ГАН К. Ф.

ПЕРЕХОД ЧЕРЕЗ РОКСКИЙ И МАМИСОНСКИЙ ПЕРЕВАЛЫ

FUSSTOUR IN DIE OSSETISCHEN ALPEN

(SOMMER 1888)

(Один из соучастников этого путешествия, К. Ф. Ган, напечатал описание его в своем сборнике: Aus dem Kaukasus. Reisen und Studien. Leipzig, 1892. Статья озаглавлена: Eine Fusztour in die ossetischen Alpen (Sommer 1888))

(Этнографические и сельскохозяйственные заметки).

I.

Горийская равнина. — Ночлег в Цхинвале. — Выступление пешком по правому берегу Лиахвы. — Цхинвальское ущелье.

Все приготовления к пешей прогулке вглубь Кавказских гор были окончены. Наша компания состояла из 10 человек: семи педагогов и трех учащихся. Все мы собрались в гор. Гори, 12 июня, в день св. Троицы; в тот же день, часа в три пополудни, мы выехали в омнибусе в Цхинвал. Начиная от гор. Гори вплоть до Цхинвала тянется обширная Горийская равнина, имеющая форму треугольника, одну из сторон которого (южную) составляет Триалетский хребет, тянущийся почти параллельно течению реки Куры, а прочие две стороны образуются ветвями глав наго Кавказского хребта. Если за основание этого треугольника принять Триалетские горы, то вершина его будет находиться почти у Цхинвала, несколько к северо-востоку. Эта обширнейшая равнина, на которой легко могло бы уместиться два-три второстепенных германских государства, представляет подобие моря, усеянного многочисленными островами-деревеньками, утопающими в зелени виноградных и фруктовых садов, осененных роскошнейшими куполами гигантских ореховых деревьев. По [2] обеим сторонам шоссе тянутся обширнейшие поливные поля пшеницы, кукурузы с лобией, ячменя и других растений. Густыя высокие травы, испещренные разнообразнейшими красивыми цветами, из которых особенно бросаются в глаза фиолетово-пестрые ирисы, высоко поднимающие свои головки, напоминают американские пампасы. Наши ботаники не могли устоять от соблазна, чтобы не выйти из омнибуса и не нарвать этих цветов и с торжествующим видом принести по букету с собою.

Дорога все время была хорошая, хотя местами и подверглась размыву от бывшего не задолго пред этим ливня. Пред селением Терзнисы нам пришлось переправляться через р. Малую Лиахву, которая в этом месте разбивается на несколько рукавов. Часть компании совершила этот переезд в омнибусе, а другая — большая часть должна была пересесть в арбу, запряженную двумя здоровенными буйволами. Сила течения воды в главном русле была так велика, что арба, нагруженная чуть ли не десятью пассажирами, едва-едва могла устоять; вода доходила до дна арбы и покрывала большую часть довольно высоких колес. Часам к 7-ми приехали мы в Цхинвал и остановились в одном из лучших духанов на берегу р. Большой Лиахвы, у моста. В Цхинвале мы должны были переночевать, с тем чтобы на другой день рано утром отправиться в путь.

Проснувшись на другой день довольно рано, мы стали держать совет — по какой стороне Лиахвы нам идти: по правой или по левой, так как местные жители пугали нас тем, что после недавнего ливня Лиахва размыла все дроги, снесла мосты, мельницы и сады и что тому же примеру последовали и притоки ее, в особенности Пацай-дон, чрез который нам приходилось переправляться, не доходя сел. Джавы. После некоторого колебания мы решили идти по правому берегу, где проложена наиболее удобная дорога. [3] Несмотря на все старания, нам не удалось выступать в путь раньше 8 часов, так как нам пришлось сделать еще некоторые покупки. Наконец, сборы окончились, и мы пустились в путь. Жители Цхинвала собрались массами поглазеть на столь невиданное зрелище и долго провожали нас любопытствующими взорами, а некоторые даже проводили нас за околицу. Наши проводники Гарсо и Пиндо едва успевали удовлетворять любопытству цхинвальцев и, под конец, утомленные постоянными расспросами, стали отвечать чрезвычайно неохотно и даже с сердцем. Все удивлялись тому, что мы идем пешком, хотя имеем вид “настоящих господ”. Выйдя за город, мы постоянно встречали пеших и конных крестьян и крестьянок, преимущественно осетин, весьма вежливо приветствовавших нас поклонами и старавшихся любопытно-жадными взорами проникнуть в тайны вашего странствия. Некоторые из наименее терпеливых, сгоравшие от любопытства, останавливали кого-либо из отставших членов компании и засыпали его вопросами о цели и направлении нашего путешествия. Отвечали, разумеется, как умели, а больше жестами. Некоторые из осетин принимали нас за инженеров, занимающихся изысканиями для проведения железной дороги, почему и просили ответить: скоро ли мы устроим эту дорогу; другие же со страхом спрашивали, не чиновники ли мы воинского присутствия. Как могли, мы успокаивали спрашивавших, к великому огорчению Гарсо и Пиндо, которым очень нравилось поддразнивать простодушных крестьян. Дорога из Цхинвала на Джавы шла среди бесчисленных полей пшеницы, кукурузы с лобией, ячменя и подчас полей с картофелем и табаком. Хлеба были еще зелены (Цхинвал лежит на высоте 2790 ф.) и только что выколосились. Каждое поле тщательно ограждено плетнем и местами даже каменными стенами, со стороны дороги. Видимо, что землею здесь очень дорожат. Поля, [4] виноградные сады в огороды тянутся сплошною полосою по обеим довольно отлогим склонам ущелья и простираются почти до самых вершин их. Громадные орешники, шелковица и другие фруктовые деревья составляют целые рощи, среди которых расположены маленькие деревеньки, беленькие церковки, или развалины древних грозных башен, сложенных из громадных глыб дикого серого камня, почти без всякого цемента. Чем дальше вверх по ущелью, тем оно становится все уже и тем более и более грозный вид принимают человеческие жилища: почти у каждого дома возвышается огромная призматическая башня, и каждый дом делается скорее похожим на крепость, чем на место мирного обитания добродушных поселян.

Вид Цхинвальского ущелья и характер растительности не изменяются до самого селения Кехви, где собственно кончается Карталиния и начинается уже Осетия; здесь же собственно находится и предел разведения шелковицы и винограда, так как далее эти растения уже не встречаются.

II.

Первое осетинское селение. — Осетинский сыр. — Приготовление масла. — Сплав леса. по Лиахве. — Переправа чрез Пацай-дон. — Любопытство осетинских крестьян.

Селение Кехви находится несколько в стороне от большой дороги; на самой же дороге расположено несколько духанов, содержимых осетинами; у этих духанов, в тени гигантских орешников, расположились мы на привал и стали закусывать. Несмотря на праздничный день, осетинки, собравшись во множестве, стирали белье, ища защиты от солнца, под ореховыми деревьями, у ручья. Ореховые деревья достигают здесь таких громадных размеров и имеют такие раскидистые ветви, что их, по справедливости, можно сравнить с африканскими баобабами, в тени которых находят себе приют целые караваны. Будет очень печально, если [5] заграничные лесопромышленники доберутся и до этих гигантов и соблазнят владельцев их крупными кушами: красота пейзажа совершенно изменится и местность примет более пустынный характер, как это и случилось в тех местах Грузии, где появлялись эти заграничные хищники.

