СТОЯНОВ А. И.

ПУТЕШЕСТВИЕ ПО СВАНЕТИИ

Осмотр Сетийского монастыря. Общий тип сванетских церквей. Отношение народа к святыне. Печальное положение сохранившихся рукописей. Драгоценные для этнографа позднейшие приписки к рукописям. Сокровища, показанные нам местийцами. Сванетские папы и их жертвенники. — Путь через Ленджерскую и Латальскую общину. Перевал Бъал в ущелье Бечос-чала или Ушба-лиц.

На другой день (25 июня) мы поднялись очень рано. Я вытащил из своей походной сумки статьи гг. Бартоломея и Бакрадзе и прочел в них описание Сетийской церкви. Эти статьи были всегда мне очень полезны. В каждой церкви, руководствуясь ими, я мог сначала осмотреть то, что видали уже эти путешественники, — и потом искать чего-нибудь нового. Народ входивший со мною в церковь, всегда с особенным благоговением смотрел на разорванные печатные листки, усердно подымал их если который-нибудь падал наземь, — и сдувал с него пыль. С наивным изумлением дивились многие, когда я говорил им что надпись на такой-то иконе есть вот в таком-то месте моей книжки. "А [286] где вы дели такой-то крест, такую-то икону?" — часто спрашивал я. — ”Откуда ты все это знаешь?" — "У меня все это написано в книжке". И старики шепотом передавали другим, что у меня есть чудная книжка, в которой описаны все их церкви.

Моею целью вовсе не было исследование церковных древностей. В этом отношении г. Бакрадзе сделал столько, что лучшего и желать не нужно. Если я находил новые иконы, кресты, книжки, то едва ли все это (за исключением весьма немногого) может быть интересным даже для специалиста. Тем не менее я заходил в каждую церковь. Иногда я наперед знал что ничего замечательного там не найду. Но каждый раз осмотр церкви сталкивал меня с народом и давал мне случай ближе знакомиться с религиозными предрассудками и суевериями сванет

В нашу комнату набралось много народу. Все непрошенные посетители с большим вниманием следили за моим утренним туалетом. Особенно занял их мой глазной шприц и глазная ванна. Ванну они прикладывали к глазам, в шприц набирали воды и обливали друг друга. Наш бедный Амаис заболел — и я его лечил какими-то пилюлями, взятыми мною из Кутаиса. Я никак не подозревал тогда, что это начало моей докторской репутации, которой в будущем предстояло укрепляться и расти постепенно.

Наконец мы отправились к о. Иллариону. Там уже сидело несколько почтенных старцев, подстриженных, бритых, с большими палками в руках. У большей части из них были медные значки — знак их судейской или старшинной власти. Если бы не сванетская речь, я бы опять подумал, что я на какой-нибудь крестьянской сходке в Полтавской губернии — таково было поразительное сходство физиономий и костюмов.

Нам явно не хотели отказать, но видно было, что пускают в церковь с большою неохотою. Всего больше нас интересовали всякого рода старинные вещи, находящиеся на церковном чердаке, вход которого, по сванетскому обычаю, [287] высоко над церковным полом и без лестницы. Старики уверяли, что такой лестницы теперь нигде нет. Не знаю, как удалось о. Иллариону убедить их. Тем временем я рассматривал фрески на наружных стенах церкви. Они уже полуистерты. Какой-то святой, с копьем в руках ведет лошадь, от которой остались только седло и задние ноги. Две фигуры в панцирях, шишаках с мечами; одна из них более сохранившаяся, дует в трубу. Вообще во многих сванетских церквах есть наружные фрески. Иногда сюжет их взят из сказок — и суеверные сванеты смотрят как на святыню на изображение подвигов какого-нибудь богатыря Амирана.

Местийская церковь одна из самых высоких во всей Сванетии и имеет вид башни. Большая несоразмерность между вышиной, длиной и шириной, что замечается во всех сванетских церквах: все они высокие, но узкие. Входная дверь деревянная, низкая. Церковь находится уже в состоянии полуразрушения: для поддержки стен по бокам вбиты балки. Окна узкие, щельные. Всего характернее в сванетской церкви алтарь и иконостас. Вход в алтарь только по средине: по бокам вместо дверей окна. Только в последнее время духовенство проделало двери (в тех церквах где совершается служение) из левого бокового окна. В алтаре жертвенник не отделен от стены; прямо перед ним узкое щельное окно; по обеим сторонам алтаря боковые ниши. Вот общий тип внутреннего устройства всех сванетских церквей. Многие из них имеют по два притвора. Большая часть из них с купольным сводом На боковых стенах часто по две и по три ложных арки. По обоим бокам каменные седалища. Вообще тип сванетской церкви напоминает собою древнехристианскую эпоху. Замечательно, что ни на одной сванетской церкви я не видал креста, между тем как в средине церквей крестов множество.

На первых порах я потерялся, смотря на множество [288] икон в серебряных и золотых окладах и крестов больших, деревянных, обложенных серебром. Я стоял по средине церкви и собирался с силами. Местийский пап (папы — сванетские священники, потомки некогда ставленного в Сванетии духовенства) Ратиани, которому уже около 100 лет, хотя с виду он свежий и бодрый старик, только без зубов, говорил мне, что Сетийская церковь построена царицею Тамарою (XIII в). Я хотел справиться о том старике папе, которого когда-то (еще в 1853 г.) видел здесь полковник Бартоломей. Оказалось, что этот старик (Дено Маргиан) умер десять лет тому назад. Кстати скажу, что в Сванетии попадаются глубокие старики. Я не видал тех 150-ти летних и 140 летних стариков, у которых, по заявлению сванет уже другой раз выросли зубы, и которые, к сожалению, не дождались моего приезда и поумирали, но весьма часто видал стариков больше чем за 100 лет, крепких и бодрых. — Принесли огромное бревно, сажень в пять длиною с деревянными перекладинами (это называется в Сванетии лестницею) и приставили в большому овну, которое чернелось высоко над алтарем, с правой стороны. Ни в одной сванетской церкви я не видал второго этажа: в этом отношении Местийская церковь составляет исключение. На верх имеют право войти только пап и церковный староста, как лица, которым община доверяет безусловно. Даже священника туда никогда не пускают. Дадишкелиани полез было за старостой, но ему приказали остаться на полдороге. Через четверть часа голова старосты со свечою показалась из отверстия и на большой веревке он спустил Дадишкелиани корзину, наполненную священными вещами. Старый пап сердито закричал снизу, чтобы вещи не ставились на то нечистое место, где уже ступала нога человека (на верхней перекладине иконостаса стоял Дадишкелиани и хотел расставить вокруг себя всякого рода кувшины и азарпеши). Когда я выразил сомнение в том, все ли покажут мне, что спрятано на верху, — пап [289] поклялся, что оттуда вынуто все, чему я, конечно, не поверил.

Тем временем я рассматривал самую церковь. Все стены ее покрыты фресками, изгладившимися от времени и недосмотра; на некоторых сохранились еще довольно свежие краски. Некогда, посредине церкви, перед иконостасом стоял огромный крест (как в большинстве сванетских церквей), — теперь он духовенством снят (в 1868 г.) и только осталась каменная его подставка перед алтарем. Прежде всего я нашел копье, указанное у гг. Бартоломея и Бакрадзе. Надпись на этом копье ("да ублажит Бог соединенную, счастливую долину льва, главу хоругви со знаменем нашего великого монастыря”), списанная обоими вышеупомянутыми путешественниками, свидетельствует о существовании союза трех сванетских общин. Около этого саженного древка стоит еще другой значок с привязанным наверху крестом. Странно только, как гг. Бартоломей и Бакрадзе, прочитавши в надписи слова: "соединенная долина льва", не обратили внимания еще на одно огромное древко, приставленное к центральному столбу церкви. К этому древку привязано чучело льва из шелку; пасть и зубы у этого чучела из железа. Во время празднеств эту фигуру выносят из церкви: один из самых сильных людей садится верхом на лошадь, берет древко в руку и скачет против ветра; чучело надувается и ясно обрисовывается фигура льва. Надуть эту фигуру считается большою славою. Не указывает ли этот обычай (в связи с надписью) на то, что эта фигура и была общественным знаменем республиканского союза.

Икон в золотых и серебряных ризах в этой церкви очень много. Видал я и те иконы, византийскою живописью которых так восхищался г. Бартоломей; я же в них не нашел ничего особенного. Со многих икон полуободраны золотые и серебряные шаты. В углах стояло множество досок со следами живописи; остались только знаки гвоздей, которыми когда-то были прибиты драгоценные [290] оклады. Бывшие со мною сетийцы утверждали, что все это забрали разбойники осетины, прежде часто нападавшие на Сванетию. Сами сванеты, как убедился я потом неоднократно, с необыкновенным благоговением относятся не только к иконам, но ко всякой мелочи, находящейся в церкви. Этому дикому народу вполне принадлежит честь сбережения и охранения множества памятников грузинской древности. Конечно, в семье не без урода, как между самими сванетами, так и между бывшею некогда в Сванетии низшею властью. Мне неоднократно рассказывали об одном чиновнике-грузине старого времени, следы любознательных археологических изысканий которого остались и до сих пор в церквах Ушкульской общины.

Меня также заинтересовало множество больших крестов (некоторые с балдахинами наверху), обложенных листовым серебром с выпуклыми изображениями святых и ангелов. Такие кресты потом я находил в каждой сванетской церкви. Серебряный оклад на них часто вызолочен, посредине иногда наложены серебряные медальоны; на некоторых крестах ряды самоцветных камней (гранаты, яхонты, смарагды, бирюза). Но очень много и таких, с которых шаты сорваны. Рисунок на них отличается крайнею грубостью черт и указывает только на зачатки искусства. Я также полюбопытствовал посмотреть на пергаментное Евангелие, которое, по определению г. Бакрадзе, относится к XI в. Оно писано грузинским церковным письмом (хуцури); виньетки золотом и киноварью. Изображение одного из Евангелистов очень изящного рисунка. По всей книге мелкие приписки позднейшего времени. Пергамент отсырел — и вся рукопись порядочно растрепана.

