СТОЯНОВ А. И.

ПУТЕШЕСТВИЕ ПО СВАНЕТИИ

Путь в ущелье Халде-тюб. Чертов мост. Встреча халдейцев. Подъем на перевал Чхудниер. Панорама с вершины перевала. Спуск в ущелье Адиш-тюб. Ледник горы Адиш. Легенда о нем. Магомет слишком легко относится к чужой собственности. Развалины деревень Адишской общины, вымерших от чумы. Предупредительное гостеприимство адишцев, пользующихся дурною славою. Беспрепятственный осмотр церквей.

С прежней дороги мы, в виду деревни Довбер (Кальской общины), своротили направо в ущелье Халде-тюб. Ущелье запирается на В. хребтом Тюб и на С.В. хребтом Карет, на З. высоким хребтом Чхудниер, разделяющим Халде-тюб от р. Адиш; прямо же на С. снежная стена главного хребта: в хребте Халдела снежные высоты Цырниаш и ледник Герешо (откуда берет свое начало быстрая Халде-тюб), затем снежный конус Адиш с его ледниками. По трудной тропинке левого берега Халде-чала добрались мы до того моста, который так устрашал путешественников (Бартоломей, р. 210; записки Преосвященного Гавриила, р. 9), что даже получил прозвание чертова моста. Река клокочет в глубоком русле, вся заваленная громадными каменьями и снеговыми еще нерастаявшими глыбами, под которыми она иногда исчезает на несколько сажень. Мост, перекинутый на 15-ти саженной высоте, весь трясется от ветхости. Конечно, он без перил и для человека не с твердою поступью очень трудно совершить такую эквилибристическую переправу сажень в 10 длиною. Последнее еще горше первого: сейчас же за мостом мы должны были вскарабкаться на почти отвесную тропинку, идущую над страшным [422] обрывом; один неверный шаг — и поминай как звали. Восхождение мы совершили во время самого сильного солнечного припека, так что, добравшись до верху, я остановился в совершенном изнеможении, буквально весь облитый потом. К нам на встречу высыпали все халдейцы под предводительством нашего старого знакомца, обезьяноподобного белобрысого старшины, сыгравшего с нами вышеописанную комедию в Калах; старикашка приветствовал нас униженным поклоном и просил зайти в деревню и осмотреть церковь (в которой, как я знал нет ничего замечательного); мы же, в сознании собственного достоинства, не ответивши ни одного слова, вскочили на лошадей и медленно поплелись вперед. Халдейцы долго еще стояли на том же месте, провожая нас глазами.

Нам нужно было подняться на перевал через хребет Чхудниер: тропинка вьется над большими обрывами и по трудности восхождения дорога ни в чем не уступает Латпари. Все время мы проходили альпийскими лугами, отдыхая иногда на только что сложенных стожках душистого сена. Часа в три мы были уже на самой вершине (около 9000'); термометр на солнце показывал 24 1/2 ^о. Перед нами открылся чрезвычайно широкий кругозор. Весь главный хребет от Шхары до Абхазских гор неясными очертаниями терявшихся на западном краю горизонта, был как на картине. От Шхары и Халдела на З. сначала подымался Адиш (15314', Г.) со своим огромным ледником, и его предгорье Богреш (на картах Борсиш), с которого вечно падают снеговые завалы (теперь оно было без снегу); затем хребет Тетнулд со всеми своими вершинами; еще дальше хребет Ушбы — и за ним еще четыре или пять снежных вершин по направлению к западу. Сравнительная высота и чудовищный вид Ушбы здесь всего поразительнее: эта громадная масса занимает первенствующее место во всей видимой части южного склона. Из-за южных голов главного хребта проглядывали многочисленные пики, [423] разбросанные по всем направлениям на таком расстоянии, на какое может хватить человеческий глаз. Я уселся на краю стремнины и стал жадно всматриваться в даль, желая отыскать очертания Эльбруса, по рассказам видного отсюда в ясную погоду. Я не мог решить, виден ли он с Латпарского перевала, так как тогда был дождь и облака закрывали вид на главный хребет. Г. Радде уловил его очертания с вершины Дадиаша: на срисованном им виде тупой конус Эльбруса выдвигается из-за толстой Ушбы. По рассказам Эльбрус можно видеть только с трех точек Сванетии: с перевала Латпари, с перевала Чхудниер и с Таврарских высот на самом западном конце. К сожалению, я сам ни разу его не видал Г. Бартоломей в своих записках назвал Эльбрусом Ушбу, что доказывает г. Радде и что сразу можно усмотреть каждому, бывшему в Сванетии *)(Г. Гилев (пр. к стр.. 68), напротив, говорит что г. Бартоломей принял за Эльбрус гору Тетналд (та, впрочем, гора, которую г. Гилев называет Тетналд есть, по моему мнению, Адиш). Теперь я напрасно напрягал свой взор чтобы в обманчивой дали уловить очертания царя Кавказских гор, так рельефно выдающегося с северной стороны хребта: весь задний фон панорамы был покрыт облачною дымкою, сквозь которую сквозили и высовывались снежные вершины; гуще всего она была именно там, где я ожидал найти Эльбрус. Эльбрус хорошо знаком сванетам: они часто его видят, проходя через перевал около Ушбы в Карачай; по-сванетски он называется Ингитав (окончание тау указывает, что название заимствовано у горцев северного склона). По легенде (заимствованной тоже на северном склоне), на верху этой горы находятся обломки какого-то огромного корабля; так же найден источник живой воды, дающей бессмертие.

Внизу, под нами, с ледника горы Адиш, вытекала Адиш-чала, извивающаяся струйкою по глубокой Адишской [424] долине; на левой стороне ее блестело озеро, освещенное солнечными лучами — единственное виденное мною в Сванетии. На самом краю глубокого ущелья высились башенки Адишской общины.

Мы начали спускаться по крутой тропинке, сначала по пояс в густой траве, потом между кустарниками. Внизу перешли по кочкам через болото и переправились через несколько рукавов мутной Адиш-чала. По камням большой морены добрались мы до ледника (по определению г. Гилева нижний конец ледника 7437'; по определению г. Радде 7484'). Этот ледник горы Адиш (у горцев северного склона Гатюнтау) по-сванетски называется Лардхад, что значит "поясъ”. По легенде, на том месте, где теперь ледник, когда-то, очень давно, был перевал в Осетию. Один раз осетины собрались в Сванетию на грабеж, но, по воле сванетского Бога, в то время, как они спускались по перевалу, на их головы упал снеговой обвал и завалил их. И до сих пор, по рассказам, сванеты под снегом находят ружья, кинжалы, чохи и даже скелеты. Я добрался до самого льду. Как и на истоках Ингура, здесь очень часты обвалы: не успел я сделать несколько шагов назад, как раздался сильный шум упавшего где-то далеко обвала. Между каменьями бродят табунные лошади: мой Магомет с чисто сванетскою бесцеремонностью схватывает две или три лошади и хочет пересадить на них всю нашу компанию, так как наши лошади сильно притомились. Имея в виду, что адишцы народ крайне нелюбезный, пользующийся еще более печальною репутациею, чем ушкульцы и кальцы, — я всеми средствами противлюсь такому завладению — и только тогда Магомет пускает лошадей, когда я слезаю с седла, расстилаю бурку и объявляю, что я не поеду дальше. Магомет уступает моему упрямству с видимым сожалением, удивляясь, что это со мной сделалось и из-за чего это я раскапризничался. Он даже пробовал было пуститься на хитрость и уверял, что это лошади его брата (неизвестно [425] каким чудом перешедшие из Муллаха в Адиш через перевал в 6000'), чему я, конечно, не поверил.

Был уже вечер. С немалым смущением подвигался я по берегу речки к башням негостеприимных адишцев, вспоминая, с каким страхом говорит о них г. Радде (р. 135 squ.). Он пробрался даже ночью, потихоньку, боясь разбудить свирепых горцев, засевших в глубокой котловине. А нам приходилось ночевать у них, иначе остаться sub Jove, при довольно ощутительной свежести. — На каждом шагу нам попадались развалины башен и пустые церкви. Везде виден был след разрушения. Этот отдаленный уголок Сванетии посетила лет шестьдесят тому назад страшная гостья — чума (по-сванетски сен); почти вся община вымерла: всего осталось 11 дворов. Г. Бартоломей (р. 208) говорит, что жители называли ему какие-то развалины замком туземного царя — по его мнению Александра Кахетинского (о котором я уже не раз упоминал), по при моих расспросах оказалось, что теперь у народа и помину нет о какой-либо подобной легенде. Также точно напрасно я искал церкви без иконостаса, построенной по католическому образцу, о которой упоминает со слов о. Кутателадзе, г. Бакрадзе (что мне говорил и сам от. Кутателадзе в Кутаисе).

У самой деревни (6777' Д.) на нас бросились адишские псы, а потом сбежались все жители, числом человек сорок. Они обошлись с нами с величайшею предупредительностью и сейчас же повели в церковь. Церковь во имя Спаса, построенная, по их словам Тамарою, имеет несколько старых образов и книг. Посредине, на каменном подножии, огромный крест (в 1 1/2 сажени): на серебряном окладе выпуклые медальоны. Замечательно Евангелие, все написанное заглавными буквами церковно-грузинской азбуки. Около церкви колокол с надписью, свидетельствующею, что его пожертвовал Александр Кахетинский.

Мы остановились на ночлег в доме Омана Авелиан, под навесом. Весь народ собрался около нашего костра. [426] Нам зарезали курицу и поросенка: мы отлично поужинали. Дикари с большим любопытством осматривали и ощупывали все, что им попадалось под руку: особенно их поразил бульон Либиха и моя гуттаперчевая подушка, которую они постоянно надували. Предложенную соль они приняли с благодарностью. Под конец вечера даже женщины не выдержали характера и вступили в общую беседу. Я уже говорил, что женская красота в Сванетии редкость, но сестра нашего хозяина, блондинка (что тоже редкость), лет 19-ти, была просто писанная красавица. — Мы расположились кое-как около огня и укрылись бурками. Мне достался какой-то деревянный диван туземной работы; одному моему спутнику молотилка, а другой разлегся на земле. Хозяева извинялись, что не могли предложить нам сена, так как в нем они спят сами и потому развели много блох. — Мы встали очень рано (29 июля); было всего + 12°. Отправились в церковь св. Георгия. К ней доступ труден: со всех сторон она окружена деревьями, а тропинка совсем заросла густою травою и завалена каменьями. В церкви, кроме серебряного образка св. Георгия в футляре, старого креста, да коллекции турьих рогов, я ничего не нашел. Вся церковь расписана и снаружи и внутри. Внутри лучше всего сохранился фреск на северной стороне: св. Георгий сражается с чудовищным змеем, около него стоит царевна с жезлом, из башни выглядывает несколько голов. Воротившись, мы простились с мужчинами, отправлявшимися в горы на работу. Я их поблагодарил за гостеприимство и сказал что они, которых называют разбойниками, приняли меня лучше, чем кто-нибудь другой в Вольной Сванетии. Мы собрались в дорогу и двинулись: тогда с нами попрощалась с большою любезностью прекрасная половина адишского народа.

Путь через перевал Паш и Харкел-Загяр в Цюрмийскую общину. От. Феофан; уважение к нему сванетов. Смотр церквей в Цюрмийской общине. Спуск в Ипарскую общину. Рельефы и фрески церкви св. Георгия. Подъем в Эльскую общину. Опасная тропа Лакара по откосу хребта Зурулд. Хешкиль; ночлег на болоте. Путь через хребет Церш в Латальскую общину. Осмотр церкви в Лагили.

Мы оставили дорогу к перевалу в Мужаль и начали подыматься на хребет, идущий по правому берегу Адиш-чала; прошли первые тропинки, носящие название Паш, и стали карабкаться на хребет Харкел-Загяр: на его высотах отдохнули немного. Опять старые знакомцы — Адиш, Леджира, Тетнал, Тюбер, Лавкзалие, а на Ю. и Ю.З. Сванетский хребет; на горе, перед нами, башенки Цюрмийской общины, а еще дальше, далеко, через густую зелень леса, инде высовываются башни Эльской общины; на С.В., у подножия главного хребта, раскинуты как на ладони деревни общин Мужальской и Муллахской.