У нас было всего вдоволь: ветчины, сыра, икры и хлеба, но, чтобы подольше сохранить свои собственные запасы, мы взяли все необходимое для закуски из духана. Хлеб, вареные яйца, тешка и прекрасный сыр с зеленью составили наш завтрак. Осетинский сыр и масло составляют главную доходную статью в каждом осетинском хозяйстве. Пользуюсь случаем, чтобы сказать кое-что о приготовлении осетинского сыра и масла. Сыр приготовляется следующим образом: сначала молоко, налитое в кадушку, створаживают сычугом; сычуги же имеются в каждом хозяйстве и бережно хранятся: их либо подвешивают к потолку, либо держат в особом сосуде в каком-то рассоле; затем достают створожившееся молоко руками и отжимают сыворотку руками же; далее этой массе, уже не заключающей в себе сыворотки, придают форму небольших кружков, имеющих от 2 до 4 вершков в диаметре, солят и кладут в соленую воду. Сыр держится без порчи до 5 лет, но, к сожалению, он не выносит дальней перевозки. Всем известно, что вкус этого сыра настолько хорош, что он легко мог бы удовлетворить самого избалованного гастронома. Масло осетинское отличается также хорошими качествами, хотя и приготовляется таким же примитивным способом, как и сыр. Приготовляют его так: берут 2-х или 3-х ведерный бочонок, имеющий одно только дно; наливают туда неснятое молоко, затем обтягивают верхнее отверстие кожею и плотно завязывают ее. Таким образом, бочонок будет иметь уже два дна: одно деревянное, а другое кожаное. Затем кладут бочонок в прорез, находящийся в пороге сакли или в особо [6] приспособленном бревне в качают его взад и вперед, так чтобы молоко ударялось то в одно, то в другое дно бочонка; по временам открывают пробку, находящуюся на высоте 2/3 бочонка, и справляются о том, скоро ли масло будет готово. Иногда же бочонок, вместо того чтобы класть его в прорез порога или бревна, привешивают к потолку и качают взад и вперед до тех пор, пока не собьется масло. Кружок сыру фунтов в 5 стоит около 40 — 50 коп., масло же продается копеек по 20 — 25 за фунт.

После небольшого отдыха мы двинулись дальше. Дорога почти все время идет по крутому и обрывистому берегу Лиахвы, которая шумит и стремится там далеко внизу с ужасающей силой, наполняя ревом своим всю долину и примыкающие к ней ущелья. От времени до времени по реке неслись со страшным грохотом огромные бревна, сплавляемые местными жителями в окрестные села и Цхинвал. В тех местах, где русло реки было загромождено громадными скалами или где являлось какое-либо препятствие, стояли нагишом, по пояс или по грудь в воде, люди и старались перехватить бревно голыми руками прежде, чем оно упрется в преграду, и направить его в глубину русла. Какую страшную мускульную силу и какую ловкость нужно иметь, чтобы схватить руками огромное быстро несущееся бревно и повернуть его так, чтобы оно легло вдоль по течению! Вот уж где воистину человек добывает хлеб свой в поте лица! Дорога пошла мелким лесом, то приближаясь, то удаляясь от берега реки, то поднимаясь в гору, то опускаясь в долину. Тысячи ручьев и быстро мчащихся потоков, выходящих из боковых ущелий, пересевали нам дорогу, ниспадая с круч со страшным шумом в Лиахву. Жара стояла нестерпимая; поминутно хотелось пить и почти каждый ручеек, каждый поток манил к себе своею хрустально-прозрачной и необыкновенно холодной, почти ледяною, влагою. Наконец, [7] мы достигли грозного Пацай-дона, которым нас пугали в Цхинвале, но оказалось, — “не так страшен чёрт, как его малюют”: для пешеходов был устроен мост из бревен, хотя и узкий, но довольно прочный; лошади же могли перейти реку в брод. На той стороне реки, на крутом берегу, расположена деревня Паца, от которой до Джавы оставалось не более 3 — 4 верст; поэтому мы решили сделать небольшой привал и затем уже безостановочно идти до места ночлега. Едва мы расположились в тени деревьев, под обрывом, над которым стоит деревня, как десятки осетин окружили нас и стали разглядывать самым бесцеремонным образом, как каких-нибудь заморских зверей, не стесняясь при этом громко делать различные на наш счет замечания. Расспросы посыпались десятками, но так как только один из нас, владея осетинским языком, мог удовлетворить любопытству туземцев, то мы и ждали, что он это сделает; но, к нашему удивлению, последний отмалчивался и когда мы его спросили, почему он не отвечает на расспросы земляков, он отвечал, что стоит ему ответить хотя бы только на один вопрос, так его замучат тысячами других и “тогда уже от них не отвяжешься: они начнут расспросы с Адама!” Особенною назойливостью отличался один подвыпивший мужичонка; он был до того нахальный, что его товарищи поминутно должны были его останавливать; мы сами тоже сочли за лучшее удалиться, во избежание всяких неприятностей. Чуть ли не вся деревня поголовно шла за нами, сгорая от нетерпения узнать, кто мы и зачем идем. Это конвоирование продолжалось вплоть до самой Джавы и чем дальше, тем народу прибавлялось все больше и больше. Большинство крестьян и баб возвращалось с похорон, и многие были заметно навеселе от изрядной выпивки, которой обыкновенно сопровождаются осетинские поминки. [8]

III.

Обработка полей. — Урожаи. — Домашний скот. — Огороды. — Внешний вид осетинской избы. — Культурное воздействие русских.

За деревнею Пацы опять потянулись поля пшеницы, кукурузы и ячменя. Поля находятся всюду, где только представляется хоть малейшая возможность для их обработки. Огромные когда-то леса, по склонам гор, замыкающих ущелье, сильно выжжены, и все такие прогалины заняты пашнями. Осетины пашут на таких крутых склонах, что даже не верится, как может человек там повернуться с сохой. Обычный севооборот — насколько мне удалось узнать из расспросов — состоит в следующем: первый год поле засевается пшеницей, во второй — кукурузою с лобией, а на третий сеется ячмень. Таким образом, поле никогда не бывает под паром и все время занято растениями, сильно истощающими почву, что и поведет, разумеется, к полнейшему бесплодию ее.

Ближайшие поля, впрочем, удобряются, при чем удобрение вывозится зимою, в три года один раз, и кладется большими кучами и рядами, на расстоянии одной сажени ряд от ряда и куча от кучи. Обработка полей, т. е. собственно распашка, производится сохою чрезвычайно простого устройства: на выгнутом бревне насажен небольшой железный башмак, наподобие ножки у нашего экстирпатора, а сзади приделывается выгнутая же ручка для управления сохою; таким легким орудием можно пахать на каком угодно склоне парой волов, которых обыкновенно впереди ведет баба, в то время как мужчина управляет сохой и регулирует его действия. В некоторых местах, где почва более тяжелая и имеет более ровную поверхность, употребляются и более тяжелые плуги допотопного и донельзя простого устройства: такие плуги состоят из тяжелого бревна, в которое [9] воткнут нож (резец); позади ножа идет лемех, отвалом для которого служат развилки самого бревна. Таким образом, нож разрезает почву, а развилки бревна раздвигают ее по обе стороны, образуя борозду. Такой плуг тащат 2 — 3 пары быков. Так как озимых посевов нет — все яровые, то обработка почвы производится обыкновенно раннею весною; почва распахивается сохою и тотчас же засевается руками вразброс, затем семена заволакиваются бороною, которая представляет собою не что иное, как довольно тяжелый плетень. Кукуруза сеется обыкновенно вместе с лобией (фасолей) и тоже вразброс. Уход за нею состоит в поливке и троекратной подбивке (окучивании): в первый раз подбивают, когда она достигает 1 вершка высоты от земли, второй раз, — когда она имеет 0,5 арш. высоты, а в третий — , как заблагорассудится, а иногда и вовсе не подбивают. Для подбивки употребляются обычные туземные тохи (ручные мотыки, цапки). Лобия созревает обыкновенно раньше кукурузы, почему раньше и собирается. Запасы хлеба сохраняются в амбарах, для которых обыкновенно отводится нижний этаж осетинской избы, запираемый деревянным замком довольно хитрого устройства; кукуруза же, как и у грузин, сохраняется в плетенках, на высоких столбах, чтобы туда не могли проникнуть крысы и мыши и чтобы она всегда легко проветривалась. Урожаи пшеницы и ячменя бывают сам 10; но обыкновенно своего хлеба осетинам до конца года не хватает: приходится покупать на стороне. Скот кормится зимою только одним саманом (мелкою соломою) и до такой степени тощает, что весною еле-еле волочит ноги, пока опять не поправится на подножном корму.

