миссий, бесплодно старающихся в течение двух веков, при помощи своих миссионеров, священников и монахов, привлечь их к своему вероисповеданию. Нет слов описать те хитрости и расходы, к которым для этой цели прибег римский двор, однако ничто не принесло желаемых результатов, потому что, как только те из армян, которые в Европе отпали от своей религии, возвращаются к себе домой, то делаются более армянами, чем местные жители и снова начинают проклинать папу Льва, как одного из главных виновников, нарушивших единство восточной и западной церквей, проклиная заодно и всех его преемников и относясь с ненавистью к учению римской церкви, как к учению совершенно противоречащему их церкви. Главный прием, при помощи которого в Риме пытаются проникнуть в армянскую веру и растоптать ее, состоит в том, что с армянских священников берется клятва, что они будут подливать в вино воду; однако, несмотря на все усилия Рима, он никогда не мог достигнуть того, чтобы вообще все армянские священники делали это добровольно, без всякой клятвы. Однако, говоря по совести, армяне и все другие восточные христиане верны своей религии только благодаря своему воспитанию, так как разумно объяснить,— почему они именно считают себя христианами, они решительно не в состоянии, Армяне с детства приучаются говорить Христос, делать крестное знаменье и поститься, и продолжая также действовать уже в зрелом возрасте, твердо верят, что только в точном выполнении таких обрядностей и заключается вся суть христианства. Кроме того, они считают своею безусловною обязанностью бывать в церкви, когда находятся в своей родной стране, или в местностях, где исповедуют их религию. Посты их очень продолжительны, часты и тяжелы; они воздерживаются от мяса, рыбы, яиц, масла, молока и сыру и едят только раз в день, при закате солнца, Древними церковными уставами в постные дни воспрещается также употреблять вино, но большинство, даже из духовных лиц, не исполняют [252] этого предписания, да и неудивительно, так как иначе они не могли бы выносить такое тяжелое изнурение. Вот сроки их постов. Во-первых, они постятся во все среды и пятницы, за исключением тех, которые бывают между Пасхой и Вознесением, так как этот промежуток, в память Воскресения нашего Господа празднуется особенно торжественно, Во-вторых, они исполняют десять следующих постов, сроком каждый по неделе, исключая последнего:

1) Пост после св. Троицы, называемый “постом покаяния”.

2) Преображенский пост.

3) “Успенский пост" — в августе; в последний день этого поста предписывается воздерживаться только от мяса.

4) Пост “во имя воздвижения животворящего креста'' - с тем же ограничением, как и предшествующий.

5) “Пост покаяния после св. Троицы" — (после тринадцатого воскресения).

6) Пост после двадцать первого воскресения''

7) ”Филипповский пост”.

8) “Рождественский пост”. Праздник Рождества у них начинается не в полночь, а утром наравне с другими праздниками; постят же они в сочельник с утра до вечера.

9) “Пост покаяния” до масленицы, длится две недели.

10) “Великий пост", начинающийся с понедельника.

Помимо этих обязательных постов, занимающих половину года, есть еще три других, необязательных, каждый в пятьдесят дней, соблюдаемые из ревностного благочестия:

Первый от Пасхи до Троицына дня.

Второй от Троицына дня до Преображения Господня.

И третий — от двадцатого, после Троицы, воскресения до Рождества Христова. Исполняющие эти посты исключают из них субботы и воскресения, в которые не едят только мяса. Есть еще один малый, тоже необязательный пост, от Вознесения до Троицы. Я помню, однажды, как Великий князь, удостоив меня чести беседовать о религии восточных народов, сказал: Я вижу, что тамошние христиане очень обременены постами, магометане молитвами, а мы, все римские католики — праздниками.

