КОРОЛЕНКО П. П.

ЗАКУБАНСКИЙ КРАЙ

(К истории Западного Кавказа).

(Статья пятая) ¹.

VI.

Настроение умов горского народа за Кубанью. — Переговоры кавказского начальства с горцами. — Наместники Шамиля, Сефер-бей и Магомет-Амин.

Тяжело отозвался на Кавказской войне 1840 год. Русские потеряли некоторые крепости на восточном берегу Чёрного моря; потеряли в этих крепостях много людей, пушек, боевых снарядов и имущества, доставшихся в добычу азиатам; а главное всего, потеряли царившую до того между горцами веру в непобедимость русских; доставили неприятелю случай торжествовать победу и надежду, что при дружных действиях всех горских племён и некотором счастии они могут уничтожить все наши укрепления на черкеской земле.

Действительно, во время падения укреплении силы русских на Западном Кавказе были весьма недостаточны. Малочисленность войск не позволяла пополнять и добавлять гарнизонов береговых укреплений, ослабленных болезнями и тоской замкнутой безотрадной жизни и не имевших возможности, по физической и моральной немощи своей, содержать в исправности укреплений.

В то время война кипела на Восточном Кавказе, туда направлялись главные военные силы кавказских войск; на Западном же Кавказе свободных регулярных войск было весьма недостаточно, или, вернее, совсем не было, так что, когда черкесы, взявши одни укрепления на береговой линии, другим угрожали тем же, то командующий войсками на Кавказской линии, [159] генерал-адъютант Граббе, не имел возможности дать генералу Раевскому помощи войсками, и последний получил таковую из Крыма, откуда командир 5-го пехотного корпуса, Лидерс, прислал в его распоряжение на судах бригаду с артиллерией. Генерал Граббе, донося военному министру о постигших бедствиях для нас на восточных берегах Чёрного моря и повсеместном волнении горцев в Закубанском крае, писал, что для действий против абадзехов и шапсугов он не имеет в виду даже небольшого отряда.

Черкесы, видя наше бессилие, более и более проникались дерзкою смелостью и воинственными замыслами. Между ними особенно выдавался мятежным духом убыхский мулла Декомук Гаджи, возвратившийся в конце 1839 года из Египта. Он показывал почтеннейшим из горцев старшинам грамоту, данную, будто бы, Ибрагим-пашей, в которой писалось из Египта, чтобы горцы не покорялись русским и старались разрушить выстроенные русскими укрепления. На помощь им будет в скорости прислана армия из Египта и других иностранных держав. То же самое им твердили проживавшие в горах Бэль и другие заграничные выходцы, приобревшие особенную популярность, когда черкесы, следуя их советам и указаниям, сделали важные успехи в борьбе с русскими 1840 года. Слава их гремела по всем кавказским горам. Но времена изменчивы. Едва только горцы потерпели неудачи в своих стремлениях к захвату и остальных наших крепостей, стоявших на их земле, как уверенность в превосходстве своих сил пред русскими сильно пошатнулась. Горцы терпели поражения под стенами наших уцелевших укреплений и намеченные ими цели к совершенному изгнанию русских с их земли не сбывались. Долго ожидавшаяся ими военная помощь от иностранных держав, о которой им постоянно твердили заграничные выходцы, не приходила. Черкесы стали падать духом. Организация их скопищ расстраивалась, власть вождей слабела и вся черкесская военная сила, сосредоточившаяся в начале 1840 года, распалась.

Недовольные таким ходом дел горцы обратились к старым порядкам своей жизни. Многие из них перестали уже верить в заманчивые, но неосуществимый обещания Бэля и других иностранцев о защите Турцией, Англией и другими державами черкесского народа против русских. Слава этих авантюристов меркла и темнела; они теряли уважение горцев и тихо, без шума сходили со сцены, уступая свое место другим вожакам [160] кавказских горцев, преследовавшим другие более возвышенные цели в жизни черкесского народа. Эти новаторы, не вдаваясь в интриги и обманы, практиковавшиеся между горцами разными сомнительной честности и звания иностранцами, ставили задачей своей миссии организацию управления в земле черкесского народа.

Нередко наше правительство пыталось склонить горцев к покорности непосредственными с ними мирными сношениями, на торговых рынках и меновых пунктах, а также заискиванием расположения влиятельных в горах лиц, прельщавшихся угощениями и подарками русских. Но успехи всегда были сомнительны. Береговые и при-кубанские горцы, имея частые сношения с русскими по торговым делам, в видах своих интересов, выказывали склонность к мирной жизни, но к покорности русской власти не соглашались; стоявшее же за плечами их черкесское население, удаленное от Чёрного моря и Кубани, видевшее русских только во время прохождения по их земле наших отрядов, о мире и слушать не хотело.

Командир отдельного кавказского корпуса, генерал-адъютант Нейдгарт, в 1844 году, пробовал путём письменного слова склонить горцев к миру с русскими. В посланной прокламации ко всем горским племенам генерал-адъютант Нейдгарт старался уверить горцев, что турецкий султан от них отказался и землю их передал русскому Царю. Поэтому они должны повиноваться одному только русскому правительству; Шамиля же и других возмутителей, проповедывающих вражду к русским, не слушать.

На прокламацию эту, разошедшуюся по всем горским племенам, натухайцы отвечали (на арабском языке): «Царскому сокровищу, законному перу российской державы, достопочтеннейшему и достойнейшему доверия победителю врагов и верному исполнителю воли Государя падишаха Российской Империи, наместнику Тифлиса, генерал-адъютанту Нейдгарту.

«Нижайший поклон.

«Бумагу, которую ты прислали к нам на арабском языке, мы в руки приняли и прочитали и содержание ее знаем. Однако, наш народ ей не верит, утверждая, что послание твое не относится к нам, но касается одних обитателей Дагестана, шамхальцев и кумыков. Мы, жители гор, начиная от Карачая (верховьев Кубани) до Анапы, настоящие черкесы, веруем Корану и признаем над собою власть Али-Османа, Иски-султана, [161] Абдул-Меджид-хана. Мы ему будем повиноваться и ему будем служить. Мы присягали ему. Вам это известно. Мы, весь означенный народ, не признаем над собою власти русского падишаха и никогда не будем ее признавать. Для чего же вы прислали нам воззвание. Разве вы хотите только испытать нас? Вероятно, вы имеете намерение воевать с повелителем Турции, Абдул-Меджид-ханом, нашим верховным покровителем. В таком случае мы готовы поднять за него оружие. Если султан будет в дружбе с русским Государем, то и мы будем мирными, в противном же случае и мы будем врагами. Да будет это вам известно. Шамуиль, о котором вы пишете, не принадлежит к нам. Не на наших он землях, и не наши у него люди и мы ничего общего с ним не имеем. Как бы этот Шамуиль ни был грозен и могуч, все Бог грознее и могущественнее его. Мы совершенно далеки от него и не хотим вмешиваться в его дела; мы говорим это тебе откровенно. Если же кто поднял бы оружие против соотечественной нам Турции, то мы готовы с помощью Божией помогать ей, но не Шамуилю. Наш повелитель справедлив и добр: так думают наши люди. У нас щит и меч готовы. Все здешние начальники несправедливо доносят российскому Государю, будто нас покоряют, мы лучше согласны умереть, чем вступить в русское подданство. Напрасно вы себя беспокоите. Напрасно вы тратите чернила, бумагу и перья. Да будет это вам ведомо! Черкесские аулы и черкесский народ, по доверию коих писал Эфенди Магомет-Амин. 1260 гаджры (от Рождества Христова 1844 года) 28-й день месяца Реббинь-Ахира (апрель)» ².

