СМОЛЕНСКИЙ С.

ВОСПОМИНАНИЯ КАВКАЗЦА

БЗЫБСКИЙ ОТРЯД В 1861 ГОДУ. ¹

(Из походного дневника).

I.

Сбор отряда и выступление. — Труп убитого молниею животного. — Обряды абазин над пораженными громом. — Расположение отряда на Гумисте. — Появление кометы. — Исторические сведения об Абхазии. — Покровительство турок. — Назначение её владетелей Россиею. — Последний владетель князь Михаил. — Его сношения с непокорными горцами.

В первых числах июня 1861 года, в г. Сухум-Кале собирались войска Бзыбского отряда, в состав которого назначались: кавказские линейные №№ 34-го, 36-го и 37-го батальоны ²; из них первые два состояли из четырех, а последний из трех линейных рот ³; четыре сводно-стрелковые батальона ⁴; взвод саперов Кавказского саперного Его Императорского Высочества Великого Князя Николая Николаевича Старшего батальона; горный дивизион Сухумской крепостной артиллерии; горный взвод батарейной № 1-го [394] батареи; две сотни донских казачьих №№ 2-го и 29-го полков ⁵ и одна сотня гурийской милиции.

Согласно Высочайше утвержденного предположения о занятиях войск летом 1861 года, цель сбора отряда состояла: в проложении дороги от г. Сухума, к главному кавказскому хребту. Со стороны Кубанской области проектировано такое же проложение пути расположенными там войсками, на соединение с этой дорогой. Направление её от Сухум-Кале до общества Псхоу было избрано по Гумскому ущелью к перевалу Доу, как более прямое и удобное.

С восходом солнца, 18-го июня, части войск, назначенные к выступлению, вышли из города и собрались на трапеции за бараками № 37-го батальона. Здесь, по православному обычаю, с началом всякого дела призывать помощь Божию, был отслужен в кругу войск молебен, после которого священник окропил ряды солдат святою водою и сказал напутственную речь.

Раздался знакомый сигнал рожка и роты потянулись вереницей по тропе, заросшей с обеих сторон высоким папоротником. Верст около двух, дорога шла по трапеции, лежащей между двумя крутыми и глубокими лесистыми ложбинами. Дальше она входит в ущелье, тянущееся к руслу реки Гумисты. При входе с этой стороны, ущелье раскинулось довольно широко, но, затем, оно постепенно суживается. День был жаркий и при совершенном отсутствие движения воздуха, нагретого до высшей температуры, удушье делалось нестерпимым. Густой, вековой лес казался окаменелым; опустившиеся от зноя листья ни малейшим движением не показывали признаков жизни. У многих, по непривычке к такой жаре, горячий воздух даже в тени захватывал дыхание. Отряд двигался вперед медленно, вьюки в обозе постоянно развязывались, что всегда почти бывает при начале походов по горам, покуда люди, находящиеся при тяжестях, не приобретут сноровки так увязывать их, чтобы они крепко держались на лошади, при спусках с круч и подъемах на них. Около семи верст продолжался этот утомительный путь по ущелью, покрытому сплошным лесом, по обеим сторонам которого тянулись крутые, а местами и обрывистые спуски, одетые всё тем же лесом, а затем вышел [395] на долину, расстилающуюся от деревни Гуми, которая замыкает ущелье.

Версты за полторы от селения, на одном из дерев, близ дороги, было что-то намощено на ветвях, сажени две над землею; там виднелись кости животного, еще не совсем оглоданные плотоядными птицами. Труп этот принадлежал домашнему животному, убитому молнией. Народный предрассудок абазин, относительно убитых молнией, любопытен. Они, при подобных случаях, совершают следующий обряд: если не случится близко дерева, то на месте поражения молниею скота или лошади, устраивается вышка на четырех столбах, такой высоты, чтобы на нее не вспрыгнула собака или хищный зверь, и туда встаскивается труп животного. Для этой церемонии собирается вся деревня, без различия пола. После приготовления вышки, сначала производится вокруг убитой скотины пляска с пением; одна половина присутствующих поет слова: восписа, а другая чаупар ⁶, повторяя их, при чём поднимается труп убитого животного на помост вышки. По окончании этого обряда совершается новая пляска, при чём хозяин, в знак благодарности божеству за его посещение, приносить в жертву другое животное той же породы. Но, в заключение читаемой при этом молитвы, испрашивается от Творца Вселенной пощада от молнии, как самому хозяину, так и стадам его. Из жертвенного мяса приготовляется пища, которая и раздается присутствующими, нередко пиршество и пляска по целым дням продолжались на том же месте.

При поражении громом человека, над телом его совершается почти такой же обряд, с тою разницей, что во время круговой пляски родственники убитого не принимают в ней участия, из боязни, что Афы ⁷ одним ударом может поразить присутствующих. Тело остается на вышке в гробу, а иногда и без него до тех пор, пока обнажатся кости; после чего гроб снимается и, вместе с костями, зарывается в землю уже обыкновенным порядком, и затем совершается тризна, по местному адату.

В честь божества грома и молнии, абазины, на пирах и во время грозы, поют песни: Анцва Рышва ⁸. В последнем случае они считают, что этим выпросят у громовержца хорошую погоду; а в первом — выражается знак благодарности за посланное хлебородие. [396]

Абхазцы до того суеверны, что срубают дерево, при падении с которого убился человек, по какой бы то ни было причине, и, не смотря на то, что дорожат ореховыми деревьями, обвитыми виноградными лозами, как приносящими своими урожаями двойную пользу. Церемония эта совершается также с известными обрядами, установленными народными обычаями.

Пройдя мимо деревни, почти скрывавшейся в лесу, от дороги на запад, отряд потянулся вниз по-над левым берегом Гумисты, версты на две; затем, начал переправу через реку в брод. По переходе на правый берег Гумисты, роты, одна за другой, располагались для ночлега, на равной площадке, протянувшейся здесь вдоль русла и примыкавшей другой стороной к крутому подъему, покрытому лесом и загроможденному большими камнями, разбросанными в беспорядке.

Пока отряд располагался там, солнце уже опускалось за ближайшие вершины, и прохлада быстро разливалась по ущелью. Как бы ни было жарко днем близ гор, по ночам там всегда бывает прохладно, и переходы от зноя к холоду весьма резки, особенно по ущельям, по которым в это время дует горный ветер. Но, по мере углубления в горы, атмосферные перемены делаются не так заметными, и там вообще уже становится холоднее.

