ЗАМЕТКИ О ХЕВСУРЕТИИ

Страна, о которой пойдет речь в настоящей статье, столько своеобразна, склад жизни ее обитателей, социальные отношения вообще и правовые в особенности, представляют столько оригинального, что невольно напрашивается на внимание. Интерес, который она возбуждает, увеличивается еще более вследствие того, что хевсуры, как и соседние с ними народности (пшавцы и тушины), в настоящий момент претерпевают кризис в своем существовании: старым, выработанным веками, основам приходится сталкиваться с новейшими формами общежития, которые, можно сказать, диаметрально разнятся от них. Народ, ведавший сам прежде все свои общинные дела, создавший целый кодекс общежития, строго придерживавшийся его и бдительно охранявший его от всяких внешних влияний, теперь волей-неволей должен считаться с иными порядками и иным законодательством. Оно и понятно: общегосударственные формы рано или поздно должны были окончательно вытеснить старые порядки. В молодом поколении уже и теперь не замечается той преданности дедовским заветам, которая еще сохранилась у отживающего поколения.

В настоящей монографии я сообщу данные о хевсурах, собранные мною в продолжение почти двухлетнего пребывания в Тионетском уезде, Тифлисской губернии. Сделаю предварительно краткий географический очерк Хевсуретии.

Географический очерк Хевсуретии.

Хевсуретией называется небольшая территория, расположенная в Большом Кавказе, между 62,25° и почти 63° восточной долготы, 42,30° и 42,45° северной широты. Почти вся она [63] входят в состав Тионетского уезда, только западный отдел ее с деревней Джути принадлежит Душетскому уезду.

Границы Хевсуретии следующие: с севера: частью Владикавказский округ и частью внутренняя Кистетия, Тионетского уезда, с востока: эта же последняя и горная Тушетия, с юга — Пшавия, а с запада: долина речки Цно (у станции Казбек) и меридианный контрфорс, упирающийся в главный гребень близ горы Чаухи (12.107 фут. высоты) и отделяющий истоки Главной Арагвы от притока ее Пшавской Арагвы.

Главным Кавказским хребтом Хевсуретия делится на две неровные части: меньшую — Пирикительскую, т. е. часть, расположенную по ту сторону хребта (от грузинского слова *** — по ту сторону), и большую - Пиракетельскую, т. е. часть, лежащую по сию сторону хребта (от грузинского слова *** — по эту сторону (Слово ”пир-икити” (***-***) букв. значит: лице той стороны, а ”пир-акети” (***) – лицо этой стороны. Производя от них прилагательные: пирикители (лежащий по ту сторону) и пиракетели (лежащий по эту сторону). По этому поводу г. Радде в своей монографии «Хевсурия и хевсуры» замечает (стр. 19): «Названия Пирикетельская, Перикетельская и Перекетельская слышатся одинаково часто.» Явление вполне возможное для тех, которые записывают сами слова чужого им языка.). Обе эти части вставлены между отрогами Главного хребта, идущими с севера к югу и с юга на север и образующими узкие и глубокие ущелья. Таких ущелий много. Из них, конечно, обитаемы только те, в которых имеются горные речки и хоть немного пахотной земли и пастбищных мест.

На западе описываемой страны Главный Кавказский хребет идет почти в прямом направлении с запада на восток. Посреди этой приблизительно прямой линии возвышается Архотис-тави. К югу от этой части Главного хребта спускаются два отрога, сходящиеся у слияния р. Хевсурской Арагвы с Пшавской Арагвою, у так называемого Орцхали (двуречия). Ущелье, образуемое этими реками, и составляет главное местожительство хевсур. Начинаясь с юга, у Орцхали, узкой и высокой расщелиной, оно к северу все более и более расширяется и переходит, наконец, в альпийское плоскогорье, возвышающееся более, чем на 7.000 фут. над уровнем моря. По этому ущелью протекает Хевсурская Арагва, образующаяся от слияния нескольких речек: Блос-цхали, Хахматис-цхали и других. В ущельях, [64] образуемых Хевсурскою Арагвою и ее притоками, расположены все деревни юго-западной части описываемой страны, группирующиеся теперь, в административном отношении, в четыре сельские общества: Гульское, Борисахское, Рошкское и Боцалихское, названные так по имени более значительных селений: Гули, Борисахо, Рошки и Боцалихо.

Северная же часть Хевсуретии (Пирикительская) расположена между отрогами Главного хребта, идущими к северу частью от Архотис-тави и близлежащих вершин, частью же от более восточных пунктов Главного хребта: Чакис-мта, Борола, Малого Борбало. Отроги эти, начинающиеся плоской возвышенностью, в дальнейшем своем протяжении прямо на север, превращаются в узкие отвесные кряжи, окаймляющие глубокие ущелья Шатилис-цхали и Ардотис-цхали, названные по рекам, протекающим чрез них. Шатилис-цхали начинается на альпийской возвышенности, называемой Цубровани, и, ниспадая по очень крутым уклонам, принимает из поперечно расположенных ущелий несколько горных речек: Гурос-цхали, Кистанис-цхали и др., верстах в четырех от главного пункта Пирикительской Хевсуретии — Шатили, у самого Анаторийского склепа, соединяется с другой, сравнительно, более значительной рекой Ардотис-цхали, образуя Аргун. Ардотис-цхали начинается недалеко от вершины Борбало, на так называемом Андакском перевале (Перевалы: Андаки и Велкетили (хорошая поляна) служат главными пастбищами для стад окрестных жителей. Последний ведет из Хахмати в южной Хевсуретии к истокам Шатильского Аргуна.), чрез который сообщаются между собой пирикительские хевсуры и кистины с пшавцами.

Нужно упомянуть еще об одном ущельи, образуемом отрогами Главного хребта, идущими от Архотис-тави и называемом Архотским, Тут протекает Ахиелис-цхали — исток реви Ассы. Вот и все жилые места горной Хевсуретии. Часть описываемого народа живет еще в сел. Джути, Душетского уезда, и в Эрцойской долине. Это переселенцы из Хевсуретии, но они, вследствие частых сношений с Тифлисом и другими цивилизованными пунктами, теряют уже типичную национальную физиономию. [65]

Происхождение хевсур. — Сказания о происхождении их родов. — Несколько данных о прошлом Хевсуретии.

В отдаленные времена небольшая часть грузинского населения, забравшись в едва доступные горные трущобы Большого Кавказа, прервала сношения с своими соотечественниками и стала жить обособленною жизнью, вследствие чего и образовала отдельную этнографическую единицу. С течением времени в состав ее вошли разновременно пришельцы ближайших стран (как, напр., из Грузии, Кистетии, Осетии, Пшавии), искавшие убежища в горных трущобах. Из преданий видно, что это были отщепенцы современного им общества, выселившиеся из него вследствие совершения ими каких-нибудь преступлений: крестьяне, возмущенные жестоким обращением помещиков, убивают их и уходят в горы; туда же уходят и отомстившие за право первых трех ночей, и спасающиеся от кровавой мести. Так образовалась маленькая хевсурская нация. Она, благодаря географическим условиям занятой ею страны, сохранила прежде, подобно пшавцам и тушинам, свою политическую самостоятельность. Только некоторым грузинским царям и эриставам удалось, и то на самое короткое время, подчинить себе Хевсуретию. Впрочем, и нельзя было особенно зариться на бесплодные земли, защищаемые, вдобавок, населением далеко не мирного нрава.

Предположение о том, что грузины положили основание означенной нации подтверждается главным образом господством во всей Хевсуретии чистого грузинского языка; говор хевсур представляет только некоторые особенности в фонетическом отношении, а также в ударении и произношении. Предположение же о том, что в состав описываемой нации вошли и представители других народов подтверждается разнообразием типов, замечаемых среди хевсур. Потомки иноплеменных пришельцев, с течением времени, слились, в этнографическом отношении, с массою населения страны. Это тем более вероятно, что и теперь, на наших глазах, происходит подобная ассимиляция; так, напр., в деревнях Чабано, Зенамхари (около Тионет) живет несколько семейств, отцы которых, лет 30 тому назад, вышли из [66] Кистетии, и вот они уже во втором поколения совершенно потеряли свои верования, язык и слились с пшавцами. В большой деревне Симониант-хеви, на Эрцойской плоскости, находится многочисленная грузинская фамилия Туркишвили; предками их были турецкие пленники Ираклия II (во 2-ой половине XVIII в.).

Хотя хевсуры и образовали отдельную этнографическую единицу, но, вследствие местных топографических условий, не могли выработать ясного сознания о национальном единстве. Так, напр., южные хевсуры называют своих северных соплеменников не хевсурами, а шатилиони, архотиони, ардотиони — по имени тех селений, в которых они живут.

При этнографической разобщенности, у хевсур сохранились следы родового начала. Роды у хевсур имеют свою особенную жизнь, свои предания и обычаи. Мне насчитали таких родов одиннадцать. Роды эти следующие: 1) арабаули, 2) тчинтчараули, 3) гогочури, 4) кетилаури, 5) алудаури, 6) бурдули, 7) циклаури, 9) гигаури, 10) заридзе и 11) кистаури. Хевсуры производят их от разных родоначальников, поселившихся в более или менее отдаленные времена в описываемой стране.

