ДИННИК Н. Я.

ПУТЕШЕСТВИЕ ПО ПШАВИИ И ТУШЕТИИ

I.

Долина Белой Арагвы. Горы между Арагвой и Иорой. Растительность. Древняя церковь. Верхние и нижние Тионеты. Дорога к Алазанской долине. Вид на нее с горы. Долина реки Ильто. Селение Ахмети. Переправа через Алазань. Долина Штори, ее леса, звери и птицы. Восхождение на перевал Мтид-гверди. Красивая местность. Путешествие в область облаков и над ними. Вид на верховья Штори, Алазани и Лопоти с вершин гор. Вид на Пирикительский хребет и верховья Андийского Койсу с гребня Главного хребта. Перевал Мтид-гверди. Спуск с него.

Во второй половине июня приехал я вместе со своим спутником Т. в селение Ананур, расположенное на правом берегу Белой Арагвы у самой Военно-грузинской дороги. Здесь нам надо было отыскать себе проводника и верховых лошадей, чтобы проехать отсюда через Тионеты и Алазанскую долину в Тушетию. При помощи старшины мы очень скоро наняли себе в проводники одного молодого грузина, который, предложив нам своих лошадей, взялся сначала сопровождать нас только до Тионет, а потом, вероятно, почувствовав себя более или менее хорошо в нашем обществе, изъявил желание остаться при нас на все время нашего пребываю я в горах. Так как он довольно хорошо говорил по-русски, знал, конечно, грузинский язык и мог служить нам переводчиком, то мы с удовольствием приняли его предложение.

Ананур и его окрестности слишком известны для того, чтобы описывать их. Замечательна здесь только старинная церковь с поросшим уже травою куполом, выстроенная, как говорят, в 1704 г. эриставом Георгием, принявшим впоследствии в угоду туркам магометанство ¹. [92]

Дорога от Ананура к Тионетам идет сначала по правому берегу Белой Арагвы и на большей части своего протяжения тянется на некоторой высоте над рекою по густому мелкому лесу, состоящему главным образом из кизила, орешника и ольхи. Арагва, повернувшая у Ананура под прямыми углом, течет здесь почти прямо к востоку и на широком, ровном, усыпанном гальками дне долины, разбивается на множество отдельных рукавов. На островах и по берегам реки здесь также растет ольха, облепиха (Hippophae rhamnoides L.), гребенчук (Tamarix) и т. д. С левой стороны долины Арагвы поднимаются довольно высокие горы, покрытые почта сплошным лесом.

Такой характер сохраняет эта долина на протяжении верст семи, именно до селения Жинвани, расположенного на высоте 2400 ф. и приблизительно на версту ниже слияния Пшавской Арагвы, получающей начало на горах Пшавии и Хевсурии, с Белой Арагвой. От Жинвани долина Арагвы несколько съуживается и направляется почти прямо на юг; но здесь наша дорога переходить на левый берег реки и с каждым шагом все больше и больше удаляется от нее. Кроме того она входит в лес и начинает подниматься на довольно большую гору, составляющую часть того хребта, который на протяжении многих десятков верст служить водоразделом между Иорой и Арагвой. Дорога здесь довольно широка, хорошо наезжена, идет по твердому каменистому грунту, и если бы не пересекалась многими крутыми балками, то могла бы служить и для езды в легких экипажах; обыкновенно же по ней ходят пешком, ездят верхами и на арбах. Густой, но уже довольно сильно пострадавший от топора, лес тянется здесь все время по обеим сторонам дороги. Он состоит из самых разнообразных древесных и кустарных пород, при чем последние, кажется, преобладают над первыми. Виноградная лоза поднимается здесь по стволам деревьев на высоту нескольких сажень и достигает часто 3–4 дюймов толщины. Несравненно чаще встречается держи-дерево (Paliurus aculeatus), увешанное множеством блестящих желто-зеленых плодов, в виде блюдочек или розеток, и выглядывающее довольно красиво, но очень неприятное за свои острые, крепкие колючки. Также часто встречается ломонос (Clematis vitalba L.), вьющееся с белыми цветами растение, которое так [93] сильно заплетает своими длинными стеблями кустарники и небольшие деревца, что они превращаются в нечто похожее на балаган или шатер, в который пролезть почти невозможно. Кроме того здесь очень часто встречаются еще следующие кустарные и древесные растения: боярышник, кизил (Cornus mascula), свидина (Cornus sanguinea), шишки (Mespilus germanica), орешник, бирючина (Ligustrum vulgare), сумак (Rhus cotinus) с красивой зеленью и пушистыми метелками; далее яблоня, груша, черешня, клен (Acer campestris), липа, вяз (Ulmus campestris), дуб, бук (Fagus silvatica), ясень и чаще всего граб (Carpinus orientalis Lam.), дерево средних, даже чаще небольших размеров, с мелкими складчатыми листьями, встречающееся по сторонам дороги почти на каждом шагу; наконец, попадаются здесь, главным образом, впрочем, вблизи жилья, волошские орехи, но далеко не такие пышные и красивые, как в Имеретии или Мингрелии.

Проехав верст 7 от Жинвани и взобравшись на вершину горы, мы попали на небольшую полянку, окруженную со всех сторон мелким лесом. На ней стоит полуразрушенная старинная грузинская церковь, имеющая вид четыреугольника длиною в 25 аршин и шириною 18. Церковь сложена частью из тесаного камня, частью из простых, неотесанных плит плотного известняка или песчаника с прослойками белого кварца. Тесанный камень представляет очень крупные куски; некоторые из них при достаточной ширине и толщине имеют длину в 2 арш., большая же часть приблизительно в аршин. Купол церкви сделан из тесаного камня, а своды из плит.

