ИМАНМУХАММАД ГИГАТЛИНСКИЙ

ХРОНИКА

Этот исторический труд создал великий ученый Имаммухамад Гигатлинский — сын Кади, сына Мухаммада, сына Кадилава (Къадласул Мух1аммад). Посвящен он тем событиям, которые имели место при имаме Шамиле (Шамуил).

(Гигатлинская устная традиция именует названного ученого — в соответствии с законами аварской фонетики (?), — «Иманмухаммад»)

В данном труде встречается такие тонкости и блестки исторического характера, которые не найдешь ты ни в одном труде, посвященном предкам дагестанцев.

Во имя Аллаха, милостивого и милосердного. Хвала Аллаху — Господу миров! Да будут благословение и мир над Его пророком Мухаммедом, над родом последнего и над всеми его сподвижниками! [20]

(Некоторые неучи, происходящие с земель, лежащих к югу от Дербента, утверждают, — под влиянием отдельных политиканов, — что термин «Дагестан» создан де российскими администраторами XIX в., причем в имперских целях. Это — ерунда, которую обсуждать бессмысленно. Территория, расположенная между Андийским хребтом и р. Самур, именовалась «страной (вилаятом) Дагестан» уже в XV в.)

§ 1. О, мой брат по религии! — да направит тебя Аллах к своей прочной религии! — знай, что округа Дагестана (Дагъистан) были первоначально очагом для смуты, гниения, убийств, грабежей, нападений и упрямства. Все дагестанцы никогда не собирались в каком-либо месте для того, чтобы повиноваться одному какому-либо человеку. Они никогда не находились под защитой какого-либо объекта повиновения — под охраной взора и знамени человека, который был бы этого достоин. Напротив — были в каждом дагестанском селении те или иные предводители и судьи (русама), которые судили по нормам традиционного права (расм), противоречащего блистательному шариату.

У дагестанцев — далее, — не было мощи, чтобы помогать тем из числа их, в отношении кого применено было насилие тиранами. Они не могли также избавить бедняг и людей неимущих от давления, исходившего от богачей. Человек не имел тогда возможности, также, обратиться с жалобой на кого-либо, [21] кто не был бы его односельчанином.

(Селения: Гигатль, Тинди, Сильди и Гакко — расположены в Цумадинском районе РД. Большинство жителей этой территории подчинялось и, кстати, платило подати ханам Аваристана.

Селение Зубутль (ЦІобокь) лежало на левом берегу Сулака, выше Миатлинской ГЭС, т.е. в пределах Казбековского района РД; кумыки называли его Зубут. Зубутлинцы платили подать князьям Казаналиповым: с каждого дома давали им по одной корзинке винограда или же по 20 копеек серебром, а также — по одному барану с каждых 50 овец (см. Хашаев Х.М. С. 202)).

К примеру, был у кого-либо из дагестанцев должник, не принадлежащий к числу односельчан, который не выплачивал свой долг. Тогда человек, давший ему что-либо в долг, поступал своеобразно. Он ждал: пока в его селение не придет кто-либо из сельчан должника и не остановится у своего гостя. Затем последний, то есть гость, провожал — через какое-то время — названного человека в обратный путь, и доводил, в конце концов, до того места, где допустимо брать ишкилъ. Вот тут-то человек, давший ранее в долг нечто, брал что-либо у того, кто приходил в его селение, — к примеру, ружье, — говоря ему, при этом: «Мне причитается долг с вашего человека, которого звать так-то».

(Селения: Унцукуль, Харачи, Бетль, «Белое селение», то есть Кахабросу, и Балахани — расположены в Унцукульском районе РД. Жители их связаны были традиционно — в политическом, административном, судебном и экономическом планах — с шамхалами Тарковскими, а не с ханами, которые сидели в Хунзахе. Так, унцукульцы давали шамхалам ежегодно по 1/2 маленькой мерки (ратл) масла с каждого двора и 10 овец, но это уже со всей их общины. Харачинцы давали шамхалу, ежегодно по большой мерке (кайл) бобов — с каждого двора. Балаханцы – 1/2 большой мерке пшеницы и 1/2 маленькой мерки конопляного семени, ежегодно и, причем, с каждого двора. Нельзя, впрочем, умолчать здесь о том, что по мнению лиц, которые собирали (в 70-е гг. XVII в.) разведывательную информацию для российского военного министерства, действуя тут под научным прикрытием, политическая ситуация в Унцукульской зоне была иной. Академик И.-А. Гильденштедт, к примеру, пишет что Унцукульский «округ», куда входят Харачи, Балахуни, Ашильта и др., «подвластен» хану Аварии, как и чародинский Мукратль (стр. 246)).

Тот, с кого взяли ишкиль, шел теперь в свое селение, оставив вещь свою — к примеру, ружье — в руках у того, кто взял это. Придя домой, обращался он тут с жалобой к судьям, опиравшимся в своей работе на местное право, которые проживали [22] тогда в его селении. Те же, в свою очередь, приводили к себе названного должника, из-за которого взят был ишкилъ, и приказывали ему: принеси ружьё, которое взято из-за проступка (таксир), совершенного тобой, из-за волокиты, созданной тобой. Как результат, у человека такого, на котором лежал долг в пользу жителя другого селения, оставался один лишь выход, чтобы возвратить ружьё своему односельчанину, а именно — уплатить для этого долг свой тому, кто ранее дал его ему.

Поступали в таких случаях иногда, впрочем, и по-другому. В ночь на пятницу отправлялся человек, который дал кому-либо что-либо в качестве долга, в селение — то, где жил его должник. Там он садился перед таким человеком, со словами которого считались в обозначенном селении, и объявлял себя его гостем.

Сидел затем этот пришелец, в тайне от других, до тех пор, пока не собиралась сельская община (джамаа), чтобы совершить пятничную молитву. Тут входил он в мечеть – [23] это притом, что члены общины исполняли тогда молитву — и возвращался затем в дом того, кто оказывал ему гостеприимство, захватив с собой часть обуви, принадлежавшей общинникам.

Когда молитва заканчивалась и не находили тут общинники своей обуви, то начинали они расследовать: кто же это взял их обувь. Вот тут-то гость вышеназванного пришельца и говорил своим односельчанам: «В моём доме сидит такой- то человек, пришедший из такого-то селения». Он говорит, что такой-то наш человек должен ему нечто. Может быть, это он взял нашу обувь?».

Члены общины давали тут приказ тому мужчине, — на ком лежал долг, — чтобы возвратил бы он обувь их им, уплатив для этого то, что обязан он был тут сделать, если бы налицо было его признание.

(Нурмухаммад Унцукульский, как военный деятель начала XIX в., упоминается в российских источниках).

Тяжбу, таким образом, — при отсутствии добровольного признания в своей обязанности уплатить Долг, — прекращали дагестанцы согласно одному из двух упомянутых [24] выше порядков (каида). Именно к ним прибегал обиженный, ради защиты своих прав. Что делать, однако, если в селениях Дагестана не окажется на тот момент человека, которому может пожаловаться обиженный?

(Сел. Карата расположено в Ахвахском районе РД. По русским разведывательным данным начала XIX в., каратинцы платили «ясак» ханам, которые сидели в Хунзахе, и слушались их).

Другая сторона вопроса: в Дагестане были тогда большие селения и даже целые города, жители которых творили насилия над жителями маленьких селений и хуторов, лежавших вокруг них. В них ведь распоряжались люди эти — так, как хотели!

(Кеди — селение в Цумадинском районе РД. Жители его платили ежегодную подать ханам, которые сидели в Хунзахе).

§2. В прошлые времена проживали в дагестанских округах предводители (цевехъан), которые участвовали в священной войне. Имело место это до появления на арене истории имама Шамиля. [25]

(Тиндинец Мухаммад — сын Аличу (авар. ГIаличул МухIаммад; вар. ГIаличулав «Аличуе-вич») упоминается в русских и дагестанских (арабографических) источниках).

Некоторые из тех предводителей дожили до эпохи активности имама. Мало того, одни даже приняли участие в священной войне, делая это совместно с последним.

(Этот Курбан из Карата зафиксирован в письменных материалах недагестанского происхождения).

Из обитателей нашего Западного края, к примеру, принадлежали к числу таковых предводителей: Кадиласул Мухаммад Гигатлинский (Гъигъалъ); Аличул (ГIаличу) Мухаммад Тиндинский; Кихкка Цунтинский (ЦIунтIа), ряд сильдинцев

(Тушетия — территория, лежащая в верховьях Андийского Койсу, но в пределах Грузии. Часть тушинцев имеет в качестве родного языка особый диалект грузинского, а часть говорит на нахских, то есть чечено-ингушских диалектах, один из которых находится ныне в стадии вымирания. Тушинцы, хотя и составляли (в XVIII в.) часть гвардии царей Восточной Грузии, но платили, при этом, «ежегодную дань» ханам Аварии — по 10 мулов или 600 овец со всего участка (см. И. А. Гильденштед, стр. 177)).

Ахмадхан, Мухаммад сын [26] Алигалбаца (ГIалигъалбацI), его брат Султанахмад, Дамадан и Бийбулат; Нурмухаммад Гаккоевский (Гьакъо); Ххути Чадиринский. Имелись в пределах Западного края и другие лица указанного типа.

(Под Грузией имеются здесь в виду равнинные территории с грузиноязычным (картвели) населением, прежде всего Кахетия)/

Были среди предводителей и такие личности, происходившие как из нашего края, так и из других мест, которые ушли из жизни — перейдя в места, расположенные по соседству с милостью Всевышнего Аллаха! — еще до прихода к нам эпохи Шамиля. Упомянуты могут быть в числе их: Бацилав (БацIилав), Зубутлинский (ЦIобокь//Зубут) два унцукульца (онсоколо) — Усманиль Нурмухаммад и Чеэрав Хужа (ЧIегIерав ХIужа); Ражбадин Харачинский (ХарачIу); далее, это Габаалилав (ГъабагIалилав) Бетлинский; Юсуп из Белого селения; Мусал Адалав (Падалав) Балаханский; два каратинца (кIкIаратIа) — Курбан и его отец, которого звали Муса; Кушканти (КIушкIантIи) Кединский (Къеди). Были среди дагестанцев, наверное, и другие предводители. [27]

(Араканы — селение в Унцукульском районе. Араканцы, являясь «войском ... и помощниками» шамхалов, платили им, как своим правителям, ежегодную подать — с каждого двора по две маленькие мерки вина и по одной такой же мерке уксуса, а со всей своей общины — по 40 овец и по 20 ягнят).