Сказания о происхождении родов, передаваемые от поколения к поколению, не занесены извне, и уже по этой причине заслуживают внимания. Сообщу несколько сказаний. Абуле Тотиашвили алудаури, 60-тидесятилетний старик, рассказывал мне, что еще до Зураба (Жестокий арагвский эристав Зураб (в XVII в.) довольно живо сохранился в памяти хевсур.) предок его, спасаясь от мщения за убийство, бежал из Осетии в теперешний Аргунский округ. Там был тогда жестокий князь, пользовавшийся, между прочим, правом первых трех ночей; убив его обманным образом, он перешел в Хахабо. Некоторые из потомков его и остались там, другие выселились оттуда в Хахмати (в южной Хевсуретии), а третьи, в лице трех братьев, отправились в Мтиулетию (в Душетском уезде). От них и происходят существующие и ныне фамилии: Назгаани, Нариманиани и Амираани. По другому сказанию, предки алудаури вышли не из Осетии, а из Сомхетии. Сисоури передавали, что предки их, вышедши из Аргунского округа, осели прежде в Джарего (во внутренней Кистетии), а оттуда уже перешли в Ликоки (в южной Хевсуретии). «Князья Чавчавадзе», добавил рассказчик, «отпрыск нашего рода, [67] переселившийся в Кахетию». Кистаури, как указывает самое название, вышли из Кистетии и частью осели в Хевсуретии, а частью в Пшавии. Обе ветви довольно многочисленны. Осьмидесятилетний Хвтисия арабаули рассказывал, что предок его рода уже после Зураба вышел из Маграани (У г. Радде (стр. 67) это селение ошибочно названо: Магаро. Ред.) (в Телавском уезде); он же основал деревню Гудани. Легенда говорит, что однажды сын его пошел на охоту; убив козла, принес его отцу, который удивился очень жирной дичи. Он поручил сыну засеять меру зерна, поместившегося в мошонке убитого козла; засеянное поле дало целый кожаный мешок. Такое плодородие и дало повод основать деревню Гудани: «***» (сума одного овна образовала Гудани).

Другие переселенцы осели в Апшо (в Пшавии), затем перешли в Хевсуретию, прогнали кистин и основали деревни: Боцалиго и Зеистечо (У г. Радде неверно эта деревня названа: Зеид-течо. Ред.). Из приведенных рассказов видно, что в Хевсуретии искали убежища главным образом беглецы из соседственных стран; только в предании о Гуданели выступает мирный элемент — сомнительное плодородие почвы, привлекшее переселенца.

Далее, перечисленные уже роды живут отдельно, образуя деревни и отселки, или же вместе с другими родами. Укажем, какие селения они занимают. 1) арабаули — самый многочисленный род — занимает: Цин- и Укан-Хадо, Чрдила (У г. Радде: Чирдили (не верно). Ред.), Боцалиго; 2) тчинтчараули — дер. Гудани; 3) гогочури — сел. Чормешеви, Бучукурта; 4) кистаури — дер. Гули; 5) сисоури — сел. Ликоки; 6) бурдули — Кмости; 7) циклаури — Рошки и Архоти; 8) гигаури — Бло; 9) заридзе — Харнаули; 10) кетилаури — Бисо и 11) аладаури — Хахмати. Первые три рода, называющиеся общим именем «мегандзури» (букв. хранители сокровищ (Слово "мегандзура" происходит от грузинского *** (гандзи), означающего: казна.) и считающиеся «рабами» гуданской святыни, образовались вследствие разветвления рода гуданели. Так как род увеличивался, а земля не выдержала такого увеличения, то он и разделился: один брат, Араба, отправился в Боцалиго, где положил начало роду арабаули; другой брат, Тчинтчар, остался в Гудани и положил начало роду [68] тчинтчараули, а племянник их отправился в Чормешеви. От него пошел род гогочури (Приведенным сказаниям хевсур о происхождении родов навряд ли можно придавать значение исторической достоверности. От Ред.). Из Чормешеви часть последнего рода потом переселилась гораздо южнее — в Бучукурта. Другие роды точно так же расселились с первоначального места жительства: так, часть кистаури перебралась в Пшавию, где образовала довольно значительный по численности род; циклаури переселились сначала в Архотское ущелье, а затем на Эрцойскую плоскость.

Если род был малочислен, то он присоединялся к другому. Это имело важное экономическое значение, ибо малочисленный род не мог вынести той тяготы повинностей, которой он подвергался в критические минуты, а именно, в случае убийства членом рода кого-нибудь другого (что влекло за собою громадные издержки). Таким образом соединились кистаури и тчинтчараули. Еще недавно жители селений: Хахмати, Бисо и Чормешеви, собравшись у хахматской святыни, дали обет «общности и братства», причем они решили не жениться на девушках соединенных фамилий (Все роды, поименованные автором, относятся только к южной Хевсуретии. В монографии кн. Р. Д. Эристова "О Тушино-Пшаво-Хевсурском округе” (cm. III кн. Записок Кавказского Отдела Императорского Русского Географического Общества) перечислено 5 хевсурских обществ (а не родов), a именно: арабаули, тчинтчараули, архотиони, шатилиони, пирикители (муцо-ардотские). Последние два рода живут в северной Хевсуретии, архотиони названы по имени ущелья, в котором они живут; первые же два совпадают с родами показанными автором. Вероятно, что в конц? 40-х годов (когда кн. Эристов собирал сведения о хевсурах) деления на общества совпадали с подразделениями на роды, причем могло статься, что он записал не все роды. Может быть и то, что г. Худадов принял некоторые фамилии за роды. Впоследствии состоялось новое административное деление Хевсуретии на общества, имеющее мало общего с подразделением на роды. Это деление имеется в монографии г. Радде. Перечитывая со вниманием как монографию г. Худадова, так и труд кн. Эристова, нужно предположить, что остатки родового быта сохранились в Хевсуретии почти до позднейшего времени. Это можно, между прочим, усмотреть и из обычая кровавой мести, исчезнувшего только в последнее время. В старину за кровь убитого мстил весь род, a по мнению кн. Эристова, общество (составляющее, по всей вероятности, род или соединение родов). Иначе это понял г. Радде. Вот что он говорит в своей монографии (стр. 106): "Обязанность мстить за кровь лежит не только на родственниках, но и на всех тех, которые носят одинаковое с ним прозвище”. Г. Радде в данном случае не уяснил себе понятия о роде, и получилось нечто странное: совершенно не понятно, почему за смерть убитого, носящего прозвище «густобрового», должны стекаться в Хевсуретию лица с отдаленных мест в силу только того, что убитый там носил одинаковое с ними прозвище?! Ред.). В [69] память заключения союза, они у святыни поставили памятник (***) (*** (самани) значит: межа. Ред.) и зарезали быка. Странным на первый раз представляется здесь одно условие: не брать девушек в жены друг от друга; у других хевсур это не соблюдается — в противоположность пшавцам, у которых подобные браки безусловно воспрещены. У них запрещение брава между самыми отдаленными и даже некровными родственниками доведено до абсурда. Вот пример: молодой парень из рода ахадели сошелся с девушкой «родственницей»; от них отвратились сосельчане, даже сам священник не решался их венчать; родство же их было следующее: брат девушки крестил племянника парня!

Трудно определить, когда были заселены ущелья Хевсуретии; ни в грузинской хронике «Картлис-Цховреба», ни в географии царевича Вахуштия (в XVIII в.) нет на это положительных указаний. Но судя по карте, приложенной к последней книге, можно думать, что по крайней мере часть горной Хевсуретии, по истокам Ассы и Аргуна, была занята могущественным некогда народом «дзурдзуки», фигурирующим в самом начале грузинской истории. Как бы то ни было, но достоверно известно, что Хевсуретия при царице Тамаре (в XII в.) была уже заселена. Так, напр., тогда один из знаменитых полководцев этой царицы, Иоанн Мхаргзели (Долгорукий), собрав двалетцев и хадойцев (до сих пор в южной Хевсуретии существуют две деревни: Цин-хадо и Укан-хадо) и поднялся в горы для усмирения жителей, не желавших подчиниться царице (См. Историю Грузии, кн. Баратова.). Да и в преданиях хевсур Тамаре отводится почетное место (Г. Радде в своей монографии "Хевсурия и хевсуры" говорит (стр. 98): "Замечательно, что хевсуры не знают ничего о царице Тамаре, тогда как у всех христианских народов Кавказа существует о ней бесчисленное множество сказаний". Это показание отвергается решительно всеми лицами, имевшими возможность изучать хевсур на месте. Ред.); ей приписывается и постройка старинной святыни хевсур — хахматской церкви, ограбленной лет 8 тому назад. Жители, а между ними довольно грамотный Бердиа Жулавишвили, уверяли меня, что в числе ограбленных вещей были золотые чаши с надписью, относящеюся ко [70] времени царицы Тамары, что над входной дверью хахматской церкви есть надпись, гласящая, что она заложена в присутствии самой Тамары. Вообще же в памяти хевсур очень живо сохранились критические моменты исторической жизни грузин; жители, напр., рассказывали мне о нашествиях Тамерлана и персиян. Но что особенно запечатлелось в памяти хевсур, так это господство в горах Хевсуретии арагвского эристава Зураба. Предание гласит, что для усмирения непокорных он врывался в ущелья и нещадно убивал и старых, и малых; раз в новый год он поднялся в горы и приказал из хевсурских детей устроить молотьбу. В сохранившихся народных песнях передаются деяния Зураба, его насильственная смерть от руки тестя — кахетинского царя Теймураза.