Внутри церковь также представляет четыреугольник; алтарь выступает наружу в виде полукруглой абсиды, шириною в 6 аршин; с обоих боков его находятся еще по одному отделению вроде узкой комнаты. В одной из них сохранились каменные скамейки, а в другой на полу сложен маленький свод, под которым находится пустое пространство, напоминающее небольшой погреб или какой-то подземный ход. Потолок церкви имеет вид цилиндрического свода, в средине которого находится еще купол в византийском стиле. Половина купола, впрочем, уже разрушилась. Окна церкви очень узкие и высокие, напоминающие своей формой бойницы. На наружных стенах церкви они окаймлены [94] высеченными на камнях стен валиками, а в одном месте (со стороны входа в церковь) в простенках между окнами на плитах песчаника находятся кроме того орнаменты. С северной стороны церкви непосредственно к самой стене ее примыкает еще небольшая пристройка в 8 1/2 арш. длины и 5 ширины. Она гораздо ниже церкви, имеет крышу в виде простого ската, а внутри северная и южная стороны ее вместе с потолком образуют сплошной параболический свод; западная же и восточная также представляют две кривые поверхности, — как бы не законченные, не переходящие друг в друга своды; кроме того в стене, обращенной к востоку, находится дверь, шириною около аршина и высотою около двух аршин.

По словам нашего проводника Егора, этот храм построен во имя Божией Матери. В книге гр. Толстого и Кондакова я не нашел описания этого храма и, не зная вообще, существует ли оно, решил дать ему место в своей статье, вовсе не посвященной археологии.

Недалеко от церкви по лесу протекает небольшой ручеек, в котором мы набрали воды для чая и напоили своих лошадей. Так как в это время было уже часов 6 вечера, то мы решили на поляне, вблизи церкви, переночевать. Трудно забыть эту чудную ночь. Она была умеренно теплая и совершенно тихая; небо блестело бесчисленным множеством звезд; свежий, чистый, ароматный воздух действовал как-то особенно приятно на нервы; кроме шума, производимая нашими лошадьми, не было слышно ни одного звука, и только изредко это безмолвие и тишина нарушались доносившимся издали криком совы и завыванием какого-нибудь зверя. Невольно вспомнил я слова немецкого писателя про «бедных жителей городов», никогда не видящих небес и земли в их истинном великолепии.

За развалинами церкви, дорога к Тионетам идет по склону горы, при чем вправо от нее и параллельно ей тянется довольно глубокая и широкая долина, покрытая с плотным лесом. Между деревьями средних размеров видны в ней огромные чинары, бук (Fagus silvatica), прямые стволы которых, покрытые гладкой светло-серой корой, уже издали обращаюсь на себя внимание. На дне этой долины блестит небольшое озерцо, напоминающее обыкновенный пруд, [95] образовавшийся вследствие сооружения плотины на дне глубокой балки. От него доносится слабый однообразный шум воды.

На этой дороге, также почти все время идущей по лесу, встретили хорошо одетого грузина, с тщательно вычищенной кремневой азиатской винтовкой. Этот грузин оказался полесовщиком. Я поинтересовался расспросить его о том, какие звери водятся в охраняемых им лесах, и из его рассказов узнал, что здесь очень много медведей, есть дикие козы, кроме того зимою часто попадаются олени, которых, летом приходится видеть, однако, очень редко.

Проехав еще несколько верст по лесу, мы выбрались наконец на опушку его, где дорога начинаете уже спускаться вниз. Отсюда открывается прекрасный вид на Тушури или Верхние Тионети. Это живописное местечко расположено у слияния нескольких ручьев, составляющих речку Куспо, на поляне, которая окружена со всех сторон сплошными лесами, растущими по склонам гор, поднимающихся тысячи на полторы футов выше селения. Внизу, вблизи подошвы их, где лес уже кончается, вокруг селения красиво разбросаны во всех направлениях длинные узкие полоски хлебных полей.

Верстах в 6 от этого места находятся Нижние Тионети — уездный городок, в котором сосредоточено управление Пшавией, Хевсурией и Тушетией. Это, без сомнения, лучший из городков Закавказья. Он расположен также на дне долины, окружен со всех сторон лесами и горами. Около самых Тионет, с восточной стороны, протекает довольно большая речка Иора, которая разбивается здесь на несколько рукавов. Благодаря возвышенному положению (3627 ф. над ур. моря), Тиоекти имеют очень здоровый климат, прохладное лето и прекрасный свежий воздух.

В Тионетах, знакомых мне уже раньше, мы остановились лишь на несколько часов, чтобы сделать кое-какие закупки для путешествия по горам, где ни магазинов, ни лавок уже не существует вовсе, и затем отправились дальше. Дорога от Тионет к Алазанской долине переходит через Иору и дальше на протяжении более 15 верст тянется по лесу. Она недавно разделана, обставлена с боков выкрашенными в белый цвет деревянными столбиками и выглядывает очень красиво. Так как эта дорога на большей части своего протяжения располагается на довольно значительной высоте [96] приблизительно на 3500-4000 ф. над ур. моря), то леса, окаймляющие ее с обеих сторон, значительно разнятся от тех, которые растут напр. по Арагве и вообще на более или менее низких местах. Они состоят здесь из бука, дуба, граба; значительно реже попадается яблоня, груша, лыча; но волошский орех, плющ, виноград и держи-дерево почти не встречаются. Зато здесь растет в изобилии ежевика, ожина и, кроме того, сильно ядовитая Atropa Belladonna L. Последнее растение мне раньше почти не встречалось, здесь же по сторонам дороги оно попадается почти на каждом шагу.

Часов в 6 по полудни, после 4 или 5 часовой езды по вековому тенистому лесу, занявшему все пространство между Тионетами и Алазанской долиной, выехали мы наконец на открытое место. Глазам нашим открылась в это время картина, перед которой окажется бессильным всякое перо. Мы находились в это время на более или менее высокой горе, и знаменитая Алазанская долина с ее бесчисленными виноградниками, садами и рощами, расстилалась у наших ног. Но средине ее тянулась блестящая, как серебро, узкая лента, образующая множество петель и извилин, — это река Алазань. Берега ее всюду были покрыты рощами, перелесками, лугами и золотистыми нивами, а значительно дальше, по обеим сторонам долины, тянулись более или менее высокие горы, от низу до верху заросшие густым лесом; у подножья их виднелись небольшие селения; кроме того, верст 20 от нас, на самой средине долины, отчетливо обрисовывался величественный белый Алавердский собор, остроконечный купол которого поднимается на 32 сажени от земли. Прекрасно видно отсюда селение Ахмети, прославившееся хорошим кахетинским вином, и широкая Альванская долина, где Алазань разбивается на множество отдельных рукавов и принимает в себя справа и слева по нескольку мелких притоков.