Между тем как солдаты, разобравшись, приготовлялись к варке походного ужина, сумерки спускались над ложем Гумисты, и только с трех сторон мохнатые, лесные вершины выделялись еще на светлой лазури свода. В это время, на северо-западной стороне неба, невысоко над горизонтом, показалась комета. Она становилась заметнее по мере того, как небо делалось темней. Бледноватый свет, окружавший звезду, почти касался земли, или, лучше сказать, вершины соседнего отрога. Лучи от неё, роскошным веером, косвенно спускались мимо возвышенности Ахырцху в Гумское ущелье, постепенно разветвляясь и упираясь широкою полосою в подножие этой горы.

Зрелище кометы, спускавшейся между двух высоких гор, в углубление, было занимательное, почему многие выходили на средину площадки, откуда оно было виднее и представлялось величественнее. Даже солдаты, свободные от службы и артельных обязанностей по приготовлению ужина, не смотря на усталость, набрасывали на плечи шинели и спешили посмотреть на необычайное явление. Собралось несколько [397] групп, в которых слышался оживленный разговор по поводу появления «знамения».

— На чево вы смотрите? — спрашивает молодой солдат, неся воду из речки в походном котелке и останавливаясь возле одного из кружков.

— Разве не видишь, какая звезда, планида небесная, да еще с метлой, — ответили ему.

— Да где же она там сама?

— Смотри, через эвтот черный шишан ⁹, указывает ему один из зрителей.

— Да эвто и в самом деле как есть планида, — с некоторым смущением замечает солдат с котелком.

— А фост-то смотри какой предлинный у неё, на целую верству хватил бы небось, — отозвался на это третий из зрителей.

— Хвостом, говорят, грешно называть, — перебил его первый.

— Ну, а как же ты его будеш называть?

— Известное дело, метлой, потому, што планида без метлы не появляется.

— Не перед добром братцы она явилась! — слышалось из того же кружка.

— Война будет беспременно, — отозвался еще один голос.

— Што нибудь да будет, — глубокомысленно подтвердил первый, — не даром она показалась; не война — так голод, али мор, либо ищо какое ни-на-есть несчастье.

— Да мы же идем на войну, вот она и появляется черкесам в горах; кабы она где в другом месте явилась, иное дело; в Расеи то её нет.

Общий смех перебил замечание балагура.

— Третья рота, становись в расчет, порцию пить перед ужином, — послышались голоса от котлов, и группы сейчас же начали расходиться.

На утро мы оставались на месте; приступлено было к расчистке леса. Просека начиналась от лагеря на гору Ахырцху, поднимаясь на нее наискось, и таким образом обходила её вершину, остававшуюся вправо, направляясь к перевалу Лакуби-Цута, между двух высоких, покрытых лесом, отрогов.

____________________________

Так как вся деятельность собранного отряда ограничилась разработкой [398] дороги в пределах Абхазии, то я считаю нужным коснуться истории этого края, чтобы несколько объяснить сложившиеся события, воспрепятствовавшие дальнейшей разработке пути в глубину гор.

Абхазия, огражденная с трех сторон морем и горными ветвями кавказского хребта, была менее подвержена иноземным вторжениям и внутренним переворотам, каким подвергались соседние ей области, населенные грузинским племенем. Колонии греков и римлян не могли на жителей этого края иметь сильного влияния, и скорее сами колонизаторы были в зависимости от местного населения. Остальные общества абазинского племени (в том числе и Цебельда), даже никогда не имели владетелей; благодаря своей изолированности, они были совершенно недоступны для постороннего вмешательства. Грузия хотя некоторое время и владела прибрежьем Черного моря от Поти до Адлера, но она могла только подчинить Абхазию управлению одного лица, поставив местную аристократию, помещиков в зависимость от него; кое-где удержался и порядок престолонаследственности, при чём остальные члены фамилии владетеля подчинялись ему на правах вассалов. Следовательно, по естественному порядку течения политической жизни, горные общества абхазского племени, могли сохранить, до новейших времен, аристократическое управление, с более или менее сильным влиянием на него демократии; одна Абхазия не могла оставаться без того, чтобы не подчиниться управлению одного лица.

Владетельная фамилия князей Шервашидзе считает предков своих выходцами из Ширвани, от названия которой они и стали носить это имя. Самые древние сказания, по грузинским хроникам, об этой фамилии относятся к царствованию знаменитой Тамары ¹⁰. Между именами её эриставов (наместников), встречается имя абхазского эристава Дотаго Шервашидзе.

После разделения на части царства грузинского в 1442 году, Вахтангу, сыну царя Александра, достались в удел все области, составляющие ныне Кутаисское генерал-губернаторство, с Джигетиею и Карачаем, за исключением Саабатаго (Ахалцыхский уезд). Вследствие внутренних беспорядков, этот значительный удел начал распадаться на части. Около 1470 года, кравчий царей грузинских, Дадиан Лапарит, объявил себя независимым в своем эриставстве. При этом отпадении, Мингрелия увлекла за собой Абхазию и Джигетию, которые, после того, находились в зависимости [399] от владетелей первой, потому что в 1583 году, Мамия Дадиан предпринял поход в этот край, вероятно, с целью упрочить там свою власть и наказать за неповиновение. Но, после понесенного Дадианом поражения, обе эти области сделались независимыми от Мингрелии, которая, впрочем, с тех пор уже и не добивалась обладания ими, вследствие появления общего врага христианства — турок. Во второй половине XVI столетия, эти последние становятся уже в качестве покровителей Абхазии и подчиняют её некоторой зависимости. Порта, вероятно, имела намерение сильнее упрочить свое влияние в этом крае, для чего, в 1578 году основана крепость Сухум-Кале ¹¹, где оставлен гарнизон под начальством паши.

Но, с построением крепости, довольствуясь занятием её и внешнею покорностью Абхазии, турки мало и только случайно вмешивались во внутренние дела её, нередко терзаемой междуусобиями, убийствами и взаимными грабежами князей. С появлением мусульман в крае, начинается и производство торговли невольниками, дошедшая там впоследствии до широких размеров; вместе с тем, замечается и упадок христианства в Абхазии и исчезновение следов прежней грузино-византийской цивилизации. Край дичал и народ становился невежественнее.

С тех пор сведения о владетелях Абхазии (по грузинским источникам) становятся отрывочными и неполными; только с XVIII столетия имеются более обстоятельные материалы для истории владения и фамилии Шервашидзе. Члены её, стоявшие во главе управления краем, никогда не носили титула паши, а только бея. Между тем, туземные владетели Саабатаго за приверженность к Турции получили от неё в наследство первое звание, тогда как сухумский паша был турок. Это, конечно, объясняется тем, что ахалцыхские владетели, приняв магометанство, были за то награждены потомственным титулом паши. Князья же Шервашидзе хотя и не могли принять решительных мер против распространения исламизма в крае, но, по крайней мере, сами оставались христианами. Притом Абхазия, отделенная от Турции морем, больше сохранила самостоятельности и князья Шервашидзе оставались главными руководителями туземных князей-вассалов.

