Мобильная версия сайта |  RSS
 Обратная связь
DrevLit.Ru - ДревЛит - древние рукописи, манускрипты, документы и тексты
   
<<Вернуться назад

ПРЕДИСЛОВИЕ

Документальный архивный материал по истории дипломатических взаимоотношений Грузии и России во всем объеме этих отношений — до начала XIX в., когда Грузия была захвачена “российской империей”, утратила политическую самостоятельность и обратилась в колонию русского царизма, опубликован до настоящего времени лишь фрагментарно. За XVI в. и первые годы XVII в. такой материал был опубликован, почти исчерпывающе, еще и 1888 г. С. Белокуровым; за последние десятилетия XVIII в., далеко не с такою полнотою, в конце XIX в, — проф. А. Цагарели (С. Белокуров. Сношения России с Кавказом, вып. I; 1578- 1613 (Чтения в Общ. Истории и Древн. Российск. 1888, кн. III и отдел, — М. 1889; в дальнейшем сокращенно — Белокуров К.; сравн. след. стр. прим. 2); А. Цагарели. Грамоты и другие исторические документы XVIII столетия, относящиеся до Грузии; 1768-1801, тт. 1, 1-2 и II (СПб. 1891-1901; в дальнейшем сокращенно — Цагарели)) Наряду с этими изданиями надо, конечно, прежде всего, назвать издание, еще в 1861 г., акад. М. Броссе переписки между грузинскими и рускими царями за 1639-1770 гг. (М. Броссе. Переписка на иностранных языках грузинских царей с российскими государями; 1639-1770 (СПб. 1861: в дальнейшее сокращенно — Броссе)). В археографическом отношении далеко не удовлетворительное даже для своего времени, это издание Броссе теперь уже совершенно устарело; к тому же оно охватывает лишь одну категорию документального материала — грамоты й письма и оставляет в стороне другие — наказы послам, посольские донесения, материалы по переговорам и т. п., т. е. как раз все то, где основные пружины дипломатии вскрываются в гораздо большей [II] степени, чем в полных дипломатической условности и официозности грамотах (Публикации Броссе предпослал “Историческим обзор дипломатических сношений между российскими государями и грузинскими царями и владетелями", составленный на основании документов того же архива, из которого извлечена и опубликованная самим Броссе “Переписка” (Московск. Главн. Архив Мин. Ин. Дел), чиновником этого архива Фр. Плоэном. Это — одно из самых неудачных произведений такого рода. Отдельные документы пересказываются здесь без всякой внутренней связи между собою, но зато нередко с большими искажениями; в своих комментариях к ним автор ограничивается общими банальными рассуждениями, сильно сдобренными великодержавничеством; многие весьма существенные документы обойдены полным молчанием; не мало прямых грубых ошибок. Следует совершенно избегать пользоваться эти «Обзором»).

За этими тремя публикациями — Белокурова, Цагарели и Броссе, из которых каждая, все же, представляет из себя некоторое большое целое, следуют уже отдельные, более мелкие, частичные публикации. Так, еще в 1887 г. тем же Белокуровым были опубликованы материалы, относящиеся к первому обмену посольствами между правителем Мингрелии Леваном Дадиани и Москвою (С. Белокуров. Посольство дьяка Федота Елчина и священника Павла Захарьева в Дадианскую землю; 1639 — 1640 (Чтения в Общ. Ист. и Древн. Росс. 1887, кн. II; в дальнейшем сокращенно — Белокуров Д.). Некоторый документальный материал но истории дипломатических сношений России и Грузии включен Белокуровым в его собственные исследования: Поездка старца Арсения Суханова в Грузию; 1637-1640 (Христианское Чтение 1884, кн. 3-4; в дальнейшем сокращенно — Белокуров А); Арсений Суханов, кн. I и II (Чтения в Общ. Ист. и Древн. Росс. 1891, кн. I и 1891, кн. II; в дальнейшем сокращенно — Белокуров С.), и Дело о присылке шахом Аббасом ризы господней царю Михаилу Федоровичу в 1625 году (М. 1891; отдельный оттиск из 5-го выпуска «Сборника Московского главного Архива Министерства Иностранных Дел», вышедшего в 1895 г.; в дальнейшем сокращенно — Белокуров Р.). Судя по всему, Белокуров подготовлял продолжение своих “Сношений России с Кавказом”; судьба этих его подготовительных работ нам неизвестна. К числу материалов по истории грузино-(скорее — кавказо-)русских отношений должен быть отнесен, в соответствующей своей части, и известный “Проскинитарий” самого только что названного Арсения Суханова; наиболее удовлетворительное издание этого памятника, под ред. Н. Ивановского — в Православном Палестинском Сборнике, вып. 21 (СПб. 1889).) За [III] последнее время в изданиях тбилисского университета были опубликованы, под нашей редакцией, материалы, касающиеся посольств Толочанова и Иевлева в Имеретию и Мышецкого и Ключарева в Кахетию (Посольство стольника Толочанова и дьяка Иевлева в Имеретию; 1650 — 1652 (Тиф. 1926; в дальнейшем сокращенно — Толачанов); Посольство князя Мышецкого и дьяка Ключарева в Кахетию; 1610 — 1643 (Тиф. 1928; в дельнейшем сокращенно — Мышецкий)). Первая из этих публикаций имеет, в сущности говоря, главным своим содержанием только статейные списки посольства Толочанова и Иевлева, как интересный источник для внутренней истории Грузии XVII в. (Один из этих статейных списков (принадлежащий, почти с уверенностью можно уже в настоящее время сказать, второму послу, дьяку Алексею Иевлеву) был опубликован еще в XVIII в: Н. Новиковым — Статейный список посольства Н. М. Толочанова в Грузию 7158(1650) года (Древн. Российск. Вивлиофика, ч. V, 2-е изд. 1778, стр. 135 — 255 Новиковское издание было воспроизведено И. Николадзе — “Имеретия к 1650 г. (Новое Обозрение 1889. №№ 1912, 1921, 1923, 1925, 1927, 1932, 1936, 1945, 1950, 1955, 1956 и 1958.; сравн. об этом весьма существенную “библиографическую заметку” К. Ц-дзе там же 1890, № 2178) и в грузинском переводе *** в *** 1889, №№; 10, 11, 12, 17, 15, 19, 20, и 1890. 2 и 3-4); остальные вошедшие сюда документы даны здесь скорее лишь, как дополнительный комментарий к этим статейным спискам. Посольства Толочанова, как определенного момента к истории грузино-русских взаимоотношений, эта публикация не освещает; в археографическом отношении — эта ясно теперь для нас самых — она совершенно не удовлетворительна. Публикация материалов, относящихся к посольству Мышецкого, построена уже в плане общего хода грузино-русских взаимоотношений; с археографической точки зрения она гораздо более удовлетворительна, чем первая, но историческая часть предисловия к этой публикации в настоящее время уже устарела.

Вот, пожалуй, и все, что мы имели до настоящего времени документального по истории грузино-русских взаимоотношений. Отдельные документы публиковались в свое время в ,,Собрании Государственных Грамот и Договоров”, в “Актах Исторических” и в “Дополнениях” к [IV] ним, в “Полном Собрании Законов”; из повременных изданий — в “Чтениях в Обществе Истории и Древностей Российских” и др.; но все это уже обрывки, способные скорее дразнить любопытство исследователя, чем удовлетворять его законные запросы.

Документальной публикации, которая отображал; бы на себе весь ход развития грузино-русских дипломатических взаимоотношений до того момента, когда Грузия была захвачена русским царизмом, мы, таким образом, не имеем; следовательно и построение документальной, научно-обоснованной истории этих взаимоотношений остается пока что весьма затруднительным. А между тем, зная почти трехсотлетней истории грузино-русских взаимоотношений, предшествовавшей захвату русским царизмом Грузии, мы рискуем не понять многого и в истории, колониальной политики русской империи в XIX-XX вв. не только в Грузии, но, пожалуй, и на всем Кавказе; предпосылки такой политики намечаются уже в первых завязях русско-кавказских, а в частности и русско-грузинских взаимоотношений еще со второй половины XVI века.