Если сванетские церкви вообще приходят в разрушение (главным образом от всесокрушающего времени), если иконы и кресты в такой пыли и копоти (сванеты считают великим грехом их чистить), что иногда невозможно не только что разобрать надписи, но даже разглядеть рисунок, [291] то что же сказать о рукописях? Сколько я их ни видал — все они в самом плачевном состоянии, гораздо хуже того, в котором видел многие из них г. Бакрадзе двенадцать лет назад. Рукописи растрепаны, валяются на полу, сложены в грязных и пыльных ящиках Многие носят следы страшной сырости; другие источены червями. Я совершенно согласен с г. Бакрадзе, что давно уже следует подумать о спасении всех этих археологических сокровищ. Мысль была высказана г. Бакрадзе 12 лет назад, но до сих пор никто не привел ее в исполнение. В бытность мою в Сванетии, благочинный от. Иосиф Вацадзе говорил мне, что Общество восстановления христианства поручило ему составить подробную опись всем сванетским древностям. Дай Бог, чтобы это сделано было в непродолжительном времени!

Конечно, подробное изучение надписей на иконах и рукописях может дать многое грузинской археологии. Но в сохранении именно рукописей есть еще сторона, драгоценная собственно для будущего исследователя сванетского племени. На многих сванетских рукописях, как я сказал уже, есть приписки позднейшего времени. В них заключаются договоры, обязательства, цены за кровь, расписки. Г. Бакрадзе пытался разобрать одну из них (о заключении частного союза между прихожанами одной церкви Латальской общины) и нашел что она писана искаженными письменами. Многих он не мог разобрать, так как они писаны, по его словам, секретными письменами. А какое множество таких, которых не только никто не разбирал, но даже и не видал. Если искать каких-нибудь бытовых черт сванетского прошлого, то именно в этих приписках. Почем знать; может быть, между приписками на исковерканном грузинском языке, найдутся и сванетские записи, писанные грузинскими буквами.

Осмотревши иконы, мы заглянули наконец в таинственную корзину и стали вынимать оттуда священные вещи; все они, как оказалось, имели очень мало в себе [292] священного, но не так смотрели на них сванеты, с необыкновенным благоговением принимавшие из моих рук каждую осмотренную мною вещь. Много азарпеш с надписями и без них, множество чашечек, всякого рода копьеца, кадильница; большой серебряный кувшин с надписью гражданскими письменами; огромный серебряный сосуд с надписью "мы царь и царица" и с вензелем, подсвечник с надписью: "подсвечник этот пожертвовали мы, царь царей и царица цариц Тамара, для благоденствия нашего государства". На многих сосудах и тарелках нарисованы птицы с женскими лицами, что-то в роде классического изображения сирены. На некоторых кувшинах арабские надписи. Всего более бросилась мне в глава ладунка, похожая на пороховницу. Она представляет женскую фигуру с множеством грудей, с рыбьею нижнею половиною туловища, с хвостом и перьями; по бокам грифоны. Все вещи серебряные, некоторые позолочены (как напр., только что упомянутая мною "форель", как назвал мне ее пап).

В углу церкви я увидал старинный складной стул со следами серебряной накладки. Священник называл его архиерейским седалищем Это мне напомнило мнение от. Кутателадзе (бывшего сванетского благочинного) о том что Сетийский монастырь был когда-то епископскою кафедрою (мнение, неизвестно на чем основанное). — Г. Бартоломей видал у подножия креста удила, топор с лезвиями — вещи, которые, по словам стариков принадлежали Тамаре. Все эти предметы я нашел над входною дверью вместе с целою кучею истрепанных пергаментных рукописей. Кроме удил, очевидно, от катера (они имеют особое устройство) я еще нашел два пернача (габжар по-сванетски; впрочем это грузинское слово и по-сванетски и по-грузински значит оружие). По легенде, на входной двери Сетийского храма прибита подкова от задней ноги катера Тамары. Подкова эта, кажется, прибита недавно и служит скрепою для двери. На дверях многих сванетских церквей я видел [293] прибитые гвоздями подковы; может быть, это делалось по обычаю и подкова приносилась в дар божеству за благополучное совершение путешествия. Сванеты большие охотники до всякого рода неприхотливых даров и умилостивлений. Куски камней, коржики из кукурузной муки, бусы, колокольчики, удила, деревянные клетки с такими же птицами и, наконец, множество бараньих и турьих рогов — все это попадается в каждой сванетской церкви. — Вручивши церковному старосте 10 серебряных абазов мы вышли из храма. Я нарочно поставил здесь цифру: простой сванет бумажных денег боится, медных не берет, и всему предпочитает серебро. Но дайте ему два, три, четыре абаза — он все будет недоволен. Для него следующая за абазом единица — 5 светленьких кружков, следующая 10 (рубль, два рубля). Только с 5 абазов физиономия его начинает проясняться и светлеет с каждым новым пятком.

Мы поднялись на второй этаж башни. Там висел небольшой колокол с надписью, свидетельствующею, что он пожертвован царем Александром (кахетинский царь конца XVI и начала XVII в.). Колоколов, пожертвованных этим царем в Сванетии достаточно — в гг. Бартоломей и Бакрадзе поснимали с них надписи. В этом же этаже — старая национальная полуязыческая-полухристианская святыня сванет — жертвенник папа, уже забытый и заброшенный. До восстановления христианства в последнее время папы распоряжались в церквах, откуда их вытеснили вновь поставленные священники. Еще г-ну Бакрадзе сванетские папы служили нечто в роде литургии в одной из церквей Мужальской общины (Г. Бакрадзе (р. 49-50) рассказывает как двое пап прослужили ему обедню, облекшись в какие-то отрепья, изображавшие собою ризы. Деревянный стакан, деревянное блюдо, железная звездица и нож — вся их священная утварь. Молитвы на искаженном грузинском языке произносятся без понимания смысла.). Мне уж этого не удалось увидать. Во многих церквах я видал на стенных фресках [294] множество черт, проведенных ножом — это папы отмечали число отслуженных ими обеден. Они и теперь еще тайком венчают и хоронят, а священники, излавливая такого рода злоупотребления, преследуют пап и разлучают новобрачных (как то, напр., делал несколько раз от. Даниил в Муллахе). В каждой сванетской церкви в притворе (а в Сетийской на втором этаже) можно увидать такой жертвенник. Он состоит из плит разложенных на полу; около него валяются обгорелые кости закланных жертв. Под стрехою множество турьих и бараньих рогов. По стенам висят бубенчики, камешки, колокольчики, а иногда маленькие образки. Перед жертвенником непременно щельное окно, около которого стоит жестяная призывная труба (санкер). Пап совершая таинство, непременно должен был смотреть в окно — следы прежнего богопочитания вне стен под открытым небом (и теперь еще сванет при молитве, норовит высунуться в окно). На жертвеннике стоит деревянный потир (кадх), из которого верующие вкушали подносимый им арак.

Пора уже нам было двигаться дальше. Всею компаниею зашли мы еще раз к от. Иллариону. В деревне между тем поднялся страшный гвалт и под деревом недалеко от церкви, собралась огромная толпа народа. Сначала я думал, что дело шло о посещении нами церкви: у сванетов по обычному праву, тогда только что-нибудь решается, когда на решение согласны все члены общины без исключения. Впоследствии я не раз испытывал на себе всю тяжесть этого республиканского veto. Оказалось к нашему удовольствию, что судят какого-то осетина, пойманного на краже лошади.

Мне нужно было спешить в дом князя Тенгиза — и так уже мы запоздали, а мой молодой спутник горел нетерпением повидаться с родными. Поэтому мы быстро проехали через деревни следующих двух общин — Ленджарской и Латальской. Многобашенное общество Ленджары [295] сидит в долине той же Местиаш-чала. Мы остановились на несколько минут под огромным ясенем, привлеченные унисонными звуками какой-то песни. Толпа девушек и женщин сидела кругом, а в средине отплясывали две иди три девушки. Песню мы в последствии записали (о подвигах Путы Дадишкелиани). Около Латали встретились мы со сванетским благочинным от. Вацадзе и побеседовали с ним под большим деревом На нас глазело несколько десятков латальцев, привлеченных любопытством. Латальская община, самая большая во всей Сванетии, сидит в долине Ингура, по обеим сторонам этой реки, преимущественно на правой. Нам пришлось подниматься от нее на перевал разделяющий бассейн р. Ингура от бассейна р. Бэчос-чала. Подъем на гору, хотя и не очень сравнительно высокую, чрезвычайно утомителен. С верхней площадки весь западный конец Сванетского хребта как на ладони: за снежною Леглою виднеются даже скалистые ребра перевала Бакхылд — хребта, круто спускающегося к ущелью Ингура и составляющего на западе северную конечную ветвь Сванетской цепи.

Наконец показались башенки Бечойской общины. Под нашими ногами ревел шумный горный поток Бечос-чала; вверх по его долине на левом берегу виднелись солдатские казармы; на правом, по предгорьям, лепились сванетские деревушки, а к С. направо от нас с необыкновенною рельефною ясностью высилась на совершенно чистом небе чудовищная Ушба, венчая собою картину. Здесь видна только Большая Ушба и то ее западная вершина; зато гора стоит вся перед зрителем от подошвы до вершины. — Из лесной чащи к нам вынырнуло два солдатика. Я им очень обрадовался и начал болтать с ними. Мои "земляки", как они себя назвали, оказались иудейского происхождения: один из "Адесты", другой из Ковно. Думали ли бедные сыны Израиля, что волею судеб их занесет за тридевять земель в поднебесное сванетское царство? — Спустились мы в [296] долину, проехали мимо казарм, мимо качелей солдатского изделия (на качелях качалось несколько сванет; для них очевидно, эта диковина доставляла не малое удовольствие), поговорили с солдатами, которые высыпали к нам целою кучею, и наконец остановились около маленького домика, резиденции всех сванетских властей.