В 1771 году Абхазия взбунтовалась против турок под предводительством владетелей, которые, напав на гарнизон, выгнали [400] его из Сухума ¹². Вскоре, однако, один из членов фамилии Шервашидзе, польстившись на подкуп оттоманского правительства, снова впустил в Сухум-Кале турецкие войска. Но на этот раз они занимали крепость недолго: года через три турки добровольно оставили ее, предоставив управление князю Зурабу Шервашидзе, в качестве владетеля, зависимого от Порты. Некоторым членам владетельного дома предоставлены были в пользование участки земли в батумском санджаке, что, конечно, делалось с целью удалить из края более опасных претендентов-соперников владетеля, добивавшихся, посредством смут и междоусобий, первенства в Абхазии.

Князь Зураб был бездетен, почему не только не опасался интриг своих племянников, но искал в них опоры. С этою целью одному из них, Келиш-бею, сыну старшего брата ¹³, он поручил Сухум с Абхазским округом; другому Бекир-бею дань Абжуйский округ. Хотя эти домашние распоряжения не были облечены никакою формальностью, но они, вероятно, были также вызваны опасениями престарелого владетеля, в видах предупреждения смут, могущих возникнуть от распрей племянников, за пользование властью.

После смерти Зураба, князь Келиш-бей, имея в своих руках важнейший укрепленный пункт края Сухум-Кале, был признан Портою в звании владетеля Абхазии. О Келиш-бее сохранилась память в народе, как о человеке неумолимо-строгом, но безукоризненно-правдивом. Отношения его к двоюродному брату Бекир-бею, со смертью дяди, конечно, изменились, и уже готово было возникнуть междоусобие, но, к счастью, скорая смерть последнего прекратила начинавшиеся смуты. На вдове его женился Келиш-бей, чем закончилась и распря. Оставшиеся после покойного двое малолетних детей воспитывались под руководством владетеля, почему он и упрочил их права на Абжуйский ¹⁴ округ, которым владел отец их Бекир-бей.

Келиш-бей имел законных сыновей: Аслан-бея, Батал-бея, Таир-бея и Ростом-бея; более же всех он любил и уважал [401] побочного своего сына, Сефер-бея. Последний воспитывался в Мингрелии у владетеля её, князя Григория Дадиани, питавшего к нему особенное расположение и женившего его даже на своей родной сестре. Дадианы, заключая этот брак, имели, конечно, свои виды.

Обстоятельство это было причиной, что правительству Порты не понравилось подобное влияние владетелей Мингрелии на Абхазию, и оно подстрекнуло Аслан-бея убить отца. Совершив этот поступок, убийца заперся в крепости Сухум-Кале. Семейство Келиш-бея прибегло к защите русских. При появление нашего отряда в июне 1808 года, Аслан-бей бежал в Турцию, а Сефер-бей назначен был владетелем, хотя Сухум всё еще оставался занятым турецким гарнизоном, и только в 1810 году был взят русскими.

Смерть Сефер-бея, в конце 1821 года, была снова сигналом смут в Абхазии. Братья его, поддерживаемые каждый своею партиею, волновали народ и не признавали власти княгини Тамары, вдовы владетеля. По распоряжению главнокомандующего кавказским корпусом, А. П. Ермолова, управлявший Имеретиею, генерал-майор князь Горчаков, выступил туда с 600 чел. пехоты с двумя орудиями. Аслан-бей, до того времени скрывавшийся в Турции, вторично появляется в крае и укрепившись между Кодорским мысом и Хевсурами, с значительным числом своих приверженцев и турок, стал, таким образом, на пути нашего отряда. 13-го ноября, в 4-х верстах от Кодора, встретившись с русскими войсками, бунтовщики были совершенно разбиты, а отцеубийца вторично бежал в Турцию. По прибытии в Сухум, князь Горчаков вручил власть, с титулом владетеля, полковнику князю Дмитрию и, оставив там две роты пехоты, возвратился в Имеретию.

В начале 1824 года скончался князь Дмитрий, на место которого вступил, по распоряжению русских же властей, брат его Михаил, последний владетель Абхазии. Аслан-бей, скрываясь то у турок, то у черкесов, продолжал возмущать Абхазию, вследствие чего, в мае месяце, опять вспыхнул бунт. Владетель нашелся вынужденным прибегнуть под защиту небольшого отряда наших войск, укрепившихся в сел. Сауксу, где и был осажден мятежниками.

Князь Горчаков снова выступил с отрядом в 1.400 чел. при трех орудиях; переправившись 8-го числа через Кодор, он остановился против скопища в 3.000 инсургентов. 9-го, туда же прибыл князь Дадиан с 1.200 чел. мингрельской милиции, которую князь Горчаков и направил в обход позиции, занятой мятежниками. [402]

На рейде Кодора в то же время остановились два военных судна (фрегат и бриг), начавшие на следующий день обстреливать устроенные по берегу моря абхазцами завалы на протяжении 8 верст; между тем, с сухого пути они атакованы были с фланга. Бунтовщики, поставленные между двух огней, бросив завалы, разбежались, а русский отряд к вечеру прибыл в Сухум-Кале. Июля 21-го сделана была высадка с моря на урочище Эйлагу, в 7 верстах от Соуксу. Командовавший отрядом, находившемся в этом последнем селении, Мингрельского пехотного полка штабс-капитан Марчевский, заметив, что осаждающие бросаются к берегу моря, сделал вылазку и зажег ближайшие к селению дома. 24-го числа, десантный отряд двинулся к Соуксу и освободил укрепление, находившееся более месяца в тесной блокаде. Аслан-бей скрылся в горы, а князь Михаил был признан всеми сосло-виями в звании владетеля.

С 1824 года смуты в этом крае не возобновлялись до 1866 года, последствием чего, как известно, было переселение большей части жителей Абхазии в пределы Турции.

С назначением в звание владетеля князя Михаила, русские войска уже не оставляли владения ¹⁵, и в 1830 году заняты были гарнизонами укрепление Пицунды и новопостроенное Бомборы.

Таким образом, влияние России на Абхазию было упрочено и владетелю последней предоставлена полная административная власть по управлению краем. Князь Михаил не упускал, конечно, из виду укрепить свои права при содействии войск и, опираясь на русские штыки, поставил своих вассалов в такую зависимость, какой собственными силами или с помощью турок не мог добиться ни один из его предшественников.

