АБДУРАХМАН ИЗ ГАЗИКУМУХА

КНИГА ВОСПОМИНАНИЙ

О том, как произошел обмен Джамалуддина на /63б/ княгинь Орбелиани и Чавчавадзе.

Когда до имама дошел слух о прибытии сына Джамалуддина в крепость Хасавюрт, он велел своей семье сшить хорошую одежду и написал письмо наибам, чтобы они приготовились к сбору в назначенное место с преданными сподвижниками, хорошо подготовленными. Выехали алимы, доброжелательные наибы и другая молодежь большой группой в дорогих одеяниях, при посеребренном оружии. Когда эта группа доехала до определенного места, выстроились в шеренгу; с ними были и княгини Орбелиани и Чавчавадзе. Со стороны русских тоже стояла большая группа с Джамалуддином. Как только произошел обмен, Шамиль велел первым долгом выбрить Джамалуддину голову, выкупать его и одеть в одежду, сшитую для него. После всего этого его привели к /64а/ Шамилю. Когда утец увидел его, они обнялись, поцеловались [69] и вспомнили дни, когда Джамалуддина отдали заложником в руки русских. Шамиль возблагодарил Аллаха за благополучное возвращение его к нему. Затем Джамалуддин обнялся с двумя своими братьями Газимухаммадом и Мухаммадшафием. Когда ему сказали: «Эти два — твои братья», то он спросил: «Они братья со стороны отца и матери или со стороны одного из них?» Затем сел на лошадь и направился в сторону Дарго. По прибытии туда в честь возвращения стреляли из больших пушек. Это был большой праздник, где семья имама и все горцы ликовали.

Через несколько дней после возвращения Джамалуддина дагестанцы начали приходить со всех сторон /64б/ и собираться у ворот дома имама, а Джамалуддин поднимался на крышу дома стражи и садился на стул. Они смотрели на него, как на пойманного и приведенного зверя. Сам он смеялся и удивлялся дикости окружающих и говорил: «Разве они до меня не видели никого?..» Это продолжалось целый месяц. Затем наибы просили имама разрешить пригласить его в гости и он разрешил им.

Джамалуддин разъезжал по селениям длительное время. Не осталось ни одного наиба, который не подарил бы ему хорошего коня, или шашку, или ружье, или кинжал, или что-нибудь другое (в этом роде).

Когда Джамалуддин поселился в Дарго, он попросил разрешения имама построить себе дом, какие бывают в России /65а/ и он дал согласие. Для строительства он составил на бумаге проект и передал его Идрису, принявшему мусульманство христианину, чтобы тот неотступно руководил солдатами, которые строили ему дом. Дом построили по русскому образцу с большими застекленными окнами, дверьми и печами (В тексте оставлено «фичат» от русского слова печь, сделанного по форме араб., множ. числа); дверные и оконные ручки были из бронзы (В тексте желтая медь). Эти и другие материалы для дома через письма на русском он попросил у генерала барона Николая, посылая серебро.

Однажды Джамалуддин предсказал жителям Дарго о лунном затмении и назначил /65б/ день, час и минуту. Они смеялись и говорили, что этого не может быть, так как невозможно догадаться о том, что скрыто от глаз, тем более, точно определить час и минуту. Однако они наблюдали за этим явлением в указанное время и конечно, все произошло точно в указанное время. Все удивились, даже сам Шамиль был [70] изумлен. Они не знали, что Джамалуддин это им сообщил из календаря (В тексте «календарь» сохранен на русском языке).

Что касается науки о звездах, то она у мусульман издавна существует, но они не управляют в соответствии с ним, так как Пророк, да благословит Его Аллах, сказал, что всякий звездочет — обманщик. Поэтому у мусульман запрещено /66а/ пользоваться им, потому они и не знают время лунного и солнечного затмений, как и другие скрытые тайны явлении.

Джамалуддин жил в этом доме два года. Однажды он отправился к Газимухаммеду в Карату как обычно. В это время к Шамилю заявился кади из Дарго Галхат из Буцры, который был в плену у русских и жил в горле Киеве и сказал Шамилю: «Имам, ты знаешь, что люди порочат тебя из-за балкона Джамалуддинова дома и говорят, что ты позволил сыну построить крышу дома в форме креста?» (На самом деле крыша была трехгранная). /66б/

Имам ответил Талхату: «Ты сам что скажешь на этот счет, ведь ты лучше этих людей знаешь планировку и форму строительства в России, похожи они на кресты или нет?» Талхат ответил: «В России я не видел ни балконов, ни крыш в форме креста».

Шамиль разозлился на дикость людей; убедился, что парод выдумывает от себя из-за зависти всякие небылицы; в (самом деле) в отношении всех дел в народе такие разговоры появлялись часто.

Затем Шамиль велел солдатам разрушить балкон, который имел якобы форму креста так, чтобы от него никакого следа не осталось.

Когда Баху, бабушка Джамалуддина /67а/ услыхала обо всем этом, она испытала страх за состояние внука и поспешила к моему отцу, к которому обращались при всех обстоятельствах. Она умоляла его, чтобы он пошел к имаму и поговорил с ним, чтобы тот отменил разрушение балкона до возвращения Джамалуддина из Караты, чтобы он (Джамалуддин) поступил так, как захочет. Мой отец, встревоженный, обратился к имаму: «Я слышал, что ты повелел разрушить дом твоего сына Джамалуддина, поверив сплетням недругов, которые ничего не понимают и у которых нет никакого опыта, а разговаривают из-за зависти и недружелюбия. Если все это правда, почему же ты прежде разрешил строиться /67б/ ему по русскому образцу? Этот бедняга очень будет сожалеть, что вернулся к тебе, раз ты поступаешь так. Ради бога, оставь дом, пока он не [71] вернется. Если же ты непременно хочешь разрушить балкон, то сначала поговори с Джамалуддином, объясни ему, что люди настаивают на этом, тогда, может быть, он сам сделает это, хотя и с большим неудовольствием. Ты сам хорошо знаешь, и мы знаем не хуже Талхата, что крест не бывает такой формы, как балкон Джамалуддина. Если же балкон, как говорят люди, /68а/ открыт с четырех сторон, мы знаем, что улицы Дарго открыты взору тоже по форме креста; тогда надо раз рушить и наши дома. А ведь тогда над нами будут смеяться даже дети».

Несмотря на то, что Шамиль знал справедливость слов моего отца, все равно не прислушался к нему, так как был в сильном гневе из-за невежественности и темноты людей. Балкон был разрушен до основания, и дом стал похож на лошадь с отсеченными ушами.

Через несколько дней после этого события Джамалуддин возвратился к себе домой. Когда он увидел, что балкона нет, он побледнел. Если бы он не уважал своего отца и не готов был пожертвовать своей жизнью ради него, он решился бы покончить с собой, пожалев, /68б/ что вернулся из России.

Когда он узнал, что именно Талхат — причина всего этого, он разозлился и очень его ругал, и если бы мог убить его, не остановился бы ни перед чем. Джамалуддин сказал, что мир разрушится из-за (подобных) диких типов.

Более удивительно вот что: Джамалуддин написал письмо барону Николаю с просьбой прислать зонтик и всякие мелочи. Письмо и деньги передал через скупщика имама Мусу из Казикумуха для доставки. Между жителями Дарго пронеслась молва, что Джамалуддин выписал из России тай но для своей жены кринолин (Это слово оставлено без перевала на арабский язык). /69а/ Этот слух дошел до имама; а он не знал точно, что получил Джамалуддин из крепости.

Имам вызвал Джамалуддина к себе и сказал: «Ты слышал, что наши люди говорят о тебе? Что ты покупаешь русскую одежду для своей жены? Принеси ее, пусть присутствующие посмотрят и убедиться, что все это ложь».

Джамалуддин смеялся над дикостью и глупостью людей и принес то, что было получено из крепости — это был зонтик. Джамалуддин сказал своему отцу: «Это — одежда русских женщин по представлению горцев».

Присутствующие покраснели от стыда и не вымолвили ни слова. /69б/

А я скажу: «Сколько на свете людей, которые ошибаются, представляя мышь слоном, остальные вещи воспринимают [72] превратно («с ног, а не с головы»), видят, но не вдумываются.

Конечно, Джамалуддин виноват, что не попросил прислать одежду вместо зонтика, чтобы эти люди приняли ее за зонтик; завистники замолчали бы. Как не прийти в отчаяние здравому человеку от такого окружения! Самое лучшее для тупоумных и темных — это лечение обучением, чтобы вечно не оставаться в темноте и невежестве.

Еще один случай. Когда грузинские княгини были обменены на Джамалуддина, то и некоторые пленные были обменены на племянника Шамиля /70а/ Хамзата (сына сестры), который был передан русским после событий в Телетле и Хамзат некоторое время жил в доме Джамалуддина.

Однажды Шамиль с Джамалуддином и Хамзатом и другими детьми отправился в мечеть для совершения пятничной молитвы. Когда подошло время моления, мой отец встал перед собравшимися, чтобы возглавить их, а за ним в первом ряду сидели Шамиль и алимы, во втором ряду — Джамалуддин и Хамзат, а в третьем — сыновья Газимуханмед и Мухаммадшафи. Я и другие (родственники) как всегда присутствовали тоже там. Пропели «акбар», стоя для моления каждый в своем ряду и когда присели для чтения формулы /70б/ Хамзат не смог усидеть на месте (на полу), как будто на заднице ему мешали язвы. В России он привык сидеть на стульях, а на коврах, как у нас, сидеть подогнув под себя ноги, ему было трудно, и когда пришлось вставать, и вновь наклоняться к земле, то он лег на полу и затем, быстро встав, заговорил с Джамалуддином по-русски (он не знал, что у мусульман при молении нельзя разговаривать), а Джамалуддин улыбнулся этой выходке. /71а/ Рядом с Хамзатом, стоящий мюрид заметил это, толкнул его локтем, чтобы он понял, что во время молитвы разговаривать нельзя. Хамзат перестал разговаривать, как будто понял, в чем дело. Когда закончили молитву, Джамалуддин смеясь, сказал: «Зачем ты разговаривал со мной во время молитвы, ведь это не допускается?» Хамзат ответил: «Я думал, что тут нет такого запроса, как в церквах. Клянусь Аллахом, я после этого не приду в мечеть. Буду молиться дома в одиночестве. Я не могу сидеть при молитве, так как у меня при этом болят колени». Когда они остались дома одни, Хамзат курил /71б/ Джамалуддин отговаривал его — «смотри, увидит имам», — Хамзат заявлял, что не может воздержаться от курения. Через некоторое время после возвращения из России Хамзат попросил разрешения Шамиля жить в Гимрах в доме Шамиля, на что получил согласие. Он женился на дочери дяди Шамиля [73] Ибрагима, сына Бартыхана. Потом он заболел туберкулезом, лечился в крепости Петровск, умер и был похоронен там.

