КРАТКОЕ ИЗЛОЖЕНИЕ ПОДРОБНОГО ОПИСАНИЯ ДЕЛ ШАМИЛЯ,

КОТОРОЕ СОСТАВИЛ САЙЙИД 'АБДУРАХМАН, СЫН ДЖАМАЛУДДИНА АЛ-ХУСАЙНИ АЛ-ГАЗИГУМУКИ АД-ДАГЕСТАНИ В КАЛУГЕ

ХУЛАСАТ АТ-ТАФСИЛ 'АН АХВАЛ АЛ-ИМАМ ШАМУИЛ

В изучении истории народов Кавказа, в частности Дагестана, значительную роль играет литература на арабском языке. Академик И.Ю.Крачковский писал об исключительном и важном значении арабских источников, относящихся к истории Кавказа XVIII-XIX вв.: “Их основное преимущество в том, что они являются источниками не со стороны, а возникли в той самой среде, которой посвящены. Несмотря на то, что „исламизация" некоторых областей Кавказа относится к достаточно поздним периодам, „арабизация" их произошла так основательно, что в известных случаях арабский язык оказался главным литературным языком целого ряда областей. Так было, например, в Дагестане или Ингушетии, где это положение оставалось неизменным, можно сказать, до 20-х годов текущего столетия” [Крачковский, 19606, с. 560].

Памятники арабской письменности о Дагестане можно разделить на две группы:

1. Сведения восточных, вернее, арабских авторов о Восточном Кавказе. Эти сведения относятся в основном к истории Дагестана VI-XV вв. и характеризуют политическую и культурную жизнь средневекового Дагестана.

Среди авторов, писавших об этом периоде, следует в первую очередь назвать ал-Балазури (ум. 892), ал-Йа'куби (ум. 897 или 905), Ибн ал-Факиха (ум. ок. 885), ал-Хамадани (ум. 945), Ибн Русте (нач. X в.) ал-Мас'уди (ум. 956), ат-Табари (ум. 923), ал-Идриси (ум. J165), ал-Гарнати (ум. 1169-70), Закарийя ал-Казвини (ум. 1283), Йакута (ум. 1229) и др. Значение этих источников огромно. При написании средневековой истории Дагестана они являются порой единственными, дающими возможность охарактеризовать социально-экономическую, политическую и культурную жизнь Дагестана.

2. Источники местного происхождения на арабском языке. В основном они освещают историю Дагестана начиная с V в. Наиболее ранние [6] из них — “История Ширвана и Дербенда” [Минорский, 1963], хроника Мухаммеда Рафи' под условным названием “Тарих Дагестан” [ССКГ, 1870, вып. 5, с. 1-30], “Дербенд-наме” [Derbend-Nameh, 1851; рус. пер.: Тарихи Дербенд-Наме, 1898; Мухаммед Аваби Акташи, 1992] и др. Однако наибольшее число произведений, написанных на арабском языке, относится к XVI11-XIX вв. “Исключительное значение среди поздних арабских источников приобретают материалы, относящиеся к Кавказу за XVIII-XIX вв. Особенно значительны материалы, связанные с деятельностью Шамиля” [Крачковский, 1960в, с. 571].

И.Ю. Крачковский неоднократно отмечал особое значение арабской литературы на Северном Кавказе, ибо “...ни в одной из неарабских стран местная литература, возникшая на арабском языке, не сохраняла в такой мере полной жизненности до второй четверти XX в.” [Крачковский, 1960а, с. 609].

Отечественные ученые проделали большую работу по исследованию арабоязычной литературы Дагестана. Изучению ее и оценке значения произведений дагестанских авторов посвящены статьи И.Ю. Крачковского: “Арабская литература на Северном Кавказе”, “Новые рукописи истории Шамиля Мухаммеда Тахира ал-Карахи” [Крачковский, 1960г], “Арабские материалы о Шамиле в собраниях Академии наук”, “Арабская рукопись воспоминаний о Шамиле”, “Дагестан и Йемен” [Крачковский, 1960д].

А. Н. Генко в статье “Арабский язык и кавказоведение” дал суммарную характеристику важнейшим арабским источникам как дагестанского, так и недагестанского происхождения, указав, что “для изучения истории народов Кавказа выдающаяся роль принадлежит источникам арабского происхождения или арабоязычным” [Генко, 1941, с. 81].

Общая научная характеристика исторических источников и документов, посвященных народно-освободительному движению XIX в., их классификация с учетом классовых, социальных позиций авторов сочинений впервые представлена в исключительно ценной статье Н.И.Покровского “Обзор источников по истории имамата” [Покровский, 1936]. В ней все мусульманские источники разделены на две категории и отмечается, что “почти все работы представителей мюридизма и тариката либо редактировались царскими офицерами, издававшими их, либо писались уже с учетом великодержавных требований” (там же, с. 219-220).

Характеристика дагестанских произведений в области правоведения, философии, математики, астрономии, медицины, лексикографии, художественной литературы и истории дана в докладе М.Саидова “Дагестанская литература XVIII-XIX вв. на арабском языке”, сделанном на XXV Международном конгрессе востоковедов в Москве в августе 1960 г. [Саидов, 1963; Saidov, 1960]. [7]

М. Саидов также указал на два основных направления, которые прослеживаются в литературе на арабском языке. Одно — религиозно-клерикальное, сформировавшееся под сильным влиянием религиозной арабской литературы (Ша'бан Ободинский, Дибиркади Хунзахский и др.), и другое — возникшее и развивавшееся одновременно с религиозно-клерикальным и в тесном взаимодействии с ним. Оно представлено творчеством и отдельными произведениями тех поэтов, в чьих трудах мы находим отклик на реальные исторические события. Они стремятся к постановке насущных социально-политических проблем. Эта литература несет на себе черты национального своеобразия. Представителями этого направления являются Са'ид Абаканский, Хаджимухам-мед Согратлинский, Абдуллатиф Доногоно, Иусуф Яхсайский, Мирза-али Ахтынский, Шейхамир Кумухский, Хасан Алкадарский, Имамму-хаммед Гигатлинский [Саидов, 1963, с. 122].

Среди всех произведений арабоязычной литературы особое место занимают памятники, связанные с народно-освободительным движением под руководством Шамиля.

На XIX век в Дагестане приходится небывалый взлет исторической литературы на арабском языке. В истории народов Дагестана литература никогда не была так тесно связана с жизнью, как в XIX в. Это было время ожесточенной классовой борьбы, внутренних конфликтов, борьбы народов Дагестана за социальное и национальное освобождение. Начиная с 30-х годов XIX в. и вплоть до 1859 г. народно-освободительное и антиколониальное движение было связано с именем Шамиля. Движение горцев являлось борьбой широких трудящихся масс Северо-Восточного Кавказа за свою независимость. Основу движения составляли трудящиеся горцы, боровшиеся за свою свободу и независимость против захватнической, колонизаторской политики царизма, а также против местных феодалов как своих угнетателей и опоры царизма [О движении горцев..., 1957, с. 249; Нар.-осв. движение горцев..., 1989; Нар.-осв. движение горцев..., 1994; Кавказская война..., 1998].

Вполне понятно, что литература в Дагестане не могла обойти молчанием крупнейшие события, игравшие огромную роль в жизни Северного Кавказа. Движение горцев стало в центре внимания арабоязычной литературы.

Из многочисленных произведений, созданных за это время местными авторами, до нас дошли немногие, но и они дают общее представление о характере движения, о героической борьбе народных масс за освобождение, о расстановке сил, об отношении различных слоев населения к событиям, разворачивавшимся в середине XIX в.

Среди исторических сочинений, связанных с эпохой Шамиля, известны: “Сказание очевидца о Шамиле” [Гаджи-Али, 1873]; “Ба-рикат ас-суйуф ал-джабалийа фи ба'д ал-газават аш-шамилийа” [8] (“Блеск дагестанских сабель в некоторых шамилевских битвах”) Мухаммедтахира ал-Карахи; “Воспоминания” Абдурахмана из Газику муха и его сочинение “Хуласат ат-тафсил”; сочинение Исхака из Урмы “Эпоха Шамиля”; “История” Курбана из Ашильты; “ал-Хабар фи-т-та'рих ал-махалли” Халила из Ангиды; сочинение “ал-Магази” Хайдарбека из Геничутля [Саидов, 1963, с. 121]; два сочинения анонимных авторов “Китаб фи байан шаджа'ат ал-батал Хаджи-мурад” (“Книга о храбрых поступках героя Хаджимурада”) и “ал-Вакаи' вака'ат фи-д-Дагестан ба'д хабс имам Шамуил” (“О событиях в Дагестане после пленения Шамиля”) [Абдурахман из Газикумуха, 1997, с. 16-17,22].

Помимо указанных выше сочинений следует отметить русский перевод сочинения Мухаммедтахира ал-Карахи “О дагестанских войнах в период Шамиля”, опубликованный ленинградским востоковедом А.М. Барабановым [Хроника..., 1941], а в 1946г. академик И.Ю. Крачковский завершил работу своего ученика, погибшего на фронте, и издал арабский текст хроники [Хроника..., 1946]. Третий том, посвященный исследованию памятника как исторического источника, остался, к сожалению, незавершенным (там же, с. 3).

В деле изучения народно-освободительного движения были достигнуты, как видно, значительные успехи. Кавказоведы и арабисты проделали большую работу по введению в научный оборот кавказских архивных материалов и арабоязычных дагестанских документов. Однако начиная с 1950 г. в оценке характера движения горцев были допущены извращения, начало которым было положено фальсификаторской статьей Багирова, после появления которой многие историки вынуждены были отказаться от своих прежних взглядов и рассматривать движение Шамиля как реакционное, инспирированное извне, антинародное. В Грузии был издан сборник архивных документов, который представлял Шамиля в качестве агента Турции и Англии, а народы Дагестана как орудие англо-турецкой экспансии на Кавказе [Шамиль — ставленник..., 1953]. Этот сборник являл собой пример тенденциозного, произвольного подбора документов. Меняли свою точку зрения и те, кто раньше доказывал прогрессивность движения горцев. Ср., например, работы С.К. Бушуева 1939 и 1955 гг.; в последней автор считает движение Шамиля уже реакционным. Об инспирированности движения Шамиля из-за рубежа писал и историк А.В. Фадеев [Фадеев, 1965, с. 67].