Осетинские избы по всему Джавскому ущелью имеют однообразный характеры почти все они деревянные и напоминают русские избы в лесной полосе: так же сделан сруб и так же устроена крыша из драни, только вместо гвоздей [10] дранка удерживаются тяжелыми камнями. И за границей, жители Шварцвальда, так же делают свои крыши, т. е. вместо употребления гвоздей накладывают ряды камней. Таким способом легкая дранковая крыша получает большую устойчивость и легче сопротивляется действию господствующих ветров. Иллюзия была бы еще полнее, если бы в избах были окна (в некоторых они поделаны) и на крышах были бы трубы, что у осетин заменяется просто отверстием (в лучших домах устроены бухары (туземные камины с прямым ходом для дыма).). Устройству деревянных срубов осетины, по всей вероятности, выучились от русских: как оказывается, лет пятьдесят тому назад в Джаве стоял полк и, конечно, местные жители, имея постоянные сношения с русскими, не могли не подчиниться влиянию более культурных людей и не перенять от них разных полезных сведений. Так, благодаря русским, многие осетины привыкли к опрятности, так что некоторые имеют даже настоящие русские парные бани; одну такую баню мне привелось видеть в сел. Хвце, недалеко от Джавы. От русских же научились некоторые осетины огородничеству и, вероятно, впервые даже научились садить картофель. Некоторые семейства, как меня уверяли, привыкли даже к русскому квасу и постоянно делают его, чего не встретишь даже и в более культурных центрах Грузии. Как на признаки давнишнего пребывания здесь русских, указывают и курьезные прозвища, какие носят некоторые из жителей: так, одного называют Писарем, другого — Майором, третьего — Капрадом, Ефрейтором и т. п. Жители вообще склонны жаловаться на бедность, малоземелье и отсутствие заработков, хотя многие из них одеты весьма щеголевато и даже в серебре. Сделать же окончательный вывод о степени благосостояния жителей, по одному поверхностному знакомству, разумеется, невозможно: [11] здесь нужно немало поработать над разрешением этого трудного вопроса.

IV.

Кустарные и отхожие промыслы осетин. — Домашние работа женщин. — Молодцоватость мужчин. — Осетин-воин. — Социальное положение женщины.

В настоящее время почти все население Джавского ущелья ведет процесс с владельцем всего этого ущелья кн. Мачабели, на землях которого осетины живут на правах хизан, т. е. долгосрочных арендаторов. Спор этот тянется чуть ли не десятки лет, переходя из одной судебной инстанции в другую. В последнее время, как говорят жители, им воспрещено вывозить лес и вообще пользоваться им впредь до разрешения спора, и поэтому будто бы прекратились некоторые, возникшие было, промыслы, каков, например, приготовление деревянной посуды, в особенности больших чашек (табагов по-туземному) и корыт, которыми Осетия снабжает чуть ли не всю Карталинию и которые в таком ходу в каждом туземном хозяйстве и у тифлисских бакальщиков (фруктовых торговцев).

Из кустарных промыслов Осетии заслуживают упоминания: выделка сукон из шерсти, которые идут на приготовление чох и черкесок, шалей из козьего пуха, валянье войлоков и приготовление шляп. Осетинские белые шляпы чрезвычайно красивы и могут, пожалуй, по красоте и добротности конкурировать и с фабричными шляпами. За хорошую шляпу с нас просили 1 рубль, но говорят, что можно приобрести очень хорошую шляпу копеек и за 40. Белье и прочие части одежды осетины шьют из покупной материи, преимущественно из хлопчатобумажной. Помимо всех вышеприведенных занятий, осетины занимаются еще отхожими промыслами, нанимаясь поденщиками или прислугою в городах.

Все домашние работы, да и вообще чуть ли не все [12] работы, исполняются, главным образом, женщинами, мужчины же вечно слоняются, по-видимому, без всякого дела; по крайней мере, мы вынесли такое впечатление. Куда бы мы ни пришли, — будь это будничный или праздничный день, поздний или ранний час — тотчас же нас окружала целая толпа мужчин, глазея на нас по целым часам и не уходя даже в то время, когда мы закусывали, глядя нам, что называется, прямо в рот, что чрезвычайно конфузило нас и до крайности стесняло. На вопрос: “зачем это у вас только женщины работают, а вы сами ничего не делаете?” они отучали, что у них “такой закон!” Полевые работы, впрочем, исполняются мужчинами, но с непременным участием женщин, точно они без женщин, как малые ребята, и шагу ступить не могут. Вероятно, от этой вечно труженической жизни осетинская женщина и кажется такой некрасивой, грубой и составляет совершенную противоположность с молодцеватым и щеголеватым мужчиной. Надо полагать, что осетины весьма храбрый и мужественный народ, судя по тому количеству георгиевских кавалеров, которые попадаются чуть ли не в каждой осетинской деревне. В недавнем историческом прошлом осетины, как и другие горцы, славились своими набегами на Грузию, своими отважными джигитами и своими быстрыми конями. Без преувеличения можно сказать, что каждый осетин был воином и вот, может быть, где заключается разгадка той сравнительной праздности мужчин и постоянной работы женщин. Но, во всяком случае, осетинская женщина не так порабощена, как у других горцев, напр. у лезгин, где женщина стоит на степени вьючного скота: будучи еще ребенком, я часто имел случай видеть, как здоровенные мужичища-лезгины садились на спины своих несчастных старухообразных жен, заставляя их переносить себя чрез реку в соседний аул. Осетинки, за исключением невест, не прячутся при [13] виде постороннего мужчины, хотя и закрывают рот платком.

V.

Температуры воды в р. Лиахве и притоке. — Джавское ущелье. — Ночлег в с Кошки. — Выборг перевала. — Ловля верховых лошадей.

Придя в Джавы, мы остановились в здании школы Общества восстановления христианства на Кавказе. Школьный учитель и местный благочинный, живущий тут же по близости, охотно предоставили нам классное помещение школы для ночлега и вообще были чрезвычайно услужливы и любезны. Так как было еще довольно рано и притом жарко, то мы отправились на Лиахву купаться. Вода в реке была чрезвычайно холодна, не более 10 градусов, а в притоке, тут же воздающем в Лиахву, температура воды оказалась на 3 — 4 градуса выше. В этой речке мы и стали купаться. Во время купанья нам привелось наблюдать довольно оригинальный способ переправы туземцев чрез Лиахву в соседнюю деревню и обратно: несколько человек, закрути в на шею снятое белье и платье, шли поперек реки, крепко держась руками друг за друга и борясь с быстротою течения воды. Такая переправа длится минут 10. Каково же должно быть здоровье у этих людей, если для них ни по чем по несколько раз в день переходить чрез реку с такой чуть не ледяной водою!