Названные здесь великие предводители дагестанцев выросли на фехтовании и боксе. Это имело место на земле дагестанцев, в то время как другие дети — рожденные на их земле — росли, не выпуская изо рта грудь матери.

В стране неверных вели себя эти предводители, которых я упомянул выше, подобно свирепым хищникам. Поступали они там, — с тем, что видели, — словно бы ЛЬВЫ или барсы, которые, будучи голодными, рвут свою добычу на куски.

(Гимры — селение, стоящее близ Унцукуля. Гимринцы платили шамхалам ежегодную подать — в размере одной корзины винограда с каждого хозяйства.

Гоцатль — селение вблизи Хунзаха. В нем жили аристократические фамилии кумух- ского и, возможно, хунзахского корня).

Перечисленные предводители вели свою священную войну против неверных Тушетии (Туш) и Грузии (Гурджистан). У них были, при этом, отряды различной численности, которые формировались из дагестанских юношей. Мужчин, из числа неверных, которых встречали эти дагестанцы, зачастую они убивали, детей уводили в плен, а имущество подвергали разграблению. Дагестанцы, между прочим, увели тогда в страну ислама огромное количество овец, коней, иного скота и мулов. Не меньшее, наверное, [28] количество женщин, мальчиков и взрослых мужей постигла та же участь — их увели. Но каков же был тут результат? Их тушино-грузинские породы (таифа), как оказалось, смешались со свободными дагестанскими родами (кабила) и, в конце концов, растворились в них бесследно — так, как соль растворяется в воде. Ныне же потомство тех пленников и [искони] свободные дагестанцы относятся друг к другу как родственники — как тесть к зятю, и наоборот.

(Койсубулу — кумыкское название группы аварских селений, лежащих по берегам р. Койсу, в пределах Унцукульского района, которых считала хунзахская знать начала XIX в. подвластными (ихтийар) шамхалам Тарковским.

Наиболее наблюдательные и проницательные русские люди характеризовали ситуацию в Аваристане начала XIX в., существовавшую до появления Газимухаммада-имама, так: мечети были в каждом селении, молились «хорошо», шариат имел «ограниченную силу», ибо применялся в сферах лишь семейного и наследственного права. Горцы «пили вино, женщины ходили без покрывал, молодежь кутила, волочилась и развратничала напропалую»).

Положение дагестанцев оставалось таковым, как мы упомянули здесь, вплоть до появления имама Газимухаммада Гимринского — обновителя шариата. После того как этот Газимухаммад пал смертью мученика, занял его место: в деле распространения шариата Хамзатбек Гоцатлинский. Он стал действовать, причем, по всем основным направлениям. После же того как и Хамзат-бек погиб — правда, от рук негодяев из числа хунзахцев (хунз) — встал на его место Шамиль-гази. Он-то и показал себя величайшим [29] имамом.

Да помилует Всевышний Аллах названных здесь деятелей. Да принесет Он пользу нам — через благодать, которая идет от их прекрасных деяний!

§ 3. В 1242/1826-27 году распространились — по селениям Дагестана — вести о появлении в селении Гимры человека по имени Газимухаммад. Он, как говорили, притязает на звание шейха (машиха) и, одновременно, призывает людей следовать шариату. В сфере науки были у этого Газимухаммада позиции солидные. В искусстве предсказания будущего (кашф) он возвышался над другими. Нормы обычного права устранял он из жизни — то здесь, то там, — с успехом. Благочестивого мужа, мог отделить этот человек от плохого. Все это, в свою очередь, стучало по ушам людей. Каждое слово проникало внутрь их и, как результат, оказывало воздействие на сердца и умы. В итоге, начали посещать Газимухаммада различные группы. Познакомившись с ним, объявляли они о своем [30] подчинении последнему, а затем возвращались назад.

(По данным русских офицеров-историков, хорошо знавших Кавказ и источники по истории Кавказской войны, гимринец Газимухаммад уже в молодости собрал «сочинения разных дагестанских ученых» и принялся «за их» изучение, «многое пополняя» тут «собственными выводами и размышлениями». Какое-то время Газимухаммад учился у Саида Араканского, «который... был не прочь» вкушать некоторые из «удовольствий жизни», запрещенные «Кораном». Имевший место «недостаток научного образования», был «пополнен». Газимухаммадом «строгим размышлением» над возникающими проблемами. Ко времени «ссоры» с Саидом и ухода из сел. Араканы, Газимухаммад, как бы там ни было, «достиг» уже «той степени знаний, когда сам мог» он «поучать» других людей).

После всего того совершил этот святой, по имени Газимухаммад, — да освятится его тайна! — обход койсубулинских (хъиндалал) селений. Тогда-то вот и пришел он в селение своего профессора (устаз) Саида Араканского (ГъаракIан) — высокого столпа в сфере науки, где разлил по земле спиртные напитки, а также сжёг книги с записями норм традиционного права, которые находились в противоречии с шариатом. Он сместил адатных судей с их постов и, соответственно, назначил в Койсубулу кадиев для решения людских проблем. [31]

(Яраг — заброшенное ныне лезгинское селение, находившееся на территории нынешнего Магарамкентского района. В этом населенном пункте, откуда видна ситуация на дороге «Куба — Дербент», проходящей по Прикаспию, жили потомки Сурхай-хана I. Пребывали они, причем, в статусе окружных правителей.)

В каждом койсубулинском селении поставил Газимухаммад по одному деревянному предмету, типа креста. На них собрался он распинать людей, которые будут проявлять нерадивость в религиозных вопросах. Газимухаммад приказал также: мужчинам — повязать на голову себе чалму, а женщинам — носить покрывало и чадру (никаб). Он, далее, показал: как следует совершать зикр. При этом те, кто хотели, брали тогда у Газимухаммада Гимринского вирды накшбендийского тариката.

(Цулда — селение в Чародинском районе РД.

Карах — северная часть Чародинского района. Карахцы считались традиционно «воинами» ханов Аварии, служащими им «за награды». Что же российских ученых, работавших в 70-е гг. XVIII в. под академическим прикрытием, то они писали, что Карах «подвластен Ауархану». Так думал, к примеру, И. А. Гильденштедт).

Этот Газимухаммад был, если [32] сказать кратко, в числе величайших ученых своей эпохи. Он являлся одним из наиболее аскетичных и богобоязненных людей того времени. Тарикат принял он от святого шейха Мухаммада-эфенди Ярагского (Ярагъ) — наставника (муршид), которого называли Ясная защита. Да станет тайна его святой! Мало того, Газимухаммад, в своё время, женился на благородной дочери названого человека, который, как уже говорилось, считался тарикатским мюришдом. После этого склонились, ещё больше, сердца людей к этому гимринцу, а число его последователей умножилось.