Вышеприведенные обстоятельства погубили обоих молодых людей по воле Аллаха и во вине деяний людских. Большинство людей говорили, что тоска определила скорейший уход их из жизни. Это, по-видимому, верно; к этому можно прибавить еще вот что: в 1832. г. Шамиль был ранен в грудь штыком русских. Однако лечение не облегчалось возвращением сына и племянника, так как жители Дарго кололи его сердце кляузами и сплетнями, вышеприведенными так, что рана никогда не заживала — сначала смерть сына, затем и племянника.

Отсюда можно сказать, что русские его ранили один раз и лечили, а горцы дважды и не вылечили (Написано на полях).

Это коротко об истории двух юношей: Джамалуддина и Хамзата, которые попали из обширного сада в темный лес. Смерть для них явилась избавлением. Теперь мы вернемся к объяснению положения наибов в Чечне и Салатавии (Аварское название «Нах-Бак»), расположенной вблизи Буртуная. /72а/

В начале своего прибытия в Чечню Шамиль назначил наибом известного во всей Чечне благородного храбреца Шуайба. Он был самым близким помощником имама во всех военных делах. Ради имама он не пожалел ни своего состояния, ни своей жизни. Подтверждением служит следующий случай: Однажды Шамилю и его войскам пришлось переночевать в лесу, ночь была довольно темной. Расположились друг от друга на дистанциях. Поблизости к имаму были только его приближенные. Недалеко расположился наиб Шамиля, известный своей неотесанностью, безжалостностью к своим людям, особенно по делам веры /72б/ Муса из Балахуни. Он, оказывается, сидел со своими товарищами у костров, и совершенно неожиданно из лесной темноты к ним приблизился один юноша-чеченец и у костра захотел погреться. Муса велел ему удалиться вон; юноша протянул свою руку к пистолету за поясом, как бы хотел выстрелить. Муса опередил его и, выхватив свой пистолет, выстрелил в грудь, он упал и, растянувшись, закатил глаза. Когда Шамиль услышал выстрел, поднялся с постели и поспешил к месту происшествия с оружием в руках, увидел /73а/ умирающего юношу. Он спросил Мусу о нем: кто он? Он ответил, что тот пришел за тем-то, хотел то то. «Я убил его, зная, что мне его смерть лучше, чем моя». Шамиль засмеялся и вернулся в свое пристанище. [74]

Утром узнали, что убитый — (племянник) сын сестры наиба Шуайба. Шамиль выразил ему соболезнование и сожаление свое за горячность наиба Мусы. Шуайб даже не изменился в лице, только сказал имаму: «Если бы я вас не любил и не уважал от чистого сердца, искренне не служил бы Аллаху и его посланнику в вере, я бы отомстил Мусе за /73б/ убийство племянника. Сейчас же я готов пожертвовать собой, своим имуществом, жизнью своих детей за божье дело».

Наиб Сухайб, павший за веру в боях с войсками князя Воронцова, был также (близким) помощником имама.

В Салаватии наибом был Айдемир, сын уважаемого в селении Чиркей шейха Джамала из Чиркея.

В районе Аух наибом был Хату. Это был авторитетный человек; управлял он справедливо. После его смерти на его место вступил его брат Хати, храбрый, распорядительный и умелый.

Затем на его место был назначен друг имама с давних времен мухаджир Микльик Муртазали из Чиркея. Это был высокомерный деспот, взяточник. Когда на него слишком много /74а/ поступило жалоб, его сняли с наибства и конфисковали имущество, незаконно присвоенное, и передали в байтулмала для нужд войска.

На его место вступил алим мухаджир Идрис (эфенди) из Эндирея. Он был красноречив, но несмел, неповоротлив, нераспорядителен в делах. Но поскольку он был учен, имам не захотел умолять его авторитета.

В конце, когда имам воочию убедился в его неспособности в управлении, он почувствовал необходимость заменить его более зорким, храбрым, дальновидным, неутомимым в бою, особенно в то опасное время, /74б/ когда со всех сторон русские войска начали теснить нас. Идрис был снят, и на его место назначили мухаджира Раджаба из Цубутля, до этого бывшего старшиной в страже прежнего наиба.

Он управлял народом с полной справедливостью, старался, отдавая все силы, улучшить положение людей. Сердце народа возрадовалось и оживилось, как трава, наполненная водой после ползшего зноя. Они стали оказывать сопротивление русским усерднее, чем раньше.

Над жителями Жалка наибом был Усман из Жалка. Имам его любил за усердие при несении /75а/ военной службы. Когда в Чечне дела были расшатаны (часть чеченцев подчинилась русским, а часть оставалась верной Шамилю), а Шамиль стоял лагерем с войском в Ичкерийском лесу, этот [75] наиб пришел к нему с сотней с лишним оседланных лошадей захваченных при истреблении донских казаков. Шамиль подарил ему свою шашку в знак любви и уважении к нему.

Когда Шамиль покинул Чечню и перешел в Дагестан, Этот наиб со своей семьей отправился с ним, но когда Шамиль поднимался на гору Гуниб, Шамиль вернул его с дороги к себе на родину, стыдясь за его большую семью и /75б/ малых детей.

Жителями Хулхула имели наиба известного смельчака Талхика, отца жены Джамалуддина, сына Шамиля. Он очень старался привлечь свой народ на сторону Шамиля и удержать их от смут и обуздать шпионов и других зловредных людей, которые плели в провинции интриги.

Талхик совершил известные вылазки и смелые походы, о которых нет надобности здесь говорить.

В провинции Кехи был наибом известный смельчак Саадулла. Он не умел обращаться со своим народом и управлять делами так, как этого требовали их нравы. Участились жалобы народа на него. Шамиль все же не хотел снимать его с наибства за его храбрость. /76а/ Когда люди Кехи узнали, что имам не хочет с ним расстаться, то потеряли надежду, что наступят лучшие времена, и большинство населения Кехи перешло на сторону русских. Шамиль остался без войска.

Эти люди передали имаму свой упрек, говоря: «Имам, не прислушался ты к нашим жалобам, и мы вынуждены были перейти на сторону русских». Они говорили: «Теперь пусть Шамиль оставит его наибом над нашими деревьями». Население Кехи считается самым отважным среди чеченцев.

В начале появления имама в землях Чечни над кехинцами был наибом известный в Дагестане /76б/ ратник Ахбердильмухаммад из Хунзаха. Это тот, который взял в плен моздокскую христианку (будущую жену Шамиля) Шуанат с матерью и сестрой. Мать ее и сестра были проданы за большое количество серебра, а Шуанат оставили у себя и подарили имаму, а имам в свою очередь хотел подарить ее Хаджимураду, но она, узнав об этом, стала плакать и умолять мать старших сыновей Шамиля Патимат, чтобы она упросила оставить ее у себя и не отправлять к Хаджимураду. Патимат попросила об этом имама и Шуанат осталась. Когда Патимат умерла, Шамиль женился на ней (после того как она приняла мусульманство). Одновременно он женился на нашей сестре госпоже Захидат.

Население Кехи очень любило наиба Ахбердильмухаммеда да за справедливость и смелость... /77а/ Они так были преданы ему, [76] что когда собирались к бою, все стекались к нему, как пчелы на мед. На кехинской поляне есть дерево, на которое он поднимался, когда вся конница Кехи собиралась, и держал речь перед схваткой с врагом.

Над Шубутом был наибом Батака. Впоследствии он заключил мир с русскими без всякого боя. Когда товарищи Шамиля узнали об этом, начали имама упрекать в назначении Батака наибом и говорили, что если бы был другой наиб, Шубут остался бы в наших руках.

В Киялале был наибом герой, истинный мусульманин Умма из Зунсы. /77б/ Он воевал против русских больше года после покорения Чечни, скрывался в лесах и периодически устраивал вылазки и продолжал борьбу. В конце концов, его окружили в пещере отряды князя Мирского, и когда он узнал, что не избежать плена, то помирился с ними. Его выслали в Смоленскую губернию на 4 года, но потом по просьбе жителей его родного селения досрочно вернули в Дагестан. При возвращении он посетил своего бывшего имама и гостил у него две недели.

Когда имам спросил о причине его сдачи в плен, Умма /78а/ ответил, что его семья испытывала голод и жажду в пещере, где они скрывались и едва не погибли.

В провинции Ичкери первоначально имамом был Киха из Арсени — Ичкерии. Затем он был смещен, а на его место встал Умалат, ученый из Алмака. Он был красноречив, остроумен, крепкого сложения, жесткий к врагам, справедливый к народу, за что его имам и любил. Потом его отправили наибом в другое место, вместо него в Ичкерии был назначен Идиль, пользовавшийся у своего народа авторитетом, уважением за справедливость, краткость и благонравие.

Наибов, которых здесь перечислил, я видел своими глазами несколько раз и сам знал об их положении, /78б/ за исключением некоторых из них: Ахбердильмухаммеда, Сухаиба и Шуайба. Они жили до меня, но я слышал о них от имама, от моего отца и от других людей, заслуживающих доверия.

Среди этих наибов были такие, которые чистосердечно были преданы имаму и ради дела не жалели ни своего имущества, ни себя соблюдая среди народа, подвластного им, справедливость; но были и такие, которые льстивыми слонами обманывали имама и подло поступали, совершали порочные поступки, как убийства, насильственный захват чужого имущества и т. д.

Самыми справедливыми наибами в Чечне были Шуайб, Сухаиб, Ахбердильмухаммед из Аварии, Талхик, Осман, Умма из Зунсы. [77]

Из дагестанских наибов — Хаджиясулмухаммад из Аварии, /79а/ Хаджимурад, Инкачил Дибир, Догоноголмухаммед, Микаил из Аквари, Абакардибир из Аргвани, Кади из Ичичали, мухаджир Абакархаджи из Акуши, Хурш (Нурмухаммед) из Согратля, глухой Хаджи (Инковхаджи) из Чоха, Мухаммад из Кудали, павший мучеником в Гунибе, Гаир-бек из Ауха и другие, подобные им. А что касается Курбанилмухаммада из Бацали, мухажира Умара из Салты, Идрис (эфенди) из Эндирея и алимов, то у них, кроме красноречия при беседе с имамом, ничего не было, особенно когда они оставались без имама. В отношении их распорядительности управления и «смелости», взяточничества я ничего не скажу, так как среди нас они прославились подлостью.

О Лабазане из Анди, Мухаммедамине из Харахи, Мусе /79б/ из Балахани можно сказать, что они были «обнаженными саблями» над своими подданными. Их характеры были сходны с повадками хищных зверей. У них не было большего дела, как мстить и обирать людей, подвластных им; поэтому большое количество перебежчиков к русским было именно из-за их (плохого) управления. Они обманывали своего имама (обмениваясь с ним) красивыми словами и (давая ему) ложные сведения, не выполняли на деле его распоряжения.

Вследствие всего этого люди отвернулись от верного дела, они предпочли себе смерть, так как убедились, что она лучше, чем жизнь, униженная их властью.

Боже упаси нас от дьяволов рода человеческого. [78]

Глава V

О МУДИРАХ

/80а/ Мудир ¹¹² — это арабское слово, обозначающее «управляющий делами подчиненного народа по поручению имама». В России ему как бы соответствует чин начальника дивизии. В распоряжении мудира находятся несколько наибов, которые обращаются к нему по важным вопросам. А тот дает советы, следуя законам и решениям имама.

