КРИВЕНКО В.

ПОЕЗДКА НА ЮГ РОССИИ В 1888 ГОДУ

III.

Тифлис. — Его история. — Церковь св. Давида. — Метехский замок. — Сионский собор. — Грузинское дворянство. — Кавказское виноделие. — Приготовление к приему Государя и Государыни. — Въезд Их Величеств в Тифлис. — Восторг населения. — Бал в дворянском собрании.

Первоначальною столицей Грузии был Мцхет, остатки которого так картинно покоятся при бурном слиянии Арагвы с Курою. В конце пятого столетия, грузинские цари покидают Мцхет — этот ключ к горному проходу на Северный Кавказ и переселяются к самой армянской границе в Тифлис. Время перенесении царской резиденции почти совпадает с воцарением в Грузии еврейской фамилии Багратидов, пришедших из Армении. Династия эта продержалась на троне слишком двенадцать столетий и, наконец, под напором магометанских народов, оказалась бессильною защищать бедную Грузию. Призвав на помощь единоверных русских, и передав Русскому Царю свою отчину, сами Багратиды сошли с исторической сцены и зажили жизнью частных людей. [172]

Многострадальный, пограничный Тифлис много раз подвергался нашествиям. Грабили его армяне, персы, арабы, монголы, турки, лезгины, и опять персы с лезгинами. Много раз от Тифлиса оставались лишь одни развалины, но удачное его стратегическое положение привлекало население и город вновь обстраивался до следующего разорения. Последний погром Тифлис испытал в 1795 году, при нашествии персидского шаха Ага-Магомед-Хана. Злобный, бесчеловечный старик окрасил христианской кровью многоводную Куру и оставил полное запустение. После ухода кровожадного неприятеля, город долго влачил печальное существование. Население его первое время состояло всего из шестидесяти семейств.

26-го ноября 1798 года, в Тифлис вступил на постоянное [173] пребывание русский 17-й Егерский, ныне Лейб-Эриванский гренадерский, полк под командою генерал-майора Лазарева.

С присоединением к России, Тифлис избавился от вторжения неприятеля. Служа центральным административным пунктом для обширного края, город привлекал, да и еще привлекает сюда, много обязательных жильцов — служащих. Для украшения Тифлиса не мало потрачено русских денег и он выглядывает богатым губернским городом. Кульминационный пункт оживления Тифлиса в это столетие, были семидесятые года. По своим постройкам, магазинам, театрам, многочисленному официальному населению, город стал походить на маленькую столицу, в которой насчитывалось (с войсками) более 100,000 жителей. Упразднили наместничество, протянули до Баку железную дорогу и Тифлис стал таять. Появились конкуренты — Баку и Батум. Из громадного депо, — Закавказского караван-сарая, торговый Тифлис обратился в станцию железной дороги. А тут еще иссякли те миллионы, которые прилипали разными способами к рукам подрядчиков и других шакалов армии, получивших громадные выгоды от долголетней Кавказской войны. Война, война! Сколько крови, развалин, слез и горя, сколько благороднейших порывов на поле чести... За то какая вакханалия для людей-шакалов, весело рыскающих в столицах, в штабах, управлениях, в тылу армии и... и даже в строю. В былое прошедшее время Кавказ был золотым дном для лихоимцев. «Наживали» подрядчики на заготовках; «наживали» инженеры на постройках, возводимых даровым солдатским и туземным трудом; «наживали» командиры на пайке, фураже, обмундировке и даже вооружении (Известны случаи продажи пороха.); «наживали»... ну кажется, довольно и этих разновидностей. Из прилипших же миллионов значительная часть пропаивалась именно в Тифлисе. Благодаря Бога, война замолкла; за то город стал беднеть и пошел на убыль. Конечно, в сентябре 1888 года, это умаление было не заметно. Наоборот, в ожидании торжеств город кишел местным и пришлым населением. Тифлис раскинулся в волнистой котловине, по крутым берегам стремительной и мутной Куры, разделяющей город на две почти равные части. На возвышенной стороне разместились более монументальные постройки. Значительно выше других, особняком, грациозно прильнула к горе церковь св. Давида, перестроенная из древнего храма, возведенного одним из тринадцати сирийских отцов. Белый храм виден издалека и кажется точно он на сером гигантском щите выставлен высоко в замен герба христианского города. В церкви этой покоится прах творца «Горя от ума». [174]

Суровой внешностью поражает Метехский замок. Грозные стены его составляют продолжение крутого утеса, срывающегося прямо в Куру. В Метехской крепости высится древнейшая церковь Тифлиса; здесь было подворье грузинских католикосов. В настоящее время собственно Метехский замок, возведенный турками в XVI столетии на развалинах старой крепости, обращен в тюрьму.

Другая древняя церковь, обращающая особенное внимание — это Сионский собор (в старом городе). Первоначальная постройка его уходит в седую древность, в VII столетии. Собору пришлось потерпеть много напастей от врагов христианства. В этой церкви хранится грузинская святыня, — виноградный крест св. Нины, просветительницы Грузии. В настоящее время Сионский собор — кафедральная церковь экзарха Грузии. В соборе погребен один из лучших сынов Грузии — незабвенный «грозный инспектор» князь П. Д. Цицианов.

Азиатский характер построек удержался еще на Армянском базаре и Татарском майдане. Невысокие здания с плоскими крышами, узкие улицы и закоулки, совершенно открытые, крохотные лавочки и мастерские с работающими в них у всех на виду, разнообразнейшими ремесленниками; груды фруктов и зелени. В воздухе стоит шум, гам, песни, неимоверные завывания разносчиков, крики носильщиков, водовозов и извозчиков, еле протискивающихся через непризнающую никакого порядка толпу. Интересно взглянуть на эту пеструю азиатскую картину, но жить здесь — упаси Боже. Главные и лучшие улицы — это Головинский проспект и Дворцовая улица, окаймленные большими зданиями, между которыми виднеется наместнический дворец. Недалеко от дворца, по уступам, разросся красивый сад. Здесь же проектировано было еще в 1865 году воздвигнуть большой собор в память кавказской войны. Работы по непрочности грунта шли неудачно. Пришлось перенести фундамент в сторону. Однако, осенью 1888 года никаких видимых признаков собора не было еще видно...

Среди неоконченных построек невольно обращает на себя внимание громадный театр. Строение монументальное, возникавшее на казенные средства. С прекращением государственных субсидий работы пошли медленно, если и совсем не прекратились. Беднеющему городу вряд ли справиться с миллионной работой.

Большинство населении (около 40%) грузинской столицы составляют бесспорно армяне. В их руках сосредоточены капиталы и торговля. Грузины никогда не любили городской жизни. Дворянство сидело в своих деревнях и группировало подле себя остальное грузинское население. Торговцы и ремесленники большею частью выходили из других национальностей: переродившихся [176] евреев, армян, персов и даже татар. Кроме того, в настоящее столетие появились русские и пришельцы из Западной Европы. Грузины перед напором более искусных конкурентов отступали, так сказать, по всей линии.

В то время, когда грузинские князья жили вполне патриархальною деревенскою жизнью, доходов с небольших имений вполне хватало на неприхотливою обстановку. С годами вкусы изменились, явились новые потребности, а источники доходности оставались те же. Приходилось прибегать к кредиту, т. е. идти к разорению. Теперь грузинские помещики, как будто, стали отделываться от апатии и несколько из них деятельно взялись за усовершенствование первобытного виноградарства и виноделия. Княжеские гербы украсили фирмы, занимающиеся пропагандой грузинских вин. Вся Иверия (т. е. Грузия, Кахетия, Имеретия, Гурия и Мингрелия) вообще, а в особенности Кахетия, с древних времен славятся виноделием. Первобытный способ выделки вина мешал распространению грузинских вин на вне кавказских рынках. За последнее время кахетинское вино встречает более приветливый прием, но, конечно, очень еще далеко от возможного максимума распространения. На Кавказе добывается ежегодно более 10 миллионов ведер, причем более 7 миллионов приходится на Иверию. Однако, эти 10 миллионов, сравнительно с обширнейшими богатыми виноградными кавказскими землями, представляют маленькую цифру. Как Баку — керосином, так Закавказье вином может залить всю Европу.