После этого командующий войсками Черноморской кордонной линии, генерал-лейтенант Рашпиль, послал к черкесам следующее письмо: «Неосновательные толки и ложные слухи, распространяемые неблагонамеренными людьми, так долго устраняют ту благую цель российского правительства, которая, сделав вас общими с нами подданными одному Государю, водворила бы между вами миролюбие, спокойствие и, упрочивая взаимное доверие, сделала бы нас полезными друг другу. Вас несправедливо и бессовестно недобрые люди уверяют, будто бы вы принадлежите турецкому государству, и соблазняют вас несбыточными обещаниями скорой присылки к вам армии турецкого султана. Знайте, что этого никогда не будет и быть не может, ибо после войны [162] 1829 года свято заключённым миром сама Турция признала все племена кавказские подданными России и турецкий султан даже в нынешнем времени подтвердил, что он ни в каком случае не нарушит данного им торжественного слова и далёк от мысли когда либо содействовать кавказским горцам против законного их Государя. Да будет это вам известно! Между там, искренно желая в вас, наших соседях, иметь не врагов, но надёжных и прочных миролюбивых друзей, я спешу воспользоваться теперешним военным собранием ³, чтобы передать вам волю всемилостивейшего Государя Императора и возвестить вам те милостивые и выгодные для собственного вашего блага основания, на которых будут приняты в число верноподданных Его Величества такие из ваших обществ и племён, которые обратятся с покорностью к своему Государю Императору. Таковым, добровольно покорившимся обществам и племенам Его Императорское Величество предоставляет прочность водворения в пределах, ими занимаемых, и неприкосновенность их веры, мечетей, обычаев, собственности и народного управления. Обязанность же покорности Государю Императору, на каждого верноподданного налагаемая, состоит в безусловном повиновении священной Его Величества воле, всегда для всех нас благотворной, ибо августейший наш Монарх, как чадолюбивый отец, только заботится о нашем благе. Могущество России вам известно. Великий и всемилостивейший наш Государь щедро награждает заслуги своих верноподданных. Вы видите это на собственных своих единоверцах. Вы, опытные старшины обществ, вникните и сравните беспристрастно настоящее ваше положение с несметными и огромными силами и средствами России. Рассмотрите сами, сколько бы вы собственно для себя и обществ ваших извлекли выгод из прочной покорности Государю Императору. Повинуясь с нами одному Государю, собственность ваша была бы ограждена могучим покровителем. Вы вкусили бы удобства спокойной жизни, нашли бы оплот и защиту против врагов ваших. В домашнем быту торговлею и взаимною меною произведений отстранили бы от себя многие лишения и пробрели бы от нас с выгодою все вам необходимое. Таким образом, живя между собою мирно и дружно, с каждым почти днём упрочивая все более и более взаимное к себе [163] доверие, скоро, весьма скоро, возвысилось бы довольство, благосостояние и благоденствие общих подданных нашего всемилостивейшего Государя Императора».

Воззвание это получило такой же результат, как и прокламация генерала Нейдгарта. Шерет эфенди по-арабски сделал следующую надпись на письме генерала Рашпиля: «Сим ответствуем на ваше воззвание. Открываемся вам чистосердечно, что без повеления султана, нашего государя, ни один человек и ни одна душа из нашего народа не только не может с вами заключить мирных условий, но даже изъявить простое согласие на мир. К этому еще прибавляем вам: если султан наш и государь будет с вами в мире, то и мы также. Если какие люди из наших племён, исповедывающих закон Магомета и верующих в алкоран, будут доносить вам, будто мы желаем вступить в подданство Российской державы, и будут притом утверждать, что многие из нашего народа расположены к миру, то таким людям ни в чём не должно верить, разве только в том одном, что доколе оба монарха (русский и турецкий) будут пребывать во взаимных дружественных отношениях, дотоле—мы ручаемся—никто из нас не будет считать русских врагами. Сверх этого скажем вам, что, если кто-нибудь из наших будет приезжать к вам с вестями о разных наших делах и происходящих у нас новостях, то на подобных людей вы всегда смотрите, как на лжецов, совершенно далёких от мысли быть вам полезными. Эти переносчики вестей делаются шпионами, как у нас слышно. Но уверяем вас, что настоящей истины вы от них никогда и ни в каких вещах не узнаете, хотя бы и все сокровища России им предложили» ⁴.

Получив такой отзыв, генерал Рашпиль собрал отряд и, переправившись чрез Кубань, двинулся в черкесские пределы, с целью доказать горцам: что если они не желают жить с нами в мире по доброй воле, то русские во всякое время могут их наказывать в собственной их земле за непокорность нашему правительству. Уничтожив некоторые горские аулы, генерал Рашпиль возвратился с отрядом в Черноморию, избегая разорения жилищ покорных нам горцев.

Экспедиция эта, как и прочие ей подобные, не имела влияния на перемену мыслей горных жителей черкеской земли; они только еще более ожесточались против русских за разорение их [164] селений, потерю имущества и за смерть близких им людей, павших от русского оружия

Несмотря на общее враждебное настроение умов черкесского народа против русских, были и между ними люди, глубоко сознававшие бесплодную борьбу слабых своих соотечественников против сильной России. Таким лицом более известный Сефер- бей. Вот краткие сведения об этом замечательном человеке.

Между черкесами было когда-то особое племя хеаке, которым управлял некто из черкесских старшин, по фамилии Зан. Племя это впоследствии смешалось с натухайцами и шапсугами. У Зана был сын Сефер-бей, отданный аманатом русскими при взятии в 1807 году Анапы. Сефер-бей воспитывался в Одессе и поступили на службу юнкером в один русский полк, квартировавший в Анапе. Оттуда Сефер-бей бежал в горы к черкесам, а от них поступил в турецкую службу. В 1828 году они занимали уже должность анапского паши. При взятии русскими Анапы, Сефер-бей был захвачен в плен и отпущен на родину, по заключении с Турцией мира. В 1830 году черкесы отправили в Константинополь депутацию с просьбою помощи против притеснений русских; во главе этой депутации стояли Сефер-бей. Этот даровитый горец, оставшись в Константинополе, писали черкесами письма, обещал им помощь Турции, снабжали их военными припасами до 1845 года, и все время поддерживал вражду своих соотечественников против русских. Но когда убедился, что турецкое правительство не желает, открыто ссориться с Россией из-за горских народов, то сознался, что одним горцам не устоять против русских. Сефер-бей изменил свою политику и задумали на время прекратить военный действия горцев против России, впредь до более благоприятных обстоятельств. С этою целью они в конце 1844 года послали из Константинополя к черкесам натухайца Костанука с бумагами, в которых убеждал горцев на время помириться с Россией, в виду того, что от турок помощи им не будет. Костанук, прибыв на турецком судне к черкесским берегами, появился на Адагуме между своими соотечественниками и начали между ними распространять воззвания Сефер-бея. Содержание одного письма Сефер-бея к горцам было следующее: «Князей, дворян, духовенство и все независимое и вольное общество шапсугского народа ⁵, после [165] многих поклонов, уведомляю: как великому моему благодетелю, возвысившему меня, питающему многих, творящему беспредельное благо всем своим подвластным, искони природному нашему Государю помощи Божией во всяком деле и бесконечной жизни молю и искренно желаю, так точно и всему обществу вашему доблестей и геройских подвигов и во всех делах милости и помощи от Бога не лицемерно прошу. И засим поведаю вам следующее: цель, с которою я оставил мою отчизну и удалился на чужбину, вам всем известна. Не без известно также и то, что покойный султан Махмуд-хан (царство ему небесное) принял меня в свое внимание и покровительство. Это было так. Представившись ему, я был спрошен о причине моего прибытия (в Турцию), и на вопрос этот я начал ему приносить жалобу на русское правительство, что оно притесняет нас и присваивает себе земли, нами населяемый, против чего я просил заступничества его и защиты. Но, к несчастью, я явился тогда уже, как Россия с Портою заключила мир (в 1829 году), и покойный султан на все мои жалобы ответствовал так: по заключенному с Россией миру я не могу оказывать вам никакого покровительства, ибо все населяемые вами земли, начиная от крепости Анапы до Арпа-чая, по мирному трактату сделались уже достоянием Российской державы. Мало этого, если бы российский Государь в крайности, при недостатке собственных сил, стал просить войск в пособие своим действиям против вас, то я, как союзник его, готов оказать ему такую помощь. Что же касается до вас, то, ни в каком случае не буду за вас вступаться. Вследствие сих слов, он даже от защиты собственных своих владений отказался, и едва мне одному лично предоставил покровительство в своей империи. Обезнадеженный таким ответом, я обращался с моим иском к визирям и первым сановникам султана, но от всех получил один ответ, что, служа верою своему государю, они ничего не могут говорить против его слов, и что действительно условия мирного договора с Россией свято должны быть сохраняемы. Не получив успеха во всех моих на пользу вашу стараниях, с каким лицом бы я возвратился к вам. И потому, в надежде на обстоятельства, более благоприятные, я решился лучше остаться в турецкой службе и поселиться в Татарском базаре (Константинополе), где и живу уже 16 лет. И в продолжение столь долгого времени во взаимных отношениях двух монархов ничего не видел я, кроме союза и согласия, которые все [166] повторения мною ходатайства о пользах ваших делают безуспешными даже до сего времени. И я, наконец, желал бы уже опять увидеть общество ваше и мою семью, которую я покинул 13 лет тому назад и о которой до сих пор не перестаю вспоминать, а родину уподоблять раю. Поверьте мне, что я еще не думаю оставить мое ходатайство и не теряю надежды видеть исполнение моих желаний. До сего времени я каждый день, каждый час ожидали какой-нибудь перемены в отношениях двух монархов, и, без сомнения, 18-ти-летнее терпение мое не должно остаться без вознаграждения. Посему прошу вас, не давайтесь в обман русскими и вместе с тем не предпринимайте против них никаких неприязненных покушений, а живите смирно. Так как сам султан наш заключил мир с русскими, уступили им наши страны, то по этому поводу русские и беспокоят вас. Но, повторяю, не давайтесь в обман русскими и, если можно, старайтесь соединить все ваши силы и средства и держитесь крепко, в надежде на скорый обороти обстоятельств, на какой предмет ожидайте от меня в скором времени нового послания, после которого непременно последуют благоприятные перемены в вашем положении. В заключение всего прошу, чтобы посылаемая вам бумага от меня была прочитана на сборе всех старшин, молодых и вообще людей всякого возраста, для того, чтобы содержание её сделалось всякому известным. Успеху моих стараний о вас, как видите, мешает заключенный между двумя державами при пяти или шести стах тысячах народа и множестве почётных свидетелей от обоих государств и потому свято и ненарушимо соблюдаемый мир. А потому всех вас прошу русских войск не трогать. Если вы не будете трогать их, то и они не станут причинять вам разорений. Остаются еще надежды, которые может быть с помощью Божией исполнятся к нашему благополучию. Недавно отправлено от султана посольство (к российскому Императору). Оно еще не вернулось, но должно возвратиться, как ожидают, с решительным ответом, который я не премину сообщить вам. Теперь вы, кажется, хорошо поняли сказанное мною; равно можете согласиться, что дорога к вам, если бы захотел я к вам возвратиться, всюду для меня закрыта. Прежде суда наши имели свободное плавание и сообщение с вами, но ныне на всех местах русские положили им преграду, так что ни одно судно без вида [167] от русского правительства прийти к вам не может. Раб Божки (Абдерул-бары Сефер-бей, 1260 года Гаджры» ⁶.