Мы остановились в доме от. Феофана, монаха-священника Цюрмийской общины. Хозяина не было дома: он работал внизу над собственным полем. Скоро он явился и принял нас очень гостеприимно. От. Феофан (Корзайя) сам сванет родом из этой же общины. Он в Сванетии уж очень давно. Сванеты его боятся и даже любят, так как он помогает им в их нуждах. Он тоже был священником в Ушкуле, где жители, по особому доверию, дали ему ключи от церквей, но два раза в день пересчитывали иконы. От. Феофан автор той сванетской азбуки, о которой я упоминал (за что и имеет крест), но, [428] по его наивному рассказу, можно судить, что азбука эта составлена наскоро, без особой тщательности, так что многие из ее фраз непонятны сванетским детям.

От. Феофан прежде всего повел нас в церковь Сюп. Она внутри расписана; много старых икон с жемчугом и драгоценными каменьями, и старых крестов, один больше сажени, в позолоченном серебряном окладе. Замечателен образ, вышитый на ткани серебром и изображающий Спасителя, выводящего Адама и Еву из рая. — В церкви Архангелов (в деревне Загяр) достоин внимания деревянный резной иконостас Церковь имеет второй этаж, а около церкви следы крипта: по легенде здесь был когда-то монастырь. — На горе Зурулд (над Цюрми) стоит еще старая церковь во имя Ильи пророка. Сванеты дождь и град приписывают гневу Ильи пророка, что сходно с общеславянским представлением.

После обеда в сванетском вкусе, при чем присутствовавшие земляки от. Феофана истребили порядочную дозу арака, от. Феофан был настолько обязателен, что поехал вместе с нами в Ипарскую общину, а потом в Эльскую. Мы спустились вниз и осмотрели церковь во имя св. Георгия. Снаружи она украшена искусно сделанными из камня бараньими и оленьими головами. В ней очень много икон св. Георгия. На одной из них изображен св. Георгий, поражающий копьем венценосца, с надписью: "Диоклетиан царь неверный" (надпись эта снята гг. Бартоломеем и Бакрадзе). В куполе алтаря прекрасно сохранился огромный фреск, изображающий Спасителя. В притворе я обратил внимание на тяжелый мушкетон — остаток прежнего башенного сванетского оружия.

Мы переправились через Ингур и по очень крутой тропинке поднялись в гору. Эльская община опустошена чумою в то же время как и Адишская и состоит всего из трех деревень: Ац, Нескаубан и Аскати. Жители очень бедны. К от. Феофану они чрезвычайно почтительны, так [426] как он ин во многом помогает. За церквами в этой общине он смотрит сам и одну из них даже отстраивает на свой собственный счет. Мы осмотрели две церкви: одну во имя Спаса, другую во имя Иоанна Крестителя. В них несколько старых образов В первой медная лампада с выпуклыми изображениями, которую г. Бартоломей относил к IV или V веку; в другой старый плоский кувшин с рельефными арабесками и красиво написанная на пергаменте литургия с хорошими миниатюрами и разрисованными заглавными буквами.

Еще в Цюрми простились мы с Магометом; здесь же поблагодарили от. Феофана и отправились дальше. Уже был вечер. Мы пробирались узенькою тропою по откосу горы Зурулд, носящему название Лакара. Изо всех сванетских троп эта показалась мне самою худшею. Мы проезжали густым лесом: в старое время здесь был постоянный грабеж. Иногда нам приходилось осторожно пробираться между поваленными бурею огромными деревьями. Внизу, в глубоком ущелье катился Ингур, шум которого едва доносился к нам. Тропа часто проходила около самого края страшного обрыва. В одном месте мы пробирались около отвесной скалы сажень в 50 высоты, всего на фут от краю, — а внизу, под скалою, не видно было конца крутому откосу. Неловкий поворот лошади — и верная смерть. Все это раздражительно действовало на нервы. — Было уже совсем темно, когда мы добрались до уединенного лесного поселения Хешкиль. Здесь живет ленджерец Мурадби Типиан, кормилец Тенгиза. Против его домика виднеется на юг снежный Латпари (сейчас же на в. от Леглы), через который обыкновенно проходят ленджерцы в Дадиановскую Сванетию. Мурадби уговаривал нас остаться на ночь, к чему я был очень склонен, но моя молодежь мечтала о ночлеге под открытым небом: я уступил — и мы ограничились тем, что взяли у хозяина живую курицу. Версты через две мы расположились на болотистой поляне и разложили огромный [430] костер. Все-таки было очень сыро и холодно: утром (30-го июля) в 1/2 6-го термометр показал +8°. Мы выбрали дорогу прямо на Латаль, оставивши позади себя спуск в Ленджеры. Все время пришлось пробираться густым лесом по откосу хребта Церш; на одной из многочисленных полянок мы увидали к С.В. от себя Местиаш-чала и ленджерские деревни. Спуск в Лахушт (в Латальской общине) показался нам очень утомительным. В 9 часов на солнце уже было +26°. По убийственной тропинке, заваленной камнями, добрались мы до берега Ингура, переехали через мост и направились в деревне Лагили, единственной из всех Латальских деревень, нами не осмотренной.

Около церковной двери висел огромный замчище — и хромой столетний дед долго над ним возился, вертя ключом, похожим на гвоздь. Замок не отпирался: очевидно — говорили присутствовавшие — что сам Бог противится моему входу. Я предложил обычный намзур (жертвенное приношение) и дверь отперлась как по волшебному мановению. Г. Бакрадзе (р. р. 86-87) относит эту церковь к числу самых древних. Образ Архангелов в серебряной позолоченной ризе; весь обложен драгоценными каменьями. На обороте надпись, снятая и переведенная г. Бакрадзе: в ней прославляются цари Багратунианы, дадианы и дидебулы, соединенная Грузия и соединенные Санны. Г. Бакрадзе относит ее к X или XI веку. Внизу этой иконы прекрасная сердоликовая гемма с турецкою надписью. Много старых икон и крестов: все это в серебряных, иногда золоченных окладах; многие украшены драгоценными каменьями. Особенно оригинален образ Св. Георгия: голова святого искусно сделана из прозрачного молочного цвета камня. Евангелие в серебряном вызолоченном переплете с фигурами и медальонами; другое, писанное заглавными буквами. Самая главная святыня храма — небольшой серебряный складной крестик, на одной стороне Распятие, на другой Богоматерь с Младенцем, с обеих сторон по 8 медальонов — головы [431] самого грубого рисунка. Лагильцы полагают, что непременно будет сильный дождь, если только вынесут этот крестик из церкви.

На возвратном пути, уже по описанной дороге, мы чуть не застряли в Бечо: от дождей посрывало мостки на Бечос-чала, и мы с большим трудом перебрались через ветхий уцелевший мостик, на половину залитый водою. В Эбуде я долго рылся, тщетно разыскивая пресловутую медную руду. На указанном месте жители берут глину и делают из нее трубки.

До 2-го августа я сидел у Тенгиза, отдыхая от всяких треволнений и приводя в порядок свои заметки и собранные матерьялы.

Сванетские праздники. Семейная жизнь. Положение женщины. Крещение, похороны и поминки.

Сванет в обыденной жизни, в часы досуга, в три еженедельные праздника (пятница, суббота и воскресенье) веселится так, как может веселиться первобытный дикарь гор: соседи собираются друг к другу — хозяин выставляет изрядное количество араку — и начинается попойка, рассказы, мурлыканье песен, раздаются звуки чианури и чанги; женщины служат гостям. Оживление становится все большим и большим, начинается шум и гвалт, припоминаются старые обиды — и нередко пир оканчивается ударами кинжала и ружейными выстрелами.

Ночью под новый год *)(Некоторые сведения о сванетских праздниках почерпнуты мною из рассказов ушкульского священника.) член семейства, признаваемый счастливым, высылается к другому семейству с поздравлением. Ему дают столько пирогов сколько у визитируемого [432] семейства душ, свиную голову, меду, — и, если найдется, серебряную какую-нибудь вещь. Утром рано посланный приходит к дверям и кричит "отворите двери”. Домашние спрашивают: ”что несешь"? Посланный отвечает "Божью милость, счастливый год, здоровье, веселость, численность животных”. Отворяют дверь: посланный каждому раздает подарки, приветствуя таким образом: "Григорий и Василий морские (?)! да сменится старый год хорошим новым годом". Кроме такого поздравления все остальные визиты в этот день не допускаются. — Второй день нового года — Квимат — ”несчастный день".

Канун Крещения (Адгом — воскресение душ). Полагают что в этот вечер души умерших являются на земле. Целый день пост. Чистят дом, моют столы и приготовляют постный ужин (кутью, горох). Вечером ставят ужин на столы, зажигают свечи и наполняют кадх (чаши) араком; все семейство встает и глава дома, стоя по средине, возглашает "да простит Бог все прегрешения нашим мертвым, желавшим нам добра и оставившим нам поля и леса”. Такого рода ужины продолжаются целую неделю.

2-го февраля — день Сретения (Миркма по-грузински, Лампроб по-сванетски). С утра еще приготовляют лучину и ставят на кладбище — каждое семейство около могил своих родных. Пекут хлебцы, приносят к могилам, подымают их и молятся. — Пятница (Хоча Вебаш — большая пятница) перед масленицей (личетурал, ликвреш) празднуется пять дней. Пищи и питья всегда в изобилия, так как приготовляются заранее. 5 или 6 семейств собирается вместе, по очереди, друг у друга (очередь годовая). Поют песню Св. Варваре.

Пасха (Танап, собственно день Светлого Воскресенья — хохра Танап; следующее воскресенье — хоша Танап; Фомина неделя — Уплиш). Всю неделю около церквей собираются девушки и попеременно, утром, в полдень и вечером поют духовные песни и молятся за тех, кто обдаривает их [433] вскрикивая: "курие элейсон”. В светлую службу крестный ход и ружейные выстрелы. В церковь входят одни только мужчины. В конце обедни один из народа отделяется на средину и кричит три раза: "помните, все четыре стороны света, рыбы морские, птицы небесные, звери лесные, Христос воскрес, радуйтесь". Пасхальные свечи берегутся целый год.

Кроме этих праздников существуют еще дни в честь особо чтимых народом святых. Летний праздник Св. Илии пророка: на Зурулд-Загяр, над Эльскою общиною, стоит церковь этому святому, приносящему дождь и грозу; для умилостивления его во время засухи ему приносят в жертву коз. Св. Георгию — весною и осенью: Св. Георгий (Чгыраи) — патрон Сванетии и защитник ее от врагов. Св. в. Квирику и Ивлите — весною и летом; особенно знаменит весенний праздник, когда в ограде монастыря в Кальской общине собирается почти вся Сванетия — Из постов наибольшим почетом пользуется великий пост.

___________________________________

Сванетская семья живет вместе, в одном доне. Иногда две семьи соединяются в одну и дают взаимную присягу. Имущество становится общим. Такое соединение называется лишхвал. Женятся в 16, 18, 22 года; замуж выходят в 16, 18 лет. Невеста часто назначается еще в колыбели такому же маленькому жениху. Дому невесты даются в залог животные и пуля, как символический знак. (Это называется нишан — цель). Отказаться от такого назначения нельзя — иначе будут мстить. Откупиться тоже нельзя — разве у одного из будущих супругов окажется какой-нибудь физический недостаток. Может быть также отказ с обоюдного согласия. Часто похищают девушек, иногда даже насильно вступают в брак: и в том и в другом случае дело почти всегда оканчивается примирением. Жену, при свободном выборе, берут, где пожелается. Жена-иноземка [434] обыкновенно через год отуземливается. Жители Бечойской общины женятся и на магометанках, дети от таких браков такой веры, какую выбирают родители. Однофамильцы не вступают в брак; прежде такого рода браки встречались в одной только Дадишкелиановской фамилии. В Княжеской Сванетии недавно женились на близких родственницах, но Тенгиз стал разводить таких супругов собственною властью. Кровосмешение в близкой степени считается грехом: по ущелью Ингура, на дороге в Кальскую общину, и до сих пор показывается место, провалившееся над братом и сестрою — супругами. Потомки азнауров не женятся на простых сванетках, а выбирают себе жен из дворянских фамилий Мингрелии и Лечгума — в Сванетии же берут только жен из фамилии Гордопхадзе.

Сватовства и прочих свадебных церемоний не существует. Обручают в церкви. Молодых в церковь сопровождает 3 или 4 человека. Существует символический обычай — пришпиливать иголкою платье невесты к платью жениха. Дома, в день венчанья, обыкновенно зарезывают барана.

Мусульмане-сванеты имеют по одной жене, между тем как христиане имели по две и по три. Старшею считалась та, которая больше нравилась мужу.

Приданого нет. Женщина приносит с собою одежду. Жених платит за невесту вено — 10 пырешей (пыреш — цена коровы). Часто расходятся из-за неправильной оценки вена.

Жена может иметь отдельное имущество, но только движимое. — Строгих разделений в занятиях нет.