К приезду Государя местное дворянство съехалось из деревень. Тридцать молодых людей, юных отпрысков древних грузинских фамилий, составили почетный караул, который должен был встречать Государя на Тифлисском вокзале. Стройная, красивая молодежь в своих театрально-национальных костюмах, из бархата, шелка, позументов, белой кожи и меха, обращали внимание на себя даже здесь, среди пестрого и разноцветного населения. Живи эти князья во времена сказочной Тамары, не миновать бы им всем ее башни..., а затем и Арагвы. Всегда гостеприимный Тифлис, теперь, понятно, старался превзойти себя. Если бы кто-нибудь, не знавший о приезде Государя, поспешил в конце сентября 1888 года в Тифлис, то невольно, по первому взгляду на пышно разукрашенный город, догадался бы, что ждут Царя. По всему роскошно-убранному пути от вокзала до дворца были расставлены войска, учебные заведения и представители тифлисских «амкарств» (т. е. цехов, а также частью торговцев и рабочих). Приятно поражали хоры музыки из воспитанников, организованных не только в местном кадетском корпусе, но и в мужских гимназиях. Под звуки своих оркестров, юноши и дети шли бодрым, военным шагом занимать [177] назначенные им места. Военная косточка сказывается у местной молодежи и они своей выправкой и бравым видом нисколько не напоминают «гражданских» воспитанников. По улицам красиво извивается длинная цепь амкаров, в разнообразнейших костюмах, с многочисленными своими значками и знаменами. Между ремесленниками особенно выделяются оружейники в шлемах, вооруженные мечами и алебардами.

Все окна, балконы, плоские крыши заняты народом, желающим взглянуть на Царскую Семью. В 10 часов утра грянуло «ура» и с этого момента крики, музыка, гром, гам, не прекращались до въезда Их Величеств во дворец. Восточные люди, при пылком подвижном характере, отдаются вполне ликованию. То, что у нас на Севере показалось бы несколько экзальтированным и даже смешным, здесь, на знойном юге, среди беспечных грузин и веселых армян, вполне естественно и понятно. Туземцы не довольствуются одним «ура», для них это слишком бледно, они поднимают от чистого сердца неистовый визг и крик, туча шапок летает в воздухе, гремит бубен, стучит барабан, высоко, высоко заливается зурна; мало того, нашлась шарманка, давай ее сюда, и к общему грому присоединяются пискливые звуки и этого инструмента. На крышах, на малейших площадках, отчаянно вытанцовывают лезгинку, а окружающая толпа, выводя из всей мочи «ура», не забывает в то же время отбивать руками такт милой лезгинке. Некоторые встречают Их Величеств с заздравными чарами вина в руках. В общем, подобный прием поражает своей задушевностью, оригинальностью и шириной размаха. Все туземцы, конечно, сами проникнуты желанием не нарушить благочиния, не нарушить порядка; но что же делать, когда человек не может владеть собою, прорывает полицейские и солдатские шпалеры и мигом заливает улицы и площади, по которым едут Их Величества, сначала в Сионский собор, а оттуда во дворец. Можно ли на это сетовать? У кого поднимется рука останавливать народ?...

Близ дворцового подъезда выставлен почетный караул от Лейб-Эриванского гренадерского полка. Рота, молодец к молодцу, и по росту смело могла бы стать в 1-й батальон Преображенского полка. Государева рота (так называются роты, где шефом Его Величество), Эриванского полка при покойном государе ежегодно командировалась в Крым для занятия караулов в Ливадии, и потому служить в ней было особенно завидно. Некоторые из командиров шефской роты удостоились получить звание флигель-адъютанта. Как я уже раньше сказал, Эриванский полк прежде назывался 17-м Егерским и первым, из русских частей, пришел с севера под командой генерала Лазарева для [178] окончательного закрепления за Россией Грузии (В 1770 г. в Грузии был отряд графа Тотлебена, в 1782 г. отряд полковника Бурнашева.). Доблестный командир полка погиб от кинжала вдовствовавшей грузинской царицы Марии. 17-й Егерский, а затем через два года в (1800) пришедший на усиление русского отряда Кабардинский полк, были первыми нашими пионерами в Грузии и составили себе репутацию непобедимых. Боевые отличия дали полку и имя, и гренадерство, и Державного шефа.

Народные клики, наконец, ворвались на площадь, все загудело, передние ряды не в силах были сдержать напора все прибывавшего и прибывавшего люда и, что называется, сдали. Плотина прорвалась и площадь мгновенно покрылась туземцами и русскими. Однако, здесь необходимо нужно было очистить место, во-первых для проезда Царской Семьи и свиты, а затем для церемониального марша почетного караула. Толпа с трудом отодвигалась назад и многие из более ловких и цепких успели вскарабкаться на деревья аллеи, тянущейся перед дворцом. Так при отбитых атаках крепости наиболее предприимчивые смельчаки не смываются общим отливом, а стремятся удержаться во рву или где-нибудь за камнем, поближе к грозному укреплению. Целый день на площади толпился народ, выжидая выхода Высочайших гостей. Через площадь нет, нет, и пробираются фаэтоны, в которых или зурначи, или чонгористы, или просто шарманщики. Они наигрывают на своих музыкальных инструментах, доставляя народной массе большое удовольствие. Можно ли представить себе такую ездящую музыку у нас на Невском и на Морской? А в Тифлисе все это выходило нисколько не дико, только оригинально. Конечно, вечером город осветился иллюминацией. Сильно пересеченная, волнообразная местность придавала особую красоту иллюминации. С горы Св. Давида представлялся чудный вид на горевший огнями город. С Михайловского моста также открывалась оригинальная картина.

Все три дня пребывания Царской Семьи в Тифлисе городское население так же, как и во Владикавказе и Екатеринодаре, вполне праздновало. Всякие житейские заботы, трудовые занятия, все это было отложено в сторону, в магазинах и лавках торговля почти не производилась, хотя витрины их не были закрыты ставнями и занавесками с тем, чтобы не придавать улицам мрачный, неприветливый вид. Их Величества в Тифлисе, как и в казачьих городах, за три дня успели порадовать своим посещением многие учебные и богоугодные заведения.

Гарнизон Тифлиса и окрестных штаб-квартир лагерное время проводит в горах — близ Тионет, где нет сильных [180] жаров и войскам можно свободно заниматься учениями. В тифлисской котловине летом жарко, точно в печке, ветер если и прорывается через обступившие горы, то знойный юго-восточный, и приносит с собой еще большую духоту. От этой жары служащий народ и войска спасаются в Коджорах, лежащих на возвышенности верстах в восьми от Тифлиса. В самое последнее время для лагеря приобретен участок в Тионетах, на отрогах главного хребта, по соседству с храбрыми, свободолюбивыми хевсурами, до сих пор носящими средневековое рыцарское снаряжение и вооружение. С уходом главной массы войск в Тифлисе оставался сравнительно небольшой отряд, который и представился Государю на смотру 29-го сентября.