Начало широкому научному обмену мнениями об оценке движения горцев в первой половине XIX в. было положено сессией, созванной Дагестанским филиалом АН СССР в октябре 1956 г. [О движении горцев..., 1957]. Рассмотрению этой проблемы было посвящено также совещание отечественных историков, созванное Институтом истории АН СССР 15-19 ноября 1956г. Широкая дискуссия вокруг этого [9] вопроса помогла восстановить правдивую оценку движения горцев как народного, освободительного, прогрессивного. Сессия отметила также необходимость выявления, критического изучения и публикации документальных материалов в целях успешного изучения проблем освободительного движения горцев под руководством Шамиля.

Дагестанские историки проделали значительную работу по сбору источников, относящихся к движению горцев XIX в., и уже в 1959 г. был опубликован ценный труд — сборник архивных материалов [Движение горцев..., 1959].

Однако в 60-70-е годы административный и идеологический диктат препятствовал появлению новых исследований в области народно-освободительного движения XIX в. [Гамзатов, 1998, с. 78].

Тем не менее даже в эти годы появлялись отдельные ценные исследования. Профессор В.Г.Гаджиев опубликовал статью “Абдурахман и его воспоминания”, в которой даны обстоятельный анализ жизни и творческой деятельности Абдурахмана из Газикумуха и источниковедческая характеристика его “Воспоминаний” [Гаджиев, 1976].

Были опубликованы также письма Шамиля [Шарафутдинова, 1974, 1977] и статьи об источниках эпохи Шамиля [Тагирова, 1986], а несколько позже — материалы конференции 1989г., посвященной народно-освободительному движению горцев Дагестана и Чечни в 20-50-е годы XIX в. [Нар.-осв. движение горцев..., 1994].

В 1997г. к юбилейной дате 200-летия со дня рождения Шамиля вышел в свет сборник его писем — “100 писем Шамиля” (перевод и комментарии Х.А. Омарова) [100 писем Шамиля, 1997]. Была опубликована статья, посвященная Абдурахману из Газикумуха и двум известным его сочинениям — “Воспоминаниям” и “Хуласат ат-тафсил” [Tagirova, Sixsaidov, 1996].

Важным событием стало издание (факсимиле арабского текста, перевод и научные комментарии) выдающегося сочинения Абдурахмана из Газикумуха “Воспоминания” [Абдурахман из Газикумуха, 1997]. Продолжается работа по изданию и других материалов дагестанского происхождения [Тагирова, 1994, 1998; Шихсаидова, 1999; Шихсаидов, Шихсаидова, 2001].

Значительно усилился интерес к личности Шамиля и народно-освободительному движению и за рубежом. В 1994 г. вышла в свет книга М. Гаммера, которую по информативности и приведенным источникам можно считать одним из лучших исследований последних лет ([Gammer, 1994]; рус. пер. [Гаммер, 1998]; см. также [Гемер, 1997]).

Наряду с изданиями новых трудов и источников продолжается работа по переизданию ценных исследований и материалов, ставших библиографической редкостью. Так, например, переиздана ценная книга профессора Р.М. Магомедова “Борьба горцев за независимость под руководством Шамиля” [Магомедов, 1991], а также сочинение [10] “Сказание очевидца о Шамиле” [Гаджи-Али, 1995]. В последние годы появился ряд интересных исследований и публикаций, посвященных отдельным вопросам истории народно-освободительной борьбы горцев в XIX в. [Рамазанов, 1996а, б; Хакрун, Амиров, 1994; Шигабуди-нов, 1992; Даниялов, 1996; Доного, 1995, 1997 и др.].

В правдивом, объективном отражении событий Кавказской войны, в показе героической борьбы народов Северного Кавказа за свое национальное и социальное освобождение большую роль сыграли научные сессии 1997-1998 гг. [Нар.-осв. война..., 1997; Кавказская война..., 1998].

Как отмечал академик И.Ю.Крачковский, изучение эпохи Шамиля требует привлечения новых источников, особенно написанных в Дагестане на арабском языке. Они дают “неоценимый материал, иногда переплетающийся с источниками на других языках... но еще чаще — самостоятельный, единственный в своем роде, не имеющий никаких параллелей” [Крачковский, 1960а, с. 615]. Из известных произведений, посвященных событиям 20-50-х годов XIX в., наиболее информативными и фундаментальными являются труды Мухаммедтахира ал-Карахи (“Блеск дагестанских сабель в некоторых шамилевских битвах”), Гаджиали (“Сказание очевидца о Шамиле”) и Абдурахмана из Газикумуха (“Воспоминания” и “Хуласат ат-тафсил”).

“Эпоха Шамиля выдвигает, по-видимому, впервые в арабской литературе Кавказа ряд крупных исторических хроник местного происхождения. Из них только одна служила до сих пор предметом специального внимания исследователей” [Крачковский, 1960а, с. 617]. Речь идет о сочинении Мухаммедтахира ал-Карахи “Блеск дагестанских сабель в некоторых шамилевских битвах”.

Наша работа посвящается другому из указанных выше сочинений, а именно произведению Абдурахмана из Газикумуха “Хуласат ат-тафсил” .

Названные произведения отличаются друг от друга не только по общему характеру изложения событий, но и по своим хронологическим рамкам. Так, например, если “Сказание очевидца о Шамиле” и “Хроника” Мухаммедтахира ал-Карахи посвящены в основном периоду борьбы под руководством Шамиля, то хроника Абдурахмана, сына Джамалуддина, — периоду пленения Шамиля и его пребыванию в России.

В двух первых хрониках значительное место уделено самому движению, хроника же Абдурахмана основное внимание уделяет личности Шамиля, его отношению к новым обстоятельствам.

Эти новые обстоятельства наложили отпечаток также и на идеологическую направленность произведения Абдурахмана. Он, убедившись в окончательном поражении движения, старается приспособиться к новым условиям. Сведения о нем немногочисленны. Абдурахман был [11] активным сторонником и участником движения под руководством Шамиля. Он был братом жены Шамиля, Захиды, и мужем его старшей дочери Нафисат [Крачковский, 19606, с. 561]. Абдурахман не покинул Шамиля и после пленения и делил с ним все тяготы плена в Калуге, где и составил свое произведение о Шамиле.

Полное имя автора, как видно из названия сочинения “Хуласат ат-тафсил”, — Абдурахман, сын Джамалуддина ал-Хусайни ал-Кибуди ал-Газигумуки ад-Дагестани. Нисба “ал-Хусайни” означает, что автор возводит родословную к ал-Хусайну, внуку Пророка, а “ал-Кибуди” произошло от названия квартала в Газикумухе [Tagirova, Sixsaidov, 1996, с. 319; Абдурахман из Газикумуха, 1997, с. 11].

В литературе называются различные даты рождения Абдурахмана, однако наиболее точной и убедительной представляется та, на которую указывает его отец Джамалуддин. Запись эта сделана им на листке одной из арабских рукописей из его личной библиотеки: “Дата рождения Абдурахмана, сына Джамалуддина, — ночь на воскресенье, двадцать второго числа благословенного месяца Аллаха шавваль тысяча двести пятьдесят второго года” (т.е. 1 февраля 1837 г.) [Tagirova, Sixsaidov, 1996, с. 319; Абдурахман из Газикумуха, 1997, с. 11].

Отец Абдурахмана, Джамалуддин, занимал видное место в духовной жизни дагестанского общества. Он был известным дагестанским ученым и преподавателем, авторитетным знатоком арабской литературы, духовным наставником Шамиля. Джамалуддин был активным сторонником тартата накшбандийского толка и автором знаменитого суфийского трактата “ал-Адаб ал-мурдийа” (“Правила достодолжных приличий”)¹.

О своем отце Абдурахман сообщает: “Родитель мой, сеид Джемал-эддин-Гусейн, был родом из Казикумуха. В первой своей молодости он служил при бывшем казикумухском хане Аслан-хане в качестве письмоводителя. Хан любил его и за усердную службу его и преданность пожаловал ему три деревни в Кюринском ханстве под общим именем Астал, и жители этих деревень платили дань моему отцу” [Джемаледдин Казику мухе кий, 1986, с. 21].

Впоследствии он в корне изменил прежний образ жизни, обратившись к Богу, принял тарикат от Мухаммеда ал-Яраги, который посвятил Джамалуддина в звание муршида в 1824 г., после чего тот возвратился в Газикумух, где “проводил время в уединении, занимаясь молитвами и направлением посетителей его на путь истины” (там же, с. 22). В 1862г. шейх Джамалуддин переехал в Турцию. Умер он в Стамбуле в 1866 г.

1. Перевод этого сочинения был выполнен Абдуллой Омаровым и издан [ССКГ, 1869]; арабский текст издавался дважды [Джамаладдин ад-Дагестани..., 1905; Джамаладдин ал-Гумуки, 1908 (литографическое издание 1905 г. переиздано с русским переводом [Джемаледдин Казикумухский, 1986])]. [12]

Абдуррахман получил традиционное для своего времени образование, его учителями были известные местные алимы, он хорошо знал мусульманское право, арабскую грамматику, поэзию.

Пристав при Шамиле А. Руновский дает краткие сведения об авторе хроники: “Автор этих записок Абдуррахман, сын известного дагестанского муршида Джемал-эддина и зять Шамиля, женатый на его старшей дочери Нафисат. Это очень умный молодой человек, имеющий, впрочем, наклонность к схоластическому образованию, которое он и продолжает в Калуге под непосредственным руководством Шамиля. Будучи ревностным мусульманином и исполняя поэтому все самые мелочные требования религии в точности, Абдуррахман находит, однако, в промежутках намазов и чтения богословских книг довольно свободного времени для занятий литературой, которой отдает полное предпочтение перед всеми удовольствиями калужской праздной жизни” [Руновский, 1862, с. 411].