Быт хевсур.

Переходя теперь к быту хевсур, я остановлюсь главным образом на общественной стороне жизни этого народа и не буду входить в подробности устройства домов, не буду говорить об утвари, одежде, так как все это описано уже другими.

Кто хоть раз проезжал по Пшавии и Хевсуретии, того, вероятно, сразу поразила разница в устройстве деревень той и другой страны: пшавские напр., жилища, во многих местностях, стоят разбросанно, далеко друг от друга. Зимой надолго прекращаются сообщения между односельчанами, и тогда только какие-нибудь экстраординарные обстоятельства заставят пшавца выползти из своей дымной хаты. Хевсуры, напротив, живут скученно, бок о бок; у них хата лепится на хате, дворы часто общие. Хевсуры любят сборища; все свободное от работ время, особенно зимой, проводят вместе, куря махорку и усердно поплевывая; тут же рассказывается все, что только может интересовать горцев: про прошедшее житье-бытье, про бывшие когда-то набеги на кистин и пшавцев, про народных героев, борьбу с эриставами и т. д. Тут же, конечно, присутствует и подрастающее поколение, для которых подобные сходбища взрослых служат пока единственной школой. [71]

Такая разница в формах общежития объясняется местными обстоятельствами, обусловившими характер деятельности пшавцев и хевсур. Главное занятие первых скотоводство вообще и овцеводство в частности, для чего, конечно, нужны обширные дворы и свободные пустоши вокруг них. Все взрослое население обоего пола почти исключительно ходит за стадами зимой в Ширакской степи, а летом на родных и Триалетских горах. С другой стороны, пшавцам не приходилось быть постоянно на стороже против чеченцев, так как между ними жили хевсуры. Этими обстоятельствами и обусловилась жизнь пшавцев в разброд, по семьям.

Хевсурам же приходилось часто сталкиваться с беспокойными кистинами и другими чеченскими племенами. Вот почему хевсуры стали жить близко, скученно, дружно. Этим объясняется и существование высоких многоэтажных башен, встречающихся в северной Хевсуретия. Живя на больших высотах, выбирая недоступные места, находясь постоянно на стороже против неприятеля, хевсур, конечно, с трудом мог предаваться мирным занятиям.

Далее, малоплодородие и недостаточность земли, удобной для распашки, делало невозможным развитие земледелия в Хевсуретии; даже и теперь не всегда хевсуры добывают на своей родине себе пропитание на целый год; случаются и такие годы, в которые они спускаются в долины Кахетии и Северного Кавказа, где закупают пшеницу и ячмень. Кроме земледелия, хевсуры занимаются и скотоводством, но у них оно ведется главным образом для домашнего обихода и совсем не достигает тех размеров, как у соседних пшавцев и тушин; держат они овец и коров, которые летом пасутся на близлежащих горах, а зимой пробавляются собранным за лето сеном. Продукты скотоводства, масло и сыр, служат или для непосредственного обмена их на хлеб и ячмень, или для продажи.

Малоплодородие земли мешало образованию больших поселений. Понятно, что прилепиться к небольшому клочку земли — кормилицы — могло только ограниченное количество людей. Как только последнее значительно увеличивалось, то излишек населения должен был искать новых мест для жительства. Этим отчасти объясняется то странствование родов и их отпрысков, которое мы встретили в преданиях отдельных фамилий, и [72] малочисленность населения Хевсуретии *)(Население Хевсуретии, по официальным данным, простирается до 7,000 душ обоего пола.). Этим же объясняется выселение большого числа хевсур из родных гор на плоскость — в Эрцойскую долину, а также и та остановка прироста населения, та малочисленность семей, какую мы видим в Хевсуретии: редко в семействе более 3-4 детей. Хевсур принимает большие предосторожности против частых зачатий; считается почти позором иметь детей в первые три года супружества. То же явление мы видим и у соседей хевсур — у пшавцев, хотя последние, благодаря прибыльному овцеводству, уже менее зависимы от земли. У хевсур больше принимается предосторожностей против зачатия. Среди молодых людей обоего пола редко найти девушку, которая чуть ли не в 13 лет не имела бы любовника, и не платонического, а так называемого цацала (***), и между тем величайшая редкость и вместе с тем величайший позор внебрачная беременность. Объясняется это тем, что половой акт умышленно не оканчивается нормально.

Скудость средств к жизни заставляла хевсур в старину делать нападения на своих соседей — пшавцев, живущих разбросанно. Собравшись толпою, хевсуры являлись к особняку пшавцу и под тем предлогом, что дед или прадед последнего не уплатил какого-нибудь барана предкам пришедших, насильно забирали все, что попадалось под руку; пшавец, конечно, не мог бороться с толпой хевсур и поневоле должен был переносить все обиды соседей. Вот причина вражды между двумя соседними народцами, а не то, что пшавский скот напился соленой воды, образовавшейся из соли, принадлежавшей хевсурам и упавшей в Арагву **)(См. монографию г. Радде "Хевсурия и хевсуры", помещенную во 2-м вып. XI кн. Записок Кавказ. Отдела Рус. Географического Общества, стр. 99.). По присоединении Хевсуретии к России, этот заработок должен был прекратиться. Вместо его развился отхожий промысел: осенью и ранней весной многие хевсуры уходят на заработки в Душетский и Тионетский уезды и на Северный Кавказ, где слывут честными и трудолюбивыми работниками, искусными землекопами и строителями оград каменных, не на цементе. [73]

Прежний общественный строй. — Обязанности членов рода. — Кровомщение.

У хевсур почти до последнего времени сохранился, благодаря главным образом географическим и историческим условиям, строй общества, свойственный первобытным обществам, а именно — родовой.

Члены рода обязаны были прежде исполнять по отношению к нему известные обязанности: член рода должен был защищать род и быть готовым, в случае опасности, стать в полном вооружении под родовое знамя, а в случае убийства кого-нибудь из сородичей, идти на род убийцы, участвовать в опустошении и разорении жилья преступника; далее, он должен был нести все материальные тяготы, если убийца принадлежал к его роду; затем, каждый член родовой общины должен был подчиняться суду старейших или выборных; не может и теперь отказываться от общественной должности служителя святыни, должен вспахивать для последней клочок или собственного или общественного поля, давать материальную помощь во время похорон, хранить поочередно знамя и имущество общее. Проследим более подробно некоторые из сейчас перечисленных моментов в общественной жизни хевсура.

Как у большей части горцев, так и у хевсур мстить смертью за смерть считалось священной обязанностью. Но помимо общих черт, свойственных этому дикому обычаю повсеместно, здесь встречалось много весьма характерных особенностей. Дело возмездия обыкновенно начиналось сейчас же по получении известия об убийстве сочлена: моментально вооружался весь род и прямо направлялся в селение убийцы, дом которого предавался огню; никто из сородичей преступника не мог в этот момент явиться защитником разоряемого имущества, — иначе происходило новое убийство. После этого, дядей убитого по матери разорялся дом брата или двоюродного брата убийцы, смотря, чей дом ближе; иногда, впрочем, щадили последний. Этим оканчивался, так сказать, первый акт мести. Затем начиналось преследование сородичей убийц, которых не пропускали по дорогам; им, конечно, не дозволялось появляться в селе убитого. [74] Род преступника, чтобы избавиться от мести, должен чрез посредство третьих лиц предложить потерпевшим «родовой откуп» — *** *** (буквально: подлежащий из рода убиению), состоящий из одного пятилетнего быка и двух котлов: 9-ти и 2 1/2, фунтового. Это, однако, не освобождало от мести ни убийцу, ни близких его родных, ни двоюродных братьев. Первый в продолжении года не только не мог появляться в народе или на празднике святого, но даже открыто не смел пройти по своему селению.

По прошествии года, убийца с братьями тайно пробирался к святому мстящего рода, делал приношение вещами и живностью и отдавался под его покровительство; в то же время давали знать одному из уважаемых жителей деревни покойника, который и сообщал как родным, так и сородичам убитого, что святой принял убийцу и братьев его под свое покровительство. Род сейчас же собирался, надевал панцири, вооружался и говорил, что за кровь нужна кровь; но при виде посредника, требовал удовлетворения, угрожая в противном случае сжечь всю деревню. Затем обращались к посреднику с вопросом: где устроить поминки по убитом? Решали, что они должны быть совершены в деревне убийцы. Вооруженные отправлялись туда («род идет»); они останавливались на одной из крыш в спрашивали сородичей убийцы: «даете ли удовлетворение, или нет?» (буквально «жребий крови» — *** ***). «Даем», отвечали последние. Сейчас же собирали в деревне масло, муку, варили хавици (*** — жидкое тесто на масле) и стали угощать пришельцев. На другой день последние назначали двух своих членов, которые из первого встречного стада ответчиков выбирали двух самых жирных баранов и закалывали их к обеду. После чего начиналась самая уплата пени за кровь убитого: сородичи последнего избирали из своей среды двух отчаянных лиц, известных под названием «собако-кошек» (***-***) и поручали им взять из достояния рода убийцы все, что им понравилось. Как ни неопределенны были последние требования, однако размер пени определялся в 416 баранов с придачею одного саклави (крупной или мелкой скотины). После чего род удалялся и он уже не мстил противнику.

