ДИННИК Н. Я.

ОСЕТИЯ И ВЕРХОВЬЯ РИОНА

I.

Алагир и его окрестности. — Ущелье Нахаз. — Серные источники. — Растительность. — Аулы. — Урочище Св. Николая. — Долина Цеи. — Ущелье Касара. — Аул Заромаг. — Ледники. — Мамиссоновское ущелье, — Приют. — Мамиссоновский перевал.

Алагир расположен у самых предгорий Кавказского хребта, на высоте около 2.050 футов над уровнем моря. Место это производит во всех отношениях приятное впечатление. Как сам Алагир, так и его окрестности утопают в зелени. Жители, занимающиеся лесной промышленностью, садоводством, выжиганием угля для свинцово-серебряного завода и отчасти хлебопашеством, живут вообще недурно. Почти все они имеют порядочные домики, крытые черепицей и окруженные садами. Между ними есть несколько больших каменных зданий, принадлежащих горному ведомству, красивая церковь в центре селения и очень опрятная школа, выстроенная бывшим управляющим завода А. Б. Иваницким. В расстоянии менее версты от Алагира находится каменное, четырехугольное здание оригинальной архитектуры, это — завод, в котором выплавляются из руды серебро и свинец. Тотчас за ним начинаются горы, покрытая лесом. С восточной стороны, у самой окраины Алагира, протекает быстрая, горная речка Ардон, имеющая шагов 40 ширины. Лето здесь прохладное, ветров почти не бывает, а воздух чистый и свежий. Болотистый места в окрестностях Алагира, заросшие осокой, ситником и камышом, вследствие близости гор и прохладного лета, не оказывают вредного влияния на его климат.

Леса, расположенные на соседних предгориях, состоят из бука (Fagus silvatica), ольхи (Alnus incana и A. glutinosa), клена (Acer campestre и platanoides), вяза (Ulmus campestris L. и U. suberosa M. В.), липы, орешника, дуба и т. д. Встречается также ясень, но сравнительно редко. По рассказам местных жителей, липа и дуб также становятся значительно реже, конечно, потому, что они более других пригодны для различных [50] поделок и сильно истребляются лесопромышленниками. Из фруктов в Алагире более всего разводить яблоки и груши. Последние особенно вкусны и успели приобрести хорошую славу почти во всем Северном Кавказе. В диком состоянии по открытым местам растет почти всюду ежевика, а несколько дальше, в лесах — малина. Из крупных млекопитающих в окрестностях Алагира водится много диких коз (Capreolus vulgaris) и медведей; кроме того, встречаются кабаны, олени и волки. Кабаны наносят значительный вред посевам, но зато немало их погибает от пуль охотников на кукурузных полях, которые посещаются ими в августе очень усердно. На горах, верстах в 20 от Алагира, встречаются еще серны. Птичье население ничего особенного не представляет. Часто я видел сарычей (Buteo Menetriesi Bogd.), черноголовую сойку (Garrulus Krinickii), черных дроздов, дятлов (Picus major L.), а по болотистым местам много коростелей; изредка попадаются куропатки, стрепета и горлицы, но вообще пернатой дичи здесь немного.

В ясную погоду из Алагира открывается очень красивый горный пейзаж. Прежде всего бросается в глаза Кариухох — высокая, почти отвесная скала серого цвета, достигающая 11.164 футов над уровнем моря. Хотя она высотою значительно уступает другим горам, но, вследствие относительной близости к Алагиру, представляется гораздо выше их. Находясь вдали от Главного хребта и его снежных вершин, Кариухох мало подвержен их охлаждающему влиянию; поэтому, несмотря на огромную высоту, летом совершенно освобождается от снега. Почти прямо на запад от Алагира, из-за отрогов Главного хребта выглядывает как будто бы небольшой холмик снега, это — вершина одной из высочайших гор Кавказа — Дыхь-тау. Отсюда-же виден Казбек, к З. от него гигантская, снежная стена с отдельными пиками, едва уступающими по высоте Монблану, и кроме того очень живописные предгория, покрытые зелеными лесами и пастбищами.

Пробыв в Алагире три дня, я отправился в горы, чтобы познакомиться с некоторыми местами долины Ардона, а потом через Мамиссоновский перевал пробраться к верховьям Риона. Карл Карлович Сиверт, занимающий должность пристава в Алагире, снабдил меня хорошим проводником и верховой лошадью.

В восьми верстах от Алагира мы въехали в очень [51] красивое, извилистое ущелье Нахаз, начинающееся на высоте 2.380 футов над уровнем моря. В одних местах оно покрыто такой густой растительностью, что она почти совершенно скрывает почву и камни; в других-же — наоборот — видны только голые скалы. Кроме различных деревянистых и травянистых цветковых растений в этом ущелье обращают на себя внимание красивые папоротники Polystichum fills mas L., Polypodium vulgare, Aspidium Lonchitis Sw., Asplenium septentrionale Sw., Cystopteris fragilis и Asplenium trichomanes L., свешивающиеся в виде гирлянд из углублений и трещин скал. С левой стороны Ардона находится несколько теплых источников, содержащих большое количество сернистого водорода, запах которого слышен по ущелью за много верст. Сернистый водород разлагается, причем выделяющиеся из него мельчайшие частички серы придают воде необыкновенно нежный голубой цвет. Из этих источников образуется такого-же цвета тихая речка, сажень в 100 длины, впадающая потом в Ардон. Все камни, по которым она течет, покрыты желтовато-белыми осадками серы.

Против Кариухоха, следовательно, верстах в 25 от Алагира, леса почти исчезают и только на значительной высоте, по склонам долины остаются еще небольшие заросли из низких сосновых деревцев. Но там, где деревья уже кончаются, по берегу Ардона тянутся кустарники: барбарис, можжевельник (Juniperus communis), кизил (Cornus mascula), облепиха или дереза (Hippophae ramnoides L.), крушина (Ramnus cathartica), рододендроны, Ephedra procera с красными плодами и листьями, напоминающими хвои, а также травянистые растения, преимущественно Lotus corniculatus, Xanthium spinosum, несколько видов Salvia, Vincetoxicum officinale, V. medium, страшно колючий с толстым стеблем Astragalus pseudotragacanta Pall, Campanula, Trifolium procumbens, Teucrium Chamaedrys и т. д.

За Нахазом долина Ардона снова расширяется, склоны ее становятся не так скалистыми и более пологими, а растительность очень бедной. Кариухох отсюда кажется не столь высоким, а его вершина не так недоступной, как из Алагира. Проезжая здесь, я несколько раз слышал крик горных курочек (Perdix chukar Gray), а в одном месте увидел целое стадо их. Со мною была только винтовка, но я вздумал хотя с помощью ее добыть одну птичку. Действительно, мне удалось убить ее, когда она сидела на камне, шагах в 60 от меня, но [52] пуля-экспресс так сильно повредила ее, что шкурка для коллекции не годилась вовсе. Млекопитающих, кроме домашних, мы не видели совершенно. Нигде не попадался даже Spermophilus musicus Men., столь обыкновенный в долинах Пятигорского округа.

Что касается горных пород, то они по долине Ардона располагаются в следующем порядке: около Алагира залегают: песчаник, перемешанный с конгломератами, дальше известняки и доломиты, потом кварцы и аспидный сланец (в Нахазе и выше его), в одном месте гранит (около Бадских ворот ¹), а еще дальше снова тот же аспидный сланец.

Часа два спустя после отъезда из Алагира мы поровнялись с осетинским аулом Биз, в котором находится около 25 дворов. Замечательны хижины его. Они сложены из камня и как гнезда ласточек приклеены к утесам. Многие из них даже трудно отличить от скал. Почти против аула с нами встретилась жена моего проводника, которая ездила гостить к своим родным и теперь возвращалась домой. За нею гнали несколько баранов и везли в арбе другие подарки, сделанные ей родственниками. Она попросила нас остановиться и предложила вареную курицу и хорошего осетинского пива. Порядочно проголодавшись за дорогу, мы с удовольствием воспользовались ее предложением.