Религиозность Абдурахмана, его образованность и склонность к занятиям литературой снискали ему расположение и любовь Шамиля. А.И. Руновский в своих “Записках” пишет об Абдурахмане: “Старший брат очень привержен к своей религии и много интереса находит в чудесах, описываемых мусульманскими книгами, к которым он питает доверие неограниченное. За все за это, а также за великую грамотность Шамиль питает к нему большое расположение. Гунибская переписка ведена им” [Руновский, 1989, с. 154]. Его способности и благонамеренность, которые отмечал и калужский губернский воинский начальник, привлекли к нему внимание и представителей официальных властей, считавших, что он мог быть “полезным даже для службы на Кавказе в качестве переводчика или состоять при местном управлении Темир-Хан-Шуры” [Даг. сб., 1902, с. 241-242].

В Калуге Абдуррахман прожил более шести лет вместе со своей женой Нафисат, братом Абдурагимом и другими лицами, сопровождавшими Шамиля в Россию. Однако вскоре, в связи с болезнью своей жены, он был вынужден обратиться к официальным властям с просьбой “позволить ему с женой переехать на жительство на Кавказ и поселить ее близ Темир-Хан-Шуры, места ее родины” [Даг. сб., 1902, с. 242].

Абдуррахман возвратился в Дагестан в 1866 г., сразу после смерти своей жены. Она была похоронена в сел. Гимры. Несколько позже он переехал в Тифлис, где был зачислен в дагестанскую конную милицию. В Тифлисе он провел около пяти лет, а в 1871 г. был переведен в распоряжение начальника Дагестанской области (с назначением ему пенсии в 450 руб. в год) (там же). Поселившись в Газикумухе, Абдурахман, по имеющимся сведениям, в течение некоторого времени исполнял обязанности кадия [Крачковский, 19606, с. 561]. Год его смерти точно не известен, но принято считать, что это имело место в 1318/1900 или 1901 г. [Абдуррахман из Газикумуха, 1997, с. 14]. [13]

Абдурахман является автором еще нескольких сочинений, написанных в разное время (“Выдержки из записок Абдуррахмана, сына Джемалэддинова, о пребывании Шамиля в Ведене и о прочем”. Это русский текст сочинения, изданный в переводе А.И.Руновского [Выдержки из записок..., 1862]; историческое сочинение под названием “Сукут Дагестан ва Чачан би-йара'али Усман фи санати 1294” — “Падение Дагестана и Чечни вследствие подстрекательства османов в 1294 г.”, т.е. в 1877 г. [Канчавели, 1975]; крупное историческое сочинение “Воспоминания Абдурахмана” — “Музаккарат Абдаррахман” [Абдурахман из Газикумуха, 1997]). Наиболее значительное из них — “Воспоминания” (полное название: “Китаб тазкират саййид Абдаррахман ибн устад шейх ат-тарика Джамаладдин ал-Хусайни фи байан ахвал ахали Дагестан ва Чачан аллафаху ва катабаху фи Тифлис фи санати 1285” — “Книга воспоминаний саййида Абдурахмана, сына устада, шейха тариката Джамалуддина ал-Хусайни, о делах жителей Дагестана и Чечни. Сочинено и написано в Тифлисе в 1285 г.”, т.е. в 1869 г.). Труд этот по своему составу делится на две резко различающиеся друг от друга части. Первая содержит сведения о трех имамах — Газимухаммеде, Гамзате и Шамиле. Основное содержание этой части — характеристика личностей трех имамов, освещение взаимоотношений шариата с обычно-правовыми нормами, описание борьбы за ликвидацию ханской власти; незначительны сведения о военных событиях, о столкновениях с царскими войсками.

Вторая часть сочинения — это единственный в своем роде историко-этнографический очерк о дагестанском обществе. Впервые Абдурахман обстоятельно описывает хозяйство, быт, географическое положение, традиции дагестанских селений, их отличительные черты, производственную деятельность их жителей, рассказывает о принципах управления в наибствах, о налоговой и земельной политике, системе образования в имамате, о многогранной деятельности Шамиля, а также его наибов в административной, дипломатической, внешнеполитической сферах [Абдурахман из Газикумуха, 1997, с. 9-10]. Можно с полным правом считать это сочинение Абдурахмана настоящей энциклопедией по истории, этнографии и культуре Дагестана XIX в.

Относительно другого сочинения Абдурахмана, опубликованного в переводе А.И. Руновского в газете “Кавказ” в 1862 г. (“Выдержки из записок Абдуррахмана, сына Джемалэддинова, о пребывании Шамиля в Ведене и о прочем”), и о его роли в процессе создания “Хуласат ат-тафсил” в науке существует несколько мнений (об этом подробнее ниже).

Что касается сочинения “Хуласат ат-тафсил”, то в настоящее время нам известно о существовании трех списков этого произведения. Один из них хранится в рукописном фонде С.-Петербургского филиала Института востоковедения РАН (шифр АЛЮ). Заслуга открытия этого [14] списка для науки принадлежит И.Ю. Крачковскому, который посвятил хронике обстоятельную статью и дал в ней текстологический и литературный анализ [Крачковский, 1960б, с. 559-573]. Там же приведена краткая характеристика внешних признаков хроники. Описание хроники дано в Каталоге арабских рукописей, составленном А.И. Михайловой [Каталог..., 1965, с. 143-145]. Хроника представляет собой тетрадь в 122 листа, размером 11x17,5 см. Каждая страница имеет по 11 строк, только на с. 1а—12 строк. Весь текст написан черными чернилами, четким насхом с особенностями, типичными для рукописей, происходящих из Дагестана. Автор начал записывать свои воспоминания по частям около 1279/1862 г. и закончил их в 1281/1864-1865 гг. Впоследствии автор внес в свои записки небольшие вставки-комментарии и дополнения, касающиеся более поздних событий: крайней из дат, встречающихся в приписках, является 1300/1883 г. (л. 101а). На полях рукописи сделаны отметки карандашом рукою И.Ю. Крачковского. Судя по инвентарной записи (“1908 № 1447”), рукопись поступила в Азиатский музей в 1908 г.

В записке В.В. Бартольда, процитированной И.Ю. Крачковским, содержится следующая информация:

“Рукопись пожертвована для Азиатского музея Академии наук Евгением Густавовичем Вейденбаумом, членом совета наместника Его Величества на Кавказе (Тифлис, ул. Петра Великого, д. 1).

История последних действий Шамиля и его пребывания в России; автор — зять Шамиля, Абд ар-Рахман ибн Джамал ад-дин из Гази Кумуха; впоследствии казий в том же селении; занимал эту должность еще в 1308 (1890-1891) г., во время составления книги ***, сочинения *** (напечатано в С.-Петербурге в 1312г., с. 206). Абд ар-Рахман часто упоминается в „Дневнике" приставленного к Шамилю полковника А.И. Руновского (Акты, собранные Кавказской археографической комиссией, т. XII, с. 1395-1526).

Рукопись по заглавному листу есть автограф автора” [Крачковский, 19606, с. 560-561].

В статье “Шамиль”, написанной для “Энциклопедии ислама”, академик В.В. Бартольд пишет: “Сочинение о Шамиле и его пленении было написано по-арабски его племянником Абд ар-Рахманом в Калуге; рукопись находится сейчас в Азиатском музее в Ленинграде; ее русский перевод (выполненный А. Руновским) появился в Тифлисе в 1862 г. (первоначально в газете „Кавказ", № 72-76)” [Бартольд, 1963, с. 874].

Однако, как отмечает И. Ю. Крачковский, “ближайшее изучение рукописи прежде всего заставляет отказаться от мысли, что она представляет оригинал перевода А. Руновского... Этому противоречат уже [15] внешние, хронологические данные. Перевод А. Руновского („Выдержки из записок Абдуррахмана, сына Джемалэддинова, о пребывании Шамиля в Ведене и о прочем") был напечатан в № 72-76 „Кавказа" с 13 по 27 сентября 1862 г., т.е. в 1279 г. хиджры. Между тем рукопись Азиатского музея на заглавном листе носит дату 1281 г. хиджры, т.е. 1864-1865 гг.” [Крачковский, 19606, с. 561-562].

Действительно, по русскому переводу, осуществленному, как уже указывалось, А. Руновским, можно судить о резком расхождении этого списка со списком, хранящимся в С.-Петербурге.

В переводе А. Руновского много сведений о внутреннем устройстве резиденции Шамиля в Дарго и Ведено, которые совершенно отсутствуют в рукописи С.-Петербургского филиала ИВ РАН. То же можно сказать и о других разделах, представленных у А. Руновского, и наоборот, у последнего не нашли никакого отражения главы, имеющиеся в нашей рукописи. Сличение общих отрывков показывает резкое расхождение. Кое-что в этих расхождениях может быть отнесено на счет свободной манеры перевода А. Руновского, однако появление целых отделов, отсутствующих в нашей рукописи, нельзя приписывать только его литературному творчеству” [Крачковский, 19606, с. 564]. И.Ю. Крачковский обратил внимание и на хронологические расхождения сравниваемых сочинений. Сочинение Абдурахмана “Хуласат ат-тафсил” содержит сведения, доведенные до 1883 г. (рукопись сочинения, к написанию которого Абдурахман приступил около 1864 г., находилась в руках автора, дополнялась и комментировалась приблизительно в течение двадцати лет), в то время как в переводе А. Руновского говорится о событиях более раннего времени (там же, с. 562, 564).

В книге “Над арабскими рукописями” И.Ю. Крачковский пишет: “В коллекциях Азиатского музея всплывал давно там находившийся автограф воспоминаний о жизни в России зятя Шамиля, еще раз показывавший, как осторожно надо относиться к переводам даже пристава Руновского, которые считались авторитетным историческим источником” [Крачковский, 1965, с. 188].

И.Ю. Крачковский приходит к выводу, что “...обе версии — лежавшая в основе перевода Руновского и представленная в рукописи Азиатского музея... различны. Происхождение их, однако, одинаково” [Крачковский, 19606, с. 564].

