ПРЕДИСЛОВИЕ

В начале XVII в. в жизни армянского народа произошли события, определившие дальнейшие его судьбы. Совершились почти небывалые по своим масштабам сдвиги, которые представляли собой заключительный этап бедственных потрясений, периодически повторявшихся на протяжении предшествующего столетия.

На протяжении всего XVI в. на территории Армении, Азербайджана и отчасти Грузии с большими или меньшими перерывами велись длительные, кровопролитные войны между османской Турцией и сефевидским Ираном. Эта вражда, внешне часто носившая религиозно-догматический характер, имела свои серьезные политические, стратегические и экономические причины, из которых важнейшей было стремление османской Турции овладеть Южным Азербайджаном, Закавказьем и Дагестаном, установить свое господство над торговыми путями, проходившими через Армению и Азербайджан, и главными центрами шелкового производства.

Частые передвижения стотысячных вооруженных армий нанесли тяжелый удар экономике страны, и на протяжении десятилетий экономическая жизнь не могла шагнуть вперед. Положение населения было чрезвычайно тяжелым, особенно в тех областях Армении, через которые проходили главные пути, по которым двигались войска. Во время периодических отступлений кызылбашских войск опустошались все те области, через которые должна была пройти армия противника, обширные пространства обращались в пустыню, сжигались посевы, уничтожались склады зерна и других продуктов.

Говоря о подобной военной тактике, давным-давно знакомой иранской армии, шах Тахмасп I в своей памятной записи отмечает: [240]

«Когда я получил весть о том, что Хондкар достиг Сваза и должен три недели ожидать там, пока намаслят верблюдов, я пригласил к себе старшин, видных людей и кедхуда окрестных мест и сообщил им, что нашим воинам предписано, отступая перед турецкой армией, сжечь и уничтожить все зерно и урожай близлежащих мест... [Мы] уничтожили и сожгли в этих местностях зерно, а источники воды закрыли. Ибо, как это ясно каждому умному человеку, война подобна карточной игре: нужно любыми средствами продвигать дело вперед и поставить противника на колени. Война — это мошенничество, — заявляет Али, — во время войны, бегством ли, обманом ли, следует сделать так, чтобы никакие средства не были оставлены врагу» (*** Тазкаре-е шах Тахмасп, изд. полк. Л. С. Филота. Калькутта, 1912, стр. 51-52 (перс. текст)).

В армянских источниках того же периода времени — памятных записках и мелких хрониках, имеются многочисленные свидетельства о том, что кызылбашская армия со всей точностью претворяла в жизнь упомянутую тактику шаха Тахмаспа. Разрушению и ограблению подвергались в особенности области Западной Армении: Басен, Хнус, Эрзерум, Баберд, Ерзинка, Дерджан, Муш, Хлат, Арцке, Арчеш и Ван, жители которых угонялись в плен.

Не менее безжалостному разрушению подвергались города и села Южного Азербайджана и Персидского Ирака, если возникала необходимость эвакуации этих местностей (Тазкаре-е шах Тахмасп, стр. 37). Однако в любом случае положение армянского населения было несравненно тяжелее, ибо согласно мусульманским законам во время войны имущество христиан считалось «халал» (дозволенным мусульманским законом), а их пленение и обращение в рабство допускались шариатом. Если население мусульманских районов лишалось пристанища и зимних запасов и терпело большой материальный ущерб, то армянским райатам, помимо всего этого, угрожала также опасность пленения, порабощения и физического уничтожения. В своей памятной записи шах Тахмасп рассказывает о пленении армянских детей [241] в Хнусе, Баберде и Эрзеруме и массовом переселении населения, покидавшего места своего прежнего жительства, чему он лично был свидетелем (Тазкаре-е шах Тахмасп, стр. 58-60).

Последний период персидско-османских войн длился около 12 лет и завершился в 1590 г. Константинопольским миром. В 1587 г. под давлением вождей и влиятельных амиров больших племен Румлу и Устаджлу сефевидский шах Султан Мухаммад Худабанде уступил трон своему младшему сыну, шаху Аббасу I.

Стремясь в первую очередь укрепить восточные границы страны, молодой шах все силы направил на то, чтобы вытеснить узбекские войска, которые захватили весь Хорасан и Систан. Поэтому он был вынужден согласиться на чрезвычайно тяжелые условия мира, предложенного Турцией Ирану в 1590 г. в Константинополе, согласно которому все Закавказье и Азербайджан, за исключением областей Ардебиля и Талиша, отходили к Турции.

Во время разрушительных нашествий 1578-1590 гг. очень пострадали центральные районы Армении и, в особенности, села и поселки Араратской долины. Необузданное ограбление населения и разрушения, совершенные османской армией, достаточно подробно описаны в современных турецких источниках. Курдский историк Шараф-хан Бидлиси, очевидец и участник нескольких походов, рассказывает, как сразу же после захвата какой-либо области или крупного населенного пункта турками назначались чрезвычайные сборщики налогов (даруга и ясахчи), которые отправлялись в окрестные деревни и поселки, чтобы забрать у крестьян последние запасы хлеба (Scharaf-nameh ou histoire des kourdes par Scheref, prince de Bidlis, publiee par V. Veliaminof-Zernof, S. Peterbourg, 1860, t. II, стр. 286, (перс, текст)). Жители тех городов, где турками были построены новые крепости, обязаны были удовлетворять все нужды охранявшего крепость гарнизона. По свидетельству Искандара Мунши, беспощадно срезались плодовые деревья, снимались двери и окна томов с тем, чтобы в зимние месяцы их могли [242] использовать в качестве топлива (*** — Тарих-е аламара-е аббаси (далее. ТАА), Тегеран, 189/, т. II, стр. 231 (перс, текст)). Тот же источник свидетельствует о фактах увода турецкими солдатами в плен не только христиан, но и мусульманских райатов-шиитов (азербайджанцев) (Там же, т. II, стр. 345).

Во вновь захваченных областях турецкие власти производили перераспределение земель. Большая часть обширных земельных владений в порядке, установленном в османской Турции, передавалась в пожизненное владение высшим военным чинам в качестве «зиамет»-а или «тимар»-а за придворную и военную службу, либо жаловалась с правом наследственного владения вождям курдских племен в качестве «арпалык»-а, или «оджаклык»-а. Те же земли, которые не раздавались в виде «тимар»-ов и «зиамет»-ов, считались государственным земельным фондом, или «мири», и взимавшаяся с них рента-налог поступала непосредственно в государственную казну.

Место кызылбашской кочевой аристократии заняли турецкие военные наместники — паши и курдские амиры. Таким образом, и в период турецкого господства военно-феодальная знать являлась главным эксплуатирующим классом и на основе временного или наследственного права держала в своих руках основное средство производства — землю, обладала широкими правами по отношению к непосредственным производителям — земледельцам-райатам и пользовалась покровительством светских и духовных властей.

Вся масса трудящегося крестьянства, подвергавшаяся беспощадной феодальной эксплуатации, по-прежнему оставалась в бесправном, рабском положении и, подвергаясь экономическому и внеэкономическому принуждению, выполняла многочисленные налоговые обязательства как по отношению к крупным и мелким землевладельцам, так и по отношению к государственным властям. В период турецкого господства новым бедствием для трудящихся стали строившиеся и восстанавливавшиеся повсюду крепости и укрепления, которые ежегодно поглощали большое число рабочих рук и становились причиной разорения крестьянского хозяйства. [243]

После подписания мирного договора шах Аббас приказал кочевым кызылбашским племенам, обосновавшимся в Карабахе и Юж. Азербайджане, переселиться в глубь страны, обещая предоставить им новые яйлаги и кишлаки в областях персидского Ирака и Мазандарана. Некоторые племена (элы и оймаги), избегая турецкого господства, раз и навсегда перекочевали в сторону Мазандарана, Ирака и других областей, однако, большое число кочевников, которые уже за многие десятилетия до этого обосновались в различных местностях Азербайджана и особенно в Карабахе (где они имели поместья, пахотные земли, сады к другое имущество, и которым было трудно отказаться от всего этого), остались на своих прежних местах (ТАА, т. II, стр. 279).

Политика пересмотра права распоряжаться землями и особенно крупными феодальными владениями, проводившаяся центральной турецкой властью, не могла не вызвать глубокого недовольства среди местных крупных и мелких феодалов. И вот в первые же годы турецкого господства повсюду возникают и постепенно принимают широкие размеры недовольство и протесты против подобной захватнической политики. Противоречия более чем обострились в последние годы XVI века, когда качалось бегство как больших групп — отдельных племен и общин, так и армянских, грузинских и азербайджанских видных феодалов, светских и духовных деятелей. Беглецы гостеприимно встречались в Иране, получали надежное убежище и удостаивались особого внимания шаха Аббаса.

К шаху переходили не только те феодалы, владения которых были захвачены, но также и те, которые, хотя и сохранили свои княжеские права, однако подвергались постоянным притеснениям и произволу со стороны турецких властей. На них возлагались тяжелые обязательства единовременных платежей в царскую казну, они подвергались конфессиональным преследованиям и повсеместно сталкивались с религиозной нетерпимостью.

«Многие из князей и правителей мусульманских и христианских, — пишет Аракел Даврижеци, — из страны Атрпатакан отправились к царю персидскому, ибо племя [244] османское ущемляло их крайне жестокими притеснениями, требованием тяжелых налогов, и угнетением обделяли и грабили и преследовали за веру; многими другими муками мучали не только армян, но и грузин, и мусульман (азербайджанцев) и из-за этих притеснений отправились к царю персидскому, [надеясь, что], быть может, при нем найдут облегчение уклонившиеся от османской службы» (Аракел Даврижеци, История, Вагаршанат, 1896, стр. 15 (на древнеарм. яз. 1, ср. ТАА, т. 11, стр. 440-441).

Продолжая рассказывать о лицах, укрывшихся в Иране, Аракел Даврижеци упоминает также имена ряда видных армянских светских и духовных феодалов Сюника и Арцаха (Там же, стр. 16).

Одновременно шах внимательно следил за ходом событий и посредством беглых феодалов старался приобрести расположение у оставшихся в своих владениях армянских, грузинских, азербайджанских и курдских владетелей, которые в свою очередь думали, «что, выказав свою преданность шаху, найдут у него какое-нибудь облегчение и помощь против их притеснений и налагаемых повинностей» (Там же, стр. 17).

В начале XVII в., когда на восточных границах Сефевидского государства был обеспечен длительный мир и когда мощное движение джалалиев, постепенно расширяясь, охватило почти все центральные и восточные области Малой Азии, угрожая самому существованию Османского государства, шах Аббас счел целесообразным воспользоваться случаем, чтобы вернуть обратно области, захваченные Турцией по миру 1590 г.

14 сентября 1603 г. армия кызылбашей выступила из Исфахана и поспешно направилась к Азербайджану. В Казвине к ней присоединились особые войсковые части «горчи» и «гуламов» бывшей столицы во главе с даруга Амир-Гуна бек Каджаром. Вскоре на помощь подоспели войска Ардебильского хана Золфегара (ТАА, т. II, стр. 441-442, см. также документ № 1 настоящего сборника).

28 сентября Тавриз был уже захвачен, а застигнутые врасплох немногочисленные турецкие силы оказали небольшое [245] сопротивление у находящегося в 30 км севернее Тавриза города Софиан, откуда, потерпев поражение, отступили в сторону Нахичевана.

Получив весть о том, что Тавризская крепость уже сдалась и что сам шах с большой армией двинулся к Нахичевану, турецкие войска под командованием бегларбека Еревана, паши Мухаммад Шерифа, не полагаясь на укрепления Нахичевана, оставили там 150 янычар, а сами, отступив, укрепились в Ереванской крепости. Шах Аббас 20 дней оставался в Тавризе. За это время турки, угнав в сторону Нахичевана большое количество райатов и заставляя их работать день и ночь, построили вокруг крепости двойную стену. Однако и эта крепость сдалась почти без сопротивления, после чего кызылбаши направились к Еревану.

В это время в системе укреплений Еревана насчитывались три отдельные крепости, из которых главною была та, которую в 1583 г. построил Фархад паша и которая звалась «старой крепостью». Эта крепость имела прочные стены и была окружена глубокими рвами. Второю была маленькая крепость, на холме, расположенном к юго-востоку от старой крепости, на правом берегу реки Раздан, которая звалась «Гезчи-кала» («наблюдающая крепость»). Третью крепость (расположенную очень близко к старой крепости, к югу от нее) построили войска, отступившие из Нахичевана; они не успели окружить ее стеной и вырыть вокруг ров (ТАА, т. II, стр. 446, сравн. Chardin J. Voyages du chevalier Chardin en Perse et autres lieux de l’Orient, t. II, p. 219. Tavernier J. Les six vovages de Jean Baptiste Tavernier, t. I, p. 40).

Осада крепости длилась более 8 месяцев, при этом райаты окрестных деревень несли большие потери, чем воюющие стороны.

«И в эти дни, — пишет Аракел Даврижеци, — повелел шах войскам персидским идти в страну Араратскую и во все окрестные с нею области, вывести отовсюду мужей, которых зовут райатами, — как христиан, так и мусульман, какого бы они ни были племени, собрать и привести их в персидский стан, чтобы были соратниками персидских войск в изгнании сибаев и иным сотрудничеством помогали войскам персидским. И в час сражения, когда атаковали, гнали сибаев, выдвигая вперед [246] христиан, подставляли их под огонь и мечи, из-за чего уничтожалось племя армянское обеими сторонами — спереди османами, а сзади персами» (Даврижеци, стр. 26).

Во время осады шах, давая одновременно своим военачальникам воинские части, отправлял их в различные места, чтобы овладеть ими и захватить добычу. Так, в сторону Гянджи он отправил Амир-Гуна хана Каджара, который предал огню и мечу деревни и поселки тех мест и с большой добычей вернулся в Ереван. Таким же набегом подверглись и Басен, Хнус, Карин, Арчеш и другие районы Западной Армении (Там же, стр. 30, сравн. ТАА, т. II, стр. 452).

В июне 1604 г. после нескольких решительных атак Ереванская крепость была взята. Бегларбекство Чухур-Саада (Ереван), которому в дальнейшем подчинялась и олка Туман-е Нахчевана, было отдано Амир-Гуна хану Каджару. Нахичеванская олка была передана Максуд султану Кангарлу, после чего это ханство до начала XIX в. оставалось в руках Кангарлу, а Кагзван со своей округой был отдан в качестве олки Нафас султану Саадлу. Здесь же к шаху Аббасу явились объявившие себя «шахисеван» амиры курдских племен Хаккари, Махмуди и Думбули, которым были пожалованы соответствующие тиули (ТАА, т. 11, стр. 452-456).

После захвата Еревана, на Гянджу и ее окрестности был вторично совершен набег. Вскоре, однако, была получена весть, что Джгал-оглы Синан паша во главе многочисленного войска уже прибыл и стал лагерем в Мушской долине и продолжает набирать войско, чтобы идти походом на Ереван. Применяя старую кызылбашскую тактику, шах Аббас приказал своим войскам отступить через Ереван и Нахичеван к Тавризу, распорядившись одновременно поджечь и разрушить все поселения и города, сжечь и уничтожить все зерно и посевы, а население угнать в глубокий тыл. Придворный историк шаха Аббаса следующим образом описывает разрушения, совершенные руками кызылбашских войск:

«В это время тень господа, его святейшество шах, с целью поставить врага в затруднительное положение и нанести [247] ему поражение, отправил победоносных воинов группами и поодиночке в области Карса и Заришата, чтобы они сожгли и уничтожили зерно и пастбища тех мест. Было решено, чтобы все благоустроенные места, расположенные от дороги, по которой должны были пройти войска врага, на расстоянии нескольких дней пути, были опустошены, а на полях не осталось и следа от существующих там посевов, пастбищ и населенных мест. Тех райатов из этих мест, которые не являются коренными жителями, увести с собой. Жителей тех мест, которые являются сторонниками турок и окажут сопротивление и не пожелают переселиться, беспощадно ограбить и уничтожить.

Получив этот приказ, победоносные воины продвинулись до Хасан-Гала, который находится между Карсом и Эрзерумом, беспощадно опустошили, разграбили, разрушили и подожгли посевы и пастбища, и около двух-трех тысяч семей армян и кочевых племен, которые имели там летние (яйлаги) и зимние (кишлаги) пастбища, пригнали в эти места, откуда отправили [их] к Арагу. Во время этого похода победоносные воины захватили большое число овец и скота. Они привели с собой также 20000 некоренных жителей, которые приняли у кызылбашей мусульманство» (ТАА, т. II, стр. 433, сравн. Даврижеци, стр. 35).

Набегам подвергалась вся Центральная Армения. На протяжении своей многовековой истории армянский народ быть может никогда не испытывал подобных потрясений. Особые отряды - кызылбашских воинов словно буря проносились по отдельным областям Армении, оставляя за собою пустыню и дымящиеся руины. Колоссальные массы трудящегося народа со всех сторон сгонялись к Араратской долине, чтобы оттуда быть отправленными в степи Центрального Ирана.