Русская военная сила в Сванетии. Санитарное состояние страны.

Власти приняли нас в высшей степени радушно и гостеприимно. Мы познакомились со сванетским приставом, почтенным князем Джорджадзе, с командиром сванетской роты г. Кизириею и лекарским помощником г. Кравченко. Домик, в котором они живут все трое, выстроен был доктором Шрейбером в бытность его сванетским врачом; помещения так мало, что другой офицер живет в палатке, разбитой около дома. Долина, выбранная местом для пребывания всех русских властей, как настоящих, так и будущих, закрыта с З. и В. горами. Восточный бок весь покрыт густым лесом. На С. почти постоянно дует свежий ветерок со стороны главного хребта. Все место уже распланировано для будущих построек, которые при мне уже начались и быстро подвигались. В Бечо будут жить, кроме начальника роты и пристава, будущие сванетские судьи, и может быть и благочинный, живущий теперь в Пари, бывшем некогда центре сванетского управления.

Сванетский пристав имеет в своем распоряжении несколько казаков (черноморцев) и рассыльных сванет. Власть его в стране признается не по принципу, а в силу личных отношений и личного влияния, в чем я неоднократно убеждался и что вполне свойственно дикому народу. [297]

Русская военная сила, расположенная в Бечо, живет себе припеваючи. Солдаты с места не трогаются, вследствие предписания начальства, как мне сообщали. Однообразная казарменная жизнь услаждается, кроме обычных услаждений русского солдата, еще и кой-чем другим, столько же приятным, сколько и полезным. Солдаты разводят себе огороды; огородные овощи в Сванетии диковина. С каким удовольствием после сванетских обедов я вкушал в гостеприимном Бечо молодые огурцы, лук и картофель. Восточный бок горы очищается от излишне густого леса, через чащу которого не проходит достаточно света и теплоты, — для больших плантаций капусты; капустою этою, впрочем, питаются черви, испортившие в этом году хороший всход. Рота обзавелась рабочим скотом и лошадьми. Солдаты ходят на сенокос в предгорья Ушбы. Такой ход повседневной жизни не дает солдату залениваться и засиживаться на месте. В досужее время песни, пляска и придумывание всякого рода развлечений. То соорудят качели, то водрузят огромный шест с курьезным флюгером в виде мельницы, то устроят самодельные солнечные часы, то занимаются разведением клумб и втыкают срубленные деревца перед шалашом, поставленным для приема губернатора и его свиты. В воскресенье отправляются молиться в Мезир — одно из селений Бечойской общины — в маленькую церковь, где, конечно, все поместиться не могут. В самом же Бечо церкви еще нет.

Сванеты близлежащих деревень, привлекаемые любопытством, часто приходят в казармы. В свою очередь некоторые из солдат приобрели себе кунаков в сванетских общинах и ходят к ним в гости. Как они объясняются — Господь их ведает. Впрочем каждый знает, что русский человек и в особенности русский солдат мастерски умеет объясняться с каким бы то ни было иностранцем. Солдаты живут здесь без жен. Некоторые холостяки не прочь обзавестись про запас женами из [298] сванетских девушек но, как мне говорили, община противится подобным бракам.

Не стану здесь рассуждать, с какою целью стоит в Сванетии рота; не мое дело входить в соображения по вопросам такого рода: верно нужно, если поставили. Угрожающею силою она служит мало. В окрестных деревнях люди живут тихо и богобоязненно; если раз в Латали и подстрелили солдатика, то по недоразумению, как оказалось после. Зато по окраинам о русских солдатах почти что ничего не знают, так как рота стоит неподвижно на одном месте. И на восточной и на западной окраине Сванетии общины и ухом себе не ведут. Жители Кальской общины при мне, как читатель увидит впоследствии, оказали полное неповиновение властям предержащим. Лахамульцы, жители крайней западной общины, не смотря на запрет начальства, кровоместничают и избивают друг друга. Мне случалось самому слышать речи о том, что лахамульские башни не боятся никаких солдатских ружей и пушчонок. Сванет такой человек, на которого власть действует только тогда, когда она тут налицо, да притом еще имеет действительную силу и может брать, вязать, запирать и т. д. С глаз долой — и опять за старое. А власть, силы не имеющая, может потерпеть решительное фиаско.

Говорят что русский солдат цивилизатор всякого рода дикарей, живущих на окраинах нашего обширного отечества. Может быть в других местах и так, но не в Сванетии. Небольшое число сванет, посещающих казармы, может быть и переймут два или три русских слова. Что же больше? Из всех плодов цивилизации сванеты познакомились скорее всего со спиртом. Но и это им не в диковинку: русский солдат и здесь не будет учителем сванет, так как каждый из сванет может выпить такое непомерное количество араку, о котором солдатику и не снилось. Хорошо было бы, если бы и в самом деле русские что-нибудь дали сванетам — не говорим уже о школах. [299] Вот хоть бы разведение огородных овощей, о чем сванеты и понятия не имеют. Может быть, на этот раз они и не съедят всего посева, не оставивши даже на семена, как сделали некогда с картофелем пристава Микеладзе жители Цюрмийской общины (Бартоломей р. р. 175-176).

Или заохотить сванетов к покупке недорогих необходимых лекарств, а неимущим раздавать их даром. В лечении сванеты прежде всего нуждаются. Большая часть болезней лечится огромными приемами арака, который для сванета панацея против всякой болезни. Конечно, много народу мрет преждевременно. А в Ушкуле, например от воспаления легких (одна из наиболее распространенных там болезней) принимают внутрь лед и снег и затем весьма быстро отправляются на тот свет. Затем чрезвычайно распространены глазные, зубные и накожные болезни. Весьма обыкновенна цинга, часто встречается диссентерия (хад), запор мочи, наконец страшная болезнь келепен — нечто в роде проказы или наследственного сифилиса — от которой пропадает вся семья. В Сванетии больных последнею болезнью теперь насчитывают до 40; на таких несчастных народ смотрит как на отверженных. При таком обилии болезней никаких лекарств и никакой медицинской помощи. Доктор Шрейбер, бывший врачом в Сванетии, как говорят, употреблял свои собственные средства на раздачу лекарств Г. Кравченко тоже не отказывает сванетам в своих советах, но лекарств не дает, так как и давать-то нечего: хина вся на счету, а что же кроме хины, когда я не мог достать у г. Кравченка такой горчицы, которая хоть бы нажгла немного. При мне г. Кравченко, сделавши трудную операцию одному больному сванету, ухаживал за ним: нужно было видеть, с каким доверием относился к нему этот бедняга. Небольшие аптечки — самая необходимая вещь для Сванетии в настоящее время. В каждой общине священник мог бы принять на себя труд первой и необходимой помощи больному, для чего не нужно [300] обладать особыми медицинскими сведениями. Лучше лекарства без доктора, чем доктор без лекарств. Хина, слабительное, ляпис, горчичники и sulph. zinci (для глазной болезни) для сванет в настоящее время необходимее школ и всякого знакомства с культурою. Пастыри, подавая помощь физическую, тем бы самым приобрели доверие бедного дикого народа и приуготовали бы себе возможность к успешному действию помощи духовной, к которой в настоящее время так редко прибегают сванеты.

Прибытие в Барши (Эцерской общины), резиденцию старшого Дадишкелиани. Гостинная обстановка князя Тенгиза. Топография Эцерской общины. Усадьба князя Тенгиза. Чгырванак. Женская половина семейства князя Тенгиза. Осмотр Дадишкелиановской башни. Оружие сванет. Сванетская музыка и пение. Экскурсия по деревням Эцерской общины. Башня Мол. Церковь в Угвали. Старинные перистые стрелы. Искяр.

Уже вечерело, когда мы выехали из Бечо. Мы перебрались через Бечос-чала по трясущемуся мостику, опять поднялись на гору — и увидали перед собою деревни Эцерской и Цхомарской общин. Среди деревень первой из них (первая община на правом берегу Ингура, вторая на левом) виднелась в сумраке башня Дадишкелианов, самая высокая во всей Сванетии, и указывала место, где расположены Барши, резиденция князя Тенгиза, и где, наконец, после хотя короткого, но утомительного пути, меня ожидал тоже короткий, но сладостно желанный отдых. У моих спутников при виде родного дома, развязались языки, и на меня [301] посыпалось множество легенд, почти о каждой виднеющейся деревушке. В одной из них по ночам светился на дереве около церкви таинственный огонь — жаль, что далеко за рекою и потому мы не можем увидать; в другой упало некогда с неба Евангелие; какой-то монах успел переписать его — и оно улетело; в третьей есть церковь с такою дверью, которая отворяется только тому, кто три разя помолится; в четвертой Св. Георгий ударами своих стрел каждый раз предупреждает о чьей-нибудь смерти.... и т. д. без конца. С любопытством слушал я все это: мне припомнилась родная сторонка и то множество легенд и суеверий, которые и я мог бы рассказать, подъезжая с кем-нибудь к родным воротам. Что может быть слаще и приятнее, как еще раз очутиться там где прошло первое детство и где всосались в плоть и кровь чудесные и таинственные рассказы, произведения народной фантазии, навсегда засевшие в памяти и каждому дорогие на столько же, на сколько дороги воспоминания о родине и первых годах сознательной жизни!