Даниял-султан ¹¹³ из Илису был мудиром; затем его сместили и назначили наибом; впоследствии (он опять) был смещен и на его место был назначен его зять Абдурагим, сын Баширбека Газикумухского ¹¹⁴.

Вторым мудиром был Кебедмухаммед из Телетля, ¹¹⁵ который в последнее время был взят имамом под стражу в Дарго, ¹¹⁶ когда имам убедился, что тот общается с Агаларханом Газикумухским, ¹¹⁷ /80б/ ведет тайно от Шамиля переписку. Некоторые даже советовали Шамилю убить его ради всеобщего блага, но он не принял это, так как этот мудир был искренне набожным (человеком). Шамиль говорил, что если бы он убил Кебедмухаммеда, следуя совету некоторых людей, то люди осудили бы его и сказали, что имам убил единственного (преданного) служителя культа в Дагестане. (Впоследствии) Шамиль (ни разу) не жалел, что оставил его жить.

Третьим мудиром был самый дорогой сын имама Газимухаммед ¹¹⁸. Кроме того, ему была дана присяга на имамство после отца по совету улемов и знатных людей Дагестана. Отсюда — большинство наибов и жаловавшихся по многим важным вопросам обращались к нему. /81а/ Газимухаммед удовлетворял их или самостоятельно или посоветовавшись с имамом, и (люди) бывали довольны его решением. [79]

Глава VI

О ДАГЕСТАНСКИХ УЧЕНЫХ

Ученые — наследники пророков и маяки, которые освещают души народа. Они — основа веры, они разрушают тропинки невежества. Посланник (Аллаха) — мир ему — сказал: «Преимущество ученого над (простым) поклоняющимся подобно моему преимуществу над простым (смертным) из вас. Без ученых у народов исчезли бы религии, и люди остались бы растерянными в делах веры.

Я здесь перечислю ученых каждого аула в отдельности, о которых, я знал, известных своими знаниями и усердием в вере, /81а/ уважением к ним (со стороны) имама и народа и не (столь) известных также.

Среди известных (были): мухаджир ¹¹⁹ Мухаммеднаби из Ахты. ¹²⁰ Он поселился в урочище мухаджиров Чур в земле Курах. Затем имам пригласил его к себе и назначил в селение Дарго преподавателем (мударрис) мутаалимов и помощником сельского кадия Талхата из Буцры. ¹²¹ В Анди ¹²² (жили) глубокий ученый Мусалав из Гоноха и старец Салих из Гагатля ¹²³; /81б/ (а) из малоизвестных — Али из Кижани, ¹²⁴ его имам назначил управляющим земель и пахотных участков казны (бейт ал мал); Сурхай из Анди, ¹²⁵ он был кадием селения Чайку, и другие.

В селениях Гумбета (Гунбит): ¹²⁶ Уцуми из Мехельты, ¹²⁷ сначала он был муфтием /82а/ в Мехельте, затем, после перехода Шамиля из Чечни (в Дагестан) был назначен наибом над гумбетовскими селениями вместо известного наиба Мухаммедали из Мехельты. ¹²⁸ Там же были известные ученые Шамхал ¹²⁹ из Аргвани, ¹³⁰ являвшийся некоторое время наибом в Аухе, Мухаммед из Ингушетии и Даудхаджияв из Цилитмы.

Среди не знаменитых (были): Мусалав из Сиуха, наиб Абакардибир из Аргвани, ¹³¹ наиб Кади ¹³² и кади Муртазали — (оба) из Ичичали, ¹³³ друг имама дервиш ¹³⁴ Нурмухаммед из Инхо ¹³⁵ и другие.

Из известных (были) в селении Муни большой учитель сына имама Газимухаммеда Абдуссалам, /82б/ сын упомянутого ученого Большого (Старший) Мухаммеда, ¹³⁶ также (являвшегося) учителем Газимухаммеда; Маленький (Младший) Мухаммед, прозванный «Исуфиль Мухаммед», (тоже) учитель сына имама.

В селении Ансалта ¹³⁷ (жил) ученый мухаджир Абакар, сын Раадуали из Газикумуха. ¹³⁸ В селении Гигатль — наиб [80] Хаджардибир ¹³⁹ и его сын Дибирасулав, который среди учащихся моего времени выделялся большими способностями. В селении Акнада, (одном) из селений Цунта — Абдулваххаб ¹⁴⁰ — переписчик книг имама в Дарго. (Там же жил) известный в Дагестане ученый, пользовавшийся большим уважением, особенно у Шамиля, преемник больших ученых и праведников — Курбанали, по прозвищу «Загалав» из Хварши, ¹⁴¹ (одного) из селений Цунты. /83а/ Его учеником был известный законовед (факих) ученый наиб Селимдибир Багулалский ¹⁴² из Хуштады, ¹⁴³ павший в боях (мучеником) с русскими; наиб Закарийнал Хаджияв из Хуштады; ¹⁴⁴ ученый законовед Алидибир из Хуштады ¹⁴⁵, кадий Гоноды; учитель сына имама, павший мучеником наиб Шамхалдибир из Хелетлери ¹⁴⁶.

В селении Карата ¹⁴⁷ (жили) ученый Даудилав из Караты; покойным Газиявдибир; ¹⁴⁸ мухаджир преклонного возраста Таймасхандибир из Чиркея, ¹⁴⁹ пользовавшийся авторитетом у Шамиля и его сына: мой ученый гость (кунак), известный в Дагестане законовед, упомянутый выше Мухаммед, сын Саида из Игали; ¹⁵⁰ ученый законовед, грамматик Курбанали из Ашильты, ¹⁵¹ сын Абдуллаха: ученый-филолог, знаток морфологии Хаджиали из Унцукуля, ¹⁵² учитель сына Шамиля; ученый-законовед ал-Хаджихусейн ¹⁵³ из Унцукуля, ¹⁵⁴ ученый-законовед, мой учитель Алигалбац из Куллы, ¹⁵⁵ в мое время он был мутааллимом у вышеупомянутого ученого Газиявдибира из Тлондоды, затем был назначен кадием в селении Гагатль, (одном) из селений (общества) Анди.

Среди известных в Аварии (ученых были): мой учитель законовед Мухаммед из Гортколо, ¹⁵⁶ кади хунзахский; ученый-законовед кадий /84а/ ахальчинский ^156а, из малоизвестных законоведов — Кебеддибир из Гортколо, Кебеддибир из Ободы, законовед Амирхамзат из Гацалухи ^156б мой кунак, друг имама с начала джихада, наиб Мухаммед из Тануси, ¹⁵⁷ старец Нурмухаммед из Сиуха; ¹⁵⁸ глубокий ученый-законовед Лачинилав из Хариколо, ¹⁵⁹ учитель имама Шамиля. В селении Тукита (жили) учитель старшего сына Шамиля Дибирмухаммед ¹⁶⁰ и его брат Нурмухаммед (вар.: учитель своего брата Нурмухаммеда) ¹⁶¹.

В селениях (общества) Гидатль (были) двое совершенных, сведущих во всех науках ученых — Муртазаали из Урады ¹⁶² и муфтий в Гидатле вольноотпущенник Мухаммедамин ¹⁶³. В ауле Буцра /84б/ (жил) Мудунасулдибир из Буцры ¹⁶⁴, [81] законовед в селении Могох — известный ученый-грамматик Атанас ¹⁶⁵ и ученый Алидибир из Могоха, Кади из селения Уркачи.

В Гимры — Муртузаали, дибир Гимры и его кадий; остро умный ученик Маллахусейн из Гимры, будущий ученый.

В селении Аракани — законовед Хаджидада, ¹⁶⁶ сын известнейшего из дагестанских ученых, наиболее сообразительного и искуснейшего из них во всех науках Саида-эфенди из Аракани и два совершенных законоведа. Мухаммед и Кебеддибир.

В селении Кудутль — известный законовед Мухаммед из Кудутля ¹⁶⁷ и остроумный ученый-логик, друг имама, но (ныне) покойный /85а/ Махахаджияв из Кудутля; из мухаджиров в Гергебильской крепости (был) ученый-суфий наиб Абакархаджи из Акуши. ¹⁶⁸

В селении Голотль кадием (был) Шабан, ¹⁶⁹ он же являлся управляющим сборами бейтулмала (бейтал-мал).

В селениях [общества] Карах — суфий Мухаммедтахир из Цулды, ¹⁷⁰ самый безупречный из наших ученых [по части] знаний и деяний, самый набожный, самый богобоязненный, самый далекий от взяток, самый справедливый в решениях, за что его очень любил Шамиль. Раньше он учительствовал у Даниял-султана из Илису. Исключительная его набожность [проявлялась] в том, что он не принимал даже того, что выделил ему имам из казны (бейтулмала).

/85б/ Почтенными законоведами из земли (Караха) [были]: Омарилмухаммед, ¹⁷¹ Дибирхаджияв ¹⁷² и его сын Хаджияв из Гоноха, ученый, благочестивый Хаджиабдурахман из Тляроша; ученый набожный мудир Кебедмухаммед из Телетля, о котором говорилось выше; ученый Мухаммедамин ¹⁷³ по прозвищу Асиялав из Гонода, который возглавил движение Шамиля в Абадзехе и Шапсуге.

Вот коротко его история. От населения Абадзеха к Шамилю начали поступать тайные письма, где просили прислать к ним надежного человека, который возглавил бы их, к кому можно было бы обращаться со своими делами. Шамиль на своем совете обсудил вопрос, кою послать /86а/ и кто достоин такого важного назначения. Каждый из присутствовавших называл полюбившегося ему человека из своих друзей, зная, что это в его интересах. Мухаммедамин в это время писал письма для имама (вар.: секретарствовал), и Шамиль хотел послать его, считая, что он достоин управлять. Тогда секретарь Шамиля Амирхан [82] из Чиркея выступил: «Что же получит население Абадзеха от Асиялава. Он ученый человек и искренний мюрид, но не воин». Тогда мой отец сказал: целесообразно (как раз) его послать, так как он истинно набожный человек, он не посрамит его, [Всевышнего Аллаха] никогда, напротив сделает его человеком совершенным во (всех) делах. /86б/

Мнение Шамиля и моего отца совпали, и Шамиль послал его. Мухаммедамин, как известно, достиг больших успехов в подчинении себе непослушных из черкесов, но через великие трудности.

Однажды Мухаммедамин отправил имаму письмо вместе с подарками ¹⁷⁴ ему от имени (турецкого) султана Абдулмаджида, (состоявшими) из двух орденов, усыпанных бриллиантами, знамени и коврика для намаза (от имени) матери султана. Коврик был из чистой белой шерсти, на нем были вытканы кувшин для воды, тазик и фонтан бьющейся воды золотой струей.

Шамиль подарил этот коврик своей жене Захидат, нашей родной сестре, /87а/ однако ни разу этот коврик не был использован для молитвы, так как в нашей вере нежелательны для намаза коврики с рисунками. Я даже не понимаю, как мать султана совершала намаз на таком коврике, зная все это. Правда, это разрешается женщинам, так как большинство нарядных одежд допустимо для них в нашей вере, а для мужчин — нет. В письме Асиялава после долгих слов говорилось, что в его распоряжении двести тысяч бойцов.

