ИВАНЮКОВ И., КОВАЛЕВСКИЙ М.

У ПОДОШВЫ ЭЛЬБОРУСА

Очерк И. Иванюкова и М. Ковалевского.

I.

Посещение малоизвестного народца сванетов было главною целью нашей поездки на Кавказ. Пробраться к сванетам можно двумя путями. Северный путь идет через владения горских татар, далее, но баксанской долине, к восточной стороне подошвы Эльборуса и, отсюда, перевалом через вечные льды горы Донгузоруна, высотою 12.400 футов ¹. Путь южный направляется из Кутаиса долиною Кона и Цхенисцхали, через владения имеретинцев, мингрельцев, лечхумцев, и заканчивается Латпарским перевалом в 9,200 фут. высоты, бесснежным в июле и августе и несравненно более удобопроходимым, нежели Донгузорунский.

Заманчиво было проникнуть в неведомую страну через Донгузорун, проехать ее всю в направление с северо-запада к юго-востоку, и Латпарским перевалом, вниз по течению Риона, спуститься в Кутаис. При таком пути нам предстояло увидать грандиозную природу той части кавказского хребта, которая окружает восточную и юго-восточную стороны Эльборуса, и избегнуть двойного проезда по одной и той же дороге через Латпарский перевал.

Тщетно искали мы в Кисловодске проводника через [84] Донгузорун. Нам не могли указать лица, знающего дорогу через северный перевал. Решили было взять проводника лишь до Урусбиевского аула, лежащего близ подошвы Эльборуса, в надежде найти там необходимую для перевала помощь; но доводы отличного знатока Кавказа, отставного полковника Аглинцева, заставили нас отказаться от такого решения.

— Татары, — говорил нам г. Аглинцев, — редко ходят в Сванетию. Весьма возможно, что в это лето никто не ходил через Донгузорун ни из урусбиевского, ни из соседних аулов. Трещины же в глетчерах изменяются ежегодно. Беда, если накануне вашего перехода через перевал выпадет свежий снег, который закроет ту или другую трещину. Только опытный глаз может заметить заваленную снегом трещину. Вообще, позвольте мне, как человеку изъездившему Кавказ вдоль и поперек, дать вам следующий совет: — решайтесь переходить глетчеры, лишь когда найдете таких проводников опытность и знание дороги которых засвидетельствует лицо заслуживающее большого доверия.

Отказавшись от первоначально намеченного пути, приходилось ехать в Сванетию окольной и очень длинной дорогой: — из Кисловодска в Владикавказ, Тифлис и Кутаис. На этом и порешили.

Оставалось три дня до отправления в путь, когда приехал в Кисловодск владетель значительной части баксанской долины, князь Измаил Урусбиев, с которым г. Аглинцев нас немедленно познакомил.

Князь обязательно предложил ехать с ним в его аул отыскать в окрестностях баксанской долины недавно прибывших через Донгузорун сванетов и сопровождать нас через перевал: — Кто выбьется из сил, — прибавил князь, — того мы перенесем на бурках.

Могучая, как бы из железа скованная, фигура Измаила Урусбиева внушала нам бодрость и уверенность в успехе предприятия. — Ваше путешествие начинается под счастливой звездой, — заметил г. Аглинцев: — лучшего путеводителя трудно найти на всем Кавказе.

Запасшись теплым бельем, полушубками, бурками, болотными сапогами, пудом сухарей, чаем, сахаром, коньяком, небольшой аптекой и вьючными сумами, утром 20-го июля, мы тронулись в путь. Путешественников, сверх князя Урусбиева было шесть человек. Мы двое и С. И. Таниев (директор московской консерватории) направлялись в Сванетию; англичане [85] м-р Емс, м-р Смит и тифлисский фотограф Д. И. Ермаков, были нашими товарищами до эльборусского глетчера Азау откуда вернулись назад в Кисловодск. Дорога наша лежала на гору Бармамут.

Мало кто из посетивших Кисловодск не был на Бармамуте. И действительно, вид с Бармамута заслуживает свою славу, а удобный, шестичасовой подъем в экипаже на гору в 8¹/₂ тысяч фут. делает для всех доступным посещение вершины горы.

С Бармамута в ясный день отчетливо виден почти весь снежный кавказский хребет и бесснежные его горы вплоть до Черного моря. В самом центре этой величественной панорамы красуется Эльборус, подавляющий своими гигантскими размерами все соседние горы, некоторые из коих выше Монблана. Полную цепь вечных снегов главного хребта можно видеть в нескольких пунктах Кавказа; но вид с Бармамута едва ли не самый ближайший к цепи и потому в высшей степени великолепен. В высоких горах расстояния скрадываются; когда вы стоите на вершине Бармамута, то сорокаверстное расстояние от этой горы до подошвы Эльборуса кажется пятиверстным.

С небольшой площадки Бармамута мы жадно всматривались в пространство нашего дальнейшего пути. Дорога нам предстояла в направлении к Эльборусу и, затем, по горам, окружающим его восточный, юго-восточный и южный склоны до перевала в Сванетии. Было видно только начало дороги; дальнейший путь терялся в теснинах вечных снегов. Внимание наше особенно привлекала ближайшая к юго-восточной стороне Эльборуса снежная вершина Донгузорун, через которую, сколько известно, переходили не из туземцев пока двое: англичанин Фрешфильд и венгерец Дечи. — И тянула к себе стоявшая перед нами величественная ледяная стена с тысячами вершин, и жутко становилось от неизвестности пути среди самой дикой и самой высокой части кавказского хребта.

— Готовьтесь к большим трудностям, — говорит нам Измаил Урусбиев: — но зато вы увидите наиболее грандиозную природу Кавказа.

Было еще время до наступления темноты спуститься верхом в аул Хассаут, лежащий в долине того же имени, где, по нашему маршруту, предполагался ночлег. Но желание видеть Кавказский хребет при восходе солнца побудило нас провести ночь на горе под открытым небом.

На другое утро, при въезде в аул, мы были встречены [86] группой татар, предупрежденной о нашем приезде кн. Урусбиевым. Самый богатый из них, Джерештиев, пригласил нас в свой дом. Войдя в саклю, нам предложили сесть за стол, обильно уставленный национальными яствами.

Пока мы насыщались бараниной в разных видах и молочными продуктами, присутствующие в комнате татары сообщили Урусбиеву, что в 12 верстах от аула находится в высокой скале пещера, в которую можно войти только с помощью лестницы, и что в этой пещере двое из пастухов нашли недавно следы человеческих сооружений. Мы охотно приняли предложение князя посетить пещеру. Сопровождать нас туда собралось до сорока всадников. Материалы для лестницы, топоры, лопаты уложили на телегу, запряженную парою волов. Проехав восемь верст на восток по хассаутской долине, свернули на север в скалистую местность и, поднявшись в гору футов на тысячу, были у подножия изрытой пещерами скалы. Ни одна из них не доступна без высокой лестницы. Татары указали на ту, в которой видели скелеты. От подножия скалы до этой пещеры было не менее четырех сажень вышины.

Татары быстро наладили лестницу. Но что это была за лестница! Два связанные веревкою длинные брусья, шести вершков ширины и четырех толщины, в которые вколочены колья. Страшно было смотреть, когда несколько татар полезли по этой лестнице в пещеру. Сорвись кто-либо из них или, что еще более казалось возможным, переломись лестница, нельзя было бы собрать и костей упавших, так как пещера висела над высоким обрывом. Измаил Урусбиев восхищался храбростью своих земляков; многие из татар, оставшихся внизу, покачивали головой, а один из них, обратившись к нам, проговорил: — давай мне тысяча рублей, моя ходить не будет. Д. И. Ермаков сделал два фотографические снимка: один из них изображает пещерную скалу, другой — восхождение татар по лестнице в пещеру ².

К семи часам вечера мы вернулись в аул. Нам было предложено вторичное угощение; а вечером на дворе Джерештиева устроились национальные танцы: кафа и лезгинка. Кафа несколько походит на наш хоровод. Лезгинка — танец более оживленный: мужчины и женщины, держась за руки, становятся [87] в круг; в кругу, под звуки дудки, танцует пара нечто похожее на наш «казачок». Окружающие танцоров хлопают в ладоши и напевают под музыку. За спиной пляшущих несколько раз стреляют из пистолета.