Воззвание это произвело на горцев различное впечатление: одни желали войны с русскими, а другие мира. Брожение умов в горах было долго; наконец, в конце декабря (1844 г.) большая часть шапсугов и натухайцев решились последовать совету Сефер-бея и сговорились соблюдать относительно России мирные отношения и препятствовать даже другим племенам делать набеги и нападения на русские границы и войска. Такому мирному настроению горцев противодействовали влиятельный эфенди Шерет и некоторые другие сторонники эмиссаров Шамиля, появившихся в горах как бы наследниками Бэля и других авантюристов, искавших популярности между черкесским народом.

Из числа приверженцев Сефер-бея несколько натухайских старшин прибыли к начальнику Черноморской береговой линии Будбергу в Анапу для переговоров о мире. Но Будберг, зная постоянную их лживость, уклонился от формальных договоров с горцами и требовал только выдачи наших пленных и скота. Он предложил им вести меновую торговлю с русскими и оставаться спокойными в своих аулах. Старшины соглашались с Будбергом, но в самом существенном отвечали уклончиво. Они говорили, что часть пленных и добычи находятся у других племён. С тем старшины и уехали. Результатом этих переговоров было только возвращение одного нашего пленного и 20 штук скота ⁷.

Таким образом, горцы разбивались на партии, одни были за Сефер-бея, другие—за Шамиля.

Известный в Кавказских горах Шамиль, утвердившись между мусульманами на Восточном Кавказе, возымел намерение подчинить своей власти и все черкесские племена, обитавшие на Западном Кавказе. Не имея возможности вести это дело сам лично, он по временам посылал к черкесам одного за другим своих наместников. Из этих доверенных лиц Шамиля в 1842 году явился в Закубанском крае Хаджи-Магомет. Этот посланник, проповедуя черкесам шариат и мюридизм Шамиля, сначала имел большой успех, но потом вольным сынам Кавказских гор не стали нравиться: стеснение личной их свободы, [168] налоги и духовный суд, вводившиеся между ними Хаджи-Магометом. Этот наместник Шамиля недолго продолжал свою деятельность среди черкесского народа, так как вскоре умерь.

После Хаджи-Магомета появился в горах посланный Шамилем Сельмен эфенди. Этот сановник, проповедуя черкесам вооружение против России и воспрещая им, именем Шамиля, всякое сближение с нами, требовал от горцев полного себе повиновения, закрепляя это требование отбираемою от них присягою, за нарушение которой Сельмен грозил карою свыше и личною имама. Главным образом, он требовал от горцев присылки ополчения на помощь Шамилю, действовавшему тогда в Чечне. Убеждая горцев на войну с русскими, Сельмен эфенди говорили в их народном собрании: «Цель моих движений — вести вас на соединение с Шамилем в земле карачаевцев. Я к нему послал сообщение о собрании нашем, жду его ответа и приказаний. Мои посланные еще не возвратились. С русским отрядом я избегаю оттого всякой встречи, что решился подняться в горы, куда они за нами не пойдут. Если же мы у карачаевцев не найдём Шамиля, то значит я обманут, а также и вы, и тогда освобожу вас от данной мне присяги, и вы будете иметь право вернуться в свои аулы; но до того времени прошу вас, если вы истинные мусульмане, оставаться верными данной вами присяге. Я заставлял присягать князей и старшин Бесленеевских, а урупских кабардинцев прекратить всякие сношения с русскими. Придёт время, когда все верные мусульмане соединятся и возгорится газават (священная война). Вас прельщает русское золото, чины и медали. Заслужите их у Шамиля, он умеет награждать верных мусульман» ⁸. Речь эта не всем понравилась. Некоторые из горских обществ начали было приготовляться к военным действиям против русских, но большая часть черкес была против этого. Всякий горец знал русскую поговорку: «худой мир лучше доброй ссоры» ⁸.

Время шло, горцы волновались, одни хотели мира, другие войны с Россией. Начальник Черноморской береговой линии пытался путём письменного увещания привлечь горцев на сторону России. Он указывал им на недобросовестные действия Сельмен эфенди, завлекающего их хитростью в подчинение Шамилю ⁹. [169] Но увещание это осталось без последствий. Тогда Серебряков, узнав, что у горцев назначено народное собрание в ущелье Ахос, вблизи Гостагаевскою укрепления, решился идти туда сам, чтобы на месте разъяснить горцам лично свое послание. С этою целью Серебряков двинулся с отрядом на Гостогай. Не доходя укрепления, он остановился возле аула Хакез-Гостемир. Туда прибыли горские старшины и спросили его о причине прихода. На это Серебряков сказал посланцам, что он пришёл убедить черкес, чтобы они не верили словам Сельмен эфенди, который их обманывает, а жили бы мирно с русскими, занимались с ними торговлею и промышленностью для улучшения своего благосостояния. При этом упрекал старшин, что они утаили и не читали в собраниях народа его воззвания, и, наконец, объявил, что если они вздумают по требованию Сельмен эфенди собирать всадников для отсылки к Шамилю, то он придёт с войсками и разгонит толпы непокорных горцев. Все это посланные, выслушав, передали народному собранию. На другой день 8 человек старшин, явившись к Серебрякову, дали такой ответ: «что черкесский народ обсуждал его требование и вынес решение не нарушать данной Сельмен эфенди присяги, оказывать содействие магометанам (чеченцам) и не отказывать в помощи Шамилю».

Видя бесплодность своих увещаний, контр-адмирал Серебряков отступил на береговую линию, а черкесы провожали его отряд перестрелкой.

Из таких переговоров Серебрякова с горцами было видно, что Сельмен эфенди, именем Шамиля, имел на них сильное влияние, но и сам он был в тревожном состоянии. Он очень боялся кубанских отрядов наших войск, с которыми приходилось бы сражаться, защищая свои аулы, или задерживать дальнейшее движение русских в горы. Не надеясь на военные успехи с нестройными толпами азиатцев, Сельмен держался с горцами подальше от русских отрядов; но оставаться долго в бездействии среди такого буйного народа, как черкесы, и избегать столкновения с русскими, было рискованно. Горцы могли заподозрить его трусость и неспособность предводительствовать ими в военных действиях против русских, и эго были также пороки, которых азиатцы своим вождям не прощали. В таких критических обстоятельствах Сельмен решился попытать счастья, но едва только со своими скопищами приблизился к Кавказской линии, как был отброшен нашими отрядами в горы. [170]

Чего Сельмен эфенди боялся, то и случилось. Не обладая военными способностями, он не мог расположить к себе воинственные черкесские племена, и, сознавая, что замыслы его не удадутся без военных успехов против русских, распустил сборище черкес по домам, а сам в конце 1845 года передался русским ¹⁰.