В двенадцати милях на восток от Эривани виднеется знаменитая гора, на которой, по общему преданию, остановился Ноев ковчег, хотя на это нет никакого веского доказательства. В ясный день названная гора кажется не далее двух [253] миль: настолько она высока и велика; однако, мне кажется, я видел, и в тех местах Кавказа, по которым проезжал от Черного моря к Ахалциху, горы выше этой. Турки ее называют Агридаг, что означает высокая или крепкая гора. Армяне и персы зовут ее Масис. Армяне производят это слово от имени Мас или Мезех, сына Арама, который, по преданиям, является родоначальником их племени, дав последнему свое имя. Персы производят название горы от слова Азис — означающее на их языке любимая, возлюбленная, при этом утверждая, что гора называется так потому, что Господь именно ее назначил служить счастливой гаванью ковчегу, спасшему человеческий род. Так объясняют происхождение названия этой горы.

Эта гора имеет еще два других названия в персидских книгах: Ку-нух, то есть гора Ноя и Сахат топпус, что означает счастливый пригорок. Священное писание не дает этой горе особенного названия, а просто говорит, что Ноев ковчег остановился на горе Арарат, находящейся в Армении. Она входит в цепь тех гор, которые хорошо были известны греческим и латинским писателям, считавшим их частью гор Тавра и называвшим: Gardiens, Cordeens, Cardueniens, Cardiens, Curdes, и Carduches. (Каждый автор меняет название соответственно гибкости своего языка).

По армянскому преданию ковчег до сих пор стоит на горе Масис и никогда еще ни один человек не мог подняться до того места, где он остановился. Армяне свято верят в это предание, поддерживаемые в своей вере чудом, которое, по их словам, совершилось над одним эчмиадзинским монахом, по имени Яков, бывшим впоследствии епископом в Низибии. Рассказывают, что этот монах, веря глубоко, что это действительно та самая гора, где остановился после потопа ковчег, решил или умереть, или добраться до самой вершины. Несмотря, на то, что он шел целый день, он все-таки не достиг вершины и когда его застигла ночь, то, во время отдыха, он был чудесно перенесен в то место, откуда вышел утром; так повторялась его бесплодная попытка долго, но, наконец, Господь, услышав молитвы монаха и решив исполнить отчасти его желание, прислал ему с ангелом кусок от ковчега, повелев ему сказать, чтобы он не утомлялся, напрасно взбираясь на эту гору, так как Он запретил доступ человеку на ее вершину. На только что переданный рассказ я сделаю два возражения; первое,— что он не согласуется с рассказами древних писателей, как [254] например: Иосифа, Бероза, и Николая Дамасского. Последние передают, что в их время показывали остатки ковчега и что принимали, как предохранительное целебное средство, порошок из смолы, которою был осмолен ковчег. Второе,— нет в том чуда, что никто никогда не мог подняться до вершины; ведь гора эта совершенно необитаема и от средины до самого верха покрыта вечным, никогда не тающим снегом и во все времена года она представляет собою ужасную снежную громаду. Мое описание этой горы, пожалуй, найдут странным те, кто читал путешествие босоногого монаха-кармелита отца Филиппа, выдумавшего, что рай земной находится в долине, которую Господь охраняет от холода и жары. Это выражение его переводчика и оно показалось мне очень забавным; можно подумать, что отец Филипп принял бы это за насмешку со стороны переводчика, если бы он сам совершенно серьезно не говорил в этой книге много другого, не менее невероятного.

У подошвы горы, в одной христианской деревне, есть монастырь, называемый Арокиль-ванк, что значит монастырь апостолов. Армяне относятся с большим уважением к этому месту, так как верят, что именно там жил Ной после потопа и принес свои первые жертвы. Говорят, что там были открыты мощи святых Андрея и Матвея, и что голова этого евангелиста находилась в монастырской церкви. Армяне много еще рассказывают чудесного об этой местности и считают ее своею святою землею. Но все их рассказы так неправдоподобны, что совершенно свободно можно считать их плодом сновидений или просто сказками, сочиненными в досужие часы.

В Эривани я остановился у одного армянина, моего друга, по имени Азарий. Он принадлежит к числу тех, которых свои же армяне преследуют за то, что, побывав в Риме, приняли католическую веру и, став ревнителями коллегии миссионеров, стараются водворить капуцин в Эривани. Я застал его в постели больным, но он все же встал и пошел доложить о моем приезде, боясь, что если он отложит доклад до следующего дня, то ему причинят за это массу неприятностей. Однако, он не застал наместника во дворце, так как, по словам евнуха, тот удалился в покои княгини - своей супруги.

