ПРЕДИСЛОВИЕ

В архивных фондах Матенадарана — Государственного хранилища древних рукописей при Совете Министров АрмССР особое место занимает фонд документов, написанных арабскими письменами (по-персидски, по-арабски, по-турецки). Здесь хранятся около 1500 документов, содержащих богатый и разнообразный материал для изучения социально-экономической жизни XV-XIX вв. не только Армении и Закавказья, но и всей Передней Азии.

Эти документы большей частью относятся к монастырям Восточной Армении и в разное время были собраны и сосредоточены в архиве Эчмиадзина. Здесь мы находим документы, привезенные из Гандзасара, Татева, Хавуц-тара, Ованнаванка, Сагмосаванка, из монастыря апостола Товмы в Агулисе, из монастыря Степаноса Первомученика или Магарды в Дарашамбе, из монастыря апостола Тадевоса (Фаддея) в Маку и из других дальних или близких монастырей. В этом фонде документов нашли место и такие документы личного характера, часть которых при различных хозяйственных сделках была сдана Эчмиадзинскому монастырю на хранение. Здесь были собраны и документы, представлявшие лишь историческую ценность.

Оставляя в стороне документы личного характера (личные письма и прочую переписку), которые в свою очередь представляют особую ценность и важны для изучения как политической, так и гражданской истории, персидские документы этого фонда можно разделить на три группы.

В первую большую группу входят указы и грамоты (ферманы и хокмы), данные шахами, указы (хокмы, таалига и васига) местных ханов и других высокопоставленных лиц, [130] и решения (фатва и мисал), вынесенные по спорным вопросам мусульманскими религиозными предводителями — садром, шейх-ул-исламом или муфтием.

Во вторую, не менее большую, группу входят записи, составленные в шариатских — нотариальных канцеляриях или в меджлисах Шар’а, которые относятся к купле-продаже, пожертвованию, аренде земли и прочего достояния (кабала, купчая крепость, вакфнаме, иджаренаме и др.).

В третью, сравнительно меньшую, группу входят все соглашения, договоры, мирские приговоры и прочие подобные им документы не шариатско-нотариального характера, которые относятся к спорам по наследству между отдельными гражданами, разногласиям, возникавшим по межевым и ирригационным вопросам между разными сельскими общинами, и к свидетельствам, выдаваемым райатами о праве земельной собственности и землепользования (снурнаме, шаадатнаме, ходжджатнаме и т. д.).

Документы последних двух групп, можно сказать, в большинстве относятся к экономическим и особенно аграрным вопросам. О продаже мулкских сел, как целиком, так и по дангам или по пол и четверть данга, о закладывании их за долги, о пожертвовании и других подобных отчуждениях говорят многочисленные купчие крепости (“кабала”) и “вакфнаме” составленные в нотариальных канцеляриях Шар’а. Это превосходные документы, выявляющие сущность мулкского наследственного землевладения. Хронологическое изучение их дает возможность ознакомиться с историей изменений, имевших место в упомянутом землевладельческом институте за XV-XVIII вв.

Особую ценность представляют записи и купчие крепости ("кабала) Шар’а, относящиеся к купле-продаже мелких и крупных земельных участков, садов, мельниц, дингов (толчея для риса), маслобоен, домов, мест для застройки домов и другого имущества и прочих видов отчуждения. В этих документах отчетливо замечается принцип шестидангового подразделения всего достояния.

Правда, они представлены в небольшом количестве, но с точки зрения изучения аграрных отношений весьма важны [131] документы, относящиеся к вопросам ирригации, распределения и использования воды. Внимательное изучение их показывает, что право собственности на воду не всегда сочетается с землевладением, и что вода нередко принадлежит не данному землевладельцу, а другому, иногда даже сельской общине.

Не мало документов, в которых говорится о внутренней организации сельских общин, о классовом антагонизме и об определенных фактах социальной борьбы внутри общины между меликами, старшинами, священниками и другими представителями зажиточного крестьянства и бедными и малоземельными райатами.

Достойны особого внимания “снурнаме” и “шаадатнаме” (письменные свидетельства и мирские приговоры), составленные в связи с уточнением границ лугов и пахотных земель (пашен, “кевшан”) того или иного села.

Сохранились мирские приговоры (длина 2-2,5 метра, ширина 20-30 см.), на которых имеются подписи и печати авторитетных людей и стариков данного села или сел, заверяющие, что данное иоле принадлежит этому, а не другому селу. Для государственных или ливанских сел, не имевших специальных владенных, главной формой уточнения границ были свидетельские показания стариков и видных людей соседних сел.

Упомянутые документы, как первоисточники, имеют исключительное значение и содержат громадный фактический материал для истории аграрных отношений XV-XIX вв. в Закавказье, Иране и соседних странах. В них нашло свое правовое отражение множество вопросов, касающихся землевладения и землепользования, классовых взаимоотношений собственника земли и работающего на ней землероба-райата, равно как границ компетенции землевладельца и сельской общины и истории феодального общества.

Однако для изучения феодальных отношений и всей социально-классовой структуры этого общества более чем определенные и официальные данные содержат вошедшие в первую группу документов царские указы и ферманы или, как принято говорить, “рагамы”, большая часть которых [132] дошла до наших дней в виде подлинников, а некоторая часть в копиях, нотариально заверенных Шар'ом.

Грамоты и указы, в свою очередь, имеют разнообразное содержание. Они, как отметили мы выше, по месту обнародования или писания и по дарующей инстанции делятся на три разряда, которые коротко можно назвать: а) шахские б) ханские и в) выданные духовенством (духовные).

Шахские указы и ферманы составляют большое число документов и охватывают 400-летний период, с XV-XIX вв. Древнейший указ дан султаном Джаханшахом Кара-Коюнлу в 1449 году настоятелю Татевского монастыря вардапету Шмавону Ангехакотци, а последний указ Наср-эд-дин шах Каджаром в 1848 году Карапет-хану, государственному контролеру дорог районов Халхала и Ардабиля в Южном Азербайджане.

Богата и разнообразна тематика шахских указов. Каждый из них посвящен одному или нескольким вопросам и издан на основании устных или письменных петиций. Солидное число составляют в особенности указы XVII века (около 200 ук.), которые приобретены большей частью эчмиадзинскими католикосами. Заметно, что указов, относящихся к периоду смены шахов, больше, чем в остальное время. Принято было, что по воцарении того или иного шаха католикосы и настоятели монастырей, взяв с собою указы, полученные от предыдущих шахов, ездили в Исфаган, чтобы на их основании получить новые указы или “рагамы". То же самое происходило и тогда, когда одни католикосы или настоятели сменяли других. В подобных случаях это обстоятельство отмечалось в начале указа.

Впрочем возникали и совсем неожиданные вопросы, связанные с захватом земли или воды, с излишним взиманием налогов, с запретом свободных разъездов нунция и с ущемлением прав армянской общины, из-за которых католикосы подавали шаху особые петиции. Если вопрос не носил догматического характера, для чего необходимо было запросить мнение Шар’а, то шах тут же на оставленном на петиции свободном месте сверху писал свой приказ по затронутому вопросу. В противном случае петиция [133] препровождалась в Шар, который по рассмотрении вопроса на оборотной стороне петиции давал свое заключение (приговор), после чего шах приказывал привести его в исполнение. Таким образом один и тот же документ содержал и требование истца, и приговор Шар'а, и ферман шаха об исполнении этого приговора. Около двух десятков указов XVII века подтверждают опубликованные Шар’ом “фатва”, касающиеся главным образом гражданского — правового положения армянских райатов — “зимми”.