В селении Ругуджа из ученых был мой верный кунак Ахмеддибир.

В селении Бацала — известный законовед наиб Курбанилмухаммед и Газимухаммед из Бацады; последний был учителем Даниял-султана из Илису. /87б/

В селении Чох — авторитетный законовед Ахмеддибир из Чоха, мюрид Накшбандийского тариката.

В селении Согратль из известных ученых и набожных людей были: Хаджи Абдурахман, ¹⁷⁵ поклоняющийся, благочестивый, чистый; его сын Хаджимухаммед; ¹⁷⁶ наш верный кунак добросовестный кадий Ахмед ¹⁷⁷ ученый старец Ибрахимдибир; ¹⁷⁸ ученый Оцомар, ¹⁷⁹ что по-аварски означает Омар-бык, ему дали такое прозвище за чрезмерную волосатость; ученый Хаджияссул Омар, ¹⁸⁰ — да будет доволен им Аллах; ученый законовед кадий Мухаммед, прозванный на их языке Кантаравдибиром, а значение (кантарав) — могучий, у него был грубый голос /88а/ потому и получил такое прозвище. Помимо этих ученых были и менее значительные [83] ученые, мы воздерживаемся от их (перечисления) из-за их многочисленности.

Селение Согратль — родник ученых, благочестивых, поклоняющихся, смельчаков, ювелиров, потомственных кузнецов. В Дагестане во всех этих делах нет селения, равного ему.

В селении Шанги, из (общества) Мукор жил популярный законовед Шамилав, а в селении Бухта — Мухаммедамин.

Вышеназванных крупных ученых я лично знал и неоднократно видел; я знал их положение, их характер, они жили в мое время.

Одни из них были известны своей ученостью, деятельностью и происхождением; другие /88б/ — без последнего (качества, но все) они были столпами веры, как горы являются опорой земли. Для народа они подобно зрячему, (являвшемуся поводырем) слепого; они были предводителями, как пастух в стаде, они были (божьей) милостью для народа, словно дождь для растений; они были их предводителями и светом, их верой, их святыми.

Имам любил их и уважал, — большего и желать нельзя, — так как Всевышний Аллах и его посланник предпочли многим из творений и дали им знания. Если бы не они, не было бы дагестанских имамов, ни сабли, ни защитников веры, (именно) благодаря им положение мусульман улучшалось или же ухудшалось; они стали и недугом и, лекарством. Ученых в Чечне мало, они редки, так как мало /89а/ кто занимается наукой. Из их ученых я знаю только следующих известных людей: Атабая, ¹⁸¹ высланного ныне в Россию; Абдулкадира; ¹⁸² кадия Мустафу, ¹⁸³ [он же] муфтий области (вилайат) Ичкери; Омара из Цамтари; ¹⁸⁴ старшину (раис) из Ведено; кадия Алимирзу из Сунжи и других.

Что касается ведущих (Букв.: рууса — главы) дагестанских ученых и правоведов, тексты и сочинения которых я видел или читал (отдельные) выражения, (то это): популярный, превосходный ученый Мухаммад сын Мусы из Кудутля, его ученик Мухаммед из Убра ¹⁸⁵ Казикумухского округа, хаджи Абубакар из Аймаки, ¹⁸⁶ известный, сведущий [ученый]; его внук /89б/ Саид-эфенди из Аракани; ¹⁸⁷ Дамадан из Мегеба; ¹⁸⁸ Курбанали из Ахальчи; ¹⁸⁹ Нурмухаммед — кадий Аварский (из Хунзаха), ¹⁹⁰ убитый вместе с аварскими эмирами (нуцалами) воинами Гамзатбека; Шабан из Ободы; ¹⁹¹ Таталав из Караты; ¹⁹² Мусалав из Хуштады; ¹⁹³ Али из Анди; ¹⁹⁴ Бугалдибир из Хиндаха, ¹⁹⁵ Хаджиали из Аргвани; ¹⁹⁶ Салман из Тлоха, ¹⁹⁷ Махдимухаммед из Согратля; ¹⁹⁸ Махдимухаммед [84] из Караха ¹⁹⁹ великий Хасан Старший из Кудали; ²⁰⁰ Юсуф из Салты ²⁰¹ Гитинасулав из Кудали, ²⁰² слепой Омар из Кудали ²⁰³; Абдулатиф из Чоха ²⁰⁴; хаджи Ибрахим из Урады ²⁰⁵, Хадис из Мачады ²⁰⁶; хаджи Абубакар из Шугини; Харда из Арчиба; /90а/. Мухаммед из Ходота; Джафар из Харады; Тахир из Гитляба; Мусатил Мухаммед и Кебед из Аракани; Дарха из Урады. ²⁰⁷

После смерти этих ученых последующие, которых я видел, явились их наследниками. Аллах устанавливает преемственность от всего ушедшего к настоящему и будущему до конца миров. [85]

Глава VII

О НАУКАХ, КОТОРЫЕ БЫЛИ РАСПРОСТРАНЕНЫ В ДАГЕСТАНЕ

Их двенадцать: морфология, синтаксис, метрика, логика, теория диспута, законоведение, толкование Корана, жизнеописание (пророка), суфизм, риторика (В тексте: «маан, байан, бади (риторика, стилистика, поэтика) — все эти три (отрасли) считаются за одну науку») или ал-мухадара и хуласа. /90б/ Больше всего у нас изучаются морфология и синтаксис, так как для учащихся необходимо избегать ошибок (в языке); законоведение для разбора людских дел, связанных с жизнью и верой; затем наука о толковании Корана для объяснения значения сур священного Корана; жизнеописание и история, чтобы знать о жизни нашего пророка Мухаммеда — мир ему; метрика для сочинения стихов на арабском языке; теория диспута, чтобы соблюсти правила ведения дискуссии среди мутааллимов. ²⁰⁸

Что касается остальных наук, то ими занимаются у нас редко, особенно илм ал-хуласа, при помощи которой исчисляются многие единицы (цифры). [86]

Глава VIII

/91а/ О МУФТИЯХ

Ал-муфти (муфтий) ²⁰⁹ — арабское слово, означающее ученого человека (алим), который выносит решения (вар.: консультирует людей) по шариатским вопросам и выносит решение между тяжущимися, исходя из предписаний ислама.

В распоряжении муфтия находится несколько кадиев, которые обращаются к нему по трудным вопросам, а тот отведет в силу своих знаний и умений. В каждом наибстве обычно только один муфтий; его местонахождение — в том же селении, где находится наиб. А кадий живут в каждом отдельном селении, к ним обращаются при разборе различных тяжб. Жители селения имеют право непосредственно обращаться к муфтию, если /91б/ не согласны с решением кадия ²¹⁰. Кадий и муфтий должны разрешать дела тяжущихся только справедливо и верно.

Если муфтий узнает, что (кадий) вынес неправильное решение, он должен освободить его от должности. А по вопросам, не понятным для него, кадий должен обратиться к муфтию. Если же муфтий вынесет неверное решение или поддержит незаконно одного из тяжущихся за взятку, то наиб должен предупредить его: не поступай впредь подобным образом. Если ты повторишь свои поступки — я уволю тебя.

Иначе же, без сомнения, среди людей распространится порок.

Отличительный знак муфтия, кадия и других ученых — чалма зеленого цвета. Остальные же несведущие люди (не имели права) носить ее. Если же обнаружится, (что кто-либо незаконно носит зеленую чалму), /92а/ то правителю (вали) надлежит запретить им носить ее, чтобы они не воспринимали зря знания ученых.

На самом деле [носить зеленую чалму] — это знак саййидов из потомства пророка, и никто иной не имеет права, ученый он или неученый, носить ее. Мне неизвестна причина, почему эта форма (букв.: этот знак) стала принадлежностью наших ученых.

Теперь я перечислю муфтиев, которые были в мое время и укажу их время и место рождения и местожительство.

В нашем селении Дарго кадием был ученый-законовед (факих), родственник имама, Хаджиявдибир из Гарани. ²¹¹ Имам не назначил там муфтия, как в других округах (вилайат), так как Дарго был самостоятельным селением и нужды /92б/ в муфти не было, [оно] обходилось без муфтия. [87]

Когда [этот кадий] умер, ученый Амирхан из Чиркея (ал — Чиркави), ²¹² ученик Хаджиявдибира, вступил в должность кадия. Затем имам взял его к себе секретарем (катиб), а на его место назначил Далгата ал-Буцри (из Буцры), ²¹³ о котором упомянули мы выше в связи с Джамалуддином, сыном Шамиля.

В округе (вилайат) Анди (муфтием) был сначала Мусалавдибир ал-Гунухи (из Гунхи). ²¹⁴ После его смерти был назначен Исуфилмухаммед из Муни, учитель сына Шамиля. Затем на его место назначили ученого Мухаммеда из Гортколо ²¹⁵ — хунзахца (ал-Авари). Когда он переселился к себе, вместо него стал муфтием Хаджиали из Унцукуля. ²¹⁶

В Гумбетовском округе (вилайат Гунбит) муфтием был факих Уцуми из Мехельты. ²¹⁷ Впоследствии он стал наибом, а на его место был назначен другой (муфтий).

В Харахи (муфтием был) /93а/ Дибирдада из Харахи (ал — Хараки, ²¹⁸ сын Хаджиали, павший «мучеником вместе с имамом Газимухаммедом в борьбе с войсками сардара барона Розена»).

Для селений Багулал (муфтием) сперва был Селимдибир из Хуштады; ²¹⁹ а когда его назначили наибом, на его место определили Газиявдибира из Тлондоды. ²²⁰ В селении Карата, в резиденции Газимухаммеда, сына Шамиля, муфтием был мухаджир Таймасхан из Чиркея. ²²¹ В Тинди — Загадав из Хварши. В Аварии муфтием был Мухаммад из Гортколо. ²²² В селениях Гидатля (Кидал) [муфтием являлся] Мухаммедамин из Гидатля. ²²³ В Карахе — Омарилмухаммед из Гоноха ал-Карахи. ²²⁴ В Корода — Хаджимухаммед из Согратля (ас-Сугури). ²²⁵ В Гоцатле (Хуцал), на родине имама Гамзатбека, муфтием являлся Атанас из Могоха (ал-Мухухи). ²²⁶ В Унцукуле /93б/ — Хаджиали из Унцукуля, находившийся в Анди. ²²⁷ В Чохе — Ахмеддибир из Чоха. ²²⁸ В Myкоре [муфтием] был Камиляв из Шангода (аш-Шанги). ²²⁹ В Согратле сначала был [муфтием] Курбанилмухаммед из Бацады. ²³⁰ Когда его назначили наибом [там же] его заменил Хаджимухаммед, сын известного служителя (абид) ал-Хаджи Абдурахмана из Согратля. В вилайате Чарбили — учитель имама Лачинилав из Хариколо. ²³¹

Вышеперечисленных ученых я лично много раз видел, встречался с ними, был хорошо знаком с ними, с их положением. Что касается тех, кто был раньше них и после них — то я не знаю о них. [88]

Глава IX

О МУХТАСИБАХ

Мухтасиб ²³² — арабское слово, означающее того, кто тайно узнает положение дел мусульман, инспектирует /94а/ их дурные поступки и сообщает о них имаму или наибу, чтобы направить их по пути благодеяний согласно истинному шариату. Это соответствует (должности) жандарма в России; (разница лишь в том, что) жандарм служит ради повышения в чине или ради существования, а мухтасиб — ради достижения милости всевышнего Аллаха и только! Не ради того, чтобы угодить имаму, или надежды на повышение в должности.