Вместе с достижением неограниченной власти в управляемом крае, владетель старался распространить свое влияние и на соседние общества. Впрочем, абазинские и другие племена горцев редко вступали с правителями Абхазии в открытую вражду, кроме случаев воровства и мелких грабежей, — укоренившихся в обычаях народа и считавшихся самым обыкновенным явлением между соседями, — отчасти опасаясь турок, покровительствовавших владетелям, до вмешательства в дела этого края России, а также и собственных сил владения, имевшего населения около 60.000 ¹⁶. Постоянно находясь [403] в союзах с тем или другим обществом и, следовательно, имея возможность всегда наказать за дерзость беспокойных соседей, князь Михаил пользовался особым уважением и почетом в соседних племенах горцев.

Сознавая, кому он обязан возведением в это звание, минуя детей князя Дмитрия, и что именно русские поставили на такую высокую ступень звание владетеля, князь Шервашидзе хорошо понимал и то, что с покорением немирных племен западного Кавказа должна рушиться и его власть, почему, как оказалось впоследствии, он тайно поддерживал джигетов, убыхов, шапсугов и других в том, чтобы они не соглашались на мирную сделку с нами, выставляя [404] цель умиротворения края русскими в ложном виде. Поэтому, на проложение пути чрез главный хребет Кавказа к центру непокорного населения в Абхазии смотрели не совсем доброжелательно, и хотя владетель, будучи болен, поручил временное управление краем князю Григорию Шервашидзе ¹⁷, но последний, без сомнения, действовал согласно данных ему инструкций ¹⁸.

II.

Начало работ по проложению дороги от Гумисты к перевалу г. Ахырцху. — Рубка просеки. — Таинственное исчезновение солдата. — Гурийская милиция. — Неудача с постройками моста через Гумисту. — Картина бивачной жизни. — Походные маркитанты — духанщики. — Шакалы и их ночные концерты. — Передвижение отряда на уроч. Лакуби-Цута. — Продолжение просеки по-над ущельем реки Хюпсты. — Лагерная жизнь по вечерам. — Тревога жителей. — Развитие зрения и слуха у абазин. — Что такое рубка леса на Кавказе?

Отрядом начальствовал кутаисский генерал-губернатор, генерал-лейтенант Н.П. Колюбакин, который прибыль на Гумисту после начатия работ; до времени же его приезда распоряжался войсками ближайший помощник его, исправлявший должность командующего войсками в Абхазии и инспектора кавказских линейных батальонов в Кутаисском генерал-губернаторстве, полковник П. Н. Шатилов ¹⁹. Иногда появлялся в лагере и временно-управлявший Абхазиею, князь Григорий. Для перевозки тяжестей при отряде находился транспорт черводарских лошадей и несколько человек чапар-проводников, из абхазцев.

На следующее утро по приходе нашем, назначенные для работ роты принялись за дело. Сначала стали расчищать дорогу от Гумисты к перевалу Лакуби-Цута и от неё делался проруб просеки, на ближайший ружейный выстрел справа при подъеме; левая же сторона дороги обеспечивалась крутым, почти отвесным обрывом, покрытым также мелким и густым лесом, спутанным колючкой и чужеядными растениями. Саперный взвод, под руководством инженеров, бывших при отряде, приступил к постройке моста через реку Гумисту, в которой броды имелись только в сухую [405] погоду и не в жаркие дни, т.е. когда снег меньше таял в горах.

Бивак отряда, как уже сказано выше, расположился на безлесной лужайке между рекой и подъемом на Ахырцху, саженей на 200 в ширину. Со всех сторон место это окружали горы, с выдающимися из покрывавших их вековых лесов, остроконечными, иногда безлесными вершинами. В пасмурную погоду, когда не так ясно заметна перспектива их расположения, они казались нагроможденными одна на другую, в самых причудливых и разнообразных формах. Хотя в этот период года, дождей в том крае всегда бывает мало, но тогда они как-то часто перепадали; зато каждый раз шли не долго, так что после 10-12 часов непогоды, небо снова очищалось от туч.

С 19-го по 25-е июня продолжалось устройство дороги и рубка просеки; отряд оставался на месте. Работы уже почти доходили до перевала (2 1/2 версты). Между тем к нам приезжали псхувские князья, вероятно с целью узнать причину сбора отряда, но, как говорили в то время, были будто бы холодно приняты начальником отряда, и уехали не совсем довольные таким приемом.

Во всё время пребывания войск на Гумисте, вокруг нас была тишь да гладь, да Божья благодать; никто и не подозревал, чтобы горцы дерзнули в этой местности оказывать «нам» сопротивление, при разработке дороги. Между прочим, на другой или на третий день по приходе нашем на Гумисту, одно событие заставило некоторых заподозрить, что едва ли обойдется без того, чтобы они оставили в покое отряд, прокапывающий дорогу к их обществам. Один солдат пошел набрать дров под котелок, в котором варился ужин; войдя в небольшой лесок, окружавший поляну лагеря, он больше не возвращался. Обстоятельство это старались объяснить побегом, хотя товарищи пропавшего и уверяли, что от него этого нельзя было ожидать. Произведено даже формальное расследование, которое, по неимению доказательств решено было: «предать воле Божьей и предоставить времени, пока событие сие не раскроется само собой». Почему, об этом загадочном происшествии скоро позабыли и всё пошло своих чередом.

Всякий день по вечерам в лагере играла гурийская музыка (зурна), под звуки которой милиционеры танцевали. В национальных своих танцах, они вообще старались выказать как можно больше легкости, гибкости и ловкости. Но самым любимым их занятием [406] были гимнастические упражнения. Разбегаясь, например, по ровной местности, гурийцы прыгали через туго натянутый канат, вышиной от земли в рост человека; всё искусство здесь заключалось в том, чтобы с разбега перепрыгнуть веревку, не коснувшись её ногами. Многие при этом, очень ловко переворачивались через голову, без помощи рук доставали губами брошенный на землю обнаженный кинжал, поднимаясь тем же путем обратно с клинком во рту; всё это делалось скоро и отчетливо.

Большинство милиционеров принадлежало к княжеским и дворянским фамилиям Гурии, почему многие из них щеголяли своим живописным костюмом, состоявшим из куртки алого сукна или малинового бархата, шитой по спине, бортам и рукавам золотом и серебром, и узких тонкого сукна брюк, обшитых вместо лампас блестящим металлическим галуном. Шапки они носили красного сукна, вроде русского блина, с дорогим шитьем на верху; они держались на голове, только благодаря шнурку, завязанному туго под бородой. За широким шелковым поясом, перетягивающим стройную талию, заткнуты кинжалы и два пистолета с золотой насечкой. Пороховницы у них делаются большею частью из красной кожи, вышитой металлическими нитями, и надеваются сзади сверх пояса. Одежда эта легка и удобна для движения, как при карабкании на гору, так и при спусках с круч. Сапоги они заменяют, также как и грузины, чувяками.