Вечером в этот же день в дворянском собрании дан был бал. Довольно большое помещение, нельзя сказать, чтобы роскошно отделанное, наполнено было приглашенными. Глядя на эту массу мундиров, двигавшихся по ярко освещенным залам, можно было подумать, что никаких сокращений не произошло и наместничество все еще существует. Конечно, тут много было приезжих, пожелавших встретить Государя у себя в родном крае. Молодежь почетного караула, явившегося конечно в полном составе потанцевать, украсилась офицерскими эполетами, которые так красиво дополняли их роскошные костюмы. Грянул струнный оркестр терского войска и по залам дворянского собрания обер-церемониймейстер князь Долгорукий повел полонез. Императрица шла под руку с губернским предводителем дворянства, Государь шел с княгинею Орбелиани, Цесаревич с княгиней Меликовой, великий князь Георгий Александрович с г-жею Шереметевой, министр двора граф Воронцов-Дашков с княгинею Амилохвари.

Конечно, Тифлис никогда не видал такого полонеза. После вальсов и кадрили, вдруг зазвучала лезгинка; то играл татарский оригинальный оркестр. Из всех комнат спешили в танцевальную залу взглянуть на национальный танец. Вокруг танцующих собралась такая непроницаемая стена зрителей, что мне, да я думаю и многим другим, так и не удалось взглянуть на лезгинку.

Накануне вечером, в саду «Вера» я уже впрочем любовался этим танцем. Но там не было дам, танцевали лишь одни кавалеры — вновь произведенные прапорщики милиции. И как лихо танцевали! Татарский оркестрик гудел, заливался, бренчал и трещал; а молодежь лихо и грациозно двигалась и кружилась, воодушевляя хлопающих ладонями рук в такте танца, зрителей и даже самих видавших виды музыкантов. Как все это было, далеко от сочиненной балетной лезгинки.

1-го октября Их Величества с августейшими сыновьями оставили Тифлис и направились в Цинондалы, Карданах и Тионеты, откуда уже следующим пунктом назначен был Баку. [181]

IV.

Баку: — Нефтяные источники. — Эксплуатация нефти. — Население Бакинской губернии. — Девичья башня. — Жизнь в Баку. — Приготовления к приезду Их Величеств. — Приезд Государя и Государыни. — Необычайная иллюминация. — Ширванский полк. — Кутаис. — Приезд в этот город императорской семьи. — Италианец. — Отъезд в Батум и за тем в Севастополь.

Местность от Тифлиса до Баку поражает своею безотрадностью. Встречаются зеленые оазисы, но не надолго. Горы, окружающие Баку, выглядывают совершенно безжизненными, голыми, лишенными всякой растительности, однако на скатах виднеются распаханные нивы. Оказывается, что здесь сеют хлеб, который, довольствуясь подпочвенной влагой, дает недурной урожай. Еще задолго до Баку виднеется на востоке ярко синяя полоса Каспийского моря, с разбросанными близ берега утесами и маленькими островками. Затем горы закрывают море и поезд останавливается близ Баку в какой-то яме, украшенной роскошным вокзалом.

Первый раз силу русского оружия Баку испытало в 1668 году, когда Стенька Разинь с своей удалой вольницей с огнем и мечом прошел через всю прибрежную полосу от Дербента до Баку. В персидский поход Петра Великого, после неудачной попытки лейтенанта Лунина занять Баку, к этому городу в следующем 1723 году послан был генерал Матюшкин с инструкцией: «идтить к Баке как наискорее, а тщиться оный город помощью Божией конечно достать, понеже ключ всему нашему делу оный». И Матюшкин взял ключ этот.

Спустя двенадцать лет, императрица Анна Иоанновна уступила Персии все громадные завоевания Петра Великого в Прикаспийском крае. В 1796 году, бакинский хан присягает на верность русской императрице. Побудительной причиной послужило движение русского корпуса, под начальством графа Валерьяна Зубова, мечтавшего окончательно сломить Персию. Восшествие на престол императора Павла I ознаменовалось отменой многих распоряжений покойной императрицы. Приказано было и зубовским войскам вернуться на кавказскую линию. С уходом русских полков, бакинский хан вновь почувствовал себя свободным и позабыл о присяге. Но не забыл об этом главнокомандующий (Полный титул: инспектор кавказской линии, астраханский военный губернатор и главнокомандующий в Грузии.) в Грузии, князь Цицианов, бывший в 1796 году комендантом в Баку. Видя двусмысленное поведение хана, он решил в начале 1806 года силою заставить признать [182] верховенство России над Баку. Хан торопился изъявить покорность и просил князя Цицианова выслушать его и принять городские ключи. 8-го февраля, храбрый главнокомандующий отъехал от линии наших войск к назначенному месту свидания и вступил с ханом в беседу. В этот момент рука персидского убийцы не дрогнула, раздался ружейный выстрел и к ногам коварного хана повалился главнокомандующий. Смерть непобедимого начальника, грозы турок, персов, татар и всего Закавказья, произвела тягостное впечатление на наш отряд. Русские отступили. Голова Цицианова отправлена в Персию. Неприятель ликовал. Для закавказских ханов вся угроза севера сливалась с личностью князя Цицианова. Уничтожен он и нечего больше бояться русского нашествия. Скоро однако пришлось раскаяться. 2-го июня того же года, к Баку подошел отряд генерала Булгакова. Хан бежал и русские заняли город.

Бакинская губерния отняла у России двух из наиболее замечательных кавказских героев. В 1806 году, погиб незаменимый князь Цицианов, а через шесть лет навсегда был выведен из строя при штурме Ленкорани генерал Котляревский — бесспорно самый замечательный из кавказских генералов.

Лучшая каспийская гавань, близость Персии и Средней Азии и Грандиозные минеральные богатства, все это заставляло верить словам Петра Великого, видевшего в Баку «ключ всему нашему делу» в Прикаспийском крае. Однако, долгое время после присоединения к России, Баку не выходил из ряда самых посредственных уездных городов. Кавказская война, отсутствие дорог и откупная система, монополизировавшая производительность нефтяных участков, тормозили развитие. Оголенный от зелени, лишенный сносной воды, подверженный ветрам, город не привлекал к себе и глаз администрации. Управление Прикаспийской областью (До назначения князя Воронцова наместником, Закавказье делилось на Тифлисскую губернию и Прикаспийскую область. Затем оно разделено на 4 губернии и Прикаспийскую область. Теперь же на 5 губерний и Карскую область.) сосредоточено было в Шемахе до 1859 года, когда после вторичного сильного землетрясения губернские присутственные места перенесены были в Баку. Отмена откупной системы (1-го января 1873) сразу сказалась на возвышении добычи нефти. Казенные участки неприглядной на вид земли скоро были раскуплены, а главным образом розданы различным лицам. В Сураханах и Балахонэ, в окрестностях Баку, закипела работа. На голой местности выросли оригинальные высокие вышки. Из буровых скважин полилась нефть ручейками; а иногда с шумом выбрасывалась грандиозными фонтанами, затоплявшими все громадные земляные резервуары. Нарезка участка в пять [183] десятин уже делала человека сравнительно состоятельным. Понятно будет с какою торопливостью бросились за получением вновь открывшихся богатств...

Мне помнится с какой насмешкой относились в Петербурге к кокоревскому «чираку», выставленному в 1873 году. Тогда с недоверием относились к этой «коптилке». Пенсильванский керосин стоял в то время на неприступной высоте. Однако, прошло два, три года, и Бакинский керосин пошел в гору, сбивая цену американскому и давая возможность освещать лампочками не только город, но и деревни. В деле развития керосинового производства бесспорно пальма первенства принадлежит шведу, «нефтяному королю» Нобелю. Он умело поставил дело на широкую ногу, устроил заводы, пустил по Каспийскому морю и Волге целую нефтяную флотилию и удачно организовал сношения с потребителями. Русские фирмы Кокорева, Шибаева, [184] мусульманина Тагиева, стали также широко работать, но им все-таки было далеко до «нефтяного короля». Теперь, как известно, появился на театре керосиновой войны Ротшильд. Оборони нас Бог от такого иноплеменного вмешательства...