Полюбовавшись в течении минут десяти этой прекрасной картиной, мы через поля и луга начали спускаться к Алазанской долине. В это время солнце склонилось еще ниже, воздух сделался заметно прохладнее, горы и деревья стали отбрасывать длинные извилистые тени, чередовавшиеся со светлыми полосами, освещеннными последними лучами догорающего солнца, и Алазанская долина стала еще гораздо красивее и живописнее. Чтобы попасть в нее, мы должны были [97] проехать несколько верст вдоль речки Ильто. Верхняя часть ее долины, направляющаяся почти прямо с севера на юг, очень живописна; она страшно глубока, окружена высокими горами и кроме сплошной зелени лесов глаз не открывает ни на дне, ни на склонах ее ровно ничего; на протяжении верст 25 от начала ее на склонах Кавказского хребта в ней нет даже ни одного аула или селения. Верстах в 10 выше слияния Ильто с Алазанью, Ильто поворачивает почти под прямым углом и направляется на восток. Здесь долина ее изменяет свой характер и становится более или менее широкой и просторной.

Проехав верст 7 или 8 по правому берегу Ильто, мы попали наконец в селение Ахмети, расположенное на реке Орбели, впадающей в Алазань. Далеко разбросанные друг от друга домики Ахмети разделяются садами и даже хлебными полями. Виноградников здесь очень много, кое-где растет инжир (винная ягода), но лучшим украшением этого селения надо считать огромные, раскидистые волошские орехи. Под одним из них, на хорошенькой, покрытой зеленой травой площадке, мы расположились на ночлег. Вечер был превосходный, тихий и теплый, а небо светилось бесчисленным множеством звезд. В здешнем духане мы добыли себе сыру и за очень дешевую цену отличного вина; потом приготовили чай и под открытым небом, после более или менее утомительной дороги в течении целого дня, закусили и выпили вина с таким наслаждением, которое может оценить только путешественник по горам, изо дня в день работающий всеми мускулами своего тела и дышащий самым здоровым горным воздухом.

На следующий день нам надо было проехать еще верст 15 вниз по Алазанской долине, затем повернуть влево, на север, в долину реки Штори, по ней подняться на склоны Главного Кавказского хребта, переночевать там и тогда уже перевалиться на северную сторону его, именно в Тушетию, с природой которой мне хотелось познакомиться. Но прежде всего этого нам предстояло совершить нелегкое дело, именно переправиться вброд через Алазань, в которой вода, вследствие дождей, перепадавших перед этим в горах довольно часто, прибыла очень сильно. Мы выбрали место, где река разбивается на несколько рукавов, в надежде, что здесь ее [98] переехать будет легче. Действительно через первые два мы перебрались без затруднения, но третий оказался гораздо глубже и быстрее, чем мы предполагали. Вода в нем была мутна, как грязь, и когда мы въехали в середину его, то вокруг нас она бушевала с такою силою, что у меня, не смотря на привычку к подобным переездам, закружилась голова, а лошадь моя едва удержалась на ногах. Наши проводники также, кажется, немного струсили и несколько раз кричали мне и моему спутнику, чтобы мы сильнее подтягивали повода и не давали лошадям смотреть на воду. Как я ни старался приподнять ноги, но сапоги мои, доходившие до колен, все-таки оказались потом полными воды.

Вниз по Алазанской долине мы ехали до полдня и утомились за это время гораздо сильнее, чем во все предыдущие дни. Причиной этому была страшная, расслабляющая жара и духота в воздухе этой местности. По всему было заметно, что и здесь дело клонится к дождю, и потому в долине, отличающейся вообще жарким летом, сделалось жарко и душно в высшей степени. Я с нетерпением ждал того момента, когда мы доберемся до селения Пшавели, свернем в горы и вступим в прохладные леса. Прежде этого, однако, нам надо было отдохнуть, покормить лошадей и запастись кое-какой провизией. Мы добрались до речки Штори, переехали через нее и на одной хорошенькой полянке сделали привал, часа на полтора. Звонкий, скрипучий крик цикад не умолкал вокруг нас ни на минуту, но как я ни старался поймать хотя одну из них, все мои труды пропали даром. Только шкурка, сброшенная при линьке одним очень крупным насекомым этого вида, была слабым вознаграждением за все мои хлопоты.

Когда мы отдыхали на этой полянке, к нам подъехал один грузин, вероятно, знакомый наших проводников. Он привез с собою тунгу хорошего вина и не хотел отстать, от нас до тех пор, пока все оно не было выпито. Благодатная сторона, подумал я. Где-нибудь в центре России за такое количество вина, да при том, без сомнения, худшего качества, надо было бы заплатить несколько рублей, а здесь им угощают первого попавшегося.

После отдыха, в час или два пополудни, мы вступили в сплошные девственные леса долины Штори. Растительность [99] здесь очень разнообразна и богата. Ясень, клен, вяз (Ulmus campestris), граб, боярышник, а также каштан и волошский орех встречаются всюду; виноградная лоза в диком состоянии поднимается на громадные столетние деревья, оплетает их от корня до вершины и перебрасывается с одного дерева-великана на другое. Рядом с нею встречаются чуть не на каждом шагу иные вьющиеся растения: плющ, ломонос (Clematis vitalba) и еще одна огромная лиана с листьями, напоминающими листья ясени, и ветвями, который подобно змеям висят в воздухе и переплетают ветви и стволы почти всех деревьев, как в тропических лесах. Кроме того здесь растет много кустарников, напр., сумак (Rhus cotinus) с красивыми, розовыми, пушистыми метелками, кизил, держи-дерево, розы, ожина и т. д. Вообще этот лес так густо заплетен вьющимися растениями, так изобилен различного рода колючими кустарниками, что во многих местах его без ножа или топора буквально невозможно сделать ни шагу.

Ехали мы по лесу часа четыре. Подъем вначале был очень полог и почти незаметен, но потом тропинка, делая бесчисленное множество зигзагов, повела на такую крутую гору, что нам нужно было спешиться и вести своих лошадей на поводах. Часа за полтора до наступления сумерек мы остановились на маленькой изумрудно-зеленой лужайке, где было достаточно корма для лошадей. Эта лужайка, окруженная со всех сторон девственным чинаровым лесом, по моему приблизительному определению, находилась на высоте около 5400 ф. над уровнем моря и была расположена на гребне, с которого открывался прекрасный вид на расстилавшиеся у наших ног долины Штори и Алазани. Что касается первой, то ни в ней самой, ни на окружающих ее горах не было видно ни одной квадратной сажени, не покрытой лесом.