В Сванетии женщин гораздо меньше, чем мужчин. Прежде, родившихся девочек убивали. Причина может заключаться и в желании усилить мужество племени, побуждая молодых к набегам на соседние страны и к похищению жен, отчасти и в недостатках пропитания менее способной к физической работе половины человеческого рода. Если иногда исследователи и вспоминают о соседстве [435] легендарных амазонок со страною сванет и стараются найти в древней вражде с ними причину убийства девочек, если у древних писателей и попадается свидетельство о том, что Сванетиею управляла женщина, то все это нужно еще проверить народными преданиями, которые могут попасться в сказках. — В последнее двадцатилетие стали убивать все меньше и меньше, чем сванеты уже гордились перед Бартоломеем в 1853 г. Тем не менее, в Ленджерской общине, например за последние 8 лет убили до десятка новорожденных девочек. Способы умерщвления: или голод (не дают груди), или кладут камень на живот или душат за горло, или насыпают в рот поташу. Сванеты убеждены, что за убийство дочери Бог вознаградит их рождением сына.

Женщины в Сванетии весьма общительны, участвуют в беседах не только семейных, но даже и общественных, шутят и толкуют с соседями и даже чужеземцами. Только в княжеских фамилиях женщина показывается гостю с трудом. Но из этой предоставленной свободы не следует еще заключать о высоком нравственном положении женщины в Сванетии и о равноправности ее с мужчиной, как то делают некоторые. Правда, женщин не убивают, а женщины часто останавливали кровавые схватки, женщина, дотронувшаяся до человека, преследуемого за кровь, спасала его на то время от пули, женщины, взявшие раненного или труп во время междоусобия, пропускались беспрепятственно. Но всему этому причина скорее в некоторого рода презрении к женщине, чем в уважении. Женщина — существо нечистое. Она не имеет права свидетельства; она не может входить в церковь. Во время родов нельзя прикасаться к родильнице, да и после родов в течении 40 дней, пока пап не окропит нечистую священною водою — и то посредством длинной палки. Женщина, во время кровотечения, должна уходить из дому и поселяться в какой-нибудь пустой избушке. Сванет, нечаянно зашедший в такой дом, [436] признал себя нечистым и даже не почел себя в праве поцеловать руку священника, встретившегося на дороге. В случае смерти беременной женщины ее не выносят на кладбище до 8-ой недели — иначе пойдет страшный дождь. В Ушкульской общине священник рассказывал мне такой случай: при принятии им церкви, его и его предшественника народ пригласил на обед, устроенный подле церкви; для этого торжественного случая заклали корову и овцу. При начале обеда была прекрасная погода, но потом стало пасмурно и полил сильный дождь, разогнавший всех по домам. Дождь значительно повредил нивы. Вечером, когда опять прояснилось, собрался народ и стад доискиваться причины небесного гнева: овцу, должно полагать, купили у такого человека, в доме которого женщина страдает кровотечением и поэтому Бог не принял молитвы и наказал дождем. Пристали к этому бедняку с требованием признания — и он должен был под присягою показать, что такой женщины у него в доме нет

Предоставляя жене большую свободу, муж при посторонних держит себя довольно сурово. Обычай неумолим: даже мальчик не поклонится старшей родственнице, встретивши ее при других и пройдет как бы ее не замечая. Считается весьма неприличным спросить мужа о здоровье жены или пить за ее здоровье при посторонних Муж конфузится, когда его застанут в одной комнате с женой; на дороге их редко встретишь вместе.

А свободой женщины пользуются весьма большой. Свободу эту, пожалуй, можно даже назвать распущенностью. Девушки весьма часто приживают детей вне брава, хотя и девушки и женщины сванетки хвалятся тем, что у них есть верное средство уничтожить способность к деторождению. Незаконных детей община убивает, если же и останутся они живыми, то мать берет их себе.

На замужнюю женщину смотрят просто как на хорошую рабочую силу. За хорошую хозяйку начинаются схватки, [437] всегда оканчивающиеся смертью одного из противников. Человек, которому приглянулась замужняя, старается улучить свободную минуту и привязать ей пулю к головному убору: тогда он считает себя в праве убить мужа, а жену взять себе. Обольстителю мстят, но преступной жене не делают никакого зла. Вот почему сванетки не стыдятся даже принародно хвастаться своими любовными похождениями. Формально развод редок: бывает, что муж бросает жену (хахвем-лицвре) и тогда мужу мстит семейство жены. Бывает, что жена бросает мужа (мужем-лицвре) и тогда срам мужу; жена же идет или к отцу или к новому мужу, — а за ним недостатка не будет. Вдовы тоже разбираются нарасхват. Впрочем, прежде, в Княжеской Сванетии, вдова должна была служить господину — и он даже мог продать ее; кроме этой прерогативы помещичьей власти существовали и до сих пор еще существуют и некоторым другие. А между тем женская красота вещь весьма редкая в Сванетии, хотя изредка попадаются просто писанные красавицы. Женщина очень скоро отцветает и блекнет под тяжестью домашнего труда и нечистоплотности.

Рождение сына для сванета самое радостное событие жизни — особенно первенца. После первого ребенка муж дарит жене покрывало и повязку, Ребенок до крещения считается нечистым. Крестят ночью, а потом стреляют в честь новорожденного и напиваются. Выбирают крестного отца и мать (по сванетскому обычаю кумовство не препятствует браку, но по церковному закону теперь такие браки в Сванетии запрещены). Прежде, по обычаю, крещение часто заменялось символическим обрядом: отец бросал в колыбель две пули — одну за себя, другую за сына, давал ему имя, — и этим дело оканчивалось.

Усыновления в Сванетии нет. Власть родительская оканчивается, когда сын женится. Тогда его выделяют из семьи на самостоятельное житье (по-сванетски литал).

В представлениях своих о мире загробном сванеты [438] выказывают совершенно примитивный культ. Если у кого много скота в этой жизни, то много будет и на том свете. Сванеты — фаталисты. При рождении у каждого на лбу надписывается его судьба. Если кто умирает — "конец ему пришел". Если кто умен, богат, беден, несчастен — "так заранее определено ему было".

Часто при жизни еще сванет делает себе примерные похороны. Хозяин созывает гостей и приготовляет им отменное угощение. Священник приглашается для освящения — и хозяин с гостями поедает самые лучшие куски. Наедаются до отвала, предполагая, что на том свете будут испытывать такое же наслаждение, какое здесь, на земле, после сытного обеда. После угощения хозяин укутывается и становится в углу, а гости начинают его оплакивать.

Умирающего, когда наступает агония, то подымают, то кладут, пока не кончится. Смотреть на предсмертные страдания грешно. Еще при жизни, в последние минуты, на умирающего надевают новое платье и колобаны (башмаки). Полагают, что платье это будет ему и на том свете. Покойника моют, бреют, чистят ему ногти, зажигают свечи, кладут около него ружье. Пекут три маленькие хлебца и в чашечке кладут на грудь; в другую чашечку наливают меду. Кто-нибудь, но во всяком случае не родственник покойного, берет чашечки и несет на голове впереди: оглядываться назад не должен. Мед кладут в могилу, а хлебцы на могилу.

В церквах не хоронят. На кладбищах каждое семейство имеет свою землю. Перед могилой все становятся на колени и снимают шапки и пояса. К похоронам собираются не только родственники, но и все односельцы покойного и много людей из других сел и даже из других общин; приходят даже и враги: кровавая месть умолкает перед могилой. Оплакивают мертвого таким порядком: впереди идет старший, испытанный уже в церемониях оплакивания: он начинает печальную песнь; ему вторят [439] близкие родственники; другие только всхлипывают, а люди не близкие к покойнику молчат, принимая только печальный вид. Перечисляются все хорошие дела и заслуги покойного. Все это сопровождается звуками чанги и чианури. Приходят домой распоясанными и с непокрытой головой; пояса и шапки вручают старшему в селении: тот их благословляет и отдает назад.

Сванет, умерший на чужбине, должен быть непременно похоронен на родине. Земляки приходят и забирают труп. Но кроме тела на родину должна воротиться и душа покойника. Ее приманивают тихими звуками чианури. Во всю дорогу, как бы она велика ни была, несущие труп соблюдают глубокое молчание. Если звук чианури чист — значит душа довольна и следует за своим телом беспрепятственно. Если встречается вода, — душа пугается шума воды и чианури теряет прежнюю свою звучность: тогда через воду кладут бревно или протягивают веревку для беспрепятственного прохода души; чианури опять приобретает чистый звук и молчаливая процессия двигается далее. — Если трупа нельзя добыть, то с известными обрядами в особой ямке около могилы кладут петуха (для мужчины) или курицу (для женщины). Посредством молитв и просьб душа покойного переходит в птицу — и процессия отправляется на родину вышеописанным способом, захвативши с собою петуха.

Родственники накладывают на себя траур: мужчины не бреют бороды, не стригут волос и воздерживаются от мясной пищи, от песен и пляски. Для женщин гораздо больше: иногда они не едят мяса несколько лет. Место за столом оставляется на целый год, каждую субботу несут обед на кладбище. Наконец, через год назначаются поминки (я не слышал в народе греческого названия "агапи", приводимого г. Бакрадзе; по-сванетски поминки называются лаш-равал). Родные заранее обходят всю общину и собирают для поминок всякого рода припасы. В день поминок пекут 10 больших хлебов (эти хлебы называются лепане), жарят и варят много говядины, выставляют [440] много арака. Призывается народ, священник благословляет все выставленное, старший берет полную чашу арака, бросает туда жиру и пьет за душу умершего, а за ним все родственники. Затем начинается попойка.

Экскурсия в С.З. угол Княжеской Сванетии. Церковь св. Георгия. Неудачная экспедиция на Таврарские высоты. Выбор дороги на обратный путь из Сванетии. Сванетские границы примитивного характера.

Еще хотелось мне сделать одну экскурсию в западную часть Княжеской Сванетии, осмотреть церковь в Супи и взобраться на Таврарские высоты, в надежде увидеть оттуда Эльбрус. В спутники я выбрал себе Амаиса.

В обществе Майжикчу, в селе Пари (4574’ Г., 4666' Р.), некогда принадлежавшем князю Мурзакану (Константину) Дадишкелиани, мы остановились у благочинного, от. Вацадзе. Из всех церквей, как этой общины, так и Чубехевской нагорной, заслуживает внимания и осмотра только церковь в Супи. Церковь эта во имя св. Георгия. Снаружи фрески, изображающие лошадей и человеческие фигуры. На стенах отпечатки листьев, что заметил г. Радде (р. 150: "церковь построена из известкового туфа, носящего оттиски листьев"). Наружная дверь резная, с надписью, приведенною у г. Бакрадзе. Замечателен большой крест, тем что на нем довольно значительной величины драгоценный камень прекрасной розовой воды. Другой небольшой крест чеканного серебра очень красивой работы. Старых образов очень много: один образ св. Георгия замечателен своею величиною; старый очень образ Архангелов: два архангела с бородами, щитами и копьями. Церковь внутри тоже расписана. В углах старые стрелы. Об этой церкви ходит такая же легенда, как и о Курашской церкви св. Георгия. [441]

Вечером мы отдохнули на камнях, под огромною ясенью, окруженною липами: это было место отдохновения Парских Дадишкелианов (по-сванетски Лыкырта). Ца другой день все закрылось облаками. Очевидно стало, что цель моей поездки не будет достигнута. Тем не менее мы отправились. Дорога очень утомительная: четыре раза нам пришлось спускаться и подыматься, пока мы доехали до Лашхрашских высот. Народ называет этот пут Чгырак-Загрыш. Мы переехали несколько речек, текущих между хребтом по ущелью (Лекорари, Хештрура, Леквшура, последняя перед самыми Лашхрашскими высотами) и через несколько деревень (Лакври, Чубари, Палети, Гештер, Кычхылдаш). На Таврарских высотах видны еще три поселения (Цалер, Таврар и Лашхраш). На одном из предгорий главного хребта стоят развалины древней церкви (Кайше-Таргрезер). Эти предгорья мне назвали Ладевал, а снежную вершину прямо от них на С. Гештрура; от нее ряд снежных вершин главного хребта тянется на С.З. Таврарские высоты идут от главного хребта к ущелью Ингура по направлению от С.В. на Ю.З.