Хассаутский аул населен горскими татарами, которые, лет тридцать назад, выселились сюда из Кабарды и Карачая. Главное занятие населения — скотоводство; земледелие — промысел побочный. Пастбища находятся в общественном владении; пахотные земли составляют частную собственность. Если поделить пастбищную землю, то на каждый двор пришлось бы по 96 десятин. Различие в богатстве членов аула обусловливается почти исключительно количеством скота. У кого более скота, тот извлекает и более пользы из общественных пастбищ.

На следующий день, ранним утром, мы принялись за путевые сборы. Наняли до урусбиевского аула шесть лошадей для себя и пять под вьюки, по два рубля в день за лошадь. Князь Урусбиев вынужден был, по важному делу своих родственников, остаться на день, другой, в Хассауте. Он поручил нас своему молочному брату, карачаевцу Азамату, знавшему немного русский язык ³. Простившись с гостеприимными хозяевами, мы продолжали наш путь крутым подъемом на гору Каентюб. Далее шла ровная дорога по альпийскому плоскогорью, на высоте 7.000 футов. Дорога отделяла общественные пастбища кабардинцев от пастбищ карачаевцев. Направо и налево паслись огромные стада баранов, овец, лошадей и крупного рогатого скота. Пастухи любезно предлагали нам утолить жажду кефиром и айраном (нечто в роде простокваши).

Мы приближались к снежным вершинам главного кавказского хребта. Эльборус и окружающие его горы все время перед нашими глазами.

— Пора делать шашлык, — сказал Азамат: — подожди здесь меня, я пойду в стадо за бараном.

На предложение наше взять деньги для покупки барана, он ответил: — денег не надо: татары с гостей денег не берут. Дай табак, пастух любит табак.

Минуть через двадцать Азамат вернулся с барашком и на вертеле из палки приготовил нам превкусный шашлык.

Солнце уже заходило за горы, когда мы, зигзагами по крутому спуску, подъезжали к узкой, чрезвычайно красивой балке [88] Ингушли, в которую шумно бегут с гор три речки того же названия.

В балке находился кош, у которого мы остановились на ночлег ⁴. На высоте 6000 футов было свежо.

Развели костер, чтобы готовить ужин и погреться. Пока Азамат жарил шашлык, пастухи успели поймать четыре форели. Ужин вышел на славу. Вареная баранина, жареная баранина, форели, сыр — все это, после дня проведенного на коне, в чистом горном воздухе, мы ели с редкостным аппетитом и вкусом. К девяти часам вечера, закутавшись в бурки и положив под голову седла, мы крепко спали на траве, невдалеке от догорающего костра.

Еще не взошло солнце, как наше общество было уже на ногах. В пять часов утра мы начали крутой подъем по зеленой мураве горы Кизил-Колбаш, стоящей у северо-восточного угла Эльборуса. Погода обещала быть прелестной: ни облачка на небе, и воздух прозрачнее предыдущих дней. По мере восхождения на Кизил-Колбаш, постепенно одна за другой показывались ярко блиставшие в солнечных лучах вершины центральной части хребта, и, в то же время, более и более открывался Эльборус. Д. И. Ермаков несколько раз слезал с лошади, устанавливал фотографический аппарат и делал снимки.

Роскошны были открывавшиеся здесь картины природы, но все они оказались бледны перед тою панорамою, которую мы увидели, достигнув вершины горы (9,000 ф.). Под нами пропасть, тысячи в три футов — это узкое, мрачное ущелье Малки; реки не видно, слышен только шум ее. Противоположная нам сторона ущелья представляла собой гигантскую стену снеговых гор, от Дихтау до Эльборуса, скалистое подножие которой исчезало во мраке ущелья. В изумлении остановились мы перед сказочной обстановкой. «Удивительно, поразительно!» — раздавалось среди нас. Путники слезли с лошадей и улеглись на краю обрыва. Напоминания Азамата, что надо ехать, что путь [89] на сегодняшний день еще длинен — не действовали. Только часа два после торжественного созерцания мы двинулись дальше.

Дорога в ущелье шла по краю обрыва. Спуск был настолько крут, что Азамат приказал нам спешиться. По мере углубления в ущелье шум Малки становился сильнее. К полудню мы были на дне ущелья и остановились перед бешено скачущей через камни рекой. Азамат отыскал место для переправы. Он сел на самого сильного коня, принадлежавшего одному из наших товарищей с наибольшим весом, и, собираясь ехать вброд, просил нас внимательно следить за тем, как он переправится. Он поставил лошадь против течения, опустил свободно поводья и, во все время переправы, сильно хлестал ее плетью. Лошадь то выходила совершенно из воды, становясь на большие камни, то опускалась в воду по самое седло. Переправившись, Азамат положил на берегу камень и сказал нам, чтобы при переправе не смотреть вниз, иначе закружится голова, и пробираться в направлении положенного им камня. По одиночке переезжали мы бурную реку при неистовых криках Азамата: — «держи вправо, вправо, бей лошадь, не смотри в воду, не тяни лошадь, пускай ее, пускай». Стоявшие на берегу испытывали некоторую ажитацию, и не без основания: м-р Емс, не сумев удержать указанное направление, едва не погиб. Это была первая переправа через большую горную реку. Потом-то мы попривыкли.

После переправы немедленно пришлось ползти по каменным выбоинам на противоположную скалистую стену ущелья. Усталые, выбрались мы из него; здесь, на скате горы, решили отдохнуть и дождаться вьючных лошадей с погонщиками, которые вели барана. Пока мы ожидали вьюки, небо стадо заволакивать. Прежде всего скрылись в облаках снеговые шатры Эльборуса, затем вершины других гор, и вскоре мы очутились в таком густом тумане, что в двадцати шагах ничего не было видно. Напрасно прождали мы часа три прояснения погоды. Вечерело; а потому, несмотря на усиливавшийся дождь, приходилось ехать дальше. Азамат утешал нас тем, что мы скоро спустимся в долину реки Шаукам, где менее холодно, и где мы найдем кош с шалашом.

Караван наш тронулся. Впереди Азамат, за ним гуськом вьючные лошади с погонщиками. У всех на головах бараньи шапки и башлыки. В одной руке повод, другая рука придерживает бурку от распахиванья. Начался спуск в долину. Но, окутанные облаками, мы не видели более как [90] несколько квадратных сажень вокруг. В караване слышится ропот: — «Полдня путешествий вычеркнуты: а что если и завтра такая погода; едешь и не знаешь, что тебя окружает. Досадное настроение путешественников имело тем более основания, что поразительные красоты природы настоящего дня настроили нас на ожидание необычайной картины, как только мы достигнем точки перевала и увидим Шаукамскую долину. Подтверждал наше ожидание и Азамат, не только словами, а также зажмуриваньем глаз и чмоканьем. Да и не мудрено было иметь такого рода чаяния: — ведь мы уже врезались в первую цепь снежных гор, а с вершины Шаукамского перевала должны были увидать вторую цепь; мы были уже между Эльборусом и окружающими его с восточной стороны великанами, словом, мы вступали в самый центр ледяного хребта.

Спустившись к реке Шаукам и проехав некоторое время по ее левому берегу, увидели стоявший на склоне горы кош. Огромные стада овец, крупного рогатого скота и лошадей принадлежали Измаилу Урусбиеву. Предположение Азамата найти кош с шалашом не сбылось; между тем дождь не переставал. Опытный в путешествии Д. И. Ермаков предложил приняться за работу устройства шатра из пледов. Благодаря найденным нами у пастухов длинным палкам, минут через двадцать шатер был готов, а вблизи его запылал такой огромный костер, что его не мог затушить сильный дождь. Сидя в шатре мы сушили нашу обувь и платье.

Ночь провели не покойно. Сон прерывался прыгавшими в шатер и на нас овцами; сырой холод с земли, проходивший сквозь бурку, заставлял выходить из шатра и греться у пылавшего всю ночь костра. Пастухи и погонщики спали так близко огня, что мы боялись как бы они не сгорели. Вопросительно посматривали мы на небо, и оно посылало нам надежду: туман рассеивался, звезд являлось более и более.

Светало. Бодрствующие весело будили спящих: — «вставайте, смотрите, что за дивное утро и какая прелесть окружает нас». Оказалось, мы провели ночь в узкой котловине, окаймленной восемью снежными горами. Из них всего ближе была к нам чрезвычайно красивая гора Кынчыр-Сырт.