И на этой основе следует, чтобы в распоряжении каждого наиба имелся свои специальный мухтасиб, чтобы не было скрыто от наиба (какое-либо) действие, противоречащее положениям шариата в его вилайате. Я (лично) знал /94б/ из мухтасибов: дервиша, преданного Аллаху, Нурмухаммеда из Инху: ²³³ хаджи Абдурахмана из Согратля; ²³⁴ хаджи Абдурахмана нз Караха; ²³⁵ Кебедмухаммеда из Телетля ²³⁶ и других.

Мухтасиб носил белую чалму, но другим тоже не было запрещено носить ее. [89]

Глава X

О КАДИЯХ, МОИХ СОВРЕМЕННИКАХ, ОБ ИХ МИРСКИХ И РЕЛИГИОЗНЫХ ДЕЛАХ

Кадий (кади) — арабское слово, означающее лицо, разрешающее спорные вопросы между тяжущимися согласно предписаниям мусульманских законов, справедливо, неподкупно. Без разрешения имама или его наиба никто не имеет права принимать на себя должность кадия. Если нет кадия для решения дел /95а/ мусульман и некому назначить его на это место, то надлежит справедливому ученому занять пост кадия без всякого разрешения с чьей-либо стороны, если он надеется улучшить дела народа, так как каждый взрослый мусульманин обязан соблюдать интересы ислама, когда нет специального блюстителя и есть спасение остаться без него.

А если нет указанных обстоятельств и условий, то кадий должен быть назначен верховным правителем, его заместителем (наибом) или по согласному решению (иных) лиц, обладающих полнотой власти (ахл-ал-халл ва-л-акд)

Оплата кадия — из [средств] бейтулмала или из доли закята.

Кадий не имеет права принимать закят, если у него не хватает средств (существования на одни) год. /95б/ В этом случае он Исправляет свою службу, довольствуясь своим положением (т. е. бесплатно).

Как назначали кадиев. Когда наиб или муфтий хочет назначить кого-нибудь кадием, он обращается сначала к жителям селения, в которое он собирается назначить кадий: «Такого-то ученого мы назначаем к вам кадием согласно предписаниям шариата. Вам надлежит подчиняться ему, слушаться и уважать его, пока он будет соблюдать истину и справедливость. Кто ему оказывает Послушание, тот и нам подчиняется, а кто подчиняется нам, тот послушен и Всевышнему Аллаху и его посланнику. Кто не повинуется ему, (т. е. кадию), тот не повинуется всем. Если же (кадий) действует вопреки шариату, то вы не обязаны повиноваться ему или принимать его». Когда кадий отправлялся /96а/ в назначенное место, правитель в первую очередь рекомендовал ему при всех обстоятельствах бояться Всевышнего Аллаха, (соблюдать) справедливость, беспристрастие в (своих) решениях в делах, воздерживаться от всего, что противоречит чистому шариату, (сторониться) дающих и берущих взятки. [90]

Прибыв в назначенное селение, кадий первоначально прибывает в мечеть, совершает там особый (букв.: «приветственный») намаз, затем он просматривает дела арестованных, если они есть, и справедливо разбирает их дела; отпускает из-под ареста, если несправедливо задержан, а виноватого держит до истечения срока (наказания).

После этого он знакомится с вакуфными, благотворительными делами, завещаниями, /96б/ обетами, вникает в каждое дело, намечает конкретные пути по разрешению (этих дел), как это положено по справедливости и по правде. Потом он знакомится с действиями знатных люден селения (а'йан), распорядком мечети, (правилами поведения) мутааллимов; исправляет то, что найдет неверным, как это положено; начинает заниматься книгами и обучением мутааллимов.

Если в селении кто-нибудь умирает, кадий должен быть у покойника или поручить муэдзину или мутааллиму обмыть его, завернуть в саван, чтение Корана над ним у него дома или на могиле. Когда (умершего) несут на кладбище, кадий тоже идет туда, садится на край могилы и читает что нужно из Корана до той поры, пока не засыпят могилу /97а/ землей. Как только похоронят умершего, (кадий) садится у изголовья могилы, обратившись к лицу покойного, спиной к югу, так как у нас хоронят лицом к кибле, и дает покойнику обычные наставления (талкин).

По завершении этого талкина кадий встает, обходит могилу у изголовья, став лицом к кибле, как и покойник, берет полный кувшин воды, поливает (всю) могилу, начиная с изголовья. Когда вода кончается, он ставит кувшин на могилу и, воздев обе руки и то, что при нем (Смысл не совсем ясен) вверх, призывает Аллаха к милости и прощению покойному. По завершении молитвы /97б/ (все присутствующие) встают вокруг могилы и произносят стократное: «Нет божества, кроме Аллаха!» Затем благословляют пророка и читают молитву, (прося) Аллаха (отпустить грехи покойного и успокоить его душу).

Потом люди расходятся (по домам); кадий же остается (на кладбище) три дня и ночи или больше в (специальной) палатке, поставленной у могилы, читая Коран за упокой души. За это родственники покойного платят ему, исходя из состояния умершего (букв.: из богатства или бедности). Они приглашают собравшихся на похороны с мутааллимами на поминки три дня подряд.

При рытье могилы для покойного они (мутааллимы?) [91] садятся по ее краям, имея в руке у каждого по джузу Корана, и читают их, а родственники умершего раздают им куски дорогостоящей шелковой материи /98а/ или же дают деньги, если покойный был богатым. Одежда покойника (отдается тому, кто обмывал его).

Кадию надлежит распределить наследство покойного (между наследниками исходя из принципа): «мужскому полу столько же, сколько приходится на долю женщин». Кадий должен совершить пять намазов (в сутки) в качестве имама для общины в мечети или же поручить другому быть им (имамом) в случае, если у него есть неотложное дело.

Если кадий отправляется куда-либо в другое место, то его место занимает другой из жителей этого селения, чтобы (они) могли обращаться к нему (со своими) тяжбами и притязаниями.

Заместителем (халифа) кадия назначается (один из) его старших мутааллимов.

(Обычно) место жительства кадия в селении — это мечеть, пока он не перейдет по своему желанию в другой дом или не уволится. Для него при мечети (букв.: в его завии) /бывает/ отдельная келья (худжра) для разбора дел, служащая также для жилья (букв.: для сна). /98б/ Питается он с мутааллимами, иногда в своей же келье.

Однажды, когда я был мутааллимом в селении Могох, ²³⁷ кадием там был тогда способный ученый мухаджир Исуфдибир из Салты. ²³⁸ Иногда вместе с этим кадием мы поднимались на крышу мечети погреться на солнце в зимнее время и беседовали о виденном и слышанном. Этот кадий считался скупым и жадным. По соседству с мечетью находился дом моего кунака Маллы из Могоха, ²³⁹ агента (амил) имама /по сбору урожая/ в бантулмал ²⁴⁰ в управлении наиба Абакархаджи из Акуши. Иногда старуха, мать Маллы, расстилала на крыше своего дома циновки, на которых сушила грецкие орехи /99а/ байтулмала на солнце.

Мы, мутааллимы, просили ее, чтобы она немного орехов перебросила (к нам) па крышу мечети, и она иногда бросала полную горсть. Мы все бросались собирать их, и вместе с нами участвовал и Исуфдибир, одетый в шубу. Мутааллимы толкали его то справа, то слева, невзирая на то, что он кадий, и его шуба часто бывала под их ногами, а он сам в это время смеялся. В этом состязании мутааллимы не оставляли (на долю) бедняги хотя бы орешек. А когда (таким образом) соберут орехи, то мутааллимы отдавали каждый кадию по две или три штуки. /99б/ Такая простота характера бывает не у каждого кадия. [92]

Глава XI

О ПОЛОЖЕНИИ МУТААЛЛИМОВ У НАС, ОБ ИХ ОБУЧЕНИИ НАУКАМ

Мутааллим ²⁴¹ — арабское слово; оно означает лицо, которое изучает все — науку ли, или что другое. Как термин, оно употребляется для обозначения «ищущего знаний», и только. Например, если в каком-нибудь селении есть большой ученый или знающий кадий, вокруг них собираются несколько человек учащихся для получения знаний, полезных в вере, земной и загробной жизни.

В наших книгах сказано: «Поиск знаний лучше дополнительной молитвы, даже джихада».

Мутааллимы живут в мечети того селения, куда они пришли /100а/ учиться. Питаются они за счет закята, которым распоряжается кадий. Кадий (имеет право) исключить из мутааллимов кого захочет или оставить (кого по своему усмотрению).

Как мутааллим выходит из (своего) селения в поисках знании? Когда мутааллим выходит (из своего селения), он берет хурджуны с книгами и одеждой, другими необходимыми вещами, несет их вместе с шубой на своем плече и отправляется пешком (мутаалимствовать). Я часто отправлялся пешком в путь, так как мой отец не разрешил мне во время учебы ездить верхом, чтобы урезонить тем самым порыв (моей) души, (считая), что это испытание для получения знаний.

Когда мутааллим приходит в избранное селение, он останавливается в мечети или у своего кунака, /100б/ затем идет к кадию и просит включить его в группу мутааллимов. Если кадий согласен, то определяет его к себе, и он остается здесь, получая знания и питание; если же кадий ему скажет: нет у меня для тебя пропитания (В тексте: нет у меня для тебя кайла (кайл — мера сыпучих тел)) для зачисления, то мутааллим отправляется к другому ученому, кто примет его и устроит при себе мутааллимом.

Вот так устанавливается (состав) мутааллимов, которые устанавливают между собой общий порядок, (распределяют постоянные) места в мечети для ночлега, отдыха, чтения.

Также они устанавливают обязанности каждого в приготовлении пищи в зависимости от /101а/ степени учености и возраста. Например, вечером или утром они заняты приготовлением пищи следующим образом: одного из мутааллимов [93] посылают в селение попросить дров у жителей, другого — за огнем и разведением его, на третьем лежит обязанность чистить котел, ложки и другую посуду, доставлять воду из реки или родника, четвертый замешивает тесто, раскатывает хинкалины, готовит хинкал в котле, (затем) приглашает всех мутааллимов к трапезе. Самого старшего по знаниям и возрасту мутааллима освобождали от всех работ; ему оставалось только приходить к столу /101б/ вместе с кадием.