Я крепко истомился, у меня разболелась нога и мы подвигались очень медленно. Еще до нашего выезда из Бечо, Гела отправился вперед известить о вашем приближении. К нам на встречу выехал третий сын Тенгиза Джансуг (я его называл Георгий: по обычаю, каждый из Дадишкелианов имеет кроме христианского, еще свое сванетское или, лучше, татарское имя), ученик Ставропольской гимназии, пробравшийся домой с севера через Кабарду, Карачай и главный хребет. Его сопровождал пеший сванет. Я в первый раз на самом деле увидал ту быстроту, с которою ходят сванеты: наш пехотинец с ружьем за плечами и с палкой в руках шел так быстро, что наши кони полным проездом едва поспевали за ним. — Был уже девятый час вечера — я с трудом различал неясные очертания приближающейся деревушки. На более светлом фоне вечернего неба высилась только темная [302] фигура огромной башни. В деревне мы должны были проезжать через живую аллею мужчин и женщин, старых и молодых, встречавших Тенгизова сына, моего молодого спутника. Казалось, нет конца приветствиям: каждого бедный мальчик должен был обнять и поцеловать. Особенно надоедливы старухи со своими причитаниями, начинающимися с неизбежного мишку ладег (мой свет да будет твоим светом). Наконец добрались. Я слез с коня и был встречен у дверей Ламшквара молодым племянником хозяев, абхазцем Французом (имя) Анчабадзе, так как самого хозяина не было дома. Стая псов, верных сторожей дома, бросилась было на нас с громким лаем, но потом догадавшись, что приехали гости, поджала хвосты и почтительно ретировалась.

В гостинной, куда меня ввели, видно было, что нас ждали. Около тахты стоял стол накрытый скатертью, и на нем две стеариновых свечки. Над столом прибит ковер. В камине трещит яркий огонь. Гостинная князя Тенгиза роскошна сравнительно с вышеописанной гостинной князей Гордопхадзе. Пол деревянный; посредине столб, поддерживающий крышу; потолок деревянный на брусе; два маленьких окна, на половину со стеклами, на половину закрытые пропитанного маслом бумагою; в стене щели в палец толщиною, что, конечно, служит превосходною вентиляциею. Около этой гостинной другая, менее парадная, с земляным полом — для гостей низшего сорта.

В комнату навалило множество челяди. Вся эта орава стояла почтительно под стенами и пучила на меня свои любопытные глазища. Таких клиентов у князя Тенгиза не малое число: одних мужчин 86, а женщинам и числа нет. Большая часть из них служит из-за одной только пищи. Хотя мне крепко хотелось успокоить свое измученное тело, — не приличествовало отказаться от ужина. Меня усадили за стол с обычными церемониями. К нашей компании присоединился самый младший Дадишкелиани, живой [303] мальчишка в красной чохе, не кончивший курса наук в Местийской школе, потому что слетел с коня и переломил себе ногу. Это будущая моя жертва, долженствующая отправиться в Кутаис на заклание педагогам. Коньяк, лечгумское вино — необычные принадлежности гостинного стола — знаки внимания и заботливости. Затем суп с антипатичною для меня кинзою, холодная баранина, пироги с творогом, марцони (кислое молоко), приправленное в виде хрена к мясу, — и в заключение марцони как десерт (абхазский обычай). Это лакомство нужно было есть роговыми ложками с длиннейшими ручками. Приличие требует есть так чтобы по дороге не оставлять следов молока на усах и бороде, чего я никак не мог достичь и осрамился с первого разу.

После ужина вся компания удалилась, пожелавши мне доброй ночи. Я позвал Амаиса и Гелу, поблагодарил их за путь и предложил им обычный подарок. Сначала они поцеремонились, говоря, что они провожали меня по приказанию Тенгиза и потому ничего взять не могут, но, после нескольких упрашиваний, приняли подарки и разразились красноречивою речью. Особенно хорош был Гела, поднявший свое индийское лицо к небу, благословение которого он призывал на мою голову. Думаю, что никогда еще этому бедному малому не случалось говорить так много в один прием. — Наконец я остался один. Закутавшись в шелковое одеяло, протянул я свои измученные ноги; прямо против моего носа из огромной щели освежал меня горный ночной воздух. Первая веха достигнута. Здесь я учреждаю на месяц свою станцию и отсюда стану предпринимать свои экскурсии.

Утром (26-го) я вышел на свет Божий, чтобы немного ориентироваться в Эцерской долине. Община Эцери расположена на правом берегу Ингура; селение Барши лежит на высотах этого берега (5280' Д.). Ингура не видно, а только слышен его шум. Главного хребта также отсюда не видно, так [304] как он заслонен предгорьями; только высится верхушка неизбежной Ушбы. На С.З. от Барши, с первых высот виднеются деревушки следующей Парской общины, над которыми опять предгорья главного хребта. На Ю.З., на живописном пригорке, расположена деревушка Пхотрери. На Ю. и Ю.В. высоты постепенно понижаются и на большой долине идут кругом деревни Цалацар, Ладрер, Лашрери, Лантели, Искяр. Между Лантели и Искяр на пригорке, покрытом сосновым лесом стоит Угвал. Около самого Барши, тоже на горе, маленькая деревушка Кураши, родимое гнездо всех Дадишкелианов, с именем которого связаны все легенды о приходе их предков в Сванетию; там же их родовое кладбище. На С. от Барши на той же высоте селение Чолири, и еще дальше на горе развалины башни Мол. Самое Барши на речке Кыдырла, идущей в Ингур. Нижняя долина орошается р. Дахжар, тоже идущею в Ингур. На орошение (как и во всей Сванетии) обращено большое внимание. Вся долина покрыта канавками и протоками. На юге, над ущельем Ингура, прямо перед дверьми моей квартиры, высоты Сванетского хребта.

Барши состоят из нескольких десятков домиков, прилепленных к большому княжескому дому. Главный старый дом каменный, весь истресканный, с бойницами наверху, пристроен по обычаю края, к огромной уже упомянутой башне. Направо от него, если стать лицом к югу, другой дом, в котором живут сами хозяева. Еще правее новые пристройки: дом только что выстроенный двоюродным братом Тенгиза, Мосостро; затем гостинный дом, место нашего пребывания. Остальное свободное место предназначено для нового дома, который хочет построить себе князь Тенгиз. С обеих сторон усадьба оканчивается площадками, где, под огромными деревьями, любимое местопребывание и гостей и членов семьи. На северной стороне, под ясенем, несколько больших камней, гладко выполированных временем. На западной, под развесистым ясенем, три огромных [305] камня. Эта западная площадка тесно связана с легендами истории Дадишкелианов. На одном камне, например, указывают следы удара шашкою, которым один Дадишкелиани разрубил двух чубехевцев за измену. По тропинке указывают остаток камня, на котором был некогда поставлен мальчик, последняя отрасль на то время рода теперешних Дадишкелианов: его приказано было убить — и он спасся чудесным бегством. Третий камень представляет огромную двухсаженную фигуру в лежачем положении, перевязанную кушаком, самого грубого резца, с отсеченными ногами. По мнению народа, это статуя одного из старых Дадишкелианов — Отара, о котором будет речь ниже. По моему же мнению, это большая каменная баба, неизвестно когда занесенная в Сванетию, — а может быть и остаток древнего языческого местного культа. Очевидно, что человеческие формы вторичного происхождения и сделаны неискусною рукою на огромном стволе с овалом наверху. Тут же две каменные хижины с каменными скамейками внутри, около стен, сюда вносят мертвых и оставляют в продолжении нескольких дней на скамейках; в вакантное же время они заняты живыми — слугами наезжающих гостей. Все это место называется Чгырванак, так как недалеко от дерева развалины старинной церкви Св. Георгия (Чгырак, по-сванетски).

Нужно было сделать визит хозяйкам — они вчера извинились, что не могут меня принять по нездоровью; теперь же приглашали меня к себе. Взбираюсь по лестнице и иду по навесу. В большой комнате, обставленной тахтами, меня принимают — жена Тенгиза, княгиня Екатерина (по-сванетски Чиги) и сестра его Имханат (сванетское имя). Княгиня Дадишкелиани полная женщина не первой молодости (она старше мужа); повсюду она известна своею набожностью и примерною жизнью. На детей она имеет большое нравственное влияние. Сестра Тенгиза — молодая девушка, оригинально-красивая, с крупными дадишкелиановскими чертами лица, [300] большого роста. Перед нею я казался пигмеем и чувствовал себя довольно неловко. После обычных любезностей с обеих сторон мы начали говорить о сыновьях Тенгиза, моих учениках, — а потом я начал рассказывать, зачем приехал и что хочу делать. Княгиня припоминала имена тех путешественников которые, на ее памяти, были в Сванетии. Тогда же я начал свою лекарскую практику, угостивши хиною третьего сына Тенгиза, Давида, схватившего лихорадку в Мингрелии.

После обеда мы взошли на башню. Она четырехугольная, превосходно сохранилась, не смотря на то, что построена еще раньше явления в Сванетию Дадишкелианов. Ото всех виденных мною башен она отличается своими отвесными боками; к верху суживается очень немного. Высота ее от основания около 80 футов, сторона основания около 4 сажень. Сванеты теперь уже не строят башен. По собранным мною сведениям, башни воздвигались при помощи общины, а иногда и нескольких общин; для построения башни нужно было 3 года. Как видно из записанных мною легенд истории дома Дадишкелианов, башня существовала уже лет триста тому назад. Один из дадишкелиановых родоначальников выгнал из башни ее хозяев (Бек-Мырзу с тремя сыновьями: Амаисом, Геласханом и Эмызою) и взял башню себе. Место и до сих пор в памяти народной носит название Сарышер (подобно тому как Кипианшер — значит двор Кипиани и т. д.). Теперь же ее называют Отаршер, так как первый из Дадишкелианов, в ней поселившийся, назывался "большой" Отар.