Следующий аул, через который нам пришлось проезжать, был Нузал. Он состоит только из 20 дворов, но считается центром Нузальского прихода, в котором их не менее 120. В Нузале живет старшина; к нему мы заехали, чтобы отдохнуть часа полтора. Он принял меня любезно, угощал пивом и просил у него ночевать, но так как нам оставалось не более получаса езды до урочища Св. Николая, где мы могли поместиться в просторном казенном доме, то я предпочел ехать дальше.

Против Нузала, на другой стороне Ардона, находятся остатки древней крепости. Ея каменные башни так искусно прилеплены к отвесным стенам ущелья, что их едва можно заметить. Около Нузала есть еще кладбище со многими памятниками, сделанными из дерева или камня. Осетины любят украшать их изображениями различных доспехов войны и охоты; поэтому на них часто приходится видеть целую выставку раскрашенных [53] рисунков не только ружей, пистолетов, шашек и кинжалов, но даже патронов, пороховницы, коробочки с салом для смазки оружия, отвертки и т. д.

За полчаса до заката солнца мы приехали в урочище Св. Николая. Это место расположено внизу скалистого ущелья, ширина которого не более полуверсты. По берегам Ардона здесь paстет много орешника, а на скалистых склонах ущелья редкий сосновый лес; при этом крупный сосны лепятся по совершенно отвесным, голым скалам и придают ущелью необыкновенно красивый и своеобразный вид.

К долине Ардона, почти против урочища Св. Николая, примыкает с западной стороны лесистая долина реки Цеи. В углу, составленном пересечением их, поднимается высокая гора Кальпер (на пятиверстной карте — Кальтвер). Вершина ее состоять из трех скалистых зубцов, на одном из которых нагромождены большие массы снега. Против Кальпера, на другой стороне Ардона, стоит также очень высокая гора Касара. От нее получило название ущелье Ардона выше урочища (Касарское ущелье).

В 8 часов утра мы отправились в лесистую Цейскую долину. Это короткая, глубокая, но относительно не так узкая дочкина. По дну ее, с шумом прыгая с камня на камень, быстро несется довольно большая, горная речка с чистой, голубоватой водой. Вся длина ее не более 15 или 20 верст. Высокие горы, основание которых покрыто лесом, а отвесные вершины — снежными и глетчерными полями, составляют бока этой прекрасной долины. Леса здесь смешанные, из хвойных и лиственных пород. Вверху долина замыкается высокими горами, с которых спускается большой глетчер, питающий речку Цею.

Более получаса мы ехали с правой стороны речки, по довольно сносной дороге. Она почти на всем протяжении шла по густому лесу, а потом привела нас к речке. Здесь когда-то находился мост, но вода снесла его, и мы должны были переправиться вброд. По левой стороне Цеи дорога стала значительно хуже и чем дальше, тем чаще встречались крутые спуски и подъемы. Около одиннадцати часов мы прибыли в Цейский аул, расположенный на высоком косогоре левой стороны долины, и решили сделать здесь непродолжительный привал.

Из аула открывался красивый вид на верхнюю область долины. Нижняя часть Цейского ледника, выдвинувшаяся из ущелья, ограниченного высокими горами, была видна очень ясно; [54] совершенно отчетливо обрисовывался и большой ледяной грот, из которого вытекает Цея.

Отъехав от аула верст пять, мы попали на довольно красивую поляну. На ней стояла большая, четыреугольная хата вроде сарая: это осетинская молельня Реком. Снаружи, вдоль почти всех стен ее, находилась баррикада из турьих и оленьих рогов вместе с черепами или по крайней мере с лобной костью. Довольно много их валялось и на крыше молельни. Более старые рога оленей от влияния солнечного света сделались белыми как снег. Около железной двери молельни лежали куски разбитой стеклянной посуды и различные медные вещи, не имеющие, впрочем, особенной ценности. Часовня вместе с окружающей ее поляной считается у осетин большою святынею, поэтому они приносят сюда в жертву Богу разные вещи. Турьи и оленьи рога доставляются, конечно, охотниками. Существует даже обычай непременно приносить к часовне рога первого оленя или тура, убитого начинающим охотником, и так как эта рога считаются неприкосновенными, то здесь их накопилось огромное количество, по всей вероятности, не менее пятисот или шестисот пар.

Осетины всеми силами стараются не допускать в молельню посторонних. С этою целью они уверяли меня, что человек, вошедший туда не по делу, а из простого любопытства, может не только ослепнуть, но даже умереть. Я знал, что в молельне находится много различных вещей, монет и даже произведений бронзового века ², но, чтобы не оскорблять религиозного чувства своих спутников, должен быль не входить в нее; зато я с удовольствием принялся тщательно осматривать богатую коллекцию рогов. Пользуясь всяким случаем наблюдать туров, я давно заметил, что оба вида их, т. е. Aegoceros Pallasii Rouill. и Capra Gueld. не только представляются мало похожими друг на друга, но имеют даже совершенно различные географические [55] области распространения. Aegoceros Pallasii, загибом рогов, более длинным хвостом и некоторыми другими признаками напоминающий баранов, живет на Казбеке и на горах к востоку от него. Здесь его область распространения соприкасается с областью распространения Capra Aegagrus Gmel., наоборот, на Эльбрусе и к западу от него в горах Кубанской области попадается только настоящий козел Capra Caucasica Gueld. В Рекомской баррикаде я не нашел ни одной пары рогов этого последнего вида; это, без сомнения, доказывает, что в верховьях Ардона, Цеи и на Адай-хохе водится только Aegoceros Pallasii.

За Рекомской поляной дорога превратилась в узкую, скверную тропинку, которая то вьется над кручами и обрывами, то тянется по такому густому лесу, что каждую минуту рискуешь изорвать платье или исцарапать лицо об ветки. Тут значительную часть расстояния мы были принуждены пройти пешком.

Часа через полтора или два тропинка привела на более ровную площадь, лишенную растительности и заваленную камнями. Много бурных потоков, на которые разбивается Цея, пересекали ее по всем направлениям. С западной стороны площадь замыкалась ледяной горой, составляющей нижний конец Цейского ледника. Около него были навалены груды камня; это старые морены довольно значительных размеров; что же касается ледяного грота, который мы заметили еще из аула, т. е. верст за десять, то он оказался таким величественным, как ни на одном из виденных мною ледников Кавказа. Он имел такие размеры, что в нем поместился бы средней величины двухэтажный дом; извилистые своды его состояли из прозрачного, голубовато-зеленого льда, а по каменистому дну неслась быстрая, пенящаяся речка. На поверхности ледника, составлявшей крышу грота, лежало много обломков скал. Некоторые из них находились в полувисячем положении, и от того редко проходило две или три минуты, чтобы какой-нибудь из них с громким шумом не летел вниз; поэтому приближаться к сводам грота было опасно. По определению Абиха, нижний конец Цейского ледника находится на высоте 6.575 футов над уровнем моря.

Так как было уже не рано, и я не мог рассчитывать обойти весь глетчер, то мне оставалось познакомиться с ним хотя в общих чертах. С двумя своими спутниками-осетинами я пробрался к левой боковой морене, где глетчер оканчивался довольно полого, и здесь начал взбираться на лед. С [56] полчаса мы употребили для того, чтобы влезть на нижний, самый крутой уступ, а затем попали на более пологую поверхность, с которой была хорошо видна значительная часть ледника.

Путешествие по льду не представляло никаких затруднений. Правда, нам попадались глубокие и чрезвычайно красивые трещины, но они были так узки, что мы могли переходить через них без всякого труда. Кроме того, встречались песчаные бугры и колодцы. Последние имели просвечивающие, ледяные стенки и как будто содержали вместо воды какую-то голубовато-зеленую жидкость. На боковых частях глетчера лежали морены из черного почти щебня; они были, однако же, гораздо меньше, чем на других больших ледниках Кавказа. За моренами следовали склоны гор, покрытые скудной растительностью; на них паслись стада овец, принадлежащие цейским жителям. Величина ледника оказалась довольно значительной, именно: длина, вероятно, не менее 4 или 5 верст, при средней ширине по крайней мере в полверсты. Поверхность его довольно ровная, за исключением самой верхней части, граничащей с фирном и находящейся в юго-западной стороне.