Когда пища была приготовлена, «повар» бил в тарелку или ложкой ударял по деревянной мечетской лестнице, чтобы дать знать тем, кто отсутствовал в мечети во время еды. Когда все были в сборе, посреди ставили большое деревянное блюдо, наполненное хинкалом, и они садились вокруг него, приступали к еде, запивая хинкал бульоном. Затем (после еды) расходились в мечети, садились вокруг светильника, открывали книги и углублялись в глубокое созерцание. Одни переписывали (тексты), одни учились, другие учили. Иногда между ними начинался диспут, разгорались бурные прения. Когда же приходило время сна, то тогда мечеть переполнялась их голосами. /102а/ Каждый брал одеяло, а одеяла распределились между ними, особенно в зимнее время. Каждый готовил себе постель внутри мечети. А для кадия и старшего мутааллима постель стелили самые младшие из уважения к ним, со стороны мутааллимов.

На заре (приходит) в мечеть сельский муэдзин, зажигает светильник, затем совершает омовение в мечети или же до прихода в мечеть у себя дома, затем призывает людей к азану, и собираются в мечети для совершения намаза те, кто быстро расстается с ленью, а кто хочет совершает намаз дома.

Мутааллимы тоже встают, совершают /102б/ омовение и до прибытия жителей для молитвы они успевают расстелить на полу ковры. Когда уже наступает время намаза, муэдзин встает с места, приступает (к молитве). Тогда кадий предстает в михрабе (мечети) имамом перед обществом, (остальные) выстраиваются в ряды. Когда совершают намаз, кадий читает молитвы, последовавшие от пророка Мухаммеда, — мир над ним. Затем каждый из джамаата взывает к Аллаху о том, чего он желает. Затем становятся в круг для стократного зикра. После этого расходятся, кто куда хочет,

В пятницу мутааллимы не занимаются, отдыхают, а в ночь на пятницу младшие мутааллимы ходят но селению /103а/ с хурджунами, обходят дома сельчан, прося у них то, что они пожелают дать. Каждый дарит то, что у него есть — хлеб, мясо, сыр, муку. Когда обход заканчивается, (мутааллимы) [94] возвращаются в мечеть, выкладывают содержимое хурджунов и кушают. Эта ночь у них считается праздничной, так как они получают двойную порцию пищи. Мутааллим, испрашивающий, стоя у дверей, говорит по-аварски все, чего он пожелает: «Эта ночь — великая ночь (предопределения). Дайте то, что есть у вас, и вам вознаграждение за то, что вы даете». [95]

Глава XII

ОБ ИЗВЕСТНЫХ МУТААЛЛИМАХ МОЕГО ВРЕМЕНИ ИЗ МУХАДЖИРОВ В НАШЕМ СЕЛЕНИИ ДАРГО ²⁴²

Мухаммед, сын Абдалкадира из Газикумуха, Зульфукар нз Чиркея (ал Чиркави), Слепой Сурхай нз Зубутля (аз-Зубути), Алхилав из Эрпели (ал-Ирфили), Гармуши из Караная (ал-Карнави), мухаджир, Абдураззак, сын Хаджиали из Унцукуля, Абдусалам из Муни (ал-Буни), Дибирасулав из Гигатля (ал-Хихали), Омар «низкорослый» из Игали, Шамхал из Аргвани, Алихаджияв из Аргвани, Газияв из Обода (ал-Убуди), мухаджир Али из Салты, Слепой Закария из Гоцатля (ал-Хуцули), Безрукий Мухаммед из Обоха (ал-Убухи), Рижан Хаджиясул Абдаллах из Согратля (ас-Сугури), Мадиналасул Ахмед и Халид из Согратля, Малла /103б/ Хусейн из Гимры (ал-Гимрави), Мухаммед, сын Доногоно из Гоцо (Дунугуни ал-Хуци), Абдаллах из Шулани, Нурмухаммед из Тукиты, Мирзамухаммед из Телетля (ат-Тилики), и другие, подобные им.

У наших мутааллимов есть такой обычай: когда какой-нибудь наиб, богач, авторитетное лицо прибывает в селение, где они живут, мутааллимы пишут ему послание с надеждой расщедрить его; их просьба иногда удовлетворяется, иногда нет.

Вот таким образом в Дагестане добиваются знаний. (Многие из них) становятся большими учеными. [96]

Глава XIII

О МУХАДЖИРАХ, КОТОРЫЕ ПЕРЕСЕЛИЛИСЬ К НАМ ИЗ РАЗНЫХ МЕСТ,

как например, из вилайата Ахты (Ахтти), Газикумуха, Закатала, Эндирея (Индрай), Аксая (Йахсай), /104б/ Костека (Кустак), Нотия, Кабарды (Габарда), Куры, Шекки, Ширвана, Губдена, Цудахара, Акуша, Дарга, Таргу и других (мест).

Мухаджир — арабское слово, означающее лицо, переселившееся из области войны (дар ал-харб) ²⁴³ в мусульманскую (дар-ислам) ²⁴⁴. Первый, кто переселился из Мекки в Медину, ²⁴⁵ был нашим пророком Мухаммедом, — мир над ним. После этого такое переселение сделалось обычным делом для его общины (умма) с теми условиями, которые были указаны в мусульманских книгах. Желающие знать эти книги, пусть обращаются к ним.

Большинство мухаджиров (жили) в крепости Ириб ²⁴⁶ у Даниялсултана Илисуйского (ал-Илиссави) и в крепости Улиб, (известной под названием крепость Гергебиля) (Добавлено над строкой), в селениях Согратль, Чох, Цуриб общества Карах, в Бецоре и в других селениях.

/105а/ Что касается специальных селений для них, то это: селение, построенное на поляне Цуриба и в лесу Бецора на участке близ селения Мушули, в Талгоде выше селения Игали ²⁴⁷.

Мухаджиры жили торговлей, грабежом и набегами на жителей пограничных с ними селении, (долей) с закята. Когда они грабили имущество в селениях или караваны, идущие с одного места в другое, то добычу делали на пять частей: (одна) часть — имаму, остальные для себя. Это делалось в том случае, если ограблены были мусульмане. Если же добыча была из имущества христиан, то одна пятая часть шла имаму, другая пятая из пятой части — /105б/ потомкам Мухаммеда.

Если мухаджиры при нападении на селение или караван брали в плен мужчину или женщину, то продавали их за серебро. Больше всего мухаджиры нападали на почту, которая перевозила русскую казну. (А это были) мухаджиры Закатала ²⁴⁸ и Ахтов. Главарями у них были Исрафил из Ахтов, Бахарчи из Илису, Мухаррам и Абдулжалил из Ахтов. ²⁴⁹ Они грабили почту несколько раз, возвращаясь с золотом и серебром. Что касается денежных ассигнаций, то они бросали их по [97] дороге и затаптывали, так как у нас они не были в обращении /106а/ вместо серебра (то есть в качестве денег.).

Однажды в казну ²⁵⁰ нашего имама Шамиля попала банкнота в пять тысяч рублей, она лежала в казне порядочное время; затем один чеченский торговец сказал казначею имама Хаджияву из Ороты: ²⁵¹ «Дай мне свою бумажку за тысячу триста рублей наличными», так как он хотел обменять ее в русской крепости на серебро, (на что казначей) с удовольствием согласился.

/106б/ Мелкие монеты (букв.: медные фельсы) у казначея лежали мешками, он их отдавал ювелирам для плавки се ребра, как это у них делают для отделения чистого серебра от смесей.

В казне Шамиля были круглые ордена из золота и серебра, генеральские и полковничьи эполеты, седло Надир-шаха (Слово Надир — над строкой), оставшееся в Дагестане со времени его поражения, железный шлем (калансува) с золотыми узорами, а также была одежда, оружие, печати, браслеты, серьги, ножные браслеты, привезенные из различных мест.

Если одна из жен имама попросит у него какие-либо из женских украшений и тот даст ей это, то другая начинает завидовать ей, так что он вынужден бывал скрывать от других то, что отдавал одной, иначе /107а/ жены могли поссориться между собой.

Мухаджиры эти (с одной стороны) были полезны имаму, (с другой же стороны) — причиняли вред. Полезны в том, что они добывали со всех сторон большую добычу, и он имел тем самым пользу от их богатств, и увеличивался бейтулмал его казны, назначенный для остального войска. Особенно среди них были (хорошие) предводители при отправке их имамом с войском в чужие, неизвестные селения, и если бы не они были предводителями при походах, то войска каши не могли бы выступить куда-либо или проникнуть туда, попав в незнакомое место /107б/ и от этого нам быт бы большой вред.

Например, несколько ахтынских мухаджиров выходили неоднократно, собираясь отнять казенную почту, дорога которой шла в пяти-шести днях езды от нас. В своем походе они днем скрывались в лесах, оврагах или пещерах, а двигались ночью, чтобы никто их не замечал, так как сильная охрана дороги была всюду. Дойдя до цели, они нападали на почту, убивали сопровождающих и забирали золото и серебро. Затем таким же образом возвращались обратно. Тайно [98] днем и двигаясь ночью. Таким способом они разбогатели, и разбогатела (вместе с тем) /108а/ казна Шамиля.

Но (с другой стороны) их вред очевиден, так как у каждой из них были на их родине и родственники, между которыми не прекращалась тайная переписка. В письмах друг другу сообщались иногда дагестанские секреты, и враг принимал (меры предосторожности).

Большинство мухаджиров являлись жителями дагестанских земель, таких как селения Согратль, Чох, Ириб и других. Среди них были лица, которые употребляли спиртные напитки и курили табак тайком от властей.

Если же вдруг их заставали, то винопойцу прокалывали нос в наказание и продевали нитку с нанизанными на нее листьями табака, чернили /108б/ его лицо и сажали задом наперед на осла и водили по улицам селения. (При этом) он взывал: «Это наказание тому, кто курил хашиш явно или тайно». Сельские мальчишки бегали вслед за ним и бросали в него кусками глины или помета. Иногда такого привязывали с черным лицом на целый день к столбу на возвышении, на виду у жителей селения. Все это делалось для того, чтобы позор стал назиданием для пьющего и чтобы вторично он не решился на это.

Если же кто-нибудь украдет вещи другого, точно также водили его по селению, повесив на нос украденную вещь. Однажды /109а/ одна женщина из нашей лавки в Дарго украла несколько свертков ткани. Наш купец (таджир) сообщил об этом сельскому кадию втайне от моего отца. Кадий велел своему исполнителю (амил) посадить на осла эту женщину, вычернив ей лицо и повесив на нос один кусок украденной материи. Один из присутствовавших в канцелярии (маджлис) кадия сообщил об этом моему отцу.

Отец послал к кадию человека с просьбой оставить воровку без какого-либо наказания, так как он прощает ее на этот раз. Кадий не удовлетворил его просьбу, заявив, что если на этот раз воровку оставить без наказания, воровство, несомненно, распространится в селении, это опасно для нас, /109б/ поэтому надо посадить ее на осла. И воровку повели по селению указанным образом.