Публикация материалов по истории дипломатических взаимоотношений Грузии и России в полном объеме этой темы, до начала XIX вв., превосходит индивидуальные научные силы, и требует для своего выполнения большой, хорошо слаженной коллективной работы. Настоящее издание, конечно, не задается такими широкими целями хота бы в отдаленной перспективе и ставит себя более скромную задачу - дать документальный материал по истории грузино-русских дипломатических взаимоотношений за первые десятилетия XVII в. — до 1640 года (Настоящее издание, по своему содержанию, в хронологическом отношении является, таким образом, как бы прямым продолжением названной выше публикации Белокурова К. Эта последняя достаточно исчерпывающе дает документальный материал по историк сношений Грузии и России до 1613 г. А потому даже при наличии известных научных недостатков в Белокуровской публикации, в порядке первочередности, должна стоять публикация документов по названной теме именно за XVII век). [V]

Первые десятилетия XVII в. — вполне определенный момент в истории грузино-русских взаимоотношений. Ограничивавшиеся в XVI в. сношениями с московским государством одной только части Грузии, а именно Кахетии, эти взаимоотношения начинают перерастать теперь в сношения всех главный политических образований Грузии, в целом, с северным соседом Кавказа. Публикуемые в настоящем издании документы и отображают на себе достаточно четко первые стадии такого перерастания; в этом, пожалуй, и заключается их основой интерес (Все эти документы — архивный материал, отложившийся в канцелярии Посольского приказа, ведомства иностранных дел московского государства того времени. Как таковой, этот материал обрисовывает, конечно, прежде всего политику Москвы по отношению к Грузин, а не обратно. Аналогичного материала, отложившегося в грузинских канцеляриях, который обрисовывал бы с такою же полнотою, наоборот — политику Грузии по отношению к Москве, до нас, к сожалению, не дошло. Другие источники дают по этому вопросу очень мало. Все же, однако, и в том, что отлагалось в свое время в московских канцеляриях, как входящие дела («распросные речи» грузинских уполномоченных в Москве, грамоты и письма из Грузии в Москву и т. п.) и что теперь публикуется — достаточно материала, чтобы характеризовать и политику Грузии по отношению к Москве. Публикуемые документы, таким образом, дают возможность ставить тему именно о взаимоотношениях обеих стран между собою, а не только об отношениях Москвы к Грузии).

Кавказ и восточно европейскую равнину, на центральном водном узле которой сложилось московское государство, издавна связывали тесные и разнообразные взаимоотношения. По волжскому пути, через Черноморье и Балканский полуостров, через Византию и монастыри Афона устанавливались связи Кавказа с восточно-европейским миром. Через Тмутаракань и Хазарию, позднее через половцев и монголов отдельные области Восточной Европы — Киев. Новгород, Подонье, среднее и нижнее Поволжье и волжско-окское междуречье втягивались в тот же культурный кругооборот всего Востока, в который глубоко был втянут и Кавказ. Уже с первых веков существования московского государства в Москву в числе других произведений Востока проникали и произведения с Кавказа; [VI] наряду с греками, иранцами и индийцами появлялись и представители кавказских народностей, а в том числе и грузины. Обратно — уже, по-видимому, в первую половину XVI в. казаческие поселения начинают просачиваться за Терек, в кавказские предгорья. Между феодальными ми рами Кавказа и Восточной Европы издавна устанавливались родственные связи, а порою и отрывочные политические отношения. В XV в. в северо-русских княжествах проявляется уже интерес к шемахинскому рынку, как это вид но из известного путешествия с торговою целью тверского купца Афанасия Никитина, конечною целью которой первоначально была именно Шемаха. Это путешествие заставляет нас вспомнить о посольстве 1466 г. в Москву ширванского хана Ферух-Есара (посол Асан бег) и об ответном посольстве из Москвы в Шемаху Василия Папина, вместе с которым шел и торговый караван Никитина. К самому концу того же XV в. (1492 г.) относится известие о прибытии в Москву “посла к великому князю и иверские земли от князя Александра, именем Мурат” (Обзор связей Кавказа с Восточною Европой, и в частности московским государством, до начала XVII в. — Белокуров К. Введение (здесь же и большая библиография по этому вопросу); в частности о посольстве 1492 г. из Грузии в Москву — стр. ХIII-XXIX, Из работ появившихся после публикации Белокурова, см. М. Сперанский. Повесть о Динаре в русской письменности (Известия Отделения Русского Языка и Словесности АН СССР, т. XXXI; Лнгр. 1926). Об Афанасие Никитине см. И. Срезневский. Хожение за три моря Афанасии Никитина в 1466-1472 гг. СПб. 1857) Все это не говорит, однако, еще об установлении уже в XV в. правильных дипломатических взаимоотношение между отдельными политическими образованиями Кавказа, и в частности между Грузиею и Москвою. Такие правильные взаимоотношения устанавливаются только во вторую половину XVI в., после того, как московское государство вплотную подошло к Кавказу.

После того, как московское государство захватили во второй половине XVI в. Поволжье и волжский торговый путь, и тем самым на юго-востоке Европы, [VII] примыкавшем к Кавказу, установилось политическое преобладание Москвы, для отдельных кавказских (и в первую очередь северо-кавказских) политических образований представлялось весьма существенным определить свои отношения к этому новому соседу; тем более что и сам он не намеревался, по-видимому, остановиться в своем продвижении на юг и имел какие-то собственные виды на Кавказ; какие — увидим дальше.

Кавказ, сложный культурный комплекс, в состав которого входила и Грузия, никогда целиком политически не объединявшийся и в то же время всегда внутри себя, в своих отдельных частях, тесно связанный, Кавказ в эго время был объектом борьбы между двумя его ближайшими соседями Турцией и Ираном. Внутри самого Кавказа в эту эпоху не было значительной консолидированной и сцепляющей силы, какою была, например, в XII в. Грузия, силы, которая могла бы противостать захватничеству извне. С XV в. отдельные части Кавказа находились под сильным воздействием, а иногда и в прямой зависимости от Турции и от Ирана. На Северном Кавказе разбивавшаяся а ряд отдельных феодальных владений Черкессия. находилась (во всяком случае считалась) в вассальной зависимости от вассала Турции, Крыма; прикаспийские и восточно-закавказские феодалы — в такой же зависимости от Ирана. В число вассалов Ирана входили и правители Восточной Грузии (Карталинии и Кахетии), тогда как Западная Грузия находилась в зависимости от Турции. Из всего этого кавказского комплекса для нас сейчас представляют наибольший интерес три его области: в Черкесии — Кабарда (главным образом так назыв. позднее “малая” Кабарда); на прикаспийском Кавказе-шамхалат Тарку и за Кавказским хребтом — Восточная Грузия, главным образом Кахетия. В XVI в., между этими близко подходящими одна к другой областями складываются те отношения, в условиях которых завязываются в это время и регулярные дипломатические взаимоотношения Грузии и Москвы.