Особый интерес представляют те указы, которые, будучи написаны на основании ранее выданных указов, содержат эти последние целиком или отдельными отрывками. В указах, касающихся “союргалов”, “тиулов”, “муафства” и прочих подобных прерогатив, равно как и в указах, обнародованных в связи с уточнением помещичьих прав, приводятся пространные отрывки из приговоров, вынесенных высшим духовным присутствием, — “Диван-ал-садаратом” или “Шар’ом”, и выписки из ливанских налоговых книг, получаемых из главного “мустовфи-ул-мамалика” или областных “мустовфи”. В указах подобного рода имеются весьма определенные упоминания как о помещичьей земельной ренте, так и о государственной ренте-налоге и других повинностях, исполняемых землеробами-райатами.

По выпискам из ливанских налоговых книг можно выяснить, какие налоги взимались, определить количество налогов и форму возмещения (деньгами или натурой?), по какому принципу взимались эти налоги, кому передавались и где и т. д. Детальное изучение многочисленных социальных терминов, упомянутых в этих указах, дает возможность составить более четкое представление о кочевой, феодальной иерархии, государственно-управленческом аппарате, диванских служащих, о младших финансовых чиновниках, работавших в областях, а также о системе канцелярского официального делопроизводства.

Необходимо отметить, что эти указы, отображая правовые нормы феодальной государственно-общественной системы, представляют особый интерес также с точки зрения изучения внутренних противоречий этого общества, слабости [134] центральной власти, феодальной раздробленности и в результате этого господствующей на окраинах анархии, самовластной и своевольной жизни феодалов, военщины и государственных чиновников. Наличие нескольких указов, выданных в разное время по одному и тому же вопросу, само собой доказывает, что претворение в жизнь этих наказов не всегда было гарантировано. В этом отношении характерен факт, что почти все указы заканчиваются следующими словами: «...И пусть примут это как строгое распоряжение, не отклоняются от его содержания и ежегодно не требуют нового указа».

* * *

Первым исследователем упомянутых документов, хранящихся в Матенадаране, был католикос Симеон Ереванци (1763-1780 гг.). На основании этих документов в своем известном труде, называемом “Джамбр”-ом (С. Ереванци, “Джамбр”. Вагаршапат, 1873 г. (на древнеарм. яз ***), он дал историю землевладения, монастырского достояния Эчмиадзина и других монастырей, находящихся в Ереванском ханстве, и дарованного им налогового иммунитета — “муафства”. Он ознакомился с содержанием каждого документа и велел написать красивым курсивным шрифтом его краткую аннотацию на оборотной стороне документа. Часто на указах или владенных-купчих крепостях можно встретить сделанные им же (Симеоном Ереванци) отметки о важности или, напротив, малозначительности данного документа. Впрочем, следует заметить, что эта краткая аннотация далека от возможности охвата многочисленных вопросов, отраженных в этих документах, и потому, не будучи исчерпывающей, она может послужить поводом для превратного понимания.

Вероятно в это же самое время эти документы были реставрированы, классифицированы по отдельным объектам и вопросам и нумерованы. Симеон Ереванци, говоря о каждом документе, тут же прибавляет: “найдешь по списку и номеру ( ), написанным на нем”. Следует [135] полагать, что он намеревался приобщить к своему труду список использованных или упомянутых в труде документов по имеющейся на них нумерации, чего он, впрочем, не успел сделать, а потому скобки, предусмотренные для упомянутых в “Джамбре” указов, большей частью не были заполнены (В настоящее время этот список можно восстановить, благодаря сохранившимся па документах номерам. За малым исключением все документы, упомянутые в “Джэмбре”, ныне хранятся в Матенадаране, в фонде документов, написанных арабскими письменами).

Симеон Ереванци так же усердно изучил и использовал турецкие указы и владенные — купчие крепости. В специальной главе он перечисляет их, излагая весьма краткое содержание каждого документа (“Джамбр”, гл. XXII и XXIII, стр. 234-252 (на древнеармянском языке)).

Проявляя необычайную предприимчивость в направлении большего расширения и обогащения монастырских владений Эчмиадзина, а также укрепления общественно-политического авторитета католикоса всех армян, Симеон Ереванци сумел оценить имеющиеся у него документы и на основании их восстановить и укрепить право монастыря. Он с сожалением отмечает, что, благодаря халатности своих предшественников, многие и весьма ценные документы исчезли из монастырского архива: “Ибо принимаясь за это, — пишет он, — я с большим недоумением и вздыхая писал, так как то, чего хотелось мне и что надеялся я найти, точно зная, что они имеются при Престоле, многого и вовсе не нашел ” (Там же, стр. 209).

Далее, говоря о значении шахских указов, он продолжает:

“Не ведаю, исчезли ли они благодаря завистливым, коварным и неприязненным людям, или по халатности преемников сего Престола (места), или же от частых смертей (смертности), смуты в стране и среди земных (жителей), а вместе с ними и у нас на Престоле и среди тех, кто имел касательство с Престолом. Я говорю не только о первых и [136] древнейших, но и о поздних и ближайших. Итак, как я сказал, не найдя многого, рассмотрел я и вник в смысл и намерения (умыслы) того малого, что имелось у меня под рукой, и, изложив здесь, зафиксировал их, дабы и они не исчезли. Правда, дарители — инородцы и враги нашей религии, однако дары их и указы, по мирскому, полезны, целебны и дают гарантию, точно так, как от ядовитых змей мы берем териак (противоядие) для исцеления разных недугов. Эту (речь) я потому так затянул, чтобы и ты при обладании ими со всей осторожностью хранил остающиеся (документы) при себе, и не сказал бы, мол, такой то рагам бесполезен, или же нет тех царей, какую пользу могут принести их приказы, ибо они часто становятся годными и каждый из них имеет свое время годности, что мы неоднократно испытывали. А в особенности, чем больше царских грамот у нас при Престоле, тем больше чести ему. На эту (тему) достаточно для твоей благорассудительности” (“Джамбр”, стр. 209-210).

Так он в своей книге неоднократно советует своим преемникам бережно хранить и обогащать архив указов н других официальных отношений и документов.

Несомненно, последние слова католикоса Симеона сыграли важную роль в деле хранения документов как дотоле существовавших, так и более позднего периода.

Впрочем, Симеон Ереванци сумел собрать и сохранить лишь документы монастырей, входивших в пределы ереванского ханства (Гехард, Хавуц-тар, Хорвирап, Дзагаванк, Кечарис, Севан, Айреванк, Бджни, Кошаванк, Ованнаванк, Сагмосаванк, Мугни и др.). После него число указов и купчих и владенных весьма обогатилось и умножилось. В течение XIX века и позднее здесь постепенно сосредоточились многочисленные древние и новые ценные документы других монастырей Восточной Армении и Южного Азербайджана, а также небольшое число документов, привезенных из Западной Армении. В большом количестве представлены, в особенности, документы Татева, из коих значительное число указов, купчих и владенных относится к XV веку (древнейшая владенная написана в 1400 г.). [137]

Имеются определенные сведения о том, что некоторые церковные деятели занимались изучением гандзасарских указов (Вероятно документы Гандзасара были привезены в Эчмиадзин после 1836 года, когда по “Положению” была ликвидирована агванская митрополия и были образованы гандзакская (гянджинская) и шемахинская епархии. Вероятно также, что и татевские документы были в это же время перевезены в Эчмиадзин. О документах Дарашамба и Маку, правда, нет определенных упоминаний, однако, известно что документы этих монастырей в конце XIX века уже находились в Эчмиадзине (см. Е. Франгян, Атрпатакан, Тифлис, 1905, стр. 30, — на арм. языке).