В горном путешествии, в путешествии среди грандиозной природы, есть только одна забота и один стимул вашего настроения — эта забота и этот стимул: — погода. Хороша погода — вы жизнерадостны, вы наслаждаетесь до восторженности. Непрерывно сменяющийся калейдоскоп дивных красот приковывает [91] все ваше внимание. Прошлого и будущего как бы не существует, живете только настоящим моментом. А в этот настоящий момент существование ваше наполнено одним лишь возвышающим душу созерцанием. О! — как хорошо чувствуешь себя в недрах величественной природы, как отдыхают нервы вне почт, газет и цивилизации. А живительный горный воздух! Какие трудные пути вы в состоянии совершить только благодаря чистоте и прохладе этого воздуха. Четыре, пять часов сна в горячем воздухе вполне восстановляют силы. После длинного и трудного дневного путешествия, сильно усталый, сошли вы с лошади, подложили под голову седло или какой-либо вьюк, и через несколько минуть крепкий сон уже охватил вас; проснулись чуть свет и чувствуете себя бодрым и снова готовым на все трудности пути.

Наш караван уже подымался на соседнюю с Кынчыр-Сырт гору, когда первые лучи солнца упали розовым светом на ее глетчеры. Дорога шла по каменному водоему едва журчащего ручья, обращающегося весною в бурную, несущую огромные камни реку. Проехав версты две по водоему, мы были на уровни глетчеров Кынчыр-Сырт и в часовом от них расстоянии. Как ни манили они к себе, мы отказались посетить их. Надо было беречь время и силы, так как наше намерение было доехать к вечеру до Урусбиевского аула. Путь предстоял длинный, да еще с Кертыкским перевалом в 10-ть тысяч фут. высоты.

К девяти часам утра мы были на высшей точки перевала. Перед нами стояла вторая линия вечных снегов и Эльборус во всем своем величии и великолепии. Чем ближе подходишь к этому гиганту, тем сильнее он захватывает. Кажется, будто с куполообразных шатров его виден весь мир. Как ни изумительно эффектна с Кертыкского перевала снежная цепь, с ее тысячами многогранных конусов, с ее глубокими, разнообразных форм и положений глетчерами, а все-таки Эльборус более приковывает к себе ваш взор и как-то фантастически настраивает ваше воображение. Казалось, вечно сидел бы перед ним.

Спуском средней крутизны по дикому ущелью, окаймленному высокими горами, въехали мы к полудню в Кертыкскую долину. Правую сторону долины составляет виденная нами с перевала цепь вечных снегов, почти отвесно спускающаяся к извивающейся реке Кертык. Горы левой стороны долины покрыты роскошными бархатистыми пастбищами, над которыми [92] высятся по крутым склонам могучие хвойные леса. С запада долину замыкает величественная гора Су-баши, грозящая сбросить с себя громадный глетчер. Из-под глетчера с шумом вырывается масса воды — это начало Кертыка, вбирающего в себя в дальнейшем течении сотни падающих с гор ручейков.

Не сбылись надежды наши найти в долине кош. Остались только следы его недавнего здесь пребывания. Пришлось удовольствоваться одними сухарями.

Пища эта показалась нам тем более скудной, что, по словам Азамата, расчеты встретить кош в этот день должны быть оставлены. Аулов же не имелось от самого Хассаута вплоть до Урусбиевского селения по той причине, что пройденная нами местность слишком высока для успешного на ней земледелия. Оставив Хассаут, мы ни разу не спускались ниже шести тысяч футов.

Часа два ехали мы долиной по берегу реки. Затем Кертык круто поворачивает на юг и бежит в тесном ущелье вплоть до Урусбиевского аула, где впадает в Баксан. Дорога здесь, то подымаясь над пропастями, то опускаясь к реке, извивается узкою тропою в каменной стене. Нависшие над ущельем скалы, едва пропускают солнечный луч. Грозно смотрят эти скалы и кажется, вот, вот грохнутся они и раздавят вас. Ощущение жуткости от грандиозно-мрачного характера ущелья еще более усиливалось глухим ревом яростно-мечущейся реки. В сосредоточенном настроении, гуськом, томительно следя за каждым шагом лошади, медленно двигалось наше общество но узкой тропе... После трех часов пути, ущелье стало расширяться, и нам открылась третья линия снежных гор, спускающихся в Баксанскую долину. — Перевалить эту цепь — и мы в Сванетии. Но перевалить ее, как оказалось, было не легко.

По выходе из ущелья, мы очутились на горе. Под нами широкая Баксанская долина и множество саклей урусбиевского аула, лежащего на высоте 5,200 футов. Впереди, в пурпуровом свете от заходящего солнца, цепь вечных снегов, прорываемая двумя круто подымающимися с долины ущельями рек Адыр-су и Адыл-су. С ледяных великанов сползают глетчеры сюда. Справа долина замыкается горами Тхотитау и Эльборусом; а прямо перед нами уходила в небо семью острыми конусами одна из самых красивых и высоких гор Кавказа — Курмычи-баши.

— Нерон не мог бы избрать себе лучшего места, — сказал [93] один из наших товарищей. Все члены нашего общества были хорошо знакомы с Швейцарией, и все мы соглашались, что таких красот, такого величия природы, какие мы видели в последние два дня, не найдешь в Швейцарии.

Семья князя была предупреждена о нашем приезде. Как только увидели нас, спускающихся с горы, в ауле раздались выстрелы, и несколько всадников выехали к нам навстречу.

Нас принял брат Измаила Урусбиева, Магомет ⁵. Через час прибыл и глава дома, Измаил Урусбиев. Он застал половину нашего общества за обильным ужином; остальные спали, — усталость превозмогла голод.

Въезжая в аул, мы рассчитывали пробыть в нем не более двух дней, но погода задержала нас здесь четыре дня. Почти все время пребывания в ауле мы посвятили ознакомлению с бытом местного населения.

Прежде чем рассказывать читателю о быте горских татар, познакомим его с личностью нашего гостеприимного хозяина и с его хозяйством.

______

Дед Измаила Урусбиева пришел из Кабарды в незаселенную никем Баксанскую долину и положил здесь основание нынешнему Урусбиевскому аулу. Из князей Урусбиевых в ауле живет теперь один Измаил. Брат его командует полком, а сыновья учатся в высших учебных заведениях. Измаилу Урусбиеву 54 года, но он смотрится гораздо моложе. Его статная фигура дышит жизнью и цветущим здоровьем. Князь не помнит был ли он когда болен. Вся жизнь его прошла на Кавказе; в Петербург и Москву ездил один раз и не надолго. Ни в какой школе князь не учился, читает только по-арабски и, тем не менее, имеет весьма обстоятельные сведения по истории. Книги читают ему сыновья, когда приезжают в аул. Князь отличный знаток народных преданий и легенд, и голова его кишит гипотезами о заселении Кавказа и об его [94] прошлых судьбах. Память у князя феноменальная; однажды беседуя с нами о русской литературе, он, в доказательство своей мысли, цитировал несколько мест из Добролюбова. У горских татар нет имени более популярного, как имя Измаила Урусбиева. «Кто может сделать лучше Измаила», «во всем Измаил первый», вот выражения, которые мы обыкновенно слышали от татар, когда речь заходила о князе. «Он первый джигит, первый танцор, первый музыкант, первый кузнец, первый сапожник, столяр и токарь» и мн. др. Особенно же преклоняются татары пред его находчивостью и умом. Князь любит горских татар и несколько идеализирует их. В отношениях его к народу необычайная простота. Двери его дома всегда настежь и в день перебывает несколько десятков человек для совета с князем по самым пустым житейским делам. Однажды, в дождливый вечер, князь играл на кобузе, а С. И. Танеев переводил его игру на ноты; в комнату входил всякий, желавший послушать музыку; к концу вечера набралось человек до сорока; слушатели с любопытством и недоумением смотрели на нотные знаки и приходили в неописанное изумление и восторг, когда С. И. Танеев напевал, по записанным им нотам, только что сыгранную князем мелодию.

Вот одна из заметок С. И. Танеева о музыке горских татар.

______

«Материалами для настоящей заметки послужили:

1) Музыка, сопровождавшая танцы, виденные нами в Хассауте и Урусбиевском ауле, 2) старинные песни горских татар, петые князем Урусбиевым.

Танцы сопровождались пением мужского хора и игрой на дудке; хор пел унисоном, повторяя по нескольку раз одну и ту же двухтактную фразу, иногда с буквальной точностью, иногда с небольшими вариантами.