8-го утром, наместник прислал ко мне своего посла, приказав ему передать мне приветствие и поздравление по случаю моего приезда. Азарий принял на себя труд пойти [255] поблагодарить от моего имени наместника и сообщить ему — кто я. Наместник сказал ему, что очень желал бы увидеть возможно скорее меня и часть привезенных мною драгоценностей. Затем, осведомившись у Азария — сколько со мною человек, он приказал ему спросить меня: где я предпочитаю остановиться, в крепости или построенном им караван-сарае, и о моем ответе немедленно уведомить его. Я выбрал караван-сарай, так как там гораздо безопаснее и, кроме того, всегда есть общество, потому что там постоянно останавливаются купцы и путешественники, съезжающиеся со всех сторон Азии. Наместник приказал отвести мне одно из самых больших помещений.

9-го рано утром, я перебрался с караван-сарай и весь день был занят устройством своего помещения. В полдень чиновник наместника принес мне ордер главного интенданта, разрешающий брать ежедневно из кладовых хлеб, вино, мясо, форель, фрукты, рис, масло, дрова и другие необходимые припасы на шесть человек. Мера каждого продукта, выдаваемого из этих кладовых, установлена раз навсегда; ее не прибавляют и не убавляют, но порция, выдаваемая на одного человека, так велика, что может быть достаточна для двух.

10-го наместник прислал мне такое радушное приглашение с просьбою принести показать ему часть моих драгоценностей, что я не мог уже более медлить. Я застал его в большом, очень чистом и ярко освещенном кабинете. Персидский государственный казначей, приехавший недавно из Эривани, был в гостях у наместника вместе с четырьмя вельможами. Наместник был со мною очень приветлив, три раза выразил удовольствие относительно моего посещения; угощал варением и московской водкой. Прежде всего я представил ему указ царя и письмо обер-гофмейстера высочайшего двора, о которых уже было говорено, Он отнесся к ним с большим уважением. Целый час расспрашивал меня о европейских новостях, о последних войнах, о настоящем положении христианских государств, о науках и новых изобретениях. Также, не менее часу, он употребил на рассматривание показанных ему мною драгоценных камней и при оценке их он выказал опытность знатока. Он мне сказал, что у персидских поэтов старые изумруды называются египетскими изумрудами, а поэтому есть предположение, что в Египте были изумрудные копи, в настоящее время неизвестные. Те вещи, которые понравились ему и должны были, по [256] его мнению, понравиться княгине, его супруге, наместник отложил в сторону. Он оставил меня у себя обедать и после обеда, почтив еще пол часа своею беседой, отпустил, приказав, в моем присутствии, послать в караван-сарай приказать привратнику бдительно заботиться о моей безопасности и вообще во всем угождать мне. Затем он простер свою любезность до того, что назначил этого чиновника моим мехемандером. Мне объяснили что мехемандер — значит человек, которого назначают для услуг ко всем знатным иностранцам.

Наместник приказал ему строго наблюдать за тем, чтобы я не чувствовал ни в чем недостатка, и из его кладовых поставлять мне для еды все, что я только пожелаю. Вечером он прислал мне московской водки.

Наместника называют беглер-бек, что означает повелитель повелителей. Здесь так называют наместников больших провинций, в отличие от других,— называемых, как уже сказано — ханами. Ему также присвоен титул сердар или генерал армии. Эриванский наместник один из главнейших вельмож Персии, один из самых справедливых и самых тонких политиков; зовут его Сефи-Кули-хан, в буквальном переводе предводитель и раб Сефи. Под его властью находились раньше самые лучшие провинции империи, но за то, три года до смерти покойного царя, благодаря женским интригам, он попал в опалу; однако, уже в начале царствования нынешнего царя, благодаря стараниям своей жены (по матери - царской крови), он вошел в большую милость у Его Величества и в непродолжительном времени получил управление Эриванью — провинциею самой доходной и значительной в империи. Эта провинция приносит дохода тридцать две тысячи томанов, что составляет на наши деньги пятьсот тысяч экю, не считая насильственных налогов, подарков и других окольных путей к обогащению, приносящих круглым счетом, еще тысяч двести. Сефи-Кули-хан, разумеется, самый богатый и самый счастливый вельможа в Персии. Царь его любит, двор почитает, а его двое сыновей — единственные фавориты его величества. Народы, населяющие управляемую им провинцию, любят его и очень уважают, потому что он популярен, справедлив и не так жадно берет взятки, как другие. Он вполне заслуживает свое положение, так как, помимо хороших качеств, обладает знаниями, любит искусство и науки.