Как ни старалось русское правительство преследовать вредных лиц, бунтовавших горцев за Кубанью против русских, но безуспешно. Горцы слишком дорожили такими людьми и берегли всех пропагандистов, как своих азиатцев, так и европейцев, более самих себя; они уже начинали понимать важность и значение централизации власти в горской стране, и когда лишились Сельмен эфенди, то с общего совета послали депутатов к Шамилю с просьбою о присылке от него правителя в Закубанский черкесский край. На этот раз черкесское посольство постигла неудача; русские разъезды захватили ехавших депутатов, из которых некоторые были убиты, другие захвачены с бумагами в плен, а остальные разбежались.

Черкесы, однако же, от такой неудачи не пали духом; они вели свои дела прежним порядком по заветным традициям: хранить свою свободу и независимость. Некоторые, впрочем, абадзехские старшины, под давлением русского оружия, дали было клятву за свой народ — жить мирно с русскими, но это была старая песня на новый лад, повторявшаяся постоянно горцами в критических случаях, и хорошо была известна кавказскому начальству. В клятвы эти не верили ни черкесы, ни русские.

После многих, произведённых самими же абадзехами нападений на наши пределы, командовавший войсками на Кавказской линии, генерал Завадовский, в 1847 году, обратился к абадзехским старшинам и народу с следующим письмом: «С некоторого времени усилившиеся нападения недоброжелательных людей из среды вашей на русских, живущих на Лабе, показывают, как непрочны ваши клятвы! Не десять, не двадцать хищников, а толпа в 700 человек, в числе которых были родственники старшин, приносивших присягу, напали 14-го Июля на русских у Шолоховского поста; другая толпа тоже не из десяти разбойников, а из 300 таковых нарушителей покоя, бросается на поселян станицы Лабинской 19-го августа. Наконец, из среды [171] ваших в прошлом месяце объявили генералу Ковалевскому, кто не могут далее удерживать покушающихся нападать на русских. Значить, между вами, абадзехи, более желающих войны, нежели желающих мира. А давно-ли вы дали присягу жить с нами в мире! Обращаюсь к вам, старшие летами, богатые опытностью! образумьте буйных, остановите забывающих клятвы. Разве вы не видите, сколько вам пользы от мира с нами и разве мы в чём нарушали свои обещания. Ожидаю от вас ответа на эта письмо, ответа решительного, скажите громко, кто вы: друзья-ли наши, или враги? Если скажете, что друзья, то докажите это делом. Уймите разбойников, живущих на вашей земле, и все останется, как было. Если скажете, что вы наши враги, то я сейчас закрою меновые дворы, а там посмотрим, что будет».

На это письмо сын хаджи Джандарова прислал Завадовскому следующий ответ на арабском языке: «Даём вам знать: что ваше письмо мы получили в мегкеме абадзехов и его содержание явственно вразумлено нашими понятиями. Что же касается до тех, которые дали вам присягу и говорили в вашем присутствии о том и о другом, то они теперь не смеют взглянуть на ваше письмо, ни читать его, и они не в состоянии быть ни за, ни против вас, потому что их пороки и подкупность открыты. Мы не клялись вам и не давали никакого слова ни в чём. Мы не говорим лжи и не вправе этого делать в самых малых делах, потому что власть над нами, которой Бог да ниспошлёт блистательную славу и скорейшие победы, вручена шейху Шамилю, правителю всего пространства от Темир-ханы до Анапы. Это вы знаете. Следовательно, никто из нас не может себя вести иначе, как сообразуясь с волею этого учёного шейха, источника всякой мудрости. Мы никогда и ни в чём не покоримся вам и делаем то, что повелевает нам этот избранный правитель (векиль). Мы ваши враги и будем вести с вами войну до тех пор, пока никого из нас не останется. Мы (абадзехи), шапсуги и убыхи все за одно в этом деле».

После этого сам главнокомандующий на Кавказе, князь Воронцов, в 1848 году, 10-го Июля, обращался к черкесам с прокламацией о признании над собою русской власти, но они на это и внимания не обратили ¹¹. [172]

Вскоре после этого Шамиль прислал в черкесский край своим наместником Магомет-Амина. Этот известный горец с 17-ти-летнего возраста состоял при Шамиле мюридом, усваивая себе постепенно организаторские качества своего начальника и наставника. Прибыв в Закубанский край в конце 1848 года с званием наиба, Магомет-Амин сразу изменил политику своих предшественников и начал действовать вполне самостоятельно.

Широкую программу действий начертал себе Магомет-Аминь. Прибыв в землю черкесов, он задался целью все разнородные черкесские племена в Кавказских горах сплотить в одно политическое тело и подчинить весь черкесский народ одной своей власти. Избегая, по возможности, военных действий с русскими, Магомет-Амин первоначально занялся преобразованиями внутреннего устройства черкеской земли. Из всех азиатских племён он образовал четыре округа, с учреждением в каждом из них окружная правления, под названием мегкеме. Такие управления расположены были на главных горных речках: Белой, Пшехе, Пшише и Псекупсе. в каждом управлении заседали муфтий и три кадия. Первый был начальником округа, а последние членами, составлявшими вместе с муфтием окружный совет, в руках совета сосредоточивалась судебная и административная власть. Для охраны окружная правления и приведения в исполнение распоряжений совета находилась конная стража, под названием мутазтов. Все эти управления содержались на счёт народа. Самый черкесский народ был разделён на общины, по 100 дворов в каждой, под управлением народного старшины. Эти общины, в свою очередь, разделялись на пять частей, или участков. Каждою частью заведовал особый мутазиг, или, как звали горцы, муртазек. Эти полицианты подчинялись общинному старшине, который должен был наблюдать за исполнением воли Магомет-Амина. Каждый конный и пеший горец не должен был отлучаться из аула без ведома установленного над ним начальства, иметь все готовое для выступления в поход и по первому требованию являться на сборное место. Лазутчики, передававшие русскими сведения о черкесских делах, должны были наказываться смертью, с отобранием имущества их в распоряжение начальства; даже одно подозрение в сношениях с русскими влекло виновных к ответственности в управлении народом адат вытеснялся и заменялся шариатом. Такими образом, постепенно подготовлялась почва для уважения в черкеской земле властителя [173] и исполнения законов, которых до того времени у горцев не существовало все дела решались по адату, т. е. по обычаям народа.

Занимаясь внутренними делами края, Магомет-Амин деятельно заботился об улучшении военной части черкеской земли. Нуждаясь в артиллерии, он намеревался овладеть сначала одним русским укреплением и, приобретя там пушки и боевые запасы, забирать потом с помощью орудий и другие наши укрепления открытою силою, притом надеялся еще получить пушки и от турок. Но до исполнения этих смелых предположений Магомет-Амин позаботился собирать разбросанные в горах орудия, взятые прежде еще в наших укреплениях, а также данные до того времени турками. Из таких разнородных пушек Магомет-Амин формировал себе артиллерию для действий против русских. Далее он намеревался устроить народный ополчения и вводить в черкесском войске военную дисциплину.

Само собою разумеется, что все эти мероприятия Магомет-Амина туго прививались между горцами, но все же кое-что подвигалось вперёд. Дикие азиатцы, дорожа своей волей и свободой, боялись строгим подчинением кому бы то ни было навсегда утратить дорогую свою независимость. Одни только подвластные князьям рабы некоторых племён искренно уважали Магомет-Амина, надеясь выйти из подневольных свободными гражданами своей страны и пользоваться одинаковыми правами с другим свободным черкесским населением.

Такое положение дел в Закубанском крае грозило принять более острый характер войны на Западном Кавказе. Бывший в то время наместником кавказским князь Воронцов, желая воспользоваться разногласием некоторых горских племён в принятии вводимого Магомет-Амином за Кубанью нового управления, обратился с прокламацией к старшинам натухайским и шапсугским (10-го Июля 1848 года), убеждая их в том, что правительство русское не имеет намерения угнетать горцев, но желает, чтобы они жили счастливо и спокойно; готово даже содействовать всеми возможными способами их благополучию, но чтобы не вводили у себя новых порядков и нововведений, нарушающих существующее положение черкесских обществ.

Прокламация эта не имела никакого действия в Закубанском крае и осталась без ответа.

Года через два Магомет-Амин подчинил себе большую часть [174] горцев, обитавших на Западном Кавказе, но избегал открытой войны с русскими.