Я очень жалел, что не взял с собою теплого платья и провизии и не мог переночевать вблизи ледника, чтобы на следующий день более тщательно осмотреть его. Это тем более досадно, что на пятиверстной карте Кавказа Цейский ледник обозначен крайне неопределенно. На ней изображено к Ю. и ЮВ. от вершины Адай-хоха громадное, снежное или глетчерное поле, уступающее по величине разве только снежным полям Эльбруса ³; но, видевши Адай-хох с разных сторон, я сильно сомневаюсь в том, чтобы это было справедливо. Цейский ледник питается снегами Адай-хоха и его отрогов и принадлежит, без сомнения, к наибольшим ледникам этой высокой горы.

Осмотрев долину Цеи, мы отправились вверх по Касарскому ущелью. Оно так-же узко и извилисто, как Нахаз, но ограничено с боков гораздо более высокими стенами, который во многих местах переходить даже за снежную линию. Большая часть их состоит из скал красивого, серого, крупнозернистого гранита, переходящего часто в гнейс. Касарское ущелье не бедно и лесом, но он растет по преимуществу на совершенно [57] недоступных местах. Кроме сосны, которая преобладаете над другими древесными породами, здесь встречается клён, ольха, ясень, рябина, а из кустарников — жимолость, смородина, малина, крыжовник и орешник. Орехов особенно много около Св. Николая; здешняя малина мельче садовой, но ягод на каждом отдельном стебле больше, иногда их бывает до сотни. Что касается крыжовника, то он всегда мелкий, мохнатый, буроватого цвета и сладкого вкуса. Смородина ростом выше садовой, имеет длинные кисти и красновато-черные ягоды; вообще она больше приближается к черной, чем к красной.

Разнообразная растительность привлекает сюда много птиц и зверей: по изобилию последних, это ущелье считается лучшим местом для охоты в целой Осетии. Медведи, серны и туры (Aeg. Pallasii) встречаются в нем очень часто, а скалы, чередующиеся с участками леса, облегчают скрадывание осторожных животных. Касара снабжает также лесом все осетинские аулы, лежащие по безлесному Мамиссоновскому ущелью.

В Касарском ущелье впадает с левой стороны в Ардон небольшая горная речка Эльса, которая, образуя бесчисленное множество водопадов, с шумом несется по короткой, но красивой лесистой долине. Она вытекает несколькими бурными потоками из небольших фирн-глетчеров, свешивающихся с крутых скал в ее верховьях. Вдоль всего Касарского ущелья проходить Военно-Осетинская дорога. Она содержится в таком отличном состоянии, что езда по ней среди превосходных горных пейзажей может считаться наслаждением.

За Касарским ущельем долина Ардона становится значительно шире. Граниты и гнейсы снова заменяются аспидным сланцем, который покрывается во многих местах слоем почвы. В ней укореняются мелкие, травянистая растения. Около аула Заромаг эта долина расширяется еще более и здесь к ней присоединяются следующие второстепенные долины: Нарская, Закинская, Табарзинская и Зрукская. По Нарской, а потом Закинской идет вьючная дорога на Рокский перевал, ведущий в Тифлисскую губернию.

Не доезжая Заромаг, мы увидели на дороге соленый источник. Он был грязен и мутен до невозможности. Люди из него воды почти никогда не пьют, а только поят домашний скот, для которого, по мнению осетин, чистота нужна еще менее, чем для них самих. Впрочем, здесь есть еще и другой, [58] также соленый, источник, считающийся целебным, водою которого пользуются и люди. Главное минеральное начало в обоих источниках — хлористый натрий.

Аул Заромаг состоит из двух частей, разделенных небольшим промежутком. Верхняя часть расположена при небольшой речке, берущей начало на южном склоне Кальпера. Местные жители называют ее Адай-ком-дон (ком — ущелье, дон — речка), считая таким образом Кальпер не более как отрогом одной из высочайших гор Кавказа — Адай-хоха (15.214 ф.). На пятиверстную карту эта речка нанесена, но осталась без названия. Мало мест встречал я на Кавказе, с которых был бы такой великолепный вид на снежные вершины. Около самого аула тянется ущелье Адай-ком; наверху оно замыкается высокой, черной, зубчатой стеной, по концам которой поднимаются две громадные, правильные пирамиды, похожие друг на друга. Они состоят, главным образом, из шифера почти черного цвета, а на верху покрыты снегом. Из аула они видны с поразительной ясностью и кажутся на расстоянии не более часа ходьбы, хотя на самом деле едва ли можно добраться до них меньше, чем в полдня.

С южного склона Кальпера, обращенного к Заромагу, спускаются три маленьких глетчера: Адай-комский, Цхубегский и Арнагский. Два последние хорошо видны из аула. По рассказам местных жителей, все они теперь стали гораздо меньше, и особенно сильное уменьшение произошло за последние 25 или 30 лет. Сами они указывали мне на старые морены, как на доказательство уменьшения глетчеров. По словам заромагских охотников, на склонах Кальпера и Адай-хоха встречается много туров, серн, горных индеек (Tetraogallus caucasicus) и горных тетеревов (Tetrao Mlocosyevitzii).

От Заромаг тянется узкое, почти лишенное скал Мамиссоновское ущелье, ведущее к перевалу в Кутаисскую губернию. Хотя склоны его состоят также из аспидного сланца, но он покрыт порядочным слоем почвы, в которой могут укореняться не только разнообразныетравы, но даже кустарники и деревья. По правой стороне речки небольшие деревца образуют даже сплошные заросли, простирающиеся на несколько верст. Несмотря на значительную высоту над уровнем моря, здесь и хлебные растения, за исключением лишь кукурузы и проса, разводятся довольно успешно. В особенности хороший вид имели [59] хлеба около аула Сатата, версты на три выше Заромага, где они занимали довольно значительную поверхность и были очень правильно распланированы. Но странным показалось мне то, что, по рассказам жителей, их посевы, расположенные между гор на такой значительной высоте, часто страдают от засух, который в последние лет шесть стали особенно часты. Этому я не легко бы поверил, если бы сам не имел случая убедиться, что в настоящем (1882) году здесь целых полтора месяца (с 5 июня по 19 июля) не было ни одного дождя и что значительная часть хлебов совершенно погорела. Жители говорят, что только густые, ночные туманы поддерживают кое-как растительность во время засух.

В час пополудни мы приехали в аул Тиб, ничем особенным не замечательный. Здесь я отпустил своего проводника, взятого в Алагире, и нанял другого, который вместе с парою верховых лошадей за три рубля в сутки поступил в мое распоряжение. С ним я должен был отправиться через Мамиссоновский перевал в Они.

В Тибском приходе, недалеко от селения Калак, находится перемежающейся источник, называемый местными жителями Хусаг-дон, т. е. спящий родник. Он иногда несколько раз в день то перестаете течь, то снова начинает. Осетины верят, что посредством его можно узнать праведного и грешного человека. Если человек просит Бога, чтобы вода в Хусаг-доне перестала течь и она перестанет, а потом по его же молитве снова потечет, то значит человек святой; в противном-же случае — грешный. К Хусаг-дону собирается иногда много богомольцев и, как говорить, не только осетин, но даже из соседнего Рачинского уезда Кутаисской губернии. Вода в нем чистая, хорошая.