В Черкесии, где вассальная зависимость от Крыма никогда не была особенно прочна, усиливаются в XVI в. [VIII] стремления освободиться от этой зависимости. Центром таких стремлений была Кабарда и прилегавшие к ней области — “черкасы пятигорские и кабардинские”, говоря языком русских документов того времени. Кабардинская феодальная верхушка старается в это время закрепить свои владельческие нрава над местными общественными низами и распространить свою власть над соседними областями и племенами, в том числе и на восток над кумыцкими феодалами, группировавшимися вокруг шамхалата Тарку. Поутративший уже к этому времени свою былую мощь, шамхалат в XVI в. все еще оставался одним из наиболее значительных феодальных образований северного и прикаспийского Кавказа; этому благоприятствовало, отчасти, то выгодное положение, какое он занимал на прикаспийском торговом пути. Кабарда и шамхалат были в XVI в. главными феодальными силами на Северном Кавказе, постоянно соперничавшими между собою за преобладание над другими более мелкими местными владетелями. (О Черкессии, и в частности о Кабарде, см. Сталь. Этнографический очерк черкесского народа (Кавказ. Сборн. XXI; Тиф. 1900; очерк был составлен в 1852); Ногмов, Шора-Бекмурзин. История Адыгейского народа (Тиф. 1861: из Кавказ. Календ. 1862; изд. А Берже) Сиюхов Сефер - бей. Черкесы-адыге; историко-бытовой очерк (Изв. Об-ва Любит. Изуч. Куб. Обл. VII; Краснодар 1922), а также у Г. Кокиева Очерки по истории Осетии, ч. I (Влдкв. 1926). О шамхадате — «Шамхалы Тарковские» (Сборн. сведен, о кавказ. горцах I; Тиф. 1868) и у Бакиханова Аббас-Куси-Ага Гюлистан Ирам, passim (Труды Об-ва Обслед. и Изуч. Азербайджана; вып. IV; Баку 1926)) В системе иранских вассальных владений на Кавказе шамхалат, как и Восточная Грузия, имели особенно существенное значение, как пограничные области. Иран всегда ревниво следил за “вали дагестанским”, как титуловались шамхалы, своим оплотом с севера, обеспечивавшим за ним прикаспийский путь, и за “вали гюрджистанским”, как титуловались цари Восточной Грузии, которая была для Ирана как бы барьером со стороны Турции (“Прежде сего в Персии”, сообщает русский кавказовед нач. XVIII в. И. Г. Гербер, “в великие торжества были сделаны справой и с левой стороны шахова престола, на каждой стороне по два места для четырех знатнейших защитителей государства, против четырех сильнейших соседственных держав: 1. для хана кандагарского, как защитника Персии против Индии; 2. для шамхала, как защитника против России; 3. для царя грузинского, как защитника государства против турков, и 4. для хана, которой живет на границах Арапских” (И. Г. Гербер. Известие о находящихся с западной стороны Каспийского моря между Астараханью и рекою Куром народах и землях и о их состоянии в 1728 году (Сочинения и Переводы, к пользе и увеселению служащие, 1760 июль, стр. 36 — 37. СПб. при императорской Академии Наук).). Обе эти [IX] области, с своей стороны, всегда старались занять независимое положение по отношению к Ирану. В то же время между собой они — в Восточной Грузии главным образом — Кахетия — вели постоянные пререкания из за горцев Дагестана (лезгин), не особенно-то повиновавшихся шамхалам и беспокоивших Кахетию своими набегами. Наоборот, отношения Кахетии с Черкесией, и в частности с кабардинскими феодалами, были, по-видимому, скорее добрососедские. Между близко подходившими друг к другу Кабаргой, шамхалатом и Кахетией и промежуточными между ними более мелкими владениями завязывался довольно путанный узел всякого рода феодальных счетов, сближений, пререканий и т. п. Через толщу этого узла и пробивались завязывающиеся во второй половине XVI в. регулярные дипломатические взаимоотношения Грузии и Москвы.

Во вторую половину XVI в., когда завязываются эти отношения, борьба за преобладание на Кавказе между Турцией и Ираном склонялась в пользу первой. Эта борьба была, в значительной степени, борьбою за залегавшие через Кавказ торговые пути персидского шелка в Европу — каспийский путь, продолжением которого был путь по Волге, и закавказский путь и дальше через Малую Азию. Владея Малой Азией и господствуя на западном Кавказе, Турция пробивалась теперь к Каспийскому морю как на север от Кавказского хребта, через Крым, Азов и Северный Кавказ к Астрахани и Дербенту, так и на юг от этого хребта, на Ереван, Тбилиси, Ганжу, Шемаху, Баку и опять-таки на Дербент. Во вторую [X] половину XVI в. все эти пункты, кроме Астрахани, были захвачены Турцией. Владея Дербентом, главным стратегическим пунктом прикаспийского Кавказа, и Шемахою, главным торговым центром восточного Юго-Кавказа, а одно время и таким существенным узловым пунктом Закавказья, как Тбилиси, Турция утверждала свое политическое преобладание на восточном Кавказе.

Таково было во вторую половину XVI в. положение дел на Кавказе, когда с севера к нему подошла Москва. С этого времени отдельные кавказские, главным образом северо-кавказские, феодалы, подобно тому, как это делали в свое время их более северные соседи, татары и ногайцы, с которыми у них всегда были тесные связи (Вся феодальная аристократия всего Кавказа в целом была объединена родственными брачными связями. В источниках, хотя бы у одного только того же Белокурова много данных по этому вопросу. Этот вопрос не был еще, насколько нам известно, предметом специального исследования, а между тем, при живучести к ту эпоху родовых отношений, он безусловно заслуживает внимания. Феодальная аристократии Кавказа — одна, переплетающаяся внутри себя семья, что, конечно, не мешало, отдельным членам этой семьи иногда жестоко враждовать между собою по мотивам более реального свойства. В эту семью, через ее родственные связи с северо-кавказскими, черкесскими и кумыцкими феодалами, входили и феодалы татарские и ногайские. С середины XVI в. начинается такое же сращивание кавказской и московской аристократии, сращивание, которое московское царское, в своей сущности тоже феодальное, самодержавие старается использовать, как сейчас будет отмечено, в своих видах на Кавказ. В истории развития политических взаимоотношений этому, так сказать династическому, моменту нельзя, конечно, придавать решающее значение; учитывать такой момент все же однако. следует), стараются определить свои отношения к своему новому соседу. Они пытаются наладить с ним правильные политические и торговые связи (главным образом на волжскому пути, в Астрахани) и использовать его в своих внутренних счетах между собою. С своей стороны, и Москва идет на встречу всем таким попыткам, сообразно, конечно, своим собственным видам на Кавказ.

Захватывая Поволжье, Москва, военно-феодальное, по существу, государство, но с значительно уже развитым [XI] товарообменом, устанавливала тем самым свое политическое преобладание на всем юго востоке Европы в интересах как своей феодально-землевладельческой аристократии, так и своей торговли, с их общим возглавлением, московским царем, который был и самый крупный вотчинник-землевладелец, и самый богатый купец в своей стране. Захват Поволжья, открывая широкий простор для колонизационных возможностей, благоприятствовал хозяйственным интересам феодально-землевладельческою аристократии. Вместе с этим в руки Москвы переходил теперь, на всем своем протяжении вплоть до Астрахани и каспийского побережья, волжский торговый путь, главная артерия ее восточной торговли. В связи с завязавшимися к этому времени непосредственными торговыми сношениями Москвы, через Белое моря и Архангельск, с Англией, это создавало через московское государство европейско-азиатский транзит мирового значения. Для самой Москвы это повышало значимость ее восточной торговли и благоприятствовало образованию внутри страны более широкаго рынка.