Под башнею подвал, куда нет теперь хода. В первом этаже сохраняется хлеб. Тут же, направо от башни, мельница. Зерна сначала вымываются в особо устроенных желобах водою из проведенного около башни источника. Дадишкелиани с гордостью говорят, что некогда по этим желобам стекала масса собираемого молока — так велико было количество коров. Старый-престарый, хромой [307] мельник постоянно сидит в своей норе и только выходит погреться на камни под Чгыварнак; ложем ему служит плетеная корзина. (Такие корзины самая обыкновенная постель в Сванетии: часто случается видеть сванетов и сванетинок в костюмах Адама и Евы, вылезающих из-под сена, набитого в такие корзины).

Во времена междоусобий и кровоместничества башня служила (и теперь иногда служит) единственным местом убежища для сванета. Поди, достань его там. Лестниц на башню нет, к каждому этажу вместо лестницы приставляется бревно с выдолбленными ступенями или с перекладинами. В случае опасности бревна втаскиваются на верх, а хозяин лезет все выше и выше. Его можно добыть только голодом. Два враждующие семейства забираются в свои башни и подстерегают всякое живое существо врага-соседа. Перестрелка идет иногда несколько недель. По большей части такие входные лестницы ставятся внутри башни. Но есть и такие башни (напр., в Доли, в Бечойской общине), где огромное бревно приставляется снаружи к большому входному окну на высоте 10 сажень.

С непривычки, мои нервы разгулялись при виде огромных бревен, по которым нам нужно было взбираться. С большим удобством можно сломать себе шею, сорвавшись с такой импровизированной лестницы: часто не достает нескольких перекладин и нужно подыматься на руках, при конце обопрешься ногами о стены узкого отверстия и на руках подымешься на следующую площадку.

В средник этажах темно — и нам освещали дорогу факелом. Всех этажей я насчитал девять. На третьем снизу — большая зала — место торжественных собрании старого времени. Стены залы покрыты древнею копотью. Посредине залы огромная жестяная труба, сделанная давным-давно; на вей наколота человеческая фигура с шашкою в руке (легенда говорит, что это портрет мастера), а на другой стороне несколько крестов. На правой стене залы [308] турий рог, под ним ставят образ во время праздника личетурал (вход). В одном из следующих этажей большие лари, где прежде сохранялись пули и порох, а теперь хлеб и соль. Дальше огромный чугунный четырехугольный ящик для варения арака (такие ящики — котлы — встречаются во многих церквах; их приносили в дар князья, общины и богатые азнауры). Еще выше тюрьма. Внизу мне показывали огромную железную цепь с ошейником; когда-то на нее нанизывали несчастных непокорных вассалов. Впрочем она недавно еще была в употреблении, о чем скажу ниже. Под самою вышкою сторожевая комната. Наконец мы взобрались на площадку. Со всех четырех концов амбразуры, из которых в старое время наблюдали над всею окрестностью и стреляли в приближающихся врагов. Я сел около одной из них отдохнуть немного. Мои молодые товарищи высовывались из амбразур, кричали, кидали вниз шапки, стреляли. Я задумался о старине. Сколько поколений пережила эта каменная колонна! Каждое все больше и больше возвышало ее, чему остались следы на наружных стенах. Сколько крови здесь было пролито; сколько диких и зверских преступлений совершено, сколько кровавых и отчаянных подвигов! Прямо против моей амбразуры смотрела на меня с горы башня Мол, откуда лет двадцать назад стреляли Чубехевские Дадишкелианы во время кровоместничества с Эцерскими. Мои спутники без умолку рассказывали мне давние легенды. То расправа с татарами, пришедшими из-за гор: Дадишкелианы соединились с вольными латальцами, прогнали врагов забрали много пленных и предали их мучительной смерти — привязали к деревьям и сожгли. То о том, как хозяева башни ловили своих врагов и запирали в башенную тюрьму, откуда иногда спасалась какая-нибудь отчаянная голова. То о недавнем кровоместничестве родственников, как отец теперешнего князя, пригласивши на обед одного из Чубехевских Дадишкелианов под сенью Чгырванака, приказал [309] застрелить его на упомянутой уже мною тропинке. Средневековая жизнь! Мне чудились старые рыцарские замки, огромные подземные тюрьмы, где томились пленниками богатые купцы, изловленные на дорогах, подъемные мосты, стража, зорко следящая с верхушки башни; несчастные селяне, отдувающиеся за своих господ. Здесь, впрочем каждый селянин имеет свою башню, куда, во время междоусобия, запирался со своею семьею и скотом. Мои фантастические думы были прерваны приглашением спускаться: уже становилось темно. С большим трудом спустился я вниз и сел на камнях, положенных у подножия башни. Я весь был в пыли — и на моей физиономии и руках остались следы моей любознательности. Можно было утешаться хоть тем, что это пыль историческая.

Нужно было подумать, как устроить свои занятия. Целый месяц жизни в горах, а, может быть, и больше — не шутка. Не будешь же каждую минуту наслаждаться видами. Я предположил себе сделать несколько экскурсий. Предпринимая экскурсию верст за пятьдесят, за сто — не боишься соскучиться: днем смотришь то, что хочется смотреть, а вечером, утомленный ездою, не дождешься того времени, когда можно протянуться и заснуть. Но пока до экскурсий — нужно было дождаться хозяина. Днем мы предпринимали прогулки по деревням Эцерской общины: я осматривал церкви; по дороге собирал растения вместе со своею молодежью. Иногда мы отправлялись недалеко в горы узкими тропинками, через лесную чащу, к источникам углекислой воды. Иногда, после прогулки, упражнялись в стрельбе. Около Чгырванака, на расстоянии около ста шагов — белый камень в земляной стене оврага — любимая цель. Сванеты очень ценят оружие. Сам грязный и оборванный, сванет неусыпно чистит и холит свое длинное ружье, часто в серебряной оправе, с коротким и узким ложем. Порох крупный, зернистый, сванеты делают себе сами; пороховницы самых разнообразных форм и размеров (я привез [310] с собою целую коллекцию). Хорошее ружье (топ — грузинский корень) бережется как фамильная драгоценность и ценится несколькими сотнями рублей. Сванет стреляет только тогда, когда найдет ружью точку опоры — и по сидячему стреляет метко. Очень ценятся также хорошие пистоли (лаглатар). Привезенный мною порох для собственного обихода стал скоро жертвою любителей стрельбы. Порох и табак — самые дорогие вещи для сванета. Большой интерес возбуждали мои револьверы — осмотру их не было конца, — и кинжал. Холодное оружие сванет: кинжал (ханджар) и шашка (дашна). По вечерам я принимался за сванетский словарь, приводил в порядок уже записанное и пополнял новыми словами и выражениями. Живые источники ходили кругом, лишь бы только была охота записывать. Один из моих молодых людей, при моей помощи, составлял по привезенным картам и статьям списки деревень, рек и гор. Все это предполагалось после исправлять на месте. Он также составлял мне к моему словарю список тех грузинских слов, которые имеют сходство со сванетскими. Кроме того, мы постоянно записывали свои метеорологические наблюдения. Другой, как сам сванет, оказывал мне самую существенную помощь: составлял вместе со мною словарь, записывал по-сванетски песни, сказки и легенды; потом мы все это разбирали и приводили в надлежащий вид. Иногда играли в шахматы и в нарды. Молодых людей трудно долго удержать за работою, особенно если в двух шагах корс (большой дом, кухня), где всегда можно закусить и поболтать на свободе, или жиб (верх), где можно приголубиться к родным, или недалеко речка, где можно ловить вкусную мелкую форель (Кроме форели, сванеты не знают другой рыбы. Слово рыба по-сванетски калмах (грузинское слово) значит "форель".). Оставшись один я брался за флейту и оглашал свою резиденцию мотивами итальянской, немецкой и хохлацкой музыки. Сейчас комната наполнялась любопытными; робко входили один за одним сначала дети, [311] а потом и взрослые. Сванеты очень любят музыку. Сначала звуки флейты приводили их в большое изумление: духовые инструменты им неизвестны, что весьма странно для жителей гор. Маленький Коте, миниатюрный, золотушный сванетик в такой же миниатюрной бурке, был вполне убежден, что в моей руке сидит птица (нагпюр) и заливается такими звонкими песнями. Иногда сами сванеты поигрывали на своем чанги (род арфы со струнами из конского волоса). Другого инструмента, чианури (род скрипки с натянутою кожею вместо деки и с открытым позади барабаном; смычок в виде лука; струны из конского волоса) на то время в доме не было (оба эти инструмента принесены были мне после сванетами в Кутаис). Приводили даже какого-то известного чангиста. Под тихие звуки этого инструмента Амаис и Зургу, мой новый знакомец, осванетившийся миигрелец, мой будущий спутник, нянька Кости Дадишкелиана, напевали заунывные мотивы национальных песен про славного горного охотника Метки или про Нагжура Ричкиани. Мотивы эти общевосточного характера и имеют много сходства с вашими южнорусскими мелодиями, что меня так часто поражало в татарских и грузинских песнях. Только в конце строфы они имеют несколько низко падающих звуков в виде припева, дисгармонирующих с самым мотивом, что замечается также и в мингрельских песнях. Я опять брался за флейту, наигрывал эти печальные мелодии и переносил их на бумагу. Впрочем, наши музыкальные упражнения шли под сурдинкою, так как в доме был траур (еще не кончился срок траура по смерти Гелы Дадишкелиани, заболевшего в Кутаисе и умершего в полном цвете сил на родине, так как от воспаления легких его лечили араком), а во время траура песни и пляска строго воспрещаются обычаем Это для меня было большою потерею, тем более, что князь Тенгиз, которого я ждал, считается одним из самых лучших певцов и знатоков [312] песен в Сванетии (Некоторые сванетские песни приведены в путешествии г. Радде. Но кто ему их записывал а, главное, кто переводил — мне неизвестно. Оригинал не напечатан — и потому для филолога они не имеют ровно никакой цены. В сборнике г. Радде находим между прочим 1) песню о Тамаре, 2) о Путе Дадишкелиани, 3) охотник Метки, 4) Ушкуль-Ласман и еще два отрывка. Песни об Исламе, Циохе и Путе Дадишкелиани записаны г. Берже в Мингрелии и отданы им г. Радде.