11-го наместник прислал мне приглашение на свадьбу [257] брата своего управляющего, на которой присутствовал и сам. Я его застал очень веселым и довольным: он, выходя из дворца, получил царский приказ от Кулом-ша, приехавшего в тринадцать дней из Испагани. Этот приказ был по очень важному делу. Некоторые султаны,— владетели стран и правители сильных городов, отказались ему повиноваться, и принесли на него жалобы царю; он с своей стороны послал донесение и вот Его Величество высказался в его пользу и прислал ему приказ заставить непокорных повиноваться себе, возложив на присланного Кулом-ша выполнение этого приказа и удовлетворение тем наместника.

Кулом-ша значит раб царя, но такое звание не следует понимать буквально и думать, что тот, кто носит его, действительно находится в рабском состоянии и не пользуется такой же свободой, как другие подданные. Оно дается лицам, воспитанным с раннего детства самим монархом и выражает особенную их преданность ему. Эти царские рабы занимают при дворе такое же положение, как во Франции — обыкновенные дворяне. По большей части они — дети знатных лиц, которые отпускают их в очень раннем возрасте, во-первых, из-за личной выгоды, а во-вторых, для того, чтобы как можно раньше пристроить своих детей ко двору. Есть такие вельможи, которые отдают своих сыновей с пятилетнего возраста. Царь, смотря по знатности или заслугам семейств поступивших к нему детей, платит последним жалованье, которым целиком пользуются родители. Плата эта обыкновенно равняется двадцати томанам в год, со столом. Двадцать томанов составляют девятьсот франков, а если и стол перевести на деньги, то он составит еще пятьсот франков. Жалованье им обыкновенно прибавляют по мере того, как они подрастают, и смотря по их усердию или по мере благоволения к ним царя. Они очень преданы двору. Им обыкновенно поручают исполнение важных поручений, посылают с подарками царскими к начальникам и ими замещают должности.

Спешные приказы посылаются по почте; курьеров называют чапарами. Название это происходит от турецкого слова, значущего галопирующий, откуда и происходит слово чапган, означающее на том же языке скороход. Эти чапары очень проворны, хотя и не всегда находят необходимых для них лошадей. Правильного, постоянного почтового сообщения на Востоке нет нигде. В Персии, курьеры царя берут [258] лошадей всюду, где только их находят и имеют даже разрешение ссаживать с лошадей людей, проезжающих по большим дорогам. Правители местностей, по которым они проезжают, также обязаны поставлять им лошадей. Такое распоряжение очень скверно, так как обыватели, не смеющие сопротивляться, должны или откупаться от этих курьеров, или слезать с лошадей и уступать им, а сами бежать за ними. У людей знатных, чиновников царя, иностранцев, едущих ко двору, чапары не смеют брать лошадей из боязни какого-нибудь дурного последствия. Обыкновенно они берут лошадей в тех деревнях, по которым проезжают, и имеют право пользоваться ими только один перегон. Вслед за курьерами посылается человек, чтобы привести лошадей обратно. Чапаров очень легко узнать по их одежде. Позади седла у них привязан в тороках плащ и маленькая сумка, ремни которой проходят через седельную шишку и привязываются к луке. Вооружены они кинжалом, шашкой, колчаном (сбоку) и палкой (в руке). На них надет лук и шарф, обернутый два раза вокруг шеи, скрещивающийся на спине и груди и прикрепленный к поясу. Путники, которые чувствуют, что будут ссажены с лошадей, завидя издали чапаров, бегут и прячутся или откупаются деньгами, или же отдают им лошадей. Эти курьеры обыкновенно ездят вдвоем и если они знатного рода, то особенно трудно вырваться из их рук, так как с ними нельзя войти в сделку; в случае какого-либо сопротивления они пускают в ход палку и даже шашку, будучи глубоко уверены, что за это их похвалят. Простые же курьеры к такому насилию прибегать не смеют.