Утверждая свое политическое преобладание на юго-востоке Европы, московское государство сталкивалось прежде всего с Турцией, которая в это время, как мы уже знаем, сама пробивалась через Кавказ к Каспийскому морю, но не только к этому морю, но и севернее — от Азова прямо на Астарахань к Поволжью, и вассал которой Крым, угрожал Москве с юга (На захват Москвою Поволжья Турция в 1569 г. ответила, в увязке с своим собственник наступлением на восток, походом, правда безуспешный, от Азова на Астрахань; в 1571 г. войска крымского хана подступили к самому городу Москве, и московские пригороды были сожжены. О неприязненном отношении Турции к установлению политического преобладания Москвы на юго-востоке Европы и к ее дальнейшим «идам на Кавказ см. Белокуров К. (введение и документы,) и В. Смирнов. Крымское ханство до начала XVIII в., глав. обр. стр. 415-436 (СПб. 1887). Срав. также С. Соловьев, История России, кн. II с г. 73 и 227 (СПб. изд. т-ва “Общественная Польза”)). Турция в XVI и XVII вв. была главной преградой экспансии Москвы как на юг, так и на [XII] юго-восток, к Кавказу. С другой стороны, захватив в свои руки волжский торговый путь, московское государство после этого старается обеспечить свое положение и на его прямом продолжении — кавказском прикаспийском пути, в один из главных торговых центров Кавказа, Шемаху и дальше, в Иран, к гилянскому шелку, одной из главных статен каспийско-волжской торговли, что повышало для Москвы значимость Ирана, одного из главных ее контрагентов в восточной торговле. Сбить Турцию с ее кавказских позиций и утвердиться на кавказском прикаспийском пути, сохраняя добрососедские отношения к Ирану, и были те главные задачи, какие ставила себе Москва на Кавказе, по крайней мере до начала XVIII века (Прорыв Турции через Кавказ к Каспийскому морю, задевал торговые интересы Москвы. Такой прорыв расстраивал ее налаженную торговлю с Ираном. Для Москвы это означало, что весь персидский шелк, шедший через Астрахань и Архангельск в Европу, пойдет теперь с Европу через Малую Азию и Смирну, а следовательно сведется в значительной степени на нет и значение всего азиатско-европейско ю транзита через Москву. Сбить Турцию с ее позиции на Кавказе было в интересах московской торговли. Сами по себе это непосредственно коммерческими интересами, и только такими интересами, однако, не обуславливалось. Это обуславливалось, в первую очередь, общими устремлениями экспансии Москвы, в целях всякого рода военно-феодальной эксплуатации не только на юго-восток, но и на юг, к Черноморью. В частности, в основе завязывающихся сношений Москвы и Грузией лежит, в первую очередь, политический момент стремление прямо или косвенно, вообще, ослабить позицию на Кавказе Турции. С другой стороны, поддерживая добрососедские отношения с Ираном, и опять таки не только по торговым соображениям, а потому что Иран был для нее, вообще, как бы противовесом Турции на Кавказе, Москва была не прочь использовать при удобном случае затруднительное положение Ирана, чтобы самой продвинуться вглубь Кавказа по прикаспийскому пути. Так, при предшественниках шаха Аббаса I и в первые годы его собственного правления, когда Иран отбивался от Турции, между Москвою и Ираном велись переговоры об уступке Москве прикаспийских городов, Дербента и Баку; см. об этом № 1 настоящего издания) Это и легло, начиная со второй половины XVI в. и надолго, и в основу отношений Москвы к отдельным политическим образованиям Кавказа, а в том числе и к Грузии. Москва идет на встречу всякого рода попыткам кавказских [XIII] владетелей установить с нею регулярные отношения, старается привлечь их к своей торговле в Астрахани (Около 1586 г. московское правительство циркулярно оповести до шамхала, Грузию (очевидно Кахетию), а также и Иран, чтобы торговые люди с товары ездили в Астрахань; приезд и отъезд и торг в Астрахани поволен” (Белокуров К. стр. ХСІV.) В дальнейшем, говоря о сношениях в XVI в. Кавказа и к частности Грузии с Москвою, мы основываемся, главным образом, на материалах, собранных в этой публикации) и выражает готовность оказать им помощь в их внутренних счетах между собою. Все это, конечно, лишь постольку, поскольку такие счеты могли быть использованы ею в ее собственных интересах. Имея в виду упрочение своего собственного преобладания на Кавказе, Москва обусловливает обычно всякого рода свое содействие кавказским владетелям одним требованием — “учиниться в верности” “великому государю дарю и великому князю всеа Русин самодержцу и многих государств государю и обладателю”. Цепкая ко всякого рода прецедентам, московская дипломатия, по-видимому, уже в ту пору понимала такое требование гораздо серьезнее, чем простую дипломатическую формальность, покрывающую преходящие политические соглашения.

В своих стремлениях найти опору на Северном Кавказе против Турции Москва в XVI в. обращает особое внимание на черкесских, главным образом кабардинских феодалов. С Черкесией она входила в соприкосновение и раньше, между прочим через казаков, по мере того, как эти последние проникали в северные предгорья Кавказа (О казаках на Кавказе см. кроме Белокурова — Попка. Терские казаки с стародавних времен, в. 1 Гребенское войско (СПб. 1880) и И. Бентковский. Гребенцы (Чтения в Об-ве Истор. и Древн. Росс. 1887, кн. III, и отдел. М. 1889).). Со второй половины XVI в. сношения Москвы с “черкасами горскими и кабардинскими” принимают особенно оживлений характер. Антикрымские, а следовательно и антитурецкие настроения в это время среди некоторой части феодалов Кабарды, о чем говорилось выше, создавали, по-видимому, благоприятную почву для [XIV] московско-кабардинского сближение. Отдельные группы феодалов Кабарды обращались к Москве за поддержкой против своих соперников у себя дома, в самой Черкессии. Москва, с своей стороны, всячески поддерживала такия обращения. Крупный шаг для московско-кабардинского сближения в эту пору был сделан самим главою московского феодального мира, царем Иваном Грозным, вступившим в 1561 г., вторым браком, в супружество с кабардинскою княжною Мариан Темгрюковной Черкасской. Именно с этого времени многочисленные князья черкасские” (в XVI и XVII вв. в Москве это — не столько еще фамильное имя, сколько этническое, а вместе с тем и географическое наименование) широкою волною вливаются в ряды московской служилой аристократии. Оки роднятся с наиболее значительными и богатыми семьями этой аристократии, получают в Москве большие пожалования, занимают высокие посты московской военной и гражданской администрации, между прочим к на кавказской границе. Через Москву они упрачивают свое социальное положение и у себя дома, на Кавказе. Их новый сюзерен, московский царь содействует им в закрепощении и эксплуатации местных социальных низов (См. биографии многих из представителей фамилии Черкасских г. соответствующем томе «Русского Биографического Словаря» (СПб. 1905) и срав. выше, стр. 10 прим.; кроме того, опять таки — Белокуров К. (введение я документы)). Поддерживая своих стороников в Кабарде, радея якобы об их интересах, Москва пользуется этим, чтобы укрепиться на нижнем Тереке, где и создается к это время форпост ее дальнейшего продвижения на Кавказ.

На восток от Кабарды, среди кумыцких феодалов и в шамхалате, которых Москва также старалась привлечь к себе, ее дела подвигались более туго. Шамхалат понимал надвигавшуюся на него с севера, по прикаспийскому пути, угрозу. В интересах безопасности своих владений и своей собственной каспийской торговли шамхалы в XVI в. считают нужным поддерживать внешне-корректные [XV] отношения с Москвою, но в тоже время всегда остаются против нее на чеку. Шамхалат, эта наибольное крупное феодальное образование на северном и прикаспийском Кавказе (По подсчету современников, шамхал Тарку в конце XVI в. выставить до 15 тысяч “конных, опричь пеших людей” (Белокуров К. стр. 293)) всегда в это время скорее тяготеет к Турции и тем самым «портит игру» московской политики на Кавказе. Сообразно, с этим менялась здесь в своей тактике и Москва. Всячески приласкивая “черкас горских и кабардинских” и стараясь привлечь на свою сторону и шамхала, Москва не прочь была, при случае, воздействовать на последнего силою, что давало ей заодно возможность самой продвинуться дальше на Кавказ, за Терек со стороны прикаспийского пути — на Койсу.