Только что перебрались мы через речку Леквшуру и стали подыматься вверх, как полился сильный дождь и началась гроза. Не только главный хребет, но и все окрестные высоты закрылись густыми облаками, из которых постоянно сверкала молния. Нечего было и думать о виде на Эльбрус, так как на два шага и рассмотреть ничего нельзя было. С сожалением поворотил я коня — и мы, накрывшись бурками, пустились в обратный путь. Домой воротились промокшими до костей (Г. Гилеву также не удалось видеть Эльбруса. Он хотел пробраться до вершины перевала через главный хребет из долины р. Наки (Накры?), но, мучимый лихорадкою, воротился назад (р. 71.).).

Пора было уже думать о том как бы выбраться из Сванетии. Тенгиз удерживал меня и откладывал мою поездку через горы со дня на день, что, конечно, делало ему [442] честь, как гостеприимному хозяину, но мне было вовсе не с руки. Почти все, что я предполагал, было сделано, а того, что желалось бы еще, нельзя было сделать за недостатком времени. По неволе я должен был остаться еще на несколько дней. К Дадишкелианам приехал в гости один из Джварских Дадианов (князь Леван) — он тоже собирался назад — и таким образом я мог пробраться до Джвар по ущелью Ингура в приятной компании. Последние дни проходили в угощениях и всякого рода беседах. В досужее время я заканчивал свои занятия, изучал по картам северо-западный и юго-западный проходы из Сванетии в Абхазию и Мингрелию, переводил и комментировал песни, да записывал легенды о Дадишкелиановской фамилии.

Мне предстояло на выбор три дороги. Или на С.З., в Абхазию: об этом пути я мечтал в самом начале. Мне хотелось побывать в диких местностях, в которых еще не бывали туристы, и пробраться оттуда прямо в Сухум, где я хотел показать своей молодежи море и прожить несколько дней. Весь этот северо-западный угол Сванетии (подобно северо-восточному) не заселен. Он образует бассейны двух больших притоков Ингура — р. Накры (восточный) и р. Ненскры (западный), отделенных огромным хребтом, идущим от главного почти параллельно Лашхрашским высотам и спускающимся к Ингуру; северная его часть носит название Штавлер, а южная — Утур. Перешедши этот хребет и долину р. Ненскры, я должен был бы перебраться через последний хребет, идущий от Эльбруса и отделяющий Сванетию от Абхазии (на 5-ти верстной карте он показан идущим от горы Уллукол и в южной своей части носит название Джодисвик). Через этот хребет идет тропинка в Дал, как называют Сванеты Цебельду. Отсюда, через долину р. Секен, мне следовало бы еще перейти один хребет, переправиться через р. Гвандру, достигнуть до перевала Клич, спуститься в долину р. Кодора и выбраться таким образом на проделанную уже дорогу. — [443] Такой конец путешествия был для меня очень заманчив, тем более что в проводники ко мне назывался абхазец Коблук, пришедший в гости к Тенгизу и отлично знавший горы. Но Тенгиз и думать не хотел отпускать меня по этой дороге. Он говорил, что я должен буду затратить на такой путь недели две, а мне к 15 августа непременно нужно было поспеть в Кутаис. По неволе пришлось отказаться от этого направления.

Или мне нужно было воротиться назад по известной уже дороге, и перебраться через Латпари. Этот путь был самый удобный — и Тенгиз в видах личной моей безопасности, настаивал, чтобы я отправился через Латпари. Я наотрез отказался.

Или же, наконец, нужно было пройти ущелье Ингура от Лахмульда (последнее сванетское поселение на Ю.З.) до Джвар, отделяющее Сванетию от Мингрелии. Эта тропа известна под именем Ленхера. До 1858 года сванеты пробирались через страшные скалистые высоты, стесняющие течение Ингура с обеих сторон, по узким нагорным тропам, по которым твердо могла ступать только привычная нога горца. Мне рассказывали в Сванетии много случаев ужасной гибели смельчаков, обрывавшихся в глубокое ущелье реки с высоты нескольких тысяч футов. Часто приходилось самому смелому вскарабкиваться почти на отвесную скалу, вбивать по дороге крючья и встаскивать остальных по веревкам. В бытность губернатором Кутаисской губернии князя Эристова, здесь проделали дорогу. После сванетских тропинок она, конечно, может быть названа сравнительно хорошею, но требует постоянной и неусыпной ремонтировки. Во многих местах поставлены деревянные мосты через Ингур в местах, где твердые скалы спускаются к реке отвесно, построены деревянные помостки из бревен. Но после первого сильного дождя мосты срывает, подмостки уносит — и путнику грозит опасность или остаться между Сциллой и Харибдой, рискуя умереть голодною [444] смертью, или пробираться по скалам старым сванетским способом, рискуя на каждом шагу сломать себе шею.

Границы Сванетии представляют самый древний тип размежевания племен между собою. От Карачая и Осетии она отделена главным хребтом, через который довольно трудно перескочить; также точно защищает ее отчасти южный хребет от верхней Рачи, Дадиановской Сванетии и Мингрелии. Но там где переходы довольно удобны, сванеты постоянно сталкивались с соседями и между теми и другими возникали враждебные отношения. Вот почему эти доступные уголки совсем не заселены, — иногда только встретишь развалины некогда бывших укреплений. Эти пустые места составляют как бы естественную нейтральную почву между двумя враждебными территориями. При существовании неприязненных отношений, горе тому, кого застигнет неровное число противников в таком безлюдье: его наверно или убьют или уведут в неволю. Такой пустой угол указан был уже мною на С.В. Такой же пустой угол представляет долина р. Ненскры, пограничная с Абхазиею. Ленхера (тянущаяся от Лахамульда до Джвар на 80 верст) тоже представляет безлюдную границу. Сванеты (в особенности лахамульцы) и мингрельцы (жители Джвар) постоянно враждовали между собою. Только в последнее время вражда эта немного стихла. Сванеты, как жители верхнего ущелья, конечно, имели всегда больше преимуществ: они пробирались по ущелью, нападали на мингрельский скот и уводили его, захватывая иногда и жителей. Джвары часто разграблялись сванетами. Джварцы рассказывают например, что богатые кресты и образа Лапсхальдской церкви похищены у них. Неприязнь существует и до сих пор и проявляется на каждом шагу. На одном из предпоследних пиров Леван Дадиан, связанный узами дружбы с князем Тенгизом, завел речь о старых временах За ужином присутствовали все сванетские Дадишкелианы и, конечно, их подручники. Князь Леван также привел с собою небольшую свиту. [445] Беседа, начатая в веселом расположении духа, приняла раздражительный характер от воспоминания о прежних обидах. Обе стороны стали укорять друг друга в недостатке храбрости, насмехаться над противниками и выхвалять своих. Дело могло бы кончиться весьма недружелюбно, если бы хозяин и его гость не придали: своим речам шутливого и примиряющего тона.

Выезд. Лахамульд и лахамульцы. Этнографическая догадка. Путь по ущелью Ингура. Перевал Бах. Каменные завалы. Импровизированная переправа через песчаную осыпь. Трудности дороги и постоянные переходы с одного берега на другой. Джорис-квари. Скалы Квагия. Легенда о соколе Отара Дадишкелиана. Ночлег на берегу Нацисквили. Роскошный пир около Хубери. Вход в Мингрелию. Похищение чужой кукурузы, вызванное необходимостью. Ночлег на лесопильне, Оригинальная переправа по висячему виноградному мосту через Ингур. Тропа в скалах по левому берегу. Конец странствованиям.

О Джварской дороге мне каждый день турчали в уши всякого рода страхи. То мосты обрушились от дождя, то во многих местах упали земляные и каменные завалы и засыпали тропу так, что и на катере не проберешься. Не смотря на все, я решился ехать по этой дороге, и Тенгиз видя мою настойчивость, уступил.

8-го августа я окончательно собрался в дорогу. После обеда я попрощался с женою Тенгиза, которая вместе с другими женщинами пришла пожелать мне всего хорошего на дорогу. Тенгиз проводил нас версты за три и мы в леску, около деревни Ладрер, еще раз с ним [446] распрощались. Кроме меня и моих двух спутников (всех нас Тенгиз снабдил катерами — иначе и думать нельзя было о переходе через Ленхеру) в нашем караване еще были Амаис, Зургу и один житель Лахамульда. С нами же ехал Леван Дадиан и его спутники.

По каменистой горной тропинке дошли мы до р. Кыни, перешли через нее и поднялись к деревне Жабе-Лыга. Недалеко от этой деревни большая ясень, под которою некогда убито было трое Дадишкелианов — Кырым, брат его Гела и Леван сын Баба-циоха. Пробравшись по тропинке над Ингуром мы, в виду расположенной на высотах деревушки Чвабе-Лыга (3613' Р.), переправились через р. Лекору, а потом добрались тропою Ладлына (и речка того же имени) до селений лахамульцев Дорожка идет на страшной высоте над обрывом к Ингуру. Прошедши Жабе-Лахмульд мы остановились в Чвабе-Лахмульд (3376' Р.) отдохнуть на полчаса. Около нас собралось много народу (и между ним сыновья известного уже Вицби, в то время скрывавшегося в лесу). Нас угостили превосходными желтыми сливами и водою из углекислого источника.

Лахамульцы самые сметливые изо всех сванет. Сванеты считают их жидами. Многие из них действительно, носят ветхозаветные имена, но было бы слишком смело утверждать, что они по своему типу потомки Израиля. Правда, они резко отличаются от всех сванет своим промышленным духом и даже некоторого рода торгашеством, чем характеризуется Еврейское племя, но вместе с тем они по справедливости считаются первыми храбрецами во всей Сванетии, что совсем не в духе иудейском: евреи, ассимилировавшиеся в Грузии и Имеретии, говорящие по-грузински, носящие огромнейшие кинжалы и сохранившие только свой тип, тем не менее сохранили эту основную черту своего племени и отличаются замечательною трусостью. Мне кажется, что и наклонность лахамульцев к промышленным занятиям и их храбрость могут быть объяснены гораздо [447] проще. Они жители окраины: они постоянно враждовали с мингрельцами и всегда должны были быть настороже. Все предметы культуры проникали в Сванетию, по всей вероятности, по этому пути, так как ущелье Ингура — единственный путь, проходимый и летом и зимою. Сванеты, почитая их, как я уже сказал, жидами (хотя они издавна такие же христиане, как и другие сванеты, и имеют свои церкви), гнушались ими: ни один сванет не решится и до сих пор взять за себя лахамульку, хотя лахамульские девушки почти все замечательные красавицы. Даже мой свободно мыслящий Амаис горько сожалел об этом обычае, так как ему приглянулась красивая и богатая лахамулька. Прежде ни один сванет не сел бы с лахамульцем за один стол, так как считал их всех нечистыми. Теперь это уже прошло и лахамульцы преспокойно едят и пьют вместе со всеми. Такого рода отношения, конечно, могут дать полное право заключить, что лахамульцы некогда исповедывали иудейскую веру. Откуда они явились сюда — решит будущий более счастливый и более умелый исследователь сванетской старины. Думаю, что очень смело предположение некоторых, утверждающих, будто лахамульцы, как и все сванеты, египетские колонисты, заселенные здесь еще Сезострисом В. (и следовательно лахамульцы — египетские евреи). Также точно, я думаю, гипотетично и то предположение, что лахамульцы — остатки евреев, перешедших в закавказские края после рассеяния по всему лицу земному. Гораздо проще предположить, что иудейская вера проникла сюда вследствие пропаганды, действовавшей на весь передовой азиатский мир подобно тому как проникла она к хозарам и другим турецко-татарским племенам. Утверждают, что следы еврейства сохранились и до сих пор в Абхазии и что в некоторых местах Абхазии еврейский язык был некогда языком письменности.(Г. Радде (р. 119) говорит о каких-то обычаях лахамульцев, несходных с обычаями других сванет и указывающих будто бы на их еврейское происхождение, но самых обычаев не приводит.) [448]

Перед нашим выездом из Лахамульда, лахамульский кузнец принес мне сванетскую палку, заранее заказанную Тенгизом. Сверху в особое отверстие вставляется нож. Внизу толстое железное острие, разукрашенное арабесками, к которому приделаны: кресало, штопор, ухочистка, инструмент для пускания крови лошадям и т. д. Конечно, это была парадная палка. В своих странствованиях и даже теперь, когда палка становилась необходимостью, я обходился при помощи простой сванетской палки с железным наконечником. Кузнечным ремеслом лахамульцы тоже могут похвалиться, чему доказательством может служить полученная мною палка.