За Тибом Мамиссоновское ущелье становится еще шире. Его даже нельзя назвать ущельем, так как вместо скал оно окружено альпийскими лугами и пастбищами. Дорога здесь довольно круто поднимается вверх, а растительность с каждой верстой становится все свежее и красивее. На правой стороне ущелья по-прежнему тянутся лесные заросли. Особенно свежую траву и множество красивых цветов мы встретили около так называемого приюта, т. е. казенного дома, построенного при Военно-Осетинской дороге и служащего пристанищем для проходящих и проезжающих. Здесь мы застали в полном цвету красивую, с розовыми [60] венчиками Betonica grandiflora, большое количество розовой персидской ромашки (Pyretrum roseum), Centaurea alpina, генцианы (Gentiana pyrenaica, G. verna L. и G. septenfida Pall.), с голубыми цветами Scabiosa caucasica M. В., очень красивый розовый Orchis sp.?, синеватого цвета Polygala vulgaris, красивые колокольчики (Campanula Adami M. В. и С. Biebersteiniana), крупный Linum hirsutum, Sedum spurium M. В., Cephalaria tatarica, очень душистый Thymus и еще много других растений, отличающихся сочностью и яркой окраской цветов. Что касается розовой персидской ромашки, то она встречается в таком изобилии, что грузины специально за нею приходят сюда и покупают сушеные цветы и плоды по три или по три с половиною рубля за пуд. Замечательно, что осетины совершенно не знают ее употребления, а между тем им она была бы не бесполезна. Хлебные растения доходят здесь до высоты слишком семи тысяч футов ⁴ и около самого приюта я видел еще довольно сносный ячмень. Мелких птичек по лугам и полям нам попадалось также немало. Мы часто видели каменных чеканов (Saxicola oenantae и S. aurita) и луговых (Pratincola rubetra), красногрудку (Pyrgula crytryna), овсянку (Emberiza cia) и горного вьюрка (Petrofringilla alpicola, Fringilla nivalis Briss.), а на высоте не менее 7.000 ф. слышали крик перепела.

К приюту мы приехали перед вечером и здесь нашли двух осетин, на которых лежит обязанность прислуживать проезжающим. Они зажарили нам баранины, сварили яиц и согрели для чая воды. Когда нам пришлось расплачиваться, то оказалось, что одним из дорогих предметов у них считаются дрова, почему была выставлена отдельная плата за щепки, на которых варили яйца, согревали воду. Это объясняется тем, что за лесом им приходится ходить очень далеко. Зимой, во время мятелей, эти сторожа должны днем и ночью звонить в колокол, чтобы заблудившиеся путники могли по звуку его отыскать приют. Расположен приют на высоте более 7.000 футов.

Чтобы лучше рассмотреть окрестности этого места, я взобрался на небольшую гору, находящуюся с правой стороны дороги. Отсюда хорошо видна была громадная, скалистая, [61] остроконечная гора, на которой, вследствие большой крутизны ее склонов, снег лежал только небольшими клочками. Это Тепли, имеющая 14.510 футов высоты. Для осетин вершина ее представляет нечто таинственное. Они говорят, что взойти на нее невозможно: каждый, попытавшийся сделать это, наказывается слепотой. Кроме Тепли, с этого места были хорошо видны горы, расположенный на Ю. и ЮВ. и служащие водоразделом бассейнов Ардона и Риона. Их три пика (Халаца, Тбильса и Налаури ⁵), находящееся недалеко друг от друга, также достигают очень значительной высоты. Они покрыты довольно большими снежными полями, но совершенно лишены глетчеров.

На следующее утро мы отправились дальше по Мамиссоновскому ущелью. С обеих сторон дорогу окружали альпийские пастбища, по которым бродили стада овец и рогатого скота. Скал вблизи не было вовсе; но зато часто попадались топкие котловины; на них в изобилии росла Caltha palustris с большими круглыми листьями и другие растения, свойственный влажной почве. Верстах в двух от перевала мы проезжали мимо двух маленьких глетчеров, отстоящих сажень на 200 от дороги. Больший из них образовался из двух ледяных потоков. Несмотря на незначительную величину, этот глетчер имеет порядочные морены сравнительно недавнего происхождения. Оба глетчера, составлявшие прежде одно сплошное ледяное поле, разделены теперь узким промежутком, занятым их боковыми моренами. Из внимательного осмотра местности можно было определить, какой величины эти глетчеры достигали в прежние времена. В самом деле, на расстоянии полуторы версты от концов их находятся два вала из каменных обломков, почти совершенно покрытых почвой. По виду и положению нельзя было не угадать в них конечных морен, образовавшихся много лет тому назад. Из обоих глетчеров вытекает небольшая речка, впадающая в Мамиссон-дон.

В 9 1/2 часов утра мы были на самом перевале, который называется Мамиссоновским или Чанчахи и возвышается на 9.300 ф. над уровнем моря. От Алагира до перевала нам пришлось ехать по Военно-Осетинской дороге. Вся она находится в таком исправном состоянии, что по ней без малейшего затруднения можно было проехать в любом экипаже. Снег на дороге [62] лежал только в одном месте, притом на пространстве не более двадцати шагов. На гребне, составляющею перевал, мы видели много альпийских ворон (Fregilus graculus), воронов и двух или трех белозобых дроздов (Merula torquata L.), а растительность состояла из приземистых злаков, да изредка попадались еще колокольчики и камнеломки (Saxifraga).

II.

Южный склон. — Кадисар. — Богатая растительность. — Долина Чанчахи. — Леса. — Деревня Глоли. — Рачинцы и евреи. — Они. — Геби. — Долина Зопхетуры. — Ледники.

С перевала нашим взорам открылась новая картина. Мы увидели бесчисленные горные хребты и лесистые долины Закавказского края. Пересекаясь по всевозможным направлениям, они представляли такую чудную сеть, от которой долго невозможно было оторвать глаз. Яркой зеленью и богатством лесов они резко отличались от долин и хребтов северного склона. С вершины перевала с шумом скатывались бесчисленные ручьи, из которых образуется речка Чанчахи, с большой стремительностью несущая в Рион свои мутные воды по глубокому, лесистому ущелью. Хотя и здесь во многих местах виден снег, а с перевала спускается даже небольшой, пересеченный трещинами и окруженный маленькими моренами, глетчер, но живительное и благотворное влияние юга чувствуется тут с каждым шагом все сильнее я сильнее. По множеству быстрых ручьев, текущих по всем направлениям, по приземистой травке с редкими цветами перевал представлял совершенную картину весны. Но едва мы проехали версты две или три, как увидели лето в полном разгаре. Мы спускались по правой, обращенной к солнцу, стороне ущелья, и вся она представляла роскошный цветник. Везде были видны пышные и ярко окрашенный гвоздики, красные и белые розы, геицианы, колокольчики, скабиозы, розовый линум и множество других цветов, между которыми росли кусты малины, смородины и ежевики.

Замечательно быстро менялись картины растительности по мере того, как мы спускались вниз. На северном склоне нужно проехать от перевала верст двадцать, чтобы увидеть лес, [63] а здесь, верстах в двух от перевала, на высоте не менее 8 1/2 тысяч футов над уровнем моря, притом на покатости, обращенной к северу, уже были березовые заросли, а немного ниже тянулись густые, темно-зеленые еловые и пихтовые леса; что же касается солнечной стороны, то там елей и пихт почти не было, зато всюду рос клён, вяз (карагач), рябина, орешник, сосна и т. д. Верстах в двух от перевала начали попадаться ящерицы (Lacerta muralis Laur.), а еще ниже они сновали всюду, как по траве, так и по скалам. Нужно заметить, что долина Чанчахи закрыта почти со всех сторон, поэтому имеет сравнительно теплый климат и богатую растительность. В этом отношении она далеко превосходить другие долины верховьев Риона или, напр., долину Арагвы по Военно-Грузинской дороге.

Пастбищная полоса, находящаяся непосредственно под Мамиссоновским перевалом, известна под именем Кадисара (на карте Кадисар обозначен на Осетинской стороне). Это место принадлежите жителям небольшого селения Глоли, расположенного на правом берегу Чанчахи ⁶. По богатству растительности и отсутствию мух она представляете очень удобное место для пастьбы скота. Действительно, осетины не только из ближайших аулов, но нередко даже с плоскости пригоняют сюда своих баранов, и жители Глоли, как рассказывали мне, извлекаюсь из этого источника порядочный доход.