Эта унисонная фраза, имевшая резкий, определенный ритм и вращавшаяся в объеме терции или кварты, реже квинты или сексты, представляла собою как бы повторяющийся бас (basso ostinato), служивший основанием для вариаций, которые один из музыкантов исполнял на дудке. Вариации состояли из быстрых пассажей, часто изменялись и, по-видимому, зависели от произвола играющего. Дудка называется «сыбысхе». Длиною она около аршина и сделана из ружейного ствола, в котором просверлено шесть отверстий. Звук необыкновенно резкий. Объем [96] около децимы, приблизительно от а до е. Эти дудки делаются также из тростника. Участвующие в хоре и слушатели отбивали такт, хлопая в ладоши. Хлопанье это соединялось с щелканьем ударного инструмента, называемого «харс» и состоящего из деревянных дощечек, надетых на веревку. По-видимому, хлопаньем в ладоши выражается особое внимание к танцующим. Когда мы смотрели танцы в Хассауте, то кн. Урусбиев, обращаясь к нам, сказал: «теперь нужно всем хлопать в ладоши, потому что будет танцевать хозяйская дочь».

Князь сообщил мне сведения о горских танцах. По его словам горские татары имеют один свой танец: «аяк бюкент тепсеу». Прочие танцы заимствованы ими у кабардинцев и называются: «каффа», «сандрак» и «абезех». Последний танец, по мнению князя, есть остаток старинного священного танца: «тегерек тепсеу», который в языческие времена исполнялся народом на курганах во время жертвоприношений. Его кабардинское название: «тхашхо хажуит». Наряду с этим у осетин сохранился до сих пор танец «лоппа», существовавший у горских татар и кабардинцев ранее принятия ими магометанства. Этот танец исполнялся с целью умилостивить бога грома, в тех случаях, когда гром убивал человека или животное.

У горских татар есть люди специально занимающиеся игрой на инструментах и пением и живущие своим искусством. Они называются «гегуако». На свадьбах и праздниках они получают весьма щедрое вознаграждение. Жених дарит им часто лошадь или деньги. От гостей гегуако также получают подарки.

Незадолго до нашего путешествия, мы были на празднике Байрама в кабардинском ауле, около Кисловодска. Для музыканта, игравшего на дудке, собирались деньги. Присутствующие объяснили нам, что ему деньги необходимы. У него только что умерла жена и деньги были нужны для того, чтобы приобрести себе новую.

Кроме упомянутых инструментов, сыбысхе и харса, у горских татар и кабардинцев есть еще два струнные; один в роде арфы, деревянный, длиной в ³/₄ арш. с 12 струнами из конских волос. Он называется у горцев: «каныр кобуз», и встречается также у осетин и сванетов. У последних он имеет только шесть струн и называется «чанг». Другой инструмент — смычковый кобуз в роде скрипки с 2-мя струнами, состоящими каждая из 10—12 конских волос, настроенных в чистую квинту в одночертной октаве. В [96] прежнее время строй инструмента был в кварту. Резонатор узкий, оканчивающийся острым концом. Верхняя доска его делалась прежде из бараньей кожи, теперь из дерева. Объем кобуза приблизительно в 1¹/₂ октавы от e до h. Смычком служит небольшой, согнутый в виде лука, прут с натянутыми конскими волосами. Смычок натирается варом, которым с одной стороны обмазан и сам инструмент. Звук кобуза слабый, жалобный, напоминающий скрипку с сурдиною. У меня до сих пор не изгладилось чрезвычайно поэтическое впечатление той ночи, когда мы, перед перевалом через Донгузорун, расположились на ночлег у костра, на горе Тхотитау, и засыпали под жалобные звуки кобуза, на котором старый князь учил своего сына горским песням.

Я записал двадцать песен, продиктованных мне князем Урусбиевым. По словам горцев, он один из немногих знатоков старых кавказских песен, мало по малу исчезающих из памяти народа. Теперь почти не существует людей, которые могли бы петь их со словами. Мелодии этих песен князь играл на кобузе, подпевая при этом, без слов, лишь второй, сопровождавший их, голос. Вообще двухголосный склад составляет характеристичную особенность горской музыки. Каждый из двух голосов имеет свое название. Главный голос называется «башчилик» (у кабардинцев — «урэд»), сопровождающий голос — «ежу». Новейшие песни поются со словами; мне случилось два раза слышать их в хоре. При этом главную мелодию (со словами) пел только один человек, часто без определенной высоты звука, как бы декламируя; остальные пели без слов второй голос, двигавшийся сравнительно медленными нотами и имевший несложный ритм.

Князь Урусбиев сообщил мне свои предположения о времени происхождения горских песен. Он делит их на четыре группы.

Первую группу составляют самые древние песни. Сюда относятся: — «овсаты джир», которая поется при отправлении на охоту и заключает в себе обращение к богу зверей с просьбой сделать охоту успешною; «долай», которую поют, когда сбивают масло; «фирей», когда молотят хлеб; и «инай», которая поется женщинами во время тканья.

К второй группе относятся песни нартские и, воспевающие подвиги старинных богатырей — нартов. Имена этих богатырей: Урызмек, Шауай, Созоруко, Сибильши, Гильхсетан, Пук, Пугалу-Батырмарза, Хамиц, Рачкау и Ачемис. [97]

Третью группу составляют, так наз., старые песни, «эскиджир», исторического содержания. В них описываются войны, воспеваются герои. Князь полагает, что они сочинены за 300 или 400 лет тому назад.

К последней группе принадлежат новейшие песни: «джианги джир». Некоторые из этих песен описывают войну с русскими, другие имеют любовное содержание.

Песни, петые кн. Урусбиевым, я записывал, за немногими исключениями, на оба голоса. В контрапунктическом отношении соединение мелодии двух голосов часто представляется весьма неизящным. Встречаются неприготовленные диссонансы, прямое движение к приме и октаве, параллельные квинты. В гармоническом же отношении двухголосный склад этих песен представляет большой интерес, ибо он дает нам понятие о той гармонизации, которая для горских татар является наиболее естественной. Несомненно, что второй голос, петый Урусбиевым, составляет необходимую принадлежность каждой данной песни. Когда присутствовавшие при пении князя начинали подтягивать ему, они пели тот же второй голос без всяких изменений. В большинстве случаев этот голос не имеет самостоятельного мелодического значения и только обрисовывает общую гармонию. Ритм его всегда менее сложен, чем ритм главного голоса, и он движется нотами большей длительности, образуя иногда педали (выдержанные ноты) в несколько тактов. В некоторых песнях второй голос имеет мелодическое значение и представляет собою как бы повторяющийся бас (basso ostinato), на котором верхний голос строит вариации. Верхний голос, исполнявшийся князем Урусбиевым на кобузе, отличается большой подвижностью. В нем встречаются быстрые последования звуков, скачки на большие интервалы, трели и другие украшения. Ритмические рисунки необыкновенно разнообразны и причудливы. Встречаются синкопы, триоли, смена длинных нот короткими, остановки и акценты на слабых частях такта. В одной и той же песне попадаются полуноты, четверти, восьмые и триоли. Ритмическая конструкция также очень сложная; часто сопоставляются фразы из различного числа тактов, встречаются отделы в 5, 7 и 9 тактов. Все это придает горским мелодиям своеобразный и непривычный для нашего слуха характер.

Восемь из двадцати мелодий без модуляций; — одна из этих мелодий принадлежит нашей мажорной гамме, остальные церковным ладам. Далее, одна мелодия в эорийском ладе, две [98] в фригийском, две в микеолидийском, три в холийском. Остальные песни с модуляциями; за немногими исключениями модуляции представляются нашему слуху чрезвычайно дикими и неестественными.

В трех песнях гармония до такой степени странна, что кажется совершенно фальшивою. В них встречаются хроматические изменения, не вполне соответствующие величине наших интервалов. Я слышал повышения и понижения менее, чем на ¹/₂ тона. Когда, думая что это ошибка исполнителя, я просил князя проиграть мне несколько раз эти места, то он повторял их всегда одинаково. Надо, при этом, заметить, что князь отличается замечательной верностью интонации. Таким образом, я должен был заключить, что у горских татар встречаются гаммы с интервалами, меньшими полутона. Известно, что подобные гаммы существуют у восточных народов. В данном случае особенно интересно то обстоятельство, что эти песни исполнялись в два голоса. Подобное соединение мелодий, кажущееся для нас совершенно невозможным, является для горцев естественным и вполне понятным. Есть ли возможность выработать для этой музыки систему гармонии — это вопрос, заслуживающий особенного внимания».