У меня, между прочим находятся песни, записанные по-сванетски: 1) Нагжур Ричкиан (историческая), 2) Митки (охотничья), 3) Бимурзела (кровавая местъ); 4) Восабрела Ушквляш папар — бедные ушкульские папы (нашествие осетин), 5) Барбол — С. Варвара (духовная песня), 6) Равкен — что делать; грузинский корень кмн — делать (песня о Тамаре, полугрузинская, полусванетская); 7) Ушкулас махе гваджарс (ушкульская молодежь), 8) Пута Дадишкелиан (вся грузинская; записана в Ушкуле), 9) Лила — об Исламбере Дадишкелиани; песня очень старая: в ней есть много таких слов, которые теперь непонятны народу.). Часто мне рассказывались старые истории: и здесь я ждал Тенгиза, надеясь услышать от него в связном рассказе все их фамильные предания. Так тихо и безмятежно проходило время.

На третий день моего приезда я отправился осматривать окрестности. Село Барши больше 5000' высоты. Дул С.З.З. ветер, верхушки гор закутались в туман, пошел маленький дождик; термометр показывал 14° К., спустившись в вечеру на 10°; становилось довольно прохладно. Проходим мимо горы, на которой осенью происходит дадишкелиановский праздник (Сюкуп). Захожу в развалины маленькой церкви. Там по обыкновению, жертвенник, несколько икон в полуободранных ризах, призывная труба, резной ларец, наполненный всякого рода оригинальными приношениями (бубенчики, бусы, удила, головки бунчуков и т. д.). Все это лежит в сохранности с незапамятных времен. Сванет относится с необычайным благоговением ко всякой мелочи, находящейся в церкви. Какой-то сванет, по легенде, взял отсюда какую-то икону: он чуть не умер и выздоровел только тогда, когда возвратил в церковь похищенное. — Подымаемся на башню Мол, полуразрушенную [313] временем. Лет двадцать тому назад Чубехевские Дадишкелианы убили сторожа этой башни и завладели ею. Труп сторожа, брошенный вниз, был унесен женщинами, так как по сванетскому обычаю в женщин не стреляют. Воротились мы домой вечером: огромные стада баранов, коров и коз шли уже с пастбищ. К нам подошел оборванный пап селения Барши, человек еще молодой: папское звание наследственно; во всей Сванетии папы особым почетом не пользуются, а в Дадишкелиановской и подавно.

На следующий день я собрался в Угвал — там с неба упало Евангелие, переписанное каким-то монахом. Перед выходом меня позвали на верх. Грудной ребенок упал с навеса, с высоты трех сажен. Дети здесь растут без всякого присмотра. Мать, в большом отчаянии, давала грудь мальчику, посиневшему и еле дышащему. Ко мне обратились с вопросом — останется ли жив ребенок: я отвечал — нужно надеяться на Бога. Мальчик оправился к утру — и моя докторская репутация была спасена. Подымаемся на гору в Угвал и входим в полуразрушенную церковь. На наружном фасаде следы каких-то изображений. Тип общий всем сванетским церквам. Вся внутренность покрыта фресками, совершенно закоптелыми: многие головы еще хорошо сохранились и поражают правильностью и даже изяществом рисунка; под старыми фресками новые: какие-то безобразные фигуры, нацарапанные ножом — следы художнической работы пап. Церковная дверь деревянная, с резными и наколотыми фигурами птиц, людей и животных. Такие двери, по большей части из негноя, я видел во многих церквах Сванетии. На перекладинах над каменными скамейками, десятка два икон зашитых в кожу, украшенных колокольчиками, бубенчиками, погремушками. Вся церковь буквально набита всяким хламом; все это в пыли и в грязи. И в боковом отделении, и перед входом и в самой церкви — на иконостасе, на полу, в алтарных нишах — множество рогов турьих и бараньих, бараньи [314] челюсти, восковые свечи, камни и стекла, доски от икон без всякого следа живописи, лампады, блюдца, пули, бусы, колокольчики — и не пересчитаешь всего. В одном углу ящик, набитый пергаментами в виде книг и свертков полуизъеденных мышами. В другом углу куча старых стрел, перистых, с железными наконечниками в виде шпица или в виде копья. По мнению народа, эти стрелы отравлены (свидетельство Страбона об отравленных стрелах сванет). Сванеты давно уже бросили лук как оружие: теперь им забавляются дети. Но во всей Сванетии можете найти, главным образом в церквах, старые стрелы и луки. Я привез с собою два сванетских лука и пучок стрел. Луки деревянные, покрытые роговою оболочкою; нужно было иметь страшную силу, чтобы натянуть их. На одном из них была надпись: лица, видавшие эту надпись (кто-то ее уничтожил), относили ее за несколько веков назад. — Евангелия, копии с упавшего с неба, я не нашел. — Спустились в долину, осмотрели развалины церкви в Искяр и отправились по узким дорожкам между изгородью, домой. Дорожки обратились в маленькие речки, так как хозяева полей спустили с канавок всю воду.

Новый мировой суд в Сванетии. Черты сванетского народного права.

Недалеко от дома мы встретили рассыльного из Лайлаш, разносившего повестки мирового судьи по разным общинам Сванетии; он еще раньше нас отправился из Лайлаш.

Сванетия до последнего времени составляла часть Лечгумского мирового отдела; только недавно туда назначен помощник на правах мирового судьи. Разносимых повесток ответчики или не принимали или, если и принимали, [315] то на зов не являлись, и приставу оставалось только составлять протоколы о непринятии повесток. Сроки назначаются довольно короткие, при неблагоприятных условиях местности: из Лахамульда, например идти в Лайлаши (больше 200 в.) мужчине нужно дней шесть, а женщине и того больше; в зимнее время число дней нужно утроить. Не знаю, как мировой суд привьется к Сванетии. Слышал только, что вновь назначенный мировой судья, не переезжая еще Латпари, сжег все дела по сванетскому отделу в Лайлашах, как говорят, в припадке умопомешательства. Должно быть за это его будут судить по законам, но никогда умопомешательство не приходилось так кстати. По крайней мере я, на сколько мог познакомиться с нравом и обычаями сванет, пришел к убеждению, что мировой суд пока еще не для них. Все обычное право народа основано на собственноручной расправе, на мировой сделке посредством уплаты цены за кровь и на присяге в монастыре свв. Квирика и Ивлиты перед образом Шарлани. Спорные дела решаются медиаторами, по 6 с каждой стороны. Они берут сначала присягу со сторон в полном подчинении их будущему приговору, и потом уже приступают к делу. Совещаются секретно и потом объявляют всенародно решение. Присяга совершается перед образом, а в самых важных случаях тяжущиеся отправляются в монастырь свв. Квирика и Ивлиты и там присягают на воде, которою обмыт был образ Шарлани, так как самого образа нельзя выносить из церкви. Прежде присягавший, входя в церковь, бросал в образ пулею и говорил "если изменю, да поразит меня эта пуля". А пап для усиления присяги, бросал пулю назад в присягавшего. Не смотря на мир, установленный медиаторами, обиженная сторона все-таки может мстить кровью: цена за кровь бросается в таком случае во двор обидчика.

Сванет признает только суд строгий и быстрый. За приговором немедленно должно следовать исполнение — иначе [316] судьи рискуют подвергнуться насмешкам и оскорблениям. Личность судьи и сила, находящаяся в его распоряжении, — вот на что должно быть обращено главное внимание. Сванет покорный и унижающийся, хитрый и пронырливый, в ласковом обращении сейчас же усматривает слабость — и авторитет власти в таком случае совершенно падает в его глазах. Нельзя отсюда заключать, что для сванет как для диких зверей, нужна палка. Унизительных для него приемов сванет тоже не переносит, но строгость, серьезные речи, нахмуренная физиономия проявляются и в отношениях равных между собою, а тем более между старшим и младшим "Если начальство — говорили сванеты преосвященному Гавриилу — будет строго наказывать и устрашать преступников, они поневоле исправятся и будут хорошими христианами" (р. 20). Когда преосвященный потребовал от парских жителей, чтобы они отняли у какого-то односельца чужую жену, им похищенную, что они ему ответили? "Если мы силою отнимем у похитителя женщину, то он будет мстить и, пожалуй, убьет многих из нас, а после отделается от наказания, заплатив положенный за убийство штраф, а это для него, как для состоятельного человека, ничего не значит. Но если бы он был уверен, что проступок его не останется без строгого наказания, а за убийство он заплатит своею головою, то он побоялся бы похищать чужих жен и убивать человека" (ib. р. 21).

Сванет за кровь требует крови или цены за кровь. Не близко еще то время, когда он поймет, что значит жить под охраною писанных законов. Можно указать на недавние факты. Мне рассказывали, что один из самых умных лахамульцев — их вожак, некто Вицби — жаловался русской власти на человека, убившего у него сына. "Я слышал, говорил он, что у вас теперь новые порядки; по нашему обычаю я должен отмстить за сына и убить убийцу. Возьмите его отсюда". И что же? Не успела русская власть перевалиться через Латпари, как Вицби подстерег [317] своего врага и положил его на месте. Во время моего пребывания в Сванетии, он находился вне покровительства законов и скитался по лесам. Потом уже его, вместе с некоторыми кровоместниками, привели в Кутаис. Отдался он только тогда, когда перед общиной поручились в благоприятном исходе его дела. Его, действительно, отдали на поруки.