Мы спустились вниз к Ингуру, перешли через мост, качающийся во все стороны, и направились по Ингуру тропинкою, проходящею по краю густой лесной чащи. Изредка попадаются небольшие поляны — и каждый раз мы отдыхаем на такой поляне, так как путь очень утомителен; так, мы отдохнули на поляне Сакамбаро. Перед нами в последний раз выдвинулись крайние сванетские высоты и башенки самых западных деревень Чубехевской общины — Таврар, Джухлани и Эркваш. Над нами высилась гора Куа, на верхушке покрытая еще снегом; от нее к В. Лечвер, а к З. покрытый лесом хребет Лаки. На ночь мы отаборились на поляне Гуджар, над самым Ингуром развели два костра, поужинали тем, что захватили с собою, и протянулись около огня, закрывшись бурками. Нужно было хорошенько отдохнуть, так как завтра нам предстоял Бахарский перевал, самое трудное место всей дороги. Долго еще мне не давали спать мингрельцы, распевавшие свои заунывные песни.

Чуть свет поднялись 9-го августа. Термометр показывал + 12°. Мы пробирались густою чащею леса, по тропе Ципра; утренняя свежесть приятно действовала на нервы и подкрепляла нас для будущих тяжелых переходов. — Хребет Бах или Бакхылд подходит к самому Ингуру и [449] падает вниз обрывистыми отвесными свалами, покрытыми наверху редкими рядами дерев. Девять раз должны были мы взбираться на скалы и потом спускаться вниз, пока не прошли этого опасного места. Тропа, пробитая в скале, иногда фута в два ширины, так что только цепкий катер может по ней пробраться. Подъемы так круты, что, кажется, будто того и смотри перевернешься вместе с катером назад. Подымаешься как бы по каменным полуразрушенным ступеням, между которыми расстояние иногда фута в три, в четыре. Спуск еще хуже. С одной стороны тропы голая скала, за которую и зацепиться нельзя; с другой — страшный обрыв до самого кипящего внизу Ингура. Здесь нужно рассчитывать каждый шаг — иначе и костей потом не соберут. Капризный мой катер, ревевший и прыгавший прежде, здесь обнаружил философскую осмотрительность и хладнокровие: он с необыкновенным искусством пробирался по тропинке, взлазя на уступы как дикая кошка. Только в таких случаях можно оценить выносливость и цепкость этого превосходного животного. С каким-то страстным наслаждением заглядываешься в глубокую пропасть до тех пор пока не закружится голова и сам не закачаешься на седле: перенесешь взор вверх на отвесные свалы, наверху которых торчат чуть держащиеся глыбы громадных камней; кажется, вот сию минуту упадут вам на голову непрошенные гости. Это тем более казалось вероятным, что очень часто нам приходилось пробираться через каменные завалы совершенно свежие, упавшие, вероятно, дня два или три тому назад. В некоторых самых опасных местах я слазил с катера: внимание и осторожность на каждом шагу так замучили меня, что у меня застывали ноги. Я взбирался по камням имея опорою сванетскую палку, а все-таки скользил по катящемуся из-под ног сланцу, и несколько раз чуть не сорвался вниз. Моим верным стражем был Амаис, как бы предугадывавший каждое мое неловкое движение и в критическую минуту схватывавший меня за руки. [450] На одном из самых высоких мест этого волнообразного перевала (самая тропа называется Бахара) мы уселись отдохнуть под грудою наваленных друг на друга камней. Правая сторона ущелья видна была на довольно большое расстояние: на С.В. от нас на самом краю нашего узкого горизонта, еще виднелись каменно-снежные вершины Куа и Лечвер; прямо перед нами, на правом берегу, была узкая щель, через которую пробивалась Накра (правый приток Ингура), — над нею высился хребет Утур (мне назвали две самые высокие точки этого хребта — Тыга и Ладжергула).

Наконец мы совсем прошли через Бахский перевал. Впереди нас ожидало еще много неожиданных сюрпризов. Проезжаем через Цыпнар (место летних лахамульских шалашей) и следуем по тропе, уходящей в чащу непроходимой зелени. Приходилось пробиваться силою, в ущерб платью и собственной физиономии. Я все время шел пешком: после трудного перевала, бросившего меня в пот, здесь всех нас охватила пронзительная лесная сырость, так что я дрожал, как в лихорадке. Мы постепенно спустились к самому берегу Ингура и выехали на долинку р. Ускюра. Место это называется Хумпрер. Река Ускюр идет по ущелью с Ю.В. Видимый горизонт этого ущелья замыкается горою Джварилд, ведущею к упомянутому мною перевалу Лешнюльд в Дадиановскую Сванетию.

Мы еще прошли через несколько каменных завалов и наконец очутились, как казалось, перед непреодолимым препятствием. С вершин левого берега, отвесно подымавшихся над нами, упала каменисто-песчаная осыпь и сажень на тридцать совсем засыпала узкую тропинку. Эта осыпь совершенно гладко спускалась вниз к самому Ингуру на несколько сот футов. Здесь остановились в раздумье самые смелые из нашего каравана. Амаис и лахамулец внезапно бросились вперед и наконечниками своих палок в несколько минут пробили тропу в один фут — не более — ширины. Нам приказано было как можно поспешнее [451] пробежать эту импровизированную дорожку. Я сам хорошо не помню, как прошел тридцать сажень. Сверху сыпались градом камни и ползла земля, внизу Ингур с сильным ревом перекатывался через громадные камни. На средине дорожки, не смотря на то, что палка служила мне точкою опоры, я поскользнулся — и в голове моей быстро промелькнула мысль, что уже все кончено — не помню, как я сумел удержаться. Мы очутились на деревянных подставках, приставленных у края самой реки, около совершенно отвесной скалы, и вздохнули свободнее. К немалому нашему смущению оказалось, что младший мой товарищ, Зурго, и наши катеры еще по той стороне осыпи. Опять начали проделывать тропинку, уже засыпанную землею, — и через несколько минут все мы были в безопасности. Волнение было очень сильное — и многие из нас набожно перекрестились, как бы избавясь от смертной опасности. Как бы в вознаграждение за перенесенные трудности, нам предоставлено было насладиться видом прекрасного водопада Дыц, падавшего на правой стороне с отвесной скалы сажень в 30 высоты и разбивавшегося водяными брызгами и пылью. Вдали виднелся конус горы Хабны, одной из высот правого берега. Мы снова вошли в лесную чащу. Под развесистыми деревьями безвестные могилы двух бедняков, солдат, погибших здесь от цинги во время разработки дороги. Спускаемся к Ингуру и въезжаем в самую реку или, лучше сказать, в ее рукав. Мои проводники с большою ловкостью перепрыгивают через камни на довольно значительном расстоянии — и даже чевяк своих не замочили. Переезжаем по мостику через р. Гынцыли (впадающую с левой стороны) и подымаемся в гору. Достигаем долины Ипрар. Когда-то здесь было сванетское поселение; недалеко в горах есть еще и до сих пор развалины церкви; потом тут были солдатские казармы. Место стоит посреди прекрасного высокого соснового леса, в котором дышится очень легко. Переходим на правый берег Ингура; за мостом источник превкусной углекислой [452] воды. Опять начинается головоломная дорога: на левой стороне, в отвесной скале, идет на большой высоте полуразрушенная старая тропа, прозванная Джорис-квари (след катера); в видах улучшения дороги перенесли тропу на правый берег — но это все равно, что из кулька в рогожку. Тропинка извилинами вьется около скалы: то проходит между двумя камнями, то выходит под самый обрыв и суживается до того, что с седла видишь только обнаженную скалу вверху и пропасть внизу; кажется, что висишь на воздухе. Переезжаем на левую сторону через едва держащийся мост и останавливаемся на поляне, называемой Носпел-Джорисквари, где наскоро закусываем около самого берега кукурузою, собранною нашею молодежью в Ипраре и запеченною на разложенном костре. Здесь, говорят тоже было когда-то поселение.

Пейзаж становится все суровее: на каждом шагу из-за зелени пробиваются серые бока скал, на дороге попадаются огромные камни, сорвавшиеся сверху, и мы, наконец, попадаем в какую-то хаотическую массу наваленных камней самой разнообразной формы. С обеих сторон ущелье замыкается отвесными каменными стенами футов в 800 высоты. Это скалы Квагия. Русло Ингура запружается обвалившимися скалами до того, что можно с тропинки прямо перескочить на скалу, лежащую посредине потока, а оттуда на другой берег над пропастью в несколько десятков сажень. Ингур суживается здесь до 5-6 сажень ширины, и, пробиваясь через скалы, ревет так, что на трех шагах не расслышишь человеческого голоса. На вершинах скал высятся одиночные группы елей и сосен, кажущихся снизу кустарниками; плющ, извиваясь змейкою по серым скалам, производит красивый эффект. Тропинка идет крутыми поворотами, так что опускаешь поводья и отдаешься на волю предусмотрительного четвероногого: она так узка, что левая нога трется о скалу, а правая висит над обрывом; иногда пробираешься щелью между двумя скалами. Ущелье по своей [453] оригинальной дикой красоте напоминает здесь перевалы через главный Кавказский хребет. Нет прежних смягчающих тонов: везде скалы да скалы, — судорожный рев стесненной реки и только вверху небольшой клочок синего неба. Переходим на правый берег, едем по скалам — опять мост и переправа на левый берег. За Квагия тянутся к Ю.З. вершины Чвери. Снова с обеих сторон подымаются отвесные скалы и сдавливают реку. Их называют Селтана. На каждом шагу со скал сбегают вниз водопады. Про одну из скал нам рассказали следующую легенду. На большой высоте в скале торчит длинная палка. Когда-то старый Отар Дадишкелиани отдыхал здесь с своими верными нукерами и увидал на скале сокола. Ему захотелось непременно поймать птицу: и вот один из его смелых горцев полез с опасностью жизни, по отвесной скале, хватаясь за небольшие выступы. Сокола он поймал, но назад не мог уже спуститься. Тогда он воткнул в скалу свою палку, уцепился за нее и слетел вниз.

Проходим травянистую поляну Ладжира. Вдали, на правом берегу, открывается сначала ущелье Герменетиштюб, а потом ущелье Ненскры, по которому идет дорога в Цебельду. Достигаем р. Каиш, впадающей в Ингур с левой стороны. Горы, обставляющие ее ущелье, носят то же название; на правой стороне речки свалы Рокар. Здесь предусмотрительное местное начальство приготовилось для одной из закусок высшего начальства: из дерева сделаны столы; над ними шалашная крыша, а кругом их скамьи. Проводники советовали нам остаться тут на ночлег, но мы пустились дальше. Проходим мимо высот Шулдери (на правом берегу), чрез травянистую поляну Хададжука, усиливая шаг все более. Я спешиваюсь и бегу до изнеможения, не смотря на то, что уже совершенно стемнело и нужно быть очень осторожным, чтобы не оборваться. Амаис и лахамулец Пирвела поспешают за мной, а первый даже опережает меня — может быть, из соревнования, а скорее из [454] опасения, чтобы я, оставшись один, где-нибудь не разбил себе головы. Попадаем в лес, загроможденный массою поваленных деревьев и несколько раз проваливаемся в густом папоротнике. Приезжаем наконец к речке Пацисквили (цисквил — мельница, по-мингрельски), впадающей в Ингур с левой стороны, и отабориваемся недалеко от нее. Здесь для приема высшего начальства тоже устроены шалаши и поставлены столы. Зная, что начальство в этом году не приедет, мы с большою смелостью воспользовались частью крыши из хвороста — и разложили костер. Все оставшиеся у нас запасы мы истребили в конец, обуреваемые сильным голодом. В случае каких-нибудь злоключений, мы, таким образом обрекали себя на голодную смерть или, по крайней мере, на долговременное пощение. Я так истомился, что растянулся во всю длину на столе, приуготованном для торжественной закуски, — и захрапел. Проводники боязливо утверждали, что здесь столько змей, сколько нет во всей Сванетии, хотя сами преспокойно расположились на земле.

На другой день (10 августа) поднялись очень рано. Проезжаем мимо высот правого берега Штымляш, мимо речки Лехера-Лахора (скоп, бунт), и, не доходя речки Хубери и мингрельской деревни того же имени, переправляемся на правый берег. Какой-то придорожный мингрелец Кутия приносит нам обед, состоящий из вареной кукурузы, гоми и прекрасного свежего сотового меду, давно уже нами не виданного. Мы с удовольствием съели по куску и приготовили себе медовую воду, а наши проводники-сванеты с такою жадностью накинулись на мед, укрытый пчелами, что пожалили себе языки. Сванеты полагают, что от большого количества съеденного меду можно умереть; но, к удивлению, Амаис, Зургу и Пирвела, буквально обожравшиеся медом, остались целыми и невредимыми, жалуясь только на боль в желудке.