______

У князя Урусбиева два дома. В одном живет он с семьей, другой дом, из трех больших комнат, назначен для приема гостей. Мебель гостинного дома состоит из простых лавок и столов; на ночь приносят матрасы и стелят их на полу. Дом, в котором живет князь, разделен на два отделения: мужское и женское. В женской половине мы не были; мужское отделение состоит всего из двух комнат, украшенных низенькими диванами, коврами, оружием и турьими рогами.

Земли у Измаила Урусбиева до 80-ти тысяч десятин, а удобной для эксплуатации не более шести тысяч. Из них 300 десятин находятся под посевами, остальные составляют пастбища и леса. Пахотная земля отдается из половины урожая; за аренду пастбищ берется со ста пасущихся баранов один. Десятина пахотной земли стоит 1000 рублей, пастбищной — 50 руб., лес почти не имеет цены. В хозяйстве князя считается скота: крупного рогатого 300 штук, лошадей — 200, баранов и овец до 1,500. Почти весь свой доход князь получает натурою, живет сытно, принимает много гостей, [99] делает, по обычаю, подарки родственникам и князьям другого рода и потому продуктов для продажи остается мало. Денежный доход князя ничтожен, едва хватает на воспитание сыновей. Лично князь в деньгах не нуждается; чай, сахар, свечи, соль — вот почти и все продукты, покупаемые в его хозяйстве; все остальное делается домашними и населением аула. В ауле 294 двора с 2,200 душ. Аул владеет пахотной землей и сенокосами в размере 200 десятин и пользуется даром лесом из громадного баксанского урочища, состоящего в споре между казною и кн. Урусбиевым. Пастбищ аул не имеет и арендует их у князя. Пахотная и сенокосная земля состоит в семейной собственности. Двенадцать дворов имеют только усадебную землю.

Скотоводство служит важнейшим источником благосостояния аула. Крупного скота и лошадей насчитывают в нем 4,860 штук, баранов и овец до 48,000. У самого богатого найдется до 200 штук крупного скота и 5,000 баранов; у самого бедного менее 2-х коров, одной лошади и 300 баранов не бывает. Скот овса не получает; летом он кормится на траве, зимой имеет тоже подножный корм и немного сена. Скот кормит горских татар, скот одевает их и он же дает возможность получать в обмен на его произведения некоторые нужные им предметы.

Почти все предметы первой необходимости урусбиевцы приготовляют сами. Они выделывают из шерсти сукно и шьют себе из него платье и шапки; приготовляют кожу и делают из нее обувь, седла и уздечки; из имеющихся под руками леса, глины и железа устраивают себе мебель и домашнюю утварь. На излишки сукна, барашковых шкурок, бурок, кожи, они выменивают полотно, ситец, шелк, привозимые горскими евреями и грузинами; излишний сыр отдают за хлеб живущим на низовье кабардинцам и казакам; лишь небольшую часть продуктов они продают на деньги, которые им нужны почти исключительно для уплаты податей. Урусбиевцы живут сытно, налогами обложены не обременительно, и никто не уходит из аула на заработки.

Подати распределяются сельским сходом, состоящим из поселян в возрасте от 25-ти до 90 лет. Ни один двор не платит более 5 руб. и менее 1-го руб. государственного налога, более 1 р. 40 коп. и менее 50-ти коп. земского сбора. Экономическое положение других аулов горских татар весьма сходно с положением урусбиевцев. [100]

Указав на условия экономического быта горских татар, скажем, теперь, об их обычаях и юридических отношениях ⁶.

Страна, заселенная в наши дни горскими татарами, по всем признакам была занята до их прихода народом арийской крови — осетинами.

В быте современных татар можно найти тому немало указаний. Названия гор и рек, как и названия месяцев доселе остаются осетинскими. В разговорном языке постоянно слышатся осетинские слова ⁷ в народных суевериях проглядывают следы того культа, которым осетины-христиане окружали Божью Матерь. Самое название тех мест, которые слывут у народа за священные, указывает на их осетинское происхождение. Таков, например, так называемый Байрам около Чегема, куда татарки, отличающиеся бесплодием, в определенные дни в году приносят жертвенные пироги, моля о даровании им детей и произнося причитанья, смысл которых для них самих утрачен. — Фаллическая форма ⁸ недавно стоявшей здесь скалы, в связи с обрядом обнажения некоторых частей тела, заставляют думать, что мы имеем здесь дело с остатком какого то весьма древнего языческого культа. Таким же полуязыческим осетинским обрядом было то гаданье, какое, по преданью, совершали на Пасху предки теперешних чегемцев. Татары, живущие в Чегеме, совершали этот обряд до прибытия к ним из Дагестана, в конце XVII века, посланных Шамхалом Тарковским, ревностных [101] проповедников мусульманства, которые насильственно вывели его из употребления. Обряд этот состоял в том, что в день, обозначаемый татарами осетинским термином «Хцаубон» (что значит Божий день), выводили в поле наперед откормленного быка, название которому также осетинское «хыцауаг» (достойный Бога). Если бык начинал мычать, поднявши голову вверх, то поздравляли друг друга с хорошим урожаем, употребляя при этом опять-таки осетинское слово «хардар» (обильный); в противном случае раздавались громкие жалобы на неминуемый недостаток в хлебе. Наряду с этими остатками древнего язычества, полуприкрытого позднейшими наслоениями христианства, доселе попадаются и несомненные следы последнего, в форме высеченных в скалах полуразрушенных часовен и каменных крестов, нередко в полтора аршина длины. Такой крест, между прочим, найден был нами вблизи аула Хассаут, населенного в наши дни выходцами из Кабарды и Карачая, но сохранившего память о том, что, задолго до прихода в эту местность татар, здесь жил многочисленный, разноплеменный с ними народ, соорудивший те кресты, какие по временам попадаются на полях.

Ко всем этим прямым или косвенным указаниям на то, что прежними обитателями тех мест, где живут теперь горские татары были осетины христиане, прибавляются еще те, которые дает разрытие находимых в крае могил. Могилы эти двоякого типа: это или курганы, подобные тем, какие рассеяны по всему югу России — хотя значительно меньшей величины, — или высеченные в скалах пещеры. И те, и другие виды сооружений находятся в одной и той же местности. Желая определить их народность, мы произвели две раскопки: — одну у подножья так называемой Рим-Горы, вблизи Абуховского (кабардинского) аула, в 16 верстах от Кисловодска; другую — в окрестностях Хассаута.

Предметом первой раскопки был курган вышиною в две с лишним сажени, принадлежащий к целой группе однохарактерных с ним насыпей, расположенных у самого входа в Эшкаконское ущелье. Наметив три главных кургана, мы выбрали из них один, наименее высокий. На глубине двух аршин и три четверти от его вершины мы нашли груду камней по своей формации однохарактерных с теми, какие составляют русло протекающей здесь реки Бургустан. Когда эти камни были разобраны, то на глубине 4-х аршин от поверхности, вместо обычного свода, найдены были совершенно [102] истлевшие деревянные доски, а под ними, на песке остов человека с перебитыми костями и при полном отсутствии каких-либо предметов.

Совершенно иные результаты дало посещение нами одной из пещер, расположенных в окрестностях Хассаута. Местные жители давно уже заметили присутствие могильных сооружений в скалах, расположенных по левому берегу реки Хассаут; но религиозные предрассудки, а также отсутствие каких-либо тропинок, облегчающих доступ к могильным сооружениям, причина тому, что до прошлого лета не было произведено здесь никаких изысканий. Но слухи о том, что в могилах находят золото и драгоценности, в конце концов превозмогли всякая опасения. В ущелье Сулухор, на высоте шести с лишним тысяч фут, пасшие скот пастухи не побоялись прошлым летом взобраться по лестнице к тому самому месту скалы, в котором вымазанные глиною четырехугольник указывал на присутствие каких-то человеческих сооружений.

Отбивши глину и разобрав правильно сложенные каменные плиты, они проникли в грот, в котором нашли несколько трупов, а также различного рода предметы, часть которых ими была унесена. Вот этот-то грот нам и предложено было осмотреть.

По всей дороге к гроту, на том же левом берегу реки, мы замечали признаки существования в скалах подобного же рода пещер, а на вершинах гор следы полуразрушенных башен и укреплений. Правый берег, на котором расположена в настоящее время обильные пастбища для скота, спускается к руслу правильными террасами, довольно близкими по характеру с теми, какие показывал одному из нас в Гичине, близ Лондона, известный английский экономист Зебом. Террасы эти, известные в Англии под названием «lynches», признаны в настоящее время результатом постепенного углубления почвы,, вследствие ее распашки.