Более поздние исследования подтверждают эту мысль И.Ю. Крачковского. Согласно одному из них, текст “Хуласат ат-тафсил” не является списком вышеуказанных “Воспоминаний” Абдурахмана. “Напротив... все три текста, освещающие историю движения горцев Дагестана и Чечни в 20-50-х годах XIX в., при определенных условиях могли бы составить одну книгу” [Гаджиев, 1976, с. 131]. Другая версия основывается на предположении, что материалы, напечатанные в нескольких номерах газеты “Кавказ”, “не представляют собой отдельного [16] сочинения, а являются подготовительными набросками, вошедшими в состав „Воспоминаний" Абдурахмана” [Абдурахман из Газикумуха, 1997, с. 11].

Ознакомление с текстами указанных сочинений позволяет сделать предположение, которое не противоречит высказанным версиям относительно происхождения главных трудов Абдурахмана из Газикумуха — его “Воспоминаний” и “Хуласат ат-тафсил”, а именно что переводы Руновского основаны на первоначальных набросках, которые впоследствии легли в основу окончательных текстов обоих трудов.

Представляет интерес письмо самого А. Руновского, датированное 2 декабря 1862 г., о котором уже сообщалось в печати [Гаджиев, 1976, с. 129-130; Руновский, 1999]. Из этого письма известно, что при переводе записок Абдурахмана, опубликованных в газете “Кавказ” в 1862 г., Руновский внес определенные дополнения, отсутствующие в арабском оригинале, по поводу чего он и объясняется с автором записок.

Сама же литературная история сочинения, по мнению И.Ю. Крачковского, выглядела следующим образом: идея составления записок принадлежала А. Руновскому, который обратился с этой просьбой к Абдурахману. Воспоминания составлялись по частям, без строгой хронологии. Отдельные отрывки затем были переведены А. Руновским и напечатаны в газете “Кавказ”, “причем выбор их, порядок, известная литературная обработка принадлежат не столько автору, сколько переводчику”, после чего Абдурахман продолжал работать над сочинением, создавая “...цельное произведение по известным ему арабским образцам” [Крачковский, 19606, с. 564-565]. Основная редакция рукописи была завершена в 1864-1865 гг., однако автор дополнял и комментировал уже готовое сочинение в течение еще почти двадцати лет, вплоть до 1300 г. хиджры, т.е. до 1883 г.

Второй список сочинения “Хуласат ат-тафсил” хранится в Фонде восточных рукописей Института истории, археологии и этнографии Дагестанского научного центра РАН (№ 165). Рукопись имеет 95 листов размером 17,5 x 27,5 см по 13 строк на странице. На титульном листе следующая запись: [17]

“Краткое изложение подробного описания дел имама Шамиля”.

“Написал эту [книгу] достойный, знающий, глубокий ученый, [просвещенный] литератор саййид Абдурахман, друг имама Шамиля и его зять, сын избранника Аллаха, знающего, совершенного муршида шейха саййида Джамалуддина ал-Газигумуки ал-Хусайни, — да ниспошлет Аллах Всевышний благословение их чистым душам”.

Далее внизу запись с упоминанием даты смерти автора: ***

“Скончался автор, достойный [ученый], в городе (балда) Газикумух в 1318 году” (1900 г.).

В конце сочинения имеется запись о переписке сочинения Мухаммедом Мансуром Хайдарбековым ал-Авари ал-Гиничуки (из Геничутля): ***

Еще один список “Хуласат ат-тафсил”, известный нам на сегодняшний день, был обнаружен экспедицией Института истории, языка и литературы Дагестанского филиала АН СССР летом 1970 г. (руководитель А.Р.Шихсаидов). Список этот хранился у жителя сел. Кули Кулинского р-на Али Абдуллаева. Рукопись имеет 216 страниц, по 11 строк на каждой, и озаглавлена: ***

“Китаб Хуласат ат-тафсил фй ахвал ал-имам Шамуйл”. На последней странице — запись о переписке жителем селения Вихли Карата:

“Завершилась [переписка] того, что написал автор саййид Абдурахман ал-Хусайни рукой К.р.б.¹ б. Мухаммеда Амина ал-Вихли”.

Рукопись С.-Петербургского филиала Института востоковедения озаглавлена: ***

1. Здесь имя неясно, поэтому оно обозначено буквами. [18]

“Краткое изложение подробного описания дел Шамиля, которое составил саййид Абдурахман, сын Джамалуддина ал-Хусайни ал-Гази-гумуки ад-Дагестани в Калуге. Год 1281”.

В тексте самого сочинения (л. 36) заглавие упоминается в несколько ином варианте, с добавлением титула “имам”: “Хуласат ат-тафсил 'ан ахвал ал-имам Шамуил”. Как отмечал И.Ю. Крачковский, такая корректировка заглавия на титульном листе вполне объяснима условиями того времени, когда титул “имам” мог показаться одиозным [Крачковский, 19606, с. 562].

Начало рукописи обычно для произведений арабской литературы. Сохраняются все части введения: басмала, хамдала, таслийа: ***

“Во имя Аллаха, милостивого и милосердного. С тобою помощь, о Помогающий. Хвала Аллаху, который вывел нас к свету ислама и оказал нам честь Пророком своим Мухаммадом, — ему и другим пророкам наидостойнейшая молитва и привет, — который (Мухаммад) заложил основу правильного пути посредством Слова. Да благословит Аллах Всевышний его, его семью и его сподвижников (асхабов) — светильников в темноте, ревностных львов в деле веры Царя всеведущего”.

Конец сочинения отсутствует.

Последняя страница рукописи (л. 1226) завершается следующими словами: *** и далее в нижнем левом углу стоит слово *** ( 'ала) — это означает, что рукопись неполная и что следующая страница должна была начаться с этого слова, но, судя по внешнему виду и по содержанию, в ней не хватает только одной страницы с окончанием стихов, посвященных наместнику царя на Кавказе великому князю Михаилу Николаевичу.

1. Затем Благословение Аллаха и привет — То, что отличает свет от тьмы... [19]

После краткого введения и традиционного “а затем” (***) следует изложение причин, побудивших автора к написанию данного сочинения, среди которых немалое место отводится просьбе А. Руновского дать обстоятельную характеристику событий, связанных с именем Шамиля: *** (лл. 16-26)

“Попросил меня, а я, добивающийся милости Господа моего, саййид Абдурахман, сын Джамалуддина ал-Хусайни ал-Кибуди, — тот, кто занимал в моем сердце почетное место... Аполлон Руновский, которого назначил великий падишах... при имаме Шамиле ал-Гимрави... чтобы я написал для него (т.е. Руновского. — Н.Т.)... небольшой рассказ о некоторых шамилевских событиях в последние дни джихада в Дагестане, а также упомянул об императорских милостях...”

Последняя фраза весьма примечательна. Она указывает на истинный характер поручения, которое фактически дал А. Руновский Абдурахману, т.е. сочинение Абдурахмана, по мысли Руновского, должно было превратиться в конечном счете в прославление “благодеяний” императора. Это обстоятельство, разумеется, наложило отпечаток на содержание сочинения.

Сочинение Абдурахмана условно делится на две части. Первая часть (до л. 436 включительно) после введения (л. 16) и объяснения причин написания этой книги (лл. 16-36) содержит описание событий последнего периода деятельности Шамиля на Кавказе и обстоятельств его сдачи.

В. это описание входит следующее.

Рассказ о переселении Шамиля из Дарго в Ведено (л. 36):

“Начнем сначала с сообщения о переходе имама Шамиля из Нового Дарго в горную область, а это (т.е. Новое Дарго) — селение, основанное близ Ведено...”;

“И поднялся он на гору Килатль (Килал), а [Килатль] — это селение, основанное у подножия этой горы” (л. 5а).

Отступление к последнему пункту Гунибу (л. 8а):

“...И он стремился оседлать верховое животное бегства с этой укрепленной горы в сторону горы Гуниб...” [20]

Оборона Гуниба и обстоятельства сдачи Шамиля (лл. 86—42а).

Описание встречи Шамиля с Барятинским (лл. 42а-43б).

Вторая, основная часть повествует о пребывании Шамиля в качестве царского пленника в России. Начинается она (л. 43а) “обычным для автора риторическим растянутым переходом со вставленными стихами и вводными рассказами” [Крачковский, 19606, с. 566].

Далее идет краткое описание пребывания в Темир-Хан-Шуре, Чугуеве, Петербурге (лл. 536-546).

Главное внимание уделено переезду Шамиля в Калугу (л. 556), его жизни там, описанию местных достопримечательностей и поездке в Петербург, имевшей место в 1277/1860 г.; сюда входят:

рассказ об осмотре бумажной фабрики (лл. 60б-62а);

рассказ об осмотре сахарного завода (л. 626);

описание железной дороги из Москвы в Санкт-Петербург (лл. 77а-80а);

парад в Красном Селе (лл. 83а-88б);

пребывание в Петергофе и описание фонтанов (лл. 89а-90а, 936-956);

поездка в Кронштадт (лл. 95б-99а);

посещение “кузницы” Адмиралтейства (л. 986), стекольного завода (лл. 99а-99б), Монетного двора (лл. 996-101 а), Зоологического сада (лл. 102а-105б), Обсерватории (лл. 1126-113а); аудиенция у Александра II (лл. 1066-107а);

возвращение в Калугу (л. 109а);

о лечении дочери Шамиля Наджабат (лл. 1106-1126);

письма Джамалуддина Шамилю и сыну (лл. 1156-116а, 119б-121а);

заключение (лл. 121а-122а);

последним идет посвящение наместнику Кавказа великому князю Михаилу Николаевичу (л. 1226).

Первая часть рукописи начинается кратким описанием событий, предшествовавших укреплению Шамиля в Гунибе. События изложены отрывочно, прерываются многочисленными отступлениями автора, и их ход можно проследить лишь по отдельным кратким высказываниям. Автор и не старается особо конкретизировать события до отступления войск Шамиля к Гунибу, ибо главное внимание будет уделено именно Гунибу, его обороне, переговорам между Шамилем и царскими властями, пленению Шамиля и отправке его в Петербург.