Вторично подобный случай произошел у нас дома. У нас жил солдат — перебежчик от русских Егор. Мой отец его любил за чистосердечную службу и давал ему иногда деньги, особенно в праздники. Солдат часто выпивал. Однажды этот бедняга ночью сходил к солдатам имама, выпил у них и вернулся домой пьяным, сломал замок нашей лавки ([99] дуккан) и украл несколько кусков /110а/ материи. Одни из этих кусков выпал у него по дороге. Когда наш приказчик (таджир) обнаружил это, он отправился утром к имаму тайком от своего отца и сообщил, что солдат украл материю из моей лавки и просил разрешения убить его. (Схватив Егора), приказчик с. тремя или четырьмя мюридами отправился с ним за пределы селения. В это время моему отцу сообщили о случившемся с солдатом и приказчиком Али. Узнав об этом, отец поторопился на место, выбранное для убийства, чтобы спасти своего солдата Егора, но бедняга Егор уже до прихода отца был убит из-за сворованных кусков /110б/ материи, и приказчик уже вернулся домой. Отец строго выговорил приказчику и сказал: «Клянусь Аллахом, если бы ты не был мусульманином, я потребовал бы мести солдата, который был убит без согласия на это хозяина». [100]

Глава XIV

О ПОЛОЖЕНИИ В ДАГЕСТАНЕ СОЛДАТ, ПЕРЕБЕЖАВШИХ К НАМ, ИЛИ ЗАКЛЮЧЕННЫХ

У нас было много солдат: разбросанных во всех селениях, из них кое-кто принял ислам, стал хорошим мусульманином и женился на мусульманке. Были и такие, которые, остались в своей вере.

Кто принял ислам, тому для пропитания отпустили ту долю, которая предназначена им Всевышним Аллахом в Коране, не включая его личный заработок. /111а/ Кто остался в своей вере, тот служил у кого-либо из пожелавших этого жителей селения, и жил и одевался он на свои заработок. Из закята ему ничего не выдавалось.

Солдаты служили нашим людям честно, слушались их. Но с ними обращались без милосердия, несмотря на то, что они жили в далекой зарубежной стране, говоря, что для /111б/ неверующего (кафир) нет уважения.

У меня тоже было такое же убеждение, пока я не увидел Россию. Когда я увидел страну и людей, то убедился в неверности своих предположений; тем более, что наш пророк Мухаммед — мир над ним, — говорит: «Действительно, за каждое благотворение следует награда (божья)», то есть Всевышний Аллах не теряет вознаграждения для того, кто оказал добро для любого живого существа.

Иногда солдат кормили сытно, но большей частью они жили впроголодь. Они не могли требовать пищу от своего хозяина, когда были голодны, боясь наказания и гнева. Иногда они собирали траву в лесу и готовили себе варево. Их место ночлега было, как собачье ложе — кроме сушеной травы ничего не было.

Если заболевал кто-нибудь из них, никто не посещал и не заботился о нем. Если не забывали совсем, то бросали ему кусок хлеба и сушеное мясо. И он вынужден был есть, хотел он это или нет. /112а/ Если умирал один из них, его хоронили так, чтобы только запах не распространялся.

Многие солдаты погибли — одни были убиты, другие исчезли по неизвестным направлениям. Когда они голодали или находились в тяжелых условиях, они убегали от нас. Но когда ими было совершено какое-нибудь преступление перед своими властями и они опасались за свою жизнь, они перебегали на нашу сторону: иногда из любопытства (они перебегали к нам) — посмотреть на нашу жизнь, а затем вернуться. [101]

Однажды в Дарго появился один русский юноша миловидной внешности. Остановился он у Юнуса из Чиркея, друга имама с давних времен. Юнус как-то спросил его, кто он такой, чей сын, откуда пришел. Юноша ответил, что он — сын министра русского императора /112б/ убежал из Петербурга, так как его отец не разрешал ему вести тот образ жизни, какой он желал. Он обиделся на отца и убежал. Когда он отправился в путь, с ним было несколько слуг (абид ед. абд) и денег. С окончанием денег в дороге он продал своих слуг, и пустил в ход эти деньги. Затем он продал свою одежду и истратил (и) эти деньги. Когда же он уже достиг пределов Дагестана, то встретил одну женщину, которая несла хлеб. Юноша в это время был очень голоден, но не имел никаких денег, чтобы пустить их по потребности. Тогда он отдал женщине золотое кольцо, что было на его пальце и купил хлеба. Тут они разошлись. Этот бедняга думал, /113а/ что этим рассказом вызовет наше расположение.

Но как только услышали от него этот рассказ, правдивый или неправдивый, заключили его в тюрьму, чтобы впоследствии его обменять на русских (пленных) или же продать его за большие деньги. Они боялись, что он вторично убежит, если его оставить в селении на воле. Когда юноша убедился, что его заключили в тюрьму из-за его истории, он пожалел о сказанном и подумал: «Если бы я не рассказал об этом, я не очутился бы в тюрьме». Он боялся, вместе с тем, что ему долго придется пробыть в ней и знал наверняка, что отец не будет знать о его положении, а если узнает, то не обратит внимания на его положение.

Однажды /113б/ этот бедняга взял лежавший на камнях пистолет, принадлежавший страже тюрьмы и выстрелил в себя, но промахнулся (букв.: пуля пролетела выше головы). Это дошло до маджлиса имама. Имам велел спросить, почему тот хотел покончить с собой. Он ответил, что убежал от отца, недовольный тем, что тот не разрешал ему жить по-своему и думал, что в Дагестане он сможет быть без притеснения и найдет здесь почет ввиду его высокого происхождения. Когда же он узнал, что попал в большую беду, не предполагаемую им, решил, что смерть принесет ему покой /114а/ и выстрелил (в себя). Но получилось неудачно, и он остался жив. Вместе с тем известил имама, что тот примет ислам, если его отпустят из тюрьмы. Его выпустили, он принял ислам, стал хорошим мусульманином, женился на чохской женщине, родственнице жены Мухаммедшафи, сына Шамиля. У них родилась дочь. Юноша стал членом общины (джамаат) Дарго и стал носить имя Абдуллах. [102]

Этот Абдуллах сделался совершеннейшим мусульманином. Он усердно совершал пять намазов с джамаатом и часто посещал моего отца. Отец любил его за его доброту — сердца ко всем, особенно по отношению к пленным. Это подтверждается тем, что написала француженка, /114б/ гувернантка детей князей Чавчавадзе и Орбелиани в своей книге, написанной в Дарго про моего отца. Кто читал эту книгу, том) все это известно, потому нет надобности здесь это повторять.

Этот самый молодой человек Абдуллах знал и наш язык, люди уважали его всюду.

В 1863 году на улице Петербурга я увидел его издали, но мне не удалось говорить с ним из-за отсутствия времени.

Теперь (продолжим) краткое изложение о положении бежавших или пленных солдат, находящихся в наших селениях. Вернемся к краткому обзору положения солдат /115а/ Шамиля, находившихся в Дарго. Мы говорим: когда Шамиль переселился со своими товарищами мухаджирами в Новый Дарго после разрушения в 1844 г. князем Воронцовым Старого Дарго, у него находилось около трехсот солдат, перебежавших к нам из разных мест, или же пленных.

Среди них были часовщики, кузнецы, плотники, мастеровые. Шамиль велел верному своему мюриду Черному Алимаммаду Грубому, назначенному над солдатами (комендантом), построить для них специальный поселок около Дарго, собрать их там и отпустить провизию и обмундирование из казны через казначея Шамиля и дать им полный отдых. /115б/ Шамиль говорил, что эти солдаты необходимы, в боях они будут при пушках и будут чинить разбитые части пушек.

Алимаммад построил для них поселок и разместил их там как велел Шамиль, и отпустил для них все необходимое. В их распоряжение предоставил землю для посадки капусты, кукурузы, лука и др.

(Солдаты) обосновались там и жили мирно, довольные велением Аллаха и Шамиля. Они обрели покой, жили без притеснения. В комнатах были иконы, которым они поклонялись во время молитв, имели спиртные напитки, изготовленные /116а/ из винограда, и самогон из проса и других злаков.

Они ели, пили, развлекались, особенно по большим праздникам. Из нас никто не препятствовал им в этом, так как Шамиль велел Алимаммаду не давать никому из мюридов обидеть их ни словом, ни действием. Солдаты имели и музыкальные инструменты — гитары (танбур-лютня?), армейские кларнеты (мазамар, ед. мизмар — свирель, дудка, кларнет, рожок), привезенные из России. (Были) и пленные [103] и перебежавшие женщины, как например, одна женщина среди многих из них.

Солдаты, видя милосердие Шамиля к ним, служили ему чистосердечно. Они шли с ним в бой вместе с пушками, чинили их, /116б/ если ломались, ухаживали за лошадьми, тянувшими пушки, подковывали их, шорничали, готовили на зиму корм. Когда лошадей случалось больше, чем необходимо для тяги пушки, Шамиль велел Алимаммаду отправить двух или больше солдат в какое-нибудь горное селение (букв: дагестанское селение), где лошади содержались за счет фуража байтулмала этих селений. В каждом селении у имама был назначен смотритель (амил) байтулмала.

Среди солдат были и пушкари. Но большей частью из пушек стрелял сам Алимаммад.

Из этих солдат один принял ислам и звался Хасаном. Когда у русских появилась ракета, Хасан /115б/ тут же изготовил и для Шамиля ее и бросал ее в сторону русских. Но это было потом оставлено.

Если солдат проявлял отвагу, имам награждал его серебряной медалью «За отвагу», как и мусульман, и вешал ее на его плечо. Если бы с нашими пушками не было солдат, несомненно, порядок наших войск не был совершенен, как и наши сражения.

И мюридам была польза от этих солдат. Например, когда нужно было изготовить для удила части или масленку, или построить дома, они обращались к их коменданту просьбой выделить за плату плотников. /117б/ Плата оставалась у солдат.

Дома Шамиля и его детей были построены (солдатами) бесплатно, так как он их господин и кормилец. Если зимой выпадал снег на крыши его домов, то они сгребали снег лопатами и сбрасывали с крыши.

Пищей для них являлась пшеница и кукуруза, привозимые из Чечни за деньги имама. Одежда на год отпускалась им из казны имама казначеем (хазин) Хаджиявом или мануфактурой или деньгами, чтобы они купили чего пожелают. Вот почему солдаты в разговоре называли его (Шамиля) «наш царь Шамиль». Они сильно любили его. Их такое положение /118а/ — (следствие) совершенного обхождения со стороны Шамиля.

Если б Шамиль притеснял их и заставлял бы их соблюдать мусульманские обычаи, они убежали бы от него. Кроме вреда, ничего не получилось бы. Однажды в городе Калуге в наш дом зашел один старый солдат, поляк, и говорит: «А где наш прежний император [104] Шамиль? Я жажду его видеть. Он защищал нас и делал нам добро в Дарго. Мухаммадшафи спросил его: «Кто ты такой? Я не помню тебя». Солдат засмеялся: «Не помнишь тот день, когда ты верхом проезжал, я охранял капусту в Харачи? Когда ты на коне поскакал /118б/ в поле, то упал патрон и траву и ты сказал мне: «Поищи мой патрон». Я нашел его и отдал тебе».