Мы останавливаем внимание читателя на этих фактах, потому что видим в них подтверждение той мысли, что некогда население этой долины занималось земледелием; но теперешние жители Хассаута решительно не помнят того, чтобы кто-либо из их отцов или дедов разводил хлеб на этих террасах. Из этого можно заключить, что террасы возникли до поселения в местности карачаевцев и кабардинцев, что они созданы тем самым народом, который строил башни и [103] сооружал могилы и что, следовательно, народ этот был народом земледельческим.

По прибытии в Сулухор, сопровождавшие нас рабочие устроили на скорую руку лестницу и поднялись по ней в грот, из которого и вынесли нам для образца труп с сохранившимся вполне костюмом, и ряд предметов, совершенно однохарактерных с теми, какие были найдены В. Ф. Миллером при производстве раскопок в окрестностях Чегема ⁹. Всех лежащих в пещере тел восемь; одни расположены головой на восток, другие, в ногах у первых, головою на запад; к груди одного из женских трупов прислонен труп младенца. Очевидно, мы имеем дело с фамильной усыпальницей, в которой схоронено несколько поколений. Черепа не представляют признаков монголизма или того деформирования, которое В. Ф. Миллер нашел в раскопанном им в окрестностях Азрокова могильном склепе. Трупы лежат не прямо на камнях, а на свиной коже, чего, разумеется, уже никак не могло бы быть, если бы в пещере похоронены были мусульмане. На верхнем платье одного из покойников сделан из шелковой материи крестообразный орнамент — опять-таки ценное указание на христианский характер могилы. Из предметов найден был деревянный приземистый столик на четырех ножках; столик той самой формы, которая доселе попадается в Осетии, ковер, вышитое полотенце, сделанная из кожи шляпа, сердоликовые бусы и византийское стекло, совершенно однохарактерных узоров с теми, какие были найдены в Чегеме, и, наконец, как местная особенность, нанизанные на ремень зубы какого-то животного. Все эти предметы отправлены в Москву и будут переданы Историческому музею.

Догадка, на которую наводит сравнение результатов обеих раскопок та, что в могилах и пещерах мы находим следи пребывания в местности двух разных народностей неодинаковой культуры. Полное отсутствие каких-либо предметов составляет черту сравнительно бедного, бродячего населения и характеризует курганный стиль погребения. В пещерных же могилах выступают все признаки довольно высокой культуры — шерстяные и шелковые ткани с христианским орнаментом — и что весьма ценно: разные предметы домашнего обихода, доселе употребительные между осетинами. Рядом с этим полное отсутствие тех характерных признаков адигейского народа, [104] которые состоят в искусственном вытягивании черепа, а также резко выдающихся у монголов скул, что, в связи с нахождением в пещере таких предметов, как свиная кожа, решительно говорит против погребения в ней предков теперешнего населения этой местности: кабардинцев и татар. Не позволяя себе прийти к определенному заключению насчет народности курганных сооружений, мы полагаем, что безошибочно можем признать пещерные могилы за христианские сооружения, а погребенных в них лиц — членами того самого арийского племени, которое дало удержавшиеся доныне в местности названия гор и рек, обогатило язык современных поселенцев совершенно чуждыми ему по характеру словами, а их религиозные верования несогласным с мусульманством культом Марии; одним словом, осетин первоначальное население края, ныне занятого горскими татарами, народом, одноплеменным с современными осетинами, объясняет, нам то поразительное сходство, какое юридический обычай татар представляет с обычаями иронов и дигорцев, этих двух главных ветвей осетинского народа.

Если не говорить о сословной организации, которой мы не коснемся в настоящей статье, так как о ней уже было писано нами прежде ¹⁰, все институты гражданского и уголовного права, а также и процессуальные правила построены у татар буквально на тех самых началах, что и у осетин. Если ж встречаются некоторые уклонения от осетинского типа, то они находят полное объяснение себе или в тех специфических условиях, в какие поставило татар развитие в их среде феодальных порядков, или в применении к некоторым делам исключительно правил шариата, или же, наконец, в прямом заимствовании из соседней Кабарды, влияние которой на быт всех горцев северного Кавказа было громадным и едва ли может быть преувеличено. Такое усвоение одним народом правовых порядков другого невольно вызывает в уме каждого ряд недоумений. Как возможен, вообще, такой факт, скажет читатель, мыслимое ли дело, чтобы народ настолько отказался от своей индивидуальности, чтобы утратить собственное право и променять его на чужое? Что такой порядок находится в сфере возможности, это доказывает, наряду с рецепцией римского права немцами, усвоение выходцами из Скандинавии во Франции франкского права, а в Англии [105] англо-саксонского. Как ни поразительны оба эти факта, но они тем не менее являются в настоящее время вполне установленными, и никакое сомнение в них более неуместно. Очевидно, однако, что такая ассимиляция одного народа в правовом отношении другому возможна далеко не всегда и что ее могут вызвать лишь исключительно благоприятные условия. Такими прежде всего являются численное преобладание первых насельников края над пришельцами, завоевание туземцев небольшою горстью воинов, достаточно сильных, чтобы сдержать их в покорности, но слишком слабой, чтобы существенно изменить юридические условия их быта. История показывает, что такова была причина окончательного торжества французского и английского права, как в герцогстве Норманском, так и в Норманской Англии. Такое же основание вправе предполагать и мы, говоря о горских татарах. Предания, записанные В. Ф. Миллером и г. Урусбиевым, постоянно упоминают о татарах, как о горсти пришельцев, случайно захвативших власть в свои руки, благодаря местным смутам, и только медленно и постепенно пополнявшейся новыми выходцами из северной плоскости. При таких условиях неудивительно, если татарам не удалось существенно изменить быт подчиненного им населения, и если юридический строй последнего почти сохранился неизменным вплоть до нашего времени.

Но такое утверждение очевидно требует доказательств и мы спешим их представить. Начнем с разбора процессуальных порядков и посмотрим, насколько в них общего с теми, которых в своих спорах придерживаются осетины.

Суд у татар построен на начале посредничества. Разумеется, эта черта слишком общая, чтобы видеть в ней доказательство чужого влияния. Медиаторский суд встречается всюду, где господство родового самоуправства не допускает мысли об иной юрисдикции, кроме добровольной, а в таких именно условиях и находится большинство горских племен Кавказа, в том числе и татары. Если мы, тем не менее, решаемся утверждать, что в основе татарского процесса лежат осетинские порядки, то потому, что в самых частностях судопроизводства сказывается решительное сходство. Как у осетин, так и у татар главнейшим видом доказательств признается присяга. Медиаторы, в числе трех с каждой стороны, по своему усмотрению назначают ее то ответчику, то истцу. В Осетии обыкновенным местом, где приносится присяга, являются капища, или так называемые «дзуары», в большинства случаев [106] это не более, как полуразрушенные христианские часовни, которым, с течением времени, придано значение каких-то усыпальниц народных богатырей. В среде татарских горцев присяга, так называемый «ант», приносится буквально в тех же условиях. Сторона, на которую возложено бремя доказательства, идет в капище или так называемый татарами «джуар» (испорченное осетинское слово, подчас заменяемое также выражением хыцау, что по-осетински значит Бог). Таким джуаром является наравне с Байрамом, так называемый алтынашкерге (часовня, посвященная Георгию Победоносцу). Татарам известны, впрочем, и более простые виды присяги. Чтобы избавиться от издержек, связанных с передвижением, они нередко довольствуются принесением ее на самом месте производства суда; но и в этом случае наглядно, хотя и бессознательно, сказывается среди этого мусульманского племени память о совершенно иных порядках, в которых крест призван был играть ту выдающуюся роль, какая принадлежит ему в суде любого христианского народа. Начертав на земле круг, татарин острием своей палки проводит по нем крест на крест две черты и, став в середине круга, там, где пересекаются линии, произносит клятвенное обещание сказать судьям правду. Самое название, которое такая присяга носит у горцев, указывает на ее христианское происхождение: татары говорят о ней не иначе, как о присяге крестом, называя ее «кач» (крест).