Обыкновенно самые главные расходы, выпадающие на долю вельмож, заключаются в том, что когда царь присылает им приказы или подарки через Кулом-ша или через другое знатное лицо, то вельможи обязаны немедленно снабдить посланных платьем, а по отъезде сделать им подарок достойный должности, занимаемой ими, и доверия, которым они пользуются; кроме того, вельможи еще обязаны радушно их угощать и развлекать во все время их пребывания.

Кулом-ша, о котором я говорил, обошелся эриванскому наместнику, насколько мне известно, в четыреста томанов (18 тысяч ливров), не считая расходов по помещению и столу. Очень часто сам царь определяет подарок, который должны сделать посланному им лицу. В этом случае поднести назначенный подарок уже безусловно обязательно, [259] необходимо еще сверх этого сделать подарок вдвое ценнее первого, назначенного царем. Прием, оказываемый Кулом-ша, вполне соответствует его происхождению достоинству и доверию, каким он пользуется при дворе; на все это обращают особенное внимание. Когда известно, что такой посол или его родные считаются приближенными царя, то с ним обращаются в высшей степени вежливо с тою целью, чтобы он хорошо отозвался о них. Я вспомнил, кстати, что в 1669 году, когда царь пожаловал сыну первого министра чин полковника мушкетеров, то Его Величество, желая вознаградить своих придворных ювелиров за сделанные ими безделушки, весьма понравившиеся царю, назначил этих ювелиров послами к вновь произведенному полковнику, поручив им передать посылки и царское платье, при чем подарок, который полковник должен был сделать посланным, царь сам определил в триста томанов. Посылки и платье несли четыре главных мастера и вместо трехсот томанов они получили четыреста, то есть, 18 тысяч ливров, и кроме того, еще подарки из тканей.

Я пробыл на свадьбе три часа и после обеда ушел; нас всех, не считая жениха и его посаженного отца, было девять человек. Жених и его посаженный отец были великолепно одеты, с султанами из драгоценных камней на тюрбанах. Хозяин дома, его братья и сыновья вместе со многими чиновниками наместника встречали гостей в зале. Каждому приглашенному при входе подавалось в больших вазах сухое и жидкое варенье, которое гости клали на маленькие фарфоровые тарелочки. Вазы были деревянные, но весьма искусно разрисованы и позолочены.