В условиях такого соотношения сил на Северном Кавказе и в прямой увязке с позицией, занятой здесь Москвою, устанавливаются во вторую половин. XVI в. и взаимоотношения Москвы с одною из составных частей Восточной Грузии, а именно с Кахетией. Для Грузии, как таковой, просто уже в силу ее географического положения, не представлялось еще в эго время столь настоятельным как ее северо-кавказским соседям, определять свои отношения к подошедшей с севера к Кавказу Москве. С своей стороны, и для Москвы южный Кавказ в эту поры не был еще очередным вопросом ее кавказской политики. Поскольку, однако, проблема “Турция-Иран-Москва” получала в это время общекавказское значение, не могла не реагировать на эту проблему и Грузия, и прежде всего Восточная Грузия. В борьбе за Кавказ Турции и Ирана Восточная Грузия была между ними одним из главных яблок раздора. В таких условиях, в феодальной общественности Восточной Грузии могла возникнуть мысль так или иначе использовать Москву: в особенности там, где к этому присоединялись еще свои собственные счеты с непризненно настроенным и к Москве шамхалатом, как это было Кахетии — из-за [XVI] дагестанских лезгин. Эти же счеты с шамхалатом естественно создавали почву и для сближения Кахетии с северо-кавказскими соперниками шамхалата с кабардинскими феодалами. Обращение в это время Кахетии по ее собственной инициативе к Москве не представляло бы ничего неожиданного; с другой стороны, мы не удивляемся, когда узнаем, что такое обращение идет в согласовании с определенными группами кабардинских феодалов, и что Москва, с своей стороны, не только поддерживает в этом направлении кахетинских правителей, но иногда и прямо подсказывает им этот шаг. У Кахетии, по-видимому, действительно, существовала какая то договоренность с Кабардой. По крайней мере, когда в 1557 г. (первое за это время известие о сношениях Грузии с Москвою) прибыл в Москву, а правильнее был направлен туда астраханским воеводою посол из Кабарды от князя Темгрюка (будущего тестя Ивана Грозного), он прямо заявлял, что “иверский князь” с кабардинцами “в одной правде и заговоре” (“Того же [1557] году, месяца Июля, прислал из Астрахани Иван Черемисинов до Михайло Колупаев Васку Вражсного с Черкаскым мурзою с Кавъклычем Кануковым, а пришел от братии от Кабартынскых князей Черкаскых от Темърюка да от Тазрюта-князя бити челом, чтоб их государь пожаловал, велел им собе служити и в холопстве их учинил, а на Шавкал бы им государь пожаловал, Астроханьскым воеводам велел помощь учинил. Да говорил Кавлычь-мурза Черказской: толко их государь пожалует,... з братьею с их и с Кабартинскыми Черкасы в одной правде и в заговоре Иверской князь и вся земля Иверскаа, и государю с ними же бьют челом, чтоб государь царь и великий князь т по тому же пожаловал, как и тех всех” — Никоновск. летоп. 7065 г. О присылке из Асторохани” (Пол. Собр. Русск. Летоп. ХIIІ, I, стр. 284)). Позднее, когда в 1586 г. Александр II кахетинский, занявший престол после династических междоусобиц, запутавшийся в своих отношениях к Турции и Ирану и принужденный отбиваться от лезгин, присылает р. Москву посольство, в состав этого посольства, кроме священника Иоакима и монаха Кирилла (Ксантопуло), входит и черкес Хуршит, который играет видную роль и в последующих сношениях Кахетии с Москвою. В то же время надо отметить, что посольство 1586 г., по всем и [XVII] косвенным, и прямым указаниям, было подсказано Александру с севера. Этому посольству предшествовало отправление в Грузию астраханского толмача Русина Данилова (один из тех, которые оповещали кавказских правителей о свободе торговли в Астрахани) с поручением “проведывать дороги в грузинскую землю и земли грузинские, какова, земля” (Белокуров К., стр. 10). Этот Русин Данилов и привез с собою в Москву кахетинское посольство Иоакима, Кирилла и Хуршита. Но этого мало; как мы узнаем из грамоты Александра II к тогдашнему московскому царю Федору Ивановичу, миссия Данилова не ограничивалась разведческими заданиями; он вручил Александру II царскую грамоту и вести”: “прислал еси к нам человека своего русина Игнатия Данилова, а с ним прислал еси свою царскую грамоту и вести; мы о том велми благодарим бога и великим радованием возрадовалися есмя”. Посольство 1586 г., просившее московского царя держать всю иверскую землю... в своем царьском жалованье и во обороне”, было, в действительности, ответом на вызов к этому из Москвы. Оно было встречено в Москве весьма благосклонно, и в следующем 1587 г. из Москвы было снаряжено в Кахетию на этот раз уже официальное посольство (дворянина Родиона Биркина, Петра Пивова и подьячего Степана Полуханова) “к Олександру князю к вере его привести, что ему быти под государевою рукою на веки неотступно”. Этому посольству и удалось взять с Александра так называемую “крестоцеловальную запись” (Белокуров К., стр. 12 я 13-45).

Через Кахетию московская экспансия в последнюю четверть XVI в. начинает проникать, таким образом, за Кавказский хребет, в Грузию. Но сама Грузия, как таковая, в целом, повторяем, не интересует еще в это время Москву. До начала XVII в. Москва, не уверенная еще даже в своих поволжских завоеваниях, не идет в своей кавказской политике дальше усилий сбить Турцию с ее позиций на Северном Кавказе. Для этого, в целях своего [XVIII] собственного упрочения на Кавказе. Москва, используя сторонников в Кабарде, укрепляется на Тереке и концентрирует силы против шамхалата, стоявшего для ней преградой на прикаспийском пути. Совместными усилиями Москвы и ее северо-кавказских союзников, кабардинских феодалов, к этой политике привлекается и Кахетия. Этим шамхальским вопросом” вопросом о согласовании между Москвою и Кахетией наступательных действий против шамхалата почти и исчерпываются целиком взаимоотношения Грузил и Москвы в XVI веке (Кроме этого, тай сказать, основного момента в грузино-русских взаимоотношениях за это время следует отметить поручение, данное посольству М. Татищева (1604-1605) подыскать для детей царя Бориса Годунова невесту и жениха среди царевен и царевичей “в грузинской и карталинской земле” (см. Белокуров К., стр. 492-517). Подобно тому, как в свое время брак Ивана Грозного способствовал укреплению позиции Москвы на Северном Кавказе, так, невидимому, теперь старались таким приемом теснее связаться и с Грузией. Это и есть то «тайное дело» переговоры о котором, как видно и из публикуемых в настоящем издания документов, будут продолжаться и в XVII веке.).

Вся эта московско-кахетинская политика, в которой Москве, безусловно, принадлежала ведущая роль, в начале XVII в. потерпела крах. Наступление на шамхалат закончилось неудачей, и 15 1605 г. московская армия была голову разбита под Тарку кумыками при активном содействии Турции. Соглашение, вообще, налаживалось туго - союзники все время перекорялись Друг с другом. А между тем шах Аббас 1 (1586-1628 гг.), занятый первое десятилетие своего царствования на востоке и юге своего государства, начинал уже теперь восстанавливать пошатнувшееся положение своей власти и на Кавказе. Всем, что перед этим отходил от него в ту или другую сторону приходилось теперь дорого за это расплачиваться. Поплатился жизнью, как известно, за свою политику и союзник Москвы Александр II, убитый в 1605 г., по директивам шаха, своим собственным сыном Константином. С другой стороны, начавшееся в это время в самом московском государстве крестьянское революционное движение, [XIX] вообще, расстроило сношения Москвы с Кавказом. Временно прерываются в эти годы и взаимоотношения Грузии и Москвы. Они возобновляются только при Михаиле Романове Положение дел на самом Кавкасе к этому времени значительно изменилось.