Но этим не оканчивалась месть за убитого: ближайшие [75] родственники покойного подстерегали родственников убийцы и не успокаивались, пока не отомстили. Тут еще одна крайне характерная черта: пока «не была взята кровь убийцы или его сродственников» , последние обязаны были поминать душу покойного ежегодным закланием барана. Это переходило из поколения в поколение, «хотя бы убийство случилось во время Зураба» (начало XVII в).

Только в одном исключительном случае прощалось убийце, а именно, если в доме покойника заболевал опасно любимый член семьи. Тогда кадаги (прорицатель) грозил, что последний помрет, если не будет прощен убийца. И вот призывали врага в дом и говорили ему: «Прощаем тебе, — пусть узнает о том и народ, и святой! Не ворвусь к тебе в дом, не остановлю на дороге; пусть дом твой и ложе твое принадлежат тебе (т. е. ты можешь спать спокойно)». Только дяди убитого по матери не мирились еще долго. Необходимо было и их умилостивить просьбами и приношениями барана и 12-тифунтового котла. После этого происходило полное примирение. По уверению известного хевсурского грамотея Бердиа, и дядям полагался такой же выкуп, как и роду убитого, т. е. 416 баранов.

Выборные судьи. — Вознаграждение раненого. — Очистительная присяга.

Итак с убийцами и их родом расправлялся целый потерпевший род. Остальные дела гражданские и уголовные решались или судьями, выбираемыми для каждого данного случая, или же очистительной клятвой пред святыней одного из тяжущихся.

Выбранные судьи обыкновенно кончали все дела по поранениям, где как потерпевший, так и нанесший рану всегда были налицо, и где последний ни сколько не отказывался от своего поступка. Ими же решались и такие доказанные дела, в которых почему-либо не достигалось соглашение. В делах первой категории мы встречаемся с замечательно своеобразными обычными положениями: все дела по поранениям, не повлекшим за собою смерть, решались наложением на преступника денежной [76] пени *)(Строго говоря, это не пеня, а вознаграждение потерпевшего (Wehrgeld, вира); пенею (Bussegeld) назывался штраф, платимый за нарушение общественного мира. Ред.), размер которой изменялся сообразно местоположению и величине раны. Приведем некоторые из этих обычных положений.

Прежде, однако, нужно сделать небольшое пояснение: у хевсур до сих пор не введен счет ценностям по общепринятым денежным знакам, а за единицу последних принимается обыкновенно корова, которая во взаимных отношениях хевсур играет роль всеобщей меновой стоимости, как у нас копейка и рубль. Таким образом, говоря о меновой стоимости какой-нибудь вещи, хевсуры выражаются так: эта вещь стоит две коровы, эта три, и т. д. Но так как с течением времени хевсурам приходилось считаться и с общегосударственными отношениями, то они и приравняли свою единицу стоимости к общегосударственной: прежде, напр., стоимость коровы равнялась 5 руб., теперь она считается в 10 рублей. Итак: одна корова = 10 р., одна кобыла = 4 коровам или 40 руб., один мерин = 6 коровам или 60 рублям. Баран представляет тоже всеобщую, но мало употребляемую, стоимость в 1. р. 20 к. прежде и 2 р. 40 к. теперь.

Вот размер вознаграждения за поранения:

1) Раны черепа с обнажением мозга - 16 коров = 160 р.

» » с раздроблением кости и отхождением осколков - 5 коров = 50 р.

» » с небольшой трещиной - 3 коровы = 30 р.

2) Раны на лбу над бровью - 3 бар. = 7 р. 20 к.

3) За раны на лице размер вознаграждения определяется следующим весьма странным образом: если рана расположена на волосистой части лица, то берут пшеничные и ячменные зерна и располагают их в ране, одни продольно, другие поперечно; затем берут общее число уместившихся зерен, отбрасывают 2/3 их и считают оставшиеся зерна; числом последних и определяется размер вознаграждения в коровах. Если же рана расположена на голой части лица или на носу, то вместо озимой пшеницы берут яровую (дика) и отбрасывают не две трети, а только одну треть.

4) За сильно пораненную руку или ногу считается столько [77] же, сколько за черепную рану с обнажением мозга, т. е. 16 коров.

5) За совершенное повреждение пальцев: большого пальца — 5 коров, указательного — 4, среднего — 3, безымянного — 2, а мизинца — 1 корова.

6) За выколотый глаз - 30 коров.

7) Рана уха, если она вмещает ячменное зерно, оплачивается 9 коровами.

8) Наконец, раны, расположенные ниже поясницы и выше колен, так называемые раны бесчестия, оплачиваются 9 коровами.

Имея такие нормы, судьям, конечно, легко определять размеры вознаграждения. Их посредничество тоже оплачивается обеими сторонами, почти поровну. Вознаграждение в подобных делах достается только потерпевшему.

Но если обвинение не может быть доказано истцом, если у последнего не имеется свидетелей, а между тем он поддерживает обвинение, то у обеих сторон для окончания дела имеется одно решительное средство: стоит только какой-нибудь из сторон обратиться к почитаемой святыне и поклясться, что данный иск или обвинение добросовестно или нет, и тогда дело решается в пользу клянущегося. Вот, по словам хевсур, процедура клятвы. Положим, Петр обвиняет Павла в том, что тот украл у него 5 коров. Если у Павла нет никакой возможности доказать противное, то он берет кого-нибудь в свидетели и босой с обнаженной головой, без пояса отправляется к святому и обращается к нему со следующей клятвой: «Победоносный! Если я украл его деньги, преследуй меня из рода в род; если же я невинен, да обратится на него гнев твой». Этого совершенно достаточно, чтобы освободить себя от всякого подозрения. Хевсуры уверяли меня, что никто из них не отваживался злоупотреблять этой клятвой.

Но худо принятая цивилизация производит уже свое действие: многие хевсуры, уклоняясь от своих обычных судов, начинают прибегать к судейским хитростям и крючкам. Об одном из таких случаев я и расскажу. Замечу предварительно, что, в виду усилившегося в последнее время воровства среди горцев, начальство издало приказ, в силу которого никто не смеет покупать, без удостоверяющей записки, у пшавцев, хевсур и тушин некоторых предметов, как-то ружей, сабель, [78] котлов, лошадей и т. д. Вот после издания такого приказа, один из хевсур привозит в Телав большой порезанный котел и продает какому-то армянину; ему же выдает расписку, что котел этот не ворован и принадлежит лично ему. Под распиской значится фамилия: Джакола Гогочури. Прошло много времени, прежде чем оказалось, что котел украден у состоятельного пшавца, который в поисках за ним добрался до Телава. Разыскав купившего котел и, взявши у него расписку, явился он в Тионеты к уездному начальнику с жалобой, что такой-то житель украл у него котел и продал тому-то. Вызвали Джаколу и объявили, в чем его обвиняют. Пораженный хевсур начал клясться, что никогда и не думал красть котел. Когда ему предъявили расписку с его именем и фамилией, то он еще больше удивился и еще пуще стал уверять, что он никогда не выдавал никакой расписки, да и выдать не мог, так как не умеет писать. Нужно было видеть его печальное лице, слышать его искреннюю речь, чтобы действительно убедиться в его невинности. Однако, следовало отыскать вора, и вот уездный начальник предлагает ему: или найти мошенника, или уплатить стоимость котла.

Хевсур бросается во все стороны, долго ищет укравшего, нападает на след и, наконец, открывает вора; но никто не хочет свидетельствовать, что он не виновен, что вор такой-то. Тогда Джакола прибегает к средству единственному для раскрытия истины — к очистительной присяге. Надо заметить, что горная часть Тионетского уезда бывает вполне доступна в году только в два-три летние месяцы, которыми и пользуются все чиновники для исполнения служебных дел. Обыкновенно власти уезда: начальник, следователь, а также и врач, с массой всадников, переводчиков ежегодно объезжают горную полосу. В 1881 году и я, в качестве врача, попал в такой отряд; 3 или 4 августа мы приехали в центр Пиракетельской Хевсуретии — Гули, где и расположились на дневке. Со всей Хевсуретии собрался народ с самыми разнообразными просьбами; тут был и злополучный Джакола, и истец-пшавец. От утомительного пути и бесконечного говора словоохотливых горцев мы все порядком устали и, по окончании всевозможных допросов, свидетельствований, приводов, прилегли в чистеньком «черхо» *)(Черхо — терраса впереди дома, открытая с фасада. Ред.) [79] отдохнуть. Народ немного приумолк, расположившись группами по соседним крышам. Вдруг вся эта многосотенная толпа вскочила с места, схватилась за кинжалы и рванулась к ближайшей горе, где стояла молельня гульцев. Чапары (всадники) тоже всполошились и с нагайками в руках старались удержать взволнованных жителей. Мы тоже выскочили из черхо посмотреть в ту сторону, куда порывалась вся эта наэлектризованная толпа. Зрелище было поистине внушительное: там на пригорке возле молельни стоял знакомый нам Джакола; бледный, дрожащий от волнения, с живым котенком в левой и с палкой в правой руке, он громким, но не твердым голосом произносил проклятие тем, кто знает, что он не виновен и не свидетельствует об этом: «Пусть эта кошка», выкрикивал он, прикасаясь палкой к голове котенка, «сопровождает покойника того, кто украл котел, пусть она также оскверняет своим присутствием и мяуканием поминки того, кто знает вора и не называет его; пусть на том свете сядет она ему на плечо, на голову». Покончив заклинание, он швырнул котенка и твердой ногой направился к толпе. Эффект был поразительный: «нет, не он вор», раздалось со всех сторон, и Джакола радостный предстал пред начальником. Конечно, не будь здесь последнего, дело не обошлось бы так мирно, так как целой деревне, целому роду этим котенком была нанесена кровная обида (кошка у хевсур считается за самое поганое животное); но, благодаря присутствию властей, факт совершился жирно, а эффект получился полный: вор в скорости был отыскан и примерно наказан.