Уклонения Магомет-Амина от столкновения с нашими отрядами, происходившие не от трусости его, или недостатка военных способностей, но от сознания бессилия нестройных еще черкесских полчищ без должного вооружения против дисциплинированных русских войск, с хорошею артиллерией, колебали во многих горцах веру в силу своего предводителя. Они не хотели, да и не могли понять дальновидных планов Магомет-Амина, сознававшего, что для черкес не наступила еще пора для успешной борьбы против России. Но как бы то ни было, а осторожность Магомет-Амина, не желавшего терять даром пылких горцев в бесплодных сражениях с русскими, ставилась ему многими соотечественниками в вину, и от этого, и других многих причин власть его в горах начинала шататься. Многие черкесы начинали вновь сближаться с русскими, но от этого Магомет-Амин не падал духом и держался раз намеченного пути. Простирая свою крепкую власть на все горские народы, он строго запрещал им всякие сношения с русскими, политические и торговые, и ослушников жестоко наказывал.

В 1852 г. Магомет-Амин, в народном собрании, происходившим у абадзехов, объявил горцам, что, турецкий падишах намерен вести войну против России для освобождения кавказских азиатских народов от притеснений русских, и что они, как правоверные мусульмане, должны сплотиться в одно целое и стараться способствовать своему калифу в этой священной войне. Во главе всех горцев он ставил себя и требовал от них безусловного подчинения своей власти.

Слухи о войне Турции с Россией носились по всем Кавказским горам. Черкесы повсеместно бунтовались и брались за оружие против русских. Начальник черноморской береговой линии, желая разуверить горцев в ложном подстрекательстве их турецкими приверженцами на вражду с русскими, и доказать неосновательность даваемых им уверений, что турецкий султан будет заступаться за горцев и вести из-за них войну с Россией, в том же 1852 году, разослал черкесам следующую прокламацию:

«После войны, происходившей между Россией и Турцией в 1828—1829 гг., заключён был в Адрианополе мир, по которому Турция уступила России крепость Анапу и все черкесские земли, находящиеся между Черным морем, Кубанью и границей Абхазии [175] на вечные времена. С окончанием войны прекратилась всякая вражда между двумя государствами и начались между ними дружественные отношения, которые не только не прерывались ни на один день, в продолжение 22-х лет, но напротив, с каждым годом более укреплялись. Русский Император показал с Турцией свое могущество в войне, приобретая во время продолжительного мира искреннее ее расположение несомненными опытами дружбы. Так, в 1832 году, русский Император посылал на помощь турецкому султану войска свои против мятежных его подданных. Войска эти стояли в одном лагере с турецкими, против Константинополя, на другом берегу пролива и помогли им смирить мятежников. Но, несмотря на продолжительный мир, и на все признаки дружбы, между Россией и Турцией есть еще, между горцами, много легковерных людей, которые, полагаясь на слова возмутителей, действующих не для блага народа, а для собственной пользы, верят, что Турция подаст помощь черкесам. Пусть припомнят горцы, сколько раз не сбывались обещания этих, злонамеренных людей, которые почти каждый год уверяли их, что Турция собирает войска и скоро отправит их морем, но год проходил, а турецкие войска не появлялись у черкес, а на следующий год легковерные черкесы опять поддавались тому же обману.

«Так прошло 22 года, в которые горцы безнаказанно дозволяли осмеивать простодушное свое неведение и вводить себя в многие заблуждения и в гибельные ошибки, стоившие им потери спокойствия и многих храбрых людей и повлёкшие за собою не один раз разорение их края. Времени этого, кажется, слишком довольно, чтобы отличить ложь от истины и убедиться, что Турция, торжественно уступив России всю черкесскую землю по договору, в исполнении которого клялась именем Аллаха, не имеет ни пользы, ни желания прервать дружественные отношения с Россией. Возмутители также подают ложную надежду горцам на помощь от египетского паши. Но египетский паша есть подданный султана; земля его находится далеко от черкеской земли и, пройти из одной в другую можно только чрез турецкие земли и моря, а паша, без воли своего султана, не может начинать никакой войны. Возмутители уверяют, что турецкий султан и египетский паша возьмут под свое покровительство черкесов для защиты магометанской веры. Но в нынешний век никто не притесняет никакой веры, допуская каждого веровать по своей совести, и потому государства не имеют никакой надобности воевать и не воюют за веру; [176] особенно Россия издавна отличается веротерпимостью. Черкесам хорошо известно, что в России мусульмане служат наравне с русскими, даже вблизи самого Государя, где дети горцев воспитываются в военных училищах в Петербурге, в Новороссийской азиатской школе и в других местах по правилам своей веры, которой обучают их муллы, и что они, выходя в офицеры, сохраняют свою веру. Но возмутители проповедывают газават, или вечную и непримиримую войну против всех тех народов, которые не следуют учению Магомета. Они призывают к этой войне горцев именем Аллаха. Но Всевышний, которого признают и чтят все народы, хотя и каждый по своей вере, создал мир для счастья рода человеческого, и по благости своей не может желать пролития человеческой крови. Так понимают в нынешнем веке Аллаха все мусульманские государства, не ведут войну за веру и не употребляют во зло святого имени Бога, который, показав во всем творении своём любовь к человеческому роду, отвращается от тех народов, которые во имя его проливают кровь и предает их по правосудию своему бедствиям и гибели. Только одни дикие могут признавать газават за святое дело. Турецкий султан и другие мусульманские государи ищут дружбы христианских государей и примером своим показывают, что они иначе понимают мусульманскую веру, чем возмутители, проповедывающие газават.

«Повторяю, возмутители действуют не для пользы народа, а для собственной пользы. Цель их состоит в том, чтобы присвоить себе власть над горцами. Обманывая народ в том, что они присланы от турецкого султана или египетского паши, обещая от них помощь и призывая его к войне за веру, они становятся начальниками и обогащаются на счёт трудолюбивых жителей. Хотя хитрость эта довольно стара, но она всегда им удавалась. Народ слушает их и дозволяет им распоряжаться. Тогда они набирают мутазигов, устраивают суды и налагают на народ подати для содержания себя и всадников. Люди праздные, не имеющие ни домов, ни имущества, и которым нечем дорожить и нечего терять, охотно поддерживают возмутителей, стараются попасть к ним в мутазиги, наводят страх на спокойных людей и употребляют все средства, чтобы увеличить власть своих повелителей. Они видят в том свою выгоду; попав в мутазиги, получают содержание и из последних людей в народе делаются первыми, могут не уважать своих прежних старших и [177] своевольничать. До тех пор, пока эти беспокойные и вредные люди рассеяны по всему народу, они не могут еще принести опасного вреда и занимаются воровством скота и другими дурными делами тайно, стараясь, чтобы их не открыли. Но когда соединять этих людей вместе, под одно начальство, то они могут сделаться опасными для народа. в судьи назначают возмутители людей, действующих с ними за одно, дают им право требовать всякого к ответу, брать штрафы и сажать в ямы. Адат они стараются совершенно уничтожить, чтобы прибрать к рукам всю судебную власть. Они употребляют также все усилия, чтобы ослабить и уничтожить уважение к старшинам народа из опасения их совместничества, из желания ни с кем не делиться не только властью, но и почётом. Они преследуют умных и честных старшин, которые, понимая их, стараются образумить ослеплённый народ и на большую часть их наводят страх и заставляют молчать. Они разрушаюсь старый обычай, по которому в каждой фамилии все должны защищать друг друга и мстить за каждого потерпевшего от чужих смерть, насилие, разорение или обиду. Для них этот обычай опасен, потому что он может обратиться на них самих и уменьшить их власть, а потому они требуют, чтобы фамилии не распоряжались ни в каком деле по старому обычаю сами, а все дела отдавали на решения устроенных ими судов и таких мулл, которые с ними за одно. Вообще, они стремятся к тому, чтобы уничтожить весь старый порядок и завести свой, в котором одни они имели бы власть и повелевали бы народом. Многие князья и дворяне сближаются с ними, в надежде восстановить чрез них прежние свои права, но они очень ошибаются, потому что возмутители не имеют никакого намерения предоставлять кому-либо независимую от себя и тем более наследственную власть, и думают даже освободить рабов и подвластных, чтобы владельцы их потеряли всякую силу. Опасаясь, что выгоды торговли в наших укреплениях могут внушить в жителях расположение к русским и желание искать у русских источников защиты против них, возмутители, не обращая внимания на народные нужды, запрещают народу иметь сношения с нами и вести торговлю, а напротив, склоняют народ к войне против нас именем милосердного Бога, который чуждается пролития крови. Какое им дело до того, что русские войска проходят черкесскую землю и в наказание за нападение горцев истребляют жилища, какое им дело, [178] что от прекращения торговли народ терпит нужду в первых потребностях жизни, даже в соли, — они действуют не для блага народа, а для собственной пользы и достигать своей цели, властвуют над народом. Точно так действовали Хаджи-Магомет, Сулейман-эфенди и Магомет-Амин. Натухайцы и шапсуги, наконец, поняли это и изгнали Магомет-Амина из края, но старшины должны остерегаться: в народе есть довольно людей, которые охотно призовут его опять, или пристанут к другим, подобным ему возмутителям, чтобы служить при них мутазигами и своевольничать, заседать в суде, брать штрафы, преследовать почётных старшин и строить укрепления внутри края не против русских, а против своих. Они строят укрепления для того, чтобы народ не освободил тех людей, которых они сажают в ямы, а также с тою целью, чтобы защищаться в укреплениях, если народ, выведенный из терпения, восстанет против них, и выждав время, когда все разойдутся по домам, выходить из укрепления и самим нападать по одиночке на всех. Другой цели укрепления эти не могут иметь, потому что ни одно укрепление не устоит против русских войск и пушек. Пусть объяснять они, для чего строили укрепления в тех местах, где прежде русские войска не ходили: в Худако, Антхыре, Вардане и проч.