Следует отметить, что переселению подлежали все, независимо от пола, возраста и вероисповедания. Именно в это время шах отомстил тем азербайджанским племенам, которые после мира 1590 г. не подчинились его приказу и не переселились в Мазандаран. Он насильно перегнал несколько азербайджанских племенных объединений, обосновавшихся г. Карабахской степи, в восточные районы страны (Там же, стр. 280). [248]

Основной стратегической целью этих насильственных переселений было опустошение тех территорий, через которые должна была пройти турецкая армия. Однако одновременно шах намеревался заселить всей этой массой переселенцев окружавшие его столицу обширные пространства и, тем самым, дать толчок развитию земледелия, ремесел и торговли в центральных районах страны. Особенную заинтересованность он выказал при переселении жителей богатого и торгового города Джуги, находящегося на берегу Аракса.

По свидетельству Аракела Даврижеци, среди 300000-ой массы людей, угнанных, в глубины Ирана, были жители различных областей Армении. «Ибо, угоняя [жителей] страны, — пишет автор, — [он] отправил в Персию [население] не одной или двух, но многих областей, начиная от границ Нахчевана и через Егегнадзор к берегам Гегамским, области Лори и Гамзачимана, Апарана, Шарапхана, Ширакван, Зарьшат, некоторую часть из сел Карса, и ущелье Кагизван полностью, и всю страну Алашкертскую, и села Маку, и Агбакскую страну, и Салмаст, и Хой, и Орми и всех пришельцев и чужеземцев, остававшихся в городе и селах Тавриза, всю Араратскую долину и город Ереван, страну Грхбулахскую, Цагкунуц-дзор, Гарну-дзор, Урца-дзор; но прежде этих области Карина, Басена, Хнуса, Маназкерта, Арцке, Арчеша, Беркри и Вана; добычу и пленных доставили в Ереван и угнали, увели с собой» (Даврижеци, стр. 52-53).

Как видим, с особой строгостью указ о переселении был осуществлен по отношению к областям Араратской страны. Однако, как это ясно видно из сохранившегося в тех же источниках описания героического сопротивления, оказанного крестьянством Гарии кызылбашским воинам, исполнявшим приказ о переселении (ТАА, т. II, стр. 415) (что подтверждается и свидетельством Искандара Мунши о том, что «все население Ереванской области было переселено в Карадаг, за исключением небольшой части, которая засела в горных расселинах и неприступных местах»³), значительному числу крестьян, особенно в горных [249] местностях, все-таки удалось избегнуть насильственного переселения и остаться в местах их старого жительства.

Отступая из пределов Карса, шах Аббас сперва остановился в крепости Агджа-кала, а затем быстрым переходом дошел до Эчмиадзина. Когда шах находился в Эчмиадзине, армия Джгал-оглы уже достигла Карса. Поэтому шах приказал поспешно угнать собранных в Араратской долине переселенцев, которые, согласно Даврижеци, двигались на юг, растянувшись на протяжении однодневного пути.

Ценою десятков тысяч жертв эта колоссальная масса переселенцев поспешно перешла реку Араке и направилась в глубины Ирана. О безмолвных страданиях армянских женщин и молодых девушек, маленьких детей и вообще всех переселенцев, о голоде, холоде, притеснениях, угоне в плен и истязаниях говорят современные памятные записи и свидетельства очевидцев. Подробное описание событий сохранено в истории Аракела Даврижеци (Даврижеци, стр. 60-61), в воспоминаниях армянского католического священника Августина Баджеци и, особенно, католического патера Ф. Антуана Гувеа (К. Патканян, Реликвии армянской словесности, Петербург, 1884, стр. 6-7 (на арм. яз.), Эзов Г. А., Сношения Петра Великого с арм. народ., стр. 465-474).

Таким образом, кызылбашам удалось избегнуть сражения с главными турецкими силами. Турецкие же войска, пройдя через опустошенные местности, достигли берегов Аракса усталыми и совершенно обессиленными. Синан паша был вынужден исполнить требование озлобленных янычар и, не встретившись с силами врага, отправиться зимовать в Ван.

Хотя весною следующего года военные действия возобновились, однако, после нескольких незначительных стычек, в решающем сражении, разыгравшемся около Софиана, Синан паша потерпел сокрушительное поражение и бежал.

В 1606-1610 гг., когда кызылбашская армия продолжала победоносные завоевания в Азербайджане и Грузии, в Араратской стране и тех областях Армении, которые были подвергнуты воюющими армиями разрушениям, в стране свирепствовал голод. Называвшие себя джалалиями шайки [250] безнаказанно совершали набеги на области Араратской страны и отнимали у населения последние крохи (В. Акопян, Мелкие хроники. Ереван. 1951, т. 1, стр. 184-185 (на древнеарм. яз.)).

В этот же самый период Амир Туна хан развернул энергичную деятельность с тем, чтобы привлечь курдских вождей, сопредельных с Ереванским ханством племен и подчинить их власти шаха Аббаса. В ответ на набеги масс «джалалиев» в область Гехаркуни, Амир-Гуна хан со своим войском совершил поход через Алашкерт до пределов Вана и Арцке, откуда вернулся в Нахичеван и явился к шаху. Он привел с собой амиров, живших в тех местностях курдских племен Махмуди, Хаккари, Рожаки и др.; которые удостоились внимания шаха и обосновались в своих прежних местах (ТАА, т. II, стр. 55).

Однако Амир-Гуна хан был озабочен вопросом нового заселения страны и восстановления се хозяйства. Несмотря на годами тянувшееся военное положение, ему все-таки удалось сделать в этом направлении практические шаги. С большой энергией он старался вновь заселить находившиеся в окрестностях Еревана опустевшие села. С этой целью он несколько раз организовал походы в области Карса, Вана и Муша и, угнав оттуда большое число армянских райатов с их семьями, поселил в разрушенных селах Араратской долины (Закария Саркаваг, История, т. І, Вагаршанат, 1870, стр. 46 (на древнеарм. яз.); сравн. Мелкие хроники, т. 1, стр. 187).

Хотя шахом был дан строгий указ о том, чтобы до тех поп пока с турками не заключен мир, в окрестностях Еревана и особенно в пограничных районах не пахали и не сеяли, однако Амир-Гуна хану удается убедить шаха и в ближайших к Еревану районах приступить к некоторым земледельческим работам. Искандар Мунши, говоря о развернувшихся по инициативе Амир-Гуна хана строительных работах, пишет:

«Удостоившись высокой чести стать правителем Еревана, Амир-Гуна хан смог в прошлом (1607) и в этом (1608) готу достигнуть некоторых успехов, о которых мы считаем нужным рассказать отдельно. [251]

Как было сказано, когда победоносные воины приступили к восстановлению Ереванской крепости и заполнили крепость необходимыми запасами и вооружением, тогда Амир-Гуна хану и его подданным, которые до этого находились иногда в Ериджаке, Ордубаде, а иногда в Нахичеване, было предписано прийти и обосноваться здесь. Побуждаемый любовью и преданностью, которые он питал к его величеству, уповая на милосердие божие и на бесконечное августейшее благоденствие, Амир-Гуна хан отправился туда, чтобы обосноваться на жительство в этом разрушенном и безлюдном месте, где не осталось даже следа благоустроенности и жизни. Тех из своих подданных и подчиненных людей, к которым он имел больше доверия, поместил внутри крепости, а остальных поселил вне крепости (в городе) и в разрушенных сельских местностях. Очень многих людей из находившихся в Азербайджане различных элов, улусов и таракяма он убелил и привез в Ереван. Оймагу Агджа-Коюнлу и элу Муса-оглы Баят Каджарам, которые согласно высочайшему повелению прибыли из Арага (Персидский Ирак) специально к нему на служение, он дал юрты и кишлаги в подходящих местах Еревана и Шарура.

Так как каждый раз во время походов османская армия проходила через область Еревана, поэтому было предписано, дабы, пока дела Азербайджана не закончены, поля этих мест не обрабатывались и оставались запушенными, чтобы армия противника, проходя там, не могла сделать запасов. Однако Амир-Гуна хан попросил у шаха позволения произвести в окрестностях крепости некоторые посевные работы, чтобы воины могли обеспечить своих лошадей кормом, и, если до жатвы будет получена весть, что армия противника вступила в эти пределы, можно немедленно уничтожить весь урожай, если же ничего не случится, можно будет в один день убрать и перебросить урожай в крепость и тем самым увеличить запасы воинов. Таким образом, в окрестностях крепости и ближайших местностях воины сделали довольно много посевов. В это время многие из простых райатов Еревана, которые укрылись в различных уголках, или не имели возможности уйти в Араг, почуяв запах строительства, стали но-одному, по два выхолить, и в каждом [252] месте, собравшись по два-три дома, начинали заниматься земледелием» (ТАА. т. II, стр. .520).

Продолжая описывать деятельность Амир-Гуна хана, Искандар Мунши рассказывает также и о возглавлявшихся им победоносных сражениях, которые велись, в особенности, в районе Карса. Здесь дана подробная история захвата крепостей Магасберд, Мджынкерт, Карс, а в дальнейшем также Маку и Баязед (Там же, стр. 520).

Во время этих частых походов, организовывавшихся с целью разрушений, захвата добычи и массового переселения населения, изменялся также и этнический состав населения Восточной Армении и в особенности равнинных районов Араратской страны. Хотя значительной частью земледельцев райатов по-прежнему оставались армяне, однако немалое число составляли и обосновавшиеся в обезлюдевших селах кочевники, которые уже начали заниматься земледелием.

Амир-Гуна хан проявлял особенное рвение в деле увеличения армянского населения своей страны, что обещало ему большие доходы. Помимо многочисленных других налогов, армянские райаты уплачивали наличными особую подушную подать — джизья, которая составляла чрезвычайно большую сумму. Это и было причиной того, что через несколько лет после переселения 1604 г. он всячески содействовал возвращению переселенцев, задабривал и помогал им. Не довольствуясь этим, он насильно переводит с запада большое число армянских семей и поселяет их в Араратской стране.

Быстрому заселению страны способствовало и то обстоятельство, что Араратская долина, будучи сравнительно более плодородной, давала возможность вновь переселившимся быстрее закладывать основы хозяйства и развивать его.

В 1612 г. был заключен мирный договор между сефевидским Ираном и османской Турцией. Деятельное участие в мирных переговорах, происходивших в Салмасте, принимал также Амир-Гуна хан, который занимался в особенности вопросами уточнения пограничной линии. [253]

Однако этот мир продлился недолго. Он был нарушен летом 1616 г. нападением турок на Ереван. На этот раз туркам не удалось захватить Ереванскую крепость. После длившихся два с половиной месяца осадных боев, командующий турецкой армией Окюз Мухаммад паша убедился, что его войска отрезаны от тыла и что ему не только не удалось полностью осадить крепость, но и сам он попал в опасную ловушку. Чувствуя безнадежность своего положения, он обратился к шаху с предложением мира, попросив одновременно, чтобы действующим в тылу кызылбашам было предписано позволить турецким войскам пройти в Ерзерум. Во время этого похода и отступления турецкие войска понесли тяжелые потери (ТАА, т. II, стр. 636-639).

Сразу же после отступления турок шах Аббас из Гехаркуника спустился в Ереван, чтобы лично проверить укрепления крепости, которые были возведены в 1607 г. по его особому распоряжению. Именно в это время шах пожаловал Амир-Гуна хану титул «Сару аслан» («Белокурый лев») за храбрость, проявленную во время осады крепости и победоносных боев, ведшихся в Западной Армении.

После этого поражения весной 1618 г., вновь начав военные действия под командованием адмирала Халила паши, турки перенесли их в Южный Азербайджан. Пользуясь отсутствием шаха Аббаса, который в это время находился в Ширване, турецкая армия произвела большие опустошения в тех местах, однако в сражении при Сарабе потерпела поражение и отступила, угнав с собой около 30000 армянских и азербайджанских крестьян из областей Маранда, Хоя, Салмаста и Тавриза. Их поселили на землях Вана и Диарбекира (ТАА, т. III, стр. 657-658, ср. Чамчян, т. II, стр. 588 (на древнеарм. яз.)).

В 1618 г. был вновь заключен мир, согласно которому Ереван должен был остаться в руках Ирана, а Багдад перейти к Турции. Хотя после заключения мира между армиями противников произошло несколько крупных столкновений, в результате которых Багдад был захвачен шахом Аббасом, однако в направлении Еревана не было серьезных военных действий. Этому в особенности способствовало начавшееся в Эрзеруме и его окрестностях крупное восстание (1623-1627) [254] под руководством Абаза паши, которое встречало поддержку различных слоев трудящихся и чем далее, тем все более ширилось. Это движение не только мешало продвижению турецких войск в сторону Еревана, но и принуждало одновременно значительное число янычарских войсковых частей вести длительные и безрезультатные бои против войск восставшего Абаза-паши, не давая им возможности участвовать в военных действиях направленных против кызылбашей.

В 1625 г. в Грузии вспыхнуло крупное восстание под руководством великого моурави Георгия Саакадзе. Во время кровопролитных боев, которые велись против восставших, Амир-Гуна хан получил тяжелое ранение. Его перевезли в Ереван, где он несколько месяцев был прикован к постели и умер в том же году. Преемником этого хана-полководца стал его сын Тахмазкули хан.

Период бегларбекства Амир-Гуна хана длился ровно 20 лет (1605-1625). На протяжении этих 20 лет он смог сделать очень многое и способствовал восстановлению страны. Мероприятия, предпринятые им для улучшения сельского хозяйства и развития производительных сил (которые продолжались и при его сыне Тахмазкули хане), в высшей степени способствовали начавшемуся в дальнейшем экономическому подъему.

По определению Закарии Саркавага Канакерци Амир-Гуна хан был «мужем храбрым и выносливым, неустрашимым и безбоязненным, строителем и другом христиан. [Начав] править Ереваном, он тотчас же приступил к строительству и увеличению [числа] населения. Сперва принялся [он] строить крепость, а затем дворцы и виноградники, цветники и сады, прорыл каналы и увеличил количество воды. В нескольких местах облегчил он также и налоги, снял тяжкое бремя с выи рамиков (крестьян). Но [вместо того] увеличил он сухра. т. е. кор (барщину)» (Закария Саркаваг, т I, стр. 45-46).

Далее, описывая походы, совершенные им в сторону Карина, Муша и Вана (откуда он привел большое число армянских переселенцев, которых поселил в расположенных между Ереваном и Эчмиадзином селах Кялара, Гёггюмбет, Кавакерт (Джафарабад), Паракар, Сапат и др.), автор продолжает: [255]

«И так жил он, совершая подвиги и благоустраивая страну Араратскую. Любил он и племя армянское и всегда отправлялся в дома христиан, ел и пил с ними. И назначил гаварапетов, т. е. меликов. Поставил он гаварапетом Котайка и Анберда некоего Давуда из села Канакер. А некоего Гезал бека из Карби сделал другом и советчиком Давуда. И что бы не [намеревался] предпринять хан, [обо всем] советовался с ними. И, когда восседал на пиршествах, справа и слева от себя сажал мелика Давуда и Гезал бека и говорил: «Вы — отцы мои, я — сын ваш». Так поступал он, чтобы понравиться всем и чтобы были они прилежны в благоустройстве страны. И так в благоразумной мудрости провел он жизнь свою до самой смерти» (Закария Саркаваг, т I, стр. 46-47).

В условиях соседства с враждебной Турцией Иранский двор и в первую очередь военный губернатор Араратской страны должны были создать в стране устойчивую опору в лице армянского населения, имевшего в стране наибольший удельный вес.

Стратегическое мероприятие шаха Аббаса и Амир-Гуна хана, целью которого было стремление путем создания опустошенных пространств приостановить походы турецких сил е сторону Азербайджана и берегов Каспийского моря, имело результаты, противные ожидаемым. Снимая с мест и истощая коренное армянское население страны, они тем самым очищали от всяких помех путь для сильного соперника Ирана. Обратное переселение армян в коренные области их жительства, предоставление им на определенное время незначительных привилегий было очень выгодно для Ирана не только с экономической, но и с государственно-политической точки зрения. Это стало особенно заметно во время очередного похода турок в 1632 г. и в дальнейшем.

Однако не следует забывать, что как всегда, так и в этом случае, близкие взаимоотношения Амир-Гуна хана, а в дальнейшем и его сына Тахмазкули хана с представителями армянского эксплуатирующего класса — меликами, танутерами и особенно высшим духовенством, очень мало облегчали тяжелое положение армянских трудящихся, которые стонали под тяжким бременем налогов. Это ясно видно хотя бы из сохранившегося в I томе истории Закарии Саркавага описания [256] сбора налогов в селе Канакер. Несчастные райаты подвергались самым тяжким физическим истязаниям, побоям; их подвешивали за руку и избивали до тех пор, пока все суставы выходили из своих сочленений, выдергивали ногти на ногах и руках и т. д. (Закария Саркаваг. т. 1, стр. 66).

В действительности во времена правления упомянутых ханов права армянских феодалов — светских и духовных — в отношении трудящихся укрепились. Это доказывают факты проявленной ими большой заботы при защите прав особенно духовенства Эчмиадзина; к этому мы еще вернемся.

В январе 1629 г. сразу же после смерти шаха Аббаса Г на престол в Исфахане вступил его внук шах Сафи. Новокоронованный шах в первый же год своего царствования был вынужден отразить серьезные атаки, предпринятые турецкими войсками.