Достоин упоминания н тот факт, что персидские указы и другие документы, касающиеся монастыря Аменапркича в Нор-Джуге (Нов. Джульфы) н местной армянской колонии, не были перевезены в Эчмиадзин, и, насколько нам известно, они и по сей день хранятся в музее монастыря. Этими документами в свое время пользовался О. Тер-Ованян и около двух десятков указов и других документов, относящихся к XVII-XIX вв., поместил в армянском переводе в своем двухтомном труде “История Нор Джуги, находящейся в Исфагане”, изданном в Нор-Джуге в 1880-1881 гг. (См. т. 1, стр. 36-39; 84-85, 193-194, 478-489; т. 2, стр. 147-153 и 243-251)). Так, например, Раффи в своем труде “Меликства Хамса” упоминает, что гандзасарским митрополитом Багдасаром Хасан-Джалаляном был составлен “сборник разных ферманов и указов”, коим он пользовался, когда писал упомянутый труд (Раффи, “Меликства Хамса", 2-ое изд., Тифлис, 1895, стр. 94, (на армянском языке). Армянский перевод 6 указов, выданных гандзасарскому монастырю ханами Карабаха за 1790-1813 гг., издал Г. Тер-Ованнисян (Мурацан) в подстрочных примечаниях к статье, посвященной биографии митрополита Багдасара, кои он вероятно почерпал из упомянутого сборника (см. журнал “Пордз”, № 5, 1880, стр. 145-155)). Гандзасарскими указами пользовался также архиепископ Саргис Джалалян; армянский перевод 15 указов он издал в качестве приложения ко второму тому своего труда “Путешествие в Великую Армению” (С. Джалалян, Путешествие в Великую Армению, Тифлис, 1858, т. 2, стр. 480-501 (на древнеарм. языке). Армянские переводы около 18 указов и шариатских записей, свидетельствующих о помещичьих правах Мелик Шахназара Гехаркуникского и его преемников и относящихся к XVI-XIX вв., издал архиепис. Месроп Смбатянц в конце своего труда *** вышедшего в свет 1896 Г. Местонахождение оригиналов этих документов неизвестно). [138]

Не забудем упомянуть, что эчмиадзинские документы вызвали некоторый интерес также в 30-х гг. XIX в., когда работавшие в Закавказье особые комиссии на основании представляемых им документов вновь утверждали право собственности местных помещиков относительно их прежних поместий. На владенных многих сел, принадлежавших Эчмиадзину, сохранились на русском языке надписи н краткие аннотации за подписью председателя и секретаря этих комиссий, работавших в те годы.

Впрочем, упомянутые и подобные им частичные, эпизодические и поверхностные исследования никак не могут сравниться с весьма оригинальной и плодотворной работой католикоса Симеона Ереванци, остающейся и по сей день важным первоисточником и представляющей собой замечательный образец оценки и показа архивных материалов.

Армянская буржуазная историография весьма мало занималась изучением персидских документов. Кое-какие ссылки на наличие некоторых указов встречаются в 111 томе “Истории Армении” Лео, которые с точки зрения источниковедения не представляют особой ценности.

Основа научного, марксистского изучения официальных документов на персидском языке, хранящихся в Государственном Матенадаране и в архивах, хранилищах рукописей и музеях Армении, Азербайджана и Грузии, была заложена лишь в годы Советской власти, а уж с 30-х годов XX в. начали появляться публикации отдельных сборников документов (персидские тексты с русским переводом).

В 1936-1937 гг. под редакцией Ю. Н. Марра были опубликованы сборники документов Нахичеванского и Кубинского ханств. В первой книге серии, выпущенной в 1936 году под общим заголовком “Передняя Азия в документах”, собраны 24- документа (указы, купчие, владенные и др. документы), относящиеся к истории Нахичеванского ханства, в особенности, к истории племени Кангярлу XVII-XIX вв. (Передняя Азия в документах, серия памяти Ю. Н. Марра, кн. I, Нахичеванские рукописные документы, XVII-XIX вв., Тифлис, 1936), а во второй книге — 29 документов Кубинского [139] ханства XVIII в., среди которых 23 ханских указа и б других документов (Указы Кубинских ханов, изд. Груз ФАН, Тифлис, 1937). Как было упомянуто, это — первые опыты научного издания персидских документов, за которыми должны были последовать другие сборники, как об этом сказано в предисловии первой книги. Однако издание этой серии ограничилось упомянутыми сборниками.

В 1949 г. в издании Института истории им₁ И. А. Джавахишвили Академии наук ГрузССР вышла в свет первая книга сборника »Персидские ферманы. и хокмы музея Грузии” (персидские тексты с переводом на грузинский язык), составленная т. Макаром Хубуа. Эта книга содержит 50 указов XVII-XVIII вв., данных шахами Сефевидами, Надир шахом и его преемниками, а также царем Картли Ираклием II и другими (***).

По инициативе того же института в 1955 г. вышел в свет составленный старшим научным сотрудником института B. C. Путуридзе сборник под заглавием “Грузино-персидские исторические документы”, который содержит 192 двуязычные (одна страница ка персидском языке, другая — на грузинском) грамоты, данные грузинскими царями в XVI — вв. (***).

Нужно сказать, что этот сборник как по своему объему, так н по ценности н многосторонности заключенного в нем материала, а также проделанной при этом добросовестной научной работе представляет собой важный вклад в дело изучения и издания персидских архивных документов.

Значительная работа проделана также в направлении издания очень ценных персидских документов, которые имеются в хранилищах рукописей и архивах среднеазиатских республик. Вышли в свет как отдельные сборники, так и монографические работы, имеющие в приложении оригиналы или переводы документов (Средней Азии в XVI-XVII вв. Труды Историко-археографического института и Института Востоковедения АН СССР, материалы по истории народов ССР, вып. 3, Ленинград, 1933.

Документы к истории аграрных отношений в Бухарском ханстве, вып. 1. 4кты феодальной собственности на землю XVII-XIX вв. Подбор документов, перевод, введение и примечания О. В. Чеховича, под редакцией А. К. Арендса, изд. АН УзССР, Ташкент, 1954). Однако, по свидетельству [140] исследователей, опубликованные до настоящего времени документы составляют лишь весьма незначительную часть документов, хранящихся в богатых фондах архивов.

Из персидских документов как Матенадарана так и Гос. цент, архива АрмССР пока что ничего не издано, если исключить те маленькие отрывки, взятые из 3 документов, которые имеются в приложении монографического труда И. П. Петрушевского “Очерки по истории феодальных отношений в Азербайджане и Армении в XVI — начале XIX вв.” (См. уп. с., стр. 360-364). Между тем эти документы представляют собой более крупную ценность и достойны большего внимания. Как было сказано, эти документы хранятся в Матенадаране в фонде документов патриаршего дивана, написанных арабскими письменами (Персидские документы в хронологическом порядке помещены в след, папках патриаршего дивана: 1а, 1б, 1в, 1г, 1 д, 1е, 2а, 26, 3 и 4). Незначительное число неофициальных персидских документов пока что имеется в фондах армянских документов и в индивидуальных архивах (Патриарший диван, папка 250, фонд индивидуальных архивов, папка 80 г.).

Более 200 официальных и неофициальных писем и 14 ханских указов, данных ереванскими ханами Хасан-Али-ханом (1755-1764). Хусейн-Али-ханом (1764-1783), Кулам-Али ханом (1783-1784) и большей частью Мухаммед-ханом [141] (1784-1805), — были тщательно переписаны писцом Мухаммед-хана и внесены в книгу, хранящуюся в настоящее время в фонде персидских рукописей Матенадарана (Персидские рукописи Матенадарана № 233). Эти документы являются весьма важными источниками для изучения истории как внутренней жизни ереванского ханства второй половины XVIII века, так и его внешней политики и. взаимоотношений с соседними ханствами, пашалыками и: особенно с Грузией.

Значительное число (около 100 док.) персидских указов и других официальных и неофициальных документов, относящихся к XVII и XIX вв., в течение времени было собрано и сосредоточено в Гос. цент, архиве АрмССР. Эти документы по сей день не каталогизированы и не обработаны. Между тем среди них имеются достаточно ценные документы, в т. ч. указы и “тиулнаме”, выданные шахами Сефевидами армянским меликам Кашатага, которые могли бы пролить новый свет на историю армянских меликств Арцаха.