«Сколько доверия показывают горцы к своим возмутителям, действующим с обманом и хитростью, столько же недоверия к русскому правительству, которое объявляет им свои требования прямо и откровенно. Русский Император великодушный и могущественный, желает только спокойствия и счастья черкесскому народу, вверенному высокому его попечению верховною волею Бога и все требования Его Величества клонятся к одной этой цели. После уступки Турцией России всей черкеской земли, русский Император, снисходя к невежеству горцев с великодушным терпением, более 20-ти лет ожидал, чтобы они сами поняли священный долг свой и изъявили покорность Его Величеству, как следует подданным своему Государю. Вместо того горцы не только чуждались исполнения этой обязанности, но многие из них занимались еще разбоями и воровством на Кубани, в Абхазии и на Чёрном море. На такие постыдные поступки горцы смотрели и теперь смотрят как на удальство, достойное похвалы, не отличая нисколько бескорыстной храбрости воина от низкой хищности разбойника-вора и теперь сами терпят от своих воров, не зная, как унять их. [179] Но могущественная Россия не могла простирать уже своего снисхождения к невежеству горцев до того, чтобы дозволить им безнаказанно продолжать постыдное свое ремесло. Русский Император почёл своею обязанностью исправить народ, за который должен отдать отчёт Богу. Тогда со всех сторон вокруг земли горцев, а также внутри края их, Государь Император повелел строить укрепления и, по мере того, как горцы упорствовали в том, чтобы оставаться при своих разбоях и не признавать над собою власти законного своего Государя, увеличивались против них меры наказания и строгости. Войска проходили по их землям и не обязанный щадить тех, которые против них сражались, истребляли жилища и имущества. Линии укреплений и станиц подавались вперёд и отнимали у горцев плодородные поля и пастбищные луга. Но благодетельное и великодушное правительство, прибегая по необходимости к мерам строгости, действовало с постепенностью, в надежде, что время образумить горцев и что они поймут свое положение. Правительство имеет много средств вредить мятежному народу, не заслужившему еще ничем его снисхождения и попечительства, но добровольно, по чувству человеколюбия, не пользовалось всеми средствами, а если которые изб них употребляло, то с умеренностью и временно, чтобы дать почувствовать горцам зависимость их положения от русского правительства. Правительство отнимало у горцев земли и устраивало на них укрепления и поселения для казаков с большими промежутками времени, чтобы дать горцам опомниться и обдумать свое положение. После устройства Лабинской линии правительство, почти 10 лет выжидало, прежде чем строить укрепление на р. Белой. Устроив линию укреплений: у Суджукской бухты, на Мескаге, Гостогае и на Хорхов, оно дозволило за ними оставаться горцам, хотя ничего не было легче выгнать их оттуда. Запрещение отпуска горцам соли последовало только впред-прошедшем году, после 20-ти-летнего напрасного выжидания их покорности. Во всех строгих мерах правительства видно человеколюбивое желание щадить безрассудных горцев, но опыт показал, что они не чувствуют никакой за то признательности и не только не оставляют неприязненных действий, но еще усиливают их, признавая над собою власть возмутителей. Если они будут продолжать так действовать, то рано или поздно правительство принуждено будет принять против горцев, как незаслуживающих его попечительства, все зависящие [180] от него меры для успокоения Кавказа. В таком случае, необходимость скоро заставит горцев обратиться с покорностью к законному своему правительству, но чем долее они будут упорствовать, тем более потеряют. Если бы тогда правительство и склонилось на милость и прощение, то оно не возвратить уже горцам тех земель, которые у них отняты и в последствии отнимутся, потому что они отдаются безвозмездно людям, которые усердно служат правительству. Еще не ушло для горцев время сохранить те плодородные земли и луга, которыми они теперь обладают, и заслужить прощение правительства, всегда готового внять искреннему раскаянию. Правительство предлагаете горцам следующие условия: 1) присягнуть на верноподданство законному их Государю Императору России. Обязанности верноподданного будут состоять в том, чтобы чтить своего Государя; никогда не признавать над собою власти ни другого государя, ни тех людей, на которых не возложена власть Государем; не допускать никаких нововведений, ни изменений в обычаях, без согласия начальства; исполнять справедливый требования постановленных над ними начальников; не замышлять никаких неприятельских действий против русских войск, укреплений, городов и станиц, против всех племён, находящихся в подданстве и под покровительством Государя, а тем более не принимать участия в этих неприятельских действиях; целым обществом наблюдать за поведением всех и препятствовать неблагонамеренным людям действовать против русских неприятельски; не давать неприятелям и вредным людям пристанища и доводить до сведения о них и о предприятиях их; не иметь сношения с неприятелями, выключать их из родства и стараться захватывать вредных людей из своих и выдавать их начальству; жить смирно и стараться завести у себя порядок и спокойствие; не заводить между собою кровопролитий, а всякое дело отдавать на суд посредниками по адату, или старинному шариату. В случае причинения горцам обиды кем-либо из русских, жаловаться начальству, а не расправляться самими. Неисполнение этих обязанностей будете считаться нарушением присяги на верность подданства Государю Императору, за которое будете требоваться удовлетворения от фамилий и обществ, а если они требования не исполнят, то будет обращено наказание на них и аманатов их. 2) Выдать аманатов в таком числе, какое будет назначено правительством от семейств почётных [181] старшин по выбору начальства. Аманатов изберут преимущественно из несовершеннолетних и будут прилично содержать и обучать в правилах их веры. Но если народ поведением своим заслужить неудовольствие правительства, то аманаты будут за это ответствовать.

« Правительство, не объявляя более никаких требований, советует, сверх того, горцам, для ведения внутреннего порядка поселиться деревнями и устроить общий народный суд, в каждом племени по одному. Оно предоставляет собственному благоразумию жителей оценить всю пользу этих предложений. Переселение в деревни полезно для безопасности жителей от неприятельских племён и вредных людей, а также и для заведения в народе порядка. При нынешнем рассеянном населении легко нападать на жителей даже малыми париями и трудно для нас защищать их. Если жители переселятся в большие деревни, то от малых партий они в состоянии будут сами защищаться, а при вторжении в край больших сил, русские войска могут подоспеть на помощь к жителям и защитить их. В больших деревнях можно смотреть за поведением каждого и не допустить никого до вредных действий и дурных поступков. Каждый человек, который поселяется подальше от других в больших лесах, тесных ущельях, на высоких и бесплодных горах и вообще в таких местах, в которых трудно отыскать его и дойти до него, всегда замышляет недоброе, имеет намерение вредить другим с тем, чтобы самому избегать наказания или чувствует совесть свою нечистою; благонамеренный человек никогда не страшится жить открыто пред глазами других людей, не имея никакой причины скрывать образа жизни и, доведения своего. Если горцы поселятся в большой деревне, то люди дурного поведения должны будут или исправиться, или удалиться из края, и в последнем случае для всех будет покойнее. Правительство, приняв покорность от горцев и оставляя им нынешний порядок их внутреннего управления фамильными союзами и собственный их суд по адату и шариату, возложить на целое общество сохранение каждым обязанностей верноподданных и будет строго требовать, чтобы все общество предупреждало нарушение их обязанностей и преследовало нарушителей. Но трудно будет исполнять это требование, если жители останутся в рассеянных жилищах, в которых не в состоянии будут надзирать за поведением каждого. в больших деревнях, [182] напротив, никто не посмеет вводить общество в ответственность пред правительством, опасаясь быть открытыми, и люди спокойные и тихие, живя вместе и поддерживая друг друга, могут смело действовать против вредных людей, нисколько не страшась с их стороны мести и обид, которые теперь в рассеянных жилищах легко нанести каждому по одиночке. В больших деревнях жители также могут искоренять воровство, от которого теперь многие терпят, а правительство со своей стороны готово оказать им всякое к тому содействие. Переселение в большие деревни жителей будет одинаково полезно, как для них, так и для правительства, желающего только спокойствия и счастья их. Без переселения же трудно надеяться, чтобы все жители вели себя хорошо; если даже во время переговоров о покорности натухайцы, и во время сборов отрядов для военных действий жители, при всем их желании, не могли удержать несколько десятков вредных людей, которые присоединялись к нашим неприятелям и действовали с ними против наших войск, не заботясь о том, что войска могли в наказание за враждебные их действия прийти разорять жилища их родных. Предоставляя на добрую волю жителей исполнить полезное предположение о переселении их в деревни, правительство требует только, чтобы народ никому в том не препятствовал ни силою, ни угрозами, ни даже упреками и поставите в заслугу тем жителям, которые сами собою решатся на такое переселение.