Выход из строя такого серьезного противника, каким был шах Аббас I, ободрил султана Мурада и дал ему больше надежд на окончательную победу. И вот, после неудачного нападения на крепость Ахалцхе в 1629 г., организованного небольшими силами Ардаганского паши, весной 1630 г. большая турецкая армия под командованием Хосрова паши предприняла поход на Багдад. Этот поход, однако, не увенчался успехом. Туркам не удалось захватить Багдад, и разъяренные янычары совершили набег на области Кирманшаха и Хамадана, но, натолкнувшись на серьезное сопротивление кызылбашей, вынуждены были отступить и отправиться на зимовье в Тохат (*** - Зейл-е Тарих-е аламара аббаси в дальнейшем ЗТАА. Тегеран, 1938, стр. 53-56, перс. Текстов. Ср. Даврижеци, стр. 572 ).

На следующий год Тахмазкули хан организовал большой поход в области Западной Армении и сумел достигнуть Арцке и Хлата. Как пишет Искандар Мунши, поход этот был направлен в особенности против живших в этих областях племени Махмуди и других курдских племен, которые постоянно совершали набеги на граничившие с Ереванским ханством области (Там же, стр. 79). [257]

Эти частые набеги причиняли очень большой ущерб райатам пограничных сел, которые, живя в вечном страхе, не могли спокойно развивать свое хозяйство.

Характерно свидетельство Григора Даранагци об этом. Говоря об опасном положении крестьянства Араратской области, автор пишет: «Остается сказать о племени маров, то есть курдов, что они, находясь близко от верхней страны, совершали на нее постоянные набеги и угоняли в плен [людей] в Багет, в Арчеш, Ван и Востан. И они постоянно угоняют в плен армян, [находящихся] под властью персов, и вот уже 32 года как постоянно враждуют друг с другом персы и турки и не перестают вести друг против друга жестокие войны» (Григор Даранагци, Хроника, Иерусалим, 1915, стр. 298-299 (на древнеарм. яз.)).

Однако от этих походов Тахмазкули хана страдали не столько курдские племена, которые запирались в Арчеше, Хлате и других крепостях, сколько армянские земледельцы-райаты, которых на сей раз угоняли кызылбаши, чтобы поселить их в обезлюдевших селах Араратской области.

В 1632 г., когда шах Сафи, став во главе многочисленного войска кызылбашей, пытался утопить з крови восстание, руководимое грузинским царем Теймуразом, новый турецкий поход опустошил Ширакскую равнину и области Апарана, Карби и Грхбулага. Пользуясь тем, что Тахмазкули хан был вынужден принять участие со своими войсками в боях, которые велись в Грузии, турки беспрепятственно дошли до Котайка и разграбили богатые села этого района. Героическое сопротивление турецким разбойничьим шайкам оказали жители села Егвард. Шах позволил Тахмазкули хану вернуться в Ереван и возглавить борьбу населения против турецких грабителей. С помощью стрелков, собранных из сел. Егвард, Канакер, Норагавит, Эчмиадзин, Ошакан и др., Тахмазкули хану удается обратить в бегство уже устрашенных турецких солдат, которых он преследует до стен Карса, и вернуться с многочисленными пленными (Закария Саркаваг, т. 1, стр. 85-87). [258]

Летом 1635 г. развернулись военные действия больших масштабов, главной ареной которых вновь стала Восточная Армения. Еще в марте — апреле того же года через вернувшихся из Константинополя купцов были получены вести о том, что султан Мурад готовится выступить с большим войском в поход на Ереван. Султан Мурад в результате этого похода (з котором, но свидетельству источников, принимало участие свыше 400 000 человек), надеялся не только захватить Ереван, но и вновь овладеть Закавказьем и Юж. Азербайджаном и восстановить границы 1603 г.

Хотя шах Сафи и приказал остальным ханам Ширвана, Карабаха и Закавказья отправиться в Ереван, чтобы принять участие в защите крепости, и одновременно дал Джани-беку Шамлу распоряжение отправиться со своим войском, чтобы сжечь все посевы на пути турецкой армии и угнать население, однако эти мероприятия не предотвратили турецкого нападения и не спасли Ереванскую крепость. 25 июля 1635 г. турецкие войска начали осаду крепости, а спустя всего лишь 7 дней Тахмазкули хан прекратил сопротивление и отправил султану Мураду ключи от крепости. Как Закария Саркаваг, так и историк Мухаммад-Юсуф повествуют, что быстрому падению крепости способствовало предательство вакиля Тахмазкули хана, Мурад бека. Последний, турок по происхождению, в дни правления Амир-Гуна хана бежал из Карса, поступил на службу к хану и возглавлял его войска во время походов по ту сторону границы (Закария Саркаваг, т. II, стр. 4-6, ЗТАА, стр. 169).

Так как крепость сдалась почти без всякого сопротивления, султан Мурад пожаловал ее защитникам «аман» (милость). Тахмазкули хан со всей своей семьей и слугами был отправлен в Константинополь, где ему пожаловали поместья в Скутари. Охранявшим крепость кызылбашам было разрешено отправиться кто куда пожелает (Там же, стр. 6).

Оставив своего великого везиря Муртуза пашу и 15000 янычар в Ереванской крепости, сам султан Мурад быстрыми переходами отправился в Тавриз. Крепости Маку и Баязед. также сдались туркам без сопротивления. Вскоре султану [259] Мураду удалось, не встречая сопротивления, овладеть Нахичеваном и двинуться к Тавризу. В Тавризе турки оставались всего лишь три дня, в течение которых безжалостно разграбили этот богатый город и убили многих из его жителей. Когда же войска шаха Сафи приблизились со стороны Сараба к Тавризу и начали окружать город, турки, избегая окружения, удалились через Хой и Салмаст в сторону Вана (ЗТАА, стр. 172).

В ноябре того же года шах Сафи выступит со своим войском из Тавриза и направился в Ереван. Он приказал содрать с изменников-ханов, сдавших без сопротивлении крепости Маку и Баязед, кожу и, набив ее соломой, доставить к нему; этот приказ был немедленно исполнен. В середине, декабря войска шаха уже достигли Еревана и окружили крепость, ожидая ответа командующего гарнизонов Муртуза паша на посланный ему ультиматум, чтобы начать бомбардировку. 25 декабря Муртуза паша весьма презрительно ответил шаху, что ни за какую цену не сдаст крепости. После от ого началась одна из самых долгих — три с половиной месяца — осад крепости.

Следует сказать, что янычары оказывать очень упорное сопротивление. Неоднократно делай из крепости вылазки, они наносили противнику поражение в открытом поле. Однако длительная и снежная зима 1635-1636 гг., из-за которой дороги из Эрзерума на Ереван оказались на долгие месяцы закрытыми, помешала посланным из Константинополя вспомогательным войскам достигнуть Еревана. Будучи совершенно отрезанным от помощи извне, гарнизон крепости продолжал до конца сопротивляться. Чтобы овладеть стенами крепости, кызылбаши были вынуждены ценой больших жертв все время штурмовать ее. В конце концов после нескольких ожесточенных атак, которыми руководил бегларбек Азербайджана сипахсалар Рустам хан, 26-го марта 1636 г. кызылбашам удалось в нескольких местах проникнуть через внешнюю стену внутрь, а 2-го апреля после упорного и ожесточенного сопротивления, во время которого был убит Муртуза паша, сдалась и цитадель (ЗТАА, стр. 175-182.). [260]

В Ереванской крепости попали в плен к кызылбашам и были высланы в Персию хаким Карса Шейхихан паша, паша Мараша — Ибрагим, паша Тохата — Сундук, паша Баберда — давтардер Мухаммад, вали Бурсы — еничериагаси Али паша и более 10 других высокопоставленных пашей и военных. Солдатам турецкого гарнизона Еревана шах позволил вернуться в свою страну, однако по пути их ограбили кызылбаши. Основательно реконструировав и укрепив крепость, шах Сафи новым бегларбском Еревана назначил хакима г. Лар, Фарсского вилайета Кялб-Али хана, который во время боев, ведшихся за захват крепости, особо отличился своими подвигами (Даврижеци, стр. 642; ЗТАА, стр. 182).

После этих событий в Араратской стране и вообще в Закавказье крупные военные действия прекратились. Спустя два года главный театр турецко-персидских войн переместился в Месопотамию, тогда как центральные области Ереванского ханства подверглись нападению войск Эрзерумского пашалыка, к которым присоединились и привезенные из Крыма 500 татар.

Кялб-Али хан попытался выступить из крепости и прогнать татар, которые совершали набеги на села Гырхбулаг. Однако около Котайкского села Птгни он потерпел поражение и с трудом сумел бежать и укрыться за стенами крепости. Вскоре были пущены ложные слухи, будто Тавризский хан сипахсалар Рустам с 12000 воинов движется к Еревану. Услышав об этом, турки и татары стали поспешно удаляться. Воспользовавшись случаем, ханские войска вышли из крепости и в местности, именуемой Дашкясан (Карахат), устроили большую резню татар (Закария Саркаваг, т. II, стр. 16-17; Дарзнагци, стр. 578-580).

Турецко-персидская война, продолжавшаяся в XVII в., которая с перерывами в несколько лет тянулась более 35 лет, окончилась в 1639 г. заключенным в Константинополе миром, согласно которому Багдад и Арабский Ирак отходили к Турции, тогда как западные границы Закавказья и в особенности Араратской страны оставались без изменения. Таким образом, вся Восточная Армения, в составе населения которой, начиная с 1603 г., произошли, как мы это видели, крупные сдвиги, [261] на довольно долгий промежуток времени (около 80 лет), вновь осталась под властью сефевидского Ирана.

Начинается длительный период мирного развития, который был ознаменован известным подъемом экономической и культурной жизни страны.

* * *

Мы особо остановились на истории политических событий в Восточной Армении и, в частности Араратской стране, потому что публикуемые нами документы почти все без исключения относятся к восточным областям исторической Армении и, как увидим ниже, в значительной степени помогают изучению интересующего нас исторического периода.

В последние столетия истории армянского народа своей сравнительно оживленной политической жизнью и большой активностью различных слоев населения бросается в глаза Восточная Армения. Именно здесь, несмотря на уже знакомые нам тяжкие условия, в первой половине XVII в. восстанавливается и сосредоточивается довольно густое армянское население, обновляется и усиливается общенациональный центр духовной власти — Эчмиадзин, и именно здесь, начиная со второго десятилетия XVII в., вновь начинается имеющее важное значение для последующей истории армянского народа брожение умов, оживление национально-освободительных идей, интеллектуальной жизни и интереса к вопросам просвещения.

В истории последних столетий общественно-политической жизни армянского народа, давным-давно лишенного своей государственности, значительную роль играет армянско-григорианская церковь, которую турецкие и персидские власти фактически признавали общей духовной властью всех армян, проживавших не только в собственно Армении, но и в дальних и близких местах колонизации. С этой точки зрения особую важность приобретает вопрос о том, каково было положение армянской церкви и ее главного центра Эчмиадзина в данный исторический период и какую роль она играла в различных областях общественной жизни.

В чрезвычайно неутешительной и мрачной действительности XVI в. армянская церковь была близка к распаду, а [262] армянское духовенство находилось на грани вырождения. Духовные должности более, чем когда-либо, превратились в предмет торговли, купли-продажи.

Темнота и невежество царили в некогда главных центрах науки и рукописной культуры — больших и малых монастырях средневековой Армении. Школа и образование находились в еще более критическом положении.

Эта печальная действительность особенно уродливые формы приняла в начале XVII в., когда страна и народ переживали тяжелый политический и экономический кризис. В монастырях свили себе гнездо уродливые и гнусные правы, беспощадное разоблачение которых мы находим в «Истории» современника, Аракела Даврижеци.

«Каждый монастырь народа армянского, — пишет Даврижеци, — каждый чернец, имели свое отдельное имущество, сады и цветники, ульи и дом, и погреб, и амбары, и [свои] доходы, а общие доходы монастыря, разбив на части, делили между собой. И все это они тратили на свои нужды и [нужды] родственников и людей приятных им. И места, посвященные господу-богу, где находились мощи святых и чудотворные и благодатные образа божьи, заполнили женщинами и женами и родичами своими» (Даврижеци, стр. 288).

Испорченность нравов была всеобщей. Более чем нечестивую жизнь вели как сельские священники и низшие чины церкви, так и высокопоставленное духовенство и католикосы.

«Также и сельские иереи, — продолжает Даврижеци, — только по названию священники, но одни взяли полномочия мелика, другие таиутера, иные распутники и двоеженцы, а некоторые, примкнув к иноплеменным князьям, стали приспешниками их злых дел и предателями христиан...

И не только сельские иереи и иноки, согласно сказанному, вели пустую, неправедную жизнь, но и католикосы, ибо был не один, а три и четыре католикоса, так как из-за честолюбия и жадности [они], подобно мытарям, взяв на себя откупные и налоговые обязательства, получали от царя персидского власть католикоса и святой престол в Эчмиадзине и, [263] показываясь среди народа, окружали себя царскими слугами и иноплеменными солдатами, и, подобно сыновьям Ильи, взимали церковные подати (***) с народа полностью и жестоким насилием. Подобно тому, как католикосы получали сак [с помощью] серебра и взяток, точно так же и рукоположенные ими епископы и священники, невежественные, пустые и никчемные, как говорится в псалме, которые были служителями чрева, все время пили вино под песни гусанов, как светские князья, с утра до вечера занятые развлечениями, непристойными речами и суетой» (Даврижеци, стр. 289-290).

Во время великого переселения в Исфахан отправились и два сопрестольных католикоса — Мелкисет и Давид, первый из которых вскоре сумел вернуться и, пользуясь покровительством Амир-Гуна хана, продолжал обирать народ. Эчмиадзин в это время был полуразрушен и пустынен. По свидетельству того же историка Аракела в эти годы в Эчмиадзине не было монахов. Католикос сидел в Ереване или, разъезжая по стране, занимался сбором пожертвований. В монастыре и вокруг него царили полное запустение и разруха. Лишь иногда какой-нибудь мусульманский дервиш зажигал там свечу и собирал с прохожих милостыню (Там же, стр. 303-304).

Хотя католикос Давид остался в Исфахане, однако, и он представлял себя в качестве Эчмиадзинского католикоса. Вскоре между двумя католикосами началась ожесточенная борьба за единовластное обладание престолом Эчмиадзина. Как было сказано, Мелкисета защищал бегларбек Еревана Амир-Гуна хан, меж тем Давид постоянно обращался с жалобами к шаху, прося восстановить его права католикоса.

Все современные историки единогласно свидетельствуют, что по образу жизни Давид был личностью более положительной, Мелкисет же ни перед чем не останавливался, чтобы обеспечить свою единоличную власть и, пользуясь своим положением, скопить большие богатства. С этой целью он, не колеблясь, пустил в продажу католическим миссионерам известные святыни армянской церкви. В свое время, это [264] рассматривалось как большой грех и святотатство. Однако в Исфахане армяне Джуги во главе с католикосом Давидом подали по этому поводу жалобу шаху. Шах приказал преследовать и наказать всех участников этого дела, а католикоса Давида особой грамотой отправил в Ереван, чтобы он сварил там миро и вник во все дела Эчмиадзина (док. 10).

Давид так и не смог найти общий язык с до мозга костей испорченным Мелкисетом и, вновь явившись к шаху, рассказал ему о новых низостях Мелкисета. Вскоре по приказанию шаха католикос Мелкисет был схвачен, подвергнут пытке и оставлен, в заключении в стане шаха. И в то время, когда усугублялись внутренние междоусобия, шах Аббас лелеял новый план: имея целью окончательно привязать многотысячное армянское население к местам нового жительства, он решает разрушить Эчмиадзинский храм, заставить перевезти его камни в Исфахан и в Новой Джуте построить новый Эчмиадзин с патриаршим престолом.

Следует сказать, что эта программа перенесения Эчмиадзина и утверждения центра католикосата всех армян в Исфахане значила, что от родной земли будут оторваны не только те армяне, которые живут в Иране, ной живущие в собственно Армении и соседних странах, что усилятся уже достаточно распространившиеся децентрализаторские настроения, что будет нанесен серьезный удар забрежжившим в народе освободительным настроениям и стремлению к возрождению.

Все это хорошо знали имевшие свободный вход в шахский дворец именитые ходжи и другие влиятельные армяне, которые сумели убедить шаха отказаться от этого намерения и удовлетвориться лишь перевозкой нескольких десятков камней Эчмиадзинского храма и «Дланью Лусаворича» (Даврижеци, гл. XVII).

Как верно заметил Лео, великое бедствие XVII в. при всех его невзгодах явилось одновременно мощным стимулом и призвало к жизни все скрытые в народе силы для сопротивления и отражения следовавших друг за другом гибельных для нации ударов (Лео, История Армении, т. III, Ереван, 1946, стр. 272).