Местность вокруг лужайки имела флору, уже совершенно отличную от флоры Алазанской долины. Ни винограда, ни орехов здесь не было вовсе, а преобладающей лесной породой являлся бук (Fagus silvatica); кроме того довольно часто попадался вяз, реже липа и клен, а в одном месте, вблизи поливки, площадь приблизительно в четверть десятины заросла одною бузиною (Sambucus nigra). Из травянистых растений здесь чаще всего встречаются папоротники (Pteris aquilina L. и другие), кроме того на всех деревьях [100] растет множество лишайников; между ними прежде всего бросается в глаза Usnea barbata, которая на ветвях полузасохших буковых деревьев висит пасмалии в виде грязно-зеленых бород, иногда почти в сажень длиною.

За все время путешествия по этому лесу я не видел ни одного звериного следа и невольно вспоминал многие места Кубанской области и Черноморского округа, где в лесу почти на каждой дорожке или тропинке можно встретить следы медведей, кабанов, оленей или коз, и где среди дня нередко натыкаешься на этих животных. Меня удивило, что в таких огромных густых лесах дичи как будто бы вовсе нет и я завел разговор на эту тему со своими проводниками. Они отвечали, что зверей здесь довольно много, что зимою в этих местах часто убивают коз, оленей, а осенью медведей, но что вблизи дороги, по которой постоянно ездят, они не держутся. С объяснением этим я однако не могу вполне согласиться, так как знаю, что в местах, очень богатых крупной дичью, напр. в горах Майкопского и Екатеринодарского уездов, она встречается около самых станиц и поселков.

Птиц нам также попадалось не очень много, в особенности по Штори. В Алазанской долине мы видели горлиц, ветютеней, обыкновенных диких голубей (Columba livia Briss.), черноголовых соек (Garrulus Krynickii Kalen.) и сивоворонок (Coracias garrula); из хищных часто попадались сарычи (Buteo Menetriesi Bogd.), пустельги, реже черный коршун (Milvus ater Gm.); попадалось много сорокопутов (Lanius Collurio), удодов (Upupa epops), воробьев и т. д. Что касается долины Штори, то она имела чисто лесное пернатое население, состоящее из дятлов (Picus Poelzami, Gecinus viridis и Picus martins), дроздов певчих и черных (Merula vulgaris Ray), нескольких видов синичек, пеночек и т. д. У верхней области лесов нам попадалось также много дроздов-деряб (Turdue viscivorus L.). Пение певчих дроздов утром и вечером во время нашего пребывания в лесах Штори не прекращалось ни на минуту.

Следующему дню суждено было выйти самым трудным за все время нашего путешествия по этой части Кавказа. Мы должны были подняться на перевал Мтид-гверди, высота которого лишь на 20–30 сажень не достигаешь 11000 [101] фут. ², при том надо было почти все время взбираться па него не верхом, а по причине большой крутизны подъема пешком; наконец, необходимо было еще и спуститься до таких мест, где был бы корм для лошадей и какой-нибудь хворост для костра, на котором мы могли бы вскипятить воду для чая. Таким образом нам нужно было подняться слишком на 5 1/2 т. футов и вновь спуститься почти на столько же. При благоприятной погоде, и при том для сколько-нибудь привычного к путешествиям по горам человека, такой переход не только вполне возможен, но даже не может считаться особенно трудным; поэтому мы надеялись совершить его более или менее легко и быть на месте, где имелось бы под руками все необходимое, т. е. трава, вода и дрова, — часа в 4 по полудни; по нашим предположениям не суждено было осуществиться, так как по ту сторону перевала нам готовился неожиданный и не особенно приятный сюрприз.

Чтобы воспользоваться утреннею порою, когда в горах по преимуществу бывает хорошая погода, мы встали очень рано, поскорее напились чаю, закусили и еще до восхода солнца двинулись в путь. Крутая тропинка, усеянная шиферными обломками, которые изрядно затрудняли ходьбу, тянулась сначала по лесу, а потом вывела нас на острый гребень, покрытый зеленой травой; здесь леса уже не было, и потому открывался прекрасный вид на окружающую нас местность. Последняя представляла целую сеть переплетающихся по всем направлениям глубоких долин или ущелий; только острый гребень, на котором мы находились, да самая вершина хребта Накерала, куда нам приходилось теперь взбираться, представляли узкие полоски горных лугов; все же прочее было покрыто сплошными лесами.

Когда мы прошли еще с полверсты, то леса остались уже позади нас, но зато вокруг нас явилось целое море рододендронов (Azalea pontica L.) с красивыми желтыми цветами. Рядом с ним расстилались горные луга, но далеко не такие пышные и свежие, как в других местах Кавказа. Единственной причиной этого надо считать многочисленные стада [102] тушинских овец, которые из года в год выбивают здесь траву. Странным мне показалось полное отсутствие в этой местности хвойных деревьев и кустарников, которые в западной и центральной частях Кавказа, у верхней границы лесов, в большинстве случае в так сильно преобладают над лиственными породами. Ель или пихту здесь, конечно, трудно было предполагать встретить, так как на восточном Кавказе они очень редки; но мы не видели в этой местности даже ни одного кустика можжевельника. Что же касается травянистых растений, то кроме различных альпийских злаков здесь попадается часто Veratrum, незабудки (Myosotis caespitosa и silvatica Hoffm.), Alchemilla argentea, клевер, Taraxacum, конский щавель (Rumex crispus) и т. д. Из горных пород кроме темно-серого аспидного сланца нам не попадалось ничего.