Пир происходил в зале с низкими потолками и довольно маленькой для такого торжества, открытой со стороны двора и приподнятой над землею на 2 фута. Двор, затянутый материей, был обращен в ристалище. Я застал там борцов и гладиаторов, забавляющих общество. Борцы были полунагие, в кожаных весьма стянутых штанах, настолько лишь длинных, чтобы прикрыть те части тела, которые особенно стыдно обнажать. Их штаны и все тело, чтобы затруднить борьбу, смазаны маслом, смешанным с порошком ханна, вследствие чего, борцы кажутся оранжевыми. Такой костюм и окраска являются на всем Востоке необходимой принадлежностью борцов. Борьба в описанных костюмах существует с первых веков по сотворении мира, когда люди боролись [260] или дрались на кулачных боях за значительную плату. Победа заключается том, чтобы положить своего врага плашмя на землю, наступает обыкновенно после долгой борьбы, когда борцы окончательно утомятся. Победитель поднимает своего врага и плашмя бросает его на землю на спину. Один из приглашенных борцов считался знаменитым учителем борьбы; он довел свое искусство до 365 приемов, которым и поучал своих учеников, оставив однако один прием для себя, называемый им скрытным приемом, с намеком на пять дополнительных дней солнечного календаря, по которому каждый месяц имеет только 30 дней. Эти пять дней персы называют скрытными днями. Один единоборец — помощник этого учителя, сделавшийся знаменитым благодаря искусству последнего, возымел настолько дерзости, что вызвал своего учителя на бой перед наместником провинции, рассчитывая на свою ловкость и силу. Учитель, отлично сознавая превосходство в этом отношении своего неблагодарного ученика, но надеясь на свой скрытый прием, принял вызов. Наместник, желавший присутствовать на состязании, назначил день и место. Обыкновенные приемы, возбуждая удивление общества, уже были применены, как вдруг учитель схватил своего противника поперек туловища и перебросил через голову так, что тот полетел кубарем. Многочисленные зрители, единодушно желавшие учителю победу над его надменным учеником, радостно вскричали, Ученик поднялся и, по обычаю, став на колени перед наместником, начал громко жаловаться, что его противник никогда не показывал ему этого приема. Это правда, сказал учитель, я берег его для такого случая: для самонадеянного ученика, вызывающего на бой своего учителя. Мудрецы учат: никогда не следует давать своему другу средство, с помощью которого он, превратившись во врага, может одержать верх. Борьба, продолжавшаяся час, кончилась; на смену появились актеры и двор тотчас же устлали толстым войлоком, а сверху постлали красивые ковры. Затем позвали музыкантов и танцовщиц, которые два часа подвизались на сцене, не наскучив зрителям. Наместник проводил время смотря на них, беседуя с послом царским и окружающими его придворными, в особенности со мною, расспрашивая меня о европейских новостях. Наместники больших провинций имеют такую же свиту из офицеров, как и царь, и между прочим, имеют, целый оркестр музыкантов и труппу танцовщиц. На Востоке танцы [261] неприличны и вовсе не для развлечения, как у нас. Там танцы существуют как искусство или как профессия для забавы публики и их можно приравнять к актерской профессии в Европе, однако с тою разницею, что танцы на Востоке не только неприличны, но даже позорны, в особенности для женщин, потому что эти танцовщицы не что иное, как публичные женщины. В Персии танцы исполняются только женщинами, точно также, как на инструментах играют только мужчины. Что же касается до пения, то обыкновенно лучше поют мужчины, так как они обладают сильными грудными голосами и пользуются ими с большим эффектом. Танцовщицы тоже поют, но не так хорошо и даже не так приятно. Но за то оне могут похвастаться несравненной ловкостью, делая неуловимые для глаза туры и прыжки с изумительной легкостью. В этом отношении оне даже превосходят лучших гаеров и акробатов. Я видел их во многих таких позах, которых даже нельзя придать манекенам. Между прочим, оне так изгибают свой стан, что головою касаются пяток и ходят в такой позе, не прибегая к помощи рук; затем, танцуют еще в такт на одной руке и на одном колене и вообще разнообразят свои танцы сотнею фигур поразительной ловкости. Женщины на Востоке носят также, как и мужчины шаровары, закрывающие им бедра, поэтому канной бы поворот они не сделали и в каком бы положении не находился их корпус, у них ничего не обнажается кроме липа, рук и ног, которые они также чисто содержат, как и руки и часто украшают кольцами.

Музыканты и танцовщицы являются для восточных людей артистами или лучше сказать оперными исполнителями, так как они постоянно поют мелодии со стихотворным текстом (проза же не применяется). Ни один праздник ни в Персии, ни в Индии не обходится без приглашения этих артистов. Танцовщицы призываются на все большие пиры, называемые Межелец, что значит собрание и на всякие торжества, где присутствует посланный царя, при чем, если и не вся труппа бывает на этих торжествах, то по крайней мере две трети ее (некоторые танцовщицы освобождаются под предлогом нездоровия). Пьесы, даваемые ими, носят всегда любовный характер.

(пер. Бахутовой Е. В. и Д. П. Носовича)
Текст воспроизведен по изданию: Путешествие кавалера Шардена по Закавказью в 1672-1673 гг. Тифлис. 1902