Работы по устройству дороги продолжались; только с мостом дело как-то не ладилось. Дня через три после приступа к работам по сооружению его, он был почти готов. Устройство его было следующее: на обоих берегах реки, в землю забили по две сваи рядом, одна против другой, прикрепленных посредством других свай, вбитых дальше от берега, на расстоянии аршин трех от первых и связанных с ними брусьями. На средине реки поставили козел, потому что каменистое ложе реки не позволяло вбивать свай. На козел были положены бревна, прикрепленные к ближайшим сваям. Оставалось только положить плетень, изготовленный для этого случая, и мост был бы готов. Но не тут-то было. Ночью пошел дождь, река, до того однообразно перекатывавшая по каменистому дну свои прозрачные струи, сквозь которые на два аршина и больше глубины можно было считать камни на дне, к утру помутилась и вздулась, опрокидывая, бешенным напором, всё встречавшееся на пути. К утру только место было видно, где строился мост, обозначенное торчавшими из воды [407] вершинами уцелевших крайних свай. Тогда начата была постройка другого моста и, конечно, уже по новому образцу: вместо козел, по средине реки поставили огромный плетневый тур, который и наполнили камнями до верху. На него положили концы балок, соединяя ими тур с береговыми сваями. К несчастью, в горах снова пошел дождь, а река опять к утру запенилась и забушевала, опрокинула тур, образовав ниже его косу из песку и камней, и вырвала часть свай на берегу. Строители не унывали, принялись за постройку по третьей системе, но и в этот раз искусство их уступило прихотям бурливой, горной речки.

Еще до начала первой постройки, гурийцы предлагали свои услуги сделать мост, но руководителям работ, вероятно, в то время не приходила в голову мысль, что туземцы могут устроить переправу прочнее их, и потому им было отказано; наконец, пришлось поневоле сдаться. Гурийцы, как хорошо знакомые с непостоянством местных горных рек, недолго ломали головы над составлением проектов и планов, так что к вечеру следующего дня мост был готов и его не сносило до тех пор, пока отряд возвратился в Сухум и мост не был уничтожен горцами. Устройство его было очень просто: на обоих берегах реки сделали два деревянных сруба, в виде продолговатых треугольников, обратив острые углы их против течения и, укрепив сваями, наполнили камнями. Срубы эти захватывали часть реки с берегов, так что не было больше надобности устраивать опору посредине русла, а прямо положены были длинные брусья концами на треугольники, на которые настилались бревна, служившие полотном мосту.

Наука тут с своими теоретическими знаниями, волей-неволей, должна была смириться перед опытностью.

Часть отряда сначала оставалась на левой стороне Гумисты и, до устройства моста гурийцами, сообщение во время дождей через реку совершенно прекращалось, так что нельзя было переправиться даже на лошади. Один из офицеров, находившихся на левом берегу, назначен был, с вечера, приказанием по отряду дежурным; ночью шел дождь и утром река бушевала. Ему вздумалось переехать за «приказаниями» к начальнику отряда. Едва лишь въехал он по брюхо коню в воду, как напором течения их подхватило и понесло вниз; свалившись с ног, лошадь начала опрокидываться через камни. К счастью, офицер не потерялся, соскочил с коня и, дав ему свободу, успел и сам [408] схватится за хвост, а конь, оправившись, вытащил его на противоположный берег; их снесло саженей на 200. Лошадь эта принадлежала к местным породам и, как знакомая с подобными переправами, успела выбраться из реки. Офицер отделался только легким ушибом.

К 23-му июня все войска отряда были уже на правом берегу Гумисты. Батальоны и роты располагались правильными линейками, по которым равнялись балаганы; впереди их стояли козлы ружей, когда люди находились в лагере. Кавказский солдат свыкся с походно-бивачной жизнью; если где сделана на день или на два остановка, он уже рубит хворост, загибает его, рвет руками папоротник на крышу и в полчаса готов балаган, защищающий его летом от зноя, а зимой от холода; дождей, в то и другое время, папортниковая крыша не может остановить. В балагане кавказец располагается уже как дома: развешивает амуницию, вынимает шило, дратвы, или иголки с нитками и заплатами, начинаешь починку обуви и белья; другие пристраивают котелки к изготовлению пищи, забивая сошки и проч. К вечеру кажется, будто они, уже месяц сряду, стоят на одном месте.

Праздничные дни люди отдыхали: утро незанятые караулом спят, а после обеда заберутся в темный угол балаганов, режутся на карты в «носки» и «фильки». Игра в три листика на деньги, как не дозволенная законом, запрещалась, также как и орлянка; но для этого избирались скрытные места в лесу, что делалось обыкновенно под большим секретом. Грамотные имели с собой какую-нибудь книжонку, в роде «Бовы Королевича», «Францыля Венциана», или «Конька Горбунка», перечитывая их в двести двадцатый раз вслух, собрав вокруг себя слушателей.

В то время наша народная литература была еще не так богата, и если выходил периодический журнал «Чтение для солдат», то он был мало распространен между кавказскими войсками; тогда даже редкий писарь или фельдфебель имел «песельник», издания тридцатых или сороковых годов.

В такие дни на берегу реки картина представлялась еще занимательнее: солдаты, войдя в воду до пояса, снимают с себя сорочку и моют; точно такая же операция делается и с остальным бельем. Пока окончится купанье, белье уже и высохло. По-над самым руслом гурийцы поразложили большие костры огней, где пекут чуреки из кукурузы, парят гомию и варят говядину в [409] котелках. Оборванный бычо ²⁰ вертит над жаром надетый на шомпол ружья кусок говядины, приготовляя для своего батоны ²¹ шашлык. Тут же над водой сидит абазин из соседней деревни, принесший на сатовку: яйцы, сыр и кур, и, нисколько не стесняясь присутствием такого множества людей, преспокойно охотится в своих лохмотьях за беспокойными насекомыми, заводящимися от неопрятности. Это у него занятие от нечего делать, в ожидании покупщиков на свой товар.

____________________________

Собираясь к походу, начальство отряда старалось запастись как можно больше провиантом; забраны были ротами и артельные котлы, которые обыкновенно оставались на месте на время непродолжительных экспедиций. Даже появились на Гумисте маркитанты мингрельцы, расположившись тут же на площадке, построив лавочки под тенью ореховых деревьев между рекой и балаганами. У них, как и вообще у духанщиков того края, можно было найти всякую мелочь: вино, фруктовую водку, сыр туземного приготовления и колбасы. Особенно один из них любил балагурить с солдатами, чем больше других заманивал к себе покупщиков.