Когда мы поднялись еще выше и были почти на самой вершине горы Ори-цвери, возвышающейся между долинами Штори и Алазани, то нашим глазам открылся дивный вид. Разорванные, мрачные зубцы скал Главного Кавказского хребта громоздились один над другим впереди нас, а под ними тянулись бесконечные осыпи и более или менее обширным снежные поля. Ни кустика, ни деревца между ними нигде нельзя было найти; но совсем иного рода картины раскидывались вправо и влево от нас. Здесь тянулись упомянутые уже выше две глубокие долины, образующие в своих верхних частях множество разветвлений. Все они от низу и до верху были залиты целым морем зелени. На красивые лесистые верховья Штори мы смотрели с птичьего полета. Оба крошечные Панкисские селения (Верхний и нижний Панкис), расположенные в верхней части Алазанской долины, представлялись отсюда двумя светлыми пятнышками, окруженными со всех сторон густыми девственными лесами; но в особенности прелестны были верховья Алазани. На дне ее ущелья видимся густой темно-зеленый лес, а за ним, но другую сторону реки, поднимались высокие горы, внизу также покрытый лесом, а вверху голые и скалистая. На этих горах повисли огромные клубы красивых кучевых облаков; ярко освещенные лучами солнца они на верхней стороне имели ослепительно белый цвет и блестели, как серебро, тогда как нижняя сторона их была темная, свинцово-серая. Черные [103] скалистые вершины гор прорезывали облака, поднимались над ними, и их силуэты с поразительною отчетливостью обрисовывались на прекрасном темно-голубом небе.

Не далеко от вершины Ори-цвери, на высоте 9000 ф., мы сделали небольшой привал. В это время наступил уже девятый час утра, погода стояла превосходная, над нами было чудное альпийское небо и солнце золотило горы своими бесчисленными лучами; но впереди нас на вершинах Главного хребта уже клубились густые облака, предвещавшие что-то недоброе. С каждой минутой они разростались все больше и больше, так что когда мы, отдохнувши с полчаса, снова двинулись в путь, они успели уже скрыть почти все горы, через которые нам надо было пробираться.

Пройдя с версту от места, на котором только что отдыхали. мы достигли того пояса гор, где висели уже на них серия тучи, а еще несколько минут спустя, совершенно погрузились в них. Зеленые леса, бесчисленные ущелья и долины, высокие скалы и вечные снега, блестевшие вдали, все это исчезло так быстро, как будто бы их не существовало вовсе. Густой, непроглядный, серый туман окутал теперь нас со всех сторон и едва позволял видеть друг друга да те предметы, которые находились у наших ног. Таким образом началось теперь в высшей степени неприятное и скучное по причине однообразия путешествие в области тумана и облаков, напоминающее блуждание в темную ночь. Идем мы таким образом более часа, совершенно не имея понятия о том, что ожидает нас в 30 или 40 шагах впереди; время тянется долго, скучно и однообразно, а тропинка местами делается почти незаметною. В это время мы легко могли сбиться с нее и залезть в такие пропасти, откуда трудно было бы и выбраться. Всеми нами овладело более или менее мрачное настроение; мы ждем с нетерпением, чтобы туман хотя сколько-нибудь рассеялся, дал нам возможность взглянуть па окружающую нас местность и узнать, таким образом, где мы находимся. Совершенно голые скалы, лишенные всякой жизни осыпи и более или менее порядочные массы снега все чаще и чаще попадаются нам на пути; мы все сильнее и сильнее чувствуем, что вступаем в страну пустынную, дикую, суровую и негостеприимную, а потому желание оглядеться и узнать, что находится впереди, все настойчивее и настойчивее [104] преследует нас. Идем мы таким образом часа полтора, которые показались нам по крайней мере за три, а облака по прежнему продолжают окружать нас со всех сторон. Сознание, что только по милости ненавистного тумана мы не можем любоваться окружающими нас роскошными картинами альпийского мира, делает наше настроение еще более мрачным и пасмурным. Но вдруг начинаем мы ощущать какую-то особенную, приятную, нежную теплоту и чувствуем, что она доносится к нам сверху; кроме того видим, что вокруг нас становится светлее, и замечаем какое-то особенное сияние или блеск, усиливающийся по мере того, как мы поднимаемся все выше и выше. Я догадался, что мы приближаемся к верхней границе облаков и вскоре должны будем увидеть над собою солнце и чистое небо. Действительно немного времени спустя становится уже совсем жарко; туман, окружающий нас, превращается в какой-то полупрозрачный газ или пар, испускающий ослепительный свет, и сквозь него начинает мало-помалу проглядывать солнце.

Когда мы поднялись еще выше, то над нами не было уже пи одной тучки, небо имело чудный, темно-синий цвет, солнце обливало своими лучами все вершины гор, а облака очутились уже ниже нас. Белые как снег и блестящие как серебро, они все своей массой напоминали безбрежное море с бесчисленным множеством тихо и плавно качающихся закругленных волн, которые беспрерывно изменяли свои очертания. Алазанская долина, простирающаяся на многие десятки верст горы и ущелья, находящиеся далеко за нею, словом все пространство, которое можно было окинуть взором с высоты слишком 10 тысяч футов, было затоплено этим морем облаков. Особенно красивы были они в долине Лопоти, притока Штори. Издали казалось, что вся эта долина наполнена громадными клубами белого дыма, которые быстро и непрерывно меняют свою форму и положение, то вытягиваясь вверх длинными столбами, то раздаваясь в горизонтальном наплавлении. Смотря издали на эту глубокую долину, можно было подумать, что в ней происходит жаркое сражение, что несколько мгновений тому назад был сделан залп из целой сотни самых больших орудий и что огромные клубы густого порохового дыма еще не успели рассеяться.

Так как впереди нас теперь не было уже ни тумана, [105] ни облаков, то из увидели наконец и гребень Главного хребта, через который нам надо было перевалиться, чтобы попасть в Тушетию; до него оставалось, по-видимому, не более часа ходьбы. Мы продолжали медленно подвигаться вперед, почти все время пробираясь по осыпям; кое-где, впрочем, попадались то снег, то шиферные свалы; растительности же не было почти никакой за исключением лишь самых мелких лишайников, крепко приросших к скалам. Таким образом мы подошли к самому гребню хребта, но здесь надо было повернуть влево и пойти вдоль него к перевалу Мтид-гверди. Желание взобраться поскорее на самую вершину хребта, заглянуть по ту сторону его — на другую часть света, на неизвестные еще мне страны, наконец, на высочайший в восточной половине Кавказа и покрытый вечными снегами Пирикительский хребет, — заставило меня уклониться в сторону от тропинки и пролезть еще сажень 100 на гору по направлению к вершине хребта.