Несмотря на значительно высокую температуру дня, ночь была весьма прохладная и в воздухе чувствовалась значительная сырость. Такие резкие переходы температуры от нестерпимого зноя дня к значительной свежести ночи, естественно, должны порождать заболевания лихорадкою. На другой день часов около 8 утра мы двинулись дальше, вверх по Джавскому ущелью, по направлению к деревне Кошки, в которой должны были ночевать. Хотя деревня Кошки находится [14] всего в 15 верстах расстояния от Джавы, но дурная дорога по крутым тропинкам над обрывами, по лесу, по грязным трущобам, по скользким бревнам, или по скалам, чрез которые приходилось делать скачки, чрезвычайно утомила нас, так что едва к вечеру дошли мы до намеченного пункта. Немало затрудняли нам путь также всевозможные “доны” — притоки Лиахвы (дон по-осетински — вода, река): так, быстрый и шумный Кимас-дон, вливающийся в Лиахву с левой стороны, задержал нас почти на целый час: пришлось переезжать его в брод, по одиночке. Вот тут-то выказал свое железное здоровье наш молодой проводник Пиндо: по крайней мере, раз двадцать переходил он чрез ледяные волны реки, ведя за собою в поводу лошадь туда и обратно после каждого переезда! Дорога все время шла лесом. Огромные буковые и пихтовые деревья совершенно затеняли тропинку, по которой мы шли. Наши ботаники были на верху блаженства, открывая все новые и новые виды растений, и, в нескончаемых дебатах по поводу определения этих видов, далеко отставали от остальной компании. В одном месте нас напугали страшный шум и раздавшийся вслед затем треск и грохот от катящегося сверху бревна, которое, вероятно, было сброшено с вершины горы промышленниками и на пути своем все ломало и сокрушало с титаническою силою. Наконец, мы увидели деревню Кошки, — место нашего ночлега — и вздохнули полною грудью, предвкушая блаженство отдыха после столь утомительной и трудной дороги. Собственно самая деревня Кошки лежит на высокой горе, а под горою, у потока, находится всего несколько сакель, хорошенькая беленькая церковь с красною крышею, дом священника и несколько крохотных мельниц по течению потока. Мы остановились в одной из сакель, сложив там свои вещи, и расположились на отдых на зеленой лужайке, вблизи сакли. Для приготовления ужина [15] и чая был разведен большой костерь, около которого хлопотали наши проводники и новые хозяева. Едва зашло солнце, как обильная роса покрыла всю траву и в воздухе стало так свежо, что пришлось одеться потеплее; для ночлега же мы перебрались в самую саклю, занявши в ней все нары и даже пол.

В Кошках нам предстояло разрешить вопрос о выборе дороги: можно было идти чрез Рокский перевал или через Джомагский (Бах-фондак), более удобный для перехода лошадей. Осетины говорили, что дорога до Рокского перевала хороша, но на самом перевале чрезвычайно трудна для лошадей, в особенности на северном склоне его; дорога же до Джомагского перевала хуже, но зато самый перевал для лошадей легче, на что указывает само название: Бах-фондак — дорога для лошадей. Мы решили идти первым путем, согласно раньше выработанному плану и пригласили одного из осетин, некоего Гедеона, или по-осетински Джедуана в проводники до аула Цми, так как он, по его словам, был проводником во всех экспедициях, какие только проходили через Рокский и Джомагский перевалы. Рано утром наш Пиндо отправился ловить лошадей, которые паслись на свободе, по склонам горы с роскошнейшими альпийскими травами и, по-видимому, не имели ни малейшего желания раздаваться с этими бархатными лугами, покрытыми крупными каплями росы: по крайней мере, как только завидели они Пиндо, тотчас же, точно сговорившись, пустились от него вскачь на гору, и Пиндо, ругаясь и спотыкаясь, мчался за ними, стараясь пойти им наперерез. Эта ловля едва и чрез час окончилась. Пока седлали и навьючивали лошадей можно было любоваться восходом солнца. Солнце прежде всего позолотило снежную верхушку близлежащего великана Гермуха (10465 ф. в.) и его соседа Мингврика, выглядывавших из соседнего ущелья, [16] из-за верхушек леса, затем постепенно снопы лучей его захватывали все больший и больший район, пока, наконец, не всплыло оно само все целиком, радостное и веселое. Вообще надо заметить, что в отношении погоды нам замечательно везло: все время была ясная и тихая погода и на небе ни облачка. Ясное солнечное утро, свежая сочная зелень, гремящий поток, живописная церковка, осененная роскошнейшими липовыми деревьями, маленькие сакли, разбросанные по горе, величественные леса, подымающиеся со дна ущелья, где бурливо и шумно протекает Лиахва — все это вливало в душу какую-то особенную бодрость и свежесть, какое то особенно хорошее настроение и мы весело выступили в путь. Кое-где по пути встречались поля, засеянные ячменем, который в этих местах едва только на вершок поднялся от земли (деревня Кошки лежит уже почти на высоте 4 тыс. фут. над уровнем моря).

VI.

Наш проводник Джедуан. — Снежные завалы. — Шалаши в память покойников. Священные рощи и деревья. — Рокское укрепление.

Наш новый проводник Джедуан оказался весьма симпатичным малым и, несмотря на свои уже немолодые годы, выказывал замечательную ловкость и быстроту движений: всюду, где только были мало-мальски опасные места, он являлся нам на выручку и помогал тому или другому, подавая руку при подъемах или спусках, прыгая как кошка со скалы на скалу, или с бревна на бревно и указывая наиболее удобную дорогу. Особенно большую помощь оказал наш проводник при переправе чрез быстрый Ли-дон, чрез который для пешеходов был переброшен скользкий свежесрубленный ствол пихты. Без помощи Джедуана, пожалуй, не одному из нас пришлось бы выкупаться в холодных струях бешеного Ли-дона. Дорога шла все время лесом и была, [17] казалось, еще менее удобопроходимою, чем вчера. По временам приходилось идти по прошлогодним еще снежным, покрытым сухими листьями, завалам, из-под сводов которых шумно вырывались потоки чистой, как слеза, воды. Один из таких завалов представлял величественное зрелище своим обширным сводом, из-под которого, вместе с потоком воды, с силою вырывались струи холодного воздуха, вынося целые облака водяных паров. Некоторые завалы были так велики, что сдерживали на своей поверхности целые десятки громаднейших бревен и камней, скатившихся, вероятно, вместе с ними, и мы вместе с лошадьми смело шли, как по мосту, по их затвердевшей груди, не боясь провалиться: в таких случаях мы вполне полагались на нашего Джедуана, знавшего дорогу, как своих пять пальцев. Дорогу нашу, как и вчера, пересекали сотни ручьев и потоков. Иногда мы натыкались на шалаши со скамейками у начала какого-нибудь ручья; эти шалаши, как и самые источники, посвящены покойникам их родственниками, как нам объяснили. Иногда сюда приходят родственники покойника и здесь справляют тризну, сопровождаемую обильною едою и возлияниями в честь Бахуса. Часть провизии оставляется для покойника, который, по верованиям осетин, непременно явится сюда удовлетворить свой голод и свою жажду. Из-за посвящения источников в честь покойников часто между различными семействами возникают ожесточенные и кровавые распри. Эти остатки языческих обычаев проявляются также — к слову сказать — в похвальном обычае сохранять на вершинах гор рощи, которые называются священными (заветными), и до них не смеет коснуться ни одна святотатственная рука. Даже отдельные большие деревья получают характер священных, и каждый осетин или осетинка, проходя мимо такого священного предмета, считает своим долгом принести этому дереву хоть какую-нибудь [18] жертву: колокольчик, палку, камень, нитку и т. п.; поэтому, священные деревья легко узнаются по многочисленным ниткам, которыми обвиты ствол и ветви такого дерева, или по кучам камней и хвороста, наваленных вблизи дерева. После продолжительного и трудного путешествия мы дошли, наконец, до бывшего Рокского укрепления, где нам надлежало оставить ущелье шумной Лиахвы и свернуть на запад к деревне Роки, лежащей верстах в четырех от Рокского укрепления, почти над самым перевалом. Здесь собственно уже кончается полоса лесов и идет полоса альпийских лугов и пастбищ, изредка прерываемых небольшими рощицами хвойных деревьев вперемежку с березой.