Мухаммадшафи чуть задумался и сказал: «Ты сказал правду, теперь я вспомнил, ты пакистанец (поляк).» Солдат ответил: «Да».

Мухаммадшафи спросил: «А что ты делаешь в Калуге? Почему не возвращаешься на свою родину? Теперь войны нет, время мирное? Он ответил, что власти не разрешают ему возвращаться, так как пакистанцы (поляки) оказали сопротивление императору и воевали против русских».

После этой беседы Мухаммадшафи пошел к имаму в его комнату и доложил о солдате. /119а/ Имам посмотрел на него в окно и, когда солдат увидел своего бывшего имама, то поклонился ему, приветствуя его. Он рассказал Шамилю о своих делах. Шамиль дал ему десять рублей денег. Солдат ушел от него довольный и полный благодарности за благодеяние. [105]

Глава XV

РАССКАЗ О ДВУХ КАЗАЦКИХ МОНАХАХ

Другой рассказ. Однажды к нам заявились казачьи монахи из России, собирающиеся отправлять свой религиозный культ на чужбине, они были староверами.

Они просили Шамиля разрешить им жить на его земле. Тот разрешил, Они построили себе дома на возвышенности близ Дарго, в лесу, где много зелени и холодная приятная вода. /119б/ Они построили еще одно строение, похожее на часовню. В углах они повесили свои иконы для поклонения. Около домов они посадили немного капусты, лука, кукурузы, и (таким образом) жили спокойно.

Однажды я отправился к ним посмотреть, как они живут. Увидев меня, они оказали мне уважение, подошли ко мне. Они знали моего отца, поэтому разреши и мне войти в свое святилище (букв.: место поклонения), а моим товарищам — нет. Я вошел вовнутрь и увидел там много икон, светильники со свечами. Даже не знаю, откуда они берут эти свечи в чеченских лесах, где вообще нет светильников. Монахи были одеты в длинные до пят балахоны. /120а/ Все это было для меня любопытно. Затем я вернулся домой.

По прошествии нескольких месяцев после прерывания на указанном участке они переселились в местность близ гоготлинской реки. Эта местность отличается обилием фруктовых деревьев и красивой природой. Нет иного такого места, где имеется все необходимое. Здесь сохранились стены кельи и старой церкви, построенной на белой глине (джисс) и являющейся местом поклонения христиан в былые времена. Я даже не представляю, как они узнали об этом, ведь из своего поселка они никуда не выходили. Наши люди знали эту местность и раньше, хотя подробно не были знакомы. /120б/ Они не интересовались такими вещами.

Когда они (монахи) занимались своим богослужением, никому не принося вреда ни словом, ни делом, ночью на них напали неизвестные разбойники и убили их, захватив все, что у них было.

Когда Шамиль узнал об этом, он очень переживал, так как он разрешал им жить на подвластной ему территории, и если бы знал этих негодяев, без сомнения, он отомстил бы за них.

Если солдат добровольно перебегал к нам, то он не пользовался особым уважением, жил у кого-нибудь, как слуга, так поступали и с захваченными солдатами. Если же он был [106] полезным мастером, /121а/ имам брал его к себе, в состав своих солдат. Если солдат убегал от нас, то при поимке ого убивали, если выяснялось, что он собирался вредить нам.

Причиной большого числа казней преступников, солдат или мусульман, особенно во время правления Шамиля, было следующее: поскольку территория Дагестана мала, и на ней распространены были грабежи, нападении и убийства, особенно до появления трех имамов, и не было другого сдерживания для преступников, как казни, наши считали целесообразным это для общей пользы, для подчинения народа и организации порядка.

/121б/ Если бы в этом не было необходимости, у нас никого не казнили бы, так как каждый человек у нас, как воин во время джихада, равен десяти гулямам — это при постоянной нехватке людей у нас.

Отсюда — упрек некоторых людей в наш адрес в казни людей необоснован и несправедлив.

Если б преступник был наказан поркой или отсечением руки у вора, или вырыванием языка у шпиона, или же отсечением носа или уха, выкалыванием глаз за другие преступления и т. д., тогда преступников было бы больше, и они подрывали бы устои нашего дела, убежав от нас или же мстя тому, кто их наказал, /122а/ хотя все это было сделано по воле имама. И это явилось бы большим злом для управления. А когда этих злодеев убивают, остальные, без сомнения, воздержатся от преступления, боясь наказания. Тогда восторжествует спокойствие. [107]

Глава XIII

О ПУШКАХ, БЫВШИХ В МОЕ ВРЕМЯ В ДАГЕСТАНЕ

Когда Шамиль взял на себя трудные тяготы имамства и джихада с русскими, прежде всего он позаботился о подчинении (ташхир-мобилизации) населения Дагестана. После этого он поставил над ним управляющих (раисы). Я (также) вложил вклад в эту наилучшую политику. Затем он обеспечил (свою армию) военным снаряжением: будь это пушки или другие предметы, вплоть до барабанов и кларнетов. Часть их была /122б/ доставлена из русских крепостей, построенных в среднем Дагестане, например, крепостей Цатаних, Зирани, Хунзах (Авар), часть их оставили русские войска в ряде сражений. Пушки были как больших размеров, так и маленьких. Большие были установлены в наших крепостях стационарно. К примеру, большая пушка была в селении Карата у Газимухаммеда, сына Шамиля, в крепости Улиб, на земле Гергебиля, в крепостях Чох и Ириб. Некоторые большие пушки остались от русских в селениях Аргвани и Ахалки. /123а/ Что касается остальных больших пушек, то большая их часть находилась в нашем Дарго и у наиба Талхика ал-Чачани, а также у Османа ал-Чачани и у наиба вилайата Кехи и Мартана Саадуллы, у (хунзахского) наиба Хаджимурада ал-Авари, (еще) и в Карате, в крепости Ириб, Улибе, Чохе.

Что касается военной музыки (букв.: русской), то она была только у Шамиля.

Отдельные маленькие пушки были отлиты по распоряжению Шамиля. Это (произошло так): известный среди нас искусством гидатлинец Муртазаали отлил нам небольшие пушки с печатью Шамиля. Они были хорошего качества, неплохо стреляли в боях. /123б/ Ядра для пушек отливали в Дарго. На каждом из них (т. е. ядер) было отпечатано: «Шамиль, да продлится его могущество». Часть ядер поступала к нам из других дагестанских районов, где побывали русские войска. Особенно много их поступило из Чечни. Артиллерист имама объявлял чеченским и дагестанским юношам, участвовавшим в сражении, что он даст порох тому из них, кто принесет ядро, причем, столько, сколько войдет в ядро. (Эти юноши) приносили к нему много ядер по возвращении с (поля) сражения.

Однажды в доме имама произошел удивительный случай. (Дело в том), что пушечные ядра были положены в [108] горячую золу, /124а/ чтобы легче было намазать их черной смолой. Вокруг были мюриды, смотревшие на солдат, которые возились с ядрами. Тогда комендантом у солдат был Раджабил Мухаммед, «толстяк», чиркеевец. Он стоял в стороне. Вдруг одно ядро взорвалось, — в нем были остатки пороха. Осколок задел бок Раджабил Мухаммеда. Тот упал на землю навзничь, мгновенно схватился за «место поражения», думая, что у него рана на животе или на боку. От испуга глаза у него закатились, как /124б/ у мертвого. Вокруг него собрались все, кто был в комнате и во дворе. Все думали, что его убило осколками. Когда же люди присмотрелись, то увидели, что кроме синяка па боку него ничего нет. Мюриды подняли его с земли и повели домой. Но все же впоследствии этот бедняга погиб от пушечного ядра.

Краткое изложение этого случая: наши войска находились в чеченском лесу; обе стороны стреляли из пушек. Как только Раджабил Мухаммед отдавал приказ стрелять по русским, те отвечали, как это всегда было у них в боях с нами, десятикратной стрельбой, в ответ на наш один (залп).

/125а/ (А Раджабил Мухаммед), отдав приказ о стрельбе, тут же прятался за большое дерево, опасаясь ядра.

И вот, когда Толстяк старался скрыться за толстяка (Игра слов. В последнем случае имеется в виду «толстое дерево»), шальной осколок попал в него. Его понесли домой. Через неделю он умер от раны.

Когда ученый Дибирмухаммед из Кокиты, учитель сына имама Газимухаммеда, услышал о смерти этого бедняка, в шутку сказал: «Поскольку мученик (шахид) Раджабил Мухаммед знал, что пушечное ядро не дает ему покоя даже за (большим) деревом, ему следовало бы /125б/ находиться на равнине, «чтобы избежать смерти».

Что касается пороха, то мы добывали его сначала с большим трудом, хотя селитры и серы у нас было много, но нам неизвестен был способ приготовления его. Все же мы стреляли из пушек, хотя и редко. Когда мы обсуждали такое положение с порохом, к нам явился один человек по имени Джафар, прибывший из Турции. Он сообщил имаму, что знает способ приготовления пороха.

Когда (имам) услышал такое, очень обрадовался и сказал: «Если знаешь — начинай, а я доставлю все необходимое для (изготовления) пороха». Джафар потребовал /126а/ от имама прежде всего искусных плотников из солдат. Потом он велел им построить деревянные дома со всем необходимым Оборудованием для изготовления пороха — разные [109] ступки из меди (и другие вещи). После завершения (строительства) домов привезли уголь, селитру, серу и с этого дня начали изготовлять в большом количестве порох. Здесь образовался большой пороховой завод (ма'дан). После этого мы не жалели пороха, стреляли, сколько хотели, (как бы) шутя. Наибам мы посылали порох большими мешками.

Джафар сделался самым авторитетным человеком у имама, любимцем народа за то великое добро, /126б/ которое он сделал для него в те (тяжелые) дни, о которых я говорил. Но незадолго перед завоеванием Чечни войсками графа Евдокимова, завод пороховой сгорел; погибло в нем около пяти человек. Потом этот завод был восстановлен полностью, но вторично сгорел, при этом, опять погибло несколько человек из работавших на заводе. Но уже третий раз он не быт восстановлен, сохранились ныне одни развалины.

Был у нас и железоплавильный завод, но через короткий срок им перестали пользоваться из-за отсутствия (у нас) умения плавить железо. Оно (Отсюда до конца главы в бумагах М. С. Саидова перевод отсутствует) дробилось при ударе молотком. А до этого мы перестали пользоваться серебряными копьями /127а/ за отсутствием необходимых средств, хотя мы и старались их постичь. Свинец же мы доставали тайно из русских крепостей или контрабандно через купцов. Между тем находились юноши, которые собирали после сражения русские ружья (пули?, патроны), стрелявшие в нас, в то время, как мы стояли в укрытии за стеной или (же в) крепости. Мы также изготовляли патроны из меди, и вот таким образом сражались с русскими, несмотря на невероятные трудности. И если бы не наше великое терпение перед тяготами воины, /127б/ с многочисленными русскими войсками, основанное на единении наших людей в преодолении испытаний, больших или малых, то завершился бы джихад среди нас (поражением) много лет назад. Это (и есть) величайшая из причин того, что и отныне продолжается война между нами и русскими.