В эти мрачные и критические времена появились даже [265] видные светские и духовные деятели, которые смогли сыграть значительную роль в различных областях национально-общественной жизни. С этой точки зрения особого внимания заслуживает деятельность армянского торгового сословия персидской столицы — Исфахана и в особенности роль пользовавшихся особым покровительством шаха ходжей, которые, как мы видели, умели использовать свое влияние и благоприятно разрешить тот или иной возникший в армянской действительности и имевший важное значение для будущих судеб армянского народа вопрос.

Нельзя также отрицать роль, которую играли в Восточной Армении, в областях с преимущественно армянским населением и особенно в Гехаркунике, Сюнике и Арцахе восстановленные в своих наследственных владениях армянские светские феодалы-мелики. Некоторые из них, как, например, гехаркуникский мелик Шахназар, Яври и Кямал, Дизакский мелик Суджум, Кечизский мелик Пашик, особенно же Кашатагский мелик Айказ и многие другие удостоились доверия шаха и своей деятельностью способствовали развитию интеллектуальной жизни и культурному строительству.

Вместе с тем в армянской общественной жизни главная роль принадлежала все-таки духовенству, среди которого, как мы это видели, царили невежество и вырождение. Однако параллельно некоторому оживлению экономической жизни обновляется и получает новый толчок и монастырская жизнь, на арену выходят новые церковные деятели, которые изучают древнюю армянскую литературу, занимаются различными областями средневековой науки и открывают монастырские школы в различных частях страны. Это было значительным культурным явлением, ибо, как пишет Даврижеци, «до той поры народ армянский погрязал в невежестве, и не только не читали, но даже не знали букв и могущества книг; поэтому в глазах людей книга стала бесполезной и, как сук, отпавший от дерева, завалилась где-то, покрывшись землею и пеплом» (Даврижеци, гл. 255).

В 1610 г. по инициативе и при материальной помощи каштагского мелика Айказа, непосредственными усилиями епископа Саргиса и священника Киракоса Трапизонци была [266] основана школа Большой Пустыни (Мец Анапат) около Татева, которая была призвана сыграть большую историческую роль в интеллектуальном возрождении начала XVII в. Вышедшие отсюда церковные деятели рассеивались по далеким и близким районам Армении, повсюду развертывая плодотворную преподавательскую деятельность. Примечательно, что этому начавшемуся повсюду и интеллектуально - образовательном у движению оказали поддержку и помощь вышедшие из торгового сословия светские деятели и отдельные представители класса феодалов.

В Восточной Армении особенно бросались в глаза двое из старших вардапетав Большой Пустыни — Мовсес Хотананци и Погос Мокаци. Выйдя из Воротанского ущелья, они начали обходит главные центры Айрарата и Слоника и основывать там школы. Исполняя эту миссию, они часто бывали гонимы и преследуемы невежественным и темным духовенством, занимавшим высокие церковные должности. Однако дух времени был иным; широкие слои общества, ненавидевшие этих гонителей, всячески помогали и содействовали представителям Сюникской школы и их борьбе против реакционных элементов.

Мовсесу Хотананци, однако, предназначено сыграть решающую роль в обновлении главного церковного центра — Эчмиадзинского католикосата и укреплении сто позиций. Мы считаем излишним излагать здесь историю борьбы за патриарший престол, развернувшуюся вокруг Эчмиадзинского католикосата к возникших вследствие этого тяжелых условий, которым посвятили обширные главы как историки-современники Даврижеци и Даранагци. так и последующие исследователи М. Орманян, Лео и др. (См. Даврижеци, гл. XVII, XVIII; Даранагци, стр. 284-297, М. Орманян, Азгапатум, часть II, стр. 231-240 (на арм. яз.); Лео, История Армении, т. III, стр. 268-269, 280-290 (на арм. яз.)) Последним пагубным следствием годами длившихся ожесточенных междоусобий было то, что в 1617 г. католикос Мелкисет согласился ежегодно вносить в государственную казну 100 туманов наличными с тем, чтобы освободиться от заключении и вновь получить патриарший престол в Эчмиадзине. [267]

Эта сумма была назначена в качестве ежегодного жалованья («хамесале») царскому сокольничему Агурлу беку, который немедленно отправил подчиненных ему солдат в Эчмиадзин, поручив им остаться там и обеспечить ежегодную уплату этой суммы католикосом. Потерян свой авторитет, католикос Мелкисет лишился и всяких доходов. Его путешествие, совершенное с целью сбора пожертвований, также не дало никаких результатов; народ отказывался платить церковные подати (хас и иравунк) неоднократно скомпрометированному католикосу. Последний обращался к посредничеству сопровождавших его персидских солдат, пытаясь насильственно собрать с народа и уплатить обещанную сумму. Однако и это средство не дало результатов, и с годами у Эчмиадзина накопился долг в несколько сот туманов с чудовищными процентами.

В эти годы вардапет Мовсес Хотананци получил от Амир-Гуна хана ереванскую часовню апостола Анании, где он продолжал свою преподавательскую деятельность. Благодаря большой популярности он удостоился особого внимания и симпатий хана. А когда выяснилось, что он владеет искусством белить свечи, его пригласили в царский дворец, чтобы он обучил этому мастерству ремесленников царской мастерской, и шах Аббас лично принял его и обещал исполнить все его желания.

Житель Джуги ходжа Напар и другие армянские деятели пытались убедить вардапета Мовсеса принять Эчмиадзинский католикосат, однако, последний отказывался, довольствуясь должностью лусарара (ризничьего), в которой он надеялся беспрепятственно заниматься обновлением монастыря и работами по его благоустройству.

Католикос Мелкисет пытался использовать популярность вардапета Мовсеса еще до того, как тот приступил к исполнению обязанностей лусарара, и предложил помазать его в католикосы, надеясь тем самым поднять авторитет патриаршего престола и получив помощь народа, избавиться от тяжелого долга. Когда же вардапет Мовсес решительно отказался, он помазал в католикосы своего племянника по брату Саака, для того, разумеется, чтобы превратить Эчмиадзинский монастырь, подобно другим монастырям Армении, в свое наследственное [268] владение. Однако и Саак не смог покрыть быстро растущие долги монастыря и однажды, следуя примеру своего дяди, тайно выехал из Еревана и через города Нахичеван и Чорс бежал в Ван.

Будучи с 1627 г. лусараром Эчмиадзина, Мовсес Хотанаци приступил к ремонту монастыря и восстановлению братства. На следующий год он совершил путешествие в Казвин, надеясь освободить Эчмиадзин от ежегодного обязательного налога в 100 туманов. Однако приближенные шаха и армяне Джуги нашли время неподходящим и отсоветовали обращаться с этим вопросом к шаху. После нескольких месяцев безрезультатного обивания порогов дворца, он с пустыми руками возвратился обратно. Но, спустя короткий промежуток времени, в январе 1629 г. от ходжи Назара было получено письмо, в котором последний сообщал о смерти шаха Аббаса и приглашал Мовсеса в Исфахан, выражая надежду получить от новопомазанного шаха указ, освобождающий от уплаты обязательного налога в 100 туманов.

На этот раз время было действительно благоприятным. Ходже Назару и другим видным армянам после затраты больших средств удалось не только отменить этот налог, но и добиться утверждения вардапета Мовсеса в сане католикоса Эчмиадзина.

Следует отметить, что эти 100 туманов «нишкаша», или, как пишет Даврижеци, «мугада» (*** (араб,) — отрезанный, определенный, т. е. неизменный, систематический взимаемый налог определенных размеров) действительно были чрезвычайно тяжелым налогом, который в конечном счете платился не монастырем, а армянскими трудящимися. Говоря о заботах вардапета Мовсеса, Даврижеци особо подчеркивает эго обстоятельство: «Вардапет отец Мовсес постоянно имел на сердце заботу и печалился и болел о 100 туманах мугада, кон были тяжким бременем и наложили нерасторжимые цепи на святой престол Эчмиадзина, и не только на него, но и на весь народ армянский» (Даврижеци, стр. 308), — пишет он.

Освободившись от столь тяжкой обязанности, католикос Мовсес получил большие возможности заняться [269] строительством, которое, однако, ему не было суждено довести до конца. Он скончался в 1632 г., завещав продолжение начатого дела своему ученику Филиппосу Агбакеци.

В 1633 г. Филиппос был официально помазан в католикосы Эчмиадзина. Время его патриаршества длилось более 20 лет (1633-1655), -в течение которых он сумел развернуть несравненно более бурную и плодотворную строительную и восстановительную деятельность, чем его предшественник. При нем в значительной степени расширились монастырские поместья и увеличились возможности орошения земель; монастырь начал также покупать мулки.

На протяжении XVI в. и особенно в начале XVII в., в вышеописанные бедственные годы, монастырь лишился как 7 крупных сел, отданных Эчмиадзину во время Григора Маквеци Рустамом Орбеляном, так и приобретенных в дальнейшем мулков. Из указа шаха Аббаса I, опубликованного в 1612 г. и фатвы шейх ул-ислама (док. 11) выясняется, что в это время Эчмиадзинский монастырь не имел ни одного села-мулка и его поместные возможности не выходили за пределы нескольких участков земли, садов и одной маслобойни, находившихся в самом Эчмиадзине или селе Вагаршапат. Лишь в 1620 I. Амир-Гуна хан постоянной шариатской грамотой (док. 14) вернул Эчмиадзину село Вагаршапат (Учкилиса), которое он захватил еще в 1605 г.

В 30-40-х годах XVII в. новое монастырское хозяйство переживает значительный подъем. Вследствие начавшегося в стране определенного экономического оживления материальное положение населения в значительной степени улучшилось. Армянские общины как в самой стране, так и вне ее, не желавшие платить Мелкисету и Сааку ни гроша, в дни патриаршества Мовсеса и Филиппоса предоставили средства на восстановление разрушенных церковных учреждений, в первую очередь Эчмиадзина.

Изменение направления вод, текших со стороны Эчмиадзина к р. Ахурян, и удвоение, благодаря новому каналу, оросительной системы р. Касах, на что ушли значительные средства, в большой степени способствовали повышению урожайности в одной из центральных областей Араратской страны – [270] махале Карби. Благодаря этому Эчмиадзин также подучил возможность расширить свое поместное хозяйство и обработать новые земли. Начиная с этого времени, 50% всех водных ресурсов р. Касах стали использоваться Эчмиадзинским монастырем, из-за чего очень часто возникала острая борьба между отдельными общинами соседних сел и монастырем.

По окончании последнего похода султана Мурада и нового завоевания Еревана шахом Сафи в 1030 г., католикос Филиппос с новым размахом начинает заниматься упорядочением и расширением монастырского хозяйства, а после мира 1639 г. его усилия были направлены на восстановление, расширение и большее упрочение давних прав монастыря на налоговой иммунитет и муафство.

В 1638 г. католикос Филиппос получает от Ереванского хана Кялб-Али (1636-1639) муафское право на один монастырский плуг, благодаря чему становится возможным в большей мере увеличить общую площадь пахотных земель монастыря (док. 29). В 1644 г. на основании указа, полученного от шаха Аббаса II, и отношения Диван-ал-садарата, он вновь восстанавливает вакуфные права Эчмиадзина относительно прежних монастырских поместий (док. 26). На следующий год он добивается получения нового указа, направленного Ереванскому бегларбеку Мухаммад кули хану (1639-1647), который ограничивал размеры поголовной подати — «тафавут-е джизья», взимавшейся с монастырей Ереванского ханства, и предписывал не превышать норм, установленных в прошлом (док. 28).

Положение становится более чем благоприятным, когда в 1647 г. бегларбеком Еревана назначается Кейхосров хан. Он дарит католикосу Филиппосу малоджахат 9 новых монастырских садов и 9 мельничных жерновов, а также, суммы чобанбеки 950 голов мелкого рогатого скота (док. 34). Это означало, что ежегодный доход Эчмиадзина возрастал на 99944 динара (около 10 туманов) — сумму достаточно ощутимую. Доброжелательное отношение нового хана к Эчмиадзину и армянам современники объясняли тем, что он был грузин (насильно обращенный в мусульманство).

Спустя два года, вероятно в то время, когда в результате внутренних интриг Кейхосров был вызван в Исфахан и страной правили его наместник Мухаммад бек и калантар [271] Кара-Кубад, делается новая попытка взыскать с Эчмиадзина вышеупомянутые малоджахат и суммы чобанбеки. Однако хан вскоре возвращается в Ереван и новым указом повторно освобождает Эчмиадзин от этих налогов, отмечая, что эта сумма дарится католикосу в качестве «ежегодного ин'ама» ( — (араб.) — подарок, награда). (док. 36).

Католикос Филиппос умел вести упорную борьбу со всякого рода посягательствами государственных чиновников и защищать права самоуправления Эчмиадзина и армянской общины (док. 22, 24. 25, 27, 30, 42). Он получил от шаха Аббаса II более двух десятков указов, которыми вновь утверждались и узаконивались правовые и судебные функции армянской церкви в отношении армянского населения (док. 41). Разрешалось беспрепятственно ремонтировать и перестраивать все монастыри и церкви (док. 25, 30), укреплялись и фиксировались вакуфные права Эчмиадзина и других монастырей (док. 26, 38, 39) и пресекались захватнические тенденции кочевников в отношении монастырских земель (док. 40).

При католикосе Филиппосс была заложена основа практики приобретения мулков на деньги, что стало особенно широко применяться в патриаршество его преемника Акопа Джугаеци (1655-1680). В 1633 г., когда католикос Филиппос стал преемником Мовсеса Хотананци, Эчмиадзинский монастырь, как мы это видели, имел всего лишь 6 дангов мулка села Вагаршапат. Неизвестно, каким путем новоизбранный католикос смог приобрести также село Кираджлу, которое еще в 1432 г. принадлежало Эчмиадзину (Матенадаран, Диван католикоса, папка 1а, док. 41 и 42, Джамбр, стр. 103. Во время католикоса Филиппоса Эчмиадзин приобрел также 6 дангов села Мугни, которые католикос подарил монастырю св. Георгия в Мугни (см. Матенадаран, диван католикоса, папка 16, док. 116, Джамбр, стр. 118)). Начиная с 1640 г. католикос Филиппос свои денежные средства вкладывает в богатое садами село Ошакан, причем начинает покупки в этом селе по пол, по одному данга; до 1645 года ему удается приобрести 4 данга (т. е. четыре из шести) (Диван католикоса, папка 1а, док. 61а, 616, 61 г, 63, 64, 65а, 656, 66, 74а, 74б, 74г) села, после чего ему уже не удается увеличить число сел Эчмиадзина приобретением новых мулков. [272]

Велика была роль католикоса Филиппоса как в восстановлении прав Эчмиадзина в отдельных епархиях, так и в благоустроении и улучшении материального положения многочисленных больших и малых монастырей Восточной Армении (Ованнаванк, Бджни, Хорвирап, Мугни, Санаин и др.). Плодотворны были и его путешествия в Иерусалим и Константинополь (1651 — 1653), во время которых он с успехом упорядочил дела этих двух патриаршеств, а также Сисского католикосата, сумел положить конец годами продолжавшимся междоусобиям, улучшил материальное положение и приобрел денежные средства на строительство Эчмиадзинской колокольни. Он обращал также внимание на основание и развитие школ. В первые годы своего патриаршества он перевел в Эчмиадзин школу Ованнаванка, основанную усилиями Мовсеса Хотананци, чтобы иметь возможность стать ближе ко всем нуждам школы. При нем интенсивно копировались древние рукописи и, наконец, именно по его заказу, вардапет Аракел Даврижеци написал свою ценную объемистую историю, которая была окончена в 1662 г.

После длившегося на протяжении столетий бесплодия в области историографии, появление такого крупного историка, как Аракел Даврижеци, само по себе служит неоспоримым доказательством не только определенного оживления, начавшегося в экономической и культурной жизни, оно в то же время показывает, что с середины XVII в. среди различных слоев армянского народа и в рядах видных светских и духовных деятелей появились освободительные настроения и стремление к самоуправлению, которые все усиливались и, начиная с конца столетия, привели к реальным достижениям.

Следует с удовлетворением отметить, что большое количество документов, заключенных в этом втором выпуске «Персидских указов Матенадарана», еще раз подтверждает достоверность данных Даврижеци и более чем укрепляет веру исследователей в сообщаемые им важные исторические свидетельства.

Однако, если персидские указы при изучении истории Эчмиадзинского монастыря и католикосата всех армян служат подтверждением и частично также дополнением к данным Даврижеци и иным современным источникам, то указы, [273] относятся к другим монастырям, особенно Гандзасарскому католикосату, обладают большой ценностью и весьма помогают выяснению вопросов истории экономической жизни Армении вообще и монастырей — в частности. Мы имеем в виду те из монастырей Восточной Армении, которые в начале XVII в. еще сохранились в качестве центров армянской церковной власти и их права, как таковые, с древнейших времен признавались мусульманскими властями. Такими важными центрами были Гандзасар, Татев, Агулис, Дарашамб и Маку.

Из указов, опубликованных шахом Аббасом I и шахом Сафи в 1606 и 1634 гг. (док. 5 и 23), выясняется, что борьба за патриарший престол, начавшаяся в Гандзасарском католикосате еще в XVI в., продолжалась и в начале XVII века, и лишь ценою упорных и длительных усилий Хасан-Джалаляны смогли сохранить свои позиции (Подробности см. в комментарии к этим документам).