(Деяния Газимухаммад-имама выглядят — в свете сообщений Мухаммадтахира Карахского, а также некоторых других, в том числе русских источников, — следующим образом: в 1824 г. Газимухаммад, этот «молчаливый голубь» (характеристика, данная ему Шамилем), прибыл в чеченское сел. Майртуп для оказания поддержки Авко Герменчукскому; летом 1825 г. Газимухаммад и Авко захватили штурмом русскую крепость Амир-хаджи-юрт (в районе г. Гудермес), которую защищали пушки и 181 солдат; в 1828 г. Газимухаммад пришел в город «Чиркей» и установил там шариат — действуя в течение «примерно» месяца; в 1829 г. Газимухаммад посетил Махди-шамхала Тарковского, который приглашал его к себе с 1827 г., и «грубо» сказал этому князю: «Вводи шариат в своем» округе; тот в ответ «размяк», испугавшись речей имама, и оказался в состоянии близком к тому, чтобы «намочить» себе «в штаны», но ради ислама так ничего и не сделал; в 1830 г., после посещения сел. Корода (Гунибский район РД), куда ездил Г азимухаммад «искать правды» и методики установления «шариата» среди койсубулинцев, он прибыл «в селения Каранай и Эрпели» (Буйнакский район РД); там «арестовал» крикунов и смутьянов, а многих и «наказал» — согласно норме шариата, — палками, чем «дал им надлежащее воспитание»; после этого шариатское войско, с Газимухаммадом во главе, вступило в Араканы, откуда «профессор» Саид успел убежать, а местные жители, «трепеща перед» имамом, который «угрожал» им в случае неповиновения «сжечь их» обители, «выдали... аманатов»; в том же 1830 г. Газимухаммад-имам прибыл в Унцукуль, где «обошелся» с населением «мягко», к принятию норм «шариата» последнее он «расположил», хотя и сказал, при этом, что в случае возникновения бунта, имамская «шашка научит» их, то есть унцукульцев, «повиноваться» исламскому порядку; затем, в том же 1830 г., Газимухаммад прибыл в Гумбет, где наказал палкой мехельтинского кадия, который попытался было игнорировать «приказы» шариатского имама и его «запреты», после чего гумбетовцы «подчинились»; из Гумбета (в 1830 г.) Газимухаммад двинулся в направлении Андийского участка, где встретил было вооруженное сопротивление со стороны части местных жителей, которые, однако, были «побеждены» шариатским войском, потеряли «много» людей убитыми, после чего и «возвратились» по своим домам «покорными» власти имама, «смиренными» приняв все, что «приказано» законами ислама и все то, «на что был заложен запрет» в авторитетных книгах; во 2-й половине февраля 1830 г. Газимухаммад-имам напал на Хунзах, во главе койсубулинцев и гумбетовцев, но был «разбит», вследствие чего «лицемеры» (мупафик) «обрадовались», а среди многих «других людей появились вялость и чувство униженности»; по влиянием названной ситуации, а также «из-за коварства» известной Бахубики, правительницы ханства Хунзахского, к Гимрам подошел — в конце мая 1830 г. — «в ночь курбан-байрама» отряд генерала Р.Ф. Розена (4 батальона знаменитой русской пехоты, 500 кавалеристов и 8 пушек, но по другим сведениям: 6 тыс. штыков пехоты, а также 23 пушки и мартиры), что дагестанцы оценили фразой: «на Газимухаммада напали русские», вследствие чего имам решил «выйти из гор» в предгорье, в Буйнакскую котловину, и взяться за «сооружение крепости Агач»; примерно в это же время, в мае 1830 г., Газимухаммад направил в Чечню Абдуллу Ашильтинского. — для проведения там мобилизации среди местных мусульман, а осенью имам сам посетил те северокавказские территории; в начале марта 1831 г. Газимухаммад-имам, имея меньше 150 воинов, приступил к возведению полуподземного оборонительного сооружения из толстых бревен (авар. ц1улал галан, кум. агъач хъала) в местности «Чумгескен», которое было бы способно противостоять русским пушкам; на названную крепость (из бревен), стоявшую в примерно в 17 км. от кумыкского сел. Казанище (Буйнакский район РД), где, кстати, командовал тогда «частью» мюридов Алисултан Унцукульский, напали Махди-шамхал и Ахмадхан Мехтулинский, но потерпели они «жесточайшее поражение»; в том же 1831 г. в Чумгенскенскую «деревянную» крепость, прибыл князь Ирази-бек Тарковский, что вызвало «усиление» антироссийских волнений «по всему» шамхальству, и теперь, как результат, «большинство населения равнины склонилось... на сторону Газимухаммада» и стало последнее подчиняться «его приказам»; в таких условиях, в апреле 1831 г., двинулись на Чумгескенское укрепление мюридов русские (силой до батальона солдат, во главе с генералом Бековичем Черкасским — ?), но когда они дошли до местности «Арюв Терек», напал на них (1 мая в 1831 г.) унцукулец Алисултан, рядом с которым сражалась тогда такая известная в горах личность, как «дервиш» Нурмухаммад из сел. Инхо (в Гумбетовском районе) и они — потеряв «двух» воинов из числа мюридов, — «нанесли русским», во главе с полковником Мищенко, «поражение»; осенью того же 1831 г. Хамзат Гоцатлинский, «спросив разрешение» у Газимухаммад-имама, прибыл с большим войском в пределы авароязычного Джара (Азербайджан), где уже стояла тогда русская крепость; но видя, что, не взирая на «ожесточенное сражение», нет возможности «выжить», то есть вытеснить, русский гарнизон из той крепости, горские военачальники (Хамзат и Шихшабан Бохнодинский) решились на переговоры, во время которых, однако, их арестовали и вывезли в Тифлис; в том же 1831 г., к середине мая, русские роты стояли на Кафиркумухских «высотах», а 16-го мая Газимухаммад, покинув на время Чумгескен, подошел со своими воинами к Атлыбоюну (ныне Ленинкент), где его атаковал генерал Таубе; «атака» мюридской «позиции» ему, однако, «не удалась» и русские(около 3-х батальонов — ?) «принуждены были», после недельных боев «отступить с потерей» которую дагестанцы расценили как «жесточайшее поражение»; к началу июня 1831 г. Газимухаммад-имам напал на сел. Параул, где «находились» тогда «сокровища» Махди-шамхала и его приближенных, а также их прочие «драгоценности», и, взяв «все» то, что «имелось там», доставил в Чумгескенскую крепость; после событий при Парауле подошел Газимухаммад-имам к Таркам, б июне 1831 г., и, заняв это селение, осадил крепость «Бурную» (4-х угольный «вал»- сложенный «из камня», и приспособленный «к ружейной и артиллерийской обороне»), но был организован тут взрыв российского порохового погреба; вследствие этого погибло 1200 воинов имама и «в том числе около восьмидесяти чиркеевцев»; в бою, который случился при крепости Бурной — после вышеупомянутого взрыва большого количества пороха, Газимухаммад принял личное участие; он «три раза бросался там в гущу русских», пришедших к Тарки из под Карабудахкента (?), а когда один из «солдат» чуть было не пронзил имама своим «штыком», бросился вперед «храбрец Нурмухаммад Зубутлинский», который «убил» того солдата своей «саблей».

Речь идет, по-видимому, о таких горских лидерах 30-х годов XIX в., как Саид Игалинский, Газияв Каратинский, Кебедмухаммад Телетлинский и Абдурахман Карахский, а также об их сподвижниках).

Что касается подвигов Газимухаммада, его достоинств, а также его военных походов, то все это упомянуто в историческом труде высокочтимого Мухаммадтахира Цулдинского (ЦIулда). Здесь нельзя не отметить, кстати, что этот выходец из Караха (Къарахъ) был крупнейшим ученым, — да помилует его всевышний Аллах! — носителем истин!

После мученической гибели [33] имама Газимухаммада, обновителя религии, — да станет тайна его святой! — встал на его место и принялся за распространение шариата Хамзат Гоцатлинский. Он был великим храбрецом. События, которые имели отношение к этому Хамзату, и в том числе его мученическая смерть — известны. Они зафиксированы в упомянутом уже труде по истории, который создал карахец Мухаммад-тахир.

После мученической кончины храбреца Хамзата взял его дело в руки свои Шамиль, — да обретет святость тайна его! — особо верный товарищ названного гоцатлинца. Здесь же отмечу, что в историческом труде цулдинца Мухаммад-тахира упомянуты: краткая история того, как появился этот Шамиль и как пошли затем дела его, а также — его подвиги, военные походы и его храбрость. Показан там и его ответ на запросы времени — во всех, причем, ожиданиях. Что же касается меня, Имаммухаммада Гигатлинского, то на этих листах бумаги упомяну я — касаясь тут личности [34]

Шамиля, — кое о чем том, чем пренебрег названный выше Мухаммад-тахир. Имеется в виду не отмеченное этим карахским установителем истин — в его труде по истории, носящем название Блистание сабель...

Имаммухаммад красноречивый до предела ученый, современник имама Шамиля — его наиб, хотя и был он таковым в течение лишь короткого промежутка времени. Это чудо своей эпохи, — сын Кади, сына Кадиласул Мухаммада Гигатлинского — упоминая Шамиля, рассказывал в своем историческом груде следующее:

§ 4. Знай, что в селении Гимры жил человек по имени Деньга. Происходил он из рода свободных сельчан. Уровень хозяйства, которое было у этого Деньги, можно было бы характеризовать, как средний. Существовал он за счет труда своих рук, а потому не был ни богачом, — обладателем величия, славы и материального изобилия — ни бедняком — человеком, испытывающим постоянно недостаток в чем-либо и [35] унижения. Положений своей религии этот Деньга — человек, который жил за счет того, что приобрели его руки, — держался, но границ в данном вопросе он не переходил.

У этого Деньги был сын Мухаммад, который, в свою очередь, имел сына, именуемого Шамиль. Был последний — на фоне других мужчин — очень красив и обладал достойным, в глазах мужского пола, характером. Внешние науки усвоил этот Шамиль от крупнейших ученых того времени, которые были подобны морю, к примеру, от превосходного Саида Араканского, а также — от других ученых. После этого углубился в отрасли науки, а особенно в правоведение (фикх) и основы (усул). Как результат, стали для Шамиля красноречие и риторика как бы частью его природы: «Если складывал он стих, то создавал жемчужное ожерелье, а если творил прозой, то как будто бы цветы рассыпал».

Что касается скрытых наук, то к их усвоению будущий имам Шамиль, обратился позднее. Он познал [37] их от святого Газимухаммада — имама, которого считали обновителем религии.

Шамиль встал на путь тариката. Со временем взошел он, причем, на ступень (дараджа) шейхства и стал, таким образцом, одним из шейхов накшбендийского тариката. Шамиль овладел также, главное — в правильных формах, искусством проницательности и предсказания будущего (кашф), и обрёл, вследствие этого, редкую догадливость.

Шамиль стал, со временем, принимать участие в священной войне. Совместно со своим шейхом Газимухаммадом, — имамом, обновителем религии — совершил он военные походы и, как результат, получил известность в этой стране. Затем получилось так, что вкусил мученическую смерть упомянутый имам-обновитель, то есть Газимухаммад. В тот день проявились, причем, храбрость и благородство Шамиля, внешним отражение чего стал тот факт, что тело его оказалось покрытым ранами.

Позднее — после того, как [38] Газимухаммад стал мучеником за веру, а раны, которые получил тогда Шамиль, исцелились, последний устремился к имаму Хамзат-беку. Он начал теперь действовать совместно уже с ним и продолжалось это до тех пор, пока не потух огонь. Имеется в виду тот, который исходил от Хамзат-бека. Свет, который давал миру этот имам, был, таким образом, уничтожен.

Тут положение дел у нас изменилось. Дело в том, что прекращено было действие норм шариата, и это после того, как была проделана работа по укоренению их. Вновь начали действовать положения местного права (русум урфийа), которые были вроде бы уже уничтожены.

Шамиль, который был человеком удачливым и, что не маловажно, умел проводить дела свои тонко, задумался тут: какими же путями можно возродить шариат? Как сделать, чтобы шли дела в соответствии с последним? В конце концов, Убедился он, что в данное время — после гибели имама Хамзата — единственной возможностью [38] достичь желаемого и единственным путем к обретению цели является опора на Коран — взятие в руки Книги Аллаха, которого называют Славным. Необходим призыв людей следовать содержанию последней, для чего нужно повторять беспрестанно формулу единобожия и прославлять Его. Конкретным же средством: к осуществлению задуманного в глубинах души — орудием, которое позволило бы подобраться к тому, чего требуют обстоятельства, — сделал тут Шамиль тарикат.

Первым делом избрал для себя Шамиль — поэтому — уединение, а также самоотстранение: от всего того, к чему душа его испытывала любовь. Продолжалось же акцентирование на двух этих моментах до тех пор, пока не стали они оба для него как бы привычкой. Далее, подготовив себя к голоду, Шамиль теперь мало спал, полагая, что отоспится в могиле. Днем он постился, а ночью поэтому вставал. Лицо своё Шамиль намазал пылью, лоб свой как бы приклеил теперь к земле, а тело, как результат, — к костям. [39]

После всего того, однако, Шамиль приподнялся. Затем встал и начал призывать людей к повторению того, что делает он сам. Держа _в руках — поднятых выше уровня плеч, — Коран, эту Книгу Аллаха, стал тут Шамиль произносить соответствующие поучения. Были они, причем, такими, что скалы от них размягчались, а твердые субстанции растекались — когда слышали их.