К северу от Мамиссоновского перевала возвышаются две горы: Чанчахи и Буби. С последней спускается узкий, но довольно длинный глетчер. Из-под него вытекаете речка Буби. Дорога с перевала идете зигзагами, быстро спускаясь вниз. Она так плоха, что во многих местах по ней не безопасно ехать верхом, а об езде в экипажах не можете быть и речи. В нескольких верстах от перевала находится местечко Гуршеви. Здесь по мостику мы переехали на левый берег Чанчахи. В Гуршеви поселилось несколько дворов осетин. Они, по словам моего проводника, платят жителям Глоли по десяти рублей в год от семьи.

Тотчас за Гуршеви дорога входить в лес, [64] величественнее и очаровательнее которого трудно себе что-либо представить. Громадный вековые ели и пихты, похожие скорее на исполинские колонны, чем на обыкновенный деревья, здесь видны по всем направлениям. На большей части своей высоты они покрыты густыми ветвями, с которых свешиваются в виде бород серо-зеленые лишайники. Многие из этих великанов достигают трех, даже трех с половиною обхватов толщины (почти сажень в диаметре). Рядом с ними стоят не менее величественный буковые деревья (Fagus sylvatica L., чинар), прямой и гладкий ствол которых до высоты сажень десяти или двенадцати не имеет ни одной ветви. Молодых деревьев в этом лесу, сравнительно, весьма немного. Почва в некоторых местах покрыта красивыми папоротниками, высотою почти в рост человека и кустарниками, как, напр., падубом (Ilex aquifolium) с твердыми, блестящими листьями, и вьющеюся жимолостью с белыми и розовыми цветами; в других же местах леса на ней нет ничего, кроме самой мелкой травы и мягкого, влажного мха. Тут особенно красиво выступают бесконечные колоннады исполинских деревьев, в вечный полумрак которых не проникает ни один луч солнца. Почти полное безмолвие, царствующее в таких местах, только изредка прерывается стуком дятла, чириканьем маленькой серой славки или, наконец, только по временам доносящимся шумом какого-нибудь большого горного ручья.

Склоны долины с высокими отвесными вершинами сплошь покрыты этим лесом; его же стройные деревья образуют прелестную, зеленую арку над рекою Чанчахи.

Из царства зверей в лесах Чанчахи водится больше всего медведей; попадаются волки и куницы, а кабанов и оленей нет вовсе. Выше границы лесов живут еще серны и туры.

Часа за два до наступления вечера мы приехали в Глоли. Это маленькая деревушка, имеющая всего около тридцати дворов. Расположена она при впадении в Чанчахи небольшой речки Бокой-Цхале ⁷. Глоли имеет очень живописные окрестности: на западе возвышается большая гора Шода (11.128 фут.) ⁸ с широким основанием и притупленной вершиной, покрытой снежными полями. Она совершенно отделена от прочих гор [65] глубокими речными долинами и до половины высоты покрыта лесом. На востоке видна другая высокая гора Чанчахи, а на севере и юге — склоны долины, заросшие хвойными и лиственными лесами. Нижняя часть долины, около самой древни, засеяна хлебами. Украшением Глоли служат еще большие, тенистые орехи (Juglans regia). Около Глоли находится углекислый источник, содержащий железо, а несколько выше, на склонах, две башни и развалины церкви. Немногочисленное население Глоли состоит исключительно из имеретин (рачинцев).

Маленькая Бокой-Цхале, о которой уже упоминалось, несет очень мутную, холодную воду. Это, конечно, указывает на ее начало из глетчера. Действительно, по рассказам местных жителей, в верховьях ее есть труднодоступный глетчер, шириною сажень в 100 и длиною версты в две.

В день нашего приезда в Глоли быль зарезан буйвол, сломавший себе ногу при падении с горы. Казнь его была торжественно совершена на улице и здесь же распродавалось желающим его мясо. Сначала все шло благополучно, но вдруг из-за чего-то поднялся шум; очевидно, покупатели и продавцы не поладили друг с другом. Вскоре шум превратился в драку, в которой приняли участие все присутствовавшие. Я опасался, как бы в ход не были пущены ножи, которыми резали мясо, или кинжалы, и дело не завершилось бы кровопролитием; но оказалось, что драка кончилась также быстро, как и началась, и ничем особенным не сопровождалась, а полчаса спустя бывшие враги разговаривали так, как будто бы между ними ничего не произошло.

Часть мяса буйвола с вечера была распродана, поэтому осталась до утра на улице под большим тенистым орехом. Ночью хозяин буйвола должен быль вести непрерывную войну с собаками Глоли. На следующее утро я снова был разбужен страшным шумом. Оказалось, что около буйвола опять началась схватка. Она продолжалась по-прежнему очень недолго, и после нее враждовавшие партии снова мирно разговаривали, сидя на траве и покуривая трубки. Я спросил потом одного из жителей Глоли, каким образом его собраты могут, подобно детям, в течение нескольких минут поссориться, подраться и снова подружиться. Он не отвечал, что ссоры, подобные только что случившейся, у них бывают чуть не каждый день и считаются таким обыкновенным делом, за которое и не стоит долго сердиться. [66]

Вообще рачинцы, как кажется, народ добродушный и беспечный, но, без сомнения, более трудолюбивый, чем, напр., мингрельцы или гурийцы. К этому их принуждает, конечно, более суровая природа гор, среди которых они живут.

В негостеприимстве их также упрекнуть нельзя. Все те, у которых мне приходилось останавливаться, принимали меня очень любезно. В особенности добродушным и любезным оказался старшина аула Геби — Лазаре Лобжанидзе, седой старик лет шестидесяти. Он угощал меня, чем только мог; принес между прочим большой кувшин имеретинского вина и предлагал много тостов за мое здоровье, за благополучное окончание моего путешествия и т. д. Здесь я в первый раз заметил пристрастие рачинцев к тостам. Они пьют за здоровье не только всех гостей и хозяина, но даже прислуги, напр., мальчика, который наливает вино или подает кушанья. Другой рачинец, простой духанщик, приятель моего проводника, не хотел брать деньги за взятое у него вино не только со своего знакомого, но даже и с меня. Очень не понравился мне лишь один мой проводник, который своею, самой неискусной, бесстыдной лестью надоел мне до невозможности.

В Тифлисе рачинцы слывут за хороших работников (преимущественно плотников), но тем не менее вполне трудолюбивым народом их едва ли можно назвать. Проезжая через их селения, даже в непраздничный день, редко увидишь тенистый орех, под которым не спало бы или не валялось несколько сынов Рачи.

Мужчины рачинцы одеваются в общекавказский костюм — черкеску. Особенно красивые лица я между ними встречах редко, но зато девушек много очень хорошеньких. Они имеют правильный черты лица, темные глаза и волосы, нежную кожу в прекрасный румянец на щеках.

Совершенную противуположность рачинцам составляют евреи, успевшие уже завести здесь духаны и лавочки и, без сомнения, вымогающие последние гроши у бедного местного населения. Мне самому пришлось убедиться в их алчности. В деревеньке Уцера я обратился к еврею за хлебом и самоваром. За каждую пышку из плохого теста, весом никак не более 1/2 фунта, он взял по десяти копеек, а за самовар, который мы разогревали своими углями, продержали не более сорока минул и потом сами отнесли ему, — сорок копеек. Конечно, за это [67] он был — и весьма основательно — выруган. Замечательно, как сильно успело племя израилево здесь размножиться. В Они, составляющем центр Рачинского уезда, все лавки принадлежат евреям, и они, вероятно, составляют не менее половины населения этого городка.

Из Глоли я отправился в Они, чтобы там, при посредстве уездного начальника, найти себе проводника для путешествия к верховьям Риона. Мы снова переехали на левый берег Чанчахи и попали в тот дремучий лес, о котором я уже говорил раньше. В нем и здесь преобладали вековые ели и пихты. Проехав верст пять, т. е. до того места, где Чанчахи впадет в Рион, мы продолжали путь вдоль его левого берега. В нескольких верстах отсюда хвойные деревья начали мало-помалу уступать место более мелким лиственным; все чаще и чаще попадалось Clematis vitalba — красивое, вьющееся растение с белыми цветами — и особая разновидность ежевики (Rubus fruticosus, L.) с колючим, угловатым стеблем, толщиною почти в палец и высотою более, чем в рост человека. Еще несколько ниже, на открытых местах, были уже виноградники, каштаны также встречались, но изредка. В одном месте, где через Рион строился новый мост, мы увидели небольшой минеральный источник. Чистая, холодная вода его оказалась насыщенной угольной кислотой и имела такой приятный вкус, что мы несколько раз принимались пить ее.