— Эй каспада служивый — закликал он почти всякого проходящего мимо — приды здесь нашем лавкам, што хочеш купиш: ветчина самай лютчий, калбас кабчоной, сиры немецкой, свина ворона (вареная свинина), вино кахетинской такой лютчий, сам ба всё пил, та теньга нада.

— Не продаешь ли ты батона чего без денег, — спрашивает его на приглашение один из проходящих солдат.

— Эээх!! каспадын кавалерник, пожалуста не скажи такой кысылый сылово (кислое слово); верно у тебя мышь на карман балалайкам грает? (т. е. нет денег) пожалуй бери без теньга, кушай (ешь) гвозди, мыло, свечи, только на карман (в карман) не полож.

В толпе, окружающей походную лавку, слышится смех остроте торговца; но он, рассказывая им шуточки и прибаутки, делает и свое дело: отмеривает, отвешивает, или отсчитывает сдачу.

Как только сметил, что земляки стали уже теснее окружать балаган его и явилось много охотников рассматривать и торговать [410] товар, но покупать не у всех имелось в виду, духанщик, хорошо знавший бабкину поговорку, приведенную г. Погоским, снова обращался к покупщикам и любителям разглядывать товар.

— Каспадын земляк, зачем так тесно подошел в лавкам; моя знаит, ви кароший чело-век, та шинель у вас на рукам нечист.

В те дни, когда не было дождей, стояли сильные жары, но лишь только вечерело, становилось свежее и к ночи делалось почти холодно. Каждую ночь мы были окружены табунами шакалов, которые вообще любят находиться там, где присутствуете человек и по близости его жилья. Если летом большая часть и уходит в горы, то к зиме они снова возвращаются к деревням.

Шакалы больше всех других зверей распространены на Кавказе и составляют что-то средние между волком и собакой, хотя далеко хищнее и проворнее этих животных. Постоянного жительства, как, например, волк, они не любят; последнего только крайность заставляете переселяться из одной местности в другую. Шакал, вечно кочующее животное, питается мышами, белками, зайцами и другими зверьками породы грызунов, дикими и домашними птицами и их яйцами; а так как этим продуктом не во всякое время года удается полакомиться, то шакалы нисколько не брезгают не только падалью, но и выброшенными обрезками кож, овчин и даже старой обувью. К употреблению последних, они прибегают, конечно, в зимнее время, побуждаемые голодом. Чуткое и осторожное в высшей степени, животное это до того смело, что без опасения ночью заходит в деревню, в двор и если представится возможность, то и в саклю. Во время лагерных стоянок они нередко забирались к солдатам в балаганы, где и пользовались неосторожно положенным ремнем или сапогом. Шакал так ловко и тихо подкрадывается, что были случаи вытягивания сумки с хлебом, находившейся под головой спящего человека. Видеть его на воле редко удается. Я, пробыв несколько лет за Кавказом, много раз видел этого зверька в неволе, пойманном силком, — что, нужно сказать, также редко случается — но никогда не видел его на свободе. Нельзя сказать и того, чтобы шакал боялся присутствия человека, но он так ловко и быстро проскользнет через дорогу, на которой вы идете, что даже трудно заметить, что именно пробежало перед вашими глазами. Его приходится видеть только охотнику в лунную ночь, когда животное крадется по тропинке, отыскивая добычу. [411]

В темные же ночи их бьют просто по звуку шагов, всегда слышных по сухому вереску.

Шакалы нападают на человека в редких случаях; мне пришлось слышать только об одном из них. Это было близ укрепления Пицунды, куда к азовскому казачьему посту, однажды зимой, ночью пристал барказ, пришедший из Сухума. Командир его, известный уже читателям, старый сотник Ч-в ²², не захотев ожидать утра на посту, вздумал один отправиться в укрепление к квартировавшему там начальнику поста. Идя по шоссе, устроен-ном от моря в укрепление и не доходя саженей полутораста до последнего, он был окружен целой стаей этих животных. К счастью, Ч-в имел с собой кавказскую шашку, которою запасается почти каждый служащий там офицер. Прислонившись спиной к толстому дереву, он начал отбиваться от них и хотя они ловко увертывались от его ударов, но с такою смелостью нападали, что один или два из них были ранены. Это, однако, еще больше ожесточило их и если бы не прибежал на помощь с ружьем со штыком «подчасок», стоявший у ворот укрепления с наружной стороны его, и поспешивший на шум, то шакалы едва ли оставили бы этого офицера невредимым.

Шакалы днем кричат редко, а начинают, большею частью, кричать, когда ложатся первые сумерки; иногда они затягивают свои концерты в ночь по нескольку раз, особенно во время непогоды. Вой этот для человека, никогда не слыхавшего его, кажется криком дитяти. Сначала подает голос один, затем в разных местах подхватывают другие, но всякий кричит на свой лад. Отголосок этих криков идет всё дальше, и весь лес через несколько минут оглашается пронзительным воем. Услышав крик на близком расстоянии, трудно, однако, определить сразу, откуда именно он слышится.

Одна из инстинктивных особенностей этого животного, не смотря на всю его осторожность, состоит в том, что при вое, раздавшемся в соседнем лесу, редкий из шакалов, забравшихся во двор или саклю, воздержится от него, хотя бы это было на самом месте преступления. Но быстрота и увертливость и тут спасают этого зверька от опасности: с такою же скоростью он ускользает от преследования при малейшем шуме, с какою осторожностью пробирается на промысел. Природа наделила его к тому же желтовато-серой шубой, которая менее всякого другого цвета заметна [412] в лесу между листьями и на чистом месте в траве, как днем так и ночью. На снегу же они не любят жить; по мере того как ложится зима на горах, шакалы спускаются в долины.

____________________________

К 25-му июня, просека была уже почти окончена; оставалось разрыть несколько десятков саженей дороги, пролегавшей, впрочем, в том месте, по каменистому грунту. Срубленный лес сжигался, хотя больших дерев встречалось мало там, где рубили лес для построек жители ближайших абхазских деревень, из-за Гумисты.

В этот день, часть отряда была передвинута на урочище Лакуби-Цута. Место это составляло перевал, между двумя высокими лесистыми отрогами, саженей в 300 ширины и в 800 длиною, в виде неглубокой ложбины, имевшей незначительные подъемы к возвышенностям и, начинаясь от оканчиваемой дороги, составлявшей высшую точку перевала, спускалось небольшим скатом к глубокому лесистому же ущелью реки Хюпсты ²³. Спуск этот начинался почти отвесным обрывом, между камнями которого извивалась узкая и крайне опасная тропинка.

По случаю перехода войск, в этот день работ не назначалось; люди занимались устройством балаганов и колодцев по болотистому протоку, лежавшему к одной стороне ложбины, в нижней части перевала.