Тут стали приходить к Шамилю славные люди, с разных сторон — для оказания ему поддержки, а также те, кто терпел неприятности из-за поведения племен (кабила) и некоторых главарей. Они увидели, что характер у этого гимринца — благородный, что его поступки — похвальны, а общее положение у него столь хорошее, что у других такого никогда не бывает. Поэтому-то отмеченные славные люди, добровольно подчинившись, стали покорными последнему.

После своего возвращения назад, люди те, которые приходили к Шамилю ранее, — они тогда подчинились, кстати, его приказам и [40] запретам — обратились к источникам тариката, взявшись тут, однако, за канат шариата. На головы свои они повязали чалмы. В руках стали держать теперь длинные четки, громко произнося формулу единобожия и восхваляя Аллаха высокими голосами. Города наши и селения украсились, в результате, возгласами тех, кто прославляли Всевышнего и напоминали людям — через чтение Корана, подобное пению — о содержании Книги Аллаха.

Из разных краев стали приходить к Шамилю уже другие люди. Прибывали к нему и целые делегации — так, как идет отец к своему сыну, который считался давно потерянным. Шамиль стал, в результате, человеком издающим для них приказы. Количество его мюридов умножилось, в результате чего, стало гимринцам тесно в своих домах и на улицах, где ставили они базары. Вот, что произошло из-за людей, которые появлялись тогда на гимринской территории: желая видеть Шамиля!

Мало того, жители селения [41] Гимры испугались бедствий, которое могли бы принести им русские (рус) армии, подобные тем, которыми поражены были они ранее, из-за действия святого имама Газимухаммада — обновителя религии. Тут начали гимринцы обращаться к Шамилю со своими жалобами, чем показали, что желают они того, чтобы ушли от них все те люди. Имам же, Шамиль, взял себе в пример тут слова произнесенные кем-то:

«Разрушь свои палатки, стоящие на земле, которая из-за них подвергается унижению. Сторонись, в то же время, состояния приниженности, потому, хотя бы, что эта приниженность и сама тебя сторонится».

А вот другое двустишье:

И тут найдешь ты такие [42] мысли, которые заставят тебя забыть, то, что видишь ты ныне перед собой.

Ты увидишь великих людей прошлого, которые были сильно опечалены. О, сколько же сердец стало жертвой смуты, возникшей из-за бедствий, которые поразили мир!».

Выйдя из Гимр по обозначенным выше причинам, Шамиль направился в селение Ашильта (ГIащилтIа), куда пошел он вместе со своими домочадцами. Дело в том, что Ашильта — место, где упокоился прах его матери. Позднее, однако, вынужден был Шамиль перебраться из данного пункта — вместе, причем, с названной группой людей, — в близлежащие леса и горные пещеры. Бедствия ведь прямо таки кружат вокруг решительных личностей!

В таком положении прошло некоторое время. Лицемеры называли уже Шамиля человеком порочным, смутьяном. Что же касается последнего, то написал он в данной ситуации письма. Произошло это тогда, когда узнал, что русские [43] армии ищут его, что бегство является тут бесполезным, ибо не дает ему избавления от русских военных. С другой стороны — укрываться и бегать Шамилю надоело.

Испытывая неприятные чувства из-за утомления, а также отвращение к возникшим неприятностям, обратился, в конце концов, Шамиль к предводителям, вельможам и ученым. Были ими тогда предводители: Гумбета, Анди (гIандал), Хунзаха (хунз), Технуцала (ТIехIнуцал), Салатавии (Салату), Чамалала (ЧIамалал), Багвалала, Тинди (тIиндал), Караты (кIкIалалал), а также — других мест. В письменной форме попросил Шамиль тут помощи у этих могучих и дорогих ему людей — не для себя лично, а для дела, которое касается религии Господа миров. Были у него на сердце и иные моменты, нашедшие отражение свое в содержании просьб, обращенных к этим дагестанцам: к гумбетовцам, андийцам, хунзахцам, технуцальцам, салатавцам, чамалальцам, багвалальцам, тиндинцам и каратинцам. Изложено было все [44] это так, причем, что пожалел бы тут Шамиля даже заклятый враг, не говоря уже о братьях по религии — полных сострадания.

Когда были зачитаны перед упомянутыми лицами шамилевские послания, зашевелилась кожа, покрывавшая их тела, ибо существует связь в виде исламской нити, которая объединяет отдельных мусульман — подобно нити кровного родства. Связь, которая порождена религиозной утробой, подобна ведь той связи, что идет по линии внешнего, то есть расового (?), сходства и родовитости!

Вот тут-то и двинулись — из краев дальних и ближних — знатные лица и видные люди, представлявшие различные племена и кланы Дагестана. Так, например, из наших западных краев прибыли тогда, по зову Шамиля, следующие лица: Алибек — сын Хириясулава Хунзахского (Авар); Абдулла Ашильтинский — мулла (имам) койсубулинцев-хиндалальцев; кадий (?) Абдулла Кванадинский (КIванада) — человек, который был примером для [45] горцев; Иманали Данухский (Данухъ) — человек, который был примером для гумбетовцев-бактлулальцев (бакълъулал); Нурали Арадерихский (Гъарадерихъ). два андийца — Лабазан и Газияв (Гъазияв); Мухаммадамин Харахинский (Харахьи), Абакар-дибир Аргванийский (Аргъвани); Хаджияв Ботлихский (Болъихъ); Галбац-дибир Каратинский; два гигатлинца — Кадиласул Мухаммад и Хаджар-дибир; Аличул Мухаммад Тиндинский; Басханил Мухаммад Кванадинский. Были — в числе откликнувшихся тогда на зов Шамиля — и другие достойные личности, прибывшие из различных краев. Каждого из них, а также тех, кто поименно названы выше, сопровождали, при чем, близкие их товарищи.

Когда прибыли люди эти в селение Чирката (ЧIиркъатIа), то услышали, что Шамиль находится, на Данный момент, в узком месте Гимринского ущелья — там, где встречаются две реки. Поэтому были посланы ими в то место люди, чтобы привезти его. [46]

Следующим утром был Шамиль привезен в Чиркату. Там встретили его знатные лица, видные и иные люди — с ликованием и весельем, с демонстрацией своей мощи, хорошего настроения и радости.

Когда подошел Шамиль к личностям, которые тогда собрались в Чиркате, то обнял он каждого из них, — да так еще, что уподоблялись они арабской лигатуре алиф-лам — что воспринято было теми с великим почтением. Затем, однако, они все же отошли от Шамиля, чтобы посоветоваться: как тут поступить им с этим гимринцем?

В конце концов, после проведенного между собой совета, сказали те знатные лица, видные люди и другие достойнейшие личности, прибывшие в Чиркату, следующее: «Искусный мастер не станет вырезать лютню прежде, чем покусает и пожует материал. Мы должны, поэтому, испытать Шамиля — посмотреть на его ум и на те меры, которые может он предпринять. Это должны мы сделать для того, чтобы [47] знать: каким покажет себя Шамиль в ситуации мягкой, а каким — в жесткой; каким будет он тогда, когда налицо верность со стороны людей близких, а когда — измена; что увидим мы от Шамиля, когда будет присутствовать в обществе справедливость, а когда — произвол и высокомерие; каким он покажет себя, когда есть у него основание для гордости и каким тогда, когда окажется этот человек в положении бедственном. Надо нам представлять себе: будет ли он тогда по настоящему твёрдым? Мы должны также понять: принадлежит ли этот гимринец к небольшому числу тех, кому можно вверить дела мусульман? или же он из тех, кого охватывает страсть к золоту и серебру, что не должно, теоретически, крутиться между ним — повелителем — И между правами людей, обиженных насильником? Учтите также, что в ходе испытания: либо проявляется превосходство мужчины, либо он оказывается внизу. Ведь победителя на скачках с большим призом показать может только бег его скакуна! [48] Поэтому, если увидим мы, что Шамиль — тот человек, который может отдавать приказы, если окажемся мы довольны ревностным характером этого Шамиля, его верностью по отношению к близким и его опытностью, то вступим мы в договор с ним — о покровительстве (зимма) и, затем, приведем народы Дагестана в подчинение ему.

(Дагестанская историческая традиция XIX в. утверждала, что мюрид это не обязательно член суфийского ордена. Напротив, по-аварски, как и на некоторых других языках Дагестана, называли мюридами тех, кто признавал над собой «шариатскую» систему «управления» и «повиновался» имаму, «хотя бы внешне».

Как известно, после разгрома Розеном укрепленного лагеря имама Газимухаммада, возведенного последним в Гимринcком ущелье, и гибели того в бою (29.Х. 1832 г.), «русские» войска спокойно «вступили в Гимры, не встретив» там со стороны гимринцев никакого «сопротивления»).

Если же Шамиль не справится с предложенным нами испытанием, то возвратимся мы в свои обители, а дело, за которое ныне взялись, оставим как совершенно напрасное.

Мы, давайте-ка, подождем поэтому до завтрашнего утра. Посмотрим: что там будет получаться у этого Шамиля».

(После победы мюридов над генералом Ланским, что произошло 27-го сентября 1834 г., напал на гимринцев большой отряд унцукульцев, которые принялись тут вырубать виноградники и сады, имевшееся на левобережье Койсу. Мало того, они привели с собой несколько снайперов, чтобы те пристрелили бы Шамиля, который защищал от них мост через Койсу, действуя во главе 13-ти воинов- товарищей. Прорваться на правобережье этим унцукульцам, — их кстати «поносили» тогда мюриды Шамиля, — так и не удалось, а затем пришли ночью из Унцукуля влиятельные личности. Это были братья старшины Кебед-хаджиява и военачальника по имени Тахир, которые сказали: «все люди» настроены «против мюридов», в числе врагов Шамиля находятся ругуджинцы, которые ныне приближаются сюда, и Уллубий-карачи. Этого мало — «русские возвращаются» из-за Гимринского хребта. Названные люди, пришедшие тогда из Унцукуля были первыми, кто сказали Шамилю: «советуем» тебе и твоим приверженцам «перейти» на время «в какое-либо труднодоступное место». На это Шамиль ответил: нет, «мы закрепимся» в одном из замков, стоящих «в селении Гимры». Там «встретим» мы наших врагов — всякого, кто «приближается».

Согласно тексту Мухаммадтахира Карахского, «прожил» Шамиль — после того, как покинул он родные Гимры — в сел. Ашильта, насчитывавшем, кстати, около 500 домов, «около двух лет»).