Чрезвычайно важные сведения сохранились в указе, обнародованном в 1607 г. (док. 7), который касается поголовной подати («тафавут-е джизья»), взимавшейся с Гандзасара. Согласно этому указу Гандзасарский монастырь во время походов шаха Аббаса находился в разрушенном состоянии (Ремонт монастыря был осуществлен Абовом Юзбаши, сыном Талишского мелика Овсепа, в 1657 г. См. Лапидарную летопись, стр. 186, С. Джалалянц, Путешествие в Великую Армению, т. I, стр. 192) и даже в этих условиях вынужден был платить тиулдару Хачена 15324 динара поголовной подати. Из этого документа мы узнаем, что тиулдар, не довольствуясь этим, пытался каждый год взимать с Гандзасарского монастыря такой же откупной налог или «мугада», какой взялся платить католикос Эчмиадзина Мелкисет. С этой целью он извлек на свет указ шаха Тахмаспа, данный им в 1560 г. сыну Амира, Магакии, мошенническими средствами добившемуся Гандзасарского престола, согласно которому Магакия брал на себя обязательство платить за патриарший престол определенную сумму в царскую казну.

Одновременно из документов, касающихся Гандзасара, и, в особенности, из вышеупомянутого указа от 1606 г. (док. 5) выясняется, что вообще монастырь был освобожден от всех тех налогов и обязанностей, которые в обязательном порядке [274] взимались с трудящихся слоев населения. Сравнение этих многочисленных обязанностей и податей с налоговыми обязанностями как предшествующих веков, так и первой половины XVII в., в том числе и налоговыми обязательствами, упоминаемыми в указе док. 33 данного сборника, позволяет заключить, что Гандзасарский монастырь и ряд других монастырей,, которые на протяжении столетий находились в руках духовных лиц, происходивших из одной и той же семьи, с точки зрения налогового иммунитета или муафства своим наследственным характером чрезвычайно похожи на владения — союргалы. Ниже у нас будет повод обратиться к вопросу социальной сущности подобных церковных владений более подробно.

Свидетельства, касающиеся земельных владений Гандзасарского монастыря, чрезвычайно отрывочны, У нас под рукой имеются три указа (док. 13, 31, 33), опубликованные в 1620, 1645 и 1647 гг., которые касаются налогов, взимавшихся с нескольких известных и неизвестных сел в областях Хачена и Варанда. Хотя в этих указах относительно принадлежности упомянутых сел Гандзасарскому монастырю ничего определенного не сказано, однако, тот факт, что монастырь проявил заинтересованность в вопросе государственных налогов, взимавшихся с этих сел, и в этой связи в указанные выше годы и, как выясняется из содержания указов, в другое время по иным поводам получил соответствующие указы, дает право предположить, что эти села принадлежали монастырю на правах мулкской собственности. Что эти села являлись мулкской собственностью, а не вакуфными поместьями, наделенными правом муафства, особенно ясно видно из союргального указа документа 33. Благодаря этому указу становится ясным, что государственные налоги, взимавшиеся с целого ряда сел (имена которых очень искажены переписчиком и не расшифровываются), были пожалованы в качестве союргала великому горчи Гёкча беку.

Нет сомнения, что еще в предшествующее столетие и в более ранние времена монастырь имел также отдельные вакуфные участки земли, поля и иное достояние (См. Лапидарную летопись, стр. 108, 118, 156, 171, 172, 173, 174, 175, 177, 179), о которых, [275] однако, отдельных указов или иных официальных документов до нас не дошло. Ограниченность числа документов, касающихся поместных возможностей монастыря так же, как и отсутствие эпиграфических данных относительно дарений земель и иного имущества, свидетельствует о том, что по сравнению с Эчмиадзином материальные возможности Гандзасарского монастыря в первой половине XVII в. были более ничтожны и ограничены.

Известно, что уже с XIV в. Гандзасарский католикосат находился в руках феодального дома хаченских Хасак-Джалалянов и представлял собой наследственное владение духовных феодалов, вышедших из этой семьи. Как таковой, он не имел общенационального значения, и его власть простиралась лишь на некоторые округа областей Арцах и Парисос исторической Армении.

В большей части шахских указов Гандзасарский монастырь именуется монастырем «Агванского Хачена», или просто «Хаченским». В указах XV-XVI вв. особо подчеркнуто название «Агванк», которое, без сомнения, не следует понимать в смысле всей Албании. Это наименование проникло в указы из армянских документов и применялось в смысле «Албанского католикосата». В указах XV-XVI вв. не указаны четко границы епархий и уделов, подчинявшихся Гандзасарскому престолу (См. Персидские указы Матенадарана (ПУМ), вып. I, док. 3,6 и 18). Меж тем, в указах, опубликованных в 1606 г., и, особенно, в 1634 г., по этому поводу имеются определенные свидетельства. Из указа шаха Аббаса I от 1606 г. (док. 5) выясняется, что в этом году права Гандзасара распространялись лишь на области Хачена и Гандзака. Указ же шаха Сафи от 1634 г. (док. 23) свидетельствует о том, что Гандзасарский монастырь, воспользовавшись господствовавшими в Эчмиадзине до 1630 г. неурядицами, сумел расширить границы своего влияния и распространить свое духовное господство также на епархии, в прошлом подчинявшиеся Эчмиадзину. Согласно этому указу в 30 г. XVII века Гандзасару подчинялись уделы Гандзака, Карабаха, Ширвана, Шамахи и Зарузбила (Округ Зарузбил приблизительно соответствует области Сотк в Сюнике исторической Армении и охватывает районы, лежавшие к юго-востоку от озера Севан). В указе, [276] полученном католикосом Мелкисетом в 1617 г. (док. 12), в числе уделов, подчиненных Эчмиадзину, упомянута также и Гандзакская епархия. Однако, как видим, спустя 17 лет она упоминается уже в числе уделов, подчиняющихся Гандзасару.

Длившаяся десятилетия ожесточенная борьба между Гандзасаром и Эчмиадзином велась не столько из-за Гандзака, сколько из-за господства над епархиями Кашатага и особенно Шамахи. Из опубликованного в 1634 г. указа шаха Сафи (док. 22) узнаем, что в этом году население Кашатага обратилось к шаху с просьбой, чтобы последний пригрозил католикосу Гандзасара, который пытался незаконно захватить этот удел и требовал с него церковных податей, меж тем испокон веку Кашатагский округ был подчинен Эчмиадзину, которому и платил свои церковные подати.

Начиная с еще раннего времени, яблоком раздора между Эчмиадзином и Гандзасаром была, в особенности, епархия Шамахи-Ширвана; борьба, разыгравшаяся вокруг нее, продолжалась и на протяжении XVIII в. Из указа шаха Аббаса II от 1650 г. (док. 42) узнаем, что еще в 1634 г. армяне Шамахи вместе с армянами Кашатага также обратились к шаху Сафи и получили указ о том, что их епархия принадлежит Эчмиадзину. Они доказали, что с давних времен подчинялись католикосу Эчмиадзина, следовательно, Гандзасарский католикос не имеет права вмешиваться в дела их епархии. Однако, как видим, в 1650 г. появилась необходимость вновь обратиться к шаху с этим вопросом и получить от шаха Аббаса II новый указ. Это означает, что Гандзасар продолжал претендовать на эту епархию.

Страстное желание армян Гандзака, Кашатага и, особенно, Шамахи подчиняться Эчмиадзину было связано с общенациональным значением Эчмиадзина и исходило из идеи создания единого общенационального центра армянской церковной и светской власти, идеи, широко распространенной среди разных ветвей армянского народа, главными пропагандистами которой были представители армянского торгового сословия, действовавшие как в Шамахе, так и в Новой Джуге, Агулисе и других торговых центрах.

Другим крупным церковным центром Восточной Армении [277] было Сюникское митрополитство Татева. Согласно списку, сохранившемуся в рукописи № 6271 Матенадарана, во второй половине XVII в. в Татевскую епархию входили следующие 14 областей: Гегвадзор, Багаберд, Какаваберд, Мацр, Ачанан, Дилаберд, Маганджуг, Баркушат-Занказор, Каштаг, Чавинтур, Карадаг, Веридзор и Сисиан. В эти 14 областей входили 264 армянских села (См. [Мнимую] хронику Степанноса Орбеляна, Ереван, 1942, стр. 41 — 43 (на древнеарм. яз.)).

Как видим, власть Татева распространялась не только на почти всю центральную часть исторического Сюника, но и на обширную и обладавшую довольно густым армянским населением область Карадага, которая находится на правом берегу Аракса.

Из шахских указов XVI в., а также из мирского приговора Гехаркуникских меликов от 1513 г. ясно видно, что в XVI в. Татеву подчинялся также Гехаркуникский или Гекчайский вилайет, ради овладения которым Сюникские епископы Татева боролись долгие годы (ПУМ, вып. 1, док. 2, 4, 8, 10; Г. Алишан, Сисакан, стр. 241). Однако, как это видно из приведенного выше списка, в XVII в. последний вновь вышел из подчинения Татеву и, вероятно, подчинялся непосредственно Эчмиадзину.

Ценные свидетельства сохранились также и относительно поместных возможностей Татевского монастыря в первой половине XVII в. В указах предшествующего столетия имеется несколько списков монастырских сел. В последнем указе, данном шахом Тахмаспом I Сефевидом в 1562 г., упомянуты следующие села, находящиеся в областях Сисиана, Воротана и Гехи: Бнунис-Тас, Каракилиса, Дастакерт-Гелязи, Свари (Сваранц), Агакянди (Аганц), Ташу-Малдаш, Татев, Тандзатап, Хотанан, Халидзор, Шихер, Хот, Борди и Киц (Там же, док. 17).

Большую часть этих сел под видом продажи подарил монастырю сын Сюникского князя Бешкена Орбеляна, Амир Рустам. В Матенадаране хранятся шариатские протоколы этой «продажи», составленные 30 октября 1450 г. (Матенадаран, Диван католикоса, папка 2а, док. 3). Из памятной записи, сохранившейся на оборотной стороне этого документа, выясняется, что в конце XVI в., во время турецкого господства, [278] вокруг поместий Татева разгорелись споры и распри, вследствие чего некоторые из поместий вышли из-под власти монастыря. В годы, предшествовавшие походам шаха Аббаса, эти споры расследовались местным турецким судьей. Когда же персы захватывают последнего и уводят в плен в Персию, он забирает с собой и вышеупомянутую владенную. Четыре года и пять месяцев монастырь был лишен этого документа, которым только и мог доказать свои собственнические права в отношении этих сел. Необходимость в этой владенной была столь остра, что некий молодой человек из села Агверц взялся отправиться в Персию, найти судью-турка и доставить обратно владенную. Возвращение владенной рассматривалось как важное событие, а поступок молодого человека из Агверца как заслуживающая упоминания важная услуга.

Этот факт служит доказательством того, что в конце XVI века некоторые села и другие поместья вышли из-под власти монастыря, однако, после восстановления персидского господства монастырь сумел восстановить свои собственнические права в отношении монастырских поместий.

За списком вышеупомянутых 264 сел 14 областей Татевской епархии следует чрезвычайно ценный список взимавшейся с монастырских сел и других поместий десятины и иных доходов. В числе упомянутых сел нет лишь Хотанана и Борди, в прошлом принадлежавших монастырю.

В вышеупомянутых мулкских селах монастырь имел также обширные пахотные земли, сады, сенокосы, маслобойни, овчарни, хлевы и другое доходное имущество. Число монастырских пахотных земель было чрезвычайно велико, и занимали они значительную часть общей посевной площади (кефшан) села. Известную часть этих земель монастырь обрабатывал барщинным трудом — «кор»-ом или, как указано я списке доходов монастыря, «джар»-ом райатов своих сел, а остальную, большую часть отдавал в арендное пользование крестьянам того же села.

Из относящихся к Татевскому монастырю персидских документов второй половины XVII в. выясняется, что крестьяне, члены общины, обрабатывавшей монастырские земли этой категории, помимо помещичьей ренты или мулка, брали на себя [279] обязательство платить монастырю за эти вновь арендованные земли дополнительную ренту в размере 2/10 урожая с поливных земель и 1/10 с земель неполивных (Матенадаран, Диван католикоса, папка 2а, док. 54, 55, 65, 87 и папка 26, док. 110. Последний документ заключает в себе также интересные подробности относительно носившей чрезвычайно острый характер социальной борьбы между принадлежавшим Татеву селом и монастырем. Это — прошение настоятеля монастыря вардапета Ованнеса, написанное в 1683 г. везиру Азербайджана. Из содержания этого прошения видно, что площадь обрабатываемых земель села. Татев была очень сильно сокращена, и крестьяне были вынуждены обратиться к монастырю, чтобы последний позволил им использовать те земли, которые, оставаясь более 100 лет необработанными, заросли лесами. Монастырь соглашается с условием, что крестьяне, использующие эти земли, помимо принятой поместной ренты, будут платить дополнительную ренту в размере 1/10 полученного урожая. Хотя крестьяне вначале соглашаются на это, однако, используя на протяжении ряда лет упомянутые земли, они затем самовольно начинают обрабатывать также и другие монастырские земли, превращая их в огороды, гумна, и отказываются платить монастырю ренту. Вардапет Ованнес обращается к посредничеству государственных должностных лиц и, насильно собрав с крестьянских токов в счет причитающейся ренты снопы, перевозит их на монастырский ток. Крестьяне вынуждены были молчать до тех пор, пока государственные чиновники не удалились из села, но затем напали на монастырский ток и вновь отобрали у монастыря собранные снопы).

Таким образом, благодаря приобретенным как в результате пожертвований, так и иными, большей частью мошенническими путями, обрабатываемым землям, права пользования которыми сельская община лишилась и которые стали полной собственностью монастыря, Татевская обитель сумела удвоить и утроить доходы, получаемые с его сел.

Это сравнительно более обеспеченное материальное положение, безусловно, сыграло свою положительную роль при основании новой Сюникской школы. Хотя основатели Пустыни имели такого достаточно влиятельного и сильного сподвижника, как Мелик-Айказ, однако, вряд ли было бы возможно без согласия и предварительного содействия Татева основать при этом крупном церковном центре столь новое по своему характеру и важное учебное заведение.

Свидетельства относительно личностей настоятелей Татевского монастыря и их деятельности чрезвычайно [280] отрывочны. Однако на основании указа шаха Аббаса I от 1607 г. (док. 8), можно заключить, что в первой половине XVII в. Татевский монастырь и Сюникское митрополитство находились в руках духовных лиц, происходивших из семьи Орбелянов. В этом указе сказано: «Епископ Месроп попросил, дабы настоятельство и ризничество [того] места (Татева) было вторично вверено ему, и поскольку с давних времен настоятельство и ризничество Татевского монастыря принадлежали его предкам, согласно прежнему порядку мы вновь жалуем эту должность ему, чтобы он занимался этим делом как должно». Указы XV-XVI вв. служат доказательством того, что предками епископа Месропа были не кто иные, как потомки одного из отпрысков Сюникских Орбелянов, видного церковного деятеля, вардапета Шмавона Ангехакотци (См. ПУМ, вып. 1, док. 8, 10 и их комментарии, см. также комментарий к док. 8 настоящего выпуска).

В первые же месяцы отвоевания Восточной Армении кызылбашами по инициативе отдельных церковных деятелей укрепляются также позиции монастыря Магарда, или св. Степанноса Первомученика в Дарашамбе и монастыря апостола Товмы в Агулисе. Весною 1604 г. настоятели этих монастырей представились шаху Аббасу и, предъявив указы, полученные от его отца, султана Мухаммада Худабанде и предшествовавших ему шахов, получили новые указы (док. 2 и 4), которыми шах вновь утверждает как поместно-вакуфные, так и все те муафские права упомянутых монастырей, которые были получены в давние времена от армянских князей и царей и в предыдущие столетия подтверждены также властителями Ак-коюнлу и первыми Сефевидами (См. Владенные, сост. Ар. Абраамян, вып. 1, Ереван, 1941, стр. 8-12 (арм. яз.); ПУМ, вып. 1, док, 5, 12, 14, 20, 22).

Древнейший персидский документ, данный по поводу налогового иммунитета Дарашамбского монастыря и братства, относится к 1475 г. Это — указ Узун-Хасана Ак-коюнлу, которым последний, исходя из ранее установленных законов, освобождает монастырскую братию от обязанностей платить харадж и джизья (ПУМ, вып. 1, док. 5). Указы, данные монастырю в XVI в. [281] относительно муафских прав, до нас не дошли. Одинако из содержания указа султана Мухаммада Худабанде, которое вкратце излагается в указе шаха Аббаса I от 1604 г., становится ясным, что во второй половине XVI в. между монастырем и общиной села Дарашамб возникли некоторые разногласия. Они, безусловно, опять относятся к муафским правам монастыря, которые очень часто игнорировались государственными чиновниками, вследствие чего с общины Дарашамба требовали, уплаты малоджахата монастырских земель, находившихся в пределах села, а также поголовной подати монахов. Сельская община, в свою очередь, потребовала от монастыря соответствующего возмещения, что и послужило поводом к опубликованию этого указа.