«Постоянный народный суд из почётных старшин, избранных самими жителями от каждой фамилии на срок, может принести большую для жителей пользу. Находясь всегда в сборе, он во всякое время может разбирать все дела, отклонять между фамилиями раздоры и прекращать их, требовать к ответу людей вредных, беспокойных, нарушающих в крае порядок, вводящих народ в ответственность пред правительством и занимающихся воровством. Если народ оценить всю пользу этого предложения и добровольно согласится устроить народный суд, то правительство допускаете ввести его только на следующем основании: суд должен находиться постоянно при том укреплений, при котором ему назначено будет состоять. Старшины будут назначаться в суд по выбору народа на один год в таком числе, какое правительство признает нужным. По прошествии каждого года будут выбираться народом старшины для суда на [183] следующий год, а если народ прежним доволен и пожелает оставить в суде всех, или некоторых из них, то это не воспрещается. Каждый избранный в суд старшина вступает в свою должность только с согласия начальства, и если начальство пожелает его переменить при выборе, или спустя сколько-нибудь время после выбора, то народ обязан будет избрать на место его другого. Суд будет подчинён тому начальнику, который будет назначен от правительства. Обязанность суда будет состоять разбирательство всех дел, с которыми обращаться к нему будут жители, на его решение и в наблюдении за исполнением всеми жителями долга присяги. Он должен настаивать на том, чтобы виновных против правительства и вредных людей для общества фамилии выключали из своего родства и выдавали на наш суд.

Правительство не требует от горцев ни рекрут, ни податей, ни изменения старых их обычаев. Требования правительства столько умерены, что в них видна одна только заботливость о благоустройстве и счастии жителей и никаких собственных выгод его. Вверив судьбу свою попечению могущественного и великодушного Государя, горцы будут пользоваться всеми выгодами, какие дарованы другим подданным Его Величества, покупать в укреплении соль в соразмерном количестве и могут надеяться от щедрот Его Величества всего полезного для их благосостояния».

4-го Июля вице-адмирал Серебряков получил от горцев следующий ответ на свое увещание.

«Содержание вашего писания нам сделалось известным.

«Как только начали вы посещать эти укрепления, стали требовать, чтобы абхазцы и черкесы покорились. На это все горожане разгневались. Правда, что Бог, дав вам величие и свойственно тому ум, сделал благодеяние; есть знаменитая пословица: разумеется, скотина обаянием, а человек — беседованием. Хотя этот город не имеет ни князя, ни паши, но имеет почётных узденей. Сверх того, вы сделались пашою и князем, вдруг стали строго действовать, запретили давать соль промышленникам, пересекли дорогу. Князь или паша на какой способ прикажет, тому горожанам и быть. В этом городе каждый человек сам для себя князь и паша. В таком случае выбирайте надлежащее. В первый раз, когда вы, прибыв сюда, ведя переговоры, потребовали аманатов, отвечали вам, что горожане не дадут аманатов, а [184] иным образом, как только вам угодно, помиримся — был хорош ответ. Если скажете почему? Потому что несколько лет прошло бы так, а после потребовали бы аманатов. Размыслите хорошенько об этом. Вы в предшествующем деле были добры и имели приятную беседу, но конец ознаменовали горечью.

«В другом городе мы услышали, что вы с этими горожанами не имели хорошей беседы и не сделали никакого добра. Многих этих горожан несправедливостью-ли обмануть. Чтобы вам так известно было» ¹².

Виде-адмирал Серебряков, получив такой ответ от горцев, послал им 23-го мая 1853 года другую прокламацию.

«Натухайцам, населяющим земли между Хорхоем, Цемесом и Анапой.

«Прошло уже 15 лет с того времени, как я постоянно стараюсь сблизиться и жить в добром согласии с вами и доставлять вам средства к спокойной жизни и к довольству, приобретаемому трудом и торговлею. Пусть каждый из вас спросит у своей совести, не лучше-ли стало положение жителей после сближения их с русскими. Вместо бесплодных для вас кровопролитий и частых потерь в каждом семействе храбрых людей, вместо тревожной жизни и беспрестанных опасений за свое имущество и семейство, которые вы принуждены были скрывать в лесах и ущельях, без крова в дождливые и холодные зимы и переводить с одного места на другое, настала для вас тихая и спокойная жизнь в своих домах; вместо частого воровства скота вредными людьми, которые находят свою пользу во вражде вашей с нами и продают чужой скот за свой, нашли вы у нас справедливость и защиту вашей собственности; вместо недостатков во всем: в одежде, соли, земледельческих орудиях, явился у вас избыток и трудолюбивые люди скопили деньги; вместо прежнего затруднения приискивать для себя все нужное, открылись везде лавки, в которых вы можете покупать товар на выбор и за дешевую цену. Не сознаваться в большой пользе, доставленной жителям русскими, могут только люди праздные и вредные, которым [185] невыгодно спокойствие и которые любят пользоваться чужим трудом и имуществом. Все ото делалось по Всемилостивейшему соизволению нашего Государя. Но, несмотря на все благодетельные последствия доброго согласия с русскими, вы присягнули в верности человеку неизвестного происхождения, беглому чеченцу, который не имеет никаких прав объявлять власть над вами, обманщику, обольщающему вас ложными и несбыточными надеждами; вы променяли прочную попечительности о вас русского правительства на власть бродяги, который желает вами управлять по своей воле.

«Не желая вам никакого зла, но считая невозможным дозволить жить врагам нашим вблизи укреплений, я объявляю всем жителям, что те из них, которые присягнули Магомет-Амину и намерены исполнять эту присягу, должны удалиться из своей земли, а те, которые не присягнули, или отрекутся от своей присяги, должны явиться прежде наступления 15-го дня Рамазана к генералу Дебу, в Цемес, или к генералу Миронову, в Анапу, кому куда ближе, и объявить им о том для получения дозволения оставаться на своих землях; кто же не явится к назначенному сроку, тот будет причислен нами к людям, преданным Магомет-Амину, и должен выселиться из края».

Вслед за этим, Серебряков послал 1-го Июня предписание начальнику первого отделения Черноморской береговой линии, генерал-майору Дебу, дозволить по прошествии 15-ти дней Рамазана анапским всадникам, волонтерам и всем желающим к нам присоединиться горцам, наносить всевозможный вред тем из ближних натухайцев, которые, по означенной выше прокламации, не явятся в Новороссийск или Анапу, за исключением преданных и оказавших нам заслуги лиц, уклоняющихся теперь от русских по недостатку смелости. Для нанесения вреда указывалось: строить засады для взятия пленных, угонять скот, поджигать дома непокорных горцев, истреблять хлеб и сена их, препятствовать производить полевые работы и т. п.

Такими стеснительными действиями Серебряков думал заставить горцев отказаться от повиновения Магомет-Амину, принимавшему строгие меры против сближения их с русскими.

Чрез несколько времени явились к Серебрякову в Новороссийск старшины от обществ натухайского племени, поблагодарили его за прокламации, выслушали еще для уразумения [186] содержание на словах от самого Серебрякова и, не давая никаких ручательств в отвержении Магомет-Амина, уезжали обратно. Серебряков остался этим сильно недоволен и послал Дебу повеление, разрешить Закубанским поселянам, подвластными покорного нам князя Карабатыра, черкесам и волонтёрам из них сжать для себя хлеб непокорных горцев, под прикрытием нашего отряда.

Ни ласки, ни угрозы русских начальников на Кавказе, но действовали на горские племена черкес. Магомет-Амин брал над ними верх и утверждал свою власть на Западном Кавказе, Его слушали, ему повиновались. Немногие только благонамеренные горцы держали сторону русских. При всей преданности горцев наместнику Шамиля, Магомет-Амину трудно было удерживать владычество над непостоянным азиатским народом и постоянно быть над ним полным властелином. Нередко, целые общества и племена, подчинённые Магомет-Амину, поддаваясь приятным мыслям пользоваться благами мирной жизни в союзе с русскими, совершенно отстранялись от него. Тогда Магомет-Амин удалялся от неприятных горцев к преданными ему и оттуда вновь действовал на отпавших от его власти, то настойчивыми увещаниями, то грозными мерами, и силой своей воли снова привлекали на свою сторону недовольных сынов ислама и по прежнему распространяли над ними свою власть.