Не дальше версты от места нашего отдыха Ингур забрал дорожку и нам пришлось карабкаться в гору и [455] пробираться по объездной тропе на скалах. Пешие сванеты с большим искусством пробрались до карнизу скалы над самою рекою, а один из спутников князя Дадиана, дворянин Кубудия, чтобы доказать свое молодечество, въехал в реку верхом и тут же был унесен потоком. За Хубером, по левому берегу, тянутся мингрельские домики, около которых виднеются пчелиные улья. Мне указывали несколько мест, где находили золото. В долине Тра-Бедниери, окруженной хорошим лесом, недавно жил один из искателей золота, кажется — более его здесь растерявший, чем нашедший. Теперь тут обитает некий мингрелец Утурия Чантурия, нимало о золоте не заботящийся.

Перешедши р. Эци-цхали, впадающую в Ингур с правой стороны, мы вступили уже в Мингрелию. Эта речка составляет конечную границу нейтральной мингрело-сванетской полосы. С каждым шагом ущелье становится шире и шире, растительность все роскошнее и роскошнее, очертания окружающих гор мягче — весьма редко попадаются голые скалы, все закрыто пышною листвою. Двуногие, впрочем такие же, если еще не диче. За Эци-цхали мы остановились на поляне и принялись жарить кукурузу, почти похищенную. Есть очень хотелось, — а у нас не было и куска хлеба. Пришлось нарушить священные права собственности и снять несколько початков с соседнего поля. Хозяина мы не нашли и потому, по неволе, стали похитителями. В то время, как мы с большим аппетитом обгладывали готовые уже кочаны, явился и представитель хозяина — пастушок в костюме праотца Адама, только с куском шерсти на плечах, напоминающим отчасти бурку, и с огромными патлами. Сие дитя природы издало какое-то ворчание, изображавшее неудовольствие, но потом очень обязательно отправилось само на поле и принесло еще немного кукурузы. — Под вечер мы приехали на лесопильную мельницу — и как раз вовремя: полился страшный дождь — все ущелье закрылось облаками. Если бы этот дождь запопал нас в дороге, мы натерпелись [456] бы всяких бед и, чего доброго, застряли бы где-нибудь между двумя снесенными мостами. На лесопильне работают трапезонтские турки. Они за известный процент весьма систематично истребляют прекрасный соседний лес Работа у них спорится очень живо, чисто и аккуратно.

Следующее утро не принесло нам радостных вестей. Хотя дождь и унялся, но нам сообщили, что в Джварах снесло мост а на каюке через бурную реку переправляться очень опасно (Джвары на левом берегу Ингура). Этого только не доставало. Пришлось испытать последнее и едва ли не самое худшее гимнастическое упражнение: мы направились назад и решились перебраться на ту сторону по висячему виноградному мосту через Ингур — акробатическая переправа, превосходящая всякое описание. Река здесь имеет около 40 сажень. Во всю ее ширину протянуты виноградные веревки, укрепленные на обоих концах реки у столбов, заваленных бревнами и каменьями. От берега до реки сажень 10 высоты. Между верхнею и нижнею веревкою через каждую сажень протянуты поперечные тонкие веревки; к нижней веревке приделана виноградная плетушка — и здесь через каждую сажень отверстие почти в квадратный аршин, сделанное, вероятно, для того, чтобы мост мог противиться напору воды. Таким образом мост представляет собою какую-то виноградную коробку с одним дном без боков. Прибавьте, что вся эта воздушная переправа качается при каждом порыве ветра; концы ее возвышаются над рекою сажень на 10, а средина почти в самой реке, так как через нее хлещут мутные волны. Не смотря на привычку ко всякого рода переправам, я невольно остановился перед такой единственной в своем роде и вспомнил, как несколько лет тому назад на подобном же мосту, только немного ниже, провалился топограф Шабанов и утонул в Ингуре, занесенный бог весть куда. Правда, он был очень дороден и мост не вынес его тяжести: значит, оставалось утешение, что хоть один раз моя худоба мне [457] пригодится. Между тем, пока мы приготовлялись к переправе, худонские мингрельцы, как кошки, босиком бегали по мосту взад и вперед: для них это дело привычное. Решено — прежде всего перебраться мне. Я отправляюсь сначала довольно твердыми шагами. Но через несколько секунд оказалось, что мои проклятые сапоги скользят и на свои ноги мне нечего рассчитывать. Я ухватился за веревки и повис на руках, надеясь на силу своих мускулов. Мингрельцы видели, что я в этом деле новичок: один шел впереди меня задом наперед, а другой сзади. Оба они следили за малейшим моим движением и готовы были схватить меня, если бы я оборвался. Посредине меня обдало с ног до головы брызгами мутного потока. Я перевел дух только на той стороне, Все перебрались по одиночке. Мой доблестный Амаис, видавший не мало страхов на своем веку, переходивший через ужасные пропасти, спускавшийся со снежных высот Сванетского хребта, где только может пробираться смелый тур и где на каждом шагу грозит смерть, не выдержал такого нового для него эксперимента: на середине моста остановился и закричал, что у него помутилось в глазах и что он не может идти дальше. Он перебрался только с помощью мингрельцев. Испытания наши еще не кончились. Как на беду, совсем разъяснилось и стало довольно жарко. Нам предстояло в перспективе пройти пешком по скалам на солнечном припеке, верст 20 — и то по чуть заметной тропинке, иногда совсем без тропы — то продираясь сквозь колючий кустарник, то перебираясь через сланцевые осыпи над самою рекою, саженях в 50 и более высоты. Катеров, конечно, мы оставили на той стороне, так как перевести их не было никакой возможности. Здесь в последний раз Амаис оказал мне неоцененную услугу — без него я наверное не воротился бы в Кутаис. Я проходил по верхнему краю скалы. Как бы по предчувствию, Амаис все время за мною следивший, шел внизу саженей на 10, прямо против меня. Ударяя сильно [458] палкою впереди себя, чтобы каждый раз иметь точку опоры, я поскользнулся, выдернул палку и полетел вниз; сначала я скользнул ногами вперед; сажени через две потерял равновесие и покатился кубарем прямо в Ингур. Амаис, на узкой тропинке, не потерявши присутствия духа, схватил меня на полном лету — и удержался. Все это произошло в несколько мгновений — и я тогда только пришел в сознание, когда был поставлен на дорожку.

Еще одну отвесную скалу встретили мы по дороге: тропинка буквально в ней пробита; внизу видны следы каменных работ, сделанных с целью скрепить скалу в этом месте и предохранить от обвалов. По легенде, эту трудную работу сделали мингрельские уст-баши еще во времена царицы Тамары. Над нами из-за зелени выглядывала полуразвалившаяся башня крепости Оискиде, а впереди высилась другая крепость, построенная Тамарою — Эниаш-Джира. С травянистой поляны Омане мы полюбовались на широкий Ингур разлившийся по мингрельской долине, и на замки Дадианов, живописно раскинутые над Маганом, левым притоком Ингура. В последний раз оглянулись на грозное ущелье, все еще докрытое густыми облаками. Пристали мы, измученные и измокшие, у придорожного зажиточного мингрельца Джотуа Карда, в селении Хубани. Гостеприимный хозяин угостил нас обедом и крепким рангом (напиток из меду). После обеда мы лакомились почти дозревшею айвою — молодежь сбивала ее с большого развесистого дерева, — а Амаис доказывал свою силу, перетягивая штук двадцать кусков пальмового дерева, положенных на одну чашку весов. Я же все хлопотал об отъезде. Уже заходило солнце, а мне хотелось на ночлег добраться до Зугдид. Долго возились мингрельцы, побуждаемые князем Леваном и его братом Александром, которого мы застали в Хубани, и наконец доставили нам за указные прогоны трех тощих кляч. Я попрощался с моими верными и милыми проводниками. Через речку Маган мы переправились по [459] дрожащему мостику: этот маленький мостик без перил был для меня страшнее худонского страшилища — так слабы стали мои ноги: я едва не свалился в Маган. На той стороне речонки я попрощался с Дадианами, выразивши сожаление, что за недосугом не могу заехать к ним — и мы потряслись мелкою рысцою. Клячи оказались настоящими клячами: в глухую полночь добрались мы до мингрельской деревни Лин. Там нас ждал человек, которому мы должны были сдать лошадей, а от него получить свежих. Лошадей то он от нас соглашался взять, но свежих не оказалось. Вся деревня спала мертвым сном: напрасно какие-то пастушки водили нас целый час по всем дворам, кричали и стучались. Я предложил проводнику двойные прогоны и почти силою усадил его сзади младшего моего компаньона. До самого света тащились мы по Зугдидскому шоссе, по обеим сторонам которого блестели дождевые лужи. Нас томила жажда и страшно хотелось спать. Я сам дремал на седле и едва удерживал своих спутников, засыпавших на каждой куче щебня, около которой мы останавливались отдыхать, для того, чтобы они не заснули совсем. Предутренняя сырость охватывала нас, не смотря на плотные бурки; густой туман прорезывали бледные лучи взошедшей луны — и каждый лесок казался нам ожидаемым городом. Здесь я получил в подарок мингрельскую лихорадку. Уже светом добрались мы до Зугдид и, после всяких злоключений, приютились в каком-то хлеве, носящем пышный титул гостиницы. На другой день мы вкусили давно невиданных полуевропейских яств, взяли почтовых лошадей и покатили в Сенаки, а оттуда по чугунке в Кутаис. Мне не верилось, что я наконец у пристани. Путешествие представлялось волшебным, сказочным сном. Постепенно исчезали из памяти все путевые беды и оставались только одни приятные впечатления. [460]

ПРИЛОЖЕНИЕ.

Я помещаю здесь для образца подлинник с переводом двух сванетских песен — про Нагжура Ричкиана и про охотника Метки — и легенду о св. Георгие.

Так как сванетский язык имеет очень много видоизменений согласных (особенно гортанных и зубных), то нет возможности передать русским шрифтом звуки сванетского языка. К упомянутой сванетской азбучке применен весьма удачно полурусский, полугрузинский алфавит. Но так как он представляет большое неудобство для типографии, то я обхожусь одним русским, тем более, что песни эти приводятся для любопытства читателя, а не для исследования филологического.

Нагжур Ричкиан.

1) Рамайдаа восабрела мечи Нагжур рамайда.

1) Несчастный старик Нагжур.

1) Восабрела — зват. от сабрал — несчастные. Мечи — старик. Рамайдаа — непереводимый припев в начале и в конце каждого стиха.

2) Хилзигала Ладрер Гокер.

2) Ты жил в Гокере в Ладрер

2) Хилзигала 2 лицо пр. вр. от лизге — жить. Гокер — местность в деревне Ладрер.

3) Жабшхен джабикх Дачкелянар.

3) Сверху с тобой враждуют Дадишкелианы.

3) Жабшхен — сверху (деревня Барши по отношению в деревне Ладрер). Джабикх от либек — враждовать. 3 лицо наст. вр. с присвоением (с тобою). Дачкелян — мн. ч. Дачкелянар.

4) Кахабики Шумраш коджарс.

4) Ты коснулся Шумрашских скал

4) Кахабики от либик — касаться. 2 л. пр. сов. вр. Шумраш — прил. от Шумра (место около Ладрер). Кодж — скала; мн. ч. коджар. [461]

5) Сергал лакях демте мара.

5) Уже я никуда не могу отступить.

5) Сер — уже; сергал — уменьшительная или уничижительная форма. В Сванетских песнях не только существительные и прилагательные, но и наречия имеют уничижительную форму, если вся песня проникнута иронически-уничижительным характером. Мара — ми мар — я имею (2 лицо си джар, 3-е эджи хар). Ми мар лакях — я имею отступить. Лакях — достигательная форма (supinum) от ликех. Демте — никуда.

6) Атцармати лателгыра мишгу.

6) Ну, мои невестки.

6) Тцармат — ну. Мишту — мой. Телгыра — невестка; множ. ч. телгырор и лателгыра.

7) Джамлет мишгу искагал амхидд.

7) Джамлета моего сюда мне приведите.

7) Джамлет — имя лошади Нагжура. Иска — сюда, внутрь; искагал — уничижительная форма. Амхидд — 2-ое л. мн. числа повел. накл. с присвоением (мне) от лихте — приводить.

8) Жилофингрис Джамлетс мишгва.

8) Пусть оседлают для меня Джамлета моего.

8) Жилофингрис — 3 лицо буд. совер. в смысле повелит. с присвоением (мне) от жилигингре — оседлать (лигингре — седлать).

9) Жилохвсгвири мецин цицулд.

9) Я сяду на него, старая кошка.

9) Жилохвсгвири — 1-ое лицо буд. сов. с присвоением (на него) от лисгвре — сидеть. Меци — мечи. Цоцул — уничижительное от цицв — кошка.