Распри такого рода повторялись довольно часто. Монастырские поместья в Дарашамбе, Астапате и других местах в качестве вакфов были освобождены от уплаты государственных налогов, однако, поскольку они вначале были зачислены в общий земельный фонд села, сельская община обязана была платить также налоги, относящиеся к этим землям, против чего и протестовали крестьяне — члены общины.

Персидские указы как Дарашамба, так и Агулисского монастыря были большей частью опубликованы либо по поводу этих споров (док. 2, 4, 6, 20), либо в связи с взиманием с монастырских уделов церковных податей (док. 17). Из этого, опубликованного в 1621 г., указа выясняется, что Агулисский монастырь апостола Товмы взимал церковные подати как с армянского населения Агулиса, так и с большей части армян округа Азад-Джиран (Гохти) и армян Нахичевана.

Дарашамбский монастырь Степанноса Первомученика, или иначе Магарда, также являлся одним из важных центров армянских церковных властей, чье духовное господство распространялось на некоторую часть округа Азад-Джиран и, особенности, на расположенные к югу от Аракса области Чорса и Хоя с густым армянским населением (Там же, док. 16; см. также комментарий к этому документу).

Достаточно обеспеченное и устойчивое положение имел и монастырь апостола Тадеоса в Маку, которому подчинялись [282] области Маку, Салмаста, Урмии и ряд других заселенных армянами областей Южного Азербайджана (ПУМ, вып. I, док. 16, ср. также с Мелкими хрониками, т. I, стр. 298, 305; Е. Франкян, Атрпатакан, Тифлис, 190.5, стр. 30 (на арм. яз.)).

* * *

Документы, содержащиеся в этом втором выпуске «Персидских указов Матенадарана», относятся большей частью к вышеупомянутым монастырям Восточной Армении и являются исключительно важным источником для изучения сущности муафства, данного армянской церкви и армянскому духовенству, и привилегий, пожалованных вакуфному землевладению. Муафство, как своеобразный институт налогового иммунитета, присущего феодальному обществу, существовал как в доисламский, так и в исламский период, вплоть до нашего времени.

Как мы уже имели повод отметить на предшествующих страницах, монастыри, расположенные в Восточной Армении, пользовались правом муафства, которое давалось религиозным учреждениям, и, согласно принятым законам, освобождались от некоторых налогов и повинностей, взимаемых в обязательном порядке с трудящихся слоев населения.

В XV в. главной формой жалованного землевладения было «союргальное» землевладение. Ленники, получавшие союргал, также пользовались достаточно широкими правами муафства, взамен которого они обязаны были участвовать со своими войсками во всех походах туркменских властителей и воевать с их противниками. Однако союргалы жаловались не только вождям туркменских и курдских племен или высокопоставленным военным чинам, но и видным представителям духовенства.

Уже начиная с царствования Узун-Хасана Ак-коюнлу (1468-1478) число крупных феодальных союргальных владений начинает сокращаться, и все более широкое распространение получают «олка» и «икта», или «икта-е тамлики».. Источники свидетельствуют о том, что на протяжении всего периода господства Ак-коюнлу (1468-1502) большое число союргалов было дано, в особенности, высокопоставленному [283] духовенству — казиям, алимам, шейхам и др. (Петрушевский И. П., Очерки по истории феодальных отношений в Азербайджане и Армении в XVI — начале XIX вв., Ленинград. 1949, стр. 150). Даже падишах Ахмад, который во время своего краткого царствования попытался провести коренные реформы и объявил недействительными все союргалы, пожалованные его предшественниками, не задел союргалов, пожалованных духовенству, и уважил его права муафства (Там же, стр. 150-151).

Однако, поскольку союргалы, пожалованные духовенству и крупным церковным учреждениям, не были обусловлены государственной военной службой, они, само собой разумеется, совпадали с давним институтом муафства. И с этой точки зрения, союргалы такого порядка, существовавшие с XV в. и до начала XVII в., были ничем иным, как освобожденными от всех государственных налогов земельными или иными доходными владениями, которые были пожалованы влиятельным семьям духовных лиц и наследственно находившимся в их руках церковным учреждениям.

Таким крупным владением были большое святилище Ардебиля и пожертвованные ему в разные времена обширные поместья, которые принадлежали потомкам шейха Сафи-ед-дина. Такие же обширные и богатые поместья имели потомки шейха Захид Гилани в Муганском районе и других прикаспийских областях (Шейх Хусейн ибн-шейх Абдал Захиди, Силсилят-ул-насаб-е Сафавийе, изд. Ираншахр, Берлин, 1924 г. (перс, текст), стр. 105 — 110). Эти поместья рассматривались в качестве союргала не только монгольскими и туркменскими султанами, господствовавшими здесь в XIV-XV вв., но и временно захватившим эти места ханом Золотой орды, Джанибеком и Тимур Ленгом (Там же, стр. 43 и 48).

В союргальных грамотах, данных также крупным религиозным учреждениям, подробно указывалось, от каких налогов и обязанностей они освобождались, и предписывалось амирам, даруга и старшим и младшим государственным чиновникам данного района никогда, ни под каким видом не вступать на [284] территорию поместий, принадлежащих данному учреждению. Их предупреждали «держать свои перо и ноги короче и не приближаться к этим местам» (***). Создавалось положение, при котором такого рода церковные союргалы, подобно союргалам, пожалованным светским феодалам, имели широкое самоуправление и местные власти не были уполномочены вмешиваться в их дела.

В одном указе шаха Аббаса, данном в 1600 г. мечети шейха Сафи, ардебильскому хакиму строжайше предписывалось ни в коем случае не вмешиваться в дела управления мечетью и дозволить, чтобы споры, возникающие между их райатами, рассматривались и разрешались только распорядителем и управляющим делами мечети в присутствии членов Шар’а (См. также ПУМ, вып. I, док. 3, 6, 8, 10, 18). Это означает, что им давались также судебные и административные права. И с этой точки зрения эти союргалы были похожи на союргалы, пожалованные светским феодалам.

В источниках имеются свидетельства о собственном управлении делами или «саркарствах» крупных религиозных учреждений, находившихся как в Ардебиле, так « в других местах и о состоявших при них многочисленных крупных и мелких чиновниках. Эти учреждения имели даже особые вооруженные отряды, с помощью которых они осуществляли сбор налогов, взимавшихся с райатов, и в необходимых случаях подавляли мятежные выступления последних.

Конечно, как правило, союргалы, данные религиозным учреждениям и духовенству, не были обусловлены военной службой, однако в мусульманском мире закон «джихад»-а позволял, в случае необходимости, использовать также подчинявшиеся духовным лицам и состоявшие при религиозных учреждениях военные силы — отряды «мурид»-ов и «суфи»-ев. Довольно определенное свидетельство об этом имеется в указе шаха Аббаса I, отправленном в сентябре 1603 г. хакиму Ардебиля Золфегар хану (док. 1). Предприняв военные действия против османской Турции и мобилизовав с этой целью все военные силы страны, шах предписывает Золфегар-хану немедленно собрать находящиеся под его командованием военные [285] соединения, в том числе и отряды «суфи»-ев, и спешно присоединиться к армии, идущей походом на Тавриз.

Таким образом, следует заключить, чтец, хотя духовные феодалы и не были обязаны поставлять ежегодно определенное количество воинов, или, как было принято их называть,, «ясагкеш»-ов, которые подвергались строгому учету со стороны высших военных инстанций, однако, находившиеся в их распоряжении военные силы, состоявшие в собственных дисциплинарных органах и составлявшие довольно ощутимое число, могли быть мобилизованы и использованы общим командованием во время военных действий.

Право муафства, данное армянским монастырям и армянскому духовенству, многими сторонами было похоже на муафство, пожалованное мусульманским религиозным учреждениям и духовенству и, следовательно, по своему существу было связано с феодальным институтом союргала. Как известно, многие из монастырей, начиная уже с XIV в., превратились в наследственные владения и находились в руках духовных лиц, происходивших из отдельных феодальных семей. Это явление имело, безусловно, свои серьезные социальные и политические причины; вместе с тем, однако, не следует игнорировать и тот факт, что это была одна из характерных черт союргалов, пожалованных духовенству.

В указах, данных католикосам Гандзасара, а также настоятелям Татевского, Хавуц-Тарского, Дарашамбского и др. монастырей, особенно подчеркивается, что эти монастыри были наследственной собственностью; лишь на основе наследственного права католикосы или епископы, получавшие указ, могли вступить во владение монастырем и распоряжаться монастырем и доходами, поступавшими с его поместий (док. 5, 8, 20) (См. также ПУМ, вып. I, док. 3, 6, 8, 10, 18).

Такие монастыри-союргалы, дававшиеся армянским духовным феодалам, подобно другим союргалам освобождались от многочисленных и разнообразных налогов. В указах, данных монастырям, государственным чиновникам также предписывается «держать перо и ноги короче и сдержаннее и не приближаться к этим местам» (Там же, док. 1, 2, 3, 4, 5, 6, 8, 9, 10, 11, 17). Монастыри имели экономии, [286] которые распоряжались доходами с монастырских поместий. В памятных записях армянских рукописей XV в. сохранились также свидетельства относительно вооруженных отрядов, которые находились в распоряжении крупных монастырей и влиятельных армянских духовных лиц (Л. С. Хачикян, Памятные записи армянских рукописей XV в., часть I, Ереван, 1955, стр. 626, предисловие, стр. 47, ср. А. Мавандян и Р. Ачарян, Новые армянские мученики, научн. изд., Вагаршапат, 1903, стр. 313 (на арм. яз.)).

Хронологическое изучение указов ясно показывает процесс постепенного лишения монастырей и армянского духовенства их прав. Если в указах, написанных в XV в., а частично и в XVI в., подчеркивается право их полного муафства в отношении всех видов налогов (в том числе и факт их освобождения от мала и джизья, что дает нам право определенно говорить о союргальном характере муафства, пожалованного превратившимся в наследственные владения монастырям), то указы XVII в. большей частью свидетельствуют о том, что права эти постоянно все более органичивались, и многие из вышеупомянутых монастырей были вынуждены под тем или иным названием систематически вносить в государственную казну определенную сумму.

Так, например, в указе жены султана Джаханшаха Кара-Коюнлу, Бегум-хатун от 1462 г., данном Гандзасарскому католикосу Ованнесу, особо подчеркивается, что братия монастыря, помимо других многочисленных налогов и обязанностей, освобождается и от обязанности платить джизья. В указе падишаха Якуба Ак-коюнлу от 1487 г. приводится по этому поводу выдержка из данной имамами фатвы, согласно которой «если имам данного времени от джизья освободит монахов, то это разрешается шариатом». Из этого указа выясняется, что при Аккоюнлу духовенство Гандзасара также не платило поголовной подати. Указ Хасан-Алия Кара-Коюнлу от 1468 г., данный Татевскому монастырю, и указ Узун-Хасана Ак-коюнлу от 1475 г., данный монастырю Степанноса Первомученика в Дарашамбе, свидетельствуют, что эта привилегия относилась не [287] только к духовенству Гандзасара, но и к духовенству других монастырей (ПУМ, вып. I, док. 3, 4, 5, 6).

В этих же указах имеются свидетельства об освобождении: упомянутых монастырей и от «мал»-а. Это означает, что монастырям, которые являлись наследственным владением, официально было дано право полного муафства. Как это ни странно, однако, согласно установленному правилу они не должны были также платить взимавшуюся со всех без исключения христиан поголовную подать «джизья», которая в армянских источниках часто именовалась «ценой веры».

Эти факты дают нам возможность выяснить только правово-официальную сторону налогового иммунитета, применявшегося властями в отношении армянского высокопоставленного родовитого духовенства в мирных условиях. Речь не идет о частых случаях притеснений, злоупотреблений и совершавшихся под разными предлогами взысканий, которые в условиях кочевого феодализма были явлениями закономерными и характерными для этого общества.

В указе шаха Тахмаспа I от 1570 г., данном Гандзасарскому монастырю, упоминаются все те налоги и обязанности, от которых освобождалась братия монастыря. Здесь нет лишь упоминания об освобождении от джизья (Там же, док. 18). Быть может, одного этого указа сочли бы недостаточным для утверждения, что, начиная уже со второй половины XVI в., черное духовенство официально также было обязано платить поголовную подать. Однако указ, данный в 1606 г. шахом Аббасом I тому же монастырю (док. 5), еще более подтверждает это наше предположение, а в другом указе (док. 7), опубликованном в 1607. г., уже весьма определенно указываются размеры поголовной подати, взимавшейся с монастыря — 15324 динара. В этом последнем указе содержатся также ценные данные относительно попыток в шестидесятых годах XVI в. взимать ежегодно определенную откупную сумму с Гандзасарских католикосов.

Указы первой половины XVII в. уже не оставляют никаких сомнений в том, что с середины предшествующего столетия армянское духовенство и религиозные учреждения в большей [288] или меньшей степени подлежали налогообложению. Взимавшиеся с них налоговые суммы всегда были занесены как в областные, так и в центральные налоговые книги (док. 4, 6, 12, 34, 36, 39). Этого не избегли даже монастыри, которые являлись наследственными владениями й, как было указано выше, числились в ряду духовных союргалов.

Следует, однако, сказать, что в XVI в. институт союргала в целом переживал довольно определенный процесс разложения, а в XVII в. чрезвычайно изменились и ограничились самые границы его действия.

Начиная с XVI века и, в особенности, в XVII в. широкое распространение получил «тиул». Фактически тиул был пожалованием части поземельного налога, а иногда и других налогов, взимавшихся с земледельцев-райатов и трудящихся слоев населения в пользу государства (дивана), но не земли и сидевшего на ней податного населения, лицам находившимся на государственной и военной службе, взамен их жалованья (Петрушевский И. П., Очерки..., стр. 188. Папазян А. Д., Аграрные отношения в Ереванском ханстве в XVII в., автореферат диссертации, Ереван, 1954, стр. 15).

В XVII веке и даже в первой четверти XVIII в. союргалы, пожалованные отдельным представителям светских и духовных феодалов, по существу отличались от тиулов лишь своим наследственным характером, однако, при переходе к новому наследнику они обязательно подлежали новому утверждению. Внимательное исследование показывает, что в XVII веке лицам, получившим союргал, давалось лишь переходившее по наследству право взимания с определенного податного объекта государственных налогов или части их.

Для изучения последнего этапа более трех столетий просуществовавшего феодального института довольно интересным документом является указ, полученный великим горчи шаха Аббаса II, Гёкча беком (док. 33). Согласно тому указу Гёкча беку в качестве союргала жаловались 45350 динаров, которые он должен был получать из сумм малоджахата, вджухата и других диванских податей, взимавшихся с нескольких сел Хаченского округа. Содержание документа ясно показывает, что Гёкча-бек, получивший союргал, имел большей [289] право лишь на упомянутую сумму, которая взималась с этих сел, административных же и иных прав над райатами этих сел ему не дали. Далее, кедхуда. и райатам этих сел предписывалось: «признавать его владельцем своего союргала, каждый год выплачивать ему малоджахат, вджухат и другие ливанские обязанности и никаких упущений не допускать». Однако одновременно, как это свойственно всем союргальным указам, местным хакимам, даруга, а также тиулдарам и иным должностным лицам запрещалось вмешиваться в дела этого союргала и под разными предлогами или в счет различных других податей отправлять на эти села налоговые наряды (хавале и итлаг).

В 1653 г. этот союргал был вновь утвержден на имя только что принявшего мусульманство сына Гёкча бека, Мейрам бека (Матенадаран, Диван католикоса, папка 2а, док. 44). На основании этого следует предположить, что и Гёкча бек, который, вероятно, был одним из потомков прежних армянских феодалов Хачена, принял мусульманство и поступил на военную службу в гвардию горчи Карабахского бегларбекства, чтобы спасти свои поместья от расхищения. Затем он сумел получить в качестве союргала государственные налоги, взимавшиеся с его вотчинных поместий, которые, по всей вероятности, принадлежал ему на правах мулка, после чего уже эти поместья со всем их доходом превратились в безраздельную собственность его и его потомков. Заслуживает внимания в особенности тот факт, что после смерти Гёкча бека его сын получил право унаследовать союргал, данный на имя его отца, лишь после того, как принял мусульманство и вступил в ряды горчи.

В первую очередь нас здесь интересует форма союргала, а именно — пожалование взимавшихся с поместий налогов, но не самой земли и податного населения. Поэтому считаем излишним останавливаться более подробно на других вопросах, вытекающих из содержания документа.

Для того, чтобы убедиться, что большая часть союргалов XVII в. носила такой характер, достаточно просмотреть два союргальных указа от 1656 и 1703 гг., хранившихся в личном хранилище рукописей тавризского купца Хаджи Мухаммада [290] Нахчевани, тексты которых опубликовала в 1952 г. Анн К. С Ламбтон (Ann К. S. Lambton, Two Safavid Soyurghals, Bulletin of the School of Oriental and African Studies University of London, 1952, p. 45).