Наряду с присягами общими для правонарушителей всякого рода, осетинам и татарам одинаково известны некоторые специальные; такова, например, присяга, приносимая в споре о границах, также та, к которой обращаются при краже баранов. Любопытно, что обе народности придерживаются в этом отношении буквально одного и того же ритуала. Осетин, которому назначена присяга, берет в руку камень или глыбу земли и несет ее на то место, где, по его мнению, должна проходить межа; — и то же, до мельчайших подробностей, проделывает татарин, который при этом обнажает еще голову и правое плечо. Смысл этого последнего обряда будет понятен для нас, раз мы вспомним, что обнажение всюду признается за знак покорности, за открыто высказанное намерение стоять беззащитным, передать себя во власть другого ¹¹, а такая готовность отдаться всецело на суд Божий и подвергнуться заслуженной каре за ложное заявление всего более приличествует [107] присягающему. В другом специальном виде присяги, приносимой, как мы сказали, в случае кражи баранов, следы языческого культа сказываются весьма характерно. Протягивая руку над бараном, осетин несколько раз призывает бога зверей (или Авсати — так называется он осетинами) во свидетели того, что он показывает правду. Татарин буквально делает то же, только вместо Авсати он призывает какого-то «Аймыш», с которым связывается у него представление о духе-покровителе животных, и который, по всей вероятности, не кто иной, как тот же осетинский Авсати, приниженный только несколько в своем достоинстве ¹².

Присяга одной из сторон по назначению суда далеко не признается сама по себе достаточным доказательством; по крайней мере, во всех сколько-нибудь серьезных уголовных или гражданских случаях. От присягающего требуется еще, чтобы он поставил большее или меньшее число родственников, готовых своей присягой поручиться за верность его показаний. Этих, так называемых, присяжников одинаково знает, как осетинский, так и татарский процесс и последний, в данном вопросе, особенно интересен тем, что в нем встречаются подробные правила о том, какие именно лица обязаны приносить такую присягу и что, в числе этих лиц, наряду с родственниками по отцу, встречаются и родственники по матери. Кто придерживается того воззрения, что признание когнатического родства есть явление позднейшей истории, очевидно, не найдет для себя ничего интересного в перечне лиц, призываемых к такой соприсяге; но тот, кто смотрит на дело с противоположной точки зрения, кто, отправляясь от признания материнства исходным моментом развития, придет последовательно к заключению, что счет родства в древности был скорее по матери, чем по отцу, нередко неизвестному, тот согласится с нами, что в этом перечне сохранились драгоценные следы почти доисторической старины. [108] Кого, спрашивается, из числа родственников ставят татары на первом плане, кому поручают они подкрепить свое показание присягой заинтересованной стороны — не родственникам по отцу и вообще не родственникам по мужской линии — а дяде по матери и за ним племяннику в женском колене, сыну сестры. За этими уже лицами следует брать, обыкновенно не только родной, но и молочный, а также кто-либо из вассалов или, так называемых, «каракшей». Если принять во внимание, что поименованные лица те самые, которые считаются главами материнского рода и, пока держится последний, вообще ближайшими родственниками, то нельзя будет не согласиться, что мы имеем пред собою весьма характерное переживание той отдаленной стадии развития, при которой агнатическое родство еще не успело возникнуть, вероятно, по причине отсутствия фундамента, на котором оно строится, иначе говоря — патернитета. Раз мы допустим сходство татарских обычаев с осетинскими и заимствование последних первыми, мы последовательно придем к тому выводу, что татарский обычай заключает в себе ценное указание для исследователя осетинского быта и его исторических судеб, так как в татарском обычае удержалась та архаическая черта, которая, быть может, под влиянием христианства, а также более продолжительных сношений осетин с русскими, успела совершенно изгладиться из собственно осетинских обычаев.

Сословная организация горских татар наложила свою печать на институт соприсяги в том смысле, что, до 1867 года, от присягающего требовалась принадлежность к одному с обвиняемым сословия. Если замена таубия, т.е. горского князя, каракешом, т.е. его вассалом, и дозволялась, то под условием увеличения вдвое числа присяжников; зависимые сословия: касаки и чагары вовсе не допускались к соприсяге. Независимо от сословия присяжников, число их определялось еще характером дела: — в маловажных случаях довольствовались показанием одного, так, например, в делах о воровстве; в серьезных, как, например, при поджогах, число присяжников возрастало до девяти. Такое же соотношение между числом их и важностью дела существует и в осетинском судопроизводстве.

Построенные всецело на присяге и соприсяге осетинский и татарский процессы одинаково чужды, как судебному поединку, так и системе испытания обвиняемого огнем или водою. Свидетели и письменные документы стали приниматься в горских судах лишь за последнее время, под влиянием [109] требований шариата и русской судебной практики. Правило Моисеева закона о необходимости, по меньше мере, двух свидетелей; для прочного обоснования судебного факта, усвоено мусульманским законодательством, и через посредство последнего проникло в татарские суды. Согласно обычаю, женщина не может быть свидетельницей. Если, тем не менее, она выступает иногда в такой роли, то в этом нельзя не видеть прямого влияния шариата. Обычай, однако, и в этом отношении не остается вполне безучастным; так, он требует увеличения числа свидетелей вдвое против обыкновенного, каждый раз, когда свидетелем является женщина. Члены горского суда в Нальчике в одно слово жалуются на лживость свидетелей, и, сопоставляя их с присяжниками, дают решительное предпочтение последним. Этот факт служит лучшим указателем тому, как мало успел еще привиться институт свидетелей. Опасаясь мести со стороны рода лица, ко вреду которого клонится показание свидетелей, последние обыкновенно всячески стараются уклониться от показания. Встречаются процессы в которых они силою были привлекаемы в залу суда, еще чаще такие, в которых свидетель из посторонних делал свое заявление не раньше, как потребовавши от родственников обвиняемого ответа под присягою, насчет его невинности; или, наоборот, виновности. Все это, как нельзя более убеждает в том, что древнейшему процессу горцев, свидетельское показание, как самостоятельный вид доказательства, отличный от соприсяги родственников, вовсе не было известно. То же может быть сказано и о письменных документах, которые редактируются у татар, обыкновенно, на арабском языке. Им придается значение не раньше, как после того, когда расписавшиеся на них свидетели подкрепят своими показаниями факт их заключения. Но как быть, спрашивается, если свидетелей сделки нет более в живых. Их показание в этом случае заменяется присягой ответчика. Итак, мы вправе сказать, что письменный документ, сам по себе, не имеет у татар никакой силы, так как постоянно нуждается в посторонней помощи.

Невыработанность системы доказательств и, в частности, невозможность рассчитывать на раскрытие истины с помощью свидетелей, причина тому, что татары, подобно осетинам, обыкновенно прибегают к помощи сыщика или, так называемого ими, доказчика (камдзога у осетин, айрахчи у татар ¹³). [110] Особенно часты такие обращения в делах о воровстве. Сыщик, нередко принадлежащий к одной компании с вором, берется, за деньги, разыскать похищенное и предоставить суду достаточные улики против похитителя; при неисполнении же этого обещания, он соглашается вознаградить доверившегося ему истца тою же суммою, какую истец вправе требовать от обидчика. Платеж, делаемый в пользу доказчика, нередко равняется ценности украденного, почему и упрочилась, как мы увидим вскоре, система взимания с воров пеней, в два раза превосходящих стоимость похищенного.

Посредническому суду или, так называемому, тере-турган, далеко не подлежать все без различия случаи нарушения чужого права. Подобно осетинам, горские татары предоставляют решение споров между близкими родственниками семейным советам, в которых, наряду с агнатами, заседают и атылыки или воспитатели. Нецеломудрие девушек, неверность женщин, случаи воровства у единокровных — вот обыкновенно те дела, которые ведаются семейными советами. Не желая выносить сор из избы, татары допускают с этой целью и некоторые уклонения от общего порядка процесса. Хотя их обычай не довольствуется в важных делах, как мы видели, присягой заинтересованной стороны, но для случаев прелюбодеяния сделано то изъятие, что при разбирательстве их достаточно одностороннего клятвенного заявления со стороны оскорбленного супруга. Причина такого изъятия лежит, очевидно, в желании избежать огласки.

Общее заключение, к какому приводит нас ознакомление с татарским процессом, вполне подтверждает ту мысль, какая высказана была в самом начале изложения юридических обычаев. Судопроизводство татар проникнуто осетинским началом, и если встречаются подчас некоторые отличия, то корень их лежит в том влиянии, какое у горских татар имел шариат на изменение и даже совершенную отмену обычая.