Лишь несколько раз в начале сочинения дано более или менее обстоятельное описание местностей и важнейших фактов.

Таково описание укреплений на горе Килатль (Килал) (л. 5а) и причин, по которым имам был вынужден покинуть это укрепление, описание Гуниба как наиболее предпочтительного пункта для организации обороны (л. 20а).

В описании Килатля (Килала) весьма ценно упоминание о русских солдатах, бежавших к Шамилю и служивших у него: “...И [21] сопровождали его тогда мухаджиры из Чиркея и им подобные, и солдаты, которые были при нем в течение уже нескольких лет, перешедшие со стороны русских, — пленные и перебежчики” (л. 5а). Это вскользь сказанное замечание проливает свет на отношение восставших горцев к простому русскому народу. В литературе неоднократно отмечались случаи бегства русских солдат к Шамилю и хорошее отношение к ним со стороны имама.

Автор акцентирует внимание на исключительно неблагоприятных условиях, в которых находился отряд Шамиля перед отходом в Гуниб. Неустойчивость внутриполитического положения имамата в 50-х годах XIX в. подчеркивается упоминанием тех, кто не подчинялся Шамилю: “...Когда увидел Шамиль, что у народа отсутствует решимость оказывать сопротивление русским, потому что каждая личность из различных горских народов с их многочисленными языками, независимо от того, ра'ис он или простой, знатный или незнатный, — [все они] обращаются к русским, отказываясь от того дела, которое было возложено на них первым имамом Дагестана...” (лл. Зб-4а).

Абдурахман показывает, что и военная обстановка сложилась не в пользу горцев, когда “оказался имам подобно камню между двумя деревьями” (л. 9а).

Не забывает Абдурахман и о таких немаловажных факторах, как государственная казна имамата, о средствах, собранных Кебедмухам-медом (Кибит-Магомой), и о мерах, предпринятых им для охраны казны: “...и говорят, сумма, которую собрал Кебедмухаммед из вещей имама, — это восемь тысяч рублей, не считая украшений, одежды, оружия и книг...” (л. 27а); “...и Кебедмухаммед сел на имущество имама, подобно страусу на яйцах, опасаясь прикосновения других рук и пыли...” (л. 26а).

Первая часть хроники лишена, в отличие от второй, различных этнографических или бытовых деталей, однако в одном случае Абдурахман отказывается от этого принципа, посвятив несколько строк описанию процесса производства соли в Дагестане (лл. 9б-10а): “Той ночью мы спали у моста Конхидатля, а это селение, в котором есть соляной источник (*** 'соляная вода'), и у них делают соль из речного песка... они несут соляную воду в свои дома в бурдюках на спинах мулов, а также песок. Песок насыпают в большие котлы, заливают соляной водой и разводят под ними огонь до тех пор, пока [вода в них] постепенно не испарится (букв.: не уменьшится из-за сильного кипения) и не превратится в соль таким образом”.

Рассказ о последних днях Шамиля в Гунибе охватывает события одного месяца — августа 1859г., когда горстка мюридов во главе [22] с Шамилем, окруженная многотысячной царской армией, вынуждена была сдаться в плен [История Дагестана, 1968, с. 88-116].

Как известно, в августе 1859 г. русские войска, руководимые генералом Барятинским, двинулись из Чечни в Дагестан. Многие наибы Шамиля изъявляли покорность России, сдавали крепости без боя. Сдавались также многие дагестанские селения. Шамиль, окруженный со всех сторон царскими войсками, вынужден был отступить в Гуниб. Здесь мюриды Шамиля построили оборонительные сооружения, и Гуниб был превращен в почти неприступную крепость. 400 мюридов Шамиля были окружены 360-тысячной армией генерала Барятинского ( там же, с. 112). Судьба Гуниба была решена. 25 августа 1859 г. Шамиль сдался в плен. Для царской России это было событием огромной важности. Оно отмечено мемориальной записью на стене церкви Спаса-на-Крови в С.-Петербурге:

1859 и 1864,

Покорение Кавказа

Взятие Гуниба и пленение Шамиля

25 августа 1859 года

Окончание Кавказской войны

25 мая 1864 года.

Освободительная борьба горцев под руководством Шамиля, направленная против колониального и феодального гнета, завершилась поражением.

Отрывок из хроники Абдурахмана о последних днях Шамиля в Гунибе охватывает следующие события.

Прибытие имама в Гуниб; укрепление подступов к Гунибу; встреча сына Шамиля Газимухаммеда и полковника Лазарева и переговоры о перемирии; получение Шамилем письма Барятинского с предложением согласиться на перемирие; недоверие Шамиля к предложению Барятинского, посольство Юнуса ал-Чиркави и наиба Дибира ал-Авари в лагерь русских; ответное письмо Шамиля с предложением согласиться на перемирие при условии, что ему и его семье предоставят возможность совершить хаджж; штурм русскими войсками горы Гуниб; героическая защита Гуниба; заседание совета Шамиля и решение сдаться; прибытие Шамиля к генерал-фельдмаршалу Барятинскому; подарки Барятинского семье Шамиля; пребывание Шамиля и его семьи в Темир-Хан-Шуре перед отправкой в Петербург через Чугуев и Харьков; встреча императора и Шамиля в Чугуеве.

Далее следует плавный переход от военно-политической тематики к описанию бытовых сцен, событий общественной жизни, достопримечательностей и знаменитостей Санкт-Петербурга и провинциального российского города, военных, промышленных, культурно-бытовых объектов. Особое внимание обращено на калужский, мирный период [23] жизни Шамиля, его семьи, на его взаимоотношения с представителями местных властей.

В России перед Абдурахманом открылся совершенно иной, незнакомый ему мир, со своими обычаями и нравами, с развитым хозяйством, успехами промышленности, военного дела, блестящим столичным городом Петербургом, с его прекрасными архитектурными ансамблями и окрестностями. Все ему было в диковинку — и фонтаны Петергофа, и Петропавловская крепость, зоопарк, цирк, телеграф, железная дорога, военные корабли. Абдурахман не скрывает своего восторга от увиденного. Его наблюдения точны, высказывания искренни, хотя с точки зрения образованного европейца порой и наивны.

Академик И.Ю. Крачковский писал, что сочинение Абдурахмана одинаково интересно “и для биографии Шамиля, и для бытовой картины России в начале 60-х годов” [Крачковский, 1960в, с. 572].

Заключение книги посвящено отцу автора Джамалуддину, который в период пребывания Шамиля в ссылке в Калуге оставался на Кавказе и собирался совершить паломничество в Мекку, в связи с чем приводится ряд писем Джамалуддина, адресованных Шамилю и сыну (лл. 1156-116а и 119б-121а). В конце сочинения автор считает нужным подчеркнуть, что оно составлено им не ради каких-нибудь материальных выгод, а из стремления рассказать об испытанном и виденном Шамилем:

“Затем. Совершенно очевидно, что не скрыто от беспристрастного, понимающего, что я написал эту книгу в соответствии со словами Аллаха Всевышнего: „А о милости твоего Господа возвещай", — а не добиваясь чего-либо от упомянутых в ней великих правителей и отважных смельчаков” (лл. 121а-121б).

Завершается книга, тоже по традиции, цветистым заключением автора о пользе, которую могут извлечь из его произведения читатели [Крачковский, 19606, с. 567]:

“А это — окончание того, что я задумал, и завершение того, что я написал здесь и представил [читателю]... И возможно, то, о чем здесь [написано], будет полезным для людей разумных, проницательных и вполне достаточным для людей благородных, умных...” (л. 122а).

Что касается источников сочинения, то в принципе они общеизвестны. Прежде всего, это высказывания самого Шамиля и его ближайших соратников — очевидцев описываемых событий. Автор привлекает много личных впечатлений и, возможно, записей и писем, когда речь идет о документальном материале. Некоторые письма приведены не полностью, а в кратком изложении автора. И конечно, использовано большое число цитат из поэтических текстов памятников арабской и дагестанской арабоязычной поэзии, которые, вероятно, хранились в личном архиве, а возможно, и в памяти молодого автора сочинения “Хуласат ат-тафсил”. Иногда Абдурахман, приводя выдержки стихов, [24] указывает на их авторов, чаще не указывает, очевидно имея в виду, что грамотный дагестанский читатель был хорошо знаком с дагестанской и арабской поэзией и литературой.

Хроника формально не имеет глав. Законченность одной мысли и переход к другой передаются обычно словами *** “завершилось” и *** “затем”.

Так, описание железной дороги автор завершает словами: (л. 80а) ***

“Закончен краткий рассказ о железной дороге и о том, что с ней связано”. Или после описания парка в Петергофе стоит: (л. 95) ***

“Закончен рассказ о парке и том, что с ним связано”.

Лишь один раз дано название главы. Это глава, рассказывающая о приеме Шамиля императором: *** (л. 76а) ***

“Глава с упоминанием о поездке имама Шамиля к великому падишаху”.

В этом отношении сочинение Абдурахмана отличается от “Хроники” Мухаммедтахира ал-Карахи, где каждая глава отмечена словом “баб” (***): ***

“Глава о сражении, в котором пал смертью мученика Газимухаммед и был ранен Шамиль”.

Или *** “Глава о сражении в крепости Таргу”.

Хроника Абдурахмана написана, как и все остальные дагестанские хроники, прозой, очень часто принимающей характер рифмованной. Обычно это происходит “в более эмоциональных или конструктивно более важных местах” [Крачковский, 1960г, с. 597]. Автор оттеняет это обстоятельство тем, что употребляет значок *** , как бы отделяя строки стиха. Ответ на просьбу Руновского, например, о том, чтобы Абдурахман написал рассказ о деяниях Шамиля и его пребывании в России, автор завершает таким образом: ***

“...чтобы я написал для него (т.е. Руновского. — Я. Г.) небольшой рассказ о некоторых шамилевских событиях в последние дни джихада в Дагестане, а также упомянул об императорских милостях. . .”

То же касается и других мест, где автор откликается эмоционально на происходящие события, выражая тем самым и свое собственное отношение к ним. Именно в этих местах наиболее полно раскрывается [25] личность Абдурахмана, его мировоззрение, прекрасное знание арабской и дагестанской арабоязычной литературы и собственный литературный талант.