Из указа, написанного в 1656 г., узнаем, что, начиная уже с XVI в., из сумм малоджахата и вджухата, взимавшихся с город а Тавриза и некоторых других мест Азербайджана, 30695 динаров были даны в качестве союргала Мир Неематулла Абдулвахаби, который, вероятно, был одним из видных духовных деятелей своего времени. После его смерти этот союргал перешел к его сыну, Мир Абдулла, а затем — к внуку, Мир Мухаммад Ибрагиму. В указе, полученном последним, было отмечено, что часть этого союргала, который получался со счета поголовной подати, взимавшейся с армян Азербайджана, должна была быть отданной сыну дяди (брата отца) Мир Мухаммад Ибрагима, Мир Мухаммаду-Багиру. Однако Мир Мухаммад Ибрагим попытался присвоить долю последнего. Лишь после долгой тяжбы Мир Мухаммаду-Багиру удалось утвердить свои наследственные права.

В данном указе, получателем которого был внук Мир Мухаммада-Багира, Мир Абдулвахаб, излагается во всех подробностях хронологическая история этого союргала до 1656 г. Второй указ уже содержит в себе последующую историю дробления союргала до 1703 г., когда эта часть отданной в союргал поголовной подати, взимавшейся с армян и евреев Азербайджана, была уже поделена между более чем 10 сеидами, происходившими из духовного семейства Абдулвахабиев (Там же, стр. 49-51).

Утверждение распространенной тиулной системы феодального жалованного землевладения и уплаты жалованья государственным и военным чинам, и возникшее вследствие ее дальнейшего развития широкое распространение «хамесале» и дававшихся в счет жалованья «танха» и возмещений иного порядка, как было сказано, окончательно видоизменили институт союргала, превратив его в одну из разновидностей феодальных пожалований, исходивших из общей системы тиула.

Именно в этот период основным оплотом налогового иммунитета церковных учреждений продолжает оставаться право [291] муафства, предоставлявшееся только вакуфным поместьям. Отныне духовенству больше не давался, полный налоговый иммунитет. Лишь в исключительных случаях сдельным духовным деятелям удавалось получить личные привилегии. В первой половине XVII столетья указами о муафство, полученными Эчмиадзинским монастырем, были освобождены от государственных налогов лишь те монастырские поместья, которые в разное время били пожертвованы или отданы в вакф монастырю верующими (док. 26, 34, 36, 38, 39).

История налогового иммунитета монастырских земель и поместий еще не была подвергнута тщательному исследованию. Известно, что поместья и иное имущество, принадлежавшее как мусульманским религиозным учреждениям, так и армянским церквам и монастырям, назывались «вакуфным» имуществом (*** - мовкуфат»), Поместья назывались так, потому что в свое время они были пожертвованы верующими или отданы в вакф религиозным учреждениям. На арабском языке «вакф» (***) дословно означает «остановиться», «сделаться неподвижным»; и действительно, вакуфные поместья после того, как они были пожертвованы данному учреждению, больше не подлежали отчуждению и превращались в вечную собственность последнего. С доходов подобных поместий государство не взимало налогов, следовательно, доход весь целиком оставался тому же религиозному учреждению. Этот доход шел либо на нужды последнего, либо на указанные жертвователем благотворительные и иные цели. В указе шаха Аббаса I от 1612 г., заключавшем список вакуфных поместий Эчмиадзина, читаем. «Если действительно нижеупомянутые земли и мулки пожертвованы армянами в вакф Учкилисе, то никто не имеет права владеть ими на правах мулка. Пусть никогда не покупают и не продают вакф и позволят, чтобы «мутавалли» (распорядитель) или надзиратель получал с них доходы и тратил их на Цели, указанные «вакифом» (жертвователем)» (док. 11).

Однако монастыри имели и такие поместья и другие доходные объекты, которые были не подарены, но куплены на наличные деньги и которыми они владели не в качестве вакфа, но как купленным мулком.

Согласно существовавшему закону, эта форма [292] собственности подлежала обложению налогом. Почти во всех документах, касающихся монастырей Восточной Армении, в особенности во владенных и в «вакфнаме», а также в большей части указов считали необходимым подчеркнуть вакуфные характер монастырских поместий, ибо, как было сказано, только в этом случае они могли быть освобождены от налогов, уплачиваемых государству (док. 4, 11, 14, 26, 34, 36, 38, 39, 41) (См. также ПУМ, вып. 1, док. 2, 4. 8, 10, 11, 17, 21).

Начиная с 40-х гг. XVII в. своими благоприобретенными мулками особенно бросается в глаза Эчмиадзинский монастырь. Хотя первые письменные свидетельства относительно покупки мулков относятся ко времени католикосата Филиппоса Агбакеци, однако, можно не сомневаться, что уже и до этого монастырь имел благоприобретенные поместья, за которые был вынужден платить определенный налог (док. 34, 36).

Вышеупомянутым указом шаха Аббаса I от 1612 г. был утвержден лишь список вакуфных земель, садов и одной маслобойни, без указания на налоговые привилегии, которые жаловались им. Тот же список был вновь утвержден в 1644 г. шахом Аббасом II; при этом подчеркивалось, что «если эти места навечно сделаны вакфом и закреплены за упомянутой церковью. (Эчмиадзином), и черед распоряжаться дошел до избранного христианина, католикоса Филиппоса, то никто не имеет права без шариатской причины причинять ему беспокойство и служить препятствием. Но нужно дозволить, чтобы вышеупомянутый распорядитель тратил доходы, получаемые каждый год с указанных вакфов, на цели, определенные жертвователем в вакф» (док. 26).

Из надписи, сделанной на полях документа рукою садра, нетрудно догадаться, что эти поместья были предметом каких-то посягательств, вследствие чего католикос Филипп ос был вынужден с помощью нового указа, подчеркнув свои права распорядителя, восстановить вакуфную собственность на эти поместья. Садр счел необходимым дополнительной надписью еще раз подчеркнуть, что «согласно шариату, если объект является вакфом, то собственность прочна» и что «только после очень внимательного уточнения и доказательства посредством [293] судей и точных фактов можно отобрать вакф и [нужно быть] осторожным, чтобы [это] соответствовало духу Шар’а и ничего незаконного не совершилось» (док. 26).

Эти пахотные земли и сады находились в селе Вагаршапат, следовательно их государственные налоги были зачислены в общую сумму малоджахата, взимавшегося с тех же сел, а, село Вагаршапат, как нам известно, в свою очередь принадлежало Эчмиадзинскому монастырю в качестве мулка. Вполне возможно, что и здесь муафство, относившееся к вакуфным поместьям, осуществлялось за счет райатов того же села. На предшествующих страницах мы уже имели повод говорить об этом обычае, который на протяжении веков практиковался в Дарашамбе и Агулисе (См. также ПУМ, вып. I, предисловие стр. 32-33, док. 15,20,22).

На основании указа, полученного в 1647 г. католикосом Филиппосом от Ереванского бегларбека Кейхосрова, следует заключить, что большое число монастырских поместий (сады и мельницы), находившихся вне села Вагаршапат, подлежало обложению налогами, и лишь в указанном году по особой просьбе католикоса Кейхосров хан уступает ему малоджахат этих поместий (47694 динара) и суммы чобанбеки (52250 динаров), взимавшиеся с 950 голов монастырского мелкого рогатого скота, в качестве жалуемого католикосу «ежегодного дара» (*** — ин’ам-е хамесале). Хотя в документе подчеркнуто, что эти поместья являются вакуфной собственностью, однако, тот факт, что до 1647 г. монастырь был вынужден платить за них налог, позволяет предположить, что эти сады и мельницы, если не полностью, то в своей значительной части являлись благоприобретенной собственностью.

Эту уступку следует рассматривать не в качестве муафства, предоставлявшегося вакуфной собственности, но как пожалование союргального характера, выраженное в определенной сумме, которое делалось высокопоставленному духовенству. Фактически эта сумма жаловалась лично католикосу Филиппосу в качестве кормления, хотя в действительности она касалась собственно монастырского хозяйства и в значительной степени способствовала улучшению материального положения монастыря. [294]

Налоговые привилегии, дававшиеся на имя католикоса, фактически касались монастыря и в дальнейшем служили для католикосов основанием, чтобы возобновлять эти привилегии на свое имя. Так, например, в 1638 г, католикос Филиппос сумел получить от шаха Сафи особый указ, согласно которому одна плужная упряжка, использовавшаяся в Эчмиадзинском хозяйстве, освобождалась от платившегося государству налога — малийе, в качестве муафства, пожалованного католикосу. Предъявив этот указ, католикос в 1645 г. получает от шаха Аббаса II новый указ, которым последний восстановил пожалованное его отцом католикосу право муафства не упомянутый плуг (док. 29). На основании этого последнего указа преемник католикоса Филиппоса, Акоп Джугаеци получает от шаха Аббаса II новый указ, коим это муафство возобновляется на его имя. Это постоянно возобновлявшееся на имя католикоса муафство одного плуга длилось в Эчмиадзинском монастыре довольно долго, а в 1712 г. католикосу Александру Джугаеци удалось получить от шаха Султан-Хусейна право муафства еще на один плуг (Матенадаран, Диван католикоса, папка I г, док. 248, сравн. Симеон Ереванци, Джамбр, Вагаршапат, 1873 г., стр. 220 (на древнеарм. яз.). В то время, когда мы сдали в печать настоящий выпуск ТУМ, русский перевод “Джамбр”-а покойного ак. Ст. Малхасянца еще не был выпущен в свет, поэтому в предисловии и комментарии к документам мы ссылаемся на армянский текст).

К числу таких личных, жалуемых на определенное имя привилегий было отнесено и определение государственных налогов села Вагаршапат в кормление католикосу Филиппосу (*** — вазифе»). Как было отмечено, с 1620 г. Эчмиадзинский монастырь сумел восстановить свое право собственности на мулк села Вагаршапат, благодаря чему получил право взимать с райатов ренту в размере 1/10 урожая. Кроме этого, 2/10 урожая райаты платили государству в качестве ренты-налога под именем бахра или, как она названа в прошении католикоса Филиппоса от 1650 г. «манал»-а. Этот «манал» общей суммой в 21 туман (21 000 динаров) до упомянутого года был отдан в качестве тиула бегларбеку Чухур-Саада. И вот в этом году прошением католикоса Филиппоса и с согласия бегларбека Кейхосров хана этот тиул отбирается у [295] последнего и передается в качестве кормления («вазифе») католикосу. Таким образом, райаты села Вагаршапат свои государственные налоги и повинности также обязаны были выплачивать монастырю (док. 39).

После всего этого можно с полным основанием утверждать, что Эчмиадзин, как и другие монастыри - Восточной Армении, не пользовался полным налоговым иммунитетом и, как показывают публикуемые в данном выпуске документы, был вынужден ежегодно вносить в государственную казну определенную сумму вместо поголовной подати («джизья» и «тафавут-е джизья»), поземельного налога и налога на собственность («маложахат» и «вджухат»), а также поголовной подати скота («суммы чобанбеки») и других налогов (док. 2, 7, 20, 28, 34, 36, 39). В первую очередь обложению налогом подлежало, безусловно, не вакуфное, а благоприобретенное имущество и доходные объекты, и возможным средством предотвратить такое обложение были распространенные формы пожалований личного характера (союргалы, ин’амы, вазифе, либо просто муафство), получившие широкое распространение в XVII в. и находившиеся под общим контролем сидевшего в столице главного мустовфия или мустовфи-ул-мамалика, которые давались католикосам и настоятелям монастырей (V. Minorsky, Tadhkirat al muliik, a manual ot Safavid administration, London, 1943, стр. 27 (персидский текст)).

Следует с сожалением отметить, что несравненно меньшее число составляют документы, касающиеся армянского светского землевладения. Большая часть указов, а также владенных, будучи сохранена в монастырях, касается самих же монастырей. Однако иногда, во время купли или дарения некоторых поместий в руки монастырей попадали также владенные и указы, написанные на имя прежних владельцев села или поместья, которые дают возможность (составить приблизительное представление о размерах и общем состоянии армянского светского землевладения данного периода времени.

С этой точки зрения заслуживают внимания содержащиеся в данном выпуске указы шаха Аббаса I от 1604 и 1620 гг., шаха Сафи от 1634 г. и шаха Аббаса II от 1646 и 1648 гг. (док. 15, 21, 32, 35). [296]

Несколько иным было положение армянского светского землевладения в горных районах Восточной Армении, в густо населенных армянами центрах Сюника и Арцаха. Там еще оставались мелкие армянские феодалы-мелики, которые из поколения в поколение господствовали в отдельных областях. В отличие от меликов, господствовавших в равнинных областях, городах и местечках городского типа, которые были выборными и представляли перед государственными властями местную общину, Сюникское и Арцахское меликства носили наследственный характер и кроме светской власти обладали и военными функциями. Такие мелкие феодалы-князья имели, естественно, и вотчинные поместья, которыми они владели как «наследственными мулками» (***).

В Государственном Центральном архиве АрмССР сохранилось несколько указов и владенных, которые проливают новый свет на историю правления и на поместное достояние Кашатагского Мелика-Айказа и его преемников (Гос. Центр, архив АрмССР, фонд 59, дело а и б).

Мелик-Айказ, который во время походов шаха Аббаса отличился проявленной им верностью, значительными услугами и храбростью и удостоился особого внимания и любви шаха, имел возможность в больших размерах расширить свои поместья и, кроме вотчинного села Ханацах, овладеть и другими селами, расположенными в местах, подчиненных его власти.

Об этом свидетельствует полученный им в 1620 г. указ шаха Аббаса I (док. 15), который был опубликован в подтверждение решения Диван-ал-садарата, данного садром Рафи’-ед-дин Мухаммадом. Из этого документа выясняется, что Мелик-Айказ имел мулки не только в Каштаге, но и в районах Кафана.

Все указы, находящиеся в этой группе персидских документов Гос. Центр, архива, относятся к Кашатагскому району. Среди них имеется несколько тиулнаме, которые большей частью написаны в начале XVIII в. То обстоятельство, что они находятся вместе с указами, данными лично на имя Мелик-Айказа, позволяет предположить, что эти тиулнаме также относятся к Мелик-Айказянам и даны в счет государственных [299] налогов, взимавшихся с принадлежавших им сел. Это особенно явственно видно из указа (док. 32), данного шахом Аббасом II в месяце зикаада 1056 г. хиджры (9 дек. 1646 — 7 янв. 1647), где среди перечисленных податных сел упоминается и вотчинное село Мелик-Айказянов — Ханацах. В этом указе имеется определенное свидетельство о том, что государственные налоги, взимавшиеся с этих пяти сел, находившихся в Кашатаге, еще в дни царствования шаха Аббаса I были даны в качестве тиула, вероятно, местному хакиму Аббаскули султану, а за счет поголовной подати частично и бегларбеку Карабаха.

Как видим, в эти годы собственнические права Мелик-Айказа или его наследников распространялись только на мулк этих сел и, несмотря на свое княжеское положение, он не имел права взимать со своих сел государственные налоги, иными словами, не пользовался правами союргала или тиула. Можно предположить, что такие права он имел в принадлежавших ему других мулкских селах (в Кафане и иных местах), однако, у нас имеется мало оснований для такого предположения, ибо таким объектом могло быть в Первую очередь именно село Ханацах, являвшееся его резиденцией.

Тем не менее, кажется мало вероятным, чтобы Мелик-Айказ, который пользовался довольно большими привилегиями, не был удостоен различных пожалований, в том числе таких пожалований и вознаграждений, как союргал и тиул. В современных источниках описывается, как еще во время осады Еревана (окт. 1603 — янв. 1604) местные феодалы и духовенство представлялись шаху и после изъявления покорности восстанавливались в своих владениях (ТАА, т. II, стр. 445; Даврижеци, стр. 27). Аракел Даврижеци говорит о восстановлении помещичьих прав Гехаркуникского мелика Шахназара указом, данным в эти годы (Даврижеци, стр. 96).

В конце труда М. Смбатянца «Тегагир Гехаркуни цовазард гавари» (Описание украшенной морем Гехаркуникской области) приводятся в армянском переводе 17 персоязычных указов и иных документов. Из указа, данного пахом Тахмаспом I в месяце рамазан 966 г. хиджры (7 июня — 6 июля 1559) [300] Гехаркуникскому Мелик-Беку, видно, что эти поместья (8 сел) были наследственными мулками Мелик-Шахназяра (М. Смбатянц, Описание украшенной морем Гехаркуникской области, что ныне [зовется] Нор-Баязетская область, Вагаршапат, 1896, стр. .784 — 785 (на арм. яз.)).

Заслуживает внимания опубликованный Смбатянцем третий указ, который был дан шахом Аббасом I сыну Мелик-Шахназара, Кямалу в месяце зихаджа 1012 г. хиджры (май — июнь 1604). Этим указом шах за храбрость, проявленную в боях с врагами, жалует сыну Мелик-Шахназара, Кямалу право взимания государственных налогов с села Гарасахкал, расположенного в подчиненном Нахичеванскому ханству округе Зарузбил (М. Смбатянц, указан, труд, стр. 786-787. Название Зарузбил в переводе Смбатянца превратилось в Зарушбил). Название этого села не упоминается в вышеупомянутом указе шаха Тахмаспа, из чего следует заключить, что оно не принадлежало Мелик-Шахназарянам. В указе шаха Аббаса также нет никаких упоминаний о принадлежности этого села Кямалу. Остается предположить, что оно либо принадлежало в качестве мулка иному лицу, либо являлось государственной собственностью (дивани).