Сванет долго еще не поймет, что такое сроки, аппеляция, кассация. Убийство, по его понятию, не преступление, а законная расправа. Обжалованье приговоров в законном порядке поведет к продолжительности дела, что совсем не применимо для Сванетии. Потом нужно будет много времени, хитрости и силы, чтобы поймать кровоместника. Для страны, по моему мнению, необходим военно-народный суд с участием общинных судей и с немедленным приведением приговора в исполнение без всякой аппеляции и кассации, причем высшею мерою наказания должно быть переселение из края. За что применять строгость нашего уголовного кодекса к народу, который испокон веку кровавую месть считал законом? Дайте ему время — покажите ему на самом деле и в самом скором времени, что русская судебная власть сильна (выселение из Сванетии — величайшее наказание), а потом когда он привыкнет к иному порядку, вводите и мировой суд со всеми его инстанциями. [318]

Прогулка по ущелью на С.З. Суеверия и предрассудки сванет. Фамильное кладбище Дадишкелианов в Кураши. Курашская церковь; чудесные стрелы Св. Георгия. Лантельская башня царицы Тамары и бывшие там сокровища. Таинственно исчезнувшая рукопись. Популярность имени Тамары в Сванетии. Гробница Тамары, оказавшаяся капищем. Пхотрерская церковь. Чудесная икона Мочхул. Католические образа с одноглавыми орлами и латинская рукопись. Кретинизм в Сванетии.

Вечером мы отправились на прогулку к С.З. по дороге в Пари. В долине уже были сумерки: на юге, в Сванетском хребте, блестели розовым цветом снежные верхушки Леглы и западных от нее вершин Лашеры и Тцыран; на видимом конце хребта была еще освещена последними лучами заката верхушка Абквиры; над Пари стоял высокий конус Текраш, а над Эцери Ладевал. Сумерки располагали ко всякого рода фантастическим рассказам. В каждом лесу водятся лесные женщины (дал) и лешие (дав или хец). Рассказывают, например, что одного человека из окрестностей похитила лесная женщина. Брат пропавшего пустился его отыскивать, встретил лесную женщину и за соль выменял у нее труп брата. Труп похоронили в Угвале: в первую ночь к его могиле пришли две лесных женщины, в черной одежде, и начали над ним плакать и причитывать. — Сванеты верят также в домового (пажв) — чудище с птичьим клювом, которое по ночам душит людей. — Взошел месяц и засверкали звезды: и про них есть свои рассказы. Известно каждому сванету, что Божья Матерь, как-то раз разгневавшись на месяц [319] ударила его рукою — и от этого удара остался след. Когда падают звезды — это Бог переходит из одной церкви в другую. — На конце горизонта, к югу, виднелись ребра скал Бакхылд; за этим перевалом в горах Ускюр, на границе Мингрелии и Сванетии, Тенгиз собирал в казну известный процент с мингрельеких стад. По рассказам, около Ускюра много развалян бывших там некогда поселений. Мне предлагали отправиться к нему на встречу. Там на перевале, есть холодный источник и железный крест с надписями. Когда долго нет дождя — крест кладут в воду: дождь непременно пойдет. Дождь для сванет желанное явление, когда начинаются всходы, — и несчастие, когда поспевает жатва. Часто мне случалось, как видно будет ниже, приезжать в общину, где только что убрали хлеба; я привозил с собою дождь — и на мою голову сыпались благословения. Через несколько часов меня осыпали проклятиями в другой общине, где хлеб только что начали собирать. Взойдет ли чужеземец на заповедную башню, где хранятся древние иконы, дотронется ли руками до высокочтимого образа, — непременно будет дождь, когда его совершенно не нужно, а если, чего Боже храни, осмелится вынести образ из церкви, — пойдет снег и град. Умер кто-нибудь, а желанного дождя нет — виноват покойник: его труп вырывается и закапывается на другом месте. Несколько мест переменит покойник, пока наконец небо не сжалится над несчастною общиною и не пошлет обильного дождя. Злые люди (в сванетском смысле это равносильно слову голь, пролетарии), чтобы сделать зло хозяевам, мажут иконы кровью кошки или зарывают икону в землю — и тогда, во время самого разгара жатвы или молотьбы, начинается проливной дождь.

29 июня я собрался в Кураши. Мы поднялись мимо развалин древней курашской крепостцы и взошли на фамильное кладбище Дадишкелианов. С этою деревушкою связаны легенды о поселении их в Сванетии. Сюда пришел их [320] родоначальник Пута, ведомый медведем. — Нас встретило несколько старых женщин с физиономиями Шекспировских ведьм и какой-то дряхлый столетний хизанил, который и вызвался показать нам кладбище и церковь. Здесь все не от мира сего — все пахнет стариною. По странной случайности мы не видали ни одного молодого лица: поседевшие беззубые фигуры, с потухшими глазами, как-то кстати подходили к окружавшей нас обстановке. Кладбище покрыто огромными каменными плитами. Легенда говорит, что старые Дадишкелианы были громадного роста, чему можно поверить, так как и теперешняя их порода крупнорослая: князь Тенгиз ростом в сажень. — На краю кладбища самый старый камень, под которым выдается кусок железа: это таинственный "железный гроб" чейеш куб. Здесь, как видно будет из легенд, мною записанных, лежит старый большой Отар, третий по счету родоначальник Дадишкелианов. Народ уже забыл его имя и думает, что в железном гробу покоятся кости какого-то древнего богатыря. На другой стороне громадная плита его наследника Ростом-хана. По легенде, он был громаднее когда-либо бывших Дадишкелианов, кроме первого, Путы. По средине площадки тоже огромная плита другого Отара, а возле него (без плиты) могила Джансуга Дадишкелиана, его брата. Это сванетские Этеокл и Полиник; историю их смертельной вражды я расскажу после. Они оттого не лежат вместе, что враждовали при жизни. Еще дальше плита Татар-хана (деда теперешнего князя Тенгиза) и могила Джансуга отца Тенгиза). Самая свежая могила — деревянный мавзолей Гелы Дадишкелиана, о котором мною уже было упомянуто. Я вошел в маленькую Курашскую церковь. Она четырехугольной формы. Над входною наружною аркою фасада выбит крест. С боку церкви, по обыкновению, притвор с жертвенником. Вся внутренность покрыта фресками: в куполе огромный фреск Спасителя с Евангелием, на котором написано несколько строк хуцури; кругом фигуры [321] щиты, по бокам ангелы; над входною дверью фреск распятия, — по бокам креста изображены орудия страдания; на правой стене подвиг Св. Георгия, с примесью сказочного элемента: святой поражает копьем дракона; какая-то женская фигура с короной на голове, со щитом держит дракона на цепи. Иконостас общесванетского типа — тоже весь расписан; дуги же покрыты арабесками. Все стены, кроме того, испещрены значками и фигурами работы пап. В правом углу много старых стрел (по словам нашего дряхлого чичероне, им больше 500 лет).

Курашская церковь — род оракула для Эцерской общины. Здесь Св. Георгий ударами своего оружия каждый раз предвещает грядущую кому-нибудь смерть. В углу церкви стоит много деревянных палиц, трехгранных, с деревянным же острием на конце в виде копья. Это орудия Св. Георгия. Их приготовляют каждую неделю. Ими стреляет Бог (так называют сванеты Св. Георгия) в стены и в купол церкви каждый раз, когда предвещает смерть. Удары всегда слышны ночью; на утро приходит пап и находит орудие со сломанной верхушкой и след удара. Старые, бывшие уже в употреблении, палицы бережно сохраняются. Все стены, купол и иконостас действительно, испещрены ударами. Удар в правую стену предвещает смерть в Баршо; в левую — Чолири. Входная дверь назначена для самих курашцев. Дадишкелианы пользуются самым почетным местом: им отведен иконостас. Мне показывали знак удара на одном из иконостасных изображений; удар воспоследовал в день смерти Гелы Дадишкелиана.

Недалеко от Кураш мы осмотрели камень, считаемый тоже чудесным явлением. В нем выбито углубление (по-сванетски геб — сток), через которое идет вода. Жители соседней деревушки Калаши хотели было его украсть, но он стал невидим. — Становилось жарко: на солнце термометр показывал +29^о — и я собрался домой; по обычаю, мы должны были захватить из Кураши по камню и притащить эти камни домой. [322]

После обеда мы отправились в Лантели осматривать тамошнюю башню с надеждою найти в ней какие-нибудь древние рукописи. Построение лантельской башни легенда приписывает царице Тамаре. В этой башне хранилось много рукописей и драгоценностей. Татархан Дадишкелиани (дед Тенгиза) нашел там напр., ящик с так называемым "поясом” Тамары. Ящик этот серебряный, массивный (больше 20 ф.), прекрасно обделанный под чернь и весь покрытый арабскими надписями; надписи эти мы сняли на вощеную бумагу. Самого пояса уже нет: Дадишкелианы Эцерские подарили бывшей владетельнице Мингрелии в благодарность за услуги во время их междоусобия с Чубехевскими Дадишкелианами. Князь Лобанов-Ростовский, бывший в Сванетии в 50-х годах, так описывает этот пояс: серебряная лента (из кованных ниток) с золотыми бляхами, на которых мифологические изображения с эмалью; застежка в виде золотого льва. Автор полагает что пояс итальянской работы.