Следует подчеркнуть, что в основном изложение в форме рифмованной прозы встречается в начале произведения, во вступительной части, и поэтому во второй половине хроники знак *** почти не встречается. Как отмечал И.Ю.Крачковский, “автор переполнен традиционным арабским материалом, он цитирует стихи, пословицы, приводит исторические рассказы... Свои собственные стихи он сочиняет по всякому поводу без особого труда, приводя и короткие отрывки, и образцы больших пьес-касид” [Крачковский, 19606, с. 567-568].

По своему характеру сочинение Абдурахмана представляет собой “типичное произведение „арабской" литературы, насквозь традиционное, в которое автор хотел заложить всю проникавшую его книжную мудрость” (там же, с. 565). Абдурахман цитирует стихи знаменитых арабских поэтов (Сибавейхи, л. 12а; Имрулькайса, л. 85а, б; ал-Харири, л. 77а; ал-Бусири, л. 72а), приводит высказывания известных арабских (Ибн Хаджар ал-Аскалани, л. 216) и дагестанских (Са'ид Араканский, лл. 156, 18а, 206, 226, 46б-48а, 616) ученых, выдержки из Корана (лл. 26, 7а, б, 456, 48а, б, 506, 53а, б, 636 и др.), хадисов (лл. 446, 816), высказывания основоположника шафиитской религиозно-правовой школы имама аш-Шафи'и (лл. 14б-15а; 516), пословицы, поговорки, поучительные рассказы, приводит имена дагестанских героев, проявляя хорошее знание арабской классической литературы, особенно поэзии, а также знание литературы по законоведению и богословской, приводя в случае необходимости для подтверждения высказанной им мысли выдержки из различных сочинений.

Обращаясь к стихам из Корана, Абдурахман каждый раз оговаривает это словом *** (Айат). Стихи из Корана обязательно надчерки-ваются: (л. 63б) ***

“Даровано вам знания только немного”. Айат [Коран 17,87].

Абдурахман в своей хронике надчеркивает не только стихи из Корана, но и слова русского императора, а в ряде случаев — и слова других лиц: *** (л-60а) ... ***

“Когда мы прибыли в город Петербург, сказал ему (Руновскому. — Н.Т.) император: „Я доволен тобой за твою верную службу"”.

К особенностям хроники относится стремление автора к конкретизации, подробному описанию событий, к попытке уловить, как ему кажется, наиболее важное, охарактеризовать особо тщательно всякого рода новинки. [27]

Автор стремится быть обстоятельным во всем. Железная дорога настолько удивила его, что он дает схематический чертеж с объяснением (лл. 78а-79б). Также подробно описание телеграфа (л. 76а), Монетного двора (л. 99б) с его производственными процессами, связанными с чеканкой монеты (лл. 99б-100б). Огромное впечатление на Шамиля и Абдурахмана произвели Петропавловская (л. 99б) и Кронштадтская крепости (лл. 96б-96а) и военные корабли (л. 98б), в описании которых выражено восхищение военной мощью Российского государства.

Подробно описать аудиенцию, данную Александром II Шамилю, Абдурахман не смог, так как лично на ней не присутствовал, но тем не менее он излагает события, предшествующие аудиенции и последовавшие за ней (лл. 106б-107а).

Местом жительства Шамиля, по воле императора Александра II, была определена Калуга, обычный провинциальный город того времени. Описанию Калуги, ее достопримечательностей автор хроники посвятил подробный рассказ (лл. 56а-56б). Шамиль был поселен в одном из дворцов города, который также детально описан (лл. 55б-56а).

Во время следования из Темир-Хан-Шуры через Харьков в Петербург, в дни пребывания в Петербурге и Калуге Шамиль встречается со многими людьми.

Абдурахман не останавливается специально на их характеристике, но одна личность была особо близка Шамилю. Речь идет о “друге имама и его любимце, умном и сметливом, искусном переводчике, полковнике Богуславском... который говорит и переводит на арабском, персидском, турецком, английском, французском и других языках и который был тогда адъютантом у дежурного генерала, помощника царского министра, который управлял всеми военными делами русского государства... Поэтому его неоднократно назначали переводчиком между имамом и великим императором, а также между имамом и генерал-фельдмаршалом князем Барятинским” (лл. 80а-80б).

Полковник Богуславский был первым приставом при Шамиле и сопровождал его в Петербурге и в первое время пребывания Шамиля в Калуге. Затем его сменили Руновский и Пржецславский.

Во второй части рукописи имеются тексты (около 10 листов: 119а-1286), впоследствии заимствованные Мухаммедтахиром ал-Карахи для своего сочинения “Блеск дагестанских сабель в некоторых шамилевских битвах”, почти все они зачастую отличаются от оригинала и заимствованы со значительными пропусками, вероятно, по усмотрению автора. Перевод этих текстов в нашей рукописи осуществлялся мною полностью самостоятельно, при одновременном сличении их с переводами А.М.Барабанова. Частично выявлены небольшие неточности в переводе, вполне объяснимые отсутствием в тексте ал-Карахи специальных пояснительных значков, которыми обильно снабжено [29] сочинение Абдурахмана и без которых часто практически невозможно уловить смысл написанного.

Если вернуться к вопросу о характере петербургского списка, то нельзя не обратить внимания на одно обстоятельство. Текст рукописи в ряде случаев сокращен, имеет форму конспекта. Не приведено полностью содержание писем Барятинского к Шамилю и Шамиля к Барятинскому, а дано только их краткое содержание, как правило с над-черкиванием (л. 346 и др.) *** “а суть этого...” или на л. 40а: *** “а суть — то, что...”. Возможно, это не сокращение текста, а манера цитирования или же изложения материала.

В хронике Абдурахмана, как и вообще в произведениях арабской литературы, встречается громадное количество глосс, вписанных как между строк, так и на полях мелким почерком. Они носят характер пояснений к самому тексту, объяснений отдельных слов и разнообразных дополнений.

Например, после слова *** (л. 16) сверху добавлено *** “племя”; “род”.

Или после слов *** (л. 2а) “внешние земли” добавлено снизу *** “русского государства”.

Или после слов *** “шамилевские события” (л. 2б)

объяснено: *** упомянутый имам Шамиль”.

Очень редко автор прибегает к знаку ***. Это делается, когда объяснения выносятся на поля страницы.

К словам *** (л. 26) добавлен сверху значок ***, а на полях объяснено: *** “т.е. император владений российских”.

В тексте встречаются также сокращения: *** (лл. 536, 556, 90а, 106б и др.), что означает *** “тогда”; *** (л. 64а) — *** “и так далее”; *** (л. 80б) — *** “истинно, верно”.

Особое место в произведении Абдурахмана занимают заимствования из других языков, вполне объяснимые новыми условиями, в которых оказался Шамиль и автор. Основное количество заимствованных слов — термины военно-административного, социального характера или русские имена. Неоднократно упоминаются названия российских городов.

Наиболее часто употребляемые термины:

1. *** (лл. 2а, 26, 536, 54а, 546, 55а, 556, 76а и др.) — это слово соответствует русскому “император” и только в двух случаях оно [30] передается как *** в форме относительного прилагательного: *** (л. 54б) “из царских дворцов” и в словосочетании *** (л. 80б) “великий падишах”.

2. Слово “император” передается также в русском звучании: *** (л. 26). Однако такое написание встречается редко.

3. *** “генерал” (лл. 80б, 82а, 1146 и др.). Это единственная форма написания этого русского слова. В форме ***, как в “Хронике” Мухаммедтахира ал-Карахи, у Абдурахмана оно не встречается [Крачковский, 1960г, с. 600].

4. *** (л. 80а) “полковник”. Неизменно пишется в этой форме.

5. *** (л. 806) “адъютант”. В этой довольно точной форме слово встречается и у Мухаммедтахира ал-Карахи.

6. *** (л. 54а) “гусарский полк и уланы”.

7. Словосочетание “помощник министра” передается по-арабски буквальным переводом: *** (лл. 806, 82а).

8. Словосочетание “Великий князь” обозначается следующим образом: *** (л. 896). В данном случае речь идет о Константине Николаевиче, брате императора.

9. Словосочетание “генерал-фельдмаршал” передается следующим образом: первое слово передано как ***, а второе — с попыткой изобразить его точно: *** (л. 80б, 113б, 114а). Таким образом, “генерал-фельдмаршал князь Барятинский” у Абдурахмана выглядит так: (л. 806) ***.

10. Русское слово “князь” употребляется в двоякой форме: *** (л. 107а) и *** (л. 806).

11. Словосочетание “генерал от инфантерии” передается словами *** (л. 1156) — более точно, чем у ал-Карахи ***

12. Абдурахман старается точно передать личные имена: (л. 86а) Николай, *** (л. 86а) Михаил, *** (л. 86а) Мария, *** (л. 92а) Екатерина, *** (л. 90а) Богуславский, *** (л. 89б) Константин Николаевич, *** (лл. 1 156, 1 18б-1 19а) Орбелиани, ***(лл. 1б, 2а,б, 3а, 60а,б, 62а,б) Руновский.

1. У ал-Карахи точно так же [Хроника..., 1946, с. 225]. [31]

Своеобразно написано имя Петр *** (л. 89а): Петр Великий — ***

13. В Калуге Абдурахман узнал много новых терминов и слов, которые он постарался точно воспроизвести (л. 726 и др.):

дворянское собрание ***

дворянин ***

мужик ***

мещанин ***

граф ***

барон (лл. 9а, 42б) ***

генерал-майор (лл. 114б, 115а) ***

генерал-адъютант (лл. 31а, 84а, 114б, 119б) ***

капитан (лл. 60а, 82б, 110а) ***

фельдъегерь (л. 77а) ***

дежурный генерал (л. 80б) ***

генерал свиты (лл. 19а, 31 а) ***

генерал-лейтенант (лл. 31 а, ЗЗа) ***

генерал от инфантерии (лл. 115б, 120а) ***

телеграф (л. 76а) ***

верста (л. 54а)

самовар (л. 786) ***

бриллианты (л. 526) ***

К некоторым из этих слов Абдурахман дает краткие объяснения. Например, к термину “дворянское собрание” добавлено: “а значение его — собрание эмиров для совещания” — *** (л. 72б).