Мзевальство.

В одной части гражданских обязательств хевсуры выработали такие странные отношения, которые навряд ли можно встретить в других первобытных обществах, — я говорю о так называемом мзевали (****) (Собственно: *** (мдзевали), что буквально значит: на мне лежит долг. Ред.). Мзевали — это лице, которому [80] перепродается кредитором обязательство, данное должником. Благодаря этому, самый незначительный долг возрастает до громадной цифры. Это происходит следующим образом. Положим, А должен отдать Б к известному сроку одного барана. Если срок пропущен, то Б выбирает третье лицо С, который и уплачивает долг A; С, в свою очередь, требует уплаты от А, но уже вдвое; в случае неуплаты, С выбирает четвертое лице D, которое берет с него двойной долг и предоставляет право требовать с первоначального должника уже вчетверо, и т. д. (У кн. Эристова показано, что подобный долг увеличивается в три года в 21 раз, или в год в 7 раз. Ред.).

Вот и интересное дело, порожденное подобными обязательствами. Один из богатых хевсур Эрцойской долины, Георгий Басилаури, рассказывал мне, что, лет 12 тому назад, два его двоюродных брата, по дороге к святому, купили у одного хевсура ягненка за 1 р. 20 к.; один из них заплатил причитавшиеся с него 60 к., но другой, не имея при себе денег, обещался отдать через год. Слова, однако, он не сдержал. Кредитор выбрал мзевали, тот — другого, другой — третьего, и т. д.; чрез 12 лет 60 коп. первоначального долга превратились в 60 коров, т. е. в 600 руб. Должник, конечно, старается увернуться от уплаты такой чудовищной суммы и прибегает к помощи общего законодательства. По поводу этого обычая и сложилась у народа пословица, что «даже помет следуемой к уплате скотины превращается в ценное животное». Спрашивается, чем вызвана была эта мера? Вероятно, трудность преследования должника была причиною ее происхождения.

Брак и развод. — Похищение невесты. — Двоеженство.

Перехожу затем к другим крупным моментам в жизни. Начну с брака.

Браку предшествует сватовство, которое обыкновенно начинается еще в ранние детские годы жениха и невесты. Отец [81] жениха, желая породниться с известной семьей, посылает к главе последней свата. Сват, пришедши к главе семьи намеченной невесты, сообщает о предложении пославшего, произнося от имени его: «Если ты считаешь мой дом достойным твоего, то не откажи моему сыну в руке твоей дочери». Если отец девочки соглашается на предложение, то сват тут же передает ему обручальный знак «нишани» — обыкновенно наперсток, или пряжку. Спустя некоторое время, отец жениха-дитяти курит водку, покупает 16 аршин (12 адли) ситцу для невесты и, в сопровождении одного из двоюродных братьев, отправляется уже с целью сделать формальное предложение. Покончив с этим, он каждый год, вскоре после первого января, привозит в дом невесты водку и «каравай счастья» (***-*** бедис-квери, букв.: счастья крендель), который обязательно должен быть съеден невестой. Так продолжается дело до возмужания жениха.

Тогда отец его вновь отправляется в дом невесты предложить главе семейства сыграть свадьбу. «Много», — говорит он, — ходил я за невестой сына; обручили мы их в детстве, я уже состарился; мы оба теперь не в трауре, — время подходящее, чтобы сыграть свадьбу». Если в деревне невесты есть покойник, то отец жениха обязан заколоть барана. Отец невесты обыкновенно изъявляет согласие на предложение будущего свекра дочери. Последний, по приезде домой, отправляет в дом невесты двух почтенных сельчан с двумя баранами, из которых одного режут у почитаемой святыни, а другого — в доме невесты. Затем мать невесты печет два огромных пирога (*** — када); в доме девушки собираются все односельчанки; они наряжают невесту и провожают ее до конца деревни, где режется один из пирогов; тут прощаются с невестой как родители, так и женщины; дальше ее провожают только некоторые родственники, которые и съедают другой свадебный пирог. В доме жениха, в свою очередь, идут приготовления: отец семейства заготовляет большое количество пива и водки, сзывает всю деревню и ждет свадебного поезда. По прибытии невесты, ее помещают вместе с другими женщинами в нижнем этаже, мужчины же находятся в верхнем, а сам жених скрывается от невестиной свиты в другом доме. Свадьба начинается тем, что прежде всего закалывают барана в честь святого. Затем начинается попойка, шафера невесты требуют [82] привода жениха, говоря: «соскучится он один»; выбирают из своей среды двух и посылают за виновником торжества. При его входе, все расступаются пред ним, и потом сажают его на самое видное и почетное место. Он требует себе питья; ему ставят чарку водки, чем и должен довольствоваться. В пении, пляске он не участвует. Попойка продолжается три дня, после чего шафера невесты уезжают домой, а жених уходит из дому на целую неделю. Затем он, вместе с другими родственниками, провожает невесту к отцу ее. Здесь все готово для приема молодых; тут тоже веселятся три дня, после чего жених уезжает к себе, а невеста остается у родителей целый год.

По прошествии этого времени, невеста едет к жениху и тут мать молодого сама стелет новобрачным постель, укладывает сначала мужа, потом жену и благословляет так: «Да будет крест над вами, расцветите и состаритесь сладко, в любви друг к другу». Так происходит в селении Хахмати. В других же местах приглашают деканоза (Жрец в капище. Ред.) и хевис-беров (Некогда самое влиятельное лицо в ущельи. Ред.), которые читают подходящую случаю молитву и затем прикалывают иголкой одежду жениха к платью невесты и укладывают молодых в постель. Общее ложе, как сказано, возможно только по прошествии года после свадьбы, и то только в течение первых трех дней, после чего сожительство возможно только тайком. Муж и жена при посторонних не смотрят друг на друга, не говорят между собой. Это продолжается до рождения первого ребенка, после чего жизнь супругов вступает в обычную колею. Обыкновение раздеваться догола, о котором говорит кн. Эристов, а за ним и г. Радде, встречается не везде.

Браки у хевсур довольно прочны и разводы у них очень редки. Если муж слишком требователен и заставляет жену служить как ему, так и всей его родне, или молодые не сходятся характерами, то возникают между ними ссоры и неприязнь. Тогда муж предоставляет жене свободу идти куда ей угодно и выходить замуж за кого пожелает. Жене в таком случае ничего не выделяется из имущества; но если развод происходит чрез несколько лет после свадьбы, то она [83] получает столько коров, сколько лет провела под кровом мужа, минус два, т. е. за 6, напр., лет совместного сожительства дается 4 коровы, и т. д. Бывало, хотя и очень редко, что жена бросала мужа и уходила к другому. Тогда оставленный муж волен был преследовать жену в продолжение долгого времени — десяти, пятнадцати лет, и если настигал ее где-либо, то мог отрезать у нее нос, уши! (Вероятно, это водилось в слишком отдаленное от нас время. Ред.).

У хевсур практикуется и похищение невесты. Оно обыкновенно происходит или с согласия девушки, или без него. Если девушке нравится не жених, а другой мужчина, то она добровольно уходит с ним, оставляя жениха. В таком случае, родственники уведшего девушку подсылают в дом жениха посредников с предложением помириться. В случае согласия, выбирают судей, которые и решают сколько нужно заплатить обиженному, чтобы примириться. Обыкновенно платится 20-40 коров.

Если же девушка похищается без ее согласия, то, во-первых, она сама находит средства уйти от похитителей и, во-вторых, сам жених с оружием в руках преследует оскорбивших его. Похищает же обыкновенно девушку не тот, который желает жениться на вей, а ближайшие его родственники, которые и отражают всякое нападение жениха увезенной. Последний подкарауливает членов семейства похитителей, стреляет в них, отгоняет их скотину, словом, отравляет им существование; иногда дело доходит и до убийства.