Упомянутые выше личности: Алибек Хунзахский, Абдулла Ашильтинский, Абдулла Кванадинский, Иманали Данухский, Нурали Арадерихский, два андийца — Лабазан и Газияв, Мухаммадамин Харахинский, Абакар-дибир Аргванинский, Хаджияв Ботлихский, Галбацдибир Каратинский, два гигатлинца Кадиласул Мухаммад и [49] Хаджардибир, Аличул Мухаммад Тиндинский и Басханиль Мухаммад Кванадинский, которые прибыли тогда в Чиркату, ввели — следующим утром

Шамиля в свою среду и затем заговорили с ним. Сделали они это для того, чтобы познать: в чем заключается его внутренняя сущность, — отделив её для этого от внешнего вида. Они, таким образом, как бы допросили Шамиля, чтобы понять: каковым будет он тогда, когда окажется в трудном положении, в состоянии униженном. Они, далее, испытали Шамиля в следующих аспектах: смешивает ли он в ходе разговора, который сам и ведет, истину с ложью; далее, что соответствует, по мнению его, ответственному посту, который может он ныне занять, а что ему не соответствует?

Перечисленные личности, собравшиеся в Чиркате, обратились к Шамилю, в конце концов, со словами, которыми вроде бы связали его с появлявшейся в Дагестане смутой и с общим разложением. После того, однако, как проведено было Данное испытание, они — в свете [50] всего того, что было проведено ранее, — убедились, что Шамиль подобен великой горе, которую не пошевелят самые сильные ветры. В то же время, однако, подобен он и тихому морю, водную массу которого не могут пошевелить никакие бури.

Каждый раз, давая тот или иной ответ, Шамиль попадал прямо в точку. Речь его как бы плавила скалы. Ненависти к людям он, действительно, не знал. Желания обманывать их не имел. Плохих черт человеческого характера Шамиль сторонился. Коварства и лицемерия в вопросах религии не признавал. Имела место и такая черта: ему не нравилось, когда пытался кто-либо полностью уравнивать и, как результат, унифицировать человеческие натуры.

Сердце Шамиля оказалось, одним словом, чистым. Намерения его и убеждения — правдивыми. Совершенная храбрость этого человека и его религиозность не могли вызвать подозрений — даже у тех, кто ненавидит окружающих. Знания [51] Шамиля и его конкретные мероприятия расхождений, как оказалось, не имеют. Шамилевский ум и его святость (вилайа) — две равновеликие единицы.

Пройдя указанные здесь испытания, которые организовали ученые и предводители, собравшиеся в Чиркате, стал тут, однако, Шамиль говорить им: «Среди вас находятся мужи, которые более, чем я, подходят для того, чтобы отдавать приказы (гшара). У них есть силы для проведения тех дел, которые связаны с имаматством (имама). Другая сторона вопроса — я не обладаю имуществом, которое может, в принципе, помочь человеку, а также не имею высокой степени, которая может склонить к себе людей. Далее, между мной, с одной стороны, и группой известных вам мусульман — с другой — произошел раскол. Для проведения дела, которое намечается, у меня нет, таким образом, каких-либо возможностей».

Шамиль сказал, далее, что есть у мусульман пословица, которую Разносят по миру кавалеристы и [52] путешественники: «Кого не исправило благородство, проявленное по отношению к нему, того исправит унижение». Тот, «кто ищет для себя места более высокого, чем предопределено ему свыше, испытает», — сказал Шамиль — «в конце концов, острую нужду и лишения». Поэтому, вы — собравшиеся здесь, в Чиркате — поручите-ка лучше решение дел, касающихся мусульман, кому- либо из вас или же назначьте тут какого-либо другого дагестанского ученого».

Здесь следует отметить, что среди перечисленных выше личностей, собравшихся тогда в Чиркате, имелись и такие, которые считали себя фигурами вполне подходящими для выполнения названного выше дела. Они, поэтому, подготовили себе помощников, которые должны были бы подхватывать там стрелы, то есть содействовать. [Под строкой основного текста сочинения сделана следующая приписка — А.Т., Д.Ю.]: «Рассказывают, что было тогда три личности, которые считали себя людьми подходящими [53] для того дела, которое стал исполнять позднее Шамиль. Ими являлись такие фигуры, как ученый Абдулла Кванадинский, ученый Абдулла Ашильтинский и ученый Иманали Данухский. К каждому из них троих склонялись, при этом, симпатии части людей — особенно, из состава земляков. Аллах, однако, определил тут победителя на должность — в соответствии, причем, с пожеланиями большинства своих творений.

(В 1835-1837 годы происходили у Шамиля и его товарищей, которые сидели тогда в Ашильта, стычки с унцукульцами. В конце концов, он написал последним следующие слова: «Не касайтесь пальцами ваших рук задницы медведя. Он вас уничтожит».

Из текста Мухаммадтахира Карахского не видно, что Шамиль под давлением лицемеров, — вынужден был уйти, в конце концов, из материнского селения Ашильта и скрываться в «ближайших» лесах и горных «пещерах»).

Написал это Хусайнид».

Вождь группировки, имевшей своих кандидатов, который обычно произносил речи от имени её членов, вышел тут, однако, вперед. Как бы отрезая и, таким образом, разрывая со своими прежними надеждами он и сказал: «Шамиль, сынок! Ты претерпел известные беды — в поисках утраченных дагестанцами религиозных положений, уже давно указанных Аллахом. Ты сделал это, однако, не просто так, а для того, чтобы вывести личность свою из фактического небытия и затем ввести ее в мир действительного [54] существования». Далее сказал Шамилю тот вождь группировки, которая содержала в себе претендентов на лидерство: «Мы передали сейчас ремень власти тому, кто может затянуть его. Мы освободили, таким образом, пространство, существующее между усадьбой и её потенциальным строителем». О Шамиль! — продолжил отмеченный здесь вождь: «Да направит Аллах стрелу твоего взгляда прямо в цель благоразумия! Да откроет Он тебе ключами, несущими победу, все ворота, которые были закрыты!».

(Лицемерами называла дагестанская традиция (XIX – начало XX в.) тех коренных дагестанцев, которые, оставаясь «истинными правоверными» — с точки зрения догматики и обрядов, либо «присоединялись» к русским (имеем в виду присоединение в военно-политическом аспекте), либо «убегали» на контролируемую последними территорию и «поселялись» там).

Затем вождь сказал Шамилю: «Мы здесь ставим тебя, вместо того, чтобы выдвигать кого-либо из нас, и, таким образом, уполномочиваем тебя на решение тех вопросов, которые находились ранее в нашей власти. Означает это — право нарушать существующие договора и заключать новые».

(Русские XIX в. полагали, что внешний отход Шамиля от политики, углубление его «в чтение и толкование Корана», в посты и молитвы, а также рассылка им «своих проповедей» по общинам Дагестана — со «скромными» призывами к «исполнению законов шариата» относятся к 1835 г. Текст Иманмухаммада Гигатлинского наводит, однако, на мысль все началось туг еще в 1834 г.

Гумбет — Мехельта и близлежащие селения, расположенные на горах, откуда выходило (конец XVIII в.) на поле боя 1500 «воинов». Жители Гумбета платили ханам Аварским ежегодно по одному ягненку — с каждого барановода — за использование горных пастбищ, а со всего Гумбета давали еще 100 овец).

В заключение речи своей вождь отмеченной группировки, имевшей в своем составе прежних претендентов на власть, сказал Шамилю: «Есть здесь, однако, следующие [55] условия:

в великие дела можешь ты вмешиваться только лишь после совета с нами;

ты не будешь нападать лично ни на кого из твоих подданных (раиййа), ибо благородные люди такого обыкновения не имеют;

кровь мусульман, как людей, которые ориентируются на киблу, ты можешь проливать на основании только судебных решений (хукума), которые выносить будут благородные ученые, точнее — столпы науки из числа их.

Если станешь ты — о, Шамиль! — придерживаться всех этих условий, то окажешься в ряду людей благочестивых. Если же нет, то знай, что дом тирана обязательно развалится. Это произойдет, хотя бы и по прошествии какого-то промежутка времени!»

(Андия — места расселения «верхних» андийцев (в конце XVIII в. их было 800 «семей»), то есть Анди и близлежащие селения, откуда, кстати, выходил в Грузию (XVIII в.), совместно с соседними чеченцами- чеберлоевцами, отряд в 1500 бойцов. Население данного участка входило, традиционно, в политическую систему Аварского ханства. Что же касается академика И.- А. Гильденштедта, то приведенная характеристика касается, по его мнению, лишь «некоторых сел», а большинство же андийцев «подвластно» князьям Аксая (стр. 250))

Так закончилась речь выступавшего, то есть вождя группировки. Надежды лиц, желавших верховенства, в конечном итоге, пресеклись. Им оставалось теперь одно — бродить по грязи и подпрыгивать. [56]

Затем те люди, которые собрались тогда в Чирката, назвали Шамиля имамом, но дать ему присягу там, правда, не получилось. Дело в том, что в названном месте отсутствовали тогда ученые; имеются в виду такие, которых можно было бы уподобить морям знаний.

Затем эти люди выступали из Чиркаты и пошли, поставив впереди себя Шамиля. Впереди же его как бы шли два момента: помощь от Аллаха и поддержка с Его стороны!

Первым делом направлялись упомянутые выше лица — знатные и видные — в область (вилаят) именуемую Гумбег. Поступили они так лишь после того, как попросили предварительно разрешение на это у гумбетовцев. Сделан был такой шаг ими для того, чтобы не прервалась бы нить ислама при первом же рывке. Что же касается лицемеров, то они говорили тут: «Он, Всевышний (?), поручил это им. Он поручил это!»

(Технуцал — группа селений современного Ботлихского района РД, расположенных по берегам Койсу. Все технуцальцы, кстати, выходившие на войну с грузинами (XVIII в.) отрядом в 2000 бойцов, платили традиционную подать ханам, которые сидели в Хунзахе (см. ФОД.))

Когда люди, во главе которых шел Шамиль, — выйдя из Чирката, — достигли, в конце концов, Аргвани, [57] то там оказали ему уважение. Аргванийцы почтили тогда Шамиля различными яствами. Они, таким образом, оказали этому предводителю соответствующее гостеприимство.

(Салатавия — Чиркей с его землями и значительная часть Казбековского района. Салатавцы подчинялись князьям Эндирея и платили им ежегодную подать (см. Хашаев Х. М., стр. 202)).