Слово “мещанин” автор иронически толкует как “мул, рожденный от лошади и осла” — *** (л. 74а).

Интересно объяснение, которое дано к слову “князь”: *** (л. 74а) “Над ним нет ничего, кроме царя”. (вин. п.) ***

Местные термины и названия, встречающиеся в тексте:

глава мухаджиров имама (л. 31б) *** наиб (л. 31б) (мн. — ***

наиб в отставке (“смещенный наиб” — л. 32а) ***

правитель Центрального Дагестана (л. 32б) ***

представитель (посредник, посол) имама (л. ЗЗа) *** [32]

смотритель (охранитель) ***

укрепленных мест (л. 33а) ***

правитель Газикумуха (Гази-Гумика) (л. ЗЗа) ***

главнокомандующий (л. 53б) ***

секретарь (л. 53б) ***

члены Совета (Шамиля) (л. 32б) ***

ружье (мн. — ***

Географические названия встречаются в тексте нередко, как дагестанские, так и русские. Русские названия написаны с огласовками. Чаще всего встречается слово “Петербург” в форме *** “Фитирбург”, реже — *** (л. 54а) “Фитирбург”. Это слово впоследствии передается без огласовок. Более или менее точно переданы названия городов:

Харьков (л. 54а и др.) *** Калуга (л. 54а и др.) *** Варшава (л. 556 и др.) *** Москва (л. 76а) *** Петергоф (л. 76а) *** Царское Село (л. 886)¹ *** Красное Село (л. 83а) ***

(в форме род. п. ***) Чугуев(л. 536) ***

Названия дагестанских и чеченских населенных пунктов и их производные переданы традиционно, как почти у всех дагестанских авторов:

Газикумух (л. 2а) ***

Гимринский (л. 2а) ***

Темир-Хан-Шура (л. 53б) ***

Дагестан (л. 1а и др.) ***

Каратинский (л. 53б) ***

Чиркеевский (л. 53б) ***

Кибудинский (л. 16) ***

1. С объяснением: *** “а значение его на их (русском) языке — селение, принадлежащее бывшему императору Петру Великому”. [33]

Селение Аргвани (Аргуна) (л. 96а) *** Крепость Цатаних (л. 96а) *** Крепость Зирани (л. 96б) *** Селение Карата (л. 96б) *** ... в крепостях Ириб и Чох (л. 96б) ***

К особенностям написания относятся:

а) смещение огласовок, а также ташдида (***) и сукуна (**). Например, в слове *** (л. 80а) ташдид стоит над буквой "лам" вместо *** (л. 91а) вместо ***; в слове *** (л 96б) смещен суккун (***); *** (л.32б) вместо ***.

б) над одной и той же буквой иногда могут стоять сразу две огласовки: *** (л. 80б)вместо ***;,

в) две фатхи, расположенные рядом, в случае, если вторая из них долгая (***), обозначаются значком *** — *** (л. 122а); дамма и фатха (***) — значком ***;

г) значок *** в словах, где есть буква “син”, например ***, означает отсутствие точек над “сином”;

д) неологизмы арабского типа, не встречающиеся в словарях: *** (л. 786) “стулья” вместо *** (л. 92а) “туфли”. Особенно много таких неологизмов в терминах оружия: *** (л. 40а) с множественным *** (лл. 37а, 54а, 95б) и *** (л. 55а);

е) русские слова, вошедшие в тексты кавказского происхождения в буквальной передаче, иногда принимают форму арабского множественного числа, например: *** (лл. 5а, 9а, 23а) как множественное от “солдат”, *** (л. 63б) — мн.ч. от *** “генерал”.

Еще предстоит выяснить, являются ли встречающиеся в сочинении Абдурахмана неологизмы исключительной принадлежностью арабских памятников кавказского происхождения.

Академик И.Ю. Крачковский отмечал значительные трудности, связанные с расшифровкой и переводом текста, которые неизбежны при работе над данной рукописью. “Хотя воспоминания Абд ар-Рахмана по языку и по форме являются произведением „арабской" литературы, тем не менее для обычного арабиста едва ли они окажутся доступными” [Крачковский, 1960б, с. 568]. Это прежде всего многочисленные поэтические выдержки, цитаты и литературные намеки, которыми насыщено произведение и которые будут понятны лишь при определенной начитанности в арабской классической литературе, и расшифровка имен и фактов, для которой потребуется систематическое знакомство с [34] параллельными источниками по истории эпохи Шамиля, и трудности чисто “технического” порядка (многочисленные неологизмы арабского типа, не встречающиеся в словарях, русская терминология, военно-административная и социального характера в арабской передаче, многочисленные русские слова, введенные в оборот автором, “дешифровка которых и при знании русского языка не всегда дается сразу” (там же, с. 568-569), и система диакритических знаков, широко применявшихся дагестанскими учеными; немало трудностей представляет также идентификация дагестанской географической номенклатуры, переданной арабскими буквами). Значительные трудности при расшифровке представляют и “самый шрифт рукописи, требующий известного навыка” [Крачковский, 19606, с. 569], и многочисленные записи на полях и между строк, сделанные мелким шрифтом. “Отдельные буквы нередко снабжены особыми значками, которые потребуют еще специального палеографического анализа” (там же), некоторые из них пока остаются непонятными.

Часто повествование прерывается многочисленными отступлениями автора, которые иногда занимают несколько страниц, после чего следует продолжение начатой мысли, т.е. предложение оказывается разорванным, и уловить смысл написанного не всегда удается сразу.

Во “Введении” к “Хронике” Мухаммедтахира ал-Карахи А.М. Барабанов отметил интересное обстоятельство, наблюдавшееся в Дагестане при употреблении арабского языка: “Говорящие на языках яфетической системы народы Дагестана, пользуясь при письме арабским языком, неизбежно должны были ощущать трудности не только в области передачи фонетических особенностей своих языков, но также и в области морфологии и синтаксиса. Возникла вполне закономерная потребность в дополнительных к арабской грамматике средствах передачи звуков и мысли. Особенно острая потребность в дополнительных средствах фонетической передачи ощущалась при написании местных географических названий и собственных имен. Кроме того, арабская лексика постепенно пополнялась новыми словами и терминами, заимствованными из других языков, в частности аварского и русского” [Хроника..., 1946, с. 19].

Для передачи ряда звуков и фонем, имеющихся в дагестанских языках, но отсутствующих в арабском, дагестанские арабисты применяли дополнительные литеры: *** — ч, реже — ж, *** — кх, *** — рус-ское ц, *** — смычно-гортанное — кль, *** — русское г, *** — ль, *** — тль (там же, с. 20).

Абдурахман в своем “Хуласат ат-тафсил” также употребляет при написании дагестанских, русских и других названий и терминов различные литеры, взятые из так называемой аджамской системы письма. Наиболее часто употребляются знаки *** и ***, для обозначения букв “п” и “ч”, отсутствующих в арабском языке. Например: [35]

*** —падишах

*** — император

*** — Чиркеевский

*** — Чугуев

*** — Чох (по-аварски — ЧIох)

*** — Чохский

В ряде случаев русский звук “п” передается через арабское *** “ф”. Примеры:

*** — Петр Великий

*** — Петергоф

*** — Петербург

В данном случае учтено то обстоятельство, что сами аварцы часто иноземные слова с буквой “ф” передают через “п” (Патимат вместо Фатимат).

Только один раз (л. 966) встречается слово *** Каркиб. Очевидно, буквой *** передано смычно-гортанное к1. Обычное “ц” передано через у. Например:

*** (л. 88б) — Царское Село

*** (л. 96а) — Цатаних

При написании буквы “г” у Абдурахмана не имеется специальных литер, хотя дагестанские арабисты нередко употребляли персидское ***. Буква “г” просто передается как ***:

*** — ал-Гимрави

*** — Калуга

*** — Петергоф

*** (л. 31б) —Граббе

*** (лл. 9а, 42б) — Врангель

*** (л. 31б) — Ахульго

*** (л. 5б) — Гумбет

В статье “Пояснительные значки в арабских рукописях и документах Северного Кавказа” А.М. Барабанов установил наличие в арабских текстах своеобразных значков, расположенных под и над строчками в неравномерном количестве. Эти пояснительные значки относятся не к отдельным буквам и словам, “а к группам слов и указывают связи подлежащего со сказуемым, имени с его местоименным суффиксом [36] или указательным местоимением, глагола с предлогом и пр.” [Барабанов, 1945, с. 184].

А.М. Барабанов распределил эти значки по их функциям на четыре группы:

1. *** - эти значки устанавливают связь подлежащего со сказуемым и имени с его местоименным суффиксом. Они ставятся всегда под строкой.

2. *** и *** — эти значки обозначают связь “имени и действия” с относящимися к ним указательными и относительными местоимениями.

3. *** — значок связи глагола и отглагольного имени с относящимися к ним предлогами.

4. *** — значок, указывающий на одновременность или непосредственную очередность действий, однородность или совокупность лиц или предметов (там же, с. 184-185).

В хронике Абдурахмана часто встречаются пояснительные значки, и все они в основном относятся к 1-й, 3-й и 4-й группам по классификации А.М. Барабанова.

Примеры употребления значков: *** (л. 60а) ***

“Этот приставленный к нему (имаму) человек, капитан Аполлон Руновский... И я слышал, в то время, когда мы с ним находились во дворце царя во время нашей поездки в город Петербург, что царь сказал ему...”

В этом предложении слова “Руновский”, “он”, “ему” отдалены друг от друга текстом и отмечены знаком ***, тем самым подчеркивается, что и личное местоимение “он”, и притяжательное местоимение “ему” относятся к Руновскому.