VII.

Деревня Роки. — Осетинское пиво. — Внутренность осетинской избы. — Домашняя утварь.

В Рокском укреплении в прежние времена стоял казачий полк, и в недавнее время тут была школа Общества восстановления христианства на Кавказе, которая теперь, подобно многим другим, закрыта. Только изящная церковь да великолепные вековые гигантские вязы, дубы и буки, осеняющие церковь, свидетельствуют о былых временах. От Рокского укрепления идут многочисленные поля, засеянные ячменем. Целые кучи камней, подобранные с полей и сложенные наподобие могил, свидетельствуют о неустанной борьбе человека с природою, у которой он старается отбить каждый годный для культуры клочок земли. Подобный же вид имеют поля и по ту сторону перевала. Сакли тут пошли уже каменные, из серого камня, с такими же башнями почти около каждой сакли. Существование такого большого количества башен местные жители объясняют междоусобными распрями, которыми так богата история Осетии. [19]

Деревня Роки, в которой мы должны были ночевать, лежит почти у подножья перевала, отделяясь от него небольшою, по быстрой речушкой, текущей по каменистому руслу и производящею такой большой шум, точно большая река. В деревне мы остановились в доме кунака (приятеля) нашего Джедуава, к великой досаде другого осетина, плутоватого малого, который добровольно вызывался быть нашим проводником чрез перевал, говоря сначала, что ему никакого вознаграждения не нужно, а когда мы предложили ему взять то же, что и другие проводники получат, он сказал, что этого для него мало. Само собою разумеется, что наш приход вызвал живейшее любопытство в жителях деревни и мы с прихода и до самого ухода были окружены густою толпою осетин, лезших к нам на балкон без всякого зова и бесцеремонно рассматривавших нас, как какую-нибудь диковинку. Деревня Роки собственно и была та первая осетинская деревня, в которой мы побывали: все раньше попадавшиеся нам деревни мы видели только издалека. Страшное одуряющее зловоние, доходящее до тошноты — первое, что обратило на себя наше внимание. Зловоние это происходит от громадных полужидких куч навоза, наполняющих дворы и даже улицы деревни. Если по какой-либо случайности упасть в такую кучу — наверное там и останешься: так они велики и глубоки. Кучи эти идут на приготовление кизяков, которыми, главным образом, отапливаются дома в Роках.

Во дворе у нашего нового хозяина, бывшего лакея какого-то русского чиновника в Навтлуге, был разведен небольшой огород, в котором росли картофель, лук и кресс-салат. По уверению хозяина, картофель здесь родится великолепный, крупный, рассыпчатый, какого и в Тифлисе не сыщешь. Жители Рок сеют на полях только ячмень и изредка пшеницу, которая иногда поспевает. В Роках в [20] первый раз нам удалось попробовать осетинского пива, которое было сварено сообща всей деревней, по случаю праздника в честь оспы; таких же странных почестей удостаиваются и другие болезни, например, сибирская язва. Вообще, всевозможных праздников у осетин очень много: так, они еженедельно, кроме воскресенья, празднуют еще и понедельник, — и Боже сохрани кому-нибудь из них нарушить этот обычай! Самыми большими праздниками у осетин, кроме обычных христианских праздников, считаются дни поминовения усопших, что бывает обыкновенно на Вознесенье. Вот для таких-то праздников и варится пиво. Приготовляется пиво так: берут солод и смешивают его с водою до такой густоты, чтобы палка, опущенная в эту гущу, могла стоять; затем, эту гущу варят в большом котле целый день, помешивая и подливая воды по мере выкипания ее; затем это варево процеживают чрез солому, помещенную в особого рода сосуд с дырчатым дном. К процеженной жиже прибавляют хмелю и снова варят ее; далее следует новое процеживание и затем прибавление некоторого количества гущи для возбуждения брожения. После брожения следует новое процеживание и на этот раз уже последнее. Пиво бывает готово на 8-й день. Осетинское пиво на вкус довольно приятно и напоминает наше черное пиво.

Между прочим, мы полюбопытствовали осмотреть осетинскую избу с ее утварью. Изба, которую мы осмотрели, как и другие избы, была двухэтажная; в нижнем этаже помещаются амбары и скот в зимнее время (летом скот помещается на открытом воздухе за плетневой оградою), а в верхнем находятся жилые помещения, состоящие из сеней и двух комнат — большой и малой; последняя, вероятно, женская половина, судя по рухляди в ней находящейся. В большой комнате по средине находится очаг, над которым висят разные цепи с крючками для котлов. [21]

Дым из очага выходит чрез небольшое четырехугольное отверстие в потолке, которое служит вместе с тем и единственным окном, пропускающим слабый свет. Вся комната погружена в полумрак, едва дозволяющий разглядеть отдельные предметы. Полумрак этот еще более увеличивается от сильной копоти, которою покрыты стены. Копоть эта происходит, вероятно, от плохой тяги. Надь очагом же устроено особое приспособление, куда втыкается лучина (фотоген, несмотря на всю свою дешевизну, еще мало проник в горы). По стенам тянутся широкие деревянные лавки с грубою резьбою по краям; такою же резьбою украшена и другая деревянная утварь, например, дедовское кресло; кресло это есть не что иное, как низенький деревянный трехногий стул, с полукруглым сиденьем и такой же спинкой; в это кресло может садиться только глава семейства. Низенькие, тоже трехногие, круглые столики, несколько котлов, корыт, чашек, цедилок для молока, наподобие вышеописанной пивной, да два-три сундука — вот и все незатейливое убранство и вся утварь осетинской избы. В одном углу избы мы увидели несколько овец с ягнятами, и это пребывание овец вместе с людьми и было, вероятно, причиною ужасного смрада, который ощущался в избе и который отбивал всякую охоту детального знакомства с лею.

VІII.

Подъем на перевал. — На рубеже двух частей света. — Спуск с перевала. — Деревня Ноакау на европейской стороне.

Так как нас пугали трудностью дороги на спуске с перевала, то мы решили взять еще двух проводников, которые бы могли, в случае чего, нести наши вещи. Эта предосторожность, как увидим ниже, оказалась ничуть не [22] лишней. Но вот тут-то сказалось наше неведение: мы не имели с собою палок с заостренными концами, которые столь необходимы для этого пути; но наши проводники наделали нам таких палок и вручили каждому по одной. Как приятно было вздохнуть свободно на зеленом просторе, когда на другой день, после ночлега среди зловония и миазмов, выступили мы в дальнейший путь! Кончились и поля, пошли альпийские луга и пастбища со свежей сочной зеленью, с миллионами самых разнообразных и красивейших ароматных цветов, которые могли бы составить украшение любого даже царского цветника (особенно хороши были цветы из сем. Primulaceae, по-русски — первоцвет.). Наши ботаники были в восторге и поминутно перекликались друг с другом по поводу того или другого диковинного экземпляра из растительного мира. Отойдя версты полторы от Рок, мы подошли к подошве перевала. Вот тут-то и пошла самая труднейшая и утомительнейшая часть дороги. Сначала нам пришлось пройти по снежному завалу, затем мы пошли по весьма крутой тропинке, извивающейся по зеленому склону горы. Местами приходилось идти по полосам еще не стаявшего снега, местами же по липкой грязи, происшедшей от таяния его. Лошади наши шли чрезвычайно бодро: видно было, что им не впервой идти по таким крутизнам. К нашему удивлению, столь же бодро шли и маленькие горские волы (горский скот вообще отличается своей миниатюрностью.), тащившие на перевал увесистые бревна, которые жители Рок возят на продажу в селения, находящиеся за перевалом, где лесу вовсе нет. Чем выше мы поднимались, тем красивее становился вид на Роки, соседние деревни, поля, ущелье Лиахвы и соседние снежные вершины. Сильная одышка давала себя чувствовать чрез каждые 10 шагов, так что поневоле приходилось останавливаться; поэтому-то мы употребили так много времени на подъем (около 5 часов), хотя сам по себе перевал не [23] велик, если взять высоту его от подошвы до вершины; высота же его над уровнем моря равна 9940 ф. (см. Сборн. свед. о Кавказе, т. I издан. Н. К. Зейдлицем в 1871 г.). Около 12,5 часов пополудни и последние из отставших членов нашей компании взобрались, наконец, да перевал и здесь, на границе двух частей света, среди серых отвесных скал и снегу, в виду многочисленных снежных вершин, на высоте почти 10 т. ф., раздалось радостное ура все компании, к удивлению наших проводников и других осетин, наших случайных спутников.