Настоящая дорога, проложенная с правой стороны Риона и составляющая продолжение Военно-Осетинской, была размыта водой; поэтому нам пришлось пробираться с левой стороны реки, по едва разделанной тропинке. Она то извивалась по густому лесу, то тянулась под отвесными скалами, и была так узка, что приходилось много раз слезать с лошади, чтобы не цепляться за скалы или деревья. Местах в двух или трех на ней через глубокие овраги были перекинуты сделанные из плетня мостики, которые не только гнулись и трещали, когда проходила по ним лошадь, но и легко могли обломиться.

Перед Они долина Риона делается значительно шире; вдоль берегов его тянутся только кустарники и маленькие лески, а вдали по склонам гор виднеются крупные сосны; поляны и вообще открытые места заняты хлебными полями и виноградниками. Птиц попадается также гораздо больше, чем в скалистых ущельях или дремучих лесах. Тут летало много черных [68] дроздов, сорокопутов (Lanius collurio), овсянак (Emberiza cia), славок, желтых плисок и соек.

В 10 часов утра мы приехали в Они. Оно имеет вид большого, богатого села и расположено на левом берегу Риониц несколько ниже слияния его с Сакаурой. Значительная часть домов Они деревянные, одноэтажные, но есть несколько каменных, двухэтажных. В самом Они и его окрестностях разведено много виноградников. На летнее время в Они приезжают из Кутаиса многие семейства, чтобы подышать более свежим и здоровым воздухом. Некоторые из них, впрочем, отправляются еще дальше и поселяются в Утсори. Несмотря на близость гор и довольно значительную высоту (2,750 ф.) над уровнем моря, в Они бывает иногда очень жарко. Мне, например, пришлось пробыть здесь несколько часов и я изрядно помучился от жары. Это, впрочем, отчасти можно приписать и тому, что перед приездом сюда я довольно долго пробыл в горах и успел привыкнуть к более прохладному воздуху. Но сильнее всего не понравилось мне Они тем, что оно переполнено евреями. Из лавчонок, духанов, из окон домов, словом отовсюду выглядывают еврейские физиономии, а на улицах копошится такое множество детей, что, право, можно удивляться плодовитости этого племени.

В Они я застал только помощника уездного начальника, все же прочие власти отправились тушить лесные пожары, которые вследствие продолжительной засухи приняли угрожающие размеры и требовали решительных мер ⁹. Помощник уездного начальника, прочитав открытый лист, выданный мне по просьбе Кавк. Отд. Имп. Русск. Геогр. Общества из Главного Управления Кавказом, сказал, что в целом Рачинском уезде, если только исключить Они, едва ли найдется десять человек, которые будут в состоянии прочитать этот лист, и предложил мне другой, от своего имени, написанный на грузинском языке. Я, конечно, с удовольствием принял его предложение и потом в душе несколько раз благодарил судьбу за новый документ, и теперь, на основании собственного опыта, советую всем, отправляющимся в Рачу, Сванетию или другие подобные места, запасаться открытыми предписаниями непременно на местном языке, [69] иначе их не съумеет прочитать ни один писарь. Что касается проводника, то помощник уездного начальника посоветовал мне взять его в Геби, находящемся на нашем пути к верховьям Иона и отстоящем отсюда верст на 30. Так как дорогу до Геби знал мой проводник, осетин Муссирбей, то мы могли добраться туда без затруднения.

Часа за три до наступления вечера, когда жара начала понемногу спадать, мы отправились обратно вверх по Риону с тем, чтобы переночевать в небольшом селении Утсори (на карте Удера), отстоящем от Они верст на двенадцать. Здесь мы отекали нечто вроде постоялого двора и заняли в нем небольшую комнату.

Утсори расположено на правом берегу Риона и имеет красивые окрестности. Я уже говорил, что сюда многие приезжают лечиться свежим, горным воздухом. Нужно заметить, что это место расположено на высоте слишком 3,000 ф. над уровнем моря и потому имеет более чистый, прохладный воздух, чем Они. Кроме того, верстах в двух от Утсори, по левому берегу Риона, есть углекислый источник, целебные свойства которого очень превозносятся туземцами. Недалеко отсюда находится и тот содержащий железо ключ, о котором я уже говорил. Если прибавить, что Утсори окружено лесами, что в Рионе, около самой деревни, хорошо купаться, — то, конечно, станет очевидным, что здесь каждый, сколько-нибудь любящий природу, с удовольствием может прожить летом недели 3-4. Немалым украшением Утсори служат еще несколько огромных, тенистых орехов, растущих внутри селения.

Едва только мы успели сложить свои вещи в комнате, как к нам явилось несколько хорошеньких имеретинских девочек, предлагавших купить у них свежего коровьего масла и травы для лошадей. Нужно заметить, что в Утсори пахатных и сенокосных мест крайне мало, выгона для скота почти нет, поэтому, останавливаясь здесь, нельзя пустить лошадей на подножный корм, как это всегда делается в аулах, а нужно покупать для них траву. Дети, в особенности девочки, пользуясь этим, рвут ее на полянах, связывают в пучки немного менее обыкновенного снопа хлеба и продают по пяти копеек каждый. За небольшую тарелку масла они просили десять коп. Отчасти по необходимости, а отчасти из нежелания отказывать хорошеньким продавщицам, я купил у них того и другого. [70]

Утром на следующий день мы отправились в путь и почти до места впадения Чанчахи в Рион должны были ехать по знакомой уже нам дороге. Но тут она разделилась: на В. по долине Чанчахи шла дорога на Мамиссоновский перевал, а на CСЗ — в Чиора, Геби и вообще к верховьям Риона, т. е. к тем местам, куда я теперь стремился. Здесь наш путь пролегал то по прекрасным хвойным лесам, то по большим, красивым полянам, на которых росли редкие, но очень почтенных размеров сосны. Около полудня мы выехали на более открытую местность, где Рион разбивается на множество отдельных потоков и вместе с находящимися между ними островами занимает полосу шириною не менее полуверсты. Все это пространство покрыто округленными речными валунами и лишено всякой растительности. На левом берегу реки виднелась деревня Чиора, но она осталась у нас в стороне. Проехав еще версты четыре, мы достигли того места, где долина становится еще шире, а Рион, сильно разлившись, делается так мелок, что через него без особенного труда перебираются даже пешеходы. Здесь, на высоте 4.540 футов, стоит Геби.

Это — довольно людное селение, большая часть домов которого расположена на высоком, левом берегу Риона, недалеко от впадения в него Чешуры. В самом селении в Рион впадает еще небольшая речка Лоткашура. Из Геби открывается очень красивый вид на долину Чешуры, большая часть которой покрыта непрерывными, внизу лиственными, а вверху хвойными лесами. Скал в ней почти не видно. На СВ. эта долина замыкается высокой, красивой горой с плоскою, широкою вершиною, подрытой обширными снежными полями, с которых спускается вниз несколько небольших глетчеров. Туземцы называют эту гору «Штала».