Вечером, как только батальонные горнисты начали играть повестку к зоре, шакалы пронзительно взвыли. Вой этот нисколько не походил на их обыкновенные крики; они, без сомнения, сочли звуки музыки и дробь барабанов за что-то страшное. Но когда вслед за повесткой зашипела сигнальная ракета, взвившаяся к верху, оставляя за собой огненный дождь, и раздался выстрел орудия, крики шакалов мгновенно прекратились, слышались только несколько секунд визги и оханья от испуга, с которым они бросились уходить во все стороны. Это так напугало этих зверьков, что несколько следующих затем вечеров, близко лагеря не было слышно ни одного завыванья.

На следующий день приступлено было к проложению новой просеки, на возвышенности правой стороны протий лагеря и оттуда, по-над ущельем Хюпсты к урочищу Моршани-ха, где предполагалось проводить дорогу. 28-го июня прибыли в отряд еще две сотни [413] гурийской милиции, в числе 300 человек. В этот же день стянулись на Лакуби-Цута и войска, остававшиеся на Гумисте.

Лагерная жизнь начинала понемногу принимать однообразный вид, вступая в свою обычную колею. Всякий день войска, назначенные для работ, аккуратно выходили в восемь часов утра на рубку. В продолжение дня, стук тысячей топоров разносился отдаленным гулом по соседним ущельям, перерываемый периодически страшным треском падающих дерев. Как только солнце начинает опускаться к горам, стук и треск в лесу прекращается, и роты возвращаются к биваку с песнями. На плац выходить штабная музыка, и против своих батальонов становятся песенники. У гурийцев тоже каждый вечер пелись песни под зурну с танцами. При начале сумерок игралась повестка; взвивается ракета, быстро разрезая воздух и после выстрела из орудия, все войска, стоявшие поротно, начинали хором молитву: «Отче Наш». Во время торжественного пения её тысячью голосами снимали шапки даже абазины, из числа находившихся в лагере. Невольное чувство умиления овладевало всеми, при звуке этого священного гимна, разносившегося среди глухих и диких ущельев гор, которые до тех пор оглашались только свистом бурь, ревом вьюги и воем шакалов.

Июня 28-го, почти целый день перебегали жители из небольших селений, лежавших впереди нашего лагеря по ущелью. Некоторые из них даже гнали коров и коз, что было недобрым знаком. По временам слышались их протяжные крики, похожие на звук а-у-ю-ю-й, — сигнал, которым они передают условные сведения, имевших то, или другое значение, смотря по изменению гортанных звуков.

Как у черкесов, так и у абазин зрение и слух развиты в высшей степени. Горец слышит и различает такие звуки, которые совершенно недоступны для непривычного уха, и зорко видит предмет, недосягаемый для непрактикованного глаза, с одного и того же расстояния. Проезжая по Бзыбскому округу с проводниками из абазин, я имел много случаев убедиться в этом, почему считаю не лишним привести один, такой пример. Находившись еще в сотне при устье Хюпсты, я как-то возвращался из деревни, находившейся при выходе этой реки из гор, где было куплено мною сено, с двумя казаками, в сопровождены абхазца. Мы проезжали по небольшому гребню, покрытому кустарниками мелкого орешника; слева лежало ущелье реки, [414] а справа расстилалась хотя и неглубокая, но довольно широкая ложбина. На противоположной стороне её виднелась, сквозь прозрачный туман и лес, деревушка. Нам видны были только очертания саклей между лесом. Вдруг проводник наш остановился и начал прислушиваться. Через минуту он залился громким криком: а-г-у-у-ю-ю-й. На вопрос о причине сигнала, он ответил, что из деревни его спрашивают: кто едет. Из нас только один казак неясно услышал при этом что-то похожее на завыванье, которому отвечал наш проводник. Но все мы трое не видели тех, с кем он переговаривался, не смотря на то, что проводник указывал нам будто бы двоих человек между саклями. Расстояние тут было более трех верст. Впоследствии, зрение абазин мне случалось поверять в бинокль.

Жители дикой, гористой местности, они с малолетства изощряют по своим трущобам зрение и слух. Необходимость заставляет их зорко всматриваться в отдаленные предметы и вслушиваться в далеки крик. Причина тому понятна сама собой: например, русскому мужичку нет особенной надобности, кроме разве любопытства, прислушиваться к какому бы то не было крику, или взглядываться на идущего и едущего человека вдали. Там же, встречаясь с незнакомым лицом, горец подробно расспрашивает его: откуда он едет и зачем, хотя бы даже с незнакомцем были известные ему люди, к которым он уже с этими расспросами и обращался. Это делается совсем не из любознательности, а того требует как собственная безопасность каждого, так и общая.

Не раз мне приходилось видеть, как, при встречах с незнакомыми, обе стороны, завидев друг друга, схватывались за чехлы ружей с заметной тревогой на лице, как бы желая иметь оружие под рукой, при первой же надобности. Но расспросившись, они спокойно разъезжались в разные стороны.

Услышав также какой нибудь крик, горец внимательно вслушивается в него: не есть ли он признак разбоя, или предостережения впереди предстоящей ему опасности. Проезжая или проходя по тропе, он взглядывается в каждый куст, в каждый камень, лежащий близ неё: не скрывается ли там злодей и не блестит ли из-за него дуло винтовки, наведенной на дорогу.

____________________________

День 29-го июня прошел спокойно. Еще с 25-го числа началась усиленная перевозка провианта из Сухума на Лакуби-Цута. Для этого [415] кроме черводарских лошадей, которых для отряда было подряжено более 150, начали перевозить сухари и крупу на казачьих лошадях, так что к 29-му туда доставлено было продовольственных запасов на 20 дней вперед для всего отряда.

С утра, в этот день, части войск, по обыкновенно, вышли на рубку просеки. Для человека, незнакомого с подобною операциею, трудно представить себе, что такое рубка лесу на Кавказе. Постараюсь объяснить ее, на сколько сумею. От урочища Лакуби-Цута вся возвышенность была покрыта лесом, до которого еще не коснулась рука человека, вооруженного русским топором. Между рядами вековых дубов и буков много лежало и на земле полусгнивших дерев, удивлявших даже кавказцев своими колоссальными размерами. Не абазины, конечно, срубили их своими цули; они свалены горными ураганами, или падали сами, потому что корни не выдерживали тяжести стволов.