Магомет-Амин, действуя самостоятельно в Закубанском крае, очень хорошо понимали, что самому ему не справиться с русской силой, при нестройном положении черкеской земли, в котором она тогда находилась; на помощь патрона своего, Шамиля, рассчитывать было нечего, оставалось искать опоры между самими черкесами. Нужно было создать из самовольных горских племён одно целое владение и из нестройных горских скопищ сильное дисциплинированное войско для борьбы с Россией. Но до этого было далеко. Магомет-Амин хорошо сознавал, что без помощи иностранных держав ему самому трудно выполнить задуманный им план действий, заключавшийся, главными образом, в том, чтобы весь черкесский народ на Западном Кавказе поставить в независимое состояние, как отдельное государство, и навсегда освободиться от притязания русских на черкесские земли. Известно, что он искали помощи заграницей, хотя и безуспешно. И от два письма его, писанные французскому посланнику в [187] Турции, сообщенный из Константинополя начальником главного морского штаба князем Меньшиковым начальнику Черноморской береговой линии, для сведения, в 1853 году, в русском переводе.

Первое. «Представителю могущественного короля Франции Наполеона.

«Нам нужно, чтобы вы доставили нашу жалобу султану Франции.

«Озаботьтесь о том, чтобы со стороны русских не было сделано ничего дурного нашему посланному сыну, хану Ибрагиму, который будет вашим гостем. Отошлите его обратно без всякого приключения и без замедления. Он донесёт вам об остальном. Зиль-кадэ. 1268. Известный Магомет-Амин».

Второе. «Тому, которого имя наполняет вселенную, которого могущество и слава возвысилась превыше всех государей земли, королю французскому, покровителю чудесных и древних искусств; тому, который не отвергает просьбы угнетённых и который показал расположение помогать мусульманам, осаждённым русскими, обладателю войск и силы.

«Мы имеем большую жалобу: мы заперты русскими и не можем ехать ни в Константинополь, ни на поклонение в Мекку. Наше желание есть, чтобы вы помогли нам открыть путь по Черному морю, дабы мы могли ехать в Константинополь и в Мекку, и торговать, не боясь русских, которые заперли нам все дороги. Во внутренности Бог посылает нам победу и шейх Шамиль ломает им спины; но дороги заняты русскими и поэтому-то мы просим у вас помощи для открытия прохода по Черному морю.

«Мы слышали, что кто сопротивлялся Государю в продолжении семи лет, тот должен быть оставлен спокойным и неприкосновенным, разве только под особенными условиями Константинопольского совета. Итак, с нами, сражавшимися более 15-ти лет, почему не обходятся, как со всеми. Помогите же нам и ответьте на наши просьбы, дабы шейх Шамиль, будучи предупреждён об этом, мог сделаться полезным угнетённым мусульманам.

«Сын Ибрагим-хан, посылаемый с нашим письмом, доставить вам еще другая известия. Этот человек могуществен между нами; он достопочтенен и правдив. Месяц Зиль-кадэ. 1268. Известный Магомет-Амин».

По собранным за Кубанью сведениям о посланнике Магомет-Амина оказалось, что влиятельный между горцами [188] натухайский старшина Хаджи-Ибрагим, родом простой кумык, оружейный мастер. Он был в Турции, где познакомился с шапсугским старшиною из Хабля, Хаджи-Магометом-Кобли, который взял Ибрагима к себе на родину, отдал за него свою дочь и из честолюбия прославил его сыном султана кумыкского. С того времени горцы звали его Султан-Оглу. По прибытии к натухайцам Магомет-Амина и подчинении им своей власти этого племени, Хаджи-Ибрагим был ему рекомендован и исполнял его поручения. Впоследствии, когда Магомет-Амин потерял к себе доверие натухайцев и шапсугов и удалился от них, то Ибрагим защищал права своего наиба и от него поехал в Константинополь для вручения означенных писем французскому посланнику при турецком дворе и личных с ним переговоров.

Как ни шатка была власть Магомет-Амина над черкесским народом, но он умел возбудить в самых мирных горцах давнишний дух вражды против русских. Надвигавшиеся тучи с громом и молнией западных держав угрожали России войной и слухи об этом истолковывались горцами Западного Кавказа в свою пользу и в самую дурную сторону для России. Все способствовало волнению умов горцев в Закубанском крае.

В августе того же 1853 г. из Константинополя возвратился чрез Трапезон, Батум и Абхазию, к Магомет-Амину хан Кумук (он же кумык Ибрагим). Этот посол привёз от турецкого султана наибу диплом на почетное звание, богатую одежду и два ордена, усыпанные драгоценными камнями. Ибрагим был встречен Магомет-Амином в мегкеме на реке Белой, торжественно с пушечной пальбой, при многочисленном собрании горцев, ожидавших его из Турции с хорошими вестями ¹³. Вслед затем, к Магомет-Амину прибыл из Батума абадзехский тлокотль, Барсебий, и привёз из Константинополя бумаги, по которым Магомет-Амин начал собирать черкесские войска. Тогда же было получено горцами письмо и от Сефер-бея, жившего в турецкой столице, которым он извещал о скором открытии войны с Турцией против России и убеждал правоверных мусульман, кто верует в Бога и Магомета, поднять оружие против русских и слушаться до его приезда за Кубань Магомет-Амина, если он действительно заботится об общей пользе горцев. [189]

В средних числах октября три турецких судна прибыли на восточный берег Чёрного моря, в пределах Абхазии и на реке Бжепс выгрузили боевые припасы, доставленные турками горцам. Туда прибыл и Магомет-Амин. Порох, свинец и железо сложены были в трёх саклях одного хаджи, в ауле Леунь; такие же припасы привезены были турками черкесам еще на двух судах, приставших к берегу Чёрного моря между Геленджиком и р. Вуланом, и на трёх пароходах, высадивших военный груз на тот же берег моря, у р. Вардане. С этими пароходами турецкий султан прислал Магомет-Амину письмо, в котором благодарил за разумные его действия по сбору запасов в черкеской земле для продовольствия войск.

Так как в сообщении турецкого султана начальнику горцев Магомет-Амину высказывались намерения турецкого правительства формировать из черкес регулярные войска, то последний счёл своим долгом объявить об этом черкесскому народу. Едва только Магомет-Амин прочёл народному собранию во всеуслышание, что султан намерен прислать инструкторов для обучения черкес действовать штыками в пехотном строю, разделения черкесских войск на полки и введения между ними регулярного порядка, с бритьём бород, как черкесы заволновались, заявляя неудовольствия против таких нововведений; они ссылались на порядки русских, которые мирных черкес ко всему этому не принуждают и дают им полную свободу. Магометъ-Аминъ, слыша такой общий ропот черкесского народа на турецкое правительство, прекратил дальнейшее чтение письма к нему турецкого султана и распустил народное собрание ¹⁴.

В таком положении были дела на Западном Кавказе, когда началась война России с Турцией.

П. П. Короленко.

(Продолжение будет).

Комментарии

1. См. «Военный Сборник» 1893 г. № 6-й.

2. Из записок А. Юрова. «1844 год на Кавказе».

3. Воззвание это было послано горцам чрез эфенди Шерета, в то время, когда у них было собрание, на котором обыкновенно черкесы обсуждали политические дела свои с Россией.

4. Из бумаг генерала Рашпиля.

5. В шапсугском племени привилегированного сословия не было.

6. Из записок А. Ржевского. «1845 год на Кавказе».

7. Из дел Кубанского войскового архива Черноморской береговой линии.

8. Из записок А. Ржевского. «1845 год на Кавказе».

9. Дела Черноморской береговой линии, № 117-й 1852 г., хранящиеся в Кубанском войсковом архиве.

10. Из записок А. Ржевского. «1845 год на Кавказе».

11. «Акты Кавказской Археографической комиссии» т. Х. «Черноморская береговая линия», Е. Васильева. «Военный Сборник» 1874 г. № 9-й.

12. в одном деле Черноморской береговой линии хранящемся в Кубанском войсковом архиве, где находится перевод этого ответа горцев на русский язык, слова горожане и город зачеркнуты карандашом и вместо их написано — граждане, страна.

13. «Акты Кавказской Археографической комиссии», т. X.

14. Д. Кубан. войск, архива. «Акты Кавказской Археографич. комиссии», т. X.

Текст воспроизведен по изданию: Закубанский край (К истории Западного Кавказа) // Военный сборник, № 7. 1893