К высоким перевалам я приближался всегда не без некоторого волнения; так было со мною и в этот раз. Желание взглянуть с высоты 11000 ф. на невиданную еще картину, и при том такую, какую без всякого сомнения редко представляется случай видеть, было настолько велико, что последние шаги я делал с лихорадочной поспешностью. Для каждого страстного путешественника это иначе и быть не может. В самом деле, поднимаешься на высокий перевал всегда очень медленно и долго; по мере приближения к нему, кругозор впереди постепенно все более и более съуживается, так что при конце подъема видишь перед собой лишь то, что находится под ногами, да еще шагов на 10 или 15 впередь, потому что гребень хребта совершенно закрывает даль. Но вот собираешься сделать последний шаг, ступить на тот самый гребень, который целые дни, иногда даже недели, постоянно был перед глазами и ревниво скрывал все, что находится за ним, и знаешь, что в этот момент сразу возникнет перед глазами новый необъятный мир, с бесчисленным множеством гор, долин и ущелий, простирающихся на целые сотни верст. Конечно, этот последний, так долгожданный шаг невозможно сделать с обычным спокойствием.

Возвращаюсь, однако, к самому путешествию. С гребня хребта я увидел картину, описать которую едва ли было [106] бы по силам самому богатому таланту. Прежде всего взор мой был привлечен Пирикительским хребтом, гребень которого представлял целый ряд необыкновенно стройных, изящных остроконечных вершин, поднимающихся выше всех окрестных гор. Снегов на них оказалось однако гораздо меньше, чем я предполагал, но зато снежные, ослепительно белые, блестящие, как серебро, нежные, извилистые ленты наполняли все углубления склонов гор, свешивались далеко вниз и образовали на темном фоне скал необыкновенно красивую сеть, напоминающую художественную ажурную работу. Пирикительский хребет находился от нас теперь верстах в 30, но не смотря на это, я тотчас узнал главные его вершины, известные мне из книг и карт. В восточной стороне его была видна высокая гора с несколькими вершинами, покрытыми сравнительно с другими частями хребта большим количеством снега. Это Квавлос-мта, своей формой напоминающая отчасти Бештау, но в несколько раз превосходящая ее высотою. К западу от нее хребет сразу сильно понижается, а потом снова становится выше и образует целый ряд красивых черных зубцов, покрытых кое-где довольно порядочными снежными полями. Еще левее поднималась высокая и необыкновенно правильная черная пирамида Большого Качу (14027 ф.), на которой по причине ее крутизны снег держится в очень ограниченном количестве. Только в одном месте он спускается в виде узкой длинной полосы довольно низко. Рядом с Большим Качу стоит похожая на него другая, очень красивая, острая и правильная пирамида Малого Качу. Верхушка ее сплошь покрыта снегом, который на восточной и западной сторонах горы спускается значительно ниже, чем на южной. Еще левее следует новое понижение хребта, а за ним уже вздымается высочайшая вершина всей восточной половины Кавказа, простирающейся от Казбека до Каспийского моря, это Тебулос-мта, достигающая 14781 фута над уровнем моря. Вершина ее была в то время в облаках, и потому мы не могли ее видеть.

Ближе к нам, именно между Пирикительским и Главным хребтом, находится верховье Андийского-Койсу, которое вытекает отсюда двумя главными истоками Тушинской и Пирикительской Алазанью, не имеющими, однако, ничего общего с Алазанью южного склона. Оба эти истока получают [107] начало в том углу, который образуется пересечением Главного хребта с Пирикительским, и питаются таким образом водами, стекающими с северного склона первого хребта и южного склона второго. Когда мы находились да вершине хребта, то обе долины были залиты целым морем красивых блестящих облаков, освещенных сверху яркими лучами альпийского солнца. Это волнующееся море, которое начиналось почти от самого гребня Главного хребта, ограничивалось с противоположной, северной стороны, высокой, зубчатой, черной стеной, разрисованной белыми полосами и лентами вечного света, т. е. Пирикительским хребтом. Со дна этого моря, по самой средине его, поднималась еще цепь гор с черными вершинами, увенчанными лишь небольшими пятнами снега. Это цепь, которая, располагаясь между Пирикительским и Главным хребтом, разделяет долины Тушинской и Пирикительской Алазани. Наконец на востоке виднелись еще высокие горы, покрытые огромным количеством снега, именно Богосский хребет, разграничивающий в свою очередь верховья Андийского и Аварского Койсу. О бесчисленном множестве других гор, долин и ущелий, отстоящих на десятки и сотни верст, я уже умалчиваю.

Очень довольный тем, что мне ничто не помешало осмотреть отсюда Пирикительский хребет и полюбоваться столь чудной картиной, я спустился к тому месту, где оставались наши проводники, а затем вместе с ними направился на запад, вдоль гребня хребта, к перевалу Мтид-гверди, отстоящему отсюда приблизительно на версту. Тропинка здесь была очень плоха, едва заметна, всюду засыпана обломками аспидных плит и в некоторых местах терялась совершенно; местность же вокруг нее имела самый пустынный, суровый и неприветливый характер: здесь с одной стороны вздымались острые зубчатые скалы, а с другой почти отвесные обрывы, пропасти и крупные осыпи, покрытые снегом. Внизу под ними, на страшной глубине, текла Алазань. Это опасное место пришлось, конечно, пройти пешком, но, не смотря на все предосторожности, мы едва не потеряли здесь одну из наших лошадей. Нам надо было в этом месте перейти через несколько снежных полей, из которых самые большие достигали сажень 100 в длину и ширину. На одном из них лошадь, шедшая за нашим проводником Егором, взятым еще [108] в Анануре, глубоко провалилась в снег; пытаясь выбраться из него, она повалилась на бок и покатилась вниз по крутому снежному откосу, за которым следовал еще более крутой уступ, обрывающийся на целые тысячи футов, почти до самого дна ущелья Алазани. К счастью, Егор, бросившись за лошадью с возможной поспешностью, успел схватить ее за повод и помог ей удержаться на снежном откосе. Несколько минут спустя такая же история повторилась с лошадью, которую вел я, но здесь снежное поле было не так круто и потому удержать лошадь на месте было гораздо легче.