Этой именно причиной объясняется слабое сходство уголовного права татар с осетинским. — Это не значит, однако, чтобы последнее не могло быть признано первообразом; напротив того, в исходных моментах, как мы сейчас увидим, оба права совершенно сходятся между собою; все различие в том, что у осетин дан был полный простор их развитию, тогда как у татар развитие тех же начал искусственно было прервано вмешательством шариата. В самом деле, оба права одинаково отправляются от начала кровной мести и одинаково [111] ограничивают ее действие идеей равного возмездия или, так называемым, jus talionis ¹⁴.

Оба права незнакомы с системою публичных кар и требуют имущественного выкупа с обидчика, каков бы ни был характер обиды. Участие родственников в платеже выкупа, столь же обязательно у татар, как и у осетин. У тех и других преступления, совершаемые в родственной среде, не ведут за собой возмездия. Самый способ определения выкупов за отдельные виды преступных действий у обоих народов один и тот же: тяжкие увечья, состоящие в отсечении руки, ноги или выколотьи глаза оплачиваются у тех и других вполовину дешевле, чем убийства, если только не ведут за собою смерти потерпевшего; за ранения, сверх положенной платы, взимаются еще издержки лечения ¹⁵; за увоз девушки, сверх калыма (выкупа невесты) — особые платы за бесчестье; отрезание носа и ушей, сопровождаемое изгнанием из дому, грозит в такой же мере прелюбодейной жене в татарских аулах, как и в осетинских, и все различие сводится к порядку дальнейшей экзекуции: осетины сажают виновную голой на осла и наносят ей палочные удары; татары привязывают ее к двум жеребцам и пускают последних в поле. Подобно осетинам, татары также подводят под понятие воровства все виды похищения чужой собственности, в том числе и поджог, и, в то же время, не наказывают особо ни обмана, ни мошенничества; подобно осетинам, они не знают ворам иного возмездия, кроме взыскания с них в два, три, четыре или пять раз больше против цены похищенного ¹⁶. Как осетины, так и татары различают кражу в поле и на дому, наказывая последнюю строже, как действие, связанное с насильственным вторжением в чужое жилище. Но рядом с этими сходствами [112] отметим ту существенную черту различия, что тогда как осетинам, до последнего времени, не было известно освобождение от ответственности за случайное убийство или поранение, — татары, вместе с усилением магометанства, перешли под влиянием шариата, к наказанию одних лишь умышленных преступлений. Что и татарам в прежнее время известен был выкуп за убийство случайное, это видно из целого ряда дел, в которых медиаторы определяют вознаграждение семье лица, случайно ранившего себя чужим кинжалом или замерзшего на пути, предпринятом по чужому предложению. Благодаря тому же шариату, татарам известно также привлечение к суду за покушение ¹⁷, чего осетинское право до последнего времени вовсе не допускало, равно как и распределение ответственности между физическим виновником преступления, подстрекателями и пособниками. Все под тем же влиянием развилась у татар и система публичных кар за действия, оскорбительные для общественной нравственности или для правового сознания всего народа; например, за мужеложство и отцеубийство, которые у осетин, как неподлежащие выкупу, или остаются безнаказанными, или сопровождаются изгнанием. Прямое заимствование этого правила из шариата выступает уже из самого характера той кары, какой подлежат виновные в обоих названных мною случаях; я разумею побиение камнями — это ветхозаветное наказание, занесенное из Моисеева закона в коран и суны. Наконец, тем же религиозным влиянием объясняется и высшая квалификация татарами некоторых видов преступных действий, когда они оскорбляют собою святыню, так, в частности, воровства в мечетях или святотатства, за которое, в прежние годы, виновные присуждались к лишению правой руки.

Таким образом, и в сфере уголовного права татарские обычаи не более, как видоизмененные осетинские, и все различия вызваны не процессом самостоятельного развития, а простой заменой старинных обычаев постановлениями шариата.

Остается перейти к гражданскому праву горских татар и поставить по отношению к нему тот же вопрос о сходстве его с осетинским. Но, прежде чем сделать это, нам необходимо познакомиться в общих чертах с самыми основами общественного быта татар, без чего невозможно понять особенностей их имущественного и наследственного права.

Комментарии

1 Вершина Донгузоруна имеет 15,000 футов высоты.

2 О том, что мы нашли в пещере, будет сказано ниже, при изложении обычаев и юридического строя горских татар.

3 В среде татарских княжеских родов сохранился обычай отдавать детей и чужую семью на вскормление и воспитание. Сыновья вскормившей питомца женщины называются его молочными братьями.

4 Татары, живущие у подошвы Эльборуса, занимаются по преимуществу скотоводством; каждый аул поручает свои стада нескольким пастухам, которые, по мере истребления скотом травы, перекочевывают по горным пастбищам аула. Место стоянки пастуха со стадом называется кошем. Летом коши размещаются на самых высоких местах, а осенью, по мере наступления холодов, коши спускаются ниже и ниже. В течение восьми-месячной пастьбы скота, пастухи питаются исключительно кефиром, айраном и приготовляемым ими из молока сыром; хлеба не имеют. У некоторых пастухов мы встречали шалаш; большинство же живет под открытым небом.

5 К большому нашему прискорбию, Магомета Урусбиева уже нет в живых. Спустя несколько дней по выезде нашем из аула, он был убит сванетом, выстрелом из ружья. Причину убийства видят в энергичном преследовании Магометом сванетов, занимавшихся уводом татарских лошадей. Об этом печальном случае мы узнали от новых наших товарищей в пути из урусбиевского аула до глетчера Азау, члена лондонского географического общества, г. Дечи, и профессора ботаники в пештском университете, г. Лойко, которых мы, совершенно неожиданно, встретили на станции Казбек при возвращении нашем домой, в Москву, по военно-грузинской дороге. Г. Дечи занимался в это время исследованием Казбекского глетчера.

6 Материалом для изображения здесь юридического строя горских татар послужили кроме сведений, собранных в настоящем путешествии, еще сведения, добытые М. Ковалевским в поездку его с В. Ф. Миллером, летом 1883 года, к осетинам, кабардинцам и горским татарам, живущим в Чегеме, Хуламе и Азрокове.

7 Вот некоторые из них, приводимые не более, как для примера:

8 По словам Измаила Урусбиева, не далее семи лет назад в месте, где находится байрам, можно было видеть изображение фаллоса величиною в локоть.

9 См. «Вестник Европы» № 4, 1884 г.

10 См. «Вестник Европы» № 4, 1883 г.

11 См. Spencer. Ceremonial government. Ch. I.

12 Но если осетинские порядки наглядно выступают в татарских процессуальных правилах и в частности в обряде принесения присяги, то то же может быть сказано и о кабардинских процессуальных правилах. Самой важной присягой татары считают присягу, произносимую на башне Татартюба, около Эльхотова (по дороге из Пятигорска в Владикавказ) — т.е. ту же, что и кабардинцы. Татартюб такое же мусульманское святилище для кабардинцев, как и для горских татар. Произнесши, вслед за именем Бога, имена двух братьев (Татартюб и Пенджехасан, миссионеров, принесших мусульманство в Кабарду), татарин и кабардинец одинаково считают себя связанными говорить правду, под страхом самых тяжких последствий для себя и своего рода за всякое даже малейшее уклонение от истины.

13 Кабардинцы называют его «Хаши».

14 Убийство убийцы или его родственника решает кровное дело; всего чаще, однако, месть заменяется получением выкупа или, так называемого «кан-алган» (буквально — плата за кровь; размер ее 1500 р., если убитым является таубий, и меньше, смотра по состоянию).

15 Способ лечения раненых весьма оригинален. Во всех аулах Кабарды, в том числе и в тех, которые заселены татарами, стараются всячески развлечь потерпевшего, не давая ему ни минуты покоя; с этою целью во все время, пока не заживет рана, не прекращаются пляски и пение. Горцам известен особенно шумный танец, который молодые девушки должны исполнять в присутствии раненого с целью не дать ему уснуть. Танец этот известен кабардинцам под названием шаншакуа; татары прозвали его «джаралы саклага». И те, и другие одинаково сопровождают пляску пением; — произносимые при этом случае слова утратили всякий смысл для поющих, но признаются тем не менее обязательными наподобие слов свадебных песен.

16 Последнее в случае поджога.

17 За покушение на убийство полагается 1/4 платы за кровь.

Текст воспроизведен по изданию: У подошвы Эльборуса // Вестник Европы, № 1. 1886