10) Атцармати телгыра мишгу.

10) Ну, моя невестка,

11) Небгваш тупиш лагтхынад.

11) Чтобы натянуть кожу на лоб

11) Небгва — лоб; туп — кожа. Лагтхынад — достигательная форма от лихтхыне — натягивать.

12) Эшху хецманд кагал ламитл.

12) Одной повязкой перевяжи мне.

12) Эшху — один. Хецманд — повязка. Каламитл — повелительное совер. вида с присвоением (мне) от глагола литле — перевязывать. Кагал — уничижительная форма. Нагжур был так стар, что кожа нависала ежу на глаза — и ее нужно было подвязывать.

13) Кагал ламтил телгырад мишгу.

13) Перевязала мне невестка моя. [462]

13) Каламтил. 3 л. пр. совер. с присвоением (мне).

14) Бан онгури лиц Лымкварис.

14) Я иду сюда водою в Лымквар.

14) Бан — ни значения, ни корня этого слова не знаю: оно вставляется только в песнях. Онгури — я иду сюда; 2-ое и 3-е лицо ангри. Ми эсхери — я иду туда, 2-ое и 3-е л. есхри. Идти — лизи. Лиц — здесь значит речка Калдырла около Барши.

15) Жиламхедын Бундранижи.

15) Я очутился вверху в Бундрани.

15) Жиламхедын — 1-ое лицо пр. сов. с присвоением (я себя, меня) принес (от лихде — лихдине — приносить). Жи (Бундранижи) — вверху (Нагжур идет из долины в гору).

16) Теи амад Таргрезерте.

16) Нечаянно посмотрел на (церковь) Архангела.

16) Амад (ми) — я увидал посмотрев. 2 л. сн. аджад, 3 л. эджи ахад. Мн. ч. 1 лицо на анад. 2 л. скя аджадх, 3 л. эджиар ахадх. Тен — нечаянно, внезапно. Таргрезер (Тарингзел) — Архангел.

17) Джехырала Таргрезер.

17) Я умоляю тебя, Архангел

17) Джехырал — 1 л. наст. вр. с присвоением (тебя) от лихырал — умолять.

18) Мечи Нагжуриш лимачв шгурар ныма чемне.

18) Не делай стыда старости старого Нагжура.

18) Лимачв — старость. Ныма чемне — не делай. Повел. с отрицанием от личем — делать. 1-ое лицо наст. вр. ми хвичо — от того же корня. 1-ое лицо пр. несов. ми твештп от лиштаб. 1-ое лицо пр. совер. ми жохваск — от лиски. Шгуир — стыд. Мн. ч. шгурар.

19) Джадзгунине тетнам ханас.

19) Я тебе принесу в жертву белого быка.

19) Джадзгуни — 1-ое л. буд. вр. с присвоением (тебе) от лидзгуни — приносить жертву (что-нибудь малое, ожидая за это большого), тетне — белый; хан — бык.

20) Калохкабне Таргрезерс.

20) Я прошел (церковь) Архангела.

20) Калохкаб — 1-ое лицо пр. сов. от ликаб — проходить.

21) Бан онгури Пацхаш жила.

21) Я иду сюда вверх в Пацха.

21) Пацха — место около деревни Искар. Жи — вверх. Жила — уменьшительная форма.

22) Семи джурти сгебин емхвид. [463]

22) Три кучи (людей) впереди со мной встречаются.

22) Семи — три. Джурти — группа, куча. Сгебин — впереди. Емхвид (х) — 3 л. с присвоением (со мною) от лимхви — встречаться.

23) Гвиджиш патви кач амиган.

23) На темени волоса дыбом у меня встают

23) Гвидж — темя. Патв — волос мн. ч. патвар. Кач — прямо. Амган (х) — 3-е лицо с присвоением (у меня) от глаг. лигне — стоят.

24) Алиарсгал калохкабне.

24) Этих я миновал

24) Али — этот. Мн. ч. алиар.

25) Бан онгури тчибиш хомас.

25) Я иду сюда на конец болота.

25) Тчиб — болото. Хем — конец; хомас — на конец

26) Скя лонхвдени Бантчваните.

26) Прихожу в Бантчвани.

26) Скя — внутрь. Лонхвдени — от лихед — приходить. Бантчвани — родник в Барши.

27) Самгал кобс чулохвтуре.

27) Три больших чашки (воды) выпиваю.

27) Самгал — уменш. форма. Коб — большая чашка. Чулохвтуре — от чулитре — выпить (литре — пить).

28) Мугвда пилар мадм'амжире.

28) Как будто и губ не замочили мне.

28) Мугвда — как будто. Пил — рот. Мн. ч. пилар — губы. Мадма — нет, не. Амжире (х) 3 л. от лижре — мочить (с присвоением — мне).

29) Жилохвдени Цалмагте жи.

29) Я иду вверх к Цалмагу.

29) Цалмаг — собственно значит сарай.

30) Джамлет мишгу Цалмагс хемшгвар.

30) Мой Джамлет хочет быть гостем в Цалмаге.

30) Хемштвар. 3 л. от лимшгвар.

31) Мигал Исламс хвемшгварена.

31) Я хочу быть гостем у Ислама.

31) Мигал — уничижительная форма. Хвемшгвар — 1-ое л. от лимшгвар — находиться в гостях. Собственно, я нахожусь в гостях по-сванетски ми накамхви или ми мушгврихви. Ислам — Исламбер Дачкелян, враг Нагжура Ричкиана.

32) Скягал лохвед кариш корте.

32) Я пришел к главным дверям дома. [464]

32) Лохвед — 1-ое л. пр. вр. от лихед — приходит. Кариш кор — большие двери в доме.

33) Чугал освигн кариш коржи.

33) Остановился выше главных дверей.

33) Чу — там. Освигн — 1-ое л. пр. вр. от лигне — останавливаться.

34) Иори симак лашгалис хоганх.

34) Две девушки стоят, чтобы начать доить.

34) Иори — два; симак — девушка. Лашгалис — достигательная форма от лишгали — доить. Хоганх — стоят. 1-ое л. ми хогн. 2-ое си хогн. 3 эджи хоган. Мн. ч. 1-ое л. на хоганд. 2-ое л. сиа хоганд. 3-е л. эджиарс хоганх. Пр. вр. этого корня; ед. число 1 хугн, 2 хыгн, 3 лыган. Мн. ч. 1 хуганд, 2 хыганд. 3 лыганх.

35) Сабрал Нагжур исгу лимачв имжи ири.

35) Старый Нагжур, как будет (поживает) твоя старость.

35) Исгу — твой. Имжи — как. Ири — 3 л. ед. ч. буд. вр. от лирде — быть, жить. Ед. ч. 1 хвири. 2 хири. 3 ири. Мн. ч. 1 хвирид. 2 хирид. 3 ирих. — Девушки смеются над стариком.

36) Сга симакар хоча имед маквед.

36) Вы, девушки, хорошее слово мне сказали.

36) Сга (сгя) — вы. Симакар — мн. ч. от симак. Хоча — хороший. Имед — слово, мнение, надежда. Маквед 2-ое лицо — сказали (мне) от ликвисг — сказать.

37) Маре ми и эджгварс джечо.

37) За это и я тоже (такое же) сделаю вам

37) Маре — за то. Ми и — и я. Эджгвар — такой. Джечо — 1-ое лицо буд. вр. с присвоением (вам, тебе) от личем — делать. Я сделаю — хвичо.

38) Лыджом гвеши мадмаджарх габар.

38) У вас ведра не полны молоком

38) Лыдже — молоко. Гвеши — полный. Мадма — нет, не. Джарх — вы имеете. Габ — ведро. Мн. ч. габар.

39) Мигал аджгершлиск зисхвш.

39) Я вам наполню кровью.

39) Аджгершлиск — 1-ое лицо буд. вр. с присвоением (тебе, вам) от лигершли — наполнять. Зисх — кровь.

40) Жилаишгвине дашнас мича.

40) Я вынимаю свою шашку.

40) Жилаишгвине от лишгвне — вынимать (жилишгвне). Дашна — шашка. Мича — свой.

41) Иори симакс кинчх миквцура. [465]

41) Двум девушкам шеи перерезал

41) Кинчх — шея; миквцура от ликвцуре — отрезать.

42) Атхе Нагжур коркадскиниск.

42) Теперь, Нагжур, выскочишь ты из дому.

42) Атхе — теперь. Коркадскинисг — 3 л. от коркалискне — выскочить из дому. 1-ое лицо — коркаодскиниск.

43) Чулогврине цалмагтечу.

43) Пойду вниз к Цалмагу.

43) Чу — вниз. Чулогврине 1-ое лицо от чулиэг — идти вниз.

44) Джамлетс мишгва жилохпишке.

44) Отвяжу моего Джамлета.

44) Жилохпишке 1-ое лицо от жилипишке — отвязать.

45) Жилахвсгвири мецин цицулд.

45) Ты сядешь на него, старая кошка.

45) Жилахвсгвири — 2-ое лицо буд. от лисгвре — сидеть.

46) Семи мыдрах камиклепа.

46) Три раза ударил я нагайкою.

46) Мыдрах (груз. ”мадрахи”) — нагайка. Камиклепа — 1-ое л. пр. вр. от ликылпи.

47) Камискина Пацхиш папалс.

47) Выскочил на долину Пацхи.

47) Камискина 1-ое лицо пр. вр. от лискне. Папал — спуск, углубление, долина.

48) Теи амад гешгмавгал.

48) Вдруг посмотрел назад

48) Гешгмав — назад

49) Мугвда гешким даргал магвитчв.

49) Как будто сзади никто за мной не гонится.

49) Гешким — сзади. Дар — никто. Магвитчв — 3-е лицо — гонится за мной — от лигветч — гнаться.

50) Нагжурд иори габгал ацвир.

50) Нагжур оставил два ведра.

50) Ацвир — 3 л. пр. вр. от лицвре — оставлять. 1-ое л. ми оцур. 2-ое и. си ацур.

51) Иори габи зисхвш геши.

51) Два ведра полные крови.

52) Дачкелянаш кал лиска.

52) На гумне у Дачкеляна. [466]

52) Кал — гумно. Лиска — на.

53) Омальдиан о таргрезер.

53) О милосердный Архангел

53) Мальдиан — милосердный.

54) Мечи Нагжуриш лимачв.

54) Старости старика Нагжура.

55) Лимачв мича шгурар мадма.

55) Нет стыда его старости (для его старости).

55) Мича — свой, его.

56) Искуган нашдобан.

56) Твоею милостью.

56) Иску — твой. Нашдеб — милость.

57) Кристес эшов чолмезырад.

57) Христос пусть нас благословит

57) Эшов — пусть. Чолмезырад — от чулимзыри — благословлять — 3 лицо.

58) Амечулаш мерде маре.

58) Здесь живущих людей.

58) Амечу — здесь. Мерде — причастие от лирде — жить.

59) Пусташ гвишге нашдобан.

59) Милостью нашего господина.

59) Пуст — господин. Гвишге — наш.

Сванетский текст записан Константином Дадишкелиани от его тетки Имханат. Барши, 11-го июля 1872.

Метки.

1) Метки сабрал Метки лежри.

Боил илба илба боил.

1) Метки несчастный, Метки достойный сожаления.

1) Лежри причастие от лижри — миловать. — 2-я строфа — непереводимый припев, повторяющийся после каждого стиха.

2) Лелтха мургвалс жиовгагена.

2) Лентехцы стояли во время пляски.

2) Лелтха — собирательное от мултехи — лентехец Мн. число лелтхол. Мургвал — пляска в роде хоровода. Жиовгагена — 3 л. пр. вр. от жилигне — стоять. [467]

3) Ашанскине тетнам ратчулд.

3) Внезапно выскочил белый зайчик

3) Ашанскине от ашлискне — внезапно выпрыгнуть. Ратч — заяц; улд — уменьш.

4) Меткис набрахс отскине.

4) Метки по-под ноги прыгнул

4) Набрахс — под ноги — от бах — шаг. Отскине (с присвоением к лицу) от лискне.

5) Амга сгаи нумхижомид мургвалс.

5) Ради этого вы не перерывайте пляски.

5) Амга — за это. Нумхижомид — повел. 2 л. мн. ч. от нумлижме — не перерывать.

6) Амис Метки хетчминала.

6) За этим Метки погонится.

6) Амис — за этим. Хетчминала — от литчем — гнаться, преследовать.

7) Ратчулд миндорлежа атскине.

7) Зайчик попрыгал вверх по полю.

