ВЛАДЫКИН

ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ КАВКАЗЦА

В течение пятнадцатилетней службы за Кавказом и на Кавказе, на долю мою выпала участь побывать во всем Закавказье, в Чечне, в Дагестане и участвовать в покорении Западного Кавказа. Хотя очень много вынес я оттуда воспоминаний полных интереса, но все эти эпизоды из боевой кавказской жизни были уже более или менее описываемы, и потому я решился посвятить несколько строк тому времени, когда Кавказ был уже умиротворен, когда, вместо грома и звука оружия, слышался везде стук орудий мирных хлебопашцев и ремесленников.

Хакучинской экспедицией военная деятельность кавказских войск была окончена, за исключением разве назначения нескольких колонн для обзора местностей покоренного края и для прекращения разбоя и грабежей горцев, оставшихся не выселенными в Турцию.

С 1865 года полки стояли уже на покойных квартирах и полку, в котором служил я, досталось квартировать в Кубанской Области, сначала в казачьих станицах, по реке Белой, потом по реке Лабе, откуда в 1866 году полк был передвинут в одну из крепостей Терской Области, когда-то имевшую большое значение по своему положению, но со временем утратившую его и переименованную в укрепление.

С прибытием нашего полка в укрепление, маленькое общество его ожило; с нами пришли музыка и кавалеры, а в том и в другом был ощутительный недостаток; дам же и девиц было достаточно в запасе своих, готовых всегда повеселиться. Мы пришли в конце апреля; батальоны расположились по станицам, на расстоянии от 25 до 60 верст от укрепления: но что значит это расстояние для кавказского офицера, вечно подвижного и вечно жаждущего повеселиться. Надобно заметить, что все вечера и пикники, устраиваемые в маленьких уголках Кавказа, бывают самые оживленные, в высшей степени веселые и продолжительные до утомления. Они, конечно, начинаются всегда танцами, которые продолжаются до тех пор, пока дамы окончательно не потеряют способности [176] передвигать ноги и до невероятия испортят свой костюм, и кончаются мужской попойкой, с примесью, конечно, карт, где счастливые тузы и пятерки нередко забирают вперед третное жалованье.

Недолго, однако, в этот год нам пришлось повеселиться: в половине июня начали носиться слухи, что полк в конце месяца должен выступить к местечку М., в учебный лагерь. Призадумались ветераны: что же мы станем делать там два с половиною месяца? неужели топтаться на плацу и мерными шагами выбивать поля омытые когда-то нашей кровью? Но рассуждать было некогда: получено предписание о выступлении, и с ним маршрут, где сказано, что тогда-то выступить, к такому-то числу быть там-то, и вступить в состав учебного лагеря, под команду такого-то... К назначенному числу батальоны собрались, отслужили молебен, песенники перед ротой, «справа по отделениям», и пошли, под веселую кавказскую песню, убивать пыльную дорогу. К предписанному сроку мы были в лагере, где получили подробное расписание учебных занятий. Невесело как-то принялись за них: офицеры, большею частью под видом изучения устава, занялись обычным своим делом; нижние чины, зная близкий конец своей службы, уход на родину, так как большею частью были народ уже послуживший и пропитанный пороховым дымом — лениво принялись за ружистику и маршировку, и лагерь представлял вид не учебного, а скорей походного, с которыми так сроднилась кавказская армия.

В одну ночь, когда в лагере все покоилось непробудным сном, прискакал фурштат с известием, что партия горцев напала на полковой табун лошадей и угнала его. Надобно быть очевидцем, чтобы составить себе понятие о том восторге, с каким была встречена всеми чинами лагеря эта весть: сколько тут явилось догадок и предположений о начале вновь военных действий... Все всполошилось и все вдруг встало на ноги; мигом дежурные роты были рассчитаны и ушли преследовать хищников, а за ними потянулся почти весь лагерь: ни одного офицера не осталось — кто верхом на неоседланной лошади, кто пеший бежал отыскивать отважных разбойников, рискнувших отогнать табун. Недолго, впрочем, длилось это боевое настроение: придя на место, мы узнали, что четверо каких-то несчастных горских оборвышей, видя оплошность спавших около табуна фурштатов, сделали два выстрела из пистолетов среди лошадей, которые разбежались в разные стороны, что и было принято фурштатами за нападение горцев и за [177] угон табуна. Пойманные горцы откровенно сознались, что вовсе не желали угонять лошадей, так как с ними некуда было теперь деваться, а только имели в виду подтрунить и посмеяться над спящими караульными.