Хотя некоторые советские историки в свое время пользовались персидскими документами Матенадарана и, черпая в них необходимые материалы, писали диссертационные работы (Достойна особого внимания докторская диссертация проф. И. П. Петрушевского “Очерки по истории феодальных отношений в Азербайджане и Армении в XVI — начале XIX вв.”, изданная в 1949 г., в которой в значительной мере использованы материалы персидских документов Матенадарана.

Пишущий эти строки свою диссертационную работу “Аграрные отношения в Ереванском ханстве в XVII веке” также написал главным образом на основании персидских архивных материалов Матенадарана), все же пока что не сделано серьезной попытки в [142] направлении научного издания этих документов (Видный советский историк Аш. Иоанниси во время своих занятий в Московском Центральном Государственном архиве выявил в фонде “Сношения России с армянами" документы на персидском языке (прошения, письма и договоры), относящиеся к первой четверти XVIII века и представляющие большую историческую ценность. Тексты их с армянским переводом стеклографическим способом издал в 1927 г. в Ереване выдающийся лингвист Р. Ачарян под заглавием “Документы об армяно-персидских сношениях”. Это издание следует считать первым серьезным опытом в деле научной публикации персидских документов в годы Советской власти в Армении). По этой самой причине, как правильно отметил И. П. Петрушевский: “Персоязычные документальные источники XVI-XVIII вв., выявлены и изучены еще далеко недостаточно, поэтому оценка их значения и особенностей в полной мере была бы преждевременной” (И. П. Петрушевский. Очерки..., стр. 17). Тем не менее следует отметить, что исследования проф. И. П. Петрушевского пока что остаются единственными трудами, которые содержат более или менее пространные сведения об упомянутых документах (И. П, Петрушевский. Персидское официальные документы XVI- начала XIX вв. Как источник для истории феодальных отношений в Азербайджане и Армении. «Проблемы источниковедения», т. III, 1940, стр. 15-29; его же. Очерки …, стр. 7-11). Впрочем, и в них не удостоились особого внимания указы XV в., первой половины XVI, второй половины XVIII и XIX вв., а также значительное число купчих и владенных и других бумаг XV-XIX вв., входящих во вторую большую группу документов.

Изучение архивных документов на персидском языке требует в первую очередь серьезной специализации в деле расшифровки и чтения подобного рода документов. Это большей частью произвольно написанные рукописи, в которых, кик правило, отсутствуют диакритические знаки, имеющие столь большое значение для правильного чтения по-персидски. Обычно тексты загромождены излишними иносказательными плеоназмами. Часто изложение прерывается синонимами титулами, занимающими несколько строк. Многие доку меты, особенно нотариальные записи и копии, написаны неграмотными писцами, не соблюдающими самых элементарных [143] грамматических правил персидского языка. В особенности трудна расшифровка собственных имен и географических названий, а еще труднее приведенные в выписках налоговые вычисления, размеры и суммы взимаемых налогов, которые выражены сложными знаками “сайага” и легко могут ввести в заблуждение.

Документы написаны весьма разнообразным письмом; Если об указах XVII и XVIII вв. можно утверждать, что они в основном написаны почерком “настаалик” и “шикастэ” или каким-то письмом, являющимся смешением этих почерков, то этого нельзя сказать об указах XVI и особенно XV века. Указы XV века написаны таким письмом, которое по форме походит на “дивани”, но в котором заметны четко выраженные элементы “шикастэ”. Впрочем, большая часть указов этого периода и указы шаха Исмаила начала XVI века написаны письмом, правда, близким к “дивани”, но более похожим на “тэалик”. Письмо “рик’а”, весьма распространенное в Турции и арабских странах, в Иране применялось лишь при изложении шариатских решений (фатва), в других случаях оно не было употребительным. Некоторые формы письма “насх” с частичным оттенком “шикастэ” встречаются не в основном тексте нотариальных записей, а на отметках, исполненных ка оборотной стороне или на полях, удостоверяющих большей частью подлинность копки и регистрации документа. Впрочем, как было уже сказано, с середины XVI века начинают преобладать “настаалик” и особенно разнообразные формы “шикастэ”, хотя параллельно с ними иногда применяются получившие новый оттенок “таалик” и “дивани”.

Вопрос изучения писания и искусства письма документов в свою очередь представляет специальный интерес, нуждающийся в более кропотливом исследовании. Здесь лишь отметим, что после приобретения определенного опыта и необходимых палеографических познаний в области расшифровки и чтения архивных документов на персидском языке, можно сказать, что теперь уже преодолены основные препятствия в вопросе издания этих документов. В первую очередь необходимо правильно расшифровать и составить [144] безошибочный текст каждого документа, а потом предложить его вниманию исследователей, как полноценный и достоверный исторический первоисточник.

При издании, несомненно, нужно принять за основу ту классификацию документов, о которой говорилось в начале. Исходя из этого принципа, первый выпуск серии “Персидские документы Матенадарана” мы посвящаем наиболее древним указам XV-XVI вв. Документы XVII века войдут в последующие два, несравненно более объемистые выпуска. Документам XVIII и XIX вв. будут посвящены отдельные выпуски. В другой серии будут опубликованы купчие крепости, владенные и прочие нотариальные записи о хозяйственных сделках, входящие во вторую, большую группу документов.

* * *

В этом сборнике сосредоточены все 22 указа XV-XVI вв., из коих царями Кара-Коюнлу даны 4 указа, Ак-Коюнлу — 3, шахами Сефевидами — 13, бегларбеком Азербайджана — 1 и последний указ — Симеоном, царем Картли (1558-1600). В сборнике публикуется еще одна грамота, данная в 1583 г., в годы правления востанского хакима Карахан-бека, которая, хотя по форме своей не похожа на грамоту и написана в утверждение мнимого договора, относящегося к основателю ислама Мухаммеду, но по характеру своему и по содержанию может рассматриваться как особая привилегия, данная Ахтамарскому монастырю и местной армянской общине.

Указы XV века, из коих 5 подлинных, по своей древности имеют исключительное значение. Каждый из них не только помогает нам выяснить важные подробности, связанные с отдельными событиями и лицами армянской действительности второй половины XV века, но и весьма способствует изучению феодального государственного административного аппарата и социально-экономических отношений периода владычества как Кара-Коюнлу, так и Ак-Коюнлу.

Известно, что первоисточники по истории этого периода весьма бедны, а из официальных архивных документов опубликовано лишь несколько союргальских указов. [145] Древнейший из них — указ Кара-Юсуфа, основателя династии Кара-Коюнлу, данный 10 раби II месяца 820 г. (27 апреля 1417 г.) амиру Шамс-ад-дину, вождю битлисского курдского племени Рожак, и касающийся утверждения союргальских прав его на битлисскую, хлатскую, мушскую и хнусскую области Западной Армении. С некоторыми сокращениями этот указ цитируется в первом томе “Шарафнаме” автора XVI века Шараф-хана Битлиси, одного из потомков упомянутого амира Шамс-ад-дина, когда он повествует о племени Рожак и их вождях, его предках (Charafnameh ou histoire des Kourdes par Scheref, prince de Bidlis publiee par V. Veliaminof — Zernof, СЬБ, 1860, t. 1. персидский текст, стр. 376-378). Остальные союргальские указы относятся исключительно к периоду владычества Ак-Коюнлу. Из них большую ценность представляет указ, выданный в 903 г. хидж. (1498 г.) Касымом, сыном Джахангира Ак-Коюнлу, Искандар-беку, владельцу Эгильского района Диарбекира. Текст этого указа вместе с английским переводом и богатыми комментариями в 1939 г. издал русский востоковед В. Минорский (V. Mynorsky, A Soyurghal of Qasim Aq-Qoyunlu 903/1498, Bulletin of the School of oriental studies vol. IX, part 4, London, 1939. Союргальский указ, данный в 1488 г. Якубом падишахом Ак-Коюнлу духовному училищу в Ширазе, называемому Мансурийе, в котором упомянуто около 27 налоговых терминов, приведен в книге Хасана Фасаи ,,Фарснаме-е Насери” (см. ,,Фарснаме-е Насери”, персидский текст, Тегеран, 1318 (1895), стр. 81-82)).