В вашу поездку в Хевсуретию мы были свидетелями оригинальной сцены. У одного молодого красивого парня из сел. Хадо похитили невесту ночью из родительского дома и, по уверению его, без согласия девушки. Взбешенный жених, конечно, всевозможными способами преследовал похитителей: стрелял в них по дороге, убил быка, оскорблял женщин, и т. д. Так как похитителям не было от него житья, а суда на него у себя не могли найти, то они отправились в Тионеты жаловаться мировому судье и уездному начальнику. В суде обвиняемый нисколько не отвергал взводимого на него обвинения, но в свое оправдание твердил одно: «Они отняли у меня жену, пусть возвратят мне ее, и я пальцем не трону никого и ничего из их добра». Судья присудил его к какому-то наказанию, но мера [84] эта не помогла: нападения жениха на похитителей даже участились. Наконец, уездный начальник, желая положить конец этим столкновениям, вызвал враждующих в сел. Гули. С одной стороны, прибыли похитители, в числе четырех человек, вооруженные только кинжалами и в обычных костюмах — в поношенных чухах и узких панталонах из грубого местного сукна; с другой же стороны, обиженный жених явился в полном хевсурском вооружении. Это был плотный, коренастый, очень молодой и красивый человек; он был одет в новую чуху и шаровары, плотно обхватывавшие его ноги; кольчуга из очень мелких колец покрывала его тело; на нем были шлем и панцирь, ниспадавший до плеч, металлические нарукавники, наколенники, щит, привешенный к поясу, и, наконец, длинный прямой палаш. Я долго не мог оторвать глаз от этого закованного в железо человека, по-видимому, весьма энергичного. Полилась речь, энергическая как по содержанию, так и по эпитетам, по адресу противников. Он изложил историю похищения девушки, ее пленение, угрозы, делаемые противною стороною пленнице, если она на спрос начальства не ответит, что ушла добровольно. Закончил он речь свою категорическим заявлением, что если не возвратят ему жену (В Хевсуретии невесту называют уже женой. Авт.), то он непременно убьет похитителей. На гневное замечание князя Аб., что он не смеет так говорить и что за это пойдет в тюрьму, он хладнокровно ответил, что князь может запереть его куда пожелает, но угрозу свою он приведет в исполнение. Противная сторона оправдывалась тем, что тут не было похищения насильственного, а что девушка добровольно ушла к теперешнему своему мужу. Дело было трудное; никто не сомневался, что произойдет кровопролитие, если оставить его в прежнем виде; приказали привести виновницу, чтобы допросить ее. Явилась красивая, стройная девушка. На заданный ей вопрос: добровольно ли она ушла от жениха, она ответила: «да», но таким тоном, что можно было сильно заподозрить искренность ее ответа. Чтоб не обидеть никакой стороны, виновницу передали отцу, присутствовавшему тут же и утверждавшему, что дочь его была увезена насильно. Жених очень обрадовался этому, так как он был уверен в том, что отец невесты передаст ему свою дочь.

У хевсур встречается и двоеженство. Бывают изредка [85] случаи, что если у кого-нибудь законная жена больна, или преждевременно состарилась и от подобного брака нет наследника семьи, то он берет себе другую жену, предоставляя первой заниматься хозяйством.

Расскажу об одном случае подобного браке. В одной из деревень Эрцойской долины живет до сих пор крепкий здоровый мужчина, лет 45, но прозванию Ушиша (т. е. бесстрашный). Вот у этого-то Ушиша жена, женщина лет 40, вследствие болезни сильно состарилась и одряхлела. Будучи бездетною и сознавая свое положение, она задумала найти мужу подругу, более молодую. Зная также, что мужу ее нравится дочь одного из его дальних родственников, она отправила сватов к ее родне; отец девушки согласился отдать свою дочь за Ушиша, причем руководствовался тем соображением, что его сын обручен с племянницей Ушиша. Но девушка отказалась от чести быть второй женой Ушиша. Видя, что этим путем ничего нельзя поделать, жена Ушиша подговаривает нескольких молодых родственников похитить девушку; сам же Ушиша, зная, что замышляет жена, уезжает из деревни. Таков обычай. Похитители, улучив минуту, когда девушка, по случаю менструации, отправилась, по обычаю, в хлев, построенный поодаль от жилых домов, схватили ее тут и привезли в дом будущего мужа. Тут старуха, жена Ушиша, окружила ее всеми попечениями; собрали потом соседних девушек; началось пение, пошла пляска; мужчины же кутили на дворе. Пленница, под предлогом усталости, упросила гостей разойтись и поздней ночью удрала домой, верст за 6 от места плена. Жена Ушиша страшно опечалилась этим бегством, но не унывала. Вновь отправили сватов к отцу беглянки, и на этот раз удалось уломать и девушку. Теперь у Ушиша две жены: одна (старуха) состоит на правах законной супруги, так как их брак был освящен обрядом православной церкви, а другая — на основании старо-хевсурского обычая, который и до сих пор еще практикуется в горах.

Похороны. — Поминки. — Опека.

Похороны у хевсур, как и у многих других горских [86] народов, является одной из самых разорительных статей расхода, и притом расхода обязательного, неизбежного как для богатых, так и для бедных. Последние должны продать или заложить все, лишь бы только с честью проводить покойника. И тут род, как во всех критических минутах жизни, является на помощь родственникам покойного; все члены рода помогают, чем могут: одни несут масло, другие молоко, третьи муку, и т. д.

Вот обряды, соблюдаемые при смерти и похоронах. Как только замечают, что умирающий в агонии, то сейчас созываются и родственники, и чужие. Некоторые из последних, так называемые «нареви», выносят умирающего на двор на заранее приготовленное место. Из домашних и родных никто не прикасается к умирающему; с ним возятся только нареви. Последние одевают и сторожат покойника и относят его на могилу. Остальная публика не подает наревам руку, не ест и не пьет вместе с ними; не прикоснется она ни к каким кушаньям, которые держали нареви. Это объясняется представлением хевсур, что покойник не чист и что всякий, прикасающийся к нему, считается «запачканным». Покойника заворачивают в белый, а потом в красный саван и держат на открытом воздухе 5-7 дней, причем нареви должны сторожить его и днем, и ночью. Все домашние и родственники, даже самые дальние, отпускают бороду, они не могут надевать нового платья, брать в руки оружие.

Как только разносится весть о смерти кого-нибудь, то сейчас начинает стекаться народ. Посетители, при входе в дом покойника, обращаются к родным его с глубоким соболезнованием, приблизительно в таком роде: «сильно опечален смертью такого-то; лучше было бы мне умереть и не слышать об его смерти», на что получает от родных покойного ответ: «Да будет крест над тобою, да здравствуешь ты и твои родные, да избегнете вы нашего несчастья». Домашние в это время пекут хавитци (***) (Варится из муки, разведенной водою, на скоромном масле. Ред.) в большом количестве (одного масла требуется не менее 3 пудов), режут баранов, но водки, как мне передавали, не заготовляют. Когда приближается время похорон, то хуцес (Служитель капища. Ред.), называемый в этом случае специально «жрецом [87] души», читает молитву, но не над покойником, а в доме, где, благословляются и яства. Читаемая молитва весьма характерна: тут рядом с заимствованиями из священной истории Ветхого и Нового Завета, как, напр., о жертвоприношении Авраама и притче о пяти хлебах, встречаются вставки чисто местного происхождения. Молитва начинается так: «Боже, — великий в добродетели Своей, Боже, от кого исходит всякая справедливость, Боже, к кому взывает человек, кому поручаются души людские, — не приумножай горя людского, вырви меч из рук врага, облегчи умирающему голос смерти... вошел ангел по стопам Христа. Боже! да будет крест Твой над душой его (покойника), над трапезой этой и т. д.» Во всей длинной молитве выдержано обращение к Богу Отцу, Сыну и Святому Духу. Тоже замечается и в других хевсурских молитвах. Мнение, что будто бы у хевсур чрезвычайное множество богов ("Хевсурия и хевсуры", д-ра Г. Радде (стр. 80).), не подтверждается солидными исследованиями.

По окончании молитвы, «нареви» берут покойника и несут на могилу; никто из родственников не провожает покойника, кроме жены, которая иногда держит лошадь умершего; иногда же лошадь привязывают к руке покойника, причем говорят: «Служи на том свете твоему хозяину так же верно, как служила на этом». Сзади покойника следует толпа плакальщиц, громко выкрикивающих его храбрость, домовитость. В момент опускания гроба одна из женщин, обыкновенно вдова, впадает в экстаз и, от имени покойника, возвещает, что «вот-де я вошел в царство душ, меня встретили усопшие (отец, брат) верхами, спрашивают, в каком состоянии мое оружие, панцирь, домашние... вот родные взяли меня с собою, угощают и т. д.». Плакальщицы, по окончании обряда похорон, получают по большому хлебу, по два фунта масла, по кругу сыра и по бараньему курдюку. В могилу никогда не кладут оружия, в силу поверия, что это принесет несчастие роду; только богатые оставляют с покойником серебряные вещи. Если пред тем в деревне умер ребенок, то родители последнего кладут новому покойнику яблоки или другие фрукты, чтобы на том свете обрадовать малыша. Лошадь умершего дарится наиболее близкому и любимому родственнику, почти всегда брату матери. Последний обыкновенно больше всех заботится об оставшихся сиротах. [88]

Пирикительские хевсуры и их соседи, кистины, до недавнего времени своих покойников хоронили в склепах; теперь хоронят прямо в земле, причем роют глубокую и довольно узкую могилу, которую выкладывают громадными шиферными плитами; над покойником кладут такую же шиферную плиту и затем засыпают могилу землей. Если верхняя доска прилажена хорошо, то в каменный гроб не попадает совсем земля. По сию сторону хребта, где есть лес, начинают делать деревянные гроба.

Склепы в большом количестве встречаются в Кистении. В северной Хевсуретии, на месте слияния Шатилис- и Ардотис-цхали, на крутой и уединенной возвышенности стоит старинный склеп, называемый Анатори. По преданиям и песням народным, склеп этот построен царицей Тамарой, которой он служил конюшней. Он представляется четырехугольным, не высоким зданием из горного шифера, с двумя отверстиями — с восточной и южной сторон. Внутри к стенам прилажены шиферные же скамейки в несколько этажей, на которых лежат или сидят, опершись о стены, покойники в полном одеянии, но без оружия; у некоторых мы заметили бандуры, балалайки. Некоторые, впрочем, трупы лежат на земле без всякого порядка. Большинство покойников сильно мумифицированы, некоторые физиономии сохранились. Склеп этот почитается и хевсурами и кистинами и служит им местом клятвы(Отсюда украдкой взяты два черепа, измерения которых будут сообщены потом. Авт.).