Итак, чем же объяснить то факт, что как в этом случае, так, вероятно, и во время пожалований кашатагскому Мелик-Айказу, право тиула и другие подобные права давались не за счет государственных налогов с принадлежавших меликам сел, и, наоборот, государственные налоги принадлежавших им сел отдавались в качестве тиула другим должностным и высокопоставленным лицам?

По нашему мнению здесь проявился один из интересных моментов внутренней политики шаха Аббаса. Известно, что начиная с гораздо более раннего времени жалование военным чинам и государственным должностным лицам давалось за счет государственных налогов с местностей, определяемых по совершенно случайному признаку. Практика раздачи налоговых нарядов на отдельные районы и сельские общины вместо жалования и вообще сумм, причитающихся с государства, получила широкое распространение в Ильханском государстве. Однако эта применявшаяся при Сефевидах и, особенно, во время [301] шаха Аббаса децентрализованная система возмещения жалования, с точки зрения формы распределения носила сугубо централизованный характер и имела целью лишь предотвратить возможность укрепления и укоренения власти амиров, военщины и высокопоставленных должностных лиц в данном месте.

Внимательное изучение персидских документов Грузинского Государственного музея показывает, что в XVII в. эта политика частично применялась и в отношении грузинских феодалов. Так, например, из указа шаха Султан-Хусейна от 1693 г. узнаем, что в указанном году государственные налога сел Хасанкянди и Кармундж Гёкча-Дангизского махала (Гехаркуник) Ереванского ханства, которые прежде были отданы в тиул сыну шахского гулама Сисиоглы Бабуне бека, Заза беку, отбираются у последнего и передаются другому гуламу — грузину Зал беку (***).

Сочетание мулкских землевладельческих прав с привилегиями тиул в отношении больших или малых земельных единиц — сел и групп сел — могло превратить господствовавших на местах мелких властителей и меликов в независимых и полных владельцев пожалованных им общин, а следовательно, и обширных земельных пространств, которые тем самым превратились бы в независимые феодальные владения, наподобие получивших в XIV-XV вв. широкое распространение икта и союргалов, пользовавшихся полным налоговым иммунитетом. Возникновение таких независимых и пользовавшихся правом полного муафства владений под властью лиц, которые приобрели на местах широкую популярность и влияние, ни в коей мере не соответствовало преследуемой шахом Аббасом политике создания централизованного государства, тем более в том случае, когда речь шла об армянских князьях, известных в областях с густым армянским населением.

Таким образом, как видим, публикуемые указы в значительной степени помогают нам выяснить социальную сущность армянского светского и духовного землевладения и ряд важных вопросов, касающихся социального положения и классовых [302] интересов эксплуатируемых сословий. Тщательное исследование неустойчивого и необеспеченного положения землевладения армянских духовных и светских феодалов, налоговых привилегий, вышеописанных ограничений, их экономического могущества и данных им некоторых отдельных пожалований является тем фундаментом, на котором только и можно построить историю начавшихся в XVII в. по инициативе и при активном участии этих слоев освободительных движений и более практических начинаний конца столетия.

В рамках данного предисловия нельзя дать более широкий и всесторонний анализ фактического материала, заключенного в публикуемых документах. Поэтому мы вынуждены довольствоваться рассмотрением лишь нескольких наиболее важных вопросов, которые, по нашему мнению, имеют более существенное значение для изучения истории армянского народа данного периода. Предлагая вниманию исследователей указы первой половины XVII в., мы питаем надежду, что они дадут возможность осветить многочисленные вопросы, связанные как с историей землевладения и аграрных отношений, так и с налоговой системой и общим государственным устройством и феодальными отношениями Сефевидского государства.

* * *

Интерес, вызванный первым выпуском указов, и опубликованные в связи с этим рецензии (Рецензии о первом выпуске помещены в следующих советских и иностранных журналах: «Известия» Арм. АН, серия общ. наук, 1957,. № 4 (на арм. яз); «Вопросы истории», 1956, № 10, «Базмавеп» 1957,. №3-4, Венеция (на арм. яз.); Przeglad Orientalistiny, 1957, № 3 Варшава (на польском яз.)) еще раз подтверждают историческую ценность и значение персидских документов, хранящихся в архивных фондах Матенадарана.

Особенно поощрительным было любезное письмо заслуженного востоковеда и лучшего знатока средневековых текстов В. Минорского. Одновременно пользуемся случаем выразить благодарность и другим нашим коллегам — А. Ализаде, С. Джикию, В. Путуридзе, О. Чехович за их одобряющие письма и ценные замечания.

Сейчас, когда после опубликования 1-го выпуска указов прошло достаточно времени и когда мы сдаем в печать 2-й [303] выпуск, безусловно, будет уместным обратиться« замечаниям: на 1-ый выпуск й изложить свою точку зрения на несколько возникших в связи с ними вопросов.

Следует сказать, что как в рецензиях, так и в личных, письмах и беседах каких-либо принципиальных замечаний по поводу персидских текстов документов и их перевода не было сделано. Были указаны некоторые отклонения от проекта правил издания документов (Правила издания документов (проект), Москва, 1957), опубликованного в 1954 г. по инициативе Института истории АН СССР, причем подчеркивалось не-правомерное использование курсива, которым выделялись налоговые и социальные термины в переводе документов. Безусловно, нельзя оспаривать ту точку зрения, что переводы текста документов должны даваться корпусом, а курсивом лишь заглавия, данные переводчиком, комментарии и другие поясняющие слова. В первом выпуске мы придерживались следующего принципа: тексты указов и решения высших духовных присутствий даются корпусом, а надписи, протокольные отметки, сделанные на оборотной стороне документа, а иногда и списки сел, — петитом. Вопрос вида букв решен здесь, кажется, верно; исключение составляют лишь налоговые и социальные термины, которые, чтобы выделить их, даны курсивом. И поскольку курсивом даются также примечания, следовательно, тем самым нарушается вышеупомянутый принцип, что и вызывает некоторую путаницу.

Мы затрудняемся отказаться от принципа выделения терминов, ибо, как неоднократно подчеркивалось читателями-специалистами, это чрезвычайно облегчает использование книги и, делая особенно рельефными основные достоинства документа, дает возможность с первого же взгляда воспринять его как исторический первоисточник. Именно с этой точки зрения было сочтено целесообразным выделение терминов производить буквами, которые отличались бы от букв заголовков и примечаний. Следовательно, в этом выпуске указов курсивом даются заголовки, следующие непосредственно вслед за заголовками краткие описания документов (которые в 1-ом выпуске даны корпусом) и примечания описательного и пояснительного характера, данные переводчиком. Корпусом даны собственно [304] тексты документов и их приписки. Что же касается встречающихся в тексте налоговых, социальных и иных терминов, то они даны жирным шрифтом (даруга, тиул, малоджахат, итлаг и т. д.).

Других замечаний относительно формы публикации документов не было, поэтому, составляя этот выпуск, мы руководствовались теми же принципами, что и изложенные в предисловии к 1-му выпуску (стр. 159-161).

Другое более принципиальное и важное замечание касается терминологического словаря. По мнению некоторых специалистов, особенно востоковедов-иранистов, не было необходимости для объяснения терминов прилагать к переводу отдельный словарь, но следовало встречающиеся в тексте и непереведенные термины объяснять сразу же в подстрочных примечаниях, ссылаясь на соответствующий источник.

Отказ от словаря нам представляется нецелесообразным, так как один и тот же термин часто встречается в разных документах и, следовательно, нужно либо каждый раз объяснять его, либо, в лучшем случае, объяснив его в первом случае, во всех остальных отсылать читателя к первому объяснению, указывая соответствующую страницу той же книги. С практической точки зрения это, конечно, весьма нецелесообразно и затруднит, пользование книгой, тогда как объединение объяснения терминов в отдельном словаре намного облегчит его и даст возможность исследователю сразу же в алфавитном порядке найти краткое объяснение незнакомого ему термина. В то же время это в значительной степени освобождает переводы документов от излишних ссылок и подстрочных примечаний.

Что же касается формы и характера словаря, то следует отметить, что востоковедение и в особенности изучение восточных документов не являются у нас самоцелью; исследование и публикация восточных (персидских, арабских, турецких) источников должно лишь способствовать научному, сравнительному изучению истории, а также фольклора, литературы и разных областей культуры армян и других народов Закавказья. Но, разумеется, объективно это будет также способствовать развитию востоковедения вообще.

Мы нисколько не сомневаемся в том, что более широкие и насыщенные ссылками историко-филологического характера [305] пояснения терминов могут быть в большей степени использованы исследователями и в свою очередь послужат основой для научного обобщения. Однако, исходя из вышеизложенного, следует иметь в виду, что более тщательное исследование всех терминов, встречающихся в документах, не входит в задачи настоящего издания. Здесь встречаются такие термины, исследованию которых посвящены как отдельные статьи, так и монографические труды. (См. статьи и труды В. Минорского, И. Петрушевского, А. Ализаде, П. Арутюняна и др. исследователей) Большое число терминов до сих пор еще не исследовано в полной мере, и может послужить темой для новых статей и работ. По необходимости и мы были вынуждены на предыдущих страницах настоящего предисловия и в предисловии к 1-му выпуску обратиться к этимологии некоторых терминов и попытались выяснить их социально-экономическую сущность. Мы намерены более обстоятельно исследовать термины, связанные с административной и социальной системами, в особенности с системами феодального землевладения и налоговой политики в Сефевидский период в специальном исследовании, посвященном истории аграрных отношений в Восточной Армении в XVI-XVII вв. В словаре, прилагаемом к переводу настоящего издания указов, объяснения терминов не носят характера всестороннего историко-филологического исследования и имеют целью в кратком словарном изложении дать лишь тот основной смысл, который содержал в себе тот или иной термин в период изложения документа и в особенности в данном контексте.

Термины, встречающиеся в текстах указов, не переведены лишь с целью избежать искажения смысла. От этого принципа мы не уклонялись даже в тех случаях, когда персидский термин можно было заменить иногда полностью, а чаще приблизительно соответствующем по смыслу русским синонимом. Если же иногда, в исключительных случаях, мы вынуждены уклоняться от этого принципа, то в таких случаях мы обязательно даем в скобках и персидский термин. Однако, как это отмечено в предисловии к 1-му выпуску, основным принципом, которому мы часто жертвовали и стилистическими правилами языка перевода и, как справедливо указывали некоторые [306] рецензенты, допускали некоторые стилистические шероховатости, является принцип верности стилю документа и духу времени, чем в меру возможности обеспечивается непогрешимость документа, его историческая достоверность и полноценность.

В словаре, прилагаемом к переводу, нашли место все термины, встречающиеся как в тексте, так и в написанных в разное время на документе армянских аннотациях, в том числе и термины, которые объяснены в словаре 1-го выпуска. Однако, чтобы избежать повторений, мы не даем объяснения таких терминов, но отсылаем читателя к 1-му выпуску, указывая соответствующую страницу книги. Мы поступаем иначе лишь в тех. случаях, когда объяснение, данное в предыдущем выпуске, кажется нам неудовлетворительным и мы считаем необходимым уточнить смысл термина дополнительными пояснениями. Мы не ссылаемся на 1-й выпуск и в тех случаях, когда термин объяснен одним или несколькими синонимами, либо кратким предложением. К более важным терминам, которые в 1-м выпуске получили несравненно более широкое толкование, мы сочли необходимым обратиться и здесь, пытаясь дать их более исчерпывающее объяснение и указывая одновременно соответствующую страницу 1-го выпуска. Искаженные формы терминов, встречающихся в армянских аннотациях, даны без изменения, рядом отмечается их правильное произношение. Если же в этом словаре или в 1-ом выпуске имеется и правильная форма, в таких случаях мы отсылаем читателя к ней и объяснение даем под верной формой. Ссылаясь на 1-й выпуск, мы указываем страницы сокращенно, следующим образом: I, 103, I, 106 и т.д.

В настоящем выпуске собраны все указы, имеющиеся в фондах Матенадарана, числом 40 (В предисловии первого выпуска указов (стр. 137), говоря об истории армянских переводов персидских документов, мы в подстрочных примечаниях отметили, что у нас нет точных сведений относительно местонахождения персидских оригиналов указов, опубликованных М. Смбатянцем. Однако цедавно, когда данный выпуск уже давно был сдан в издательство и печатался, Матенадаран приобрел у частного лица поместное дело гехаркуникских Мелик-Шахназарянов — две объемистых папки, в одной из которых оказались не только оригиналы, опубликованных Смбатянцем документов и их нотариально заверенные копии (см. его же “Тегагир Гехаркуни цовазард гавари”, стр. 784-808 (на арм. яз.), но и ряд других ценных документов, на которые Смбатянц не обратил внимания. Документы расположены в хронологическом порядке, к ним прилагаются русские переводы. Это дело составил в 50-х годах XIX века Давид хан Мелик-Шахназарянц Шахпурянц, чтобы доказать русским властям свои наследственные права. В деле содержатся 23 персидских документа, самым ранним из которых является указ шаха Тахмаспа I от 944 г. хиджры (1538), данный Мелик Беку Шахназарянцу, а последним по времени — приказ ереванского сардара Хусейн хана от 1241 г. хиджры (1825), данный самому Давид хану. Помимо упомянутого указа шаха Тахмаспа, который с хронологической точки зрения нужно было бы включить в 1-ый выпуск, здесь имеются 5 указов шаха Аббаса I и 1 указ шаха Сафи, которые относятся к первой половине XVII века, и, как было упомянуто, по независящим от нас причинам остаются вне данного выпуска.

Чтобы избегнуть грубого нарушения в хронологическом порядке нашей настоящей публикации, мы вынуждены поместить упомянутые 7 документов в предполагаемом последнем выпуске указов XVII века в качестве приложения.) и 3 указа из Гос. Центр, [307] архива АрмССР. Из указов Матенадарана 39 хранятся в папках 1а, 1з и 2а Дивана католикоса, а один извлечен из рукописи № 73 фонда восточных рукописей Матенадарана. 3 указа Гос. архива зарегистрированы в деле I фонда № 59; их фотокопии находятся в Матенадаране, в пайке № 4 Дивана католикоса. В кратком описании этих трех указов речь идет об оригиналах, указываются соответствующие фонды Гос. Центр, архива АрмССР, номера дела и листа.

16 из вышеупомянутых 43 указов (док, 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 15, 17, 18) даны шахом Аббасом I в 1603-1627 гг., 6 (док. 19, 20, 21, 22, 23, 24) — шахом Сафи в 1629 — 1639 гг. и 17 (док. 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 36, 37, 38, 39, 40, 41, 42, 43) — шахом Аббасом II в 1644-1650 гг. Документы 14, 34 и 36 откосятся к числу указов ереванского бегларбека; первый из них дан в 1620 г. Амир-Гуна ханом Каджаром, а два последних — Кейхосров ханом в 1647 и 1649 гг. Исключение составляет лишь фатва шейх-ул-ислама (док. 16), опубликованная в 1621-1622 гг. И, хотя она не была утверждена шахским указом, однако, поскольку все фатвы и мисалы, утвержденные указами, публикуются и будут публиковаться в выпусках «Указов» серии «Персидские документы Матенадарана», было сочтено целесообразным поместить ее и другие фатвы такого рода, которые встретятся в дальнейшем, в очередных выпусках указов. [308]

Хотя по своей внешней форме, сравнительной простоте стиля и особенностям письма указы XVII в. в известной степени отличаются от указов предшествующих столетий и особенно XV в., однако, в целом они органически связаны с указами предшествующего столетия, особенно в тех случаях, когда повторяют содержание предыдущих указов или публикуются в подтверждение какого-либо указа, данного в прошлом.

В тех указах Сефевидских шахов, которые опубликованы на основании указов, данных их предшественниками, — отцом либо дедом, — при упоминании последних, в знак особого уважения слова благословения, следующие за именем, выделялись из текста и красными чернилами писались в верхней части документа, вправо от шахской печати, при этом в соответствующем месте текста оставлялось небольшое свободное место. В этих и подобных случаях мы как в персидских текстах, так и в русском переводе указов сохранили эту форму, указав особой звездочкой (*) место этих слов в тексте.

При переводе взятых из диванских налоговых книг налоговых подсчетов и списков податных объектов (док. 7, 32, 34, 35, 36, 38, 40) мы допустили некоторое изменение формы текста, с целью сделать его более удобопонятным. В персидских текстах эта форма сохранена без изменений. Хотя эта форма на первый взгляд и кажется трудноусваиваемой, однако, после первого раза она становится вполне доступной и интересной с точки зрения изучения финансовых записей и бухгалтерских форм того времени.

Во всех остальных вопросах, касающихся публикации текстов персидских документов и их перевода, мы следовали тем принципам, которые были разработаны и применены при издании 1-го выпуска, поэтому считаем излишним излагать все это снова.

Вновь выражая свою благодарность всем товарищам-специалистам за их советы и ценные замечания, мы надеемся, что и в дальнейшем они своей критикой и замечаниями помогут нам в ответственном и трудном деле публикации последующих выпусков указов и особенно подготавливаемого издания 1-го выпуска владенных.

А. ПАПАЗЯН