Спуск с гребня перевала оказался столь же крутым, как и подъем, с той разницей, что весь он был покрыт сплошною массою мягкого тающего снега. Если бы прорыть тоннель, который соединил бы оба склона, то, вероятно, он достиг бы не более 2-х верст длины — так узок хребет в этом месте. Спуск по скользкому снегу для лошадей был настолько труден, что ваши проводники решили развьючить лошадей, положить вещи на бурку и скатить их под гору, что и было сделано; лошадей же вели поодиночке, придерживая в опасных местах и спереди, и сбоку, и даже сзади — за хвост. Зато нам, пешеходам, спуск доставил истинное удовольствие: мы вспомнили русское масляничное удовольствие — катанье с гор; недолго думая, каждый из нас сел на снег, воображая, что под ним находятся салазки, и с быстротою молнии помчался вниз, правя руками и ногами, чтобы не наткнуться на какую-нибудь скалу. Благодаря такому упрощенному приему спуска, мы очень скоро достигли того предела, где снег уже кончился и пошли опять альпийские луга и пастбища со многочисленными стадами крупного и мелкого скота. Таким образом, мы топтали уже европейские луга и весьма скоро достигли деревни Ноакау, которая скорее заслуживает название аула, хотя и находится в Европе. [24]

IX.

Влияние русского элемента. — Полевое хозяйство. — Отсутствие леса. — Закское ущелье. Снежные и земляные завалы. — Селения Нар и Потикау, — У слияния рек Нар-дона и Мамисон-дона. — Начало Касарского ущелья по Ардону. — Ночлег в Цми. Затруднения собирать какие бы то ни было сведения по сельскому хозяйству. — Военно-Осетинская дорога.

Характер построек в Ноакау тот же, что и в Роках; население — то же, с той разницей, что здесь больше говорящих по-русски, и многие говорят даже весьма хорошо; это объясняется, во-первых, тем, что многие из них учились в школах Общества восстановления христианства на Кавказе, и, во-вторых, более частыми сношениями с русским казачьим населением Кавказа, во время странствий на отхожие промыслы, по случаю малоземелья и скудости урожаев. Единственное разводимое здесь хлебное растение — ячмень, да и тот, по словам туземцев, иной раз, лет 10 под ряд, не вызревает; понятно, что это происходить от значительного возвышения этих мест над уровнем моря. Само собою разумеется, что овощей здесь и в помине нет; лесу тоже нет, и единственным топливом является кизяк.

Способ культуры ячменя здесь таков же, как и на южном склоне: поле пашут сохою, сеют, а потом скородят бороною. Удобрение вывозят только на ближайшие поля; жнут серпами, сорные травы среди посевов вырывают рунами, чего нигде в других местах Кавказа не делается. Кроме полей, по склонам гор, жители имеют покосы. Сено ставят маленькими стожками на особого рода плетеные из хворосту кружки, при помощи которых сено стягивается вниз. Жители, по их словам, живут бедно по причине малоземелья, почему и отдают детей своих “на плоскость” на заработки, годично; ходят на заработки и сами. Переночевав и испытав обычное любопытство жителей мужеского пола, мы на другой день рано двинулись в путь. Закское [25] ущелье, по которому мы шли, чрезвычайно узко и совершенно лишено лесу. Только однажды мы прошли чрез небольшую рощицу, состоявшую из ивовых, березовых и черемуховых деревьев. Узкая дорога идет на самом дне ущелья и лепится по берегу шумной речонки Заки-дона, прижимаясь к самой подошве склона. По-видимому, здесь бывают сильные снежные завалы, прекращающие всякое сообщение между деревнями, судя по тем частым снежным массам, которые закрывали нам дорогу и чрез которые нам приходилось проходить. Местами образовались даже арки из снегу чрез реку, местами массы снегу нависли полусводами над рекою, готовые каждую минуту рухнуть в нее, на что указывали громадные трещины на поверхности снежной массы. Помимо снежных, тут бывают и земляные завалы, судя по тем грудам камней и рыхлой земли, на которые иногда взбирается дорога. В одном месте, среди реки, растет несколько березок, оторвавшихся, как видно, вместе с глыбою земли, во время движения завала, и случайно в ней уцелевших. В сел. Нар, находящемся на р. Нар-доне, в которую вливается Заки-дон, куда мы скоро пришли, есть, довольно красивая церковь того же типа, как и в Лиахвском ущелье, что объясняется тем, что почти во всей Осетии церкви построены Обществом восстановления христианства на Кавказе. В следующем селении Поти-кау, а не Тоти-кау, как значится на картах (вообще на картах многие названия совершенно исковерканы.), растут уже, кроме ячменя, яровая пшеница, озимая рожь, картофель, горох, а в огородах — свекла, редька, лук, табак и из фруктовых деревьев — алыча. В Поти-кау мы, в первый раз за всю дорогу, попали под дождь и испытывали это удовольствие до следующей деревни, где нашли временный приют в доме жены одного из осетинских офицеров, которая позволила нам только обсушиться; на ночлег же направила в следующий аул [26] Чми, вернее Цми, лежащий верстах в двух, к своему отцу, так как муж ее был в отсутствии и, по осетинским обычаям, она не могла нам позволить остаться здесь на ночлег. Нечего делать, пришлось еще около часу мокнуть под дождем, пока мы добрались до Цми. Этот аул лежит как раз, при слиянии двух рек: Нар-дона и Мамисон-дона, из которых образуется р. Ардон, приток р. Терека. Цми замыкает выход из ущелий этих рек, почему в прежнее время тут были построены друг против друга две небольшие крепостцы по ту и другую сторону Ардона. Здесь собственно и начинается знаменитое Касарское ущелье, идущее на Алагир и Ардон. Стоя как бы на страже по обеим сторонам этого ущелья, недосягаемо высоко подымают свои белые головы грозные великаны Адай-хох с Бальтвером (15244 ф.) и Тепли с Цмиаком-хох (14510 ф.). Белые облака ползут по груди этих исполинов, то открывая, то закрывая их обширные глетчеры. В Цми нас довольна радушно принял отец жены офицера, которая нас к нему направила и велел отвести нам самую лучшую и большую комнату в своем доме. Бодрый живой старик оказался человеком довольно образованным (воспитывался когда-то в кадетском корпусе) и большим знатоком края (описываемое относится еще к 1888 г.).