За похоронами следует ряд разорительных поминок, совершение которых одинаково обязательно как для богатых, так и для бедных; разница только в числе совершаемых поминок в течение года: у первых они совершаются пять раз, а у последних два раза.

Поминки бывают следующие:

1) Похоронные поминки, происходящие чрез 3-7 дней после погребения. Тогда печется только хавитци. Жрец читает поминальную молитву, после чего начинаются конские скачки; односельчане покойного, назначив какой-нибудь определенный пункт, выезжают на неоседланных лошадях и во весь карьер несутся по ужасным крутизнам. Прискакавшему первым дарится или ружье, или меч покойника. Нужно удивляться крепости и выездке хевсурских лошадей: они стрелой перелетают чрез [89] такие места, где нам приходилось спешиваться и пробираться крайне осторожно. Да и пробег на таких скачках бывает значительный; так, в Эрцойской долине он бывает в 40-50 верст.

Свечные поминки (*** самтели). Они сопровождаются варкой большого количества пива, закланием барана. Перед поминками родственники покойного бреют голову.

Годовщинные поминки (хорцис-табла, т. е. мясные поминки). На них варится три котла пива и режутся бараны.

Халаджроба. Они происходят чрез неделю после Вознесения. Тогда пекут хавитци и варят котел пива.

Собирание душ (*** — султа-креба). Эти поминки совершаются в субботу, на 2-ой неделе великого поста. Варят пиво и гонят водку, кушанья подают постные.

Еще раз надо заметить, что в этих разорительных расходах большое участие принимают родственники и род. Почти все эти поминки сопровождаются обильными возлияниями Бахусу и не редко результатом последних является не мало раскроенных черепов.

Попечение об оставшихся сиротах. — Если покойник был семейный, то опеку над сиротами берет на себя брат матери умершего или жены. Последняя, — если у нее остался хоть один ребенок, — редко выходит вновь замуж.

Религиозные верования. — Капища. — Служители капищ. — Празднества.

Переходя к религиозным верованиям хевсур, я предварительно замечу, что эти верования и обрядовая сторона религии, а также устройство духовенства свойственны и ближайшим соседям хевсур, а именно: пшавцам и мтиулетинцам; даже у живущих на более отдаленном расстоянии, как, напр., у карталинцев есть очень много общего в этом отношении с хевсурами. И если у карталинцев не удержались первобытные религиозные формы, то только потому, что Карталиния постоянно жила общей жизнью с грузинским царством, и что в ней с [90] первых же веков христианства получила господство греческая церковная иерархия, которая силилась вытеснять первобытный духовный строй. Хевсуретия же, вместе с Пшавией и горной Тушетией, никогда долго не подчинявшаяся грузинскому царству, сумела сохранить свой церковный строй. Духовенства в том смысле, в каком оно существовало в православной Греции, не было у хевсур; не успело оно вполне утвердиться и теперь, не смотря на старания Общества восстановления Православия, которое назначило в Хевсуретию священников и горского благочинного.

Что касается религиозных верований хевсур, то заметим с самого начала, что у них существует представление об едином Боге, о Боге Отце, Сыне и Святом Духе; но это представление слишком отвлеченное для хевсур. Поэтому прямого обращения к Богу и не услышишь в их разговоре: взамен его слышно чаще всего или имя святого, или название капища молельни, посвященных ему; в пожелании успеха, счастливого пути и достижения цели обыкновенно взывают к имени св. Георгия, который считается покровителем всей Грузин; весьма часто встречаются, на уединенных и мало доступных вершинах, построенные в честь его храмы, к которым, в год раз или два, стекается масса народа. Вся Хевсуретия почитает преимущественно св. Георгия — этого воинствующего святого, имя которого связано с массой легенд, распространенных у всего грузинского народа. Приведу одну из них, взятую у жителей верхней Карталинии. Тут на высокой плоской возвышенности стоит деревня Атоци; в ней находится храм св. Георгия, обведенный крепкой стеной. По народному поверью, каждые семь лет, при страшной буре, громе и молнии, слетает с неба дракон (*** — гвелашапи); он несколько раз опоясывает церковную ограду, затем приносит в дар святому великолепный алмаз и опять улетает на небо; все это он исполняет в знак покорности к св. Георгию, когда-то в единоборстве пронзившему его своим копьем. По поверьям хевсур, св. Георгий преследует злых духов, демонов, защищает имущество жителей, их скот от дьявольских козней, и т. д.

У хевсур поклонение св. Георгию, равно как и другим святым, выражается: во-первых, ежегодными празднествами в капищах, построенных в честь их; во-вторых, обращениями к ним во все критические минуты жизни. Нужно ли умолить [91] разгневанного святого, ниспославшего болезнь на родственника, хевсур идет к джвари, приносит жертву святому и молит об исцелении больного; нужно ли начать переговоры с кровомстителями, он должен прежде всего отправиться к святому, принести ему жертву и потом уже послать посредников к врагу; нужно ли, наконец, оправдаться во взводимом на него бесчестии, он, в сопровождении одного лица, отправляется к святому, вымаливает себе милость последнего, клянясь, что не повинен в приписываемом ему бесчестии. Это достаточно для полного оправдания.

Капища. — Главных капищ в Хевсуретии три. Они находятся: в сел. Гудани, Хахмати и Каратис-джвари. Кроме того, многие селения имеют и свои небольшие капища. Три главные святыни посвящены св. Георгию, и все хевсуры считают себя рабами (*** — кма) их, что влечет за собою исполнение, по отношению к святым, не только чисто-религиозных обязанностей, но и материальных повинностей. Так, напр., недавно понадобилось сооружение ограды для сада, принадлежащего гуданскому капищу и находящегося в сел. Ахметы. Необходимые расходы разложены были на три рода, считающиеся рабами этой святыни: арабули, тчвитчараули и гогочури. Характерно при этом расчете то, что за единицу, при отбывании повинности, принималась не численность каждого рода, а самый род, как неделимое; так, гогочури заплатили столько же, сколько и арабули, хотя первых втрое меньше, чем последних.

Основание этих капищ хевсуры относят к отдаленному времени. Возведение хахматской святыни хевсуры приписывают царице Тамаре. По уверению известного грамотея Бердия Жуланишвили, и теперь еще на карнизе входной двери старой хахматской церкви (*** — экклесия) можно прочесть надпись, гласящую о постройке ее Тамарою. Далее, на уворованных, лет десять тому назад, золотых и серебряных чашах были надписи, относящиеся ко времени той же царицы. Не менее старо и гуданское капище, разоренное Тамерланом (?) и восстановленное после. В пользу этой святыни «рабами ее» было отвоевано у кистин великолепное пастбищное место — Андакский перевал *)(По понятиям хевсур, земля принадлежит патрону рода — хати, т. е. святому (*** - митца хатиса, буквально: земля святого). Для нужд своей святыни каждый хевсур распахивает и засевает часть поля, или же все прихожане в известный день (в страстный четверг, по показанию ликокского жителя Булашена Сисоури) распахивают известный клочок земли; засеять же и убрать поле обязаны служители алтаря — дастури. Кроме этих "нив святых", у последних имеются и свои специальные имения; так, напр., великолепное пастбищное место — Андакский перевал — принадлежит святому и весь доход с него поступает на нужды святого. Этому же святому принадлежит обширный сад в Кахетии, в деревне Ахметы. Авт.). [92]

Служители капищ. — Говоря о духовной иерархии в Хевсуретии, я должен предварительно заметить, что показания хевсур по этому предмету не сходятся между собою. По уверению одних, «деканоза» выбирает кадаги; другие утверждают, что его избирает народ. Существует разногласие относительно «хевис-беров» и др. духовных лиц. Я, конечно, руководствовался показаниями более развитых хевсур. В иерархическом отношении служители алтаря распределяются следующим образом:

Кадаги — это прорицатель или, вернее, возвеститель. Лицо это не выбирается никем. Чтобы попасть в кадаги, нужно обладать известными качествами, особой организацией. Эти вдохновленные прорицатели обыкновенно субъекты невропатической конституции, легко приходящие в экстаз. Обстановка, настроение окружающих и крепкая вера в сверхъестественные силы святого вызывают в них ненормальное возбуждение, скоро переходящее в бред и судорожные движения. Таковы обыкновенно первые, чисто психические приступы. Впоследствии, когда прорицания становятся ремеслом, когда реакция организма на обстановку и настроение толпы становится слабее, тогда на сцену выступает уже ловко рассчитанное притворство. Собственно у кадаги нет никакой определенной должности; они приходят к святому вместе с другими, с ними же возвращаются домой. Но, в силу близкого общения со святыми, они, конечно, пользуются уважением и доверием толпы: их слушаются, к ним обращаются во всех серьезных предприятиях рода. Так, в прежние времена, когда хевсуры отправлялись на войну, они всегда вопрошали кадаги: каково желание святого?