Затем двинулись те люди к городу (балда) Мехельта (МелъелтIа), население которого приняло Шамиля с радостью. Мехельтинцев охватило тут прямо-таки веселье. Из-за того, что Шамиль остановился в их городе, стали люди эти проявлять, в конце концов, настоящее ликование, причем, величайшее.

После удаления Шамиля из двух названных выше местечек, проявили вдруг себя две людские категории. Одна — принимала вступление Шамиля в места их проживания и оказывала ему соответствующий почет. Другая же — препятствовала ему входить в их селения, оправдываясь тем, что женщины мол, а также дети, пугаются, когда появляется перед ними большая Масса воинов — похожая на темную тучу. Последнюю категорию составляли, причем, люди, которые [58] держались тогда за шариат ну прямо таки зубами. Были же это, в первую очередь, андийцы и ботлихцы.

(Чамалал — часть селений цумадинского левобережья Койсу, ориентировавших на сел. Гигатль, жители которого собирали подати с горных чеченцев, действуя по поручению ханов Аварии.

Тинди — крупная община, которая располагалась в правобережной части Цумадинского района, игравшая заметную роль в политической жизни Закавказья XVIII — начала XIX вв.).

Начнем тут с андийцев. Они воспрепятствовали имаму Шамилю войти тогда в их город и встал он лагерем, поэтому, на Зилоской площадке. Что же касается жителей их города, известного как Анди, то они к тому времени уже расставили в названном месте — перед Шамилем и его войсками — столы с едой. Расположили они их, причем, в виде как бы круга, а утром прибыли к Шамилю уже андийские всадники, покрытые сверкающим оружием. Они, следует отметить, выразили тогда готовность выступить со своей территории туда, куда направится Шамиль.

Что касается жителей Ботлиха, то они, препятствуя Шамилю войти в их селение, проявили тогда — если можно так сказать, — настоящую чрезмерность. Они даже вознамерились было сражаться с последним и, как результат, произошла тут драка с применением палок и камней. Имела место она между этими [59] ботлихцами, с одной стороны, и воинами имама Шамиля — с другой.

(Карата — речь идет о Каратинском обществе, состоявшем из нескольких селений. По русским данным 30-х годов XIX в., население данного «общества» платило по земельный налог ханам, которые сидели в Хунзахе).

Когда течение дел, — возымевших место между двумя названными группами, то есть между ботлихцами и воинами Шамиля, — стало развиваться в сторону смуты (фитна), вмешаться пришлось ученым и большим людям. Они встали тогда между ними обоими, причем подняв свои шапки над головами, и, как результат, и добились заключения мира. Сделано было это на следующих условиях:

(Как пишет H.A. Окольничий, опиравшийся не только на русские, но и на многочисленные дагестанские, — письменные и устные — источники (стр. 61), заучил Шамиль уже в детстве, причем «наизусть», многие «изречения Корана», Следовательно, имел он объективные предпосылки к превращению своему в прекрасного стилиста — при письме на арабском языке. В данной связи нельзя не отметить, что известный еврейский кавказовед М. Гам мер охарактеризовал обращение Шамиля к «воинам Дагестана», написанное в 1837 г., как «шедевр ораторского искусства»).

во-первых, имам Шамиль остановится сейчас, вместе, причем, со своими войсками, в местности Ачабата (ГIачабатIа);

во-вторых, ботлихцы дадут имаму Шамилю заложников — по одному человеку с каждого своего рода (кабила)

в третьих, ботлихцы будут кормить (тарбийа) войско Шамиля — Делая это до тех пор, пока стоять будет он в местности Ачабата.

Что же касается Шамиля, то простоял он тогда в Ачабата целых три дня, а после этого направился в [60] Каратинский округ.

Дойдя до Кванхидатлинского (Кванхидалъ) моста, имам Шамиль посовещался по определенным вопросам с Галбац-дибиром Каратинским — известным ученым и храбрецом. В результате же этого, то усердие, которое проявлял Шамиль ранее, сменилось — в округ каратинцев он теперь не пошел. Мало того, там, у Квахидатлинского моста, убил вдруг Шамиль одного ученого. Был им Джамал-дибир Харахинский.

(Этот хунзахец по имени Алибек упоминается в русских и дагестанских источниках.

Лабазана Андийского хорошо знают дагестанские источники XIX в.)

После убийства последнего Шамиль повернул воинов своих назад и отправил в их обители. Сам же вернулся он тогда в свою обитель — в Чирката.

(Под термином товарищ (авар, гьалмагъ) — кстати, идет он, возможно из иранской историко-культурной традиции (срав. рафик у исмаилитов домонгольской эпохи) — подразумеваются в дагестанских текстах особо близкие сподвижники, дружинники)

То, что произошло тогда между Шамилем и ботлихцами (балъхал), а также убийство им Джамал-дибира Харахинского, не обошлось без последствий. Люди стали говорить, правда между собой, что Шамиль нарушил здесь два условия из числа тех, которые были поставлены перед ним в селении Чирката.

(Чирката — селение в Гумбетовском районе. В традиционный Гумбет, оно, однако, не входило, находясь «под ведомством» шамхалов. С каждого чиркатинского двора получали последние по одной большой мерке «серы» ежегодно).

Конечно, постановка условий и [61] принятие их имели свое место. Когда, однако, в аспектах управления народом и общего лидерства по отношению к нему, ноги у имама Шамиля окрепли, смотреть на то, что поставили ему в Чиркате — в качестве условий, он уже не стал. На последнее обстоятельство он не стал даже взор свой обращать — Шамиль убивал теперь каждого, в ком замечены были малейшие элементы лицемерия или крошечное, хотя бы, отрицание шариатских решений. А таких людей было весьма много!

(Это означает «крест-накрест».

Как известно Шамиль принимал личное участие в походах Газимухаммада и Хамзата, и имел на теле многочисленные раны.)

Убивал Шамиль также и тех, на кого поступали сплетни от его наибов, которые сообщали, что имярек выступает против него, то есть имама, не подражает ему в своем поведении. Наибы нередко измышляли, при этом, что обозначенное лицо делает все это по той причине, что на его личности заметны пятна богоотступничества (иртидад) и лицемерия. Вот тут-то Шамиль и приказывал убивать Жертву наибских сплетен, говоря: «Если тот муж таков, каковым его описывают, то убейте его». [62] Происходило же это по той, прежде всего, причине, что покойный имам Шамиль произносил устами своими лишь правдивые слова и излагал истину. Он также твердо верил своим наибам — Шамиль полагал, что наибы, по характеру своему подобны ему. Поэтому-то иногда и обманывал имама Шамиля подлый человек — из числа наибов, благородный же направлял его на верный путь.

(Русские офицеры XIX в. считали, что даже молодой Шамиль «превосходил» Гази-мухаммада и Хамзата своим «умом»).

Среди наибов Шамиля оказались, в конце концов, как благородные личности, так и подлые. Когда подлецы видели, что мирская жизнь обрела для кого-либо свою широту — человек стал красиво одеваться и ездить на хорошем коне, то начинали они распускать сплетни. Они сообщали Шамилю о том, что такой-то человек, чье благосостояние значительно улучшилось, является лицемером и богоотступником, хотя в нем ничего такого не было. Была тут лишь наибская сплетня! Шамиль же прислушивался к словам этих наибов-сплетников, а это, в свою очередь, позволяло последним убивать того или иного [63] зажиточного человека — для того, чтобы захватить его имущество. Мало того, эти подлецы, облеченные званием наиба, губили, бывало, родню и даже детей такого человека, который, благодаря их сплетням, превращался — в глазах имама Шамиля — в лицемера и богоотступника.

(По русской версии XIX в., имам Шамиль был сыном «бедного пастуха». Это, однако, сомнительно, ибо мать его принадлежала к княжескому роду кумухского корня и являлась дочерью видного военачальника, совершавшего походы в Закавказье.

Арадерих — селение в Гумбетовском районе, жители которого традиционно не считались частью Гумбета. Арадерихцы платили ежегодную подать ханам Аварским — голозерным ячменем (по 1-2 мерки с каждого хозяйства), овцами (с каждого барановода по одному барану и по 2 ягненка) и домотканым грубым сукном (по 2 шали-сугъур), а также хвалченбухьи (на 54 куруша). См. ФОД. С. 262,263).

Действия подлых наибов-сплетников оказались главной причиной бегства многих людей из своих селений и последующего перехода их к русским. Через этих беглецов, в свою очередь, обрели русские реальную мощь и, как результат, смогли войска их войти в самые тесные места дагестанских ущелий, а также подняться на вершины гор. Впрочем, однако, конец тех подлецов, которые собрали для себя имущество названным выше путем — через распространение в народе бед, оказался не хорошим. Ведь существует поговорка: «Заставив плакать бедного трудягу — после бедствий своих, как же может радоваться приобретению тот, кто взял принадлежащее ему», то есть имущество. [64]

§ 6. О том, что произошло до начала боя за Аргвани и до того, как приступил Шамиль к подготовке Ахульго, чтобы могли бы там он и его последователи спокойно собрать силы для священной войны

(Харахи — селение в Хунзахском районе. Жители его платили ежегодную подать ханам Аварии (по 264 мерки зерна, по барану с каждого барановода) и выполняли барщину — должны были развозить удобрения по полям хана на «своих ослах», а также чистить ханские конюшни и хлева))/

Русские построили к тому времени крепости в следующих местах: в Унцукуле, в Моксохе (МокIсохъ), в Цатанихе (ЦIатIанихъ), в Балаханах (Балахьуни), в Зирани, в Гергебиле (Хъаргаби), в Ахальчи (ГIахьалчIи) и в Хунзахе (Хунзахъ). Тут-то вот и обратился ученый Галбац-дибир Каратинский за помощью к имаму Шамилю, а также — к предводителям, ученым и большим людям таких коллективов, как чамалинцы, багвалинцы и тиндинцы. Галбац-дибир, сказал им, при этом, что неверные встали лагерем на горе тукитинцев (тIукIкIал), с целью проникновения в округ, который именуют Ккур.

(Аргвани — старинное селение в Гумбетовском районе. Расположено оно в стратегически важном месте, в той же зоне названного района, что и Данух. В нем жила аристократическая фамилия, пришедшая туда — как можно думать, — из Дарияльского ущелья.)