7) Лежа — вверх. Миндор — поле (груз. слово — "миндори").

8) Сабрал Метки лежри Метки.

8) Несчастный Метки, достойный сожаления Метки.

9) Лаквцурите лахедын.

9) Очутился на обычном пастбище туров

9) Квицра — тур. Лаквцури — обычное пастбище туров. Лахедын от лихдыне — очутиться.

10) Эснар лымар тетна гваша.

10) Вдруг обратился (заяц) в белого тура.

10) Эснар — вдруг. Гваш — тур. Лымар — стал, сделался, был — от лирде. 1-ое л. лымархви, 2-ое л. лымархи.

11) Цода мича номхаштеха телегырас мича Тамарс.

11) Грехов его не замолит невестка его Тамара.

11) Цодв, мн. цода — грех (груз. ”цодва”). Хаштеха 3 л. от лиштхе — источать (страд. форма лиштетч); 1-ое лицо маштеха, 2 л. джаштеха.

12) Жика лерсгвен шивс хацонца.

12) Вверху чуть держится правою рукою.

12) Хацонца от лицонце — чуть держаться. Ши — рука. Лерсгвен — правый (его). Мурсгвен — правый (мой).

13) Чука лертен тчишхв хацонца

13) Внизу чуть держится левою ногою.

13) Тшишхв — нога. Лертен — левый (мыртен). [468]

14) Цода мишгва номджаштеха цалс мишгва.

14) Грехов моих не замолишь, друг мой.

14) Цал — друг, сверстник (тоже что и абхнег).

15) Бабас мишгва хонубав ранг и гвинал масард мипанас.

15) Отцу моему скажи — пусть меня поминает большим количеством ранга и вина.

15) Баба — отец. Хонубав от лимбави — сказать. Масард — много. Ранг — мед с араком. Мипанас — пусть поминает меня — от глагола липане — поминать.

16) Дедас мишгва хонубав кут и тчишвтар масард мипанас.

16) Матери моей скажи — пусть поминает меня большим числом пирогов

16) Деда — мать. Бут — пирог с творогом. Тчишвар — пирог из проса с сыром

17) Хехвис мишгва хонубав гезлир парсакд иво харас.

17) Жене моей скажи — пусть заботится о сыновьях

17) Хехв — жена. Гезал — сын, мн. число гезлир. Слова "парсакд" — повторяющегося в этой песне очень часто, я не знаю, так точно как и слова "иво.” Переведено мною по смыслу. Харас — от ми мар, си джар, еджи хар.

18) Лахубас мишгва хонубав габджарс парсакд атшдабнах.

18) Братьям моим скажи — пусть чистят оружие.

18) Мухбе — брат множ. ч. лахуба. Габджар (груз. слово) множ. число от габедж. Атшдабнах — 3. л. повел. от лишдбуне — чистить. 2 л. ед. атшдабин, 3 л. ед. атшдабнаг. 2 л. мн. атшдабнед.

19) Ладчурас мишгва хонубав патвар парсакд адкуцурах.

19) Сестрам моим скажи — пусть отрежут себе волосы.

19) Дачвир — сестра. Мн. ч. ладчура. Патв — волос, мн. число патвар. Ликвцуре — резать. Повел. 2 л. ед. адкуцир; 2 л. мн. адкуцуред. 3-е лицо ед. адкуцурас. 3 л. мн. адкуцурах.

20) Лелатс мишгва хонубав кымрар парсакд анкварис.

20) Любовнице моей скажи — пусть проливает (бросает) слезы.

20) Лелат — от гл. лилат (любить, любовь.) Кымрар мн. ч. от кым — слеза. Анкварис. 3 л. повел. от ликване — бросать.

21) Лацлас мишгва хонубав тангиаш тцысхад скаламзозах дзари парсакд мичылчхынах. [469]

21) Товарищам моим скажи — пусть идут к подошве горы и пусть издают (по мне) вопли.

21) Лацла мн. ч. от цал. Тангиаш от танг — гора; тцысхад — подошва. Скаламзозах от лиззви (скализзви) идти на встречу. Дзар — вопль. Мичылчхынах — (пусть издают мне) от личылчхыне.

22) Сопларс мишгва хонубав куби парсаг митабах.

22) Односельчанам моим скажи — пусть приготовляют (мне) гроб

22) Сопел — деревня (груз. ”сопели”). Соплар — односельчане. Куб — гроб. Митабах от литабе — строгать.

23) Сабрал Метки лежри Метки.

23) Несчастный Метки, достойный сожаления Метки.

24) Метки Лакврас шкеденила.

24) Метки упал с горы Лаквры.

24) Шкеденила от лишкед — падать.

25) Рыги бури квеленила.

25) (Когда) свет с темнотою расставался.

25) Рыги — свет, бури от мубюр — темнота. Квеленила от ликвле — делить, расставаться.

26) Чука даштул хедранал геурд Меткиш дзерд гвихар.

26) Внизу медвежонок ждет, вероятно хочет Меткиного мяса.

26) Даштул — уменьш. от датв — медведь. Хедранал от лидранал — ждать. Геурд — вероятно. Дзерд — мясо. Гвихар — хочет. Гви — собственно значит сердце (имеет сердце, желание). 1-ое л. ми гвимар. 2 л. си гвиджар.

27) Жика гвемал хокулгуне геурд Меткиш терард гвихар.

27) Вверху ворон каркает, вероятно хочет Меткиных глаз

27) Гвемал — ворон. Хокулгуне от ликулгуне — каркать. Терар мн. число от тер — глаз.

28) Метки Лакврас чуовмешкдели.

28) Метки бросился вниз с горы Лаквры.

28) Чуовмешкдели от чулишкед — броситься вниз, 1-ое л. ми чуовмешкдехви. 2 л. си чуовмешкдехи.

Сванетский текст записан Константином Дадишкелиани от Этула Джаджвляна. Барши, июль 1872. [470]

Легенда о Св. Георгие.

1) Джвинел рагадли ере Шванте омхедели Саваш лашкар Чубехевхен и ахшидах свипс Джгырагс. Эчкас зурал и маре маг лапажте омчеделих.

1) Рассказывают, что очень давно в Сванетию пришло через Чубехеви осетинское войско и напало на церковь Св. Георгия. Тогда все женщины и мужчины поуходили, чтобы спрятаться.

1) Рагадли — рассказывается, от лиргади — говорить, рассказывать. Джвинел — старое время. Ере — что. Омхедели от лихед — приходить. Саваш — осетинский. Лашкар — войско. Чубехевхен — чрез Чубехеви. Ахшидах от лиште — разбрасывать, рассыпать, нападать. Свип, сеп, сюп — так называется всякое святое место. Эчкас — тогда. Зурал — женщина. Маре — человек. Маг — весь. Лапажте от липеж — спрятаться. Омчеделих — от лизи идти.

2) Ам сопеле лымзыг эшху зурал мадмагеш хардена де тчаж де гезал де мосип.

Ал зуралс мадма адбаш савашлашкариш лихед сопелс жилах ахбиднех ечкасгар адквиг.

2) В (одной) деревне жила одна женщина, (у которой) никого не было: ни мужа, ни сына, ни слуги.

Эта женщина не знала о приходе осетинского войска: (когда оно) вверху зажгло деревни, тогда только узнала.

2) Лымзыг от лизге — жить. Мадмагеш — ничто. Хардена — от лирде. Тчаш — муж. Мосип — слуга (собственно крутящийся — от глагола лисип — крутиться. Другое слово слуга — памли — грузинского корня). Адбаш — от либшыне — давать знать, узнавать. Лихед — приходить. Неопределенное наклонение и существительное отглагольное часто имеют одну и ту же форму. Ахбиднех от либдине — зажигать. Ечкасгар — тогда только. Адквиг от ликфе — узнать.

3) Хема каиотквига хопхтча нангавд и каотскина корка ечкас хатцдах ам зуралс лашхар и атгветчах ал зуралс каотскина. Джыгырагте и исга отскина лахвмите и ессипа нангав и чхвип отгана. Джыгырагиш хатд и хоква:

3) Как только узнала, схватила метлу и выскочила из [471] дому; тогда войско увидало эту женщину и погналось (за нею). Эта женщина побежала к (церкви) Св. Георгию и вскочила (внутрь) в церковь и обернула метлу и удар метлы раздался по образу Ся. Георгия, и сказала:

3) Хема — когда, как только. Каиотквига от каликфе. Хопхтча от липстче — схватить. Нангав — метла. Отскина — от лискне (калискне) — прыгать, выскакивать. Хатцдах от литцед — увидать. Атгветчах от лигветч — гнаться. Исга — внутрь. Лахв — церковь. Лахвмите — в церковь. Ессипа — от лиспе — переворачивать. Чхвип — удар (метлы). Отгана — раздался; не знаю формы неопределенного наклонения. Хат — образ. Хатд — по образу. Хоква — сказал, сказала от лиргади.

4) "Е хола Джыгырак исгва маролс усурман имжи ахце лохвмардж мола.” Каи хоква али ам зуралс лахвимиж хуручу охвскина. Джгирагс чажвш шис хагвена ханджар отсткина ка лахвмиш корка и зурали ка атгветча. Каи омхедели Джыгыраг ахпуртена исга Саварс и хынсга маг чуодттчкижа, хынсга лежа атчеда Бечуте.

4) "Э, нехороший (недобрый) Св. Георгий! Твоих людей усурман как избивает! Помоги немного." Как только женщина это сказала, Св. Георгий; выпрыгнул черев церковное (в церковной крыше) отверстие, верхом, с кинжалом в руках, бросился от церковного дома и погнался за женщиной. Как только Св. Георгий пришел, врезался между осетин и половину всех умертвил, половина же убежала в Бечо.

4) Хола — дурной, недобрый. Исгва — твой. Маре — человек мн. чис. марол. Ахце от лихце — избивать. Лохвмардж от лимарджви — помогать. Моле, мола — немного. Хуру — отверстие, дыра. Чажвш — верхом (чаж — лошадь). Хагвена — имел. Атгветча от лигветч. Ахпуртена — врезался. Хынсга — половина. Одттчкижа — литчкиже — умертвить, поразить. Атчеда от личед — убегать.

5) Джыгыракс хоква зуралаште: "сирок карок атшдабин ал сопел лыдгарыл твибте рок ашыд.” Ал зуралс лохвбина лыдгаролс лишде и маг твибте отшида. Зисх гвард омчедели гедурд. Зисхиш назв атхе амжи тцырнили Джыгырак Бечус исга апиа чума месделасхв лашкар лохвбина амиаре лихце маг чулах отхица.

5) Св. Георгий сказал женщине: "ты очисть эту [472] деревню от мертвых и брось в ущелье." Эта женщина начала мертвых бросать и всех в ущелье бросила. Очень много крови ушло совсем. Теперь по кровяному следу (как по) красному Св. Георгий догнал в Бечо войско, оставшееся в живых начал их убивать (и) всех убил.

5) Рок — сказал (от лиргади), соответствует русскому "мол" и часто прибавляется к словам в живой речи. Атшдабни от лиштбуне — вычищать. Лыдгарыл — мертвые. Твиб — ущелье (тюб). Ашыд — от лишде бросать. Лохвбина — от либне — начинать. Отшида прош. вр. от лишде. Гвард — очень много. Омчедели от личед — уходить. Гедурд — совсем. Назв — след. Тцырни — красный. Аггиа от лигиесг — догонять. Месделасхв — те, которые были оставлены живыми (от лисде — оставаться и ласхв — были). Амиаре от алиар — он, этот. Отхица от лихце — убивать.

6) Чажс лиц ахпыра и хоква: "Джыгырагишд лицрок мапыр. Ечкас Джыгракс хокира ханджар бачвд и бачжи лицс охскина и чажчу оттвина. Маг ка лах отлиа хокира чажвд мыдрах и жиотскина Децте. Едж бачжи атхе ангыри лиц.

6) Конь захотел воды и сказал "Св. Георгий, воды хочу!" Тогда Св. Георгий ударил кинжалом по камню и из камня брызнула вода, и напоил коня водою. (Когда) все было сделано, ударил коня нагайкою и вскочил на небо. Из этого камня теперь идет вода.

6) Ахпыра, мапыр от липре — хотеть. Хокира — от ликер — ударить. Бач — камень. Охскина от лискне — выскочить. Оттвина от литтвне — дать воды, напоить. Лах — был. Отлил — сделан. Дец — небо. Ангыри от лизи —  идти.

А. Стоянов

Текст воспроизведен по изданию: Путешествие по Сванетии // Записки Кавказского отдела Императорского русского исторического общества, Книга X, Вып. 2. 1876