Рукописи тоже были забраны и где они теперь — неизвестно. Таинственный голос народа говорит, что в этих рукописях были указаны старинные права на земли некоторых эцерских крестьян, бывших некогда свободными землевладельцами. Мне говорили, что там была рукопись XIII или XIV века, заключавшая в себе договоры, решения общинных судов и постановления древнего сванетского республиканского совета. Рассказывают, что эту рукопись увез с собою г. Мамацев, бывший приставом в Сванетии. В путешествии г. Радде (р. 120) выписаны старые сванетские имена из "одной рукописи на пергаменте, бывшей некогда собственностью церкви и хранящейся теперь у сванетского пристава". В 121 № ”Кавказа" за 1872 год есть статья "Заметки о Сванетии" Ильи Мамацева. Из этой статейки, трактующей в конце о древнем сванетском суде, о заседаниях старого республиканского совета и приводящей древние цены за кровь, очевидно, что [323] автор пользовался сведениями, нигде еще не напечатанными. Предполагаю, что автор или тот самый г. Мамацев, что был приставом в Сванетии, или его родственник. Во всяком случае он имел в руках упомянутую рукопись. Обращаюсь к нему с покорнейшею просьбою обнародовать имеющуюся у него рукопись или передать ее в Тифлисскую публичную библиотеку. За это ему будут гораздо более признательны все, интересующиеся Сванетиею, чем за печатание статеек в роде вышеупомянутой, переполненной самыми грубыми ошибками.

С большим трудом взобрались мы на башню (она из самых высоких). Нас провожал хозяин Кытчан, втаскивавший меня, схватывая без церемонии, как какой-нибудь обрубок дерева, в местах, где на приставных бревнах повыскакивали перекладины. На пятом этаже, в пыли и в грязи, я подобрал несколько листов старых церковных книг — игра, значит, не стоила свеч: больше ничего не оказалось. Измученный, весь в пыли, присел я отдохнуть у входа в башню. Мне пришла в голову нелепая мысль попросить у хозяина маленький обрывов от серебряного оклада Евангелия, виденный мною на втором этаже башни. Хозяин его-то дал, но потом печаловался, говоря, что Бог этого образа убьет его, с чем согласны были и присутствовавшие. Я и сам не рад был, что взял. Чтобы переменить неприятный разговор, я напомнил хозяину о Тамаре. Он разговорился. По его словам его предок Чаргяз был любимцем Тамары и потому она отказала ему все вещи, забранные Дадишкелианами. Его родоначальник был священник и говорил по-русски. Это любопытное предание может быть и имеет какое-нибудь историческое основание, если вспомним, что царица Тамара была в первом замужестве за русским князем Георгием.

Память о царице Тамаре очень сильна в Сванетии. Сванеты почитают ее божеством и убеждены, что она похоронена в Сванетии. Только место ее могилы оспаривается [324] всеми общинами. Больше всего преданий о ней я нашел в Ушкульской общине. По убеждению ушкульцев, она похоронена в склепе выстроенной ею церкви во имя Пресв. Богородицы в Жибиани. Мне показывали в разных общинах Сванетии, по крайней мере, мест с десяток, известных под именем гробниц Тамары. Надеясь еще узнать что-нибудь, я упомянул в разговоре с хозяином, что Тамара похоронена в Ушкуле. "Как бы не так — ответил он — она похоронена у нас и, если хочешь, мы тебе покажем это место." Мы попрощались с хозяином и отправились осматривать гробницу Тамары в сопровождении одного из его родственников, Тутара Кытчана. Пройдя с версту по направлению в югу, мы увидали это легендарное кладбище. Большая площадь окружена оградою из камней без всякого цемента. Ограда эта, по словам проводника, сделана в незапамятные времена. Место народ считает святым: здесь запрещено пасти скот и ездить верхом. Как раз против башни, головою на В., а ногами на З,, пресловутая могила Тамары. Это огромная каменная плита, обставленная симметрическими меньшими. Моих шагов она имеет 8. На Ю. от нее, посредине площади, груда камней, будто бы развалины церкви. Но это ничто иное как круглая постройка, без всякого цемента (чего я не приметил ни в одной церковной развалине в Сванетии), со входом с Ю. Камни эти лежат по словам проводника, тоже с незапамятных времен. Вокруг этой постройки еще ряд камней. Предполагая, что вход в это капище был с Ю. или с Ю.З., я стал отыскивать остатки жертвенных камней к С. и, действительно, в кустарниковой заросли нашел огромный камень довольно правильной четырехугольной формы. К С. от могилы Тамары я различил еще три места, где вокруг большой плиты также симметрично расставлены меньшие.

30 июня я собрался в Пхотрери. Пхотрерская церковь имеет вид креста, длинные стороны которого на С. и на [325] Ю. Из преддверия вход с южной стороны о двух арках. Вокруг храма три притвора; в С.В. притворе следы приносившихся жертв. Дверь в храм резная, с шестью рельефными изображениями святых. Вся церковь расписана фресками, почерневшими и пропавшими. К правому углу приставлен большой деревянный крест, обшитый парчою и обложенный серебром, с рельефными изображениями святых. Он, должно полагать, стоял прежде перед иконостасом. Так как в церкви отправляется служение, то и иконостас переделан сообразно теперешнему церковному типу: из левого окна сделана дверь. Над обеими иконостасными иконами висели балдахины с маленькими башенками и с крестиками на верху; под балдахином тыква в виде яйца со стекловидными каменными привесками. Остался только правый балдахин; левый, обломанный, лежит в углу. Посредине церкви два ставника, обшитые серебром, с изображениями святых, Между всяким хламом два санкера; один четырнадцатипер. Множество икон в шатах, без шат, на некоторых сохранились только оклады; от других остались одни доски; много зашитых в кожу. Все они расставлены по стенным полкам по бокам и наверху иконостаса и в алтаре. Из всех их упомяну о самых замечательных: 1) Образ Спасителя, от которого сохранилась только одна надпись, да круг из бирюзы: между многими меленькими каменьями три огромных. Надпись, цитируемая г. Бакрадзе, относится ко временам Русудани, тетки Тамары. 2) Маленький образок Богоматери с младенцем, фигуры чрезвычайно тонкой и изящной работы. 3) Огромный иконостасный образ двух архангелов и между ними Спаситель. 4) Другой образ архангелов с надписью, снятою г. Бакрадзе, относящеюся ко временам Левана II Дадиани (XVII в.) и описывающею его подвиги; образ им же пожертвован в Пхотрерскую церковь. 5) Образ Спасителя благословляющего, весьма старого рисунка: вместо головы опять изображение благословляющего Спасителя; наверху образа [326] Гроб Господень. На многих образах начальные буквы имен Спасителя греческими начертаниями. Наиболее возбудили мой интерес два образа: 1) маленький, в кожаной сумке, с мощами. Он пользуется необыкновенным уважением в народе. Его называют Мочхул. Он родной и равносильный брат знаменитому образу Шарлани, некогда украденному из Пхотрери и перенесенному в Лагырк (монастырь Свв. Квирика и Ивлиты в Кальской общине). 2) Образ в деревянном ящике, обшитом серебром На наружной обшивке изображено множество однообразных фигур, каждая из них сидит на троне. Внутри мощи, два образка католического типа на пергаменте (Вознесение и Распятие); по углам в виде наугольников золотые одноглавые орлы, прикрепленные жемчугом. А что всего удивительнее — под образками я нашел два рукописных листва. Даже почтенный священник вытаращил глаза от изумления, когда я ему объявил, что эти два листка писаны по-латыни. Уже стемнело — и я не мог снять с них копии. Весьма желательно было бы, чтобы при описи церковного имущества не забыли этих двух открытых мною листков, полуизъеденных червями. Откуда забрался сюда этот католический образ и эти листки священного писания — вот вопрос для будущего исследователя церковных древностей в Сванетии.

Снаружи церкви два разбитых колокола; на одном из них латинскими буквами надпись — Nicolaus. На верхнем фризе фасада каменная шишка; карниз обложен камнями, довольно искусно выдолбленными.

С Пхотрерского пригорка мы спустились к Цаланарам. Там под сенью дерев развалины большой Цаланарской церкви. С вершины ее, рассказывают, видно было Пари. По собранным сведениям, она опустела не более ста лет тому назад. Резные двери Пхотрерской церкви и многие иконы взяты отсюда. Мы присели немного отдохнуть на развалинах; столетний старик Бека Мепе, с огромным зобом, полюбопытствовал узнать, что это я записываю в [327] своей книжке. Ему просто хотелось табаку — и набивши трубочку моим подарком он с наслаждением втянул в себя дым и пустился болтать с нами. Мало-помалу собралось большое количество слушателей. Подошли две сванетинки в праздничном костюме — верно, где-то были в гостях. Все в красном, даже чулки красные; на красную рубашку из кумача надета короткая одежда в роде нашей малороссийской корсетки; вокруг шеи бусы; головы повязаны и косы спущены вниз назад. — Подошли два кретина. Эта болезнь гор здесь встречается весьма часто. Помешательство тихое, или, лучше сказать, какая-то идиотическая тупость. Во дворе Тенгиза один из таких кретинов с крайне глупою физиономиею, возбуждал во мне сострадание: он работал как вол, за всех рубил дрова, топил, подметал — и все это с полнейшею готовностью и усердием. Иногда, впрочем кретины бесятся. Один из этих двух бедняков бегал с громкими криками вокруг жертвенника, влезал на развалившиеся стены, орал во все горло и швырял оттуда каменьями. Такое веселое расположение духа могло кончиться печально для наших голов и мы поспешили ретироваться, тем более, что верхушки Сванетского хребта покрылись облавами и густой туман спускался с гор в Цхомарскую долину. Пока мы дошли домой, туман обхватил всю долину, так что на два шага ничего нельзя было рассмотреть, и к вечеру пошел дождик. Было, впрочем довольно тепло (+ 16°).

Текст воспроизведен по изданию: Путешествие по Сванетии // Записки Кавказского отдела Императорского русского исторического общества, Книга X, Вып. 2. 1876