В данной связи выступили со своих мест, следует отметить, Кадиласул Мухаммад и ученый храбрец Хаджар-дибир Гигатлинский, [65] причем вместе с теми, кто присоединились к ним обоим — из числа людей округа Чамалал. Выступили тогда же ещё и следующие лица: Микаил Гакваринский (Гьаквари), причем вместе с сопровождавшей его группой; Басханиль Мухаммад Квандинский, вместе с теми багвалинцами, которые обычно сопровождали его; Аличул Мухаммад Тиндинский — с теми людьми, из округа тиндинцев, которые обычно бывали вместе с ним. [66]

(Такие обвинения: в создании смуты на территории Дагестана и атмосферы морально-политического разложения, Шамиль получал — как известно, — неоднократно, особенно со стороны своих настоящих противников.)

Под Хусайнидом, то есть потомком Хусайна ибн Али ибн Абу Талиба, подразумевается здесь Ротолав Гигатлинский — автор публикуемой редакции исторического текста, принадлежащего руке Иманмухаммада Гигатлинского).

Когда эти чамалинцы, гакваринцы, кванадиицы и тиндинцы прибыли в ущелье, известное как Зоно, — в то, которое расположено между селениями Тукита и Карата, то обнаружили они там имама Шамиля. Были вместе с последним, при Зоно, его товарищи и небольшое число койсубулинцев- хиндалальцев, и примерно столько же андийцев.

Они — те, кто пришли, а также те, кого нашли там, сидящими вместе с Шамилем, провели ту ночь в ущелье Зоно. Утром следующего дня вдруг показались на горах неверные. Последние, причем, направились тогда в сторону названного ущелья — к Зоно.

(В российских источниках, к примеру, в записке известного Прушановского, кстати, пристава, который доставил много неприятных минут плененному имаму — говорится, что после убийства Хамзата Гоцатлинского «многие» жители северовосточного Кавказа «желали» занять его «место». Шансы, однако, «выше всех были» тогда у двух «соперников» на имамство — у Шамиля Гимрнского и у Ташав-хаджия Эндереевского, причем «перевес» среди потенциальных выборщиков был-де «в начале» — как пишет А.Б. Закс, кавказовед первой половины XX в., — у последнего. Дело в том, что Ташав-хаджи, как пишет И. Гржегоровский (XIX в.), «превосходил Шамиля в предприимчивости и твердости характера».

Согласно шариату, прежде чем будет дана «присяга» будущему суннитскому имаму, то есть военнополитическому и религиозному предводителю (народа той или иной территории), нужно чтобы его «признали» бы научные авторитеты из числа юристов. Под последними подразумеваются лица обладающие правом на собственное мнение, которых именуют на Востоке муджтахидами).

Упомянутые выше предводители — Кадиласул Мухаммад Гигатлинский, ученый храбрец Хаджар-дибир, Микаиль Гакваринский, Басханиль Мухаммад Кванадинский и Аличу л Мухаммад Тиндинский — и их последователи соскочили тут со своих мест. Поступили эти люди так для того, чтобы оказать сопротивление показавшимся неверным. [67]

Обе группировки — состоящие как из неверных, так и из вышеупомянутых предводителей и их людей, среди последних были тогда чамалинцы, багвалинцы и тиндинцы — вступили тут в бой. Продолжался последний почти весь день, но в конце концов мусульмане ослабли. Оказывать сопротивление неверным оказались они тогда не в силах. Они, поэтому, словно птицы, разлетелись тут по разным сторонам.

Раздавленные и, как результат, отступающие, они возвращались с места боя назад. Сердца этих чамалинцев, а также багвалинцев, тиндинцев и других воинов, были поражены тогда страхом. Имело место это до такой, причем, степени, что ряд мужей — из числа тех, кто здесь упомянуты, — погиб не от оружия неверных, а вследствие прыжков своих с высоких скал, что есть вблизи ущелья Зоно.

Когда увидел имам Шамиль это поражение, нанесенное мусульманам, о котором уже сказано выше, когда узрел это великое несчастье, Которое тогда поразило их, то он [68]сильнейшим образом опечалился. Шамиля охватило тут великое уныние. Всю ночь провел он без сна размышляя: каковым же, в конце концов, станет положение его дел, куда же оно повернется? Тут, наконец, наступило утро и тогда к Шамилю обратились видные личности из числа его воинов. Что же касается последнего, то организовал он для них в это время соответствующее заседание. Сам Шамиль, причем, сел тут среди этих личностей, словно бы он — один из них, а не имам, имея в этом дело опору для себя в следующих словах Ибн Хабиба ас-Согди:

(Известно, что в 1830 г. Газимухаммад-имам совершил — согласно дагестанской традиции, — крупный поход во главе войска, сформированного из мюридов. Предпринят он был по следующему направлению: Унцукульская зона // Гумбет // Андийская котловина, где ему пришлось выдержать «сражение», в результате которого андийцы стали «покорными, смиренными и послушными» // Хунзахское плато, где шариатское войско потерпело поражение от лицемеров.

Не исключено, что Шамиль, когда «назвали» его выборщики «имамом», хотя и без принесения необходимой «присяги», повторил (в 1835 г.?) поход Газимухаммада — в символических целях. Сделано было это для того, чтобы продемонстрировать горцам наличие у него духовной связи с первым суннитским имамом Кавказа. В русских источниках, однако, данная акция Шамиля, которую описывает Иманмухаммад Гигатлинский, отражения своего, кажется, не нашла).

«Если ты не можешь найти человека, который справедлив в оценке существующей истины, то оставь это дело и обратись к величайшему Господину — к той силе, которая удерживает небесный свод!

Подобно человеку, который держит в руках горячие угли, удержали в тот день дело религии: сын негра, а также те люди, которые имели решительные [69] намерения!»

Затем Шамиль сказал: «О, благородные ученые! О, великие предводители, входящие в число неучей!

Знайте, что полнейшая приверженность к этой религии, то есть к мусульманству, является обязанностью, но что важно — не для каких- то особых личностей. Это — обязанность, которая возложена на меня, Шамиля, на вас и на каждого мусульманина, который следует верному пути. Так говорит Книга Аллаха, который прославляем!

Эти неверные, которые нанесли вам поражение при Зоно, и принесли, таким образом, великое несчастье, не являются врагами только моими, то есть людьми, чьи поступки вас не касаются. Нет, эти неверные — враги для всех, то есть как для меня, так и для вас!

(Зило — селение в Андийской зоне Ботлихского района.

Кванхндатль — селение в Ботлихском, районе, которое входило в состав Технуцала. Кванхидатлинцы платили ежегодную подать ханам, которые сидели в Хунзахе: 90 мерок соли).

Мне наскучило ныне видеть: как вы тут убегаете, как кружитесь, как прячетесь, как закрываетесь чем-либо, как вы, наконец, вертитесь. Сегодня я призываю вас, поэтому, — именем Аллаха, — чтобы показали бы мне вы всю скрытую [70] сущность; чтобы явили бы вы те тайны, которые скрываете в своих душах. О, братья по религии! Если предпочитаете вы покой — напряжению сил и последующей усталости, если вы избираете для себя сидение по домам — вместо того, чтобы быть обремененными священной войной и терпеть черствость людей в окружающем мире, то возвращайтесь вы — лучше — в свои обители. Я, же, Шамиль, буду сам хранить голову свою, в случае возникновения каких-либо неприятностей, и, таким образом, буду стараться сам: разрешить касающиеся меня вопросы. Делать это буду я до тех пор, причем, пока не уложат меня в могилу».

(Этот Джамал, происходивший из сел. Харахи, не известен (авторам данных строк) по каким — либо другим источникам. Впрочем, может быть, что он был племянником известного храбреца Али-хаджиява Харахинского (уб. в 1832 г., вместе с имамом Газимухаммадом, в Гимринском ущелье)- сына ученого Джамала, сына ученого Муртазаали Харахинского).

Тут заговорил каждый, — из числа тех чамалинцев, багвалинцев, тиндинцев, а также других людей, к кому обращался ранее Шамиль, — открывая, таким образом, то, что было у него на сердце. Он как бы высыпал тут перед последним содержимое своих сердечных хурджинов.

(Как государственный деятель, как глава маленького народа, воюющего с мировой державой, поступал Шамиль, в 30-е годы XIX в., совершенно правильно — когда репрессировал своих политических противников, а также крикунов, паникеров, изменников и т.д.).

Среди ученых, предводителей и [71] простых воинов, которые тогда как бы раскрылись, оказались такие личности, которые желали мира с неверными. Имеется в виду заключение его при посредстве Ахмадхана — эмира, который сидел тогда в Хунзахе, то есть того, кто был предводителем русских во время наступления их при Зоно. Присутствовали на том заседании и такие субъекты, которые считали нужным для себя вступить в подчинение к этому Ахмадхану — так, как вступил ранее на данную позицию округ именуемый Аваристан. Были приверженцы, понятно, и иных точек зрения. В результате этого, в свою очередь, беседа, которую вели на том заседании, затянулась. Она стала уже просто таки долгой. Поэтому-то имам Шамиль и направился тут к Кадиласул Мухаммаду Гигатлинскому и сказал ему: «Мухаммад! Я вижу что ты молчишь, не произносишь ни слова. Что скажешь ты в связи с обсуждаемым здесь вопросом?»

(Эти нападки на наибов, обвинения их в несправедливости, в том, что именно на них лежит невинная кровь тех или иных простых людей (подобные фразы есть в тексте чохца Хаджиали Нахибашазулава — начальника контрразведки Имамата: наибы «из корыстных видов» нередко «приказывали умерщвлять людей»; они, при этом, уговорили Шамиля «не» принимать «жалоб от тех» простолюдинов, в руках «у которых не будет бумаги от наиба», с жалобой него действия), мы видим и в XX — начале XXI в. Как известно многие простаки — или же большие хитрецы! — пишут, что советские репрессии, как система, происходили-де по вине исключительно местных властей (в Дагестане валят тут многое на Н.П. Самурского), о действиях которых не знали ничего Политбюро и Совнарком).

Кадиласул Мухаммад сказал тут следующее: «Шамиль, сын мой! [72]

Что могу я сказать перед лицом этих достойных мужей, в присутствии этих ученых, то есть людей, которые характеризуются народом как крупные лидеры. Я ведь человек безграмотный — наивный невежда.