На самом Кавказе к этому времени шаху Аббасу I удалось восстановить пошатнувшееся положение Ирана. Турция была отброшена от Каспийского моря. Дербент, Баку, Шемаха снова отошли к шаху. Весь восточный Кавказ должен был снова признать власть «царя царей». Но Турция не окончательно утратила свою позицию на Кавказе. Западный Кавказ, в общем, оставался за нею. В отдельных случаях, как например среди феодалов Северного Кавказа, тяготение к Турции и к ее вассалу Крыму, за это время даже, как будто, усиливается.

Когда Аббас I начал напоминать кавказским владетелям, что кроме Турции (а заодно и Москвы) существует еще и Иран, его главные удары направились, как известно на Восточную Грузию. Значительное количество населения было переселено в Иран. Страна была разорена. Были разрушены столица Кахетии Греми и один из крупных торговых центров — Загеми; были разрушены почти все замки, церкви, и монастыри, т. е. все центры феодального светского и духовного землевладения. Многие из представителей правящей в Кахетии линии грузинских царей были умерщвлены. Карталиния стала управляться Шахскими ставленниками из грузинских царевичей, принимавших магометанство (О карательных мерах шаха Аббаса на Кавказе, и в частности в Калегии и об отражении этих мер на настроения кавказских феодалов см., кроме других источников, и в настоящем издании — в отписках терских воевод в Москву и в сообщениях о состоянии Кахетии посольства Волконского и Хватова (№№ 2 и 8)).

В таких условиях в феодальной Грузии, и прежде всего в правящих кругах Кахетии, возникает мысль о соглашении между отдельными грузинскими правителями для борьбы со всеми внешними врагами Грузии и в первую очередь для изгнания шахского ставленника из [XX] Карталинии и воссоединения Карталинин с Кахетией. Одним из главных поборников такого соглашения был кахетинский царь Теймураз I, изгнанный в это время Аббасом 1 из своих владений и нашедший в этом отношении поддержку и убежище в Западной Грузии — в Имеретии. От такого, по существу, прежде всего военного соглашения до какой-либо программы общегрузинского национального объединения было, конечно, еще очень далеко. В Грузии начала XVII в., феодальной стране с преобладанием натурального хозяйства, с сравнительно мало развитыми внутренними экономическими связями мало было реальных предпосылок для какой либо программы общегрузинского национального объединения. Такая программа могла быть в это время скорее своего рода реминисценцией и прошлом политическом единстве Грузии, когда Грузия приближалась к тому, чтобы стать общекавказским военно-феодальным центром, память о чем, по-видимому, не умирала в эту эпоху в грузинской феодальной общественности. С другой стороны, нельзя, как нам кажется, расценивать намечавшееся теперь соглашение, только как соглашение на данный случай. При всей своей раздробленности, Грузия XVI-XVII вв., во всем ее объеме, как восточная, так и западная, представляла из себя некоторый единый комплекс, довольно четко отделяющийся от своих ближайших соседей на Кавказе, при наличии, конечно, в то же время самой разнообразной связанности с этими соседями. Военное соглашение между отдельными правителями Грузии, в случае успеха, могло иметь своим результатом дальнейшую военно-феодальную консолидацию этого комплекса. Что сами поборники такого соглашения, Теймураз кахетинский и Александр имеретинский не смотрели на него только, как на соглашение на данный случай, явствует из их собственных высказываний — высказываний, не чуждых иногда явно наступательных, экспансионных стремлений, выходящих уже за пределы Грузии (Такие агрессивные настроения довольно отчетливо отражаются в разговорах Теймураза с московскими послами Волконским и Хватовым (см. № 8. II настоящего издания) и отчасти, в грамоте Теймураза к московскому царю, посланной к 1639 г. с митрополитом Никифором (см. Броссе, стр. 1-34)). [XXI]

На почве этих усилий отдельных грузинских правителей дать отпор внешним врагам Грузии и возобновляются в XVII п. взаимоотношения Грузии и московского государства. С своей стороны, и Москва с этого времени постепенна усваивает по отношению к Кавказу, а в связи с этим, в частности, и к Грузии, более широкую политику.

Революционное движение начала XVII в. в московском государстве, как движение эксплуатируемых общественных низов, потерпело неудачу. Победа осталась на стороне землевладельческого крепостнического класса и крупного купечества. Московское государство, в своей социальной сущности, после этого движения не переродилось. По существу, оно остается все такой же военно-феодальной монархией, какой было и до этого; но внутри этой военно-феодальной монархии, теперь, к тому же, гораздо более консолидировавшейся, все же происходят известные, социальные сдвиги. Родовая феодальная аристократия уступает теперь место среднему землевладельческому дворянству, из которого постепенно выделяется новая аристократия, но уже не родового, а служилого происхождения; то землевладельческое дворянство сильнее, чем раньше, втягивается теперь в рынок. Усиливается товарное обращение между отдельными областями; небольшие местные рынки, начинают концентрироваться и один всероссийский рынок: капиталисты-купцы, руководители и хозяева этого процесса, получают теперь большее политическое значение (Сран. В. Ленин. Что такое “друзья народа” и как они воюют против социал-демократов? Соч., т. 1, стр. 73; изд. 3, М-Лнгр. 1929). В соответствии со всем этим Москва в XVII в. и в своей внешней политике развертывает более широкую программу. В соответствии с этим и кавказская политика московского государства в XVII в., продолжая преследовать все те же, но существу, цели, что и раньше установление на, Кавказе политического преобладания Москвы и упрочение [XXII] ее положения на кавказских торговых путях усваивает теперь более широкий масштаб, в связи с чем шире развертываются теперь и взаимоотношения Грузии с Москвою.

Кавказская политика Москвы ХVII-го в. один из моментов подготовки к тому общему определенно выраженному наступлению, какое с начала XVIII в. “российская империя” поведет на Балтийское море, этот «европейский» выход залегавшего через ее владения европейско- азиатского транзита, и на прикаспийский Кавказ, «азиатский» выход того же транзита, а несколько позднее, с средины XVIII в., и на Черноморье, новый южный выход на европейские рынки. В целях подготовки к такому общему наступлению, весь Кавказ в целом делается теперь очередной задачей кавказской политики Москвы. В XVI в. Москва комбинировала, главным образом, политические силы Северного Кавказа, привлекая к таким комбинациям из закавказских сил только Кахетию. В XVII в. наряду с северокавказскими отношениями Москвы равномерное место занимают и ее юго-кавказские отношения. Не локальный, в конце концов, вопрос о согласовании наступательных действий против шамхалата, но подготовка позиции в общекавказском масштабе составляет теперь основное содержание московской политики на Кавказе. Сообразно с этим и грузино московские взаимоотношения в XVII веке значительно усложняются. В XVI веке они исчерпывались сношениями с Москвою Кахетии; теперь они постепенно разветываются во всю ширину общегрузинского масштаба. Начавшись и на этот раз, как и в XVI в., со сношения с Кахетией, они перерастают теперь в сношения почти со всеми главными политическими центрами Грузии того времени главным образом Имеретией, затем с дадианской Мингрелией и даже, в единичных случаях, с оста; шейся за Ираном Карталинией, в тесной взаимной связанности всех таких сношений между собою. Если к XVI в., в основе сношений с Кахетией лежало стремление Москвы вовлечь эту часть Грузии в свои северо-кавказских комбинации, то теперь во всех этих сношениях определенно выявляется заинтересованность Москвы в [XXIII] Грузии как таковой — как одной на политических единиц южного Кавказа. Внешним образом все такие взаимоотношения отдельных составных частей Грузии с Москвою, выражаются в XVII в., как известно, в тех многократных посольствах, какими за это время обе стороны обмениваются между собою. Со второй половины XVII в. к этому присоединяются приезды (иногда очень надолго) в Москву отдельных грузинских правителей -Теймураза кахетинского; его внука «царевича Николая Давидовича», как он имянуется в русских документах, с его матерью; имеретинского царя Арчила и его сыновей... В XVII в. между Грузией и Россией устанавливается почти постоянная непрерывная дипломатическая связь.