Особенность издаваемых в настоящем сборнике указов XV века заключается в том, что они касаются исключительно прав армянской церкви и правового положения армянских трудящихся и являются непосредственными источниками для изучения внутренней жизни Армении. Если в вышеупомянутых союргальских указах изложены некоторые подробности, касающиеся союргальского феодального института, из коих можно сделать конкретные заключения о социально-классовом положении лиц, получающих союргал, и относительно прерогатив их, или из упомянутых налоговых терминов делать выводы о феодальной эксплуатации и тяжелом [146] экономическом положении трудового крестьянства, то издаваемые в настоящем томе указы XV века не только выявляют сущность и характер налогового иммунитета — “муафства” армянской церкви и армянского духовенства, но и одновременно проливают яркий свет на историю церковно-вакуфного землевладения.

Из указов и особенно владенных-купчих этого периода ясно видно, что церковное землевладение в XV веке имело определенное развитие. В XIV веке большая часть монастырских земель была захвачена отдельными представителями кочевой аристократии. Были конфискованы и присвоены также земли последних представителей армянских феодальных родов и большая часть этих земель была дана на правах союргальского владения военным вождям и высокопоставленным военным кочевых племен. В XV веке многие представители последних армянских феодальных родов в целях спасения жертвовали незначительные остатки былых крупных земельных владений монастырям и, принимая духовный сан, пытались этим способом сохранить свои права на упомянутые поместья и свое господствующее положение в отношении армянского трудящегося народа.

Иногда подобные “пожертвования” производились другим способом. Какой-нибудь представитель этого же феодального рода, принявший духовный сан и состоявший настоятелем данного монастыря, “покупал” у своего единокровного родственника это поместье и путем шариатско-нотариальной записи жертвовал (делал вакфом) тому же монастырю и в вакуфном договоре или “вакфнаме” подчеркивал, что должность настоятеля монастыря или “мутавалли” по смерти его будут исправлять его близкие (родственники). Вспомним здесь хотя бы 7 сел, которые Григор Маквеци в 1431 году пожертвовал Эчмиадзину, “купив” их у Амир-Рустама Орбеляна (Персидские документы Матенадарана, папка 1 з, докум. № 934. Перевод этой владенной-купчей на грабаре (древнеарм. яз.), см. журн. «Арарат», 1875, стр. 212-213; Ар. Абраамян, “Владенные”, Ереван, 1941, стр. 12 (на армянском яз.)). Именно по этой самой причине непосредственно после восстановления патриаршего престола в [147] Эчмиадзине (1441-1443) развернулась борьба из-за престола между сторонниками Григора Маквеци и Киракоса Вирапеци, которая, правда, кончилась победой Григора, однако по смерти последнего приемниками его были не его потомки, а церковные деятели иного происхождения.

Впрочем, если Эчмиадзинский католикосат не получил наследственного характера, то это благодаря тому обстоятельству, что он сделался католикосатом всех армян; в других же монастырях установился этот порядок и в некоторых местностях он просуществовал вплоть до XIX века. Так было, например, в Гандзасаре, где господствовали Хасан-Джалаляны, в Татеве, где вплоть до XVII века продолжали господствовать потомки брата вардапета Шмавона Ангехакотци, которые были в родстве с сюникскими Орбелянами, в Ахтамаре, где патриарший трон долгое время находился в руках потомков Арцруни. Такой же порядок наблюдался также в монастыре Аменапркича в Хавуц-таре, где долгое время господствовали преемники вардапета Закария Хавуцтареци, которые, по свидетельству Симеона Ереванци, вели свое происхождение от потомков Григора Магистроса Пахлавуни и т. д (“Джамбр”, стр. 277 (на древнеарм. яз.)).

Указы №№ 1, 2 и в особенности указ № 4 свидетельствуют о том, что в последние годы царствования султана Джаханшаха Кара-Коюнлу (1435 — 1467) позиции Татевского монастыря довольно стабилизировались. В это самое время вардапет Шмавон Ангехакотци “купил” ряд сел у Амира-Рустама, сына Бешкена Орбеляна, вакуфные права которых вновь утвердил Хасан-Али, сын Джаханшаха, указом опубликованным за 4 месяца до лишения его власти (док. №4). О вакуфных монастырских поместьях Гандзасара говорится также в указах №№ 3 и 6.

Все указы единодушно свидетельствуют о том, что армянское духовенство было свободно от государственных налогов; впрочем, неоднократное напоминание об этом само собой является доказательством того, что этот принцип часто нарушался. В этом отношении имеет важное значение в особенности указ Якуба, падишаха Ак-Коюнлу от 1487 г. (док. № 6), где вполне определенно сказано, что от [148] налогов освобождается лишь черное духовенство или монахи (***).

Относительно налогового иммунитета часто использованы следующие синонимные термины: “муаф”, “мусаллам”, “марфу’-ул-калам” или “мавзу’”. Совместное употребление их дает нам право предположить, что они по существу имеют одно и то же содержание. Любопытно, что термин монгольского периода “тархан” использован в указе грузинского царя Симона, выданном в 1594 г. армянским священникам города Гори (докум. № 23).

Именно в связи с пожалованием монастырям и монахам муафских прав упоминаются наименования взимаемых налогов, а также указывается от каких повинностей освобождаются они. В вышеупомянутом указе Бегум-хатун, жены кара-коюнлунского султана Джаханшаха, ее сына Хасана-Али и Якуба падишаха Ак-Коюнлу, большей частью упомянуты такие налоговые термины, которые знакомы нам по сюргальскому указу Касыма Ак-Коюнлу от 1498 года.

С этой точки зрения, конечно, представляют большую ценность указы шаха Исмаила I Сефевида (док. №№ 8,9, 10, 11), относящиеся к 1503-1510 гг. Из них три указа даны Татеву, а один — монастырю Аменапркича в Хавуц-таре, в связи с пожалованием им муафства — налогового иммунитета. Упомянутые указы являются красноречивым доказательством того, что владычество Сефевидов не внесло никакого существенного изменения в существующую систему налогов и ничем не облегчило положение райатов — трудового крестьянства. Еще в конце XVI в. Шараф-хан Битлиси писал о том, что действующий в его время сборник законов о налогах, (“кануннаме”) являлся тем сборником законов, который был составлен в годы царствования Узун-Хасана Ак-Коюнлу (Шарафнаме, т. 2, стр. 120).

Этими своими указами шах Исмаил в прежнем виде утверждал муафские права религиозных учреждений и запрещал государственным должностным лицам и военным взимать с них подати, обычно взимаемые с райатов и других подданных. [149]

Отсюда ясно, что прокламированные как в первые годы царствования Узун-Хасана Ак-Коюнлу, так и шахом Исмаилом многие налоги и повинности, признанные “незаконными” (“гейр-е хокми”) или “запрещенными повинностями” (“муталебат-е масдуде”), продолжали существовать и в больших размерах претворялись в жизнь государственными чиновниками.

Помимо собирательных налоговых терминов, каковыми являются, например, “ихраджат”, “аваризат”, “вджухат”, “мутаваджехат”, “ хокук-е дивани”, “такалиф-е дивани” и т. д., об определенных налоговых повинностях райатов говорят в особенности следующие термины “алафе-улуфе”, “улаг-улам”, “бигар-шигар”, “коналга”, “савари”, “пишкаш”, “салами”, “эйди”, “новрузи”, “джов” (ячмень), “гусефанд” (овца) и ряд других, большая часть которых встречается как в вышеупомянутых союргальских указах, так и в исторических первоисточниках этого н последующего периода времени.