Замечательно тяжелое впечатление производила эта, хотя и суровая, но необыкновенно величественная природа гор на нашего проводника Егора, который в этих местах никогда не бывал и состоял теперь при нас уже не как проводник, а, так сказать, в должности прислуги. При подъеме на перевал он несколько раз высказывал сожаление, что решился последовать за нами в такие страшные трущобы, часто спрашивал нас, почти со слезами на глазах, о том, как долго мы пробудем здесь и через сколько времени попадем снова в нежно любимый им Ананур, а на окружающие нас снега, скалы и осыпи смотрел со страхом и отвращением. Он много раз твердил нам, что зачем воров и разбойников отправляют в Сибирь, что их надо ссылать сюда, потому что здесь настоящая Сибирь и каторга. Все это он говорил с такою искренностью, с таким неподдельным чувством, что нам не на шутку стало жаль его, но помочь горю было невозможно. Я удивлялся тому, насколько различно может быть впечатление, производимое одним и тем же предметом на разных лиц: то, что меня так привлекало и чем я с таким наслаждением любовался, это же на Егора производило самое удручающее впечатление.

Приблизительно в полдень взобрались мы наконец на перевал Мтид-гверди, достигающей высоты около 11000 ф. ³. С него нам снова открылась та дивная картина, о которой я только что говорил, но за то теперь ближайшие к перевалу места, через которые пролегал наш путь, производили [109] на нас не совсем приятное впечатление. В самом деле, на южном склоне, обращенном к Штори и Алазани, снега было так мало, что мы, пройдя около десятка снежных полей, в общей сложности сделали по снегу немного более полуверсты; здесь же, т. е. по другую сторону перевала, начиная от самого гребня его, тянулись большие фирновые поля, при том страшно крутые и обрывистые. Одно из них, имеющее около 3/4 версты в длину, начиналось от самого перевала. По крутому снежному откосу вдоль правой стороны этого поля надо было нам теперь пробираться. За первым, самым большим фирновым полем лежало на нашем же пути еще несколько меньших.

Самое верхнее поле занимало огромную подковообразную котловину, с востока и запада окаймленную скалами, на которых снег лежал лишь отдельными пятнами и полосами; с южной же стороны, обращенной к нам, эта котловина была завалена сплошь снегом. Через него тянулась едва заметная тропинка, по сторонам которой валялось более полусотни обглоданных трупов и скелетов коз и овец, а также их шерсть, рога и содержимое кишок или желудка. Ясно было, что они погибли здесь вследствие какого-нибудь несчастного случая. Эта картина неестественной смерти многих животных, а также рассказы нашего проводника, тушина Михако, об опасностях перевала Мтид-гверди, произвели не совсем приятное впечатление на наши нервы. В самом деле, этот перевал замечателен по очень частым несчастиям, которые случались здесь с людьми и животными во время мятелей или частых снежных и каменных завалов. Две подобный печальный истории случились здесь очень недавно, и при том в течение одного месяца. Недели за четыре до нашего перехода через этот перевал, т. е. в конце мая, на нем погибло, по словам Михако, во время сильной мятели, стадо овец в несколько сот штук. Множество скелетов и обглоданных трупов, только что виденных нами на снегу, самым красноречивым образом подтвердило это сообщение. Из этого же источника мы узнали, что в мае здесь произошло еще более крупное несчастие, именно — завалом из снега и камней засыпало 6 человек, вместе с 3 ослами и двумя собаками. Три изуродованных трупа тушин удалось отыскать, а прочие три продолжали лежать под огромными кучами камня, щебня и [110] снега и тогда, когда мы проходили здесь. В прежние времена тоже редко проходил год, чтобы не случилось 2–3 подобных несчастья на этом перевале.

Гребень хребта на Мтид-гверди и около него состоит из тех же горных пород, какие мы встречали раньше, при: подъеме на него, т. е. из темно-серого аспидного сланца; только здесь в нем очень часто попадались прослойки белого кварца. Нередко встречались также куски сланца, в которых кварц и шифер были перемешаны почти в одинаковой пропорции.

Отдохнув на перевале с четверть часа, мы начали по снегу спускаться вниз. Пробираться надо было с большой осторожностью и, ступая, стараться как можно глубже продавливать ногою довольно твердый снег, чтобы не поскользнуться и не скатиться с крутого снежного откоса, который тянулся влево от дороги на протяжении сажень ста. Сами мы прошли это место вполне благополучно, но одна из наших лошадей: опять глубоко завязла в снегу и, желая высвободиться из него, упала, а затем, лежа на боку, покатилась вниз ко дну котловины, занятой снежным полем. Вытянув ноги и шею, несчастное животное с каждой секундой неслось все быстрее и быстрее и мы с немым ужасом следили за ним глазами: и видали, как оно несколько раз налетало на острые, торчащие из снега камни, перекидывалось через них и все-таки не могло остановиться до тех пор, пока не скатилось на самое дно котловины, пролетев таким образом не менее 200 шагов. Лошадь эта принадлежала Егору, и он, конечно, больше чем кто-либо из нас пожалел бедное животное. От испуга и боли лошадь в первый момент не решалась даже попытаться встать на ноги, и минуты две или три лежала совершенно неподвижно.

Сделав порядочный обход, мы со страхом начали приближаться к ней и были убеждены, что найдем ее страшно искалеченной, со множеством ран и непременно со сломанными или вывихнутыми ногами; но к нашему великому удивлению и вместе с тем радости, раны лошади оказались совсем несерьезными и ограничивались лишь несколькими, правда довольно большими и глубокими, порезами ног. Испуг ее, однако, был настолько велик, что она даже в то время, когда мы уже успели подойти, продолжала дрожать, как в [111] лихорадке. Вскоре, однако, она оправилась; мы дали ей успокоиться, потом переложили вьюк ее на других лошадей, перевязали некоторые из ее ран и двинулись дальше. Бедная лошадь пошла довольно бодро, но слегка прихрамывала и оставляла на снегу кровавый след. Мы все удивлялись, как счастливо ей обошлось это падение.

После того как первое, и в то же время самое большое, снежное поле было нами пройдено, дорога продолжала идти круто вниз. Она пересекала еще несколько меньших снежных полей и, кроме того, сугробы грязного, но очень плотного снега, который, очевидно, скатился сюда в виде лавин зимою или весною с соседних гор. По словам Михако, в некоторые годы все эти снега, в том числе и самое большое поле, начинающееся от гребня хребта, стаявают совершенно, и тогда из Тушетии в Кахетию можно пройти, почти нигде не ступивши на снег. Теперь же его лежало так много, во первых, по той причине, что лето еще недавно началось и, следовательно, мало снега успело к этому времени стаять, а во вторых его и накопилось здесь больше обыкновенного в предшествующую этому лету суровую и снежную зиму.