В течение лета через Геби и теперь проходит немало пешеходов, пробирающихся с одной стороны Кавказского хребта, на другую; в прежние же, более воинственные времена, вероятно, здесь пробирались целые партии, и тогда Геби имело важное стратегическое значение. Действительно, Геби господствует почти над всеми долинами верховьев Риона и чрез него проходит одна дорога вдоль Риона на Северный Кавказ, в Балкарию, другая — до долине Чешуры ¹⁰, также через Главный хребет, в [71] Осетию, к верховьям Уруха, а недалеко от него, через Чиора, еще третья дорога, также в Осетию. Находясь на таком перепутьи, Геби, вероятно, нередко подвергалось нападению шаек разбойников, пробиравшихся с Северного Кавказа или других местностей в Грузию. Основательность такого предположения подтверждается и тем, что внутри селения до сих пор сохранилось 5 каменных, крепких башен с амбразурами для ружей. Если бы во время нападения в каждую из них засело по 10 или 15 храбрых воинов, то они могли бы, направляя ружейный огонь во все стороны, удобно обстреливать улицы деревни и наносить таким образом сильный урон шайке грабителей вроде сванетов или мусульман Северного Кавказа. Теперь, конечно, прошли безвозвратно времена таких нападений, жители Геби превратились в мирных поселян, а башни служат только притоном огромному количеству стрижей (Cypselus apus.). Окрестности Геби очень богаты лесом; около самого селения, вдоль берегов Риона, есть достаточно места и для посева хлебов, так что положение жителей Геби довольно сносное. Только зимою, когда здесь выпадают такие снега, которые засыпают избы до самой кровли, им приходится терпеть немало.

Приехав в Геби, мы остановились в канцелярии ¹¹, помещающейся в двухэтажном доме, в самой средине селения. Здесь была небольшая комната, предназначенная, между прочим, и для проезжающих. В ней стояла деревянная кровать и единственная скамейка, а на полу лежала масса сору и пыли. В канцелярию, на второй этаж, вела лестница из шиферных плит, но ступени ее были так высоки и скользки, что ходить по ним было едва ли не опаснее, чем по иному глетчеру. Через полчаса после нашего приезда явился к нам почтенный старшина селения, Л. Лобжанидзе. Поговорив с ним немного, я попросил его найти мне проводника и пособить добыть на дорогу мясной провизии. Вскоре, по его приказанию, к крыльцу канцелярии пригнали небольшое стадо коз для того, чтобы я сам выбрал одну из них. Хозяин потребовал за нее 2 руб. 20 коп. Перед нашим отъездом из Геби она была зарезана, разделена на части и уложена в переметные сумы. К этому времени явился и новый проводник, житель Геби. На мой вопрос, сколько [72] должен я платить ему, старшина отвечал, что я могу воспользоваться им бесплатно, как служащим; но в таком случае он, не имея своей лошади, должен будет идти за ним пешком. Тогда я положил ему два рубля в сутки, с условием нанять на эти деньги и лошадь. Таким решением он, по-видимому, был очень доволен. Мой прежний проводник, Муссирбей, тоже остался при мне; таким образом мы должны были отправиться втроем.

Хотя наш новый спутник явился в то время, когда оставалось только часа полтора до наступления сумерек, и советовал нам ночевать в Геби; но я решил ехать с вечера, во-первых, для того, чтобы спать не в грязной хате, а на открытом воздухе, во-вторых, чтобы рано встать и тотчас же отправиться дальше. С вечера, однако, мы успели отъехать от Геби только верст восемь и на лужайке, недалеко от берега Риона, расположились на ночлег. Лошади были пущены на подножный корм, а мы занялись приготовлением чая и шашлыка.

На следующее утро нам пришлось проехать еще версты четыре вдоль берега Риона, прежде чем свернуть в долину Зопхетуры. Дорога здесь оказалась отвратительной донельзя: она почти на всем протяжении извивалась по краю отвесных обрывов и круч над самым Рионом. Скользкие подъемы и спуски на ней встречались чуть не ежеминутно. Другое неудобство представлял еще густой лес, ветви которого беспрестанно цепляли за платье и били по лицу. Мне не хотелось беспрерывно слезать с лошади и снова садиться на нее, поэтому я продолжал ехать там, где проводники уже шли пешком; но когда моя лошадь два раза чуть не оборвалась под кручу, я должен был последовать примру своих спутников. Но тут случилось еще маленькая неприятность: а одном крутом косогоре проводник Муссирбей заупрямился и стал отказываться ехать дальше; тогда я ему категорически заметил, что он может возвратиться, если не хочет ехать, но что я не отдам ему его лошади, на которой ежу сам. Он поворчал немного, а потом счел за лучшее следовать за нами. По возвращении в Геби я узнал, что эту дорогу легко можно было миновать, стоило только два раза перебираться вброд через Рион; а так как эти переправы не представляли никакой опасности, то нам оставалось лишь пожалеть, что мы не поехали по правому берегу.

Часов в 7 утра мы достигли того места, где Зопхетура [73] впадает в Рион. Хотя она имеет не более 15 или 17 верст в длину; но, вытекая из обширных снежных и глетчерных полей Главного хребта, несет большую массу мутной, желтоватой воды. При впадении в Рион она не только величиною превосходит его, но и течет гораздо быстрее. Долина ее, отделившись под острым углом от Рионской, тянется сначала на СЗ., а потом, повернув почти под прямым углом, направляется на ССВ. Это — необыкновенно красивая долина, представляющая чудный сад, разведенный самой природой. Она гораздо просторнее других долин и имеет основание и склоны, поросшие лесами, чередующиеся с обширными полянами, покрытыми роскошной травой и бесчисленным множеством разнообразнейших цветов. Розовые, красные, синие, голубые и оранжевые краски здесь представляли замечательно красивое сочетание и вместе с целыми массами белых рододендронов, расположенных по окраинам полей, придают этим последним такой чудный вид, который оставляет неизгладимые следы в памяти путешественника. С востока и запада эту долину ограничивают горы, вершины которых покрыты альпийскими лугами, а с севера — Главный хребет, где над высокими, темными галлереями скал тянутся обширные, снежные поля. Если за Балканами существует «долина роз», то эту — по всей справедливости — можно назвать «долиною рододендронов и кленов», так как клен с красивши летучками и рододендроны составлять 9/10 всех прочих растений, встречающихся здесь. Кроме них, растет еще вяз, рябина, бук, береза и ива. Дорога по этой долине также несравненно лучше, чем по берегу Риона, и только в самой верхней части ее становится плохою.

Часа полтора мы ехали по обширным полянам вдоль левого берега Зопхетуры, а потом, по совету проводника, переправились на правый. Когда мы переезжали одну небольшую прогалину в лесу, вдруг Муссирбей останавливает лошадь и, показывая рукой на склон долины, почти шепотом говорит: «медведь!». Медведь стоял на небольшой, открытой осыпи, но Муссирбей так бестолково указывал мне на это место, что я увидел медведя только тогда, когда он успел приблизиться к группе кустов на опушке леса. Мне хотелось пустить в него пулю, но было уже поздно: медведь скрылся в кустарнике и только по движению веток можно было заметить, что он пробирался к лесу. Я очень жалел, что не увидел его раньше, на осыпи; [74] правда, он был вне выстрела для посредственного ружья, но из порядочной винтовки не трудно было бы убить его.

Не доезжая версты три до ледника, мы остановились. Тропинка тут кончилась, и лошади дальше идти не могли. С этого места хорошо был виден ледник Зопхетуры, почти на самой средине которого тянулась большая морена. До ледника, как казалось мне, было недалеко и добраться совсем не трудно; потому я, приказав Муссирбею съехать к речке и заняться приготовлением обеда, поспешил с другим проводником отправиться вверх по долине. Уже на первых порах дорога оказалась далеко не такой, как я ожидал, но дальше она становилась хуже и хуже. Пришлось пробираться то по бурьяну в рост человека, то по лесу. Бурьян скрывал неровности почвы и камни, валявшиеся чуть не на каждом шагу, а приземистый, березовый лес, деревья которого были доломаны и исковерканы глубокими снегами, выпадающими здесь во время зим ¹², оказался столь густым и имел такие кривые, переплетающиеся по всем направлениям ветви, что пробираться по нему можно было только с огромными усилиями. Цепляясь ногами то за ветви, то за камни, я падал, вероятно, не менее раз двадцати. Другая беда заключалась еще в том, что в долине Зопхетуры, открытой с южной стороны, в полдень бывает страшно жарко и в лесу, через который мы продирались, стояла духота нестерпимая. Карабкаясь на горы и продираясь через этот безобразный лес, я чуть не задыхался. На наше горе конец его не был виден и да не знали, сколько времени еще придется мучиться. Мне по крайней мере раз десять приходило в голову вернуться назад, но желание ближе ознакомиться с наибольшим из Рионских глетчеров брало верх и заставляло продолжать путь. Мы попытались было спуститься к самой Зопхетуре и пробираться вдоль ее берега, но и здесь оказалось не лучше.