В шестидесятых годах добыча нефти не превышала 500 т. пудов, а к 1886 году достигает до 123 1/2 миллионов пудов. Переработанная нефть вывезена из Баку в виде керосина (34 мил. пуд.), смазочных масл (около 2 мил. пуд.) и нефтяных остатков (около 36 мил. пуд.). Треть фабричного и заводского производства всего Кавказа приходится на долю Баку. Миллионные заработки привлекли массу рабочего люда, привлекли предпринимателей и техников. Город растет с небывалой до сих пор в России скоростью; да впрочем ведь главным образом нефтяное дело не в русских руках. Шведы, армяне, евреи, татары и персы, вот тот калейдоскоп национальностей, в котором русские играют далеко не первостепенную роль.

В настоящее время город богатством и количеством населения перерос Тифлис. Отсутствие хорошей воды — вот самая слабая сторона Баку. При громадных средствах городу нечего останавливаться перед расходами и необходимо провести воду из ближайших рек. Пример пыльной, безводной, негостеприимной Одессы до проложения днестровского водопровода и теперешней окутанной зелеными бульварами южной красавицы — у всех на глазах. Очень недавно в Баку учреждена весенняя ярмарка, ожидали, и не без основания, громадных оборотов на этом перепутьи Кавказа с Персией и Средней Азией. Результаты пока не оправдали ожиданий. Главная масса населения Баку таты (иранцы) и адербейджанские татары (тюркского племени). Долгое владычество персов положило отпечаток и на татар. Они сохранили язык, но вера, обычаи, костюм и даже прически (пробритое темя и локоны на висках) — у них персидские. Адербейджанцы-шеиты населяют большую часть Бакинской губернии. Замечательно, что адербейджанское наречие все больше и больше раздвигает свои рамки и, подвигаясь с каждым годом на север, захватывает Дагестан. Зато русский язык вне городских поселений слышится лишь в нескольких раскольнических деревнях Ленкоранского уезда. Баку красиво разместился амфитеатром вокруг бухты. Дома из тесаного камня, с плоскими крышами, оригинально поднимаются от прекрасно устроенной набережной к старой крепости. При взгляде на Баку с моря среди других строений особенно выделяется Девичья Башня, с которой, по одному преданию, дочь хана высматривала своего милого; а по другим сказаниям, молодая ханша спасалась от нескромных преследований своего отца и, наконец, выбросилась из окна. Существуют, впрочем, и другие версии этой легенды. [185]

С южной стороны города выступает Баилов мыс, на котором расположена слободка каспийской военной флотилии; а на северной темнеет Черный городок, в котором сосредоточены керосиновые заводы, получающие сырой материал по нефтепроводам из Балахонэ и из Сурахан. Бакинские улицы хорошо вымощены и, конечно, отлично освещены. Жалкие, серенькие деревья в городском сквере силятся выдержать борьбу с зноем и безводьем. Отсутствие земли, всюду проникающий запах нефти, окаменевшие физиономии застывших в лавках и магазинах восковых фигур-торговцев персиян, завывание докучливого и настойчивого в этой местности ветра; керосиновая, мутная пленка на морской воде — все это действует неприятно на приезжего. Хотелось бы скорее бежать из этой гигантской игровой керосиновой лаборатории. Однако, не смотря на некоторую безотрадность, жизнь здесь бьет ключом. В гавани целый город пароходов, барж и косовых. Звенят цепи, стучат подъемные машины, тысячи рук заняты нагрузкой и разгрузкой товаров. [186] Большинство экипажа на судах адербейджанцы; на пароходах капитаны, шкипера, машинисты — шведы, финны и немцы. На многих домах виднеются, не свойственные русскому губернскому городу, дощечки с надписью: контора X, контора О-ства... А в конторах этих делаются обороты на сотни тысяч, даже на миллионы. Большой город требует массу провизии; к базарам тянутся группами ежедневно сотни навьюченных эшаков. Иной татарин находит возможным примоститься и сам сзади вьюка. Маленькое, ушастое животное точно не слышит тяжести и, весело позванивая бубенчиками, семенит иноходью в город. Везут продукты и в арбах на громаднейших колесах, позволяющих подвешивать бочонки и другие грузы к дну этого экипажа. Не смотря на мертвенно-бесплодные окрестности, татары и «персюки» ухитряются наполнять базары местной живностью, зеленью и чрезвычайно сладким виноградом. Осенью 1888 года, город оживился с появлением 21-й пехотной дивизии, перевезенной по Каспийскому морю из Дагестана (84-й пех. Ширванский полк стоит собственно в Бакинской губ., близ Дагестанской границы, в местечке Кусары.) в Баку. Полки раскинули свой лагерь близ города и на улицах появился военный элемент, в обыкновенное время здесь очень малочисленный.

8-го октября, назначен был приезд Их Величеств. Флаги перемешались с зеленью, привезенною на судах из Ленкорани. На набережной, на площадке перед губернаторским домом, выстроился почетный караул от полка, носящего имя полуострова Апшеронского. Вокруг всей площади разместились депутации Бакинской губернии, Дагестана и Закаспийской области. Много я видел, начиная от Владикавказа до Тифлиса, разнообразных типов, пестрых костюмов и вообще «азиатчины», но в этом отношении Баку перещеголяло другие города. Персы, тальшинцы, адербейджанские татары, коринцы, лезгины, аварцы и другие мелкие народности Дагестана, все они имели здесь своих представителей, явившихся поклониться Государю и поднести хлеб-соль. Все это народ не любящий особой подвижности и суетни, чистейший контраст общительным иверским народам и даже армянам. Рядом с воинственными дагестанцами растянулась длинная цепь туркменских и киргизских представителей. Длинные, мешковатые, блестяще-расшитые, разноцветные, у некоторых парчовые, халаты закаспийцев аляповато отличаются от скромных, хорошо обрисовывающих фигуру костюмов горцев. Не смотря на неподходящий для воинов наряд, рослые, здоровые туркмены выглядывают молодцеватыми вояками. С туркменами явилась из Мерва с двумя сыновьями вдова знаменитого [187] Нур-Верды-Хана. Четыре громадных туркмена милиционера в простеньких халатах, с обнаженными шашками в руках, составляли также как бы маленький почетный караул.

Подле закаспийских депутаций поместился в кресле начальник области генерал-лейтенант Комаров. Он болен лихорадкой и едва стоял на ногах. Среди представителей Дагестана, помимо начальника области, типичного старого кавказского генерала из грузинских князей, генерал-лейтенанта князя Чавчавадзе, обращал особое внимание дербентский депутат. Это был генерал-майор Гайдаров (мусульманин), который в чине подполковника Самурского полка успел заслужить на стенах Геок-Тепе орден св. Георгия 3-й степени.

Я поместился у губернаторского дома за рогатками и располагал совершенно свободно полюбоваться приездом Государя и приемом депутаций. Над домом губернатора уже развевался штандарт, салют военной флотилии замер в воздухе. Царская Семья поехала помолиться Богу в собор. Но вот, наконец, на набережной все зашевелилось. Из прилегающих улиц точно внезапным наводнением снесло под гору массу народа. Не разбирая препятствий, татары и персы летели, сломя голову, на набережную. Давка началась невыносимая, я принужден был отступить и не мог хорошенько взглянуть на интересную площадку, откуда громкое «ура» давало знать, что Их Величества приехали.

Вскоре после завтрака, Августейшие гости поехали осматривать местные учебные заведения. Не знаю насколько здесь успешно идет преподавание, но Баку положительно щеголяет зданиями этих учреждений.

Приезд Их Величеств в Баку ознаменовался также, как и в предыдущих городах, закладкой православного храма. Церквей совсем почти не видно в Баку и над городом высятся пока лишь минареты.

При богатстве осветительного материала, надо было ожидать, что бакинцы устроют особенно эффектную иллюминацию. Действительность превзошла ожидания.