С боков тропинки, в некоторых местах заметны были более или менее высокие валы или гряды, по своей форме и положению сильно напоминающие древние морены. Вероятно, эти образования действительно принадлежать к моренным, но на таком крутом склоне, где при том выпадает ежегодно много осадков в виде снега и дождя, древние морены не могли хорошо сохраниться и удержать свой характерный вид, по этому узнать их без более или менее тщательного исследования было довольно трудно; но судя по тем следам, которые оставлены ледниками, как мы увидим вскоре, в соседней долине Ори-цхали, есть полное основание предполагать, что эти образования принадлежат к моренным.

Когда мы спустились с перевала тысячи на две футов, и царство вечной зимы осталось позади нас, то усталость начала уже давать себя чувствовать. В это время было около трех часов по полудни, и, принимая во внимание то обстоятельство, что мы от самого рассвета шли почти не останавливаясь, я стал уже подумывать, как бы нам скорее спуститься еще немного ниже и сделать привал до следующего [112] утра, в каком-нибудь местечке по близости воды и леса. В это время вокруг нас расстилались тощие луга, покрытые травкой, недавно еще пробившейся из земли; к ней примешивалось довольно много крошечных весенних цветочков, только что начинавших распускаться, как случается обыкновенно ранней весной; но внизу, верстах в трех от нас, густая зелень уже сплошным покровом одевала почти все склоны гор. Туда были направлены теперь все наши помыслы.

Довольно долго шли мы вниз все по таким же местам, и мечты о скором и столь приятном для всех отдыхе ни на минуту не оставляли нас. Михако круто поворачивает вправо и начинает снова подниматься на страшно высокую гору.

На мой вопрос — зачем это делается — он отвечал, что мы не можем попасть в Тушетию иначе, как перебравшись еще через другой перевал, очень крутой, скалистый, покрытый большим количеством снега и почти такой же высокий, как Мтид-гверди. На пятиверстной карте Кавказа он назван Сакиибо-геле и имеет 10451 ф. высоты.

Такая новость нас просто поразила. В самом деле, нельзя было без ужаса подумать, что нам, утомленным физически и нравственно, снова надо карабкаться в течении нескольких часов на крутую гору, перебираться через небезопасный скалы, снега и, может быть, пропасти, а затем снова спускаться на целые тысячи футов, прежде, чем найти подходящее для ночлега место. Наконец, мы не могли быть уверены, что будем в состоянии пройти все эти места засветло, и что нам не придется ночевать где-нибудь на снегу или на голых скалах без воды и без огня. По словам Михако, нам надо было употребить на подъем часа два, но эти два тушинских часа, наверно, оказались бы равными 3 или 4 нашим и, сверх того, без сомнения, еще часа два потребовалось бы на спуск. Таким образом, нам усталым и голодным снова предстояло карабкаться по трудным и небезопасным местам часов 5 или 6. Конечно о езде верхом здесь нечего было и думать. Принимая все это во внимание, я решил отложить до следующего дня переход через этот хребет в ночевать где-нибудь по близости, в этой же долине, только спустившись немного ниже.

Как мы не старались найти сколько-нибудь ровное местечко, на котором можно было бы поудобнее улечься и [113] заснуть, все наши труды оказались безуспешными, потоку что кроме оврагов, балок, крутых косогоров и камней здесь ничего не оказалось. С этим, впрочем, неудобством мы примирились легко; но крайне неприятно было то, что нигде по близости не попадалось леса, и мы после столь долгих и утомительных странствований по горам не могли даже напиться чаю, не могли в должной мере утолить сильнейшую жажду, вызванную продолжительным и трудным переходом. Наконец обнаружилось еще одно неприятное обстоятельство: было очень холодно, дул сильный ветер, на горах начали скопляться тучи, предвещавшие дождь, и нам, за неимением леса, нельзя было добыть кол для палатки и разбить ее. Таким образом положение наше во всех отношениях оказалось очень плохим и все наши мечты о том, с каким удовольствием мы напьемся чаю, закусим и как сладко заснем после столь длинного путешествия через горы, разбились в прах. В одном, впрочем, отношении судьба над нами как будто бы сжалилась: наш незаменимый Михако спустился вниз, отыскал где-то кусты рододендронов, наломал их целую вязанку и притащил к нам. Таким образом в отношении чая мы были обеспечены, но о палатке нечего было и думать. С рододендронами однако пришлось повозиться немало. От частых дождей они были сыры, горели очень плохо и мы едва вскипятили на них один чайник воды, который все-таки доставил нам настоящее наслаждение.

В сумерки уже мы улеглись спать. Ночь была холодная и темная; а ветер, который дул еще с вечера, теперь очень усилился и насквозь продувал бурку, заменявшую мне и палатку и одеяло. К довершению всех бед ночью полил еще дождь, продолжавшийся часа 2 или 3. Под нас подтекала вода, я мы, при 2 или 3 градусах тепла, мокли и снизу и сверху.

Комментарии

1. Эта церковь описана графом И. Толстым и Кондаковым в их сочинении «Русские древности в памятниках искусства», вып. 4-й, 1891 г., стр. 76.

2. Гора Мтид-гверди по определению академика Рупрехта имеет высоту в 10960 фут., а перевал Мтид-гверди очень надо разнится с нею по высоте. Число же 10451 относится, вероятно, не к этому перевалу, а к Санкинбо-геле, отстоящему от Мтид-гверди версты на 2 1/2.

3. Гора Мтид-гверди имеет по определению Рупрехта высоту в 10960 ф. (Barom. Hoehenbestimm., Mem. de l’Acad. de S. Pet., Т. VІІ, № 1); на пятиверстной карте Кавказа высота ее обозначена в 10939 ф.; перевал же весьма немного уступает ей по высоте.

Текст воспроизведен по изданию: Путешествие по Пшавии и Тушетии // Записки Кавказского отдела Императорского русского исторического общества, Книга XV. 1896