Другие лица, имеющие не малое влияние на горцев — это «мкитхави» — гадальщики и гадальщицы. Обыкновенно ими являются опытные люди, хорошо знающие свой округ, лично знакомые с многими жителями. Гадают они на воде, принесенном зерне. К ним обращаются за разъяснениями причин болезни, [93] порчи жениха или невесты, за советами, к какому обратиться святому за исцелением недуга. Гадальщики не всегда дают определенные ответы, что предоставляет им возможность толковать их на все лады. На больного, которого, по словам мкитхави, требует святой, надевают белое бумазейное платье, не стригут у него волос на голове три года, к руке его привязывают или просверленную серебряную монету или даже кусок палки.

Духовенство в собственном смысле этого слова составляют: 1) Деканоз — главный жрец, лицо, на которое указывается народу кадогом. Последний обыкновенно выбирает в деканозы наиболее способного и сведущего человека. Таков, напр., известный во всей Хевсуретии каратис-джварский деканоз Георгий Сисоури, заступник и ходатай по народным делам и, притом, замечательный оратор. Для избрания в деканозы необходимо, — как уверял меня не раз уже упомянутый Бердиа, — чтобы у избираемого был больной в доме. На него указывается свыше устами кадаги обыкновенно на празднестве, причем прорицатель выкрикивает, что святому угодно избрать в деканозы того-то и того-то. Последний долго отказывается от этой чести, но кадаги убеждает его, даже грозит, что, в случае его отказа, больному будет хуже. Сдавшись на убеждение кадаги и просьбы окружающих, он тут же приносит святому в жертву быка. Деканоз должен соблюдать величайшую чистоту: не должен ступать на след менструирующих женщин, обязан воздержаться от половых сношений, не может входить в нижний этаж дома, где находятся женщины. Главная обязанность деканоза — это служба в капищах во время празднества: он служит обедню, закалывает принесенных животных, варит мясо, зажигает свечи, читает молитвы над больными психически или физически. Он же читает молитву и благословляет брачующихся (впрочем, не всегда). Он же назначает служителей церкви, так называемых «дастури», но не всех: в Гудани, напр., есть троякого рода служители церкви: дастури страстного четверга, дастури летние и дастури рождественские; на первых указывает кадаги, последних назначает деканоз. Назначение происходит очень просто: деканоз посылает сказать известному лицу, что он должен быть дастури. Никто не в праве отказаться от этого назначения. Число деканозов в настоящее время небольшое: в [94] хахматском капище их четыре, в гуданском и каратис-джварском — по два.

Дастури — непосредственные служители святыни. Они обязаны в известное время неотлучно находиться при капище, хранить добро его и исподволь приготовлять к празднеству пиво. При отправления своих обязанностей, дастури должен соблюдать такую же чистоту, как и деканоз, а во время варки пива совсем не должен отлучаться из капища. Для варки пива, в каждом капище имеются огромные железные или деревянные чаны, вмещающие в себе до 30 пудов ячменя. При урожае ячменя, таких котлов, напр., в Гудани ставят 6, а при неурожае — 4. Во время варки пива, дастури должны быть разуты, без шапки и пояса; они не могут говорить друг с другом и, выходя из капища, не должны обращаться к нему спиной, чтобы не оскорбить святыни. Дастури вскрывают на празднестве чаны с пивом, обносят его присутствующим, начиная с деканоза и хевис-беров. Хлеб на праздник из муки, принадлежащей капищу, пекут старухи рода.

Хуцесы (буквально: старейший, священник) — это начетчики: они читают молитвы при обряде похорон, при поминках. Хуцесом бывает обыкновенно человек не молодой; им может быть всякий, кто только знает наизусть молитвы, читаемые при совершении названных обрядов.

Хевис-бери (буквально: старик, монах ущелья) не имеют никакого значения в духовной иерархии (Это мнение не согласно ни с показаниями кн. Р. Д. Эристова, ни с мнением Урбнели (извлечение из статьи г. Урбнели будет помещено дальше). Ред.); они обязаны приносить на годовом празднике святому в жертву барана и тунгу водки, которыми и угощается весь народ.

Остальные молельщики не приносят ничего в капище, за исключением тех, у кого есть больные. В день праздника гуданского капища режутся и овцы, следуемые этому капищу за пастьбу пшавских стад на принадлежащем ему андакском перевале. Шкуры с зарезанных баранов поступают в пользу «дастури страстного четверга».

Празднества в храмах святых, почитаемых хевсурами, составляют самую торжественную и веселую минуту в жизни описываемого народа. Пред отправлением на праздник [95] капища, каждый хевсур надевает на себя все лучшее и новое, берет с собой все украшения и оружие.

Праздники совпадают главным образом с началом весны или лета и с серединой зимы. Более всех посещаемое празднество — гуданское, начинающееся в страстный четверг и кончающееся в воскресенье, а затем хахматский праздник и так называемый «атенгеноба», совершающийся на 12-ой неделе после пасхи и на 2-ой неделе после лашарис-джварского, празднуемого всей Пшавией.

Первый из названных праздников совершается, по словам Бердиа Жуланишвили, в память какого-то поголовного ополчения хевсур и поражения врага. Но вероятнее всего, что он был установлен в воспоминание страданий Спасителя. На страстной неделе, во время описываемого праздника, т. е. с четверга до воскресенья, хевсуры едят только хлеб с солью и запивают его небольшим количеством пива. Обычай есть в это время хлеб с солью существовал еще недавно и в Карталинии, как воспоминание о жажде, претерпенной Спасителем. В воскресенье же разрешают мясо и водку.

Атенгеноба начинается в Каратис-джвари, затем переносится в горную Тушетию и оканчивается в Каратис-джвари. [96] По этому поводу сложилась следующая легенда. Молодой хевсур, полюбивший пшавскую девушку, нашел вместе с ней золотую цепь, за которую ухватились оба и не желали уступить друг другу; наконец, цепь по жребию досталась юноше, который и принес ее в мешке домой. По оплошности матери, развязавшей мешок, цепь улетела на небо. Далее легенда говорит, что юноша, отмеченный свыше, был унесен в горную Тушетию, после чего в Хевсуретии настало страшно смутное и опасное время, — даже взрослые не решались выходить из дому. Убедившись, что юноша был святой, хевсуры в память его построили церковь Каратис-джвари. Вскоре святой вернулся в Хевсуретию, где восстановил порядок, после чего скончался, стоя в церкви. В память-то этого, как говорят, часть празднества переносится в Тушетию, где жители также варят диво, встречают гостей и празднуют вместе.

Вот сведения, добытые иною на месте в течение моего почти двухлетнего пребывания в Тионетском уезде.

(Г. Радде сообщает неверное освещение летним посещениям Тушетии хевсурами, носящим самый мирный характер. Вот что он говорит (см. монографию "Хевсуры и Хевсурия", стр. 98): "По моим сведениям, хевсуры еще и ныне посещают, пред началом летних праздников, Пшавию и Тушетию для угона у жителей баранов, которых и убивают во время этого набега". Но вслед за этим сейчас же г. Радде говорит (см. стр. 99): "Хевсуры находятся во враждебных отношениях к пшавам... с тушинами же они находятся в хороших отношениях и в прежние времена не редко соединялись с ними для войны против кистинов и лезгин".

Вообще в цитируемой монографии встречается не мало погрешностей, объясняемых незнанием г-м Радде языка страны и слишком кратковременным в ней пребыванием. Надо заметить, что в Хевсуретии жители носят, кроме христианских имен, еще прозвища, данные им после рождения: Ушиша (бесстрашный), Мгели (волк), Лохия (лев), Папа и т. д. Прозвища эти, само собою разумеется, не характеризуют еще личности, их носящей: получивший после рождения прозвище "бесстрашного" может оказаться впоследствии трусом, равным образом как получивший прозвище "волка" может оказаться добрейшим и честнейшим человеком. Г-ну Радде совершенно неизвестно значение этих прозвищ. Вот что он говорит (см. стр. 172): "Один из моих проводников, Георгий Годжиев, уже много лет состоит переводчиком при канцелярии уездного начальника. Для этого честного, благодушного человека существует критерий, определяющий, как мне кажется, лучше всего его нравственные качества: всюду, где только мы ни появлялись, даже в отдаленнейших и пользующихся дурного славою горных трущобах, туземцы называли его не иначе, как "папа". Очевидно, что мелкий чиновник, сумевший снискать к себе в среде грубого, недоверчивого населения любовь в почет, заключающиеся, без сомнения, в этом эпитете, должен был всегда и во всех отношениях выкалывать безукоризненную добросовестность, высокую нравственность и т. д. ". Итак, г-н Радде, не знающий обычаев страны и значения слова "папа" (по груз. значит: дедушка), наделил бедного переводчика при канцелярии уездного управления всевозможными христианскими добродетелями. Авт.)

Дополнение к 69 стр. монографии "Заметки о Хевсуретии".

(Прислано автором уже по отпечатании его монографии. От Ред.)

В Хевсуретии, вопреки уверению г. Радде, царица Тамара пользуется известностью. Предания хевсуров приписывают ей: постройку Анаторийского склепа, Хахматской церкви, приношения в последнюю, в дар, серебряных чаш и путешествие царицы по Хевсуретии. Про Тамару сложено несколько песен. Вот одна из них:

Сказала женщина-царица Тамара:
В Хахматах построила церковь,
Внесла туда серебряные чаши,
В ней назначила монахов, священников,
Лошадь свою привязала в Анатори.

Н. Худадов.

Текст воспроизведен по изданию: Заметки о Хевсуретии // Записки Кавказского отдела Императорского русского исторического общества, Кн. XIV, вып. 1. 1890