Впрочем важность издаваемых указов не только в том, что они вновь утверждают и уточняют названия и содержание налогов и податей; упомянутые указы шаха Исмаила содержат и такие налоговые термины, которые, насколько нам известно, упоминаются впервые. С этой точки зрения представляет большую ценность в особенности указ № 9, который, к сожалению, имеет повреждения и читается с большим трудом. Этим указом, датированным 25 месяца раби I 911 г. хидж. (26 августа 1505 г.), шах Исмаил I жалует право муафства монастырю Аменапркича в Хавуц-таре и инструктирует своих воинов и других служащих не притеснять настоятеля монастыря разными налогами и повинностями. Среди упомянутых здесь налоговых терминов встречаются и такие, которые, не будучи знакомы нам, трудно поддаются расшифровке. С большим трудом, с помощью словарей, удалось дать их вероятное чтение, что, несомненно, нуждается в дальнейшем уточнении.

К таким терминам относится, например, термин “аздар”, что по толкованию словаря Георга Дпира означает “достойный”, а потому следует этот термин разуметь в смысле даров, достойных феодала или государственного [150] должностного лица, его положения и звания. Затем термин “намордар”, который дословно означает “не поганный”, это по-видимому тот налог, который взимался с христиан в тех случаях, когда государственные должностные лица, вопреки шариатским законам, будто “вынуждены” бывали останавливаться на ночлег в домах христиан и питаться их продуктами. Новым налоговым термином является и “джавалик”, который означает шерстяной мешок или плащ особого вида. По всей вероятности, существовала какая-то особая повинность, уплачиваемая мешками и тарой для зерна. В том же указе упоминается термин “золото черика” (“зар-е черте”), из чего можно заключить, что армяне взамен военной службы, называвшейся “черик”-ом платили особый налог золотом.

Особенно важное значение имеет древнейший указ шаха Исмаила (док. № 8), выданный Татевскому монастырю 12 месяца шаабан 908 г. хидж. (10 февраля 1503 г.). Здесь лишь один единственный раз упоминается о налоге “мухдис” (“расм-е мухдис”), который существовал как до того, так и в более поздние времена и назывался “эхдас”-ом (“расм-е эхдас”). Мы пытались дать объяснение этого термина, опираясь как на архивные документы Матенадарана, так и в особенности на одно свидетельство историка XVII века Искандера Мунши, по которому “мухдис”-ом или “эхдас”-ом назывался налог, который взимали государственные чиновники и тиулдары, когда они занимались разбором разных споров, возникавших между райатами, и особенно тех преступлений, которые назывались эхдас-е арбаэ — (“четыре случая” — убийство, изнасилование, выбивание зубов, ослепление) (“Тарих-е аламара-е аббаси”, т. I; Персидские рукописи Матенадарана, № 11, стр. 232а. Ср. с Tadhkirat al-Muluk by V. Minorsky, London, 1943, стр. 42, 119, персидский текст (факсимиле), стр. 3).

Заслуживает внимания и то, что в указе шаха Исмаила, данном Татевскому монастырю 6 месяца раджаба 912 г. хидж. (22 ноября 1506 г.) (док. № 10), в котором затронуты те же вопросы, что и в вышеупомянутом указе от 1503 г., вместе с налогом “мал” упоминается также термин “галле” [151] (зерно), который в документах позднего периода не встречается. Впрочем этот термин вплоть до 1930-ых гг. продолжал существовать в Иране в смысле натуральной ренты-налога уплачиваемой государству крестьянами.

Как в указах Кара-Коюнлу и Ак-Коюнлу, так и в указах шаха Исмаила I не только утверждены муафские права армянской церкви и армянского духовенства, но и строго настрого предписано армянским райатам неукоснительно выполнять свои обязательства в отношении служителей церкви, армянского клира. От крестьян требуется регулярная уплата церковных податей, которые названы обычным мусульманским термином “назр” (обещание, обет) или проста “податью” (“раем”). В этом отношении важны в особенности краткие аннотации на армянском языке, исполненные на некоторых указах. В этих аннотациях также упоминается ряд налоговых терминов, в т. ч. и церковные подати, которые зачастую не отмечены в тексте указа, как, напр., “хумс” и “закят” (См. комментарий док № 8 в настоящем сборнике).

Упомянутые в армянских аннотациях как налоговые, так и социальные и административные термины большей частью те же термины, которые упомянуты в этом или в другом указе. Однако они интересны в другом отношении: они показывают, как упомянутые термины произносились самим народом.

Указы царей Кара-Коюнлу и Ак-Коюнлу, а также шаха Исмаила I Сефевида представляют большую ценность в отношении социальных и административных терминов XV века, содержащихся в них. В некоторых из них, благодаря тому, что они написаны на основании указов, данных в прошлом имеются такие термины, которые восходят и к XIV и предыдущим векам. В особенности бросаются в глаза термины восходящие к периоду ильханства, как, напр., “амиртуман”, “даруга”, “битикчи” и др. Социальными терминами богаты особенно начальные части-зачины указов, в которых лицо, выдающее указ, обращается к государственным чиновникам, воинским чинам и к представителям господствующих сословий данной местности. Среди государственных чиновников и местных внутриобщественных должностных лиц больше всего упоминаются следующие термины: “амир”, “амиртуман”, “хаким", “даруга”, “шахна”. “амил”, “мубашир”, “мутасарриф”, “мутаваккил”, “мутасадди”, “мукаддам”, “калантар”, “мелик”, “кедхуда”, а из представителей зажиточных и господствующих [152] сословий — “усул”, “арбаб”, “ашраф”, “ахали” и пр. термины.

Духовный сан армянского клира представлен разными терминами. Независимо от их положения и занимаемой должности они обычно называются “вардапетами”. Впрочем, иногда употребляется термин “кешиш” (священник), что следует понимать в смысле “армянское духовное лицо”. Монахов обычно называют “рахбан” или “рахиб”, а вообще членов братства монастыря называют “колахсиах” (чернец, черноголовый). Часто употребляется термин “ыахрасиах” (иногда также “махрасиаб”), что означает “инок”, однако и этот термин употребляется в случайном понимании, ибо иногда так называются и католикосы (док. № 13). В этом отношении весьма примечательны указы, выданные агванским католикосам, в которых употреблен термин “католикос”.

Указы агванских католикосов, данные на основании прежних указов, восходивших в свою очередь к указам на армянском языке киликийских армянских царей, во многих случаях сохранили такие армянские географические названия, которые с X века более не употреблялись в арабской и персидской письменности, как, напр., “Агванк”, “Хачен”, “Гандзасар” и г. д.

Из указов шаха Тахмаспа I Сефевида сохранились 7 указов. Из них два указа относятся к Агулису (док. №№ 12 и 14), два — к Татеву (док. №№ 15 и 17) и один — к Маку (док. № 16) и утверждают их вакуфные владельческие права относительно монастырских сел и пахотных земель. Из остальных двух указов одним (док. № 13) удостоверяются патриаршие права эчмиадзинского католикоса Микаэла Себастаци (1545-1576), коим одновременно уточняются фемы и епархии, подчиненные Эчмиадзину, а другим (док. № 18) восстанавливаются наследственные права [153] гандзасарского католикоса Григора (1554-157?) относительно агванского патриаршего престола.