Шамиль! Человек, находящийся внутри дома, «знает лучше: что там происходит. Я же, Кадиласул Мухаммад, ведаю о той ситуации пребывая снаружи. Далее, слышал я из уст ученых, что нить ислама не рвется, хотя и может она стать — на тот или иной конкретный момент — тонкой. Далее, война — это быстрые отходы и нападения. Что же касается жизни, то она, не будем забывать, похожа на круговорот. Поэтому я думаю, что если вернемся мы на поле брани и, таким образом, появимся там вторично, то возвращение на битву — после того, Как ранее, был ты разбит — поступок похвальный. Он, соответственно, самый что ни на есть достойный для мужчины. Могу я, Кадиласул Мухаммад, последовать здесь, впрочем, и иной позиции — той, которую излагают сейчас ученые, [73] присутствующие на данном заседании. Ум этих людей ведь наиболее высокий и в то же время, наиболее совершенный!».

(Абдулла Ашильтинский упоминается как в русских, так и в северо-восточнокавказских письменных источниках.

Если тот или иной наиб Имамата брался за близких родственников казненного лицемера, то поступал он тут правильно. Это — с точки зрения законов управления государством, которое воюет с могучей силой, обладающей большой казной).

К Кадиласул Мухаммаду Гигатлинскому обратился тут с речью Махо Урадинский (ГIурада), — человек надменный и во многом несправедливый. Заговорил он с ним, причем, грубо — так, по форме своей, что даже и упомянать не прилично. Это заметил, однако, Хаджар-дибир, ученый муж своей эпохи. Сей достойный и заслуженный гигатлинец, видя грубую речь названного выше урадинца, обращенную к его близкому человеку — дряхлому старику, который уже угасал, совладать с собой не сумел.

(Русские военные засылали разведчиков в горную часть Дагестана — под видом друзей того или иного влиятельного местного жителя, топографов, кровников и т.д. — еще в дошамилевскую эпоху. Поэтому знали они многое и без содействия названных «беглецов», покинувших территорию Имамата).

Хаджар-дибир встал тут и, первым делом, обратился с грубыми словами к тому надменному урадинцу по имени Махо, которому, как видно, было незнакомо чувство справедливости. Затем повернулся этот Хаджар-дибир к имаму Шамилю и привел, как пример, следующий стих:

«Когда стеснит тебя [74] положение дел, складывающееся в какой- то день, то верь ты только Единственному, то есть Аллаху. Будь уверен только в Нем — Уникальном и Высоком.

(Моксох, Цатаних, Зирани – селения в Унцукульском районе).

Держись ты за Пророка и тогда все думы уйдут прочь. Именно так бывает, когда держишься ты за Пророка!»

(Ахальчи — селение в Хунзахском районе. Ханский двор относил его к числу «узденьских деревень Аварского ханства»).

После этого прочел Хаджар-дибир Гигатлинский голосом, который распространялся, причем, максимально далеко, одну суру из Корана. Это были следующие слова всевышнего Аллаха: «Когда станут поступать в отношении тебя коварно, — те, кто не веруют в Аллаха, — стараясь: зарезать тебя или же убить тебя, или же изгнать тебя из дома, то учти, что они поступают тут коварно, но тогда и Аллах поступит с ними коварно. Аллах, может быть, ведь самым коварным!».

(Это строительство русских крепостей В горах имело место в конце лета — начале осени 1837 года, но продолжалось оно, по-видимому, и в последующее время).

После произнесения всех этих слов, вышедших из уст Хаджар-дибира Гигатлинского, выпрямился Галбац-дибир, горделивейший из ученых той эпохи, и встал сбоку от Шамиля. Так поступила названная [75] личность — человек из Карата, которого считали самым превосходным всадником тех времен, — не просто так. Он сделал данный шаг для того, чтобы показать имаму — в данной ситуации — свою поддержку.

(Дело здесь в том, видимо, что в августе 1837 г. русские войска, обосновавшиеся в Хунзахе, подобрались — как сообщает Н. А. Окольничий, — «даже к непреступной Карате». У их командира, К.К. Фезе, было, причем, намерение идти дальше — «в самую глубь гор, для открытия сообщений с Кахетией», сделав это через Главный Кавказский хребет (стр. 98, 99)).

Затем повернулся этот каратинец к имаму Шамилю и привел, в качестве примера, следующие слова:

(Тукита — селение в Ахвахском районе. Жители его платили подать ханам, которые сидели в Хунзахе: с каждого хозяйства давали им по мерке голозерного ячменя, по овце и по ягненку (см. ФОД. С. 265)).

Между тем моментом, когда глаза закрыты, и тем, когда они внимательно смотрят, * стоит ведь только лишь промежуток времени, хотя и необязательно короткий, в течение которого возникают те или иные ситуации».

(Ккур (КІур?) — это, может быть, каратинцы.

Гаквари — селение в Цумадинском районе).

Затем прочел Галбац-дибир следующий аят Корана: «Не слабейте и вас без помощи не оставят, ибо вы — люди наивысшего сорта!».

После этого начали они двое, Хаджар-дибир и Галбац-дибир, провозглашать, причем, как бы одним языком: «Неверным и их помощникам-лицемерам, да не [76] поможет всевышний Аллах и опозорит Он их, дадим мы только одно — вот эти сабли!» Названные два лица, — присутствовавшие на данном заседании, — гигатлинец и каратинец, восклицали, при этом: «Мы заставим их вкусить это через смерть — вместо пищи!».

(Зоно — местность (точнее — ущелье), находящаяся на территории Ахвахского района и как бы разделяющая Карату и Ахвах.

Речь идет о событиях 1837 г., описанных в различных российских источниках, во время которых возглавлял русских солдат К.К. Фезе — имперский генерал, имевший швейцарское происхождение).

Имам Шамиль тут улыбнулся. Затем, засмеявшись, открыл он рот свой до самых коренных зубов и сказал: «Как же похожи вы оба на две счастливые звезды, что появились на небе в день битвы, которая проходила при Окопе!».

(Речь идет о члене знатной фамилии, дававшей ханов Мехтуле (Дженгутай // Охли и т.д.), которая была ответвлением рода ханов Хунзаха).

После всего этого развернул Шамиль ход заседания, крутанув — как говорится, — мельничный камень. Сделал он это, причем, в полном соответствии с тем направлением, которое обозначили словами своими два названных лица. Имеются в виду Хаджар-дибир Гигатлинский и Галбац-дибир Каратинский.

(Мехтулинца Ахмадхана, уже имевшего в Хунзахе «многочисленную партию» сторонников, привел туда русский военный отряд, а другой отряд русских (более 5 тыс. чел.) закрепил гам его позиции).

Как результат, они — имам Шамиль, ученые мужи и предводители, которые находились тогда при Зоно, — приняли тут решение [77] (акада): вступить вторично на стезю оказания сопротивления неверным, среди которых находился тогда, кстати, вышеупомянутый Ахмадхан — эмир, который сидел в Хунзахе решили на том заседании также и то, что недопустимо больше бегать от неверных — тех, которые подошли к ущелью. Поворачивать к ним спины свои можно будет только там, где разрешено это Аллахом.

(Урада — селение на Гидатлинском участке Шамильского района.

Местерух, Ингердах и Цолода — расположенные поблизости друг от друга селения, находящиеся на территории Ахвахского района. Жители их, выходившие на войну с грузинами отрядом в 1500 бойцов, платили ежегодную подать ханам Аварии.).

Тем временем вступила названная часть неверных, среди которых находился тогда эмир Ахмадхан, в отдельные селения. Были это такие, конкретно, как: Тукита, Местерух (Мест1ерухъ), Ингердах (Ингердахъ), Рацитль (Рац1илъ) и Цолода (ЦIолода), которые входят в округ, именуемый Аваристан. С жителей их взяли неверные, причем, аманатов, которых направили они в Хунзах.

(Рацитль — небольшой населенный пункт в Ахвахском районе).

Неверные, среди которых находился эмир Ахмадхан, пришедшие тогда в указанную часть Аварыстана, встали затем лагерем на одной горе. Это — та, конкретно, которая как бы смотрит в сторону [78] хутора Ачикоро, входящего в Каратинский округ. Вскоре, однако, вознамерились они зайти туда, то есть на названный здесь хутор, лежащий, кстати, в глубоком и тесном ущелье, между высоких краев последнего. Края эти, причем, соответствовали: солнечной стороне — один и теневой стороне — другой, который располагался, между прочим, несколько ниже первого.

(Опирающийся на многочисленные российские источники, авторитетный израильский кавказовед М. Гаммер отмечает, что в конце лета — начале осени 1837 г. «усмирял» генерал Фезе «аварские селения, не признавшие власть» ставленника России Ахмадхана Мехтулинского (стр. 137)).

Что касается имама Шамиля, то он прибыл тогда, вместе со своими воинами, на вершину края солнечной стороны отмеченного выше ущелья, в котором лежал хутор Ачикоро. Сделал он это, причем, раньше, чем успели зашевелиться неверные, которые находились в своём лагере, вместе с эмиром Ахмадханом. Глашатай имама закричал тут, что сегодня пойдут в бой не все воины, а только сам Шамиль и его товарищи. Допущены будут также и те, — кричал тот глашатай — кто не участвовали в вышеупомянутом сражении, которое произошло ранее в ущелье Зоно и закончилось для мусульман [79] поражением.

(Ачикоро — расположен на территории Ахвахского района.

Аманат — персидский термин арабского происхождения, имевший значение «залог; заложник»).

Но вот настал момент. Обе стороны, нацелившиеся на бой, сдвинулись со своих мест. Русские начали спускаться к упомянутому выше поселению, именуемому Ачикоро, которое находилось — по отношению к ним, — внизу, двигаясь тут по теневой стороне ущелья. Что же касается имама Шамиля, то он, причем, вместе со своими людьми, двинулся туда, — опять же сверху вниз, — но с уже солнечной стороны последнего.

(Муджтахид — авторитетный знаток теологии и мусульманского права, имеющие право, в суннизме, «составлять юридические заключения», то есть фетвы, но лишь «по отдельным казусам»).

(пер. Т. М. Айтберова и Ю. У. Дадаева)
Текст воспроизведен по изданию: Хроника Иманмухаммада Гигатлинского - текст XIX в. об истории Имамата. Махачкала. Дагестанский государственный университет. 2010