Усилия отдельных грузинских правителей более тесно сплотиться для отпора внешнем врагам и создавали для Москвы благоприятную обстановку для внедрения ее собственного влияния в Грузию в целом. Московские посольства появляются теперь не только в Кахетии, но и к Западной Грузии в Имеретии в Мингрелии. Москва богато одаривает грузинскую феодальную аристократию высокоценными на малоазиатских рынках собольими мехами. Она подчеркнуто интересуется феодальною церковною стариною, радеет о благолепии храмов и о чистоте в Грузии христианской веры, не упуская в то же время случая осмотреть укрепленные пункты, подсчитать военные силы, собрать сведения о естественных богатствах страны и ознакомиться с конъюктурами местного рынка. Все это пригодится русскому царизму в будущем, когда в 20-к годах XVIII века он начнет свое открытое наступление на Кавказ. Но почва для такого наступления подготовляется уже в XVII в.

Публикуемые в настоящем издании документы и обрисовывают перед нами грузино-московские взаимоотношения за первые десятилетия XVII в., когда, в условиях подготовки московского государства к наступлению на Кавказ, эти взаимоотношения начинают развертываться во всю широту общегрузинского масштаба. Центральное место в грузино-московских взаимоотношениях занимают [XXIV] и в эти десятилетия, как и в XVI в., сношения Москвы с Кахетией при Теймуразе I кахетинском. К этим же десятилетиям, однако, относится и первая попытка завязать непосредственные сношения с Москвою еще одного грузинского правителя Левана I Дадиани; а что самое главное — и сам Теймураз кахетинский ведет в это время переговоры с Москвою не изолированно, как вел такие переговоры в XVI в. его дед Александр, но в постоянном контакте с другими правителями Грузии.

Изгнанный Аббасом I из своих кахетинских владений и нашедший убежище в Западной Грузии, Теймураз в десятых годах XVII века пытается с помощью западногрузинских владетелей вернуть утраченное, а также утвердиться и в Карталинии. В поисках поддержки своих замыслов извне он обращается в различные стороны к католическому Риму, к православному константинопольскому патриархату, главным образом к сопернику Ирана, Турции и на первых порах, по-видимому, мало думает о Москве.

Сношения на этой почве между Теймуразов и Москвою завязываются только в 1616 г., когда со стороны первого были сделаны некоторые шаги с целью предварительно нащупать об этом почву, у терских воевод, и когда в Кахетию для выяснения этого вопроса из Москвы был послан гонец” (низший ранг дипломатического представительства) Григорий Веревкин. Фрагментарность документов, относящихся к отправлению в Кахетию Веревкина, оставляет открытым вопрос, были ли в Москве осведомлены о шагах, предпринятых, еще до этого отправления, Теймуразом на Тереке, или нет; а тем самым остается открытым и другой вопрос было ли отправление Веревкина ответом на обращение Теймураза, или оно было предпринято Москвою по собственной инициативе? Во всяком случае из архивного дела, в котором находятся документы, относящиеся к этому отправлению (См. № 2 настоящего издания), достаточно ясно обнаруживается, что такое отправление входило в общую [XXV] систему дипломатических мероприятий Москвы с целью парализовать положение на Кавказе Турции, хотя в то же время в данном случае — и с целью сдержать излишний напор на Кавказ Ирана. С другой стороны, из этих же документов мы узнаем, что в это время с Теймуразом в его борьбе с шахом Аббасом «соединачилися... 6 царей крестьянских», и что для войны на шах Баса и турской царь хочет им людей дати”- Веревкину не пришлось, однако, выполнять возлагавшуюся на него миссию. Уже после его отъезда в Москве были получены известия, что Теймураз, второму перед этим упалось было восстановиться в своих владениях, снова был изгнан шахом Аббасом из Кахетии и из земли своей бежал в горы, в крепкие места, а того... не ведомо, в которые он места в горы из земли своей бежал”. Веревкин с дороги был отозван обратно в Москву.

Регулярные дипломатические взаимоотношения меж Москвою и Кахетией возобновляются после этого, и на этот раз определенно по инициативе Теймураза, в 1619 году. За данное время эти взаимоотношения выразились посольствах; от Теймураза в Москву игумена Харитона в 1618 г., архиепископа Феодосия в 1Ь2І г. и «нареченного», как его всегда называют русские документы, митрополита Никифора в 1635 г., и в ответном на это последнее посольстве из Москвы в Кахетию князи Федора Волынского и дьяка Артемия Хватова з 1637 — 1640 (См. в настоящем издании №№ 3, 4, 6 и 8).

Не останавливаясь подробно на всех перипетиях грузино-русских взаимоотношений за данное время, отмени только некоторые, по нашему мнению, наиболее существенные моменты этих взаимоотношений. Как было уже казано в самом начале, грузино-русские взаимоотношения, и выходящие в .XVI в. за пределы одной только части Грузии, а именно Кахетии, перерастают в XVII в. в сновидения с московским государством почти всех главных политических образований Грузии. Такое перерастание обуславливалось, по нашему мнению, с одной стороны тем, [XXVI] что среди отдельных политических образований Грузии назревает в это время мысль о военном соглашении в отпор двум главным силам, наседавшим в это время извне, на Грузию Турции в Ирана, и с другой стороны тем, что наступавшая с севера на Кавказ Москва, интересовавшаяся в XVI в., главным образом, северо-кавказскими делами, ставит в XVII в. в порядке дня своей казказской политики вопрос о своем проникновении, и при том именно через Грузию, и за Кавказский хребет. Подойдем так и только так - и к грузино-русским взаимоотношениям первые десятилетии XVII века.

В сношениях Грузии с Москвой за эти десяти те, ведущая роль остается за Кахетией. Все перечислены сейчас посольства, Харитона, Феодосия, Никифора (Все послы Теймураза за это время в Москву принадлежат к определенной общественной среде. Игумен Харитон, архиепископ граничного грузинского монастыря в Иерусалиме Феодосий, митрополит Никифор, все это представители тех кругов высшего духовенства в Грузии которые были близки константинопольскому патриархату. Все они до своего появления в Москве, и некоторые из них как раз в то врем, когда Москва отправляла Веревкина, искали, по поручению Теймураза для него защиты, у неверных” — их духовный сан не мешал в случае их дипломатической миссии — и все они в Константинополе входили в соприкосновение с греческою церковью, которая давно уже к этому времени жила-милостынею Москвы. Через эту послушную в Москве среду могли проникать и в Грузию влияния, победившие, в конце-концов, тяготение Теймураза к Турции) это именно кахетинские посольства, хотя сам Теймураз пребывал во время первых двух этих посольств вне Кахетии. Однако, уже с первых завязей в это время таки сношений в них соучаствуют, и той или другой форме правители и других частей Грузии. Вспомним о крестьянских царях, обещавших содействие Теймуразу о чем мы узнаем из документов, относящихся к несостоявшемуся отправлению к нему Веровкина. Когда в 1619 г. Теймураз обращается к Москве через своего посла Харитона, с ним официально солидаризуются в этом грамотами к московскому царю Георгий имеретинский («Юрий башачицкий царь») и Мамия Гуриели («гурельские земли [XXVII] царь Мануйло»), а также Леван Дадиани, хотя и без особой с своей стороны грамоты: «а от четвертово от владетеля, дадьянские земли, к государю грамоты... нет, потому что тот владетель после их совету пошел вскоре в поход на войну». О солидарности Теймураза с Георгием имеретинским говорил в Москве и митрополии Никифор. Когда, наконец, в Кахетию было отправлено посольство Волконского и Хватова, ему пришлось зазимовать на Тереке, так как Теймураза с это время в Кахетии не было; он уезжал для соответствующих переговоров в Имеретию, к царю Георгию и его сыну Александру (Зять Теймураз«, впоследствии царь Александр имеретинский один из видных поборников военного соглашения отдельных грузинских правителей и их соглашения с Москвою). Такие же переговоры Теймураза с отдельными грузинскими владетелями, велись, по-видимому, и во время пребывания посольства Волконского в Кахетии, задерживая даже отчасти миссию этого последнего. Впрочем, тут была еще и другая причина, о которой придется еще сказать несколько слон.