Наконец, только через два часа после того, как мы вошли в лес, нам удалось достигнуть его верхней границы. Хотя до ледника оставалось еще около версты, но он был виден прекрасно, а главное — путь к нему был открыть и не представлял новых затруднений.

Отойдя от леса сажень сто, я сел отдохнуть на край [75] большого камня, проводник мой шел в стороне. Везде вокруг нас стоял бурьян, точно лес. Вдруг, шагах в трех позади меня, из-за камня раздается страшный шум, сопровождающий какими-то особенными звуками, и затем, я чувствую, что кто-то с большими усилиями стремиться выбраться из бурьяна. Находясь еще под свежим впечатлением встречи с медведем, я в первый момент подумал, не он ли отдыхал под камнем и был иною не воввремя потревожен, но, оглянувшись назад, увидел целую семью горных тетеревов, успевших уже подняться над верхушками бурьяна.

Вскоре мы добрались до ледника. Посредством метастатического термометра я приблизительно определил высоту нижнего конца его над уровнем моря. Она оказалась равной 6.800 фут. Уложив инструменты, я поднялся, чтобы идти дальше, но проводник, к моему немалому удивлению, объявил, что он не может вести меня на ледник, потому что у него порвались башмаки. Конечно, это была не более как отговорка, но тем не менее мне пришлось остаться без проводника в то время, когда он был всего нужнее. Я вспомнил при этом горцев-магометан Северного Кавказа, которые были всегда готовы идти за мною, да и без сомнения за всяким другим путешественником, хоть на край света.

Мое путешествие по глетчеру продолжалось часа два. Я начал подниматься на него немного левее того места, где из-под льда вытекает Зопхетура. У самого конца глетчера были нагромождены груды камней, а несколько выше тянулся довольно крутой ледяной скат сажень в 60 длины. Он был сильно изъеден солнечными лучами и почти везде слегка присыпан щебнем, поэтому взбираться на него было гораздо легче, чем можно было ожидать, принимая во внимание его крутизну. В полчаса я достиг конца средней морены, которая тянулась вдоль глетчера. Хотя тут на поверхности его было нагромождено много камня, но зато скат сделался гораздо положе. Перебравшись на восточную сторону морены, я очутился на обширном, чистом, ледяном поле, с которого открывался замечательно красивый вид на глетчер и окружающие его горы. Пройдя еще с полчаса вверх, я достиг того места, откуда он почти весь был виден прекрасно. Отсюда я возвратился назад. Некоторые трудности мною были встречены только внизу, при начале подъема и при переходе через срединную морену. Правда, трещины [76] попадались и в других местах глетчера, но они были так узки, что не могли служить серьезным препятствием к восхождению. Привожу краткое описание этого глетчера:

Глетчер Зопхетуры оканчивается не особенно круто и внизу завален грудами камня, совершенно скрывающими под собою лед. Он образуется из двух ветвей — восточной и западной. Длинная восточная ветвь отличается крутизной, свойственной только коротким висячим глетчерам, и начинается почти от самых вершин тех остроконечных зубцов скал, которые составляют гребень хребта; вследствие множества пропастей и ледяных выступов, она представляете очень дикий вид. Особенно много огромных косвенных и поперечных трещин находится на восточной окраине ее, близ боковой морены. Верхняя часть западной ветви ограничена с боков высокими скалами и потому была видна не вся, нижняя же представлялась не такой широкой и крутой, как восточная; трещин на ней, однако же, было довольно много.

От соединения этих ветвей образуется одна, сравнительно короткая, ледяная река, имеющая в длину, вероятно, версты полторы. Вблизи нижнего конца она очень узка, а в средней части имеет около полуверсты ширины. Из боковых морен обеих ветвей глетчера образуется средняя морена, которая тянется вдоль почти всей общей части, несколько ближе к ее западной стороне. Она оканчивается при начале того крутого склона, который составляете конец ледника. Здесь же находится и довольно широкая, левая (восточная) боковая морена. Все морены состоят, главным образом, из гранита и аспидного сланца.

С левой (восточной) стороны этого ледника располагается еще другой, узкий, короткий, но очень обрывистый. Прежде он, без сомнения, соединялся с своим соседом, теперь же их разделяет промежуток около сотни сажень. Из-под этого глетчера вытекает довольно большая речка с мутной, как грязь, водою; она образует несколько водопадов и низвергается прямо на поверхность большого глетчера. Несколько ниже конца этого последнего, с правой стороны, в Зопхетуру впадает еще довольно порядочная речка, которая также вытекает из небольшого глетчера, свешивающегося с западного склона долины.

Спустившись вниз и отыскав своего проводника, который все время пока я был на леднике, покойно спал на берегу Зопхетуры, я отправился вместе с ним в обратный путь. Нам [77] снова пришлось пробираться то по бурьянам, то по едва проходимым березовым зарослям. Наконец, мы выбрались да поляну, где ожидали встретить Муссирбея, но его здесь не оказалось. Я порядочно устал и был страшно голоден, поэтому сильно рассердился на него. Так как на траве были хорошо видны следы лошадей, с которыми он отправился вниз по долине, то мы решили по следам отыскать его, и это, конечно, удалось. Оказалось, что он нашел то место, где ему было приказано ожидать нас, неудобным и самовольно переехал на другое, заставим нас совершенно напрасно пройти пешком несколько лишних верст. К довершению этого, он не сварил нам ни чаю, ни мяса, потому что забыл взять у меня спички и не мог развести огня. За все это я прочитал ему порядочную нотацию, и он до следующего утра оставался в очень пасмурном настроении. Остаток дня и следующую ночь мы провели на этом же месте.

Нас окружала обширная поляна, покрытая высокою, свежею травою. Саженях в 50 было небольшое поле ячменя. Так как это место находилось на довольно большой высоте (около 6.000 ф. над уровнем моря) и не особенно далеко от ледников, то я ожидал, что ночь будет очень холодная, но в действительности она оказалась настолько теплой, что под буркой и драповым пальто я мог отлично выспаться и отдохнуть от дневных трудов.

Комментарии

1. На берегу Ардона, верст на 5 ниже Нузала.

2. В Осетии при раскопке курганов и древних могил находят очень много произведений бронзового века: бронзовые и медные кольца, браслеты, ножи, копья, отлитые из красной меди изображения оленя, каменного барана, тура и т. д. Так как рядом с этими вещами попадаются золотые, то осетины сами разрывают курганы и часть найденных вещей относят в Реком. В Рекоме, впрочем, находятся и позднейшие произведения рук человека — принадлежности христианской церкви, напр., древние образа, кадила и т. д.

3. По определению Абиха, снежные поля Эльбруса покрывают поверхность почти в 125 кв. верст.

4. По ущелью Фиаг-дон, находящемуся также в Осетии, хлебные поля доходят до 8.100 футов над уровнем моря («Задачи климатологии Кавказа». Статковского, стр. 79).

5. Названия заимствованы из пятиверстной карты.

6. Чанчахи, вытекая из самого перевала, направляется почти прямо на запад. Глубокое ущелье ее с обеих сторон окружено очень высокими горами, с которых стекают в Чанчахи все воды. Вследствие этого Чанчахи скоро превращается в большую речку. На пятиверстной карте она никак не названа. Против горн Шода она впадает в Рион.

7. На пятиверстной карте ей не дано названия.

8. На пятиверстной карте она неправильно названа «Шоба».

9. Пожары были в двух местах; в одном горели леса частных владельцев, в другом — казенные.

10. Чешура вытекает из Главного хребта.

11. В Рачинском уезде, равно как и в Осетии, канцелярией называют дом, где собираются сельские сходы и сельские власти.

12. По словам местных жителей, здесь выпадает такой снег, который почти совершенно скрывает под собою леса.

Текст воспроизведен по изданию: Осетия и верховья Риона // Записки Кавказского отдела императорского русского исторического общества, Книга XIII. 1884