Упомянутые указы агулисского монастыря апостола Товмы весьма помогают уяснить владельческую и муафскую сущность тех монастырских земель, которые входили в общую обрабатываемую площадь отдельных сел (кевшан) и поземельный налог и государственная рента-налог которых, будучи раз высчитаны, в общей сумме взимались с сельской общины. Из указа № 14 ясно видно, что из общей ренты-налога, взимаемого со всего села, ни одна доля не налагалась на монастырь, как на пользующегося некоторой долей земли. Из содержания и стиля указа одновременно видно, что по этому вопросу постоянно существовали противоречия и развертывалась сильная борьба между монастырем и членами сельской общины, и что последние нередко восставали и пытались насильственно обрабатывать монастырские земли, ничего не платя монастырю. Такие земельные участки, коими монастыри владели на правах землепользования, играли весьма отрицательную роль в деле еще большего обнищания крестьянина-землероба, члена общины, ибо изъятие этих земельных наделов из компетенции сельских общин означало сокращение общей обрабатываемой площади села, и это в том случае, когда государственную ренту-налог с этих земель фактически продолжали платить крестьяне, члены общины того же села.

О том, что борьба между монастырем Агулиса и райатами окружных сел носила длительный характер, следует заключить из того факта, что среди издаваемых указов имеются два указа, из коих один опубликован в 1581 г. бегларбеком Азербайджана, а другой — в 1585 г. сефевидским султаном Мухаммедом Худабанда, которые выданы в подтверждение муафских прав этого монастыря на вакуфные земли. Так, например, в указе от 1581 г. (док. № 20) также подчеркнуто то, что “мал” и диванские прочие обязательства с монастырских земель, находящихся недалеко от Агулиса в Ванандском ущелье, подсчитаны в общем “малоджхате” и “вджухате”, взимаемых с Агулиса, а потому кедхуда и райаты сел, находящихся в ущелье Вананда, не вправе что-нибудь требовать от настоятеля агулисского монастыря. [154]

Последний указ агулисского монастыря, выданный в месяце мухаррам 994 г. хидж. (23 декабря 1585 г. — 22 января 1586 г.), представляет исключительную ценность. Здесь имеется достаточно определенное свидетельство о том, что хотя монастырская братия первоначально освобождена была от прибавочной подушной подати (“тафавут-е джизья”), все же чиновник-ревизор (“мумайиз”) снова вычислил их подушную подать и внес в общую сумму налогов, взимаемых с Агулиса. Далее в указе сказано, чтобы агулисские мелики кедхуда вносили эту сумму на месте и не причиняли по этому поводу никакого беспокойства людям монастыря.

Из частичного изучения некоторых упомянутых указов видно, что указы, выданные агулисскому монастырю как шахом Тахмаспом I, так и бегларбеком Азербайджана и султаном Мухаммедом Худабанда, могут премного помочь в деле выяснения вопросов вакуфного землевладения монастырей и определения, как и в конечном счете за чей счет исправляется право муафства, пожалованное монастырю и монахам.

Указами, выданными в 1557 г. и 1562 г. шахом Тахмаспом I Сефевидом Татевскому монастырю, вновь утверждаются списки монастырских сел, при этом отмечено, что они в свое время являлись мушками вардапета Шмавона Ангехакотци и последним пожертвованы монастырю в виде вакфа. Сравнение этих списков со списками указов Хасан-Али Кара Коюнлу от 1468 г. и шаха Исмаила 1 Сефевида от 1510 г. показывает, что число монастырских сел за 100 лет не изменилось. И это не случайно. Жертвовали целые села и группы сел крупные армянские феодалы-землевладельцы, коих в XVI в. больше не было в Армении. В XVII веке отмечены лишь факты пожертвования единичных сел или какой-нибудь части их представителями армянского зажиточного купеческого сословия, которые с конца XVI века начали приобретать мулки, купленные на деньги.

Не менее важным документом является указ шаха Тахмаспа, пожалованный в месяце раджаб 969 г. хидж. (7 марта — 6 апреля 1562 г.) монастырю апостола Тадевоса в Маку (док. № 16; в док. Каракилиса), коим определяются [155] границы монастырского поля и уточняется количество воды, отведенной ему. Документ вызывает особый интерес в особенности содержащимися в нем географическими названиями, интересными деталями и терминами, относящимися к вопросу орошения и церковным податям. Он имеет важное значение для армян Маку, Хоя и ближайших к ним районов, равно как для определения сферы влияния монастырей особенно апостола Тадевоса в Маку и Первомученника Степаноса в Дарашамбе, причем он содержит много интересных сведений.

С точки зрения изучения истории социальной борьбы райатов с феодалами достоин особого внимания опубликованный высочайшим диваном в 1-577 г., в годы царствования шаха Исмаила II, указ, выданный в подтверждение решения “судей стана" (воинское присутствие). Этот указ выдан после того, как настоятель Хавуц-тара и его родственники — другие землевладельцы представили жалобу чрезвычайной комиссии, образованной шахом Исмаилом II, указывая на то, что многие райаты их сел отказываются платить ренту. Чрезвычайная комиссия предписывает бегларбеку Чухур-Саада (Ереван) и уполномоченному Шар'а укротить райатов и заставить их выполнять свои обязательства в отношении помещиков. Этот указ особенно ценен содержащимися в нем шариатско-юридическими терминами, как напр., “мулк-е шар’и” (***) “уджрат-ул-масал”, (***) “талаб ва лзум” (***) “джахат-е ша р'ийе” (***) и др.

Указы XVI в., как было сказано, также богаты многочисленными налоговыми, социальными и административными терминами. Эти термины необходимы для изучения вообще налоговой системы и, в частности, той формы реализации налогов, когда право взимания их с населения, по отдельным объектам, вместо жалования выдается военщине или государственным должностным лицам как “тиул” или “хамесале”.

Тиул, как феодальный институт, начал выступать с первой половины XVI века и сделался принятой формой, в особенности, в XVII веке. Характерно то, что о тиулдарах [156] впервые упомянуто в указе шаха Тахмаспа I от 1544 г. (докум. № 12).

С точки зрения изучения налоговой системы достойны внимания в особенности термины “абваб-е джам’” и “макта’”, из коих первый, употребляющийся иногда в сокращенной форме “джам’”, является той общей суммой налогов, под которую подведены налоги» взимаемые с одного или нескольких податных объектов. Когда говорили, что налоги такого-то объекта входят в “абваб-е джам’” того или другого села или города, то это означало, что этот объект должен был свои налоги уплатить лишь через посредство данной сельской общины и не мог рассматриваться как отдельная налоговая единица. “Макта’” называлась та определенная сумма или то определенное количество продуктов, которое, будучи раз установленным, независимо от урожая данного года, неизменно выплачивалось помещику или государству.

Довольно своеобразным и ценным документом является указ Симона, царя Картли, 1544 года, относящийся к праву тарханства (налоговой иммунитет) армянских священников Гори. Этот указ (док. № 23) по форме и стилю весьма схож с указами шаха Исмаила I начала XVI в. Здесь упоминаются почти те же термины, о которых мы говорили при описании указов XV века. Будучи написан на основании более древних указов, он содержит такие термины, которые не встречаются в других указах XV и XVI вв., например, “тархан”, “яргучи”, “савари-е даргах”, “вазиране” и другие.

Мы здесь не будем отдельно останавливаться на единственном документе (док. № 21), относящемся к Ахтамарскому монастырю, о чем мы достаточно подробно говорим в комментарии к этому документу.

В пределах этого предисловия нет возможности остановиться в отдельности на каждом термине, упомянутом в указах, и показать значение его в деле изучения социально-экономических отношений того времени. (Объяснение терминов см. в «Словаре терминов»»» в конце настоящего выпуска) Отметим лишь [157] следующее: хотя в указах второй половины XVI века весьма часто повторяются налоговые, социальные, административные и прочие термины предыдущих веков, однако, как частично мы имели возможность познакомиться, среди них имеется значительное число таких терминов, которые впервые появляются в XVI веке и весьма важны для изучения истории изменений и развития, имевших место в феодальных отношениях.