В Москве, по существу, сочувственно относились к программе соглашения отдельных грузинских правителей, поскольку такое соглашение обращалось к Москве и поскольку оно могло быть согласовано с программой самой Москвы на Кавказе. Но тут-то и начинались очень серьезные разноречия. Программу московской политики на Кавказе мы уже знаем: примирительное отношение к Ирану, определенный подрыв на Кавказе позиции Турции,- Грузинская программа строилась, в значительной степени, на противоположных началах. И еще одно — требование Москвы безоговорочного признания правителями Грузии над собою “высокой руки” московского царя. На этих пунктах и сосредоточивались, к сущности говоря, все грузино-русские переговоры ва это время.

Первые два посольства Теймураза в Москву, игумена Харитона и архиепископа Феодосия, именно по всем этим пунктам потерпели полную неудачу. На просьбу о помощи московское правительство ограничилось [XXVIII] обещанием поставить грузинский вопрос в своих переговорах с шахским правительством, что и было, действительно, делано (посольство в Иран Коробьина и Кувшинова (Об этом посольстве см. в настоящем издании стр. 77-83, а так же у Белокурова Р.)). Что же касается каких либо более решительных шагов, в пользу Грузии, то тут было дано понять, что предварительно Теймураз должен определенно отмежеваться от Турции и, главное, формально стать “под высокую руку” московского царя. Особенно резкий характер приняли переговоры с Феодосием. Московское правительство, не обинуясь и в довольно грубой форме, упрекало Теймураза и его нелойальном отношении к шаху. Дело дошло, в сущности говоря, до полного дипломатического разрыва Теймураз восстановился в Кахетии без помощи Москвы

В 1635 г. дипломатические сношения возобновились. Представителем Теймураза в Москве явился на этот раз один из видных, по-видимому, деятелей его царствования, митрополит Никифор. За время своего пребывания в Москве Никифор очень широко развернул свою дипломатическую деятельность, сумев в то же время обставить более внушительно и свое представительство. Теймураз, с своей стороны, постаравшись оправдать в глазах московского правительства свои предшествующий сношения с Турцией, определенно высказывался теперь за формальное признание покровительства над собою московского царя. В Москве отнеслись к Никифору очень внимательно, и к Теймуразу было наряжено ответное посольство, обставленное точно также чрезвычайно внушительно. Во главе посольства был поставлен представитель старой феодальной аристократии, князь Федор Волконский; деловая сторона посольстве возлагалась на дьяка Артемия Хватова. На посольство, кроме главного задания оформить отношения царя Теймураза к Москве, возлагалось обследование положения дел в Грузии и состояния этой страны (Посольству Волконскго и Хватова принадлежит обстоятельное описание Кахетии (см. в настоящем издании №8, 11 открывается серия тех разведочных описаний отдельных частей Грузии (Елчина, Мышецкого, Толочанова и Иевлева и др.), которыми так багаты «грузинские дела» московского Посольского приказа за XVII в.; срав. об этом М. Полиектов. Экономические и политические разведки московского государства XVII в. на Кавказе (Тиф. 1932; изд. Ин-та Кавказоведения АН СССР)), а также досмотр и исправление христианской [XXIX] веры. Для этого в состав посольства входила целая комиссия духовных лиц — “учительных людей”. Для придания в Грузии внешнего блеска православию, этому идеологическому лозунгу в предстоявшей на Кавказе борьбе Москвы “с нечестивыми агарянами” в раззоренную Кахетию посылалися мастера церковного дела и богатые запасы материала — красок, слюды и железа. Впервые теперь, после тридцатилетнего перерыва, представители Москвы появлялись в Грузии: товар надо было показать лицом.

Результат был, в конце концов достигнут: царь Теймураз дал “крестоцеловальную запись” за подписями своею, своего наследника царевича Давида и своих главных приближенных. Достигнуто было это, однако, не без больших трений. Кахетинская феодальная общественность, окружавшая Теймураза, отнеслась довольно сдержанно к взятому царем курсу на Москву. Требовали большего предварительного уточнения — в чем именно и в каких формах выразится покровительство со стороны московского царя. С своей стороны, высшее духовенство Кахетии совершенно не было склонно признавать за Москвою право на какую-то “ревизию православия” в Грузии и было оскорблено тем инквизиторским тоном, каким говорили с ним прибывшие теперь в Кахетию представители московской церкви (В главе комиссии “учительных людей”, отправленных вместе с посольством Волконского и Хватова в Кахетию, стоял бывший игумен Ипатского, что в Костроме, монастыря Иосиф,- большую роль в этой комиссии играл входящий в ее состав известный деятель русской церкви Арсений Суханов, которому, по-видимому, фактически и принадлежат основные документы, относящиеся к этой комиссии и публикуемые в настоящем издании № 8, III. О Суханове в Грузии см. названные выше на стр. II, в прим. 2 исследования Белокурова). Во главе политической оппозиции стоял сам царевич Давид; выразителем недовольства [XXX] церковных кругов был, главным образом, архиепископ алаверлcкий Заведен. Лишь с большим трудом Теймуразу удалось склонить Давида и главных феодалов Кахетии дать «свою полную веру» московскому царю.

Плохо налаживалось соглашение и между самими правителями отдельных частей Грузии. Затруднение было, главным образом, из-за крупнейшего феодала Западной Грузии. Левана I Дадиани. В начале он как будто бы присоединялся к такому соглашению, да и то несколько обособленно: он не подтвердил, как мы знаем, в 1619 г. официальным письмом свою солидарность с Теймуразом, Георгием имеретинским и Мамиа Гуриели. Позднее, из-за своих счетов с имеретинским царем, в своей борьбе с Гуриели и по мере того, как налаживалось соглашение между ними, Леван окончательно отходит от них. Попытка Теймураза примирить его с Георгием имеретинским, для чего Теймураз и отлучался в Имеретии, когда посольство Волконского прибыло на Терек, успеха не имела. Общегрузинское соглашение съуживалось до соглашения только двух грузинских земель Кахетии и Имеретии. Леван Дадиани не прочь был, по-видимому, сам завязать сношения с Москвою, но особняком от других: в 1637 г., почти одновременно с тем как туда отправился митрополит Никифор, он отправил в Москву своего посла, священника Гавриила «Гегенева» (Гегенава?) (См. № 7 настоящего издания). В Кахетии и Имеретии в этом было усмотрено, по-видимому, некоторое сепаратное выступление, нарушавшее общую политику. Прибывший раньше Гегенева в Москву митрополит Никифор дал весьма нелестную характеристику как самого Левана так и вообще «Дидиянской земли». Гегенев был принят в Москве очень холодно. Столь же холодно, впрочем, было принято и Леваном Дадиани ответное из Москвы посольство подьячего (не особенно высокий чин) Елчина и священника Захарьева. (Об этом посольстве см. Белокуров Д.) Трудно было столковаться между собою Москве и «дидианскому царю», пока [XXXI] оставались не выясненными отношения этого последнего к «турскому султану» и к тем, на кого в Грузии делала теперь ставку Москва.

Так складывались, в общекавказских условиях, взаимоотношения Грузии и московского государства в первые десятилетия XVII века. Дальнейшее развитие этих взаимоотношений выходит уже за пределы настоящей публикации.

Еще больше интересных материалов на нашем телеграм-канале ⏳Вперед в прошлое | Документы и факты⏳

Главная страница  | Обратная связь
COPYRIGHT © 2008-2024  All Rights Reserved.