В Цми разводятся те же растения, что и в Потикау, с прибавлением озимой пшеницы, овса и крупного, так называемого, гималайского ячменя, который, к великому огорчению туземцев, уже выраждается. Я посоветовал им выписать опять этих семян и указал, куда и к кому им обратиться за этим. Хотя в Цми уже значительно теплее, но огурцы здесь все-таки еще не растут. О теплицах и парниках здесь, разумеется, не может быть и речи, да вообще огородничество здесь не в ходу, а садоводство и подавно; ими не занимаются здесь даже лица со специальной [27] подготовкой. Так, в ауле Тиб мы разговорились с одними осетином, пришедшим поглазеть на нас в числе прочих праздных людей, и узнали от него, что он получил правильную сельскохозяйственную подготовку.

— Ну, что же, применяете вы здесь свои знания к делу или нет? — полюбопытствовали мы.

— Нет, где тут их применять?

— Отчего так?... вот бы вам заняться здесь огородничеством, попробовать бы развести некоторые овощи, например, огурцы.

— Нет, как можно! — перебил он: — тут сейчас же, как только появятся овощи, каждый начнет выпрашивать, так что и самому ничего не останется.

— А это что у вас там за дерево? — спросил кто-то, указывая на виднеющееся вдали дерево.

— Это груша.

— И хорошая, садовая?

— Нет, местная, дикая.

— Отчего же вы не привьете на ней хороших сортов?

— Да не стоит прививать: сейчас же мальчишки обломают.

Таким образом, специальные знания лежат мертвым капиталом.

Тот же самый одичавший уже осетин проявил далее какую-то особенную подозрительность, когда мы стали расспрашивать вообще о житье-бытье осетин:

— Нет, позвольте, остановился он на полуслове: к чему вы все это выспрашиваете?

Мы успокоили его, говоря, что мы учителя, вздумавшие прогуляться во время каникул по горам, и что никаких фискальных целей мы не преследуем. Вообще, надо заметить, что собирание каких бы то ни было сведений по сельскому хозяйству чрезвычайно затруднительно: ко всем таким [28] собирателям жители относятся чрезвычайно подозрительно, полагая, что это делается с целью обложения их податями, и потому дают или совершенно неверные сведения или же уклоняются от ответов. Мне, например, при всем старании, не удалось собрать тех сведений, на основании которых я мог бы определить средний годовой бюджет осетинской семьи или двора и те доходы, какими располагают жители для покрытия его. Для того чтобы выполнить эту трудную задачу, нужно прожить на месте, по крайней мере, год или два, или — быть уроженцем этого края. Собирание сведений в Имеретии еще более затруднительно: здесь подозрительные имеретины говорят уж прямо небылицы: посеешь коду (мера сыпучих тел) пшеницы, а получаешь 0,5 воды, а то и меньше.

— Зачем же вы сеете, если это так невыгодно? Спрашиваете вы безбожного лгуна, едва сдерживающего свой смех.

— Равкна, батони! (что ж делать, барин!) — отвечает он с глубоким вздохом.

Наш любезный хозяин проводил нас до самого Зрамага (версты за 2), где прежде находилась школа и где и по настоящее время живет осиротевший учитель этой школы, г. Сикоев, все еще не теряющий надежды на воскресение своего излюбленного детища. Мы двинулись по прекрасной Военно-Осетинской дороге, поднимающейся все время до самого Мамисонского перевала.

X.

Мамисонское ущелье. — Кое-что об экономическом быту осетин. — Вид на Адай-хох. — Подем на Мамисонский перевал. — Снова на рубеже двух частей света. Вид с Мимисонского перевала. — Спуск в Рачу. — Посреди векового леса. — Более мягкий колорит природы Имеретии. — Глола.

Военно-Осетинская дорога идет значительно выше той, которая значится на карте, так что большая часть аулов, обозначенных на карте по дороге, по течению реки [29] Мамисон-дона, остается довольно далеко внизу, почти на самом дне глубочайшего Мамисонского ущелья. Зеленые поля ячменя, пшеницы и ржи далеко внизу под нами и альпийские луга и пастбища, с многочисленными стадами, вверху над нами составляют преобладающую часть ландшафта.

Экономический быт осетин довольно удовлетворительный, тем более что повинности весьма незначительны. По словам одного словоохотливого осетина, шедшего с нами по дороге до ближайшего аула, все обязательства жителей ограничиваются отбыванием воинской повинности и платой в казну по 75 коп. в год с двора. Каждый двор имеет, сверх своих полевых участков, еще и покосы, состоящие в общинном пользовании и ежегодно переделяемые; кроме того, каждый двор имеет minimum по 2 коровы, 2 быка и от 20 до 30 овец; maximum же — от 25 до 30 шт. крупного рогатого скота и до 300 овец; у многих имеются также верховые лошади. Между прочим, интересно обычное право у осетин в вопросах о наследстве: оказывается, что прямыми наследниками отцовского имущества являются самый старший и самый младший сыновья.

Около и выше Зрамага озимая рожь уже колосится и жатвы ждут в июле; яровые же хлеба еще зелены и поспевают обыкновенно в августе. Урожай в этих местах, как можно думать по некоторым данным, бывает сам 10.

В ауле Тибе, чрез который мы проходили, замечательны искусственные террасы, на которых разводятся различные хлебные растения.

Зловещие черные тучи на западе, куда мы шли, и молнии, по временам сверкавшие и сопровождаемые раскатами грома, предвещали сильный дождь, а потому мы поторопились укрыться в казарму, выстроенную для приюта шоссейных сторожей и рабочих. Сторожа охотно впустили нас в казарму и уступили нам обширную комнату с [30] нарами, на которых мы все могли легко уместиться. Нашлись также и дрова, которыми мы затопили русскую печь нашей комнаты, так как становилось до того холодно, что делалось заметным дыхание. Температура понизилась до 6° R. По показанию анероида, мы находились на высоте 6,5 тыс. фут. В скором времени действительно полил страшный дождь и разразилась сильная гроза. Ночью, однако, вызвездило, а на утро уже погода окончательно разъяснилась и вскоре из-за спины исполина Тепли показалось великолепное солнце и миллионами миллионов светящихся точек отразилось в каплях, повисших на каждой былинке роскошнейших альпийских лугов и пастбищ. Бодро и весело выступили мы в путь по дороге совершенно негрязной, несмотря на вчерашний ливень. Поля виднеются далеко внизу под нами, да и то изредка, а больше все идут альпийские луга и пастбища с многочисленными стадами. Луга перерезываются бесчисленными ручейками, змееобразно извивающимися.

По дороге мы встретили прелестнейший водопад, с шумом и грохотом низвергающийся со скал и скрывающийся затем под аркою шоссе. У этого водопада мы расположились на привал. Спустя некоторое время, мы подошли к тому месту, откуда вполне виден величественный Адай-хох с его ледниками и обширными снежными полями, откуда во множестве стекают ручьи и потоки. Все кажется так близко — рукой подать, а между тем, даже по карте, до ближайшего ледника было около 3 — 4 верст. Вообще в горах зрение сильно обманывает человека, привыкшего к более или менее ровной поверхности. Сначала мы спустились в обширную долину, сплошь усеянную обломками громадных скал, составлявших, по всей вероятности, в отдаленный времена морены ледников Адай-хоха, а затем стали подниматься по зигзагам уже на самый перевал. Здесь еще в большей степени, чем на Рокском перевале, встречаются [31] полосы снегу, лежащие поперек дороги и подчас закрывающие ее совершенно на значительном протяжении, так что преходится идти поверх заноса. Хотя подъем совсем не так крут, как на Рокском перевале, но тем не менее чувствосалась одышка, происходившая от разреженного воздуха.