Громадная голая гора, примыкающая с баиловской стороны к городу, обратилась в сплошное гигантское пламя. Конечно, никто и нигде не может позволить себе такой роскоши. Картина огненного шатра была поразительна. Городские улицы тоже запылали огнями; плоские крыши не закрывали огненных линий и с набережной открывался чудный вид на эффектно освещенный амфитеатр. Ночью город много выиграл; а зеркальная бухта, на которой не заметно было плавающего керосина, приветливо отражала тысячи фонариков, осыпавших суда, точно цветы на деревьях. Целая вереница лодок, кокетливо [188] убранных разноцветными фонариками, тихо и плавно передвигалась по рейду. С лодок слышались звуки местных народных инструментов. Весь этот праздник огня прикрывался темной с золотыми блестками шапкой южного неба. Чуть заметный, теплый, совсем летний ветерок, заставлял забывать, что у нас на севере давно уже наступила осень....

За ночь ветер усилился и на утро довольно уж сильно загудел по городу, стараясь сорвать и унести многочисленные приветственные флаги. А они бедные топорщились, извивались, вытягивались и то сердито отхлестывались, а то принимались жалобно шелестить и о чем-то пугливо лепетать.

Да, не даром название города производят от персидского слова «бодкубе», т. е. удар ветра.

9-го октября был праздником для 21-й пехотной дивизии. Апшеронский, Дагестанский, Самурский и Ширванский полки заброшены судьбой в самое гнездо кавказских военных бурь. Сколько крови ими пролито, сколько погибло от изнурения и лихорадок!.. Нельзя и теперь еще вполне успокоиться, надо всегда помнить, что вооруженные и храбрые соседи могут от незначительной причины вспыхнуть. Всегда надо быть наготове. После переезда в Баку, от дурной воды 21-я дивизия прихворнула было немного, но когда начали подвозить по железной дороге хорошую воду, солдатики оправились и с нетерпением ждали представиться Государю. Ширванский полк 9-го октября получил неожиданный и дорогой подарок. После смотра, Государь поздравил полк с назначением шефом Наследника Цесаревича. Когда-то, под именем кабардинцев, полк заслужил себе славу храбрейшего Ермоловского легиона.

В 1818 году, полк переименован в Ширванский и вскоре заставил говорить о себе весь Кавказ. Отличаясь с 1827–28 года в персидскую и турецкую войны, ширванцы, «как более всех ознаменовавшие себя под его начальством», получают шефа в лице графа Паскевича. Император Николай I, так писал Дибичу: «Я даю Ширванский полк Паскевичу — они достойны друг друга». С тех пор долгое время ширванцев в обиходном языке называли «графцами». Теперь, после окончания смотров войск всего кавказского округа, на долю ширванцев выпала самая высокая награда.

В день смотра, 9-го октября, вечером, императорский поезд уносил уже высочайших гостей сначала на охоту в Кораязы (Елисаветпольской губернии), а затем в Кутаис. В годовщину памятного дела под Горным Дубняком, Их Величества прибыли в древнюю столицу Имеретии. Город раскинулся по зеленым холмам и по красоте местоположения по праву может считаться одним из живописнейших городов. Бурный, [189] многоводный Рион опоясывает широкой лентой Кутаис. Обидно видеть, как громадная рабочая сила стремительной реки и просто самая вода даром уносится в море. Придет пора, когда этот колоссальный водный капитал не будут бросать за окно и сумеют его утилизировать. От устья до селения Орнири, Рион судоходен, но конечно подыматься могут лишь небольшие речные пароходы.

Влажный климат при южном тепле дарит край богатейшей растительностью. Какая разница в этом отношении с голым Баку! Говорят, что Кутаис избавлен от лихорадок; если это так, то здесь могла бы быть прекрасная зимняя станция для грудных больных. Прошлое города, как это принято говорить, теряется в седой старине. Кутаисцы утверждают, что их поселение древнее Тифлиса и что знаменитая царица Тамара погребена даже близ Кутаиса. Во всяком случае, город этот [190] древний о чем до некоторой степени и свидетельствуют развалины старинной крепости и храмов.

В то время, как Карталиния и Кахетия подвергались большею частью насилию со стороны Персии, Имеретия входила в сферу влияния Турции. В XVII столетии турки завладели городом и держались здесь до 1770 года, когда были выбиты русским отрядом графа Тотлебена. То был первый поход в Закавказье наших войск, явившихся туда по просьбе имеретинского царя Соломона I.

История присоединения к России Имеретии, в виду происков турок, неискренности имеретинского царя Соломона и и его приближенных, полна грустными событиями... Окончательное присоединение состоялось в 1810 году.

В соседнем Имеретии, княжестве Мингрелии русское управление было введено лишь в 1867 году, после отказа князя Николая Дадиана от владельческих прав. Бывший владетель в вознаграждение получил 1 миллион рублей. Близ Мингрелии, в неприступных горах, запряталась маленькая Сванетия, в части которой княжила фамилия Дадешкилиани. В 1867 году, за убийство Кутаисского генерал-губернатора (За год перед тем упразднено управление тифлисского генерал-губернатора. Оба эти генерал-губернаторства, равно как и другие кавказские области и губернии были подчинены кавказскому наместнику.) князя Гагарина, князь Дадешкилиан был казнен и вся владельческая фамилия выселена в Россию.

В состав Кутаисской губернии входит еще одно владение — это Абхазия, в которой русское управление введено лишь с 1864 года. Таким образом Кутаисская губерния на пространстве 30,740 кв. верст соединяет несколько бывших отдельных государств. Население Имеретии, Гурии, Мингрелии, Абхазии, Сванетии и вновь присоединенных округов бывшей Батумской области — все в сложности не достигает миллиона (920,000 душ обоего пола).

Уверяют, что из всех иверских народов, имеретины, будто бы, отличаются наибольшею предприимчивостью и не прочь пустить в ход хитрость... Рассказывают, что некий мудрый старик грузин (карталинец), умирая, поздравлял своего сына с тем, что он не оставляет ему в наследство врага лезгина и друга-имеретина. Справедливы ли нападки на имеретин, не знаю; лично мог лишь убедиться в том, что имеретины очень красивый и бойкий народ.

К большому огорчению кутаисцев, погода все время благоприятствовавшая высочайшему путешествию, начала портиться, наступал период дождей. Великое дело солнце. Как весело рябила перед глазами толпа кутаисцев в ясный день, как [191] заманчиво глядели вокруг горы; а покрылось небо тучками, подуло холодком, заморосило дождем, и картина переменилась. В ожидании высочайшего прибытия, на вокзале выстроился почетный караул от дворянства Кутаисской губернии. На площадке перед дебаркадером и вплоть до губернаторского дома растянулись представители от населяющих губернии народностей и хоперские казаки. Красивые имеретинки не прятались, видны были на улицах и на балконах. Художественному произведению недоставало освещения. К приезду Их Величеств несколько разъяснило, но все-таки светило не солнце Батума, Тифлиса и Баку, а точно оно прикрылось матовым абажуром. Небольшой город (23,000 ж.) не мог конечно поражать тою грандиозностью народной встречи, какою пришлось любоваться в Тифлисе, Баку и казачьих городах; но прием был проникнут полной искренностью и задушевностью. Я не могу забыть одного старичка, итальянца, стоявшего подле меня во время проезда Государя. Крики ура, то подходившие к нам, то удалявшиеся от нас, необычайное оживление в нетерпеливой толпе, звуки народной музыки с пением с балконов, постепенно наэлектризовывали итальянца. Обращаясь к товарищу-земляку, он громко высказывал свой восторг; а когда экипаж Государя поравнялся с нами и в воздухе пронесся какой-то рев толпы, то к общим кликам на ласковые поклоны Их Величеств внезапно присоединилось и звонкое eviva итальянцев. Я невольно взглянул на соседа. По лицу старика катились слезы!..