Деревья начинают рубиться не рядом стоящие, а на известном расстоянии один от другого, через несколько корней, во избежание опасности при падении их. Но вот среди трескотни топоров, расходящейся по лесу, загрохочет какой-нибудь подрубленный гигант, валясь на землю. Но на пути падения его встречается препятствие, такое же дерево, на которое срубленное наваливается всею своею тяжестью. Последнее, и без того обремененное собственною массою, не выдерживает напора первого, ломается еще с большим треском, похожим на залпы орудий и тоже увлекается по известному закону притяжения к земле, задевая в свою очередь другие, которые от двойной тяжести не выдерживают стремительного напора, ломаются и падают, уничтожая всё встречающееся на пути падения. Разрыв стволов и обламывание больших ветвей производят оглушительный шум и треск, подобно взрывистым раскатам грома, то утихающим на мгновение, то рокочущим с новою силой; эхо вторит этому грохоту и разносит его по лесу, по всем направлениям.

Как только где-нибудь загрохочет падающий исполин, все рабочие отскакивают от своих дерев с криками «берегись», удаляясь, по возможности, от места, где раздался треск. Даже находящиеся в 20-40 саженях от подрубленного дерева, не могут считать себя в безопасности, почему при рубках не всегда обходилось без несчастных случаев, которых невозможно избежать. Бывало иногда, что одно дерево своим падением сламывало шесть или семь [416] других, не только одного с ним размера, но и толще его, наваливая одно на другое и увлекая их с собой.

Лес в горах и ущельях Кавказа не густ, но длина дерев и громадные размеры ветвей в верхней их части не позволяют им падать свободно, не задавая за других. Тяжесть дерев до того бывает велика, что два совершенно равные по размерам ствола, падая один на другой, превращаются оба в щепы и осколки. Часто также случалось, что срубленные деревья, валясь прямо на землю, без всякого постороннего препятствия, от собственной своей тяжести разбивались или раскалывались.

С. Смоленский.

(Окончание будет).

Комментарии

1. См. «Военный Сборник» 1874 года, №№ 5 и 6.

2. Батальон № 35-го оставлен был в г. Сухуме гарнизоном, вместе с Сухумскою инвалидного ротою.

3. Одна рота № 37-го батальона (3-я линейная), расположенного в Сухуме, занимала гарнизоном укрепление Цебельдинское.

4. Батальоны эти были составлены каждый из четырех стрелковых рот Кавказских линейных №№ 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 34, 35, 36 и 37-го батальонов, расположенных в Грузии и Кутаисском генерал-губернаторстве.

5. Штабы полков находились: № 2-го в г. Кутаиси, а 29-го в г. Ахалцыхе; сотни же их занимали кордонные (пограничные) и разгонные (почтовые) посты в Имеретии, Мингрелии, Гурии, Ахалцыхском уезде, Самурзакани и Абхазии.

6. Абазины, при расспросах о значении этих слов, не могли ничего объяснить.

7. Афы или Анцва — Бог.

8. Слова эти в переводе означают: богиня песни.

9. На Кавказе, солдаты вообще называют вершины гор шишанами.

10. Как известно, Тамара царствовала с 1184 года по 1211 нашей эры.

11. Одновременно с Анапой и другими.

12. Владетель князь Леван Шервашидзе входил в сношение около 1770 года с графом Тотлебеном о приняли Абхазии под покровительство России, но переговоры были прерваны нападением буйных абхазцев на табун русского отряда, бывшего в Мингрелии. (Извл. из дел штаба командующего войсками в Абхазии).

13. Князя Кеване.

14. В русских официальных бумагах округ этот называется Абживским.

15. Сухум-Кале занимался русским гарнизоном с 1810 года, т.е. со времени взятия этой крепости.

16. В сочинении г. Дубровина: «История войны и владычества русских на Кавказе», том I, кн. 2, стр. 2, объясняется, что всё население Абхазии в тридцатых годах простиралось до 80.000 обоего пола. В списке же, имевшемся при делах канцелярии по управлению мирными горцами, состоявшей при штабе командующего войсками в Абхазии, число деревень в ней, в шестидесятых годах, кроме Цебельды и Самурзакани, показано 66 и в них 6.215 жилых дворов, Если считать в каждом дворе круглым счетом по 10 душ (у абазин, заметим, семья никогда не бывает многочисленна), составится всего 62.150 душ обоего пола.

Кроме владетельной фамилии и князей Иналиповых, считающихся также отраслью владетельного дома, сословия Абхазии разделялись на следующее классы:

1) Дворяне, по происхождению и преимуществам равные между собой, подчинялись одному владетелю.

2) Шина-кма. Слово грузинское, означающее придворного; это сословие считалось средним между дворянским и крестьянским. Большинство их находилось в селении Соуксу.

3) Крестьян считалось два рода: а) Анхайве, — что в переводе значить поселянин и б) Axyйy — работник. Первые пользовались владельческими землями от своих помещиков — князей и дворян, и за то обязаны были им только вспахивать поля, засевать хозяйскими семенами, собирать посев и виноград и, то в таком лишь случае, если кто из родственников владельца находился на жительстве в деревне. Повинности эти выполнялись по мере надобности их, в известное время года. Последние же обязаны были три дня в неделю работать в пользу землевладельца, за что им также отводился для собственного земледелия участок поля.

4) Ахашала, т.е. лишний; это были невольники в полном смысле слова. Не имея земли, они считались полною собственностью владельца, которою последний мог распоряжаться совершенно по своему произволу: убить, увечить, продать и т. п. Класс этот своим происхождением, конечно, не принадлежал к аборигенам края, а образовался из пленников и купленных невольников других племен. Ахашала, получивший от владельца землю, обзаводился своим хозяйством и, таким образом, переходил в сословие ахуйу, пользуясь уже правами этого класса. От желания помещика зависел также переход невольника в звание анхайве. Рабов позволялось иметь всем сословиям, исключая самим же рабам.

Кроме того, в Абхазии были еще, так называемые, вольные жители, из выходцев от других обществ, живших там под покровительством влиятельных лиц. Последние, по своей малочисленности, не составляли особого класса. (Извлечено из дел штаба командующего войсками в Абхазии).

17. Князь Григорий Шервашидзе, сын князя Дмитрия, и следовательно двоюродный брат князя Михаила, был в то время полковником лейб-гвардии Казачьего полка, кроме того, постоянным начальником Абживского округа. Управляющих округами назначал владетель.

18. Большая часть помещенных здесь исторических сведений неизвестны в печати, а извлечены из переписок и рукописей, имевшихся в канцелярии командующего войсками в Абхазии.

19. Ныне генерал-лейтенант.

20. Бычо в переводе значит: мальчик, но грузинские племена вообще называют так прислугу.

21. Батона — господин или барин.

22. См. «Год на казачьем посту», № 9-й «Военного Сборника» за 1872 год.

23. По-абхазски Хыбста.

Текст воспроизведен по изданию: Бзыбский отряд в 1861 году. (Из походного дневника) // Военный сборник, № 8. 1874