Это маленькое происшествие послужило поводом к воспоминаниям прошедших действительных тревог. По поводу его, многими были рассказаны эпизоды из военных событий.

Штабс-капитан Л., который, начиная с восточной войны, участвовал во всех кавказских походах, и которому на слово можно поверить, рассказал очень забавный случай, бывший с ним.

В отряде генерала Бабича он, командуя полковыми охотниками (В то время, в каждом полку имелись охотничьи команды.), был назначен в колонну за фуражом. Колонна выступила в полночь, имея команду охотников впереди; к рассвету люди были уже на месте и, почти без выстрела, начали вьючить горское сено. Штабс-капитан Л., проведя предыдущие сутки в кругу товарищей и пройдя целую ночь пешком, прилег, когда стали собирать фураж, под куст и заснул, что называется, сном праведника; но так как он был роста очень небольшого, то колонна, отступая назад, не заметила его. Охотники, не видя своего начальника, предположили, что он уже в колонне с офицерами, и, перестреливаясь с собравшимися преследовать колонну горцами, начали отступать. Звук выстрелов разбудил Л. Проснувшись и не видя около себя никого, он привстал посмотреть через куст, нет ли впереди его кого-нибудь, и к удивлению своему увидел смотрящие на него две горских физиономии с красными бородами... Горцы, услышав с противоположной стороны куста шорох, сами, вероятно, захотели узнать кто там. Такая встреча нос к носу, без всякого приготовления, спросонок, не могла показаться привлекательной, тем более, когда не было близко никого из своих. Л. однако не сконфузился; поворотив голову назад, он крикнул: ура ребята! и подался сам к кусту. Горцы, рассчитывая на залог, которыми при отступлении постоянно потчевали их наши колонны, тотчас бросились назад, а за ними и другие, бывшие вблизи, тоже обратились в бегство. Воспользовавшись этим и заметив шагах в двухстах некоторых из своих охотников, Л. добежал до них благополучно.

Из многих других рассказов, в памяти у меня остался один довольно замечательный случай, рассказанный тут же штабс-капитаном З*. В адагумском отряде, командуя одной из [178] стрелковых рот, З* был в числе прочих назначен с ротой, на случай тревоги. Горцы в это время несколько дней молчали. Не ожидая и в этот день тревоги, З* не велел седлать лошади, однако приказал, чтобы она была за палаткой. Часу в четвертом после обеда, когда летний жар еще не начинал спадать, и когда меньше всего можно было ожидать тревоги, вдруг дают знать, что пост К. горит, и горцы напали на караул поста. Роты живо встали в ружье, и З*, успев надеть шапку и взять азиатский пистолет, вскочил на неоседланную лошадь и поехал с ротой на выручку. Люди шли бегом; пост был всего в трех верстах от лагеря, так что З* надлежало ехать почти рысью. Рота его была впереди прочих. Горцы, увидев приближение стрелков, бросились в лес, нанося оттуда выстрелами из винтовок довольно значительный урон, почему приказано было роте З* рассыпаться и занять лес. Залпом из нескольких ружей лошадь под З* была ранена и, при падении, увлекла и З* под себя. Один из горцев, видя, что офицер упал вместе с лошадью и считая его убитым, захотел воспользоваться рукой и ружьем убитого, подбежал и наклонился, чтобы исполнить свой заветный долг. Не будучи в состоянии освободиться из-под лошади и обнажить шашки, и имея в руке только пистолет, уже разряженный, З*, подражая голосом звуку выстрела, так сильно ткнул в зубы стволом наклонившегося к нему горца, что тот упал навзничь, обливаясь кровью от выбитых передних зубов и от разбитых губ и нёба. Все это совершилось моментально: стрелки, едва заметив падение своего командира, подбежали к нему, но тогда уже, когда горец лежал на спине. З* освободили из-под издохшей лошади, а горца взяли в плен. Горец этот, очень долго живший в лагере, не верил, чтобы он был ранен незаряженным пистолетом.

Штабс-капитан Владыкин.

Текст воспроизведен по изданию: Из воспоминаний кавказца // Военный сборник, № 5. 1871