С освобождением крестьян помещичье хозяйство в Иверии упало, но за то крестьяне, в особенности в Кутаисской губернии, подняли свое благосостояние. Имеретины очень «жадны к земле» и благодаря ее производительности дают баснословные цены. Случается, что стоимость десятины превышает 2,000 руб. Конечно, это исключение, но и вообще здесь земля очень дорога. Излишек сельских продуктов сплавляется по Иону в г. Поти, где вот уж, начиная с 1863 года, в течение двадцати пяти лет производится неудачная постройка порта.

Из Кутаиса Их Величества ездили в близ лежащий древний Гелатский монастырь, где, по преданию, покоится прах великой иверской царицы Тамары. В этом же монастыре хранятся знаменитые, исторические дербентские железные ворота.

14-го октября, посетив веселое народное гулянье в городском саду, Высочайшие гости уехали в Батум, а там и совсем простились с гостеприимным Кавказом. На прощании, Батум с окрестными живописными горами запылал целыми огненными линиями. Пароходы уходили в открытое море, а на далеком берегу долго еще видна была иллюминация, мерцая точно раскаленные уголья. [192]

Вновь взвился императорский штандарт на пароходе добровольного флота «Москва». Императорская эскадра снялась с якоря и вышла из уютного Батумского рейда, унося на север Царственных путешественников после их пребывания на Кавказе. Восторженные встречи разноплеменного населения, одушевленного одним общим, сердечным желанием, как бы радушнее и теплее принять своего Белого царя; интересные типы, живописные костюмы; стройные ряды гордой победами кавказской армии; молодечество юных джигитов; улыбающиеся горы и дикие скалы; голубое море и беспредельные степи; южное солнце, лазурное небо, лавровые рощи; нефтяные фонтаны, бурные горные потоки; веселые лица, огневые речи; могучие перекаты несмолкаемого «ура» — все, все это пережито и оставило приятное впечатление о полуденном крае, богатой будущим стране, об этом драгоценном алмазе в русской императорской короне. Я опять сидел в каюте «Эриклика». Пароход, накануне по пути к Батуму, сильно трепало. На наше счастье ветер унялся, но расходившееся волнение не могло еще успокоиться и «Эрикликъ» неприятно покачивало. Одного из фельдъегерских офицеров еще в бухте укачало и он, бледный и изможденный, пластом пролежал всю дорогу до Севастополя. Не смотря на хороший буфет, аппетит разыгрывался не у многих. С нетерпением ждали берега и вагон представлялся в воображении вполне желанным экипажем, в котором уже спокойно можно было донестись до Петербурга.

V.

Севастополь. — Отъезд в Петербург. — Дурные предсказания относительно безопасности императорского поезда. — Неожиданная задержка на пути. — Слухи о крушении императорского поезда. — Подтверждение слухов о катастрофе. — Прибытие к месту крушения. — Страшная картина. — Чекувер, Бреш и Басков. — Уборка раненых. — Тост за барона Шериваля. — Возвращение на станцию Тарановка. — Толки о причинах катастрофы. — Обед на станции Лозовой. — Приезд в Харьков. — Восторженный прием, оказанный населением Царской Семье. — Отъезд из Харькова.

Наконец, два дня морского путешествия миновали и мы ночью втянулись в Севастопольскую бухту, где уже стояла на якоре «Москва», далеко обогнавшая наш тихоходный, десятиузловый «Эрикликъ». Приятно было освободиться от морской качки; да и на суше как-то чувствуешь себя безопаснее.

За несколько лет Севастополь неузнаваемо обстроился. Тогда еще местный порт невозбранно царил в Крыму и ничто не указывало на близкое торжество Феодосии. Город глядел празднично. Повсюду приветливо шелестящие флаги и толпы народа. [193] Их Величества посетили Севастопольское морское офицерское собрание. Роскошная обстановка для этого клуба подарена Государем с бывшей Императорской яхты «Ливадия». Подарок вполне царский. В Севастополь прибыли также Великий Князь Михаил Александрович и Великие Княжны Ксения и Ольга Александровны. Они приехали из Царского имения «Ливадия», где провели осень.

В 4 часа дня, 16-го октября, при напутственных кликах многочисленного народа, собравшегося по линии железной дороги и по горным склонам, плавно двинулся вперед императорский поезд, направляясь на Харьков, Орел, Витебск и Гатчину. Гордо и величественно удалялся вдаль могучий, громадный поезд. Вскоре пришлось его вновь увидеть, но в каком жалком состоянии! [194]

Наш, так называемый свитский, поезд готов был к отправлению. На платформе я столкнулся с моим знакомым, симпатичным крымским шоссейным инженером Степаном Ивановичем Р-ко. Степан Иванович был крайне взволнован. Громоздкость отошедшего императорского поезда и скорость, с которой он ходит, наводили Р-ко на черные мысли. Разгорячившийся инженер предсказывал, что добром дело не кончится и такому гиганту не сдобровать. На замечание мое и флигель-адъютанта С-ского отчего же Р-ко не кричал об этом до отхода поезда, он нам передал, что свое мнение относительно риска, которому подвергается императорский поезд, заявил барону Т. Тут же, в Севастополе, пришлось услышать, что управляющий юго-западными дорогами барон Витте, будто-бы, при пробеге императорского поезда по его линии решительно воспротивился развивать скорость, назначенную по маршруту (По пути следования из Новой Праги на Кавказ.), находя ее рискованной.

Подобные разговоры, конечно, не могли особенно веселить, но мысль о какой-нибудь серьезной опасности ни на минуту не приходила в голову. В императорском поезде ведь ехали: министр путей сообщения, главный инспектор железных дорог барон Шериваль, инспектор технической части поезда барон Таубе; кроме того, управляющий дорогой, правительственный инспектор дороги, начальник движения и начальник местной дистанции. Этот персонал семи путейских чинов, явившихся специально для личного наблюдения за безупречной правильностью движения, казалось, вполне гарантировал полнейшую безопасность... Наконец, засвистели наши локомотивы и вторая громада полетела на север. Прекрасные вагоны, редкие остановки и скорый, но плавный, без скачков и раскачиваний, ход успокоительно подействовали на поднявшиеся нервы.

Вскоре за Симферополем, в замен кавказских живописных видов, закружилась однообразная желтеющая равнина. Серое, суровое небо, холодные порывы ветра, осыпавшиеся листья, крестьянские кожухи и тулупы, показывали, что наступила неприветливая осень. Прощай тепло, прощай кавказские жаркие дни и чудные ночи. Мерно гудят колеса вагонов, изредка лишь постукивая на рельсовых скрепах. Ночная мгла постепенно заволакивает черным покрывалом грустные окрестности. Изредка лишь промелькнет освещенная станционная платформа, с собравшейся на ней группой местных обитателей; но поезду некогда останавливаться, и он проносится вперед. Тяжело прогромыхав по разъездным путям, локомотивы снова бесстрашно с богатырским свистом врезываются в зияющую тьму. В теплом, [195] уютном купэ приветливо раскинулся диван и манит к себе поближе. Сон незаметно охватывает соседей и меня, заставляя забыть все заботы и треволненья...

На станции Лозовой опять нас растревожил разговор Сп-ского с инженером Лозово-Севастопольской дороги; последний в виду перехода императорского поезда на Курско-Азовскую дорогу, благословлял небеса за благополучное проследование. Оказывается, что в вагоне Цесаревича испортился тормоз и вообще слышалось подтверждение мнения С. И. Р-ко. Ехавший с нами, причастный к железнодорожному делу, полковник А-ов, начал к тому же рисовать в черном цвете состояние дорог и опасности, от которых нисколько не гарантирован императорский поезд.