Другой встречающийся значок *** устанавливает связь имени и глагола: *** (Добавлено сверху: *** “европейских. Верно”) (лл. 80а-80б) [37]

“Полковник Богуславский, который говорит и переводит на арабском, персидском, турецком, английском, французском и других европейских языках. Тогда он был адъютантом у дежурного генерала, помощника царского министра, который управлял всеми военными делами русского государства. Богуславский был человеком, которому принадлежит первенство в уме, проницательности и верности (букв.: у которого ума, проницательности и верности полная через край чаша). Поэтому его неоднократно назначали переводчиком....” [ср.: Хроника..., 1941, с. 287].

В этом предложении оба глагола кана, отмеченные знаком Т , относятся к имени полковника Богуславского, стоящему далеко от глаголов. Также в слове джа 'алуху глагол джа'алу 'назначили' имеет непосредственное отношение к имени Богуславского, так как слитное местоимение ху 'его' отмечено этим же знаком. *** (л. 107а)

“Имам... Царь беседовал с имамом долго. Я не знаю, о чем они тогда разговаривали, только, когда имам вышел от царя, его лицо сияло от сильной радости”.

В этом предложении два различных знака *** и ***. Речь идет о двух лицах и местоимениях, относящихся к ним.

У Абдурахмана встречается также значок, которого нет в тексте Мухаммедтахира ал-Карахи и который поэтому не отмечен А.М.Барабановым. Этот значок *** (л. 78а), но функция у него та же, что и у значков первой группы: *** (л. 78а) ***

“...две линии вдоль дороги — это железные полосы (рельсы), на которых установлена железная повозка, а на ней — квадратные дома...”

Значок ***, относящийся к слову 'аджала 'повозка', стоит также и над алайха, вернее над слитным местоимением ха, имеется в виду, что речь идет о домах, поставленных на повозки. [38]

Одной из особенностей сочинения Абдурахмана является то, что автор часто использует прием ретардации, когда повествование прерывается и вводится отступление от текста, иногда довольно значительное по объему (от нескольких строк до одной и нескольких страниц). В таком случае пояснительный значок дает возможность понять смысл текста: *** (л. 34а) ***

“И сказали [имаму] члены его совета: „Будет хорошо, если ты пошлешь к главнокомандующему уважаемых людей из нас, чтобы узнать о его намерениях". Все сошлись на том, чтобы послать двух избранных асхабов имама, [а именно] Юнуса Чиркеевского (ал-Чиркави), который был послан [в свое время] под Ахульго вместе с сыном имама Джамалуддином, и наиба Дибира, сына Инкачи ал-Авари... и они отправились к нему (к главнокомандующему)”.

К слову сардар относится слово илайхи, отдаленное от него шестью строками.

Иногда к одному и тому же имени, повторенному несколько раз, могут быть применены различные значки, если слитное местоимение, выражающее это имя, также повторено неоднократно: *** (л. 31б) ***

“После того как имам прибыл в Гуниб, он нашел там смышленого юношу Муртуза ал-Уркачи, который был главой мухаджиров имама и его асхабов в Дарго и сопровождал его в Ахульго, у которого произошло большое сражение между имамом и генералом Граббе и где он [39] отдал своего сына Джамалуддина в руки русских в качестве заложника. Впоследствии он был возвращен к нему в обмен на детей князя Чавчавадзе”.

Здесь слово имам встречается два раза, но отмечено различными значками (*** и ***). Соответственно этому местоимение хува 'он' употреблено в слитной форме, и таким образом в первом случае ху сопровождается значком *** — байнаху, а во втором — значком *** — илайхи.

Иногда в тексте встречаются своеобразные с грамматической точки зрения написания слов:

а) *** (л. 31б) вместо обычного: ***;

б) приложение пишется или перед словом, к которому оно относится, или после него: здесь в одном случае автор, очевидно, придерживается правил арабского языка:

(л. 33а) ***, а в другом случае — аварского: (л. 31б) ***.

Иногда одно и то же имя передается двояко: в соответствии с правилами арабского языка: (л. 34а) ***; или аварского: (л. 32б) ***;

в) единственный раз встречается несоответствие правилам согласования числительного и счисляемого. На л. 39а: ***; на л. 42б встречается форма *** с лишним алифом после *** очевидно, первоначально автор решил написать ***, а затем добавил слитное местоимение;

г) на л. 17а — неточность в тексте: ***

“И тогда выступили против них главари преступников трех селений — Куяда, Ругуджа и Корода... А причина этого, как мы слышали, в том, что второй имам, Гамзатбек Гоцатлинский, выступил против них в дни установления его власти в областях Дагестана”.

При словосочетании “трех селений” употребляется местоимение *** хум вместо *** ха. [40]

Можно предположить, что здесь или не соблюдена форма множественного числа по отношению к неодушевленным предметам, или имеются в виду не сами села, а их население, что более вероятно.

Характеризуя арабскую литературу на Кавказе, И.Ю. Крачковский писал: “...эта местная, провинциальная арабская литература на Кавказе приобретала общее и широкое значение — не только исторического источника, не только литературоведческого материала, но и живого человеческого документа, настоятельно требующего к себе внимания современности. Изучение ее — первоочередной долг русских и вообще советских ученых разных национальностей нашего Союза” [Крачковский, 1960а, с. 622].

Арабская литература на Северном Кавказе представляет собой, по мнению академика И.Ю. Крачковского, своеобразную линию развития “как бы боковой ветви арабской литературы, параллели к которой было бы трудно подыскать. Памятники ее гораздо более разнообразные, чем казалось издали по первому взгляду, представляли интерес не только для местной истории, но и для арабистики, для общей истории арабской литературы” [Крачковский, 1965, с. 190].

В числе произведений дагестанских ученых, созданных на арабском языке, хроника Абдурахмана занимает особое место. Она дает обстоятельный материал, связанный с жизнью Шамиля, точнее, с жизнью Шамиля после пленения его в 1859 г. Как уже указывалось, Абду-рахман был ближайшим соратником и родственником Шамиля и лучше чем кто-либо другой знал обстоятельства жизни Шамиля в России. Определенный интерес представляют также описания отдельных сторон жизни и быта в России, данные автором.

В литературе уже отмечалось, что сочинение Абдурахмана, написанное вдали от родины, имело своим объектом российскую действительность и вряд ли могло стать “явлением” в изучении этой действительности [Tagirova, Sixsaidov, 1996, с. 325]. Тем не менее оно интересно тем, что позволяет нам взглянуть на Россию XIX в. глазами мусульманина, человека, воспитанного в сугубо мусульманской среде, получившего традиционное схоластическое образование (а таких свидетельств на арабском языке немного).

В числе материалов, связанных с именем Шамиля, хроника занимает особое место еще и потому, что она написана человеком, прорусская ориентация которого уже определилась, человеком, который “значительно русифицировался во время долголетнего пребывания в Калуге” [Крачковский, 1960г, с. 607]. В этом отношении труд Абдурахмана близок к другому сочинению — хронике Гаджиали, написанной по прямому заказу царских властей в начале 70-х годов XIX в.

В то же время он отличается от сочинения Мухаммедтахира ал-Карахи, которое охватывает в основном тот этап, когда Шамиль еще действовал на Кавказе, и отражает точку зрения самого Шамиля [41] (там же, с. 608). Выше упоминалось, что Мухаммедтахир включил в свою рукопись часть записей Абдурахмана — это показывает, что “Хуласат ат-тафсил” хорошо знали в Дагестане.

Как указывал И.Ю. Крачковский, хроника Абдурахмана по своей литературной родословной “...принадлежит к типичным образцам поздней „арабской" литературы, показывая всю ее устойчивость не только в языке” [Крачковский, 19606, с. 567]. При изучении подобного рода хроник представляется возможность проследить развитие жанра исторической хроники, процесс становления ее различных форм.

Все приемы, используемые автором, основаны на “давней и хорошо известной литературной традиции” [Крачковский, 1960г, с. 597], с которой связана и композиция произведения, и сама форма изложения. Большую часть изречений и стихотворных цитат, приводимых Абдурахманом, так же как и другими дагестанскими авторами, представляют собой, по мнению И.Ю. Крачковского, “блестки того общего золотого фонда арабской литературы, который был хорошо известен во всех странах, отражавших арабскую культуру. Важно то, что они вошли здесь в обычный каждодневный обиход жизни. Они с большой яркостью показывают, что эта литература для Кавказа не была экзотикой или завозным украшением внешней учености: ею действительно жили. Эти хроники в самом деле читали и перечитывали, с волнением переживая вновь отраженные там события. Эти стихи действительно находили отзвук в живых чувствах каждого человека, отвечали его настроению в определенные моменты жизни” [Крачковский, 1960а, с. 622].

Сочинения Абдурахмана, Гаджиали, Мухаммедтахира ал-Карахи позволяют выделить именно XIX век как особый этап в развитии дагестанской литературы на арабском языке, когда на смену отдельным небольшим хронографам, историческим записям, хроникам пришли крупные исторические сочинения, посвященные наиболее важным проблемам эпохи, выдающимся личностям, связавшим свою деятельность с освободительным движением XIX в.

Сочинение Абдурахмана представляет собой интерес с точки зрения филологической: многочисленные заимствованные слова, введенные в арабский язык, позволяют проследить пути их проникновения в дагестанские языки. Следует особо отметить, что “Хуласат ат-тафсил” представляет богатый материал о системе специфических знаков, применяемых дагестанскими арабистами в интересах лаконичности и ясности текста.

Более 60 лет назад был поставлен вопрос об издании серии памятников арабской письменности Кавказа и включении в эту серию и записок Абдурахмана “Хуласат ат-тафсил 'ан ахвал ал-имам Шамуил”. [42]

“Все трудности, встречающиеся при изучении рукописи, однако, не настолько значительны, чтобы их нельзя было преодолеть. Издание и перевод этого памятника представляются делом осуществимым, хотя и потребуют немалого труда... Нужно положить начало опубликованию этих памятников, и записки Абд-ар-Рахмана имеют право на одно из первых мест в такой серии” [Крачковский, 19606, с. 570].

Текст приводится по изданию: Абдуррахман ал-Газикумухи. Краткое изложение подробного описания дел имама Шамиля. М. Восточная литература. 2002