Мамисонский перевал находится на высоте 9400 ф., как об этом гласит надпись на столбе, стоящем на высшей точке перевала. Вид с перевала на главный хребет с его многочисленными снежными вершинами и зеленые леса Имеретии представляет восхитительное зрелище: и жизнь, и смерть — все на виду! Тут мы устроили привал и затем, бросив прощальный взгляд на Европу, опять стали спускаться в Азию, в бассейн р. Риона. Первая деревня, лежащая на дне ущелья, в которую мы пришли, называется Гуршеви. Шоссе извивается многочисленными зигзагами, среди огромных обломков скал, заросших всевозможными кустами и деревьями, преимущественно из хвойных; с него открывается восхитительный вид на бесконечные хвойные леса, среди которых, там далеко-далеко внизу, вьется продолжение того же шоссе, уже по другую сторону быстрой речки, в ущелье которой мы спускались, то исчезая, то вновь появляясь на прогалинах. Мы остановились в казенной сторожке. В числе оригинальных предметов утвари мы увидели плетенку, имеющую форму большого кувшина, с глиняным дном; такие плетеные кувшины служат для хранения ячменя. От Гуршеви до следующей деревни Глола, где мы должны были ночевать, невозможно грязная, почти непроходимая дорога идет посреди дремучего леса, состоящего главным образом из гигантских елей и пихт. Множество исполинских деревьев или обожженных от корня до вершины, или повалившихся и сгнивших, достигающих часто сажень по тридцати и более длины, в три и четыре обхвата в поперечнике, [32] свидетельствуют об отсутствии правильного лесного хозяйства.

Хотя деревня Глола, по показаниям нашего анероида, лежит на высоте 4 т. ф., но в ее окрестностях, кроме общераспространенных хлебных растений, произрастает также и кукуруза — признак значительной разницы в температуре мест одинаково высоких на северном склоне Кавказских гор и на южном. Да и вообще природа Имеретии имеет более, если так можно выразиться, мягкий в нежный колорит и производит на зрителя более чарующее впечатление, нежели грозная и величественная природа Осетии.

XII.

Адай-хох при восходе солнца. — Углекислые источники. — Уцера. — Местечко Они. — Роскошная природа долин Риона. — Типы рачинцев. — Шелководство. — Прощание с читателем.

В Глола мы имели ночлег на открытом воздухе, на мягком сене, вблизи огромного костра, на котором готовился наш скромный ужин. Вставши рано утром, мы любовались на бесподобное зрелище восхода солнца из-за вершины белоснежного великана Адай-хох. Момент, когда солнце увенчало главу великана наподобие короны, был поистине величественный! Около костра, который поддерживался нашими проводниками всю ночь, на утро собралась публика, состоявшая из местных жителей. На вопросы о житье-бытье, достатках, порядках и т. п. они отвечали крайне уклончива или же давали самые несообразные ответы, и под конец даже стали исчезать один за другим. От Глола до следующей большой деревни Уцера на протяжении более 5 верст все время идет невозможно грязная дорога, пока, наконец, она не переходит чрез мост на правую сторону р. Риона.

Я забыл сказать, что в Глоле находится прекраснейший источник кислой воды, напоминающий по вкусу [33] зельтерскую. Такой же источник есть и в Уцере. От Глолы хвойные леса постепенно заменяются лиственными: являются клен, липа, орешник, каштан, а из культурных — виноград, фруктовые деревья, кукуруза, гоми, пшеница, полба и др. В Уцере мы нашли уже весьма хорошее вино из местных виноградников; здесь природа приняла уже окончательно тот вид, которым характеризуются самые теплые места нашего края. Не могу также не упомянуть здесь об осеняющих местную церковь величественных липах, которые сворю могучею растительностью свидетельствуют о многих веках и поколениях, искавших под их тенью прохлады. От Уцеры до Они, конца нашего пешего путешествия, оставалось каких-нибудь 5 — 6 верст, которые мы преблагополучно совершили в течение не более 2 часов.

Маленькое местечко Они, сплошь почти населенное евреями, сообщается с Кутаисом при посредстве той же Военно-Осетинской дороги и, несмотря на то что здесь находится центр управления Рачинским уездом, получает почту всего раз в педелю. Для почтового сообщения на каждой из 4-х станций между Опи и Катаисом содержится всего по 2 пары лошадей. Естественно, что при таком положении дел трудно было выбраться из Они. Тем из нас, которые торопились поспеть на место к известному сроку (таких со мною набралось трое), было предоставлено отправиться на почтовых, остальные же члены пашей компании отправились на двух фаэтонах, случайно заехавших в Они.

Мы поехали на почтовой паре по прекраснейшему шоссе Военно-Осетинской дороги на Кутаис. Нет слов для описания той роскошной, очаровательной и почти тропической природы и тех прелестнейших ландшафтов, которые открываются на каждом шагу по мере движения вперед! Эта могучая река, подмывающая подошву крутых скал, в которых прорыто или вернее прорвано шоссе; эти ручьи и потоки, [34] низвергающиеся со скал и пересевающие шоссе, чрез которые переброшены такие красивые мосты; эти отвесные скалы наподобие башен, увитые плещем, среди которых скрывается древний монастырь; эти громадные лозы, вьющиеся по ветвям высочайших деревьев — даже сосен, к нашему удивлению (вот где можно сказать — крайности сходятся!), оспаривая первенство у плюща и ломоноса, разливающего в воздухе свой медовый запах; целые каштановые рощи, фиговые и гранатовые деревья, растущие в диком виде на краю обрыва; бесчисленные виноградники, среди которых там и сям находятся домики; группы великолепных ореховых деревьев, приютивших в тени своей и красивые церкви, и виллы местных помещиков, и скромные домики крестьян; зеленеющие поля кукурузы, золотистые нивы созревшей уже жатвы — все это восхищает, трогает и приводит думу зрителя в какое-то особенно приятное настроение, которое можно выразить словами: вот где рай земной! К красоте природы здесь присоединяется еще и красота человека: таких красивых мужчин и женщин, какие здесь попадаются на каждом шагу, редко встретить в другом месте нашего края. Чрезвычайно типичны эти крестьяне с непокрытыми головами, идущие за своими крошечными арбами, напоминающими скорее детские повозочки, запряженные парою горских волов, и эти миловидные личики девушек и женщин, так грациозно восседающих на лошадях. Вот где человек живет без горя, без забот, в полном довольстве, — думается при взгляде на них. Собирать какие бы то не было сведения, едучи на почтовых, не представляется никакой возможности, и только на последней станции, где мы ночевали, мне удалось кое-что разузнать о занятиях местных жителей шелководством. Оказывается, что шелководством здесь занимаются исстари и ведут это занятие прадедовскими способами. Кормление червей производится на висячих плетенках (это уж очевидно [35] новейшее заимствование) свежим листом два раза в сутки, при чем каждый раз делается перемена постели. Съемниками при этой операции служат свежие ветви шелковицы; остающихся червей берут прямо руками и переносят на новую постель. Для коконников употребляют всякие сухие ветви. Спустя 7 дней после завивки, коконы разматывают. Получаются коконы белой и желтой породы. Размотанный шелк продается по три рубля за ксани или батман (1,5 фунта). Яички шелкопряда зашиваются в мешочки, которые вешают на хранение в сухом и прохладном месте.

В заключение, не могу еще раз не пожелать, чтобы эти летучие заметки вызвали подражателей нам, если хоть не во имя науки, то ради тех освежающих душу впечатлений, какие возникают в каждом при виде тех удивительных красот природы, которыми так богата наша страна.

Инспектор народных училищ Кутаисской губернии Н. Дмитриев.

(пер. Н. Дмитриева)
Текст воспроизведен по изданию: Переход через Рокский и Мамисонский перевалы // Сборник материалов для описания местностей и племен Кавказа. Вып. 20. Тифлис. 1894