Незаметно мы доехали до ст. Алексеевки. Здесь нас задержали. Сначала мы не обратили внимания на эту остановку. Но вскоре послышались толки, что с первым поездом случилось что-то, какая-то поломка. Затем, появились вести, что поезд сошел с рельсов с несчастными последствиями. Всем понятно будет наше напряженное состояние и нетерпение скорее узнать [196] истину. Говорили, что есть раненые, даже убитые, но кто, неизвестно. «Боже сохрани и помилуй!» невольно мелькало у каждого в голове, и одна мысль о возможном несчастьи леденила ужасом кровь...

А поезд стоял.

Зачем нас задерживали, трудно было понять, так как путь до станции Тарановки был совершенно свободен. Наконец, мы направились туда. Здесь, на маленькой станции, также точных известий никаких не было. Какой-то молодой инженер старался доказать окружающим, что он не понимает, как могло случиться несчастье, так как путь, по его мнению, был вполне исправный, недавно ремонтированный. Нам, впрочем, в эту минуту мало интереса было слушать о ремонтных работах. Нестерпимо хотелось знать размеры несчастья, а не причины вызвавшие его. Последние годы царствования покойного Царя-Освободителя омрачились неслыханно дерзкими и страшными посягательствами на личность Государя. Казалось бы, что и в данном случае у нас, пассажиров свитского поезда, должна была зародиться мысль о злостном покушении; однако, неоспоримо верно, что 17-го октября никто и не заикнулся о возможности злодеяния, а все несчастье приписывали небрежности инженеров и упущениям железнодорожников.

В Тарановке опять длинная, мучительная остановка. Нужно ждать пока освободится путь. В Тарановку должен был вернуться локомотив, вытребованный по телеграфу на место катастрофы. Вот и он, столь желанный паровоз! Все бросились к нему навстречу и мигом окружили, спустившегося на платформу, инспектора технической части императорского поезда, барона Таубо. Он был крайне расстроен. Полное отчаянье написано было на его лице и барон мог говорить лишь сквозь слезы. Кто убит? Кто ранен? Здоров ли Государь? А Императрица? А Дети? Отчего крушение? Как случилось? Масса вопросов сыпалась на плачущего инспектора. Он спешил успокоить относительно Царской Семьи. Когда же он сказал, что человек двадцать убито, а еще более того раненых, то невольно екнуло сердце у окружающих. Точных сведений барон, будучи страшно расстроен, не мог дать; но передавал, что, кажется, из свиты никто серьезно не пострадал. Наконец-то мы, после долгих ожиданий, двинулись вперед.

Газетные корреспонденты, работавшие во время приезда Их Величеств на Кавказ, простились со мной еще в Батуме. После интересной, но утомительной поездки они направились на отдых. Теперь я вспомнил их. Ведь необходимо дать сейчас же хотя краткое описание крушения поезда и чудесного спасения. Приходилось браться за отчет. У меня под рукой не было [197] письменных принадлежностей; они покоились в чемоданах. Какая же в дороге переписка! В книге, взятой мною с собою в дорогу, оказался почтовый лист, карандаш же для отметок при чтении всегда был со мной и я приготовился к составлению телеграммы.

Медленно, пугливо, точно ощупью приближался наш поезд к месту катастрофы. Вокруг было мертвенно пусто; вдали виднелась какая-то деревенька. Наконец, показалась довольно глубокая балка, через которую перекинулась большая насыпь. Мы остановились в почтительном расстоянии от печального места разрушения. Осенний частый дождик неприятно бил в лицо; черная, липкая грязь большими комьями приставала к ногам; холодный ветер заставлял застегнуть пальто на все пуговицы.

Перед нами на пути стояло три вагона, а за ними виднелась какая-то бесформенная куча вагонных крыш, колес, расщепленных стен, разбитых стекол и разных обломков, густо осыпавших оба откоса до самого дна балки.

Точно затор во время ледохода, когда задние льдины, надвинувшись на передние, разломались, некоторые и совсем рассыпались блестящими стеклышками, а более крепкие части, сцепившись, составили целую гору беспорядочно нагроможденных льдин.

Вся Россия хорошо знает подробности катастрофы. Видели все также и фотографическое изображение разбитого поезда. Неправда ли страшная картина? А каково было видеть ее в натуре и при том в присутствии убитых и раненых...

Фотография конечно без утайки передала действительность, но, к сожалению, крыша вагона-столовой, при делании снимка, была приподнята подставкой, чего тотчас после крушения не было.

По левому (По направлению от Тарановки в Харьков.) откосу двигается десяток людей. Слава Тебе Господи! Здесь мы увидели Государя, Государыню, Августейших детей. Тут же были и сопровождавшие Их Величеств все время на Кавказе: генерал-адъютанты: граф И. И. Воронцов-Дашков, П. С. Ванновский, О. Б. Рихтер, П. А. Черевин и Гр. Гр. Данилович, флигель-адъютант князь Оболенский, лейб-хирург Гирш и художник Зичи; а также генерал-адъютанты: Посьет и В. В. Зиновьев, сопровождавшие из Ливадии младших детей Их Величеств.

Глядя на весь этот хаос обломков железа и дерева, мороз пробегал по телу... [198]

Над откосом повис великокняжеский вагон, с вышибленной стеной. В образовавшееся широкое отверстие и была выброшена Великая Княжна Ольга Александровна.

Казалось, что вот, вот и рухнет вниз этот вагон. Передний локомотив, украшенный флагами и гирляндами зелени, спокойно отдыхал на рельсах и точно глухой не обращал внимание на творившийся сзади страшный беспорядок. Второй паровоз, в момент катастрофы, как будто хотел мельком взглянуть, что делается в хвосте, да так от ужаса и застыл, перекошенный немного на бок.

У подошвы насыпи вытянулся ряд лежащих, прикрытых с головою, фигур. То были жертвы катастрофы, убитые. Как известно, все это оказались солдатики или из числа служительского персонала, за исключением гг. Чекувер и Бреша.

Лекарский помощник Чекувер был в прежнее время фельдшером еще в клинике профессора Нарановича. При сформировании двора Цесаревича Александра Александровича, он занял должность лекарского помощника и с тех пор безотлучно служит при Дворе. Это был практически очень сведущий, симпатичный и общительный человек, которого постоянно все осаждали просьбами: перевязать, потереть, дать «каких-нибудь капель или порошка» и т. п. Чекувер всем старался угодить и по возможности помочь. После катастрофы, лица близко знавшие покойника, говорили, что он точно предвидел смерть, был за последнее время очень грустен. Жаль было хорошего человека и толкового работника. Еще более жаль его детей, круглых сирот.

Штабс-капитан, фельдъегерь Бреш, офицер могучего сложения, на своем веку сделал десятки тысяч верст, разъезжая по всей Европе с поручениями. Как истый фельдъегерь, он нашел себе смерть, не дома на постели, а в своей служебной сфере — в дороге.

Знал я еще из числа убитых ездового Баскова. Расторопный и сметливый, он был незаменим во время путешествия. От него никогда нельзя было услышать ответа: не знаю, не могу. Вспомнилось мне, как бедный Басков, желая порадовать свою семью, накупал на Кавказе целую кучу незамысловатых гостинцев.

Из Харькова пришел санитарный поезд и начали переносить в него раненых. Бедных больных приходилось сначала вынимать из уцелевших вагонов, в которых они временно были укрыты, а затем по скользкой насыпи спускать вниз и опять подымать с другой барковской стороны. Каждое неосторожное движение понятно болезненно отзывалось на искалеченных, стонавших жертвах катастрофы. Особенно страдал и [200] кричал один из них, обваренный кипятком. Всякое прикосновение было мучением для бедняги. Вслед за другими, вынесли из вагона и барона Шериваль с подбитым глазом и ушибленной ногой. Мне вспомнилось наше веселое путешествие на пароходе из Новороссийска в Батум. Там, на «Эриклике» за обедом поднят был бокал с дружно приветствованным тостом, за барона Канута Генриховича, «много лет благополучно водящего императорские поезды».