Указы содержат интересные сведения также об управленческом делении и административной системе страны. В качестве крупных административных единиц упомянуты вилайеты Чухур-Саада (Ереван) (Араратская область начала так называться в конце XIV века по имени княжившего здесь амира Саада. “Чухур-Саад” значит “Ямз Саада” или “Долина Саад”, в армянских источниках “Саата пос”. Собственно имя “Саад” буквально означает ,,счастливый”, а потому персидские источники название “Чухур-Саад” этимологизируют и переводят “счастливая долина"), Туман-е Нахчеван, Капанат, Карабах, Арран, Арасбар, Гёкча. Как видим, картина административного деления страны в XV-XVI вв. почти та же, какая была в период владычества ильханов, когда страна была разделена на “туманы”. Название “туман” сохранилось лишь в соединении с Нахчеваном, что затем продолжалось вплоть до конца XVIII века. Часто названия административного деления — “вилайет”, “нахия”, “махал”, “болюк” переданы в случайном осмыслении; в частности термин “махал” употреблен в смысле “местности”, а иногда и “села” (док. № 11).

Из более мелких административных единиц упомянуты так называемые нахия “Орота” и “Гехи” в вилайете Капаната и “Сисаджан” и “Азад-Джиран” в “Туман-е Нахчеван”. Свидетельства об этих нахия или махалах и входящих в них известных селах дают нам возможность приблизительно уточнить пределы вышеупомянутых вилайетов.

В связи с утверждением списков монастырских имений и уточнением их границ, упомянуты названия многих армянских сел, которые важны для изучения исторической географии, в особенности Восточной и Юго-восточной Армении XV и XVI веков.

Крупные монастыри и церкви в указах и других [158] документах большей частью названы по наименованию той местности, где они находятся, напр., “Татев”, “Вагади", “Агулис”, “Дарашамб” и др. Впрочем, иногда они упомянуты под турецким названием, как, напр., “Учкилиса” (Эчмиадзин), “Каракилиса” (монастырь апостола Тадевоса), “Кызыл ванк” (Аменапркич — Всеспаситель) и т. д. (Эчмиадзинский монастырь и село Вагаршапат назывались “Учкилиса” (три церкви) потому, что в XIV веке при кафедральном храме имелись еще две другие церкви. “Каракилиса” (черная церковь), “Кызыл ванк” или “Кызыл килиса" (Красный монастырь или Красная церковь) назывались те монастыри и церкви, которые были построены из камня этого цвета)

Наконец, нужно отметить, что указы представляют особый интерес и с точки зрения изучения существовавшей в то время системы секретарства, ливанской переписки, а также порядка регистрации. На документах, большей частью на оборотной стороне, имеются надписи, из коих видно, что по написании этих указов они обычно заносились в определенные диванские книги.

После закрепления печатью шаха, каковая с XVI века обычно ставилась наверху основного текста, указы подлежали закреплению также печатями садра и ээгемад-уд-довле. Далее, если указы касались вопросов земельной собственности и муафства, они подвергались регистрации и “мустовфи-е мовкуфатом”, а затем заносились в местные, областные дафтары “мовкуфата”. Такие указы подлежали учету также в центральных и местных финансово-налоговых канцеляриях и закреплялись печатями соответствующих должностных лиц и следующими весьма краткими надписями: “записано", “регистрировано”, “фиксировано”, “извещено” и т. д.

На шариатских копиях, помимо довольно подробной регистрации имеющихся на подлиннике печатей и надписей, иногда сжато, иногда же сравнительно пространно на арабском языке отмечалась верность копии с подлинником, что удостоверялось печатью начальника нотариальной конторы Шар’а. На копиях также встречаются надписи, свидетельствующие об их регистрации и заверенные печатью соответствующей инстанции. [159]

* * *

Все указы XV-XVI вв., находящиеся в различных папках, в настоящей книге распределены в хронологическом порядке. Каждый документ имеет весьма краткий заголовок, в котором отмечено: кем дан указ, кому, когда и по какому поводу? Затем указаны соответствующая папка фонда персидских документов Матенадарана и тот номер, за которым регистрирован данный документ. Далее отмечено: документ подлинный или копия, размер его и форма письма. Документы написаны на разной бумаге, что мы не сочли нужным отмечать это в каждом отдельном случае. Более подробное описание состояния документа дано в комментарии к каждому отдельному документу.

При переводе указов мы старались точно передать подлинник и в пределах возможности, иногда допуская некоторые стилистические и синтаксические нескладности, сохранить такие выразительные специфические особенности этих документов, которые отображают дух времени и характерны для канцелярского делопроизводства, разработанного в условиях феодальных отношений.

Во время перевода переводчику приходилось ставить знаки препинания, ибо, как известно, современные правила пунктуации не применялись в персидской письменности.

В переводе текста мы использовали прямые скобки в тех случаях, когда пытались восстановить поврежденные или стертые части его или когда, в целях удобопонятности, вынуждены бывали прибавить одно или несколько слов. В круглые скобки взяты объяснительные слова, необходимые для правильного понимания данного отрывка текста. В круглых скобках также отмечены персидские синонимы тех терминов, которые в издаваемом тексте даны в русском переводе. Не восстановленные нами неразборчивые и поврежденные отрывки отмечены многоточием; в подстрочных примечаниях перевода указано количество неизвестных, неуточненных слов.

Налоговые, социальные, административные и прочие термины, равно как географические названия и иностранные [160] собственные имена мы постарались дать в персидском произношении (Персидские а, h, r передаются русскими буквами а, х, г), исключая лишь несколько терминов и имен, которые в нашей литературе укоренились в местном традиционном произношении, напр., “вилайет", “нахия”, “мелик”, “даруга”.

Термины, данные в армянском и русском переводах указов курсивом, объяснены в словаре в конце выпуска. Объяснение терминов дано, по возможности, кратко, при этом мы старались передать основной смысл термина, примененный в то время и специально в данном тексте документа. Терминам, пока что окончательно не освещенным наукой, мы дали свое более вероятное, как нам казалось, объяснение или предложили их новое толкование, не входя в полемику с тем или иным исследователем.

Объяснение некоторой части терминов дается впервые, на основании данного документа и других источников.

Не во всех случаях удалось нам расшифровать печати на документах. Впрочем, принадлежность их тому или другому лицу большей частью уточнена.

Документы, сохранившиеся в подлинниках, сличены нами с дошедшими до нас копиями, а документы, сохранившиеся в копиях (одна или несколько копий), — друг с другом. Имеющиеся в них различия весьма незначительны. В случае существенных различий мы в текст вносили более вероятное, отметив это в комментариях к документу.

Описание упомянутых копий документов и имеющиеся на них различные надписи также подробно даны в комментарии каждого документа.

Персидские указы преимущественно написаны на одной странице, на оборотной стороне делались надписи относительно регистрации документа, а в более позднее время аннотации на армянском языке.

В разделе персидских документов полностью дана первая страница каждого указа. Текст второй страницы дан лишь в тех случаях, когда документ состоял из шахского указа и мисала Шар’а, написанных на обеих страницах бумаги (док. №№ 17 и 19) или же если на оборотной стороне сделаны важные надписи, непосредственно связанные с содержанием [161] основного указа (док. №№ 11 и 12), в противном случае подробное описание оборотной стороны документа дано в конце армянского и русского переводов.

Мы старались основные тексты указов дать, по мере возможности, без излишних приписок, а потому на этих документах армянские надписи и краткие аннотации, исполненные в разное время, мы поместили в комментарии данного документа.

Об отдельных деятелях, упомянутых в указах, мы старались дать дополнительные сведения.

Предлагая вниманию востоковедов этот первый опыт расшифровки, перевода и публикации текстов персидских документов, мы надеемся, что замечания специалистов всемерно помогут нам избежать имеющихся в данном выпуске недочетов при издании следующих выпусков “Персидских документов Матенадарана”.

А. Д. Папазян.