Раненых перенесли. Смеркалось. Наш молчаливый поезд преобразился и ожил. От Севастополя до Тарановки в нем ехали: флаг-капитан В. Г. Басаргин, граф А. В. Олсуфьев (Начальник канцелярии главной квартиры.), доктор К. А. Раухфус, К. К. Гернет (Начальник главного дворцового управления.), С. И. Сперанский (Управляющий петергофскими дворцами.), Л. М. Албертов (Командир 1-го железнодорожного батальона.) и еще несколько человек. В сложности нас было очень немного и мы занимали лишь незначительную часть всего обширного подвижного помещения.

В свитском поезде также были вагоны специально предназначенные для Высочайших Особ. Когда-то в этих вагонах ездила покойная императрица. Теперь спешно зажигались огни, отворяли купэ и вообще приготовлялись к приему Высоких Путешественников.

Все эти сборы напоминали переполох и суетню в старом барском доме, в котором долго уже не жили владельцы, и вдруг неожиданно, не предупредив, приехали провести несколько дней.

Опять Тарановка. Наступил уже вечер. В свитском поезде буфета не было и мы, предполагая, завтракать в Харькове не озаботились продовольствием. Катастрофа отодвинула и завтрак и Харьков на неопределенное время. Голод давал себя знать. На станции Тарановке, в одной из двух невзрачных комнат, имелся маленький буфет, скорее лоток. Добродушная пожилая буфетчица подчивала бутербродами с ветчиной, икрой, яйцами, какими-то очень вкусными коржиками и чаем. Буфет брали с бою, хозяйка была в отчаянии, что так мало припасла материала. Видимо, не расчет тут играл роль, а соболезнование к голодающим путешественникам. Она в тоже время гордилась выпавшей на ее долю честью: чай и хлеб носили даже в вагоны.

В помещение телеграфа собрались заведывающие движением императорского поезда и местные инженеры для выработки нового маршрута. Никогда, конечно, ни раньше, ни после телеграф [201] не работал так усиленно в Тарановке. Перед телеграфистами были навалены груды телеграмм с извещениями родных о благополучном избавлении от опасности. Небольшая телеграмма министра двора с первыми краткими сведениями о крушении была послана еще с места катастрофы на ст. Борки. Всякий боялся оставлять семью в сомнении и потому спешил телеграфировать.

Оригинальную картину представляла станция вечером 17-го октября. Руки на перевязи, повязки на голове, царапины и ссадины на лицах; толки об убитых и раненых; рассуждения о дальнейшем движении, о новом маршруте, переносили в военную обстановку. Казалось, после кровопролитного дела отступил отряд... Толки о причине несчастья, конечно, слышались повсюду. Говорили о гнилой шпале, кусок от которой был передан Его Величеством жандармскому офицеру. Указывали на неисправность в вагона министра путей сообщения, в вагоне, который, будто бы, по типу не подходил ко всему поезду и поставлен был без точного осмотра после долгого пути. Бранили строителей за неудовлетворительную насыпь. Кто-то заявлял, что всему причиной товарный локомотив, который не может ходить с такою скоростью и на закруглении рано или поздно должен был раскачаться, раздвинуть рельсы и погубить поезд. Возбуждение против инженеров и правления Курско-Харьково-Азовской железной дороги было страшное...

Скоро станция начала пустеть...

Новый императорский поезд двинулся на ст. Лозовую, а для нас, прежних его пассажиров, приготовляли уцелевшие от крушения вагоны. Мне досталось бывшее купэ коменданта императорского поезда полковника Ширинкина.

Когда мы наконец прибыли на Лозовую, там уже богослужение было кончено и в зале III класса сидело громадное общество за поздним обедом. За общую трапезу приглашены были все, включая и лакеев, мастеровых и низшего железнодорожного персонала. За столом, за которым сидела Царская Семья с свитой, обедал и министр государственных имуществ, приехавший с общим поездом из Севастополя, вместе с другими пассажирами, из которых, некоторые также приглашены были разделить хлеб-соль при выделяющейся обстановке. После обеда, императорские поезд направился на Синельниково-Долинскую, Кременчуг, Харьков в Москву.

Судьба, так тяжело наложившая суровую руку на несчастные жертвы катастрофы, в тот же еще день успела некоторым улыбнуться. Два сельских священника с причтом, конечно, никогда и не помышляли о возможности отправлять богослужение в присутствии Государя; а невозможное оказалось возможным. Оба батюшки с довольными, веселыми лицами ходили по [202] станционному залу и охотно сообщали о подробностях, сопровождавших богослужение и о царском щедром вознаграждении.

Содержатель буфета и вся его прислуга ног под собой не слышали от счастья служить «Самому Государю». — «Очень остались довольны и по доброте Своей все хвалили», — захлебываясь рассказывал официант. На вокзале я увидел задумчивого, высокого роста, с симпатичным лицом инженера, на которого катастрофа так подействовала, что он стал заговариваться. В бывшем свитском поезде ни буфета, ни кухни не было, а потому и при дальнейшем следовании приходилось продовольствоваться на железнодорожных буфетах. На ст. Долинской (Екатерининской дороги), в виду отсутствия зала, обед был сервирован в соседнем маленьком трактире. Вместо сорока верст, остававшихся от Борки до Харькова приходилось сделать длинное обходное движение по Екатерининской и Харьково-Николаевской дорогам и прибыть в Харьков не 17-го октября, а только лишь девятнадцатого.

В то время, как во всей России еще мало были распространены сведении о событии 17-го октября, украинская столица, близкая соседка Боркам, знала все подробности страшной опасности, угрожавшей Царской Семье и чудесного спасения. Знала она также о сердобольном отношении Их Величеств к пострадавшим. При самом точном копировании некоторых моментов Высочайшего путешествия народный энтузиазм представляется в такой форме, что человек, не присутствовавший никогда при подобных торжествах, может заподозрить излишний пафос. Напрасно. Но ведь северяне с недоверием смотрят на бирюзовое море на картине; а засидевшиеся горожане удивляются фантазии художника, изображающего закат солнца в лесу и т. д. Так и здесь. Нисколько не впадая в преувеличение, я должен сказать, что встреча, оказанная Их Величествам жителями Харькова 19-го октября по своей задушевной восторженности, положительно не поддается описанию...

Стар и млад спешили на встречу Их Величествам. Улицы были запружены, но не зевающей и любопытной толпой, а сочувственной сплоченной массой, охваченной радостным чувством, при виде Царской Семьи, подвергавшейся страшной опасности. После возвращения Их Величеств из университетской клиники и из железнодорожной больницы, куда Они ездили посетить раненых 17-го октября, вокзал и платформа переполнились народом. Военных и чиновников; служащих и отставных; многочисленных представителей дворянства, земства и города; а наконец и просто «обывателей», все это стремилось на вокзал. Военные шапки и парадные гражданские шляпы мешались с цилиндрами, котелками, смушковыми шапками и фуражками. [203]

Громадный, могучий хор студентов и гимназистов нервно, но стройно пропел «Спаси Господи люди Твоя» и «Боже царя храни». Не знаю придется ли когда испытать подобное чувство впоследствии, но до настоящего времени никогда еще эти два гимна не звучали для меня так торжественно, так возбуждающе... Многие плакали...

Государь не мог не видеть, не мог не чувствовать общего нравственного подъема и, уважая, он подарил харьковцев добрыми словами: «Я никогда не забуду этого приема, благодарю, благодарю».

Через несколько минут императорский поезд уже оставил за собою Харьков, оставил окрайный город юга и унес Царственных Путешественников на север.

Василий Кривенко.

Текст воспроизведен по изданию: Поездка на юг России в 1888 году // Исторический вестник, № 1. 1891